От Дона до Явы бесплатное чтение

© Константин Волошин, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Глава 1

Две лучины не могли проникнуть светом во все углы затхлой избы и высвечивали лишь дощатый стол с деревянными блюдами с остатками нехитрой скудной еды.

Трое казаков сидели на чурбанах и изредка перебрасывались скупыми словами, поглядывали друг на друга темными глазами – рассмотреть их в полумраке казалось невозможным.

Один из них спросил, не поднимая головы и медленно прожёвывая корку:

– Ты, Андрюха, тут уверял, что царевич Димитрий вышлет нам подмогу. Где она?

– Мог бы и что другое спросить, – буркнул в ответ атаман Корела, потянулся к кувшину и налил мутного самогона. – Мы тут сидим не одну неделю, а вестей от него нет. Так что мы с тобой, Ванька, знаем одинаково мало. А что прикажешь делать? Сдаться этому спесивому Шереметеву?

– Сказал ещё! – Вскинул голову третий сиделец и приподнял кружку, предлагая выпить ещё по одной. – Мы и так шуганули этого боярина с его войском придворной челяди!

– Слышь, что глаголет Федька? – кивнул Корела на говорившего и чокнулся с ним. Выпили, занюхали солёным огурцом и бросили в рты щепоть квашеной капусты. Подышали. – Мы давали присягу царевичу, так и держать будем. Москали не дюже драться с нами желают. Сами видели. А там царевич всё ж подумает о нас и пришлёт подмогу. Пока есть чем воевать.

– Вчерась разведка донесла, что сюды поспешает с войском Васька Бутурлин.

– Сам сказал, что никто охотно против нас не будет воевать, – заметил Корела, не подняв головы, отяжелевшей от выпитого зелья. – Зато любо глянуть, как наши бояре драпают от наших казачков, хы!

– Да уж больно пакостно сидеть тут без харча. И это пойло уже кончается, – кивнул Иван на кувшин.

– Вот это другое дело, друг. Без этого пойла что-то нет охоты и воевать, – Корела вздохнул, и было ясно, что он на самом деле сильно опечален этим. – Надо бы послать кого половчее за этим, – кивнул он на кувшин.

– Стоит ли из-за этого рисковать ребятушками? – несмело возразил Федька.

– Никто не откажется от такого набега, – усмехнулся Корела. – А не пора ли нам подремать, а то поутру опять со стрельцами сподобиться столкнуться.

– Надо кожи бычьи хорошенько промочить, тушить ядра зажигательные, – напомнил Ивашка без уверенности. Небось опять начнут зажигалки кидать в нашу крепостцу. Как бы вовсе не лишиться жилья.

– Распорядись с утра этим заняться, – поднял голову Корела. – Нам ещё долго тут сидеть, думаю.

Фёдор Шереметев в сильном упадке духа встретил царского стольника Василия Бутурлина со всем возможным почтением и радостью.

– Проклятые Кромы[1] с казаками у меня уже, как кость в горле! – боярин рубанул ладонью воздух. – Этот Корела только и знает, что дразнит наших доблестных воинов.

– Тогда чего ты, воевода, так ничего и не делаешь тут? – с неприязнью ответил стольник Бутурлин. – У тебя достаточно ратников, а ты сиднем тут сидишь и плачешься!

– Я посмотрю, как ты сам с этим городишком разберёшься. Моих людишек уже мало стало для серьёзного дела. Вот Мстиславский с воинством и артиллерией припрётся, тогда другое дело.

– Нет уж, боярин! – Бутурлин чуть не вскочил от ярости. – Сами должны с этим Корелой покончить. Государь наш Борис поручил это нам. Кромы не такая крепость, чтобы возле неё топтаться месяцами. Будем крушить частокол. А там легче станет.

– Думаю, воеводы, что сжечь крепость не представится трудным, – подал голос князь Димитрий Пожарский. – Дров тут достаточно.

– Рассчитываешь это устроить? – с подозрением спросил Шереметев. – Не уверен в успехе, бояре.

– Без этого трудно будет взять крепость, – не согласился Димитрий. – Беру это на себя, бояре. Более недели мне не понадобится времени.

– Ну смотри, князь, – вздохнул Фёдор. – Буду молиться за твой успех. Одначе без осадной артиллерии вряд ли можно изничтожить казаков, даже уничтожив крепость. Уж больно высоко она стоит, проклятая!

– Пока князь Димитрий будет готовить поджог, мы проведём ещё раз пробный штурм и поглядим, что из этого получится, – Бутурлин оглядел сподвижников.

– Только людишек потеряем, – пробурчал Шереметев. Его никто не поддержал, и Бутурлин наметил себе подготовить людей к послезавтра.

С утра пушки обрушили сотни ядер на крепость. Ни на валу, ни на частоколе казаков видно не было.

– Опять попрятались, проклятые холопы! – указал Шереметев на голые стены крепости, просматривающиеся через дым разрывов и снежную пыль.

– Так стоит двинуть полки, пользуясь их отсутствием, – вскинулся Бутурлин и осмотрел ряды стрельцов, готовых к наступлению.

– Казачки те уже зорко следят за нашими действиями, стольник, – ответил Шереметев. – А палят они знатно. Вся надежда на измор, – мрачно закончил воевода, в его голосе прозвучало раздражение.

– Ладно ныть, воевода, – не оборачиваясь молвил Бутурлин. – Двигаем полки. Пусть пушки пореже палят.

Прозвучали трубы, забили барабаны, и стрельцы неровными рядами двинулись к валу, таща тяжёлые лестницы и багры. Они с трудом ступали по вязкому рыхлому снегу, тяжело дыша и подбадривая себя матерщиной.

– Вот проклятые! – ругнулся Шереметев, указав нагайкой на стены. – Бабы опять наших дразнить начали! Шлюхи казацкие!

– Что там такое, воевода? – спросил с интересом Бутурлин.

– Юбки задирают и голые задницы кажут стрельцам нашим! Совсем озверели, проклятые! Пальнуть бы по ним сейчас!

Ряды стрельцов стали ломаться, они побежали, таща оружие и штурмовые лестницы.

– Я говорил, стольник, что зря ты затеял этот штурм. Гляди, как казачки валами кладут наших стрельцов! Сотнями!

– На то она и война, воевода, – зло ответил Бутурлин и тронул коня шпорами, предлагая приблизиться. На вал уже карабкались воины казаки, вопя и матерясь во всё горло.

– Стольник, труби отбой! – вскричал Шереметев. – Гляди, сколько уже полегло наших людишек! С чем останемся?

Бутурлин осадил пугающегося коня. Внимательно наблюдал с минуту, как у стен крепости увеличивается число павших стрельцов, и махнул трубачу рукавицей. Крикнул обеспокоенно:

– Труби отбой! Хватит нам убитых! Проклятье!

Он дёрнул повод, конь всхрапнул недовольно и поскакал назад. Впереди виднелись шатры воевод и начальства стрелецкого войска. Там их ждал сытный обед и проклятья рядовых воинов, избежавших смерти.

– Будем ждать Пожарского, – проговорил Бутурлин, не глядя на Шереметева. – Ты оказался прав, воевода. Этих казаков надо выкуривать огнём!

– Надо послать за князем Димитрием, стольник. Пусть доложит, как продвигается его работа. Вся на него теперь надёжа. Завтра же опять надо кидать зажигательные ядра в крепость, – настаивал Шереметев, пытаясь выглядеть деятельным. – Авось что и получится. Ждать Пожарского не стоит. Казачкам нельзя давать роздых. Пусть покрутятся.

Бутурлин молча кивнул, соглашаясь.

– Всем в норы, казаки! – пронесся по валу окрик наблюдателей. – Опять к нам зажигалки летят! Приготовить шкуры!

Большая часть казаков попряталась в земляные ходы под валом, остальные поливали коровьи шкуры водой и бросали их на ядра, пылавшие искрами и огнём. Те чадили или зарывались в землю и сами затухали, шипя в снегу.

– Казачки, не робеть. Москали могут и сейчас полезть на вал! – Корела оглядывал острым глазом лагерь противника. – Порох беречь, потому стрелять только наверняка!

– Ты послал гонца к царевичу? – спросил Ивашка, не отрывая глаз от позиций москвичей. – Без помощи царевича нам не выстоять.

– Перед рассветом умчался. Уже который, а ответа и помощи всё нет и нет!

– Будем надеяться, – вздохнул Иван.

Ядра продолжали попадать в вал и стены, пролетали к избам, и там особенно ретиво двигались казаки. Многие получали ожоги, но ядра почти не причиняли им вреда.

Довольно грузный казак Сафрон орудовал шкурами вместе с приятелем Лукашкой Гультяем. Все потные, раскрасневшиеся от жара, они быстро и сноровисто набрасывали шкуры на ядра, и те затухали, шипя и искря.

– Ну и жара! – остановился Сафрон, утирал лоб, сняв меховую шапку. – Весь в испарине!

Пожары всё же пылали изредка среди изб, да и ядра давали жару порядочно.

– Кажись, потише стали ядра кидать, – отозвался Лукашка, тоже утираясь подкладкой шапки. – Одначе мало что им помогло, – кивнул в сторону про́тивного лагеря стрельцов, где стрельба помаленьку стихала.

– А я все думаю, и удивление меня разбирает, как это наш атаман до сих пор жив и даже не ранен? – Сафрон искал глазами атамана, но не находил.

– Не каркай, друг. Знать, Господь бережёт нашего атамана на благо нашего казачества донского. Пусть и далее так будет с ним.

Гультяй перекрестил лоб и надел шапку.

– Лукашка, ты бы поведал чего ещё про то, как вы, черниговцы, знатных князей московских в полон захватили? Вот, наверное, царевич ликовал!

– Ещё как! – Лукашка осклабился крепкими зубами, огладил короткую бородёнку и приосанился. – Один Воронцов-Вельяминов поносил нас матерными словами.

– А что царевич? Стерпел, аль чего?

– Как стерпеть-то, братишка? Сам сабелькой востренькой башку и снёс. Только и покатилась, горемычная, окропив снежок. Вот радостный вой поднялся у придворной своры царевича.

– Ты говорил, что остальные, забыл, как их кличут, сами целовали крест, присягая царевичу. Во знать-то московская! А тот, первый, молодец! Не побоялся супротив царевича встать грудью.

– Это не наш брат. Нам нечего терять, потому нам легче держать присягу.

– Что верно, то верно, Лукаш, – вздохнул Сафрон. – Зато им есть что терять. Или приобресть. Потому и бегают от одного царя к другому. Боятся за живот свой, кровопийцы!

– Толково говоришь, Сафрон. Эти знатные бояре да князья своего не хотят упускать. Только и думка, как приумножить достояние себе. А мелкий дворянин Петька Басманов, слыхал, так и не сдал Новгород-Северский царевичу. Такого не грех и зауважать, хоть и враг нам.

– Ох и верно ты молвил, Лукашка! У вас в Укра́йне, как там с этим?

– Да так же, друг! Чуть в старшины выбился – и давай грести в свой карман! А ещё постоянно посматривают, куда податься повыгоднее. Всюду одно и то же!

В глубокой землянке теплилась небольшая печурка, дым плавал у потолка. Шестеро казаков ютились здесь, отдыхая и переживая осаду.

– Эх бы на Дон сейчас махнуть! – мечтательно молвил старый казак с седыми усами и косматой бородой с проседью. – Скоро весна, пахать пора будет.

– Бог даст, пограбим Москву, тогда не зазорно домой показаться, – улыбнулся его товарищ, почёсывая завшивевшее тело под кожухом.

– Говорят, что царевич ложный, – проговорил ещё один тихо и немного боязливо, хотя тут были одни свои и прятаться вроде бы не от кого.

– Болтают всякое, – отозвался Сафрон. – Да по мне так это ничего не значит, мне бы побыстрее сумы набить – и домой! А так с десятком монет в кишени ничего не дают. А тряпки какие могут и подождать.

– Корела обещает большие подарки от царевича, – подал голос Данилка и потрогал грязную повязку на лбу с засохшей кровью. – Говорил, что скоро на Москву двинем. А там разных бояр и князей, как горобцов на дереве!

– До этого ещё дожить хотелось бы, – вздохнул Сафрон. – Подходит Мстиславский князь с большим войском. Как бы не задавили всех нас в наших норах. Сила знатная у него.

– Все в руках Господа! – вздохнул старый казак и со значением перекрестился, прошептав начало «Отче наш».

– Что вы о войне, казаки! – воскликнул Лукашка и блеснул глазами. – Словно нет лучшего разговора. Например, про баб, хе! Их здесь осталось совсем мало, а охочих людей хватает. – Он подкрутил длинный ус и оглядел товарищей.

– Ты молодой, статный хлопец, а что нам? – старый казак криво усмехнулся. – Нам это не так надо, уже своё отгуляли, небось.

– Не ворчи, старый ты пень! – толкнул того в грудь Сафрон. – Ещё не весь порох ты выстрелил, казак! Ты просто притомился тут, а отдохнёшь на походе, да увидишь ядрёную девку, так взыграет всё нутро твоё, хе-хе!

– Может, и так, да здесь и в самом деле нет никакой прыти для девки.

Что-то грохнуло над головами. Глухо и щемяще стало на душе. Посыпалась земля с потолка. Казаки переглянулись.

– Лукашка, выйди, глянь, что там такое? – Сафрон кивнул на полость, закрывающую лаз в нору-землянку.

– Ни трубы, ни барабана не слыхать, чего вылазить, – отозвался черниговец.

– Да и то, – согласно кивнул Данилка Гриб, но шапку надвинул на лоб и полез посмотреть, как там москали себя ведут.

Через четыре дня под утро в Кромах поднялся страшный переполох. Весь тын сразу и дружно запылал ярким пламенем. Дым заполнил всю крепость, а казаки бросились тушить пожар.

Корела бегал всюду, торопил казаков, но пользы от этого не было.

– Хватит, ребята! – заорал он, видя тщету усилий казаков. – Не загасить! Я посмотрю, что можно сделать утром. Усилить посты, а то чего доброго Бутурлин двинет своих стрельцов на нас поутру.

Утром чуть свет все поняли, что опасения Корелы были верны. Полки подошедшего князя Мстиславского вместе с остальными готовились к штурму.

– Казаки, братва! – Корела орал, подгоняя товарищей. – Поработаем, пока москали не начали обстрел! Укрепим вал! Взялись!

За час казаки сумели немного укрепить вал и палисад, и тут ударили пушки. Ядра загнали казаков в землю, и лишь полчаса спустя они вылезли, услышав призывные звуки труб и бой барабанов.

– Стреляй метко, ребятушки! – орал Корела и сам постреливал из мушкета, на минуту присев за бруствер. – Не удержим вал, все схоронимся в остроге! Пали!

Казаки прицельно поражали подступавшие массы стрельцов. Скоро те подошли совсем близко, но огонь казаков оказался столь силен и меток, что сотни тел покрыли вал, а остальные отступили, унося раненых начальников.

Опять появились три бабы и, задирая подолы, светили белыми задами. Казаки свистели и улюлюкали вслед отступавшим полкам.

– Теперь скоро не полезут! – снял шапку Корела и вытер вспотевший лоб. – Всем по чарке водки! Заслужили, ребята!

Казаки весело приняли слова атамана, а тут Ванька протолкнул к нему хилого человечка в драном кожухе и в валенках.

– Андрюха, вот человек от царевича, – сказал Иван и с напряжённым ожиданием уставился в глаза Кореле. – Допроси. Может, что ценное привёз.

– Добре, человече! Сказывай! Давно ждём вестей от царевича. Здоров ли?

– Здоров! Куда ему деться, атаман. Вот письмо тебе от его величества, – человек протянул трубочку смятой плотной бумаги в полотняном чехле.

– Посмотрим, что там, – заспешил Корела и развернул послание. Долго читал, шевеля губами. Потом оглядел товарищей – по глазам было видно, что весть хорошая. – Ребятки, царевич двинулся на Москву! Значит, и мы скоро будем догонять следом! Осталось совсем недолго нам тут торчать! Помолимся Господу и возблагодарим его милости! – Он снял шапку и перекрестился. За ним последовали и остальные казаки.

Радость казаков, однако, длилась недолго.

Уже на следующий день князь Мстиславский повёл полки на штурм крепости. Предварительно два часа пушки громили крепость, но казаки всё же сумели укрыться под землёй, что дало им возможность противостоять огромным массам стрельцов, сдерживая их наступление.

– Ребята, наши дела неважные! – кричал Корела, обходя позиции казаков. – Долго мы не продержимся. Придётся отступить в острог. Там мы закрепимся.

Казаки молча соглашались, не отрываясь от мушкетов, уверенно истребляя накатывающиеся волны наступавших. Трупы их завалили скат вала и продолжали расти. Но натиск продолжался. Сотники воплями, матом и угрозами гнали воинов на вал. Стрельцы теснили казаков, и те по траншеям и рвам стали просачиваться ближе к острогу.

– Казаки! Корела ранен! – кричавший встал во весь рост и махал руками.

– Уймись, несчастный! – крикнул тому Иван, но тот уже падал, сражённый пулей. – Всем заткнуться! Ничего не произошло! Отходим к острогу! Не спешить!

Вскоре все узнали, что их неуязвимый атаман ранен, и рана опасная. Казаки приуныли, но поддаваться этому чувству было некогда. Враг атаковал, его давление постоянно усиливалось.

