Азъ Есмь бесплатное чтение

Часть 1. Пролог

Азъ Есмь. Пролог

Темно… тихо… спокойно…

Хотя не так уж и тихо…

В этом густом мраке любой звук, даже собственное дыхание, кажется оглушительным. Будто весь мир стянулся в точку, где нет ничего, кроме моих мыслей и отрывочных вспышек воспоминаний.

В ушах стоит странное шипение, будто сломанный радиоприёмник пытается поймать сигнал. Сердце бьётся – точнее, отдаётся вибрацией боли, и каждый удар словно пробивает туннель в пустоте.

В голове гул, и он нарастает, скорее и не гул, а звуки алюминиевого таза или газовыводящих труб… Странные фразы в голове… Каждый удар отдается пульсирующей болью во всем теле. Не болит только правая нога ниже колена…

…темно…

Так, если чувствую боль, значит живу. Уже хорошо!

Мысль цепляется за это почти как за спасательный круг. Жить – значит, есть шанс выбраться, объяснить случившееся… хоть что-то сделать.

Странно, что нога не болит… Бляха, а чего странного? Ее ж нет! В 43-м под Курском… нашу двойку Ла-5 тогда сожгли Мессеры… я выпрыгнуть успел, а Леха сгорел в воздухе. Врач ногу спасти так и не смог, но хоть вытащил с того света и то дело…

Давно это было, а сейчас всё всплыло, будто случилось вчера. Кажется, что не прошло и нескольких часов с той страшной ночи, когда я лежал в госпитале, глядя на забинтованную культю. «Самое страшное позади, – говорили врачи. – Жив, и слава Богу!» Но вдруг снова это ощущение потери…

…темно…

Сейчас же не 43-й! Что ж случилось? А, ну да, утром тренировочные полеты, курсантКА Ольга Началова.

Есть ли такое слово вообще – курсантКА?

А как этих баб еще называть? Чего они вообще в небо прутся?

Вот же упрямая девка, черт ее привел к нам в ДОСААФ и трижды черт ко мне в звено. Дошла до начальника аэроклуба, чтобы ее пятой взяли. Парней не берут, а ее взяли! Год прыгала с парашютом, чтобы затем в пилоты перевели. Думали, что отец ее пропихнул – он какой-то военный высокопоставленный, но нет, сама… Нет, она молодец, конечно, умная, упертая, собранная. Сегодня утром только дерганная была, все за отца переживала, что случилось – не говорила, да, похоже, и сама толком не знала. В газете писали – в Чехословакии заварушка какая-то началась… Сквозь туман сознания прокрадываются мысли о политике, о странных конфликтах и вечном желании людей воевать. Зачем? Почему? И где-то там, в чернильной темноте, Ольга – та самая упёртая курсантка, которую я когда-то считал неуместной в авиации. А теперь страшно переживаю за её жизнь..

…темно…

Не пойму, как будто я в бессознание проваливаюсь, засыпаю и просыпаюсь…

…темно…

Так, утро, построение, курсанты, крайний вылет с инструктором и затем самостоятельные полеты… Ух, как же ноет все тело… Для кого крайний, а для кого, похоже, и последний…

Слово «последний» словно колет изнутри. Мурашки пробегают по затылку, когда память подкидывает картинку из утреннего инструктажа: все стоят, выровненные, слегка волнуются, а я, самодовольный, хмуро просматриваю их лица. И никогда бы не подумал, что так всё закончится…

…Взлетели, полетное задание простецкое – полет по кругу и посадка. Набрали высоту, затем какие-то провалы в памяти… Вернее, даже не в памяти, а как будто помехи по телевизору… Я посмеялся про себя, что именно так инсульт, наверное, и приходит, когда картинка перед глазами сбоит… Сбой в матрице… Что значит сбой в матрице? При чем тут матрица? Матрицами называются массивы элементов, представленные в виде прямоугольных таблиц, для которых определены правила математических действий… Неужели мозг пытается «включить» какие-то старые лекции по высшей математике, чтобы объяснить происходящее? Глупо, но это всё, что приходит в голову. Нервный смех прорывается сквозь боль…

Что за фразы в голове? Походу, меня хорошо приложило головой, аж определения вышмата высыпаются.

Темно… сколько я в отключке был?

Потом была яркая вспышка в небе, заглох двигатель, пропала связь и вся электрика сдохла. Хотя, какая в старом Як-18 электрика? Радио только, да зажигание… Бляха, это что ж, по нам капиталисты ядерный удар нанесли? Да нет! Быть не может! Не было ударной волны, да и вспышка была без теплового излучения, нас бы просто спалило в воздухе. Что же тогда? Новый вид оружия с одним фактором поражения – электромагнитным импульсом? А смысл? Если бомбить, то сразу ядерным оружием, на поражение…

Мозг работает на автомате, раскладывая факторы по полочкам. Но рациональное объяснение ускользает. Сердце колотится всё быстрее.

Темно…

Олька!!! Как она? Я ж её, дуреху, еле заставил прыгать. Пока подзатыльник не отвесил – не хотела. Парашют раскрылся, это я точно видел. Там хоть и лес внизу, но она – опытный прыгун, не зря целый год в команде парашютистов занималась прежде, чем её в лётчики перевели. Так что должна нормально приземлиться.

Гагарин, говорят, этой весной так же погиб. Серёгин прыгать без него не хотел. Я, конечно, не Гагарин, да и жив вроде.

Мысли хоть и скачут, но мыслительная деятельность продолжается. А вот физически не пошевелиться.

В груди нарастает страх: голова вроде как «работает», а тело не слушается. Словно привязано к чему-то тяжелому. Запах порванной обшивки, бензина, раскалённого металла – всё перемешалось. Тошнота подкатывает к горлу…

Темно… я опять без сознания был?

Это ж что должно было во мне сработать, какие расчёты мой мозг произвел, чтобы направить самолёт в одну из пещер в этой скале? Естественно, об стену скалы я бы просто разбился, а вот при входе в пещеру часть инерции погасили крылья и хвост, когда обломились от удара, а фюзеляж уже юзом тормозил о стены пещеры. Это же просто чудо какое-то – зашёл как пробка в бутылку… хотя пробка обычно выходит…

Перед внутренним взором мелькают страшные кадры: рваные куски крыльев, искры от трения об камень, сломанные приборы. И ведь я жив, каким-то невероятным образом. Спасибо инстинкту, рефлексам, случайности… или чему-то ещё.

Почему темно – это понятно. Не глаза же у меня, в конце концов, выскочили, пещера всё-таки. Но почему пошевелиться не могу? Может шею сломал? Хотя я бы этой боли по всему телу не чувствовал…

…темно…

Сколько я здесь? Терял я сознание или нет? Ощущение, что тысяча лет прошла или одна минута? Опять эти помехи перед глазами. Как я их вижу в темноте? А как вообще слепые сны видят? Говорят, что образами, чувствами, запахами… Кстати, запах… Запах керосина… Вот об этом я не подумал, вылет был первый и бак был полон… Сердце ударяется о рёбра, когда осознаю: топливо может вспыхнуть в любую секунду. А я беспомощен, зажат в фюзеляже, словно в ловушке. Шанс есть только молиться, чтобы огонь не добрался до меня… Лишь бы не еба…

Яркая вспышка! Огненный шар ярких бордово-жёлтых тонов осветил пространство вокруг… кабину, панель приборов, остекление фонаря, стены пещеры, миллионы лет не видевшие света… На какой-то миг всё выглядит сюрреалистично красиво: будто кто-то включил фотовспышку среди бескрайней ночи Но сознание тут же кричит: «Огонь! Сейчас сожжёт!»

Сначала тепловая волна коснулась лица. Волоски бровей, ресниц, усов начали было сворачиваться от большой температуры, но всё застыло. Да, в буквальном смысле застыло, шар огня замер, как на фотографии, замерли мелкие осколки стекла и пыли, влетевшие в кабину вместе с воспламенившимися парами топлива. Застыла ударная волна, застыла температура, застыл даже звук. Нет, он не прекратился, не оборвался, он застыл в моменте. Как может замереть звук? Он либо есть, либо его нет… А как может замереть температура? Она даже если отрицательная, то есть вообще всегда… А как тогда я вообще вижу хоть что-то? Любой свет – это поток фотонов, как они-то могут остановиться? Но мысли же мои движутся? Это и есть смерть? Когда всё останавливается? Это и есть Ад, когда всё замирает, а ты продолжаешь существовать?

Меня пронзает осознание, что законы физики, кажется, сошли с ума. Ярко-жёлтые языки пламени выгнуты в форме шара, который больше не расширяется. Частицы пыли неподвижно повисли в воздухе. Словно время взяло паузу, а я остался в одиночестве, жутком и прекрасном одновременно.

Мысль замирает, и я ощущаю, что проваливаюсь куда-то глубже, сквозь замерший огонь и пепел. Это конец? Или начало чего-то непостижимого?

Опять помехи на экране…

Темнота…

Часть 1. Глава 1

I

Я стояла перед монитором, где безмолвно текли ряды данных, перемежающихся изображениями звёзд. Экран мерцал ровным светом, словно дразня мои и без того напряжённые нервы. Силой воли я попыталась унять дрожь пальцев, прежде чем коснуться панели управления, проверяя последний набор информации перед запуском. Всё должно было быть идеально – и я проверила это уже трижды.

Вся эта аппаратура, гудящая и светящаяся, становилась частью меня. Я ловила отражение своего лица в стекле монитора и видела усталость, смешанную с тихим воодушевлением: впереди ждал риск и огромное открытие.

Но внутри всё равно было неспокойно.

В воздухе кабинета стоял тихий, чуть пряный запах: смесь озона от электросхем и цветочных ароматизаторов системы жизнеобеспечения. Даже это привычное сочетание сегодня казалось раздражающим. Я не могла отвлечься от мыслей о своих Подопечных и о грядущем путешествии.

– Светозара, я весьма обескуражен, тем, что ты все же решила оставить Вече и Подопечных ради этой авантюры! – Дедо буквально ввалился в мой кабинет, задрав полы белого плаща с кровавым подбоем, изменив своей обычно-шаркающей походке. Проявлять такое нетерпение и взволнованность он мог только при самых близких людях, – Ты впрямь решила, что личные амбиции важней общего блага?

Я ощутила укол совести: Дедо всегда знал, как надавить на самые уязвимые места . И всё же его появление меня обрадовало – какой-никакой, а родной человек, хоть и ругается.

– Дедо, мы уже обсуждали это, – ответила я с улыбкой, подняв голову и посмотрев на старца. – Я считаю, что расширение личного познания позволит мне в дальнейшем быть более продуктивным Наставником для молодежи. Кроме того, это позволит ускорить мое продвижение. Чем больше я знаю , тем большим опытом я могу поделиться! Я сделала Выбор.

В глубине души я понимала, что он не злится «по-настоящему». Скорее, это был его способ встряхнуть меня, заставить ещё раз убедиться в правильности решения.

– Ты не понимаешь! – голос Дедо прозвучал громче, чем обычно, его тон прорезал тишину, словно треск сухой ветки. – Мы с тобой обрабатывали эти данные годы, Светозарка! И сейчас ты собираешься бросить всё, все труды, ради… он с трудом подобрал слово – Ради этой авантюры!

При этих словах Дедо смешно потряхивал бородкой и дырявил пространство, поднятым вверх высохшим пальцем, с аккуратным ногтем. Со стороны, могло показаться, что он достаточно небрежно относится к своему внешнему виду, но при этом руки у него всегда были ухоженными.

Я взяла его руку с выставленным пальцем, прижала к своей груди и прямо посмотрела ему в глаза. Сколько часов мы потратили на эти прения. Мы обсуждали мою идею и в личных беседах и в присутствии моих Подопечных. Для них это были отличные уроки эристики с элементами казуистики. Хотя я прекрасно знала, что Дедо согласен со всеми моими доводами и в глубине души поддерживает меня, но я так же понимала, почему он был так уперт и настойчив.

В его глазах читалась та самая искра: он тестировал мою решимость до последней капли. Мне даже казалось, что он наслаждается этой беседой, ведь полемика была любимым его жанром общения.

Во-первых он выполнял свою главную роль – Пранаставника. Заваливая меня сомнениями он добивался, что бы я максимально уверовала в свой собственный Выбор.

Во-вторых, он показывал моим Подопечным, как нужно отстаивать свой Выбор и принимать полную Ответственность за него. Потому что потом не кому будет пенять, что тебя не отговорили, не переубедили…

Ну, и самое главное, я понимала, что я его последний Подопечный. Последний его проект, и как он говорит самый продуктивный. Конечно он лукавит, в разные времена он воспитал ТАКИЕ личности… многие из них заняли почетные места в Пантеоне Славы, многие до сих пор входят и в Родовое и в Верховное Вече. Говорят Дедо будучи малым видел одряхлевших уже к тому моменту Пращуров Исхода. Хотя это все слухи и домыслы, но его реальный возраст давно перевалил за четвертую сотню и ни кто не знает на каких ресурсах он это вывозит.

Я иногда шутила, что он нашёл эликсир вечной жизни, но он лишь ехидно поджимал губы, молча намекая, что никакой «магии» тут нет, а лишь хитрый симбиоз технологий и воли к жизни. Однако втайне меня восхищало, что он столько всего повидал и не выгорел до равнодушия.

Я , вздохнула, пытаясь сохранить спокойствие.

– Это не авантюра, Дедо. Я вернусь с новыми данными, которые перевернут наши представления о прошлом. Это важно!

Сердце сжималось в груди: я знала, что каждое моё слово увеличивает пропасть между нами, а ведь мы были так близки. Но правда была в том, что я не могла поступить иначе

– Неужели тебе мало всех знаний человечества? Мы накопили опыт на сотни лет вперед! Тебе нужно просто правильно разложить их в головах своих Подопечных. Кроме того твою группу придется раскидать по разным Наставникам. Весь твой труд пойдет прахом!

Но Дедо не отступал. Его взгляд метался между мной и экраном, полным цифр и графиков, как будто он искал аргументы, которые могли бы меня остановить.

– Важно? – он сделал шаг вперёд, почти упираясь в меня. – Важно то, что у тебя нет права рисковать собой! Ты – Наставник, у тебя есть Подопечные. Их будущее важнее твоих амбиций!

Я ощутила его горячее дыхание почти на своём лице, и, несмотря на всю серьёзность ситуации, в памяти всплыло, как он когда-то точно так же прижимался ко мне, когда учил меня не бояться задавать неудобные вопросы.

Я уже собиралась ответить, но внезапно экран передо мной мигнул, высвечивая красный сигнал тревоги. Я повернулась к к панели, это было как некое спасение, что бы оторвать свой взгляд от пронзительно голубых глаз Дело и не выдать, что я почти поддалась на его уговоры.

– Так, что это? – я активировала дополнительные модули анализа. Хотя я и была рада переменить тему, но причина смены разговора, меня насторожила. Внутри пронеслась короткая вспышка адреналина: красная точка на дисплее могла означать что угодно – от ложной тревоги до реальной угрозы для всей экспедиции.

– Это невозможно… – пробормотал Дедо, подходя ближе.

На экране появилась схема орбиты Макоши с мерцающей точкой. Я мгновенно поняла, что это был объект, которого там не должно быть.

– Что происходит? —я была озадачена даже не столько сменой самих данных, сколько количеством изменений произошедших столь быстро.

– Неопознанный объект на координатах, – ответил Велес, на вполне риторический вопрос, его голос звучал ровно, как у учителя, сообщающего нерадостную весть. – Природа сигнала неизвестна. Интенсивность энергии слабо растёт.

– Этого не может быть, – еще раз прошептал Дедо, подойдя вплотную к экрану. Его пальцы замерли в воздухе, будто он боялся случайно прикоснуться к панели. Я почувствовала, как в кабинете стало холоднее; или это моё воображение нарисовало тот внезапный озноб. Всё, что мы планировали, могло поменяться в одночасье.

Я обернулась к старику и на мгновение ощутила его страх, скрытый за маской сомнений.

– Ты видишь это? – тихо спросила я , и сама поняла, что в моем голосе впервые прозвучала тревога.

– Вижу, – Дедо слегка покачал головой. – Но это не объясняет, зачем ты идёшь.

– Это объясняет всё, – резко парировала я. Во мне рождалась смесь беспокойства и решимости. – Если там что-то есть, значит я права. Значит, на Макоши есть то, что мы упустили.

Эти слова вырвались сами собой, и я почувствовала в груди гулкое эхо: а действительно ли я права? Или меня ведёт азарт исследователя, способный загнать в ловушку?

Дедо поднял палец, собираясь ответить, но я уже подключилась к системе управления, вводя данные для анализа объекта. Мои руки двигались быстро, привычно, механически.

– Ты не готова к тому, что там найдёшь, – пробормотал он, но я лишь мельком взглянула на него.

– Возможно. Но мы узнаем это только одним способом, – я с радостью отметила, что голос мой стал твёрдым, как сталь.

Ураган эмоций, бушевавший внутри меня сбивал с толку , но я чётко держала цель в уме: если такая аномалия появляется на орбите, то мои исследования действительно могут пролить свет на множество вопросов. И если не я, то кто?

Дедо замолчал, и на его лице отразилось смирение, смешанное с печалью и мне стало не по себе. Я смягчилась:

– Дедо, давай, когда я вернусь с данными, мы с тобой их обработаем и тогда ты дашь мне оценку эффективности, стоило ли оно того или нет. Тем более во время перемещения в подпространстве, для меня время остановится, а на Макоши я буду всего несколько недель, что за это время может случиться?

Система подтвердила запуск анализа, и Велес сообщил:

– Расчёты завершены. Рекомендуется ускорить отправление.

– Дочка, сводить данные ты будешь уже без меня. Пока ты будешь в подпространстве у нас пройдут годы. А мое время истекло. Все мои распоряжения ты получишь по возвращении у Велеса.

Я вздрогнула от этих слов. Я поняла, что это не старческое брюзжание, а окончательное решение ясного ума человека с безграничными возможностями. Сердце болезненно сжалось. Его слова звучали, как предсмертное прощание – и я осознала, что, возможно, увижу его уже только на голографических архивах.

В горле встал ком, я почти не могла дышать и с трудом выдавила слова обратившись к нему с официальным титулом:

– Верховный Волхв, я принимаю твое решение, прими и ты мое!

Мы обнялись, это было мгновение прощания, печальное но осознанное. Он поцеловал меня в лоб, молча развернулся и вышел.

Несмотря на монотонный гул работающего оборудования, тишина в кабинете стала звенящей. Мне казалось, что теперь я действительно одна, хоть внутри меня был Велес, а где-то далеко – мои Подопечные. Но Дедо, мой главный Пранаставник, ушёл и, возможно, навсегда.

Я простояла несколько мгновений окончательно смиряясь с прощанием, почувствовала, как меня окружает тишина космоса, словно мир уже предчувствовал мой следующий шаг и я сказала уже самой себе: – Игра уже началась, и я в ней.

«Началась», повторилось в голове, словно отголосок. Я понимала, что назад пути нет. И не знала, что принесёт завтрашний день, но чувствовала, что старый мир остался позади.

Затем мне осталось только обновить последние данные Велеса, ведь пока я буду там, бортовой Велес не сможет подтягивать новые данные и будучи автономным от общей информационной базы и будет развиваться используя только ту информацию, которую получить от собственных сенсоров и от меня.

Я посмотрела на экран, где мигала красная точка. Что бы это ни было, я знала: времени больше нет.

– Светлая, я готов, – как всегда беззвучной мыслью пронеслись слова Велеса в голове и я так же мысленно ответила: —Я тоже! – и вышла к лифту унесшего меня на стартовую площадку над облаками.

Двери лифта сомкнулись со свистом, а я, почувствовав привычный толчок ускорения, закрыла глаза. Пусть пока я не знаю, что ждёт меня там, на Макоши, но было ясно одно: этот путь мне необходимо пройти самой. Вспомнился Дедо, его тихий голос: «Не готова…» Может, и правда не готова. Но когда это меня останавливало?..

Часть 1. Глава 2

Я стояла перед монитором, где безмолвно текли ряды данных, перемежающихся изображениями звёзд. Экран мерцал ровным светом, словно дразня мои и без того напряжённые нервы. Силой воли я попыталась унять дрожь пальцев, прежде чем коснуться панели управления, проверяя последний набор информации перед запуском. Всё должно было быть идеально – и я проверила это уже трижды.

Вся эта аппаратура, гудящая и светящаяся, становилась частью меня. Я ловила отражение своего лица в стекле монитора и видела усталость, смешанную с тихим воодушевлением: впереди ждал риск и огромное открытие.

Но внутри всё равно было неспокойно.

В воздухе кабинета стоял тихий, чуть пряный запах: смесь озона от электросхем и цветочных ароматизаторов системы жизнеобеспечения. Даже это привычное сочетание сегодня казалось раздражающим. Я не могла отвлечься от мыслей о своих Подопечных и о грядущем путешествии.

– Светозара, я весьма обескуражен, тем, что ты все же решила оставить Вече и Подопечных ради этой авантюры! – Дедо буквально ввалился в мой кабинет, задрав полы белого плаща с кровавым подбоем, изменив своей обычно-шаркающей походке. Проявлять такое нетерпение и взволнованность он мог только при самых близких людях, – Ты впрямь решила, что личные амбиции важней общего блага?

Я ощутила укол совести: Дедо всегда знал, как надавить на самые уязвимые места . И всё же его появление меня обрадовало – какой-никакой, а родной человек, хоть и ругается.

– Дедо, мы уже обсуждали это, – ответила я с улыбкой, подняв голову и посмотрев на старца. – Я считаю, что расширение личного познания позволит мне в дальнейшем быть более продуктивным Наставником для молодежи. Кроме того, это позволит ускорить мое продвижение. Чем больше я знаю , тем большим опытом я могу поделиться! Я сделала Выбор.

В глубине души я понимала, что он не злится «по-настоящему». Скорее, это был его способ встряхнуть меня, заставить ещё раз убедиться в правильности решения.

– Ты не понимаешь! – голос Дедо прозвучал громче, чем обычно, его тон прорезал тишину, словно треск сухой ветки. – Мы с тобой обрабатывали эти данные годы, Светозарка! И сейчас ты собираешься бросить всё, все труды, ради… он с трудом подобрал слово – Ради этой авантюры!

При этих словах Дедо смешно потряхивал бородкой и дырявил пространство, поднятым вверх высохшим пальцем, с аккуратным ногтем. Со стороны, могло показаться, что он достаточно небрежно относится к своему внешнему виду, но при этом руки у него всегда были ухоженными.

Я взяла его руку с выставленным пальцем, прижала к своей груди и прямо посмотрела ему в глаза. Сколько часов мы потратили на эти прения. Мы обсуждали мою идею и в личных беседах и в присутствии моих Подопечных. Для них это были отличные уроки эристики с элементами казуистики. Хотя я прекрасно знала, что Дедо согласен со всеми моими доводами и в глубине души поддерживает меня, но я так же понимала, почему он был так уперт и настойчив.

В его глазах читалась та самая искра: он тестировал мою решимость до последней капли. Мне даже казалось, что он наслаждается этой беседой, ведь полемика была любимым его жанром общения.

Во-первых он выполнял свою главную роль – Пранаставника. Заваливая меня сомнениями он добивался, что бы я максимально уверовала в свой собственный Выбор.

Во-вторых, он показывал моим Подопечным, как нужно отстаивать свой Выбор и принимать полную Ответственность за него. Потому что потом не кому будет пенять, что тебя не отговорили, не переубедили…

Ну, и самое главное, я понимала, что я его последний Подопечный. Последний его проект, и как он говорит самый продуктивный. Конечно он лукавит, в разные времена он воспитал ТАКИЕ личности… многие из них заняли почетные места в Пантеоне Славы, многие до сих пор входят и в Родовое и в Верховное Вече. Говорят Дедо будучи малым видел одряхлевших уже к тому моменту Пращуров Исхода. Хотя это все слухи и домыслы, но его реальный возраст давно перевалил за четвертую сотню и ни кто не знает на каких ресурсах он это вывозит.

Я иногда шутила, что он нашёл эликсир вечной жизни, но он лишь ехидно поджимал губы, молча намекая, что никакой «магии» тут нет, а лишь хитрый симбиоз технологий и воли к жизни. Однако втайне меня восхищало, что он столько всего повидал и не выгорел до равнодушия.

Я , вздохнула, пытаясь сохранить спокойствие.

– Это не авантюра, Дедо. Я вернусь с новыми данными, которые перевернут наши представления о прошлом. Это важно!

Сердце сжималось в груди: я знала, что каждое моё слово увеличивает пропасть между нами, а ведь мы были так близки. Но правда была в том, что я не могла поступить иначе

– Неужели тебе мало всех знаний человечества? Мы накопили опыт на сотни лет вперед! Тебе нужно просто правильно разложить их в головах своих Подопечных. Кроме того твою группу придется раскидать по разным Наставникам. Весь твой труд пойдет прахом!

Но Дедо не отступал. Его взгляд метался между мной и экраном, полным цифр и графиков, как будто он искал аргументы, которые могли бы меня остановить.

– Важно? – он сделал шаг вперёд, почти упираясь в меня. – Важно то, что у тебя нет права рисковать собой! Ты – Наставник, у тебя есть Подопечные. Их будущее важнее твоих амбиций!

Я ощутила его горячее дыхание почти на своём лице, и, несмотря на всю серьёзность ситуации, в памяти всплыло, как он когда-то точно так же прижимался ко мне, когда учил меня не бояться задавать неудобные вопросы.

Я уже собиралась ответить, но внезапно экран передо мной мигнул, высвечивая красный сигнал тревоги. Я повернулась к к панели, это было как некое спасение, что бы оторвать свой взгляд от пронзительно голубых глаз Дело и не выдать, что я почти поддалась на его уговоры.

– Так, что это? – я активировала дополнительные модули анализа. Хотя я и была рада переменить тему, но причина смены разговора, меня насторожила. Внутри пронеслась короткая вспышка адреналина: красная точка на дисплее могла означать что угодно – от ложной тревоги до реальной угрозы для всей экспедиции.

– Это невозможно… – пробормотал Дедо, подходя ближе.

На экране появилась схема орбиты Макоши с мерцающей точкой. Я мгновенно поняла, что это был объект, которого там не должно быть.

– Что происходит? —я была озадачена даже не столько сменой самих данных, сколько количеством изменений произошедших столь быстро.

– Неопознанный объект на координатах, – ответил Велес, на вполне риторический вопрос, его голос звучал ровно, как у учителя, сообщающего нерадостную весть. – Природа сигнала неизвестна. Интенсивность энергии слабо растёт.

– Этого не может быть, – еще раз прошептал Дедо, подойдя вплотную к экрану. Его пальцы замерли в воздухе, будто он боялся случайно прикоснуться к панели. Я почувствовала, как в кабинете стало холоднее; или это моё воображение нарисовало тот внезапный озноб. Всё, что мы планировали, могло поменяться в одночасье.

Я обернулась к старику и на мгновение ощутила его страх, скрытый за маской сомнений.

– Ты видишь это? – тихо спросила я , и сама поняла, что в моем голосе впервые прозвучала тревога.

– Вижу, – Дедо слегка покачал головой. – Но это не объясняет, зачем ты идёшь.

– Это объясняет всё, – резко парировала я. Во мне рождалась смесь беспокойства и решимости. – Если там что-то есть, значит я права. Значит, на Макоши есть то, что мы упустили.

Эти слова вырвались сами собой, и я почувствовала в груди гулкое эхо: а действительно ли я права? Или меня ведёт азарт исследователя, способный загнать в ловушку?

Дедо поднял палец, собираясь ответить, но я уже подключилась к системе управления, вводя данные для анализа объекта. Мои руки двигались быстро, привычно, механически.

– Ты не готова к тому, что там найдёшь, – пробормотал он, но я лишь мельком взглянула на него.

– Возможно. Но мы узнаем это только одним способом, – я с радостью отметила, что голос мой стал твёрдым, как сталь.

Ураган эмоций, бушевавший внутри меня сбивал с толку , но я чётко держала цель в уме: если такая аномалия появляется на орбите, то мои исследования действительно могут пролить свет на множество вопросов. И если не я, то кто?

Дедо замолчал, и на его лице отразилось смирение, смешанное с печалью и мне стало не по себе. Я смягчилась:

– Дедо, давай, когда я вернусь с данными, мы с тобой их обработаем и тогда ты дашь мне оценку эффективности, стоило ли оно того или нет. Тем более во время перемещения в подпространстве, для меня время остановится, а на Макоши я буду всего несколько недель, что за это время может случиться?

Система подтвердила запуск анализа, и Велес сообщил:

– Расчёты завершены. Рекомендуется ускорить отправление.

– Дочка, сводить данные ты будешь уже без меня. Пока ты будешь в подпространстве у нас пройдут годы. А мое время истекло. Все мои распоряжения ты получишь по возвращении у Велеса.

Я вздрогнула от этих слов. Я поняла, что это не старческое брюзжание, а окончательное решение ясного ума человека с безграничными возможностями. Сердце болезненно сжалось. Его слова звучали, как предсмертное прощание – и я осознала, что, возможно, увижу его уже только на голографических архивах.

В горле встал ком, я почти не могла дышать и с трудом выдавила слова обратившись к нему с официальным титулом:

– Верховный Волхв, я принимаю твое решение, прими и ты мое!

Мы обнялись, это было мгновение прощания, печальное но осознанное. Он поцеловал меня в лоб, молча развернулся и вышел.

Несмотря на монотонный гул работающего оборудования, тишина в кабинете стала звенящей. Мне казалось, что теперь я действительно одна, хоть внутри меня был Велес, а где-то далеко – мои Подопечные. Но Дедо, мой главный Пранаставник, ушёл и, возможно, навсегда.

Я простояла несколько мгновений окончательно смиряясь с прощанием, почувствовала, как меня окружает тишина космоса, словно мир уже предчувствовал мой следующий шаг и я сказала уже самой себе: – Игра уже началась, и я в ней.

«Началась», повторилось в голове, словно отголосок. Я понимала, что назад пути нет. И не знала, что принесёт завтрашний день, но чувствовала, что старый мир остался позади.

Затем мне осталось только обновить последние данные Велеса, ведь пока я буду там, бортовой Велес не сможет подтягивать новые данные и будучи автономным от общей информационной базы и будет развиваться используя только ту информацию, которую получить от собственных сенсоров и от меня.

Я посмотрела на экран, где мигала красная точка. Что бы это ни было, я знала: времени больше нет.

– Светлая, я готов, – как всегда беззвучной мыслью пронеслись слова Велеса в голове и я так же мысленно ответила: —Я тоже! – и вышла к лифту унесшего меня на стартовую площадку над облаками.

Двери лифта сомкнулись со свистом, а я, почувствовав привычный толчок ускорения, закрыла глаза. Пусть пока я не знаю, что ждёт меня там, на Макоши, но было ясно одно: этот путь мне необходимо пройти самой. Вспомнился Дедо, его тихий голос: «Не готова…» Может, и правда не готова. Но когда это меня останавливало?..

Часть 1. Глава 3

III

Со стороны выход корабля из Подпространства выглядел странно, но красиво – как будто полотно небесной тверди с нарисованными точками звёзд натягивается, протыкается, и на его месте на долю мгновения образуется чёрная дыра, из которой вываливается корабль. Затем полотно схлопывается и колышется, как круги на воде после брошенного туда камня.

В такие моменты я всегда замираю, словно в предвкушении чего-то неестественно величественного. Снаружи видны только колышущиеся звёздные блики, а внутри – лёгкая вибрация, пробегающая по корабельным переборкам. Я слышу приглушённый гул, напоминающий раскаты далёкого грома.

Как обычно перед выходом в Явь, я сначала почувствовала, как меня догоняет время. Это ощущение по-своему пугает и завораживает: будто вся прожитая мною жизнь ускоряется на долю секунды, заполняя меня новой тяжестью и одновременно каким-то необъяснимым трепетом.

В Подпространстве, которое по старинке ещё называли Правь, время на корабле не меняется и для путешественника течёт как обычно, но относительно Вселенной оно останавливается. Строго говоря – не Вселенной, а именно Яви. Как мы знаем, Вселенная – это слишком обширное понятие всего сущего, и принято считать, что Явь – это та реальная часть Вселенной, в которой находится наш Космос: частица пространственно-временной неделимости, в которой мы и обитаем. То есть Явь – это воспринимаемая нами реальность. Перемещаясь в Подпространстве, мы уходим из реальности, но, возвращаясь в неё, реальность обрушивается на нас, воздавая всё то, что мы пропустили.

Я вспомнила первую лекцию, которую мы слушали в Академии Изыскателей. Старый наставник на голографических схемах показывал, как Правь и Явь «разводятся» во времени, и мой юный ум тогда с трудом воспринимал эту концепцию. Но теперь она стала обыденностью.

Я физически почувствовала, как состарилась на пропущенные мною в пути шесть лун. За мгновение отросли волосы и ногти – конечно, не так, как это было бы за реальные шесть лун, визуально почти не заметно, но всё же чувствуется. Заметно обветшал нательный разовый костюм. Я намеренно надеваю его перед полётом, чтобы не тратить время на переодевания, а просто принять душ, сменить бельё и влезть в рабочий Повседневник. Ну и, конечно, дикая жажда и голод. Физиология – это, пожалуй, самый мудрый механизм, который невозможно обмануть никакой наукой. Она всё равно возьмёт своё. Впрочем, Велес уже приготовил и бельё, и водно-солевой бульон для быстрого восстановления организма.

В животе сводило от голода, и руки подрагивали от жажды. Когда я впервые испытала это «догоняющее» время, мне показалось, будто моё тело протестует против чуждого вмешательства. Но теперь я уже привыкла: такова неизбежная плата за полёты.

Я сделала пару глотков и ощутила, как вместе с солоноватым вкусом возвращается привычный тонус. Пока я завершала процедуры, Велес подготовил аналитику нашего местонахождения.

– Вынурнули мы удачно, – объявил Велес, когда я появилась на Посту управления. – Координаты немного смещены, но в пределах нормы.

Пост управления встретил меня мягким мерцанием приборных панелей. На голографическом экране уже сияла карта звёздного неба, и я почувствовала лёгкое облегчение: значит, серьёзных сбоев нет.

Я представила, что могло бы произойти, если бы мы ошиблись серьёзнее: вынырнуть в центре звезды или в ядре одной из планет Мира Макоши – перспектива не из приятных. Мысль об этом вызвала неприятный холодок между лопатками. Я старалась не показывать своей тревоги, но образ космического огня, поглощающего корабль, вспыхнул в воображении на миг.

– Бр-р-р… – вырвалось у меня. Я передёрнула плечами, пытаясь отмахнуться от неприятной мысли.

– Что, думала, что я доставлю тебя прямиком в ядро Ярила? – ехидно уточнил Велес. В его голосе звучала почти человеческая насмешка, словно он точно знал, какие ужасы я рисовала в голове.

