Жизнь и чудеса выдры бесплатное чтение

Серия «В ожидании чуда»

HAZEL PRIOR

LIFE AND OTTER MIRACLES

This edition is published by arrangement with Darley Anderson and Associates Ltd. and The Van Lear Agency

Перевод с английского Елизаветы Шульги

© Hazel Prior, 2023

© Шульга Е., перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Нарния

Фиби прислушалась. Все вокруг пело на тысячу голосов – разрозненные и нестройные, они звенели, шептали и клокотали, переплетаясь между собой, но никак не желая сливаться в одну мелодию. Фиби перевела взгляд с облаков на подернутую рябью реку. Дарла – так она называлась – была мало похожа на ленивые зеленые реки, которые Фиби доводилось видеть раньше. Ее прозрачные бурные воды, тут и там вспарываемые острыми камнями, неслись стремительно и казались живыми из-за густых барашков белой пены, частых водоворотов и сотен пузырей. Собственно, река и стала причиной, по которой они выбрали это место. Фиби была заворожена ее слепящим великолепием, ее способностью быть такой игривой и такой величественной одновременно.

Рядом с ней Эл взглянул на наручные часы и облегченно выдохнул. Он всего третий день работал на новом месте и старался придерживаться расписания. «Пунктуальность превыше всего, – с серьезным видом произнес он. – А еще – вежливость». Фиби знала, что с последним у отца проблем не имелось – в отличие от пунктуальности.

– Время еще есть, – сообщил он.

В такую рань Фиби привыкла сладко спать, а не слоняться по дому. И кому только пришло в голову, что переезд за город пойдет ей на пользу? Гул бирмингемских машин никогда не будил ее ни свет ни заря, а вот девонские коровы, самозабвенно мычащие под окнами в шестом часу утра… Это было попросту неприлично.

Запах свежего кофе выманил ее на кухню, о чем она уже начинала жалеть. Эл, свежий, бодрый и готовый к рабочему дню, сновал по кухне, наскоро готовя для нее завтрак: тосты и кофе. Первого было слишком много, а второго – слишком мало, но Фиби прикусила язык. В рекордно короткие сроки отец не только накормил ее завтраком, но и каким-то чудом уговорил ее выйти в сад, хотя девушка не успела даже переодеться после пробуждения и натянула куртку прямо поверх пижамы и домашних штанов. Отец свято верил в живительную силу свежего воздуха.

Она старалась изобразить на лице воодушевление, которого не чувствовала. Фиби Фезерстоун провела большую часть мая, изображая то, чего не чувствовала. Она делала это так усердно, что уже выбилась из сил. Она улыбалась, смеялась, шутила – это должно было быть проще простого. Но притворство давалось ей нелегко, сколько бы она в нем ни упражнялась. Она до сих пор не знала, купился Эл на ее игру или нет. Она старалась, но тот знал ее слишком долго – все девятнадцать лет с тех пор, как она появилась на свет. Он видел все перемены, происходившие с ней.

Фиби закуталась в куртку, уставилась на реку и поежилась от мысли, что та могла бы стать метафорой ее собственной жизни, стремительно протекающей мимо.

– О чем ты думаешь? – задал Эл свой любимый вопрос.

– Да так. Просто слушаю реку, – ответила Фиби. – Слышишь, как она шумит на разные голоса?

– Вроде того. Но хоть убей, не могу разобрать, о чем они говорят.

– Я могу.

– И о чем же?

– Пересказывают сплетни о нас своим собратьям – молекулам воды, которых встречают ниже по течению.

– Надеюсь, они не говорят про нас гадостей.

– Тс-с… Сейчас расскажу… – Она повернула ухо к реке, как бы прислушиваясь, и стала быстро переводить ему тихим голосом: – «Эй! Слыхали про новеньких? Вон они стоят. Фезерстоуны. Бьюсь об заклад, они городские. Вон та тощая девица – дочь». – Что она могла рассказать о себе? – «Некрасивая стрижка, может подолгу стоять и смотреть в одну точку. До сих пор не съехала от отца. Казалось бы, давно пора найти свое место в мире, устроиться на работу или, по крайней мере, поступить в университет. А она словно сама не понимает, как докатилась до жизни такой». – Пожалуй, хватит о ней. Сглотнув, Фиби продолжила: – «Рядом с ней – ее отец, Эл Фезерстоун. Чудак-человек». – Она бросила на него озорной взгляд. – «Когда он не занят разъездами по Дарликомбу и окрестным деревням, то любит повозиться в саду или побродить здесь, у берега. Но вот одевается он ужасно», – добавила она, окинув взглядом отцовские мешковатые джинсы и свитер с дырками на локтях.

Эл осуждающе цокнул:

– Дерзкие маленькие молекулы!

Скоро он поедет колесить по проселочным дорогам, оставляя за собой череду довольных клиентов, и в отличие от нее будет общаться с живыми людьми. Не теряя времени даром, он быстро обзаведется здесь новыми друзьями. Но Фиби не завидовала. По ее скромному мнению, ценность дружеского общения – равно как и ценность судоку, Рождества и оливкового масла – сильно преувеличивали.

Отцу понадобилось меньше недели, чтобы устроиться на работу в новом месте. Он ничего не смыслил в саморекламе, но это с лихвой восполнялось его природным обаянием. Что, однако, не мешало Фиби переживать за него.

Эл бросил мечтательный взгляд на низкую, поросшую мхом калитку у границы сада. Здешние тропы, конечно, уже были исхожены им вдоль и поперек. Он снова сверился со своими часами.

– Через час мне пора будет выдвигаться за сегодняшними посылками. Может, прогуляемся, пока есть время? Эта тропинка ведет к одной очень славной прогалине. Тебе понравится, Фиби, обещаю. Там так чудесно, словно на картинке из книги про Нарнию.

Звучало безумно заманчиво. Фиби, которая большую часть детства провела, ощупывая задние стенки платяных шкафов, до сих пор лелеяла слабую надежду на то, что Эксмур окажется взрослой версией Нарнии.

Эл толкнул калитку, и они побрели вдоль берега, пока не вошли в рощицу из орешника, ольшаника и молодых березок. Папоротники стелились у нее под ногами, а за штанины цеплялись липкие травинки осоки. Отец пробирался вперед сквозь паутину светотени, приминая подлесок подошвами. Он шел почти вприпрыжку. Фиби вяло плелась позади.

– Почти пришли. – Он оглянулся на Фиби с подбадривающей улыбкой.

– Ты уже говорил это дважды.

Идти пришлось дольше, чем она ожидала. Не специально ли отец это устроил?

– Вот мы и на месте, – объявил он наконец, выводя ее на открытую местность.

Поляна оказалась не такой живописной, как представлялось ей со слов отца. Солнце еще не поднялось достаточно высоко, чтобы разбросать повсюду золотые блики и позволить этому уголку дикой природы предстать во всей красе. Кроны деревьев нависали низко и густо, будто плед, связанный из пряжи букле. Сквозь редко растущую траву виднелись пятна земли, повсюду росла крапива.

Но оказалось, что все это не имело ровным счетом никакого значения. Потому что то, что они там нашли, было ничуть не хуже Нарнии.

Дар Дарлы

– Что же нам делать? – заволновалась Фиби.

– Мы не можем его здесь бросить. Он же совсем один. И такая кроха!

– Как думаешь, его можно взять на руки?

– Хм… Даже не знаю… А вдруг цапнет?

– Я попробую через куртку.

– Хочешь остаться в одной пижаме? Закоченеешь.

– Тогда дай мне свою кофту.

Эл стащил с себя свитер и протянул ей. Фиби уже сбросила куртку с плеч и теперь натягивала отцовский свитер через голову. Тот висел на ней мешком, но обволакивал приятным теплом и слабым запахом земли и костра. Фиби стала потихоньку пробираться вперед, медленно и тихо ступая по земле и не сводя глаз с крошечного зверька. Тот приподнялся на дрожащих лапках, покачнулся, пискнул, а затем повернул к Фиби свою круглую пушистую мордочку и бесстрашно уставился на нее огромными карими глазищами.

У Фиби сжалось сердце. Она присела на корточки в траве, накинула на зверька куртку, подняла его с земли и прижала к себе. Тот, похоже, решил довериться ей и свернулся клубочком у нее на груди.

В это мгновение Фиби впервые испытала новое для себя чувство: неожиданно бурный прилив радости, не имевший ничего общего с ней лично, возникший, когда она целиком и полностью сосредоточилась на детеныше выдры. Будто где-то глубоко внутри солнце пробилось сквозь пелену облаков. Это чувство оказалось новым и окрыляло. Ему необходимо было присвоить название.

Пожалуй, она назвала бы его «эффектом выдры». Похоже на «эффект бабочки», но намного, намного лучше.

Фиби прошептала, обращаясь к отцу:

– Ты когда-нибудь видел что-нибудь более восхитительное?

– Не думаю. – Эл склонился над найденышем и погладил мягкую шерстку на его подбородке. В ответ зверек ткнулся мордочкой в подставленную широкую ладонь. Он был совсем крохотный – меньше фута[1] в длину от приплюснутого розового носика до кончика продолговатого хвоста. – Надеюсь, с ним все в порядке, – протянул Эл. – Придется нам забрать его с собой, а потом… Есть одно место, где ему могут помочь. Не будем терять времени. Посылки сами себя не развезут.

Фиби не хотелось расставаться со своей ношей, но она понимала, что они вернутся домой намного быстрее, если выдренка понесет Эл. Отец бережно забрал малыша из рук дочери и потуже укутал в куртку.

Возвращались они под аккомпанемент оживленного журчания реки, торопливо минуя колышущиеся папоротники и перешагивая узловатые корни деревьев.

К тому времени, когда они добрались до сада коттеджа Хайер-Мид, Фиби совсем запыхалась. Эл вернул ей сверток и отпер заднюю дверь.

– Я позвоню в питомник, – решил он. – А ты пока дай малышу воды. Или, может, накормить его чем-нибудь?

Она последовала за отцом на кухню и набрала миску холодной воды, второй рукой прижимая выдренка к плечу. Потом она поднесла его к миске, так, чтобы мордочка слегка касалась поверхности воды. Зверек поводил по воде носом, но пить не стал. Фиби заметила у него небольшое белое пятнышко на шерстке над губой.

– Вот проклятие, – чертыхнулся Эл, швыряя трубку. – Не отвечают. Слушай, Фиби. Уже много времени. Мне пора ехать за посылками, но я вернусь через полчаса. Можешь продолжать звонить по этому номеру и присмотреть заодно за малышом, пока меня не будет?

– Конечно, могу.

Не успела она это произнести, как отец тут же пулей вылетел за порог. Фиби услышала, как хлопнула дверца машины и завелся мотор.

– Ну что, маленький, остались мы с тобой вдвоем, да? – проворковала она, обращаясь к зверьку. – Не бойся, я о тебе позабочусь. Со мной ты в безопасности.

Выдренок мягко потерся лапками об ее ладонь. Держа его под мышкой и постоянно поглаживая, Фиби обошла дом, подыскивая безопасное местечко, где можно было бы обустроить временное пристанище для выдры. В гостиной она обнаружила пустую плетеную корзину для дров и решила, что та подойдет в самый раз. Фиби поместила туда своего нового пушистого компаньона и подвинула к нему миску с водой, уговаривая малыша попить хоть немного. Но тот только забился в угол, обернув свой длинный хвост вокруг тельца. Он начал жевать и посасывать свой мех.

– Есть хочешь? – догадалась она.

Ее телефон лежал на подоконнике. Фиби метнулась к нему и быстро набрала в поиске: «Чем питаются выдры?»

«Гугл» поведал ей, что существует тринадцать видов выдр, и к ним в руки, судя по всему, попала выдра евразийская речная, она же обыкновенная (для себя она отметила, что на латыни такие выдры назывались «Lutra lutra»). Британские речные выдры питаются форелью, карпом, угрем, лягушками, ракообразными и моллюсками, такими как улитки и слизни. Иногда охотятся на камышниц, мелких грызунов и кроликов.

– Сомневаюсь, что что-то из этого есть у нас в холодильнике. – Фиби направилась на кухню. – Вчерашний цыпленок карри? Тапенада[2] из маслин? Печеная фасоль? Чизкейк? Вряд ли это входит в твой рацион. Прости, дружок. Нет у меня для тебя ни лягушки, ни камышницы. Но ты же еще совсем маленький. Может, налить тебе молочка?

На этот вопрос «Гугл» не смог дать внятного ответа. Фиби налила в блюдце немного молока из коробки, а затем решила еще раз позвонить в питомник со стационарного телефона. Питомник с выдрами был единственной достопримечательностью в округе. Они с отцом видели ведущие к нему указатели и планировали туда наведаться – попозже, когда немного освоятся.

Фезерстоуны жили в коттедже Хайер-Мид уже месяц, но большая часть их вещей все еще лежала в коробках. Оба хотели отдохнуть от бешеного ритма жизни в городе и не видели смысла в спешке – во всяком случае, пока они не принимали гостей. Да и потом, время в Дарликомбе текло совершенно иначе, представляясь этакой флегматичной черепахой на фоне вечно несущегося куда-то во весь опор зайца – Бирмингема.

Эл почти полностью взял на себя поиски жилья, по субботам мотаясь в Девон и возвращаясь совершенно без сил. Когда однажды он вошел в их прежний дом с характерной улыбкой, в которой читалось: «Кажется, я нашел то, что нам нужно», – Фиби согласилась сопроводить его на второй просмотр.

Пожилая пара, владевшая коттеджем Хайер-Мид, с радостью показала им дом. Они заверили, что покосившийся дымоход простоял в таком виде уже несколько десятилетий, так что беспокоиться Элу и Фиби не о чем. Комнаты были непритязательными, уютными, с низкими потолками. Некоторые из них были оборудованы небольшими каминами со встроенными дровяными горелками. Из минусов – в щели в прохудившихся оконных рамах задувало, а на мобильный сигнал не было даже намека. Однако, как с гордостью отмечали бывшие владельцы, в доме имелось широкополосное подключение к Интернету.

Судя по всему, провести сюда выделенную линию их уговорили дети, хотя сами хозяева никогда им не пользовались.

Они оказались очень приятными людьми. Равно как и их дом. Впрочем, сейчас в нем царил беспорядок. Эл никогда не мог похвастаться опрятностью, и Фиби унаследовала это от него. «Но по большому счету, разве это имеет значение?» – развел руками Эл.

Не сводя глаз с выдры, Фиби ждала, слушая длинные гудки на другом конце провода. Но ответа по-прежнему не было.

Когда Эл вернулся, Фиби сидела на корточках перед дровяной корзиной. Ее поза напомнила ему картины, изображающие поклонение волхвов.

– Уже вернулся?

– Да, удалось быстро управиться, – сказал он довольным голосом, в котором, тем не менее, сквозило беспокойство. – Я успел как раз вовремя. Грузовик был уже полностью разгружен, и мне оставалось лишь перенести посылки через парковку.

Его дочь наконец-то оделась, сменив пижаму на широченную толстовку, которая делала громоздкой даже ее миниатюрную фигуру. Еще она простелила корзину газетой и разложила по дну листья папоротника, чтобы выдренок чувствовал себя как дома. Сейчас он крепко спал, свернувшись калачиком.

– Умница, – похвалил он. – Удалось дозвониться до питомника?

Фиби отрицательно покачала головой.

– Что ж, мне все равно пора выдвигаться развозить посылки. По дороге сам к ним заеду и передам выдру. Надо будет переложить ее в обувную коробку, как только закончу с делами. Опоздаю, наверное… – Он хрустнул костяшками пальцев. Живот свело нервной судорогой. – А теперь самая сложная часть.

Эл старался сохранять невозмутимый вид, но Фиби сразу поняла, к чему он клонит.

– Помощь нужна? – уточнила она.

– О, если тебя не затруднит…

Для работы Элу нужно было использовать специальное мобильное приложение, и у него еще ни разу не получилось сделать это, не костеря телефон на чем свет стоит. Фиби разбиралась в технике гораздо лучше него, и ей потребовалось всего три минуты, чтобы сообразить, что к чему. Первые два дня Эл с горем пополам справлялся с сортировкой посылок самостоятельно, но теперь, когда время поджимало, ему действительно пригодилась бы ее помощь.

Эл разгрузил машину, охапками перетаскивая посылки в дом и раскладывая их полукругом на ковре в гостиной. Посылки были самые разные – от огромных коробок из гофрированного картона и компактных бандеролей до пухлых конвертов и свертков из обычной коричневой бумаги, старомодно перевязанных бечевкой.

Эл начал напевать себе под нос песню из «Звуков музыки». Он считал, что вполне отдает должное таланту Джули Эндрюс[3]. Однако Фиби приложила палец к губам и сказала, что если он не прекратит, то разбудит детеныша.

Она быстро, вполголоса, зачитала почтовые индексы, проследила, чтобы он ничего не перепутал, расставляя посылки по порядку, и построила для него маршрут в приложении. На некоторых отправлениях в качестве адреса получателя значилось название магазина, и она шепотом озвучила свои предположения об их содержимом. Оптовый заказ мультивитаминов, шоколад, косметика, резиновые сапоги, канцелярские принадлежности… Другие коробки таили больше загадок.

– Мистер Крокер, мистер Добсон, мисс Пенроуз, преподобная Доуз. Интересно, что в их заказах? – гадала она. – Держу пари, мы могли бы узнать кучу всего интересного о наших соседях, если бы знали, что находится внутри их посылок.

– В тебе я даже не сомневаюсь. – Эл выделил слово «тебе». – А я так нервничаю, что даже думать ни о чем не могу, не то что совать нос в чужие дела.

Пока Фиби перекладывала маленькую выдру в обувную коробку, ее отец торопливо загружал посылки в машину в порядке, обратном порядку доставки. Закончив с этим, он вернулся в дом за коробкой.

Когда он вышел на улицу, Фиби последовала за ним.

– Ты со мной? – Эл полагал, что стоит ему выйти за порог, как его дочь снова юркнет в постель, не теряя ни минуты.

– Неужели ты думал, что я позволю вам уехать без меня?

Она уселась на пассажирское сиденье, и отец протянул ей драгоценную ношу. Фиби бережно обхватила ее руками, Эл завел двигатель и вывел машину на проезжую часть.

– Веди осторожно.

Он взглянул на нее искоса и ухмыльнулся.

В коробке что-то зашуршало, и из-под крышки выглянул мокрый нос. Фиби крепко вцепилась в коробку, стараясь держать ее ровно, чтобы зверька не подбрасывало на деревенских ухабах и рытвинах. Нос дернулся и снова исчез.

Дарликомб раскинулся на обоих берегах реки и заканчивался высоко на взгорье. Дома здесь представляли собой смесь покосившихся, но живописных коттеджей с соломенными крышами, блочных уродцев, построенных в семидесятые, и хлипких современных построек, позиционировавшихся как «жилье по доступным ценам» (хотя существовало ли в наши дни по-настоящему доступное жилье?). Несколько домов, расположенных повыше других, почти на середине склона, гордо возвышались над остальными, как бы надзирая за открывающейся им панорамой. В ясный день, такой как сегодня, вдалеке можно было разглядеть вересковую пустошь, подернутую фиолетовой поволокой.

Они миновали живописную часть деревни, мост, муниципальные дома и оказались на другом берегу. Река здесь изгибалась и ненадолго пряталась в пролесок, но затем вновь появлялась и текла вдоль дороги.

Фиби склонилась над обувной коробкой и снова приоткрыла ее, не в силах удержаться от того, чтобы еще раз не заглянуть внутрь. Оттуда выглянула щекастая мордочка с длинными усами, а за край ухватилась крошечная лапка. Фиби быстро толкнула лапку обратно.

