Главная роль – 2 бесплатное чтение

Глава 1

Ночевать меня определили в дом губернатора – очень удобно, учитывая долгий вечерний прием в этом же доме. Высшие губернские штатские и военные чины, богатые купцы – старообрядцы в наличии, и я сильно удивился, когда они дружно поблагодарили меня за помощь Евпатию. Интернета нет, телеграф с недельной задержкой работает, в газетах о нем не писали, а все уже откуда-то знают!

Вчерашний день по эмоциям был очень интересным – собственноручная закладка тех мест, возле которых я гулял всю прошлую жизнь заставляла мозги вхолостую прокручивать теории временных петель и параллельных вселенных, но этот ненужный «порожняк» я гнал прочь – толку с него?

Начали мы с памятника адмиралу Невельскому. Прибывшие с нами попы организовали молебен – а как без него новое дело начинать? – и после этого я возложил серебряную дощечку с гравировкой. Далее, сняв мундир и по-Петровски закатав рукава рубахи, чтобы обеспечить фотографам кадры поэффектнее, зачерпнул раствора из тачки и шлепнул поверх него камень, для проформы постучав рукояткой мастерка.

Криво, но важен не камень, а его сакральное значение!

По изначальному плану на этом работа физическая должна была смениться приемом с местными шишками, но реальность и тикающее время внесли коррективы – «закладывать» пришлось все в один день. Очень глупо и нерационально, но после памятника мы вернулись в порт, где после молебна – ну и что, что только что такой же проводили? Протокол есть протокол! – я заложил сухой док имени цесаревича Николая. Кое-кто выдвигал инициативы переименовать в мою честь, но мне в честь себя сухой док именовать не захотелось, пусть покойный увековечивается.

Третий пункт созидательной программы – собственно Транссиб, ради которого данный визит и затевался. Первые впечатления к этому моменту отпустили, адаптация к провинциальным шишкам и желание высматривать анархистов и социалистов прошли, и я посмотрел на Владивосток более пристальным взглядом, сразу же словив озарение. Успенского собора-то к моим временам не сохранилось – разрушен в советское время. Так-то и пес с ним – за воинствующий атеизм советская власть щедро платила инфраструктурой, образованием и могучим соцпакетом. Эти мысли тоже выкидываем – не важны.

Крепко поразмыслив над судьбой Успенского собора, заметил отсутствие двух привычных для меня мостов – на остров Русский и через залив Золотой рог. Надо будет озаботиться, но это потом. Многих районов Владивостока еще попросту нет, вместо них красуются первозданного вида сопки и куски леса – в будущем их несомненно порубят на дрова и стройматериалы, а пока, по словам губернатора, приходится время от времени прочесывать заросли солдатами, которые иногда возвращаются с прибавкой к обеду или шкурами несъедобных хищников.

Токаревский маяк тоже еще не построен – вместо него навигации помогает временное убожество. Южная часть города – та, что на противоположной нынешнему мне стороне Золотого рога – практически не развита, потому что городу на данный момент хватает северной части.

А еще здесь были опиумные курильни – я увидел две, и обе были закрыты в честь траура по цесаревичу, равно как и театр – люди у нас культурные, им без театра новые территории осваивать не так интересно. По-хорошему закрыть бы эти курильни к чертовой бабушке насовсем, но у них же есть хозяева. Они вкладывались в открытие притона, нанимали персонал, выстраивали логистику. То есть – просто закрыть можно, но это будет нарушением священного права частной собственности. То есть – придется выплачивать наркоторговцам компенсации или хотя бы давать льготные кредиты на перепрофилирование бизнеса. Надо с Александром разговаривать, в общем, и подводить под запрет конкретную научную базу, чтобы он выглядел не самодурством, а заботой о здоровье и благосостоянии подданных.

Место закладки Транссиба мне было знакомо: недалеко от Первой речки, в Куперовской пади. Немного железной дороги здесь уже есть – нам по протоколу придется проехаться на вон том локомотиве с единственным вагоном. Отсутствуют опоры ЛЭП, панельные дома с торговыми центрами – последние на этой стадии развития мира отсутствуют как таковые – и прочие блага технически развитой цивилизации. Компенсируют это симпатичные деревянные срубы на берегу, приветливые и в меру финансовых возможностей наряженные люди, набухшие почками растения и разноцветные флажки.

Спешившись на покрывшие грязюку доски, мы отслужили еще один молебен, я привычно закатал рукава и перевыполнил программу, нагрузив в тачку землицы и вывалив ее на кусок недостроенного железнодорожного полотна. Народ в восторге – вон какой цесаревич работящий, руки не боится запачкать! Удивительна высокая восприимчивость даже не к пропаганде, а без пяти минут юродству, и для меня это хорошо – не нужно выстраивать сложные медийные стратегии и плодить маргинализирующих «оппозицию» своей непробиваемой тупостью сотрудников на зарплате. Много ли народу от царя нужно? Народу нужна справедливость или хотя бы ее единичные проявления: вот привез наследник тачку землицы, и на десять лет Владивостоку этого хватит – они тяжело работают, ну так и цесаревич поработал. Чего ты хочешь, странный человек с рукописью Маркса? В лоб? Это мы быстро!

После опорожнения тачки и моего рассказа о том, что Транссиб станет самой длинной железнодорожной веткой в мире – что правда – и как это важно для всех нас, мы с ВИПами погрузились в оформленный под первый колониальный класс вагончик, и паровоз с шипением и свистом прокатил нас с полкилометра на малой скорости. Народ – особенно старались дети – бежал рядом, и мы с ними радостно махали друг дружке руками.

На этом обязательные к посещению объекты закончились, и меня отвезли сюда – в дом губернатора, дав пару часов на переодеться, умыться и передохнуть. В Японии было тяжелее – там я был на чужой территории, приходилось общаться на чужом языке и с людьми, которые могут смертельно обидеться на один неосторожно произнесенный слог. И груз ответственности давил не чета нынешнему: здесь единственная сложность заключается в стремлении не упасть в жирную весеннюю грязь.

Сам губернаторский дом вызвал у меня легкий внутренний трепет. Когда я приходил сюда маленьким, в кружки японского и театрального мастерства, мы все знали, что это – «дом царского губернатора Унтербергера». На здании и табличка была соответствующая. Сам Унтербергер почему-то был отправлен на повышение за неделю до моего прибытия. Полагаю, геополитическая встряска и гибель Никки активировали сдвиги социальных лифтов – так всегда бывает после смены очень важных кадров.

Тогда, в будущем, после череды казенных ремонтов и некоторых переделок, когда стены покрылись плакатами наглядной агитации, рекламой кружков и репетиторов, гражданской обороной и прочим, а в помещениях появились столы и толпы занимающихся за ними детей, представить, что в этом доме кто-то действительно жил, было почти невозможно. А теперь – пожалуйста, и живут, и приемы проводят, а ночую я в помещении, которое в моей реальности превратилось в кабинет директора.

Сев в кровати и улыбнувшись розовеющему, безоблачному небу, я кликнул слуг, и, пока меня приводили в порядок, повспоминал вчерашний прием, стараясь отпихивать окутанные розоватой дымкой виды глубоких декольте местных дам, их длинные шейки и многообещающие улыбки тех, кому репутацию беречь нужно меньше других. Двадцатисемилетняя вдовствующая баронесса Шетнева, например, сможет смириться с не сильно-то и порочащими ее сплетнями: у этой дамы, помимо имущества в других губерниях и солидного счета в банке, две лесопилки, четыре столярные мастерские и хорошие связи, так что интрижка с цесаревичем ее положение в губернии только укрепит.

Дамы в целом были взволнованы не только моим визитом, но и призраком потенциальной войны с Китаем. Никаких слез, в эти времена так не принято, а совсем наоборот – с флером совершенно не сочетающейся с реальностью романтики и твердым намерением в случае нужды отправиться в полевые госпиталя сестрами милосердия. Курсы развернули за три дня до моего прибытия, и дамы успели набраться некоторых медицинских мудростей, о чем спешили сообщить всем.

Мужики – те понятно, бряцали оружием, пошире расставляли плечи и были уверены в победе русского оружия в целом и своих карьерных перспективах в частности. Военное дело в эти времена – полноценный социальный лифт. Да, в Империи хватает младших чинов, удостоившихся георгиевских крестов – нередко полного их комплекта – и на этом службу и заканчивших. Однако есть и те, кто, проявив личную отвагу и воинскую смекалку, отправляется на курсы и в профильные учебные заведения, откуда выпускаются уже офицерами и начинают восхождение по служебной лестнице – вплоть до заветного именования «вашим высокопревосходительством». Война для таких людей – возможность срезать пару-тройку лет рутинной армейской службы. Совсем другой человеческий материал, выкованный в атмосфере постоянных смертей по поводу и без, и подкрепленный твердой уверенностью в загробной жизни. Война? Давай сюда эту войну, я ее всю жизнь ждал!

Такого подхода придерживаются далеко не все – генерал-губернатор, например, Николай Иванович Гродеков, реальный боевой опыт имеет, поэтому о «прелестях» войны знает не понаслышке, отчего сделался настоящим пацифистом. Нет, палок в колеса вставлять ни в коем случае не будет, и, если надо, лично в атаку войска поведет, но он единственный из всех, кто реально рад тому, что «учениями» нынешняя кампания и ограничится.

Мне на приеме было интересно – опытные деятели обсуждали согласованный и принятый без меня (что правильно – я же ничего в войнах не понимаю) план, и я узнал много нового и полезного. Возникла и проблема, о которой я узнал нечаянно, из тихого разговора военного губернатора с каким-то офицером:

– Все, что в магазинах (в эти времена так склады называют) было, выгребли. Из Америки фураж пока доплывет… Купцы волосы на головах рвут – оно, конечно, честь по чести у них все запасы выкупили, народ понимает, что без перебоев с поставками никак, но недовольство… – военный губернатор вздохнул, как бы показав, чего стоила моя активность новой, едва встающей на ноги, малолюдной губернии.

Что ж, придется отправить Кирила дозаказать подарков для подданных из других городов, а пока, с зацепившейся за мой локоть баронессой Шетневой – весь вечер мне компанию составлять пыталась – подходим к военному губернатору и показываем личную заинтересованность в успехе учений и здоровье армии и гражданского населения:

– Николай Михайлович, у нас проблемы с припасами?

– Никак нет, Ваше Императорское Высочество! – вытянувшись во фрунт, соврал он. – Огневого припаса для проведения учений имеется с избытком! – придал лжи легитимности.

– А как обстоят дела с провиантом? – нахмурился я в ответ на нежелание сообщить начальству о проблемах.

Это же настоящий рак, убивающий государственное управление!

– Для наших солдат провианта достаточно, Ваше Императорское Высочество, – пропотел военный губернатор.

Этот человек на стреляющие картечью пушки на лошади галопом несся, а перед цесаревичем робеет – ну не странно ли? И почему он продолжает запираться? Стоп, вокруг же целая куча его непосредственных подчиненных, и формулировки он подбирает такие, которые допускают рассказ о проблемах без потери гребаного «лица» в виде неспособности нормально прокормить внезапно поднятую по тревоге толпу солдат. Знаем мы это «достаточно» – два сухаря на брата и какой-нибудь принудительно купленный у нашедшихся неподалеку крестьян гусь в котле на два десятка едоков.

– Вы – несоизмеримо более опытны в военном деле, чем я, – улыбнулся я военному губернатору. – А потому я не сомневаюсь в ваших словах и военном таланте, но позволю себе напомнить, что мы ждем тысячу японских солдат. Они, безусловно, привезут с собой некоторые припасы, но в качестве гостеприимства и укрепления союзнических отношений я бы хотел передать в распоряжение интендантской службы содержимое складов номер восемь, двенадцать и четыре – Господь словно знал о том, с чем нам предстоит столкнуться, и надоумил меня закупить много казавшегося тогда бессмысленным провианта.

Народу «божественное проведение» очень понравилось, а все видящие чуть глубже пораженных моей заботой о войсках господ и дам оценили дипломатичность разруливания ситуации, не ставящих под сомнения как мощь Императорской армии, так и квалификацию отдельных его чинов.

Последнее, впрочем, не помешало мне после приема вызвать военного губернатора в выделенный мне кабинет и провести с ним беседу о вредности замалчивания любого масштаба проблем. Вроде бы проникся и обещал так больше не делать.

Пока слуги меня одевали, Остап зачитал план на день – все полезное, все нужное, и я очень рад, что «закладывания» получилось упаковать в один день – единичные объекты, это, конечно, хорошо, но я «закладывать» буду по-большому!