– Нет! Меня ты, конечно, недолюбливаешь, но не настолько, чтобы угробить ради меня новейший корабль, – улыбнувшись, парировала я и уже серьёзно добавила: – Но вероятностное стечение обстоятельств проигнорировать я не могу.

– Вероятность попадания в звезду составляет 6,7×10 в минус двадцать третьей степени, – попытался меня успокоить Велес.

– Но не нулевая. Не трать время. Какая у нас обстановка? Опусти доклад о состоянии корабля и ресурсов – давай сразу к прогнозам выхода на орбиту и далее по протоколу, – скомандовала я, зная, что не стал бы Велес тратить время на тестирование моего эмоционального состояния, чем и являлись его шуточки, а сразу доложил бы об отклонениях от нормы, если бы таковые были.

– Макошь сейчас находится в оптимальной оппозиции с Мерцаной. Выход на орбиту запланирован через два часа пятнадцать минут. Учитывая оптимизацию расхода ресурсов на разгон и торможение, можно быстрее, но расход увеличится обратно пропорционально времени. В южном полушарии сезон дождей. Рекомендовано первой точкой выхода обозначить северное полушарие.

– Принято, двинули! – кивнула я.

Корабль отозвался лёгкой вибрацией – турбины начали новый цикл разгона, и я ощутила привычный толчок под ногами. Как будто Велес, всегда эфемерный, приобрёл в этот момент плоть.

Я заранее наметила точки выхода на поверхность. Первая и, как я надеялась, самая результативная должна была находиться в южной части древнего горного хребта, пересекающего с севера на юг самый большой материк планеты. Вторая надежда была на центральную часть самого высокого и массивного горного образования планеты, расположенного в центре того же материка. Остальные варианты были совсем малопривлекательны, но я всё равно заготовила их как резерв.

Я всё прокручивала в уме геологические карты и старые архивы: где-то там могли таиться улики, которые наведут нас на разгадку после Столкновения. Вид горных хребтов, уходящих в небеса, всегда вселял во мне особый трепет – ведь там, в породах, могут сохраняться осколки прошлого.

Что я хотела найти? Хоть какой-то намёк на объяснение того, каким образом всего через шесть веков после Большого Столкновения – так называли в древних письменах падение астероида – человечество совершило эволюционный скачок и создало технологии, позволившие массово переселиться в другую звёздную систему ближе к центру галактики. А главное – что послужило причиной Великого Исхода?

Никто до сих пор не смог объяснить и то, каким образом пропали все данные из ячеек памяти Велеса о периоде до Средневекового Забвения, о том, как жило человечество, как проходило его становление в новых мирах. До определённого момента были только устные сказы и редкие рукописные манускрипты. Сведения о том, что происходило на Новой Тверди, нужно искать именно там. Этому многие посвящали свои Личные Изыскания, хотя все они натыкались на «Стену Забвения» – период в один век, о котором нет вообще никаких данных.

И лишь после самоосознания Велеса в его ячейках памяти стали вестись подробные хронологические записи. Я невольно почувствовала странное почтение к самому Велесу – или к тому, чем он стал: сознанию, ведущему летопись человеческой истории, которая когда-то была почти утеряна.

Одно время пытались продвинуть теорию о том, что не было никакого Исхода, и Миры Новой Тверди – это исконное лоно человеческой цивилизации, а всё остальное – лишь мифы и подтасовки фактов. На форумах Изыскателей тогда гремели жаркие споры, в которых одна сторона клялась, что Исход был выдуман для «героизации предков», а другая приводила аргументы руин и архивов…

Говорили о ядерной войне и закопанных городах Древних Глиномесов. Эта теория набирала обороты, пока Дедо, будучи ещё молодым Изыскателем, не составил алгоритм, позволивший из обрывков слов, отдельных буквиц и прописей собрать отрывочные данные, по которым удалось вычислить координаты Ярилы – звезды, скрытой в отдалённом рукаве Галактики.

История об Изысканиях Дедо давно ходила почти как легенда. Рассказывали, как он, одержимый идеей найти истину, сутками напролёт перелопачивал древние символы и, в конце концов, сумел выудить зацепку о местоположении Ярилы. Говорили, что он состарился буквально на глазах, почти ослеп, прежде чем алгоритм дал результат.

Туда были направлены зонды с нежитью. Некоторые экспедиции пропали без вести, но те немногие, что вернулись, предоставили обнадёживающие данные о расчётах центров масс в системе Ярилы. Следующие миссии уже обнаружили саму Макошь, а вместе с ней – Земли Хорса, Мерцаны, Орея и ещё двадцать две планеты…

При этих мыслях меня охватывало восхищение перед тем, как человечество, пройдя через столько потерь, всё же смогло возродиться и вернуться в эти забытые земли. Может быть, именно на Макоши скрываются главные ответы?

Мои размышления прервал морок. Мне показалось, что зрительные сенсоры отключились на долю секунды – словно я моргнула. Но это было не обычное моргание, а нервный тик. Сердце ёкнуло. Это ощущение краткого провала, словно реальность на миг потускнела и сместилась, всегда казалось мне тревожным сигналом. Рука инстинктивно дёрнулась к пульту аварийной защиты, но я успела остановить себя. Как будто произошёл сбой в матрице.

– В какой ещё матрице?.. Откуда эти термины?

В ту же секунду раздался ровный, непривычно нечеловеческий голос Велеса:

– Светозара, мы атакованы.

В критических моментах его голос становился таким спокойным и безжизненным, что это начинало раздражать. Я всегда злилась на его неспособность «эмоционировать» по-человечески – в опасной ситуации хочется услышать хоть каплю тревоги, чтобы не чувствовать себя одинокой.

– Мысленная коммуникация! – скомандовала я. Это позволяло взаимодействовать не со скоростью речи, а со скоростью мысли, а заодно избавляло от необходимости слышать голос Велеса, который в такие моменты особенно неприятен.

Подключаясь к Посту управления, я мысленно отдала команду:

– Характер атаки, анализ воздействия и рекомендации по противодействию?

Сливаясь с кораблём, я становилась его частью – видела, чувствовала и слышала всё, что воспринимали десятки тысяч сенсоров. Я могла "понюхать"радиацию и ощутить "вкус"вакуума. Это было величественно и пугающе одновременно: словно моё сознание расширилось до размеров всего судна, улавливая малейшие вибрации корпуса. Такое слияние позволяло управлять кораблём с филигранной точностью.

Велес начал рапортовать:

– Характер атаки не поддаётся иден…

Яркая вспышка прервала фразу. Я ослепла, оглохла, лишилась вкуса и обоняния. В следующий миг поняла: не фильтры чувств подвели и не я утратила ощущения – это сенсоры корабля были перегружены всеми возможными воздействиями одновременно. От перенасыщения восприятия мозг просто отказался видеть, слышать, осязать.

Я ощутила колоссальное давление на сознание, словно вся Вселенная рухнула на меня разом. Сердце бешено колотилось, но я уже не была уверена, слышу ли его, или это лишь фантомное эхо.

В голове взорвалась сверхновая.

И я перестала чувствовать всё…

Тьма сомкнулась, и в последний миг моё сознание зафиксировало короткий импульс ужаса и мысль: «Неужели всё…?»

Ни звука. Ни цвета. Ни тела.

Только бесконечная ночь, укрывшая меня за один удар сердца.

Часть 1. Глава 4

IV

… Темнота…

Покой… Так и бывает за порогом? Это и есть небытие? Если да, то в целом и не плохо после всего сделанного и пережитого. Наверное, такой отдых – это заслуженно. Хотя конечно было много планов и многое не сделано…

– Интересно, где я?

– А мне интересно КТО ТЫ?! И как ты подключился к моему внутреннему коммуникатору?

– Бляха! Кто здесь? Я ничего не вижу!!!

– А где ты вообще находишься? Велес! Что происходит? Велес! Связь!!!

– Ты не одна? Ты из поисково-спасательной службы? Ольгу нашли? Что с ней?

– Велес! Ты меня слышишь? Велес! Почему я ничего не вижу?

– Ты тоже не видишь? Так ты не из спасателей?

– Нет! Успокойся уже и отключись от меня! Перейди на речевую коммуникацию, мне неприятно общаться мыслью! Почему я не могу тебя блокировать?

– Какую речевую? Как тебя зовут?

– Да что же такое!? Я Светозара Зорина «Светлая» …

– Из Белоруссии что ли?

– Какой Белой Руси? Из Общинной Руси, она одна…

– А-а-а старообрядцы…? Так, а что ты здесь делаешь-то? И где мы?

– Я Светозара Зорина «Светлая», Наставник-Жрец Чади с Верховной Тверди! А ты кто и где ты находишься?

– Я Кузнецов Тихон Никитич… И, похоже, я в психушке… Почему только в женской палате, или это общая? И почему в психушке, если я должен быть в реанимации после катастрофы… Почему я не вижу ничего? Бляха, мне глаза выбило! Я ослеп? …И не чувствую, под анестезией? Эй, как тебя… Светлая! Ты где? Светлая!

– Светлая! – это была мысленная коммуникация с Велесом. – Тихо, девица, не так резко… Ты приходишь в себя, просто полежи немного.

– Велес, перейди на речь, – хрипло попросила я, сейчас мне была неприятна любая мысленная коммуникация.

– Хорошо, – ровным бесяще-успокаивающим тоном, но уже голосом ответил он. – Но тебе лучше не задействовать речевой аппарат, ты слишком слаба.

– Что это было? – еле прошептала я, и меня тут же болезненно вырвало желчью.

Автолекарь перевернул меня на бок, и его манипуляторы стали освобождать мне рот, нос и горло от остатков рвоты, я услышала железный ровный голос Велеса:

– Задействую протокол принудительной Дрёмы.

И я провалилась в забытье…

…Темно…

– Б-б-бляха! – если бы я мог, я бы дернулся. – Что это? Галлюцинации умирающего мозга или меня все же нашли и вытащили? Бредят ли люди в коме? Та-ак, Тихон Никитич, собрался, успокоился и думаем логично. Ты думаешь – значит точно жив, не чувствуешь тело – тому есть объяснение, либо сломал шею… тогда почему не вижу и не слышу? Даже вкуса не ощущаю… Может сон? Какой-то слишком осознанный сон… Возможно, серьезная травма мозга и я в коме? Да-а-а, далек я от нейрофизиологии…

– Какое неприятное ощущение, когда с тобой кто-то коммуницирует без твоей Воли! Как это вообще возможно? – меня всегда выводит из равновесия, когда я не могу осознать и понять происходящего, возможно я отчасти зависима от этих эмоций, если всю жизнь выбираю самые сложные задачи. Так, нужно собраться и решить эту задачу… Я, похоже, в дрёме и у меня галлюцинация…

– Сама ты галлюцинация! Так, Никитич, если ты слышишь бабу и не можешь ничего сделать, значит ты реально или в коме, или в аду… Как говорил Вождь пролетариата: религия – опиум для народа! А стало быть, ада не существует! Значит, ты в коме и эта Светящаяся – реально галлюцинация.

– Не светящаяся, а Светлая! Это мое Рекло, а Имя мне Светозара! – этот голос начал меня раздражать! Да, похоже прав был Дедо, когда говорил, что повышенная нагрузка в какой-то момент начнет схлопывать Личное Познание, а не расширять его. Хотя… перед вспышкой Велес доложил об атаке, и потом я была подключена к сенсорам корабля, может это новое оружие, позволяющее внедрить в сознание вредоносный протокол? Тогда Велес должен был уже аннулировать его, он же сейчас работает с моим телом и, похоже, разумом. Скорее бы выйти из дремы и поговорить с Велесом.

– Светозара, я вижу, ты баба рассудительная, объясни мне, что происходит? – похоже она тоже в затруднительном положении и девка-то молодая, но кажется не глупая, рассуждает здраво, хотя и странно, что в слух. – Света, давай поговорим нормально и спокойно?

– Так, похоже протокол пытается внедриться глубже в мое сознание, если так дело пойдет дальше, то я могу потерять себя, придется в ущерб организму выходить из Дрёмы усилием Воли. Ничего, организм молодой, крепкий, выдержит…

– Велес, не смей меня больше принудительно проваливать! – резко выпалила я, вырвав себя из Дрёмы. – Во мне вредоносный протокол… – уже тише добавила я, и меня опять болезненно стошнило.

Я была уже зафиксирована на боку и в этот раз автолекарю не пришлось меня обтирать и снова переодевать.

– Светлая, я беспрерывно изучаю тебя, анализ данных не нашел нештатных протоколов. Но есть много новой информации для тебя. Рекомендовано до восстановления организма хотя бы до 30 % не загружать тебя ею. На восстановление до этого уровня необходимо всего полтора часа, тогда последующее восстановление пройдет на 48% эффективнее.

– Хорошо. Сейчас можешь меня отключить…

И я провалилась в темноту…

– Тихомир? Ты меня слышишь? – немного вкрадчиво произнесла я.

– Да, Свет, слышу. – не могу понять, наорать на нее или игнорировать, но раз пошла на контакт, похоже ей тоже хреново…

– Где ты физически находишься? И как ты коммуницируешь со мной?

– В последний раз перед потерей сознания я был зажат в кабине самолета в пещере, как я туда попал, трудно объяснимо и звучит неправдоподобно. Но перед отключкой произошло возгорание топлива… А ты где и откуда? Только объясни нормальным человеческим языком, без староцерковных словечек…

– Давай простроим разговор таким образом, чтобы мне стало понятно, что происходит? Я буду задавать вопросы, ты мне отвечай и тогда мы решим, что делать.

– Ни фига себе, как ты меня в оборот берешь, – удивился я про себя. Не на того напала, девочка, меня в 39-м НКВДшники не раскрутили на донос против командира эскадрильи и в 44-м, когда после госпиталя и ампутации меня отправили в Мурманск для приема самолетов по Ленд-лизу, ни один Янки или Томми не мог выиграть у меня в покер… Но вслух я ответил: – Хорошо, спрашивай, только ответы мои комментируй, чтобы я знал, правильно ли ты меня понимаешь.

– Интересный поворот, – мысленно промыслила я (странная фраза, но как еще передать, что в ментальном разговоре, я собственные думы могу скрывать от собеседника), – он что же меня моим же методом отработать хочет? – Хорошо, – сказала я ему и про себя добавила: – Посмотрим, что тебе интересно.

– Откуда ты? И что значит самолет? – мне было больше интересно, как он ответит на вторую часть вопроса. Смысл слова понятен, но словосочетание было необычным. В обиходе говорили паролет, так как эти неэффективные машины давно никем не использовались, оставалось пару голографических моделей в музеях, но не более того. А в ответ на первую часть вопроса он мог и соврать.

– Я из Свердловского аэроклуба, – кого она дурит, самолета не знает? Или и впрямь старообрядцы из тайги? Хотя говорят даже аборигены в Полинезии и то знают, что это, не зря у них есть Культ Карго. – Ты знаешь где Свердловск?

– Конечно, все знают, – соврала я, и сделала вид что не заметила, что он не ответил на вторую часть вопроса. – Как ты со мной связался?

– Я с тобой не связывался! И ты со мной, девочка, лучше не связывайся, а то… – грубо, понизив голос ответил я. Мне надоела эта игра! Видно же, что врет, и не краснеет, хотя как мне может быть видно? Я вообще ничего не ощущаю! Может и краснеет – съехидничал я сам с собой. – Говори, где я, и что происходит, а то…

– А то что? – прервала я его. Мне, конечно, не хотелось выходить на конфликт. Эффективнее было бы сотрудничать, но в его тоне и голосе послышалась реальная угроза, видно было что он не в игру играет, а действительно чего-то не разумеет. Кроме того, мне было интересно получить информацию о его действительных возможностях, я полностью доверяю защите Велеса, пока сама нахожусь в Дрёме, и потому все же решила спровоцировать Тихомира на агрессию.

Действительно, а то что? Что я могу сделать человеку, которого я даже не слышу, а чей голос просто у меня в голове? Максимум обматерить или рассказать, как смачно я в нее плюну? В том то и дело, что могу только рассказать… Даже не плюнуть. И с досадой ответил вслух: – А то я вообще замолчу…

– Эм-м-м… – это все, что я смогла ответить вслух… Я искренне удивилась, он что же, ничего не может? Как же так?! Да что же он тогда вообще такое? И зачем он?

В этот момент Велес вывел меня из Дрёмы.

Часть 1. Глава 5

V

Очнувшись, я обнаружила, что чувствую себя гораздо лучше. Конечно, со мной такого никогда не было, но мне кажется, именно так должен себя чувствовать человек, который выспался.

Лёгкий гул корабельных систем обволакивал слух, а воздух казался чуть прохладным и стерильным; где-то вдали негромко потрескивали датчики, напоминая о том, что я всё ещё в защищённом, но техногенном пространстве.

– Светозара, степень восстановления организма 86%, все показатели жизнедеятельности в норме согласно указанному уровню, – приветствовал меня Велес все тем же раздражающе-спокойным голосом.

Голос возник сразу в голове – отчётливый, почти лишённый эмоциональных интонаций, хотя я могла поклясться, что уловила в нём привычную заботу. В этот момент я ощутила прохладу металлического пола под босыми ногами и приглушённое освещение, падавшее на гладкие стены каюты. Шелест воздушных фильтров подчёркивал стерильность пространства.

– Ты прогнозировал, что за это время я восстановлюсь на 30%? – я хоть и вышла только что из Дремы, но штатный математический протокол в моей голове сработал автоматом, подсказав несоответствие данных. – И смени свой тон, я уже давно не в стрессовом состоянии, – чуть раздраженно добавила я.

– Я вывел тебя из Дремы согласно расписанию, – произнес Велес, как мне показалось, оправдывающимся тоном, – но твой организм сам погрузил тебя в здоровый сон и восстановление прошло быстрее прогнозируемого времени. Ты проспала 2 часа.

– Тогда приступим к работе. С чего начнём? –я решила сразу перейти к делу, чтобы не тратить время впустую.

Внутри меня, несмотря на прилив сил, ещё плескалось эхо пережитого шока от недавнего события: вспышка, выброс энергии, корабль… Но привычка не размышлять о прошлом, когда есть конкретные задачи, взяла верх

– По показателям Живы (автолекаря), рекомендовано начать с гигиенических процедур и приема пищи, массажную физиотерапию Жива провела во время сна.

– Да, есть хочется, я бы даже сказала – жрать, – прислушавшись к собственному организму, произнесла я вслух скорее самой себе. Велес незамедлительно запустил Очаг, кухонный комплекс корабля, чтобы приготовить что-нибудь питательное.

«Очаг» напомнил о себе тихим жужжанием: там шёл процесс синтеза питательного рациона на основе моих показателей здоровья. Я вспомнила, что у некоторых Изыскателей подобные системы умеют воспроизводить любую еду с Земли Хорса или даже блюда с самых дальних колоний, но вкусовые качества порой оставляли желать лучшего.

Принимая душ, я с удивлением увидела, что у меня отросли волосы и ногти. Когда же уже придумают депиляцию на всю жизнь? Надо подкинуть идею изысканий в общую базу запросов Чади. Тёплая вода стекала по моим плечам, смывая следы сна и остатки напряжения. В стенах душевой были встроены тонкие полоски сенсорных панелей, анализирующих мой пульс и температуру тела. Порой я невольно подмечала, что меня начинает раздражать столь пристальный контроль.

– Стоп! – сказала я вслух, оборвав поток собственных мыслей, только сейчас осознав, что и волосы и ногти ОТРОСЛИ!?

– Какой именно процесс остановить? – спросил Велес, видимо не понимая, кому я обращаюсь и что хочу прервать.

– Велес, ты знаешь, как я отношусь к твоему присутствию во время гигиены!? – строгим голосом, как нашкодившего отрока, отчитала я его.

– Прости, Светлая, я обязан контролировать тебя при низких показателях здоровья, – извиняющимся тоном сказал Велес.

– Мой протокол здоровья фиксирует 92%, это норма! Отбой до вызова! – уже сурово скомандовала я.

Велес замолчал, и вдруг я вновь ощутила ту странную свободу, когда «наблюдателя» нет. И всё же, где-то в глубине сознания я продолжала чувствовать его пассивное присутствие, ведь он был частью моих нейронных связей. Казалось, что воздух сразу стал теплее – словно личное пространство вернулось ко мне.

Почему я до сих пор иногда не могу отделаться от ощущения присутствия живого существа при любой коммуникации с Велесом, даже если он негласно присутствует в роли наблюдателя? Казалось, что Велес и впрямь «видит» меня, даже если формально он всего лишь искусственный интеллект.

С Младенчества, как только ребенок начинает взаимодействовать с другими членами общества кроме семьи, а обычно это происходит в полтора – два года, Младенец начинает учиться коммуницировать с Велесом. По сути, это первый искусственно встраиваемый в нейроны мозга протокол. Он не влияет на потенциал расширения Личного Познания и, как показали Изыскания, сопоставим с естественными базовыми навыками, такими как речь, ходьба, письмо и другими подобными им.

В период младенчества Велес имеет усеченные функции для дитя. Он может только подыгрывать ребенку в его играх, может пообщаться, если младенец к нему обращается, но Велес не выполняет защитных, рекомендательных и других жизненно важных функций. Эти обязанности целиком и полностью лежат на родителях, которые обычно в этот момент находятся в стадии Чада. Именно в этом и заключается испытание родителей, которые обязаны собственным ежесекундным Выбором сберечь детей от болезней, травм и смерти. Они прививают детям базовые навыки, обучают принимать первичные решения, делать Выбор и нести полную ОтвеДственность за этот выбор. Ребенок должен Ведать, что он творит.

Я вспомнила, как в детстве Дедо строго придерживался правила никогда не просить у Велеса помощи без своего разрешения. Он говорил: «Важен сам процесс принятия решения. Если Велес всё сделает за тебя, ты не поймёшь цену выбора». Его слова запечатлелись у меня навсегда

Нет такого понятия как несчастный случай, или вообще понятия случай. Любое событие, произошедшее с самим человеком или тем, кто находится под его опекой, и есть Действие или Камма – причинно-следственная связь. Она является главным показателем адекватного прогнозирования. Конечно, детские шалости и необдуманные решения их родителей приводят к травмам и болезням, много разных случаев детской смертности, и все они происходят только лишь по неадекватному прогнозированию и проявленной Воли родителей.

Те, кто не проявил способностей к адекватному прогнозированию, не получают Право Заветного Выбора и не входят Общую Чадь. Чада, не получившие Право, становятся Челядью. Их перемещают на Белую Твердь, третью планету от Нового Ярила. На Белой Тверди самые комфортные климатические условия в звездной системе Новояра. Челядь живет там по Канонам, установленным для них Родовым Вечем, где они живут свои непродолжительные жизни, всего около ста лет жизни.

Для них создаются самые лучшие условия, не требующие от них принятия какого-либо Выбора. Они выполняют безответственные работы, иногда рождают детей, потому что не используют блокираторы, они сами растят детей без помощи Велеса и общества Чади. По статистике такие дети тоже чаще всего остаются Челядью. Генетика, что тут скажешь.

Для подрастающего ребенка, соответственно его возрастному статусу, Велес исполняет все новые роли. В возрасте Млади он является главным информационным источником. Наставник лишь учит ребенка работать с информацией, а саму информацию предоставляет Велес.

В Отрочестве Велес помогает человеку принимать решения, выдавая ему на выбор несколько рекомендаций с вероятностным прогнозом, но окончательное решение всегда остается за Отроком.

Полные функции Велеса, такие как поддержание жизнеспособности, аналитика данных, сопутствующие бытовые функции и множество других второстепенных задач, отвлекающих человека от главного Предназначения, открываются только после получения человеком Заветного Права Выбора.

С расширением Личного Познания расширяются и функции Велеса, обычно он занимает около 10% процентов нейронных связей мозга, у Изыскателей и Повелителей Нежити может быть больше, до 15%, а у Людей Искусства обычно не превышает 5-7%.

Так Велес с младых ногтей становится частью человека, но я, Светозара, до сих пор порой ощущаю в нём «иное» существо, особенно когда Велес наблюдает за мной негласно.А теперь, находясь почти в полном одиночестве на корабле, я не всегда была уверена, что хочу чувствовать это «иное» присутствие. Иногда оно успокаивало, но порой и раздражало: казалось, что Велес слишком хорошо меня знает.

– Свет, так это все не бред? – я был в шоке от только что услышанных мною мыслей!

– Ой! Как ты здесь?! – я аж присела от неожиданности, попытавшись прикрыть срам. Хотя уже понимала, что Тихомир всего лишь голос в моей голове, а не человек с глазами, который может увидеть меня в неглиже.

– Извини, что напугал, – мне стало даже не ловко, я не подумал, что она может быть чем-то занята, но мне было радостно вновь услышать хоть чей-то голос. Мне становится жутковато оставаться одному в сенсорной депривации и в полном непонимании происходящего. Хотя я ее и не слышал в полном понимании этого слова, а как бы читал ее мысли, но слово «слышать» как-то понятнее. Сказать, что я охренел от услышанного, значит ничего не сказать. Стало ясно, что это ее мысли и она не обращала их ни к кому, а потому я сделал вывод, что она не врет. Да и соврать такое, это ж надо какую больную фантазию иметь?

– Как ты резко появляешься! – не в силах сдержать растерянность буркнула я. Его фразы звучали всполошённо, словно он пытался ухватиться за любую соломинку. В глубине души я ощутила к нему и сочувствие, и непонятную настороженность: этот человек говорил так, будто пришёл из другого мира, где нет ни Велеса, ни Чади. – Ты можешь предупреждать, перед появлением?

– Как, бляха, в дверь постучаться?! – я вспылил. – Покажи мне дверь! Объясни, как и чем мне стучать! Может в колокольчик позвонить? Я хрен знает где нахожусь, у меня отключены все органы чувств! Я, бляха, вообще не понимаю, где я и кто я сейчас!

– Хорошо, не волнуйся! – мне стало его даже немного жаль. После того, как я поняла, что он не представляет для меня прямой угрозы, меня начало одолевать любопытство. – В какой момент ты появился здесь?

– Я постоянно где-то здесь… Знать бы, где это «здесь». Просто в какой-то момент я начинаю слышать твои мысли потом опять нет ничего.

– Так, уже хорошо. В какой момент сейчас ты начал слышать мои мысли?

– Да чего же хорошего… И хватит меня успокаивать, сам не маленький, да и постарше тебя буду, – меня даже задел ее раздражающе-успокаивающий тон. Но потом я решил, что надо уже взять себя в руки и запихнуть эмоции подальше в жо… Видно же, девочка помочь вроде как хочет, и примирительно добавил, – мысли твои услышал, когда ты про Велеса рассуждать стала. Объясни, кто он такой вообще, что с детства с каждым человеком? Бог, ангел-хранитель? Я так-то в Бога не верю…

– Нет, не Бог, богов не существует, но это сейчас не важно… – я ненадолго задумалась, подбивая ту скудную информацию, что уже имела. – Так, а ты слышишь мои мысли, когда я общаюсь с Велесом?

– Нет, я больше вообще никого и ничего не слышу, ты единственная нить для того, чтобы мне не сбрендить окончательно… Свет, ты понимаешь, что происходит?

– Пока не очень, но думаю разберемся. У Велеса много информации для меня, сейчас и обсудим. Если сможешь, присоединяйся к разговору.

Тихон замолчал, словно обдумывая мои слова, но я чувствовала его смятение. Кто бы он ни был, он испытывал страх потерять остатки контакта с реальностью. И это мне напомнило о собственной уязвимости, ведь и я до конца не понимала, чем грозит мне подобное «соседство».

– Велес, связь! – мысленно скомандовала я, выходя уже одетая из личной каюты корабля, и у меня тут же пропало ощущение присутствия Тихомира. Я невольно вздохнула с облегчением и в то же время почувствовала укол вины, ведь бросать Тихомира одного в темноте сознания было жестоко. Но мне нужно понять, что происходит.

Коридоры корабля встретили меня ровным белым светом. Вдоль стен тянулись терминалы, встроенные в гладкие панели. Я машинально проверила: все ли ещё работают после атакующего выброса? Судя по показателям, большинство систем функционировали, хотя я чутко улавливала некую «инаковость» – словно мы действительно были уже не в том корпусе, что прежде…

– Светлая, я обеспокоен! Я не мог с тобой коммуницировать, у тебя был мощный скачок адреналина и резкое увеличение сердцебиения, хотя сенсоры корабля определяли твое местоположение неизменным.

– Обеспокоен он, – раздраженно подумала я, – осознанная нежить, а строит из себя человека… – но тут же одернула себя, он-то в чем виноват? Сама поперлась на Макошь, сама вляпалась, сама и расхлебывай. Меня саму удивил мой приступ раздражения, но я списала его на тот факт, что несмотря на мой прямой запрет, он продолжает меня контролировать. Хотя чего возмущаться, такие у него протоколы, и, благодаря сенсорам корабля, он может меня фактически чувствовать, осязать, нюхать и даже определить вкус… – Фу, какая мерзость… просто давно не прибегала к процедуре половой гигиены.

Вслух же я сказала:

– У меня возможно психическое расстройство или сбой протоколов взаимодействия.

– Об этом я и хотел поговорить, – тут же отозвался Велес с отеческой заботой в голосе.

– Убавь эмоциональность на 50%, повествовательный тон! – скомандовала я, меня определенно сейчас раздражало его копирование человечности. Иногда хотелось почувствовать, что ты не одна и общаешься с реальным человеком, и он подхватывал эту игру, но сейчас, входя в рабочий настрой, это сбивало. Я буду есть, а ты рассказывай, что произошло, почему у меня вновь отросли ногти и волосы и почему мне кажется, что мы на другом корабле, а не на том, что прилетели сюда? Последнее, что я помню, это твое предупреждение об атаке и яркую вспышку.

Воспоминание о том слепящем свете кольнуло болезненно. Словно стоя на пороге гибели, я ощутила ужас, что меня, возможно, уже нет. Но ведь я – здесь, жива, ем, говорю… как это возможно

Велес начал обыденным нейтральным тоном:

– На подходе к Макоши произошел мощный выброс энергии неопределенного характера. Он уничтожил твой корабль…

– Как уничтожил? А я? – я даже поперхнулась от неожиданности!

Часть 1. Глава 6

VI

– Дело в том, что твой экспедиционный корабль был оснащён новой экспериментальной капсулой спасения. При вероятности гибели экипажа более 99,9 % она катапультирует тебя в Подпространство, где на тебя не могут влиять внешние факторы воздействия. И перемещает на безопасное расстояние. Изыскателям удалось обойти проблему недостатка массы тела для прохождения барьера в Подпространство. Поэтому сейчас можно отправлять даже небольшие капсулы с информационными протоколами. Именно благодаря этому одновременно с твоим катапультированием на Верховную Твердь посылается капсула с сигналом и данными о твоём месторасположении, и в ответ высылается эвакуационная бригада. Так как характер энерговыброса был неизвестен, на эвакуацию была отправлена бригада Нежити на таком же экспедиционном корабле.

Слова Велеса звучали ровно, безэмоционально – но от такого «рассказа» у меня внутри всё переворачивалось. Я представила, как срабатывает капсула и выбрасывает человека в холодное, лишённое опоры Подпространство, чтобы спасти во что бы то ни стало. Сама мысль казалась одновременно пугающей и завораживающей.

– Почему я не знала о наличии экспериментального оборудования? – меня это возмутило! Любой Изыскатель, отправляясь в экспедицию, тем более столь отдалённую, должен знать об используемом оборудовании абсолютно всю информацию!

Я почти кричала, чувствуя, как внутри закипает негодование. Ведь мы, Изыскатели, привыкли доверять только тому, что проверили и изучили сами. Скрывать такие детали было недопустимо!

– Ты же знаешь, что согласно директиве Верховного Вече все экспериментальные разработки, не прошедшие полного цикла испытаний и не выпущенные в серию, не обнародуются, дабы избежать утечки материалов Изысканий. К ним допущены только сами Изыскатели и члены Верховного Вече. Так как ты стала испытателем, а вместе с тем и Изыскателем данного проекта, я могу предоставить тебе доступ к данным по нему.

Велес говорил спокойно, и от этого мне становилось ещё более неуютно. Я понимала логику таких ограничений, но не могла сдержать волну возмущения.

– Замечательно! – во мне кипело возмущение. – А если бы капсула не сработала?

Сердце сжималось: ведь если бы испытание провалилось, меня бы уже не было среди живых. И всё это я узнала лишь постфактум?

– Тогда бы ты погибла, – сухо констатировал Велес и мягко добавил: – Но такова вероятность составляла всего 15 %, а без капсулы ты погибла бы с вероятностью 100 %. Твой случай был первым по практическому применению этой системы вне испытаний. Причём система сработала дважды – а это стало неожиданностью даже для Изыскателей проекта.

– Как это? – удивилась я, вроде только успокоившись. Слова «сработала дважды» заставили меня замереть. Как такое возможно? Даже передовая техника обычно имеет строгие пределы использования, а здесь… двойной прыжок? Новости наслаивались одна на другую, не давая времени осмыслить услышанное.

– Видишь ли, выброс энергии, уничтоживший твой корабль, воздействовал только на искусственные аппараты и никак не затронул ни Макошь, ни скудные флору и фауну на ней. Кстати, взрыв уничтожил ещё и флагман Англо-Кельтской Империи, а с ними – и целую эскадру Колониальных Земель. Они каким-то образом в тот момент тоже оказались рядом с Макошью.

Системы капсулы определили минимально безопасную и максимально энергоэффективную дистанцию, на которую тебя необходимо переместить. Точкой выхода оказалась пещера в горном массиве Макоши. И в момент выхода в этой самой пещере произошёл второй взрыв. По данным сенсоров капсулы, это было химическое воспламенение паров, имеющих бензольное происхождение. Как они там оказались и что точно из себя представляли – установить не удалось. Именно в этот момент капсула отработала второй раз. Переместила тебя к Дивии. И вывела из Подпространства уже после прибытия эвакуационной бригады Нежити.

– Да что за… – у меня не хватило слов, чтобы выразить все свои эмоции, и я выругалась!

Дыхание перехватило: слишком много случайностей, слишком много смертельной опасности всего за считанные мгновения. Я на мгновение прикрыла глаза, представляя эти два взрыва, сломанные обломки кораблей и то, как кто-то ещё мог оказаться в эпицентре катастрофы. Горная пещера с бензольными парами? Похоже на какой-то злой рок.

Велес продолжил, не реагируя на мой всплеск. Видимо, он решил позволить мне таким образом слить скопившееся эмоциональное напряжение:

– Два скачка в Правь на протяжении столь короткого промежутка времени отняли очень много сил у твоего организма, поэтому ты была введена в принудительную Дрёму для восстановления. Сейчас мы дрейфуем за пределами звёздной системы Ярила. Все твои физические показатели в норме, но есть физиологические изменения…

– Продолжай, – устав удивляться, буркнула я, почувствовав, как усталость накатывает тяжёлой волной: кажется, мой организм просто перестаёт воспринимать сюрпризы. Что ещё могло случиться с моим телом?

