8 бесплатное чтение

Глава 1: Понедельник, который не заладился.

Проснулся от звука, похожего на взрыв микроволновки. Оказалось, это будильник. Попытался шлёпнуть по тумбочке, но вместо неё обнаружил пустую бутылку из-под пива. «И где это я вчера…» – начал думать я, но мысль застряла на полпути, как пробка в горлышке. Потому что тумбочки не было. Вообще. Вместо неё – ржавая батарея, а над головой свисала лампочка в паутине, словно люстра для готической свадьбы.

Попытка встать обернулась балетным па: ноги запутались в одеяле, а тело оказалось таким тяжёлым, будто я всю ночь таскал кирпичи. «Ладно, может, я и таскал. Только вот не помню…» В зеркале над умывальником меня ждал сюрприз: мужчина лет сорока пяти, с лицом, словно его мяли в стиральной машинке. Щетина седая, глаза красные, как у кролика-курильщика. «Ну хоть одежда есть», – оптимистично подумал я, разглядывая футболку с надписью «Я люблю рыбалку» и пятном, напоминающим карту Австралии.

В кармане джинсов – кошелёк. Внутри: водительские права (Сергей Добинин), пятьсот рублей и фотография женщины с ребёнком, похожей на учительницу математики из кошмаров. «О, семейное фото! Мило. Только вот я-то холостяк… Или нет?»

Рюкзак под кроватью оказался кладом: пачка сигарет «Прима», ключи с брелоком в виде танка, и медальон в форме песочных часов, присыпанный крошками от печенья. «Красиво, – подумал я, – но зачем мне песочные часы? Чтобы считать, сколько осталось до пенсии?» Бросил его обратно, зацепившись взглядом за надпись на обороте: «Всё течёт…»

«И всё безвозвратно смывается в унитаз», – философски добавил я про себя, вытряхивая из рюкзака окурки.

Телефон в кармане заверещал, как разъярённая птица. На экране – «Марина». «Ну, Марина, давай, удиви меня…»

– Алё, Сережа, ты где?! – голос, как у диктора новостей, объявляющего о конце света. – Тебе Климов уже трижды звонил! Ты опять в запое?!

– Я… э… голубя спасал! – выдавил я, потому что мозг, похоже, всё ещё спал.

– Какого голубя?! – пауза. – Ладно, беги на склад. И смени футболку!

***

Дорога до работы напоминала квест: ноги сами несли меня через дворы, а я гадал, куда смотрят глаза – навигатор в голове явно обновился без моего ведома. «Сергей, ты гений! Даже в похмелье находишь дорогу!»

На проходной мужик в жилетке цвета апельсина бросил на меня взгляд, словно я украл его последний пончик:

– Добинин, тебе Климов уже гроб заказал!

– Скажите ему, что я предпочитаю кремацию, – бодро ответил я, получив в ответ ошалевший взгляд.

Погрузчик оказался монстром из 90-х: рычал, дёргался и периодически кашлял чёрным дымом. «Если это транспорт будущего, я лучше пешком». Но руки Сергея, похоже, знали своё дело: кнопки нажимались сами, будто я играл в эту игру всю жизнь.

В обеденный перерыв столовая встретила меня запахом борща и надеждой. Бабушка за раздачей, глядя на мою футболку, процедила:

– Рыбалку любишь? А лицо-то как у камбалы, которая три дня не ела!

– Это я так худею, – парировал я, получая порцию борща с пампушками.

За соседним столиком девушка лет двадцати пяти ковыряла вилкой в картошке. Синяк под глазом у неё был такого цвета, что мог бы выиграть конкурс радуги.

– Сереж, ты вчера обещал помочь с коробками… – начала она, и я понял, что опять влип.

– А, ну да! Я же… э… купил скотч! – выдал я первое, что пришло в голову.

– Скотч? – она засмеялась. – Ты сказал, принесёшь свою телегу.

– А, телегу! Ну конечно, я её… в гараже оставил. Со скотчем.

***

Вечером, вернувшись в квартиру Сергея (или каморку, как её стоило назвать), я нашёл на столе ноутбук. Пароль – 12345. «О, гений кибербезопасности!» История поиска: «как избавиться от долгов», «почему чешется спина», «одиночество – это болезнь?». «Сергей, да ты философ!»

Перед сном, роняя зубную щётку в раковину, я заметил медальон с песочными часами – валялся под столом, рядом с куском хлеба. «Эх, Серёга, даже время у тебя в крошках…» Пнул его ногой, и он закатился под холодильник.

Засыпая, я подумал: «Завтра куплю ей скотч. Или телегу. Или…» Сознание поплыло, а в последний момент почудилось, будто где-то тикают часы.

Глава 2: Вторник, или «Йога? Нет, не слышал».

Проснулся от звука, похожего на пение китов. Оказалось, это будильник с мелодией для медитации. Попытался выключить его, но вместо привычного шлепка по тумбочке моя рука легонько шлёпнула по шелковой подушке с вышивкой «Счастье внутри». «Серёга, ты где?..» – мелькнула мысль, но тут же испарилась, как только я увидел ногти – розовые, с блёстками, словно их покрасили в атмосфере детского утренника.

– Что за… – начал я, но голос оборвался на высокой ноте, будто кто-то наступил на флейту. В зеркале напротив кровати улыбнулась девушка в халате цвета мятного мороженого. Волосы – каскад локонов, как у героини мыльной оперы. «Ну хоть симпатичная», – подумал я, потрогав щёку. Мягкая. Не то что щетина Сергея.

Телефон на тумбочке завибрировал, танцуя под вибрацию песни «Mea culpa». На экране – «Лизка-Конфетка». «Интересно, эта Лизка тоже ходит в халатах с глупыми надписями?»

– Алё? – осторожно сказал я, стараясь не сорваться на бас.

– Аня, ты в курсе, что у тебя через полчаса группа? – в трубке зашипело, будто змея в наушниках. – Мамаши уже рвут на себе лосины! Где ты?!

– Я… э… медитирую на остановке! – выдал я, заметив в углу комнаты рюкзак с надписью «Yoga Queen». «Ага, значит, я теперь Аня. Инструктор по йоге. Ну конечно, кто же ещё».

***

Студия йоги оказалась в подвале, который пах ладаном и отчаянием. Стены украшали плакаты с котами в позе лотоса и цитатами вроде: «Даже если мир рушится – просто дыши (но лучше в асане)». Клиенты – четыре мамы с младенцами, дедушка в растянутых штанах и мопс по имени Бублик, который явно предпочёл бы валяться на диване.

– Начинаем с… э… собаки мордой вверх! – объявил я, вспоминая обрывки школьного курса физры.