Завтрак был камерным – в компании генерал-губернатора, его супруги и милой маленькой дочери, очень потешно соблюдавшей столовый этикет. Губернатор у нас человек эрудированный, русской словесностью владеет, плоды ее печатаются в журнале «Военный сборник» и газетах «Русский инвалид» и «Новое время». Такого человека грех не подтянуть к делу борьбы с неграмотностью:

– Мой человек похлопотал о заказе в Америке типографического оборудования. Американцы обещали доставить его сюда к началу июля. Могу ли я попросить вас, Николай Иванович, похлопотать о строительстве типографии на мои средства? Я считаю, что этим дивным краям нужна собственная газета – назовем «Приамурские ведомости».

Оборудования выписано на четверть миллиона, и Владивостоку хватит малой части – остальное поедет дальше, в более развитые места. К типографии положены и другие производства – например, бумагоделательные мануфактуры, оборудование для которых тоже заказано. Жаба душит, зараза – типографий строить придется много и больших, но первое время им придется пользоваться нынешним русским языком. То есть – после реформы все придется переделывать, что приведет к дополнительным затратам. А что делать? Терять несколько ценнейших лет?

– Замечательнейшие новости, Георгий Александрович! – обрадовался губернатор. – Собственная газета нужна нам как воздух – в Область каждый день прибывают грамотные люди, которым нечем удовлетворить тягу к печатному слову. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ценнейшему оборудованию не пришлось прозябать на складах в ожидании площадей.

Слова с делом не разошлись – губернатор тут же отправил ординарца к моему Кирилу, скопировать нужные бумаги, с которыми ординарец пойдет к архитекторам и запустит тендер по получению подряда на строительство – у нас же тут не СССР, а нормальный капитализм. Можно, конечно, поручить типографию инженерным войскам, но у них в этих краях дел столько, что лучше довериться частным подрядчикам.

Разобравшись с этим, я перешел к следующему важному пункту:

– Азия, Николай Иванович, это отдельная цивилизация, и я просто поражен, насколько пренебрежительно отдельные господа к ней относятся. Это – наши соседи, и, сколь бы слабыми они ни были, мы должны уделять азиатам должное внимание. Я вижу в их культуре, истории, способах организации жизни моменты, перенять которые мы сможем к пользе для Империи. Кроме того, я уверен, дожидающегося конвоя Шевича вы заметили.

Губернатор ухмыльнулся в усы – заметил.

– Целый посол, действующий Тайный советник с огромным дипломатическим опытом чуть не испортил наши с Николаем, царствие ему небесное, планы по получению сильного и активного азиатского союзника! Япония на эту роль проходит больше всего, но Дмитрий Егорович, руководствуясь либо личными амбициями, либо напрямую изменив Родине и отрабатывая подачки каких-нибудь европейцев, упорно закрывал для нас окна возможностей, оставляя единственное – скорую русско-японскую войну. Которая для нас будет затратной, кровавой и не принесет никакой выгоды!

– Каков негодяй, – припечатал Николай Иванович Шевича.

Внезапно в дверь столовой постучали, и появившийся губернаторский слуга доложил:

– Полицмейстер по неотложному делу принять просят-с.

Мы дружно согласились «принять». Ломая в руках фуражку, усатый худой начальник местной полиции, отводя глаза и обильно потея, поведал:

– Дмитрий Егорович без кандалов содержались.

Дворянин же, и до суда, который привилегии снимет, ему положен ряд послаблений.

– К карете конвоя когда вели, бежать вздумал – лес рядом, надеялся поди скрыться. Но от нас бы не скрылся, Ваше Императорское Высочество! – гаркнул, заверив в профпригодности.

Я махнул рукой – продолжай.

– Споткнулись его Высокопревосходительство-с, – продолжил полицейский. – О пень головой приложились. Насмерть.

– Ступай, братец, – отпустил я полицмейстера. – За чуждую глупость и подлость у нас не наказывают.

Вру и не краснею. Но Шевич… А пофигу на Шевича! Столько всего случилось, что я сомневаюсь, что о нем вообще кто-то кроме «Охранки» и меня помнит.

– Человек с чистой совестью от полиции в леса не сбегает, – озвучил генерал-губернатор свои впечатления.

И так решат все – раз бежал, значит действительно английский шпион!

Глава 2

Гимназия в городе Владивостоке нашлась. Санитарные нормы в эти времена другие, продиктованные климатом и поколениями накопленным опытом. В первую очередь в глаза бросались маленькие окна – отопление здесь печное, и каждый квадратный сантиметр стекол снижает КПД. Расширить окна сразу можно, но дети от этого будут мерзнуть. И так, блин, почти везде – чтобы проводить реформы, нужно сначала проводить реформы, направленные на улучшение технологий. «Советский стандарт» – школа, больница, ДК, ПТУ и университет – построить в чистом поле не выйдет, потому что все это должно как минимум отапливаться нормальной котельной. Энергия – вот ключ ко всему, и неважно, какое именно сырье сжигается в процессе. Кровь износу нужно пропихнуть через Августейшего папу план ГОЭЛРО – не факт, что сохранится название, главное – сохранить суть.

Ухмыльнувшись мыслям, я договорил формальности о том, как приятно мне быть здесь, в фойе гимназии (актового зала здесь нет, это тоже наследие кровавого большевизма), на сдвинутых ящиках, используемых в качестве трибуны.

– Вы, – окинул я взглядом привычно-восторженные лица подростков. – Те, кто поведет нашу Империю в XX век. Век высоких технологий, век всеобщей грамотности, век высоких скоростей. Прогресс человеческой цивилизации не стоит на месте – уверен, для вас это не секрет. Основой нашей эпохи станет электричество. Благодаря ему, мы уже сейчас можем с небывалой скоростью обмениваться телеграммами (иронии никто не почувствовал), можем плавить сталь на непредставимых всего век назад температурах, освещать и – в будущем – согревать наши города и деревни. Будущее, ребята, за высокими технологиями и наукой. Ученым или инженером стать сложно, но именно эти профессии откроют перед вами широчайшие перспективы. Достижения – ваши и ваших сверстников по всей России – выльются в достижения Империи, благодаря которым повысится уровень жизни всей страны. Один инженер способен повысить качество продукции мануфактуры. Один агроном способен научить крестьян правильно удобрять поля и вывести новые сорта семян, благодаря которым крестьяне смогут кормить нужные для промышленности города, при этом сами питаясь досыта.

Посмотрев на лица гимназистов, я смог убедить себя в том, что ребята прониклись, и решил закрепить эффект:

– Капитал бывает разный. Самый простой и понятный – деньги, потому что это наиболее удобный способ обмена товара между людьми. Капитал бывает земельный – я имел честь познакомиться с родителями-землевладельцами многих здесь присутствующих, так что это вам тоже знакомо. Капитал бывает промышленный – его нам предстоит наращивать всеми силами, потому что в XX веке именно промышленная мощь будет определять место державы на карте мира. Признаю честно – по промышленным показателям мы от наших Западных соседей на данный момент отстаем, но на долгой дистанции нагоним и перегоним – у нас, братцы, самая большая на свете страна, оставленная в наследство нашими предками. Наши недра скрывают неисчислимые залежи полезных ископаемых. Наша ближайшая задача – освоить добычу и употребление наших богатых недр на пользу жителям Империи. Но вернемся чуть назад, к четвертому, и самому важному виду капитала. Это – капитал человеческий, то есть набор знаний, умений и навыков подданных Империи. Для вас, мои юные друзья, капиталом являются ваши знания. Что бы ни случилось, как бы не повернулась жизнь, накопленные вами знания и умения их применять останутся с вами навсегда. Толковый инженер нужен каждому промышленнику, поэтому на жалованье они скупиться не будут. Словом – учитесь усердно, ребята, и не ради того, чтобы отец не лупил розгами, хотя это очень неприятно…

Гимназисты рассмеялись – Великому князю тоже прилетало, это ли не повод сплотиться?

– …А ради будущего – вашего и всей Империи.

Директор гимназии зааплодировал, подав тем самым сигнал остальным. Выждав с полминуты, я поднял руку. Тишина вернулась моментально, и я решил добавить интерактивности и банально потренироваться общаться с народом:

– А теперь я с радостью отвечу на ваши вопросы.

Первый поступил почти сразу:

– Ваше Императорское Высочество, могу ли я попросить вас рассказать, как вы беса английского прогнали?

Тьфу ты, блин, я им про электрификацию и образование, а они мне про беса! Но понять могу – меня бы тоже больше всего именно это на их месте интересовало. Что ж, легенда давно отработана: в ней мало конкретики, много личных ощущений – то есть вроде как и не вранье, но и не нормальная фактология – и аккуратно подпущенный саспенс. Все это закрепляется презрительным опровержением парочки попавшихся в газетах «допущений» – например, «бес» в моем рассказе не летает, и на этом месте я морщусь, как бы показывая свое отношение к любителям приукрасить. Эта милая манипуляция и в мои времена работала, а теперь и подавно: человек демонстративно опровергает полную чушь, отчего слушатель приходит к мысли о том, что вот именно он вместе со спикером в предмете разбирается и вообще молодец, а вот эти, за пределами зала, болтуны и тупицы.

– Идет на нас огненное чудище, англичане-полицейские в ничтожество и трусость впали, сбежали. А мы с казаками да парой староверов – Кирилом да Евпатием – Богу помолились, и понял я тогда, что делать. С пола пару палок поднял, крестом сложил да в сторону беса вытянул. Вроде и толкнуть хотел, а руки тяжести не почувствовали – значит не мышцами земными толкал, а верою святой.

Аплодисменты, и мне за принципиально недоказуемое – фактов-то нету! – вранье совсем не стыдно. Жизнь, как бы избито не звучало – это игра. Правила нарушать плохо, законы – плохо вдвойне, но крутиться в «серой зоне» можно – если следователю тебе предъявить нечего, какие проблемы? Дорабатывайте Систему, тогда и поговорим. А теперь мне, с одной стороны, полегче – кто до цесаревича, а потом вообще до царя докапываться станет? С другой стороны – тяжелее, потому что набирать авторитет через поливание известной субстанцией Александра и его ближайшего окружения нельзя от слова «совсем», и даже о совершенно дебильных инициативах отзываться нужно крайне осторожно – Августейший папа обидится, а это ой как чревато.

Эти мои размышления подверглись испытанию после череды безобидных вопросов – как там в Японии, будет ли война с Китаем и прочего – когда гимназист из третьего ряда, получив от меня кивок в ответ на поднятую руку, встал и, обильно потея, продемонстрировал здравомыслие и силу характера:

– Бирюков, Андрей Андреевич. Ваше Императорское Высочество, в нашей гимназии два года тому больше народу училось, а теперь плату подняли – пришлось недорослям уходить, – начало фразы помогло набраться смелости, и гимназист заметил нестыковочку. – Вы нам, Ваше Императорское Высочество, сейчас долго и красиво говорили про то, как образованные люди Империи нужны. Вот Филька, например…

– Бирюков, ты тратишь время Его Императорского Высочества зря, – попытался купировать неловкий момент директор.

А мне теперь его осаживай так, чтобы не подкосить педагогический авторитет в глазах учеников.

– Семен Викторович, вы, несомненно, замечательный педагог и прекрасный директор, но я пришел сюда именно для того, чтобы юные умы поделились со мной своими тревогами и измышлениями. Власть и народ неразрывно связаны, и очень важно доносить народное мнение снизу наверх. Продолжай, Андрей.

Директор оплеуху выдержал стоически, гимназист приободрился и закончил ставить меня в неловкое положение:

– Почему за то, что так нужно нашей Империи, нужно платить?

Циркуляр «О кухаркиных детях» штука предельно мерзкая. Первое – это скромная приписочка о том, что циркуляр – подписанный царем! – носит «рекомендательный» характер, что перекладывает ответственность с центральной власти на директоров. Вроде как им никто прямо не запрещает учить нищих детей, но все же все понимают. Вторая, еще более мерзкая штука – закрепление неравенства. Правящие круги – не только у нас, а везде – в какой-то момент поняли, что дать народу образование придется. Именно образование долгие века позволяло аристократии рулить «быдлом». Образованный человек, помимо пользы для общества, имеет очень неприятную особенность – он, собака такая, думает! И думает не о том, как принести профессиональную пользу, а думает абстрактно – например, о несправедливости жизненного уклада и социального неравенства. СССР эту проблему решил радикально, дав всем одинаковое, по этим и даже тем временам – элитного уровня образование. То, что получал любой советский школьник, в сохранивших капитализм странах стоит дорого – это позволяет элитам с одной стороны заявлять, что все зависит только от самого человека, с другой – кормить недоучек пропагандистским дерьмом, довольно потирая холеные руки. Наш «циркуляр» направлен именно на это: гимназическое образование у нас с поправкой на времена хорошее, и наверху решили, что такое нужно сильно не всем: черни достаточно научиться писать и считать в церковно-приходской, а дальше добро пожаловать на завод, где промышленник платит достаточную зарплату, чтобы не умереть с голоду раньше времени и снимать угол в комнате на десяток таких же бедолаг. Я-то в свое время это поменяю – социальные лифты должны работать на сто процентов! – но прямо сейчас Александр хрен свой циркуляр отзывать станет – это же потеря Августейшего лица!

