Беседы богов. Фрагменты чукагирского эпоса в пересказе Александра Секацкого бесплатное чтение

© А. Секацкий, текст, 2023

© Е. Веселова, иллюстрации, 2023

© ООО «Литературная матрица», 2023

© ООО «Литературная матрица», макет, 2023

© А. Веселов, оформление, 2023

Пояснение

К этому тексту необходимы краткие пояснения. Что в данном случае представляет собой предлагаемое читателю чтение? Откуда взялась эта подборка – то ли фрагментов эпоса, то ли просто материалов фольклорной экспедиции? Кто такие чукагиры, почему мы не слышали о них раньше и не видели даже упоминаний? Ну и, наконец, где основательные академические комментарии, придающие публикации научный статус или хотя бы некоторую солидность?

Подробные, развёрнутые объяснения потребовали бы целого ряда обширных экскурсов – в историю народов Восточной Сибири, в типологию палеоазиатской семьи языков, а также в историю этнографических экспедиций и судьбу архивных материалов вообще и этого материала, использованного именно для данной подборки, в частности. Полагаю, что всё это – дело будущего, и само будущее тут возможно, если публикация вызовет интерес и подтолкнёт научное сообщество к дальнейшему изучению предмета.

Я же впервые познакомился с материалом так. Заглянув на работу к своему приятелю Сергею К. (который просил пока не называть своего имени), сотруднику Российского этнографического музея (отдела этнографии Сибири и Дальнего Востока), я застал его работающим над архивом В. Г. Богораза-Тана, известного исследователя чукчей и соседних народов. Архив был достаточно обширным и разнородным: интервью, описания, отчёты, заметки, зарисовки – практически всё, кроме вещественных артефактов, хранившихся в отдельных залах.

– Долго тебя ждать? – спросил я, и тогда Сергей сунул мне несколько листочков.

– Вот посмотри пока. Довольно любопытно.

И я прочёл историю о том, как шаман получил знание от землеройки, – текст, записанный на неведомом языке с помощью транскрипции, которую Богораз-Тан разработал для записи чукотских источников, снабжённый переводом на русский. Два других листочка содержали не слишком связанные фрагменты, в которых тем не менее чувствовалась скрытая сила: они были непохожи ни на что фольклорное, ни на что попадавшееся мне прежде.

Отсюда и началось моё вхождение в неведомый мир, продлившееся около двух лет и увенчавшееся данной публикацией. Итак, резонный вопрос: что же за народ такой – чукагиры, наследие которого предлагается теперь широкому кругу читателей? Ответить на это не так просто. Само название заимствовано из тех первых листочков, которые столь опрометчиво подсунул мне мой товарищ. Их автор Л. С. Зейден все записи, не относящиеся непосредственно к чукчам, помечал соответствующим этнонимом: «ительмены», «коряки», «юкагиры», но несколько раз в записях, разбросанных среди чукотского материала, у него встречается пометка «чукагиры». Самый вероятный вывод отсюда такой: перед нами сведения из юкагирского фольклора, записанные со слов чукчей. Но почему бы тогда не свериться с имеющимися чукагирскими материалами для получения более полной, объективной картины?

Причина в юкагирах. Они известны как автохтонный народ Восточной Сибири и Крайнего Севера, по археологическим данным – с середины VI тысячелетия до н. э. Фактически со времён неолита юкагиры заселяли огромное пространство от Чукотки и Камчатки до Тобола, где с ними впервые и встретились русские, а именно отряд тобольского атамана Ивана Реброва в 1634 году столкнулся с юкагирами на реке Яне, после чего последовала довольно обычная история взаимоотношений: войны, сопротивление, перемирия, торговля, более или менее успешные попытки крещения.

Настоящая беда настигла юкагиров в конце XVII века, и пришла она откуда не ждали. На крайнем северо-востоке Евразии объявился крайне воинственный народ – чукчи, которые смогли оттеснить или поработить большинство соседних народов и даже выиграли несколько сражений у русских войск.

Для юкагиров столкновение с чукчами имело самые печальные последствия: они утратили бо́льшую часть своего ареала обитания, а также обычаи, обряды и язык. Уже к началу XX столетия осталось менее восьмисот юкагиров. Вот последние данные из Википедии (по материалам экспедиции 2011 года):

«Не удалось выявить ни одного юкагира, занятого в традиционном хозяйстве, некоторые заявили, что “рыбачат в свободное время”. Большинство опрошенных не имеет представления об обрядах и обычаях своего народа и о родном фольклоре.

Опрошенные юкагиры старшего поколения не помнили юкагирских сказок, но знали имена сказочных персонажей».

В исследовании сообщается, что юкагирским языком владело лишь шесть человек, но Сергей К., общавшийся с юкагирами ещё в 90-х годах прошлого века, уже тогда, по его словам, не встретил ни одного знающего язык.