– Аня, это же поза собаки мордой вниз, – поправила рыжая мама, укачивая ребёнка, который орал, как сирена.

– Ага, я… проверяю, кто внимательный! – засмеялся я неестественно-звонко. – Ладно, все вниз!

Мопс, услышав «вниз», плюхнулся на пол и захрапел.

***

После занятия, пока клиенты пили чай с ромашкой, я заглянул в Анин ежедневник. «10:00 – йога для мам. 12:00 – купить тофу. 15:00 – сеанс рейки (не путать с ракией!)». На последней странице – список аффирмаций: «Я – свет. Я – любовь. Я – ведро позитива». «Серьёзно, Аня? Ведро?» – подумал я, закрывая блокнот.

В кофейне за углом бариста-хипстер с бородой, как у моржа, улыбнулся:

– Тебе обычное? Лавандовый раф с кокосовыми сливками?

– Дайте лучше двойной эспрессо, – буркнул я, чувствуя, как тело Ани вздрагивает от одной мысли о кофеине.

– Ты же говорила, что кофе разрушает ауру, – нахмурился он, поднимая бровь с пирсингом.

– Моя аура сегодня в режиме апокалипсиса, – вздохнул я, получая стакан с розовым принтом.

Пока пил, разглядывал прохожих. Напротив, у витрины магазина, стоял мужчина в потрёпанном плаще. Лицо показалось знакомым – будто видел его вчера, но где? «Может, это Сергей?..» – мелькнула мысль, но нелепая. Сергей сейчас, наверное, пьёт пиво в своём гараже. Или не Сергей уже?

***

Дома, в Аниной квартире, пахло маслом лаванды и нерешительностью. В шкафу, между штабелей футболок с мантрами и штанами для медитации, я нашёл коробку с детскими фото. «Аня в пять лет на качелях. Аня в десять с гитарой. Аня в пятнадцать с сигаретой… Ого, бунтарка!» На дне коробки – медальон в виде песочных часов, присыпанный блёстками. «Опять эта штука?» Повертел в руках, прочитал надпись: «Всё течёт…» «И всё застревает в пробке», – мысленно добавил я, швырнув медальон обратно. Он приземлился рядом с кулоном «I Love Yoga» и сломанными чётками.

Вечером Анин кот, пушистый комок по имени Будда, устроил мне допрос: уселся на грудь и уставился жёлтыми глазами.

– Не суть, – проворчал я. – Я тут на один день.

Кот фыркнул и ушёл, демонстративно повернув хвост.

Перед сном тело Ани вдруг вспомнило привычный ритуал: руки сами сложились в странный жест, губы прошептали: «Ом мани падме хум». «Ладно, хоть засыпать буду просветлённым», – подумал я, погружаясь в сон, где Сергей Добинин пил пиво с котом Буддой, а песочные часы тикали в такт дождю за окном.

Глава 3: Среда, или «Директор, который забыл, как им стать».

Проснулся от звука, похожего на жужжание пчелы в банке. Открыл глаза – над головой висела люстра, которая явно пережила лучшие времена. «Опять не моя комната. Хотя чья она вообще?» Потянулся к тумбочке, нащупал очки. В зеркале ванной ждал мужчина лет сорока с лицом, словно его нарисовали по шаблону «офисный работник средней руки». «Максим Волков, если верить паспорту. Директор ООО "В потоке". Сантехника… Серьёзно? Я теперь трубами торгую?»

На кухне стол был завален бумагами: счета, накладные, договор с печатью «Срочный». «Хоть кофе нормальный», – подумал я, наливая чашку. Первый глоток обжёг язык. «Максим, ты хоть кипяток отличаешь от эспрессо?»

***

Офис оказался в пятиэтажке с видом на автостоянку. Секретарша, девушка в свитере с оленями, бросила на меня взгляд, полный профессиональной жалости:

– Максим Андреевич, совещание через десять. Вы вчера просили не опаздывать.

– Ага, – кивнул я, замечая, что под пиджаком у меня пижама с енотами. «Стиль? Не, не слышал».

В переговорке пятеро сотрудников смотрели на меня, как на предсказание погоды.

– Продажи упали, – начал я, листая бумаги с цифрами, которые танцевали перед глазами.

– На 15%, – подсказала женщина в очках, похожая на школьную училку.

– Потому что… конкуренты?

– Потому что вы отменили скидки пенсионерам, – сказал седой мужик, напомнивший мне Сергея Добинина. Но нет – глаза другие. Чужие.

«Ладно, директорствую. Главное – кивать и делать умное лицо».

***

После совещания решил проверить: вдруг хоть кто-то здесь «из прошлых жизней»? Заглянул в бухгалтерию – Аня из йога-студии могла бы тут работать. Но вместо неё за компьютером сидела девушка с татуировкой «Carpe Diem» на шее. «Не та… Или это вселенная решила пошутить?»

В столовой, заливая борщ (как у Сергея, но без пампушек), заметил уборщицу – точь-в-точь рыжая мама из йоги. Обрадовался, подскочил:

– Вы не видели Сергея Добинина?

– Это который водитель? – она нахмурилась. – Он на складе, кажется.

– Спасибо! – чуть не закричал я, но потом понял: она говорит о другом Сергее. О чужом.

***

Вернувшись в кабинет, уставился в окно. На столе, среди папок, стояли песочные часы – старые, деревянные, с потёртой надписью «Время – деньги». «Максим, ты романтик?» Тронул пальцем, но переворачивать не стал. «И так всё куда-то бежит».

Попытался разобраться в отчете. Цифры сливались в строки, будто издеваясь: «Себестоимость… Накладные расходы… А где тут прибыль?» В ящике нашёл фото: Максим с девочкой на руках. «Дочь? Племянница? Чёрт, хоть бы день рождения не забыть».

Секретарша, заглянув с кофе, спросила:

– Катюша завтра утром в садик – задержитесь?

– Как обычно! – предположил я, запоминая имя. «Катя. Надо бы купить игрушку. Или цветы. Или… что дарят детям?»

***

Перед уходом глянул в окно: у подъезда стоял мужчина в тёмном плаще. Сгорбленный, будто ждал чего-то. «Этот тип мне уже встречался… В теле Ани? Или это паранойя?» Выбежал на улицу – никого. Только ветер гнал по асфальту обёртку от шоколада.

Дома, листая ноутбук Максима, наткнулся на историю поиска: «Как перестать забывать дни рождения», «Синдром самозванца», «Купить песочные часы в подарок». «Вот оно… Даже директор сомневается».

Засыпая, подумал: «А что, если завтра я проснусь кем-то ещё? Или это навсегда?»

Глава 4: Четверг, или «Сегодня я – король».