Но рассказывать гимназистам об этом все равно что признать папеньку воплощением зла.

– Спасибо за хороший вопрос, Андрей, – поблагодарил я гимназиста. – Гимназическое образование является лучшим, что придумало человечество. Из гимназии выпускаются будущие инженеры, ученые, учителя, доктора, чиновники и офицеры. Важность таких людей для Империи велика, но на долгой дистанции, если все будут учиться в гимназиях, мы получим перекос в той сфере жизни общества, которую я недавно назвал «человеческим капиталом». Наш мир устроен так, что при всей очевидной необходимости подготовки как можно большего числа высокообразованных специалистов, кто-то должен рубить камень, сажать и пожинать хлеб, работать у станков, перевозить грузы, строить дома. Оглядитесь, ребята, – я развел руками, и гимназисты покрутили головами. – Нас окружает овеществленный труд. Давайте прикинем, что нужно для постройки хотя бы этой замечательной гимназии. Прежде всего нужно выбрать место – земля должна быть достаточно ровной и твердой, иначе стены рухнут под собственной тяжестью. Для выбора места нужен образованный человек, который разбирается в сопротивлении и плотности материалов. Далее нужен человек, который создаст чертежи здания так, чтобы будущая постройка отвечала требованиям тех, кто будет ею пользоваться. Два высокообразованных человека! – показал ребятам два пальца. – Теперь рассмотрим дальнейшие этапы: сначала нужно провести подготовительные работы – выкопать котлован, организовать фундамент, заготовить потребные строительные материалы. Здесь гимназическое образование нужно только одному человеку, который будет беречь рабочих и строителей от ошибок. Строек во Владивостоке много, и все вы видели, что строителей и рабочих на них трудится гораздо больше, чем архитекторов. Ответил ли я на твой вопрос, Андрей?

– Премного благодарен, Ваше Императорское Высочество! – отвесил довольный гимназист поклон.

Все довольны – я же только что рассказал им, почему они – избранные, а вокруг – чернь. Тому же их учит окружающее бытие – богатенькие родители учат не дружить с нищими, а искать «ровню». Тому же учат педагоги, и только в церкви почему-то рассказывают про то, что в глазах Бога все равны.

Настроение от осознания глубин поглотившего меня цинизма кануло в Лету, и на остальные, столь же безобидные, как и первые, вопросы, я отвечал на автоматизме. На нем же прошло коллективное фотографирование с гимназистами – копий на всех не напасешься, но в гимназии в торжественную рамочку повесят. Остатков чувства долга и человеколюбия хватило на разговор с директором тет-а-тет:

– Гимназист Бирюков – хороший, вдумчивый юноша, – придавив взглядом привычно потеющего собеседника, принялся я воспитывать директора. – Лизать жопу, Семен Викторович, ума и отваги много не надо. Но мне неприятно, когда это возводят в жизненную доминанту. Если юноша задает неудобные вопросы, значит у него работают мозги. Дуболомов-лизателей у нас хватает, а вот толковых людей – недостаток. Вы согласны со мной?

– Безусловно, Ваше Императорское Высочество! – гаркнул директор.

– Я рад, что вы меня понимаете, – поощрил я его улыбкой. – К сегодняшнему вечеру мне понадобится полный список отчисленных в связи с известным циркуляром ребят. В циркуляре содержится строчка «…за исключением разве одаренных необыкновенными способностями». Таковыми способностями Его Императорское Величество считает усердие и способность нищего ребенка успевать за сложной гимназической программой без помощи гувернеров и платных учителей. Таковые дети, а я уверен, у вас они ранее учились, получат помощь в оплате обучения и потребных принадлежностей, включая пошив школьной формы, из моих личных средств. Вы согласны с тем, что это будет правильно, Семен Викторович?

– Сердце кровью обливалось, Ваше Императорское Высочество, – сымитировал директор человеколюбие. – Пятеро совершеннейших умниц не смогли потянуть новые взносы! Двоих мы с коллегами из своих средств учим – жалко таланты. Гимназист Бирюков – из их числа.

Стало очень неловко – директор-то не сволочь, а вовсе даже наоборот, но сделать большего физически не мог.

– Значит наша с вами встреча была уготована Господом, – я перекрестился. – Прошу вас составить прошение, по которому я из личных средств буду оплачивать обучение талантливым ребятам из расчета десять новичков в год.

Нету у меня на всех денег. Пока нету.

– Так точно, Ваше Императорское Высочество! – козырнул директор.

Назову это «Великокняжеской стипендией».

После гимназии поехали в Дворянское собрание – не с дворянами встречаться, как ни странно, а давать пресс-конференцию, просто более подходящей площадки не нашли. Обстановка зала вогнала в умиление: для меня приготовили удобное кожаное кресло, а товарищам борзописцам предлагалось стоять. Заигрываться в демократию негоже, поэтому о «бесе» – первый вопрос, естественно, был о нем – я рассказал сидя, а дальше поднялся на ноги и бродил вокруг кресла туда-сюда. Вопросы, собака такая, совершенно никчемные – боятся острые задавать, и я их хорошо понимаю. Пришлось самому акцентировать внимание на том, как сильно «двуперстые» помогли мне побороть «беса» и в честь этого пообещать легализовать старообрядчество во Владивостоке – сюда впервые ступил новый цесаревич, так что повод есть – и в Екатеринбурге с Костромой – родинах Кирила и Евпатия. Генерал-губернатор приказик подмахнет, никуда не денется – до Царя по-прежнему далеко – а остальное подмахнет Александр, потому что иначе получится, что он – плохой, а я – хороший, что очень неправильно. Получу за такую инициативу по возвращении, но мне уже плевать – поводом для Августейшей оплеухи больше, поводом меньше, так и так череду семейных скандалов разгребать.

И, напоследок, настоящая информационная бомба в ответ на очень удачно заданный вопрос «о личном»:

– Я питаю большую и светлую любовь к принцессе Маргарите Прусской, но признаться набрался смелости лишь недавно. Ныне я с огромным трепетом жду ее ответа и благословления от наших родителей.

Вот Августейшие родители «обрадуются», когда это в газетах найдут!

Глава 3

На выходе из школы прикрепленный к нам поп – бедолагу лишили возможности горевать над гробом Николая, поэтому он с самого начала поездки немного обижен – подошел ко мне и ласково улыбнулся:

– Ваше Императорское Высочество, могу ли я попросить вас уделить мне немного времени?

Понимая, с чем это связано, я уверенно кивнул:

– Конечно, батюшка.

Легкое юродство проникло в сердце пожилого иерея и вызвало на его лице довольную улыбку. Не став утруждать себя извинениями – царь отвечает непосредственно перед Богом, поэтому остальным придется терпеть – я сошел с крылечка гимназии в подсохшую за прошедшие сутки грязь и провел батюшку через ряд казаков охраны и пачку «ВИПов» под сень сиреневого куста.

Обернувшись, я уперся взглядом в глаза иерея и взял инициативу в свои руки:

– Мне сколькими пальцами подданые Его Императорского Величества крестятся без разницы, батюшка. Против бесов не хуже вас стояли. В английских молитвах благодати нет совсем, а у нас, православных, – нажал голосом. – Аккурат наступающим темным силам по сусалам надавать.

Сглотнув, иерей нервно спросил:

– Далеко ли силы темные?

– Кольцо сжимается, – хмуро ответил я. – Там, – указал на Запад. – Не добрые католики ныне, а россыпь национальных, утративших благодать церквей при полном попустительстве Папы Римского. Там, – указал на Восток. – Через океан от нас, вообще ужас: протестантизм. Господь всех рабов своих любит, а у американцев получается не так – по их утратившему благодать учению Господь любит только богатых, мол, состояние подтверждает богоизбранность. И как это назвать?

– Гордыня! – перекрестился иерей. – Грех смертный!

– Во-о-от! – с удовлетворенной рожей покивал я. – Азиаты, батюшка, промеж таких «христиан», прости-господи, не язычники безбожные, а овечки сирые. Мы их постепенно в истинную веру обратим и на службу нашей Империи поставим, с тьмой бороться. Но сначала нам промеж себя замириться надо – хотя бы православным. Не видишь тьмы разве? Спиритисты, курильщики опиума, лиходеи – снизу доверху тьма в общество наше проникла, изнутри грызет. Идем, остального тебе знать не надобно – с Синодом буду разговаривать, спрашивать, почему Русская Православная церковь не может с колдунами, ясновидящими и прочими сатанистами разобраться. Неужто от двуперстых опасность видят, а от тех, кто в грязном подвале кишки добрым христианам выпускает на потеху Дьяволу – нет?

Иерей осознал масштаб проблемы, пожевал губами и решил не нарываться на цесаревича, у которого и так много вопросов к Священному Синоду. Не исключаю, что он и сам со мной согласен – наступление тьмы же очевидно! – но вынужден соблюдать цеховую солидарность, что вылилось в робкое:

– Ваша молитва от беса спасла, Ваше Императорское Высочество, не двуперстых.

– Тебя там не было, батюшка, – ласково улыбнулся я ему. – А когда кто-то говорит то, о чем не знает, он или лгун, или либерал. Кто ты, батюшка?

Не выдержав груза обвинений, иерей с причитаниями и заверениями в лояльности плюхнулся на колени и принялся целовать мои сапоги.

– Встань, батюшка, – аккуратно поднял я его за локоть и лично отряхнул со щеки подсохшую землицу, не побоявшись испачкать руку. – Да благослови – трудно нам будет.

– Ступай с Богом, цесаревич! – явив слезы умиления на бородатом лице, перекрестил меня поп.

Когда мы вернулись к народу, я с удовольствием отметил сложные лица. Сцену видели все, и о теме, которую хотел обсудить иерей, догадались тоже все – а где здесь сложность? – и потом понаблюдали короткий разговор, после которого поп пережил глубочайшее раскаяние, а потом обрел благодать (возможно с моей помощью – я же его за руку поднимал) и благословил меня. Это ли не повод задуматься о том, так ли уж важна борьба со старообрядчеством?

Понятие «репутации» в мои времена видоизменилось – высокая плотность информационного пространства, обилие любителей оправдывать любое скотство – нередко этим уникумам даже не платил никто! – и динамика жизни позволяла похоронившим репутацию людям и дальше заниматься мутными делишками – их косяки банально смывали свежие инфоповоды, но здесь «репутация» значит очень много. В моем случае репутация – чуть ли не главный актив. Я благодарен Высшим силам за тот подвал – благодаря ему я в глазах верующих обрел статус бывалого экзорциста, а мои «опровержения» журналистских и народных слухов придали событию достоверности. На горизонте маячит территориальное приобретение, а японский Император своей волей – в газетах писали – масштабировал часовню памяти Никки в полноценный храм. Это его регенерация впечатлила. И это – язычники, для которых православие признавать болезненно: оно же ставит под вопрос «божественность» Муцухито. Чего уж про наших говорить, 99% которых в вере крепки, просто попов не любят.

Погрузившись в коляску – в карете жители Владивостока меня не увидят – мы отправились в дом губернатора, где нас дожидаются местные и съехавшиеся из других поселений промышленники.

«Промышленники» в эти времена – это не только владельцы заводов, фабрик и мануфактур. «Промышленник» – тот, кто «промышляет». Добыча ресурсов, пушнины, рыболовство – это все «промышленники». Потом с терминологией разберусь, из Петербурга и с папиной помощью, а пока меня интересуют те, кто «промышляет» золотодобычей и прочим.

В зале для приемов было не протолкнуться – сидеть не довелось никому, потому что мебель, исключая приготовленное для меня кресло, вынесли, чтобы побольше народу влезло. У противоположной входу стены, помимо кресла, нашлась крупномасштабная карта Области, и я понял, что способен закрыть по памяти немало «белых пятен». Но лучше сформирую и отправлю туда экспедиции – не один я работать должен.