– Занимаем позиции, казаки! – носился Иван по рядам защитников острога. – Палить прицельно! Натиск москалей ослабевает. Мы выдержим!

Сафрон выглянул после выстрела из бойницы. Весь двор перед острогом и дальше до сожжённой стены был усеян трупами стрельцов. Сотники и воеводы орали, понукая их продолжать атаку, надеясь, что победа близка.

– Казаки, стяг веет над крепостью! – голос какого-то казака показался близким к паническому.

– Пусть развевается, мать его! – Иван побежал на голос, а казаки продолжали яростно отстреливаться, не подпуская стрельцов к воротам острога.

– Скоро стемнеет и они отступят! Держимся, казаки!

Так и произошло. Воеводы подали знак, трубачи заиграли столь долгожданный отбой. Барабаны торопливо выбивали дробь возвращаться назад.

Стрельцы массами ринулись назад, оставляя раненых и убитых.

Казаки смогли отдышаться и отдохнуть. Провианта почти не осталось, но у казаков появилось мясо убитых коней, и его было достаточно. С нарядом было хуже. И пуль, и пороха оставалось совсем немного, и это, как и ранение атамана, сильно убавило прыти казацкому войску. А его оставалось всего несколько сотен. Большинство были ранены и едва держали оборону.

– Казаки! – кричал Иван, поддерживая раненую руку, собрав самых уважаемых воинов. – Нам больше нет смысла оставаться и защищать эту развалину! Атаман долго будет поправляться, если и выживет. Надо тикать отсюда, пока есть такая возможность. Что скажете?

Казаки угрюмо переговаривались, а Кирюшка, старый казак с сабельным шрамом через все лицо, молвил:

– Мы согласны, Ванька. Только что с ранеными? Не бросать же их тут.

С этим все согласились, а Сафрон предложил:

– После такого боя москали не сразу очухаются. Надо пустить разведку, нащупать дорогу на Дон, и можно уйти, коль Господь нам поможет.

– Верно гутаришь, Сафрон! Так и сделаем. Ванька, отбирай охочих казаков!

Пятеро казаков вернулись вечером следующих суток.

– Отступить есть возможность, казаки, – молвил старший разведки. – Москали почти ничего не охраняют. Радуются победе и ждут очередной. Готовятся, а пока зализывают раны, пьют и совещаются. Дорога есть. Лучше прямо сейчас и выступать. Скоро они спохватятся.

Два часа спустя отряд на лошадях, в повозках и санях, что удалось достать и отладить, двинулся из ворот острога. Ни один огонёк не показал, что острог покидают. В нескольких оконцах оставили горящие свечи, лучины, а на стенах горели небольшие костры.

– Оружие держать наготове, казаки! – распорядился Иван, взявший на себя командование. – Берегите Корелу!

С осторожностью и не поспешая, обоз из двух десятков саней и телег в окружении казаков на конях выступил в ночь и тихо удалился, оставив посты стрельцов по бокам своего пути. Было слышно, как в лагере гуляли, пели песни и орали пьяными голосами.

– Неужели пронесло? – негромко сказал Сафрон, оглядывая черноту ночи. – Даже не верится! Огни лагеря ещё виднеются.

Услышали голос Ивана:

– Прибавить шагу! Можно и поспешить, а то как бы не нарваться на разъезд.

Лошади пошли быстрым шагом, часто переходя на рысь. Снег не скрипел под полозьями саней. Была небольшая оттепель. Близилась распутица.

– Теперь можно и постонать, казаки! – услышали раненые голоса казаков. – Лагерь миновали. Версты на три удалились, слава богу!

И действительно, раненые стали постанывать, что как-то смягчало боль ран.

– Вёрст десять отмахали, – заметил Данилка, поравнявшись с Сафроном. – А где Лукашка? Что-то я его потерял. В каких санях едет?

– В такой темени его не найти, – ответил Сафрон. – Подождём до утра.

Прошли ещё с версту, как услышали впереди выстрелы и крики.

– Никак на разъезд напоролись! – воскликнул Данилка и пришпорил коня. Сафрон помчался следом, вытаскивая саблю.

Перестрелка быстро затихла, но звуки сшибки продолжались. Сафрон подскакал, когда всё уже заканчивалось. Четверых стрельцов из охранения уже вязали, остальные семеро лежали на снегу, истекая кровью.

– Да вот, Сафрон, пришлось порубиться малость, – ответил казак на вопрос Сафрона. – Жаль, наших трое загинули, и раненые имеются. Зато дюжину коней захватили. Хорошо, что никто не успел утекти. Было бы худо.

Сафрон нашёл Данилку. Тот тяжело дышал после короткой схватки и скачки.

– Что узнал, Данил? Не дай бог нас услышали!

– Ничего страшного! Могли и не услышать. Далеко уже. Ванька будет их допрашивать, – кивнул в сторону пленников.

После короткой остановки обоз с конниками опять тронулся в путь, уже спеша и нахлёстывая усталых и отощавших коней.

В дороге пополнили запасы провианта, похоронили нескольких раненых и почти без добычи разошлись по хуторам и станицам.

Глава 2

Прошёл год, и везде стали просачиваться слухи о якобы уцелевшем царевиче и о его появлении вновь.

– И тогда было сомнительно в его подлинности, – говорил Сафрон. – Все в один голос говорили, что его убили в Москве.

– А я слыхал, что у царя было несколько двойников, и именно один из них был убит, – возражал Данилка Гриб без особого интереса.

– Леший их знает! – выругался Сафрон и тем показал, что говорить о новом царевиче нет его желания. – У нас своя жизнь. И так хлопот полный рот!

– Чего тебе серчать, друг ты мой? Жена скоро родит, ты станешь во второй раз отцом. С хозяйством справляешься. Чего тебе ещё надо? А у меня ничего нет. Я младший в семье. Кроме меня ещё трое братьев и две сестры. Мне самому надо подумать о собственной жизни. Помочь мне некому.

– К чему ты это говоришь?

– К тому, что я бы не прочь снова пуститься повоевать. Не сложу голову, так хоть смогу приехать с достатком сюда. Говорят, что некто Болотников приглашает казаков в поход на Москву. Ты знаешь такого казака?

– Слыхал. Казак знатный. Я его не видел, но тоже слышал про него. Отзываются благосклонно.

– Вот и я о том же! – Гриб воодушевлённо закивал. – Подумываю присоединиться к его отряду. Уверяет, что вскоре у него будет несколько тысяч воинов. А по пути присоединятся многие тыщи. Веришь в такое?

– Чего ж там? Верю. Народ сильно забит податями и насилием всякого сброда и бояр. Ему только клич брось.

– Жаль, Лукашки нет рядом. Вместе бы сподручнее было. Всё ж друг. Ты не знаешь, где он может быть?

– Он с Черниговщины. Значит, туда и махнул. Куда ему подаваться ещё?

– Может, кого с собой уговорю из таких же гультяев, как сам.

– Ну давай, Данилка! Удачи тебе. Вертайся богатым. Тогда мы с тобой заживём на славу, даст бог.

Две недели спустя жена Сафрона родила девчонку, но сама изошла кровью и вскоре отдала Богу душу, бедолага.

– Сильно переживаешь? – спросил Данилка после поминок, едва держась на ногах. – Ничего! Ты ещё молодой казак и легко найдёшь себе кралю. Это не мне искать красивую и работящую. Ни харей, ни ростом не вышел. Говорят, у меня злой взгляд. Это верно?

– Есть маленько, – усмехнулся Сафрон криво и недобро. – Зато ты силой не обделён. Смотри, какие плечи! А ноги кренделем, и сбить тебя трудно.

– Для девок это не имеет значения, друг. Морда нужна смазливая.

– А ты на балалайке научись тренькать. Девки это привечают. Сразу повысишься в их глазах.

– Куда мне, Сафрон! Я лучше попытаю счастья в походе. Уже скоро собираются в дорогу. С нашего хутора я четвёртый согласился ехать. Благо коня сохранил и оружие. Не с пустыми руками появлюсь перед атаманом.

– Когда отбываешь? – спросил Сафрон с некоторым сожалением и остановил друга, пытавшегося затянуть песню.

– Через неделю. Попрощаюсь с братами, с родителями – и тронусь. Сбор у Хопра. Там Болотников устроил себе стан и собирает воинство. Он ведь беглый холоп какого-то боярина и зуб имеет на него порядочный. Да и на остальных не меньший. Говорят, он высоченного роста. Мне боязно пред его очи становиться. Разве что атаманом Корелой похвастать.

– А что, Данилка! Это мысль. Даже очень хорошая!

Неделя почти промелькнула в прощальных попойках и весельях. А у Сафрона померла дочка, и он вовсе опечалился, схоронив её рядом с матерью. И огромная печаль навалилась на казака. Он только пил горькую и не обращал ни на кого внимания. Неожиданно быстро собрался и присоединился к Данилке и другим казакам, собравшимся в лагерь Болотникова.

– И верно, друг, – утешал Сафрона Данилка. – В походе нет места для печали и раздумий. Ты скоро перестанешь тосковать, а коль не сложишь головы, то вернёшься с полными сумами добра дорогого и монет золотых. Вон говорил один странник, что ляхи собираются снова поддержать нового Димитрия. То будет для русского народа печаль так печаль, Сафрон.

– Война, – мрачно ответил казак, не желая особо болтать по пустякам.

– Так ведь наши исконные вороги, Сафрон! – не унимался Данилка. – Я б их сам порубал, да теперича они наши вроде бы союзники.

Болотников всех принимал, зорко осматривал каждого и знакомился.

– Значит, вы воевали под началом Корелы? Знатный казак. Слыхал, он так и остался где-то на севере. Может, повстречаем. Ты, Сафрон, бери этих казаков, до десятка тебе подкину ещё, и будешь десятником у нас. Потом видно будет.

Сафрон безразлично поклонился, промолчав.

– Что с ним? – спросил атаман, когда Сафрон отошёл к лошадям.

– Схоронил жену и дочку, атаман, – ответил Данилка. – Жаль казака. Бог не соизволил облагодетельствовать его.

– Он не стар ещё, найдёт себе подходящую в походе. Это для нас не задача, – махнул рукой атаман и ушёл по своим атаманским делам.

Данилка проводил того завистливым и восхищённым взглядом.

– Ну и громила! – воскликнул Данила, встретив Сафрона. – Мне он понравился. Без важности держит себя. Иван Исаевич, вроде так называют его.

– Не узнал, когда выступаем?

– Кто ж мне такое скажет, Сафрон! Это тебе легче узнать. Ты теперь у нас малый атаман будешь.

– Не смеши, – сурово ответил Сафрон и отвернулся, заметив: – Собирай наших. Пора устроиться. Темнеет уже.

Почти месяц толклись казаки в лагере. Собралось несколько тысяч, и у старших уже зачесались языки.

– Сколь можно сиднем сидеть! Пора и в дорогу трогаться! – ворчал пожилой казак с высоким лбом и шапкой на затылке.

– Этак отощаем вконец и до ворога не дотянемся, – поддержали его остальные казаки. – Что думает атаман?

– Лучше скажи, что слышно про царевича. Тут однажды слышал, что он самозванец. Верно ли такое?

– Тут всякое услышишь! Кто чего хочет, тот и гутарит. Язык, он без костей.

– А хоть бы и самозванец! – воскликнул бойкий молодой казак в обтрёпанной рубахе и синих шароварах. – Лишь бы добра добыть поболее. На хутор приволочь, да семью обеспечить.

– Да у тебя и семьи ещё нету, байстрюк! – хохотнул пожилой.

– Того и стремлюсь добра нахапать, чтоб, значит, можно было жену поймать в сети мои. Не век же бобылём ходить. Хуже всех, что ли?

Начались байки про баб и девок, про детей и жён.

– А мне бы какую с Кавказа найти, – мечтательно молвил ещё один молодой казак без бороды и с жидкими усиками, едва пробившимися на верхней губе. – Уж очень они видные и работящие. Там баб в повиновении держат.

– Ещё молоко на губах не обсохло, а он уже про баб гутарит. Ишь, нашёлся!

– То богоугодное разумение, – молвил пожилой. – Так завсегда бывает, особливо по молодости лет. Пусть слюнями исходит. Полезно! Хе-хе!

– Оно и нам, старшим, такое не помешает, хоть и семейные мы. Это у запорожцев казакам не позволено жениться. У нас иное дело.

– Мне такое не подходит, – отозвался Данилка и смутился смелости языка.

– Вестимо, парень! – осклабился пожилой. – Нам надоть казаков растить, и о хозяйстве думку думать. Опора государства мы!

Наконец лагерь неожиданно зашевелился, словно муравейник, и слух о скором походе тотчас разнёсся среди казаков.

Все повеселели, забыли про тоску и безделье и с охоткой принялись готовить телеги, коней и оружие. Обозные бегали, собирали провиант, собирали телеги и возчиков, а сотники перекликали своих казаков, собирая вместе.

Выступили в начале лета. Казаки мало что знали о путях-дорогах, выбранных атаманом Иваном Болотником, как звали того в лагере. По пути к атаману постоянно кто-нибудь присоединялся. Особенно много было из беглых ближних боярских усадеб. Их тут же распределяли по десяткам, сотням, ставили начальников, слегка вооружали, чем придётся, и шли дальше.

– Слышь, Сафрон, – шептал на ухо казаку Данилка. – Кругом людишки боярские восстают и бегут кто куда. Много к нам прилепляются, но и в разбой бегут. Громят боярские усадьбы и прочих помещиков. Полная смута в крае!

– Сколько же можно народ мордовать и плетьми лупцевать? – Сафрон сам наблюдал разорение и нищету голодного народа.

Подошли к Ельцу. Здесь слух разнёсся, что царевич уже в Стародубе и собирается выступить на Москву.

– Что творится здесь, Сафрон! – чуть не кричал Данилка. – Почти все города восстали и ждут прихода царевича. Неужто Москва устоит против такого навала? Жуть берёт, что может произойти!

Сафрон помалкивал. Он ещё не совсем оправился от горя и часто впадал в прострацию, ничего не слышал и подолгу молчал. Данилка побаивался этого, однако и тревожить лишними вопросами не осмеливался.

А слухи ширились, обрастали всяческими небылицами. Появлялись разного рода предсказатели и юродивые. Они вещали всяческие беды на головы неизвестных врагов, и особенно на голову государю Ваське Шуйскому. Похоже, что всяк его ненавидел и желал быстрейшего его конца.

Наши друзья редко видели атамана Болотника, и Сафрон был доволен, что у него почти не бывает даже разговоров с сотником и тем более с атаманом его полка.

Вскоре стало известно, что к Ельцу подступает царское войско, и Болотник оповестил, что войско остаётся в городе и сядет в осаду.

– Неужто снова, как в Кромах будет? – воскликнул Данилка, и Сафрон понял, что этот молодой казак сильно недоволен таким поворотом. – Этак никакого добра не добудешь! А как же семья, Сафрон? Что скажешь на это?

– Дурень ты, Данилка! Какая семья, когда неизвестно, будешь ли ты жить после этого сидения! Слышал, какое войско нас должно обложить со всех сторон? Молись, чтобы Господь даровал нам жизнь, а ты о семье уже печёшься.

Данила перекрестил лоб, вздохнул и долго молчал. Слова Сафрона его не убедили, но заставили пересмотреть свои намеренья.

– Ладно, Сафрон. Ты прав, а я дурак. Будем молить Бога, чтоб сохранил нам жизни и дал благополучия в делах наших.

Царские войска вскоре окружили Елец и тут же начали обстрел крепости. Казаки по приказу Болотника отвечали вяло, но урон производили хороший. Царское ополчение особенно несло большие потери и уже прыть свою поубавило. А штурм, начавшийся вскоре, был отбит легко, с большими потерями для царёва воинства.

– Что-то царь собрал не то воинство, Сафрон, – как-то заметил Данилка. – Ничего у них не получится. А я уже сейчас имею немного для будущего. А?

– Да что ты только о добыче и помышляешь? – вдруг вспылил Сафрон.

– А за каким хреном я тут мучения принимаю? Нужен мне тот царь или не нужен? Мне всё едино! Лучше жить не будем, кто бы ни сел в Москве!

Друзья потом день сердились друг на друга, но отступление войск царских тут же примирило их.

Уже на следующий день после отступления противника Болотников отдал по войску приказ идти в Путивль, где по слухам должен быть царевич.

– Это ещё лучше, – заявил Данилка, радуясь попасть в благодатный район, где легко надеялся обменять награбленное добро на монеты, звон которых так привлекал его душу.

Лагерь устроили за пределами города, раскинув шатры и шалаши, благо на дворе было лето, и лишь комары и редкий дождик омрачали жизнь всего войска.

– Сафрон, тут кроме нашего Болотника, другой казак властвует. Слыхал?

– Слыхал. Юрка Беззубцев. Тоже с Дона. Но у него и запорожцы имеются.

– Сегодня видел царевича Димитрия. Не понравился он мне. Слишком задаётся и ставит из себя… Верно ли, что он не ложный?

– Разбери их тут! Слухи один другому про́тивные, а что мы можем тут?

– А ты упрекаешь меня в желании заполучить добра поболее. А зачем тут горбиться и кровушку проливать? Хоть так возместить тяготы жизни.

– Да ладно тебе, Данилка. Пашкова Истому встречал?

– Это тот, что тоже в атаманах ходит? Встречал. Пыжится, как и остальные. Вот бы хотелось послушать кого из них в откровенном разговоре. Интересно, что у них на уме?

