Глава 1. Отголоски
Стив Браун ненавидел тишину. В ней всегда звучал ее смех – Розалин, 17 лет, кудри цвета осенней листвы. Ее тело нашли в заброшенной часовне, с стихом из Екклесиаста на груди: «Всё имеет свой час… время умирать». Пресса окрестила убийцу «Пастырем». Десять лет спустя Стив всё так же видел эти заголовки во сне.
Теперь он стоял перед новым телом. Девочка. Школьная форма. На ладони – записка: «Блаженны нищие духом…».
– Он вернулся, – прошептал напарник, капитан Эдгар.
Стив сжал записку. «Пастырь» не ошибался. Но на этот раз он ошибется.
Глава 2. Псалом тишины
Стив Браун вошел в морг, где воздух пропитан формалином и чужой болью. На столе лежала девочка. Не Вероника Кларк – та все еще числилась пропавшей. Эта жертва была новым посланием. Шестнадцать лет, светлые волосы, заплетенные в косу, на шее – следы грубой веревки. Как и Розалин. Как и другие.
– Его почерк, – сказала патологоанатом Лиза Гаррет, снимая перчатки. – Но есть нюанс.
Она указала на ладонь жертвы. Кожа была аккуратно надрезана, а под ней – крошечный свиток пергамента с текстом: «Ибо возмездие за грех – смерть» (Римлянам 6:23).
– Пергамент? – Стив поднес находку к свету. – Раньше он оставлял записки из газет.
– Или это не он, – процедил Эдгар, изучая камеру наблюдения на мониторе. – Или «Пастырь» решил… обновить имидж.
Стив отвернулся. На стене морга пятно от кофе напоминало силуэт ангела. Или демона.
Тем временем Вероника очнулась в комнате без окон. Стены цвета запекшейся крови, на полу – разбитые свечи. В углу – икона Богородицы, глаза которой кто-то выколол. Ее руки были прикованы к железной кровати, а на груди лежала открытая Библия. Страница отмечена кровавым ногтем: «Не бойся ничего, что тебе надлежит претерпеть» (Откровение 2:10).
Шаги за дверью. Вероника зажмурилась, притворяясь спящей.
– Ты не молишься? – голос звучал мягко, почти отечески. – Странно. Твоя семья так усердно кланялась алтарю.
Она открыла глаза. Перед ней стоял «священник», но теперь без рясы – в простой рубашке и жилетке. В руке – нож с резной рукоятью в форме креста.
– Кто вы? – прошептала она.
– Судья, – он провел лезвием по странице Библии, оставляя царапину. – А ты – грешница. Твой отец проповедует смирение, но гордыня в его глазах горит ярче свечи. Ты же… ты просто бежала от него.
– Вы сумасшедший, – выдохнула Вероника.
Он рассмеялся, и звук этот напомнил ей скрип церковных дверей.
– Нет. Я – искупление.
В участке Стив разложил фотографии жертв. Все девушки 16-18 лет. Все из религиозных семей. Все исчезали после церковных мероприятий. Как Вероника.
– Новое тело найдено в подвале старой школы, – сказал Эдгар. – Там раньше была воскресная церковь.
Стив взял ключ-карту с места преступления. На ней – логотип нефтяной компании «Священный Источник».
– Проверь связь этой компании с церковью Вероники, – бросил он, уже набирая номер отца девушки, Мартина Кларка.
Голос в трубке дрожал:
– Она жива?
– Мы делаем всё возможное, – автоматически ответил Стив, глядя на фото Розалин. Всё возможное. Он ненавидел эту фразу.
В подвале «Пастырь» включил проектор. На стене замелькали кадры: Вероника на исповеди, ее брат Сэмюэл в баре с чужими девушками, мать Моника, прячущая бутылку виски в шкафу.
– Видишь? – он наклонился к Веронике. – Ваша вера – театр. А я… я ставлю спектакли правды.
– Зачем вам это? – она дергала наручники, кровь сочилась по запястьям.
– Потому что Бог молчит, – он выключил проектор. – А я – нет.
Глава 3. Исповедь в тенях
Вероника не знала, сколько часов провела в этой комнате. Часы на стене были остановлены на 3:15 – времени, когда, по словам «Пастыря», «мир спит, а грехи просыпаются». Он приходил каждый день, приносил воду, хлеб и… вопросы.
– Твой отец когда-нибудь рассказывал о брате, который потерял путь? – спросил он сегодня, полируя нож с крестообразной рукоятью.
– У меня только один брат, – прошептала она, сжимая Библию, которую он заставил ее читать.
– Не по крови, – он улыбнулся, и в его глазах мелькнуло что-то человеческое. Почти ностальгическое. – В 90-х в вашей церкви служил молодой священник. Идеалист. Верил, что вера может быть чистой.
Он провел пальцем по лезвию, оставив каплю крови на странице «Отче наш».
– Его звали Даниэль Ковальски.
1998 год. Церковь Святого Иакова.
Даниэль верил в Бога, но не в людей. Его мать умерла от рака, когда ему было шесть, а отец, пьяница-алтарник, бил его за каждую пропущенную молитву. Церковь стала убежищем. В семинарии он учил наизусть Псалтырь, мечтая спасать души, а не судить их.
Но в первый же год службы в Сент-Джеймсе он увидел, как настоятель, отец Майкл, брал конверты от главы «Священного Источника» – компании, сливавшей отходы в реку за городом.
– Это пожертвования, – оправдывался Майкл. – Мы строим приют.
Приют так и не построили. Зато у настоятеля появился Lexus.
Даниэль начал собирать доказательства. Вместо проповедей он изучал счета, подслушивал встречи. Но однажды ночью его вызвали в кабинет епископа.
– Ты сеешь раздор, сын мой, – сказал епископ, разливая виски. – Церковь – корабль. Иногда надо закрыть глаза на течь, чтобы не утонуть.
Когда Даниэль отказался молчать, его обвинили в растлении малолетней прихожанки. Девочку, дочь директора «Священного Источника», заставили солгать.
Изгнанный, опозоренный, он сменил имя. Стал Ноем.
Стив Браун листал дело 1998 года. Фотография Даниэля Ковальски: темные волосы, острые скулы, взгляд фанатика или святого.
– Он числится мертвым, – сказал Эдгар. – Утонул в 2001-м. Тело не нашли.
– Ирония? «Ной» утонул, – Стив бросил папку на стол. – Проверь связь «Священного Источника» с семьями жертв. Все они получали деньги от этой компании.
– Благотворительные фонды, – кивнул Эдгар. – Прикрытие для отмывания.
Стив взглянул на фото Розалин. Ее отец был инженером на скважине «Священного Источника».
В комнате Вероники «Пастырь» развешивал на стене старые газеты. Заголовки: «Экологический скандал: дети болеют раком», «Церковь покрывает корпорацию».
– После изгнания я жил в трущобах, – голос его звучал отрешенно. – Молился в подвалах, где наркоманы хоронили совесть. А потом… я услышал Его голос.
– Бога? – спросила Вероника, пытаясь отследить маршрут к двери.
– Нет. Голос справедливости, – он повернулся. В руке – шприц с прозрачной жидкостью. – Он сказал: если храмы стали рынками, то жертва должна быть святой.
Он ввел ей сыворотку правды.