Проснулся от звука, похожего на звон хрустального бокала. Открыл глаза – над головой балдахин из бархата, а в ноздри ударил запах дорогого парфюма. «Ну наконец-то!» – подумал я, разглядывая руки без следов работы. Ногти – маникюр, кольцо с камнем размером с грецкий орех. «О, да я теперь сливки общества!»

В зеркале ванной, облицованной золотистой мозаикой, отразился мужчина лет тридцати в шелковом халате. Лицо – будто сошло с обложки журнала «Для тех, кто слишком богат». «Артём Новиков, если верить паспорту на столе. Основатель стартапа… Ну конечно, куда же без блокчейна».

На кухне стол ломился от еды: устрицы, шампанское, торт с золотой крошкой. «Артём, ты гений! Хоть в этом теле можно жить». Первый глоток шампанского обжег горло игристостью. «Дорогое дерьмо. Но сегодня я буду пить его хоть из ботинка, если захочу».

***

Первым делом – гардеробная. Костюмы от брендов, названия которых я даже выговорить не мог. Выбрал что-то красное и кричащее. «Почему бы нет? Я же не я». В кармане пиджака – ключи от спорткара. «Артём, ты читал мои мысли».

Спускаясь в гараж, столкнулся с девушкой в халате, похожей на модель из рекламы.

– Артём, ты обещал сегодня выбрать обручальные кольца! – сказала она, сверкая бриллиантовыми сережками.

– Обручальные? – я замер. «Чёрт, Артём, ты ещё и жених?» – Ага, но сначала… тест-драйв! – выпалил я, целуя её в щёку. – Выбирай любое, кроме золота. Ты же не буржуйка, правда?

Она застыла с открытым ртом, а я уже заводил Lamborghini.

***

Первая остановка – ресторан, куда обычным смертным попасть сложнее, чем в рай.

– Столик на одного, – сказал я метрдотелю, кидая на стойку пачку купюр. – И принесите всё, что горит. В прямом смысле.

Официанты таскали блюда, названия которых звучали как заклинания: «тар-тар из тунца с трюфельным облаком», «десерт из жидкого азота». Я ел, смеялся и разливал вино в соседние бокалы. «Свобода! Никаких тел, никаких правил. Только я и мои хотелки».

За соседним столиком сидел мужчина в очках, читавший газету. На обложке: «Стартап Артёма Новикова: революция или пирамида?» «И то, и другое, дружище», – мысленно ответил я, допивая вино.

***

Вечером – казино. Рулетка, блэкджек, толпа вокруг, восхищённая моей наглостью.

– Ставлю на зеро! – бросил я фишки. Шарик прыгнул, как сумасшедший, и… выигрыш. «Артём, твоя удача теперь моя».

Потом – ночной клуб. Бармен смешивал коктейли с огнём, а я танцевал с незнакомками, чьи имена забывал через секунду. Одна из них прошептала:

– Ты сегодня… другой.

– Я сегодня всё, – засмеялся я, поднимая бокал.

***

В туалете, поправляя галстук, заметил на стене граффити – песочные часы с надписью «Всё утекает». «Да ну их», – махнул я рукой. «Сегодня я – вечность».

Возвращаясь к столику, споткнулся. Тело Артёма вдруг стало ватным, будто кто-то нажал выключтель. «Перегрузка? Или шампанское?» Но нет – я же пил за двоих.

Внезапно сердце застучало, как барабанная дробь. В глазах помутнело. «Не сейчас… Только не сейчас…»

Упал на пол под звуки музыки и крики. Последнее, что увидел – часы на стене. Стрелки сливались как песок.

Глава 5: Пятница, или "Трип в чужой голове".

Проснулась от запаха лаванды и старой краски. Открыла глаза – над кроватью висел балдахин из индийских тканей, расшитых золотыми нитями. «О, наконец-то женское тело. Интересно, сколько имён у меня уже было?» Подняла руку: пальцы тонкие, с чёрным лаком и серебряным кольцом в форме змеи. «Стильно. Надеюсь, эта не курит как Сергей».

В зеркале ванной, заставленной свечами, отразилась девушка лет двадцати с ярко-рыжими волосами и татуировкой в виде паука на ключице. «Лера, если верить визитке на полке. Художница. Ну конечно, с такими-то тату». На шее – тонкая цепочка с двумя звеньями, сросшимися в бесконечность. «Символично. Или просто модно?» Сняла, бросила на стол.

***

Комната напоминала мастерскую безумного алхимика: холсты с абстракциями, баночки с красками, сушёные цветы в банках. На полке – стопка книг: от Кастанеды до инструкции по микродозингу. «Лера, ты эстетка. Но сегодня я твоя муза».

Заварила чай из какого-то синего цветка. «Пажитник? Дурман? Ладно, риск – дело благородное». Пока пила, разглядывала картину на стене: чёрные спирали, вплетающиеся в золотые цепи. «Ты точно не психолог, Лер?»

В ящике стола нашла пустой пакетик с надписью «Вдохновение». «Микродозы? Макродрама?»– подумала я, разочарованно вздохнув. «Лера, ты могла бы оставить хоть немного».

***

Решила поискать. Ведь если Лера – художница, то где-то рядом должен быть её «источник вдохновения». В шкафу нашла коробку с бижутерией, старыми фотографиями и… запиской: «Не забудь вернуть долг Диме». «Дима? Кто ты, мой таинственный дилер?»

Нашла телефон Леры. В контактах – «Дима (арт-дилер)». Позвонила.

– Лер, привет! – ответил мужской голос. – Ты за своим?

– Да, – осторожно сказала я. – Где ты?

– В клубе «Клепсидра». Приезжай, я у бара.

***

Клуб оказался подвалом, заставленным зеркалами и неоновыми лампами. Музыка била в уши, как молоток. У бара стоял парень в кожаной куртке, с лицом, будто вырезанным из гранита.

– Лера, ты сегодня какая-то… другая, – сказал он, протягивая маленький пакетик.

– Это я всегда такая, – улыбнулась я, забирая «вдохновение».

***

Дома, заварив чай, проглотила таблетку. «Лера, ты лучше знаешь дозу».

Через двадцать минут стены задышали. Краски на холстах поползли вниз, как радужные слизни. «Вау… Лера, ты гений». Я села на пол, прислонившись к стене, и засмеялась. Звук собственного смеха казался чужим – высоким, как звон хрусталя.

– Привет, куколка, – сказал голос справа.

Обернулась. На диване сидел Сергей Добинин – в своей потрёпанной робе, с сигаретой. Но его шею обвивала цепь, как ошейник.

– Ты… откуда? – прошептала я.