– Как и у тебя, Данилка! Одна выгода их тревожит и подвигает на всякие там интриги и заговоры. Всяк ищет выгоду для себя. Вот и бегают от одного царя к другому. И всякий раз клятву и присягу на Святом Писании произносят. И что? Им нарушить любую клятву – что нам плюнуть. Противно!

– Что это ты, Сафрон? Не иначе, как что худое задумал. Признавайся!

– Пошёл ты, Данилка! Без тебя тошно на душе, а ты со своими вопросами!

– Ты это брось, десятник! Мне ты нужен здоровый и весёлый. У нас с тобой и так мало дружков, а ты так себя ставишь! Угомонись и живи полегче.

Вскоре Сафрон услышал от старого знакомца весть, что сильно его расстроила. Он вопросительно смотрел на казака и не мог поверить.

– Сам слышал, как князь Шаховский говорил, что они с Мишкой Молчановым устроили всё с этим царевичем.

– А кто такой этот Молчанов?

– Ещё тот прохиндей! Ещё с первым царём дружбу водил. Шастает по Польше и Угорщине, мутит всех, собирает средства для продолжения смуты на Руси. Что-то ему от этого должно перепасть, уверен.

– Откуда ты всё это знаешь?

– Я постоянно был поближе к царю, Димитрию Ивановичу, когда он рвался в Москву. И этого Мишку сам лично два раза сопровождал по делам к польской границе. Ушлый мужик!

– Он что, знатного рода, этот Мишка?

– Какое там? Просто сын боярский или что-то такое. Вот и выслуживается.

– И что теперь делать нам, мне?

– Да что хочешь, Сафрон! Я, например, собираюсь отхватить для себя поболе и до дому подамся. Раз такое дело, то больше нечего рисковать шкурой. Для кого? Ради этих бегунков-перебежчиков? Нет уж, перебьёмся!

Этот разговор сильно обеспокоил Сафрона. Вспомнил Данилку, и теперь его стремления поживиться на смуте не казались такими низкими. Главари здешние много хуже и жаднее.

И вот армии царевича снялись с лагерей и двинулись к Москве. Атаман Болотников вёл свою в том же направлении, и в ней где-то затерялся Сафрон, ведя свой десяток в авангарде, рыская по весям в поисках врага и провианта.

– Вот странное явление, Данилка, – говорил другу Сафрон. – Многие откровенно посмеиваются над царевичем, считая его самозванцем, а продолжают поддерживать. Что так?..

– Все так же, друг! Выгоду ищут! Этим и держатся поблизости. Даже князья бегут к нему в надежде на победу и должности с землями. Разве не интересно, что половина воинства князя Трубецкого уже разбежалась по своим землям, разуверившись во всём, что им долдонят! Скоро в Москве будем!

– Да, ты прав. И города почти все сдаются без боя, и жители приветствуют нашего царевича, не видя, что этот самозванец лишь подделывается под царя.

– Говорят, что Истома Пашков скоро вступит в Москву. Он уже в Серпухове, а это совсем рядом. Его летучие отряду доходят до Коломенского, а это село для царей вроде бы для отдыха. Может, рванём к Пашкову?

– Тут сам чёрт не разберётся, а ты с меня чего-то хочешь! – Сафрон был несколько в замешательстве и ничего не мог сейчас принять.

– Однако сам атаман сильно привержен царевичу, верит в него и всеми силами способствует ему в походе на Москву. Что бы это значило?

Сафрон не ответил. Ему тоже было странно такое поведение Болотникова, но разобраться в этом он не имел возможностей. Государственные мысли его не посещали. Однако смута в голове нарастала.

Недавно сотник, куда входил десяток Сафрона, говорил со своими, и Сафрон был среди них. И вот что он услышал:

– Какие-то немцы тут ошиваются возле царевича. Это неспроста. И прежде такое было, когда всю Москву заполнили иноземцы, окружив царя. Мне это не по нутру как-то, ребята.

– Эти точно что-то замышляют, – раздался голос. – От них хорошего не можно ждать. Предадут во славу своей католической церкви.

– Предателей всюду полно, друг мой, – ответил сотник.

Что он хотел этим сказать, Сафрон не уразумел, но осадок остался на душе, и он поторопился уйти для размышления.

А вскоре в лагерь к Болотникову прибыла целая важная делегация во главе с купцами, братьями Мыльниковыми. Тотчас по лагерю поползли слухи, что те обещают открыть ворота Москвы, но требуют представить им подлинного царевича Димитрия Ивановича.

– Чего же наш атаман тянет и не привезёт нашего царевича? – говорили казаки в недоумении. – И тут же всё разрешилось бы.

– В том-то и дело, что многие полагают, что наш царевич не настоящий.

– Ну да! Как это, не настоящий? Какой же?

– А хрен его знает! Но москвичи требуют лицезреть его величество.

– Шуйский-то, царь московский, только и распускает слухи про нас и про всякие ужасы, войди мы в Москву. И то верно.

– Заткнись и помалкивай, пока цел! Гляди, услышит кто – головы не снести!

Казаки притихли, но сомнения росли.

– Пока мы тут толчемся, царские воеводы укрепляют свой лагерь в Замоскворечье, – подал голос пожилой казак, часто ходивший в разведку. – Родичи царя там богуют.

Пока войска Болотникова и Пашкова стояли в бездействии, соглядатаи царя шныряли по лагерю беспрепятственно и вели тайные переговоры с начальниками мятежников. И вскоре по лагерю лёгкий слушок пополз, что их командир Прошка Ляпунов, из именитых дворян, тоже принимает таких посланников царя.

– Брехня! Прошка сам перешёл к нам на службу. Царевич его обласкал и обещаниями завалил. Не будет он менять это на посулы Васьки Шуйского.

– Кто их знает, – ответил один из десятников, оглаживая бороду. – У них своя игра. Нам туда ходу нету. Одначе вижу, как часто бегут туда-сюда, и в голове что-то складывается.

– Это верно, – подметил другой казак, и все переглянулись. – Однако кто поверит тебе, Флорка? Молчи уж…

Вскоре Болотник отдал приказ на штурм лагеря царских войск. Десятка Сафрона стояла вблизи ставки атамана. Видно было, как Ляпунов, возбуждённый предстоящей схваткой, подскакал к атаману и что-то бойко говорил. Болотник согласно махнул рукой, и большой отряд Ляпунова помчался в атаку. Следом поскакали лавы казаков, и среди них Сафрон с десятком своих казаков.

Опустив саблю в руке, он высматривал в пыли задние ряды ляпуновских всадников, и в голове лишь одна мысль блуждала: «Хоть бы под картечь не попасть, остальное поправимо!»

И удивился, что пушки «гуляй-поле» тотчас смолкли. Потом все завопили, поворачивая коней и матерясь нещадно:

– Изменник Ляпунов к царю побежал! Предатель! Вертаем коней, казаки! Нас всех сейчас перебьют!

– Казаки! – прокричал тотчас Сафрон. – Вертай коней! Назад! Нас предали!

Казаки успели отскакать несколько десятков саженей, как пушки опять начали палить, поражая казаков, хотя и не так сильно. Войско огласилось воем, проклятьями и угрозами, но сражение уже было проиграно. Болотников отдал приказ отходить на позиции сзади. В Заборье отослали большой отряд в резерв.

– Вот тебе и слухи! – шептались казаки. – Выходит, все верно! Ляпунов перебежал, а на нас движется воодушевлённое войско царя. И воеводы у него довольно знатные. Мстиславский и Воротынский.

– Им что, они завсегда в выигрыше, а нам отдувайся! Всё на простого людишку наваливают, а сами гребут под себя.

– Эх! Чего гутарить-то! Всякое бывало, но всегда наверху будет боярин.

– Ладно, казаки, надо лагерь обустроить, – Сафрон увёл свой десяток устанавливать телеги и сани, окружая ими лагерь.

Лишь к полуночи он был оборудован несколькими рядами телег и саней.

– Пусть только сунутся, москали! – говорил пожилой казак. – Ноги мы им и пообломаем среди такого вала. Готовь пищали, казаки.

Весь день ожидали атаки царских войск, но они появились ближе к вечеру. С ходу ударили конницей, но меткие залпы казаков опрокинули передних, остальные запутались в ограждении и их нещадно валили казаки, сидя в укрытии, паля почти без промаха с близкого расстояния.

Понеся большие потери, ополченцы Скопина-Шуйского откатились назад.

– Теперь жди ядер. У них пушек много, ребята! Как бы не подожгли нас со всех сторон! Готовим шкуры, да побольше, водой мочите!

Так и случилось. Грохотали пушки, а казаки носились со шкурами и тушили ядра и очаги пожара. Так стрельба ничего не принесла царскому отряду.

– Не робей, казаки! Подмога к нам идёт! Пашков сейчас нас освободит! Готовимся к вылазке! Поможем ему изничтожить врагов наших!

– Смотрите! Что деется! Пашков-то тоже перебежал к царю! А его воинов посекут и перевяжут!

– Так и происходит, братцы! Что же такое творится?!

Паника хоть и не разрослась, но сильно подорвала настроение и боевой дух войска Болотника. Лагерь тоже был захвачен, и множество казаков оказались в плену. Попал в плен и Сафрон почти со всей своей сотней.

– Как бы попасть не в подвалы боярские, а к простым жителям, – говорил в растерянности Данилка и озирался по сторонам.

– Надеешься выжить, дурак? – спросил Сафрон, как-то безразлично взиравший на все протекавшее перед глазами.

– Как жить без надежды, Сафрон? Сейчас это и осталось у нас единственное, что надеяться. Я даже из татарского плена в шестнадцать лет сбежал и выжил. А здесь это должно быть полегче.

Сафрон вздохнул и последовал за стрельцом, который отвёл троих казаков в дом купца Корыткина.

– Ироды! – встретил тот затворников. – Супротив царя истинного умудрились пойти, нехристи! Теперича посидите, пока вас не вздёрнут, душегубы проклятые!

Казаки, изрядно уже побитые, помалкивали, боясь получить по рёбрам. Плелись к заточению, подталкиваемые бердышом стражника.

– Долго ты им не понадобишься, – молвил стражник, легонько уколов Данилку в зад. – Пошёл, изменник чёртов! Дня два-три вам отпустил государь наш. Купец, ты особо не корми их, тем более что цены на еду так выросли, что не до колодников. Им же легче будет помирать на пустой желудок, хе-хе!

Цепь зазвенела жалобно и муторно. Холоп затолкал их в подвал, обшитый до потолка дубовым тёсом. Все здесь было покрыто лёгким налётом плесени, холод пробирал до костей. На дворе завьюжило, и здесь было не лучше.

Холоп ногой толкнул каждого в зад и в молчании задвинул за собой тяжёлую влажную дверь. Полная темнота окружила казаков.

– Так и ослепнуть легко, – молвил тихо Сафрон. – И не увидим, как друг дружке петлю на шею накинут.

– Увидим, – мрачно отозвался из темноты Данилка.

Ощупью пошарили по полу в поисках соломы. Ничего такого не нашли.

– Сядем на голый пол, что ли? – предложил Сафрон и сел, ощутив холод земли.

– Да, в ногах правды нет. Чего дополнительно мучить себя. Эй, казак, чего все время молчишь? Ты поговори, так легче снести судьбинушку нашу. Аким?

– Чего? – неохотно отозвался Аким. – И так на душе кошки скребут.

– Акимушка! Ты думал, что на войне тебе будет так хорошо, как на печи под боком дородной бабы? Садись и говори. А то до казни не дотянешь. Посмотреть-то охота, небось, как мы повиснем на верёвочке. Или как иначе нас уморят?

Ему никто не ответил, и Данилка чем-то занялся. Слышно было только позвякивание цепи. Руки у всех были скованы спереди нетолстой цепью, весьма проржавевшей.

– Данилка, ты чего там позвякиваешь? – спросил Сафрон.

– Греюсь, Сафронушка. А то без работы окоченею раньше времени.

Казаки слышали, как Данилка пыхтит, кряхтит, словно исполняет трудную работу. Сафрон в недоумении слушал, пытаясь не думать о жутком, что его ждёт.

Тем временем Данилка продолжал пыхтеть и звякать цепью.

Время тянулось медленно, вернее, никто не знал о его течении. Даже лёгкие звуки не доходили до них из купеческого дома. Воздух становился всё прохладнее, как казалось пленникам, и дышать даже вроде бы стало труднее.

Данилка то затихал, то продолжал кряхтеть, и Сафрон не выдержал и спросил:

– Чем ты там занят, Данила? Над чем трудишься так упорно?

– Да вот, Сафронка, пытаюсь освободиться от кандалов. Вроде бы получается. Да силы оставляют меня. Жратвы-то нет, а железо трудно поддаётся.

– Как же ты собираешься освободиться, мил человек?

– Гну кольцо. Надеюсь, что потом рука просунется. Осталось совсем немного. Тороплюсь до прихода стражника или хозяина. Кто-то же должен к нам заявиться и отвести на казнь.

Аким тоже зашевелился, спросил тихо:

– Ужель такое возможно, Данилка?

– Что, я слабак какой? Или впервой таким делом заниматься? Мне бы перехватить чего и воды испить. Весь мокрый стал от усилий.

– Может, чем помочь можно тебе? – спросил Сафрон.

– Можно было б, да тут нет ничего твёрдого и тяжёлого. Ударить пару раз по железяке – и все дела. Да где ж её взять тут? Я уж шарил – ничего нет.

Затворники замолчали, а Данилка снова начал свой трудный подвиг, временами отдыхая и тяжко вздыхая.

Сафрон наконец приснул и не слышал, как за дверью что-то зашуршало и голос холопа спросил грубо:

– Вы живы там, шпыни?

– Какого дьявола тебе надо, холоп? – крикнул вдруг Акимушка в ярости. – Принёс бы хоть водицы ковшик. Пить охота всем!

– Не велено! Скоро вам и этого не потребно будет. Уже нескольких ваших отправили к Сатане в гости, хи-хи!

Едва услышали, как звук шагов быстро заглох. Да и сам голос из-за толстой двери звучал глухо, как издалека.

– Значит, казнят наших бедолаг, – проговорил горестно Аким. Остальные не соизволили продолжить эту тему и молчали.

Лишь Данилка грязно выругался и с остервенением стал возиться с кольцом. Сколько прошло времени, никто не знал, но вдруг с лёгким стоном Данилка вздохнул, и все услышали, как шмякнулась цепь на пол, глухо звякнув.

– Ох! Одна слетела, проклятая! Руку всю ободрал. Теперь легче станет.

– Почему легче, Данилка? – спросил Аким с надеждой в голосе.

– Всё ж руки свободными оказались. Хоть на одной и имеется цепь. Да с нею, как с оружием будет. Я нарочно с левой руки снял перво-наперво. Только не проворонить прихода стражника или того холопа. Вдруг появится.

– И что мы сделаем? – спросил Аким глухо, с волнением.

– Трахнем по голове и выберемся на волю. А там уж, как Бог даст, други.

– Трудно будет такое свершить, – в сомнении молвил Аким.

– Всё трудно в жизни, – философски рек Данилка. – А куда деться? Жить-то охота. Всё одно подыхать нам. Так хоть попытаемся.

– Оно верно, да сумеем ли мы после голодухи и жажды?

– Разве это жажда, особливо у вас. Я работал и то терплю. Вытерпим! Я как в полоне был у татар, так пить не давали три дня. А это было летом и в степи, где укрыться негде было. Вытерпели. И не я один.

– Данилка верно говорит, – откликнулся Сафрон. – Будем прорываться. Вдруг повезёт. Чем чёрт не шутит! Молодец, Данилка!

– Поспать бы малость. Сил хоть немного набраться треба. Долго не давайте мне спать – замёрзну после работы. Мокрый я.

Они несколько раз уже вставали и ходили – три шага в один конец и три с небольшим в другой. Их трясло от холода, и согреться никак не могли. Даже пить расхотелось. Вонь повисла в подвале. Отхожего места им не предоставили, и пришлось опорожняться в углу.

Больше всего их беспокоило почему-то время. Его они никак не могли определять. То ли день был на дворе, то ли ночь? Для них была только ночь.

Наконец Данилка спросил Сафрона:

– Можно твою руку, Сафрон?

– На кой черт она тебе сдалась? – удивился казак, но руку протянул. Данилка молча ощупал плоское кольцо на запястье, проговорил уверенно:

– Делать всё одно нечего, так можно попробовать и тебя освободить. Тебе будет сподручней воевать за наши жизни. К тому же у тебя рука потоньше будет и, значит, легче просунуть её. Согласен?

– Если получится, то чего ж не согласиться. Давай, пробуй. Думаю, что у тебя пойдёт лучше со мной. Всё ж двумя руками орудовать станешь.

– Верно. И время быстрее станет ползти, а то уж больно тоскливо в ожидании тут сидеть.

Данила стал сдавливать кольцо из полосы железа, и Сафрон, пробуя его, заявлял каждый раз:

– Кажись, поддаётся, проклятое. Как ты?

– Тебе виднее, – сопя и отдуваясь, проговорил казак. Я в темноте ничего не вижу, а на ощупь не могу определить.

– Ну и силен ты, как я погляжу! Откуда столько силы в таком небольшом теле? Кто в роду такой был у тебя?