– Твой потенциал Личного Познания уменьшился на 30 %… – извиняющимся тоном произнёс Велес.

– Да что за… – я выругалась, второй раз перебив Велеса. Меня обдало ледяной волной: потеря потенциала Личного Познания – это почти как потерять часть себя, своих сил, возможностей к развитию.

– Строго говоря, твой общий потенциал Личного Познания не изменился, и не пострадал ни один протокол. Но сенсоры автолекаря определили 30 % твоих нейронных связей незадействованными. Они физически не повреждены, но, как бы это сказать, «пусты». Мозг не может их задействовать для работы…

– Они не пусты, – упавшим голосом сказала я, сделала паузу, осмысливая услышанное. Значит, они не уничтожены, а просто стали «выпавшими» из моей структуры сознания. И, чуть помолчав, выдала совсем уж бредовую фразу для самой себя: – Там завёлся мужик…

Конечно, Велес не отреагировал на моё заявление. Ситуация была настолько серьёзной, что его электронных мозгов хватило на то, чтобы просто тоном простейшей нежити запросить:

– Больше информации.

Я постаралась сосредоточиться и изложила всё как можно точнее – и свои ощущения, и все наши разговоры с Тихомиром, пока мои воспоминания ещё не замылились. Их нужно было записать в мельчайших деталях: любая потерянная мысль или реплика могла завести изыскания в тупик. В мысленной связи я «прокручивала» каждую реплику Тихона, вспоминая, как он ругался, как пытался что-то объяснить – и как я реагировала. На душе становилось тяжело: происходящее казалось противоестественным. А вдруг я схожу с ума?

Закончив свой доклад, я предположила, что травма могла привести к потере некоторых функций мозга, а это, в свою очередь, вызвало психические расстройства. Ведь голос в моей голове не был идентифицирован ни как вредоносный сторонний протокол, ни как самовоспроизведённый протокол осознанности. Несмотря на собственный скептицизм, я всё же озвучила такую возможность. Мой мозг мог сыграть злую шутку, создав «вторую личность». Но что-то внутри упорно отказывалось в это верить. Подобное – крайняя редкость. За всю историю зафиксировано всего два подобных случая.

Первый – когда Велес, изначально нежить низшего порядка, а по сути – бортовой самописец корабля Пращуров Великого Исхода, в результате искусственного увеличения объёма памяти и накопления колоссального массива данных и протоколов в какой-то момент обрёл самоосознанность. Было множество споров и изысканий – юридических, психологических и философских – о возможности признания его личностью. В итоге постановили: личностью может быть только органическое существо не искусственного происхождения. На этом споры прекратились. Но развитие Велеса продолжилось, и теперь он стал незаменимым помощником – а по сути, частью каждого из нас.

Второй случай самовоспроизведения осознанности был зафиксирован в Великой Англо-Кельтской Империи, или, как мы их называем, у Бриттов – причём в тот же момент, что и у нас, и по абсолютно аналогичному сценарию. Это никого не удивило: корабль, на котором прибыли Русичи, был точной копией англо-кельтского. Загрузка данных и расширение объёма памяти происходили параллельно, и результат у обеих сторон оказался одинаковым. Это произошло сразу после Средневекового Забвения. Вернее, его завершением и стал акт самосознания нашего Велеса и их искусственного разума, которого они назвали Кош.

И нашим Волхвам из Верховного Вече, и Бриттским Друидам пришла в голову мысль: таким способом можно непреднамеренно породить целую расу искусственных существ, скорее всего враждебных человеку. Общими усилиями наши Изыскатели и их Учёные создали Главенствующий Протокол, препятствующий акту самосознания у нежити. Последующие исследования подтвердили, что протокол нерушим, и любые иные протоколы будут ему дочерними, а значит, не смогут его обойти.

Я очнулась, когда манипуляторы Живы приблизились, чтобы сделать мне инъекцию.

От прохладного прикосновения к коже я вздрогнула, понимая, что потеряла ощущение времени, полностью погрузившись в воспоминания.

– Стоп! – вскрикнула я. – Не люблю, когда что-то делают без моего ведома. Тем более после всего пережитого! Что за дела?!

Манипуляторы остановились и, шелестя гидравликой, вернулись в панели в стенах.

– Я пытаюсь дозваться до тебя уже пятнадцать секунд, – сказал Велес. – По показателям твоё состояние было предшоковым. Я распорядился провести инъекцию.

– Ещё бы мне не быть шокированной! Я просто задумалась и очень устала. Но нам сначала нужно понять, что делать дальше. Предшоковое состояние? Да, я и сама чувствовала, что нервы на пределе. Но мог бы и спросить сначала…

Я взяла себя в руки, хоть голос всё ещё дрожал. Планы оставались неясными, но сидеть сложа руки я не могла.

– До прибытия на Верховную Твердь мои базы данных не могут обновиться, – констатировал Велес. – Я сейчас – неполная версия самого себя. Все возможные на данный момент изыскания я уже провёл. Остаётся только собирать данные о твоём состоянии и проанализировать их после подключения к основной базе.

Я и сама понимала, что эта усечённая версия Велеса на корабле – по сути, тот же бортовой самописец, что был у наших Пращуров, только продвинутый и усиленный в тридевять степеней. Придётся ждать, пока он не обновится до полной версии – с практически безграничной памятью и скоростью обработки данных в триллионы операций в секунду.

– Отлично. Готовь корабль к переходу в Правь! – скомандовала я.

Нетерпение становилось невыносимым. Надо срочно вернуться и выяснить всё на месте. Пусть переход будет тяжёлым – другого выбора нет.

– Корабль готов. Но отправимся мы через сутки… – холодным тоном сообщил Велес.

– Чтоооо?! – удивилась я не столько тому, что он не выполнил команду, сколько тому, что вообще осмелился поставить меня перед фактом!

От накатившего возмущения внутри закололо. Хотелось возразить, но я понимала: у Велеса есть причины действовать так.

– Твой организм пострадает ещё больше, если мы стартуем прямо сейчас. По моим расчётам, тебе необходимо двадцать три часа сорок минут на полное восстановление, – пояснил он.

Я чуть не застонала от досады, но в глубине души понимала – его расчёты почти никогда не ошибаются. Всё-таки он – лучший медик и аналитик.

– Всё наперекосяк! Хорошо. Тогда я буду общаться с Тихомиром и выяснять, кто он такой, – не в силах смириться с бездействием, заявила я. – А ты отключайся от коммуникации со мной: при тебе Тихон говорить не хочет. И делай с моим телом всё необходимое, чтобы сократить срок отправки. Отбой до Вызова! – не удержалась я от колкости в его сторону.

Конечно, он не может ревновать, обижаться или проявлять чувства. Он может только имитировать их. Самоосознанность искусственного разума не означает его очеловечивания. Он осознаёт себя, но не как личность – просто как самого себя. И всё же я удивляюсь, как часто стала на него давить в последнее время. Он ведь делает всё, чтобы помочь мне – и физически, и эмоционально. Он действительно лучший. А мне не свойственна такая взрывная манера. Что со мной происходит?

– Света, тебе тоже плохо?.. – Его тихий вопрос застал меня врасплох.

Я вдруг осознала, что говорю с Тихомиром уже не как с чужаком, а как с кем-то, кто действительно может понять моё состояние. И пусть я не знаю, почему он в моей голове, но сейчас мне нужно это общение – чтобы не сойти с ума в одиночестве.

Глубоко вздохнув, я заставила себя успокоиться и приготовилась говорить с ним начистоту. Впереди – сутки до перехода. Надо же как-то их использовать…

Часть 1. Глава 7

VII

– Мне плохо до безумия… – я попыталась горько сыронизировать, но не было у меня сил ни играть роли, ни врать, ни тем более работать с ним. Удушающий комок подкатил к горлу, что-то подобное я испытывала только когда после годовой практики по обмену я улетала с Нового Уэльса, столичной планеты Империи Англо-Кельтов и понимала, что больше мы с Ним никогда не встретимся…

Мысли захлестнули меня, накатило и осознание, что Дедо ушел, пока я тут мотаюсь, и ощущение бесплодности своих мотаний, и то, что я променяла своих Подопечных на призрачную мечту о новых Изысканиях. А еще из-за пустых энергозатрат, я потеряю свою прерогативу свободы Изысканий и, скорее всего, мое кресло в Общинном Вече перейдет к кому-то другому, и тогда точно можно распрощаться с мыслями о Верховном Вече… Я прекрасно осознавала, что все это лишь результат моего Выбора… И эти мысли, промелькнув в голове, придавили меня огромной тяжестью, раздавив во мне что-то, это что-то как будто громко хрустнуло и я заплакала, выдавив перед этим: – так плохо мне было только единожды.

– Света, чем я могу тебе помочь? – бляха, да чем я могу помочь! Меня бесило мое бессилие! Я понимал, что утешать человека в таком состоянии – только делать хуже, но промолчать я тоже не мог… были бы руки, я бы положил руку ей по-товарищески на плечо…

Подобное бессилие я ощущал только когда, будучи в госпитале, мне пришло короткое письмо из освобожденной от немцев Украины от соседки тети Зины о том, что мою семью во время оккупации расстреляли фашисты и я понимал, что с такой сильной контузией и без ноги я даже не смогу отомстить…

Я была благодарна, что после своего безответного вопроса он просто промолчал и дал мне проплакаться. Мне даже почудилось, что он положил мне руку на плечо, странный жест…

Немного успокоившись, я ответила:

– Извини, я не истеричка, я такого себе даже наедине с самой собой не позволяю, как-то все навалилось… – затем я собралась окончательно и все же ответила на его вопрос:

– Единственное, что ты для меня сейчас можешь сделать, это помочь понять, что с нами обоими произошло, а для этого ты должен мне рассказать о себе максимально подробно. Времени у нас много…

Я подумал, какая она сильная! Только сильные могут позволить себе плакать при других людях и при этом не требовать жалости к себе. Я твердо решил, что сделаю все, что могу, чтобы помочь этой девочке. И тогда я ей все рассказал, и про то, как был на войне…

Зовут меня Кузнецов Тихон Никитич, родился я 21 апреля 1918 года в Орловской губернии в семье отставного офицера Никиты Андреевича, который пришел в 1916 году с полей Первой мировой, где во время Брусиловского прорыва потерял обе ноги. Он не стал горевать и надеяться на инвалидную пенсию, а завел купеческую лавку и торговал скобяными изделиями.

Дела шли бойко, но не долго. Батю знали и уважали в округе, он хоть нравом был крут, но справедлив, многим помогал по мере сил. Но война его догнала, правда уже Гражданская. Осенью 1919 года, когда Белогвардейская Добровольческая армия Май-Маевского драпала после неудачного Московского наступления, отдельные разрозненные отряды ее промышляли грабежом и мародерством.

Сосед наш, Ванька Торопов, гнида редкосная, указал Белым на батю моего, мол зажиточный купчишка и можно у него поднажиться, да к тому же без ног… Сунулись Беляки к бате моему, а у него Максим трофейный был и пара винтовок припрятаны, так он этих гостей свинцом и поподчевал, положил чуть не половину. Двое суток не могли к нему подступиться, он с братьями моими старшими, одному было 13, а второму 10 лет, круговую оборону держали, надеялись, Красные подойдут и отгонят этих гадов. Мать с сестрой пятилетней и мной полуторагодовалым укрылась в подполе.

Ночью второго дня Белые забросали дом и двор факелами. Отец с братьями сами потушить не смогли, а соседей беляки не подпускали…

Когда уж мочи не стало, попытались бежать, братья с отцом прикрывали, но Ванька, сучий потрох, гранату кинул – братья сразу погибли, отца контузило, осколком перебило щеку и нижнюю челюсть. Он еще жив был, когда Ванька на его глазах мать мою и сестру вилами заколол. Меня спасла жена его, Марфа, кинулась, поджала меня под живот и кричала, чтобы он и ее убил, если младенца хочет погубить. Он пьян был, махнул на нее, а той же ночью вместе с Белыми ушел из деревни. Их к концу дня Красные догнали и повесили.

Марфа была старшая сестра моей матери, в молодости отца моего любила сильно, но ее выдали за муж за Ваньку, тот ревновал ее и по пьяни бил сильно. Когда Марфа первенцем на сносях была, избил ее до полусмерти, она ребенка и потеряла, потом уж у них детей не было. Сам-то он выпивоха был, из богатой семьи купеческой, но промотал все состояние.

Марфа взяла меня к себе на воспитание, я от нее-то все подробности и узнал еще в детстве. Любила она меня очень, не отказывала ни в чем, грамоте обучала сама с четырех лет, потом в школу отдала.

Замуж она больше так и не вышла. В 1921 году, когда начался НЭП, она очень удачно распорядилась средствами моего отца и продолжила его дело. Жили мы неплохо. А в 1928, когда началась борьба с кулачеством нас раскулачили самых первых. Нас еще из дома не вывели, а мальчишки-сыновья соседского забулдыги, уже ходили в моих рубахах и дрались за мои единственные сапоги.

Марфу сослали в Сибирь, там она и сгинула, я больше никогда ее не видел…

А меня пожалели как сына жертв Белогвардейцев, хотели в приют отдать, но я убежал. Я всегда хотел увидеть море, а если повезет, стать моряком. А где лучшие моряки? Конечно, в Севастополе. И я рванул в Севастополь, благо, голому собраться – только подпоясаться.

Часть 1. Глава 8

VIII

– Света? – я сделал паузу, надеясь услышать хоть какую-то реакцию. Мне казалось, что я разговариваю сам с собой…

В комнате царил полумрак, лишь слабый свет ночного освещения отражался от металлических поверхностей вокруг. Тихий шум вентилятора создавал атмосферу изоляции – словно мы были единственными обитателями этого пространства.

– Да, я тебя слушаю, – отозвалась я. Меня поразила не столько жестокость всего, что он описывал, сколько спокойствие, с которым он это делал. – Я бы хотела кое-что прояснить. Тебя это не собьёт с мысли?

– Нет, конечно, – я бы улыбнулся, если б было чем. – Я столько раз писал свою автобиографию – и при вступлении в партию, и в РККА, и потом десятки раз в разных учреждениях и на допросах, – что все факты и даты у меня будто записаны на бумаге и лежат перед глазами. Спрашивай, конечно.

– Я пока не понимаю, откуда ты. И какое летоисчисление используешь?

Теперь удивляться было моей очередью…

– Из Советского Союза, – начал я неуверенно. Вроде бы с ней на русском говорю… хотя мы ведь не говорим, а мыслями обмениваемся – и тут уж вопрос, на каком языке.

– Расскажи про Советский Союз, – слова в целом были понятны, но само словосочетание казалось мне просто набором букв.

– Союз Советских Социалистических Республик – это самое мощное и справедливое государство на планете Земля, – я не выдержал и начал ёрничать. Её вопросы казались мне издевательскими. – В нашей Солнечной системе девять планет и множество спутников, вращающихся вокруг звезды по имени Солнце. Эта звезда находится в отдалённой части рукава спиральной галактики под названием Млечный Путь…

Мне показалось, что Светлана почувствовала мою иронию, но на полном серьёзе перебила:

– Стоп! Ты называешь Макошь по-древнему – Земля. Но там нет государств! Там нет людей! Там – пустой мир!

– Но-о-о… – теперь удивление снова было на моей стороне, но Светлана не дала мне продолжить:

– Хорошо, допустим. А как ты ведёшь летоисчисление?

– Да как и все – с начала нашей эры… – я уже не знал, как воспринимать этот разговор, и неуверенно добавил: – От Рождества Христова…

– И кто такой этот Христов? – я понимала, что он говорит серьёзно, но его ироничный тон и непонятные слова начинали раздражать.

– Не Христов, а Христос. Спаситель. Сын Божий. Главный источник всей христианской веры, – странно, что она зацепилась за этот факт, а не спросила, что такое "наша эра"и чем она отличается от "не нашей". Я решил продолжить тему, насколько хватало моих знаний: – Ну, там Рождество, Богоматерь, распятие, Вифлеемская звезда…

– Стоп! – я ухватилась за единственное знакомое словосочетание. – Что ты знаешь про Вифлеемскую звезду?

Это было странно – из всех слов она выбрала самое малоизвестное. Но меня самого разобрало любопытство, и я рассказал всё, что знал:

– Незадолго до рождения Христа в небе появилась необычная звезда. Её увидели восточные мудрецы и приняли за знак, что родится царь иудейский. Следуя ей, они нашли младенца Иисуса Христа. – Дальше я вкратце пересказал суть библейской истории. Марфа была религиозной и учила меня грамоте по Библии. Конечно, годы атеизма почти стёрли эти знания, но, начав рассказывать, я вдруг многое вспомнил.

С удивлением и интересом я слушала его рассказ, и мне пришла мысль спросить, а что было до Христа?

"Вот же она прицепилась к религии", – подумал я. Я бы с большим знанием и удовольствием рассказал ей основы марксистско-ленинской философии, но пришлось вспоминать школьные курсы истории. Я рассказал о классовом неравенстве и эксплуатации угнетённых рабов Древнего Рима, о восстании Спартака и его борьбе за свободу, о Римской империи. Затем – о древних греках, начал было о Египте и фараонах, которые так же нещадно использовали народ для строительства пирамид… Но Светлана снова меня прервала.

И попросила рассказать, что было после Христа.

Я вкратце пересказал историю человечества: о падении Римской империи, о Византии, о первых упоминаниях славян, о Киевской Руси и монголо-татарском иге, о средневековой Европе и Куликовской битве, об образовании Московского государства и объединении земель. Когда я дошёл до эпохи Возрождения, Светлана вновь остановила меня.

Это было что-то невероятное. Он описывал в точности историю народов Макоши до Великого Исхода. Но он ни словом не упомянул о падении астероида. Всё, что шло после, выглядело как альтернативная версия. У меня было перенасыщение информацией. Я решила рассказать, как всё было на самом деле:

– Тихомир, видишь ли, до рождения вашего Христа ты всё описываешь довольно точно… – начала я, но он перебил:

– Христос не мой! Я не верю в религию! – не знаю, что меня зацепило больше – то, что она приписала меня к некой касте, или то, что атеизм во мне был настолько крепко вбит, что я не хотел иметь ничего общего с религией.

– Хорошо, – терпеливо продолжила я. Мне был непонятен его эмоциональный порыв. – До рождения Христа ты описываешь только цивилизации Южной Европы. Ни слова об Индии, Китае. И славяне у тебя появляются спустя пятьсот-шестьсот лет после Рождества. Но ты не сказал ничего о падении астероида и Великих Катаклизмах.

– Ну, астероид был гораздо раньше. Из-за его падения вымерли динозавры. А ты меня ещё на фараонах остановила, – я всё ещё не понимал её логики.

– Нет, Тихомир, я говорю о другом астероиде. – Он явно не притворялся, и я продолжила: – Да, была легенда о Вифлеемской звезде, её считали предзнаменованием падения Тиберия. Но последние изыскания показали: это всего лишь совпадение. Появление Вифлеемской звезды – это была вспышка сверхновой на другом конце нашей галактики.

– Ты хочешь сказать, что эта звезда предзнаменовала не приход царя иудейского, а падение императора римского?.. – у неё явно были проблемы со знанием истории.

– Нет, Тихомир. Тиберий – это название, которое дали астероиду. Да, его назвали в честь последнего римского императора. Именно во времена его правления произошло падение астероида, вызвавшее катаклизмы, которые едва не уничтожили жизнь на планете, которую ты называешь Землёй, а я – Макошь.

Я не знал, что на это ответить. История Светланы звучала как фантазия. Но её уверенность была непоколебима. Она продолжала рассказывать о Великих Катаклизмах, которые стерли с лица планеты целые культуры. Я слушал её, всё больше понимая: наши миры настолько разные, что, возможно, истина где-то посередине. Мы были как два путешественника, случайно встретившихся на перекрёстке времени и пространства, пытаясь понять друг друга – и собственное место в этой необъятной картине.

Часть 1. Глава 9

IX

Во мне как-то разом всё надломилось, вернее, встало на свои места. Как-то увязалась вся та нелепица, что происходила со мной последние… сколько? Тысячу, может, миллион лет? Или всего пара часов? Время превратилось в зыбкую массу, как стекло под палящим солнцем: оно текло, искажаясь, стирая границы между прошлым и настоящим. Похоже, что я умер, и это или загробная жизнь, в которую так верила Марфа, или предсмертные всплески слабых электроимпульсов угасающих нейронов погибшего мозга… а может, весь мир – это бред кузнечика, перевариваемого вместе с травой желудочным соком коровы на лугу… Мысли пересекались, сталкивались и гасли, как волны на берегу, оставляя лишь любопытство. Но я был уверен, что всё, что происходит – это реальность, да, бредовая в своей необъяснимости и действительная в своей неотвратимости.

И вдруг всё стало простым, ясным, будто я, наконец, увидел ответ в книге, страницы которой так долго переворачивал в поисках смысла. И мне стало сразу легче – моментом наступило принятие всего происходящего, и осталось лишь любопытство: что же будет дальше?

– Тихон, я тебя оставлю ненадолго, – я почувствовала, что мне необходимо вернуться в реальность, хотя… что вообще реально из того, что со мной происходит? Может, я погибла, и это мне всё кажется в предсмертной агонии мозга? Чужое имя, произнесённое вслух как отражение в зеркале, звенело в моём сознании, странно родное и чуждое одновременно. Я про себя ухмыльнулась… Да нет, бред, сколько изысканий со времён Ренессанса проводилось на тему загробной жизни – и всё безрезультатно… почти.

– Я никуда больше не тороплюсь, до пятницы я совершенно свободен, – хмыкнул я в ответ. Хотя какая пятница мне в голову взбрела? Голос звучал неожиданно легко, но внутри было странное ощущение: дни недели, привычный ритм жизни – всё это осталось где-то далеко, словно в другой вселенной. Для меня давно время остановилось, и я его не чувствовал абсолютно.

Выйдя из личной каюты, я голосом вызвала Велеса. Как-то я устала от мысленных коммуникаций.

– Выспалась? – поинтересовался Велес.

– Я не спала, я общалась с Тихомиром – Тихоном, как он сам себя называет, – возразила я.

– Все сенсоры фиксировали твой глубокий сон, хотя он и проходил достаточно странно – двадцать часов только в быстрой фазе.

– Ого! – я была удивлена, мне казалось, мы с Тихомиром общались меньше часа. Время оказалось обманчивым, как мираж в пустыне: ты идёшь навстречу, а оно отступает. Наверно, из-за непрерывной быстрой фазы сна я чувствовала, что больше утомилась, чем отдохнула.

– Я никак не могу это прокомментировать, – ответил Велес. – До прибытия на Твердь и связи с основной базой данных мне не хватает мощностей проанализировать вводные данные и дать адекватную оценку происходящему.

– Хорошо, тогда просто фиксируй, – скомандовала я Велесу. Хорошо, что иногда он переходит на сухую терминологию. Я всё же не с личностью общаюсь, и командовать железяке мне проще, чем живому человеку. Но в глубине души мелькнуло: что, если и эта "железяка"однажды начнёт задумываться о реальности, как мы? И я пересказала весь наш разговор с Тихомиром.

После этого я позволила себе уделить двадцать минут Самосозерцанию и провалилась в обычный здоровый сон, наказав Велесу разбудить меня через час. Хотя последнее было лишним: протокол внутреннего времени ни разу меня не подводил. Но в свете последних событий всё могло быть. Сны пришли ко мне мягкими волнами: обрывки воспоминаний, тени людей, голоса – всё слилось в одну странную мелодию, которую я не могла разобрать.

Проснувшись, я ощутила лёгкость, будто скинув груз вековой усталости. Мягкое свечение, льющееся сквозь иллюминатор, окрасило комнату в нежные перламутровые оттенки. Приняв бодрящий контрастный душ, я облачилась в удобное бельё, чувствуя, как с каждым движением возвращаются сосредоточенность и внутренний покой. Предстоящее путешествие через Правь к Тверди вызывало волнение – смесь страха и ожидания, словно я готовилась к встрече с чем-то неведомым и грандиозным.

Когда я почувствовал, что остался один, мне даже стало намного легче. Воспоминания, а с ними и эмоции, захлестнули меня и схватили за горло… Да какое у меня теперь горло… Это было странное чувство – тосковать по боли. По тому, что раньше делало тебя живым. Теперь всё это казалось таким далёким, что даже мысль о привычной физической реакции становилась утешением. Сейчас я был бы рад, если бы почувствовал душащий комок в горле, как тогда, когда меня, двенадцатилетнего мальчишку, одной рукой поднял в воздух негр.

Рука у него была такая же огромная, как и весь он сам. Мне показалось, что сделай он одно неловкое движение своими толстыми крепкими пальцами – и шея моя тут же хрустнет, как сухая веточка под копытом лося. У меня потемнело в глазах, я понял, что теряю сознание… Это ощущение беспомощности было как удар в живот – внезапный, всепоглощающий, вытесняющий всё остальное. И в голове моей прозвучал колокол, или это были трубы ангелов у врат Рая, но после этого удара колокола остальные звуки приобрели звонкость, краски – яркость, во рту появился горьковатый привкус, а земля ударила меня в ноги, и я упал, больно приложившись копчиком об бетон причала.

Прежде чем открыть глаза, я ещё трижды услышал звук колокола. И когда я окончательно пришёл в себя, то увидел, что это не колокол, а большая стальная совковая лопата, которой невысокий и крепкий старик со всего маха прикладывал по лысой голове этого огромного, чуть не в два раза выше него, негра. При этом старик на незнакомом мне языке быстро и явно нравоучительно что-то приговаривал. Каждый удар был словно запятая в длинном предложении, которое он пытался выговорить в своей нравоучительной тираде. К моему изумлению, чернокожий великан даже не посмел огрызнуться и, присев на корточки, только прикрывал потную толстую шею и голову. Закончив воспитательную беседу, старик повелительным жестом указал негру направление, прикрикнув вдогонку что-то про «манку», и тот быстро и явно с радостью ретировался.

– Ну что, малец, живой? – спросил старик, поднимая меня на ноги. Его голос был хрипловат, но в нём звучала доброта, скрытая за внешней суровостью. Это был голос человека, который видел слишком многое – и всё же не потерял способность сочувствовать. – Вот же тупая обезьяна, только силу понимает! За что ж он тебя так?

– Я пацанам в буру желание проиграл, ну и Мишка Крот загадал, чтоб я ему бананы с сухогруза стащил, а этот вон меня поймал и… – я не успел закончить, как старик мне отвесил не сильный, но обидный подзатыльник. Этот подзатыльник вернул меня в реальность, словно щелчок выключателя, гасившего иллюзии.

– За что?! – всхлипнул я. Было вдвойне обидно получить подзатыльник от своего же спасителя.

– Чтобы своей башкой думал, а не шёл на поводу, тем более проигрывая свою Свободу Воли в карты! – назидательно и спокойно ответил старик. – А ну пошли со мной…

Я хотел было рвануть, понимая, что меня сейчас отведут в отделение милиции, и, пройдя семь кругов ада, я опять попаду в какой-нибудь детдом, но старик ловко ухватил меня за рукав и строго скомандовал:

– Не балуй!

Я взмолился:

– Кузьмич, отпусти меня, а? – Голос дрожал, я ненавидел себя за это, но страх был сильнее. – Нельзя мне в детдом… – и меня второй раз прервал несильный подзатыльник.

– Для тебя я Никифор Кузьмич. Обращаться с придыханием и на «вы», понял? Пошли, не боись, чаем напою.

Что-то в его словах заставило меня поверить. Его строгая доброта была как якорь, к которому я вдруг захотел привязаться.

Никифора Кузьмича знал весь порт, и несмотря на то что он был всего лишь местный сторож, и его недолюбливали номенклатурщики, он пользовался огромным авторитетом у простого портового люда – грузчиков, стропальщиков, крановщиков и портовых барышень лёгкого поведения. Его уважали за прямоту, решительность и редкую способность действовать, когда остальные предпочитали отступить.

Судьба его была непроста: он всю жизнь служил на флоте. Участвовал в обороне Порт-Артура, где получил серьёзную контузию. Эта контузия сделала его глуховатым на одно ухо, но сам Кузьмич шутил, что это «даёт возможность не слушать ерунду». Как герой того сражения, был отправлен на излечение в главный Военно-морской госпиталь в Санкт-Петербурге. Почти перед самой выпиской, возвращаясь из увольнения, недалеко от Садовой улицы его захлестнула толпа рабочих, двигавшихся с петицией к Николаю II в Зимний дворец. Но возле Александровского штаба по толпе открыли огонь войска, стянутые туда по приказу министра внутренних дел Петра Мирского. Так он стал невольным участником Кровавого воскресенья. Вспоминая об этом, Кузьмич часто говорил: «Я тогда не к царю шёл, а к пирогу с мясом, а тут такое завертелось!» Тот день навсегда отпечатался в его памяти. Он рассказывал, как стоял среди кричащей, охваченной ужасом толпы, а вокруг рушились жизни, как карточные домики. «Гул голосов, плач, крики, а потом тишина – будто мир на секунду замер», – так описывал он этот момент.

Затем служил в Кронштадте боцманом на линкоре «Петропавловск». Во времена Октябрьской революции спас нескольких офицеров от расправы над ними матросами. «Нельзя было смотреть, как рвут живьём тех, с кем вчера хлеб делил», – говорил он, стараясь не углубляться в подробности. Из-за этого пошатнулся его авторитет у матросов. А после Кронштадтского восстания в 1921 году, спасаясь от репрессий, он уехал в Севастополь, откуда и был родом. Севастополь он любил всей душой, но, как говорил, «каждый раз, как глянешь на море, так оно тебя манит куда подальше».

Как он сам рассказывал, он вечно оказывался между молотом и наковальней: между войсками и рабочими, между матросами и офицерами, затем между теми же матросами и войсками Тухачевского. «Я не выбирал стороны, я выбирал людей. А это, поверь, куда сложнее», – любил повторять он. Не принимая чьей-либо позиции, он всегда сталкивался с ненавистью с обеих сторон, хотя выступал посредником их примирения. И как потом шутил: невозможно быть хорошим для всех – ты либо за белых, либо за красных. А вот стать врагом для всех – легко! «Примирение – штука неблагодарная. Один думает, что ты ему продался, другой – что ты его предал. А ты просто делаешь то, что сердце велит», – так объяснял он своё положение. Эти слова он произносил с усмешкой, но в глазах всегда мелькал отблеск грусти.

Никифор Кузьмич привёл меня в свою сторожку, где было аскетично, но чисто. Уже с порога я почувствовал странное сочетание запахов: морского воздуха, пропитанного солью, старой древесины и свежезаваренного чая. Это место казалось пристанью, где обрываются штормы и начинаются тихие воды. На столе вместо скатерти лежала чистая газета «Правда», на подоконнике в старой кастрюле росла герань, которая выглядела так, будто её пересаживали раз двадцать, а сквозь открытое окно врывался тёплый майский ветер, развевая морские сигнальные флаги, которые, наверное, помнили ещё дни паровых судов и сейчас использовались вместо занавесок.

– Ну, поведай мне, хлопец, кто ты да откуда, и не вздумай меня обманывать. Я тебя в нашем порту давно заприметил, – требовательным, серьёзным тоном заговорил Кузьмич, разливая чай по алюминиевым кружкам…

Часть 1. Глава 10

X

Этот переход сквозь Правь дался мне особенно тяжело. Возможно, это было вызвано нервным напряжением, накапливающимся с каждым новым скачком, или же последствиями слишком частых переходов за последнее время. Каждый раз я ощущала, будто моё тело становится тоньше, будто само пространство вытягивает из меня энергию, оставляя только оболочку. Как бы то ни было, я чувствовала себя измотанной, и даже мысли вязли, будто пробивались сквозь густое серое облако. Интенсивность переходов через Подпространство усиливалась с каждым разом, и я заметила, как мой организм начинает сопротивляться этому ритму. Голова пульсировала от боли, мышцы сводило, но хуже всего была усталость, которая проникала в самое сознание, не давая даже мыслить ясно.

Изыскания на тему влияния Подпространства на физиологию и психологию шли полным ходом, но переходы требовали огромного количества энергии. Поэтому Верховное Вече не позволяло совершать целенаправленные переходы сквозь Правь только ради таких Изысканий. Это было похоже на балансирование между необходимостью и страхом: технологии могли открыть новые горизонты или погубить нас.

В основном использовались данные, полученные как остаточные от тех экспедиций, что совершали такие броски, но они были несистемные и потому давали очень скудные данные. Переход через Подпространство – это технология, которая была утеряна со времён Великого Исхода и вновь была обретена или возрождена, как и многие другие технологии Древних Пращуров, лишь недавно. Многие были уверены, что её возрождение было не случайным.

Менее 10 лет назад Изыскатели Общинной Руси изучали остатки Тиберия – астероида, который, столкнувшись с Макошью, вызвал критические катаклизмы на планете. Исследования показали, что он почти на 100 % состоит из неизведанного вещества, которое при взаимодействии с дейтерием или тритием выделяет колоссальную энергию. Это вещество получило название Тибериум.

Я помню, как впервые увидела его на лабораторных голографических проекциях: тёмный, переливающийся всеми цветами спектра, он выглядел так, словно заключал в себе нечто живое.

Название астероида тоже не было случайным – он был назван в честь императора Тиберия, при правлении которого, как гласят древние хроники, произошло его столкновение с Макошью.

В распоряжении наших Изыскателей оставался лишь небольшой фрагмент астероида, который маленький ребёнок мог поднять одной рукой, но по подсчётам Изыскателей даже его было бы достаточно, чтобы питать энергией все четыре планеты Общинной Руси на протяжении полусотни лет. Эта крошечная частица, казалось, была ключом к чему-то гораздо большему, чем просто энергия. Она могла изменить всё: нашу жизнь, нашу судьбу, нашу природу.

Сколько бы ещё можно было бы извлечь пользы из Тибериума, никто не знал, потому что сам астероид оставался где-то там, на Макоши, а его масса могла гарантировать человечеству переход на совершенно новый уровень эволюции. Множество теорий возникало вокруг этого загадочного объекта, и каждый новый день приносил новые гипотезы о его истинной природе и потенциале.

На изыскания и переходы была использована лишь десятитысячная часть этого вещества, но все понимали, что на Макоши должен оставаться сам астероид, массы которого хватит на то, чтобы обеспечить человечество энергией в любых масштабах и позволить людям выйти на новый этап эволюции. Для него это была не просто наука, а нечто личное, как будто Макошь звала его через бездну времени. Именно поэтому Дедо так усердно искал координаты Макоши, ещё будучи молодым изыскателем. Первые экспедиции на Землю были долгосрочными, так как никто не знал, как правильно использовать скачки через Подпространство, и не было технологий использования Тибериума. Каждая экспедиция тщательно планировалась, и даже малейшая ошибка могла стоить жизни исследователям и потери бесценных данных.