– Ты же сама нас позвала, – он ухмыльнулся, выпуская дым кольцами. – Мы всегда тут. В цепях.

За ним возникла Аня – в йога-штанах, с медальоном на шее. Но вместо кулона у неё болтались два звена, как на моей цепочке.

– Ты думала, мы исчезли? – её голос звучал, будто из колодца. – Мы – твои прошлые петли.

Я потянулась к ним, но пальцы прошли сквозь дым.

***

Вечером вышла на улицу. Фонари плавились, как золото в горниле, а тротуарная плитка изгибалась волнами. «Город-акварель. Лера, ты видела это раньше?»

В парке, под деревом, сидел мужчина в тёмном плаще. В руках он вертел два звена цепи, соединяя и разъединяя их.

– Подойди, – сказал он, не поднимая головы. – Это твои?

– Не знаю, – ответила я, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– Всё связано, – он бросил звенья в лужу. – Но ты ещё не готова.

Цепь растворилась в воде, оставив круги.

***

Дома, лёжа на ковре, я смотрела, как паук на моей ключице шевелит лапами. Голоса в голове пели хором: «Два звена – не цепь. Тысяча – оковы».

– Кто я? – спросила я у потолка.

– Ты – все они, – ответил потолок, осыпаясь звёздной пылью.

Перед сном надела цепочку с двумя звеньями. Металл жёг кожу, но я не сняла.

Глава 6: Суббота, или «Бегство в ночь».

Проснулся от запаха рыбы и соли. Открыл глаза – над головой висели сети, а под ногами скрипел деревянный пол. «Опять новое тело. На этот раз, кажется, рыбак». Поднял руку: пальцы грубые, с мозолями и следами от лески. «Ну хоть не кузнец». В зеркале над раковиной – седой мужчина с бородой, как у древнего бога морей. «Иван, если верить паспорту на столе. Рыбак. Ну конечно, с такими-то руками».

На кухне стол был завален снастями, банками с червями и бутылкой самогона. «Иван, ты гурман». Выпил глоток – горло обожгло, как огонь. «Ну хоть согреет». Но мысли путались: «Зачем я здесь? Опять ловить рыбу? Снова проживать чужую скучную жизнь?»

Вспомнил вчерашний трип в теле Леры. Краски, голоса, цепочка с двумя звеньями. «Если я могу быть кем угодно – зачем играть по правилам? Всё равно завтра это тело исчезнет. Как сон».

***

Решил прогуляться. Городок оказался маленьким, с узкими улочками и старыми домами. На центральной площади – магазин «Всё для рыбака». «Иван, ты тут свой. Значит, доверяют».

Внутри пахло резиной и свежей рыбой. За прилавком стоял парень лет двадцати, с лицом, будто вырезанным из дерева.

– Иван, привет! – улыбнулся он. – Что сегодня нужно?

– Э… леску, – сказал я, разглядывая полки.

Пока он копался в ящиках, я заметил нож с ручкой из оленьего рога. «Красиво. Иван бы оценил». Но мысли текли иначе: «А если… Украсть? Всё равно завтра я исчезну. Пусть ищут Ивана, а я уже буду в другом теле».

Сердце забилось чаще. «Почему бы нет? Я же не я. Это тело – временная оболочка. Иван ответит, а не я».

Без раздумий сунул нож в карман.

– Вот, держи, – парень протянул леску. – С тебя сто рублей.

Я кивнул, но вместо денег достал нож.

– Отдай всё, что в кассе, – голос звучал чужим, низким и хриплым.

Парень замер, глаза расширились.

– Иван, ты что, спятил? – засмеялся он нервно. – Шутки плохие!

«Он думает, я шучу. Сейчас всё изменится». Я шагнул вперёд, прижал лезвие к его животу.

– Открывай кассу. Быстро.

Он дёрнулся, пытаясь вырваться. Мы свалились на пол, нож выскользнул из рук. В пылу борьбы я схватил его и…

***

Тёплая кровь брызнула на руку. Парень схватился за бок, лицо исказилось от боли.

– Ты… сука… – прошептал он, падая на пол.

Я вскочил, бросил нож и выбежал на улицу. Сердце стучало, как молот. «Что я наделал? Но это же не я! Это Иван! Я просто… просто хотел денег, чтобы купить вина, еды… Чтобы хоть раз прожить день без правил!»

В кармане захрустели купюры – я успел схватить их из кассы. «Сколько? Пять тысяч рублей? Стоило ли оно того?»

***

Не пошёл домой. «Там меня найдут. Или Иван проснётся, и я исчезну, но зачем рисковать?» Вместо этого направился к гостинице на окраине. Вывеска «Тихий омут» мигала неоновым светом, будто подмигивая.

– Номер на ночь, – сказал я администратору, женщине с лицом, как у совы.

– Три тысячи рублей, – она протянула ключ. – Восьмой номер. На втором этаже.

Комната оказалась маленькой, с кроватью, которая скрипела при каждом движении, и телевизором, который не включался. «Идеально. Здесь меня не найдут».

Купил в баре на первом этаже бутылку дешёвого вина. «Чем быстрее усну, тем лучше». Выпил залпом, лёг на кровать и уставился в потолок.

***

Мысли путались. «Почему я это сделал? Потому что мог? Потому что тело чужое? Или потому что сам уже не знаю, кто я?»

В голове всплыли лица: Сергей, Аня, Лера. «Они – это я. Я – это они. Но кто я сейчас?»

Перед сном заметил на двери номера цифру 8. «Бесконечность. Или просто совпадение?»

Глава 7: Воскресенье, или «Пересечение».

Переулок тонул в сизой дымке, словно сам город  выдохнул холодный пар из легких. Он шагал, прижимая к груди складной нож – лезвие впивалось в ладонь, напоминая о цели. Тело сегодня было чужим: узкие плечи, нервные пальцы, запах дешёвого одеколона, въевшийся в кожу. «Неважно, чьё. Сегодня оно послужит».

Женщина в длинном чёрном пальто шла впереди, её каблуки отстукивали ритм на мокром асфальте. Сумка болталась на сгибе локтя, глухо позванивая. «Деньги? Телефон? Неважно. Главное – власть. Чувство, что я могу всё».

Он ускорился, шаги слились с её шагами. Рука вперёд – резкий рывок. Она вскрикнула, развернулась, спина упёрлась в стену.

– Молчи, – прошипел он, поднося нож к её горлу. – Отдай всё.

Но она не закричала. Вместо этого её глаза сузились, будто разглядывали не угрозу, а любопытное насекомое.

– Ты не сделаешь этого, – сказала она спокойно, словно констатировала погоду.

– С чего взяла? – он наклонился ближе, чувствуя, как дрожь в руке выдаёт его.

