Глава 1
Августовская ночь вот-вот поглотит остатки зари, высеет золотыми звёздами чернильное небо, засверкает метеорным потоком. Переполненный поезд медленно ползёт. Все до единого вагона битком. Два-три человека на койку. Юные пассажиры кучкуются. Недовольных нет. Теснота не давит. Духота не мешает.
Люся судорожно вздохнула. Глаза закрывались сами собой. Вагон мерно баюкал. Стук колёс задавал новый ритм. Звуки ленинградского метронома остались позади… Не будет больше медленного тиканья – отсутствие воздушной атаки, не будет больше быстрых щелчков – бомбардировка начнётся с минуты на минуту. Вдруг яркая вспышка воспоминаний переносит в другое лето. В лето совсем другой жизни, в которой были и мама, и папа. В том далёком августе они ехали на поезде к маминой тётке. Первое и единственное семейное путешествие. Глаза защипало. Девочка утёрла кулачком слёзы, прошлась взглядом по обитому доской вагону. Бледные костлявые лица. Тощие тельца в мешковатой застиранной одежде. Воспитательница, скрючившись, дремлет в уголке подле малышни. Ей за пятьдесят, но жилистая фигурка как у подростка. Переправа на баржах через Ладогу отобрала много сил. Детский дом в пути к новому пристанищу в безопасном Сталинграде. Дети уморились. Спят или также мысленно блуждают в прошлом, обдумывают настоящее, грезят о туманном будущем.
Усталые веки дрогнули, плотно закрылись, и снова вереница воспоминаний. Снова картинки из путешествия, которое не повториться вперемешку с событиями минувшего года: Люся считает с папой столбы, на папу принесли похоронку, на полустанке собирает с мамой васильки, мама умерла от голода… По щекам покатились слёзы. Девочка сдвинула брови, утёрлась: «Всем плохо. Я потерплю. Поплачу потом. После войны. Горем сейчас не надо делиться. Много горя. Надо делиться радостью».
Пахнуло травой. Девочка посмотрела в тёмное окно. Наверное, где-то там, в ночи поля. Она любила цветы. Приятный аромат защекотал ноздри, напомнил, когда Люся в последний раз держала букет…
Глава 2
Радио на первом этаже в квартире дворника, как обычно, пело на весь подъезд. Задорно гремел марш энтузиастов:
Нам нет преград ни в море, ни на суше,
Нам не страшны не льды, ни облака.
Пламя души своей, знамя страны своей
Мы пронесем через миры и века!
Громко подпевая, Люся с пышным букетом скакала по ступенькам домой, косички весело прыгали в такт. Девочка вбежала в квартиру, скинула сандалеты и впорхнула в гостиную.
Мама ахнула:
– Ну, надо же! И садовые, и полевые! Неужели двадцать первого июня уже всё это можно достать?! Откуда такой?
– Нины соседки. У них выпускной. Из Ботанического сада. Одноклассники притащили, – взахлёб сообщила дочка, запихивая букет в вазу на буфете.
– Возьми бидончик и поставь букет на обеденный стол, – посоветовала мама. – А что ж она тебе цветы отдала?
Люся притащила из кухни бидончик с водой.
– Так они на набережную гулять, а цветы до рассвета завянут. Завтра после обеда отдам.
– А чего не с утра?
– Отсыпаться будет. А ещё Нина сказала, что она учиться пойдёт в… – после паузы девочка по слогам проговорила, – хи-ми-ко-фар-ма-це-вти-чес-кий. Фух! Университет. Будет вакцины всякие изобретать. Я бы с ней хотела учиться. Нина хорошая. Но кто же меня в университет после четвертого класса возьмёт?
Из ванной вышел папа. Люся подскочила с вопросом:
– Па, а зачем выпускники рассвет встречают?
Он приобнял дочь:
– Пойдём на балкон. Полюбуемся закатом.
С решётчатого балкончика пятого этажа можно разглядеть почти целый район. Вдоль Нивы стайки выпускников. Солнце окрасило небо в розоватые тона. Вечер мягкий, приветливый. Люся улыбнулась, но внезапный порыв ветра заставил крепко схватиться за папу.
– Традиция встречать рассвет давняя. Вряд ли кто наверняка скажет, когда она зародилась. Это как символ прощания с детством, вступление во взрослую жизнь, – задумчиво проговорил папа.
Люся засмеялась в ладошку:
– А мне Нина сказала, что раньше, кажется в девятнадцатом веке, школьные балы называли «ярмарками невест». Потому что на рассвете, некоторые юноши делали предложение руки и сердца.
Папа усмехнулся:
– Кто его знает? Может, и делали… – голос зазвучал озабочено, – как зарница занимается…
Закрутив головой, Люся спросила:
– Что занимается? Где занимается?
– Вон те световые вспышки на горизонте. Там видимо уже гроза разыгралась.
– А где же гром?
– Потому и называют зарницей, что гром далеко, неслышно.