Что и говорить, незавидная участь для народа, занимавшего некогда немалую часть евразийского континента. Тем не менее чукагиры смогли оставить своё наследие в виде разнородных вкраплений, настоящих блёсток в памяти других народов, прежде всего тех же чукчей и в значительно меньшей степени ительменов, коряков и эвенков (тунгусов). Несколько включённых в эту публикацию материалов было записано и на чукотском языке (то есть как пересказ чужеземных историй), но, что самое поразительное, подавляющая часть сообщений озвучивалась респондентами на неизвестном им языке, именно как отдельные, обособленные мнемические вставки. Чаще всего такие вставки представляют собой заклинания, проклятия и даже ругательства, но среди них то и дело попадаются связные истории или их фрагменты – три таких как раз и записал Л. С. Зейден. Этот диковинный язык действительно слегка похож на юкагирский (и, несомненно, является палеосибирским языком), но всё же достаточно сильно отличается от сохранившихся образцов собственно юкагирского. Возможно, перед нами древнеюкагирский язык, возможно, язык родственного юкагирам исчезнувшего народа, что, собственно, и позволяет сохранить этноним «чукагиры». Респонденты-чукчи называли представителей народа, о которых они рассказывали, «чужеземцами», «чужими», «прежними», «ушедшими». Сами исторические юкагиры, судя по всему, не осознавали себя единым народом, и уже в XIX веке их даже в языковом отношении делили как минимум на две группы: «тундровые» и «колымские». Куда более очевидным, соответствующим коллективному самосознанию было тотемное единство: люди медведя (Медведи), Выдры, Нерпы, Гагары и т. д. – уцелевшие юкагиры помнят не только имена персонажей сказок, но и свой тотем, что следует и из публикуемых материалов. Но из наших исследований тем не менее явствует, что речь всё же идёт о некоем едином этносе, исчезнувшем народе – пусть он пока называется чукагирами.

Теперь кратко о том, в чём же заключалась двухлетняя работа по подготовке текста. С первого же момента знакомства с образцами чукагирского наследия я уже больше не отставал от Сергея, и мы основательно перелопатили все имеющиеся в архивах Российского музея этнографии материалы экспедиций Богораза-Тана, С. М. Широкогорова, Д. С. Белякова, И. И. Муравьёва и различные разрозненные записи. Кое-что удалось извлечь из зарубежных источников – и по мере сил освоить чукагирский язык. Все наши исследования были направлены на поиски «вкраплений» (возможно, тут больше подойдёт термин К. Леви-Стросса «выдирки»), каковых в итоге нашлось немало. Далеко не все из этих иноязычных вставок удалось в итоге расшифровать – вообще, для настоящего лингвиста, историка или фольклориста работы тут ещё непочатый край. Именно поэтому Сергей был сначала категорически против поспешной публикации, а затем отказался присоединиться в качестве соавтора. Так что все погрешности, неточности и возможные ошибки можно смело записать на мой счёт.

После обнаружения первых «чукагирских вставок» желающих заняться академической обработкой материалов так и не появилось. Причин тому, я полагаю, несколько: трудности расшифровки, необходимость в значительной степени полагаться на интуицию, наконец, дисциплинарная неопределённость предмета.

Дело в том, что с точки зрения современной фольклористики и этнографии чукагирские тексты не аутентичны, ведь их носители фактически выступали в роли простых записывающих устройств – притом что «качество записи» подверглось многоуровневым искажениям. Сначала респондент произносит текст, предваряя рецитацию, например, тем, что это «от бывших» или «от растаявших людей», и поясняя, что он читает заговор, помогающий от бессонницы или от боли в суставах (одна из расшифрованных историй была представлена как «заговор от дрожи в коленках»). Человек воспроизводит то, что слышал от деда, и воспроизводит так, как это сохранилось в его памяти. Исследователь, в свою очередь, записывает так, как он услышал, используя произвольную русскую или чукотскую транскрипцию (сохранилось лишь четыре магнитофонных записи, сделанных в 60-х годах прошлого столетия), после чего в лучшем случае делает вывод, что это «искажённый юкагирский» или какой-то родственный юкагирскому язык, а то и вовсе «тарабарщина», как выразился один из опрашивающих. А к записи тарабарщины можно и относиться спустя рукава. Ситуация достаточно уникальна, но всё же её можно сравнить, например, с детскими считалками. Допустим, собиратель детского фольклора записывает респондента:

«Собиратель», во-первых, не станет расспрашивать «респондента», что значат «эники-беники», он и сам не рассчитывает извлечь из этого словосочетания какого-либо смысла.