Она медленно подняла руку, коснулась его щеки. Палец скользнул вниз, к подбородку, как будто лепила из глины.

– Потому что ты не *хочешь* этого, – её голос звучал гипнотически. – Ты хочешь… остановиться.

Нож дрогнул. Он попытался встряхнуть головой, но её ладонь уже обвила его шею, мягко отвела в сторону.

– Садись, – она указала на лавочку у стены, покрытую граффити.

Ноги подкосились сами. Он опустился на холодные ламели, нож выскользнул из пальцев.

– Что ты… – начал он, но её губы коснулись его виска. Тепло, как первая капля кофе утром.

– Ты запутался, – прошептала она, переходя к щеке. – Ты ищешь боль, чтобы заглушить свою.

Его дыхание спёрло. Руки онемели. Она целовала его медленно, методично – лоб, веки, уголки губ. Каждое прикосновение оставляло след, будто выжигало ложь.

– Посмотри, – она отстранилась, держа перед его лицом кулон на цепочке – песочные часы. Песок внутри не падал вниз, а кружился, образуя миниатюрный торнадо.

– Это… невозможно… – выдавил он.

– Всё возможно, – она наклонилась, и её губы снова встретились с его губами.

Мир поплыл. Туман сгустился, проник в лёгкие, застелил мысли. Он проваливался куда-то сквозь слои дыма и теней, а её голос звучал издалека:

– Ты свободен выбирать. Но помни – песок помнит каждую крупицу.

Глава 8: Понедельник, или «Замри, чтобы услышать».

Время остановилось. Буквально.

Он сидел на краю кровати в новом теле – на этот раз пожилого учителя с седыми висками и очками в роговой оправе. За окном птица застыла в прыжке с ветки, капля дождя висела в воздухе, словно хрустальная бусина, а тиканье часов заглохло, оставив после себя звенящую тишину. «Это сон? Или я наконец сошёл с ума?»

Кулон с песочными часами лежал на тумбочке. Песок внутри не двигался, застыв между стеклом, будто картина в музее. Он взял его в руки – металл был холодным, но не ледяным. «Ты остановил время? Или оно остановило тебя?»

***

Замёрзший город превратился в декорацию: машины – в скульптуры, люди – в восковые фигуры. Даже ветер не шевелил листья. Он брёл по улицам, трогал застывшие лица, слышал собственные шаги, гулкие, как в пустой пещере. В кафе на углу парень застыл, поднося ко рту чашку, из которой поднимался пар, закрученный в спираль. «Он чувствует тепло? Или это просто иллюзия?»

На площади увидел её – женщину с кулоном. Она сидела на скамейке, недвижимая, но глаза её смотрели прямо на него. «Она живая?» Подошёл ближе – её грудь не поднималась, ресницы не дрожали. Но в руке она держала раскрытую книгу, где буквы сползали со страницы, образуя фразу:

«Ты спрашиваешь – кто ты? Ты – тот, кто овладел мной».

***

Вернулся «домой» – в квартиру учителя. На столе лежали конспекты, исписанные аккуратным почерком: «Лекция о теории времени. Парадоксы вечности». Открыл тетрадь – строчки плыли, перестраиваясь в его собственные мысли:

«Я украл. Угрожал. Был готов убить. Но кто судит меня? Я же не я. Или всё-таки я?»

В зеркале вместо старика вдруг увидел себя – того, кем был. Лицо размытое, как старая фотография. «Ты существуешь?» – спросил он. Отражение молчало.

***

Ночью, когда даже луна застыла в зените, явились Они. Тени с очертаниями его прошлых тел: рыбак с окровавленными руками, девушка-художница с пустыми глазами, монахиня с перекошенным от ужаса лицом.

– Ты думал, сбежишь? – заговорили хором. – Каждое тело – клетка. Каждый поступок – звено.

Они окружили его, прижимая к стене. Кулон на шее учителя вспыхнул – песок дрогнул, сдвинулся на миллиметр.

– Выбери, – прошептали тени. – Остаться здесь, в вечной паузе… Или вернуть время, но принять последствия.

***

Он вышел на балкон. Город всё так же застыл, но вдали, на горизонте, тучи начали медленное движение. «Оно возвращается».

Сжал кулон в ладони:

– Я готов.

Песок хлынул вниз. Грохот времени обрушился на мир: птица взмыла в небо, капля упала, часы затикали, а тени растаяли, оставив после себя шепот: «Смотри, куда ступаешь».

Глава 9: «День без времени».

Свет. Белый, безжалостный, как лезвие. Артём открыл глаза, и боль впилась в виски, сжав череп тисками. Каждый вдох отдавался в рёбрах – тупой, глубокий удар, будто внутри грудной клетки били кувалдой по наковальне. Горло пересохло, язык прилип к нёбу, словно обожжённый раскалённым песком.

– Сестра… – хрип вырвался сам собой, но голос рассыпался на гортанные обрывки.

Медсестра в синем халате подошла, не спеша. Её пальцы, холодные и безликие, поправили капельницу.

– Артём, вам нельзя ещё. Через час.

Час. Время растянулось в липкую паутину. Боль пульсировала в такт писку мониторов: жгло в боку, где швы впивались в кожу, как проволока; ныло в запястьях, перетянутых трубками; сверлило затылок, будто в черепе застрял ржавый гвоздь. Он попытался повернуть голову – шея скрипнула, мышцы свело судорогой. Простыня, грубая от стирок, натирала спину.

– Воды… – прошептал он, но медсестра уже уходила, шлёпая тапками по линолеуму.

К полудню боль стала тоньше, острее. Казалось, под кожей ползали тысячи муравьёв, грызущих плоть вокруг шва. Пальцы сами потянулись к повязке – сорвать, выдрать нитки, вырвать эту чужую боль.

– Не трогать! – чья-то рука грубо шлёпнула его по запястью. Врач в маске, глаза пустые, как у рыбы на льду. – Шов разойдётся – будет хуже.

Артём застонал, впиваясь ногтями в матрас. Тело вспотело, прилипнув к простыне. Запах йода, крови и пота висел в воздухе, как ядовитый газ.

***

К вечеру боль переродилась. Она больше не горела – она звенела. Каждый нерв стал струной, вибрирующей от малейшего звука: скрип тележки за дверью, шаги в коридоре, шепот медсестёр. Даже свет лампы резал глаза, словно нож.

– Обезболивающее… – он уже не просил, а умолял, срываясь на шёпот.

Медсестра ввела препарат. Игла вонзилась в вену, холодная жидкость растеклась по руке. Сначала стало хуже – боль взорвалась белым светом, выжигая сознание. Потом… пустота.