– Лучше не лазить туда слишком часто, – предупредил Эл. – Если выдра выскочит и юркнет мне под воротник, я могу ненароком и в живую изгородь врезаться.

Вскоре они были на месте. Следуя указателю, они повернули направо и заехали на автостоянку. Фиби разрешила Элу донести коробку до ворот, но все время шла рядом, не отставая от него ни на шаг.

Было закрыто, но Эл нажал на звонок, и почти сразу дверь распахнулась. В дверях стояла женщина, загораживая собой вход. Невысокая и крепкая, с густыми седыми волосами, собранными в два пучка, небрежно лежащих у нее на плечах. На вид ей было слегка за шестьдесят. Резиновые сапоги, джинсы и джемпер выглядели по-домашнему, но она держала себя в них так, словно была облачена в строгую униформу.

Эл представил себя и Фиби.

– Рада встрече, – кивнула она, хотя по ее лицу сказать этого было нельзя. – Меня зовут Кэрол Блейк. Я хозяйка этого питомника. – Она с подозрением покосилась на коробку.

Эл неуверенно протянул ее женщине, постучав пальцем по крышке.

– Мы нашли его у реки. – Он подождал, пока Кэрол быстро заглянула внутрь. – Сегодня утром гуляли там с дочкой и увидели, как он валяется в траве. Сначала мы приняли его за горностая или ласку, но…

– Но как только пригляделись, то сразу поняли, что это выдра, – подала голос Фиби. – У горностаев и ласок не бывает таких пухлых очаровательных щечек.

– Мы понаблюдали за ним какое-то время, – продолжил Эл, – и вдруг он издал тоненький писк, совсем как мышка, будто звал кого-то, но ответа не последовало. Он что-то вынюхивал, возможно, искал своих родителей. Но рядом никого не было, а он выглядел таким маленьким и беспомощным. Мы подобрали его – он легко пошел на руки – и отнесли домой. А потом привезли сюда, потому что… Ну, мы подумали, что так будет правильно.

Губы Кэрол сжались в тонкую линию. Эл был уверен, что они делают доброе дело и женщина похвалит их за это. Что ж, очевидно, он ошибался. Еще он надеялся, что Кэрол предложит Фиби посмотреть на других выдр и его дочь прекрасно проведет время, пока он будет колесить по окрестностям, развозя посылки.

Вместо этого Кэрол спросила:

– Надеюсь, вы не давали ему молока?

– Нет, мы принесли его прямо сюда.

– Ну, уже что-то. У выдр непереносимость лактозы, так что, если бы вы напоили щенка молоком, ему пришлось бы очень несладко.

Из горла Фиби вырвался сдавленный стон.

– Подождите здесь, – молвила Кэрол и скрылась внутри.

Эл пробормотал себе под нос что-то про «черствый сухарь», стараясь не считать стремительно убегающие минуты.

Кэрол вернулась через минуту, в толстых кожаных перчатках, с кошачьей переноской и картой местности в руках. Жестом она велела открыть обувную коробку. Они и глазом не успели моргнуть, как Кэрол подхватила детеныша выдры за шкирку и переложила в переноску.

Она смерила их строгим взглядом.

– Вы не увидели рядом с ним взрослых и сразу решили, что малыш – сирота. Скорее всего, это не так. Куда более вероятно, что его мать находилась поблизости, пряталась в подлеске и ждала, когда вы уйдете.

– Ох, – удрученно протянула Фиби. – То есть мы все испортили?

– Поживем – увидим, – ответила Кэрол. – Самцы выдры ужасные отцы и перекладывают всю работу по воспитанию потомства на самок, но матери очень заботливы и внимательны. Я попросила Руперта подменить меня, – Эл предположил, что Кэрол говорила о своем муже, – а сама отнесу выдру туда, где вы ее подобрали, если вы сможете точно показать мне, где находится это место. Там я оставлю ее во временном вольере и понаблюдаю за ней. Если мать вернется, я сразу же отпущу малышку к ней, и с детенышем все будет в порядке. Если же в течение следующих двадцати четырех часов мать не объявится, я верну ее сюда, в питомник.

– Вы сказали «малышка». Это девочка? – поинтересовалась Фиби.

Кэрол пожала плечами:

– Трудно сказать, и сейчас я не собираюсь ее осматривать. Но на такие вещи у меня глаз наметанный. – Она развернула карту. – Покажите мне место. – Быстро отыскав на карте коттедж Хайер-Мид и ту самую поляну у берега реки, Фиби ткнула в нее пальцем. – Поеду туда прямо сейчас. Это недалеко от главной дороги.

Эл сунул руки в карманы.

– Раз уж вы направляетесь в ту сторону, не могли бы вы подбросить Фиби домой? Мне нужно доставить кучу посылок, а я уже страшно опаздываю.

– Ладно, – безразлично согласилась Кэрол.

– Можно мне вернуться с вами на поляну и тоже понаблюдать за матерью-выдрой? – попросила Фиби.

Кэрол покачала головой:

– Боюсь, что нет. Чем меньше рядом людей, тем лучше.

Фиби не стала спорить.

Поспешишь – людей насмешишь

Эл чувствовал себя виноватым, оставляя дочь в компании не самой дружелюбной на свете женщины. И все-таки, если Кэрол Блейк посвятила свою жизнь заботе о выдрах, это должно было говорить о ее порядочности, верно?

Он помахал им рукой, сдал назад и покинул территорию питомника. Вскоре он уже ехал по своему обычному маршруту. Он вел машину и тихонько насвистывал, радуясь, что Фиби проявила такой живой интерес к выдре, и надеясь, что, где бы та ни оказалась, она выживет. И что Кэрол будет держать их в курсе.

Он нажал на педаль газа. За окном замелькало кружево серо-золотых узоров, когда он промчался сквозь рощицу растущих вдоль обочины буков. Он снова выехал на открытое пространство, и в ветровое стекло ударил солнечный свет. По обе стороны дороги росли купырь, лютики и ковыль. На редких телеграфных проводах сидели и чирикали птицы – то ли ласточки, то ли стрижи. Он их вечно путал. Позже нужно будет расспросить Фиби, чем они отличаются. Она точно должна знать.

Маршрут Эла захватывал несколько отдаленных ферм и деревень. По его опыту, чем дольше ты ездил по одной и той же дороге, тем короче она становилась, но проселочные дороги Девона оставались упрямо длинными. И извилистыми. И очень, очень узкими. В первую неделю пребывания здесь он не мог надышаться деревенским воздухом, и ему до сих пор казалось, что если вдохнуть поглубже, проезжая мимо живой изгороди, ее запах защекочет его ноздри.

Он доставил комплект лошадиной экипировки в маленькое фермерское хозяйство и развез по трем деревням посылки поменьше. Эл выпрыгивал из машины, отдавал коробки и торопился снова сесть за руль, изо всех сил пытаясь наверстать упущенное время и не позволяя втягивать себя в досужие разговоры. Несколько раз ему пришлось сдавать назад, пропуская встречные автомобили и тракторы. У навигатора было своеобразное чувство юмора – все эти манипуляции как назло занимали гораздо больше времени, чем указывало проклятое приложение. К счастью, люди были добры к нему. И как будто даже рады его видеть. Все-таки он приходил не с пустыми руками.

Трудно было поверить, что ему действительно за это платят. Намного меньше, чем на предыдущей работе, которую пришлось оставить, но за последние годы его любовь к преподаванию математики сошла на нет.

Эл Фезерстоун считал себя молодым – остальные могли с этим не соглашаться. У него были мальчишеский нрав и роскошная густая шевелюра, в которой лишь изредка пробивалась седина. Но годы учительства давали о себе знать. Вдобавок ко всему на него свалилась куча административных обязанностей, а если что и приводило Эла в уныние, так это административная работа. Никто и бровью не повел, когда в пятьдесят три года он подал заявление о раннем выходе на пенсию. Решение было принято после того, как однажды среди почты он обнаружил рекламную листовку, гласившую: «Похороны вашей мечты всего от 15,97 фунтов стерлингов в месяц». На него тогда словно ушат холодной воды вылили. Хотя в целом Эл держался бодрячком и по жизни был склонен к оптимизму, он давно привык жить с разбитым сердцем, осколки которого бились в такт сердцам троих его детей. Ради них он намеревался как можно дольше откладывать похороны со своим непосредственным участием, даже по самой выгодной цене. Пусть от него и осталась лишь пустая оболочка, но даже таким Эл надеялся быть им полезным.

Будучи по натуре скромным человеком, Эл даже не догадывался, как сильно его любили ученики. Многие из них грустили о его уходе и сожалели, что не были к нему добрее – это осознание пришло к ним слишком поздно. В школе в глаза его называли «мистер Фезерстоун», а за глаза – не иначе как «Большой Эл». Это беззлобное, как он надеялся, прозвище было образовано по такому же принципу, что и «Малыш Джон» в легендах о Робине Гуде, и являлось верхом остроумия, проявленного школьниками. Говоря откровенно, могло быть намного хуже, но такое обращение все равно ранило. Не то чтобы Эл комплексовал из-за роста. Он был не самым высоким из мужчин, но и отнюдь не коротышкой. И все-таки слово «большой» необъяснимым образом задевало за живое.

Когда он впервые заикнулся о переезде, Фиби восторженно взвизгнула, и этого оказалось достаточно, чтобы подвигнуть его к действиям. Жизнь в Бирмингеме стала слишком утомительной для них обоих. Эл грезил о заливных лугах и чистом воздухе, да и Фиби сельская местность пошла бы только на пользу. Недвижимость в Эксмуре стоила относительно дешево, и отсюда было недалеко до Плимута, где училась его вторая дочь, Джулс. Его сын Джек в настоящее время жил в Йорке, но он почти окончил университет и, возможно, планировал осесть после выпуска где-то в другом месте… Или, что более вероятно, вообще ничего не планировал.

С момента приезда сюда Эл познал все прелести отращивания щетины и выращивания овощей. Он обожал свою нынешнюю небритость и небрежность. После женитьбы у него вошло в привычку всегда одеваться с иголочки и выглядеть опрятно – Рут ценила такие вещи, да и это в любом случае требовалось для работы. Здесь же Эл наконец-то позволил себе расслабиться, оставив позади ту отутюженную версию самого себя, и не мог не признать, что чувствовал себя намного свободнее, будучи самую малость помятым.

Теперь он возвращался в Дарликомб – деревню, которая стала для него новым домом. Дорога петляла, следуя естественным изгибам долины, а затем круто брала в гору. Эл остановил машину в воротах дома с большим квадратным фасадом и плотно зашторенными окнами. Под навесом гаража стоял припаркованный «Воксхолл». На пути к входной двери Эл чуть было не спугнул стайку упитанных буро-коричневых кур. Те задрали головы, чтобы окинуть его равнодушными взглядами, а затем продолжили квохтать и клевать землю.

Стучать пришлось дважды. Но потом дверь слегка приоткрылась, и в образовавшемся проеме Эл увидел пару выпученных глаз и несколько жидких прядей волос, зачесанных поперек лысины.

– Ваша доставка! – улыбаясь, сообщил Эл.

Дверь приоткрылась чуть шире. Эл отметил, что на мужчине – некоем мистере Крокере, судя по информации в заказе, – не было обуви, если не считать таковой пару толстых зеленых носков. Быстрым, нетерпеливым движением он выхватил посылку у Эла из рук.

– Одну минуту, я только сфотографирую. – Эл потянулся за телефоном. – Не вас, всего лишь коробку, – заверил он мужчину, когда тот попятился обратно в прихожую. Эл навел объектив на посылку и нажал на кнопку.

– Вы, значит, те самые жильцы, что поселились в коттедже Хайер-Мид? – полюбопытствовал мистер Крокер протяжно, будто обдумывал на ходу каждое слово. Вероятно, свежие сплетни он принес из деревенского магазина, где Эл уже со всеми успел познакомиться. Он улыбнулся тому, что мистер Крокер использовал множественное число, хотя на пороге кроме него никого не было.

– Да, я и моя дочь Фиби.

Мистер Крокер покачал головой.

– Скучновато у нас для юной девушки.

– Ей все нравится. – Эл подумал о Фиби с растрепанными волосами и в стоптанных тапочках. – Мы оба любим тишину.

– А, ну, этого-то добра здесь в избытке, – усмехнулся мужчина. Он протянул Элу руку, оказавшуюся на удивление мягкой. – Меня зовут Джереми Крокер. Полицейский в отставке, – счел нужным добавить он.

– Эл Фезерстоун.

– Желаю вам обоим всего наилучшего на новом месте.

– Большое спасибо.

Эл уже повернулся, чтобы уйти, когда мистер Крокер жестом остановил его:

– Подождите здесь.

Он скрылся из виду. Эл надеялся, что ждать придется недолго. Ему оставалось развезти всего несколько посылок, но он все-таки катастрофически отставал от графика. Мистер Крокер вернулся и протянул ему коробку для яиц.

– Это вам, угощайтесь. Мои девочки старались.

– Ваши девочки?

– Да. Они у меня на свободном выгуле, сами видите.

А, курочки. Эл недавно купил несколько упаковок яиц впрок, но счел благоразумным не отказываться от гостинца.

– Это так щедро с вашей стороны. Спасибо.

– Ну, то-то же. Если вам понадобится что-то еще, не стесняйтесь, обращайтесь в любое время.

К облегчению Эла, на этом светская беседа была окончена, и дверь перед ним захлопнулась. Тем не менее мистер Крокер произвел впечатление весьма радушного человека, и Эл сделал мысленную пометку в будущем уделять ему несколько минут своего времени.

Отъезжая от ворот, он прокручивал в голове слова мистера Крокера о том, что юной девушке здесь может стать скучно. Неужели он ошибся, предложив Фиби этот переезд?

Коттедж Хайер-Мид и так без конца испытывал его нервы на прочность. Оконные рамы прогнили, а стропила были изъедены древоточцами (их якобы потравили прежние хозяева, но Эл начинал в этом сомневаться: не далее как сегодня утром под одной из балок в ванной он заметил пыль, подозрительно похожую на древесную). Система подачи горячей воды регулярно разражалась неконтролируемым лязгом, усмирить который можно было, лишь несколько раз включив и выключив отопление. С электропроводкой тоже оказалось не все гладко. Эл все обещал Фиби починить мигающую лампочку в прихожей, но у него никак не доходили до этого руки. А еще сад, который отнимал гораздо больше времени, чем изначально казалось. Это настоящее искусство – держать все под контролем, размышлял он. Искусство, которым он так и не овладел в полной мере. Насколько все было бы проще, если бы Рут была жива.

Что бы она сказала, увидь их сейчас? Джулс и Джек жили своей жизнью, и решения Эла их никак не затрагивали, но Фиби до сих пор сильно зависела от него. Слава богу, хоть новая спальня ей нравилась.

Сначала Фиби радовалась переезду, но потом словно впала в какой-то анабиоз. Несмотря на его уговоры, она почти не выходила из дома. С момента их приезда он лишь однажды сумел вытащить ее на короткую экскурсию по одному из поместий Национального фонда исторического наследия. Парадный сад с шахматным узором из бордюрных плит и самшитовых изгородей был окружен лесом; густые кроны деревьев смыкались в чарующий изумрудный полог, а подлесок усыпали мерцающие как самоцветы колокольчики, но Фиби словно не замечала ничего из этого. К его вящему ужасу, она даже сказала, что посидит в машине, пока отец будет осматривать окрестности, но он не позволил ей этого сделать, поскольку вся поездка только ради нее и затевалась. Отсутствие какой-либо заинтересованности с ее стороны его шокировало. Ее безразличие и ему не позволило насладиться красотой этого места, заставив что-то заныть глубоко в груди. Раньше она любила историю и древности, но сейчас, когда они бродили по поместью, она немного оживилась лишь у одной из богато украшенных кроватей с балдахином.

– Вот бы поспать в такой постели, – вздохнула она.

Эл не понимал, что творилось в душе у Фиби. В каком-то смысле, может, и хорошо, что его дочь не была плаксой, но в то же время пара истерик в целях прояснения ситуации пришлись бы как нельзя кстати. У другой его дочери, Джулс, с этим никогда не возникало проблем. Однако Фиби вовсе не любила изливать душу.

Он взял с нее обещание почаще выбираться из дома и познакомиться с местными жителями. В деревенском магазине он увидел рекламу местной студии йоги и предложил Фиби посетить пару занятий. Слегка нахмурившись и пожав плечами, она согласилась.

Однако с детенышем выдры она искрилась, как бенгальский огонь. Эл уже целую вечность не видел ее такой увлеченной. Оставалось только надеяться, что это было не в последний раз.

Он резко вынырнул из задумчивости, когда впереди из-за поворота выскочила машина. Эл вдавил педаль тормоза в пол. Что-то заскрежетало. Он ударился спиной о сиденье. Когда его снова швырнуло вперед, перед глазами пронеслись образы его детей. Джек и Джулс переживут, но…

Я не могу умереть. Мне нельзя. Если я умру, кто позаботится о Фиби?

Когда к нему вернулась способность дышать, мысли замелькали в его голове, стремительно сменяя друг друга: «Я жив. Второй водитель тоже. Слава богу! Обошлось без кровопролития и переломов. Но обе машины повреждены. Проклятие. Хорошо хоть это не служебный автомобиль… Но как же ужасно я опоздаю с последними доставками. Меня могут уволить в первую же неделю! Я так подведу Фиби. По крайней мере, у нее все еще есть отец. Как же болит голова. Эта женщина, кажется, в ярости».

Судя по тому, как проворно она выскочила из своей машины, вторая водительница не пострадала, но была очень недовольна. В высоких кожаных сапогах она стремительно надвигалась на него. Ее оранжевый палантин и красивые темные локоны развевались на ветру, а глаза сверкали гневом. Эл расстегнул ремень безопасности и выбрался из машины, наблюдая, как с ее губ срываются проклятия.

Ощущение ломоты в шее, вероятно, было следствием резкого удара спиной. Осторожно ступая, Эл обошел машину, чтобы осмотреть свежую вмятину. На другом автомобиле, фиолетовом «Пежо», красовалась точно такая же вмятина.

– Вы меня не видели? – осведомилась женщина. Вопрос показался ему глупым.

– Нет. А вы меня? – парировал он, но затем добавил: – С вами все в порядке? – В конце концов, она действительно могла пострадать.

Морщинки то появлялись, то исчезали на ее лбу. Она стиснула зубы и отвела взгляд.

– Да, в порядке… Я… – Она обернулась на него, сверля сердитым взглядом. – Вот только не надо!

– Я лишь спросил, все ли с вами в порядке. Вы уверены, что все хорошо? – Эл не мог взять в толк, как к ней подступиться.

Она снова отвернулась.

– Не уверена… Я… Нет, черт возьми, ничего не хорошо – все очень-очень плохо. Теперь еще и это свалилось на мою голову. – Она взмахнула рукой, жестом обводя две машины, стоящие на дороге под углом, соприкасаясь бамперами.

– Мне жаль. Не думаю, что в случившемся есть моя вина, – добавил он, надеясь, что страховые компании с ним согласятся, – но мне все равно жаль, что так вышло.

– Толку-то от ваших сожалений?

Ему показалось, что она вот-вот расплачется. Эл порылся в кармане в поисках носового платка, но, найдя, решил не давать ей. Чуть раньше он в него уже высморкался, и платок выглядел не лучшим образом.

– Это все легко поправимо, – попытался поддержать он, надеясь, что слова немного успокоят женщину. – Только для начала нужно убрать наши машины с дороги, чтобы они не мешали движению. Думаю, они обе должны быть на ходу. Куда вы направлялись? Я бы мог подвезти вас, если хотите – или если вы слишком взволнованы, чтобы садиться за руль. Не знаете, ловит ли здесь мобильный сигнал? – Он все тараторил и тараторил, давая ей время немного прийти в себя.

