Каждому свой рай бесплатное чтение

© Болат Баймамыров, 2025

ISBN 978-5-0065-6838-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КАЖДОМУ СВОЙ РАЙ

Пролог

Звёзды безмолвно наблюдали, как планета корчится в ускоренном потоке времени.

Планета, освещённая холодным светом далёкого солнца, дышала в ритме, заданном не природой, а чьей-то чужой волей. Океаны бурлили, суша трескалась, горы росли быстрее, чем успевали осыпаться. Всё вокруг жило в ускоренном потоке времени, подчиняясь невидимому механизму.

Планетоизменители – гигантские конструкции, опутанные сияющими спиралями энергии. Их работа была безмолвной, но всесильной. Они изменяли структуру самой материи, заставляли мир проживать тысячи лет за считанные десятилетия.

На поверхности, среди бушующей стихии, двигались гуманоиды – те, кто называл эту планету своим домом. Кошкоподобные создания с человеческими глазами, острыми когтями и гибкими телами. Их создали специально для таких миров, для условий, в которых обычный человек не смог бы выжить.

Они верили, что трудятся ради будущего. Верили, что когда-то, когда работы закончатся, они смогут жить в мире, который помогли создать.

Но никто из них не знал правды.

Высоко над планетой, в орбитальной тени массивного корабля «Генезис-7», собрались те, кто знал.

– Объект Т-72 выходит на критический уровень ускорения, – прозвучал голос оператора. – Осталось двенадцать лет до коллапса.

Где-то в другом секторе галактики этот же отчёт прозвучит снова, с другим номером, другой планетой, другими существами, обречёнными на ту же судьбу. Корпорация уже привыкла к этим цифрам.

Но он – Герой этой истории – ещё не привык.

Он не знал, что его отправят на обречённую планету.

Он не знал, что станет частью эксперимента, чьё истинное назначение скрыто от всех.

Он не знал, что однажды сделает выбор – выбор, который изменит всё.

Глава I

Генри Джодджи, изменённый по предписанию суда, был подвергнут глубокой генетической модификации, превращающей его в существо, адаптированное исключительно для жизни в другой галактике. После этих изменений он оказался неспособен существовать ни в одном уголке привычной Вселенной. Это стало высшим проявлением юридической власти – вмешательство в ДНК до такой степени, чтобы индивид утратил возможность вернуться в свой мир. Теперь он мог выживать лишь в соседней вселенной, куда его, согласно приговору, отправляли на работы под контролем корпорации.

Эта система была выгодна всем: государство избавлялось от необходимости охранять заключённых, общество – от присутствия преступников, а корпорации извлекали прибыль, используя труд генетически изменённых гуманоидов.

Корпорация не была просто организацией – она была Силой, безликой и всепроникающей, расставляющей свои невидимые сети по всей галактике. Она не имела лица, только эмблему, не имела голоса, только приказы, которые невозможно было оспорить. Её влияние простиралось от звёздных систем до самых дальних и бесплодных миров, где машины, построенные по её воле, переписывали историю планет, ломая их естественный порядок.

Там, где некогда текли реки, оставались пустыни. Там, где дикие леса простирались до горизонта, теперь стояли терраформирующие комплексы, насильно ускоряющие ход времени. Корпорация не воевала – она просто переделывала, стирала, замещала. Её проекты жили тысячелетиями, переживая цивилизации, а те, кто вставал у неё на пути, исчезали, словно их никогда не существовало. Она не уничтожала миры – она переделывала их по своему образу. Её интересы не знали границ, а её решения вершили судьбы целых видов.

Генри сидел в холодной, тускло освещённой камере, ожидая неизбежного. Его судьба была уже решена: корпорация отправит его на работы в другую вселенную. Судья равнодушным голосом зачитал вердикт, раздался глухой удар молотка – последняя точка в его прежней жизни.

Его тело изменят, его разум оставят, но его прежняя жизнь исчезнет. Это могло быть как даром свыше, так и наказанием – все зависело от того как посмотреть.