Но ненадолго.

***

Очнулся от того, что тело треснуло. Боль вернулась, как приливная волна, смывая всё на пути. Теперь она была разумной. Она знала каждую клетку, каждый нерв. Она шептала:

«Ты – Артём. Ты стоял за прилавком. В дверь вошёл он – пьяный, отрешённый. Ты видел его глаза. Пустые. Как у врача. Ты вырывался, но лезвие вошло в живот, как в масло. А теперь… теперь ты здесь. Но почему ты помнишь его мысли? Почему ты чувствуешь его страх, когда бежал с окровавленными руками?»

Артём закричал. Или это сделало его тело? Звук сорвался в хрип. Медсестра вбежала, вколола ещё дозу.

– Успокойтесь! Вы рвёте швы!

Но он уже не слышал. В голове, как в разбитом зеркале, отражались два лица: веснушчатое, с испуганными глазами – жертва; и обветренное, с щетиной – убийца. Оба кричали в унисон.

***

Ночь пришла, не принеся облегчения. Боль стала тихой, коварной. Она заползла в кости, превратив их в лёд, и зашипела в ушах:

«Ты – оба. Ты – тот, кто ударил, и тот, кого ударили. Ты – петля, затянутая на собственной шее».

Артём лежал, уставившись в потолок. Швы пульсировали, как второе сердце. Где-то за окном завыл ветер, но звук не долетел – его поглотил звон в ушах, ровный, как биение метронома.

Глава 10: «Бесконечный конвейер».

Проснулся от звона будильника – металлического, пронзительного, как скрежет шестерёнок. Открыл глаза. Потолок, низкий и серый, давил на сознание. Тело будто приковали к кровати свинцовыми цепями: мышцы ныли, пальцы едва разгибались, шея одеревенела от сна в неестественной позе. В зеркале над раковиной – мужчина лет тридцати пяти, с впалыми щеками, тёмными кругами под глазами и щетиной, колючей, как проволока. «Дмитрий… Да, сегодня я Дмитрий». На столе лежала потёртая трудовая книжка с отпечатком масла на обложке.

***

Завод встретил его рёвом машин. Конвейерная лента, бесконечная и бездушная, ползла, словно гигантская гусеница. Дмитрий встал на своё место – седьмой участок, упаковка деталей. Руки сами потянулись к первой коробке.

9:00.

Пальцы обхватывают деталь – холодную, острую по краям. Поворот, укладка в пенопласт, закрытие крышки. Скрежет скотча, резкий запах клея. Коробка падает на ленту, уезжает вправо. Следующая. И следующая. И ещё.

11:00.

Спина онемела. Поясница горела огнём, отдавая в ноги. Ладони, покрытые мозолями, слипались от пота. В ушах стоял гул – не машин, а собственной крови, пульсирующей в такт движениям.

13:00.

Обед. Столовая пахла пережаренным маслом и тоской. Пластиковая вилка скользила в пальцах, макароны безвкусным комком падали в желудок. Коллеги за соседним столом молча жевали, уставившись в телефоны. Один парень лет сорока, с лицом, как смятая бумага, пробормотал:

– Четверг… Или уже пятница?

Никто не ответил.

15:00.

Коробки слились в одно пятно. Руки двигались автоматически: схватил, повернул, упаковал. Даже боль стала фоном – монотонным, как стук метронома. Мысли расползлись, оставив только белый шум.

17:00.

Смена закончилась. Он вышел, едва волоча ноги. Воздух, пропитанный выхлопами, показался сладким после заводской вони.

***

По пути домой, у подземного перехода, его остановил мужчина в длинном плаще. Лицо скрывал капюшон, но из складок ткани виднелся край кулона – песочные часы, старые, с трещиной вдоль стекла.

– Устал? – спросил мужчина. Голос звучал, будто из радиоприёмника с помехами.

Дмитрий хотел пройти мимо, но ноги приросли к асфальту.

– Знаешь, сколько раз ты уже упаковывал эти коробки? – мужчина достал кулон, поднёс к свету фонаря. Песок внутри тек вверх. – Бесконечность – это не метафора.

– Отстань… – прохрипел Дмитрий, но мужчина шагнул ближе.

– Ты можешь сменить тело. Но не можешь сбежать от себя, – он протянул руку, и вдруг песок в кулоне замер. – Завтра ты проснёшься другим. Послезавтра – тетьим. Но конвейер останется.

Ветер рванул плащ, и на миг Дмитрий увидел под тканью – пустоту. Ни тела, ни лица. Только песочные часы, висящие в воздухе.

***

Дома он рухнул на кровать, не снимая промасленной робы. Тело гудело, как перегруженный мотор. В голове звучали слова мужчины: «Конвейер останется».

Перед сном он нашёл в кармане крошечную шестерёнку – ржавую, с зазубренными краями. Не помнил, откуда она взялась.

Глава 11: Четверг. «Монеты и пыль».

Проснулся от толчка ногой в бок. Холодный бетон впивался в рёбра, запах мочи и перегара висел в воздухе, как ядовитый туман. Глаза открылись на полусогнутых ресницах – перед ним мелькнули стоптанные ботинки, бросившие монету в жестяную банку. «Опять новое тело. Опять дно».

Он поднял голову. Руки – чёрные от грязи, с трещинами на костяшках. Одежда: рваный пуховик, пропитанный кислотным дождём, и шарф, от которого остались клочья. В отражении витрины напротив увидел лицо: мужчина лет пятидесяти, с обмороженными щеками и глазами, потухшими, как угли. «Василий? Иван? Нет, теперь я – никто».

Желудок скрутило от голода. Банка у ног звенела редкими монетами – пять рублей, десять… «Хватит на хлеб. Если повезёт». Но ноги не слушались, будто приросли к тротуару.

***

День тянулся, как жвачка под ботинком. Люди проходили мимо, бросая взгляды-пули: одни – с брезгливостью, другие – с виноватой поспешностью. Молодая мать оттянула ребёнка за руку:

– Не смотри, там грязный!

Он хрипло засмеялся. Грязь была не снаружи – она въелась в кожу, в лёгкие, в мозг. В кармане нащупал смятую фотографию: женщина с ребёнком, лица стёрты временем. «Его семья? Или чужая?»

К вечеру в банке накопилось шестьдесят семь рублей. Хватит на полбуханки и пачку самого дешёвого чая. Он попытался встать, но колени подкосились. Тело гудело, как разбитый трансформатор.

***

В сумерках у теплотрассы появился он – мужчина в плаще. Лицо скрывал шарф, но кулон на шее выдавал его: песочные часы, ржавые, с потрескавшимся стеклом. Песок внутри не двигался.