Она гортанно прорычала что-то невнятное, не ответив ни на один из вопросов, но, по-видимому, это помогло ей немного выпустить пар.

– Не обращайте на меня внимания! – выдохнула она. – Просто накопилось. Дело не в вас. И даже не в этом. – Она кивнула на машины. – Дело сразу во всем. – Слова вырвались у нее непрошено. Ее щеки вспыхнули.

Кажется, пришло время представиться. Он протянул руку, решив проявить галантность.

– Несмотря на обстоятельства, рад с вами познакомиться. Эл Фезерстоун, – представился он.

Женщина нахмурилась, уставившись на его руку, но не пожала ее.

Шерлок

Бывает ли чрезмерной забота об окружающих? Если да, то ее отец, несомненно, этим грешил. У него болело сердце за каждого мальчишку и девчонку своей бирмингемской школы, включая самых отъявленных хулиганов. Он так хотел научить их математике, не обращая внимания на то, что им самим это было абсолютно безразлично. И он заботился о Фиби гораздо больше, чем заботилась о себе она сама.

Взять, к примеру, ее спальню. Прежде это было пустое квадратное помещение, а теперь оно напоминало красочные, хоть и аляповатые, дворцовые покои. Эл даже построил для нее кровать с балдахином. Ну, как «построил»: привинтил к ее кровати четыре столбца и накинул на них навес из плотной блестящей ткани ее любимого бирюзового цвета, которую украсил золотыми шнурками с кисточками. Он раскошелился на груду новых, волшебно мягких подушек. А еще – купил резиновую печать в виде слона, и как-то раз, вскоре после переезда, они провели целое утро, делая оттиски крохотных золотых слоников по всему изголовью ее кровати.

И все потому, что когда они гуляли по старинному особняку Национального фонда, она вскользь восхитилась тамошней кроватью с балдахином, и он это запомнил. Она любила опускать балдахин, отгораживаясь от внешнего мира и оставаясь наедине со своими мыслями. Эл застелил пол пушистыми бирюзовыми коврами в тон, развесил вокруг книжного шкафа гирлянды с лампочками и водрузил на видное место драгоценную укулеле, на которой Фиби никогда не играла. Ее компьютер был подключен к экрану, расположенному в изножье кровати, а пульт всегда лежал на прикроватной тумбочке, чтобы она могла смотреть «Танцы со звездами», «Главного пекаря Британии» и любимые детективные сериалы когда ей заблагорассудится.

Эл вложил в эту комнату слишком много денег и сил. Остальному дому придется подождать.

Сегодня днем он вернулся домой позже обычного – и то лишь для того, чтобы сообщить Фиби, что ему снова нужно уйти. Из-за небольшого ДТП с участием какой-то грубиянки за рулем «Пежо» требовалось отвезти машину в ремонт.

Фиби вздохнула. Придется ей заново привыкать к одиночеству. Увы, с того момента, как Кэрол Блейк забрала у нее выдренка, от «эффекта выдры» не осталось и следа. Лишь тупое, ноющее чувство внизу живота. Она полежала в постели, уставившись в потолок. По крайней мере, когда ты одна, тебе не нужно ни перед кем притворяться. Ты можешь быть сколько угодно жалкой, и никто об этом не узнает.

Идея переезда сначала окрылила ее, и она искренне верила, что в Девоне, хоть это и не стопроцентная Нарния, все изменится к лучшему. Но оказавшись здесь, она не могла отделаться от ощущения, что хоронит себя заживо.

Она сбросила обувь, забралась на кровать и схватилась за телефон. Игнорируя резонные протесты своего внутреннего голоса, она заставила себя пройти онлайн-тест на уровень счастья. Ее результат составил три балла из десяти возможных. Хотя вопросы были ужасно глупыми. Как часто вы выходите на улицу? (Редко.) Как часто вы общаетесь с друзьями? (Почти никогда.) Сколько времени вы уделяете своим хобби? (Почти не уделяю.) Строите ли вы планы на будущее? (Нет.)

Фиби прекрасно знала, что ей нельзя зацикливаться на своих переживаниях. Этот порочный круг неизменно утягивал ее в трясину глубочайшей жалости к себе. Нет, если она постарается, то еще сможет стать здесь счастливой. Хотя бы ради своего отца.

Наконец она услышала, как открылась входная дверь, а затем Эл, насвистывая, завозился на кухне. Некоторое время спустя на лестнице послышались его шаги. К тому моменту, когда он просунул голову в дверь, Фиби уже нацепила на лицо дежурную улыбку. С собой он нес две кружки кофе, и это немного приподняло ей настроение. Жизнь всегда казалась гораздо терпимее после ударной дозы кофеина.

Фиби взяла у него кружку, обхватила ее ладонями и подождала привычного вопроса.

– Как ты? – поинтересовался Эл.

– Совершенно корпулентно, спасибо, – ответила она без малейшей запинки. – А ты?

– Весьма миксолидийски.

Фиби обожала отца за то, как легко он соглашался на ежедневные словотворческие хулиганства в разговорах с ней. Видимо, правду говорят, что у людей, живущих вместе, со временем возникают свои особые ритуалы в общении, со стороны кажущиеся странными.

– Как там твоя машина? – спросила она.

– Ремонт займет некоторое время. Придется пока поездить на арендованной. Есть новости о выдре?

– Пока нет.

Они оба многозначительно посмотрели на ее телефон, но тот упрямо молчал.

– Что ж… Хочешь, посмотрим «Шерлока», чтобы развеяться?

– Хороший план.

Фиби приподнялась на подушках и включила телевизор, нажав кнопку на пульте. Эл поерзал в кресле, устраиваясь смотреть сериал вместе с ней.

Ей действительно было необходимо переключить внимание на что-то отвлеченное, и Шерлок Холмс мог справиться с этой задачей, как никто другой. Фиби любила «Профессора Т.», «Молодого Морса», Пуаро и Хэтти Уэйнтропп, но никто – никто – и близко не шел ни в какое сравнение с Холмсом. Она видела все его экранные воплощения, от Бэзила Рэтбоуна до Бенедикта Камбербэтча, и хранила полное собрание рассказов о знаменитом сыщике в аудиоформате.

Пока они смотрели сериал, Эл то и дело врывался в мерный ход детективного расследования с комментариями вроде: «Ох, жуть-то какая. Кажется, я начинаю вспоминать эту серию. Но, хоть убей, не помню, кто убийца».

Фиби относилась бы терпимее к отцовским ремаркам, если бы он озвучивал их в более подходящие моменты, а не выбирал, как нарочно, самые драматичные и ключевые для сюжета сцены, чтобы поделиться своими наблюдениями.

– Ты догадалась? – обернулся он к ней, когда серия закончилась.

– Ага.

– Умница. Я вообще не на того думал, – сознался Эл.

Фиби пересматривала сериал столько раз, что знала большинство сюжетов наизусть. И даже если какая-то деталь ускользала из ее памяти, она приучила свои шестеренки крутиться в такт с шестеренками Шерлока и поэтому могла разгадать почти любую загадку без особых усилий.

Лишь иногда, когда хитросплетения оказывались сплетены особенно хитро или ей было сложно сохранять ясность ума, Фиби не удавалось распутать клубок тайн. Ее огорчало, когда такое случалось. Брат и сестра называли ее главной интеллектуалкой в семье. По иронии судьбы, высшее образование сейчас получали они, а не Фиби.

Она взяла телефон Эла, лежащий на кровати, и вяло пролистала последние фотографии. На большинстве из них были запечатлены доставленные посылки.

– Если бы я была Шерлоком Холмсом, я бы столько всего могла узнать из этих фотографий.

– Например? – поинтересовался он.

– Например… ну хотя бы вот. – Она показала ему фотографию, сделанную в доме мистера Крокера. На ней не было видно почти ничего, кроме самой посылки, которую мистер Крокер держал в руках. На заднем плане в самом низу снимка торчал уголок левой ступни в темно-зеленых носках и без обуви. Также в кадр попал небольшой участок крыльца и самый краешек стоявших там резиновых сапог. – Я могу сказать тебе, что у этого человека есть куры.

Эл изумленно уставился на нее.

– Что? Как ты догадалась, чертовка? – Он был уверен, что не упоминал об этом в разговоре.

– Ты действительно ничего не замечаешь?

Он потер рукой лоб.

– Нет, я никогда не отличался наблюдательностью. И в кого ты только такая уродилась… – Он сник. На мгновение между ними повисло молчание. Оба знали, что внимательность она унаследовала от матери.

– Все дело в деталях. Видишь? – Фиби ткнула пальцем в фотографию. – К носку этого сапога прилипло маленькое перышко. Оно буро-коричневого цвета. Типичный окрас для кур.

– Так и есть. Ты совершенно права. Мистер Крокер – счастливый владелец нескольких несушек. Он называет их своими девочками.

– Как мило. Кроме того, я подозреваю, что у мистера Крокера какие-то проблемы со ступнями. Возможно, вросший ноготь на пальце ноги.

– С чего ты это взяла?

– На нем нет обуви. И здесь видно небольшую выпуклость под носком в области большого пальца – выглядит так, будто там может быть наклеен пластырь.

– Даже не знаю, гордиться мне тобой или бояться твоей проницательности, – протянул Эл.

– Гордись, папа. Гордись.

Эл размял пальцы, громко хрустнув костяшками. Кому-то этот звук мог бы показаться назойливым, но у Фиби он всегда ассоциировался с заботой и уютом.

Рябина качнулась за стеклами, словно пытаясь постучаться в окно своими пушистыми белыми цветами. Эл потянулся и встал, чтобы открыть форточку и дать Фиби возможность хоть немного подышать чистейшим девонским воздухом. Свежий ветер ворвался в нагретую их дыханием комнату, и Фиби натянула одеяло до ушей. Эл стоял неподвижным силуэтом на фоне окна и любовался открывающимся видом. Сад, окаймленный овощными грядками, располагался на участке земли, ведущем прямо к берегу реки. Поодаль, за линией леса, пестрящего десятками оттенков зеленого, возвышались холмы. А над всем этим великолепием простиралось небо – гладкое покрывало, прошитое тончайшим кружевом белых, как вата, облаков.

– Рут бы здесь понравилось, – пробормотал он тихо.

Фиби даже усомнилась, что правильно его расслышала. Она закрыла глаза.

Когда она снова их открыла, Эл все еще не сдвинулся с места. Ей показалось или он действительно смахнул слезу со щеки?

– Ты в порядке, папа?

– Да, да, конечно. – Он встрепенулся. – Ой! Я совсем забыл, что оставил белье на веревках. Оно сушится там уже три дня.

Фиби об этом знала. Она не напомнила ему, потому что хотела, чтобы он сам вспомнил.

– Вот дурак старый, – сокрушался он, качая головой. – Ладно, займусь этим позже. А сейчас – семейное время. – Он пересек комнату, чтобы включить компьютер.

Каждую неделю они с Джулс и Джеком созванивались в «Зуме». Джулс изучала гостиничное дело, туризм и организацию мероприятий в Плимуте, а Джек учился на последнем курсе факультета экологии Йоркского университета.

– Может, не будем пока ничего говорить о выдре? – попросила Фиби. – Пока мы сами всего не знаем?

– Если ты так хочешь, – разочарованно ответил Эл.

– Просто Джулс… ты ее знаешь… она поднимет бурю в стакане. Растрезвонит об этом всему миру. Затребует фотографии. Запостит во все соцсети. А я бы хотела, чтобы это пока осталось между нами. Я хочу подольше побыть с этим наедине, если ты понимаешь, о чем я.

– Прекрасно понимаю. Я не скажу ни слова, обещаю.

В итоге разговорчивые Джулс и Джек посвятили полчаса своим новостям. Джек увлеченно рассказывал о новой пассии, «безумно горячей» студентке социологии, с которой он познакомился в парусном клубе. Джулс поведала о происшествии на университетском балу, когда парень ее подруги выбросил ботинок из окна четвертого этажа, и тот отскочил от капота проезжавшей мимо машины. Джек хохотал, слушая эту историю, вставлял свои замечание и то и дело шутил. Эл улыбался не переставая.

Фиби усердно приподнимала уголки губ и старалась не выглядеть кислой. Они втроем прекрасно проводили время – ну и замечательно. Однако как бы она за них ни радовалась, яркость их жизни погружала ее собственную в еще большую тень. Дружеские (и романтические) отношения остались для нее в далеком прошлом, и Джулс с Джеком даже не подозревали, какую соль сыпали ей на рану.

– А как ваши дела в Дарликомбе? – наконец поинтересовался Джек.

– Потихоньку, – ответила Фиби.

– Как успехи на работе, пап?

– Здорово, – отозвался Эл. – Чудесно, если не считать того, что мой навигатор сводит меня с ума, и я постоянно сбиваюсь с пути. А сегодня я задержался, опоздал на все доставки, и вдобавок в меня врезалась очень недовольная женщина на «Пежо».

– Ого! – хором воскликнули они.

Как только созвон закончился, затрезвонил телефон – будто только и ждал, пока они договорят.

Эл и Фиби переглянулись.

– Это, должно быть, Кэрол.

Фиби свесила ногу с кровати, но Эл оказался проворнее. Фиби не хотела устанавливать стационарный телефон на втором этаже, чтобы звонки не мешали такому важному делу, как сон, но сейчас она начинала сожалеть о своем решении. Она закуталась в одеяло, прислушиваясь в ожидании. Из своей комнаты она слышала голос отца, но не могла разобрать слов. Телефонный разговор все не заканчивался и не заканчивался. Фиби казалось, она лопнет от нетерпения, если не узнает о судьбе выдры в ближайшие минуты.

Наконец она услышала шаги Эла на лестнице. Его голова показалась в дверях спальни. По выражению его лица ничего нельзя было понять.

– Ну? – нетерпеливо спросила она.

– Что «ну»? – отбил подачу он с напускным безразличием.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Когда отец так себя вел, он становился самым невыносимым человеком на свете. Эл сунул руки в карманы.

– Я так понимаю, ты хочешь узнать о нашем пушистом друге?

– Ну, папа! Давай рассказывай все как есть, пока я тебя не стукнула!

Он отступил на шаг, на его губах играла улыбка.

– Кэрол говорит, что с щенком все в порядке. Она наблюдала за ним весь день. Он резвился на поляне, играл и обнюхивал все вокруг, но никаких признаков присутствия других выдр поблизости не обнаружилось.

Фиби откинулась на подушки.

– Значит, выдра останется в питомнике?

Эл кивнул:

– Да. Судя по всему, по какой-то причине детеныш остался без матери.

Последнее слово повисло между ними, источая печаль. Эл откинул голову назад, словно пытаясь отстраниться от него.

Фиби прочистила горло:

– Бедная маленькая выдра.

– Кэрол поблагодарила нас обоих, хоть и неохотно. Но она заверила меня, что детеныша временно приютят в питомнике. Это девочка, и ей, судя по всему, около восьми или девяти недель. Кэрол уже вызвала ветеринара, чтобы тот ее осмотрел – она здорова, всего лишь немного обезвожена. Кэрол уже научила ее есть и пить из детской бутылочки. Однако она хочет держать малютку подальше от посторонних глаз. Она надеется, что сможет снова выпустить ее на волю, когда та подрастет. А пока ее будут кормить и ухаживать за ней, она научится ловить рыбу и заботиться о себе сама.

– Можно нам повидать ее еще раз? – тут же выпалила Фиби.

– Об этом я спросил в первую очередь. Пришлось пустить в ход все свое обаяние, но таки да: Кэрол разрешила нам навестить ее позже на неделе. Однако она настоятельно советовала нам не привязаться к выдре. Главная задача питомника – выхаживать животных и выпускать их обратно в дикую природу, но некоторые из них слишком привыкают к людям, и тогда это становится невозможным.

Фиби пожалела, что они так поспешно отвезли выдренка в питомник. Да, Кэрол, безусловно, знала, что делала. И все же она чувствовала, что из нее, Фиби Фезерстоун, получилась бы отличная замена матери-выдре.

Выдра, кошка, пиявка, трубкозуб

По спине Фиби градом катился холодный пот. Она до сих пор не верила, что подписалась на это.

Не то чтобы она не любила людей: к некоторым из них она, напротив, питала самые теплые чувства да и в целом находила их ужасно любопытными существами. Просто с ними было так тяжело. Общение с посторонними требовало сосредоточенности, душевных сил, и Фиби всегда чувствовала себя обязанной подстраивать под них свое поведение.

Но она дала слово Элу и только поэтому пришла. И теперь жалась к батарее отопления в зале деревенской ратуши, разглядывая помещение, неизобретательно выкрашенное бежевой краской. Оно сплошь состояло из твердых поверхностей, от которых гулким эхом отражались звуки, и это будто подчеркивало прохладцу в воздухе. Фиби поежилась. Жизнь казалась намного теплее, когда у нее были лишние килограммы, даже если те не добавляли ей популярности.

Растянув губы в улыбке, достойной рекламы зубной пасты, она обвела взглядом зал, изучая собравшихся. Как и в случае с отцовскими посылками, о человеке можно было многое узнать по его упаковке. Была ли та объемной, чистой, громоздкой или блеклой? Возможно, издавала странные звуки или как-то по-особому пахла?

На йогу пришли всего четыре человека, и Фиби оказалась самой младшей из них. Женщине-инструктору на вид было слегка за сорок, и, окинув ее любопытным взглядом, Фиби решила, что среди всех присутствующих она вызывала наибольший интерес. У нее были темные волосы, собранные в высокий хвост резинкой, похожей на толстую фиолетовую гусеницу, мятно-зеленый лак на ногтях и футболка с цветными разводами, натянутая поверх лосин. Фиби решила, что она принадлежит к тому типу людей, которые практикуют вегетарианство, перетекающее в веганство, верят в силу кристаллов и увлекаются лепкой из глины.

С продвинутой инструкторшей по йоге беседовала викарий Дарликомба, преподобная Доуз, которую все без исключения называли преподобной Люси. На ней был спортивный костюм бледно-розового цвета, в сочетании с ее приятной улыбкой и светлыми кудряшками придающий ей наивный и приветливый вид. Фиби подозревала в ней человека, который меняет постельное белье каждую субботу, знает рецепт киш-лорена[4] и держит на окне горшок с геранью, которую никогда не забывает поливать. У нее наверняка был рассудительный муж, который никогда не лез в дела церковные, и двое детей – воспитанных, но чуть-чуть избалованных, а проповеди отличались краткостью и скромностью.

Две другие посетительницы студии были седовласыми дамами в лайкре, которых Фиби мысленно окрестила «Блаженной» и «Меланхоличной». Выражение лица Меланхоличной говорило о тотальной усталости от большинства вещей в жизни, а также о том, что на йогу ее привело лишь желание порадовать близкого человека (скорее всего, Блаженную – они, похоже, были подругами). Обе женщины с любопытством посмотрели на Фиби, когда та вошла. Наверное, подумали о том, как приятно видеть молодежь в своих рядах.

– Привет! Я – Кристина. – Инструктор по йоге и потенциальная вегетарианка подскочила к Фиби, и та уловила от нее легкий шлейф ароматических масел.

– А я – Фиби.

– Приятно видеть новые лица. Ты такая молодец, что решилась прийти. Надеюсь, тебе понравится.

– Не сомневаюсь в этом, – ответила Фиби без особой уверенности.

– Итак, Фиби, есть ли у тебя какие-то проблемы со здоровьем?

– Нет, – тут же выпалила Фиби. – А у вас?

Кристина развеселилась, будто этот вопрос, адресованный ей – тренеру по йоге, звучал нелепо. Все по умолчанию должны были понимать, что она в отличной физической форме.