Модификация тела прошла под глубоким анабиозом, когда Генри очнулся, он ощутил странную гибкость в движениях. Он вытянул руку но увидел лапу хотя она и напоминала руку с черными когтями. Кожа покрылась шерстью, а уши подрагивали от малейшего шороха. Теперь он был кошачьим гуманоидом, только такие формы могли выжить в условиях той вселенной, куда их отправляли.

Генри сидел у огромного панорамного окна, наблюдая за мерцающими в темноте звездами. Когда-то они были просто далекими огнями на ночном небе – бесконечно далекими, загадочными. Теперь они окружали его, и от этого не было ни радости, ни благоговения. Лишь холодное осознание того, что пути назад больше нет.

За его спиной раздались мягкие, почти бесшумные шаги. Он не обернулся. Узнал бы её в любом месте, в любой тишине. Сайра всегда двигалась легко, плавно, с той новой грацией, которую они приобрели вместе с этим телом. Когда-то он счел бы такую походку красивой. Теперь в ней было что-то чуждое, будто она принадлежала не ей, а существу, которое заняло её место.

Она остановилась рядом, прислонившись к окну. Они молчали.

Когда-то их разделяли сотни случайных деталей – рост, черты лица, привычки, манеры. Теперь они стали слишком похожи. Одно тело, повторенное дважды. Две пары одних и тех же внимательных, слишком острых глаз. Два силуэта с длинными подвижными хвостами, тенью скользящими по полу.

Сайра медленно провела рукой по гладкой поверхности стекла, словно пытаясь дотянуться до далёких звёзд. В её взгляде читалась задумчивость, но не печаль – скорее принятие. Она больше не искала в отражении человека

Генри помнил их первую встречу. Как они отводили глаза, не желая видеть себя в другом. Как цепенели от собственного отражения в чужих зрачках. Как говорили коротко, отрывисто, боясь лишний раз услышать голоса, что звучали теперь иначе. Им дали время привыкнуть к новым телам, но не дали времени принять это. Никто не мог научить, как жить в собственной чуждости.

Но шли недели. Отвращение сменилось любопытством. Любопытство – осторожностью. Осторожность – принятием.

Они уже не вздрагивали, если случайно касались друг друга. Уже не отводили взгляд, если встречались глазами. Уже не пытались говорить так, будто все осталось прежним. Они осознали: прежнего больше нет.

Сайра чуть склонила голову набок, привычное уже движение. Её когтистые пальцы всё ещё оставались на стекле, будто она хотела оставить след в этом мире.

Генри поймал себя на том, что смотрит на неё. На линии её силуэта, на чуть прижатых ушах, на мягком свечении глаз. Некогда пугающая, теперь она стала ему ближе, чем кто-либо в его прежней жизни. Потому что только она знала, какой он был. Потому что только она понимала, через что им пришлось пройти.

Сайра вдруг выдохнула, и этот тихий, почти неслышный звук заполнил пространство между ними.

Она не сказала ни слова, но Генри понял.

Этот мир не принадлежал им, прошлый мир для них потерян.

Значит, им придется построить новый.

Он медленно, без резких движений, положил ладонь поверх её руки. Сайра не отстранилась. Её пальцы легли поверх его, чуть сжимая.

Там, далеко, внизу, на планете, которую они должны были изменить, ждал их шанс.

Никто не создаст для них новый мир.

Но они смогут сделать это сами. Вместе.

Когда настало время отправляться, их отвели в камеру анабиоза – стерильное помещение, залитое мягким голубоватым светом. Воздух здесь был плотным, наполненным искусственными ароматами, призванными убаюкивать, притуплять тревогу. Вдоль стен выстроились капсулы – гладкие, металлические, словно коконы, в которых их тела должны были уснуть, чтобы пережить бесконечный путь сквозь черноту космоса.

Генри вошел первым. Сайра шла следом, глядя на капсулы – идеальные, безмятежные. Они выглядели слишком совершенными, слишком холодными. Здесь не было места страху, сомнениям, даже мыслям. Только безупречный расчет.

– Ложитесь, – произнесла система ровным, лишенным эмоций голосом.