Далее, если в соседнем дворе наш фольклорист услышит, допустим, такое:

он добросовестно запишет услышанное как отдельную версию считалки. Но, если вместо «флос» кто-нибудь произнесёт «фрос» или «блос», собиратель фольклора это проигнорирует. Возможно, в своём случае он будет прав, но проблема в том, что для нерасшифрованной «чукагирской тарабарщины» как раз чрезвычайно важно именно различие между «флос» и «блос», и сколько раз приходилось испытывать досаду из-за невнимательности интервьюеров, сколько пассажей, фрагментов и целых историй остались в итоге нерасшифрованными…

В сущности, нашему безнадёжному делу помогли два обстоятельства. Во-первых, полевые исследователи, записавшие «вставки» и «выдирки», в основном не знали о записях друг друга, поскольку «тарабарщина» не публиковалась и оставалась неразобранной в архивах и каждый заново руководствовался принципом «как слышится, так и пишется». Во-вторых, и это просто счастливый случай, помогли исследования С. М. Широкогорова, посвящённые феномену под названием «мэнэрик» – коллективным формам истерии, описанным автором в Колымском крае. В значительной мере именно под воздействием этого текста, всё ещё ожидающего своего настоящего осмысления, выслушивались и записывались все «странности», в том числе и длинные иноязычные рецитации, в которых, правда, лишь немногие исследователи, подобно Л. С. Зейдену, пытались обнаружить смысл.

Помню, как, знакомясь с материалом, я испытывал удивительное чувство: перед тобой как бы живые книги, которые, понятное дело, «сами себя не читают» (Томас Гоббс), но при этом всё же обеспечивают передачу неведомого им (ходячим живым книгам) текста неизвестно кому и неизвестно зачем. Кажется, если бы мы вдруг не подвернулись, трансляция рано или поздно оборвалась бы, она уже сейчас прекратилась: таково было самое первое, непосредственное ощущение от работы над чукагирскими текстами. Далее последовало что-то вроде подозрения: а вдруг в мировой культуре есть и другие подобные залежи, добросовестные сообщения, самоотверженно переданные невольными носителями, но они, эти сообщения, никем не расшифрованы, а следовательно, так и не получены.

Так или иначе, каждая история является результатом расшифровки и сопоставления нескольких вставок-рецитаций, порой более десятка. И лишь путём кропотливого сличения, путём взаимной коррекции ошибок стало возможным обретение внятности и связности. Помогло и то, что три истории всё же были рассказаны по-чукотски, но, конечно, с фундаментальными искажениями, так что в данную подборку вошли не они, а их чукагирские корреляты.

Несколько чукагирских выражений приведены в угловых скобках < >. Кое-где основная версия дополнена параллельными для большей связности, в ряде случаев пришлось ограничиться предположительным значением слов и отдельных предложений – это специально не оговаривается в тексте публикации.

Множество материалов, особенно коротких фрагментов «тарабарщины», остались нерасшифрованными: очень надеюсь, что серьёзная научная работа для академической публикации когда-нибудь будет проделана.

При всём этом я считаю, что данный текст, пусть даже предварительный, должен быть поведан миру. Но о его достоинствах судить читателю.

А. К. Секацкий

Беседы богов

Здесь, где Индигирка впадает в океан, есть Прозрачный Тюлень. Но ласты его можно увидеть, они замутняются. Об этом говорит Яду своему спутнику Чудэгэ. Они как раз тут, где река впадает в большую воду.

Потом кто-то говорит:

– Видишь? Возле этого утёса?

Яду не видит, но снова слышит:

– Нет, смотри правее, у чёрного камня.

– Вижу, – и обращается к Чудэгэ: – А ты видишь? Раньше видел?

– Что? – спутник Яду не знает, с кем разговаривает Яду. Он спрашивает у Яду: – Это ты говоришь? О Прозрачном Тюлене?

Но голос отвечает:

– Это я говорил. Ты меня видел.

Яду спрашивает, обращаясь туда, откуда был голос:

– Почему ты сказал: здесь есть Прозрачный Тюлень? Почему не сказал просто: посмотри на меня?

Чудэгэ спрашивает:

– Яду, с кем ты болтаешь?

– Чудэгэ, молчи, если не видишь и не слышишь, – так отвечает ему Яду.

– Здесь есть Чайка. Самая обычная, но бессмертная и древнее всего сущего.

– Это ты говоришь, Тюлень? – спрашивает Яду.

– Яду, перестань разговаривать разными голосами. Мне страшно, я тебя ударю, – с тревогой предупреждает Чудэгэ.

– Здесь есть Чайка.

– Это ты говоришь, Чайка? – спрашивает Яду. – Я тебя не вижу.

– Я на Самой Высокой Берёзе.

– Берёзу не вижу. Тюлень, где Берёза?

– Ты видел Прозрачного Тюленя, ты будешь шаман. Ты увидишь Берёзу и тогда будешь великий шаман. Чайка увидит тебя, тогда ты станешь богом. Но Чайку ты не увидишь.

– Кто говорит?