Блаженная и Меланхоличная расположились впереди, а Фиби заняла место во втором ряду, позади Меланхоличной и рядом с преподобной Люси. К счастью, завязываться в морские узлы не пришлось, и большую часть занятия они только плавно поднимали руки и дышали. Фиби догадывалась, что Кристина и была бы рада требовать от них большего, но сдерживала себя, памятуя о возрасте и больных суставах Блаженной и Меланхоличной. Меланхоличная дышала неестественно громко – похоже, она использовала технику, которую освоила на предыдущем занятии, и ей не терпелось этим похвастаться.

Кристина сняла обувь и выполняла упражнения босиком. Ее спортивное тело гнулось легко и свободно. Ученики неуклюже пытались повторять их за ней. Когда нужно было стоять на одной ноге, удерживая равновесие, Фиби опасно покачнулась. Испугавшись, что сейчас упадет и привлечет к себе всеобщее внимание, она буквально силой воли не дала своей левой стопе оторваться от пола, еле-еле устояв на ногах.

В глазах у нее запрыгали звездочки.

– А теперь сделаем «кошку», – объявила Кристина.

– Ты в порядке? – спросила преподобная Люси.

Сначала Фиби подумала, что женщина обращается к ней, но потом поняла, что та смотрит на Кристину, чье лицо внезапно стало мрачнее тучи.

– Не обращайте внимания, – вздохнула Кристина. – Давайте продолжать.

Они приступили к следующей серии движений. Вместе с остальными Фиби опустилась на четвереньки и изогнула спину дугой: легко. Подняла голову вверх: уже сложнее. Из последних сил она напрягала мышцы, переводя тело из одной позиции в другую. Слава богу, все происходило как в замедленной съемке.

– Ну, как ты, Фиби? Все получилось? – подошла к ней Кристина, когда они закончили.

– Да, спасибо.

– Чувствуешь прилив сил?

Какой там. Она могла бы прямо сейчас рухнуть на коврик для йоги и здесь же отрубиться, если бы в помещении не было так холодно. К счастью, Кристина и не ждала от нее ответа. Она переключилась на других своих учениц и теперь сновала между ними, с каждой перебрасываясь парой слов.

– Есть новости о Мяве? – поинтересовалась Люси.

– Нет, как сквозь землю провалилась. – Кристина вмиг так погрустнела, что Меланхоличная на ее фоне показалась бы олицетворением оптимизма. – Мява – это моя кошка, – объяснила она Фиби, когда заметила, что та прислушивается к их разговору. – Я назвала ее так, чтобы она умела говорить свое собственное имя – мне показалось, это будет правильно. Она пропала целых три дня назад. Я ужасно за нее беспокоюсь.

Фиби искренне сочувствовала женщине, но не могла сдержать улыбку, слушая историю такой необычной клички.

– Мне очень жаль. Как она выглядит? Я могла бы помочь в поисках.

– Она черепахового окраса. Ласковая, но требовательная. Мнит себя королевой Вселенной. У нее на носу пятнышко карамельного цвета и белая полоска между глазами. В любом случае, ее нельзя не узнать. Она – единственная кошка в деревне. В Дарликомбе десятки тысяч собак, но кошка – только одна. – Кристина явно не брезговала гиперболами. Она вздохнула. – Раньше она никогда не исчезала так надолго. Я везде расклеила объявления и сделала общедеревенскую рассылку по электронной почте. Я даже предложила вознаграждение, но пока безрезультатно. Я живу одна и очень-очень скучаю по ней. – Она сглотнула ком в горле. – Как бы то ни было, – продолжила она, взяв себя в руки, – не хочу обременять тебя своими проблемами. Лучше расскажи нам о себе, Фиби.

Фиби подозревала, что жизнь Мявы была гораздо интереснее ее собственной.

– Мы с папой переехали в Дарликомб около месяца назад. Он решил, что мне стоит попробовать что-то новое, и вот я здесь. Если честно, занятие йогой для меня – настоящая авантюра.

– Что ж, я очень рада, что ты пришла. Делать в нашей деревне и впрямь особо нечего. А чем еще ты увлекаешься?

– Ну, интересов у меня не так уж много, – призналась Фиби. – Я беру уроки рисования онлайн, но у меня ужасно получается. В остальном же… читаю, смотрю телевизор – наверное, все.

– Я обожаю рисовать! – воскликнула Кристина, обрадованная случайно найденной точкой соприкосновения. – И тоже прошла тысячи разных курсов! А еще я люблю мастерить украшения своими руками. Это, кстати, я сама сделала. – Она подергала себя за серьги, сделанные из зеленых и серебряных бусин. – У меня есть небольшой магазинчик в Порлоке, а в настоящий момент я работаю над коллекцией украшений с выдрами, чтобы продавать их в питомнике. Ты, наверное, слышала про наш питомник? Сначала я сделала только пару серебряных сережек, в качестве пробы пера, но теперь у меня есть несколько подвесок и браслетов с фигурками выдр.

– Я была там, – кивнула Фиби. – В питомнике. Правда, погулять времени не было. Мы с папой отвозили туда детеныша выдры.

– Правда? – Глаза Кристины загорелись интересом.

– Мы нашли брошенного выдренка на берегу реки и забрали его с собой.

– Ого! Да это же замечательно! Может, выдра – твое тотемное животное?

– Ха, я в этом сомневаюсь.

– Ага! То есть ты уже знаешь свое тотемное животное? Расскажешь?

Кристина была очаровательна в своей детской непосредственности. Фиби начала перебирать в голове разных животных, пытаясь понять, какое из них лучше всего могло бы ее охарактеризовать.

– Пиявка, – наконец ответила она.

Кристина расхохоталась.

– Как ты строга к себе. Нет-нет, я уверена, что ты ошибаешься. Вдруг это все-таки выдра? Выдры могут символизировать самые разные вещи. Когда я начала работать над коллекцией для питомника, я искала информацию об этих существах в интернете и теперь знаю о них все. Появление в жизни выдры – всегда важное событие. Это может быть знак, что ты растрачиваешь себя на пустые тревоги и тебе необходимо обратиться к своему внутреннему ребенку. – Фиби нервно посмеялась в ответ.

– А еще выдры знаменуют собой женскую энергию, мудрость и исцеление, – заявила Кристина.

– Исцеление? – слабым голосом переспросила Фиби.

– Да, именно. Они являются важными символами духовного оздоровления и мистицизма. И коренные американцы, и кельты считали выдр магическими созданиями, признавая в то же время их веселость и безмятежность. Все-таки это очень игривые животные. В Ирландии выдра считается священным животным Мананнана Мак Лира, владыки моря, а в Уэльсе – Керидвен, великой богини-матери.

– Ясно. – Фиби еле стояла на ногах.

Седовласые дамы давно ушли, преподобная собрала сумку и помахала рукой, направляясь к выходу из ратуши.

Кристину было не остановить:

– В кельтской традиции прозвища выдры означают «бурая собака» и «водяная собака», что подразумевает их верность и бескомпромиссную любовь.

– Мой отец первым заметил выдру, – отметила Фиби. Верность и бескомпромиссная любовь были скорее свойственны Элу, чем ей.

Кристина отмахнулась от ее слов.

– Фиби, пришло время разобраться, не тянет ли тебя что-то в пучину, из которой тебе уже не выплыть. Твоя выдра – это предупреждение, что ко многим вещам в жизни тебе следует относиться проще. Настало твое время духовного освобождения, обновления и радости. – Заметив скепсис Фиби, она снова рассмеялась. – Прости, что я так растрынделась. Увлеклась немного. Со мной иногда случается.

Фиби нравились люди, которые умели смеяться над собой.

– А какое твое тотемное животное? – полюбопытствовала она.

– Трубкозуб.

Фиби мало что знала о трубкозубах. Вроде это были такие зверята, похожие на поросят, которые зарывались пятачками в землю и ели термитов?

Кристина не стала пускаться в объяснения.

– Расскажи мне еще о вашей спасенной выдре.

– Это девочка, она сирота, и это все, что мы знаем. Но нам с папой разрешили проведать ее в субботу.

– Как чудесно! Я часто прихожу туда порисовать. Если хочешь, мы могли бы встретиться там, и ты показала бы мне своего найденыша, а я познакомила бы тебя с другими выдрами. И с людьми, Кэрол и Рупертом.

– О, даже не знаю, – пробормотала Фиби растерянно. Она не привыкла, чтобы события развивались в таком темпе. – Мы уже знакомы с Кэрол, и я боюсь, ей эта идея не понравится.

– Не беспокойся о Кэрол, в душе она – сущий плюшевый медвежонок, и Руперт тоже замечательный. Истинный английский джентльмен. Приходи!

Ответить отказом было попросту невозможно.

Когда Фиби вышла на улицу, Эл уже поджидал ее на парковке.

– Как все прошло?

– Хорошо.

– Ты припозднилась. Я уж думал, не нужно ли тебя спасать.

– Нет, мы просто разговаривали. Я познакомилась с очень приятной женщиной.

– С кем же?

– Ее зовут Кристина, она инструктор йоги. Она считает, что выдра – мое тотемное животное.

– Звучит неплохо.

Фиби задумалась над тем, что еще Кристина говорила о выдрах. Слова «верность и бескомпромиссная любовь» продолжали звучать у нее в голове. Она повернулась к отцу и пристально посмотрела на него, застегивая ремень безопасности.

– Папа, ты не забыл снять белье?

Он хлопнул себя по лбу.

– Да что ты будешь делать! Нет, как висело во дворе, так и висит. Уже без малого неделю. Ну да бог с ним, зато наверняка и прополоскалось, и проветрилось как следует.

– Когда вернемся, я помогу тебе снять все с веревок.

– Нет-нет. Даже не думай об этом. Я сам все сделаю. Ты только напомни мне, если я снова забуду.

Она почувствовала острый прилив нежности к своему отцу, к его причудам, ко всему, что он для нее делал. Давно пора было сделать что-то для него в ответ.

Эл был одинок. Однажды – с тех пор прошли годы – Фиби заподозрила его в романе с учительницей французского языка из школы, где он преподавал. Но если тогда между ними что-то и намечалось, это продлилось недолго. После смерти жены Эл ни с кем не заводил серьезных романтических отношений. Он всецело посвятил себя детям. А теперь, когда Джулс и Джек покинули родное гнездо, он направил все свои силы на заботу о Фиби. И с каждым годом он все больше и больше уходил в себя. Это было неправильно. Это было несправедливо.

Эл начал болтать о прожорливых дарликомбских слизняках, которые заполонили огород и бесцеремонно пожрали его любимые кабачки. Хорошо, что в упаковке еще осталось немного семян. Он посадит их и будет надеяться, что их не постигнет та же участь. И если повезет, новые кабачки успеют созреть вместе с остальными. Какая жалость, что в Хайер-Мид не было теплицы.

Слушая его вполуха, Фиби снова задумалась о Кристине, у которой в жизни не было никого, если не считать любимой кошки – а в настоящий момент не было даже кошки.

Коко

У Эла было две причины для радости. Во-первых, Фиби, кажется, нашла себе подругу на йоге, а во-вторых, она с нетерпением ждала поездки в питомник. Он уже и не помнил, когда она в последний раз проявляла такой энтузиазм, особенно по поводу дела, ради которого нужно было куда-то ехать.

С Кристиной договорились встретиться на автостоянке. Она обещала провести им экскурсию по питомнику до его официального открытия. Она делала украшения, которые продавались в здешней сувенирной лавке, и довольно хорошо знала Кэрол Блейк. Фиби все уши ему прожужжала рассказами о чудесной Кристине. Она была и «одной из самых интересных женщин, которых я когда-либо встречала», и «невероятно жизнерадостной», и «с отличным чувством юмора», и «по возрасту ближе к тебе, чем ко мне, но очень молодой душой», и «шикарно выглядящей». Поскольку это было мнение его дочери, Эл понимал, что «шикарно выглядящая» следовало трактовать скорее в спортивном, а не в сексуальном плане. Несмотря на это, его воображение шаловливо дорисовало к лестному портрету Кристины длинные ноги, пухлые губы и плавные изгибы тела. В питомник он ехал в состоянии приятного предвкушения.

Когда они въехали на парковку, Фиби ткнула пальцем в окно:

– Вот она. Это Кристина.

Но вместо обаятельной хохотушки, которую он вообразил, Эл увидел перед собой абсолютно другого человека: у входа, кутаясь в балахон, издали напоминающий портьеру, стояла та самая беспардонная особа, помявшая его машину на прошлой неделе. Эл поник. Не потому, что она была некрасивой – напротив, она обладала довольно яркой и интересной внешностью. Но что-то ему подсказывало, что женщина с таким характером окажется ему не по зубам.

– О, это вы? – удивилась она, когда Фиби представила их друг другу.

– Да, я, – ответил он с прохладцей в голосе. – Как ваша машина?

– К счастью, уже починили. А вашу?

– Аналогично.

Сегодня она хотя бы не грубила, но выражение ее лица говорило о том, что в случившемся она винит его – и делает это совершенно зря. И все же она была добра к Фиби.

Его дочь стояла в стороне, наблюдая за их пикировкой.

– Так это в ее машину ты тогда врезался? Забавное совпадение!

– Прошу прощения, но если кто-то в кого-то и врезался, то точно не я, – возмутился Эл.

Кристина открыла было рот, чтобы с ним поспорить, но в последний момент передумала и промолчала.

– Ну, раз уж мы все в сборе, – быстро встряла Фиби, – может, пойдем внутрь?

Раздосадованная тем, что отец сегодня как назло не излучал привычного обаяния, Фиби спросила Кристину, есть ли какие-нибудь новости о Мяве. Новостей не было.

– Нет ничего хуже, чем не знать, жива она или мертва. Я даже не могу устроить ей нормальные похороны, – простонала она. – Но я рада, что мы здесь. Может, хоть немного развеюсь, глядя на выдр.

У входа в здание их встретила Кэрол Блейк. Сегодня она не выглядела такой суровой, как в прошлый раз, возможно, из-за присутствия Кристины, и даже снизошла до натянутой улыбки.

Фиби спросила, можно ли им посмотреть на спасенного ими детеныша, прежде чем они приступят к основной экскурсии.

Кэрол кивнула.

– Только недолго, и, пожалуйста, соблюдайте тишину. А ты останься здесь, – добавила она, обращаясь к Кристине, которая сразу скисла.

– Я же просто…

– Слишком много людей, – твердо отрезала Кэрол. – Я покажу тебе детеныша в следующий раз, Кристина, обещаю. Иди, посиди пока с Рупертом. Он в офисе.

Она вывела Эла и Фиби наружу через черный ход, пересекла двор и спустилась по короткой тропинке, окаймленной аккуратно подстриженными кустарниками падуба. Тропинка упиралась в небольшой вольер, в котором стояла деревянная клетка. Кэрол приложила палец к губам, и они заглянули за ограждение. Маленькая выдра резвилась на лужайке рядом с клеткой. Одна ее лапа покоилась на брюшке потасканного плюшевого медведя («Из благотворительного магазина», – коротко обронила Кэрол вместо объяснений), а сама она, изогнувшись крючком, сосредоточено вылизывала свой хвост. Она казалась еще меньше, чем помнила Фиби.

И снова она испытала его: «эффект выдры», яркими солнечными лучами проникающий в ее сердце.

– Можете придумать ей имя, если хотите, – разрешила Кэрол, обращаясь шепотом к ним обоим.

Эл, чье угрюмое выражение успело смениться неподдельным восторгом, повернулся к Фиби, доверяя этот выбор ей.

– Есть идеи?

Она задумалась, внимательно разглядывая выдру.

– Она выглядит такой самодостаточной. Я думаю, она барышня с характером и себе на уме. Взгляните, как тщательно она приводит свою шерстку в порядок – и какая это красивая, безупречная шерстка! Поэтому я назову ее Коко – в честь Коко Шанель. К тому же это имя похоже на «какао», а у нее мех почти такого же цвета.

Кэрол кивнула.

– Тогда решено: Коко. А сейчас ее пора кормить. Важно как можно меньше контактировать с ней, но на данном этапе это неизбежно. Она пока не умеет есть самостоятельно и очень тоскует по маме.

Она загнала Коко в клетку и опустила дверцу, после чего сняла крышку и осторожно взяла выдру на руки. К изумлению Фиби, Кэрол протянула детеныша ей.

– Только в этот раз, – предупредила она.

Фиби взяла Коко на руки, и солнечный свет внутри нее засиял ярче. Что именно вызывало в ней такую бурную реакцию? Неуместное проявление материнского инстинкта? Понимание того, что она спасла Коко жизнь? Или она просто оказывалась безоружна перед этим зашкаливающим очарованием? Она не знала. Она изучала черты Коко: мягкий шоколадно-коричневый мех на макушке и кремовый бархат под подбородком. Белая отметина над верхней губой, похожая на молочные усики; теплые карие глаза, приплюснутый нос и миниатюрные, идеально круглые ушки; колючие вибриссы[5], густо растущие из крошечных отверстий, похожих на веснушки; перепончатые лапки с крошечными пальчиками, вцепившимися в ее рукав. Коко сразу прониклась к ней абсолютным доверием. Одобрение маленькой выдры в глазах Фиби стоило дороже всего на свете и было гораздо приятнее, чем одобрение людей, которые в большинстве своем не отличались ни особой проницательностью, ни уж точно искренностью.

– Вот, дай ей пососать. – Кэрол вынула из кармана детскую бутылочку. – Это теплая молочная смесь.

Фиби выполнила ее указания. Коко как будто уже знала, что ее ждет, и подалась навстречу, широко открыв ярко-розовый рот. Она сосала и глотала молоко, жмурясь от блаженства. Ее хвостик вилял из стороны в сторону, как у щенка. Затем она подняла глаза на Фиби и счастливо запищала. Фиби тоже хотелось пискнуть в ответ, но она не отважилась сделать это в присутствии Кэрол.

– Все, хватит, – сказала та. – Теперь отпусти ее в вольер.

Снова оказавшись на земле, Коко обошла клетку с другой стороны, тихонько мурча себе под нос. Она ступала слегка неуверенно, ворочая головой из стороны в сторону, будто что-то искала. Завидев плюшевого медведя, она набросилась на него. Волоча его за заднюю лапу, она подтащила его ко входу в клетку, а затем улеглась на него, уткнувшись носом в кривой шов на брюшке.

– Похоже, ей тут одиноко, – протянул Эл. – Нельзя ли поселить ее вместе с другими выдрами?

– Не самая лучшая идея, – вполголоса ответила Кэрол. – Остальные вольеры расположены слишком близко к людям. Но вы правы. Выдры – социальные животные, и обычно в помете рождается по два или три щенка, так что друзей ей действительно не хватает. Я уже связалась с национальным обществом по охране выдр, и выяснилось, что в парке дикой природы в Южном Уэльсе есть еще один осиротевший детеныш такого же возраста. В ближайшее время их сотрудник привезет этого щенка к нам, и мы их познакомим. Это мальчик, и его зовут Пэдди.

– Имя какое-то не валлийское, – заметил Эл. – Может, у него ирландские корни?

Фиби вытаращила глаза, всем своим видом запрещая ему пародировать отца Теда, и уж тем более миссис Дойл[6]. Она обожала его манеру пародировать эксцентричных ирландцев, но сомневалась, что Кэрол сочтет это таким же веселым.

Но Кэрол просто проигнорировала его ремарку.

– Коко и Пэдди будут жить вместе, пока не придет время выпускать их в естественную среду.

– И когда это произойдет? – поинтересовалась Фиби.

– Месяцев через десять или около того, не раньше. Посмотрим, как они освоятся, но в идеале было бы выпустить их на берега Дарлы, как только они научатся заботиться о себе.

– Можно я буду помогать вам в уходе за ними?

Боковым зрением Фиби заметила, как ее отец удивленно дернул головой.