– Да, почитай, все. Лишь старший братан что-то не вышел. Может, мать была ещё слишком молода, но он слабоват вышел. Но и остальные послабей меня оказались. Зато выше ростом и харями не такие страшные.

– Ничего ты не страшный, – возразил Сафрон, пытаясь подбодрить друга. Не красень, но и не урод какой. Ещё отхватишь себе девку ядрёную.

– Да пусть Господь внемлет твоим словам, Сафронушка!

Сколько времени прошло, по-прежнему определить не мог никто, но наконец, общими усилиями кольцо удалось стащить.

– Теперь только ждать прихода кого-нибудь, – проговорил Данила, отдуваясь и дыша тяжело. – Больше двух никак не ожидаю. А с ними мы сможем совладать, коль неожиданно и дружно…

– Дай-то Бог! – воскликнул Сафрон с воодушевлением. – Лишь бы не очень задержались, а то вовсе силы покинут нас. Хоть бы тот холоп пришёл!

– Это было бы хорошо, но он не осмелится без дозволения хозяина.

И вдруг, по прошествии многого времени, как казалось затворникам, в двери проскрежетал засов, в замке проскрипел ключ, и дверь со скрипом отворилась. Тусклый свет фонаря едва мог осветить мрачную вонючую картину подземелья.

Вошли два стражника, но холоп, слышно было, остался за дверью, сторожа.

– Ну, шпыни разбойные! – весело хохотнул стражник, поставив бердыш к стене. – Молитесь, голубки! Пришёл вас час прощаться с жизнями. Поднимайтесь!

Казаки поднялись, скрывая свободные руки в рукавах.

– Скоро вам, казачки, перестанет казаться жизнь такой тяжёлой. Ха! И от голода и жажды страдать не будете. Выходи!

Первым пошёл Данил, следом Сафрон и замыкал шествие Аким. Так распорядились стражники.

На лестнице Данил споткнулся, получил держаком бердыша в бок и с трудом поднялся, пропустив вперёд товарищей, которые по договорённости поспешили пройти дальше. Данил поднялся, понукаемый стражником, и мощно ударил кулаком с цепью в нос стражнику. Тот опрокинулся на заднего. Данил успел их подтолкнуть, и с силой закрыл дверь, толкнув ею стражников. Прошептал громко холопу:

– Пикнешь, убью! Закрывай быстрее!

В дверь уже колотили, пытаясь помешать задвинуть засов. Все навалились на дверь и все же общими усилиями успели задвинуть засов.

– Закрывай на замок! – прошипел Данила холопу. – Быстро!

Тот трясущимися руками закрутил ключом в замке.

– Ключ сюда! – приказал Сафрон. – И не вздумай поднимать шум, паскуда! Принесёшь нам еды и воды. А мы тут поубиваем стражников немного.

– Как это? – прошептал холоп, мужик лет сорока пяти, и чуть не рассмешил этим вопросом затворников.

– Просто! Одного убьём, остального только покалечим и скажем, что был с тобой сговор. Так что не вздумай нас предать и выдать хозяину. Иначе весь дом спалим, а тебе каюк будет. Пошёл, коль жить хочешь!

Тот с очумелыми от ужаса глазами опрометью бросился наверх. Вернулся почти сразу и протянул в тряпице гречневую кашу, хлеб и куски жареной рыбы. Явно с хозяйского стола. Поставил на верхней ступеньке малое ведёрко с водой и вопросительно силился угадать по глазам пленников, что они с ним сделают.

Казаки спешно всё умяли, выпили воды. Сафрон спросил мужика:

– Сейчас день или ночь?

– Ночь, – коротко ответил тот. – Скоро полночь будет. Петухи ещё не голосили. Что ещё нужно вам?

– Ещё бы еды, приятель, – очень мирно ответил Данилка. И на ноги чего-нибудь потеплее, а то отморозим всё себе. И шапки. По дороге сюда всё потеряли. Рукавицы, если найдутся.

– Убьёте меня, ребята?

– Посмотрим, как ты справишься со всем, – ответил Данил, взяв руководство в свои руки. – И не вздумай убежать. Хозяина тут же поднимем, и тебе не уйти.

Ломило плечи и голову. Дрожь сотрясала их тела, страшно хотелось, не дожидаясь холопа, убежать подальше. В дверь продолжали колотить, но это их не очень волновало. Подвал был достаточно глубок и явно приготовлен для колодников. А дом спал и ничего не мог услышать.

Мужик вернулся нескоро, и казаки уже готовились поспешить на улицу и постараться проскочить все рогатки и скрыться на время.

– Что так долго? – шипящим голосом спросил Данил.

– Пока собрал всё. Сразу ведь боязно. Темно везде. Вдруг кто заметит.

Казаки быстро надевали то, что было принесено, и заметили, что и мужик одет по-зимнему. Сафрон спросил:

– А ты куда собрался? Или тоже бежать решил?

– Хотел бы с вами, да боюсь, что не возьмёте. Здесь оставаться нельзя. Дознаются – и мне не жить. Или так замордуют, что житья не будет. Возьмите!

– Оружия бы, хоть ножей, – проговорил Данил и посмотрел на мужика.

– Могу ножи достать. Другого оружия в доме нет. Разве что топоры.

– Давай всё и побыстрее. Надо сматываться, а то хватятся нас.

Когда мужик ушёл, Сафрон спросил товарищей:

– Где можно схорониться в посаде?

– Надо взять мужика. С ним будет легче это придумать. Мы тут ничего не знаем, – Данил многозначительно оглядел товарищей.

– Не выдаст? – засомневался Аким.

– Мы сами его заложим, коль он на такое пойдёт, – ответил Данил. – Не думаю, что ему это подойдёт.

Мужик появился через четверть часа. Раздал длинные ножи и два топора. Казаки всё рассовали за кушаки и стали выбираться наружу. Собаки тут же подняли лай. Мужик огладил их, успокоил, и все прошли задами и огородами на соседнюю улицу. Снега было мало, идти можно было свободно. Под сопровождением собачьего лая вышли в переулок. Осмотрелись. Темнота была кромешная. Лишь белевший снег позволял что-то видеть.

– Сюда нельзя, – прошептал мужик и повёл казаков в другую сторону. Собаки лаяли на весь посад. – Щас речку перейдём, а дальше будет вольготнее.

Все молча следовали за мужиком. Разговаривать не хотелось. Хотелось лишь есть, и укрыться поглубже, и подольше не высовывать носов.

– Мужик, ты где собираешься укрыться? – спросил Данил, прерывая молчание.

– Вёрст пять за речкой имеется крохотное сельцо. Там живёт моя тётка. Там можно переждать несколько дней.

– Разве можно незаметно прожить несколько дней в маленькой деревне? – удивился Сафрон. – Там особенно трудно это устроить.

– Изба тётки стоит на отшибе и довольно далеко от остальных.

– Это не причина засветиться, – добавил Аким.

– Моя тётка старая и слывёт ведьмой в округе. Её все побаиваются и не спешат приближаться без надобности к её избе.

– Она ведь и нас может как-то приворожить или околдовать, – испугался Аким и перекрестился.

– Ничего вам не будет, – заверил мужик. – Кстати, называйте меня Гераськой.

– Наконец-то познакомились по-настоящему, – буркнул Сафрон. – Тебе лет сколько уже?

– Через неделю после Рождества стукнет сорок два годка.

– Молодой ещё, – зачем-то молвил Сафрон. – Аким, а тебе сколько?

– Мне немного поболее будет. Сорок пять летом.

– Было или будет? – спросил Сафрон.

– Будет, Сафрон. Вы много моложе нас будете, казаки.

– Ещё надеемся до вашего возраста дожить, раз вырвались из того погреба. Видать, Господь ещё не собрался прибрать нас к себе, грешников.

Перешли речку. Редкие огоньки Москвы пропали, но Гераська уверенно шагал по появившейся тропе, и лёгкий мороз отступил от бывших пленников. В молчании они спешили побыстрее удалиться от речки, где чернели заросли кустарника и отдельные ракиты, свесив длинные космы тонких веток.

Вошли в лес. Тёмные деревья слегка шумели под порывами лёгкого ветра. С веток срывались маленькие хлопья снега, а в ушах чудились звуки, таинственные и страшноватые. Руки сами тянулись к топорам и ножам. Сафрон не выдержал молчания и спросил Гераську:

– Разве о твоей тётке никто не знает в городе, у купца?

– О тётке знает. Однако не знает о той деревеньке. Сейчас наш хозяин в бегах или у самозванца, и никто нас не потревожит. Там имеется хорошая схоронка, а кругом пустырь. Правда, лес шагах в сорока, но негустой.

– Жаль, у нас все деньги отобрали, ироды! – жалел Данилка и вздыхал сокрушённо.

А Сафрон про себя даже усмехнулся злорадно.

– Чего ухмыляешься? – даже приостановился Данил. – Чем заплатим старухе?

– Пусть это вас не тревожит, казаки, – подал голос Герасим. – Есть у меня задумка, как добыть немного денег. Но об этом потом.

– Не разбоем ли задумал заняться, Гераська? – спросил Сафрон.

Тот не ответил. Впереди завиднелся смутный просвет, и вскоре они вышли на поляну, за которой можно было углядеть черные ели леса.

Глава 3

Казаки жили у бабки уже почти неделю. Лишь ночью осмеливались выйти в лес насобирать сучьев и сделать мелкую работу по хозяйству.

У бабки было две козы с козлом, казаки попивали молоко с черным тяжёлым хлебом с травой и отрубями. Больше ничего предложить она не могла, и мужчины подумывали, как пополнить свои потребности в еде.

А бабка была на самом деле интересная, Сафрон с трудом сдерживал себя в попытке расспросить её про ремесло, которым она слегка промышляла.

– Не вздумай расспрашивать, – предупредил Гераська. – Страсть, как не любит такого любопытства, – предупредил он и значительно поднял палец.

– Часто к ней наведываются за помощью? – спросил Аким.

– Не чаще раза в неделю. И то вечером. Днями она не принимает. Говорит, что вечером и ночами у неё озарение происходит. А днями она ничего не чувствует и не видит.

– Она может лечить разные недуги? – поинтересовался Данил.

– А как же. Многим помогает. И скотину лечит успешно.

– И колдует? – не унимался Данилка.

– Бывает, но не любит этого. И денег или чего другого за это не берёт.

– А может она предсказать мне, например, мою судьбу? Охота узнать, что меня ожидает в будущем.

– Не могу сказать. Редко берётся за такое, Данил.

– Ты поспрошай. Может, согласится. Правда, заплатить нечем, да ты сказывал, что она за такое и ничего не берет.

– Обещать не могу, казак. Боязно мне, вдруг осерчает тётка. А я её побаиваюсь. Ещё выгонит, а куда мне тогда деться?

– А куда ты собираешься податься?

– Хотелось бы с вами, да возможно ли такое?

– Что, казаком захотел сделаться? – удивился Сафрон.

– А что такого? Чем я хуже других? Хоть напоследок хотелось бы вольным стать и на себя поработать,

– Не так просто это, брат мой Гераська. Но возможно. Если с нами, то можно.

– Так подсобите, коль так. В долгу не останусь. Отработаю.

– Ладно. Потом поговорим. Ты как-то намекал на возможность добыть чего-то, – Аким вопросительно смотрел на мужика. – Что там у тебя?

– А… – Герасим помолчал, но всё же сказал загадочно: – Есть задумка, да одному мне не совладать. А вам боязно признаться.

– Говори уж, чего темнишь! – Сафрон ободряюще усмехнулся. – Мы все в твоей власти и от тебя в зависимости. Говори.

– Вёрстах в трёх имеется усадьба нашего хозяина.

– И что с того? – заинтересовался Данил.

– А то, что там почти никого нет, и есть возможность пошарпать там. Обязательно должно быть что-то ценное схоронено. А я тётку заведу. Она должна в этом разбираться.

– Гм. – Сафрон скривил губы, огладил бороду. – Думаешь, можно что-то добыть?

– А как же! Обязательно. И время подходящее. Легко всё свалить на войну и разбойников. А их развелось достаточно.

– А оружие? Без него трудно обойтись. Одними топорами дело не сделаешь, коль что приключится, – Данил покачал головой в сомнении. Но это предложение его явно заинтересовало. – Сафрон, что скажешь?

– Если нам мало что грозит, то можно и так сделать. Пусть Гераська всё и разведает хорошенько. И у бабки получит добро на это.

– Тётка никогда не даст добро, но помочь может, коль с умом к ней подступить, – заверял Гераська. – Завтра же и поговорю. Я подумаю, как лучше это ей поднести. Чтоб, значит, не догадалась.

– Как поговоришь, так мы и решим, что делать. А ты ещё разведай про усадьбу и подходы к ней. И как устроить, чтобы никто не догадался. Про нас, конечно.

– Гераська, а твоя тётка может прояснить с самозванцем? – спросил Данил.

– С самозванцем? – в страхе переспросил мужик. – Бог его знает. Даже боязно спрашивать, казаки. Да и зачем вам это надобно?

– Очень уж интересно узнать. Ты попробуй. Это ведь никакого отношения к нам не имеет. Сделаешь?

– Если смогу, то лишь после того разговора… об усадьбе. Наш хозяин и так пропал уже давно. А наследники что-то не появляются. Может, их и вовсе нет. Где их будут искать?

Через три дня бабка всё же выложила свои предположения, и Гераська поведал казакам интересную историю.

– Вот упёртая баба! – ругнулся он перед казаками. – Но уломал всё же.

– Тогда не тяни, а выкладывай, – поторопил Данил. – Что узнал?

– В усадьбе всего два человека живут. Старая кухарка и конюх с одной клячей. Дров привезти, сена и разное там… Собаки одичали и часто убегают в лес, в поле. Кормить-то их нечем. А дом заколочен досками.

– А как проникнуть в дом? – спросил Аким.

– Это просто. Одна лишь дверь имеется, вторая заколочена и туда не сунешься. А эта легко откроется. Я это сделаю.

– Где ночует конюх? – поинтересовался Данил.

– Он в конюшне. Там у него угол. Отгородил себе, и ему тепло под боком у лошади. Печка даже имеется малая. А бабка-кухарка спит в доме, на кухне. У неё ключи от дверей в комнаты и покои хозяина.

– И никто до сих пор не ограбил дом? – удивился Данил.

– Бог миловал. Пронесло. Надолго ли, – многозначительно молвил Герасим.

– Дело пустячное, – заметил Аким. – Когда можно приступать?

– Хоть когда. Как сами надумаете. Лишь одно надо учесть, казаки.

– Ну! Что там ещё у тебя?

– Следы нам надо как-то скрыть. Кругом ведь пустошь.

– Это твои заботы, Гераська, – серьёзно заметил Сафрон. – Ты тут всё знаешь, а мы всего лишь гости, и то тайные. Тётка не серчает на нас?

– Живите пока, – не очень уверенно ответил Гераська.

Через два дня разбойники пустились в путь. Мела метель, которую и дожидались. Ветер не столь сильный, но снег валил изрядно.

– Не заплутаем? – забеспокоился Сафрон.

– Не, казак, – ответил Герасим. – Тут не можно заплутать. Идите спокойно.

Тёмный дом помещика чернел перед ними, и ни одной собаки поблизости не видно и не слышно.

– К крыльцу, – почему-то тихо молвил Герасим.

Он повозился немного, дверь со скрипом приоткрылась, и все четверо юркнули в тепло и тишину.

Гуськом, осторожно двинулись за Герасимом. Тот, видимо, ориентировался в доме, но шёл очень медленно и осторожно. Шёл в поварню, где должна спать стряпуха. Остальные шли следом, тараща глаза.

Гераська остановился, прислушался. Рукой тронул товарищей, предлагая следовать дальше. За одной из дверей слышался тихий храп. Чуть приоткрыв её, увидели свет лампадки, озарявший лик святого на иконе.

Гераська перекрестился. Данил подкрался к кровати-топчану. Баба, укутанная платком и одеялом, похрапывала, и её лицо едва можно было различить. Он крепко прижал рот старухи ладонью, другой придавил тело и прошипел, заметив, что та проснулась и дёрнулась:

– Тихо, бабка! Отдашь денежки – и мы тебя не тронем. Нас хозяин прислал за ними. Он у царевича и поиздержался. Послал сюда.

Старая мычала и таращила глаза. Гераська отпустил ей рот.

– Кто такие? – прошамкал беззубый рот.

– Сказал ведь, от хозяина, Василия Дормидонтыча. Велел привезть денег. Ежели откажешь – велел убить тебя. Сначала попытать железом аль огнём.

– Свят, свят! – шептал рот старухи, рука дёрнулась перекреститься, но Данил держал крепко. – Изыди, сатана! Я тебя не знаю!

– Тогда сделай, как велел Василий Дормидонтыч, бабка Палашка.

– Точно наш хозяин велел? – испуганно спросила бабка.

– А то! – тут же ответил Данил. – И поспеши, а то нас могут схватить. От царевича ведь. По Москве и так кровушка наша льётся. Казнят наших людишек.

Старуха согласно кивала головой, и Данил её отпустил. Зажгла лучину и с нею потопала в другую горницу. Следом шёл Данил.

– Тута, – указала на сундук, что стоял под образами. – Сам открывай, вот ключик, – и протянула ключ, сняв с шеи.

Данил открыл сундук, полный одежды. Выбросил её, и на дне оказался кожаный мешочек с монетами. Встряхнул и с довольным видом засунул за пазуху.