– Здравия вам, братцы, – мощно ворвался я в помещение и через сформированный поклонившимися людьми коридор прошел к карте. – Времени мало, поэтому буду краток. Во-первых, от лица Империи выражаю вам благодарность за вклад в развитие этих некогда диких мест.

Промышленники ответили не хуже вымуштрованных солдат:

– Рады стараться, Ваше Им-пе-ра-тор-ско-е Вы-со-чес-тво!

Нельзя меня сокращать для облегчения хорового скандирования.

– Во-вторых, Империя в эти края пришла навсегда. Транссиб тому лучшее подтверждение. Но покуда он не готов, нам придется обойтись морскими перевозками и своими силами.

Мужики приуныли – я как бы попросил их открыть мошну поглубже. Да не боитесь!

– Край нам достался богатейший, – продолжил я. – Главное – научиться пользоваться им в полной мере. Прошу поднять руки тех, кто занимается или занимался добычей золота.

Руки подняла примерна пятая часть собравшихся.

– К вам обращаюсь, братцы, – окинул я их взглядом и подошел к карте. – Мы со служивыми завтра на границу отбываем, Манчжурию присоединять. Сколько времени это займет, никому неведомо – китайцы торговаться любят, но для определенности поставлю вам срок в пять дней. За эти пять дней вы, уважаемые золотодобытчики, должны будете разработать для представления мне план по организации экспедиций и добыче золота вот здесь, – я нарочито-неточно обвел пальцем большие круги в будущей Магаданской области и Хабаровском крае – там, где или «белые пятна», или леса нехоженые. – Края суровые, поэтому особое внимание уделить требуется теплым жилищам, обеспечению одеждой и нормальной кормежке – я не хочу разменивать золото на жизни подданных, которые за год работы на приисках вернутся больными калеками. И да, братцы – золота в этих краях хватит на всех, поэтому не стесняйтесь организовываться в компании на паях. Золото – это основа могущества государства. За золотом, братцы, пригляд будем держать строгий, и, если что, пеняйте только на себя – Империя знает о том, как именно ее золото вывозят лихие люди. В осетра прячут, например.

Мужики гоготнули – тоже умных повидали.

– Я знаю, что ворья да контрабандистов в этом зале сейчас нет, – сделал я им приятно. – Поэтому прошу бескорыстно помочь Империи навести порядок в добыче и перевозке золота. Задача проста – в дополнение к планам добычи составить опись со всеми известными вам способами контрабанды золота. К ним приложить предполагаемые методы борьбы. Сами вы подобной мерзостью, понятное дело, не занимались, но могли что-то слышать, без имен и названий поселений.

Мужики покивали – слышали, но сами ни-ни! Мне наработки наших хитрожопых добытчиков нужны не столько для борьбы с контрабандой – ее целиком на нынешнем технологическом уровне не задавишь, потому что страна вон какая, и на каждом метре кристально честного таможенника не поставишь – а отдать японцам, чтобы американцы как можно дольше не понимали, что именно вывозят с Аляски.

Таможня это вообще жуть – еще у Гоголя Чичиков на нее работать пошел, с хитрым планом: корчить из себя образцового служаку, чтобы потом, после череды повышений, брать взятки по-крупному. Изменилось ли с тех пор что-нибудь? Ой сомневаюсь!

– Далее предлагаю разобраться с производствами, – сложив руки за спиной, я отвернулся от карты. – Из Манчжурии я вернусь с китайской контрибуцией. Финансовая ее компонента ляжет в основу Дальневосточного Промышленного банка, нужного для выдачи займов под символический процент членам Общества Промышленного Развития Дальнего Востока. Таковое общество вам нужно за время моего отсутствия должным образом организовать. Я, с вашего позволения, стану его почетным членом и поспособствую тому, чтобы нам не чинили препон – в развитии этих мест Его Императорское Величество видит великую значимость.

Мужики просветлели лицами – государство не только привычно обирать собралось, но и помогать. Да как помогать – давать денег и Высочайшую «крышу», так-то чего мануфактуры не строить?

– На этом, братцы, мы первую нашу встречу заканчиваем. Думайте, прикидывайте перспективы, соразмеряйте свои силы, и Империя отплатит вам добром за добро.

Визит цесаревича в любом случае разворошил бы Владивосток, но такой программы никто не ожидал. Когда дикой кометой пронесшийся по городу Георгий уже погрузился в заслуженный сон, видя в нем Промышленное, Торговое, Аграрное и Просветительское общества – не ограничиваться же только промышленностью и банком! – в доме старовера-миллионщика Афонина собрались единоверцы. Классовые различия были временно забыты, и здесь нашлось место не только дворянам с промышленниками, но и купцам. Собравшиеся пребывали в прострации, и только потрескивание керосинок, тиканье ходиков да тихий голос Кирила нарушали тишину.

Здесь собралась вся старообрядческая элита Области с примкнувшими к ним посланцами староверских общин со всей Империи и даже из обеих Америк. Особых надежд никто из приехавших во Владивосток и отложивших все дела не питал: просто привыкли держать нос по ветру и быть в курсе – информация же тоже товар, и нередко гораздо более ценный, чем банальная древесина или даже высокотехнологичный промышленный продукт «подшипник».

Центром внимания уважаемых господ стал вчерашний матрос и сын разорившегося купца Кирил. В другой ситуации, даже не смотря на общие духовные убеждения, с ним бы и разговаривать бы толком не стали, но теперь он ни много не мало, а личный торговый представитель цесаревича, чему каждый из присутствующих стыдливо – потому что грех смертный – завидовали. Торговый представитель рассказывал долго, и по мере рассказа прострация только усиливалась.

Старообрядцы от царской власти натерпелись изрядно, и пиетета к Романовым через это испытывали меньше других подданных. Настолько «меньше», что даже среди вот этой полусотни гостей миллионщика Афонина при желании можно было отыскать любителей подкинуть деньжат народовольцам и прочим диссидентам. Череда событий, подкрепленная рассказом Кирила «из первых уст», заставила их глубоко задуматься в правильности такого подхода, но многовековое недоверие быстро не лечится – именно об этом и решил высказаться купец первой гильдии Гущин:

– Головы терять нельзя. Сколько мы сладких речей наслушались, а воз и ныне там. То, что Наследник три города нам с царского плеча кинуть решил, еще вилами по воде писано. Бумаги – нет, а коли она будет, так Царь и отменить может.

– Думаешь, врать Его Высочество будет? – нахмурился на него Кирил.

В другой ситуации Гущин бы отмахнулся от него, аки от навозной мухи, но теперь нужно было проявить разумную осторожность, поэтому купец погладил благообразную, кудрявую русую бороду и сдал назад:

– Отчего же «врет»? Молод Его Императорское Высочество. Ноша Наследника тяжела, и перешла к нему нежданно-негаданно. Ты, Кирю… – замаскировав невольную оговорку «кхеком», Гущин исправился. – Ты, Кирил, волчонком на меня не гляди. Понимаю – такую кашу наш цесаревич заварил, и вся толковая. Значит – голова у него светлая. Да только оттуда, – он ткнул пальцем в выходящее на Запад окно. – Из столицы, могут и одернуть, за то, что влез туда, куда не велено. Его-то одернут, а нам – прилетит.

– Построим на радостях храм, а его потом Никониановым отдадут, – усилил промышленник Митькин, владелец двух десятков артелей по добыче пушнины.

– Не таков Георгий Александрович, чтобы супротив царской воли переть, – насупился Кирил. – Каждый день телеграмм во-о-от такую кипу из Петербурга разбирает. Обратно такую ж кипу шлет. На столе у него видал, от Его Величества, так и написано: «план твой одобряю».

– Банк обещает, да только деньги-то в рост давать собрался, – заметил заводчик Сизов.

– А тебе просто так денег давать должны? – поднял на него бровь хозяин сапожной мануфактуры Баулин. – Это нам грешно, а Его Высочеству – нет. И процент символический.

– «Символический» – это какой? – ехидно спросил купец Захаров. – Ежели, к примеру, процент символизирует наше желание поделиться капиталами с дармоедами, так его и в три сотни можно нарисовать.

– Под три сотни брать дураков нема, – фыркнул Кирил. – Георгий Александрович при мне говорил – «только плохая власть невыполнимые приказы отдает». И он же в обчества Промышленное да другие сам вступает, а банкира выписал вообще американца, и не директором, а чтобы пригляд за начальниками держал – понимает, что нас за веру нашу душить будут, ссуды не давать.

– А главой-то кто будет? – прояснил важное хозяин дома.

– То мне неведомо, – развел руками Кирил. – Я не в свое дело не лезу – ежели Его Высочество нужным посчитает, сам скажет. Ну а нет, – пожал плечами. – Не моего купеческого ума дело.

Захаров и другие купцы поморщились – ударив по себе, Кирил отвесил оплеуху им. И заслуженную – чувство ранга в Империи впитывается с молоком матери, и до больших дел и состояний без него физически не добраться. Прав молодой – купцам в политических делах делать нечего.

– А пошлина? – первым пришел в себя купец Гущин. – Обчество торговое обещает, а про пошлины – ни слова!

– Харя не треснет, без пошлины товар таскать? – выместил стресс на коллеге купец Захаров. – Пошлина – она в казну платится. С Китая и так навар ох жирный, – блеснул глазками. – А мы теперь здесь, – топнул ногой. – На этом краю страны, будем главные – никонианцев быстро плечами растолкаем, да начнем туда товар гнать, – кивнул на Запад. – А пошлина… Так таможенники тоже истинной веры бывают, – ухмыльнулся.

Старообрядцы оживились – своя таможня это же такие перспективы! Даже если пошлину платить исправно (а этого никто в здравом уме делать не станет), получится гигантская экономия на взятках – это же свои, со своими договориться легче.

– Больно гладко получается, – подпустил скепсиса «мясной магнат» Гордяков. – Разве когда-то так было? Опять обманут, капиталы сдоят да выбросят.

Накал страстей достиг апогея, дисциплина временно утратила свое значение, и староверы, разделившись на два лагеря, принялись поливать друг друга грязью, обвиняя в недоверии центральной власти, лелеянье старых обид, припоминали друг дружке старые грешки, и закончилось все классикой – уважаемые, набожные, нажившие состояния господа увлеченно тягали друг дружку за бороды и отвешивали звучные тумаки.

– Ну-ка охолонули!!! – взревел хозяин дома, когда ущерб его гостиной перевалил за три тысячи рублей.

Они дерутся, а он – плати!

Староверы осознали, что увлеклись, быстренько помирились, коллективно помолились, и благополучно пересидевший кипиш в углу Кирил продолжил:

– Нельзя о покойных так, – перекрестился. – Грешно, да только Николай Александрович, царствие ему небесное, – в этот раз перекрестились все. – Лямку Великокняжескую с ленцой тянул, выпивал да опиум через день курил.

Старообрядцы поежились и перекрестились – в их глазах Николай после услышанного моментально превратился в образец порочности.

– А этот, еще до того как наследником стал, аки пчела жужжал, – отвесил Кирил комплимент покровителю. – С солнышком поднимался, с луной ложился. Покойный, царствие ему небесное, пока проснется, пока к завтраку лениво выберется, этот уже все бумаги разобрать успеет да у генералов военному делу поучиться. Ничего просто так не делает – мне вон говорил, купи, Кирюша, провианту, якобы подарки народу от Николая Александровича будут. А потом раз – и это уже не подарки с гостинцами, а обоз – войска кормить. А в Японии развернулся эвона как!.. Но это я вам уже рассказывал. – просветлев от пришедшей в голову идеи, Кирил поделился ею с остальными. – Его Высочество всем говорит, что ежели вопросы и недопонимание имеются, надо их ему сразу и вываливать! Завтра с самого утречка к нему и пойдем!

Глава 4

Пробуждение было неожиданным – мутный со сна взгляд нащупал крадущуюся ко мне фигуру Андреича. Это нормально – камердинер идет меня будить, но не нормальны звуки за окном.

– Че там? – спросил я.

– Двуперстых купец ваш привел, – поджал губы Андреич. – Вопросы, говорит, к вам имеют.

Зевнув, я махнул рукой, и слуги принялись приводить меня в порядок под бубнеж камердинера на тему «совсем нюх растеряли, не то что в старые добрые времена».

– Вопросы – это хорошо, – принялся я за его воспитание. – Ежели пришли, значит думали, промеж себя совещались, ругались, оценивали перспективы. А самое главное – хотят служить Империи ко всеобщей пользе, иначе не пришли бы.

Гарантий хотят, и я их понимаю – больно сладко поет цесаревич, на грани волшебной сказки. Разве так бывает?