Кэрол нахмурилась еще больше, уже не только бровями, а, казалось, всеми лицевыми мышцами. Она поманила Эла и Фиби за собой, уводя их подальше от вольера, чтобы они могли поговорить на нормальной громкости. Когда они вернулись во двор, она остановилась, обернулась и начала перечислять все причины, по которым Фиби категорически не стоило вовлекаться в этот процесс.

Большинство выдр питомника привыкли к людям, с удовольствием с ними взаимодействовали и не видели в них угрозы. Эти выдры счастливо проживали свою жизнь в неволе, но никогда не смогли бы выжить в диких условиях. Совсем другое дело – выдры, которых предстояло выпустить на свободу. За ними наблюдали через видеокамеру и по мере возможности предоставляли их самим себе. По завершении начального этапа воспитания их нельзя было брать на руки, разговаривать и играть с ними тоже запрещалось. Фиби могла навещать одомашненных выдр когда ей заблагорассудится, но ей следовало держаться подальше от Коко.

В горячем порыве решимости Фиби попыталась возразить. Было несправедливо лишать их, спасших Коко, права с ней видеться. Они с Коко успели подружиться, и Фиби видела, что выдра доверяет ей. Девушка была готова учиться и отчаянно рвалась помочь.

Она слышала настойчивость в своем голосе, чувствовала, как бьется ее негодующее сердце, и где-то в глубине души понимала, что сейчас происходит что-то очень важное.

– Их ведь нужно кормить? – гнула она свою линию. – Я могла бы хоть изредка заглядывать к ним, чтобы покормить?

Кэрол вздохнула:

– Еду Коко и Пэдди нужно будет оставлять с подветренной стороны, чтобы они не замечали присутствия человека.

– Ничего страшного, – заверила ее Фиби.

– Как только их переведут с молока на твердую пищу, их рацион будет состоять из сырой рыбы – противной и вонючей, – предупредила Кэрол.

– Тоже ничего страшного.

– Ты привяжешься к ней. Тебе будет очень больно, когда ее выпустят на волю.

– Я это понимаю. И все равно хочу быть с ней. – Фиби скрестила руки на груди. Она чувствовала на себе взгляд Эла, который внимательно следил за ходом их разговора, зная, что его дочь от своего не отступится. Он всегда восхищался ее упорством.

Она стояла лицом к лицу с Кэрол, не позволяя себе ни моргнуть, ни первой отвести взгляд.

– Что ж, ладно, – устало согласилась Кэрол. – Время от времени буду пускать тебя кормить выдр. Может, это даже к лучшему. Если приходящие люди будут хоть иногда меняться, у них с меньшей вероятностью разовьется зависимость от меня.

Фиби еле сдержалась, чтобы не выбросить кулак в воздух.

– Отлично, – сказала она. – Тогда решено.

В офисе Кристина пила чай и увлеченно беседовала с долговязым улыбчивым мужчиной.

– Это Руперт, – представила его она. – Руперт Венн.

Руперт вскочил с места и пожал им руки.

Эл был знаком с ним всего несколько секунд – слишком короткий отрезок времени, чтобы сформировать взвешенное мнение о человеке, но как только Руперт встал из-за стола, демонстрируя свой высоченный рост, он стал нравиться Элу чуть меньше, чем пока сидел. Мало приятного, когда собеседник смотрит на тебя свысока.

Руперт, слишком молодой для того, чтобы быть мужем Кэрол, оказался одним из сотрудников питомника. С его гладко выбритого лица смотрели светло-голубые глаза. Волосы на висках и вокруг некрупных ушей были аккуратно выстрижены машинкой. Кристина, очевидно, рассказывала ему об Эле и Фиби.

– Я и сам обосновался в этих краях достаточно недавно, – поделился Руперт. У него был интеллигентный бархатный голос. – Раньше я просиживал штаны в офисе, но здесь жизнь намного интереснее. Не то чтобы я принимал активное участие в непосредственном уходе за выдрами – это прерогатива Кэрол. Но я помогаю с документами, приглядываю за магазином, выполняю разную работу на подхвате, когда нужно, например прополоть крапиву или починить забор. – Когда он говорил, выпирающий кадык на его длинной шее мерно двигался вверх и вниз.

Кристина принялась заваривать чай. Она засыпала их вопросами о выдре и обрадовалась, узнав, что у Коко скоро появится друг.

– Коко и Пэдди станут отличной командой, помяните мое слово! – воскликнула она. Она повернулась к Кэрол и сунула ей в руку кружку. – Кэрол, не хочешь поведать своим гостям, как возник этот питомник?

Кэрол прижала кружку к груди и приступила к рассказу. Все началось шесть лет назад, когда она нашла на дороге раненую выдру. Кэрол не знала, что с ней делать, но она выросла на ферме и умела обращаться с животными. Она принесла выдру домой, посоветовалась с местным ветеринаром, и в итоге выдру удалось выходить. В этом непростом деле ей помогала подруга, и в процессе они многому научились. Новость об их успехе облетела Дарликомб и окрестности. И вдруг люди сами начали приносить им раненых и осиротевших выдр.

– Но в прошлом году моя подруга неожиданно встретила свою любовь. Ей было уже за шестьдесят, как и мне сейчас, но лучше поздно, чем никогда, я вам так скажу. В общем, она уехала с ним в Шотландию, оставив выдр на меня. Тогда их было четырнадцать. Если вы не в курсе, общества охраны выдр разбросаны по всей стране, и вскоре у меня появилось несколько питомцев из других регионов Британии, подаренных мне другими парками дикой природы. Они привлекают туристов и приносят доход. Содержание питомника целиком и полностью легло на мои плечи, и поначалу мне было тяжело справляться. Вы себе даже не представляете, как сложно может быть с выдрами – ну, не с самими выдрами, они прекрасны, – но руководить бизнесом – это настоящее минное поле. А уж публика… – Она поморщилась. Очевидно, людям она предпочитала выдр. – К счастью, полгода назад у нас появился Руперт, который теперь помогает с бюрократической стороной дела.

Руперт скромно кашлянул.

– Всегда рад помочь, Кэрол. Да и разве можно не любить выдр? – добавил он, обращаясь к собравшейся компании.

– В прошлом месяце у нас было несколько происшествий, и я не знаю, что бы я без тебя делала, – призналась Кэрол, неожиданно показывая себя с уязвимой стороны.

– Каких происшествий? – заинтересовалась Фиби.

– Маленький мальчик сунул палец в клетку, и одна из выдр его укусила. С ребенком все обошлось, но крови вытекло немерено, все тогда страшно перепугались. Вскоре после этого к нам нагрянули инспекторы по охране труда и производственной безопасности, и случилось так, что они пришли как раз в тот момент, когда мы сняли предупреждающие знаки на время уборки. Так на питомнике появилось большое черное пятно. Я объяснилась, но это явно выглядело так, будто я оправдываюсь. Ужасное невезение. – Кэрол помешала чай в чашке и сделала еще один глоток. – Потом к нам в питомник вломились и вынесли из кассы двести фунтов наличными.

– Это был большой удар, потому что все заработанные деньги мы тратим на выдр, – вставил Руперт. – Даже не верится, что кто-то мог пойти на такое. После этого мы подумывали установить камеры видеонаблюдения на входе и в сувенирном магазине, но, к сожалению, мы банально не можем себе этого позволить.

Эл подумал, не было ли это намеком. Может, они надеялись получить от них пожертвование? Перед глазами всплыли неоплаченные счета, разложенные дома на подоконнике. Он отставил кружку и прочистил горло. Наверное, пришло время посмотреть на других выдр. Руперт, казалось, прочел его мысли.

– Кэрол, могу я проводить наших гостей? – спросил он.

– Да, Руперт. Конечно. Кристина, ты тоже достаточно часто здесь бывала, можешь помочь. – Она юркнула в боковую дверь, даже не попрощавшись. Элу показалось, что она испытала облегчение, отделавшись от их компании.

Руперт, однако, с удовольствием провел для них экскурсию по питомнику. Обширная территория упиралась в реку, почти скрытую из виду забором. Все свободное пространство на оградах было увешано информационными и предупреждающими табличками: «Выдры кусаются», «Пожалуйста, не трогайте и не кормите животных», «Родители! Вы несете ответственность за своих детей».

Вольеры были обнесены решетчатыми ограждениями. Там, где ходили люди, сеть деревянных дорожек связывала между собой небольшие мостики и смотровые площадки, оборудованные пандусами для инвалидных колясок. Там, где жили выдры, располагались игровые зоны, состоящие из веток, каменных башенок, туннелей и старых шин. В каждом вольере имелся пруд или ванна с водой, а в некоторых – даже небольшие водопады. Выдры резвились в траве и одуванчиках. Они катались на спине и скручивались в смешные позы. Они ныряли в воду и бороздили свои бассейны, оставляя за собой серебристые кильватерные следы.

Фиби и Эл с восхищением наблюдали за происходящим.

– Это Роуэн, – указал Руперт, когда юркий коричневый зверек высунул голову из туннеля, а затем метнулся к ближайшей горке камней, чтобы прилечь на булыжник. – Самец евразийской речной выдры, подобран в наших краях.

Роуэн спрыгнул с камня и теперь семенил вдоль края пруда. К нему присоединилась вторая выдра, и они немного поиграли в догонялки, после чего убежали купаться в пруд.

– Того, кто сейчас к нему присоединился, зовут Кверкус, – продолжал Руперт. – Одно время Кэрол всех выдр называла именами деревьев, а Кверкус – это латинское название дуба.

Фиби многозначительно кивнула, и Эл догадался, что она уже знала об этом.

Кверкус все делал так же шустро, как и его приятель, даже несмотря на то, что слегка косолапил.

– Он всегда так бегает? – нахмурился Эл.

– Да. Старая травма, но она его совсем не беспокоит, – заверил Руперт.

Они перешли на другую дорожку, откуда через стекло можно было понаблюдать за выдрами, плавающими в огромных резервуарах. В толще бутылочно-зеленой воды, извиваясь, резвились две выдры. Их звали Твигги и Уиллоу. Руперт сказал, что они сестры. Их обеих несколько раз пытались свести с самцами, но выдры-мальчики их совершенно не интересовали.

Чуть дальше Холли и Хоторн (пара североамериканских речных выдр) играли в дупле лежавшей на земле коряги.

Эл счастливо наблюдал, с каким воодушевлением его дочь проживала этот опыт. Кристина то и дело что-то показывала и объясняла ей, искрясь от восторга, хотя, судя по всему, бывала здесь уже десятки раз.

Руперт оказался толковым рассказчиком. Он объяснил, что весь питомник был устроен так, чтобы как можно точнее воспроизводить естественную среду обитания выдр. Вода поступала прямо из Дарлы, а при уборке не использовались моющие средства – только чистая, натуральная вода.

В очередном вольере их познакомили с выводком маленьких рыжих выдр, которые суетливо сновали вокруг. Руперт сказал, что это семья восточных бескоготных выдр. Они родились далеко отсюда и в основном служили приманкой для туристов.

Одна выдра отделилась от стаи, подобрала камешек, подбросила его в воздух и ловко поймала.

– Ого, да она жонглирует! – воскликнул Эл.

Выдра будто специально хотела покрасоваться перед зрителями.

– У выдр хорошее чувство юмора, – пояснила Кристина. – Они любят смешить нас и в процессе веселятся сами.

Руперт продолжил свой рассказ:

– У нас есть своя система подъемных механизмов, которая позволяет открывать и закрывать дверцы вольеров в разных зонах. Это, конечно, не то же самое, что автоматизированные системы с дистанционным управлением, как в больших парках дикой природы. У нас все-таки скромная, бюджетная организация.

Он подмигнул Фиби. Эл знал, что она сочтет этот жест снисходительным, но все равно простит, потому что в нем не было желания обидеть.

От обилия информации у Эла начала пухнуть голова. Они пробыли в питомнике меньше часа, когда он заметил, что Фиби притихла. Он взглянул на часы, будто спохватившись о назначенной ранее встрече, и сказал, что им пора уходить.

Когда они направились к выходу, Кристина повернулась к Фиби:

– Предлагаю встретиться, когда ты в следующий раз придешь навестить Коко! Мы могли бы вместе порисовать выдр. Ты говорила, что любишь рисовать, и было бы так славно делать это вместе!

Эла в эту культурную программу явно не включили, но он и не возражал.

Фиби уставилась себе под ноги.

– Хм… Спасибо за приглашение, но это все-таки не для меня.

Кристина с любопытством посмотрела на Фиби, но не стала развивать тему.

Самая обаятельная

В доме Фезерстоунов только и было разговоров, что про Коко. Эл никогда не видел свою дочь такой увлеченной. Она была так очарована Коко и так много говорила о ней, что ее имя всплывало даже в разговорах, не имевших к выдре никакого отношения. Фиби могла посмотреть на себя в зеркало и воскликнуть: «Ужас, какая я неряха! Давно пора взять пример с Коко». Когда Эл предупреждал, что включит горячую воду, чтобы набрать ванну, Фиби отвечала, что Коко еще не научилась плавать – не самое очевидное продолжение разговора, хотя пропущенные звенья этой логической цепочки и можно было восстановить. Когда они смотрели «Шерлока», Фиби могла отметить, что взгляды Шерлока на жизнь и в подметки не годятся взглядам Коко. («Есть ли вообще у выдры взгляды на жизнь?» – спросил себя тогда Эл.) А когда Эл извинился за то, что до сих пор не починил чертов светильник в прихожей, Фиби сказала, что это не имеет значения, ведь Коко и так достаточно освещала их жизнь.

Фиби съездила в питомник, где выслушала от Кэрол лекцию по уходу за выдрами. Эл слонялся неподалеку, пока его дочь грела молоко, кормила Коко, купала ее и сушила полотенцем. Поскольку Коко была еще маленькой и нуждалась в заботе, Фиби разрешили в виде исключения взять выдру на руки, пока она кормила ее из бутылочки. Даже Элу позволили подержать ее, что растрогало его до глубины души, хоть он и пытался не подавать вида. Но кто бы остался равнодушным? Коко была невыносимо очаровательной и влюбляла в себя с первого взгляда. Мех и длинный заостренный хвост не помешали Элу вспомнить о том, как он впервые брал на руки каждого из своих новорожденных детей. Инстинкту заботиться обо всем очаровательном и уязвимом было трудно противостоять. Он заметил, что даже у Кэрол, когда она смотрела на Коко сверху вниз, лицо становилось мягче, а складки вокруг глаз разглаживались. Он начинал подозревать, что под маской суровости скрывалось по-настоящему трепетная натура.

Кэрол в очередной раз подчеркнула важность соблюдения баланса. Взаимодействия между Фиби и Коко должно быть ровно столько, чтобы последняя не чувствовала себя изолированной и одинокой, но при этом не успела к ней привязаться. С появлением второго щенка, Пэдди, любая ласка должна прекратиться. Фиби, казалось, не возражала против этого. Она поставила своей целью воспитать в Коко самостоятельность, чтобы та могла жить свою лучшую жизнь в дикой природе, когда придет время. Так и должен поступать хороший родитель, подумал Эл.

– По мере того, как детеныши будут расти, мы постепенно введем в их рацион больше твердой пищи, – рассказывала Кэрол. – У взрослых особей в диету входят разные виды рыбы, включая плотву, форель, угрей, а также специальная смесь свежего говяжьего фарша и хлебных крошек. Еще они будут получать мертвых суточных цыплят. Это полезный источник грубой пищи для них.

Эл содрогнулся, услышав это. Фиби – нет.

Однако на данном этапе Коко требовалось давать молоко каждые три часа, днем и ночью. У Эла сложилось впечатление, что Кэрол предпочла бы делать всю работу сама, без вмешательства Фиби.

– Как часто ты хочешь приходить? – уточнила она.

Фиби не умела водить машину, поэтому без его помощи ей было не обойтись. Она задумалась, обдумывая все обстоятельства.

Эл почесал подбородок.

– Боюсь, у меня не будет времени привозить тебя сюда каждый день, но можно устроить так, чтобы ты навещала и кормила Коко через день, – предложил он.

– Спасибо, папа, это было бы здорово! – Она повернулась к Кэрол. – Вы не возражаете? Если хотите, я могла бы приходить по вечерам, когда здесь никого нет, после закрытия.

Кэрол не ответила. Она вытащила из холодильника огромный пластиковый контейнер и опрокинула его содержимое на такую же огромную разделочную доску. Оттуда вывалилась груда скользкой серой рыбы. Некоторые туши были уже разделаны, другие оставались целыми. Она протянула Фиби нож. Очевидно, это была проверка, хватит ли у нее духу выполнять такую работу. Эл с гордостью наблюдал за тем, как его дочь с твердой решимостью принялась разделывать рыбу. Он видел, как она стиснула зубы, как увлажнились ее глаза – Кэрол тоже видела, хотя и не догадывалась о причине. Нож опускался на доску снова и снова. Эл хотел вмешаться и предложить сделать все за нее, но знал, что Фиби никогда его не простит. Она продолжала орудовать ножом, обнажая слизистые розовые внутренности и отсекая мерзкие рыбьи головы. От запаха у него скрутило живот и к горлу подступила тошнота.

Пока Фиби занималась разделкой, Кэрол продолжила свой рассказ:

– Вскоре после того, как я открыла этот питомник, я узнала о рыбной ферме в восьми милях вниз по реке. Я обратилась к ним и поинтересовалась, не хотят ли они по возможности помогать нам, но особого успеха не добилась. На рыбоводных фермах не очень-то жалуют выдр, что вполне объяснимо, поскольку выдры истощают рыбные запасы реки. За последнее время Руперт лично приходил туда несколько раз, безуспешно пытаясь с ними договориться. Но нам повезло. Рыбная лавка в Порлоке проявляет неслыханную щедрость и регулярно поставляет нам рыбьи головы, хвосты и все прочие ненужные им части. Бесплатная еда для выдр – и бесплатные билеты в питомник для персонала лавки. – Она взглянула на работу Фиби. – Что ж, рыбу ты разделывать умеешь – не хуже, чем мы с Рупертом. Тогда, думаю, увидимся послезавтра.

Наконец-то Фиби нашла занятие себе по душе. Она слишком долго хандрила, и Элу было радостно видеть, как в ней вновь разгорается искра. Из-за этого ему и самому легче дышалось и крепче спалось. К Фиби на глазах возвращался вкус к жизни. Она даже придумала этому название: «эффект выдры». Кажется, Министерству здоровья стоило всерьез задуматься о том, чтобы прописывать общество выдр вместо лекарств.

Дома Фиби тоже не скучала. Она могла часами лежать в постели, изучая карту деревни на «Гугл Мэпс». Эл понятия не имел, что было у нее на уме. Но каждый день, когда он привозил домой посылки для сортировки, она внимательно их осматривала.

Поразительно, сколько барахла зачастую аккумулировали люди. Предметы первой необходимости, такие как инструменты, продукты и одежда, составляли лишь малую часть всех посылок. Многие из них содержали товары, сами по себе необязательные, но которые сегодня расценивались как жизненно важные благодаря рекламной индустрии: косметику, аксессуары для смартфонов, вещи, чья ценность определялась престижем дизайнерской этикетки. Они существовали для того, чтобы повышать самооценку, вызывать уважение окружающих, подчеркивать положение в обществе. Иные нельзя было назвать иначе, как блажью: пахучие соли для ванн, шоколадные трюфели, красивые безделушки. Была еще одна категория отправлений, существовавшая, казалось, в своем собственном измерении: книги, фильмы, картины и музыка – они заставляли людей чувствовать и фантазировать, помогали им вырваться из круга мелочного тривиального существования и вырасти над собой.

Природа, размышлял Эл, куда более рациональна в своих желаниях и потребностях. Выдры счастливо жили, даже не подозревая о существовании антивозрастных кремов, популярных романов и садовых ножниц.