– Василь Дармидонтович просил одежонку прихватить. Обносился поди на войне, добиваясь правды царевичу.

Пелагея молча слушала и мелко тряслась, крестясь.

– Всё, кажись, – молвил Данил и закрыл крышку горбатого сундука. – Мешок давай для одежонки. Рад будет хозяин. Он в чинах уже. Царевич привечает не только князей, но и нашего хозяина.

– Скоро хоть вертаться намерен? – осмелилась спросить Палашка.

– Весной жди, – коротко ответил Данил и заспешил к товарищам, запихивая тряпьё в мешок.

– Ты, мил человек, хоть привет передавай хозяину, – молвила старуха. – Мы тут блюдём добро его. Одначе, сами поди, голодаем. Пусть побыстрее приезжает.

– А как же, бабка! Доведу до ушей нашего хозяина. Чего уж там. Через два денька увижу его и всё передам.

– Обскажи, что, мил человек, людишки его почти все в бега пустились. Разбойничают, проклятые. Того и гляди заявятся. Обскажешь?

– Не серчай, старая. Всё обскажу, не беспокойся. Ну, бывай, Палашка.

Они вышли на ветер и, согнувшись, пошли по своему следу, ещё не занесённому пургой, которая уже набирала силу. Кружным путём выбрались к избе тётки и в молчании устроились в чулане.

– Будем спать, – молвил тихо Данил, а Гераська, с дрожью в голосе, спросил:

– Тётке ничего не проболтайтесь. Боюсь я.

Данил положил руку тому на плечо и придавил. Отвечать не хотелось.

Прошла неделя, и тётка как-то молвила племяшку:

– Не приспела пора уйти, голубки?

– Думаешь, что пора? – вопросом ответил Гераська. Он пытливо смотрел на тётку, зная, что она просто так ничего не скажет.

– Пора, милок, пора. Чует сердце, что пора. Вечером и собирайтесь.

– Дай Бог тебе долгой и благолепной жизни, тётка! – воскликнул племяш и поспешил к товарищам.

– Что, так и сказала, что вечером надо уйти? – удивился Данил. – А куда, хотел бы я знать? Кругом только и шныряют разные подозрительные шпыни да разбойные людишки.

– Мне нет никакого желания вертаться к царевичу, – молвил Сафрон. – Подадимся на полдень, поближе к нашим землям. Пусть другие воюют, а мне охота на покой. Как вы, ребята?

– Можно и так, да как пробраться туда? – Аким недоверчиво оглядывал товарищей. – Деньжата, правда, имеются, но их легко и лишиться вместе с головой.

– Ничего, казаки! – Данил бодро встал и потянулся, хрустнув суставами. – Я готов пуститься на Дон. По дороге ещё можно попробовать добыть чего. Гераська, дорогу знаешь на полдень?

– А как же. Выведу. Чего уж там. Топорик прихватить?

– Прихвати, – ответил Аким и добавил: – И рогатину не забудь. Мало ли что.

Как стемнело, казаки покинули двор тётки Герасима и бодро пошагали к дороге, на которую вышли кружным путём.

– Гераська, держись поближе к лесу, – посоветовал Сафрон, оглядываясь во все стороны. – Может, днями переждём в чаще, а?

– Замёрзнем, – засомневался Аким.

– Зато сохраним жизни. Думайте, казаки.

– Я постараюсь вывести вас на тропу, что петляет вдали от дороги, но следует в том же направлении, – предложил Герасим. – Там люди редко ходят.

– Это подойдёт, – кивнул Данил. – Утром покажешь. Деревни в той местности имеются?

– Имеются, да все они наполовину пустые или пограблены. Кругом шастают отряды не то грабителей, не то разбойников, а скорей всего воинства разного.

– Вот его нам больше всего надо опасаться, – заметил Сафрон. – Тут не узнаешь, чьи они, за кого кровушку проливают. А прикончить нас им не составит труда. Поглядывайте по сторонам, казаки.

Утром свернули на тропу, что уходила немного в сторону. Видно было, что ею пользуются редко. После пурги идти по ней было трудно.

Недели через две вышли к Оке. На правом берегу виднелась деревенька. А редкие дымки над крышами показывали, что людей там не так много.

– Да, замордовали людишек, – в который раз сокрушался Сафрон, разглядывая жилье, до которого так рвалась душа. – Может, посчастливится, и добудем харчей?

– С этим везде плохо, казак, – ответил Герасим. – Помнишь, четвёртого лета, снег упал на Богородицу? Урожая давно хорошего не бывало. Изголодались мы, да и обтрепались. Хорошо, захватили господское, а то бы и вовсе замёрзли в лесу.

– Благодари Бога, что хоть живыми остались, – тихо молвил Сафрон. – Пошли, что ли? Лёд ещё по-зимнему крепок, не провалимся.

– Одначе, казаки, ступать осторожнее, – посоветовал Гераська.

– Вроде тихо в деревеньке. Там не больше двадцати изб. Совсем отощала землица русская! Когда это лихолетье кончится? – Аким вздыхал, глотал голодную слюну и ноздрями ловил струйки домашнего жилья.

Поднялись на высокий берег, прошли шагов двести и остановились перед полуразвалившейся избой с местами провалившейся кровлей. Солома, почерневшая и подгнившая, клоками торчала во все стороны. Оконца без пузырей смотрели жалко, подслеповато.

– Вот и жилье на худой конец, – молвил Герасим, оглядываясь. – Что-то собак не слышно. Поели, что ли?

– А что ты думаешь, – отозвался Сафрон. – Видать, и здесь побывали чьи-то вояки. Надо жителей расспросить. Найдём ли тут пожрать чего?

В деревне люди жили в половине изб и голодными безразличными глазами смотрели на чужаков. Ни о какой жратве не могло быть и речи. Сами едва держались, подгребая всё, что только можно.

– Надо хоть отдохнуть, – предложил Аким. – Попросимся в избу погреться.

Перекусить не удалось. Никто ничего не мог предложить. Но отогрелись и заторопились дальше.

Уже начинало смеркаться, день помутнел, а впереди завиднелась деревенька.

– Гляньте, казаки, рыбаки сидят у лунок. Видать рыбка-то ловится! – Данил ускорил шаг. – Может, и нам что обломится, а?

Их встретили злобными недоверчивыми глазами. На приветствия не ответили, никто ничего не предложил. Рыбаков было четверо и почти все древние старцы. Лишь один был юноша лет шестнадцати, замотанный в платки до глаз.

– Что тут у вас, люди добрые? – наигранно бодрым голосом спросил Данил. – Мы тут подумали, что вам не грех и с нами поделиться немного своим уловом.

Ему не ответили, лишь один старик пожал плечами, и страх мелькнул в его слезящихся глазах.

Казаки осмотрели улов.

– Деревня, наловили порядочно, и мы просим продать часть улова нам, как пострадавшим от литовского да польского лиха. Вот вам четыре деньги, больше у нас нет, и мы забираем половину улова. – Данил деловито отобрал рыб побольше, завернул в кусок тряпки, подмигнул рыбакам и качнул головой товарищам. – Пошли в деревню, чай найдётся и для нас какая брошенная изба.

Изба, конечно, нашлась. А рядом стояла другая, добротная, но явно без хозяйского глаза. Молодуха стояла на крыльце и высматривала новых соседей. Покрасневшие щеки и нос выглядели соблазнительно.

Данилка ухмыльнулся, кивнул задорно, словно здороваясь. Молодуха слегка скривила губы в подобии улыбки, но не ответила.

– Надо подкрепиться немного – и я отправлюсь в гости, – ухмыльнулся Данил.

– Как бы не турнули тебя из гостей, – буркнул Аким. Он жадно раздувал огонь в печи, готовясь сварить рыбу в чугунке, валявшемся на полу.

– В деревне почти не осталось мужиков. А баба ядрёная и не прочь приласкать несчастного путника, пострадавшего за царя… или царевича, – усмехнулся казак. – Что там у тебя, Акимушка? Живот подвело от предвкушения божественного обеда. Или ужина, хе-хе?

– Скорей завтрака, – мрачно усмехнулся Сафрон.

Аким бросил в чугунок щепоть соли, ещё оставшейся от старых запасов, и не отходил от печки, дожидаясь, когда рыба сварится. Потом они с жадностью пили жидкий горячий навар, обсасывали косточки и блаженно жмурились на огонь в печке, что уже пылала жаром таким приятным, что внутри разливалась божественная благость.

– Теперь можно и в гости отправляться, – молвил Данил и плотоядно осклабился.

– Смотри поосторожнее, кобель мартовский, – предупредил Аким, но видно было, что он завидует.

Поплотнее заткнув все щели в окнах, казаки устроились на печи, укрывшись кожухами и тряпками, что нашлись в избе. Было холодно, но намного лучше, чем в лесу у костра, который постоянно надо было поддерживать, вставая и дрожа от озноба.

Данил вернулся лишь утром, принёс ужасного полхлеба и солёных огурцов.

– Больше ничего не сумел выпросить у бабы. Приняла и даже не очень скромничала, и вам гостинца передала. Пользуйтесь моей добротой, казаки!

– Значит, уломал? – поинтересовался Аким.

– Сама была не против. Но… Сафронушка! Она заговаривала о тебе. Могу уступить по дружбе. Баба знатная и подкормить может. Негусто, но нам и такое за божественный дар покажется. Пойдёшь?

– Как-то совестно, – попытался отнекиваться казак, но все увидели, что у того глаза заблестели алчным светом.

– Ты что, сдурел, Сафронушка! – воскликнул Аким. – Баба сама тебя призывает, а ты так… Иди и не обижай молодуху. Небось скучает без мужика, а ты у нас видный и тихий. Иди, отведи душу!

Сафрон вроде бы с трудом, но согласился и отправился в гости. Вернулся смущённый, но довольный и тоже с гостинцами.

– Бедно живут людишки. Эта баба была при зажиточном мужике, да мужик загинул где-то. Я ей немного мелочи оставил. Вот лука дала и капусты.

Остальные казаки усмехались с завистью и жадным желанием хоть что-то перекусить.

– Тут больше оставаться нет смысла, – изрёк Данилка. – Пустимся дальше, а то силы иссякнут, и останемся в этой деревеньке ждать голодной смерти.

Молчаливо согласились с ним и утром следующего дня, прикончив скудные запасы пищи, отправились дальше. Дней через десять с опаской приблизились к крепостце Воронеж, не надеясь встретить там своих.

Оказалось, что крепость сдалась без боя самозванцу, вернее его ватагам, и находилась в великом брожении.

– Есть надежда, что нас примут здесь, – с довольным видом молвил Данил. – Хоть с недельку побыть здесь и подкормиться, а там и до Дона рядом.

Атаман тут же, расспросив прибывших, распорядился откормить казаков и определить в курень к куренному Никишке, казаку матерому и хмурому.

– Вроде бы сзывают охочих людишек в отряд на подмогу в Тушино, – на другой день заявил Сафрон. – Что скажете, други?

– Когда отправка намечена? – спросил Данил без радости.

– Дней через пять. А что?

– Да вот думаю, что мы уже достаточно навоевались и больше рисковать шкурами мне что-то нет охоты. Хочу на Дон. Там хоть что-то можно делать, а гоняться за богатой добычей как-то не получается. Вся земелька пограблена и взять больше нечего. Бояре да дворяне все разбежались из своих вотчин, а у народа уже ничего нет. Я на Дон!

– Тогда где-то надо раздобыть харчей на дорогу, – подал голос Аким. – Уж больно смутно на душе без харчей.

– Тут есть всё, что нам надо. Поделиться с нами – их обязательное дело! – решительно отозвался Данил. – Дня два нам хватит для запаса харчей? Я готов пошарить в возах и телегах. Снег уже почти сошёл, а до Дона всего двенадцать вёрст. За день добредём, а там можно и лодкой разжиться. Всё легче, чем грязь месить. С них не убудет, а мы тоже своё заработали.

– Смотри, как бы тебе морду не набили, Данил, – строго предупредил Сафрон.

– Что делать? Посмотрю, как это лучше устроить. Такое дело по мне, и я не хочу упустить его.

Данил всё же приволок два дня спустя мешок с мукой, крупой и капустой с проросшим луком. В малом мешочке тяжелела соль.

– Теперь есть надежда, что до дома дойдём, казаки. Ещё узнал, что можно и ягнёнка спереть. Тут есть кошара. Никто почти не охраняет её. Когда пойдём?

– Лучше побыстрее смотаться отсюда, – молвил Сафрон, с опаской оглядывая тесный двор крепостцы. – И перебраться в посад, а то ворота могут нам не открыть, заподозрят чего.

– Верно, – молвил Аким. – Тут баб много осталось без мужиков, легко найти тоскующую душу и переспать ночь и день.

– С этим придётся повременить, Акимушка, – остановил того Сафрон. – Не до баб сейчас. Того и гляди забратают нас в отряд или ещё что… Я настаиваю, чтоб немедля уходить. Сегодня же вечером уйдём в посад до закрытия ворот, и до рассвета мы должны уйти дальше, к Дону. С нашими силами и двенадцать вёрст – трудная дорога.

Герасим больше помалкивал, но тут вдруг рьяно поддержал Сафрона.

– Атаман верно говорит, казаки. Что тут дожидаться? На Дон поспешим!

– Во холоп наш! – воскликнул Данил живо. – Тоже своё слово имеет. Аким, а ты что скажешь?

– Даже затруднительно ответить, хотя больше на стороне Сафрона. Боязно и опасно здесь оставаться. Вон, отряд уже готов пуститься в путь. На семи возах.

Данил вздохнул и отчаянно махнул рукой.

– Идём! Ворота скоро захлопнут!

За три часа вышли к Дону. На другом берегу виднелся хуторок, но переправиться туда не оказалось возможным.

– Что, спускаться пёхом будем? – спросил Аким. – Лодку будет трудно достать. А кругом ещё только половодье началось. Как бы нам в него не угодить.

– Тоже об этом думку имею, – молвил Данил. – Я здесь никогда не бывал и мало что могу посоветовать.

– Поторопимся вниз. Там должен быть хутор. За пару часов можно дойти… – Сафрон внимательно оглядывал бурые берега реки, несущие быстрые воды к морю. – Посмотрим, удастся ли нам избежать воды.

Путь оказался труднее ожидаемого. Лишь к полудню удалось обойти низину, залитую вешней водой. Дальше виднелся хуторок в два десятка мазанок и редкое стадо коров.

– Тут должно быть лучше, чем кругом, – с надеждой заметил Аким. – Хоть коровы имеются да овцы. И лодку можно раздобыть.

Через полчаса достигли околицы хутора. Бабы с редкими мужиками встретили бродяг весьма настороженно. У облупленной церквушки староватый мужик спросил их, прищурив глаза:

– Что за люди? Откуда?

– Сбежали от царского плена, добрый человек, – Сафрон дружелюбно поклонился. – Вот пробираемся на низ. Там наша станица.

– Мужики вы или казаки?

– Казаки мы, казаки! – воскликнул Аким, – Правда, с оружием плохо. По дороге нам пришлось скрываться от царских соглядатаев. А из плена оружие захватить оказалось невозможным. Можно нам передохнуть малость у вас? Нам бы только погреться, хоть в сарае.

– Вы, я вижу, не казаки, – заметил Данил. – Откуда сюда пожаловали?

– С Тамбовщины, казаки. И мы не казаки. Но надеемся ими стать в скором времени. Всё легче будет в жизни. А сарай мы вам предоставим. Поживите несколько дней.

– Данилка, ты уверен, что в Воронежской крепости тебя никто не может заподозрить? – уже не в первый раз спрашивал Сафрон.

– Так же, как и вас, казаки, – усмехнулся Данил и, настороженно глянул на казака, ожидая ещё чего-то.

– Значит, и дальше такая угроза нас будет смущать?

– Никто не сможет нас обвинить в краже, казаки. Никто нас не хватился и никто ничего не видел. К тому же, сколько я взял? Мелочь! А то, что мы ушли, так это наше дело и никто из нас не обещал присоединяться к отряду.

– Ладно, – Сафрон стал спокойнее. – Будем надеяться на лучшее.

Они плыли у самого берега, опасаясь стремительных вешних вод реки. Можно было и не работать вёслами. Лишь постоянно кто-нибудь черпал воду, просачивающуюся на дне старого челнока, едва вместившего четверых беглецов.

Проплывая мимо станиц и хуторов, которые встречались совсем не часто, наши путешественники с трудом запасались едой, и так же часто Данил умудрялся уворовать немного.

– Не пора ли пристать к какому-нибудь хуторку и оглядеться? – спросил однажды Сафрон. Он уже немного сомневался в возможности так далеко забираться на полдень. – Могут и татары нас заприметить.

– Верно, – согласился Аким. – Нам бы не пропустить очередного хутора и там остановить свой бег.

Остальные, а это был Гераська, не возражали.

До вечера хуторов не встретили, и пришлось остановиться на берегу, вытащив уже изрядно прохудившийся челнок на заболоченный берег.

– Холодно, – жаловался Аким. Казаки кутались в дырявые кожухи, сушили онучи перед костром, развесив их на палках. – Треба к жилью приставать.

– До полудня можем добежать и до жилья. А то и раньше, – рёк Сафрон. – А пока помёрзнем у костра. Большой опасно иметь, далеко виден будет.

Так, продрогшие и голодные, казаки пустились снова в путь, подгоняемые водами Дона, несущими их всё дальше.