Вот женщина, одна в чуме, муж на охоте, дети играют. А это её маленький ребёнок, родившийся две луны назад. Ребёнок завёрнут в шкуру, молчит, спит. Женщина разворачивает ребёнка и заворачивает в другую шкуру, которая для девочек. Муж на охоте, он ещё не видел этого ребёнка. Он вернётся и даст имя. Он ведь приготовил два имени.

Где этот чум? Он на стойбище. Где это стойбище? Оно на берегу, на земле. Где эта земля? Не знаю, что и сказать. Как зовут женщину? Я не знаю. Какого цвета её рукавицы, которые сушатся у огня? Я не вижу рукавиц. Не вижу огня, чума. Всё в тумане. Но женщина одна в чуме, она разворачивает ребёнка и заворачивает его в другую шкуру, шкуру для девочек. Всё остальное в тумане, есть только это: женщина, ребёнок, две шкуры. Вот такая история.

Отэх совсем ни на что не пригоден – ни сети забросить, ни силки поставить, ни чум разобрать не может. Никаких полезных заклинаний не знает. Отэх совсем как дурачок. Но, если рассказать ему любой сон, он точно скажет, приснился ли этот сон летом или зимой. И про каждую льдинку скажет, где она текла, когда была водой. Или вот недавно сказал Чудэгэ: ты с утра сегодня делал сорок по сорок и ещё пять вдохов и выдохов, меньше, чем обычно, не работал сегодня утром. Или скажет, какой плод первым созреет и упадёт с дерева. Но никто не проверяет, никогда ещё не пригодилось его знание. Говорит: все едят солнце. Бераа тогда спросила: а что ест солнце? А он говорит: солнце само себя ест. Отэх язык птиц не понимает, язык зверей не понимает. Говорит: я знаю язык бурундуков, но эти бурундуки здесь сами не знают свой язык… Но человеческий язык Отэх знает, все слова. И вот у шамана Яду спросили: почему Отэх знает все слова, но ничего толком делать не умеет, а Чипачи, другой дурачок, говорить не умеет, а сани запрягает запросто и всякое такое?

А шаман отвечает: просто всё знание Отэха не отсюда. В тот мир, в котором его знание полезно, он почему-то не попал, а попал в этот. А значит, кто-то по ошибке попал на его место.

Тогда шамана спросили: а ты можешь их поменять?

Шаман говорит: тот человек – девушка. Очень красивая. Она не хочет меняться. У неё всё знание из этого мира, о том мире, где она, у неё нет знания. Но не хочет меняться.

А Бераа говорит: я её понимаю. Если она такая красивая, зачем ей знание того мира и этого? Красота девушки может заменить знание любых миров.

То, что человек видит, отражается в зрачке. Но, когда он переводит взгляд, прежнее исчезает. Что видишь, то и отражается. Но, если ты влюбляешься и любишь, твой любимый или любимая некоторое время остаются в твоём зрачке. Если туда заглянуть, можно узнать, кто это. Но это женское знание.

Если болото сделать совсем маленьким, размером в ступню, оно перестанет быть болотом. Если уменьшать море, оно исчезнет раньше, чем исчезнет вода. Слишком длинная стрела перестаёт быть стрелой. У всего есть правильный размер, который нельзя преступить безнаказанно. А время? И у него есть свой размер?

Да. От размера времени зависят и болота, и моря, и любовь. Рыба живёт в воде и в море, человек – на земле и в воздухе, птица – в воздухе и в листве. Рыба, птица и зверь живут в своём времени, оно им по мерке. Поэтому они счастливы. А человек выдернут из своего времени и потому несчастлив.

Чужеземец сказал на своей чужеземной речи: вся тундра одинаковая.

Но его не поняли, никто эту речь не знал. Только подумали: вот, все слова одинаковые и ни одно ничего не значит.

В начале лета в тундре много цветов. Потом, в конце лета, – ягоды. От ягод больше пользы. Но, если сорвать цветы в начале лета и принести девушке, она скорее полюбит тебя, чем если ты принесёшь ей ягоды поздним летом. Вот и в самой любви есть слова и объятия, и с ними дело обстоит точно так же.

Когда-то тундра принадлежала только богам. Но богам надоело, что у них нет ничего своего, потому что нет для них ничего чужого. И они решили отдать тундру.

Олень, волк и человек – вот кто мог её получить, и сначала тундра досталась оленю. Гордые олени питались травой и ягелем, отгоняли волков копытами и легко убегали от людей. Олень долго владел тундрой, но стал ленив и не захотел вести свободную жизнь. Он пошёл к человеку и позволил, чтобы человек на нём ездил. И тогда тундра досталась волку. Гордые волки питались оленями и состязались друг с другом. Волк владел тундрой не так долго, как олень, и быстрее стал ленив для свободной жизни. И волк пошёл к человеку в собаки и позволил, чтобы на нём ездили.