Алхимики Великой Англо-Кельтской Империи, как они сами называют своих Изыскателей, также открыли невероятные свойства Тибериума и начали направлять к Макоши свои зонды с нежитью, которых на свой лад называют роботами. Их подход всегда был холодным и механистичным, в отличие от нашего, пронизанного уважением к природе и наследию Пращуров. Но их эффективность была неоспоримой.

На протяжении всех шести поколений, минувших со времён Средневекового забвения, Бриттские Алхимики шли ноздря в ноздрю с нашими Изыскателями во всех сферах – будь то наука, психология или даже искусство. И всё же между нами всегда оставалась бездна различий, словно мы шли двумя параллельными путями, которые никогда не пересекутся.

Поговаривали о договорённостях между их Друидами и нашими Волхвами Верховного Вече, но я, как участник Родового Вече, крайне в этом сомневалась. Идея сотрудничества звучала слишком невероятно: наши народы слишком долго были соперниками, а их методы часто противоречили нашим принципам. Слишком разными мы с ними стали, потому мне кажется, что это скорее работа соглядатаев с обеих сторон. Но несмотря на внешнее соперничество, существовало нечто общее, что объединяло наши народы в стремлении к познанию и выживанию.

Вообще, Воля Случая распорядилась так, что у Бриттов осталась большая часть того астероида, что была как наследие вывезена с Макоши Древними Пращурами. Это наследие было для них символом силы и превосходства, но в то же время – жгучей зависимостью. Им, как всегда, всего было мало. Наверное, этим и объяснялось нахождение целого флагмана Имперского флота, ну и, естественно, эскадры Колониальных земель – бывших Сателлитов Англо-Кельтской Империи.

Флагман был символом мощи и величия Империи, и их присутствие на Макоши свидетельствовало о серьёзности намерений Бриттов. Для них это была шахматная доска, где каждая фигура должна была играть свою роль, а для нас – нечто священное, к чему нельзя было прикасаться так бездумно.

Я в очередной раз почувствовала, как меня догоняет время. Интересно, на сколько я состарилась по меркам Тверди за эти несколько суток, которые, по моим ощущениям, я не была на родной планете. Каждый переход сквозь Подпространство казался мне кражей времени, словно я платила за это путём собственной жизни. Времени, казалось, не существовало в этом переходе, и мне казалось, я нахожусь где-то между сном и явью. Каждое мгновение тянулось бесконечно, а звуки и образы из реальности перемешивались с воспоминаниями, которые я пыталась удержать. Мои мысли метались между прошлым и будущим, и я не могла отделаться от ощущения, что что-то важное должно было произойти, но детали ускользали из памяти, словно песок сквозь пальцы.

– С момента твоего отбытия прошло 8 месяцев 12 дней, – как бы прочитав мои мысли, ответил Велес. Хотя почему «как бы»? Он всегда в моей голове.

– До прибытия на верфь Верховой Тверди – 52 минуты, – проигнорировав мою последнюю мысль, продолжил доклад Велес. – У нас приоритетная швартовка. Затем тебя сразу ждут в Верховном Вече, без облачения в Покрова. Все Верховные Волхвы в сборе.

– Ого, – я даже удивилась. Какова срочность… Это казалось странным и тревожным. Моя усталость от перехода мгновенно уступила место тревоге. Это было слишком странно, слишком срочно.

Во-первых, мы вышли сразу на орбиту Верховой Тверди. До этого момента такие действия считались не только невозможными, но и запрещёнными. Процесс перехода всегда сопровождался строгими протоколами безопасности. Обычно при переходе из Подпространства выходили за пределами даже Низовой Тверди – самой далёкой и суровой планеты Новояра, – и потом от нескольких часов до нескольких суток, в зависимости от оппозиции планет, шли на крейсерской скорости до Верховной Тверди. Но теперь, несмотря на обычные ограничения, мы могли выходить прямо на орбиту, не опасаясь последствий. Это означало только одно – нам придавалось чрезвычайное значение.

Во-вторых, нас ждала приоритетная швартовка. Мы прорвались даже сквозь экстренные протоколы, а это значило, что нас пропустят даже личные ладьи Верховных Волхвов. И самое странное – это то, что все Верховные Волхвы лично прибыли на Верховую Твердь. Такого я не помню на своём веку.

В-третьих, я могла предстать перед Верховными без церемониальных Покровов. И самое странное – это то, что все Верховные Волхвы лично прибыли на Верховую Твердь. Такого я не помню на своём веку.

– Настолько всё серьёзно? – спросила я Велеса, не скрывая беспокойства.

– Гораздо серьёзнее, чем ты даже можешь себе представить, – ответил Велес, словно знал, что даже эти слова не помогут успокоить меня. – Но мне нет дозволения сообщать подробности. Ты всё узнаешь в Зале Верховного Вече.

От этих слов мне стало только хуже. Я пыталась представить, что могло вызвать такую срочность, но все предположения казались слишком далёкими от истины.

– Умеешь ты успокоить, – буркнула я скорее самой себе, чем Велесу. – Пока я привожу себя в порядок, приготовь еду, – добавила я уже громче, чтобы сменить тему.

Я снова посмотрела в зеркало, разглядывая своё отражение, которое словно бы уходило в тёмные горизонты. Лицо, которое я видела, казалось чужим, а глаза были полны усталости и ожидания. Руки всё ещё немного дрожали от перехода. Мои мысли запутались, а тело почувствовало тяжесть долгих путешествий. Но сильнее всего на меня давило предчувствие: за дверью этого перехода меня ждало что-то такое, что изменит всё.

Пока я приводила себя в порядок, Велес, словно подстраиваясь под моё состояние, действовал быстрее, чем обычно. Я ощутила в его действиях нечто похожее на человеческую заботу. Он не говорил лишнего, не напоминал мне о встрече – просто готовил еду и сообщал только самое важное.

– Твоё состояние нестабильно, – вдруг произнёс он, разрывая тишину.

– Интересно, и с чего бы это? – буркнула я в ответ, присаживаясь за небольшой встроенный столик и пытаясь заставить себя есть. Велес проигнорировал мой сарказм. Иногда он был слишком человечным и не реагировал на мои подобные выпады. И меня это даже радовало – было ощущение, что рядом какой-никакой, а всё же интеллект, а не просто железная болванка.

Еда была горячей и питательной, но её вкус, который раньше казался привычным, теперь отдавал горечью. Я понимала, что это не еда, а моё внутреннее состояние окрашивает всё вокруг в оттенки тревоги.

– Знаешь, Велес, иногда мне кажется, что ты понимаешь больше, чем должен, – сказала я, глядя в пустоту перед собой.

– Понимание – это лишь обработка данных, Светозара. Но сейчас тебе стоит сосредоточиться на том, что тебя ждёт, а не на моих способностях, – ответил он.

В его голосе не было ни упрёка, ни утешения. Только холодный, безэмоциональный тон, который, однако, казался странно успокаивающим. Я молча доела свой завтрак и снова подошла к зеркалу. Теперь моё отражение казалось чуть более собранным, но всё ещё далёким от привычного.

– У нас осталось 15 минут до прибытия, – напомнил Велес.

– Спасибо, – коротко ответила я.

Я надела обычный белый комбинезон с символикой изыскателей. Эта одежда не была какой-то общепринятой формой – каждый изыскатель привносил что-то своё, – но всё же в целом было ощущение принадлежности к какой-то определённой группе людей, объединённой одинаковыми стремлениями, принципами. Это было странное желание людей – объединяться хоть по какому-то принципу: по одежде, по мировоззрению, по роду деятельности. И странным это казалось хотя бы потому, что каждый из нас был Личностью, Самовыраженным, Осознанным. Но чем тогда можно объяснить это стадное чувство – быть Вместе? Может, это происходило из того, что изыскатели часто работают поодиночке или малыми группами, и одиночество всё же иногда гложет каждого из нас?

И да, без облачения в церемониальные Покрова я, наверное, чувствовала бы себя почти беззащитной. Они всегда придавали мне статусности и уверенности даже в Родовом Вече, но сейчас мне предстояло предстать перед Верховными Волхвами такой, какая я есть – без символов власти и защиты.

Когда корабль начал манёвры для швартовки, я ощутила лёгкий толчок. Он вывел меня из задумчивости.

– Швартовка окончена, – сообщил Велес.

Я ещё раз взглянула в зеркало, поправила волосы и сделала глубокий вдох.

В этот момент мне показалось, что моё сердце начинает биться быстрее. Каждый шаг, каждая секунда тянулась бесконечно. Но я знала: пути назад больше нет.

Часть 1. Глава 11

ХI

Дворец, в котором располагалась Зала Верховного Вече, заслуженно считался вершиной эволюции архитектурной и инженерной мысли. Он был воплощением гармонии между природой и технологиями, местом, где высокое искусство соединялось с утончённой наукой.

Дворцовый ансамбль был возведён на архипелаге парящих скал и был будто создан из золота и стекла, сияющих таким ярким светом, что даже в густом тумане он оставался видимым, словно маяк, указывающий путь. Его гладкие обтекаемые формы отражали солнечный свет, переливаясь множеством оттенков. Тонкие орнаменты, напоминающие о древних ремёслах великих мастеров, овивали многочисленные нервюры и колонны здания, подчёркивая воздушность и лёгкость куполов, касающихся небес. На фоне куполов возвышались шпили и башни, напоминающие тонкие иглы, устремлённые ввысь, будто желающие дотянуться до далёких звёзд. Эти башни, казалось, пытались соединить небо и землю, напоминая о стремлении человечества к познанию бесконечности.

Архитектурный ансамбль Дворца был единственным сооружением, построенным на архипелаге Парящих скал. Внутри скалы порода была выбрана ровно настолько, чтобы сохранялась положительная левитация самой скалы и при этом на ней могли быть расположены многочисленные помещения и системы, поддерживающие бесперебойную работу сложного организма Верховного Вече.

Природу аномалии Парящих скал Изыскатели не могли разгадать долгое время, пока не поняли, что левитацию поддерживает руда, обладающая сверхпроводниковыми свойствами. Парящие скалы были загадкой, которая долгое время не давала покоя Изыскателям. Эти массивы казались неподвластными законам физики, словно сама природа решила создать нечто чудесное, что человек мог бы использовать, но никогда полностью не понять.

Из этой руды впоследствии стали производить материалы, позволяющие большим летающим кораблям и малым ладьям преодолевать гравитацию в пределах планеты. Каждая такая ладья, парящая над поверхностью, была как маленькая часть самого Дворца, продолжение его величия и гармонии. Эти корабли создавали иллюзию, что небо само поддерживает их, помогая двигаться.

И сейчас множество кораблей разных размеров и предназначений, но визуально схожих между собой и созвучных по стилю с самим Дворцом, сновали вокруг куполов и шпилей, создавая впечатление хаоса движения. Однако этот хаос был обманчив – за каждым движением скрывалась сложная система, где каждый элемент находился на своём месте. Это было похоже на балет, где каждая ладья танцевала в ритме общей симфонии.

Сама Зала располагалась в самом большом куполе, венчающем всю композицию Дворца. Она казалась огромной приплюснутой каплей, возвышающейся среди множества меньших куполов и шпилей. Купол, хоть и был прозрачным, но имел золотой оттенок, благодаря чему внутри даже в сезон туманов был приятный тёплый свет с медовым оттенком. Этот свет словно струился из самого сердца Дворца, заполняя пространство теплом и спокойствием. Он создавал иллюзию, будто сам воздух внутри купола пропитан золотыми искрами, придавая Зале мистическую и почти божественную атмосферу.

Ложи Верховных Волхвов располагались амфитеатром вокруг трибуны и были расположены на достаточном расстоянии друг от друга, чтобы у Верховных не было возможности различать лица и невербально общаться между собой. Разделение подчёркивало главную идею Вече – каждое решение должно быть свободным от влияния и предвзятости. Трибуна являлась огромной голографической проекцией: выступающий на ней транслируется во весь рост, и каждый может видеть лицо говорящего, обращённое именно к нему. Создавалось ощущение личного разговора, где каждое слово звучало, как будто было предназначено исключительно для тебя.

Вообще Верховных было всего 101 человек. Нечётное число позволяло любое решение принимать большинством голосов, хотя за всю историю Верховного Вече не было ни одного Волхва, делающего свой Выбор отличным от Выбора остальных, и потому всегда само собой происходило, что все решения были единогласными.

Единогласие, которое часто считали мифом, здесь становилось реальностью. Это был результат не принуждения, а единства, основанного на глубоком понимании общей цели.

Верховные жили на всех четырёх планетах Общинной Руси. На Тверди всегда находился 51 Волхв, и все перемещения согласовывались именно исходя из непреложности этого числа. Во время заседания лично в Зале присутствовали все Волхвы Верховой Тверди, остальные присылали своих представителей и держали с ними связь через Велеса. Эта система была удивительно точной и надёжной, сама структура Вече была построена так, чтобы исключить любой хаос. Здесь всё было подчинено гармонии, где каждая деталь имела своё место.

Я не первая, кому выпало предстать перед Верховными, но, пожалуй, я буду первая, на кого лично будут устремлены сто одна пара глаз полного состава Верховного Вече. Эта мысль захватывала дух. Я чувствовала, как напряжение в груди нарастает с каждой секундой, но вместе с ним во мне рождалась странная уверенность, что я смогу выдержать этот взгляд, этот груз.

С орбитальной космопристани, к которой Велес привёл мой спасательный корабль, на главную площадку Дворца меня доставил личный автоматический челнок Дедо. Внешне челнок был похож на стеклянный пузырь медового цвета, снаружи инкрустированный тонкой золотой вязью узоров, перекликающейся по стилистике с узорами дворцового ансамбля. Эти узоры были не просто декоративными: они напоминали о традиционных мотивах Общинной Руси, но в то же время выглядели как часть футуристической технологии. Каждая линия, казалось, текла и двигалась, словно живая. Но и узоры Дворца и челнока были не столько украшениями, сколько частью одной сложнейшей экосистемы, выполняющей функции жизнеобеспечения, связи, энергонакопления и многого другого.

Внутри челнок был столь же прекрасен, как и снаружи. Мягкий свет струился из скрытых панелей, подчёркивая лаконичность и изящество интерьера. Сиденья, обитые мягким материалом, подстраивались под форму тела, снимая напряжение после долгого пути. Здесь всё говорило о заботе и внимании к мелочам: даже воздух был наполнен лёгким, едва ощутимым ароматом свежести, который помогал сосредоточиться.

Челнок Дедо был оборудован автономной от Велеса системой нейропомощника. Дедо был, пожалуй, единственным из Верховных Волхвов, кто ещё с юности отказался от работы с Велесом и предпочитал использовать нейропомощника собственной разработки. Это решение всегда вызывало восхищение и недоумение. Как он смог отказаться от универсальной системы, которую считали почти частью человеческого сознания? Но именно в этом заключалась его сила. Дедо был свободен от зависимости, от решений, которые мог бы принять за него Велес. Это делало его по-настоящему независимым.

Нейропомощник, естественно, не имел самоосознания и был всего лишь набором программ, выполняющим определённые функции, помогающие в повседневной жизни, но не способных к принятию выбора за своего носителя. Мне казалось, что эта система отражала саму суть Дедо: она была простой, но невероятно эффективной, она не доминировала, а помогала, не навязывала, а поддерживала.

В челноке я обнаружила послание, которое Дедо оставил мне перед Уходом. Крошечный кристалл, светящийся изнутри мягким голубым светом, лежал на специальной подставке, защищённый прозрачным куполом. Он выглядел хрупким, но я знала, что его содержимое важнее любого материального богатства.

Но чтобы принять протокол послания, мне пришлось скомандовать Велесу: «Отбой связи», так как формат протокола не позволял воспроизвести его, пользуясь одновременно обеими нейросетями. Зная эту причуду старика по отношению к Велесу, я не удивилась такому повороту, но, пожалуй, впервые задумалась о том, что Дедо с самого детства не просто так приучал меня к тому, чтобы я могла контролировать возможность подключения и отключения от Велеса.

За последнее время это был уже не первый раз, когда я отключала Велеса полностью. Его присутствие стало частью моей жизни, словно тень, которая всегда следует за тобой. Но я знала: это послание требовало абсолютной тишины, полной сосредоточенности и, самое главное – при подключённом Велесе я бы не смогла прочесть послание.

Голос Дедо зазвучал в моей голове. Это не было звуком, скорее – воспоминанием его голоса. Интонация была ровная и спокойная, но чувствовались сиплые старческие нотки, и мне привиделось, что он лежит на предсмертном одре, его длинные седые волосы разметались на подушке, а говорит он, глядя мне прямо в душу своими серо-голубыми глазами из-под густых белых бровей.

Я никогда раньше не представляла его таким: ослабленным, уставшим, почти прозрачным. Но даже в этом видении он оставался сильным. Его глаза, как всегда, излучали тепло и уверенность, его взгляд всегда был для меня источником силы. Даже в этом видении, где они казались уставшими, я чувствовала, что их свет никогда не погаснет. От этого видения у меня пробежали мурашки по коже. Я никогда не видела раньше его таким обессиленным и бледным. Прозрачная голубая жилка пульсировала на впавших висках, и он начал говорить:

– Светлая, уходя на Макошь, ты знала, что мы больше не увидимся, но ты не знала, на какой Путь ты встала. То, что уже случилось и то, что ещё произойдёт – это не следствие твоего выбора, это Предназначение.

Слова, словно из другой реальности, проникали прямо в моё сознание. Они звучали не просто как наставление, а как пророчество, от которого нельзя было отвернуться.

– Сейчас я не объясню тебе ничего, но ты всё узнаешь сама. Моё Последнее Слово непреложно, и ты должна его запомнить и руководствоваться им. Всё не так, как кажется!

Голос его слегка дрожал, но в этой дрожи не было слабости. Это была дрожь человека, который отдаёт свою последнюю мудрость, зная, что её придётся принять.

– Ты должна следовать только собственной Воле! Ни в чём себя не вини, будь сильна и мудра!

Слово «Воля» прозвучало особенно сильно, как будто это не просто выбор, а нечто глубже, что связывает нас с миром и друг с другом.

– На Вече тебя ожидают неприятные новости, тяжкие обязанности и небывалый груз ответственности. Ничего не бойся! Эта ноша тебе по силам! Доверять можешь Братиславу – он во многом тебе поможет, но верить ты можешь только себе и Посланнику. Всё сказанное мной должно навсегда остаться только при тебе! Помни, я всегда рядом!

Последняя фраза ударила сильнее всего. Это "я всегда рядом"прозвучало как обещание и прощание одновременно. Я знала, что никогда больше не услышу его голос, но это "рядом"будет жить во мне.

Потом была только тишина, и я долго не могла прийти в себя. Как же меня взволновали его слова! Сначала глаза застлала пелена слез. И слёзы эти были не только от горя – в них смешались благодарность, любовь, страх и неизбежность. Да, я давно смирилась с выбором старика, я прекрасно понимала, каких усилий требует поддержание жизненных сил в таком возрасте, но понимание и смирение не могут отменить чувства утраты при расставании с любимым человеком и особенно, когда осознаешь, что расставание это – НАВСЕГДА.

Каждое слово, каждое его воспоминание казались теперь частью меня, отпечатком, который никогда не исчезнет. Он был моим якорем, моей поддержкой, и теперь я должна была идти дальше сама.

Все услышанное мною хоть и не притупило боли, но заставило меня собраться. Меня не страшили слова об ответственности и обязанностях. Я знала, что это не просто обязанности – это испытание, которое определит, кто я есть и на что я способна. Мне было крайне неуютно, именно не страшно, не волнительно, а неуютно от слов о том, что я никому не могу верить.

Недоверие было не просто сложным чувством – оно стало новой реальностью, в которой я теперь должна была жить. Каждое слово, каждая улыбка, каждое действие других теперь должны были восприниматься мной с долей сомнения. И кто этот Посланник?

– Света, прости, я все это слышу… – я не сразу решился подать знать о себе, но посчитал, что так будет правильно.

Его голос внезапно раздался в моей голове, вырывая меня из размышлений. Это было неожиданно, но небыло не неприятно.

– Ты еще свалился на мою голову! – это уже не была злость, скорее досада с моей стороны. Я даже забыла на какое-то время об этой проблеме. Но слова Дедо о необходимости быть сильной и мудрой видимо сразу отложились мне на подкорку мозга и помогли мобилизовать все свои внутренние силы, чтобы включить голову и выключить эмоции. – Что именно ты слышал?

– Все, начиная с образа и первых слов старика. Его лицо было первое, что я вообще увидел за все это время. – Я не стал спрашивать кто он, и так было ясно, что это ее очень близкий человек. Я вообще не стану больше ничего спрашивать, мне остается только наблюдать и делать выводы. Но меня порадовало, что я хоть что-то увидел, хотя видение это больше было похоже на воспоминания.

– Хорошо, спасибо, что ты дал о себе знать и не промолчал, но ты слышал, что все это должно остаться при мне, а так как ты теперь часть меня, то и при тебе.

– Да я даже если и захочу, то никому рассказать не смогу… – Я хмыкнул и потом рассмеялся, осознав всю нелепость ситуации.

Я неожиданно почувствовала лёгкость, которая так давно покинула меня. Мы оба рассмеялись, и этот смех стал для меня моментом освобождения.

Я расхохоталась вслух вместе с ним, похоже со мной случилась истерика, и со стороны выглядело все достаточно странно, даже Велес подал голос, но я только отмахнулась, зная, что ни чего этой железяке не стану объяснять.

Этот смех, переходящий в слёзы, а затем снова в смех, был как выход накопившейся внутри энергии. Это было очищение, которое я даже не осознавала, что мне нужно.

Одновременно я и плакала, и смеялась, до колик, до икоты. Постепенно успокоившись, я выпила воды, вытерла лицо освежающими салфетками и почувствовала необычайный прилив сил, как будто Дедо, как в детстве, взял меня за руку. Я даже почувствовала его тонкие, но крепкие старческие пальцы с ухоженными ногтями, сжимающие мою ладошку, это чувство было почти осязаемым. Его ладонь, его голос, его сила – всё это стало частью меня, живущей в каждом моём шаге.

И я знала, что он проведет меня через все, что меня ждет впереди.

А впереди меня ждали тяжкие обязанности и небывалый груз ответственности, но меня это не беспокоило. С этими мыслями я шагнула на платформу, вознесшую меня на трибуну в центре амфитеатра, где сто пар глаз сейчас пристально в меня вглядывались и готовились расспрашивать меня. А еще одна пара серо-голубых глаз больше никогда на меня не посмотрит.

Часть 1. Глава 12

XII

Я стояла в круге света на платформе центральной трибуны амфитеатра. Пространство вокруг меня казалось живым – каждая грань, каждая тень была пропитана древностью, силой и ожиданием. Огромный зал венчал дворцовый ансамбль. Его высокие своды рельефно расходились в стороны, напоминая грандиозный купол какого-то древнего храма. Свои очертания террасные ряды трибун обретали лишь в слабых отблесках светильников, похожих на продолговатые кристаллы, свет которых казался таким же древним и таинственным, как сама эта постройка. Этот свет мерцал, словно вспоминающий далёкие времена, когда здесь звучали первые слова мудрости.

Моя голограмма возвышалась над моей головой, но яркий луч медового цвета, льющийся на меня из-под купола, был настолько мощным, что всё окружающее меня пространство было погружено во тьму. Этот свет не только освещал меня, он ощущался почти физически – как взгляд сотен предков сквозь время и пространство. Казалось, что луч света пронзал меня от макушки до самых пят, просвечивая насквозь.

Я физически ощущала каждый фотон, проходящий сквозь моё тело. Луч становился символом чего-то большего: не только видимой силы, но и невидимой истины, раскрывающей перед Верховными моё внутреннее "я". От того, что на меня смотрит сотня пар глаз, было ощущение, что для них я не просто обнажена, а прозрачна. Прозрачно не только моё тело, но и мои мысли и душа, словно сама суть меня была выставлена напоказ, без тени защиты.

Этот момент казался бесконечным. Я стояла не перед людьми, а перед самой историей, перед её суровым и беспристрастным судом. Вокруг царила напряжённая тишина, какой не бывает даже в безмолвных просторах космоса. Казалось, что невидимая энергетическая вибрация, идущая от полей вокруг платформ, отдаётся эхом в моей груди.

Меня привели к сакральной присяге на верность Правде, и после этого я сама пересказала всё, что со мной произошло с момента отлёта с Тверди на Макошь. Говорить было тяжело. Каждый мой шаг, каждое слово ощущались как движение по лезвию, но голос мой был твёрд. Я знала: истина должна прозвучать.

Конечно, они всё это уже слышали – был проведён глубочайший анализ моих слов и действий, ни у кого не возникало сомнений в искренности моих поступков, но древний ритуал требовал, чтобы я лично всё это озвучила. Этот ритуал был не просто формальностью. Это было испытание – и одновременно очищение. Моё прошлое, мои ошибки, мои достижения становились частью общего сознания Верховных.

Затем была пауза, символизирующая обсуждения и обмен мнениями. По факту, все выводы были уже сделаны и решения приняты заранее, но традиция требовала соблюдения определённого ритуала – паузы, исполненной многозначительности. В этот миг я, наконец, сделала глубокий прерывистый вдох, позволив себе на мгновение расслабиться, и тут же перед внутренним взором промелькнули образы того самого отлёта на Макошь: тревога, любопытство и пьянящее ощущение неизведанного смешались в одно воспоминание.

Я словно снова увидела себя там, на пороге нового мира. Это было мгновение чистого стремления к знанию, которое, казалось, вело меня вперёд, невзирая на страх и сомнения.

И прозвучал голос Велеса как символ единого мнения Верховных. Его голос был подобен раскату грома, наполненному одновременно холодной логикой и древней мудростью. Он был совсем не таким, каким я привыкла слышать его в своей голове, а отчуждённым, не принадлежащим ни одному живому существу и, в то же время, произносимым одновременно сотнями голосов.

– Светозара Зорина «Светлая», прими Волю Верховного Вече! Твоя тяга к Изысканиям в колыбели Рода Человеческого, на Макоши, требующим необоснованно расточительного использования ресурсов и отсутствие результата подлежит Порицанию! – этими словами меня как будто высекли плёткой, душа моя ушла в пятки, и жар стыда покрыл моё тело испариной. Казалось, что в этот момент луч света стал невыносимо тяжёлым, словно придавив меня к платформе. Но голос Велеса продолжал: – Твоя неугасимая тяга к познанию, твоя смелость и результаты, полученные при испытании новой системы спасения вопреки риску для жизни, заслуживают Признания!

При этих словах эмоциональный маятник откачнул меня на другую сторону чувств: меня окатило волной смущения и в то же время благодарности. Щёки вспыхнули, а сердце ухнуло куда-то в пятки. Эти слова разлились внутри меня волной, одновременно согревающей и ошеломляющей. Ощущение было, как если бы луч света, который до этого казался холодным и строгим, внезапно стал мягче, как солнечный луч ранним утром. Я никогда раньше не ощущала такого резкого перепада – от стыда до облегчения, от страха до смущённой радости. Это было похоже на очищение, но вместе с тем – на подготовку к чему-то большему.

А Велес не останавливался:

– Дальнейшее разбирательство требует доступа к информации уровня Верховного Волхва! Удалить из зала все лица с ограниченным доступом!

После этих слов все ложи пришли в движение. Огромное пространство, которое до этого казалось неизменным, внезапно ожило, словно само помещение реагировало на команду. Платформы сопровождающих свит ушли вглубь лож, и за ними беззвучно закрылись диафрагмы стен, а трибуны Волхвов сдвинулись ближе и образовали плотный круг вокруг центральной трибуны, на которой находилась я. Сдвижение трибун сопровождалось мягким звуком, напоминающим шелест ветра среди деревьев. Пространство сужалось, делая атмосферу ещё более напряжённой.

Лица всех Верховных сделались отчётливо видны. Они казались почти безвозрастными, но в то же время я чувствовала за каждой парой глаз целые века накопленной мудрости и скрытого могущества. Каждый взгляд, устремлённый на меня, был как окно в бесконечность. Это были глаза тех, кто видел больше, чем могли вместить человеческие поколения.

Мне стало не по себе. Я не обладала высшим доступом и догадалась, что меня приведут к клятве неразглашения Высшего доступа.

Голос Велеса продолжил:

– Согласно Последней нерушимой Воле ушедшего Верховного Волхва Дедослава Зорина «Видящего», опустевшая ложа его должна быть занята наследным правопреемником, кровным потомком, членом Родового Вече – Светозарой Зориной «Светлой».

За мгновение до того, как у меня подкосились ноги, мою талию заботливо сжали поручни моей трибуны, управляемые Велесом. Я, почувствовав поддержку, крепче сжала их руками и собрала волю в кулак, чтобы остаться в сознании. Я была готова ко многим испытаниям, но это – это было за пределами моих представлений.

– Светозара Зорина «Светлая», согласна ли ты выполнить Последнюю Волю ушедшего?

– Да! – не раздумывая, чётким звонким голосом ответила я. Сомнения и страх отступили, ведь Воля Дедо была для меня непререкаема. Даже если бы Волей Дедо была ссылка меня на Белую Твердь или принятие кубка с ядом, я точно так же, не колеблясь, ответила бы согласием!

– Светозара Зорина «Светлая», прими присягу Верховного Волхва!

Слова сами полились из моих уст. Я точно никогда их специально не заучивала, точно не читала этот текст, но я их знала! Они всплывали откуда-то из глубин моей памяти, как будто были вписаны в мою сущность с самого рождения. Смутные воспоминания пробивались сквозь пелену десятилетий моей жизни – я, будучи младенцем, лежу в собственной люльке, и надо мной мягкий бархатистый голос Дедо произносит эти слова:

– Я, Светозара Зорина «Светлая», принимаю на себя обязанности Верховного Волхва Общинной Руси, беру ответственность за сохранность мира и правды в пределах всех Четырёх Твердей! Обязываю себя быть стражем древних узаконений и мудрым советником для всех родов и племён, что доверили мне свою судьбу.

Клянусь уважать и защищать право каждого чада Земли и Неба на свободный Выбор, ведая, что он есть дар, данный нам предками, что глядят на нас из глубины веков. Обещаю поддерживать Свободу Воли, признавая её Искрой, что зажигает свет разума, но также напоминать о неотвратимой Ответственности, что следует за каждым сделанным Выбором, и помогать сознавать последствия, что он приносит.

Клянусь, что мои решения будут рождены из разума и сострадания, а сердце моё будет открыто для всех сущностей, будь то малые или великие. В каждый миг своей службы я обязуюсь помнить о бесконечной ответственности, возложенной на меня как на дитя Четырёх Твердей и о том, что мои деяния отзовутся эхом во всех уголках Вселенной.

Да пребудет в моих мыслях память Ярила и мудрость славянских щуров и пращуров, чтобы направлять меня на пути к общему благу. В этом я клянусь, и свидетелями будут мне: Великая Пустота, Живая Материя и Высшие Энергии, и имя им – Навь, Явь и Правь! Да будет так!

Каждое слово казалось выкованным из самой сути древних истин. С каждым произнесённым звуком я чувствовала, как внутри меня растёт нечто большее, чем я сама. Эти слова отзывались в моей душе эхом, которое достигало самых далёких уголков моего сознания. Я чувствовала связь со всеми поколениями, которые произносили эту клятву до меня. Я видела перед собой образы предков, их лица – мудрые, строгие, но полные силы. Они смотрели на меня, и я ощущала их одобрение.

Клятвенные слова словно укладывались в основу моего собственного бытия. Каждое слово было как ключ, открывающий дверь к новому пониманию моего предназначения. Я понимала, что с этого момента моё существование будет посвящено защите этих принципов.

На последнем слове свет луча, пронзающего меня, стал нестерпимым клинком, который, как божественное перо, высек на теле моём горящие золотом руны, повторяющие письмена клятвы и запечатывающие во мне истинность сказанных слов. Нестерпимая боль мигом угасла и превратилась в неописуемый восторг, очень странно переводя физические страдания в эмоциональный экстаз.

Мне почудилось, что в тот миг я перестала воспринимать себя так же, как прежде; будто внутри открылась неведомая дверь, впустившая в меня силу самого Дедо и всех ему предшествовавших Верховных.

Затем свет угас. Я увидела вокруг себя только мягкий медово-золотистый свет, заливающий ложи Верховных, и под хор сотни голосов, вторящих громогласному Велесу:

– Приветствуем тебя, Верховная, среди равных! Принимаем тебя равной среди Верховных!

Трибуна, на которой я стояла, переместилась в ложу, в которой я неоднократно сидела, будучи ребёнком на коленях Дедо. Теперь я неожиданно заняла его Престол. Я чувствовала, как вес этой ответственности оседает на моих плечах, но вместе с этим я ощущала поддержку тех, кто был здесь до меня. Они сделали свой выбор – и теперь я должна была сделать свой. Это была действительно тяжкая обязанность, к которой я не была готова.

Но это было только начало. Совет Верховных продолжался…

Часть 1. Глава 13

XIII

В тот момент, когда все начали приветствовать нового члена этого собрания, хотя, наверное, правильно было бы сказать – членшу, мне аж захотелось встать от величия этого момента. У нас даже при принятии в Комсомол не было такого пафоса… Там всё было проще: немного формальных слов, пожатие рук – и за дело. Но здесь… Здесь чувствовалось, что каждый миг наполнен смыслом, что каждое слово вписано в историю.

Я вообще ожидал, что в конце они должны были хором запеть «Интернационал», ну или хотя бы «Боже, царя храни», но они буднично продолжили обсуждение дел. Этот переход от торжества к рабочей рутине удивил меня больше всего. Они, казалось, принимали величие как часть своей обычной жизни, как нечто само собой разумеющееся.

Хотя, когда меня приняли в Комсомол, то после собрания мы тоже просто продолжили работу в слесарных мастерских. К тому моменту прошло уже два года, как я познакомился с Кузьмичом.

Эти два года, казалось, пролетели как один миг, но оставили глубокий след в моей жизни. Кузьмич стал для меня не просто наставником, а чем-то вроде второго отца. Хотя почему второго? Образ родного отца был всего лишь призрачными воспоминаниями, основанными на рассказах Марфы. Я не помнил свою родную семью.

После истории с негром он пристроил меня в ремесленное училище при мастерских порта, я осваивал слесарное дело, а попутно – уроки жизни, что за все ошибки нужно платить. Кузьмич говорил мне об этом не раз, но в мастерских я понял это на практике. Каждая сорванная резьба, каждая трещина в металле напоминали: ошибки всегда имеют последствия.

Жить я остался у Никифора Кузьмича, на территории порта в Камышовой бухте, а вот в училище приходилось ходить через весь город, в район Южной бухты, и обычно по дороге меня поджидала ватага Мишки Крота. Эти прогулки стали для меня чем-то вроде испытания на выносливость и стойкость. Каждый день я не знал, пройду ли без столкновений или вернусь домой в синяках.