Генри занял свое место, и мягкие крепления сомкнулись вокруг его тела, подстраиваясь под каждый изгиб. Холодные гелевые подушки коснулись висков, посылая в мозг первые сигналы

– Расслабитесь, отпустите сознание. – Он посмотрел вверх, на стеклянный купол, где отражалось его лицо – бледное, еще осознающее, но уже чуждое этому миру.

Сайра легла рядом. Она не любила этот момент – когда холод пробирался в кожу, когда веки тяжелели, когда тело становилось неподвижным, подчиняясь химии и механизмам. Она знала: впереди – пустота. Ни звуков, ни ощущений, ни даже снов.

Вот что было страшнее всего.

Они прощались не только с этим миром, но и со снами. Анабиоз был глубже, чем любой человеческий сон, он не оставлял ни образов, ни проблесков сознания. Там не было ни теней прошлого, ни мечтаний, ни призрачных фигур, являющихся по ночам. Время теряло смысл, разум исчезал, оставляя лишь пустоту, похожую на неразличимое черное море.

– Анабиоз активирован. Запуск через десять секунд.

Мягкое шипение убаюкивающего газа. Запах мяты и металла. Гравитационные поля сомкнулись, создавая невесомость внутри коконов.

Дыхание замедлялось, сердце билось все тише. Мысли угасали, точно звезды, одна за другой гаснущие в бесконечности ночного неба.

И когда последний проблеск осознания потух, они ушли в безмолвие.

Без снов.

Глава II

В иллюминаторе отразился новый мир. Четыре континент, омываемый черными, солеными морями; бескрайние серые и желтые равнины под небом цвета высохшего песка; редкие леса с деревьями, напоминающими гигантские грибы, покрытые йодистым налетом; холмы, переливающиеся бурым, желтым, белым и бледно-лиловым оттенками; зелёные птицы с широкими крыльями-парусами парили над землёй; шесть далеких лун – днем неразличимые пятнышки, ночью снежные хлопья, на рассвете и в сумерках – капли крови; трава, словно горчица, густеющая во влажных ложбинах; туманы, похожие на белый огонь по утрам и на извивающуюся змею-альбиноса во время ветров; глубокие ущелья, как трещины на матовом стекле; скрытые пещеры, будто цепочки темных пузырей; неожиданный град, обрушивающийся лавиной с безоблачного неба; семнадцать видов хищников, размером от метра до шести, несущих угрозу всему живому; ледяные шапки, как голубые береты на приплюснутых полюсах; двуногие стопоходящие существа полутораметрового роста, слаборазвитые умственно, блуждающие по лесам и охотящиеся на личинок гигантской гусеницы, самих гусениц, зеленых птиц, слепых норолазов и падальщиков-сумрачников; семнадцать мощных рек, пересекающих континент; тяжелые багряные облака, стремительно уносящиеся к западному горизонту; обветренные скалы, застывшие в форме древней мелодии; ночи, черные как сажа, скрывающая блеклые звезды; долины, плавные, как тихая музыка или изгибы женского тела; вечный холод в тени; утренние звуки, похожие на треск льда, дребезжание жести, шорох металлической стружки…

Корпорация разместила четыре станции по одной на каждом континенте. Генри и его команда периодически уходили в криогенный сон, пробуждаясь на три месяц дежурства по два человека на каждой станции. В это время они наблюдали за изменениями поверхности, и заносили наблюдения в журнал.

Двери шлюза закрылись станция встретила их гулкой тишиной. Внутри пахло стерильным металлом и пылью, а воздух был тяжелее, чем в ангаре корабля. Они остались вдвоём среди машин, пультов и мониторов, отсчитывающих секунды их вахты.

Сайра первой шагнула вперёд, проведя когтистыми пальцами по холодной консоли.

– Ощущается… как могила, – пробормотала она.

Генри молчал. Он осматривался, будто пытался вписаться в этот новый мир. Когда они покинули корабль, его охватило чувство, что отныне весь их прежний путь обрывается. Здесь, на станции, не было прошлого, только циклы работы и ожидания.

Из-за панорамного окна открывался вид на мертвую пустыню. Бесплодные земли простирались до самого горизонта, а небо, как застывшая в пламени рана, светилось странным, приглушённо-розовым светом. Где-то далеко гудели Планетоизменители, проворачивая сквозь себя столетия.