Шум, надо признать, был очень приличным: большую его часть составляла хоровая молитва. Не камнями в меня кидаться пришли, а нормально поговорить, и, скорее всего, решение им далось непросто – сейчас как выйду, как велю казакам нагайками всех разогнать, а «зачинщиков» – в острог.

Был у Ивана Грозного Челобитный приказ – тамошние дьяки принимали «челобитные» напрямую у народа и нередко несли их собственно царю. Традиция сохранялась вплоть до XVII века, а потом пришли реформы, и такой хороший механизм обратной связи закончился. Понимаю, что «челобитные» писали разные, в том числе ложные и направленные на борьбу с личными врагами, но я себе такую штуку сделаю – три-четыре правильно отработанные «челобитные» в месяц сильно помогут утолить жажду народа в справедливости. Ну и переименовать надо будет – как-то для XX века несолидно звучит.

Одевание закончилось, я вышел в коридор и нашел там губернатора:

– Доброе утро, Георгий Александрович, – отвесил он поклон.

– Доброе утро, Николай Иванович, – кивнул я. – Народ по мою душу пришел, но мне было бы приятно чувствовать рядом надежное плечо.

Губернатор обрадовался, и на крылечко мы вышли вместе. Ух, толпа! Ну как «толпа» – человек сто, все на коленях стоят, молятся. Прохладно, а среди «ходоков» много пожилых. У вас же ревматизм, дяденьки, ну зачем остатки здоровья гробить?

– Георгий Александрович, – поднял на меня взгляд Кирил. – Привел вот, – смущенно отвел глаза.

– Правильно сделал, – одобрил я. – Доброе утро, братцы!

Староверы перестали читать молитву, подняли на меня лица и ответили нестройным, но старательным:

– Доброе утро, Ваше Им-пе-ра-тор-ско-е Вы-со-че-ство!

– Встаньте, – попросил я.

Встали.

– Много вас, – выкатил я очевидное. – Со всеми бы поговорил, да время поджимает. Выберите четверых, особо доверенных да уважаемых. Приглашаю их на завтрак, а вы, братцы, на холодке не стойте – расходитесь, чай дела простаивают, грешно это.

И, оставив староверов выбирать делегацию, мы с губернатором вернулись в дом.

– Пятеро персон разделят с нами завтрак, – велел Николай Иванович слугам добавить приборов и еды.

Пока шла подготовка, я успел пошевелить усами на свежую (больше недели назад отправлена то бишь) телеграмму от Агустейшего папеньки:

«Брак с Маргаритой Прусской не соответствует интересам нашего государства. Я понимаю, что ты молод и влюблен, но прошу тебя не поддаваться страсти и не совершать необдуманных поступков. Мы с твоей любезной матушкой считаем, что более достойной партией для тебя станет принцесса Елена Орлеанская. Высылаем тебе несколько ее фото – разве она не красавица?».

Фотографии телеграммой не пошлешь, значит догонят меня попозже. Да мне и не надо – фотки Елены я в прошлой жизни видел, там прической и легкой «штукатуркой» делу не поможешь – форма лица еще более специфическая, чем у Маргариты. Но внешность – это самая никчемная из причин не брать в жены частное лицо из Республики Франция. Потом какое-нибудь нытье о большой и светлой любви сочиню и отправлю, а пока идем в столовую.

По идее ранний завтрак должен быть легким – считай, чай с бутербродом. Потом, часов в 11–12, положено завтракать второй раз, уже плотно – так, чтобы хватило до обеда, но сегодня у нас день длинный и необычный, поэтому на столе нашлись остатки вчерашнего рыбного пирога – ничего плохого в этом нет, не выбрасывать же недоеденную половину – щи да пшенная каша со свежими котлетами. Пить в шесть с половиною часов утра не решились, но при желании графинчик водки организуют быстро.

Помолившись, пожевали чем губернаторский повар послал и познакомились: помимо Кирила, в гости пришли миллионщик Афонин – его я еще в первый день видел, на приеме в этом же доме – купец Первой гильдии Гущин, промышленник Митькин и заводчик Сизов. Продолжая завтракать, поговорили о погоде, о прелестях природы и Владивостока, и, когда тарелки опустели, под чаек перешли к делу:

– Дозволено ли мне спросить Ваше Императорское Высочество о директоре Дальневосточного Промышленного банка? – поинтересовался Афонин.

– Секрета нет, – кивнул я. – Должность согласился занять граф Владимир Сергеевич Татищев из уездного города Минска. Он уже в пути, но путь этот долог. С ним прибудут будущие члены правления – один достойный финансист вашего обряда, другой финансист – никонианского обряда, американец по фамилии Кларк – у этого джентльмена блестящий послужной список – и мой доверенный человек, который будет присматривать за тем, чтобы банк в своих решениях руководствовался исключительно пользой для Империи. Тех же принципов будут придерживаться и другие перечисленные мною люди.

Староверы приуныли – правление Банка «из пришлых» не дает возможности заранее окучить ценные кадры подарками и добрыми словами, а пестрый состав и разница в вероисповедании – американец так вообще только в доллар верит! – помешают заниматься самодеятельностью и сговорами, потому что все будут присматривать за всеми и стучать друг на друга честному человеку графу Татищеву.

Следующий беспокоящий добрых старообрядцев Дальнего Востока вопрос задал купец Гущин:

– Дозволено ли мне попросить Ваше Императорское Высочество прояснить, что вы имели ввиду под «символическим процентом»?

– Совсем без процента денег ссужать экономически вредно, – важно заявил я. – Это ведет к накоплению необеспеченной денежной массы и росту инфляции. Экономический цикл прост – если банки дают ссуды под процент ниже установленного рынком, банк терпит убытки. Нам с вами попроще, чем другим – банк будет распоряжаться деньгами, полученными от китайцев, то есть к государственной казне отношения вроде как не имеет. Однако, завалив Дальний Восток дешевыми кредитами, мы неизбежно получим рост цен на всё – банально потому, что чем больше денег, тем меньше они стоят. На долгой дистанции такое положение дел неизбежно приведет к так называемому «экономическому пузырю». Пузыри имеют свойство лопаться – когда «лопнет» образованный нами, Дальний Восток погрузится в экономический кризис. Забороть его мы сможем, но это потребует значительных затрат уже из государственной казны. Я понимаю, что вам до государственной казны дела нет, и это не потому что вы только ради своего кармана трудитесь, а потому что это нормальное положение вещей – у вас свои задачи, у государства – свои. Однако я, братцы, вопросом целостности государственной казны озабочен очень крепко, ибо Империю унаследовать хочу процветающую, с мощной экономикой. Для государственной казны задач очень много: она содержит армию, оплачивает строительство дорог и больших, важных для всех сооружений навроде дамб или гигантских заводов. Только когда государство занимается большими делами, делегируя дела пусть и очень важные, но поменьше толковым подданным, Империя процветает. В общем – «символический процент» я определил как полтора процента годовых, и торг здесь не уместен.

Мужики загрузились – экономическая теория в эти времена не настолько развита, как в мои, так что тезисы собеседников немного оглушили – смогли вычленить важное, просветлели – потому что в других банках процент выше больше чем в два раза, и это еще повезти должно – и купец Гущин заверил:

– И в мыслях торговаться не было, Ваше Императорское Высочество. Мы же со всем пониманием – у Его Императорского Величества, дай ему Господь долгих лет жизни, – перекрестились. – Забот много, и видит он несоизмеримо больше нас, людей торговых.

На этом гости решили, что с банком им все понятно, и Афонин озвучил гораздо более ценную для него и его единоверцев проблему:

– Мы площадку под храм присмотрели…

Вежливая пауза позволила мне покивать:

– Дело богоугодное. Николай Иванович указ о свободе исповедания православия старого толка в рамках города Владивостока и тридцати верст окрест вчерашним вечером подписал, через пару часов всем объявят. Прошение о выделении земли под храм можете подать в общепринятом порядке.

Привычно, но от этого не менее неожиданно, мужики рухнули на колени. Регулярно наблюдаю такие сцены, но все равно чудно́ – только что сидели, культурно завтракали, и раз – за столом только мы с губернатором и остались.

Карета несла нас к границе. В эти времена она там же, где и в мои – совсем рядом с Владивостоком. Очень приятно это дело исправить на самом деле – часть я готов потом, когда Китай поднимется – а он неизбежно поднимется, сколько не дави – уступить за починку дипломатических и прочих отношений, но граница от родного города отодвинется навсегда, а еще навсегда останутся территории, по которым в будущем пройдет железная дорога. Прирезал землицы – уже, считай, свое «попадание» окупил. Теперь осталось освоить, привести к общему Имперскому знаменателю и удержать.

За окном, с безоблачного неба светило подбирающееся к полудню солнце. Пыльный воздух был наполнен конским ржанием, скрипел колесами телег, доносил обрывки разносящихся над обозом команд. Не так уж нас и много – сотня наших (остальные уже на месте или недалеко от него) и японская тысяча, вызвавшая у наших офицеров задумчивое покачивание усами, потому что вымуштрованы на совесть. Вооружение ничего так – магазинная винтовка «Мурата» тип 22 – самая «свежая», и десяток 75-ти миллиметровых орудий от херра Круппа.

С боевыми японцами прибыли японские инженерные и тыловые войска, и неожиданный, но вполне логичный японский принц Арисугава. Ну а как ему дома сидеть? Тут же так интересно, тут есть я – со мной говорить очень полезно – а еще лишней воинской славы не бывает. Японцы чисто номинальное участие в операции внутренней пропагандой раздуют до эпичнейшей победы над ненавистными китайцами, а самого принца будут носить на руках много лет. Я не против – русско-японские отношения нужно выстраивать и крепить десятилетиями, так что пусть пообщается с нашими «ВИПами».

Во время поездки от порта, где мы гостеприимно – хлебом-солью – встретили японских партнеров, я успел обменяться с Арисугавой новостями.

– С нами прибыли заказанные вами открытки, Романов-доно, – порадовал он новостью. – В знак нашей дружбы, я позволил себе добавить к ним некоторое количество копий наших произведений искусства и портреты прославленных воинов в традиционных доспехах.

– Это щедрый подарок, Арисугава-доно, и я с радостью его приму – копии и портреты займут достойное место в будущем музее.

– Его Императорское Величество высоко ценит сотрудничество между нашими государствами, поэтому распорядился готовить больше знающих русский язык специалистов, – похвастался принц. – Кроме того, Его Императорское Величество счел вашу идею об открытии японского музея блестящей, поэтому распорядился обустроить музей русской истории и культуры в Токио.

– Его Императорское Величество, в свою очередь, высоко оценил перспективы сотрудничества между нашими государствами. В следующем апреле здесь, во Владивостоке, начнется строительство Восточного института, в работе которого приоритет будет отдан изучению японского языка и вашей культуры, – с удовольствием похвастался я в ответ.

С тех пор, как мы покинули Владивосток, дорогой узкоглазый друг едет не в моей карете – со своими, чтобы обсудить важные вопросы. Что ж, он, в отличие от меня, в военном деле сечет, поэтому с нашей стороны им был выделен непосредственный командующий объединенной группировкой – военный губернатор Николай Михайлович Чичагов. Переводчики у японцев свои, я от себя добавил Андрея – с собой в столицу заберу, пусть китайский учит, потому что японский я знаю сам, а кадр толковый, честный, пригодится.

Власть административную представляет вице-губернатор Яков Павлович Омельянович-Павлеко, он же составляет мне компанию вместе с князьями Барятинским и Ухтомским – Оболенский будет ждать нас на месте, ибо «как в городе усидеть, Георгий Александрович? Отпустите на границу!».

– Каждый человек на своем месте быть должон, – сложив руки на солидном брюшке, вещал вице-губернатор.

Военный мундир на этом медлительном, грузном, склонном к долгим размышлениям, по виду совершенно штатском чиновнике смотрелся чужеродно, но, как ни странно, военный опыт у вице-губернатора имеется. Медлительность и «разумизм», конечно, несколько тормозят делопроизводство и удлиняют совещания, но они же позволяют ему избегать ошибок и дурных решений. Мне компания Якова Павловича приятна, потому что позволяет ознакомиться с актуальными времени консервативными взглядами.

– Крестьянин – хлеб взращивать, – развил Яков Павлович мысль. – Сапожник – обувку тачать, купец – торг вести.

Тоже своего рода конфуцианство.

– Ежели каждый крестьянин в купцы али, положим, разночинцы метить будет, – он вальяжно почесал бритый подбородок между мощными бакенбардами. – Так он же, собака, хлеба не вырастит!

Столько крестьян стране не надо – нужны агрохолдинги, по этим временам – латифундии, помноженные на нормальную логистику и индустриальную экономику. Потихоньку сделаем.