Теперь человек владеет тундрой, ещё не так долго, как волк, и тем более не так долго, как олень. Но он уже устал от свободной жизни и с трудом выносит её. Человек уже готов позволить на себе ездить и ищет, к кому бы пойти в собаки. И сначала он для этого пойдёт к женщине – ей будет принадлежать вся тундра какое-то совсем короткое время. А потом богам придётся забрать бесхозную, брошенную тундру себе, и у них снова не будет ничего чужого и ничего своего.

Бохоо очень хотел стать медведем, с детства хотел. Он заворачивался в медвежьи шкуры, учился реветь, взбираться на дерево по-медвежьи. И всем сверстникам предлагал играть в медведя, но им быстро надоедало.

Потом стал юношей, стал охотником, добыл себе медведя, тщательно освежевал его и получил настоящее медвежье одеяние, с когтями и мордой. Его односельчане, однако, не принимали всерьёз Бохоо и посмеивались.

Потом он стал питаться ягодами, мёдом и сырым мясом и научился так питаться, но всё равно никто не считал его медведем, и сам Бохоо это понимал. Тогда пошёл он к шаману Яду и спросил:

– Чего мне не хватает? Что мне ещё нужно сделать?

Шаман ответил:

– Так всё равно не стать медведем. Зверем становятся по-другому.

– Ты можешь показать, как становятся?

Шаман сказал:

– О медведях у меня нет надлежащего знания. Но могу показать, как стать волком, – приходи завтра в полночь.

Бохоо пришёл, как было сказано. Они вошли в перелесок и стали ждать под полной луной. Вдалеке выли волки. Яду поднял руки к небу, сосредоточил свой взгляд на луне и стоял так какое-то время. Потом тоже завыл, как те далёкие звери. Потом ударился о землю и вскочил – и стал уже волк. Он обежал большой круг и снова завыл. Тогда пришли другие волки. Они стали обнюхивать друг друга, и Яду побежал с ними. А Бохоо стоял до утра. Потом прибежал волк, поднял глаза к первым лучам восходящего солнца, подпрыгнул и обратился в Яду-шамана. Бохоо говорит:

– Я понял. И я так хочу, что мне делать?

– Сначала ты должен увидеть Прозрачного Тюленя. Потом иди к медведям, может быть, тебе откроется знание.

– Идти без шкуры?

– Если ты хочешь побывать живым медведем, а не мёртвым, то иди без шкуры.

И Бохоо ушёл. Но потом оказалось, что он не смог вылезти из шкуры, шкура приросла за эту ночь. И Бохоо всё-таки стал мёртвым медведем.

Можно лечить чистой родниковой водой, если её правильно пить. Есть целебные песни, их поют на ночь, и если утром такая песня сама зазвучит у тебя в душе, значит, ты на пути к выздоровлению. В селении Энчиэ на востоке, если ты заболел и у тебя жар, нужно целый день ничего не брать в руки, никакой вещи. Это называется «день пустых ладоней», и в этом селе живут удивительно здоровые люди. От некоторых болезней спасают только шаманы, но это всем известно. Шаманы никогда не лечат друг друга. В одном селении Верхней Индигирки девушки лечат поцелуями, люди из далёких краёв приезжают за этим лекарством. Есть ещё болезнь фетчи. Она без боли, человек просто слабеет и через два-три дня тихо умирает во сне. Шаман Яду знает, как можно заполучить такую удивительную болезнь, но не каждого до неё допускает. От этой болезни человека нельзя вылечить против его воли. Но, если заболевший захочет, шаман может вылечить его в последнем сне и вернуть к прежней жизни. Говорят, что такие, пожелавшие излечиться от фетчи, тоже были.

А сам Яду получал знание, когда задавал подходящие вопросы подходящим для этого существам. Но это нелегко определить, какие существа для чего подходят. Например, если спросить у совы, как научиться видеть в темноте, то сова этого не знает, хотя в темноте хорошо видит. Приходится иногда пробовать наугад. Вот землеройка сообщила, что если вырвать волос и бросить его в реку, то волос оживёт совсем на короткое время, потом станет просто вырванным волоском, а потом просто сгинет бесследно и его больше нигде не будет в мире.

Но ведь сначала шаман спросил её о шкурках, а землеройка этого не знала. Тогда Яду зачем-то спросил её: а чем жизнь отличается от смерти? Вот тут вдруг землеройка заговорила, прямо из норки, а шаман прилёг на землю, приложил к норе ухо и получил знание. Вот оно.

Волос оживает в воде – очень короткая жизнь. Листья на дереве, даже сухие, оживают на мгновение при порыве ветра, потом просто шевелятся.

– Что можно успеть сделать, пока они живы? – спросил шаман, но землеройка этого не слышала или не захотела ответить и продолжала своё.

– Всякое мёртвое имеет какой-то запас жизни, только совсем-совсем короткую жизнь. Что-то может случиться, и тогда жизнь наступит и тут же кончится. Она растратится. Потом вскоре сама эта вещь исчезнет, потому что всё такое оживает на выдохе, жизнь – это выдох. Люди эту жизнь обычно просто не видят из-за её мимолётности и всё такое называют мёртвым. А всё живое живёт долго, в этом и состоит отличие между живым и мёртвым.