Только расположились обогреться на берегу и перекусить, как на низком холме показались встрёпанные всадники на гривастых конях. Их не сразу заметили и, лишь увидев их, бросились к челноку. Но было поздно. Татары стремительно вынеслись к берегу и окружили казаков, гогоча и скаля в усмешках жёлтые зубы.

– Казак? – спросил один из них, всматриваясь в пленников.

– Мужики! – почему-то ответил Гераська в испуге. Татарин, обернулся к товарищам и что-то молвил, смеясь.

Их было человек двадцать. Казаков связали, обыскали, отобрали ножи, топоры и тут же погнали, цепочкой связанных, в сторону от реки. Их конвоировали три воина, пощёлкивая нагайками и усмехаясь довольными улыбками. Не проехали и три версты, как увидели в лощине небольшой лагерь татар в окружении лошадей, пасущихся на бурой прошлогодней траве. Казаков бросили на майдане и ушли.

– Сглазил нас, Сафронушка, – мрачно заметил Аким и сплюнул с досады.

– Судьба, – так же мрачно ответил Сафрон. – Вся надежда на Данила. Слышь, друг, что я гутарю?

– Трудное дело, Сафрон. Хорошо, что Гераська сказал, что мы мужики.

– А что тут такого?

– Казаков так бы не связали, знают, что мы умеем хоть и изредка, но освободиться от пут. Стемнеет, и я попробую. Лишь бы не связали крепче.

– А что за отряд тут появился? – спросил озабоченно Герасим.

– Мурза какой-нибудь посчитал, что пора воинов своих размять перед основным походом на Русь, – отозвался Сафрон печально. – Здесь их не меньше сотни.

– Не похоже, – заметил Данил. – Меньше, но вполне может быть и намного больше. Наверняка шастают по округе, вылавливая таких дурней, как мы. Только мы тут первые, как погляжу. Вдруг Боженька над нами смилостивится и пошлёт к нам отряд казачков? – Данил даже поднял голову к небу, уже серевшему.

Некоторые татары подходили к казакам, осматривали и с довольными ухмылками отходили, судача.

– Кто знает татарский язык? – спросил Аким для чего-то.

– На хрена он кому нужен! – выругался Данил и оглянулся. – Руки занемели, проклятые?

– Кто проклятые? – усмехнулся Сафрон, сам страдая от этого. – Руки или татары? Если последние, то я согласен, Данилка!

Он не ответил, но повозился, примериваясь хоть как-то размять затёкшие руки. Ноги их связаны не были.

– У них чуть больше сотни коней, – заметил Аким. – А ведь кто-то обязательно вернётся с набега сюда. Большой отряд, целая орда.

Никто не ответил. Все старались наблюдать за татарами, что готовили конину на кострах. Вкусный дух раздражал казаков. Голод терзал их животы, а в головах роились самые ужасные мысли.

Наступили длинные сумерки. Сафрон вопросительно поглядел на Данила. Тот на взгляд не ответил, но было видно, что он так сел, чтобы татары поменьше могли видеть его спину.

Через час их подняли и отвели ближе к шатру, видимо, мурзы. Тот появился с ватагой татар, и казаки сразу поняли, что у тех была стычка. Мурза был ранен и его с двух боков поддерживали нукеры. Воины загалдели, видимо стали расспрашивать прибывших. Их было человек тридцать – все грязные и некоторые раненые. Лошадей тут же младшие воины погнали пастись и поить в ручье, протекавшем недалеко.

Мурзу отнесли в шатёр и оттуда донеслись звуки угроз и ругани.

– Как у тебя, Данилка? – спросил Сафрон в тревоге.

– Скоро закончу, – прошептал тот. – Воды бы попить.

Сафрон наконец окликнул татарина, почти мальчишку, и знаками попросил у того воды. Татарин засмеялся, состроил рожу и ушёл, не ответив.

Огни костров пылали, запах жареного мяса вызывал обильную слюну пленников, но никто из татар не пожелал бросить хоть кость. Пир ещё только начинался. Правда, пиром это назвать было нельзя. Отряд вернулся изрядно и жестоко потрёпанным и не привёз ни одного пленного.

– Как бы нам не было худа, – проговорил Аким, кивая на татар, что уже глодали горячее мясо, обжигая рты и ухмыляясь. – Неудача у них, явно злые. И поглядывают на нас совсем не с одобрением.

– Надо тикать, да как? – ответил Сафрон и посмотрел на Данила, что в поту трудился над путами из сыромятных ремешков.

– Даже освободившись, мы не сможем улизнуть, – пробурчал Сафрон. – Кругом светло, и татары постоянно поглядывают на нас,

– Не всю ведь ночь они будут жрать! – зло ответил Гераська. – Будь они прокляты, нехристи! Вы ведь тут чаще с ними встречались, да?

– Приходилось. И хорошего было мало. Эта саранча так иногда надоедала, что продыху не было! – отозвался Сафрон в отчаянии.

Неожиданно татары быстро покончили с ужином и так же быстро устроились на ночлег. Шатров на всех не хватало, и многие легли прямо на разостланных потниках, укрывшись кожухами с головами.

– А в шатре мурзы продолжают не спать, – заметил Сафрон, потирая ушибленную скулу плечом. – Лечат начальника, а он постанывает.

– Ребята, я свободен, – прошептал Данил и незаметно стал растирать руки. – Подлазьте ко мне незаметно, поближе, будто согреваясь. Они не должны обратить на нас внимания. Холодно, а у нас одни дыры, а не одёжка.

Данил сноровисто стал развязывать верёвки и ремешки, и через полчаса все пленники оказались без пут.

Оглянувшись по сторонам, Данил молвил тихо:

– Подождём малость. Не все ещё заснули. Без коней нам не уйти. Думайте, как завладеть конями. И оружием, значит.

Казаки оглядывали тёмное пространство лагеря. Во многих местах виднелись караулы с пиками и редкими мушкетами. Шагах в ста и дальше паслись лошади, всхрапывая и стуча копытами по раскисшей земле.

– Ничего не выйдет, – грустно заметил Аким. – Слишком много сторожей, а у нас даже ножа нет.

– Будем ждать. Вдруг повезёт, – и Сафрон вздохнул, высвобождая руки из тугих верёвок.

Прошёл примерно час. Казаки дрожали от холода, но никто не бросил им кости, ни подал ковшик воды. И тут появился тот самый молодой татарин с кожаным ведром в руке. Оглянувшись на пленников, выплеснул ведро на них, усмехнулся, хотел уйти, но передумал и подошёл близко. Наклонился, заглядывая в лица казаков, оскалил зубы в довольной усмешке. В этот момент Данил схватил его за шиворот и мгновенно притянул к себе. Удар в лицо – и только начавшийся крик застрял у того в глотке.

Аким тут же повалил татарина, который оказался довольно щуплым. Гераська оказался проворнее всех и нащупал нож на поясе. Не раздумывая ткнул тому в шею, а Данил ещё крепче сжал его рот, предотвращая крик.

– Обшарь его, – прошипел он. – У него должна быть сабля.

– Ничего больше нет, – ответил Сафрон, судорожно шаря руками по уже затихшему телу. – Куда его девать?

– Под нас запихивай! – прошептал Данил и отпустил рот татарина. Всё было испачкано кровью, но это уже никого не занимало. Они оглядывались по сторонам, с ужасом ожидая зова этого мальчишки.

Гераська поднял свалившуюся шапку татарина и нахлобучил на голову себе.

Данил шарил по карманам и добыл несколько медных монеток. Стащил кожух. Словно зверь, оглядывался по сторонам, ожидая нападения. Но всё было тихо. Даже костры один за другим затухали, лишь несколько ещё горели малым пламенем у стражи.

– Ползём отсюда подальше, – прошептал снова Данил и первым полез по грязи, удаляясь от шатра мурзы. Там всё временно затихло.

Они незаметно выбрались за пределы лагеря и передохнули. Тяжело дышали.

– Обойдём дальше и подлезем к лошадям с другой стороны, – проговорил Данил и полез на четвереньках дальше. – Хорошо, собак с ними нет, а то бы ничего у нас не получилось с побегом.

– И так ещё не получилось, – буркнул недовольно Сафрон, трудно, натужно скользя по грязи.

Им понадобилось больше часа, чтобы выйти к табуну с другой стороны.

– Лежите на месте, а я пойду собирать лошадей, – сказал Данила. – У меня татарский кожух и они не должны испугаться меня. Когда отойду, двигайтесь в ту сторону, – указал в сторону от лагеря.

Он исчез в темноте, а казаки стали осторожно и неторопливо идти, согнувшись, в нужном направлении.

Слышались окрики татарских пастухов, взвизгивания жеребцов и нервный топот копыт. То жеребцы пытались озорничать с кобылицами. Томительное ожидание чего-то ужасного длилось довольно долго. И наконец, послышался негромкий топот лошадиных копыт, постоянно приближающийся. На фоне неба снизу казаки увидели нескольких лошадей, идущих неторопливо.

Ещё немного, и голос Данилы спросил:

– Эй! Вы где? Вылазь! Садимся и тикаем быстрее!

Лошадей оказалось пять, но никто ничего не спросил. Быстро взобрались на низкорослых лошадей и ударили по бокам пятками. Кони недовольно замотали головами, но потрусили на полдень, куда указал Данила.

Удалились уже версты на две, когда от лагеря долетели в ночи далёкие крики, а небо там осветилось десятками факелов.

– Заметили! – проговорил Данила и стал понукать лошадь. – Погнали, казаки! Пока обнаружат следы, мы должны уйти далеко. Искать должны нас в сторону полуночи. У нас, может статься, будет ещё немного времени.

Никто ничего не говорил, все молча нахлёстывали коней. Гераська тащил в поводу запасного коня.

– Сафрон, надень кожух, а то у тебя вовсе почти ничего нет на плечах, – и Данил бросил казаку одежду.

– Татарина зарезал? – спросил тот, стуча зубами, от холода и возбуждения.

– А что с ним делать было? И сабелькой разжился. Хоть что-то на боку у меня болтается. Нож не успел нащупать – торопился.

Проехав, как казалось, часа два, казаки остановились на пригорке и затаили дыхание. Послушали ночь, Сафрон, как самый тяжёлый, пересел на запасную лошадь, и помчали дальше.

– Погони не слышно, – заметил Аким. – Неужто не обнаружили следы?

– Рано ещё радоваться, казаки, – зловеще проговорил Данила. – Погоняй!

– Далеко до рассвета, интересно? – спросил Гераська. – Звёзд не видать…

– Когда будет, тогда и будет, – ответил Данил и опять стал нахлёстывать палкой круп коня.

– Как бы не загнать коней, – сказал Аким с неудовольствием. – Может, потише поедем. Пусть животина передохнёт малость.

Никто не ответил, но поехали шагом, вслушиваясь в тишину.

Серый рассвет застал казаков в незнакомой местности. Туман стлался по земле, цеплялся за кустарник и редкие низкорослые деревца. Где-то подала голос птица.

– Высмотреть бы пригорок, – нарушил молчание Сафрон. – Осмотреться бы.

Низкий холм обнаружили уже вскоре. С его вершины осмотрели местность.

– Кругом нет ни души, – со вздохом проговорил Аким. – Неужто татары не стали нас преследовать? Не верится что-то.

– Лучше скажи, куда направиться? – спросил Данилка. – К Дону, что ли?

– В тех местах наших уже нет, – ответил Сафрон. – Одни татары, а к ним у меня нет охоты попадать в лапы.

– Эх! Надо было оставаться в одном из хуторов, что раньше попадались, – с сожалением молвил Гераська. Он явно трусил.

С одного из пригорков заметили чернеющую рощу в низине между холмами.

– Не дальше версты, – заметил Сафрон. – Можно укрыться и передохнуть. Если забраться подальше, то можно до ночи переждать.

– А жрать что будем? – спросил Гераська.

– А коня лишнего на черта я добыл? – спросил Данил. – Поехали, пока никто не заметил нас. Вроде бы и ручей там имеется, по дну лога бежит.

Роща протянулась версты на две с лишним и, слегка взобравшись на склоны холмов, редела и исчезала, превратившись в низкий кустарник.

– Можно здесь остановиться, – натянул повод Сафрон. – Место глухое и нас трудно заметить. Можно и костерок запалить. Ручей вблизи. Слезаем, казаки.

Коней стреножили и пустили пастись. Осмотрев их, выбрали самого слабого.

– Этого под нож, а то скоро ноги сами протянем, – заметил Данил и вытащил татарский нож. Посмотрел на него и отбросил к Акиму. – Лучше саблей, а то ещё промахнусь, и конь умчится.

Он отвёл коня чуть дальше, примерился и с потягом ударил по шее. Конь только успел всхрапнуть, Данил снова ударил, и животное повалилось на землю, задёргало ногами, поливая всё вокруг кровью. Данил подошёл и сильно ткнул под левую лопатку.

– Вырезай куски – и на костёр! Да побыстрее, а то слюнями изойдём тут! – Данил отошёл к крупу вытереть клинок о шерсть убитого коня.

Без соли, едва обжарив мясо, казаки с остервенением вгрызались жадными зубами в жёсткое, но отменного вкуса мясо и молча жевали, обжигаясь и сопя.

– Нужно быть осторожными здесь, – заметил Сафрон, утирая рот рукавом. – Я пойду гляну вокруг. Негоже вот так беспечно сидеть тут, ничего не видя вокруг. А вы следите за конями. И мяса нарежьте полосками, и закоптите. Надо хоть дня на три запасти еды.

Глава 4

Все четверо стояли на базаре Азова, где их предлагали купцам и прочим богатым людям, ищущим рабов.

Они посматривали друг на друга, в глазах стоял упрёк. Каждый был виноват в случившемся и каждый не хотел признать только себя виновным.

– Какого дьявола ты все время на меня смотришь? – наконец не выдержал Данил, яростно огрызаясь.

– Думаю, как ты мог заснуть в карауле, – тихо сказал Сафрон.

– Мы истощены, Сафрон, были до предела. Остальные тоже просыпали, но просто им везло, а мне нет. Так что все виноваты. И чего тут гутарить?..

Сафрон вздохнул и продолжать склоку расхотел. В словах Данилки была правда, и упрекать его можно было так же, как и всех остальных. И его в том числе. Сам две ночи просыпал караул свой.

Рядом остановился высокий турок с вислыми усами, в красной феске. Он с интересом вслушивался в их говор, а хозяин тут же подскочил и стал быстро, навязчиво уговаривать купить отличных рабов. Казаки уже немного знали, чего татарин так распинается, и мрачно слушали, показывали зубы, терпеливо дали себя ощупать.

Потом турок стал отсчитывать монеты, с сомнением поглядывая на новых рабов, и наконец положил в ладонь татарина последнюю монету.

Татарин передал аркан купцу, а тот передал его слуге. Слуга дёрнул, и казаки потащились следом, молча опустив головы к земле.

– Куда нас тащат? – спросил Данила, ни к кому не обращаясь.

– Какая разница? – грубо откликнулся Аким, а Гераська спросил тихо:

– Как раз от этого турка мы и зависим, так что разница имеется, казаки.

– Да пошёл ты со своими разговорами! – одёрнул того Сафрон.

– Не надо ругаться, казаки, – примирительно бросил Гераська. – Нужно радоваться, что нас всех в одни руки продали. И то можно за это возблагодарить Бога. Всё ж не так тоскливо. Хоть родной говор услышать приходится.

Слуга привёл казаков на пристань. Рядом стояло судно, как потом узнали, фелука. По сходням грузчики таскали мешки с товаром, вкатывали бочки и несли огромные корзины, затянутые бычьими кожами на верёвках.

Слуга слегка ударил бичом казаков, прокричал что-то, из чего казаки с трудом поняли, что им надлежит подняться на борт.

По бокам судна сидели и полулежали истощённые и почти голые гребцы, с цепями на руках и ногах. Покинуть скамьи они не могли и вынуждены были постоянно сидеть на одном месте.

– Ну и вонь тут! – воскликнул Аким, принюхиваясь.

– А как ты думал на гребном судне? – ответил вопросом Сафрон. – Им некуда пойти. Ходят под себя и лишь водой морской обливают иногда, смывая нечистоты. Как видно и нас туда запрут.

Так и случилось. Им дали пробраться на свободные места, приковали к общей цепи, а человек сказал на плохом русском:

– Работать весло, нет жалоб, – и показал бич в сильной волосатой руке. Сафрон тоскливо покачал головой и сел на жёсткую доску скамьи. Сосед с безразличным видом посмотрел на него, что-то спросил, но Сафрон не понял и качнул головой. Сзади раздался голос Акима:

– А у меня сосед свой, хохол! Он уже второй год здесь! Ой!

Это бич надсмотрщика полоснул по говорившему, и Аким затих. И голос волосатого с бичом:

– Сказать тихо, урус! Бить быть!

Казаки притихли, а Данил, сидящий через скамью, прошептал себе под нос:

– С железом будет хуже, думаю.

Через два дня судно вышло из устья Дона и взяло курс на полдень. Сафрон стал припоминать рассказы бывалых казаков, особенно тех, кто побывал в рабстве в Турции, и решил, что они идут в Синопу или в Трабзон. Могут и в маленькие порты заходить. Тоска и отчаяние охватили его.

Фелука бодро шла под парусами и вёслами. Хозяин торопил матросов, волосатый турок или кто другой постоянно щелкал бичом. Гребцы шептали проклятья, но гребли изо всех сил, не желая получить удар вездесущего бича.