Иногда Фиби просила взглянуть на фотографии доставленных им посылок. Озадаченный Эл позволял ей просматривать свою галерею. В конце концов, в его договоре не было пункта, запрещающего ему это делать.

Она заваливала его вопросами о местных жителях. Кто водит машину? Кто часто выходит из дома? У кого есть сарай? Как выглядят их сады и много ли деревьев растет вокруг?

Чтобы угодить Фиби развернутым ответом, он начал подмечать всевозможные мелкие детали, на которые раньше никогда бы не обратил внимания.

Сейчас, например, подъезжая к уже знакомому дому, он заметил облупившуюся белую краску на воротах – те, должно быть, вечно стояли открытыми, и их петли насквозь проржавели. Однако вывеска с надписью «Викарий» выглядела относительно новой. Шагая по дорожке с двумя свертками под мышкой, он прислушался к хрусту гравия под ногами. Позже он расскажет Фиби, что сад утопал в тени лавров, а под высоким забором примостился маленький провисший батут. Эл посмотрел на увитое плющом викторианское здание. Оно выглядело довольно просторным и казалось ему идеальным местом для проведения чаепитий. Преподобная Люси Доуз, с которой Фиби познакомилась на занятиях йогой, жила здесь со своим мужем, детьми и собакой. Дверь всегда открывала сама преподобная Люси в сопровождении чудесного черного лабрадора. Детей он ни разу не видел, хотя иногда слышал, как они играли наверху. Муж, казалось, в принципе избегал показываться на людях. («Могу его понять», – сказала на это Фиби.)

– Один для вас, другой для мистера Доуза, – сообщил Эл преподобной Люси, стоя в дверях.

Он все не мог отделаться от мысли, что она слишком молода и слишком женственна для викария. Свои кудрявые светлые волосы она убрала со лба двумя пластмассовыми заколками. У нее был неровный цвет лица, но это компенсировалось ее изящными, утонченными чертами. Ярко-голубые глаза намекали на чувственность ее натуры. Под простым темным платьем на ней была надета колоратка[7]. Она улыбнулась и первым делом спросила о Фиби.

– У нее все хорошо, спасибо, – кивнул он. (Сегодня утром, когда он спросил Фиби, как она, она ответила: «Медоточиво, спасибо. А ты, папа?» На что он ответил: «Весьма ветхозаветно, благодарю». Но он не собирался пересказывать это преподобной Люси.)

Эл наклонился, чтобы погладить лабрадора, и тот посмотрел на него снизу вверх и ткнулся мокрым носом в его ладонь. Ему померещилось или пес действительно выглядел довольно печальным?

Преподобная Люси забрала у него оба свертка и позволила сфотографировать их в момент передачи.

– О, это, должно быть, книга, которую я заказала, «Бог и преодоление бед». Я нахожусь в вечном поиске мудрости, которой смогу поделиться со своими прихожанами.

Элу понравилась ее честность.

Вторую посылку она положила на столик в прихожей.

– А что там – понятия не имею.

Посылка для ее мужа была отправлена компанией «Смелдерс». («Они производят крупные серьги и массивные ожерелья, похожие на цепи, – сообщила Фиби. – Очень кричащие».) Он надеялся, что в коробке от «Смелдерс» лежит приятный подарок для преподобной Люси. Она не производила впечатления женщины, которая любит вызывающие украшения, но, возможно, это был всего лишь образ для прихожан. Может быть, они с мужем устраивали друг другу романтические вечера, во время которых она сбрасывала строгий воротник, распускала пушистые локоны и вешала на себя блестящие украшения. Он надеялся.

– В любом случае, мне пора, – махнул рукой он. – Очень много доставок сегодня.

Следующая остановка на его маршруте находилась всего в пяти минутах езды, в самом центре деревни. На дороге пришлось притормозить, пропуская вперед стаю уток, которые пересекли проезжую часть, неуклюже зашлепали по травке и друг за дружкой плюхнулись в пруд.

Посылка для мистера С. Добсона была увесистой и твердой – строительный набор, предположила Фиби. Его дом занимал место в ровной шеренге из трех почти одинаковых зданий, построенных в неопределенные годы. Их блеклые галечные фасады невозмутимо взирали на воды Дарлы. Эл несколько раз постучал в дверь. Ответа не последовало, только из дома донесся лай. Придется оставлять посылку снаружи. Он стал искать подходящее для этого место, когда заметил мужчину, подрезавшего непослушную веточку на безупречно опрятной изгороди соседнего сада.

Благодаря доставке на прошлой неделе Эл знал, что его зовут мистер Дж. Бовис.

– Доброе утро! – окликнул он мужчину. – Извините за беспокойство, но не могли бы вы передать это мистеру Добсону?

Дж. Бовис, дородный мужчина с пунцовым лицом, выглядел недовольным.

– Просто оставьте на пороге. Он разберется.

– Так и сделаю.

Эл прислонил сверток к входной двери, сделал рутинную фотографию и отступил, когда изнутри донесся очередной взрыв лая.

– Чертова псина, никогда не затыкается, – проворчал мистер Бовис.

– Красивые гортензии, – заметил Эл, разглядывая цветы из-за живой изгороди.

Мистер Бовис просиял.

– Спасибо! И впрямь хороши, а? Моя гордость и отрада! Они и пруд с рыбками. – Он махнул секатором в сторону большого декоративного пруда с лилиями, охраняемого каменной цаплей. Рядом с прудом высилась чопорная восьмиугольная беседка.

– Я и сам немного увлекаюсь садоводством, – признался Эл. – Но больше люблю выращивать овощи. Фасоль мне удается на славу.

Лужайка мистера Бовиса представляла собой безупречно ухоженный участок параллельно выкошенных полос поразительно искусственного оттенка зеленого. Такой стиль садоводства разительно отличался от предпочтений Эла. И все же было приятно находить что-то общее с новыми знакомыми.

Работа была почти закончена. Оставалось заехать лишь по одному адресу.

Он остановился возле дома в низине, который, как и его собственный, выходил черным ходом к реке, только с другого ее берега. Миниатюрный коттедж напоминал детский рисунок: крутые мезонины, квадратные окна и входная дверь, смело выкрашенная в кобальтовый синий цвет. В саду росла молодая яблоня. С ее ветвей свисали китайские колокольчики, которые мелодично позвякивали, покачиваясь на ветру.

Он постучал в дверь.

Кристина так же удивилась, увидев его, как и он ее. Он, конечно, прочел имя на пакете, но ему и в голову не пришло, что мисс К. Пенроуз может оказаться его новой знакомой.

Ее волосы были влажными и пахли лимоном. На плечах у нее висело полотенце, а сама она куталась в лютиково-желтый саронг[8], который доходил почти до пола.

Ошеломленный ее мокрым видом и внезапной близостью, он забормотал:

– Здравствуй, э-э-э… Здравствуйте, Кристина. Я принес вам посылку.

Она вздохнула, печально глядя на сверток.

– Мой заказ кошачьего корма. Спасибо. Не то чтобы он мне теперь пригодился.

– Хотите вернуть заказ? – уточнил он. В его обязанности входило не только доставлять посылки, но и возвращать их.

Она заколебалась.

– Послушайте, Эл, я только что вымыла голову, и мои волосы будут выглядеть как пакля, если я не нанесу на них средство и не воспользуюсь феном. Но прошу вас, зайдите на минутку.

– Ну, я…

Он легко мог бы уйти, сказав, что его ждет работа, но на сегодня у него не было больше доставок. И какой бы странной она ни казалась, что-то в Кристине возбуждало его любопытство. Пока он колебался между желанием остаться и желанием поскорее уйти, она затолкала его внутрь.

– Выпьем по чашечке чая. Я, во всяком случае, выпью, да и вы выглядите так, будто вам не помешает. Я поставлю чайник, а вы займитесь заваркой.

Снаружи дом выглядел простецки, но внутри все оказалось по-другому. Он заглянул в гостиную и увидел, что все поверхности за редким исключением она задрапировала экзотическими покрывалами. На стенах висели гобелены и войлочные поделки вперемешку с рисунками, скорее всего, ее собственного авторства. Некоторые из них представляли собой реалистичные наброски диких животных, в то время как другие были размытыми и абстрактными.

Кристина загнала его на кухню и бегло прошлась по ней, указывая на кухонные шкафы:

– Заварка. Кружки. Жестянка с домашним печеньем из абрикосов и миндаля. Угощайтесь. Я вернусь через минуту. – Выйдя из кухни, она на секунду просунула голову обратно и указала на холодильник. – Молоко. Возможно, просрочено, так что на ваш страх и риск. Мне не нужно, спасибо.

Эл заметил на полу кошачью лежанку. Дно ее было покрыто белыми, черными и рыжими шерстинками. Рядом стояли две чистые кошачьи миски.

Он заварил чай и устроился за кухонным столом, покрытом разноцветной скатертью. Занавески на окнах напоминали индийские сари, а кружки, расписанные вручную спиралями, цветами и бабочками, были из местной гончарной мастерской. Кристина явно неровно дышала к прикладному искусству. Она была освежающе любопытной, решил он, чудаковатой и лишь немного пугающей.

Молоко действительно оказалось просроченным и плавало в кружке мелкими белыми крупинками. К счастью, на вкусе это не отразилось. Печенье с абрикосом и миндалем тоже было вкусным – в цельнозерновом, низкокалорийном и безлактозном смысле этого слова. Эл грыз печенье и поглядывал в окно на лужайку за домом, плетеные ивовые арки и непритязательную скамейку у берега Дарлы. Отсюда он мог слышать шум реки.

Его взгляд то и дело возвращался к фотографии в рамке, стоявшей на подоконнике. Улыбающаяся молодая семья: мужчина, женщина и ребенок. У мужчины были такие же, как у Кристины, темные волосы и густые брови. Брат?

К тому времени, когда отдаленный шум фена смолк, он как раз дожевал печенье.

– Уф, – выдохнула Кристина, появляясь снова. – Извините, что заставила вас ждать. Это не волосы, а сущее наказание.

Он подумал было сделать комплимент ее волосам, таким темным, пышным и блестящим, но решил промолчать, чтобы не прозвучать пошло. Хотя он действительно так думал.

– Что, никаких новостей? – осторожно поинтересовался он, указывая на пустую лежанку и кошачьи миски.

– Нет, никаких. Бедняжка Мява! Сегодня утром я не смогла заставить себя пропылесосить диван, потому что на нем были клочки ее шерсти, и… Я уже не верю, что когда-нибудь увижу ее снова. – Голос Кристины дрогнул, а лицо исказила гримаса. – И не смейте говорить, что это всего лишь кошка!

– Мне бы и в голову не пришло сказать что-то подобное, – запротестовал Эл.

– Хорошо. Извините. Я не хотела грубить. Просто многие люди этого не понимают.

В мгновение ока она сникла и обессиленно опустилась на стул. Эл не мог угнаться за тем, как быстро у нее менялось настроение.

Он вспомнил ее перекошенное лицо в день, когда он врезался в ее машину, и понял, что тогда она изо всех пыталась сдержать слезы. За маской гнева пряталось ее горе. Возможно, имело смысл сменить тему.

– Здесь прямо как в галерее искусств, – обвел он рукой пространство дома.

– Я предпочитаю искусство искусственности, – фыркнула она, по-видимому, приняв его слова за критику, на что он не рассчитывал.

Он пододвинул к ней чашку с чаем и еще раз попытался наладить контакт, указывая на фотографию:

– Я тут разглядывал этот снимок. Это ваша семья?

– Да, мой сын Алекс со своей женой и моим внуком. – Эл прокашлялся, пытаясь скрыть свое изумление. – Они живут в Швейцарии, поэтому я редко с ними вижусь. – Она сделала несколько глотков чая и опустила глаза.

Элу было интересно узнать подробности, но он не чувствовал себя вправе спрашивать.

– Вам, наверное, интересно, что случилось с моим бывшим? – слабо улыбнулась Кристина.

Эл издал неопределенный гортанный звук, который мог означать как «да», так и «нет». Она снова поставила кружку на стол.

– Жизнь сложилась не так, как я ожидала. Когда я была совсем юна и глупа, я по уши втрескалась в мальчика, который играл Макдуфа[9] в школьном спектакле. Макдуф ответил мне взаимностью, но, увы, потерял ко мне интерес, как только я забеременела. Я как могла воспитывала Алекса в одиночку. Позже, когда мне было уже за двадцать, я выходила замуж еще два раза, но опять не за тех. Так что вы сейчас чаевничаете с дважды разведенной женщиной, – добавила она с невеселым смешком. В это было трудно поверить. – Вы, я полагаю, женаты? – задала она ему встречный вопрос.

– Был женат. Она умерла. – Эл почувствовал, как в груди что-то кольнуло – это случалось каждый раз, когда он думал о Рут. Он непроизвольно сгорбился, словно сворачиваясь в защитный кокон вокруг своего сердца.

– О-о-о. Примите мои соболезнования.

Так все говорили. Что еще они могли сказать?

Кристина проникновенно посмотрела ему в глаза. У него возникло ощущение, что она осторожно обходит его горе со всех сторон, рассматривая его под разными углами, стараясь не потревожить его, но в то же время ища способы утолить боль.

– Это случилось давно, – сказал он, чтобы успокоить ее. Не стоило тратить на него свои душевные силы.

Он вспомнил все обрушившиеся на него открытки с соболезнованиями: из больницы, где работала Рут, из школы Эла и от друзей, которые приходили в гости. Они были отправлены с добрыми намерениями, но он прятал их, думая, что те станут непрекращающимся напоминанием для детей. Друзья и соболезнующие давно уже жили своей жизнью, но он так и не оправился от смерти Рут. Даже сейчас, восемь лет спустя, мысль о ней все еще выбивала почву у него из-под ног.

– Какой она была? Ваша жена?

Обычно люди не спрашивали об этом. Ему было приятно, что Кристина отважилась. Но как в нескольких словах описать целую жизнь?

– Рут… посредственно играла на укулеле. Работала в больнице. Была любящей матерью. Брала вечерние уроки чечетки и знала названия бабочек. Ей был к лицу синий цвет. Она умела ладить с людьми, составляла списки дел и всегда держала в стакане остро заточенные карандаши. Она могла решить любую проблему. Готовила вкуснейший яблочный чатни. Она любила нетбол, плавание, уолдорфский салат и шахматы. Она была… прекрасным человеком.

Кристина кивнула, ее глаза блестели.

У Эла перехватило горло. Ему снова нужно было сменить тему.

– Спасибо, что встретились с нами на днях в питомнике, – поблагодарил он. – Фиби там очень понравилось.

Кристина неосознанно потянула себя за мочку уха.

– Да ну, пустяки.

– Это не пустяки. Ей очень понравилось, и для нее много значило ваше присутствие.

– Жаль, что мне так и не удалось уговорить ее порисовать выдр вместе со мной. Мне нравится проводить с ней время, и я думаю, она тоже получила бы удовольствие.

Эл поводил пальцем по крошкам в своей тарелке. Он не хотел, чтобы Кристина считала Фиби бездельницей. Он хотел, чтобы она знала, что его дочь непременно брала бы от жизни все, если бы у нее была хоть малейшая возможность.

Кристина разглядывала его с новым интересом.

– Эл Фезерстоун, у вас какой-то беспокойный вид.

– Ну… – Эл переплетал пальцы, пытаясь решить, стоит ли ему что-то говорить или нет.

Она сразу заметила его сомнения, а также его потребность в том, чтобы разрядить обстановку. Ее лицо расплылось в улыбке.

– Да в чем же дело? Я настаиваю, чтобы ты сейчас же мне все рассказал, а не то я, – она огляделась в поисках вдохновения, – ударю тебя сковородкой по голове! И поверь мне, это не какой-то тефлоновый мусор. Это настоящий чугун, и тебе будет очень больно. – Он поднял руки в знак капитуляции. Если Кристина действительно хочет стать подругой для его дочери, она должна понять, что происходит на самом деле. – Есть ли что-то, что я должна знать о Фиби? – спросила она.

Эл встретился с ней взглядом.

– Да. Есть.

Как ты?

– Доброе утро, Фиби, как ты?

– Слегка молекулярно, спасибо. А ты?

– Весьма турнирно, спасибо.

У них вошло в привычку перебрасываться невпопад подобранными наречиями в ответ на неизбежное «как ты?». Инициатором выступила Фиби, потому что постоянно повторять «Все в порядке, спасибо» было бы откровенной ложью, а отвечать «Разваливаюсь на части» казалось грубым. Она умоляла Эла просто не задавать этот вопрос, но он ничего не мог с собой поделать и из-за этого чувствовал себя виноватым. А теперь с этих причудливых диалогов начиналось каждое утро в их доме. В ход шли любые слова, кроме «отлично» и «нормально» – главное, чтобы они не имели отношения к их реальности. Чем диковиннее, тем лучше.

Признавшись друг другу в своей гладиаторности и ноктюрности, они могли приступать к главному пункту программы: завтраку, который обычно устраивали в спальне Фиби. Эл поставил поднос и пододвинул к ней тарелку с тостами. Но прежде чем браться за еду, Фиби одним махом осушила полкружки кофе, без которого совершенно не могла функционировать. Она потянулась.

Она все еще светилась, как лампочка после посещения питомника и выполнения своих новых обязанностей по уходу за Коко. Фиби уже была без ума от всех обитающих там выдр: от семьи прелестных восточных бескоготных выдр; от озорного Роуэна; от Кверкуса с его прихрамывающей, косолапой походкой; от верных сестричек Твигги и Уиллоу; от пары возрастных, но жизнелюбивых североамериканских выдр Хоторна и Холли.

Она пришла к выводу, что выдры существуют в какой-то своей, возможно, превосходящей человеческую, системе координат. Эти волшебные, прелестные создания чувствовали жизнь как никто. Они любили и умели получать от нее удовольствие – Фиби почти забыла, что это такое.

Как было бы славно, если бы выдра действительно оказалась ее тотемным животным.

Возможно, так оно и было когда-то. Может ли твое тотемное животное измениться и стать кем-то другим, если жизнь пропустила тебя через свои жернова?

– Папа, скажи мне честно, – попросила она, запивая кусок тоста очередным глотком кофе, – я больше похожа на выдру или на пиявку?

Эл рассмеялся и поспешил ее успокоить:

– Какая же ты пиявка, Фиби? Скажешь тоже. Если вариантов всего два, то ты определенно выдра. Если подумать, в тебе действительно есть что-то от этих животных.

Несмотря на то, что это было сказано с абсолютной уверенностью в голосе, Фиби понимала, что поднимать ее самооценку при любой возможности входило в его прямые отцовские обязанности.

– Шустрая, подвижная и веселая? Да, вылитая я, – фыркнула она, не удержавшись от сарказма. Трудно было прятаться от жалости к себе, которая вечно подстерегала где-то на краю подсознания. Она перевела разговор в другое русло. – Ладно, если я выдра, тогда мне тоже нужна «стимуляция», «поощрение» и все то, что, по словам Кэрол, так необходимо выдрам для их благополучия. Ты, папа, мои глаза и уши в этой деревне. На своей машине ты можешь приехать куда угодно. Так что рассказывай мне побольше о Дарликомбе, о здешних людях и о посылках, которые ты им привозишь.

Ее интерес был вызван не потребностью в общении, а природным любопытством. Если Фиби к чему-то и стремилась, так это к знаниям, и не было источника знаний соблазнительнее, чем сплетни о чужих делах. Люди становились для нее головоломкой, задачей, которую нужно решить. Она хотела знать все об их взглядах и ценностях, о решениях, которые они принимали, о том, как они мыслили. Фиби не стыдилась своего ненасытного любопытства. Напротив, считала его лучшим своим качеством. (Худшим она считала свое противоречивое отношение к сестре, но сейчас ей не хотелось об этом думать.)