Землеройка замолчала. Яду ушёл.

Спустя три дня шаман проходил через это место и на всякий случай лёг у норы и приложил ухо. И услышал:

– …Как боги вдыхают жизнь в землю и во всё земное…

Оказывается, всё это время землеройка непрерывно говорила, сообщала знание. И шаману ещё досталось вот что:

– Разные боги вдыхают разную жизнь. Потом живые существа могут некоторое время пополнять её, пока не случится полный выдох. А такие сущности, как волосок, камень или перо ворона, которое ты вчера нашёл, сами не могут пополнять свою жизнь. Могут только тратить, если она осталась и когда для этого случится подходящий момент.

Землеройка замолчала, но Яду теперь продолжал лежать ухом к земле. Красавица Мирами шла через эти места и увидела, что человек лежит на земле, но не мёртвый. Она хотела подойти, узнать, что случилось. Подошла, но увидела, что это шаман, остановилась поодаль и стала ждать. И вот они так ждали. Потом землеройка сказала:

– Очень многое, что ты видишь вокруг, ещё не мёртвое. И боги пока ещё дышат.

Зверёк замолчал, но Яду всё лежал и ждал. Тогда землеройка сказала: «Чи тууху, би тэху, ва тоху боху». Это такое чукагирское ругательство, и Яду понял, что передача знания окончена. И поблагодарил землеройку: «Тоху би, тэхучи, тэху ва боху».

У Мирами длинные ноги, звонкий голос, весёлая улыбка. Эта девушка очень красивая. У неё много подружек – Унчи, Бераа, Сочи. Друзей и поклонников тоже много, но некоторые мужчины досадуют, что Мирами не из того селения, где лечат поцелуями.

И вот Мирами пошла к краю леса, где мягкий упругий мох, по которому девушки любят ходить босыми ногами. По пути увидела, что человек лежит на земле, но не мёртвый. Это был шаман Яду. Мирами стала ждать, шаман её не прогонял, он слушал землю. Потом Яду что-то сказал и встал.

Мирами подошла к нему и обратилась:

– Яду, великий шаман Индигирки и Верхнего Побережья! Я видела, что ты обрёл какое-то знание. Если что-то из этого знания доступно девушке, Мирами будет благодарна тебе, когда это услышит.

Шаман подумал и сказал, что между живым и мёртвым разница только в сроке жизни. То, что кажется мёртвым, но при этом не исчезло и не исчезает, может хранить в себе крошечную жизнь. И те, у кого длинная жизнь, могут просто подольше побыть живыми. Ещё он рассказал, что даже волосы, оказавшись в воде, на мгновение оживают.

Мирами слушала очень внимательно, а потом сказала:

– Это я знаю, про волосы. Когда я захожу в озеро и опускаю волосы в воду, они оживают. Но это женское знание, его знают все девушки.

Шаман удивился, что Мирами об этом знала. И тогда девушка осмелела и сказала вот что:

– Есть ещё и другие части тела, которые иногда самостоятельно оживают. В самом низу живота есть маленькое существо. Оно оживает, когда я вижу парня, который мне нравится. Иногда оживает ночью. Это я и не совсем я, это может быть маленький зверёк. Его трудно приручить, этого упрямого зверька. Нужно ещё кое-что для приручения этого удивительного существа. Но женщина бывает счастлива, если живёт со своим зверьком в мире и дружбе, а если зверёк сам по себе, а она сама по себе, то они оба несчастны.

– Это женское знание? – спросил Яду.

– Да. Но это знание женщина может по секрету сообщить своему мужчине.

Харош – самый старый из чукагиров, ему уже сто лет, а может быть, и больше. Кроме того, умный, только ходит мало, ест мало, спит мало, говорит мало. Говорит, что всего этого ему осталось мало и что он хочет сберечь оставшееся. Ещё он всегда отвечает, если знает ответ, и никогда уже больше ни о чём не спрашивает.

Один из правнуков спросил Хароша, чем отличается ныне от прежде. Харош немного подумал и на следующий день ответил:

– Вот чем. Прежде, чтобы сплести корзину, нужно было петь песню. Из неё, из песни, и из прутьев ивы делали корзину. Теперь корзины плетут отдельно, а песни поют отдельно. Больше ныне ничем не отличается от прежде.

Зимой во всех селениях и на стойбищах дети строят из снега домики. Некоторые очень похожи на яранги и чумы, но только некоторые очень похожи, а другие – совсем другие, ни на что не похожи. Вот Воху-эх очень любил сооружать дома и фигуры из снега и льда. Но не только в детстве, он и сейчас, когда есть снег, выходит и строит, давно уже так. И детей вокруг него много, но они подрастают и уходят. Правда, двое остались с ним и ещё один юноша переехал из дальнего селения и поставил себе чум здесь, в Удине.