– Я с вами согласен, Яков Павлович, – соврал я. – Порядок завсегда нужен.

Спорить с ним бесполезно – сразу замолкает и вежливо улыбается, чтобы не расстраивать цесаревича. В таком виде он для меня бесполезен, так что пусть лучше вещает.

– Без порядка все поглотит анархия! – важно выпучив глаза, выдал он зловещее предсказание. – Ежели порядку не будет, мы до того докатимся, что люди на руках ходить станут, да на французский манер лягушками да улитками питаться!

Мы с князьями хохотнули, и прекрасно считавший мою стратегию поведения – «тянуть прикол с пожилого чиновника» – Барятинский поделился международным секретом:

– У них, говорят, содомия в большом почете.

Грохнули, Яков Павлович перекрестился:

– Демократия ведет к утрате порядка. Что это за государство, когда правят временщики? Ему-то какое до страны дело? Он же временный, а спросу с него нет – наворовал да шасть в отставку! Это порядок разве?

С такой точки зрения звучит очень даже правдоподобно – насмотрелся, как вместо национальных интересов святые западные демократы начинают отстаивать какие-то эфемерные «ценности».

– А ежели хозяин есть, – Яков Павлович вытянул перед собой сжатый кулак. – Вот тогда и порядок имеется – Императору деваться некуда, он и вверенная ему Господом нашим держава связаны неразрывно.

Николая II ведь предлагали отдать англичанам, но те почему-то решили не брать, значит и этот тезис вице-губернатора вполне верен: кому царь без царства нужен?

– Песню за-певай! – раздалась за окном команда.

Ожил сопровождающий нас штабной оркестр – в эти времена музыкантов на поле боя уже не пускают, нет смысла – и дальнейшая беседа сделалась невозможной. Высунув голову в окно, сквозь танцующую в воздухе пыль, я с огромным удовольствием покрутил головой, любуясь поющими солдатами и офицерами. С таким боевым духом не то что на Манчжурию, с ним и на Царьград идти одно удовольствие!

Глава 5

Прохладный вечерний ветерок доносил запахи костров, поспевающего ужина, пасущихся за пределами полевого лагеря лошадей и – едва ощутимо – проснувшейся природы. Обрывки разговоров вместе с дымами уносились в усыпанное яркими звездами небо. Не слепи многочисленные костры глаз, посмотрев налево, я мог бы увидеть Корею. Правее – собственно Манчжурия. Граница всего в двух километрах от нас – достаточно, чтобы нас не обстрелял кто-нибудь с той стороны. Перебдели, так-то нам ничего не угрожает – над границей второй день висит настоящий разведывательный воздушный шар, что плохо знакомого с армией меня поразило до глубины души. Когда Александр телеграфировал, что «пришлет воздухоплавателей», я решил, что прибудут гражданские энтузиасты. Нифига – прибывшие аэронавты являются служащими Учебного воздухоплавательного парка, подразделения Российской Императорской армии. Подчиняется Комиссии по воздухоплаванию, голубиной почте и сторожевым вышкам. Короче – связисты!

С шара сигналы передаются флажками – смотреть надлежит в недурного качества подзорную трубу. По ночам – спускают по веревке «якоря» корзину с донесением.

Тело Николая прибыло сюда с нами, и теперь потихоньку летит по воздуху в Иркутск. Вот так сохранить тело до Петербурга вполне реально – доберется гораздо быстрее. Александр, получается, в надежности актуального времени воздушного транспорта уверен.

Мне предлагали разместиться в домике пограничного поста – он тут совсем рядом – но я выбрал обыкновенную офицерскую палатку. Суворов с солдатами ночевал, значит и мне надо – вдруг от этого полководческий талант появляется? Перед нею поставили дощатый стол и дощатые стулья, на которых разместились мы с тремя князьями, японским принцем – позади последнего стоит переводчик-японец, чтобы мне не утруждаться – военным губернатором, тремя нашими офицерами и японским подполковником. Отдельного упоминания заслуживает начальник пограничного поста, коллежский асессор Ковалёв – он гражданский, потому что пограничники и таможня в эти времена подчинены одному и тому же ведомству. Это тоже придется исправить.

– Удачно перепела пролетели, – на правах старожила – третий день в лагере прожил! – заметил Оболенский, с хрустом оторвав ножку от запеченной в огне тушки.

Не здесь – с китайской стороны, где местные жители их набили и продали нам по цене пять копеек за пару. А чего им? Вызванный смертью Николая всплеск агрессии до сюда не добрался – хотя добрались слухи об этом – а торговать с пограничниками и время от времени наведывающимися сюда купцами местные привыкли. Я дополнительно велел отправить в Манчжурию гонцов, которые расскажут китайцам, что скоро будет нужно принять православие, выучить русский и быть готовыми отдать детей учиться в русские школы – последних пока не существует, но в будущем обязательно! Несогласным будет выплачена мелкая компенсация и дозволено покинуть обжитые места вместе с имуществом, но транспорт ищи сам.

Очень жалко людей на самом деле – они же реально ни в чем не виноваты, а я их в шею гоню. Но ведь выбор есть? Почему бы не жить как русский человек? Мы что, плохие? Ах, так?! Ну и скатертью дорога! Оставшимся освобождение от налогов на пять лет – включая будущих поселенцев, которые в дополнение получат пятьсот рублей «подъемных». Подданство Империи решивший остаться китаец получит через три года без нарушения законов. Нарушил – будь добр проследовать на ПМЖ в родной Китай, нам тут таких умных не надо. До этого за пределы Приморской губернии выезжать нельзя – на всякий случай.

Шпионов будет столько, что крути любого – не ошибешься, ну так и что? Секретных объектов здесь нет и не будет – иностранцев со всех сторон как грязи. Крепости, флот и армию прятать бесполезно – все равно узнают, это штуки заметные. Словом – пускай будут, потому что вреда принести неспособны физически.

– Удачно, – согласился военный губернатор, оторвав другую.

– Предприимчивый народ, – поделился наблюдением Ухтомский, отхлебнув компоту.

К сожалению для многих, я не стал закрывать глаза на нескольких попавшихся на глаза покачивающихся краснорожих «старожилов» и объявил сухой закон до конца кампании. Ругают поди служивые, но мы же не на курорте, а на учениях!

– А чего им? – пожал плечами Ковалёв. – Давно рядом живем, ко всему привыкли.

Караванов китайских штук десять к границе приехало, торговать, и к вечеру убыли порожняком. Завтра, надо полагать, вернутся с пополнением – много нас здесь собралось, больше пяти тысяч без учета япошек. «С жиру бесятся» – так охарактеризовал любителей закупиться ерундой военный губернатор, а я был доволен тем, что казенное питание налажено отменно: полевые кухни Империя освоила и без меня, а американские припасы позволяют выдавать пайки побольше или продуктовые наборы тем, кто кашеварит в кругу товарищей – так можно.

– Китайцам неведома честь, – с высоты своего расизма заметил Арисугава. – И они готовы продать кому угодно что угодно!

Я бы поспорил, но это будет, как говорила Екатерина II, «политически близоруко». Да и смысл? Японский принц в силу своего происхождения и воспитания просто неспособен принять отличную от собственной точки зрения, поэтому подхватываем:

– Слышал я об одном случае – один китаец повадился ходить к жене другого.

Господа придвинулись поближе, демонстрируя внимание.

– Тому надоело носить рога, и он решил застрелить китайского Казанову. Взяв ружье, принялся бегать за ним по деревне и стрелять, да все мимо. Кончились патроны, а Казанова ему и говорит: «Могу еще продать».

Адаптация анекдота вызвала залп жизнерадостного гогота, и эстафету подхватил князь Барятинский:

– С вашего позволения, господа, поделюсь превеселым анекдотцем!

Мы приготовились.

– Есть у меня один приятель, статский советник. Приятнейший, доложу я вам, человек – в делах прилежен, характером кроток, да своего не упустит. И была у него жена – тоже приятнейшая женщина, дама знатных кровей. Тридцать лет, казалось, душа в душу жили. И как-то зимним вечером приходит он ко мне. Пьян вусмерть, в сапогах на босу ногу да в одной шубе поверх исподнего. Отродясь, замечу, пьяным его никто не видывал.

– Ну? – вежливо поторопил рассказчика Ухтомский, успевший начать конспектировать в блокнот.

– К фельетонистам попадет – зашибу, – ласково пригрозил Барятинский.

Посмеялись, и он продолжил:

– Отпоил я его кофием, отогрел, и заговорил мой приятель. «Сплю» – говорит – «И что-то неладное чую. Открыл глаза и жену над собою увидел. Она руку вытянула, чую – на лицо что-то сыплется. И так страшно стало! Только и смог спросить – „Дорогая, что вы делаете?“». А она ему – «засолю тебя, чтобы не вонял, когда сдохнешь».

Представив эту жуть, мы содрогнулись.

– Вот так, господа, – приосанился довольный эффектом князь. – Оказалось – с самой свадьбы она его ненавидела, а никто и не догадывался. Пришлось разводиться.

Мы порадовались счастливому концу, и поюморить вызвался Арисугава:

– Французская женщина выйдет замуж за одного, и будет изменять ему с другим. Американская выйдет замуж за одного мужчину, разведется, и выйдет за второго. Русская женщина выйдет замуж за нелюбимого мужчину и будет всю жизнь скорбеть от этом. В Японии мужчины спросят старосту, кому жениться на женщине.

Пропущенная через переводчика шутка про суровую японскую дисциплину была не очень, но мы вежливо посмеялись, чтобы не обижать Арисугаву – уверен, ему тоже не все наши нравятся, но виду он не подает.

Утро выдалось прохладным, и горячий кофе пришелся очень кстати. Не замерз – просто влажно и ветер, которые заставляют ёжиться под мундиром. Сидя за столом перед своей палаткой в гордом одиночестве и отхлебывая из эмалированной кружки темную ароматную жижу, я просматривал прибывшие газеты и телеграммы. Новость дня – указ Александра о запрете опиумных салонов. Сам опиум на данный момент запретить нереально – его обильно выписывают больным, и до изобретения нормальных лекарств и обезболивающих с параллельным приучением общества к контролируемому обороту некоторых веществ мы просто выдавим опиум в подполье со всеми вытекающими: плохое качество вещества, всплеск преступности, множественные смерти от передоза, взяточничество и переполненные «барыгами» тюрьмы. Запрет салонов тоже ничего хорошего не принесет на самом деле – просто наркоманы начнут собираться на притонах, а не в специально отведенных местах. Но начало положено – Александр все-таки не робкий я, а давно сидящий на престоле самодержец, и грустные вопли разорившихся владельцев салонов ему до одного места.

Вторая новость была неожиданной, но логичной – из Владивостока вышел старообрядческий Крестный ход, взявший курс на Петербург. Хотят лично поблагодарить царя-батюшку за послабление в монополии РПЦ на оккультные услуги. Кипиша наведут знатно – каждый второй старообрядец страны хоть немножко, но рядом с ними пройдется. Те, кто могут сорваться в долгое путешествие, примкнут к Ходу насовсем, и в столицу они придут целой толпой.

К газете прилагалась записка от оставшегося в городе генерал-губернатора, в которой он поделился, что выдал «ходокам» сопроводительные бумаги с просьбой «посодействовать». Нормально.

Отложив газету, я в один глоток допил кофе и в ожидании новой порции пощурился на висящий над границей воздушный шар. Воздухоплаватель Коненко тет-а-тет рассказал, в какой ярости был Александр – по земле тело везти очень долго, по морю – страшно, потому что китайские или еще какие корабли могут потопить ценный груз. Что делать? И тут вспомнил он, что когда-то, пару лет назад, рассказывали ему про бензиновый двигатель изобретателя Костовича. Тогда некоторые воздухоплаватели-энтузиазмы предлагали построить дирижабли. Александра убедили, что проект «не взлетит», что ныне вылилось в снятие с должностей ряда чиновников средне-высокого ранга и приказ в кратчайшие сроки «родить» что-то хотя бы минимально похожее.

В режиме почти большевистского, особо ударного труда, удалось сплести большую и крепкую корзину, собрать из нескольких шаров один большой и присобачить к нему американский бензиновый двигатель с пропеллером – получившийся пепелац от нормального дирижабля бесконечно далек, но перевезти тело цесаревича способен, если, конечно, встречный ветер не слишком сильный. Что ж, с одной стороны очень хорошо, что «папа» и сам осознал важность развития воздушного транспорта, но с другой – я планировал заняться этим сам, озаботившись должным уровнем секретности. Ладно, времена сейчас медленные, народ вдумчивый, и, пока механизмы Империи возьмутся за авиастроение всерьез, я трижды успею вернуться в Петербург.