Она выслушала содержательный рассказ отца о преподобной Люси, мистере Добсоне и мистере Бовисе, впитывая каждую деталь.

Ее собственный список местных знакомств тоже потихоньку пополнялся. Сейчас в него входили женщины с йоги, Кэрол и Руперт.

– Но все они намного старше тебя, – вздохнул Эл, потирая лоб рукой. – Ты могла бы проводить время на дискотеках и флиртовать с мальчиками, как твоя сестра.

Фиби поморщилась. Дискотеки она не любила. Да и никаких флиртов в обозримом будущем не предвиделось. Романтические отношения были не для нее.

Но что касалось ее отца…

В питомнике он бродил с отсутствующим видом, который она все чаще замечала на его лице. Он любил витать в облаках. Фиби снова задумалась о своем плане свести их с Кристиной. Судя по всему, они до сих пор не преодолели первоначальную обоюдную неприязнь из-за инцидента с машиной. Она решила воспользоваться случаем и как бы невзначай замолвить за Кристину словечко.

– Что ты думаешь о Кэрол? – спросила она для начала.

– Она показалась мне более адекватной и дружелюбной, чем при первой встрече. Думаю, среди выдр она была в своей стихии, и это помогло ей раскрепоститься.

Фиби кивнула.

– А о Руперте?

– Очень высокий молодой человек, – задумчиво проговорил Эл. В его тоне Фиби померещилось смутное… что это было? Не ревность и не обида, а своего рода мрачное приятие.

Она тоже поделилась своим мнением о Руперте.

– Немного чопорный, но приятный.

Эл откусил еще кусок тоста.

– И не поспоришь. Чопорный, но приятный. Идеальное для него описание.

– А как тебе Кристина? – задала она главный вопрос, затаив дыхание.

Он пожал плечами.

– Ты ей понравилась, – раздражающе уклончиво ответил он. – Надеюсь, ты не разозлишься на меня, Фиби, – добавил он со смущенным видом. – Она пригласила меня зайти, когда я отдавал ей посылку. Мы разговорились, и я рассказал ей про… ну, ты знаешь, о чем я.

– Папа, так нечестно!

– Я знаю, знаю, – пробормотал он, потупив взгляд. – Я не должен был этого делать, не посоветовавшись с тобой. Ума не приложу, как ей удалось вывести меня на откровенность. Наверное, она ведьма или что-то в этом роде.

– Нет, она просто очень добрый человек. Думаю, она и сама догадалась, что со мной что-то не так.

Эл покорно кивнул.

– Ты знала, что у нее есть внуки? – сменил тему он. Фиби не знала. – Внезапно почувствовал себя таким молодым.

– Ну, не моложе Кристины, – напомнила она ему. – Или ты думаешь, что статус бабушки автоматически старит ее?

– В некотором смысле да. Это жизненный опыт, которого у меня нет. К тому же она два раза была замужем.

– Правда?

– Правда.

Это заставило Фиби задуматься. Возможно, Кристина была не так уж и хороша в отношениях. Может, она плохо разбиралась в мужчинах? Нет, она отказывалась в это верить. Все совершают ошибки, а Кристина доказала, что она человек, готовый рисковать и идти к своей цели. Именно такая женщина и была нужна Элу. В любом случае, теперь у нее было с чем сравнивать. Ее прошлое наверняка подсказало бы ей, чего опасаться в браке, вооружило мудростью и показало бы (путем сравнения и противопоставления), что должен из себя представлять хороший мужчина. Таким образом, Эл должен был получить гораздо более высокую оценку в качестве потенциального мужа, чем кто-либо другой.

Конечно, не исключено, что Кристина в принципе не хотела нового мужа, но Фиби считала это маловероятным. Когда она говорила о том, как скучает по Мяве, в ее словах сквозило настоящее одиночество.

Как бы Фиби ни была недовольна тем, что Эл сдал ее с потрохами, сильно злиться она не могла. Кристина пригласила его в гости – это было уже многообещающе. И Эл почувствовал, что может довериться ей – это было исключительно прекрасно.

Фиби мало кому признавалась, что последние три года страдает от хронических болей. Посторонним не было нужды знать, сколько сил вытягивали из нее самые элементарные действия. Разве бы поняли они, каково это, когда прошибает холодный пот, стоит тебе наклониться, чтобы достать что-то из нижнего ящика комода? Когда написание одного-единственного предложения на листке бумаги становится тяжким испытанием? Когда на глазах выступают слезы и ты задыхаешься от боли, просто разделывая рыбу?

Все мы время от времени испытываем боль, но для большинства людей это временная неприятность – дело нескольких минут или часов. Когда боль не утихает сначала месяцы, а потом годы, это меняет тебя.

На ее теле не было ни кровоточащих ран, ни фиолетовых гематом, ни нарывов. Отсутствие видимого источника боли никак не умаляло ее хватки. Менялись ее характер и острота, но боль никогда не оставляла Фиби в покое. Боль простреливала как пуля, резала как нож. Она била под дых, кусалась и жгла. Она подтачивала и разъедала, как кислота, поступающая внутривенно. Она колола, рвала и царапала. Она прижимала к земле и высасывала все соки, часто лишая Фиби возможности хоть как-то функционировать.

Больше всего страдала шея, чуть реже – голова, хотя порой боль охватывала все тело. То, что должно было приносить облегчение, теперь вызывало только досаду. Сегодня утром, к примеру, мысль о горячей ванне казалась ей восхитительной. Как ей хотелось погрузить свои изнывающие мускулы в спасительную мягкость теплой воды! Фиби провела мысленные дебаты сама с собой, взвешивая все «за» и «против» (как она часто делала), и в конечном итоге пришла к выводу (как делала не реже), что не сможет принять ванну, так или иначе не согнув шею… а этого делать категорически не хотелось. Единственным вариантом было бы окунуться в воду с головой, но тогда намокли бы волосы и их пришлось бы мучительно долго сушить. (Каждый поход в салон красоты становился для нее настоящим кошмаром: парикмахеры никогда не понимали, какую боль ей причиняли, поэтому она старалась появляться там как можно реже. Не желая при этом отращивать длинные волосы, она часто стригла их сама.) В итоге она просто приняла душ, потратив целую вечность на то, чтобы направить струю горячей воды на больное место между лопатками. Слабые струи, вытекавшие из лейки душа, оказались трагически бесполезными. Эл так и не дошел до ремонта проблемной сантехники.

Фиби неоднократно обращалась за медицинской помощью, но врачи повторяли одни и те же банальности и предлагали парацетамол. Некоторые вдобавок направляли ее на физиотерапию, но та не принесла никаких результатов. Никто так и не смог поставить ей диагноз. Временами она даже начинала сомневаться в собственном рассудке, угрюмо набивая в поисковой строке «психосоматические заболевания». Однако в глубине души Фиби знала, что не выдумывает. Эта боль была слишком реальной и всепоглощающей.

Она испробовала бесчисленное количество лечебных практик: хиропрактику, остеопатию, краниальную остеопатию, массаж глубоких тканей, а также ряд альтернативных методов, таких как метод Александера, терапию Боуэна и технику эмоциональной свободы. Она отважилась даже на иглоукалывание, но добилась только глубинного понимания трудностей жизни дикобразов. Кто-то порекомендовал ей пройти сеанс звуковой терапии, и она охотно согласилась. Там ей пришлось лежать на полу в большой комнате с хорошей акустикой, пока какая-то женщина играла на гонгах – сюрреалистический опыт, который едва ли имел под собой научное обоснование, но хотя бы раз попробовать стоило. Она побывала даже на сеансе, где бородатый парень в сандалиях сыпал на нее соль, а затем играл на африканских барабанах, пока она сидела, скрестив ноги, на полу, послушно выполняя его указания. Возможно, для кого-то эти методы и были эффективны, но ни один из них не сработал на Фиби. Все, чего она ими добилась, – это проела дыру в банковском счете ее отца.

Она не могла прожить и дня без обезболивающих. Они не снимали боль, но притупляли ее, и это спасало. И все же слишком часто ее мышцы ныли и горели так сильно, что у нее совершенно опускались руки. Все, что она могла делать в такие дни, – запереться в спальне и ждать, пока жить снова станет чуточку терпимее.

Каждый раз, когда Фиби спрашивали об учебе или о работе, она меняла тему. Все мечты и планы на будущее покрылись пылью и поросли быльем.

Многие, конечно, искренне ей сочувствовали. Но сочувствие было исчерпаемым ресурсом – рано или поздно оно заканчивалось у всех. Видимо, болеть дольше определенного отрезка времени считалось неприличным. И когда ты пересекал невидимый рубеж, ты становился обузой. Может, люди начинали думать, что ты сочиняешь или преувеличиваешь, но так или иначе, они теряли к тебе интерес. Советовали тебе не распускать сопли и жить дальше.

Но жизнь была устроена не так. Болезнь оставалась с тобой несмотря ни на что. Не спрашивала твоего мнения. Утерев сопли, ты не мог вернуть себе здоровье. Боли было плевать, что она успела кого-то утомить. Она просто продолжалась, и продолжалась, и продолжалась…

На помощь Фиби приходили защитные механизмы. Притворяться, что все в порядке, стало для нее новой нормой. Особенно усердно она работала над своими улыбками. Никто не задавал лишних вопросов, если она много улыбалась. Когда она накачивала свой организм таблетками и показывалась на людях лишь на очень короткое время, они вообще не замечали ничего подозрительного. Таким образом, даже если она не могла избавиться от боли, то, по крайней мере, ей не нужно было говорить о своем состоянии. Не нужно было смотреть, как их лица искажала скептическая гримаса, когда она не могла назвать конкретный диагноз.

Она держала все в себе еще и из чистого упрямства. Боль и так доминировала над всеми сферами ее жизни, делала все возможное, чтобы подчинить ее себе, и Фиби была полна решимости не допустить этого. Меньше всего ей хотелось, чтобы о ней думали как о «бедной, болезной Фиби». Пока она могла создавать для окружающих видимость хорошего настроения и поддерживать обычный человеческий разговор со своими малочисленными знакомыми, болезнь не возьмет над ней верх.

Кого она не могла обвести вокруг пальца, так это родственников, которые видели ее слишком часто. Все они в той или иной мере понимали, что Фиби страдает, и это было еще одной причиной изображать бодрость духа в их присутствии. С ними она старалась проявлять энтузиазм настолько часто и ярко, насколько хватало сил. Брат и сестра, вероятно, списывали львиную долю ее пассивности на обычную лень. Эл, который всегда был рядом, неизбежно видел более полную картину. Но даже с ним она усердно притворялась и еще усерднее улыбалась. Она знала, как огорчала отца ее боль.

Теперь небольшие порции энергии приходилось тратить на Коко и персонал питомника. На большее ее ресурса не хватало. Но даже ради этих крох приходилось выжимать себя без остатка.

Большую часть времени Фиби могла лишь мысленно охать от боли. Однако каждый день наступала благословенная передышка, когда боль немного отступала, и Фиби могла задействовать свой мозг так, как делала это раньше. И она решила не тратить это время попусту.

– Ты готова принять гостью? Это Кристина. Я могу дать ей от ворот поворот, если хочешь, – предложил Эл.

Фиби чуть выпрямилась на подушках и положила книгу на прикроватную тумбочку.

– Нет, все в порядке. Пусть поднимается.

В ее комнате царил бардак, и она была одета в пижаму с единорогом, но что-то ей подсказывало, что Кристина не станет возражать. Она услышала удаляющиеся шаги Эла, голоса, легкую поступь на лестнице, а затем Кристина вошла в ее святая святых. Судя по виду, ее распирало от желания поделиться с Фиби какими-то новостями. Это не помешало ей замереть, разглядывая интерьер ее спальни.

– Ого, какая шикарная у тебя кровать! – воскликнула она.

– Рада, что тебе нравится. Это мой папа постарался. – Гордость за отца переполнила ее и разлилась по всей комнате. Хотелось надеяться, что и Кристина, стоя там, пропитается ее восхищением.

– Фиби, я ненадолго, но у меня есть для тебя подарок. Он тебе не понравится.

Не зная, как реагировать на эти слова, Фиби улыбнулась, старательно изображая из себя Мону Лизу.

– Закрой глаза.

Фиби закрыла. Она слышала, как Кристина выходит из комнаты, а затем возвращается обратно, порывисто хихикая и чем-то слегка шурша.

– Так, а теперь открывай.

В руках Кристина держала что-то большое в подарочной упаковке. По очертаниям предмета Фиби сразу поняла, что это может быть. Она сорвала блестящую бумагу, отыгрывая энтузиазм, которого на самом деле не испытывала. Мольберт.

– Какой классный! Спасибо тебе огромное!

– Я знала, что тебе не понравится, – весело засмеялась Кристина. – Но теперь у тебя не осталось ни единого оправдания, не так ли? Когда ты в следующий раз придешь в питомник кормить Коко, мы наконец сможем порисовать выдр. И обязательно приезжай за город рисовать пейзажи на пленэре. Все что душе угодно. Я ужасно оскорблюсь, если ты не будешь им пользоваться, – добавила она.

Должно быть, Эл рассказал Кристине, как больно ей было наклонять голову, когда она писала или рисовала. Кристина запомнила это и нашла решение. Держать карандаш и рисовать им будет по-прежнему трудно, но мольберт, безусловно, поможет.

– Спасибо за заботу, – искренне поблагодарила Фиби. Она украдкой взглянула на отца, который топтался чуть поодаль, надеясь, что и для него доброта Кристины не осталась незамеченной.

– Не переживай, – улыбнулась Кристина. – На новый я не разорялась. Я же не Рокфеллер какой-нибудь. Гаражная распродажа.

Фиби не собиралась ехать за город «на пленэр». Вариант с выдрами звучал чуть-чуть заманчивее, поскольку она все равно регулярно бывала в питомнике. Она задумалась. Проглотив достаточное количество обезболивающих, она могла вполне сносно нарисовать вазу с фруктами… Но яблоки и груши не сновали туда-сюда без передышки. Они мирно лежали на своих местах. Фиби сильно сомневалась, что выдры окажут ей ту же любезность.

Кристина сияла и с нетерпением ждала ответа Фиби, сфокусировав на ней все свое внимание. Жаль, что она не смотрела в сторону Эла. По задумке она должна была заинтересоваться именно им. И все же было бы невежливо ответить отказом.

Лай

Июньское солнце припекало макушку Эла. В воздухе разливался запах свежескошенной травы, смешиваясь с ароматом роз и жимолости. В кронах деревьев щебетали птицы. Эл любовался красочной мозаикой своего сада, наслаждаясь обступившим со всех сторон летом.

Фиби стояла с ним рядом. Несмотря на теплую погоду, она куталась в толстый свитер. Ему удалось вытащить ее из дома на пикник, но она наотрез отказалась выходить за пределы сада.

Они решили расположиться на лужайке за домом, где было спокойно и тихо, но Эл настоял, чтобы сначала она взглянула на лужайку перед домом. Она вся была плотно засажена цветами: кустовыми розами, сиренью, мальвой и вьющимся барвинком. Повсюду проросли наперстянки, и ветерок ласково покачивал их лиловые колокольчики. От сорняков тоже не было отбоя. Сухая трава, ракитник, яркие одуванчики и облачка незабудок пробивались сквозь щели кривых дорожек. Все было очень сумбурно. Но Элу нравилось.

Фиби покорно любовалась цветами, думая о чем-то своем, а потом принялась расспрашивать Эла о его работе. Он мысленно застонал. Закончив утренний объезд, ему не хотелось возвращаться ни к чему, связанному с работой, но его дочь умела быть настойчивой. И сейчас она хотела знать, не показалась ли ему любопытной какая-то из сегодняшних посылок.

Он почесал в затылке.

– Любопытной? В каком это смысле «любопытной»?

– Ну, сам понимаешь. Необычной. Подозрительной. Как будто в ней может скрываться что-то особенное.

Его больше занимало не содержание посылок, а их количество, вес и объем. Но мозг Фиби был устроен иначе. Он не впервые приходил к такому умозаключению. Эл задумался. По своей натуре он не любил сплетничать, но был готов снизойти, если это могло заинтересовать Фиби. Он жил ради того, чтобы пробуждать в ней интерес к жизни.

– Ну, допустим, мистер Крокер, по всей видимости, заказывает романтические подарки для своей дамы сердца.

– Мистер Крокер? – переспросила Фиби, и ее брови удивленно поползли вверх. – Тот пожилой, лысеющий, пучеглазый бывший полицейский с курами?

– Да, он. – Ее пренебрежительный тон рассердил его. – Фиби, даже пожилой, лысеющий и пучеглазый бывший полицейский с курами может оказаться чувственной натурой. Старая, морщинистая, заскорузлая оболочка еще не значит, что под ней у человека не может биться трепетное сердце, жаждущее любви. – Эл коротко хохотнул, осознав, что, кажется, брякнул лишнего.

Фиби посмотрела на отца пронизывающим взглядом. После паузы, которая показалась ему чересчур долгой, она спросила, откуда он узнал, что у мистера Крокера есть дама сердца.

Эл ответил, тщательно подбирая слова:

– Я не могу быть уверен на сто процентов, но ему пришла маленькая коробочка, на упаковке которой было написано «Вивьен Вествуд», а Вивьен Вествуд[10], насколько мне известно, пока не производит куриный корм.

Они помолчали еще немного.

– Ну что, давай раскладывать пикник, раз мы все это затеяли, – вздохнула Фиби.

Эл вынес из дома плед и сэндвичи, и вдвоем они отправились в сад за домом.

Эл начал окультуривать небольшой земельный участок, брошенный на произвол судьбы бывшими владельцами коттеджа. Ближайший к дому клочок земли превратился в зачаток огорода, состоящего на данный момент из трех приподнятых грядок с картофелем, кабачками и стручковой фасолью. Эл поставил перед собой цель вырастить экологически чистый урожай и поклялся не использовать гранулы от слизняков. Это решение повлекло за собой массу лишней работы. Каждый вечер он совершал так называемую «облаву на слизней» – обходил сад с фонариком в поисках противных вредителей. Когда он находил их, то подцеплял палкой и бросал в цветочный горшок. А затем относил на берег реки, где выпускал на свободу, ошарашенных, но невредимых. Иногда, впрочем, ему казалось, что те были оснащены персональными внутренними навигаторами и сразу возвращались обратно, беззвучно и скользко над ним посмеиваясь. Листья кабачков выглядели так, словно кто-то прошелся по ним дыроколом.

Элу часто казалось, что он откатывается назад по кривой жизни. Список его жизненных целей становился только длиннее, а не короче. Из-за того, сколько времени он тратил на борьбу со слизнями, на новую работу, на готовку, уборку и трансфер Фиби в питомник и обратно, он так и не нашел возможности починить свет в прихожей. Или разобраться с водопроводом. Не говоря уже о том, что они так и не распаковали большую часть своих вещей. Что ж, все это могло подождать. Сполна насладиться дарами природы было важнее – иначе какой во всем этом смысл?

– Фу-у. Здесь воняет, – проворчала Фиби, прерывая его размышления.

– Не обижай мой волшебный компост, – фыркнул он. – Это мертвое, гниющее вещество станет полезной пищей, вскормившей новую жизнь. Это алхимия. Оксюморон. Своего рода перерождение. Я бы даже сказал, что компост – это не что иное, как, не побоюсь этого слова, чудо.

– Однако так ли он сочетается с сэндвичами с арахисовым маслом?

В ее словах был резон. Они прошли по лужайке дальше, выходя на более свежий и чистый воздух к берегу реки. Фиби опустилась на пенек с зарубками от топора, достаточно ровный, чтобы сидеть на нем с относительным комфортом. Эл расстелил плед и расположился на земле. Река сверкала, листья шелестели на ветру, у них с собой были чипсы и сэндвичи. Жизнь могла сложиться намного хуже.