Через два дня вошли в порт Синопы. Вдали виднелись синеватые горы, а на склонах легко рассмотреть сады и рощи плодовых деревьев.

Вскоре гребцам дали по апельсину и воды. Матрос черпал воду кожаным ведром и смывал нечистоты и поливал самих гребцов.

– Говорить, – крикнул надсмотрщик и жестом подтвердил разрешение.

– Сафрон, – позвал Аким. – Мы дальше пойдём. На восток! Слышал от соседа.

– Какая разница! – безразлично ответил Сафрон. Он был утомлён без меры, и его интересовал только блаженный отдых.

Простояли здесь четыре дня, и за это время гребцы сумели отдохнуть. И с едой стало чуть лучше.

Надсмотрщик, его звали Омар, был сильно зол и нещадно лупил гребцов за самые незначительные провинности. Лишь немногие избежали его бича. Тем более что ветер был встречным и гребцам приходилось работать до седьмого пота.

Лишь после того, как прошли мыс Джива, едва заметный справа по борту, ветер поутих и поменял несколько направление, задув от полночи, что дало возможность поставить паруса и дать отдых гребцам.

В Трапезунд прибыли через две недели к вечеру. Открытая бухта встретила судно порывистым шквальным ветром средней силы, который двое суток продержал их на внешнем рейде. Омар соизволил сказать по-русски:

– Стоять неделя. Спать, отдых день, ночь. Ха-ха! – И щёлкнул бичом для острастки. Ещё посмеялся, оскалив крупные зубы.

Гребцы за это время перезнакомились и могли общаться, хотя и с трудом. Тут были люди разных народов, но больше всего болгар и молдаван. Всего на фелуке находилось пять пар весел, на каждом весле по два гребца. Итого двадцать гребцов. Правда, один был так слаб, что его вот-вот должны были выбросить в море, если купец купит ему замену.

Наши казаки сильно отощали, и прежняя жизнь в бегах казалась им очень похожей на привольную. Здесь же голодать приходилось постоянно, а не неделю, как в прежние времена их бегства.

– Данил, ты ничего не придумал, а? – всё спрашивали товарищи.

– Что тут придумаешь, казаки? Ничего не получается. Железо…

Казаки вздыхали, но приходилось терпеть, ожидая милости Господа.

С якоря снялись ранним утром, вышли в море на вёслах. Ветер был опять слегка встречный, и гребцам пришлось сильно поработать. Хорошо, что лето ещё не началось и жары не чувствовалось. Кончалась весна.

Курс фелуки был на восток. Куда, никто из гребцов не знал, да и не было уже охоты знать. Тупость овладела всеми, особенно старшими.

На четвёртый день ветер усилился, задувал от полуночи, и фелуку неудержимо прижимало к берегу. Омар надрывался, подгоняя гребцов, но двое уже не могли работать и их выбросили за борт, успев отковать от общей цепи. Ночью разразился шторм, ветер очень медленно поворачивал с запада. Ни один огонёк не радовал глаз, словно берег вымер. Молнии изредка прочерчивали чёрное небо, а удары грома заставляли вздрагивать гребцов.

Чуть рассвело, как в опасной близости показался берег. На судне заволновались. Омар продолжал нещадно хлестать гребцов, но это мало помогало. Судно продолжало прижимать к скалистому берегу. Фелука медленно дрейфовала к юго-востоку, и к полудню, когда пошёл дождь, стало ясно, что спасти судно нет никакой возможности.

– Вот и пришёл, братцы, нам каюк! – обречённо вздохнул Аким и бросил весло. – Осталось лишь молиться, испрашивая прощение за грехи наши.

Многие гребцы последовали его примеру и стали истово молиться, каждый на свой лад, и никакие попытки Омара не помогали. Один гребец получил такой удар веслом, что упал на доски и вскоре умер с разбитым черепом. И другие получали чувствительные удары кнутом. Наконец Омар, посовещавшись с хозяином, прокричал приказ на разных языках, и на русском тоже:

– Фелука бросить берег! Раб расковать!

Кузнец тотчас стал сбивать цепи, и рабы могли выйти на палубу. У берега белели буруны, столбы водяной пены и брызг долетали до верхушек скал. Но судно тащило в крохотную бухточку с довольно пологим дном, усыпанным галькой. Рулевой всеми силами пытался направить судёнышко именно туда.

Хозяин бесновался, взывал к Аллаху и постоянно ругался то на рулевого, то на Омара, который теперь больше думал о своей безопасности, чем о рабах.

Высокая волна бросила фелуку на камни у берега, мачты со страшным треском сломались и с грохотом обрушились на палубу. Трое матросов упали под их обломками, ещё один, запутавшись в снастях, потонул, но продолжал болтаться у борта, избиваемый волнами о борт. Двух рабов смыло волнами, и те лишь на мгновение показались в бушующих пенных водах и пропали.

Омар вопил, требуя немедленной высадки на берег. Фелука покачивалась на набегавших волнах, скрипя днищем по гальке, помаленьку подталкиваемая к берегу каждой волной. Двое рабов бросились в отчаянии за борт, надеясь доплыть до берега, но тоже не справились и пропали среди пены.

Шлюпку давно разнесло в щепки, и лишь канат болтался за кормой, оборванный и размочаленный.

Данил с напряжением всматривался в круговерть морских волн, что-то прикидывал, рассчитывал, но не двигался, крепко, судорожно уцепившись за обломок фок-мачты, торчащей из палубы.

Наконец достал кусок тонкого троса, обмотался им, свободный конец примотал к обломку мачты, посмотрел на товарищей и с разбегу бросился в волны. До берега было саженей пятнадцать бурлящего моря.

Казаки видели, как его тело скрылось под водой, но через несколько мгновений голова показалась среди пены. Он широко открыл рот, вдыхая воздух, но волна поглотила его. Сафрон перекрестился и зашептал молитву. Но вдруг голова Данила показалась снова, он успел два раза вдохнуть, и снова его накрыла волна с пенным гребнем. На этот раз головы долгих секунд десять не было видно.

И вдруг в провале между волнами Данил опять показался среди пены. Рот судорожно вдыхал живительный воздух, но теперь он оказался на три сажени ближе к берегу. Аким что-то крикнул ему, но ветер унёс крик, и даже Сафрон не разобрал слов. Все увидели, как Данил оказался ногами на дне и быстро семеня, стал приближаться к берегу, пока очередная волна не накрыла его пенным гребнем, скрыв на несколько мгновений.

Друзья вздохнули с облегчением, увидев его выходящим на берег. Данил рухнул на гальку и пролежал так с минуту, отдыхая. Поднялся и махнул рукой, рот открывался в крике, но слов разобрать невозможно. Лишь поняли жест, зовущий повторить его действие.

Фелука разваливалась довольно быстро и через четверть часа могла превратиться в груду щепок, носящихся по этой крохотной бухточке.

Данилка наконец отдохнул достаточно, привязал трос к камню, торчащему из галечного откоса и махал руками, призывая воспользоваться его помощью.

Казаки переглянулись, матросы тоже столпились у троса, не решаясь броситься в воду. Большинство людей не умело плавать, и они боялись прыгнуть в воду.

– Ну что, казаки? – спросил Аким с тоской в голосе. – Попробуем? Я рискну!

Трос провисал, так как с каждым ударом волны, судёнышко на шаг приближалось к берегу. Но Аким прыгнул, стараясь вынырнуть у троса. Это ему удалось. Он ухватился за него как раз тогда, когда волна накрыла его.

Скоро он появился снова, но уже ближе к берегу и продолжал жадно хватать ртом воздух, но торопливо перебирал руками по тросу. Данил стоял уже в воде по грудь и протягивал руку, держась за трос.

– Сафрон, прыгай, а я уж после, – проговорил Гераська с ужасом в глазах. – Я едва умею плавать. Торопись, а то матросы опередят.

Казак понял и тоже прыгнул прямо на трос и судорожно ухватил его мёртвой хваткой. С трудом перебрался на берег, обернулся и лишь мельком увидел, как Гераська прыгнул к тросу, а следом матрос.

Данил вытащил мужика уже в полусознательном состоянии. Тот захлебнулся, его пришлось немного откачивать, что сделал Аким, уже слегка передохнувший.

Хозяин бегал по разваливающейся палубе, вопил, держа в руке кожаный мешок, где наверняка были монеты и другие ценности. Матросы, поняв, что можно спастись, прыгали в волны один за другим и почти все успевали выбраться на берег. Лишь трое захлебнулись или разбились о камни. Оставались всего четверо во главе с хозяином.

– Спасём? – крикнул Данил, указывая на бледного и растерянного турка.

– Можно попробовать, – ответил Сафрон. – Натянем верёвку покрепче. Ты попробуй спуститься по ней подальше и сможешь подхватить хозяина. Если он не потонет прежде.

Хозяину стали махать, звать, но тот не решался. Наконец перекинул лямку мешка на шею, осторожно спустился ниже к воде, что было делом нескольких секунд. Немного поколебался и плюхнулся в провал между волнами. Его тотчас накрыло с головой, но руки крепко, до судорог, держали трос. Он никак не мог начать продвигаться дальше, скованный страхом, и чуть не захлебнулся в волнах. Ему кричали с берега, но тот с трудом, видимо, соображал, пока Данил не бросился к нему по тросу и не оторвал его руки. Толкая и ныряя, отплёвываясь и выбиваясь из сил, Данил все же заставил турка начать перебирать руками. Его вытащили уже без сознания. Он захлебнулся, и Омар стал приводить его в чувство. С трудом тот освободился от массы воды из живота и, наконец, задышал, широко открыв рот. Глаза выпученные, не осмысленные. Кашель душил его тело, но купец всё же был жив.

Ещё один матрос бросился в волны, и тут судно развалилось на части. Остальные двое так и пропали среди обломков, которые быстро растащило море. Что-то выбросило на берег, остальное разнесло по просторам морских вод.

Смеркалось, и моряки вместе с рабами стали собирать топливо и зажигать костры. Было холодно, огонь казался спасением от всех бед.

– Что теперь будет? – спросил Аким, оглядывая сборище потерпевших.

– Нам трудно это решить, друг, – откровенно растерянно ответил Сафрон. – У купца наверняка будет, что нам сказать. Или уйти побыстрее, пока нас не заковали опять. Хотя где теперь наши цепи? – усмехнулся казак.

– Одним нам тут не выжить, – заметил Данил. – Опять захватят в рабство, а тут купец, может быть, смилуется над нами и отпустит сам…

– Не надеюсь я на этих купцов, – сердито махнул рукой Аким. – Эти жадные кровососы ни за что не откажутся от своего. А мы его рабы. И в Турции проклятой.

Казаки приуныли, не зная, как поступить и что с ними может случиться.

Еды оказалось всего ничего. И то два матроса успели немного захватить за пазухами. Но казакам всё же отщипнули по небольшому куску сухарей, намоченных солёной морской водой. Но и эти сухари оказались очень вкусными. Некоторым рабам и того не досталось.

Один болгарин, хорошо понимавший турецкий и немного говоривший, сказал казакам:

– Хозяин вас всех может отпустить на волю, а тебе, Данил, даст ещё несколько монет за его спасение. Тебе повезло, друг.

– Это как сказать, – засомневался Данил. – Как я докажу, что свободен? Не, друг, так дело не пойдёт. Скажи ему, – он кивнул на купца, – пусть он нас выведет куда надо, чтобы для нас было безопасно. Скажи, что мы готовы сопровождать его и охранять, как телохранители.

Болгарин долго разговаривал с купцом.

– Ну что? – спросил Данил, когда тот подошёл.

– Он согласен. Он ещё сам не знает, что будет делать. Вначале надо выбраться к жилью. Тут должны быть деревни поблизости. Завтра пойдём искать пристанище, а пока будем ночевать здесь. Уже ночь на носу.

Купца звали Мехмед-ага, и Данил понял, что теперь он не раб, а охранник. Турок довольно приветливо наградил его тремя серебряными монетами, а остальным дал по монетке. Казаки низко кланялись, благодарили, зарабатывая лучшие условия для себя.

Выброшенные на берег тела матросов и рабов пришлось хоронить, поэтому вышли в путь ближе к полудню. Шторм на море продолжал бушевать, ветер рвал пену с волн, а те неистово грызли каменистый берег.

Мехмед-ага показал направление, и все двинулись по берегу, выискивая тропинку или дорогу к селению. Её нашли быстро. Не прошло и часа, как широкая вьючная тропа вывела на дорогу. А поднявшись на холм, вдали увидели деревню в зелёных купах садов. Она раскинулась у самой дороги, по которой тащились два осла, гружённые мешками. Мальчишка лениво погонял их хворостиной.

Вереница спасённых вызвала интерес и любопытство жителей. Староста деревни тотчас осознал важность купца и в подобострастном поклоне стал обещать всяческую помощь и содействие. Рабов определили в сарай, а хозяин, Омар и казаки поселились в доме, который предоставил для них староста.

– Неужели мы смогли так скоро оказаться в деревне? – не унимался от радости Аким. Он только и делал, что прикладывался к простым кушаньям крестьян и рыбаков. – Видать, Господь к нам благоволит, мы свободны и едим с отдыхом!

– Погоди радоваться, друг, – остановил того Гераська, – От купца всегда можно ожидать всего самого худого! Знаю я их породу и повадки!

– Все ж возблагодарим Господа за такое его благодеяние, – и Аким истово перекрестился, а Сафрон заметил строго:

– Давайте не очень показывать свою веру, казаки. Тут с этим строго, и нас легко опять могут заковать в цепи. Молимся про себя и без крестного знамения. Крестимся втихаря, когда никто не смотрит на нас.

Казаки с неохотой, но согласились. Жизнь и свобода показались слишком привлекательными и желанными.

– Интересно, сколько дней мы тут проторчим? – спросил Данилка, повеселевший и отдохнувший. – И куда направится наш купец. Вот бы грабануть его, а?

– Хорошо бы, да опасно, – ответил Гераська с улыбкой на толстых губах. Сафрон вздохнул, но не стал развивать эту мысль.

Прошло с неделю, все отдохнули, и купец Мехмед-ага приказал двигаться к городу Ризе, что оказался на восход от их места крушения. Дорога пролегала по побережью, а в полуденной стороне высились горы, мрачные и неприветливые на взгляд. Много речек и ручьев сбегало с этих гор, впадая в море, вынося песок и устраивая бары и косы.

Мехмед-ага продал нескольких рабов и теперь ехал на осле. Второй осел был нагружен вещами, которые купец купил в деревне. Еду несли рабы, которых оставалось всего пятеро.

В городе Мехмед-ага устроился в доме знакомого купца, казаков определил в караван-сарае, а рабов продал с выгодой. Матросы сами получили расчёт и устраивались кто куда.

– Пока купец нам устроил вполне сносную жизнь, – сказал Данил с уверенностью и надеждой. – Вот дальше голова не может ничего надумать. Что с нами будет, что может нам обещать купец?

– Это всякого беспокоит, – проговорил Сафрон, но дальше его фантазия не распространилась. – Подзаработать бы где и вернуться на Дон.

– Один раз уже возвращались, – язвительно бросил Данил. – Хватит уже такого.

Время тянулось незаметно. Ризе был городком маленьким, но приятным, а море, успокоившись, стало ласковым и тёплым.

Казаки много купались и уплетали фрукты и всякие овощи, что давала эта земля. Но жители с ненавистью поглядывали на неверных, а женщины тут же сворачивали в другую сторону, завидев казаков, плотнее закрывались в покрывала, пряча лица.

– Экая глупость здесь с этими бабами! – возмущался Данила. – Даже лица не увидеть. Да и ничего, что может понравиться. Ходят в балахонах и ничего не разглядеть.

– А ты женись – и тогда все разглядеть сможешь, ха! – дразнил Аким, но и сам испытывал некоторое томление от такого долгого воздержания от женского общества. Его поддерживали и остальные товарищи.

– Тут не женишься без денег. Всяк норовит получить за невесту побольше.

– Везде так, – ухмылялся Сафрон. – Отцы везде требуют калым.

– А мне тута даже страшновато, – заметил Гераська. – Того и гляди могут голову проломить. Так и зыркают на тебя злющими глазами. Хоть к ним в мечеть переходи. Как это у них называется? Ислам, что ли?

– Так вроде, – ответил Сафрон. – Однако скоро нам предстоит дорога, казаки.

– Дорога? Куда же наш Мехмед-ага решил направить свои денежки?

– Того он не говорит. Но верблюдов уже собрал десятка два и товары закупает. А раз верблюды, то не морем же будет путешествовать.

– Может, нам стоит поискать судно и махнуть в Азов или куда ещё в наши земли? – предложил Аким. – Уж дюже тут муторно от этих басурманов.

– Городок малый и судно туда найти трудно, – вздохнул Сафрон. – Да и денег на проезд у нас нет. Купеческие монетки уже давно пропали. Вот купили что из одёжки да ичиги на ноги, а то тут такие дороги, что в день все ноги истопчешь до кровушки.

– И кормимся за счёт купца, – добавил Гераська. – Интересно, зима тут бывает? Снег падает, или так и будет одна жара и солнышко?

– Сказывают, что и снежок выпадает изредка, – ответил Аким. – Даже мороз случается раз лет в десять. В Крыму и то холоднее бывает зимами.