Вот с ними Воху-эх и лепит из снега всё что можно. Эти снежные дома стоят, пока не занесёт их новым снегом или пока не растопит солнце. Некоторые из них намного больше, чем обычные чумы. Его спрашивают: «Воху-эх, зачем ты это делаешь?» Это Чудэгэ спрашивает и ещё говорит: «Вот этот снежный дом такой необычный. Он красивый». А Воху-эх говорит:

– А хочешь, я тебе такой построю не из снега, а из дерева и камня? Будешь в таком жить, раз он тебе понравился?

Но Чудэгэ отказывается, и другие отказываются. И сам Воху-эх живёт в обычном чуме, только юноша из другого села соорудил себе чум, немного похожий на те, что из снега. И когда выпадает много ясных зимних дней подряд, рядом с Удином возникает такое же снежное селение, даже ещё больше. А на остальных стойбищах только дети строят домики из снега.

Когда шаман Яду в четвёртый раз увидел Прозрачного Тюленя со слегка замутнёнными ластами, Тюлень был совсем близко. Шаман посмотрел сквозь его прозрачное тело. Он увидел много больших домов, разных и необычных. Многие из них были похожи на те, что строил из снега и льда Воху-эх, только они были не из снега и в них жили люди, по крайней мере, входили и выходили.

Шаман удивился такому сходству, и тут же пошёл к Воху-эху, и спросил:

– Видел ли ты, Воху-эх, Прозрачного Тюленя и смотрел ли сквозь его прозрачное тело?

А Воху-эх ответил:

– Нет.

Харош очень много прожил, он должен лучше других знать, что такое жизнь. К тому же он очень умный, только говорит медленно и редко. Но его всё равно спрашивают о жизни: на что она похожа, что в ней происходит и всякое такое. Вот Харош и говорит:

– Дети любят играть в прятки, когда они дети. Все прячутся, а кто-то ищет. И тот, кто ищет, часто берёт с собой щенка ездовой собаки. Щенок легко находит всех, но это против правил.

Это Харош сказал утром, а вечером он ещё сказал:

– Потом дети становятся взрослыми и больше не играют в прятки. А щенки становятся ездовыми собаками и больше не ищут спрятавшихся.

А следующим утром Харош сказал:

– Когда-то и боги играли с людьми в прятки, я ещё застал это время. Но оно прошло. То ли боги повзрослели, то ли мы стали ездовыми собаками.

Мирами пересказала подругам беседу с шаманом про живое и мёртвое и про то, что совсем мёртвого нет. Бераа очень заинтересовалась и говорит: пойдём к шаману, может быть, он ещё что-нибудь скажет об этом. И пошли.

Или было наоборот: Яду вспомнил этот разговор и пришёл к девушкам.

Или они встретились на полпути друг к другу: кажется, именно так оно и было.

И Бераа спросила:

– Можно ли ещё узнать про крошечную жизнь, которой совсем мало? Вот рыба Белху – мёртвая, и хвост совсем мёртвый. Но, если хвост отрубить и посолить крупной солью, он шевельнётся. Такая ли жизнь есть у волос и у камня?

Но Яду сказал:

– Нет, я собирался сказать о другом. Я продолжаю постигать знание землеройки. Людям трудно увидеть жизнь в таких маленьких порциях, вот им и кажется, что камень мёртв. А зерно – другое дело, если его поместить во влажную почву и если солнце станет её согревать, то в зерне, похожем на мёртвое, раскроется жизнь. Землеройка говорит: это выдох, жизнь на выдохе. Я думаю: а мы для богов каковы? Такие же, как друг для друга, или такие же, как для нас зерно и камень? Землеройка об этом не говорила. Хочу знать, что вы скажете об этом, – можете подумать до завтра.

Но Мирами думала очень быстро и сказала:

– Нет. Не как камень, не как зерно. Я знаю, что боги часто смотрят на меня, когда я одна. Боги мною любуются, и поэтому, даже когда я одна, я слежу за собой.

Яду улыбнулся:

– Ты умная, как землеройка, Мирами. Бераа, а ты что думаешь?

А Бераа говорит:

– Мирами права, я тоже видела, что боги ею любуются.

Самый лучший рыбак – Босто. Он живёт в селении Урсах, в нижнем течении третьей реки. И удилища, и гарпун, и сети, и прочие снасти у него в полном порядке. И многие приходили к нему поучиться рыбной ловле – как юноши, так и взрослые охотники и рыбаки. Конечно, каждый мужчина может удить рыбу, и женщины могут это. Есть рыбаки, даже в самом Урсахе, которые приносят больше добычи, и есть те, кто может наловить быстрее. Но они не владеют искусством Босто, их ловля ничем не примечательна.