Движением брови поблагодарив ординарца Ваську за добавку, я взялся за телеграммы. Важная, как всегда, одна – от царя. В ней содержались конкретные указания по торгу с Китаем – спохватился-таки царь-батюшка, что я могу и дров на этом этапе наломать. Или просто показал, какое ко мне питает доверие, а теперь мягко загоняет в рамки? Я не против – до него далеко, поэтому рамки в немалой степени «резиновые».

Финальная часть телеграммы содержала новость, которая, полагаю, должна была меня расстроить, но на деле обрадовала:

«На семейном совете решили придать тело Никки земле, как только его доставят в столицу. Прости, мы не можем ждать твоего возвращения – матушка настаивает на том, чтобы гроб был открыт до последнего момента. Я рад, что ты телеграфировал о готовности продолжить поездку по стране согласно плану. Ее важность слишком велика для Империи. Прошу, не вини нас».

И в мыслях винить не было! Чем позже я вернусь в Петербург, тем лучше: успею наработать репутацию, познакомлюсь с уездной верхушкой, поговорю с народом. Что мне делать в столице? Рассказывать, как безбожно воруют Великие князья? А так у меня есть возможность прокатиться по стране оживляющей волной, вернувшись с такой репутацией и таким влиянием, что Александр с меня пылинки сдувать будет – он же чувствует, что болен, а значит будет рад, что его любимую Россию унаследует достойный этого сын.

– Зови китайца, – отдав почту ординарцу, велел я.

Козырнув, он, на ходу упаковывая бумаги в портфель, отправился на организованное казаками и гвардейцами КПП в двухстах метрах он наших палаток – князья-соотечественники и вице-губернатор разместились рядом со мной, Оболенскому ради этого пришлось переезжать со старого места. Спят, лежебоки, ну и пускай – рано или поздно под меня подстроятся.

Китаец прибыл пару часов назад, я тогда еще сладко спал. Нельзя же целому цесаревичу сразу принимать завоеванного простолюдина! В поле зрения он появился в компании пары казаков и коллежского асессора Ковалёва – он будет переводчиком. Визави – не посол, а авторитетный лысый дед с длинной седой бородой. Одет в серое длинное платье – не знаю как называется – с черной бараньей жилеткой поверх нее. На ногах – нормальные сапоги нашего производства, в них много китайцев ходит. По профессии пожилой Куан Су купец, через его компанию проходит добрая треть торгового трафика городка Хуньчунь – специально укрепленного и усиленного войсками опорного пункта с населением тысяч в пять без учета войск, которые уже ушли на Юг. Чиновника посылать нельзя – пока не последует команды, они должны подчиняться Запретному городу. Лезть вперед посла – чудовищное нарушение, но Куан Су после аудиенции явно пойдет на ковер к чиновникам, и мне есть, что им предложить.

Ну а как иначе? Несколько десятков тысяч не знающего языка населения нужно интегрировать в тело Империи, а значит нужны китайцы-управленцы, которых мы научим работать по-нашему.

Остановившись шагах в пяти от меня, дед опустился на вытоптанную травку в глубоком поклоне, отразив лысиной рассветное солнышко:

– Долгих лет жизни великому владыке!

Я погрозил пальцем коллежскому асессору – расслабился после совместных посиделок, шутит. Смутившись, он перевел нормально:

– Старый торговец безмерно благодарен Вашему Императорскому Высочеству за аудиенцию.

– Вставай, уважаемый Куан Су, выпей со мной чаю, – пригласил я.

Кофе мне сегодня уже хватит.

Старик поднялся на ноги, поклонился еще раз – изобразив руками «кольцо», как это принято у китайцев – и со словами благодарности занял предложенное место. Индийская, черная бурда в кружке явно не вызвала у него энтузиазма, но он вежливо отхлебнул и поблагодарил.

Я с улыбкой кивнул:

– Говори, уважаемый Куан Су.

– Войска Ее Величества покинули Ханьчунь, – озвучил он. – Торговцы приносят тревожные слухи. Дозволено ли мне будет спросить Ваше Императорское Высочество, что нас ждет?

– Вы разминулись с нашими посланниками, уважаемый Куан Су? – поинтересовался я.

– Простите, Ваше Императорское Высочество, – виновато поклонился китаец. – Я и уважаемые люди, которые оказали мне огромное доверие, отправив сюда, многократно имели честь общаться с вашими посланниками. Их слова повторяли и наши торговцы. Однако люди порой могут исказить даже донесения Императора.

– Расскажи, что они передавали тебе, – велел я.

Китаец оживился и пересказал мне мои указы, приписав к ним пятьсот рублей «подъемных» для решивших остаться манчжуров, возможность для чиновников перейти на службу Империи в соразмерном чине и освобождение «местных» торговцев от пошлины на десять лет.

Как и положено – просит с во-о-т таким запасом.

– Хорошо, что вы пришли ко мне сами, уважаемый Куан Су, – улыбнулся я. – Иначе нас всех ждало бы прискорбное недопонимание. Посыльные все же исказили мои указы, но я не стану их за это винить – их путь был долог, а человеческая память несовершенна.

Куань Су с улыбкой покивал, очень довольный тем, что я не погнал его в шею за наглость, а не против поторговаться.

– Верны пункты о… – я перечислил. – Касательно остального уточню. Соразмерный чин для чиновников – это невозможно. Они не знают языка, не знают предстоящей им работы. Зачем они нам?

– Ваше Императорское Высочество, – поклонился визави. – Наши чиновники очень прилежны в работе и честны, многие из них знали русский язык еще до вашего появления, а ныне его учат все. Достойнейшие и честнейшие люди много лет состояли на государственной службе, они знают все об этих местах. Все мы не сомневаемся в вашей мудрости и дальновидности, Ваше Императорское Высочество. Прошу вас – дайте этим честным и высокообразованным людям возможность служить Великой Русской Империи.

«Честность» и «китайский чиновник» штуки несочитаемые, но посыл понятен, а если приставить русских напарников, воровать будут поменьше. Да и есть бонусы покруче возможности «пилить бюджет» – например, народное уважение и вытекающий их этого поток подарков. Подарок же не взятка, правильно?

– Это имеет смысл, – кивнул я. – Достойнейших мы, разумеется, примем на службу, но в малом чине – не выше кабинетского регистратора. Вам знакома наша Табель о рангах, уважаемый Куан Су?

– Знакома, Ваше Императорское Высочество. Кабинетский регистратор – совсем незначительный чин для чиновников среднего класса, – заметил Куан Су.

О верхушке, значит, речи не идет – уже свалили. А как иначе? Высокоуровневый китайский чиновник просто обязан иметь солидные капиталы и связи по всей стране. Как-нибудь да устроятся на остатках Империи Цин.

– Однако многие наши подданые идут к этому чину годами, – пожал я плечами. – Я понимаю, что ваши чиновники среднего ранга тоже таковыми не родились, но методы китайского управления применимы лишь к Китаю. И кабинетский регистратор – это для самых уважаемых людей, остальным придется довольствоваться меньшим или искать себя в другой работе. Однако, после получения подданства, никто не станет чинить препятствий повышению ваших чиновников. Кто знает – может у них получится взобраться на самый верх?

– Я передам им ваши слова, Ваше Императорское Высочество, – пообещал торговец.

Из палатки выбрался одетый в исподнее князь Барятинский. Сонно таращась на нас, он встал на травку босыми ногами и почесал волосатую грудь в прорехе рубахи, отодвинув мощный золотой крест. Надо заканчивать с дедом и переходить к другим делам.

– Далее, – привлек я внимание отвлекшегося на князя Куан Су. – Пошлина питает государственную казну, однако я понимаю, что сдвиг границы повлечет для вас и ваших коллег определенные неудобства. На один год я согласен уменьшить для вашей и еще трех торговых компаний пошлину в половину, уважаемый Куан Су. Но дальше вам придется работать на общих основаниях.

– Ваша щедрость воистину велика, Ваше Императорское Высочество, – с довольной рожей кивнул не ждавший и этого торгаш. – Но я не могу не заметить, что ускоренное получение подданства хотя бы отдельными представителями выделенных вами компаний стало бы самым желанным подарком для нас.

– Через год, – кивнул я. – Двадцать достойнейших. Дальше, – оборвал возможность торга. – Решившие остаться жители Манчжурии – наши будущие подданные. Как говорил Философ: «Управляйте народом с достоинством, и люди будут почтительны. Относитесь к народу по-доброму, и люди будут трудиться с усердием».

– Великолепные слова, Ваше Императорское Высочество, – одобрил китаец. – Могу ли я узнать имя философа, которому они принадлежат?

Так себе в Манчжурии с культурным образованием – оно и понятно, тут земледелие и животноводство, зачем им?

– Конфуций.

– Простите этого необразованного старика! – склонился он в виноватом поклоне.

Стыдно! Так, князь Барятинский оделся и движется к нам, мешать мне получать удовольствие от разговора, пора заканчивать:

– Каждая решившая остаться семья крестьян и скотоводов сохранит свое имущество и получит по тридцать рублей помощи. Это все, уважаемый Куан Су.

Поднявшись на ноги, китаец низко поклонился:

– Благодарю вас за уделенное время, Ваше Императорское Высочество! Я буду спешить изо всех сил, чтобы донести вашу мудрость до ваших будущих подданных.

Вроде недорого за обеспечение лояльности населения взял.

Глава 6

Не всякий стереотип основан на реальном положении вещей. Ярким примером стереотипа липового, рукотворного, является склонность русских к алкоголизму. Уважаемые партнеры долго и планомерно над ним работали, заставив поверить весь мир. В мои времена проверить это было очень легко, отыскав в интернете статистику по потреблению алкоголя на душу населения. Много где бухают несоизмеримо круче!

Существуют и другие стереотипы, во многом основанные на реальности. Исключений в любом обобщении можно отыскать достаточно, и красивый стереотип тоже складывается не без помощи из вне, но прибывший по торговым делам мистер Дэвис без сомнения под стереотип «делового американца» попадал идеально, а еще лично представлял половину торгово-оружейной компании «Дэвис и Мур», потому что русский цесаревич сделал большой заказ, и очень важно прибыть лично для оценки дальнейших торговых перспектив. Ну и расторговаться, воспользовавшись удачно образовавшимся скоплением военных!

Стоящая в степи небольшая портативная сцена с задником в виде красивым шрифтом выведенного названия компании и логотипа в виде перекрещенных револьверов на фоне пушечного ядра закрывала нам вид на редкий лесочек на горизонте. Сцену американец привез с собой, и теперь, стоя на ней, при помощи ассистентов и ассистенток – лабающий веселый мотив на пианино мужик в полосатой жилетке прилагается – устраивал нам с князьями и офицерским составом – полтысячи человек набралось – то, что в будущем назовут «презентацией».

Лихо закатанные до самых локтей торчащей из-под жилетки белой рубахи рукава обнажали волосатые, загорелые запястья. Средство для укладки волос блестело на безукоризненном проборе. Могучие усы перетекали в не менее мощные бакенбарды, а зычный бас с легкостью перекрывал легкомысленное пианино – бас прибывшего с американцем переводчика с этим справлялся не хуже:

– Следующий образец, господа и Ваше Императорское Высочество, – отвесил мне легкий комплимент. – Представляет собой новейшее изделие разработки Джеймса Браунинга, – принял из рук одетой в легкомысленное белое платьице и застревающие в грунте туфельки на высоком каблуке улыбчивой ассистентки-брюнетки блестящее лакированным деревом ружье. – Винчестер модели 1887 года. Ружье двенадцатого калибра – 18,4 мм – с хорошо зарекомендовавшим себя рычажным механизмом заряжания. В доставленной по заказу Его Императорского Высочества полутысяче «Винчестеров 1873» точно такой же!

Хитрый жук попользовал меня в рекламных целях, но покажите бумагу, по которой ему нельзя так делать!

Мне рычажные, скорострельные винтовки нужны для перевооружения охраны. Для армии они не подходят – патрон слабоват, но конвою самое то: на длинные дистанции ему стрелять не надо, а скорострельность позволит перестрелять побольше врагов. С армейской винтовкой заморачиваться не буду – смысла нет, скоро в войска начнет поступать «Мосинка», а я лучше займусь пулеметами и автоматами.

– Чарли, продемонстрируй, – передал коммерс ружьё ассистенту.