– Нравится? – спросил мужчина, кивая на жестяную банку. – Ты мог бы быть королём. Или мусором. Но ты выбираешь это.

– Я не выбирал… – голос рассыпался в кашель.

– Ты выбираешь каждый раз, – мужчина присел на корточки, и плащ запах гарью. – Бежать. Прятаться. Или смириться.

Он протянул руку, и кулон замерцал. Песок дрогнул, потек вниз. Вдруг в памяти всплыли лица: рыбака, рабочего, учительницы… Все они смотрели на него с упрёком.

– Зачем вы показываете мне это?

– Чтобы ты понял: конвейер – не на заводе. Он – здесь, – мужчина ткнул пальцем ему в грудь. – Ты собираешь монеты, как раньше упаковывал коробки. И так будет всегда.

***

Ночью он заснул под мостом, прижимая к животу краденую булку. Во сне снова увидел мужчину в плаще – тот стоял над ним, пересыпая песок из кулона в его банку. Песок превращался в монеты. Монеты превращались в шестерёнки, ржавые и острые.

Глава 12: Пятница. «Сдвиг».

Солнце ещё не взошло, но город уже начал шевелиться. Гул моторов, скрип тормозов, крики птиц – всё это пробивалось сквозь рёв крови в висках. Он открыл глаза, и первое, что ощутил, – холод металла, впившегося в ладонь. Шестерёнка. Ржавая, с обломанным зубцом, но всё ещё цепкая. Сжал её, пока острые края не вонзились в кожу. Боль была ясной, почти успокаивающей. «Хоть что-то настоящее».

Под мостом пахло мочой и прелыми листьями. Он поднялся, костяшки рук побелели от напряжения. Спина гудела, будто её переехал грузовик. Шагнул вперёд, спотыкаясь о пустые бутылки. Каждая кость кричала: «Ляг. Сдайся». Но шестерёнка в кармане тянула вверх, как якорь.

У реки, где вода маслянисто поблёскивала под мостом, он остановился. Нагнулся, зачерпнул ладонью жидкость, больше похожую на помои. Лицо в отражении дрожало: впалые щёки, глаза-щели, губы, стянутые в узкую нить. «Это я? Или кто-то другой?» – подумал он, вспоминая лица, которые носил раньше.

Шестерёнка выскользнула из кармана, упала в воду. Нырнул за ней, не думая, схватил, протёр рукавом. Зубцы зацепились за ткань, будто не хотели отпускать. «Ты тоже застрял?»

У магазина «Магнит» он замер, наблюдая, как старушка ковыряется в кошельке. Монета упала, покатилась к его ногам. Поднял, ощутив её вес – десять рублей. Ладонь дрогнула. «Это подачка. Или шанс?»

– Ой, извините… – старушка попятилась, увидев его руку, чёрную от грязи.

Он сунул монету обратно в её кошелёк, шагнул внутрь. Полки сверкали, как чужие жизни. Схватил булку, сунул под куртку. Сердце билось так громко, что заглушало писк кассового аппарата.

– Эй! – крикнула кассирша с розовыми волосами. – Ты забыл заплатить!

Он побежал, смеясь. Смеялся, потому что впервые за месяцы почувствовал – живой.

Заброшенная стройка. Бетонные плиты громоздились, как надгробия цивилизации. В палатке, накрытой полиэтиленом, спали двое. Он присел на корточки, разглядывая их лица: одно – обожжённое, второе – с шрамом через глаз. «Мы все сломаны. Но некоторые всё ещё крутятся».

– Чего уставился? – хрипнул мужчина с обожжённым лицом, не открывая глаз.

Он протянул булку, которую украл утром:

– Меняю на ночлег.

Тот фыркнул, но взял хлеб, кивнув на угол:

– Там место. Только не храпи.

***

Социальный центр пах старыми книгами и отчаянием. Женщина за столом, в очках с толстыми стёклами, протянула анкету:

– Опыт работы?

Он посмотрел на свои руки – трещины, грязь, следы ударов.

– Выживание.

Она подняла бровь, но не стала спорить. На стене за её спиной тикали часы. Шестерёнки в них крутились, как бешеные. «И я так смогу», – подумал он, заполняя графу «Имя» дрожащими буквами.

***

Психдиспансер. Врач, похожий на учёного-недоучку, щёлкал ручкой:

– Голоса слышите?

– Только свой, – соврал он, пряча шестерёнку в кулак.

– А шестерёнки? – врач наклонился вперёд. – Они шепчут?

Он замер. Металл в ладони вдруг дрогнул, провернулся. Зубцы царапнули кожу.

– Нет, – прошептал он, вставая. – Они кричат.

У вокзальных часов он остановился. Механизм был обнажён – шестерёнки цеплялись друг за друга, как пьяные танцоры. Одна, ржавая и кривая, висела под углом, сбивая ритм. Он достал свою, примерил к пустому месту.

Щелчок.

Шестерёнка встала на место, провернулась. Часы зашагали ровно. Он засмеялся – горько, но громко. Прохожие оборачивались, но ему было всё равно.

Глава 13: Суббота. «Клетка ».

Тюремная камера встретила его запахом ржавой стали и человеческой безнадёжности. Он прилип к нарам, избегая взгляда сокамерника – мужика с лицом, будто его жрали кислотой. Тот сидел в углу, шоркая заточкой о бетонный пол. Скрип металла резал уши, как пила по кости.

– Чего, петушок, глаза прячешь? – сокамерник плюнул под ноги, звякнув заточкой о нары. – Думаешь, отмолчишься? Тут, падла, я закон.

Он не отвечал, уставившись в стену, где ржавые цепи висели, как плети. На стене символы – даты, вычеркнутые из чужих жизней.

– Слышь, первоход! – Мужик вскочил, швырнув заточку в стену. Леза вонзилась в доску в сантиметре от его виска. – Ты у меня завтра на параше мыло ловить будешь. Понял, вафлёр?

Он кивнул, чувствуя, как пот стекает за воротник. В горле пересохло, но страх уже выгорел – осталась только пустота. «Этот день закончится. Надо просто дотянуть до сна».

– Скинь тапки, – сокамерник подошёл вплотную, тыча заточкой в грудь. – Мои. И штаны тоже.

Он медленно расшнуровал боты, дрожащими пальцами стянул штаны. Холод сбежал в ступни. Мужик, ухмыляясь, швырнул одежду и плюхнулся на нары, засунув заточку за подкладку матраса.

***

Фонарь за решёткой мигал, как пойманная в ловушку молния. Сокамерник храпел, разметавшись.

Он лёг на спину, впиваясь в матрас, пропитанный мочой и страхом. В кармане робы нащупал обломок цепи – острый, как иголка. «Не успеет. Надо уснуть раньше».