Когда другие проверяют сети, у них может что-нибудь запутаться, приходится делать резкие движения и злиться. Такого никогда не случается с Босто. А если лов на живца, у других может не хватить наживки или придётся выбрасывать неиспользованную наживку. Когда же Босто забрасывает удочку таким уверенным и лёгким движением, рыбачащие рядом и неподалёку просто смотрят за полётом грузила и ничего не могут с собой поделать. Ясно, что, если бы они были рыбами, Босто их всех бы поймал. Он никогда не злится. Он не использует заклинания или, быть может, использует тайные, которых другие не знают. Чаек он не отгоняет, как другие, они тоже ловят рыбу совсем рядом, и бывает, что роняют рыбину ему прямо в лодку. Но бывает и наоборот: Босто подбрасывает уже пойманную рыбину, а чайка хватает её на лету. Так они вместе и рыбачат.

А рядом с его любимым местом есть высокий утёс, куда женщины из Урсаха нередко ходят смотреть, как рыбачит Босто. Они это так и называют: пойти на рыбалку.

Мальчишки заспорили, каким богом лучше быть, каким почётнее. Они спорили оживлённо, перебивая друг друга.

– Чинтоо распоряжается дождями и метелями! Представь, что ты можешь пролить любой дождь на землю!

– Гоос управляет охотой! Он, если надо, поможет охотнику добыть лося, а если захочет, то позволит лосю уйти.

– Роббро! Он ездит верхом на шаманах и взамен даёт им знания, смотря кто как постарался.

– Нет! Великий Ихечи, он удерживает солнце на небе. А если захочет, то раскрутит его в своей праще и метнёт! И может сжечь два мира за один раз!

– Совсем это не Ихечи, он только катит солнце, а в пращу может зарядить его Буцуун!

– А Луксут управляет духами болезней. Все боятся духов болезней, а сами они боятся Луксута. Он ведь может их никуда не пустить. И если он посадит на цепь какого-нибудь духа болезни и не пустит его к людям, тогда тот умрёт сам от себя…

Так спорили мальчишки о богах, иногда определяя их правильно, а иногда ошибаясь. Воху-эх с интересом слушал мальчишек и не перебивал. Но потом его всё же спросили:

– Что скажешь, Воху-эх? Кем бы из богов ты хотел стать?

– Из перечисленных – никем, – ответил Воху-эх. – Проливать дожди из года в год, из месяца в месяц – это тяжёлая работа. К тому же скучная. Гонять лосей или духов болезней тоже надоест очень быстро.

– А кем тогда?

– Может быть, богом, который иногда развешивает радугу. Он её создаёт, выбирает время и вывешивает на небо. Совсем на короткое время, и не так уж часто он это делает. Но я помню все радуги, которые я успел увидеть.

– А какой это бог? Разве такой есть? – спросили его.

– Не знаю. Наверное, тот же, кто красит леса осенью. Красит не отдельными листочками или деревьями, а сразу целыми лесами. Я хотел бы увидеть, как это смотрится оттуда.

– Нет такого бога, – уверенно сказал кто-то из мальчишек.

– Мы не знаем его, – ответил Воху-эх. – То, о чём я говорю, он делает не для нас. Может быть, для своей богини. А мы только подсматриваем.

Почему тайга такая большая? Никто ведь не знает, где её конец, и шаманы не знают. Но почему тайга такая большая, шаманы знают – всё дело в белке, которая прогневила бога Гооса. Яду поведал о том, как было дело: как-то бог Гоос разгневался на белку и сказал:

– Ты всю жизнь теперь будешь перепрыгивать с дерева на дерево и ни на одном дереве не усидишь, ни на одно не вернёшься.

Это было заклятье, его никто не может отменить, и такого рода заклятье применяют боги от начала мира. Но белка оказалась ещё и бессмертной, такой дар она получила от богини Птю, которую до этого порадовала.

И отправилась белка скакать по деревьям, стала перепрыгивать с дерева на дерево. Она не могла вернуться ни на одно дерево, на котором уже прежде побывала, поэтому на пути её вырастали всё новые и новые деревья. Вот почему тайга такая большая.

Так говорил Яду. Не первый раз он рассказывал эту историю, и он был не единственный шаман, который рассказывал о заклятье белки. Слушающие обычно задавали вопросы: как размер тайги зависит от прыжков белки? Должна ли тайга и дальше расширяться, раз уж белка бессмертна? Такие вопросы обычно задавали люди и потом ещё долго спорили друг с другом. Но Яду рассказал историю женщинам, и они ничего такого не спрашивали. Зато они тут же спросили, чем же белка прогневила бога. Яду ответил, что этого не знает ни один шаман, забыл об этом и сам заклявший белку Гоос, не помнит этого и сама белка. Но всё равно женщины долго потом спорили, чем прогневила белка Гооса и чем порадовала богиню. Особенно их волновало, было ли это одно и то же событие или разные.