Затем Фиби начала расспрашивать его о собаках.

У кого в деревне были собаки? Какие это были собаки? У кого висела табличка «Осторожно! Злая собака», но не было никакой собаки?

Ответить на эти вопросы не составило для него труда. Эл знал деревенских собак порой даже лучше, чем их хозяев. Большинство из них были дружелюбны, но некоторые любили обнажить острые клыки, демонстрируя агрессивную натуру, так что на работе Эл всегда сохранял бдительность и держал ухо востро.

У преподобной был черный лабрадор – ласковый гигант, который лизал ему руки всякий раз, когда Эл передавал посылку. У Сета Хардвика – овчарка, вечно норовящая наброситься на Эла. У Спайка Добсона – джек-рассел-терьер, энергичный и шумный. Еще были (он начал загибать пальцы) два спаниеля, три пастушьих собаки, бульдог (вероятно, французский), пара уиппетов и лабрадудель, не считая тех собак, чьи породы он не смог идентифицировать.

Фиби хотела знать, какие собаки больше всего лаяли. Эл ответил, что, безусловно, громче всех лаял джек-рассел Спайка Добсона (к великому неудовольствию его соседа Дж. Бовиса). Судя по ее выражению, Фиби серьезно обдумывала каждый его ответ, откусывая от сэндвича маленькие кусочки и тщательно, почти почтительно их пережевывая. Эл свой уже проглотил. Он никогда не относился к сэндвичам с почтением, несмотря на теплые чувства, которые к ним испытывал.

Стоило ему решить, что с расспросами покончено, как Фиби дожевала и продолжила, на этот раз заинтересовавшись машинами. У кого в Дарликомбе была машина? Кто часто выезжал из дома? У кого был гараж?

– Фиби, что за дознание? К чему эти странные вопросы?

Прежде чем ответить, она сделала большой глоток воды.

– Я провожу расследование по заветам Шерлока Холмса. Пытаюсь найти Мяву, кошку Кристины.

– А-а-а. Почему ты сразу не сказала? Теперь я хотя бы понимаю, к чему это все.

Его дочь так хотела помочь своей новой подруге. Образ Кристины запечатлелся в его памяти: ее волосы, мокрые после душа, лютиково-жертый саронг облегает фигуру. Все в этой женщине казалось ярким и выразительным, будто она нарочно делала так, чтобы ее невозможно было забыть. Но Эл видел и ее уязвимую сторону, и это трогало его до глубины души. Как и он, Кристина знала, что такое потеря. Жизнь испытывала ее на прочность, но она находила в себе силы подниматься и идти дальше.

Он посмотрел на реку, сейчас напоминавшую собой мозаику из зеленых росчерков, волнистых мазков и брызг ослепительного света. Бледные лучи солнца проникали в ее темные воды. Пушистые зеленые водоросли покачивались на волнах.

– Слышишь? – подала голос Фиби. – Река снова заговорила.

У его дочери всегда были свои причуды, но сейчас он понимал, что она имеет в виду. Посреди какофонии всплесков слышался раскатистый шепчущий бас, в потоке разговора смешивающийся с более тонкими голосами.

– Как по-твоему, что они говорят на этот раз? – поинтересовался он.

– О, я слышу их совершенно отчетливо. Они говорят: «Спасибо вам, дорогие Фезерстоуны, за то, что присмотрели за нашей малюткой Коко. Пожалуйста, верните ее нам, как только она будет готова».

Эл покачал головой:

– Что-то я совсем не это услышал.

– Что же ты услышал?

– Они говорят: «Мистер Фезерстоун выглядит изрядно проголодавшимся. Его дочери нужно передать ему еще один сэндвич».

Фиби поняла намек и со смехом протянула ему тарелку. Вообще-то это был ее сэндвич, но доедать его она не собиралась, а он терпеть не мог расточительства. Он бы хотел, чтобы она больше ела. Она так исхудала, что на нее было больно смотреть.

Он положил четыре чипсины между ломтиками хлеба с сыром и в два счета расправился с сэндвичем.

Лучи света прорезали кроны деревьев и рассыпались по волнам искрами. Водную гладь испещряли серебристые блики, которые перетекали друг в друга в постоянном движении. На камне, выпятив белую грудку, ритмично покачивалась оляпка. Он слышал, что это редкие птицы, но здесь они встречались ему почти каждый день.

– Кофе? – предложил он.

– Отличная идея. Кофеин поможет нам сосредоточиться.

Она до сих пор думала о том, как найти Мяву, и по всей видимости решила сделать его своим напарником: Ватсоном к ее Холмсу, Гастингсом к ее Пуаро, Льюисом к ее Морсу.

Он помог ей подняться, свернул плед, собрал мусор, и они двинулись обратно в коттедж. Пока он наполнял чайник, Фиби достала из кухонного ящика блокнот для заметок. Прошел час с тех пор, как она в последний раз принимала обезболивающее, – оптимальное окно для умственной деятельности, чем она и воспользовалась.

– Я составила список версий. Зачитать?

– Давай, – с улыбкой кивнул он.

Фиби прочистила горло.

– Название: «Где Мява?» Варианты ответов: «1. Украдена. 2. Мертва. 3. Прячется. 4. Застряла». Проанализируем их. «1. Украдена». Крайне маловероятно. Мя – не какая-то экзотическая, а обычная дворовая кошка, бесценная для Кристины, но больше ни для кого.

– Звучит логично, – похвалил Эл.

– «2. Мертва». Подразделы: «(а) Убита собакой или лисой» и «(б) Попала под машину».

Эл поморщился. Развозя посылки, он нередко натыкался на трупы животных, попавших под колеса автомобилей, и сам ужасно боялся ненароком кого-нибудь задавить.

– И то, и другое маловероятно, – продолжала Фиби, – поскольку тело Мявы не было обнаружено. Другие возможные причины смерти: «(в) Река». Тоже сомнительно. Она много лет жила рядом с рекой и никогда не попадала в опасные ситуации. Остается вариант «(г) Серьезная проблема со здоровьем» – сердце, почки, рак, инсульт? Возможно, она просто уползла куда-нибудь умирать. Насколько мне известно, животные так делают. А здесь вокруг сплошной лес.

– В таком случае мы ее вряд ли найдем.

– Это верно. Но, по словам Кристины, она была здорова и недавно проходила осмотр у мистера Пиклза, ветеринара, так что смерть от этих причин тоже маловероятна. Далее мы переходим к сценарию номер «3. Прячется». Но зачем Мяве так поступать? Кристина ее кормит и любит, и, судя по всему, эта любовь взаимна.

– Да-да, думаю, так и есть, – согласился Эл, вспомнив, с каким чувством Кристина говорила о своей кошке. Она, несомненно, была очень пылкой натурой.

– И, наконец, номер «4. Застряла». На дереве? На крыше? Заперта в чьем-то гараже? Я прихожу к выводу, что наиболее вероятным является именно четвертый вариант, и далее собираюсь исходить из этого предположения, – подытожила Фиби.

Эл поставил перед ней кружку с кофе.

– Пять с плюсом за старания, – похвалил ее он, изо всех сил стараясь думать о кошке, а не о Кристине.

Фиби сделала глоток и продолжила, сверяясь со своими заметками:

– Кошки – территориальные животные. Но они также очень любопытны. Согласно Интернету, среднее расстояние, которое преодолевают за день кошки на самовыгуле, колеблется от сорока до двухсот метров. Памятуя, что Мява – единственная кошка в округе, рискну предположить, что радиус ее территории клонился к двумстам метрам.

Она развернула большой лист бумаги, вложенный в блокнот, и разложила его на кухонном столе. Это была распечатка карты местности.

Эл восхитился аналитическими способностями Фиби. Она и в школе всегда получала высокие оценки, и учителя хвалили ее за «живое воображение и необычайно острый ум». Кроме того, она обладала безупречным чутьем на людей, которое ее сестра называла «паранормальным». Это в сочетании с твердолобым упорством, с которым она бралась за поиски решения любой проблемы, означало, что Фиби могла бы многого добиться в жизни… если бы только была здорова. Эл хотел помочь ей. И если в процессе получится помочь еще и Кристине, это тоже было бы весьма по-добрососедски.

Фиби провела пальцем по дорожкам на карте.

– Не думаю, что кошка подошла бы слишком близко к дому с собакой, тем более, если это большая и свирепая собака, или собака, которая громко лает. Это исключает сразу несколько направлений, – размышляла она.

– Согласен с тобой.

– И переправиться через реку Мява тоже не могла, видишь? Ближайший мост находится прямо напротив лающего пса Спайка Добсона. Значит, она, скорее всего, осталась на этом берегу Дарлы. И направилась либо в сторону луга… либо вдоль этих домов со стороны черного хода, через сады и лесополосу. Хочешь знать, где, по моему мнению, она оказалась?

– Сгораю от нетерпения, – серьезно произнес Эл.

Мяуканье

Фиби хотела поехать с ним, но таблетки перестали действовать. По лицу дочери Эл понял, что ту одолевает боль, и велел ей прилечь. Он без проблем выполнит все ее указания. Он будет докладывать ей о каждом своем шаге.

– Спасибо, папа, – еле слышно прошелестела она. – Мне нужно беречь силы, чтобы вечером покормить Коко.

Она забралась на кровать с балдахином и задернула занавески.

Он знал, что это решение далось ей нелегко. Хоть Фиби теперь и придерживалась принципа «если больно – делай через боль», ей вечно приходилось жертвовать чем-то одним ради чего-то другого, потому что на все сразу просто не хватало ресурса. Это было несправедливо. Эл сел в машину и почувствовал, как в нем закипает ярость. Руль показался горячим на ощупь. Он включил вентилятор.

У Эла сердце кровью обливалось, когда он видел, как мучается его ребенок (а он все еще думал о Фиби как о ребенке). Она стала бледной тенью прежней себя. Когда-то эта девочка с пухлыми розовыми щечками искрилась остроумием и весельем, и даже он на ее фоне чувствовал себя несносным занудой. Разумеется, она унаследовала это от своей матери. Рут была энергичной, доброй, умной и легкой на подъем. Фиби была такой же, но со своими уникальными нюансами.

У него сжалось сердце, когда он вспомнил Фиби в детстве. То, как она выделяла концы предложений, из-за чего они звучали словно вопросы. И как всегда бормотала себе под нос новые слова, стараясь их запомнить. Как давала всему имена – паре любимых туфель (Белинда и Бетан), расческе для волос (Аслан) и даже водопроводному крану (Тина Тернер). Когда ей становилось грустно, она надувала щеки, будто собирая во рту всю свою обиду на мир. А когда радовалась, прыгала с ноги на ногу.

После смерти Рут именно Фиби не дала семье развалиться, хотя ей тогда было всего одиннадцать лет. Она взвалила на свои маленькие плечи тяжелую ношу поддержания их бодрости духа. Она умела быть настойчивой, поэтому они продолжали ходить вместе в кафе, музеи и кино. Все они искали утешения в разных вещах: Джек – в знакомствах с девушками, Джулс – в социальных сетях, моде и макияже, Фиби – в еде. Эла тянуло в деревню.

Фиби делала все что могла, чтобы облегчить их горе. Она сопровождала Эла в долгих прогулках по полям. Плакала вместе с ним. Обнимала его своими пухлыми ручками. Она смешила и очаровывала застенчивых подружек Джека, когда тот приводил их домой. Она терпеливо сносила подростковые истерики Джулс и говорила ей, как прекрасно она выглядит в новой одежде и с макияжем. Она проявляла исключительную способность к сопереживанию и подкладывала себе на тарелку еще один кусок торта.

Фиби справлялась с горем лучше, чем кто-либо другой… по крайней мере, до определенного момента. Несколько лет спустя ее вдруг настигла запоздалая реакция на боль. Она вдруг стала очень тихой. Отказывалась идти в школу (которую раньше любила) и меняла тему, когда Эл спрашивал, как прошел ее день. Должно быть, именно тогда болезнь начала давать о себе знать.

Иногда, развозя посылки, он кричал и ругался. Он наконец примирился с потерей Рут, но видеть свою любимую дочь в таком состоянии было невыносимо. Ей было всего девятнадцать, а она жила как пожилая пенсионерка. Она не озлобилась на мир – возможно, злоба требовала сил, которых у нее не было, – но озлобился он. Ах, как он хотел, чтобы она снова была здорова. Он бы все за это отдал.

Если бы только он мог сделать… больше. Он хотел разделить с ней хотя бы эту короткую поездку, эти пейзажи. За окном машины проплывали луга, устланные желто-зеленым одеялом. Заросли боярышника цвели буйным цветом и были усыпаны белыми бутонами, как снегом. Живые изгороди чередовались с дикими розами и кустами ежевики. Река блестела, как расплавленное серебро.

Впрочем, в последнее время Фиби перестала обращать внимание на природные красоты. Казалось, даже восхищение чем бы то ни было отнимало слишком много сил. Ее внимание теперь всегда было обращено куда-то внутрь.

Он поднялся по склону холма, свернул на подъездную дорожку у дома и, выходя из машины, едва не наступил на курицу. Он постучал в парадную дверь. На этот раз мистер Крокер открыл ее почти сразу.

– Ах, Эл Фезерстоун! Мне опять посылка? – Он просиял от любопытства.

– Нет, мистер Крокер, простите, но дело в другом.

– О, зовите меня Джереми!

– Так вот, я без посылки, Джереми. Дело в том, что в вашем районе пропала кошка, и я… опрашиваю соседей, – он не хотел, чтобы мистер Крокер подумал, что подозрение по какой-то причине пало на него одного, – не возражаете, если мы заглянем в ваш сарай и гараж, чтобы проверить… – Он опустил взгляд и заметил, что сегодня на мистере Крокере были розовые носки, по большей части спрятанные под широкими прогулочными ботинками.

– Ах, какие возражения. Одну минуточку.

Он исчез в доме и вернулся со связкой ключей. Он спустился по крыльцу, и Эл последовал за ним, заметив, что тот слегка прихрамывает.

– Простите мне мою медлительность. Проблемы с ногтями на ногах, – пояснил мистер Крокер. Фиби попала в точку.

Он открыл дверь гаража. Внутри стоял его черный «Воксхолл», а больше смотреть было не на что. Составленные друг на друга коробки, прислоненные к стене грабли, ржавый ящик с инструментами на полу и старый морозильник.

Они заглянули в коробки, но не обнаружили никаких признаков Мявы.

– Остается только курятник. – Фиби сказала проверить курятник с особым тщанием. – Давайте заглянем и туда, просто чтобы убедиться? – попросил Эл, стараясь, чтобы его голос звучал непринужденно.

Мистер Крокер нахмурился, но, как бывший полицейский, не стал оспаривать необходимость тщательной проверки. Он повел Эла по неровной, поросшей травой лужайке. Несколько несушек бросили на них беглые взгляды, прежде чем возобновить свой бесцеремонный клев.

Курятник представлял собой низкий деревянный сарайчик с покатой крышей и небольшой пристройкой со съемной крышкой для гнездования. Мистер Крокер сиял от гордости:

– Здесь пять насестов, съемный оцинкованный поддон для легкой чистки и надежные защелки. Только лучшее из возможного для моих девочек! Я запираю их на ночь, чтобы лисы до них не добрались. Днем дверь открыта, и они гуляют на улице сколько душе угодно.

Он открыл дверь курятника, и двое мужчин заглянули внутрь. Внутри было темно, и Эл с трудом различал углы. Ноздри защекотал густой, цепкий запах соломы.

– Мява? – негромко позвал он, не ожидая ответа.

Но в ответ послышалось тихое, осторожное «мяу» с одного из верхних насестов.

– Боже милостивый! – ахнул мистер Крокер.

Эл тоже не мог поверить своим ушам. Он протянул руку вперед.

– Иди ко мне, Мява!

Послышался мягкий стук четырех лап, приземлившихся на пол, и мгновение спустя из темноты на него выглянули два зеленых глаза. К его ладони прижалась мохнатая мордочка. Он вытащил кошку на дневной свет. Ее мех был взъерошен, а глаза широко раскрыты от тревоги. Эл прижал ее к себе и почесал под подбородком. Разморенная лаской, она вытянула шею, ожидая продолжения.

Мистер Крокер уставился на нее, разинув рот.

– Будь я проклят. Давненько я сюда не заглядывал, только за яйцами. Навожу тут порядок, вычищая выдвижной лоток, а солому просто засыпаю через крышу. Она могла сбежать в любой день, когда я выпускал девочек гулять по утрам, но, наверное, была слишком напугана. В половине восьмого я кормлю их овсянкой и стучу ложкой по сковороде с криком «Ка-ка-ка-ка» – это для них сигнал, что пора выходить за едой.

– «Ка-ка-ка-ка»? – удивленно переспросил Эл, но решил, что куры, наверное, хорошо воспринимают такие звуки.

– Да. Затем я закрываю за ними дверь. Весь этот шум и мои крики, должно быть, слишком шокировали бедняжку.

– Думаю, это напугало ее до смерти. Неудивительно, что она не вылезала из угла.

Мистер Крокер почесал подбородок.

– Вообще, в какой-то момент мне действительно показалось, что девочки стали вести себя странно, когда я запирал их на ночь. Удивительно, правда, что они все целы.

Эл кивнул.

– Не сочтите за наглость, но я все-таки скажу, что они большие девочки, а Мява не такая уж и крупная кошка. Она, должно быть, умирает с голоду. Шесть дней, как ее хватились. Может, хоть пару мышей себе поймала?

– Вполне вероятно.

Эл улыбнулся и хрустнул костяшками пальцев, отчего Мява вздрогнула и прижала уши.

– Кристина будет на седьмом небе от счастья, когда увидит ее. Отвезем тебя домой прямо сейчас, да, киса? – добавил он, обращаясь к Мяве.

– Она обрадовалась? – расспрашивала Фиби. Теперь она сидела на кровати и выглядела значительно лучше и даже с оттенком самодовольства.

– Она была на седьмом небе от счастья, – ответил Эл. – Чуть с ума не сошла. Не думаю, что когда-либо видел, чтобы человека настолько переполняло счастье. Она обняла нас с Мявой так крепко, что мы едва могли дышать. Потом забрала Мяву у меня из рук и целую вечность прижимала ее к себе. На глазах у нее выступили слезы радости. Мява чуть не утонула в этих слезах. Очень терпеливая кошка.

Кристина очень трогательно благодарила Эла. Он все повторял ей, что найти кошку удалась не благодаря ему, а благодаря Фиби. После долгих порывистых объятий Кристины Мява умяла целую упаковку «Вискаса». Затем Эл рассказал, как удивился Джереми Крокер, увидев, что все его куры были целы и невредимы.

– Я подумал, может быть, Мява вегетарианка, как и вы?

Кристина рассмеялась.

– Мысль интересная, но увы, кошки не могут питаться только растительной пищей. Она преимущественно пескетарианка[11]. Мне нравится думать, что это я оказываю на нее хорошее влияние.

Ее радость была заразительной. Она словно насыщала его.

– И она пригласила тебя войти? – подняла брови Фиби.

– Мява не приглашала меня войти, – отшутился Эл, делая вид, что не понимает, о ком она.

– А Кристина? – Фиби взглянула на часы. – Но ты пробыл там совсем недолго, – добавила она с легким упреком в голосе.

– Да. Я хотел вернуться и убедиться, что с тобой все в порядке.

– Нужно было остаться и отпраздновать с ней.

Опять промах, подумал Эл. Он полагал, что Кристина захочет остаться наедине с Мявой, но, возможно, он ошибался?

Может, она хотела, чтобы он остался подольше?