– Эй, сука… – сокамерник заворочался, не открывая глаз. – Завтра я тебе жопу расширю. И заколю, как свинью.

Он сглотнул ком в горле, закрыв глаза. «Не слушай. Спи. Спи!»

Казалось, он повторял это целую вечность, спи.. удалось избавиться от всех остальных мыслей. Погружение происходило как с аквалангом, лишь два сцепленных звена цепи проплыли перед мысленным взором.

Глава 14: Воскресенье. «Звенья».

Он проснулся от резкого толчка в бок. Открыл глаза – холодный бетонный пол, запах сырости и плесени. Вместо привычной камеры с мужиком, похожим на зверя, он оказался в другом месте. Стены здесь были покрыты бесцветными граффити, а на полу лежал тонкий слой пыли, словно эту камеру давно не использовали.

– Эй, новичок, – раздался голос из угла.

Он поднял голову. На нарах сидел мужчина лет сорока, с седыми висками и спокойным, почти философским выражением лица. Его руки были сложены на коленях, а взгляд был направлен куда-то вдаль, словно он видел не стены камеры, а что-то за её пределами.

– Где я? – спросил он, чувствуя, как голос звучит чужим.

– В тюрьме, – ответил мужчина, не меняя позы. – Но не в той, что ты ожидаешь.

Он осмотрел себя. Тело было новым – крепким, но измождённым. Руки покрыты шрамами, как будто он много раз дрался, но не всегда побеждал. На запястье – татуировка в виде звена цепи.

– Кто ты? – спросил он.

– Сокамерник, – мужчина улыбнулся. – Или проводник. Зависит от того, как ты посмотришь.

***

Они сидели напротив друг друга, разделённые столом, которого не было. Мужчина начал говорить, и его слова текли, как песок в часах.

– Ты думаешь, что сбежал, – начал он. – Но ты просто сменил клетку. Каждый раз, когда ты просыпаешься в новом теле, ты ищешь выход. Но выход – не в смене оболочки.

– Тогда где? – спросил он, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.

– Внутри, – мужчина указал на его грудь. – Ты носишь цепи, которые сам себе создал. Страх, боль, отчаяние – всё это звенья одной цепи.

Он посмотрел на свою татуировку. Звено цепи казалось живым, будто оно двигалось под кожей.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Потому что ты готов услышать, – мужчина наклонился вперёд. – Ты прошёл через многое. Но теперь пришло время понять, зачем.

***

Разговор длился часами. Они говорили о жизни, о смерти, о смысле существования. Мужчина рассказывал о том, как сам когда-то был в ловушке, как искал выход и находил только новые клетки.

– Ты думаешь, что ты один, – сказал он. – Но ты – часть чего-то большего. Каждое твоё тело, каждая жизнь – это звено в цепи. И только когда ты примешь все свои звенья, ты сможешь освободиться.

– Как? – спросил он, чувствуя, как в голове начинает что-то проясняться.

– Перестань бежать, – мужчина улыбнулся. – Прими себя. Всех себя.

***

Он лёг на нары, чувствуя, как тело тяжелеет. Мужчина сидел в углу, его лицо было скрыто тенью.

– Ты так и не сказал, кто ты, – прошептал он.

– Я – ты, – ответил мужчина. – Тот, кто всегда был с тобой.

Он закрыл глаза, и в последний момент перед сном увидел, как мужчина снимает плащ. Под ним – пустота, но в этой пустоте что-то мерцало. Песочные часы.

– Спи, – сказал голос. – Завтра будет новый день.

И он заснул, чувствуя, как цепи на его руках становятся легче.

Глава 15: «Понедельник».

Проснулся от звука щёлкающих шестерёнок. Оказалось, это будильник – старый, советский, с треснувшим стеклом. Он стоял на табуретке рядом с кроватью, рядом с ним – куча грязной одежды и рваные ботинки. «Ну и обстановка», – подумал я, разглядывая комнату: облупившиеся обои, стол с пятнами от чая, на стене – календарь с оленями, застрявший на ноябре прошлого года.

Поднялся, ощущая, как тело ноет от холода. В зеркале над умывальником увидел мужчину лет шестидесяти, с седыми щетиной и глубокими морщинами вокруг глаз. «Иван Петрович, если верить паспорту на столе. Дворник. Ну, хоть не шахтёр».

Одежда висела на спинке стула: ватник, пропитанный запахом мазута, рваные перчатки и шапка-ушанка, из которой торчали клочья меха. Оделся медленно, чувствуя, как ткань натирает кожу. Ботинки оказались на размер меньше, но выбирать не приходилось.

***

Двор встретил меня холодным ветром и сугробами, похожими на белые баррикады. Метла и лом стояли у подсобки, как орудия труда и пытки одновременно. Взял их, ощутив вес в руках. «Ну, Иван Петрович, давай покажем, как ты тут порядок наводишь».

Начал с подъезда №3. Лом впивался в лёд, откалывая куски, как будто долбишь каменную глыбу. Руки быстро устали, но я не останавливался. Каждый удар по льду был как удар по хаосу, который скопился вокруг.

– Эй, дед! – раздался насмешливый голос. – Ты там ледоколом записался, да?

Подросток в рваной куртке стоял на крыльце, закуривая сигарету. Его лицо выражало тупое любопытство.

– Не дед я тебе, – буркнул я, не отрываясь от работы. – Ишь, рожа нахальная. Лучше бы сам помог, чем языком молоть.

– Ого, дерзкий! – парень фыркнул, сплюнув на расчищенную дорожку. – Ты тут всю жизнь будешь лёд долбить?

– А ты всю жизнь мусорить будешь? – резко повернулся я, тыча ломом в его сторону. – Видел, как ты вчера бутылки бил у подъезда. Чисто свинья!

– Ой, испугал! – подросток сжал банку из-под энергетика и швырнул её под ноги. Металл звякнул о лёд. – На, подмети заодно!

– А ну-ка подними! – зарычал я, делая шаг вперёд. – Или я тебя за уши к участковому отведу! Мать твою знаю, из квартиры 56!

Парень замер, глаза сузились. Видимо, угроза сработала – он нехотя подобрал банку и швырнул её в бак.

– Доволен, старик? – пробурчал он, отходя к подъезду.

– Не старик, а дворник! – крикнул я ему вдогонку. – И чтоб больше не видел тебя тут!

***

К обеду двор начал приобретать вид. Лёд был сколот, дорожки расчищены, мусор собран в кучу. Даже скамейка у подъезда, которую раньше заваливало снегом, теперь выглядела почти прилично. «Иван Петрович, ты молодец».