Через две недели купец Мехмед-ага заявил казакам:

– Скоро выступаем по торговым делам. Вам надо будет вооружиться и охранять караван. Я добавлю ещё двух местных. Оружие получите в день выхода.

Всем хотелось узнать, куда будет двигаться караван, но не осмелились спрашивать, понимая, что купец не скажет. Он до сих пор опасался за них, иногда казаки замечали за собой слежку. Но это могли быть и местные фанатики.

Караван в двадцать два верблюда выступил ранним утром и запылил по каменистой дороге, постепенно поднимаясь к горам, темневшим на полдне.

Мехмед-ага ехал на коне, остальные на ослах и мулах. Казаки посмеивались, восседая на костлявых спинах этих маленьких животных. Два местных охранника ехали на небольших лошаках с длинными ушами и коровьим хвостом.

– Видать, купец нам нарочно дал ослов, чтобы, значит, не сбежали, – угрюмо заметил Данил и огрел тощий круп осла палкой. Животное недовольно мотнуло головой, но не ускорило шаг.

– Зато мы теперь, как настоящие казаки! – усмехнулся Сафрон. – С мушкетами и саблями. Даже приличные кинжалы получили. Давно не держал я ничего такого.

– Говорят, что в этих землях полно разных разбойников, – сказал Аким.

– Как и везде, – ответил Сафрон. – У нас их тоже хватает. Всяк норовит за чужой счёт поживиться. А что нам даст за работу Мехмед-ага?

– Два медяка, да ещё и потребует благодарности и перехода в их веру, – зло бросил в ответ Данилка. Он последнее время обычно был недоволен всем, но распространяться на этот счёт не желал.

– Всё ж наш купец сумел как-то сохранить свои денежки, – заметил Гераська, неумело поправляя оружие, к которому ещё не привык. – Это ты должен требовать у него благодарности, Данилка. Только попробуй заикнись!

Вошли в горы. Широкая тропа вилась замысловато среди откосов и круч. В ту сторону было боязно даже заглянуть.

– Говорят, что по таким дорогам лучше довериться животным. Они привычны и легко выберут самую безопасную дорогу, – Аким старался не заглядывать в пропасти, а Гераська и вовсе иногда закрывал глаза и тяжко вздыхал.

Через месяц трудного пути вышли к реке Карасу.

– По-моему тут нам и конец пути, – рёк Сафрон, оглядывая, как караван осторожно перебирается через мелкую реку, бурлящую по каменистому ложу.

– С чего ты взял такое? – спросил Данил с любопытством.

– Слышал разговор погонщиков. Они называли город что-то вроде Аразум. Он расположен за рекою в долине. Скоро должны увидеть.

– Большой город-то? – спросил Гераська, явно уставший и жаждущий спуститься на землю с этого ненавистного осла.

– Кто ж его знает. Но полагаю, что больше нашего Ризе. Хоть отдохнём малость. Сейчас мы очень похожи на местных жителей. Вот только обычаи нам мало известны. Тогда бы можно было спокойно пожить, – и Сафрон вздохнул.

Действительно, у казаков ничего не осталось от прежней одежды, лишь лица говорили, что они не местные. Особенно светлые глаза, которые выдавали их с головой. Всё остальное легко было подделать краской, которой здесь пользовались многие. Красили бороды хной, и это ни у кого не вызывало удивления или подозрения. Но почти все были смуглыми, черноволосыми и совсем с другими глазами.

Через час караван вступил в ворота крепости и оказался внутри города. Разместились в обширном караван-сарае. Верблюдов тотчас разгрузили, снесли товары в амбар под замок, а люди поселились в тесных каморках, пыльных и полных разными насекомыми и мышами.

– Вот бы весь день не выползать из этой норы и спать целые сутки! – мечтательно проговорил Герасим и растянулся на циновке, не обращая никакого внимания ни на писк мышки, ни на чесотку от паразитов, давно угнездившихся на его теле и в одежде.

Целых две недели казаки ничего не делали. Бродили по городу, удивлялись многолюдью толпы и шуму различных торговцев мелким товаром, предлагавшим его купить за мелкую монетку.

– Знаете что, казаки! – говорил Аким не раз. – Я здесь видел нескольких людишек вроде нас. Похожи на торговцев, но не турки.

– Думаешь, один ты таких встречал? – усмехнулся Сафрон. – Тут попадаются всякие, со всех земель Европы. Хоть и неверные они здесь, а денежки любят все. Так что купцам везде дорога, лишь бы это приносило барыш.

– Были б деньги – и мы смогли бы организовать караван и пуститься куда-нибудь поторговать, – мечтательно протянул Аким.

– Не думай, что это дело лёгкое, Акимушка, – остудил мечты Сафрон. – Всяк в любом деле должен что-то уметь. А без этого твои денежки улетят, и ты их больше не увидишь.

– Конечно, ты гутаришь верно, одначе и подумать иногда охота. Потешить себя мыслишкой. А что?..

– Ничего, лишь без дела не болтай, Аким. Тут нам ничего не светит. Ни денег, ни умений. Нас таких любой обдурит – и глазом не успеешь моргнуть.

Аким вздохнул и перестал докучать своими мечтаниями.

Мехмед-ага заплатил каждому по пять монет серебром и заявил:

– Можете теперь сами устраиваться. Я возвращаюсь вскоре назад, а вы, если хотите, можете сопровождать мой караван.

Казаки переглянулись, не ответили, лишь Сафрон согласно кивнул, что могло означать что угодно.

Дома он сказал грустно:

– Вот и вся его благодарность. Бросает нас на произвол судьбы, без денег и оружия. Что мы тут будем делать, коль не последуем за ним?

– Я бы мог остаться, – неуверенно молвил Данилка и оглядел друзей. – Можно наняться к другому купцу. Деньги легко сохранить, если не тратить на всякую безделицу. Глядишь, через полгода такой работы мы смогли бы попробовать вернуться на полночный берег Чёрного моря. А там до своих совсем близко. К тому времени мы вовсе не будем отличаться от местных правоверных.

– Как все у тебя просто, Данилка! – воскликнул Сафрон. – Это так кажется, что у нас появятся денежки. Работа эта опасная, и сохранить деньги совсем непросто. Но и ехать за свой счёт с Мехмедом не очень сподручно. Мы на дорогу всё истратим.

После нескольких дней бурных совещаний и споров всё же решили последовать предложению Данилки и поискать купца, готового нанять их в охрану.

– Я попробую поговорить с нашим купцом, – сказал Сафрон. – Пусть даст совет и поспособствует в знакомстве с купцами. Скажет про нас хорошее.

За день до ухода Мехмед всё же познакомил Сафрона со своим знакомцем, и тот обещал помочь.

– Очень надёжные охранники, – заверял Мехмед купца. – Не прогадаешь!

– Хорошо, Мехмед-ага, – согласился купец и добавил: – Я буду теперь знать об этих неверных и тотчас найду их, когда они понадобятся. Могу сейчас нанять на погрузку товаров за еду.

Сафрон тут же согласился, не советуясь с товарищами.

– Зато деньги сохраним. А это для нас самое главное, казаки. Что без дела шляться по городу и тратить денежки? Попробую и об этой норе договориться. Всё лишняя деньга будет в кармане.

Купец долго торговался, но уступил и обязался оплачивать жилье казакам.

Два месяца пролетели в трудах и изучении турецкого языка. Особенно преуспел в этом Сафрон, а Гераська едва мог запомнить около сотни слов и никак не мог уяснить, как говорить. Лишь с трудом едва понимал общий смысл говоривших. Данил тоже сносно постигал язык.

Наконец к казакам прибежал мальчишка и сказал так быстро, что его с трудом понял даже Сафрон.

– Хозяин требует вас к себе. Поторопитесь, гяуры!

Казаки бросили работу и поспешили в дом к купцу.

– Я нашёл для вас хорошую работу, – тут же, без восточных витиеватостей, заявил купец. – Через неделю выходит караван в сто с лишним верблюдов. Будете охранниками. Вот записка к хозяину. Найдите его – он вас устроит, – и в конце разговора каждому вручил по монетке, на которую можно худо-бедно прокормиться день.

Дом купца Тимурджи нашли, но записку прочитать никто не смог. Слуга взял листок и удалился. Вскоре он вернулся и попросил старшего следовать за ним. Казаки переглянулись, а Аким молвил:

– Сафронушка, ты у нас самый знающий. Иди ты, а мы подождём тут.

Казак кивнул и зашагал за слугой.

Тимурджи-ага сидел у кальяна и с наслаждением слушал молодую, судя по фигуре, девушку, закутанную в тонкую материю мягкой окраски. Та тут же удалилась, обдав Сафрона волной благовоний. Он косо проводил её глазами.

– Эфенди[2], вот я по повелению Мехмед-аги…

Купец придирчиво оглядел Сафрона, помолчал и спросил:

– Оружием владеете хорошо?

– Любым оружием владеем отлично, эфенди.

– Могу положить одну монету в неделю. Серебром, – уточнил купец. – Но ты должен поклясться на Коране или… Библии, что будешь исполнять свою работу без страха и добросовестно.

– Я готов, эфенди, – поклонился Сафрон. – И отвечаю за своих товарищей.

– Хорошо, казак, – слегка скривил губы купец и спросил: – Я верно назвал тебя? Казак?

– Верно, мой господин, эфенди, Тимурджи-ага.

– Ты не собираешься принять нашу веру, казак?

– Нет ещё, эфенди, но уже думаю про это, – опять поклонился. Сафрон.

– У меня первое требование, казак. Никаких вопросов, никакого любопытства. Ваше дело – только охрана и больше ничего. Мне поведал Мехмед-ага, что вы спасли ему жизнь, рискуя своими. Это меня устраивает, это похвально. Потому и я согласился на предложение Мехмед-аги взять вас в своё путешествие. Караван большой, и вы будете не одни охранять его. Выступаем через неделю. Я оплачу ваше проживание в караван-сарае. Каждый день приходи сюда, слуга будет о тебе знать. Если что надо будет, он тебе скажет. Иди.

Сафрон поклонился и задом, источая благодарность и почтение, удалился.

– Целый серебряный дукат! – удивился Данил и оглядел товарищей. – Как это он так расщедрился? Купцы всегда такие жадные!

– Я понял, что у него имеется какая-то тайна. Он потребовал не задавать вопросов, не интересоваться и всё сохранять без болтовни. Я дал такое обещание.

– Нам чужие тайны без надобности, – тут же отозвался Данил. – Зато такие денежки обещает! Выплата каждую неделю?

– Не спрашивал. И так удачно получилось. И за жильё заплатит.

– Здорово! Куда пойдём?

– Не сказал. Да нам и без разницы. Лишь бы платили хорошо. А он будет платить хорошо.

– Если не надует, – усмехнулся Данил.

– Я должен каждый день навещать его дом и встречаться со слугой.

– Это ещё зачем? – удивился Гераська.

– Что мне, трудно, что ли? – чуть не огрызнулся Сафрон. – Таков приказ того купца. Его зовут Тимурджи-ага. А какую я девку у него видел! Слюни потекли по бороде тут же!

Казаки облизали пересохшие губы и в мечтах унеслись в чертоги женских чар. А Сафрон заметил погодя:

– Так что, казаки, готовьте ноги и задницы. Долго нам предстоит трястись на ослах. Интересно, куда нас занесёт на этот раз?

Глава 5

Караван двигался в сторону полдня уже больше недели, а казаки так и не знали, куда он направляется. Тяжело гружённые верблюды мерно топали своими длинными ногами, поднимались на перевалы, спускались в долины, где цвели и благоухали растения, орошаемые источниками, бегущими с гор.

Прошли гору Паландекен-даг тотчас по выходе из города, оставили по левую руку Чакман-даг и продолжали путь до Диярбакыра, где остановились на длительный отдых. Он продолжался почти неделю.

– Казаки, что я заметил вчера вечером, – зашептал Данилка, оглядевшись.

– Что такое ты углядел? – спросил настороженно Сафрон.

– Заглянул в дыру в палатке, что стояла поодаль. Просто так. А там мужик бороду и брови подкрашивал, глядя в зеркальце.

– И что такого? – удивился Аким.

– А то, что это не местный человек. Он не похож на турка или курда. Скорей схож на нашего брата. Только морда светлая, и он её чем-то натирал для смуглости. Странно, верно?

– Тут что-то не так, – протянул Аким и глянул вопросительно на Сафрона.

– Не лезьте не в своё дело, – осторожничал Сафрон. – Меня предупредил Тимурджи-ага – чтобы ничего не замечать.

– Я ж только вам, казаки! – обиделся Данилка.

– Ладно уж, Сафрон. Раз увидел, так пусть договорит, – попросил Аким.

– Да больше ничего такого не было. Я не стал больше подглядывать и поторопился смотаться. От греха…

– И правильно сделал, – успокоился Сафрон. – И больше не подглядывай, а то схлопочешь ненароком, а мы отвечать будем.

В Диярбакыре Тимурджи-ага вызвал к себе Сафрона.

– Казак Сафр, – заговорил купец важно, – ты должен сопроводить одного господина к реке. Тигр называется. Должен уже знать.

Сафрон согласно кивнул, поклонившись.

– Ничего не спрашивай, только слушай. За это получишь лишний дукат серебром. Ты понял, казак?

– Понял, эфенди! Чего тут не понять. Выполню.

– Оружие захвати. И пусть один из твоих людей сопровождает вас издали.

Сафрон опять поклонился. Никаких вопросов не задал – он помнил поговорку, что здесь, на Востоке, голова зачастую держится на кончике языка.

Вскоре появился слуга купца и знаком поманил Сафрона к себе.

– Бери человека и ступай за мной, эфенди.

Сафрон кивнул, удивился за «эфенди» и молча кивнул Данилке.

– Вот господин, которого вы должны охранять, – указал на довольно высокого человека, ничем не отличавшегося от турка. Только глаза были чуть не те.

Сафрон кивнул в знак понимания, шепнул Данилке:

– Следуй шагах в тридцати и наблюдай. Вдруг понадобится помощь.

Сафрон поклонился господину, и они неторопливо пошли к реке. Вскоре господин сел в носилки, и два дюжих раба понесли их дальше. Сафрон заметил, что говорит господин с акцентом, но определить его он не мог. Но понял, что это не турок и не правоверный, хотя и не был уверен.

У реки носилки были опущены. Человек зашёл вместе с Сафроном в гробницу какого-то святого, которых везде было натыкано в этих землях. Сафрон молча остановился в трёх шагах и стал ждать, видя, как господин с усердием молится, сложив руки ладонями вместе. Слов молитвы слышно не было.

Потом неслышно появился дервиш и встал рядом, оглянувшись на казака.

Они долго молились, и Сафрон ни разу не услышал их слов. Они стояли так близко друг к другу, что их одежды тесно соприкасались. И казак подумал, что они могли обменяться чем-то важным.

Дервиш удалился, а господин продолжал молиться. Затем он вздохнул и повернулся к Сафрону, пытливо уставившись на него карими глазами. Ничего не сказал и вышел на воздух, опять вроде бы с облегчением вздохнул.

Он неторопливо шёл назад. Сафрон заметил Данилку, шествовавшего сзади в одежде не то воина, не то небогатого купца. Вид его мало отличался от турка. Вдруг господин спросил, не поворачивая головы:

– Ты откуда? Какого народа?

Сафрон даже вздрогнул от неожиданности. Не сразу сообразил, что ответить.

– Мы русские, эфенди. Слыхали про такой народ?

Господин согласно кивнул.

– Пленные? Татары?

Сафрон удивился столь глубоким знаниям господина и тоже утвердительно кивнул. Ничего не спросил и молча следовал в шаге позади.

Когда они вернулись в караван-сарай, где остановился купец, тот оставил Сафрона при себе, спросив его:

– Ты был всё время рядом, казак Сафр?

– Да, эфенди. Не дальше трёх шагов, эфенди.

– Твой товарищ ничего странного не заметил?

– Не успел спросить, эфенди. Я спрошу.

– Позови его ко мне. Потом отведёшь господина в палатку.

Данил низко склонился перед купцом и стоял в ожидании. Купец кивнул Сафрону, позволяя спрашивать.

– Данил, эфенди спрашивает, ты заметил что-нибудь подозрительное, когда мы проводили господина по городу к реке и обратно?

– Нет, Сафрон. Ничего не заметил. Смотрел по сторонам, но… ничего!

Сафрон пересказал купцу слова друга, тот кивнул и протянул ему монетку.

– Ты хорошо справился с поручением. Иди себе… – и махнул рукой.

– За это можно позволить себе и немного лучшего, чем то, чем нас потчуют, – усмехнулся довольный Данилка.

– Ты прав, – ответил Сафрон, и они поискали глазами харчевню. – Однако нам с тобой надо проводить господина до его палатки. Она недалеко.

В каморке, где они ютились в тесноте, казаки тихо переговаривались. Боясь Сафрона, никто не затрагивал прогулку по городу к гробнице святого. Лишь сам Сафрон поделился с ними своими впечатлениями.

– Ну и страшно мне было заходить в ту гробницу! Ничего особенного я не заметил, но что-то внутри у меня дрожало. С чего бы так?

– Святой чувствовал, что ты не правоверный, и заставлял тебя дрожать, – усмехнулся Данил. – А что там было?

– Я даже не стал рассматривать. Всё наблюдал за господином и дервишем, что пришёл чуть позже. Они вместе молились. Уверен, что они чем-то обменялись. Но я ничего не заметил. Купец наверняка на этом здорово заработает.