Фиг бы в будущем кто позволил Чарли спокойно зарядить патроны, подойти к краю сцены и пострелять в висящие на мешках с сеном мишени, продемонстрировав точность и скорострельность – мы не на траектории, конечно, за мешками безлюдная степь на многие километры, но Чарли же мог немного довернуть ствол?

– Настоящая огневая мощь, помноженная на скорострельность! – подвел итог стрельбе торговец. – Мы привезли сотню этих изумительных изделий, господа!

Князь Барятинский показал два пальца, и его секретарь застолбил часть партии:

– Его Светлость князь Барятинский покупают двадцать.

Десяток купил Оболенский – полагаю, чисто за компанию. Остальное – по две-три штуки – разобрали господа офицеры, в личные коллекции и в качестве подарков.

Арисугава приосанился:

– Не важно, как быстро вылетают пули. Важно – как метко они попадают.

Переводчик оказался многопрофильным, и передал слова японского князя мистеру Дэвису.

– Мудрое замечание, Ваше Высочество, – не смутился тот. – Как раз для этого случая… – он сошел со сцены и пнул по выставленной заднице роющегося в ящике с образцами помощника, повеселив этим зрителей.

Хорошая заготовка. Зарывшись в ящик, мистер Дэвис достал оттуда солидно выглядящий, лакированно-деревянный с золотыми защелками, чехол:

– …Для настоящих ценителей точности, мы привезли пять эксклюзивных карабинов Шарпса! – вернулся на сцену и поставил чехол на стол.

Щелкнув застежками, открыл крышку, надел перчатки и поднял с обитого бархатом лежбища карабин с оптическим прицелом длиной почти в ствол, украшенным резьбой прикладом и симпатичной гравировкой на металлических элементах.

– В 1874 году Билл Диксон пристрелил индейца из такого же карабина с расстояния в полторы тысяч ярдов!

Чуть меньше полутора километров. Может даже и не врет – всяко на этом свете бывает.

– Компания мистера Шарпса, к великому сожалению, прекратила свое существование. Это великолепное изделие, – повертел карабин, выгодно ловя металлом солнечные лучи. – С четырьмя своими сестрами – из последней произведенной заводами Шарпса партии. Резьба и гравировка – ручной работы, узоры на каждом из карабинов уникальны. В подарок от компании «Дэвис и Мур», покупатель вместе с карабином получит чехол красного дерева, – хлопнул ладонью по крышке. – Патронташ, фотографию Билла Диксона с его подписью – сертификат подлинности прилагается! – и ростовую мишень индейца, дабы лично удостовериться в том, что эта красотка, – снова повертел карабин. – Способна на такое!

Дикий Запад стал популярен не в XX веке, а еще раньше – на последних этапах своего существования. Монетизация его началась примерно тогда же. Ну а Арисугава продемонстрировал, что стереотип о падких на «лимитированное» японцах тоже возник не на пустом месте:

– Господа, могу ли я купить все?

Мы были не против – забирай потешный туристический экспонат за странные деньги – и довольный японец остаток шоу сидел с видом победителя.

Очень странное у нас тут завоевание Манчжурии, конечно.

Китайские послы прибыли через четыре дня с начала «стояния у Манчжурии». Я ожидал худшего, но, если бы не американские припасы (выписал новую партию, подарки подданным дарить все еще считаю полезным), даже при помощи китайских и наших торговцев – тоже сообразили маркитантов (или как это нынче называется) прислать – войскам пришлось бы посидеть на сухарях. Японцы, зараза такая, жрут как не в себя – с собой они привезли рис, сушеную рыбу да овощи, но сердобольный я распорядился «запитать» япошек из моих запасов. Удалось увидеть, как человек впервые в жизни пробует мясо – эта картина вдохновляет на многие размышления, но я гоню их прочь: переживать за голодающих всего мира – верный путь к шизофрении.

Ну не готовились мы такой группировкой почти неделю стоять, а так бы, конечно, запасли провиант – перебои с логистикой вообще неотъемлемая часть армии, но перетряхнутая по итогам Крымской войны структура Русской Императорской Армии в эти времена работает неплохо. Она и дальше работать в целом будет – эпичность поражения в Русско-Японской войне связана с чередой удивительных в своей тупости решений, плохой к ней подготовки и критической недооценкой противника. Первая мировая стала вот такой из-за того, что никто – вообще никто! – не знал, как обилие технических новинок, главной из которых является железная дорога, позволяющая снабжать многосоттысячные группировки – скажется на Большой Европейской Войне. Не только русские генералы формировали из солдат красивые аккуратные «коробочки» и в полный рост гнали на пулеметы и под артиллерию – так делали все.

Словом – армия в России хорошая. Всегда такой была, и дальше станет только лучше! Особенно тяжело ее будет «улучшать» в сторону уменьшения кавалерии. Нет, очень прикольно было наблюдать позавчерашние маневры: у нас все-таки «учения», поэтому казаки полдня гарцевали по степи огромными конно-человеческими волнами, в такт командам меняя направление «атаки» и перестраиваясь. Сколько же тысяч часов тренировок ради такой синхронности действий спалить пришлось?

Очень тянуло с ехидной рожей приказать настроить макетов всадников на лошадях и скосить их одной длинной очередью из «Максима» или хотя бы картечницы Гатлинга – мистер Дэвис привез мне оба образца, «в личную коллекцию» – но тут же, зараза такая, Арисугава бродит. Он – носитель стандартной в эти времена идеи «пулемет – это бесполезная трата патронов», но я в его глазах обладаю немалым авторитетом, и «демонстрация» явно натолкнет его на нехорошие для меня мысли. Да, союзник, но я с Александром согласен – кроме армии и флота у нашей Империи реально надежных союзников нет. Давайте сами, уважаемые, без подсказок.

К Гатлингу я по возвращении попробую присобачить движок, автоматизировав это дело. Это же «картечница», и, если нарастить калибр и объемы картечи в снаряде, автоматизировать стрельбу – человек ручку крутит медленнее машины – получится совершенно убойная штука, которую, помимо использования в полях, можно ставить на бронепоезда – а у меня такие обязательно будут – и даже на корабли. Да, нормальный морской бой проходит на чудовищных дистанциях, но, если получится подобраться поближе, пара картечниц в кратчайшие сроки превратит не успевший спрятаться экипаж в смазку для палубы. А «Максим»… «Максим» хорош таким, какой он есть, и его одноименного изобретателя я по возвращении выпишу в Петербург. Можно с этим не торопиться – бедолага и его замечательный пулемет пока никому не нужны, прелесть его изделия не осознала ни одна армия в мире. Большая удача для меня!

Для разговора с китайцами был выбран пограничный пункт – в палатке как-то не очень. Делегатов прибыло почти три десятка, с лошадьми и нагруженными подарками телегами. В роли переводчика и для контроля надо мной с ними приехал наш посол (в эти времена их называют «посланниками») в Китае – Алексей Михайлович Кумани, сухонький старичок в очках, за которыми прятались умные, выцветшие от возраста глаза. Выглядит довольным, и я хорошо его понимаю: я дел наворотил, а Алексею Михайловичу пришлось разгребать последствия. Причем разгребать в авральном режиме, без инструкций из Центра, на одних намеках из моего письма, и он справился блестяще. Получит орден и следующий чин за это.

Я тоже подарки заготовил – так у китайцев принято, и ритуал от контекста не зависит. В домик всех пускать не стали, но они и не просились – незачем, разговаривать будет чиновник высшего ранга, заместитель Главного Советника Императрицы Цыси, пожилой и бородатый мужик, спрятавший лысину под смешной китайско-чиновничьей высокой шапкой. Ширина рукавов китайца символизирует его положение в иерархии общества, и рукава уважаемого Чжоу Вэя способны были вместить новорожденного жеребенка. Когда он кланялся мне, изобразив руками «кольцо», рукава свисали почти до его щиколоток. Почти как в сериале, где я снимался! Словом – очень важный и уважаемый китаец, которого незазорно угостить зеленым чаем – черным я пою китайцев попроще, чисто реакцию заценить. Нехорошо, да, но в XIX веке с развлечениями скудно.

Церемония обмена подарками состоялась на улице, перед крылечком поста. Императрица Цыси прислала лучшее, что есть в Китае этих времен: ящики опиума и богато украшенные курительный трубки – это продам кому-нибудь, мне не надо – набитые отборным шелком сундуки – будет Великим княжнам из чего обновки шить – огромный кусок белёсого цвета нефрита (оттенок называется «бараний жир»), отрубленные головы китайцев в сундуке («Императрица приносит свои глубочайшие извинения за то, что не уследила за происками коварных английских шпионов и надеется, что созерцание голов подлых убийц уменьшит ваше великое горе»), и пятеро поразивших меня щенков-пекинесов. Два – сестрам, один – матери, один – мне, а последнего заберет маленький Миша, если не застесняется такой несолидной собаки. Насчет Великих Княжон не переживаю – перед этакой пушистостью и маленькостью не устоит ни одна девушка!

Ответные дары представляли собой банальные меха – не горностаевая шуба, которую я дарил Муцухито, но тоже очень дорогие и приличные. Можно найти здесь окно для самоедства и сожалений – вот мы какие, русские, нифига-то у нас кроме мехов нет, даже дарить нечего – но я не стану. У бритишей что ли «мерча» дофига? У них и меха-то нет – только геополитическая школа и огромное самомнение. И ничего, не комплексуют.

Напоследок заместитель Главного Советника махнул рукой, и из делегации вышел относительно молодой, лет сорока, одетый в высокую – но не настолько как у Заместителя – черную шапку, и синий халат с рукавами ширины среднего ранга китаец:

– Императрица Цыси высоко оценила стремление Вашего Императорского Высочества к постижению учения великого Конфуция и истории Поднебесной, поэтому распорядилась прислать вам лучшего из способных выдержать долгий путь до великолепного Петербурга учителей. Уважаемый Фэн Зихао, несмотря на молодость, обладает острым умом, великолепной памятью и знает русский язык. Вот уже больше года он лично переводит на русский язык наследие великого Конфуция.

Тут появляется логичный вопрос – а не обманывают ли меня китайские партнеры, чисто ради прикола подсунув мне идиота-шарлатана? Это же человек-подарок от самой Императрицы, что автоматически выливается в невозможность отправить мудрого Фэна Зихао, например, курировать курсы по изучению китайского языка в городе, например, Иркутске. Нет, это, конечно, тоже можно, но это – нецелевое и оскорбительное использование «подарка». Пару часов в неделю мне придется «заниматься» с ним лично – и хорошо, китайский выучить полезно – а еще ставить на содержание класса «элитное», заселять во дворец и всячески показывать свое к нему уважение.

– Благодарственные и рекомендательные письма от бывших учеников уважаемого Фэна Зихао находятся здесь, – указал Заместитель на нехилого размера сундук. – Ее императорское Величество лично экзаменовала его, и сочла знания Фэна Зихао достойными.

Ясно, шпион с нюансами и агент влияния. Жалкая попытка, я ожидал от Цыси большего, но сам факт того, как ловко она воспользовалась моими понтами из письма, интегрировав в мое ближайшее окружение своего человека, внушает уважение. Потом придумаю, как половчее использовать Фэна Зихао себе на пользу. Воспользовавшись тем, что учитель не поклонился мне, я выразил понимание уместной цитатой:

– Самое трудное в учении – научиться чтить учителя. Но лишь чтя наставника, сможешь перенять его правду. И лишь перенимая правду, народ способен почитать науки.

Я замолчал и посмотрел на Фэна Зихао.

– Поэтому, согласно ритуалу, даже призванный к государю учитель не совершает ему поклона – так высоко древние чтили учителя, – с жутким акцентом, но очень правильно артикулируя и не ошибаясь в построении фраз, закончил цитату китайский педагог, после чего изобразил глубокий поклон.

Зауважал.

– Передайте Ее Императорскому Величеству мою глубочайшую благодарность за достойного учителя, – попросил я Заместителя. – Я окажу уважаемому Фэну Зихао должные почести.

Зарплату хорошую положу.

– Входите, уважаемый Чжоу Вэй, – пригласил я гостя в дом. – Наше знакомство и подарки Ее Величества доставили мне огромное удовольствие, но оно неспособно развеять скорбь всего нашего народа по Николаю.

– Благодарю вас за приглашение, Ваше Императорское Высочество, – поклонился Заместитель. – Позволю себе выразить робкую надежду в том, что мы сможем достигнуть взаимопонимания ко всеобщей выгоде.

«Выгода» для Китая заключается в том, чтобы потерять меньше, чем они готовы – торги явно будут непростыми, о чем прямо заявляет интеллигентное лицо нашего посланника – вид такой, будто его китайцы на этапе предварительного согласования до капли выжали.