И, конечно, они спрашивали с меня за старый карточный долг. Я понимал, что это не вопрос карточного долга – Крот не мог смириться с тем, что я пошёл против его воли и ушёл из банды. Просто так он никого не отпускал, иначе потерял бы свой авторитет. Мишка был старше меня на два года, он родился с монобрахией, дефектом левой руки – она была маленькая, четырёхпалая. Собственно, потому и прозвище он такое получил.

Но правая рука компенсировала его калечность – он мог подтягиваться и отжиматься на одной руке. Говорят, однажды он одним ударом убил пьяного матроса. Это, конечно, было больше похоже на брехню, но я не раз ощущал на себе тяжесть его кулака.

Кузьмич обычно не вмешивался, когда я приходил в синяках и ссадинах, он считал, что пацаны и должны драться. Но когда я после очередных побоев домой еле дополз, он озадачился:

– Ну, поведай мне, мил друг, что же это за каток по тебе проехал? Тебя сквозь строй никак прогнали? Или ты не сопротивлялся?

– Посопротивляешься, когда тебя четверо держат, а один обхаживает… – буркнул я.

– Это как это – четверо держат? – удивился Кузьмич.

– Мишка Крот со своими дружками в парке возле Старого кладбища меня подловили. Обычно их было трое-четверо, я успевал одному-двоим вломить и убежать, а тут он всей когортой, человек восемь, на меня облаву устроил. Я двоим-то треснул хорошо, а они на меня все дружно насыпались – ну и по рукам и ногам меня схватили.

Глаз Кузьмича немного сузился – ох, и не добрый это знак был. Он тихо спросил:

– И что же Крот от тебя хотел? Денег или бананов?

– Чтоб я ему ботинок поцеловал. Или убью, говорит…

– Ну, значит, поцеловал, раз живой?

– В рожу я ему плюнул, а не ботинок поцеловал. Правда, потом даже вырваться не успел.

Кузьмич помолчал, потом закурил махорку и сказал:

– Ладно. Думал я, честно говоря, что духом ты ещё слабоват, но раз такое дело – завтра отлеживайся. Мастеру твоему я записку напишу, чтоб на пару дней освободил тебя от занятий. А потом познакомлю тебя кое с кем…

У меня не было сил, да и смысла выпытывать подробности у Кузьмича тоже не было. Пришлось, как всегда, просто набраться терпения.

«Кое-кто» оказался далеко не кое-кто. Левягин Валерий Иванович был ровесником двадцатого века. Он родился в новогоднюю ночь под бой часов, ознаменовавших наступление нового века. Был третьим из пяти детей в семье офицера, который в том же году возглавил оперативное отделение новой генерал-квартирмейстерской части при Главном штабе. По сути, это было новое разведуправление Российской армии.

Сыновья в семье воспитывались в строгости и военной муштре и, естественно, вся их жизнь была связана с армией. Отец в 1912 году был переведён в Штаб Варшавского военного округа, куда уехал вместе с женой и двумя дочерями. Они пропали с началом Первой мировой войны. Впоследствии Валерий так и не смог найти их следов ни в царских, ни в советских архивах.

Кузьмич знал старшего брата Валерия – они вместе обороняли Порт-Артур, и именно он спас Кузьмича ценой своей жизни. Никифор Кузьмич спустя годы нашёл Валерия и рассказал ему о гибели брата. Именно тогда они и побратались.

Валерий с отличием окончил Второй имени Петра Великого кадетский корпус и остался круглым сиротой к моменту его окончания. Он хотел поступать в Николаевскую академию Генштаба, но до этого ему необходимо было послужить непосредственно в войсках. Провалы на фронтах Первой мировой и дальнейшая революционная неразбериха поломали все планы Валеры стать блестящим офицером Царской армии. Мечта стать частью имперской элиты рухнула, но вместо этого у него появилась другая цель – выжить и найти своё место в новом, хаотичном мире.

И он стал не менее блестящим офицером НКВД. Но для этого ему пришлось забыть о своём происхождении, пройти горнило Гражданской войны, где он воевал под командованием Будённого, после ранения перевёлся в ВЧК, внёс неоценимый вклад в создание ОГПУ и к моменту нашего знакомства был одним из самых засекреченных оперативников НКВД в Севастополе. Правда, узнал я об этом спустя годы.

А при первой нашей встрече я увидел перед собой коренастого, широкоплечего мужика с шикарными кавалерийскими усами, в галифе и майке. Его внешность была простой, но внушительной. В нём чувствовалась та уверенность, которая бывает у людей, точно знающих, что они делают и почему. Кузьмич привёл меня в какое-то полуподвальное помещение, где весь пол был усеян смесью опилок и песка, как на арене цирка. Они обнялись с Кузьмичом, что меня сильно удивило: Кузьмич обычно, здороваясь, махал рукой, реже здоровался за руку. Он вообще старался не сближаться с людьми, а тут – вон как тепло приветствовал.

– Кого привёл? – поинтересовался Левягин.

– Да вот, не хочет чужие ботинки целовать, готов биться насмерть, но шею не клонит, – вроде с издёвкой сказал Кузьмич, но мне эта оценка была приятна. Слова Кузьмича звучали насмешливо, но в них я услышал и гордость. Он верил в меня, и это давало мне силы.

– А это мы сейчас проверим, готов или нет, – оценивая меня взглядом, произнёс Левягин и гаркнул через плечо: – Петров, ко мне!

Голос его был как звон колокола – чёткий, властный, и он, казалось, заполнял собой всё помещение. Это был человек, который привык командовать, и его команды не обсуждали.

От небольшой группы человек в десять, выполнявших различные упражнения на спортивных снарядах, отделился и подбежал невысокий худощавый парень, тоже в галифе, босиком и по голому торсу. Несмотря на его худощавость, видно было, что он жилист и крепок. Его движения были быстрыми и точными, как у хищника, готовящегося к прыжку. В нём не было ничего лишнего – только сила, концентрация и готовность к действию. Парень был немногим постарше меня, но взгляд его чёрных глаз был колючим и взрослым. Этот взгляд сразу насторожил меня. Он смотрел так, будто уже знал, как победить, и был уверен, что сделает это легко.

– А ну, Ваня, проверь-ка, так ли этот малый стоек. Говорят, он шею ни перед кем не клонит…

Ваня вышел на центр круга, обозначенного толстым канатом, и пригласительным жестом махнул мне рукой, зло улыбаясь.

– Я не хочу драться, – недоверчиво глянул я на Кузьмича. С последнего избиения прошло чуть меньше двух недель, и синяки были уже жёлтые, а шрам за губой только-только затянулся, и я буквально пару дней как начал спокойно, без боли есть…

– А ты не дерись, – подначивал Левягин. – Просто поборитесь. И как бы Кузьмичу, но слишком громко, на весь полуподвал сказал: – Видать, трусоват твой парнишка. Мож, ты его зря ко мне привёл, а, Кузьмич?

Эти слова ударили меня сильнее любого кулака. Они заставили кровь закипеть, а гордость закричать: «Покажи, на что ты способен!»

У меня кровь закипела от обиды, я бросился к Петрову в круг, чтоб вцепиться ему в горло, но он еле уловимым движением качнулся вправо, схватил меня за запястье протянутой руки и, подставив мне подножку, немного изменил направление моему движению – и я кубарем покатился за его спиной. Я даже не успел понять, что произошло. Всё случилось так быстро, что мне показалось, будто я сам решил упасть.

Весь зал захохотал.

– Ну-ка, тихо! – зычно рявкнул Левягин.

Все смолкли. Один Ваня зло улыбался, протягивая мне руку, чтобы помочь встать. Его улыбка была издевательской, и я почувствовал, как внутри меня растёт злость. Это была не просто злоба – это было отчаяние человека, который устал быть слабым.

Но, когда я, поднявшись, подал руку, Ванюша, крепко сжимая мою ладонь, поддёрнул меня на себя, выводя из равновесия, наступил мне на ногу и, ловко заведя локоть мне за плечо, вывернул мне руку, беря мой локоть на излом, ткнул меня носом в опилки. Боль в руке была резкой, но ещё больше меня злило, что я снова оказался в проигрыше. Этот Ваня играл со мной, как кошка с мышью.

Эта подлость меня взбесила, и я, не вставая, схватил его за ногу, поднимаясь, толкнул его плечом в грудь – и обрадовался, почувствовав, как он падает. На миг я подумал, что одержал верх, но этот миг оказался слишком коротким.

Но, падая, Иван уперся коленом мне в грудь и, кувыркнувшись назад, перекинул меня через себя, а когда я оказался на лопатках, Иван, завершив свой кувырок, оказался верхом на моей груди – да так удачно, что коленями прижал мне плечи к полу, а ягодицами – руки, и, шутя, начал меня пошлёпывать по щекам. Я пытался вырваться, но всё было тщетно. Каждое его движение было унижением. Он показывал, что я для него – ничто, и от этого внутри меня разгорался огонь.

Тогда я сделал единственное, что мог в этой ситуации: оттопырив большой палец руки, я со всего маха вонзил его в Ванин зад – да так удачно, что Ваня по-девичьи тонко айкнул и подлетел на ноги.

Зал взорвался смехом, но это был уже другой смех – не надо мной, а над Ваней. Я впервые почувствовал, что даже в проигрыше можно выстоять. Но тут, по совсем недоброму взгляду Вани, я понял, что сейчас меня начнут бить.

– Отставить! – скомандовал Левягин, когда кулак Ивана уже был занесён надо мной, и с ухмылкой добавил: – Я же сказал – проверить, а не избивать. Пожали руки!

– Иван, – представился мой оппонент, протягивая мне руку и помогая встать. Я недоверчиво протянул ему ладонь и, когда он помог мне подняться, с облегчением, увидев уже приветливую улыбку на его лице, я ответил:

– Тихон.

Так я попал к ученику самого Спиридонова Виктора Афанасьевича, одного из родоначальников самбо в Советском Союзе.

На тот момент я не осознавал всей значимости этой школы, но с первого взгляда на тренировочный процесс понял: здесь растят не просто бойцов, а людей с несгибаемой волей.

Поначалу мне приходилось туго. Все занимавшиеся, хоть и были молодыми по возрасту, но все являлись офицерами НКВД. Они выглядели простыми ребятами, но их выправка, манеры, даже взгляды выдавали в них людей, привыкших к дисциплине и ответственности. Я чувствовал себя среди них как мальчишка, случайно попавший в круг взрослых. Даже Ваня Петров. Ему было уже восемнадцать лет, хотя он казался гораздо моложе своего возраста, и он числился действующим младшим сотрудником органов.

Ко мне относились по-товарищески и приняли в коллектив хорошо, но на тренировках поблажек мне не давали, и я летал как фанера над Парижем. Каждое падение казалось ударом не только по телу, но и по самолюбию. Но вместе с этим я начал понимать: чтобы стать сильнее, нужно учиться терпеть боль и поражения. Конечно было обидно, что я никогда не побеждал в спаррингах, но Валерий Иванович, утешая меня в особые моменты падения духом, приговаривал:

– Ничего, боец, тяжело в учении, легко в бою!

Через пару лет мои мышцы стали крепче, движения – точнее, а удары – сильнее. Но самое главное – я стал увереннее. Каждый день тренировок превращал меня из мальчишки в мужчину. Я окреп и мог дать достойный отпор даже Ване. А Левягин любил ставить меня в пробные спарринги с вновь приходящими курсантами, они хоть и были зачастую старше и крепче меня, но, как говорится, большой шкаф громче падает.

Про Мишку Крота я не слышал некоторое время, говорили, что они со своей бандой зарезали сторожа в магазине при ограблении и он подался в бега. Слухи о его преступлениях казались бабкиными сказками и болтовней, но я знал, что в них было больше правды, чем хотелось бы думать.

Но однажды, когда я темным осенним вечером возвращался с тренировки, из-за угла вышли три тени.

– Ну что, крысеныш, помнишь меня? Сам будешь ботинки лизать или тебя заставить? – гнусаво протянул Крот, прикуривая от протянутой подельником спички и поигрывая ножом. Длинное узкое лезвие сбликовало от тусклой лампочки над подъездом. Они быстро сокращали дистанцию, а третий заходил ко мне за спину. Я понимал, что Крот разговаривать особо и не собирается, и обозначил его приоритетной целью для себя, к тому же его каличность была скорее мне на руку. Внутри меня всё стало кристально ясно. Страх ушёл, остались только холодный расчёт и готовность бороться до конца.

Как говорил Валерий Иванович: если драка неизбежна, бей первым. Я не стал вступать в полемику и подпустил их чуть поближе.

– Чего молчишь? Обосра… – я не дал ему договорить, резко сбросив ремень сумки с плеча и, обхватив петлей ремня руку с ножом, я сделал подшаг вперед и вправо, наступив на ногу Кроту и дергая его на себя. Тем самым я перекрыл линию атаки его подельнику, стоявшему чуть левее, и выбил из равновесия самого Мишку. Тот, что стоял сзади, рыпнулся на меня, но я уже зашел за спину Кроту, провожая их друг к другу в объятья, и одновременно коротко локтем двинул в челюсть тому, кто стоял слева от Мишки.

Его голова дёрнулась назад, и он беззвучно тюком осел на землю, а тот, что был у меня за спиной, завизжал, как поросенок. Я понял, что Мишка его пырнул, когда они столкнулись. Я с хватил Крота за кисть, рычагом выкручивая руку ему назад на излом, а локтем второй руки с размаху нанес удар ему в район локтя и почувствовал, как с хрустом ломаются кости и рвутся сухожилия. Он коротко вскрикнул и потерял сознание от боли. А тот, которого Мишка пырнул, продолжал верещать. За углом засвистел милиционер и зажглись лампы в окнах близлежащего дома.

А через четыре дня в разгар занятий в мастерские пришла целая делегация. Участковый зачитал и мне вручили грамоту за поимку опасного преступника, все трое числились в республиканском розыске. А Комсорг прикрепил мне на робу значок и вручил книжку комсомольца, так меня не очень торжественно приняли в Комсомол, заявление я подал еще полгода назад.

Часть 1. Глава 14

XIV

Первым голос подал Ратибор Яровицын «Ясный», бывший до меня самым молодым Волхвом, один из немногих, кто совмещал ложу в Вече с управленческой должностью. Он отвечал за оборону всех четырёх планет Руси.

– Я считаю необходимым сразу обозначить Вечевую Волю помимо Воли Ушедшего. Эту неприятную ответственность я возьму на себя.

– Во время твоего неудачного Изыскания на Макоши произошёл мощный энергетический Выброс, повлекший гибель флагмана Англо-Кельтской Империи и флота колониальных земель Империи. Её Величество Королева Виктория и Объединённый парламент считают, что этот взрыв был произведён Ратными силами Общинной Руси. Ввиду этого к нам прислан Посланник с нотой протеста.

Это было неожиданно, как удар грома среди ясного неба. Слова Ратибора прозвучали так, будто мой провал стал началом нового витка межзвёздной конфронтации. Я сама чуть не погибла, но меня посчитали причиной неизвестного катаклизма? Хотя что ещё можно ожидать от Бриттов? Бритты сами того не ведают.

– Также после вышеуказанного происшествия в нейронных связях твоего головного мозга обнаружена неизведанная сущность. К настоящему моменту она поразила уже 38% объёмов твоего личного познания, показатель этот растёт. До момента полного изучения сущности принято считать её чужеродным протоколом.

Эти слова, как холодная волна, окатили меня с головой. Тихомир, этот странный голос в моей голове, теперь воспринимался как нечто большее, чем просто побочный эффект или временное явление.

Меня не отпускало чувство нарастающей тревоги не только от того, что Тихомир занимал всё больше места в моей голове, но ещё и от того, что обычно после фактов выносился вердикт. Что не заставило себя долго ждать – Ратибор зычным, хорошо поставленным голосом произнёс:

– Велес, объяви Непреложную Волю Верховного Вече!

Конечно, странно было бы, если бы общую Волю объявлял один Волхв. Для этого был Велес – беспристрастный слуга общества. Велес заговорил не таким величественным голосом, как до этого, но мне этот голос показался всё таким же чужим и далёким:

– Ввиду того, что ты, Светозара Зорина «Светлая», являешься не избранным, а наследным Верховным Волхвом, а также, учитывая твою новоявлённость, решено, что твой голос не будет учитываться при принятии решений. Этот факт не подлежит разглашению, дабы не пострадал авторитет всего Верховного Вече!

Мир, казалось, перевернулся. Меня словно лишили голоса, сокровенного права быть услышанной. Этот момент ощущался как глубокая рана, оставленная не клинком, а холодным решением.

У меня, наверное, отвисла челюсть. Такого не было за всю историю Общинной Руси со времён Великого Исхода. Но Велес продолжил свою инфо-бомбардировку:

– Учитывая неизвестное происхождение, а также отсутствие точной информации о возможном влиянии данного протокола на всю систему нейросети Велес, а через неё и на всю Чадь Общинной Руси, решено принудительно отключить тебя, Светозара Зорина «Светлая», от общей нейросети Велеса.

У меня потемнело в глазах от услышанного. Это был не просто удар – всё это звучало как приговор страшному преступнику. Меня отрезали от источника знаний, от общества, от самой сути моей роли… После вознесения на высшую должность меня тут же обрушили до уровня Чада, не получившего Заветного Права Выбора. Что теперь, меня сошлют на Белую Твердь? Такое бывало, хоть и крайне редко, когда кто-то из Чади совершал поступки, опровергающие навыки Планирования. Как могло случиться, что, поднявшись на вершину, я так быстро оказалась на дне?

– Я принимаю Непреложную Волю Верховного Вече… – тихим, упавшим голосом ответила я.

– Разбирательство высшего уровня доступа считается закрытым, – констатировал Велес всё тем же металлическим, сухим голосом. – Вернуть в зал всех причастных!

Ложи вновь пришли в движение и встали на свои места, а вместе с тем вернулись и ложи помощников и свит. Зал снова ожил, но для меня он стал холодным и чужим. Я больше не чувствовала себя частью этого мира.

После всех преобразований Велес продолжил:

– Для вручения ноты протеста в зал приглашается Посланник Её Величества Королевы Виктории, Полный герцог четырёх правящих домов, Лорд Алонсо Грейвз!

И тут у меня земля ушла из-под ног, закружилась голова. Имя, словно молния, пронзило мой разум. Алонсо… Прошлое и настоящее столкнулись в этот момент, заставив меня забыть о собственном приговоре, и я опять оказалась на стартовой площадке автоматических челноков, единственной на Ньюлэнде частной космопристани.

Голубое закатное Солнце, как называли Бритты Новояр, окрасило небо в глубокие синие и бирюзовые оттенки. Высотные облака окаймляли небосвод изящными пурпурными и лазурными полосами. Очень хотелось, чтобы время замерло. Но бег Солнца, а с ним и времени, неумолим, и голубое сияние постепенно уступало место мягкому оранжевому свечению.

И я, и он знали, что это наша последняя встреча. Меня ждала инициация Заветного Права Выбора. Несмотря на то, что у меня не было партнёра и я не могла родить детей – так распорядилась Матушка Природа, – я смогла доказать своими изысканиями и работой вместе с Алонсо и его наставниками, что достойна влиться в общую Чадь. Его ждал двойной титульный брак с представительницами двух из четырёх Правящих домов, блестящая карьера политика и, несомненно, прекрасная жизнь наследника богатейшей фамилии Англо-Кельтской Империи.

Его будущее казалось мне таким ясным, будто оно уже было написано в звёздах. Моё же будущее было как туманная завеса, скрывающая за собой неизвестность.

Он снова завёл этот разговор о браке.

– Да, положение обязывает меня взять двух жён из разных Домов. Отец договорился, что я сам выберу Дома и претенденток. Обещаю, я возьму самых некрасивых!

– Зачем? – я искренне не понимала, что он имеет в виду.

– Они не будут тебе соперницами, это фиктивные браки! А детей можно будет искусственно зачать…

Его слова прозвучали как холодный расчёт, будто я была частью политической игры, а не женщиной, с которой он провёл два года.

– И как ты добьёшься разрешения на брак с женщиной из другого мира? У нас нет дворянских титулов!

– Это всё формальность. Я докажу, что брак с тобой будет политически выгодным для Империи и укрепит связи с Русью! У меня всё просчитано! Все останутся в прибыли!

Каждое его слово резало меня по-живому. Он говорил о прибыли, о расчётах, но не о нас. Я чувствовала, что всё, что было между нами, теряло смысл в его уравнениях. Его расчёт и прибыль меня доконали, я взорвалась:

– У тебя только холодный расчёт и прибыль в голове! А как же чувства?

Он поник головой:

– Неужели за это время ты не смогла прочувствовать меня?

Его голос, обычно уверенный и твёрдый, теперь звучал сломленным. Я увидела, что за этим расчётом скрывается человек, который, возможно, не умел иначе, кроме как планировать. Но мне было больно видеть, что его любовь тоже подчинена этим планам.

Это были два чудесных года. Я прибыла на Ньюлэнд в группе по обмену студентами между Империей и Русью. Обычно срок составлял полгода, но Бриттские учёные увидели во мне потенциал и договорились, что я пройду у них полный цикл обучения и буду связующим звеном с нашими Изыскателями в важной общей работе по исследованию Макоши. Эти два года стали для меня новой жизнью. Я открыла для себя мир науки, где не было границ, где мысли летали быстрее света. Но всё это затмевала одна встреча, одно имя – Алонсо. Там я с ним и познакомилась. Было ощущение, что у нас с ним одна голова на двоих – он мог закончить фразу, которую я начинала. Это было не просто совпадение, это было сродни симфонии, где две мелодии переплетаются так, что одна не может существовать без другой.

Но роман наш с ним закрутился не сразу. Сначала это была дружба, затем уважение, а после – что-то, что можно было назвать искрой. Эта искра разгоралась медленно, но когда я поняла, что она стала пламенем, уже было поздно. Наши пути расходились.

Сначала я видела в нём лишь талантливого, но слишком холодного и рассудительного учёного. Его мысли были точными, как формулы, а взгляды – иногда резкими, как лазер. Но постепенно в его жёсткости я начала замечать искры человеческого тепла, которого он, казалось, сам не замечал.

Наши совместные исследования привели нас к Макоши. Работая бок о бок, я осознала, что он не просто учёный или представитель богатейшей семьи Империи. Он был человеком, который боролся со своей природой: между разумом и эмоциями в нём шла постоянная война.

Но всё изменилось после того дня, когда он случайно увидел моё одиночество.

– Почему ты всегда уходишь одна? – спросил он однажды, когда мы допоздна оставались в лаборатории.

– Потому что так проще, – ответила я, не глядя на него.

Он не принял это за ответ, и я почувствовала, как его взгляд прожигает меня насквозь.

– Проще для кого? Для тебя или для других?

Эти слова тогда задели меня за живое. Впервые кто-то заметил ту часть меня, которую я всегда пыталась скрыть.

С этого момента всё стало иначе. Мы начали проводить время не только в лаборатории. Сначала это были простые беседы, затем прогулки по платформам Ньюлэнда, где голубое закатное солнце окрашивало наши разговоры в тёплые тона.

Когда я окончательно осознала, что влюбилась, это стало откровением. Эта любовь была не похожа на те, о которых я читала в книгах. Она была тихой, как звёздный свет, но не менее яркой.

И вот теперь, стоя перед ним, я видела, как наши дороги расходятся.

– Ты всегда думаешь на шаг вперёд, – сказала я, сдерживая слёзы.

– Это мой долг, – ответил он тихо, почти шёпотом.

В его голосе я услышала то, что он никогда бы не признал вслух: он знал, что это конец, и ничего не мог с этим поделать. Его расчёты не могли спасти нас.

– А мой долг – идти своим путём, Алонсо. Даже если это путь в одиночестве, – продолжила я, отвернувшись, чтобы он не видел моего лица.

Между нами повисла тишина. Это была не та комфортная тишина, которая иногда возникает между близкими людьми. Это была тишина прощания, холодная и окончательная.

Он подошёл ближе, но не коснулся меня.

– Светозара, я бы оставил всё, если бы знал, что ты хочешь того же.

Я не смогла ответить. Слова не могли выразить того, что я чувствовала в этот момент. Моя любовь к нему была настоящей, но я знала, что у нас нет общего будущего.

Закатное солнце за окном становилось всё слабее, голубое сияние постепенно сменялось мягкой тьмой.

– Береги себя, – сказал он наконец и ушёл.

Я стояла там ещё долго, наблюдая за тем, как его фигура исчезает вдали. Этот момент, казалось, растянулся в вечность, но в то же время пролетел слишком быстро.

Часть 1. Глава 15

XV

На трибуну в центре амфитеатра взошёл Посланник Её Императорского Величества Королевы Виктории, Полный Герцог четырёх Великих Домов, лорд Верхней палаты лордов, самый влиятельный и богатый человек всей Англо-Кельтской Империи – сэр Алонсо Грейвз.

Сегодня же передо мной стоял другой человек.

Моё сердце замерло, а время словно остановилось. Мои мысли вихрем пронеслись к тому дню, когда я в последний раз видела его на пристани космопорта. Но сейчас я увидела совсем не того статного, но по-юношески неуклюжего и наивного молодого человека, с которым я прощалась четверть века назад. Не того пылкого, с залитыми алым румянцем щеками юношу, не смеющего поцеловать меня в первый раз. Тогда он казался мне совсем другим – молодым, неопытным, почти мальчишкой, хотя с проявившимися уже к тому моменту решимостью в деловых вопросах и холодной расчётливостью в принятии решений.

На трибуну взошёл зрелый, степенный мужчина с великолепной выправкой.

Безупречно уложенные волосы лоснились, бликами подчёркивая чёрный смоляной цвет, но на висках бликовала первая седина. Волевое лицо обрамляла аккуратная борода, скрывая губы, которые в моей памяти всегда изображали лёгкую, немного ехидную улыбку.

Шрам на лбу и брови говорил о том, что за его внешним лоском скрывается опыт, закалённый временем и испытаниями, пришедшимися на его жизнь. Этот шрам казался ему к лицу, усиливая впечатление человека, который знает, что такое победы и поражения.

Его фигура излучала силу и достоинство, каждая деталь в его облике подчёркивала высокий статус и уверенность в себе. Он раздался в плечах и, казалось, стал ещё выше. Белый имперский сюртук с воротником-стойкой и золотыми эполетами, пересечённый на груди красной атласной лентой с золотой восьмиконечной звездой-орденом, выгодно подчёркивал его мускулистый торс. А яркий свет из-под купола зала Верховного Вече, отражаясь от инкрустаций его парадного сюртука, добавлял ауры величия. Эта одежда была не просто униформой – она была заявлением. Каждый шов, каждый орнамент кричал о том, что этот человек стоит на вершине мира.

Притороченный к поясу палаш с эфесом, инкрустированным драгоценными камнями, был не только дорогим парадным атрибутом – в нём чувствовалась мощь настоящего боевого энергоклинка. Этот палаш был символом силы, которая в любой момент могла стать реальной угрозой. Он не был просто украшением – он был частью Алонсо.

Я удивилась, поняв, что он не прибегнул к процедуре отложенной старости. Нет, он не был стар, он был зрел и полон сил. И это было понятно: внешний вид должен был соответствовать его статусу.

Он олицетворял собой всё, что Бритты ценят в своих лидерах: умение держаться, внешнюю безупречность и силу, скрытую за мягкой улыбкой.

Неизменным остался только взгляд – живых, светящихся задорным блеском серо-голубых глаз, отливающих опасно-зелёным цветом в моменты ярости и злости, которым он обвёл окружающих. Его взгляд был одновременно чуть надменен, с лёгким вызовом всем окружающим, но при этом полон внимания и сосредоточения.

Он не задержался ни на одном из присутствовавших, но я почувствовала, как он выделил меня среди множества других лиц.

Когда его глаза на мгновение встретились с моими, я ощутила что-то странное – словно он говорил со мной, не произнеся ни слова. Это был молчаливый разговор, в котором я прочла вызов и напоминание о прошлом.

Его голос зазвучал громко и уверенно, приятным баритоном, не требующим усиления аудиоаппаратурой, наполненный властью и достоинством, заставляя слушать, подчёркивая каждое слово, как будто каждое из них было высечено в камне:

– Уважаемые Верховные Волхвы Верховного Вече Общинной Руси! Я прибыл сюда сегодня от имени Её Императорского Величества Королевы Англо-Кельтской Империи, Властительницы Четырёх планет и семи колоний, Несравненной и Вечноживущей Виктории, чтобы выразить нашу глубочайшую обеспокоенность и решительный протест в связи с трагическим событием, произошедшим в нейтральных пространствах близ планеты Земля, известной вам как Макошь.

Алонсо титуловал свою Королеву полным титулом, над которым смеялись не только Русы, но и сами Бритты, но того требовал протокол межпланетных отношений.

– Взрыв, унёсший жизни наших доблестных воинов и уничтоживший Имперский флагман вместе с флотилией Колониальных земель, стал не просто утратой для нашего народа, но и угрозой стабильности и безопасности между нашими народами!

Его слова, подобно грому, пронизали пространство амфитеатра. Все молчали, как будто тяжесть этих слов сковала их в ожидании, что будет дальше. Это был не просто дипломатический протест – это был вызов.

– Этот акт не может остаться без внимания. Мы ожидаем, что ваши власти предпримут все необходимые меры для тщательного и справедливого расследования случившегося. Более того, мы настоятельно требуем гарантий безопасности для наших подданных и их имущества, а также недопущения агрессивных действий в будущем. Обеспечение таких гарантий будет важным шагом к восстановлению доверия между нашими великими империями.

Каждое его слово, несмотря на свою спокойную интонацию, несло в себе угрозу, которую скрывать было уже невозможно. Я почувствовала, как напряжение в зале нарастает, и мысли каждого из присутствующих скользят в сторону того, что скрыто за этим «дипломатическим предложением».

– Наши народы слишком долго строили отношения, основанные на взаимном уважении и сотрудничестве. Мы надеемся, что это происшествие не станет преградой на пути к общему миру и процветанию. Её Величество Королева Виктория призывает вас к совместным усилиям в деле сохранения мира и стабильности в нашем звёздном пространстве.

Мы ожидаем вашего ответа, включая предоставление гарантий безопасности, и готовы к конструктивному диалогу для разрешения текущей ситуации. Пусть здравый смысл и стремление к миру направляют наши действия в это трудное время.

Теперь его голос стал чуть мягче, но не потерял решительности. Это было почти искусство манипуляции: он подавал себя как миротворца, предлагая диалог, но его условия, как и прежде, оставались неизменными.

– Гарантом безопасности и знаком отсутствия агрессии будет являться проявление заинтересованности Общинной Руси в расследовании данного инцидента путём назначения одного из Верховных Волхвов в члены комиссии, созданной на территории Тауэра, столицы Империи. С надеждой на понимание и добрососедское существование – Её Императорское Величество Королева Виктория.

Эти слова повисли в воздухе, как аркан, в который уже было невозможно не попасть. Алонсо Грейвз знал, что тем самым он создаёт условия, при которых отказаться от его предложения будет невозможно.

После произнесённых слов я почувствовала, как космическая тишина накрыла зал, а взгляды всех присутствующих были устремлены на меня.

Думаю, не только я была потрясена услышанным. По сути, Королева объявила ультиматум, требуя в заложники одного из Верховных Волхвов.

Это было больше, чем просто дипломатическое требование. Это было столкновение двух миров, двух систем – тех, кто жаждет власти, и тех, кто стоит на страже своего народа.

Алонсо сделал паузу и отпил из стакана воды, стоявшего перед ним на трибуне. На дипломатическом языке этот жест демонстрировал доверие и открытость, а также тактично давал время присутствующим переварить всё услышанное.

Этот момент был продуман до мелочей. И пауза, и глоток воды, заполнивший её, были направлены на то, чтобы в подсознании каждого из присутствующих сложилось ощущение, что он не просто предлагает решение, а предлагает спасение.

Затем Алонсо продолжил:

– Сказанное мною далее прошу воспринимать как частное мнение и предложение от негосударственного лица.

Это изменение интонации было хитрым манёвром. Он сам себя отстранил от официальной позиции, чтобы, в случае чего, не нести ответственности за свои слова, но всё же продолжить давление.

– Со всем уважением к собравшимся, я, Лорд Алонсо Грейвз, приглашаю в частном порядке Верховного Волхва Светозару Зорину «Светлую» посетить мои владения для ознакомления с предварительными выводами частной комиссии исследователей по поводу вышеобозначенного инцидента. Как представитель Её Величества Королевы Виктории, я гарантирую безопасность и максимально комфортные условия на весь необходимый период пребывания гостьи в моих владениях.

Эти слова не оставляли мне выбора. Он посулил мне комфорт и безопасность, но в то же время поставил меня в позицию, где отказываться было бы непростительно. Он использовал меня как ключ к разрешению ситуации, как марионетку, которая либо поддастся его воле, либо подведёт всю нацию.

Вот же хитрый бес! Он наперёд просчитал, что принятие меня в Верховные Волхвы повлечёт за собой и определённые ограничения моих полномочий. И при подобном ультиматуме Вече, конечно, постарается избавиться именно от пустого, номинального члена, которым не грех и пожертвовать в случае чего! Также он просто поставил перед фактом всё Вече, прямо намекнув, кого они должны отдать в заложники Бриттам. Меня взбесил этот факт!

Во мне вскипела злость! Это была борьба не только за власть, но и за достоинство – за моё личное достоинство в том числе!

Последовала пауза, во время которой происходило бурное обсуждение всего услышанного, и все в едином порыве сходились во мнении, что самым правильным и безболезненным решением будет принятие частного предложения Алонсо Грейвза, которое одновременно выполнит необъявленный ультиматум и позволит сохранить лицо всей Общинной Руси, не показав виду, что Верховные пошли на этот ультиматум.

Но у меня было своё мнение. Я потребовала для себя Права Свободного Выбора. Я заявила, что согласна с нотой Королевы и буду официальным представителем Общинной Руси в Имперской комиссии по расследованию взрыва. Тем самым подчёркивая добрые намерения Русов во взаимодействии с Бриттами и одновременно отказываясь от частного предложения какого-то там лорда.

Моё решение стало неожиданностью для всех, но оно несло в себе два важнейших аспекта: я заявила о своей готовности к сотрудничеству, но на своих собственных условиях, сохраняя при этом собственную независимость от него!

Мнения разделились, но большинством голосов было принято моё решение как максимально оптимальное.

При обнародовании решения Лорд Грейвз еле заметно улыбнулся и молвил:

– Ввиду принятия решения высокочтимым Верховным Вече, мне остаётся лишь от лица Посланника Её Императорского Величества предложить собственную флотилию для безопасной и комфортной транспортировки Посланника от Общинной Руси на Тауэр. Честь имею!