– Ну и вид у этой зарницы… Страшноватая…
Отец поспешил успокоить дочь.
– Ну что ты. Не надо бояться. Это всполохи света. Свет же он добрый. Всем нужен. Между прочим, в старину и имя такое женщины носили. А на характер свой посмотри. Ну, чисто зарница!
– Я? Почему? – изумилась Люся.
– Иногда так и полыхаешь взглядом!
Мама переставляла на подоконнике горшки с фиалками и геранью и в открытые двери всё слышала, она прибавила:
– Вот-вот, главное вовремя твой запал, доченька, на мирное дело переключать!
Папа пригладил смутившейся дочери волосы:
– Ты такая же яркая, задорная, как настоящая зарница. И к нашему с мамой счастью, только сверкаешь, а не грохочешь!
– Хм-м… А может у меня всё внутри грохочет?
– Ты умело это скрываешь. Знаешь, как свой внутренний огонь на благо пускать. Моя зарница… Моя повелительница громов и молний… Гроза округи…
Папа шутил, говорил ласково, но Люся чувствовала исходящее от него беспокойство. Что-то папа недоговаривал. Уже как неделю после визита его друга, который работал на секретном военном заводе, родители вели себя иначе: улыбались напряжённо, перестали покупать сладости, запасались овощами и не только… С того самого дня каждый день чулан пополнялся коробками и ящиками. Люся заглянула тайком. Мыло. Спички. Мука. Крупа. Соль. Сахар. Лекарства. Керосин. Всё это приносилось мелкими партиями. А позавчера папа притащил в разобранном виде буржуйку и за полночи печку собрал. Теперь она уродливо топорщилась в углу гостиной на косом стальном листе подле балкона. Утром принесли целый бочонок солёных огурцов, жбан растительного масла и кадушку квашеной капусты. Вопросы были. Но первую же попытку что-то разузнать папа сурово пресёк и наказал дочке лишнего не болтать. Больше она не решилась спросить, зачем всё это понадобилось. Люся слышала, как во дворе секретничали мальчишки – арестовали паникёра. Он нашёптывал пассажирам трамвая: «Грядёт война! Запасайтесь!». Но Люся не верила. Мало ли что придумают эти мальчишки. А родители? Может мама с папой гостинцы кому-то готовят.
Однако она ошибалась. Война стояла на самом пороге…
Букет. Люся понесла его Нине, как и договорились после полудня. Она постучала сначала тихо, мурлыкая под нос песенку. Потом замахнулась немного сильнее, но тут радио на первом этаже внезапно замолчало. Объявили срочное выступление Вячеслава Михайловича Молотова. Подъезд наполнился непривычным эхом дробного рокота, тревогой набата. От первых же предложений Народного комиссара иностранных дел СССР на девочку напало оцепенение:
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление. Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолётов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот человек. Налёты вражеских самолётов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории… – Молотов говорил несколько минут и закончил словами, – Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!».
В подъезде что-то зычно лязгнуло. Послышался топот ног. Люся опомнилась и неистово заколотила в дверь. Костяшки пальцев сильно заныли, но девочка, не замечая боли, продолжала отчаянно тарабанить. Нина открыла. Судя по аккуратной причёске, она уже давно проснулась. Взор сосредоточен, полон решимости. Из глубины квартиры доносятся звуки радио.
Люся прижала букет к груди:
– Слышала?!
– Да.
– Правда?!
– Я верю товарищу Молотову.
– И что делать?!
– Пойду добровольцем.
– А как же вакцины?!
– Сейчас только одна для всех задача.
Люся протянула цветы. Нина закрутила головой.
– Оставь себе. Загляни вечерком, ленты подарю.
Глава 3
Перестук колёс сделался громче и снова вернулся в прежний звуковой диапазон. Люся невольно подметила: «По мосту пересекли реку». Духота отступила. Веяло зябкой прохладой. Люся поправила тонкую простынку, спрятала плечи и девочке под боком. Сон никак не приходил. Накатывали, не отпускали волны воспоминаний.
Радио. Оно и раньше редко выключалось. А с началом войны и вовсе стало точкой всеобщего притяжения. С раннего утра до полуночи радио просвещало, развлекало, информировало. Литературные и музыкальные передачи велись одна за другой, но все с содроганием ждали новостей от Совинформбюро. Сводки с фронта: насколько далеко вглубь нашей страны продвинулись немцы, какие мы понесли потери, сколько врага разгромили, ведёт ли контрнаступление наша Красная Армия. И передач, когда зачитывали письма солдат. Дни Люси пролетали по схожему расписанию: школа, уроки, ожидание мамы с работы и разглядывание узоров на портьерах, слушая репортажи дикторов. Радио – чёрная «тарелка», было круглым окном в мир. Окном, из которого Люся часами ожидала новостей о папе.
Обрушился ливень. Капли быстро забарабанили по крыше вагона. Люся вздрогнула, кулачки сжались. Прислушалась. И волнение отхлынуло. Это просто дождь. Бежать в бомбоубежище не надо.