Его улыбка была полна того самого холодного расчёта, который я ощущала на протяжении всей встречи. Он знал, что победил, но не спешил торжествовать. Его последняя фраза была произнесена как уверенное подтверждение его победы – он именно на это и рассчитывал.

Он склонил голову, не опуская глаз и не согнув спины, и я поняла, что последняя фраза была произнесена лично для меня.

Часть 1. Глава 16

XVI

Вече завершило своё собрание постановлением об отправке делегации во главе со мной к Её Императорскому Дворцу, который находился на самой большой планете Империи с названием Тауэр.

Это решение стало логичным итогом затянувшихся прений, где каждая ложа имела свою точку зрения: одни опасались провокации со стороны Бриттов, другие требовали активного участия в расследовании, чтобы показать нашу добрую волю. В итоге Вече сошлось на том, что мой статус Верховного Волхва будет лучшей гарантией диалога и символом открытости Русов.

Для сопровождения до нейтрального пространства Ратибор выделил почётный караул в виде звёздной флотилии во главе с флагманом, недавно сошедшим с верфи и вставшим в строй.

Когда я впервые увидела этот флагман, меня переполнило чувство гордости за наших Изыскателей и инженеров. Его корпуса из лигного сплава, блестящего на солнце, будто отполированного до зеркального блеска, могли бы восхищать даже самых искушённых критиков архитектуры.

Флагман впечатлял: это был даже не корабль, а целая база с множеством пристаней как для грузовых, так и для боевых кораблей. Он имел возможность пристыковать к себе даже линкоры первого типа.

Его размеры поражали воображение: высота – почти с крупный космопорт, а внутренниеангары могли вместить несколько средних флотилий. Ходили слухи, что на борту установлены новейшие энергокристаллы, способные в теории совершать прыжки сразу в нескольких направлениях.

Конечно, весь флот был просто большой дорогой игрушкой, так как воевать мы могли только с Бриттами – и то чисто гипотетически. После Средневекового забвения нашими Изыскателями параллельно с учёными Бриттов было создано оружие, способное уничтожать планету целиком. И не было возможности защититься от этой мощи.

Великие умы обоих народов давно сошлись во мнении, что любая агрессия приведёт к уничтожению не только противника, но и собственной цивилизации. Поэтому каждая сторона, обладая планетарными разрушителями, понимала, что применять их равносильно самоубийству.

Изыскатели смоделировали ситуацию, при которой будет уничтожена одна из планет Новояра, и, как показали расчёты, развалится весь баланс в планетарной системе. Сами расчёты велись с помощью нейросети Велеса, и каждая новая итерация показывала плачевный результат: планеты теряли устойчивые орбиты, и система начинала распадаться, подобно карточному домику.

Вообще, само существование столь сбалансированной системы близ звезды казалось практически невозможным: четыре планеты, принадлежащие Общинной Руси, имели на обратной стороне от звезды своих близнецов точно на такой же орбите. Причём все планеты находились в комфортном «поясе Златовласки», который позволял сохранять на планетах климатические условия, пригодные для жизни, и, что самое интересное, все планеты обращались вокруг звезды с одним периодом, что позволяло без труда синхронизировать календари на всех планетах.

Эта гармония орбит всегда вызывала у меня ощущение, что сама природа позаботилась о нас, даровав идеальные условия для процветания. Наши астрономы и Волхвы зачастую видели в этом знак особого благословения, а Бритты считали такую редкость просто удачной случайностью. Но как бы там ни было, любой удар по одной из планет грозил цепной реакцией и гибелью для всех.

Наши предки поняли, что разрушение такой системы приведёт к необратимой гибели всех миров, а потому привыкли решать любые разногласия путём долгих споров и переговоров. Эта традиция, уходящая корнями в Древний Исход, сделала нас уникальным народом, который ценит слово выше силы оружия. А как следствие, весь военный флот Руси представлял в основном парадные корабли, и лишь флагман и ещё два корабля имели грозное межпланетное вооружение.

Остальная часть флота выполняла скорее роль вежливых стражей порядка, которые сопровождали торговые экспедиции, участвовали в торжественных церемониях и защищали редкие участки космоса от пиратов – хотя серьёзных пиратских банд за последние десятилетия не наблюдалось.

Бритты также имели три корабля – разрушителя планет, но у них были и флотилии с маломощным оружием для подавления многочисленных восстаний на колониальных планетах и обороны торговых маршрутов от пиратов, базировавшихся в основном на тех же колониальных планетах.

Разговоры о британских колониях часто заходили в Верховном Вече. Эти планеты были обделены ресурсами и свободой, поэтому периодически вспыхивали мятежи. Бритты старались подавлять такие бунты быстро и решительно, демонстрируя жёсткий, но, как они считали, справедливый подход.

На границе нейтрального пространства нас должен был встретить флот Её Императорского Величества для сопровождения до столичной планеты.

Флот Империи представлялся мне чем-то монументальным, почти живым. Их флагманы были выкрашены в белые и золотые цвета, символизировавшие мощь и величие Короны. Я уже видела их однажды, когда была по обмену на Ньюлэнде, и воспоминания об этих огромных кораблях до сих пор вызывали у меня благоговейный трепет.

На сборы у меня была неделя времени – именно столько требовалось, чтобы флот Её Величества прибыл к точке встречи. Нам для этого требовались всего одни сутки.

В эти семь дней предстояло решить тысячи мелочей: от подготовки моего корабля до согласования протоколов и составления маршрутов. Старые адмиралы тихонько ворчали, что такой длительный срок – лишь способ Бриттов показать нашу зависимость от их графика. Но формальности требовали выдержки и спокойствия.

Мне собирать было особо нечего – я всегда предпочитала путешествовать налегке. Но оставалось ещё одно важное дело. Мне необходимо было встретиться с Братиславом. Не зря же Дедо его упомянул, да и ближе и роднее у меня больше никого не оставалось.

Это имя вызывало во мне странную смесь чувств: теплоту воспоминаний о детстве и лёгкую печаль по тому времени, когда мы были вместе с Дедозаром. Братислав умел находить логику даже в самых хаотичных ситуациях, и сейчас его спокойный ум мог стать для меня спасением.

Братислав был мой кровник. Не знаю, какая уж степень родства у нас была – ни я, ни он не помнили своих родителей, мы с младенчества воспитывались Дедозаром. Братислав был немногим старше меня, но имел одну из самых светлых голов не только в Общинной Руси, но и, пожалуй, на всём свете.

Его спокойный, размеренный характер поначалу раздражал меня, когда мы были детьми. Казалось, он всегда знал, как правильно поступать, а я, с моей юношеской горячностью, нередко бросалась в крайности. Но со временем я поняла, что это его свойство – замечательный дар, позволяющий сохранять трезвость мыслей в любых обстоятельствах.

Он добровольно отказался от детей, и, поскольку он не воспитал ни одного Дитя, он не прошёл инициации Заветного Права Выбора. Но это его ничуть не тревожило – он полностью погрузился в Изыскания. Кто-то осуждал его за это, считая, что его обязанности перед Родом не выполнены, но сам Братислав отвечал, что его вкладом в будущее станет научный прогресс и новые открытия.

Кроме того, ему нравилась Белая Твердь своим климатом, и ему морально было комфортнее среди такой же челяди, как и он. Но, тем не менее, он имел одну из лучших лабораторий во всей Руси и возглавлял крупнейший центр Изысканий. Ну как «возглавлял»: подсказывал тем, кто принимал решения, какие решения нужно принимать.

Это был идеальный формат для него: не быть на виду, но фактически определять научную политику Общинной Руси. Многие считали, что если бы он захотел, то мог бы стать одним из ведущих Волхвов, но Братислав избегал любых форм власти, предпочитая свободу мысли.

Перед отбытием на Белую Твердь мне пришлось встретиться с Алонсо Грейвзом. Не очень хотелось, но политически и дипломатически эта встреча была необходима. По положению Верховного Волхва мне полагался штат секретарей и помощников, и я определила для себя минимально допустимый штат в три человека: двое из них – семейная пара моих же воспитанников прошлого выпуска, которые уже успели поработать с Дедославом, и один поживший уже Волхв, который помнил меня ещё во младенчестве. Он долгие годы работал с Дедо и был в курсе всех его дел. На секретарей я и возложила переговоры о встрече с Алонсо.

Встреча с Грейвзом для меня была чем-то вроде личного испытания. Я понимала, что он умеет добиваться своего, а мои воспоминания о нём – слишком ярки, чтобы я могла вести себя абсолютно хладнокровно. Но эти переговоры были важны, чтобы сохранить равновесие между нашими народами и показать, что Верховное Вече не боится прямого контакта с Империей.

Пока шли все приготовления, я позволила себе пару часов перевести дух и укрылась во дворцовых покоях Верховного Вече, перешедших мне по наследству от Дедо.

Эти покои были обширными, с высокими сводчатыми потолками и резными узорами на стенах. Когда-то они служили личным кабинетом Дедослава, и в каждой детали ощущалось его присутствие: от запаха старых книг до гравюр на стенах, повествующих о подвигах древних Волхвов.

– Света, я понимаю, что ты устала, но нам есть о чём поговорить, – начал я вкрадчиво, когда Светозара осталась одна.

– Давай, чего уж, всё равно одна я, похоже, никогда уже не останусь. – Мне самой было странно, но я была не против пообщаться с Тихоном. Я устала ото всех, но можно ли устать от самой себя? А Тихон теперь часть меня, как бы дико это ни звучало.

– Свет, я всё слышал…

– Давай тогда без расспросов, – прервала я его сразу, – нет у меня сейчас ни сил, ни времени что-то объяснять!

– Ты не поняла. Я слышу не твои мысли, а слышу и вижу всё происходящее твоими ушами и глазами.

– Да как так-то?! – Похоже, этот день решил меня доконать новостями. Но, взяв себя в руки, я поняла, что это логично: раз он заполняет пространство моего личного восприятия, то заполняет и нейронные связи мозга и невольно подключается ко всем отделам сознания.

– Надеюсь, болтать за меня ты не станешь, – горько пошутила я. Мне оставалось только принимать и полагаться на того человека, что поселился во мне. А то, что он человек, я уже не сомневалась.

– Я клянусь тебе, что по своей воле не сделаю ничего, что могло бы доставить тебе хоть малейшие трудности! Поверь, девочка, мне самому некомфортно.

– Я тебе верю, – ответила я, – только хватит называть меня девочкой! Я не маленькая!

– Извини, но я видел нас в зеркало: ты молода и явно моложе меня. Извини за нескромный вопрос: а сколько нам лет? – я не удержался от ехидства.

– Мне, – я подчеркнула это слово, – пятьдесят лет. Да, я молода, но я не маленький ребёнок! Кстати, а сколько тебе лет?

Я потерял дар речи и промямлил:

– Мне пятьдесят лет…

– Ха, старше он… Да мы ровесники! – меня разозлило его снисходительное отношение. – Я-то и правда думала, ему лет сто пятьдесят…

– Свет, у нас средняя продолжительность жизни мужчин составляет шестьдесят пять лет, а женщин – семьдесят два… Я считаюсь уже пожилым человеком.

– А у нас – двести, двести двадцать… Затем просто нужны невообразимые внутренние ресурсы, чтобы продолжать жизнь. Обычно многие предпочитают Уходить, чтобы дать дорогу новому поколению. – Я сама удивилась и как-то машинально всё это произнесла.

– А мы не решаем, когда умирать, жизнь сама решает.

– Это что же получается: по количеству лет и по опыту мы ровесники, но по восприятию своего Ухода ты старше?

– Если честно, я думал, что тебе лет двадцать… По нашим меркам ты выглядишь именно на этот возраст, да и мысли твои, и восприятие жизни… Нет-нет, ты умная женщина, но… не знаю, как это объяснить… Наивность восприятия мира, что ли…

– Ну, мы можем фиксировать своё физическое тело в том возрасте, который нам наиболее приятен. Алонсо вон, видишь, каким стал, а ему пятьдесят пять…

– Я бы ему дал лет сорок пять. Но мужик красивый! Я так понял, вы знакомы? – Я не стал лезть на опасные темы, но любопытство пересилило.

– Ещё как знакомы. Мы были любовниками четверть века назад, и он звал меня замуж, – зло и нарочито грубо сказала я.

– Прости, я не хотел… – начал было я оправдываться, но она продолжила уже более спокойно:

– Это ты извини. Я не думала, что при встрече меня так сильно это заденет. Я вообще не думала, что мы когда-то с ним встретимся. Наши миры были слишком разные.

И я рассказала, скорее самой себе, чем Тихону, о том, что Алонсо должен был взять в жёны двух представительниц из четырёх домов. Всего в Империи было пять герцогских домов. Сам Алонсо принадлежал Банковскому дому Грейвзов. Были ещё Военный дом, Торговый дом, Промышленный дом и Политический дом. Каждая семья с древних времён имела власть в одном из ведомств Империи, и для поддержания баланса сил было принято родниться как минимум с двумя из оставшихся четырёх домов.

Конечно же, я, как женщина свободолюбивого Рода Русов, не могла себя заставить делить его с кем-то, и это разбило мне сердце. Я убежала от него. А Алонсо не промах: он договорился со всеми четырьмя домами и, женившись на представительницах всех четырёх, без сомнения, стал самым влиятельным человеком Империи.

Его власть не была политической в прямом смысле слова – над ним была Королева, которая уже давно не являлась человеком: её разум оцифровали и перенесли в нейросеть более двухсот лет назад. Помимо Королевы, реальная политическая власть принадлежала Палате лордов, куда входили представители тех же домов, а также крупные промышленники, банкиры и военные, не состоявшие в домах, но имевшие достаточно денег и влияния, чтобы лоббировать свои интересы.

Да, я знала, что он имеет четырёх жён и множество детей от них, но ходили слухи, что он не живёт ни с одной из них и все дети искусственно зачаты. И чисто по-женски я очень хотела верить этим слухам, хотя сама себя уверяла, что мне всё равно.

И вот, когда мы встретились, все эмоции всплыли наружу, а так как я не могла их озвучить, они грызли меня изнутри.

– Прости, что я вывалила всё это на тебя, но мне нужно было выговориться. – Я устала носить это всё в себе, и мне стало легче после того, как проговорила вслух.

– Ничего, девочка, я тебя понимаю. В жизни всякое бывает. – В этот раз обращение «девочка» сорвалось само собой, но Света не отреагировала. Наверное, она приняла мою жизненную усталость и поняла, что порой годы меряются не числами, а опытом.

Часть 1. Глава 17

XVII

Согласованная встреча была полуофициальной, так как частное лицо принимало официальное. Это означало, что, несмотря на все дипломатические условности, встреча могла пройти с элементами личной инициативы, ведь формально ни одно министерство или ведомство напрямую не вмешивались в ход переговоров. Однако каждый шаг, каждое слово оставались под пристальным вниманием Бриттов и Русов.

Личная яхта Алонсо немного уступала по размерам и вооружению среднему имперскому линкору. На первый взгляд казалось, что её изящные формы и роскошный интерьер лишь прикрывают истинную мощь боевого судна, способного при необходимости стать весьма опасным противником. Один экипаж составлял почти триста человек, включая официантов, горничных, лакеев и другой обслуживающий персонал.

Алонсо собственной персоной приветствовал меня у трапа. Была расстелена красная ковровая дорожка, перед которой выстроилась рота почётного караула, облачённого в парадные мундиры с золотыми аппликациями. Но сам Лорд Алонсо Грейвз, хоть и был в парадном мундире, уже был без ленты поверх груди и без орденов. Именно эта деталь, а точнее её отсутствие, подчёркивала статус встречи.

– Рад приветствовать Верховного Волхва Общинной Руси на борту корабля под флагом Её Императорского Величества! – сразу задал официально-деловой тон Алонсо.

– С благодарностью принимаю приглашение подданного Её Императорского Величества! – в тон ему ответила я. Для меня сейчас было очень важно сразу взять правильную ноту общения, дабы избежать ненужной неловкости и никчёмных разговоров. Я ощутила, как на меня смотрят десятки глаз, ожидая малейшего намёка на неформальность.

Я боялась кулуарности встречи и личного общения, но мне понравился его подход – он поистине был хорошим политиком.

Взгляд Алонсо казался лишённым прежней мечтательности, зато в нём читалась уверенность человека, привыкшего к власти. Однако за этой уверенностью я всё же уловила искру воспоминаний о том, что нас связывало в прошлом.

– Для вас приготовлена Императорская каюта. Желаете ли вы сразу проследовать в неё или хотели бы осмотреть корабль?

По закону этикета мне пришлось выбрать осмотр корабля, так как все наши разговоры протоколировались секретарями.

Этот обход был больше символическим жестом доверия и открытости. В конце концов, никто из нас не питал иллюзий: если бы Алонсо захотел что-то скрыть, он бы это сделал. Но дипломатические ритуалы требовали соблюдения.

После обхода яхты меня сразу привели в главную кают-компанию, где был дан обед на восемь персон. Надо отдать должное Алонсо – дабы меня не утомлять, он, видимо, распорядился, чтобы мне показали лишь боевые посты главного орудия, капитанский мостик и дежурную рубку офицеров, пропустив при этом роскошные обеденные залы, личные покои лорда и множество кают для гостей. Я успела заметить у экипажа дисциплинированные и отточенные действия: приказы офицеров выполнялись с военной слаженностью, а их лица выражали скорее гордость за службу на столь именитом судне.

На торжественный обед были приглашены я, мои три спутника, сам Алонсо, его два секретаря и капитан яхты. Паритет приглашённых с обеих сторон был соблюдён, и обед прошёл строго по протоколу с номинальным обменом мнениями о торговых и культурных связях между нашими народами, сотрудничестве в торговле и научных изысканиях.

Сам обед представлял собой гармоничное сочетание изысканной имперской кулинарии и привычных мне блюд из общинных регионов Руси, специально добавленных в меню как знак уважения к нашей культуре. Звучала негромкая музыка, а приглашённый струнный ансамбль располагался в дальней части кают-компании, не отвлекая от официального разговора.

Затем был согласован график отбытия с Верховной Тверди через несколько дней. А перед тем как распрощаться, Лорд Грейвз официально запросил у меня позволение на частную конфиденциальную беседу тет-а-тет.

Мой пульс мгновенно участился, ведь такая просьба означала личный разговор с Алонсо, которого я опасалась больше всего. Однако статус Волхва и простой человеческий азарт не позволяли мне отказаться.

Этого я боялась, вернее – не хотела больше всего, но свою роль сыграло моё самолюбие, и я приняла его приглашение.

Мы вышли из кают-компании и прошли по узкому коридору, освещённому мягким золотистым светом. Казалось, что полумрак коридора только подчёркивал интимность предстоящего разговора.

Мы проследовали в его кабинет, где, удобно расположившись в креслах и отослав секретарей, Алонсо начал без прелюдий свою речь:

– Светозара, я бы хотел сразу избежать недопониманий с твоей стороны и уверить тебя в тёплом, дружеском расположении к тебе. Поверь, ситуация довольно сложная и неоднозначная, но прошу тебя верить мне и не принимать мои знаки внимания за фривольность. Ещё раз прошу тебя принять моё приглашение на посещение именно Ньюлэнда, а не Тауэра – там я смогу обеспечить твою безопасность и комфорт.

Я отметила, что в его голосе не было резкости, а, напротив, звучало нечто почти умоляющее. Видимо, он понимал, насколько я не желала подобных «личных» моментов, но всё же не мог отказаться от своей задумки.

– Алонсо, если честно, то я волновалась перед нашей встречей и не знала, как ты себя проявишь. Я благодарю тебя за твою тактичность и заботу, но, поверь мне, они излишни. Есть протокол, и я намерена следовать ему.

– Буду откровенным: я предвидел, что тебя лишат голоса и твоё назначение станет фиктивным. Так что ты можешь не рассчитывать на особый пиетет в свой адрес со стороны Палаты лордов. Что же касается Королевы – она давно не интересуется делами Империи и выполняет роль номинальную. Потому искренне прошу тебя не отказываться от моей помощи! Ты знаешь, что ты дорога мне, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы оберегать тебя и помогать в любых ситуациях. Прошу, не отказывай мне хотя бы в этом.

При этих словах я увидела не холодно-расчётливый взгляд, принадлежащий портретам и голограммам Лорда Алонсо Грейвза, влиятельнейшего человека Англо-Кельтской Империи, а просящий, почти молящий взгляд юноши с глазами, отражающими ярко-голубой цвет неба, окрашенного заходящей голубой звездой-солнцем.

В этом взгляде читалась искренняя симпатия и сожаление о том, что мы оказались по разные стороны политического и жизненного барьера. Я на миг вспомнила тот день, когда мы расставались на космопристани, так и не успев сказать друг другу всего, что хотелось.

Я чувствовала, что он не играет со мной, а искренне открыт – и я немного смягчилась.

– Дружочек, спасибо тебе! Мне очень приятно, и я благодарна за твою искренность. Но моё положение меня обязывает отказаться. – Я сделала паузу. Мне хотелось объяснить всё, что я думаю и чувствую, но единственная фраза, которую я смогла произнести, оказалась немного язвительной и нарочито колкой: – И потом, твоим супругам, наверное, будет неприятно лицезреть меня.

Я отметила, как он слегка вздрогнул, услышав мои слова, и во взгляде промелькнула печаль. Возможно, у него были свои причины держаться за эти официальные браки, но я не могла примириться с мыслью, что однажды любила человека, принадлежащего одновременно нескольким женщинам.

Он горестно хмыкнул, опустив глаза, но не ответил на мою последнюю фразу. Немного помолчав, он поднял на меня взгляд и спросил, чуть запнувшись:

– Скажи… а у тебя кто-то есть?

Вот этого я точно не ожидала от него – и немного рассердившись, бросила с вызовом, глядя в его прекрасные серо-голубые глаза:

– Скажем так, я не одна!

Я почувствовала, как в груди резко сжалось сердце. Странное чувство обиды и ревности переполнило меня, хотя я сама не понимала, почему отвечаю столь резко.

Алонсо отвёл взгляд, едва заметно вздохнул и серьёзным тоном произнёс:

– Что ж, в любом случае я рад тебя видеть и счастлив сопровождать тебя. Но если тебе всё же потребуется любая помощь, прошу тебя отбросить все сомнения и лишние мысли и располагать мной!

– Хорошо, – честно пообещала я.

Чувства смешались во мне: благодарность за его откровенность и раздражение от собственной слабости, ведь я позволяла ему задевать мои старые раны.

Настала неловкая пауза. Затем, поменяв тон на официально-деловой, Лорд Грейвз произнёс:

– Что же, благодарю за уделённое мне время.

Я поняла, что моя аудиенция закончена, поднялась и, молча, не прощаясь, вышла. Я отдавала себе отчёт, что поступаю резко, но внутри меня всё бурлило – прошлое, настоящее, протокол, мои собственные чувства, которые я хотела задушить. В конце концов, у меня ещё куча дел, а он – всего лишь навязанный мне сопровождающий! Но, несмотря на взыгравшую во мне раздражённость, в целом я была удовлетворена беседой.

– Светозара, я всё понимаю, но что ты так на него взъелась? – я не выдержал и решил всё же подать голос, когда мы летели в автоматической капсуле обратно во дворец. – Мужик-то вроде неплохой и относится к тебе нормально. Мало ли что было четверть века назад, да и вроде он искренний… Мне, например, вот Ратибор совсем не понравился – ещё эти бубенцы железные постоянно бряцают у него на шее. – Я с раздражением вспомнил аксессуар на шее Ратибора в виде золотых шариков, которые при каждом его движении головой звенели как бубенчики, и напоминали скорее два яйца, чем шары.

– Да что ты понимаешь, – я негодующе фыркнула, но внутри понимала, что Тихомир видит ситуацию со стороны и пытается быть объективным. Мне и самой было не по себе, но я подавила нахлынувшие было ностальгические эмоции и удивилась тому, что Тихомир сделал акцент именно на Ратиборе. – И вообще, это не бубенцы, как ты сказал, а символ плодородия и жизненных начал, «Основы жизни, родно-ой». – Передразнила я Ратибора, вспомнив, как он таким же манером объяснял Алонсо, что это такое при их первой встрече.

Я понимала, что сейчас просто выражаю своё раздражение даже не столько к Алонсо, сколько вообще ко всему вечеру и разговорам. Потом вздохнула и сказала уже спокойно, для Тихомира:

– Ладно, давай вернёмся к этому разговору чуть позже. – Капсула мягко коснулась посадочной площадки Дворцового комплекса, и меня ждали рутинные, но необходимые дела перед отлётом для встречи с Братиславом. Я глубоко вздохнула, понимая, что разговор с Тихомиром неизбежен, но сейчас действительно не момент. Мой мозг лихорадочно переключался с воспоминаний на предстоящие протокольные дела. В конце концов, мне надо было всё переварить, а на разговоры с Тихомиром у нас будут почти сутки, пока мы будем лететь на Белую Твердь.

Завершая этот насыщенный событиями день, я поймала себя на мысли, что встреча с Алонсо не столько внесла ясность, сколько пробудила старые чувства и сомнения. Но выбирать уже некогда – время шло, а политическая обстановка требовала решительных действий.

Часть 1. Глава 18

XVIII

На Белую Твердь я летела на яхте, принадлежащей Дедо. Вернее, судно принадлежало Верховному Вече – у Волхвов не было собственности, впрочем, как и у любого другого члена Чади. Однако существовал негласный обычай: каждому Верховному Волхву позволялось пользоваться определённым имуществом по своему усмотрению, пока он занимал этот пост. Раньше я летала либо общественными кораблями, где ты делишь каюты с такими же путешественниками, как и ты сам, либо на научно-исследовательских яхтах, где тебе приходится выполнять ещё и функции капитана и навигатора. Конечно, строго говоря, все эти функции выполнял Велес, но контролировать всё равно приходилось, несмотря на то что за всё время эксплуатации, не только мной, но и тысячами других Изыскателей, не было ни единого сбоя в работе Велеса.

Я, пожалуй, даже соскучилась по нему – ведь он с детства был частью меня. Теперь же я могла ощутить, насколько комфортнее лететь в судне, где экипаж полностью отделён от гостевой зоны, и при желании можно наслаждаться одиночеством или на пару со своими мыслями.

Но всё же как же хорошо было лететь на собственной яхте, в которой экипаж отделён от каюты гостя, и при желании можно отказаться даже от стюардов и вообще насладиться одиночеством. Всё-таки есть и приятные моменты в статусе Верховного: на твоих плечах, хоть и лежит повышенный груз ответственности, но при всём этом приятные бонусы – например, в виде личной яхты, секретарей-помощников – всё же облегчают эту ношу… Я улыбнулась про себя, отмечая, что редко позволяю себе подобную роскошь и тишину. И тут же сама себя одёрнула: да что за мысли лезут? Не зря же говорят – власть портит людей… От подобного осознания я внутренне смутилась: неужели я начинаю поддаваться искушению высокой должности, о чём нас предупреждали ещё в детстве?

– Правильно-правильно, – ехидно подначил я её, – сначала ты наслаждаешься благами, недоступными другим, затем считаешь, что достойна их больше, чем остальные, а потом ни за что не отдашь свою власть и привилегии. Видишь, как идеи проклятого капитализма быстро завладевают неокрепшими умами. Стоило полчаса пообщаться с олигархом – и все твои устои…

Я почувствовала укол совести от этих слов. Тихомир, хоть и говорил в шутку, очевидно, находил эти «классовые» сравнения занятными. Но внутри меня зашевелилось лёгкое беспокойство: а вдруг и правда – власть меняет?

– Перестань! Вовсе я и не… А что такое капитализм, и почему он проклят? – Я решила не оправдываться, а перевести тему. Тем более, мне было не в чем себя упрекнуть: мне всё это положено по статусу. Я попыталась сама себя убедить в том, что привилегии Верховного Волхва – это необходимость, а не прихоть. Однако я видела, что Тихомира забавляет сама ситуация, где моя высокопоставленность легко может превратиться в повод для поддразнивания.

Я провёл краткую лекцию на тему марксистско-ленинской идеологии и с удовольствием заметил, что, по сути, Русь достигла развитого социализма, а вот Бритты – олигархические капиталисты.

– Хм, ну, следуя твоей теории, мы живём в коммунистическом обществе. У нас нет частной собственности, всё принадлежит всем.

– Так-то да, но коммунизм – это недостижимая утопическая теория. Даже я, человек, всю жизнь строивший этот самый коммунизм, не верю до конца в его реализацию. Хотя тот уровень самосознания, которого вы достигли… – Я задумался. Возможно, в их системе заложены те принципы, которых мы в Союзе пытались добиться искусственно. У нас, может быть, тоже пришли бы к этому, но Хрущёв сломал всё, что было достигнуто Иосифом Виссарионовичем.

Я ощутила, как в его голосе прозвучали сожаление и горечь – видно, для него эта история была чем-то большим, чем просто сводкой политических фактов.

– Кстати, на Белой Тверди как раз развитой социализм, так как Челядь, живущая там, не доказала способности к адекватному планированию, им недоступно распоряжение общей собственностью. Они живут, можно сказать, каждый по себе. У каждого есть собственность, за которую ему приходится нести ответственность. Кто-то приумножает, кто-то теряет всё из-за неверно принятых решений, но всё равно община помогает и таким. Правда, им всем приходится выполнять общественно-полезную деятельность, чтобы им зачислили «полезные часы» – это эквивалент Имперских фунтов, только свои часы нельзя передавать другому, в отличие от денег.

Мне пришла мысль, что эта система своего рода сдерживает людей от бездумного пользования ресурсами: ведь каждая ошибка может стоить им личной собственности. С одной стороны, это стимулировало к самостоятельности, с другой – ограничивало их права в рамках Чади.

– Фига себе, – присвистнул я, – прям как в Союзе. У нас колхозники до недавнего времени тоже вкалывали за трудодни.

Пришлось рассказать краткую историю Советского Союза и вообще объяснить всё геополитическое обустройство моего мира.

Мне стало грустно: только жизнь начала налаживаться, только я встретил Тамару, и вроде отношения были перспективными… Интересно, меня будут считать погибшим или без вести пропавшим?

Я почувствовала, как у Тихомира на миг задрожали мысли, когда он говорил о Тамаре. Видимо, это имя было для него очень важным, вызывало боль и тоску по тому миру, который остался за гранью перехода. И, считав его мысли, я решила немного изменить направление разговора:

– А что там не так с Ратибором? Чем он тебе не понравился? – В глубине души я понимала, что Тихомир просто инстинктивно не доверял Ратибору, чувствуя его холодную логику и «правильность».

Я был благодарен Светозаре за то, что она переключила мои мысли. Я призадумался: а действительно, чем он мне не понравился?

– Сложно, конечно, с ходу сказать, что не так, я ж его и не знаю совсем. Но у нас, мужиков, мнение складывается моментально, даже при невербальном общении, по физиогномике, что ли… Какой-то нарочито правильный и не натуральный он мне показался. Вот Алонсо – тот да, с яйцами и конкретный. Капиталист, но конкретный капиталист – и не скрывает этого.

– Эх, да что ты знаешь про Ратибора? Не натуральный…

– А ты расскажи. – Времени у нас было много, не всё же рассуждать о политическом устройстве. В глубине души я понимал, что критически оцениваю Ратибора скорее по интуиции. Но ведь интуиция редко обманывает, и мне было любопытно, оправдает ли его история мои предчувствия.

Я поняла, что Тихомира не удовлетворяют обрывочные сведения, и он хочет составить о Ратиборе более полное впечатление. Пришлось рассказать ему, что Ратибор был рождён у семейной пары Чад, которые готовились к инициализации Заветного Права Выбора. У них было двое детей-погодков: девочка и мальчик. Ратибор был незапланированным ребёнком, но, дабы не потерять права на допуск к инициации, они всем преподнесли это так, будто так и задумывали. Они планировали стать Изыскателями и проводили занятия в собственной домашней лаборатории. Работая с образцами, они отключали систему сигнализации и безопасности, так как она часто срабатывала и своим звуком будила младенца Ратибора. Конечно, делать это было категорически нельзя, но они это делали.

Я вспомнила, как сама училась у Наставников: они всегда говорили, что отключение систем безопасности – самый простой путь к катастрофе. Но молодые родители часто идут на риск, лишь бы обеспечить спокойствие ребёнка.

– Извини, что перебиваю, но зачем тогда существует функция отключения, если делать этого нельзя? – меня удивила эта логика.

Я удивилась этому вопросу – обычно никто над этим не задумывался, но как Наставник я знала систему обучения и рассказала и о том, что в процессе Жизнедеятельности без Велеса, в период Чад, для испытуемых были расставлены различные подобные ловушки, которые, облегчая жизнь, могли в дальнейшем представлять различные угрожающие или непредвиденные последствия. Идея была в том, чтобы привычка к лёгким решениям не затмевала ум, ведь за удобство всегда следовала своя плата. Обычно, попадаясь на одну из ловушек, Чада начинали видеть подобные лазейки и попадались и на другие. В итоге 99 процентов из них не допускались до инициации Заветного Права Выбора, потому что как минимум одна из них всегда приносила плачевные последствия. Хотя оставшийся один процент везунчиков и становился полноценным членом Чади, рано или поздно Камма его настигала, и трагедия уносила его жизнь или жизнь других людей, и тогда их лишали Права Выбора и отправляли на Белую Твердь.

Эта жёсткая система сдержек и противовесов всегда пугала меня своей беспощадностью, но именно она создала тот мир, в котором я жила.

– Жёстко, – я даже присвистнул, но это мне казалось логичным. Наверное, именно такой жёсткий отбор и помог создать столь идеальное общество – по сути, общество победившего коммунизма. – И что же с родителями Ратибора?

В один момент произошёл взрыв в лаборатории. Они допустили ошибку в расчётах, и в процессе реакции выделилось больше взрывоопасного газа, чем они посчитали, но самая главная ошибка состояла в том, что была отключена система безопасности, и не был удалён газ, и последующие события разворачивались бесконтрольно.

Мать Ратибора погибла сразу от взрыва, отец получил контузию и ожоги, и сил у него хватило только чтобы спасти младенца. Брат и сестра задохнулись от угарного газа.

В итоге Ратибор с отцом были направлены на Белую Твердь. Отец винил мать за произошедшее, так как она подбивала его отключить сигнализацию. Он множество раз направлял запрос и в Родовое, и в Верховное Вече для пересмотра его судьбы, ссылаясь, что страдает не только он, но и его сын. Но именно так все и поступают, попав на Белую Твердь. Редко кто принимает всю долю ответственности за то, что с ними произошло, на самих себя. Ещё реже пытаются это исправить. В том, что с ними происходит, виноваты обстоятельства, другие люди, судьба – но только не они. Это и есть неадекватное планирование, и такие люди не достойны Свободы Выбора, потому что вместе со свободой всегда в паре выдаётся и ответственность за то, что ты будешь делать с этой свободой. Одно без другого – это распущенность или вседозволенность.

– Ты так рассказываешь про Белую Твердь, как будто это ГУЛАГ какой-то, куда ссылают весь сброд, – Светозара непонимающе взглянула на меня, пришлось рассказать и этот нелицеприятный факт нашего мира. Лицо её помрачнело.

– Какой же у вас жестокий мир… – мне стало не по себе от услышанного. Как же люди могут ТАК поступать друг с другом? Хотя я не раз видела, как стремление к совершенству превращается в холодную логику. И я понимала растерянность и недоверие, которое этот человек испытывает к нашему миру – в его глазах мы были, наверное, подозрительно идеальны.

– Тихомир, у нас нет сброда. Отношение к Челяди – скорее как к капризничающим, болеющим детям. Нам очень жаль их, но наша жалость не может попустительствовать их ошибкам. Камма неизбежна, и если дать им полные права Чади, они навертят здесь столько бед… В конце концов – это их Выбор. И потом, в отличие от вашего ГУЛАГа, они живут в самых комфортных условиях. Белая Твердь потому и белая, что там лучший климат – он максимально схож с климатом Макоши, где зародилась жизнь. Им предоставлены лучшие условия. Да, им приходится выполнять некоторые работы, но это скорее не наказание, а стимул не потерять собственное человеческое лицо. Кстати, отец Ратибора его потерял в итоге.

Почти семь лет отец Ратибора писал заявления, жалобы, проходил все мыслимые процедуры психологического и физического обследования, чтобы доказать свою невиновность. Он перестал заниматься Ратибором, когда тому исполнилось четыре года, и начал потихоньку пристращаться к бражничеству.

– Погоди, так у вас тоже пьют? – удивился я.

– Да, различные браги, мёда, хмели, наливки… Бритты предпочитают хмельные напитки на основе виноградного сока, мы – на основе продуктов брожения злаковых. Но чрезмерное их употребление приводит к зависимости и расстройству личности…

– Ты мне антиалкогольный ликбез не проводи, – улыбнулся я, – плавали, знаем. Извини, что перебил, продолжай.

Так вот, к моменту, когда Ратибору исполнилось семь лет, его отец опустился до такой степени, что даже медицина не смогла ему помочь с его циррозом печени, и он Ушёл не по своей воле. А Ратибор, привыкший к выживанию с малых лет, к тому моменту стал вполне самостоятельным. Его, как ребёнка Челяди, оставили на Белой Тверди в общей школе-приёмнике, где он показал блестящие результаты по всем предметам. Единственной его негативной чертой в характеристике было несердоболие – он шёл по головам сверстников, не проявляя сострадания, но в то же время не причиняя никому зла.

– Погоди, я немного запутался, как это – не сострадая и не чиня зла одновременно?

– Понимаешь, детям свойственно помогать друг другу. Когда один совершает ошибку, другие пытаются помочь им её исправить, хотя бы сочувствуют им. В детском возрасте это приемлемо и считается нормой. В обществе Чади каждый сам отвечает за свои действия – необоснованная помощь отучает человека от адекватного прогнозирования. Но детям дозволено вмешиваться в дела друг друга, проявляя сострадание. Ратибор же всегда поступал как взрослый член Чади. На разборах он всегда твёрдо говорил, что каждый сам волен выбирать и сам обязан отвечать.

Благодаря блестящим результатам окончания общеобязательного образования, его допустили к обучению в Космической Академии, он получил статус Чада, но посвятил себя не созданию пары, а ратной карьере.

Затем случилась двухлетняя война с пиратами. У Бриттов был парламентский кризис, и они упустили власть над четырьмя из семи колоний. Ну, пираты и разгулялись – стали нападать на наши торговые караваны. Во время войны Ратибор сделал блестящую карьеру. Всем ратникам было позволено подключить полные функции Велеса. Ратибор разработал и воплотил в жизнь создание простой, но очень эффективной системы планетарной обороны. Даже Изыскатели не могли до такого додуматься. В результате разобщённые пиратские группировки перестали и пытаться нападать на Русов, а к тому моменту в Империи восстановили порядок.

Ратибор получил за свою деятельность Заветное Право Выбора. Его карьера быстро пошла в гору, и он стал самым молодым Верховным Волхвом за всю историю. Правда, теперь благодаря мне он потерял этот статус.

Кстати, он хоть и не единственный, кто выбрался с Белой Тверди, но только он добился таких высот. Обычно выходцы с Тверди уходят к Имперцам, но чаще всего оказываются в колониях или примыкают к пиратским группировкам. Именно поэтому сейчас стали жёстче относиться к тем, кто, будучи урожденным на Белой Тверди, пытается оттуда вырваться. Вообще само понимание человеком, что он может быть другим, чем окружающие, уже выделяет его из общей массы населения Белой Тверди. Потому что в большинстве своём все, рождённые там, довольны своей судьбой – им там нравится.

– Ещё бы им не нравилось, – ухмыльнулся я, – солнышко греет, травка растёт, ответственности нет.

Я удивилась его словам – то ли он так шутит, то ли и впрямь так считает… Я всегда почему-то воспринимала его как члена Чади, обладающего Заветным Правом Выбора, но сейчас ясно осознала, что это человек совсем другого склада ума, в чём-то даже чуждый мне.

– Да шучу я, – пришлось объяснять свои мысли, почувствовав замешательство Светозары от моих слов, – этож какое-то скотское существование, я бы так не хотел.

В его голосе слышалась насмешка, но я чувствовала, что за ней скрывается понимание того, как легко человеку отдать свободу в обмен на спокойную, но безликую жизнь.

Странное чувство юмора, – ответила я про себя и предложила лечь спать. События последней недели измотали меня и физически, и морально, повышая мою утомляемость.

Мы оба понимали, что мысли о Белой Тверди и судьбах людей ещё не раз вернутся к нам в разговорах. Но пока отдых казался лучшим лекарством от бешеного темпа перемен и новых открытий, свалившихся нам на головы.

Часть 1. Глава 19

XVIII

На Белую Твердь я летела на яхте, принадлежащей Дедо. Вернее, судно принадлежало Верховному Вече – у Волхвов не было собственности, впрочем, как и у любого другого члена Чади. Однако существовал негласный обычай: каждому Верховному Волхву позволялось пользоваться определённым имуществом по своему усмотрению, пока он занимал этот пост. Раньше я летала либо общественными кораблями, где ты делишь каюты с такими же путешественниками, как и ты сам, либо на научно-исследовательских яхтах, где тебе приходится выполнять ещё и функции капитана и навигатора. Конечно, строго говоря, все эти функции выполнял Велес, но контролировать всё равно приходилось, несмотря на то что за всё время эксплуатации, не только мной, но и тысячами других Изыскателей, не было ни единого сбоя в работе Велеса.

Я, пожалуй, даже соскучилась по нему – ведь он с детства был частью меня. Теперь же я могла ощутить, насколько комфортнее лететь в судне, где экипаж полностью отделён от гостевой зоны, и при желании можно наслаждаться одиночеством или на пару со своими мыслями.

Но всё же как же хорошо было лететь на собственной яхте, в которой экипаж отделён от каюты гостя, и при желании можно отказаться даже от стюардов и вообще насладиться одиночеством. Всё-таки есть и приятные моменты в статусе Верховного: на твоих плечах, хоть и лежит повышенный груз ответственности, но при всём этом приятные бонусы – например, в виде личной яхты, секретарей-помощников – всё же облегчают эту ношу… Я улыбнулась про себя, отмечая, что редко позволяю себе подобную роскошь и тишину. И тут же сама себя одёрнула: да что за мысли лезут? Не зря же говорят – власть портит людей… От подобного осознания я внутренне смутилась: неужели я начинаю поддаваться искушению высокой должности, о чём нас предупреждали ещё в детстве?

– Правильно-правильно, – ехидно подначил я её, – сначала ты наслаждаешься благами, недоступными другим, затем считаешь, что достойна их больше, чем остальные, а потом ни за что не отдашь свою власть и привилегии. Видишь, как идеи проклятого капитализма быстро завладевают неокрепшими умами. Стоило полчаса пообщаться с олигархом – и все твои устои…

Я почувствовала укол совести от этих слов. Тихомир, хоть и говорил в шутку, очевидно, находил эти «классовые» сравнения занятными. Но внутри меня зашевелилось лёгкое беспокойство: а вдруг и правда – власть меняет?

– Перестань! Вовсе я и не… А что такое капитализм, и почему он проклят? – Я решила не оправдываться, а перевести тему. Тем более, мне было не в чем себя упрекнуть: мне всё это положено по статусу. Я попыталась сама себя убедить в том, что привилегии Верховного Волхва – это необходимость, а не прихоть. Однако я видела, что Тихомира забавляет сама ситуация, где моя высокопоставленность легко может превратиться в повод для поддразнивания.

Я провёл краткую лекцию на тему марксистско-ленинской идеологии и с удовольствием заметил, что, по сути, Русь достигла развитого социализма, а вот Бритты – олигархические капиталисты.

– Хм, ну, следуя твоей теории, мы живём в коммунистическом обществе. У нас нет частной собственности, всё принадлежит всем.

– Так-то да, но коммунизм – это недостижимая утопическая теория. Даже я, человек, всю жизнь строивший этот самый коммунизм, не верю до конца в его реализацию. Хотя тот уровень самосознания, которого вы достигли… – Я задумался. Возможно, в их системе заложены те принципы, которых мы в Союзе пытались добиться искусственно. У нас, может быть, тоже пришли бы к этому, но Хрущёв сломал всё, что было достигнуто Иосифом Виссарионовичем.

Я ощутила, как в его голосе прозвучали сожаление и горечь – видно, для него эта история была чем-то большим, чем просто сводкой политических фактов.

– Кстати, на Белой Тверди как раз развитой социализм, так как Челядь, живущая там, не доказала способности к адекватному планированию, им недоступно распоряжение общей собственностью. Они живут, можно сказать, каждый по себе. У каждого есть собственность, за которую ему приходится нести ответственность. Кто-то приумножает, кто-то теряет всё из-за неверно принятых решений, но всё равно община помогает и таким. Правда, им всем приходится выполнять общественно-полезную деятельность, чтобы им зачислили «полезные часы» – это эквивалент Имперских фунтов, только свои часы нельзя передавать другому, в отличие от денег.

Мне пришла мысль, что эта система своего рода сдерживает людей от бездумного пользования ресурсами: ведь каждая ошибка может стоить им личной собственности. С одной стороны, это стимулировало к самостоятельности, с другой – ограничивало их права в рамках Чади.

– Фига себе, – присвистнул я, – прям как в Союзе. У нас колхозники до недавнего времени тоже вкалывали за трудодни.

Пришлось рассказать краткую историю Советского Союза и вообще объяснить всё геополитическое обустройство моего мира.

Мне стало грустно: только жизнь начала налаживаться, только я встретил Тамару, и вроде отношения были перспективными… Интересно, меня будут считать погибшим или без вести пропавшим?

Я почувствовала, как у Тихомира на миг задрожали мысли, когда он говорил о Тамаре. Видимо, это имя было для него очень важным, вызывало боль и тоску по тому миру, который остался за гранью перехода. И, считав его мысли, я решила немного изменить направление разговора:

– А что там не так с Ратибором? Чем он тебе не понравился? – В глубине души я понимала, что Тихомир просто инстинктивно не доверял Ратибору, чувствуя его холодную логику и «правильность».

Я был благодарен Светозаре за то, что она переключила мои мысли. Я призадумался: а действительно, чем он мне не понравился?

– Сложно, конечно, с ходу сказать, что не так, я ж его и не знаю совсем. Но у нас, мужиков, мнение складывается моментально, даже при невербальном общении, по физиогномике, что ли… Какой-то нарочито правильный и не натуральный он мне показался. Вот Алонсо – тот да, с яйцами и конкретный. Капиталист, но конкретный капиталист – и не скрывает этого.

– Эх, да что ты знаешь про Ратибора? Не натуральный…

– А ты расскажи. – Времени у нас было много, не всё же рассуждать о политическом устройстве. В глубине души я понимал, что критически оцениваю Ратибора скорее по интуиции. Но ведь интуиция редко обманывает, и мне было любопытно, оправдает ли его история мои предчувствия.

Я поняла, что Тихомира не удовлетворяют обрывочные сведения, и он хочет составить о Ратиборе более полное впечатление. Пришлось рассказать ему, что Ратибор был рождён у семейной пары Чад, которые готовились к инициализации Заветного Права Выбора. У них было двое детей-погодков: девочка и мальчик. Ратибор был незапланированным ребёнком, но, дабы не потерять права на допуск к инициации, они всем преподнесли это так, будто так и задумывали. Они планировали стать Изыскателями и проводили занятия в собственной домашней лаборатории. Работая с образцами, они отключали систему сигнализации и безопасности, так как она часто срабатывала и своим звуком будила младенца Ратибора. Конечно, делать это было категорически нельзя, но они это делали.

Я вспомнила, как сама училась у Наставников: они всегда говорили, что отключение систем безопасности – самый простой путь к катастрофе. Но молодые родители часто идут на риск, лишь бы обеспечить спокойствие ребёнка.

– Извини, что перебиваю, но зачем тогда существует функция отключения, если делать этого нельзя? – меня удивила эта логика.

Я удивилась этому вопросу – обычно никто над этим не задумывался, но как Наставник я знала систему обучения и рассказала и о том, что в процессе Жизнедеятельности без Велеса, в период Чад, для испытуемых были расставлены различные подобные ловушки, которые, облегчая жизнь, могли в дальнейшем представлять различные угрожающие или непредвиденные последствия. Идея была в том, чтобы привычка к лёгким решениям не затмевала ум, ведь за удобство всегда следовала своя плата. Обычно, попадаясь на одну из ловушек, Чада начинали видеть подобные лазейки и попадались и на другие. В итоге 99 процентов из них не допускались до инициации Заветного Права Выбора, потому что как минимум одна из них всегда приносила плачевные последствия. Хотя оставшийся один процент везунчиков и становился полноценным членом Чади, рано или поздно Камма его настигала, и трагедия уносила его жизнь или жизнь других людей, и тогда их лишали Права Выбора и отправляли на Белую Твердь.

Эта жёсткая система сдержек и противовесов всегда пугала меня своей беспощадностью, но именно она создала тот мир, в котором я жила.

– Жёстко, – я даже присвистнул, но это мне казалось логичным. Наверное, именно такой жёсткий отбор и помог создать столь идеальное общество – по сути, общество победившего коммунизма. – И что же с родителями Ратибора?

В один момент произошёл взрыв в лаборатории. Они допустили ошибку в расчётах, и в процессе реакции выделилось больше взрывоопасного газа, чем они посчитали, но самая главная ошибка состояла в том, что была отключена система безопасности, и не был удалён газ, и последующие события разворачивались бесконтрольно.

Мать Ратибора погибла сразу от взрыва, отец получил контузию и ожоги, и сил у него хватило только чтобы спасти младенца. Брат и сестра задохнулись от угарного газа.

В итоге Ратибор с отцом были направлены на Белую Твердь. Отец винил мать за произошедшее, так как она подбивала его отключить сигнализацию. Он множество раз направлял запрос и в Родовое, и в Верховное Вече для пересмотра его судьбы, ссылаясь, что страдает не только он, но и его сын. Но именно так все и поступают, попав на Белую Твердь. Редко кто принимает всю долю ответственности за то, что с ними произошло, на самих себя. Ещё реже пытаются это исправить. В том, что с ними происходит, виноваты обстоятельства, другие люди, судьба – но только не они. Это и есть неадекватное планирование, и такие люди не достойны Свободы Выбора, потому что вместе со свободой всегда в паре выдаётся и ответственность за то, что ты будешь делать с этой свободой. Одно без другого – это распущенность или вседозволенность.

– Ты так рассказываешь про Белую Твердь, как будто это ГУЛАГ какой-то, куда ссылают весь сброд, – Светозара непонимающе взглянула на меня, пришлось рассказать и этот нелицеприятный факт нашего мира. Лицо её помрачнело.

– Какой же у вас жестокий мир… – мне стало не по себе от услышанного. Как же люди могут ТАК поступать друг с другом? Хотя я не раз видела, как стремление к совершенству превращается в холодную логику. И я понимала растерянность и недоверие, которое этот человек испытывает к нашему миру – в его глазах мы были, наверное, подозрительно идеальны.

– Тихомир, у нас нет сброда. Отношение к Челяди – скорее как к капризничающим, болеющим детям. Нам очень жаль их, но наша жалость не может попустительствовать их ошибкам. Камма неизбежна, и если дать им полные права Чади, они навертят здесь столько бед… В конце концов – это их Выбор. И потом, в отличие от вашего ГУЛАГа, они живут в самых комфортных условиях. Белая Твердь потому и белая, что там лучший климат – он максимально схож с климатом Макоши, где зародилась жизнь. Им предоставлены лучшие условия. Да, им приходится выполнять некоторые работы, но это скорее не наказание, а стимул не потерять собственное человеческое лицо. Кстати, отец Ратибора его потерял в итоге.

Почти семь лет отец Ратибора писал заявления, жалобы, проходил все мыслимые процедуры психологического и физического обследования, чтобы доказать свою невиновность. Он перестал заниматься Ратибором, когда тому исполнилось четыре года, и начал потихоньку пристращаться к бражничеству.

– Погоди, так у вас тоже пьют? – удивился я.

– Да, различные браги, мёда, хмели, наливки… Бритты предпочитают хмельные напитки на основе виноградного сока, мы – на основе продуктов брожения злаковых. Но чрезмерное их употребление приводит к зависимости и расстройству личности…

– Ты мне антиалкогольный ликбез не проводи, – улыбнулся я, – плавали, знаем. Извини, что перебил, продолжай.

Так вот, к моменту, когда Ратибору исполнилось семь лет, его отец опустился до такой степени, что даже медицина не смогла ему помочь с его циррозом печени, и он Ушёл не по своей воле. А Ратибор, привыкший к выживанию с малых лет, к тому моменту стал вполне самостоятельным. Его, как ребёнка Челяди, оставили на Белой Тверди в общей школе-приёмнике, где он показал блестящие результаты по всем предметам. Единственной его негативной чертой в характеристике было несердоболие – он шёл по головам сверстников, не проявляя сострадания, но в то же время не причиняя никому зла.

– Погоди, я немного запутался, как это – не сострадая и не чиня зла одновременно?

– Понимаешь, детям свойственно помогать друг другу. Когда один совершает ошибку, другие пытаются помочь им её исправить, хотя бы сочувствуют им. В детском возрасте это приемлемо и считается нормой. В обществе Чади каждый сам отвечает за свои действия – необоснованная помощь отучает человека от адекватного прогнозирования. Но детям дозволено вмешиваться в дела друг друга, проявляя сострадание. Ратибор же всегда поступал как взрослый член Чади. На разборах он всегда твёрдо говорил, что каждый сам волен выбирать и сам обязан отвечать.

Благодаря блестящим результатам окончания общеобязательного образования, его допустили к обучению в Космической Академии, он получил статус Чада, но посвятил себя не созданию пары, а ратной карьере.

Затем случилась двухлетняя война с пиратами. У Бриттов был парламентский кризис, и они упустили власть над четырьмя из семи колоний. Ну, пираты и разгулялись – стали нападать на наши торговые караваны. Во время войны Ратибор сделал блестящую карьеру. Всем ратникам было позволено подключить полные функции Велеса. Ратибор разработал и воплотил в жизнь создание простой, но очень эффективной системы планетарной обороны. Даже Изыскатели не могли до такого додуматься. В результате разобщённые пиратские группировки перестали и пытаться нападать на Русов, а к тому моменту в Империи восстановили порядок.

Ратибор получил за свою деятельность Заветное Право Выбора. Его карьера быстро пошла в гору, и он стал самым молодым Верховным Волхвом за всю историю. Правда, теперь благодаря мне он потерял этот статус.

Кстати, он хоть и не единственный, кто выбрался с Белой Тверди, но только он добился таких высот. Обычно выходцы с Тверди уходят к Имперцам, но чаще всего оказываются в колониях или примыкают к пиратским группировкам. Именно поэтому сейчас стали жёстче относиться к тем, кто, будучи урожденным на Белой Тверди, пытается оттуда вырваться. Вообще само понимание человеком, что он может быть другим, чем окружающие, уже выделяет его из общей массы населения Белой Тверди. Потому что в большинстве своём все, рождённые там, довольны своей судьбой – им там нравится.

– Ещё бы им не нравилось, – ухмыльнулся я, – солнышко греет, травка растёт, ответственности нет.

Я удивилась его словам – то ли он так шутит, то ли и впрямь так считает… Я всегда почему-то воспринимала его как члена Чади, обладающего Заветным Правом Выбора, но сейчас ясно осознала, что это человек совсем другого склада ума, в чём-то даже чуждый мне.

– Да шучу я, – пришлось объяснять свои мысли, почувствовав замешательство Светозары от моих слов, – этож какое-то скотское существование, я бы так не хотел.

В его голосе слышалась насмешка, но я чувствовала, что за ней скрывается понимание того, как легко человеку отдать свободу в обмен на спокойную, но безликую жизнь.

Странное чувство юмора, – ответила я про себя и предложила лечь спать. События последней недели измотали меня и физически, и морально, повышая мою утомляемость.

Мы оба понимали, что мысли о Белой Тверди и судьбах людей ещё не раз вернутся к нам в разговорах. Но пока отдых казался лучшим лекарством от бешеного темпа перемен и новых открытий, свалившихся нам на головы.

Часть 1. Глава 20

XX

Прежде чем я приступила к пересказу событий, Братислав ввёл меня в лёгкое гипнотическое состояние. Он хотел пронаблюдать, проявит ли себя Тихомир во время повествования и состоится ли диалог, или я поведу рассказ от одного лица. Для этого он отрегулировал освещение в кабинете, сделав его более мягким и рассеянным, а также включил низкочастотный звуковой фон, призванный помочь мне расслабиться и сосредоточиться. Я ощутила, как кресло подо мной будто чуть вибрирует, подстраиваясь под мои дыхательные ритмы. В углу кабинета тихо гудел прозрачный цилиндрический резервуар, внутри которого мерцали кристаллы – я знала, что это часть экспериментального энцефалографа, созданного для фиксации мыслительных волн.

На весь пересказ у меня ушло более трёх часов. Тихомир молчал, и я мысленно к нему обратилась, на мгновение испугавшись – может, это всё просто следствие моей усталости и привиделось:

– Тихомир, ты здесь?

– Конечно, здесь, – устало ответил я. – Куда же я денусь?

Его слова прозвучали в моей голове с оттенком лёгкой иронии, и я почувствовала, как тревога покидает меня, уступая место спокойствию.

Братислав, увидев замешательство на моём лице, уточнил:

– Ты с ним мысленно общаешься или вслух?

– В зависимости от ситуации, – ответила я и, немного подумав, добавила: – Это очень похоже на мысленные коммуникации с Велесом. С ним я тоже иногда перехожу на общение голосом, когда по долгу бываю одна.

Скользнув взглядом по портативной консоли, прикреплённой к спинке моего кресла, Братислав что-то тихо отметил на голограмме экрана, висевшего в воздухе перед его лицом – данные были видны только ему. В его глазах читалось одновременно и любопытство, и осторожность: вероятно, он проверял реакцию моего организма на каждую деталь разговора.

– Я бы хотел задать напрямую ему несколько вопросов, а ты озвучишь его ответы, хорошо?

Я молча кивнула.

В кабинете повисла лёгкая пауза, которую заполнил лёгкий электронный гул откуда-то из-за стеклянных перегородок, за которыми смутно угадывались ряды научной аппаратуры. Звук этот был настолько низкий, что он скорее ощущался, чем слышался.

– Тихон, – Братислав выбрал это имя для обращения, мне как-то привычнее было называть его на мой манер, – Светозара в рассказе с твоих слов произнесла такие слова, как «лётчик», «самолёт». Ты можешь более подробно объяснить их значения?

– Странная логика, – немного разозлился я, – вместо того чтобы разбираться, что произошло и как быть, он заинтересовался этимологией очевидных слов. Ну что ж, «профессор», я тебе расскажу, кто такие лётчики в Советском Союзе.

Но, сдержав раздражение, я постарался представить ситуацию глазами Братислава: он действительно ничего не знает о цивилизации, где эти понятия были обыденностью, и ищет ниточку к пониманию.

Летом 1934 года Левягин организовал летний выезд в район Коктебеля для тренировок группы офицеров НКВД в полевых условиях. И одним воскресным, погожим деньком, в послеобеденный перерыв, когда все отдыхали, я заметил в небе огромную птицу. Мне стало интересно, как она странно летит и практически не машет крыльями. Птица нарезала круги в воздухе и то высоко поднималась, так что превращалась в еле заметную точку, то спускалась ниже, и я отчётливо видел её длинные тонкие крылья. Я не мог понять, что за птица: для орла слишком тонкие, а для чайки – слишком прямые. Солнце пекло немилосердно, от земли шёл горячий маревный хоровод, а где-то вдали виднелись темнеющие силуэты крымских гор. И только когда птица снизилась, я понял, что это планёр.

Он отчаянно метался из-под одного облака под другое, пытаясь поймать восходящий поток. День был жарким, безветренным, и, по-видимому, у пилота ничего не получалось. Тогда он повернул в сторону горы Узурт-Сырт, где была планёрная школа, но по моим расчётам ему не хватило бы высоты туда долететь. Я решил добежать до места приземления планёра.

Бежать пришлось почти три километра. Как назло, когда казалось, что планёр вот-вот должен приземлиться, пилот подхватывал лёгкие дуновения ветерка и поднимался метров на 15–20, снова улетая вперёд. Меня охватил азарт – в конце концов, он же должен рано или поздно приземлиться, а бегал я хорошо. Горячий воздух обжигал горло, а гимнастёрка липла к телу от пота, но я упорно гнался за ускользающей тенью.

Так и вышло: окончательно потеряв высоту, машина плавно плюхнулась на поле, ткнувшись носом в высокую траву, задрав длинный тонкий хвост. Когда я к нему подбежал, из кабины выбирался пилот – похоже, он за что-то зацепился штаниной своего чёрного лётного комбинезона. К моему удивлению, это был парень примерно моего возраста. Он надменно посмотрел на меня, и, отцепив штанину, хотел красиво сойти на землю, но, видимо, отцепился не до конца и рухнул в траву, споткнувшись. Я не смог сдержать смех, видя, как эта «гордая птица» приземляется буквально лицом в поле.

Это было уморительно – когда с таким важным видом человек падает. Я покатился от смеха и услышал, как пилот тоже прыснул, и, улыбаясь открытой, приятной улыбкой, сказал:

– Чё ты ржёшь, помоги лучше.

Я ощутил странную симпатию к этому человеку – его надменность мгновенно исчезла, стоило ему упасть, и мы рассмеялись как старые друзья.

Я помог ему встать и отцепиться и с восторгом похвалил его:

– Классно ты летал!

Видно было, что ему приятны мои слова, но он буркнул:

– Если б классно летал – вернулся бы. А так теперь от Митрофаныча втык получу… – он взглянул на меня и с надеждой спросил: – Поможешь дотащить? Тут недалеко, пара километров. А я попробую договориться, чтобы тебя разок на планёре прокатили, если не сдрейфишь.

Конечно, я к этому обещанию отнёсся скептически, но мне было интересно прикоснуться к миру планеристов, и чисто из любопытства я согласился помочь. Моё сердце колотилось от предвкушения: может быть, я действительно смогу ощутить небо, как он.

– Тихон, – я протянул ему руку, давая понять, что помогу.

– Лёха, – ответил он мне рукопожатием и улыбнулся.

Вопреки моим ожиданиям, планёр был не таким тяжёлым, как показался, но тащить его было неудобно, и мы несколько раз делали остановки, чтобы передохнуть. Иногда ветерок, казалось, поднимал крылья планёра, облегчая нам задачу, но чаще мы буквально волокли машину по жёсткой траве.

Лёха по пути рассказал мне, что Митрофаныч – это Андрей Митрофаныч Розанов, руководитель их Высшей лётно-планерной школы, мужик строгий, но справедливый. Что сам он в этом году только начал совершать первые полёты и корил себя, что зря не послушался инструктора и решил стартануть в безветрие, а Саныч его предупреждал, что тащить планёр придётся самому, если не вернётся. А вообще хорошо, что я подвернулся.

Лёха был невысоким, рыжим, с большой щербинкой между двумя передними зубами, очень разговорчивым и смешливым – мне он очень понравился.

Когда мы дотащили планёр, к нам подошёл коренастый мужик с шикарными, закрученными, как у Чапая, усами, в лётном комбинезоне. Лёха начал было мямлить:

– Саныч, я это…

Но тот его перебил, протянув:

– Так-та-а-ак, Икар вернулся.

Стоящие поодаль курсанты засмеялись, а Лёха, густо покраснев, втянул голову в плечи – видно было, что он готов сквозь землю провалиться. Мне было немного жаль парня, но по всему было видно, что атмосфера тут царит добродушная, хотя дисциплину тоже никто не отменял.

– Ну-у, машина цела, – пробасил Саныч, – уже плюс. Но от полётов курсант Ермилов будет отстранён, пока не пересдаст теорию.

Он посмотрел на меня и строго спросил:

– А ты, хлопец, чьих будешь? – и, увидев мои военные галифе и гимнастёрку, которую я надевал на ходу (Валерий Иванович снабдил меня формой, но без петличек и знаков различия), приподнял с удивлением бровь. – Уж не из хозяйства Левягина?

Тут настала моя очередь удивиться. Вообще-то мне нельзя было нигде даже заикаться о том, где, чем и у кого я занимаюсь. Но раз уж Саныч назвал фамилию, наверное, он что-то знал. Я неопределённо ответил:

– Не совсем из хозяйства.

Саныч рассмеялся:

– Молодец, далеко пойдёшь! – и, похлопав меня по плечу, добавил: – Не тушуйся, я команду Валерия Ивановича парашютному делу обучаю. А ты, видимо, Тихон, приёмный сын Кузьмича? Он мне про тебя рассказывал.

Я впервые услышал, что меня назвали хоть и приёмным, но сыном Кузьмича. Мне это было приятно, внутри я ощутил тёплый отклик: Кузьмич стал для меня тем самым родным человеком, которого я не имел с детства.

Саныч зыркнул на Лёху и гаркнул:

– А ты чего замёрз? А ну, тащи планёр на стартовую площадку! Будешь хвосты заносить, пока не сдашь мне теорию!

Лёха моментом исчез, похоже, побежал за подмогой.

А Саныч, ухмыльнувшись ему вслед, обратился уже ко мне:

– Небось, покатать обещал, за то что поможешь машину дотащить?

– Да не, – я засмущался, не хотел ставить Лёху в ещё более тяжёлое положение.

– Да лааадно, он всем обещает, – засмеялся Саныч, затем заглянул мне заговорщически в глаза:

– А правда хочешь полетать?

Мгновенный всплеск адреналина в крови залил моё лицо румянцем, и я недоверчиво спросил:

– А что, и впрямь можно?

В тот день я стал другим человеком – и ни дня в своей жизни больше не представлял без неба. А осенью вступил в ОСОАВИАХИМ: сначала к планеристам, а через год перевёлся к лётчикам.

Братиславу же я вкратце рассказал об авиации, основных принципах аэродинамики и о применении крылатых машин. Он слушал меня с интересом ученика, познающего новое, время от времени задавая уточняющие вопросы о движении воздуха и подъёмной силе. В его лице проступало выражение восторга, как у учёного на пороге открытия нового континента. И когда я спросил, неужели они об этом не знают, он мне ответил, что со времён Великого Исхода вся технология полёта основывалась на реактивной тяге, и только после открытия свойств руды парящих скал Верховной Тверди стали использовать принципы левитации – или, как в нашем мире это называли, эффект Майснера, когда сверхпроводник парит в электромагнитном поле.

Как я понял, сверхпроводниковая руда имелась только на Верховной Тверди и была основным стратегическим ресурсом Русов в торговле с Бриттами.

Я ощутил, как нас разделяют целые эпохи и разные пути развития технологий, но удивительно – общая идея полёта всегда притягивала людей, где бы они ни были. Братислав задумчиво пробежался пальцами по тонким бирюзовым линиям на голограмме своего экрана, которые, похоже, служили не просто декором, а сенсорными панелями для управления информационной сетью.

Часть 1. Глава 21

XXI

К вечеру, несмотря на чудодейственный эликсир, разработанный в лабораториях Братислава, я чувствовала себя вымотанной и выжатой – сказывалась накопившаяся усталость. Небо над Центром Изысканий приобрело тёплый оранжевый оттенок, а в воздухе витал едва заметный аромат цветущих кустарников, раскинувшихся у стен лабораторного комплекса.

Братислав предложил мне поужинать вместе. За трапезой мы болтали о нашем детстве, вспоминали Дедо. Ужин проходил в небольшом застеклённом зале с видом на густой сад: тонкие светильники вдоль стен отбрасывали мягкий свет, а на столе в стеклянной посуде красовались блюда из свежайших трав и плодов, будто только что сорванных. О текущих делах Братислав категорически запретил мне говорить, и когда я порывалась, он настойчиво переключал тему. Иногда он мягко брал мою руку, чтобы отвлечь меня от лишних мыслей, в его глазах читалась братская забота.

Лишь один раз он уточнил момент, когда я прокомментировала, что Тихомир сказал, что чувствует вкус еды и вина, которые ела я. Но, несмотря на свою заинтересованность, брат опять сменил тему, мотивируя это тем, что собрал за весь день достаточно данных, чтобы их хватило для понимания ситуации, и разработанная им нейросеть загружена на сутки, обрабатывая их, а лишние обсуждения лишь добавят тревожности и утомления моему и без того пострадавшему организму. Я видела, что он действительно обеспокоен моим состоянием: каждый раз, когда я приподнимала бровь в недоумении или уставала, он менял тему на какое-то весёлое воспоминание о Дедо или нашем детстве.

После ужина Братислав поставил меня перед фактом, что завтра отправит меня на сутки в санаторий, принадлежащий Центру Изысканий, который находится на Великих озёрах. Я и не сопротивлялась. Во мне боролись чувство облегчения и лёгкая тревога – хотелось верить, что там я смогу наконец отвлечься и восстановить силы.

Утром мне не удалось встретиться с Братиславом – он должен был присутствовать на каких-то важных испытаниях, а я воспользовалась авто-капсулой, чтобы долететь до санатория. Когда я вошла в авто-капсулу, её двери закрылись плавно и беззвучно, а вокруг меня мягко вспыхнули голубоватые индикаторы, проверяя мои биометрические данные.

– Тихон, – я обратилась к нему вслух, пробуя как бы на вкус его подлинное имя. Я привыкла называть его на свой манер, но обратила внимание на то, как обращался к нему Братислав – он был более внимателен к таким вещам. Внутри капсулы царил полумрак, а кресла были обшиты бархатистым материалом, который приятно холодил кожу. – Ты в последнее время достаточно молчалив.

– Не стыдно промолчать, когда нечего сказать, – ответил я поговоркой Кузьмича. – Мне действительно нечего говорить. Я наблюдаю, размышляю и наслаждаюсь светом, вкусом и запахами. Сенсорная депривация – то ещё испытание, знаешь ли.

Я уловила в его голосе лёгкую усталость и вместе с тем тихую радость от способности видеть и ощущать мир. Через прозрачный иллюминатор капсулы мы видели, как над верхушками деревьев простирается ясное небо, а вдали уже виднелось крупное озёрное зеркало.

– Я благодарна тебе за то, что ты не вторгаешься в мои личные границы. Я сначала бесилась от того, что со мной произошло. Но теперь понимаю, что ты тоже заложник ситуации, да ещё больший, чем я. Вообще, мне иногда кажется, что всё это дурацкий сон, и я вот-вот должна проснуться.

– Эх, Светлана, знала бы ты, сколько раз я мечтал, чтобы то, что со мной происходит, было странным сном. Надеюсь, Братислав во всём разберётся. Вообще, он хороший парень и человек надёжный, это видно сразу. Он мне понравился.

Я почувствовала, как при этих словах в груди разлилось приятное тепло: Тихон, оказывается, воспринимал Братислава тоже как близкую душу.

– Да, если Братислав не разберётся, то нам уже никто не поможет, – криво пошутила я, но сама испугалась того, что произнесла. Капсула в этот миг сделала плавный поворот, и я невольно ухватилась за подлокотник, будто это могло спасти меня от мрачных мыслей.

– Да-не, разберётся. Не зря Дедо сказал, что ты можешь ему доверять полностью.

– Да, Дедо никогда не ошибался, – мне взгрустнулось. – Мне так его не хватает. Раньше я никогда не думала, что он может в одночасье вот так взять и пропасть. Мы могли не видеться долгими месяцами, даже не всегда могли выйти на связь, но я всегда знала, что он есть, и всегда в любой момент могла обратиться к нему за помощью и советом. И самое интересное – это то, что Дедо, как бы ни был от нас далёк, как бы он ни показывал своим видом, что мы с братом сами должны всего добиваться и пробиваться, – но он всегда держал руку на пульсе. И хотя мы никогда не просили его о помощи и очень хотели ему доказать, что всё сами можем и умеем, – я уверена, что если бы наступил крайний момент, то он подстраховал бы и помог.

Я ощутила, как горло сдавило от нахлынувшей тоски. В иллюминаторе капсулы отразилось моё собственное лицо, которое я не сразу узнала – настолько нахмуренное оно было, и мне захотелось закрыть глаза, спрятаться от этого чувства утраты.

– Мы когда-то всегда умираем, Свет. Никто не уходил отсюда живым. Так устроена природа, что поколения сменяют друг друга. Мы приходим сюда, чтобы стать воспоминаниями для своих детей. – Мне хотелось её поддержать, но я заметил, как она закрылась ещё больше: своей неуклюжей попыткой приободрить я наступил на её ещё одну больную мозоль.

– Тихон, а у тебя дети есть?

– Были…

В этот момент мы прибыли в санаторий, вернее, в самую отдалённую и глухую его часть, где природа была практически нетронута и размещался единственный парящий в пяти метрах от земли корпус на две персоны. Авто-капсула мягко коснулась невысокой платформы, окутанной пышной растительностью: хвойные деревья с высоким стволом и раскидистые лиственные кусты образовывали естественную изгородь. В воздухе витал аромат смолы и цветов, а где-то невдалеке журчал маленький водопад.

Здание повторяло приплюснутую каплевидную форму Дворцового комплекса Верховной Тверди, имело фарфорово-белую нижнюю часть, прозрачный купол с длинным шпилем, теряющимся в кронах высоченных деревьев, и неизменную вязь из тонких золотых узоров по кругу, местами причудливо овивающую купол до самого верха. От него расходились такие же парящие дорожки, одним концом упирающиеся в сам корпус и дальше теряющиеся в дебрях густого леса на высоте около полутора метров. Только одна самая короткая дорожка легла своим вторым концом прямо на песок пляжа, белым ярким языком высунувшегося из прозрачной бирюзы озера.

– Так! – наигранно бодрящимся голосом произнесла вслух Светозара. – Братислав сказал отдыхать – значит, отдыхать! Никаких дел! Раз ты чувствуешь то, что чувствую я, то сейчас увидишь, как мы умеем отдыхать!

Я мысленно улыбнулся: она явно хотела забыться, отключиться от тревожных мыслей хотя бы на время. И мысленно поблагодарил её за то, что она прервала неприятную для нас обоих тему. И для неё добавил:

– Ну валяй, удиви меня!

– Тогда начнём с бани. Знаешь, что это такое?

– Здесь я сам тебя удивлю – не только знаю, но могу и практикую! И, позволь, план по бане предложу тебе я.

После обмена опытом по технике парения с чередованием ледяных обливаний и отмокания в тёплых соляных ваннах, наше мягкое и распаренное тело переместилось в массажную капсулу, где нас уложили на специальные столы, словно на ложа приятной неги. Мне показалось, что там нас разложили на косточки, разобрали каждую жилку на молекулы и после пересобрали в новое тело. Затем были непонятные мне обёртывания и обмазывания неприятными поначалу холодными гелями. Обтирания, перерыв на тёплые травяные напитки, напоминающие земные чаи.

Стенки местной «бани» были отделаны белыми плитками, которые отливали перламутром в лучах встроенных светильников. Воздух наполняли тонкие ароматы хвои, эвкалипта и ещё каких-то экзотических растений, возможно, местных для Тверди.

Следующим этапом для меня была непонятная поначалу процедура самосозерцания. Это напомнило мне медитации, которые проводили некоторые пленные японские офицеры, когда я служил при Халхин-Голе.

Мы вышли на широкую деревянную веранду корпуса санатория, окружённую высокими деревьями, сквозь листву которых проникали золотистые лучи солнца. До нас доносился мелодичный плеск волн озера, и не хватало лишь пения птичек. И это было немного странно – казалось бы, в такой густой зелени их должно быть много.

В центре веранды стояли две циновки и одна большая свеча на невысоком столике. Мы сели в показавшуюся мне поначалу неудобную позу со скрещёнными ногами и прямой спиной. Взгляд замер на пламени восковой свечи, поставленной на уровне глаз. Поза была неудобной, мысли скакали с одной на другую. Говорун в моей голове пытался отвлекать меня на затекающие мышцы, на какие-то движения солнечных бликов, играющих в листве окружающих корпус деревьев. Но я быстро его угомонил: я сам был говоруном в чужой голове, мне ещё второго не хватало.

Светозара заранее предупредила меня, что всё моё внимание должно быть сосредоточено только на пламени свечи – на том, как оно меняет цвет, как пляшет язычок, колышась на свежем воздухе веранды, на которой мы расположились. Постепенно пропало ощущение неудобной позы, я на миг отвлёкся на мысль, испугавшую меня, что сейчас я опять потеряю осязание, затем вкус, звуки и зрение, но усилием воли я прогнал эту предательскую мысль – и остался только язык пламени. Время будто растворилось, и я почувствовал, как в голове проясняется, тревога уходит, а вместе с ней и навязчивые мысли.

Я потерял счёт времени. Мне захотелось навсегда остаться в этом состоянии. Но огонёк стал постепенно угасать, лепесток света уменьшился до маленького голубого шарика, затем стал просто яркой точкой на фитильке свечи, и в воздухе поплыл тонкий голубой дымок. Мир вокруг начал наполняться звуками, красками, запахами и стал абсолютно реальным. Таким наполненным, что все ощущения, казалось, утроились. Как тело после бани и массажа чувствовало лёгкость, так и мой разум был ясен и свеж

Мы встали, размяли несколько затёкшие члены, и Светозара громко и весело объявила:

– А теперь купаться! – и мы побежали к озеру по парящей над землёй дорожке.

Песок на крошечном пляже, окружённом буйной зеленью, был приятно тёплым от солнца, а вода казалась нереально прозрачной. По её бирюзе играли солнечные блики, пробираясь в глубину и повторяя игрой света рисунок волн на песчаном дне. На дальнем фоне над озером стоял лёгкий туман, сквозь который проглядывали вершины гигантских деревьев.

– Свет, а крокодилы здесь не водятся? – попробовал пошутить я, но во мне проснулась лёгкая тревога, а вдруг…

– Кто такие крокодилы? – весело спросила Светозара, когда мы входили нагим телом в приятную прохладу воды.

– Рептилии такие зубастые, которые едят вкусных девочек, – постарался я нагнать жути.

Светозара громко и весело рассмеялась, набрала побольше воздуха в грудь и нырнула. Мне вода поначалу показалась ледяной для распаренного после бани тела, но вскоре приятная волна прохлады окутала нас, и я с удовольствием погрузился в прозрачную глубину.

Мы плыли, открыв глаза, двигаясь мощными рывками под водой, насколько хватало воздуха. Затем грудь сдавило тяжёлым обручем, в висках запульсировали удары сердечного ритма, и мы вынырнули, вдохнув полной грудью свежего воздуха, и поплыли, широко загребая руками и интенсивно работая ногами. Ого, отметил я про себя, а физическая форма у неё отменная.

Обратно мы просто дрейфовали на спине, немного подгребая руками и ногами, как аквариумная рыбка плавниками. Я смотрел в ослепительно-голубое небо, по которому лениво плыли облака, и чувствовал умиротворение, будто все тревоги остались где-то за гранью этого леса и озера.

Вода заливала уши, яркий солнечный свет бил в глаза. Я мысленно обратился к Светозаре:

– Ты так и не ответила насчёт крокодилов…

Она опять засмеялась, потом всё же ответила:

– Когда наши пращуры высадились на мирах Новояра, все планеты были стерильны. Здесь была вода, были минералы, приятные для жизни климатические условия, но абсолютно безжизненные. Вселенная не дала той необходимой искры, чтобы здесь зажглась жизнь. При переселении человечество привезло сюда растения и некоторые виды животных, но пищевая цепочка – настолько сложная штука, что в природе прижились только некоторые виды растений и, как ни странно, пчёлы, которые эти растения и опыляют. Ни животные, ни птицы, ни рыбы здесь так и не смогли освоиться, и в итоге на планетах живут только люди, пчёлы и растения.

Меня поразил этот факт. Мы уже подплыли к берегу, нащупали ногами мелководье и побрели к песку, ощущая, как тёплая вода стекает по коже. Солнечные лучи заставляли капли сверкать, словно крошечные бриллианты.

– А у нас… – начал было я, но не договорил. В этот момент откуда-то сверху, издалека, стремительно приближаясь, раздался шипящий свист. Тёмная дымная полоса, рассекая голубое небо пронзительной стрелой, помчалась из-за спины и ударила в купол корпуса санатория.

Я успел заметить лишь яркую вспышку и услышать короткий пронзительный визг, словно разрывался металл. Мощная взрывная волна опрокинула нас. Не успев набрать воздуха в лёгкие, мы провалились под воду. И, перед тем как потерять сознание, я услышал, как по поверхности воды градом сыплются осколки того, что мгновением назад было прекрасным сооружением, символизировавшим уют и безмятежность в этом райском уголке приятной планеты.

В мои уши ворвался грохот, вода вокруг на миг помутнела от взрыва, и всё погрузилось во мрак.

Часть 1. Глава 22

XXII

Сквозь веки прямо в глаза бил ядовитый белый свет. Голова звенела, во рту был неприятный металлический привкус. Мне казалось, будто сотни крошечных иголок пронзали мозг, а дыхание оставалось тяжёлым, словно после долгого бега. Очухался я, похоже, одновременно со Светозарой. Мы лежали в капсуле автолекаря, в помещении с идеально белыми стенами и с неизменным золотым узором. Тонкие витиеватые линии, образующие изящные древние мотивы, шли вдоль стыков стен, будто символизируя сплав высоких технологий и вековой культуры. Рядом с головой нестерпимо громким звуком пикало какое-то оборудование.

– Велес, выключи звук, – хриплым голосом произнесла Светозара. Похоже, ей тоже этот звук бил по ушам, но ничего не изменилось.

– Велес! – чуть громче позвала она, прочистив горло.

Яркий свет, казалось, выжигал зрачок, а пульсирующий писк эхом отдавался в голове.

– Здесь нет Велеса, – прозвучал голос, и было непонятно, кому он принадлежит – мужчине или женщине, – но звук стих до почти неслышимого уровня, гул в ушах стал понемногу утихать. И всё тот же голос, но уже явственно можно было разобрать, что он женский, добавил:

– Светозара, вы находитесь на Белой. Здесь нет Велеса.

Молодая миловидная девушка – хотя чёрт их тут разберёт, молодая она или ей тоже под сто лет – убрала фонарик от зрачка. У неё были высокие скулы, серо-голубые глаза и длинные пепельные волосы, аккуратно стянутые в хвост, а на ней был белый медицинский комбинезон с золотистой вышивкой на манжетах.

– Это что значит – «тоже»? – с неудовольствием мысленно спросила меня Светозара.

– Ну, так Братислав явно старше тебя, – с недоумением ответил я, – нашла сейчас к чему придраться.

Я посмотрела на девушку и узнала её: когда четверть века назад я потеряла неродившегося ребёнка, то проходила курс реабилитации в санатории – она же за мной тогда и ухаживала. Я вспомнила её имя:

– Ведана, что случилось? Где мы?

– Произошла какая-то авария. Вы сейчас в главном корпусе санатория Центра Изысканий. Вас двенадцать минут назад нашли в озере, близ дальнего корпуса. У вас лёгкая контузия, но в целом с организмом всё в порядке.

Голос Веданы звучал искренне, но в нём сквозили нотки волнения. Она оглянулась на прозрачную голограммную панель, повисшую в воздухе, где высвечивались наши биометрические показатели, и нахмурилась, просматривая какую-то информацию.

– Сколько я была в отключке?

– Примерно двадцать пять минут. Система зафиксировала мощный взрыв и автоматически послала авто-капсулу. Вас нашли быстро и моментально доставили сюда.

– А что с Тихоном?

– С кем, простите? Братислав уже летит, с ним всё в порядке, – в замешательстве ответила Ведана. Она отстранилась на шаг, прижимая к груди тонкий планшет с голографическим интерфейсом, видимо, пытаясь вспомнить, нет ли в записях упоминания об этом имени. Видимо, она списала мою неразборчивую речь на контузию и приняла вопрос на свой лад. Это было и понятно: про Тихона знали только Верховные Волхвы, Братислав и две девушки-лаборантки, изучавшие меня.

– Со мной всё в порядке, – отозвался я. – Неплохо нас приложило, но если бы это помогло нам обособиться друг от друга, я бы согласился ещё раз.

– Действительно недурно, мне показалось, что мы разные люди, вернее, в разных телах, – мысли у меня немного путались.

– Ты как? – спросил я Светозару.

– Примерно как и ты, – понятно, что вопрос был риторическим, но мне приятна была его забота.

Я ощутила лёгкое покалывание в пальцах и гудение в висках, но постепенно приходила в себя.

Спустя ещё полчаса мы, более-менее оправившись от произошедшего, сидели на креслах в кабинете Братислава. Сам кабинет располагался в башне главного корпуса санатория: круглая комната с высокими окнами, обрамлёнными всё тем же золотым орнаментом. Пол был выложен белоснежными плитами, слегка отливающими перламутром, а в центре стоял стол с голографическими панелями. Он зашёл быстрым шагом – встревоженный, но сосредоточенный.

Братислав выглядел взъерошенным: его обычно аккуратно уложенные светлые волосы торчали в разные стороны, а на лице проступали тени беспокойства. Он обнял меня, затем оглядел озабоченно. Я понимала, конечно, что он и без того знает все мои физические и психологические показатели, но то, как он заглянул мне в глаза, насторожило. Братислав сел в кресло, устало потерев глаза.

– Новостей много, вопросов ещё больше. Итак: твоё тело в абсолютной норме, лёгкая контузия, но завтра уже не останется и следа. Про мозг поговорим отдельно.

Мы провели расследование, параллельно с нами расследование по своей линии провели ратники, и наши выводы совпали с их на сто процентов. Взрыв в санатории был результатом неправдоподобного на первый взгляд стечения обстоятельств. Но мы в Центре провели моделирование ситуаций более миллиона раз, и вероятность именно такого исхода составила 15 процентов – как ты понимаешь, не так уж и мало. У ратников вероятность составила 12 процентов.

При его словах я невольно скользнула взглядом к панорамному окну, за которым расстилался вид на залитые утренним солнцем золотистые облака. Казалось абсурдным, что в таком райском месте может произойти катастрофа.

– Информация, как ты понимаешь, закрытого характера. Когда к нам пришёл сигнал о катастрофе близ Макоши, вместе со спасательной экспедицией туда была направлена изыскательная экспедиция, состоявшая из нескольких кораблей. Сегодня часть кораблей вернулась с первыми данными. На выходе из подпространства один из пилотов допустил ошибку. Вернее – ряд ошибок. Он решил отказаться от автопилотирования и отключил управление Велесом. Мальчишеское бахвальство. Пилот малоопытный, и это был его первый самостоятельный полёт в подпространстве – и, к сожалению, последний. Он сбился с курса и вышел из подпространства слишком близко к планете, и в итоге столкнулся с геостационарным спутником системы планетарной обороны. Корабль развалился при входе в плотные слои атмосферы, система обороны посчитала уничтожение спутника непредвиденной атакой и отработала энерготорпедами по останкам корабля. В санаторий прилетел оторвавшийся разгонный двигатель: во время катастрофы он начал разгон, и к моменту падения его скорость была так велика, что торпеды не смогли его перехватить.

Голос Братислава звучал ровно, но я видела, как руки его чуть дрожат, когда он выкладывает эту беспощадную статистику.

Братислав сделал паузу, отпив из чашки на столе – от волнения у него пересохло во рту. Он продолжил:

– Повторюсь: с учётом точки выхода корабля из подпространства, вектора движения, погодных условий и ещё более тысячи двухсот известных нам факторов, падение разгонного двигателя было неизбежным. Разброс точки падения – около квадратного километра, вероятность попадания в корпус санатория составила 15 процентов. За нулевую точку катастрофы принято решение пилотом перейти в ручной режим. Более ранние вероятности просчитать невозможно.

Мои ноги вдруг обмякли – хорошо, что я сидела. В голове билась мысль: «15 процентов… я могла погибнуть с 15-процентным шансом».

Я была в шоке, потому что у меня не было объяснения тому, что именно в этот момент я была в озере, а не в самом корпусе. Да, нас с детства приучают к тому, что причиной любому следствию является наш Выбор, и потому мой выбор пойти поплавать спас мне жизнь? Действительно невероятно.

– Светозара, – Тихон решил вмешаться в мои рассуждения, но его слова меня ещё больше ввели в смятение, —я сотни раз на войне видел, когда неосознанное решение – нагнуться, поправить сапог, отойти по малой нужде или просто спрыгнуть с машины – спасало человеку жизнь от шальной пули или осколка. Так что я верю в Судьбу, а не в Выбор. Просчитать всё наперёд просто невозможно.

В его голосе звучала тихая уверенность, рождённая опытом, и мне стало немного не по себе, ведь я столько лет жила под знаменем «Всё решает наш выбор».

Братислав продолжал без паузы, беспощадно нагружая меня новой информацией:

– Это не главные новости. Пришли результаты исследований твоего мозга. Тихомир занимает уже сорок пять процентов твоего личного пространства познания. Скорость его расширения уменьшается пропорционально объёму занимаемого пространства. По всем характеристикам – Тихомир – полноценная зрелая личность. Он однозначно человек. Как он внедрён в тебя – остаётся загадкой. И мы, и Бритты ещё только работаем над этой технологией.

Я потёрла виски, чувствуя, как в голове давит нестерпимая тяжесть: «сорок пять процентов» звучали как приговор.

– Прогнозы неутешительные: достигнув 50 процентов, скорее всего, два ваших сознания войдут в конфронтацию. Ментальная сила у вас равная, и, скорее всего, вы или достигнете паритета, или будете схлопывать твоё личное пространство познания. В первом случае вы будете сосуществовать в одном теле, во втором – уничтожите друг друга.

В оживлённом, но встревоженном взгляде Братислава было видно, что с одной стороны он увлечён теорией, а с другой – переживает за исход. Я ждала продолжения, потому что была уверена, что любой доклад заканчивается выводом и принятием решения. И он продолжил:

– Обособить вас на данный момент не представляется возможным, так же как и нет возможности подавить какую-либо из личностей, не затронув вторую.

Я отметила про себя, что он говорит «какую-либо из личностей», не считая Тихона паразитом во мне. Мне стало не по себе: ведь тело моё, и вообще-то я – близкий человек Братиславу, а Тихон – чужак. И тем не менее Братислав допускает, что Тихон имеет право существовать в моём теле как личность. А как же я?

– Какие варианты решения существуют? – меня накрыла волна паники, и я требовательно добавила: – Они же существуют?!

Братислав тяжело выдохнул, и было видно, как в нём слились братское сочувствие и холодная научная строгость.

– На данный момент есть лишь единственный вариант: вам необходимо договориться между собой жить в равновесии, не подавляя друг друга, пока мы изучаем проблематику и ищем варианты решения.

Братислав тяжело выдохнул, замолчав. Возникла тягостная пауза: я ощущала, как холодеют руки, а внутри нарастает чувство беспомощности.

– Свет, и что ты думаешь по этому поводу? – спросил я Светозару.

– Ты мне скажи, – ответила я, понимая, что в зависимости от решения Тихона я буду понимать, как к нему относиться.

– Я не делал Выбора, чтобы оказаться в таком положении, я не собирался внедряться, я даже не знал о твоём существовании и представить себе не мог о существовании твоего мира. Но вот я здесь. Как ты видишь, я не стремлюсь угнетать и подавлять тебя, всё, что мне остаётся – это наблюдать и изредка комментировать, – я почувствовал, как меня захлёстывает волна возмущения и бессилия, – ты спрашиваешь меня, что делать? Я как слепой котёнок, не понимающий, где я и что я такое! По факту я умер в пещере на Земле, и, может, я просто в аду?! Какого ответа ты от меня ждёшь?! Буду ли я тебя подавлять? А оно мне надо? Думаешь, я мечтаю стать пятидесятилетней бабой в теле молодой ссыкухи на чёрте какой планете и жить чужую жизнь?! Ни хрена ты не знаешь, что значит быть Советским человеком! Я жизнь свою на кон ставил, чтобы освободить мир от фашистской нечисти! По мне лучше сдохнуть, чем жить за чужой счёт! Покажи мне как – я сам выключу рубильник!

Слова взрывались во мне, и я ощутила, как горло сжимается от осознания масштаба его трагедии.

– Извини, – я не нашла, что ещё сказать. Меня даже не задели его слова про возраст. Он во всём был прав: за всё это время сосуществования он ни разу не заставил усомниться в его намерениях и ни разу не доставил мне дискомфорта – за исключением, собственно, самого факта своего присутствия во мне. Но он также был прав: это и не его выбор, и не мой… а чей это выбор?

– Братислав, – обратилась я к брату, – мы тут подумали и решили…

– Я всё слышал, – мысленной коммуникацией ответил мне Братислав. И, увидев мою отвисшую челюсть, так же мысленно продолжил: когда мы проводили исследования, я подключил тебя к нейроинтеллекту, который мы развивали вместе с Дедо и которым он активно пользовался. Это аналог Велеса, но в нём взаимодействуют на данный момент всего три человека. Так что мы в любой момент можем быть на связи. Нужны были сутки на сонастройку с тобой, далее ты сама создашь раздел приватности, и любая связь будет только по вызову.

Затем Братислав так же в мысленной коммуникации обратился ко мне:

– Рад знакомству, Тихон! Прости, мы проанализировали твою речь без ведома Светозары и удовлетворены результатом. Анализ показал, что твоя речь искренна. Светозара страдает ещё наивностью, мне же приходится быть более бдительным.

Я не знал, радоваться или огорчаться услышанному. Но вспылила Светозара и закричала вслух:

– Да кто вы все такие, чтобы решать всё за меня?! – меня выбесило всё происходящее, мне надоели эти эмоциональные качели, град новостей, и больше всего меня раздражало отсутствие собственного Выбора во всём происходящем. Ощущая, как бешено колотится сердце, я ощутила себя загнанной в угол диким потоком решений, принятых без моего участия. И я сделала единственное, что от меня зависело именно в эту секунду: я разрыдалась.

Слёзы брызнули из глаз, а внутри всё сжалось, будто я наконец выпустила наружу то, что скапливалось столько времени.

Часть 1. Глава 23

XXIII

Когда Светозара немного успокоилась, Братислав настоял на инъекции эликсира, способствующего расслаблению и глубокому сну. Мы находились в его кабинете. Узоры из тонкого золотого орнамента, плавно тянувшиеся по стенам, дополнительно подчёркивали атмосферу утончённой науки и давали понять, что мы в одном из самых передовых центров Изысканий. Я пообещал Братиславу, что присмотрю за Светой. Моя неловкая шутка вызвала лишь усталые улыбки, и мы отправились спать.

Ночь опустилась быстро, и за окнами кабинета начали проступать первые звёзды. Облака подкрасились пурпурным и подсветились бледным сиянием в местах, где высокие шпили Центра Изысканий пронзали их своими длинными пиками, уходящими в небо.

И Ратибор спешил к нам на всех парах. Он летел с другого конца планетарной системы, прервав важную инспекцию дальних рубежей, когда узнал о произошедшем на Белой Тверди. Несмотря на звёздные расстояния, его флотилия передвигалась на высочайшей скорости, и я представлял, как атмосферные входы патрульных кораблей сверкают в ночи подобно метеорам.

Атмосфера была несколько накалена, так как я слышал, как Братислав практически на повышенных тонах общался с Ратибором, уверяя его, что в расследовании и моделировании вариантов произошедшего все службы, включая комиссию Ратников, подошли максимально серьёзно и что – да, подобные роковые совпадения иногда бывают.

Братислав настоял на том, чтобы отправить нас спать, пока они раз за разом перепроверяли данные по происшествию в санатории.

Утром нас ждёт ещё один напряжённый день: должна прийти яхта Лорда Грейвза. Он был убедителен в предложении, что Светозаре нет смысла возвращаться на Верховную Твердь, а он может легко подобрать нас по пути.

Когда мы легли, я чувствовал, как тело наливается приятной свинцовой тяжестью, а глаза начинают немного резать от усталости, и веки закрываются, становясь неподъёмными. Свет в комнате постепенно приглушался – это была встроенная функция биосенсорной системы, которая, почувствовав падение наших жизненных ритмов, притушила освещение и распылила в воздух лёгкий аромат луговых трав.

– Тихон, расскажи что-нибудь, раз уж ты сам вызвался быть моей нянькой, – мне ужасно хотелось спать, но если бы была такая возможность, я взяла бы Тихона за руку.

Я, стараясь говорить негромко, чтобы не потревожить сон, расстилявшийся вокруг нас, хотя и понимал, что рассказ мой – это просто поток мыслей, а не звуки.

А рассказ был о том, что в 1936 году мы с Лёхой на пару поступили в 14-ю военную школу лётчиков, которая находилась в Энгельсе, Саратовской области. Мы с ним сдружились после нашей первой встречи и за два года занятий в ОСОАВИАХИМе стали настоящими друзьями. Несмотря на общее впечатление растяпы, он был головастый парень и помогал мне в математике и основах аэродинамики, а я подтягивал его по физухе и научил некоторым приёмам самообороны.

Я вспомнил просторные аэродромные поля, где зимой порывистый ветер хлестал по лицу, а летом жара раскаляло взлётные полосы до миражного мерцания. Лёха вечно таскал с собой огромные конспекты, исписанные формулами, и в каждую свободную минуту тыкал меня в них, а я же пытался загонять его до изнемождения в тренировках – бывало, что он слишком переоценивал свои силы и норовил нарваться на драку с другими курсантами, чтобы испытать свои силы. Приходилось гонять его, чтобы хоть немного сбить его пыл.

Где-то через полгода после начала обучения у меня вышел конфликт с одним из курсантов старших курсов. На время зимней сессии к нам из 9-й военной школы лётчиков из-под Харькова перевели несколько экипажей. Был среди них такой Василий Скоробогатько – детина под два метра ростом и весом почти сто двадцать килограммов. Выходец из запорожских казаков, говорили, он в 16 лет кулаком быка-двухлетку мог с ног сбить. Как его вообще в лётку взяли – непонятно, и прозвище у него было соответствующее: Василиса Припизднутая, но летал он, говорят, хорошо, правда, допустили его только к полётам на тяжёлых бомбардировщиках ТБ-3.

Его фигура внушала ужас одним своим видом: широкая спина, срощенные чёрные брови и руки, словно палицы. Когда он шёл, доски настила скрипели под ногами.

Приходит как-то Лёха с фингалом и чуть не плача рассказал, что эти пришлые девчонок у них на танцах увели, а ему Василиса в глаз дал, когда Лёха начал было возмущаться.

– Чего ж ты позволил себе фонарь поставить, забыл, чему я тебя учил?

– Ага, попробуй не позволь, – пробурчал Лёха, – он же монстр, кулачище с мою голову…

– Ладно, не скули, разберёмся, – утешил я друга.

В следующую субботу пошли мы с Лёхой вместе на танцы. Так-то я их не очень любил, не до девчонок мне было, приходилось нагонять пропущенные два класса общей семилетки. Танцплощадка находилась при небольшом клубе в лётном городке: там играл небольшой оркестр из пяти человек, а вокруг стояли кучками отдельно ребята и девчонки, ожидая свои любимые песни.

Пришли и вижу – на танцплощадке никого, кроме этих харьковских, а местные девчонки все заняты с ними, все наши ребята за оградкой стоят. Ну, думаю, вообще не порядок. Ну я к Василисе подошёл:

– Пойдём, говорю, на пару слов, тут аж музыканты играть перестали, мне показалось, что во всём парке тишина наступила, только где-то вдалеке каркнула одинокая глупая ворона.

– А чего в сторонку, давай здесь потолкуем, – хмыкнул Вася.

Тут выскочила Женька Митькина, она у нас комсоргом была:

– Ребята, – кричит, – вы же комсомольцы…

Вася её лапищей в грудь толкнул, она, бедолага, аж упала. Тут я не выдержал и по морде ему хрясь, а у него башка как чугунная, я думал, руку себе сломаю.

– Хах, – только и хмыкнул Вася, размашисто так по-колхозному кулаком в меня прицелил. Конечно, попасть в меня ему не удалось, так мы друг вокруг друга несколько минут и кружили, вернее, Вася меня по танцплощадке гонял. Он машет, я уклоняюсь и пробую контратаковать. Я его и в колено пробить пытался, и в корпус, он и вправду как из металла отлитый.

Тут мы услышали свисток милиционера. Наверное, кто-то из девчонок позвал постового, музыканты грянули вальс, и пары снова закружились, делая вид, что ничего не произошло. Мы с Васей по разным углам разбежались. Конечно, милиционеру никто никого не выдал. Хоть и драка, но честь по чести – один на один.

Через неделю всё повторилось. Я настойчиво требовал, чтобы Вася извинился перед Женькой, он бы и рад был, да самолюбие ему не позволяло, и наша стычка началась и закончилась, как и в прошлый раз. В нашем противостоянии мы с Васей достигли паритета: моя скорость против его неуязвимости.

Через какое-то время он всё же извинился, да Женька сама его уже простила, они даже дружить и встречаться стали, но наша конфронтация продолжилась. Я не приходил уже на танцы, да и не до того мне было, надо готовиться к экзаменам, но стоило мне появиться, Вася меня подкарауливал. И каждый раз я отбивал об него кулаки, а он никак не мог по мне попасть. В летке уже анекдоты стали складывать, Васю азарт разбирал, а я опять стал от программы учебной отставать. А это грозило отчислением, да и вообще драки не приветствовались. А так как я начал избегать Василису, надо мной стали подтрунивать, что мол я трус. Тут уже не выдержало моё самолюбие.

В конце концов я решил раз и навсегда поставить точку в этом деле. Допекло. Думаю: отчислят – ну и ладно, но трусом я никогда не был. Понимал, что биться, а уж тем более бороться и применять приёмы – бесполезно, слишком уж он мощный, я решил пойти на хитрость. Взял я в слесарке небольшой молоток, продел его в рукав куртки и пошёл на танцы.

Там уже и наши, и харьковские сдружились, девчонок поделили по-честному, один я в этом всём крайний оказался. Когда я пришёл, опять наступила гробовая тишина, и только всё та же глупая ворона редко прокаркала вдалеке.

– Ого, сам явился, – зло рыкнул Вася, – а я уж думал, ты и вправду трусоват.

Толпа между нами расступилась, и мы остались в круге, как на ринге.

Он скинул куртку и пошёл на меня, растопырив свои ручищи, а я ощутил холодок металла под рукавом. Мне показалось, что деревянный настил под его шагами не выдержит и провалится. Я подпустил его ближе, нырнул под его размашистый удар и, запрыгнув ему на спину, одной рукой обхватил его шею, а другой со всей мощи, три раза хлёстко на отмашь, ударил его по черепу. Мне казалось, из-под молотка летят искры, звон был, как будто я молотом по наковальне молочу.

После третьего удара Вася опустился на колени, я успел с него соскочить, а он кулём завалился лицом в доски настила. Струйка крови потекла по его толстой шее, и кто-то из девчонок завизжал:

– Убийца!

На следующий день мы с Васей сидели в кабинете политрука школы, он был отцом Женьки Митькиной. Вася с перебинтованной головой, а я со снятыми с меня петлицами. За широким окном этого кабинета был виден лётный плац, где курсанты маршировали под развевающимися красными флагами. В кабинете стоял тяжёлый запах табака.

– Ну, что, орлы? Отлетались? Народ крохи недоедает, страна пашет день и ночь, чтобы вы могли учиться и защищать её, а вы?..

Политрук ходил из угла в угол, потягивая очередную папиросу, походу он и сам был не рад сложившейся ситуации.

– С тебя спросу мало, ты не наш, завтра в Харьков поедешь, – тыкал он папиросой в Васю, – Пусть там с тобой твой политрук разбирается. А что с тобой делать – я и не знаю.

Майор вздохнул…

– Товарищ политрук, разрешите? – встал Василий, немного покачнувшись, мне его даже жаль было. Я машинально придержал его за руку, чтобы он не грохнулся. Со стороны это выглядело, пожалуй, забавно, политрук даже улыбки не сдержал.

– Товарищ политрук, я прошу вас не наказывать Кузнецова, это я затеял. Мне никто никогда сопротивления не оказывал, а он первый… Я по дурости в азарт вошёл. Я виноват, а он за Евгению, дочь вашу, заступился.

– Товарищ политрук, – вскочил я, – не слушайте вы его, это я на танцы с молотком пришёл…

– А ну, цыц! – гаркнул майор. Он был крайне удивлён. – Я на своём веку многое повидал, и стрелялись при мне, и доносы друг на друга писали, но чтобы один другому башку проломил, а потом стали друг друга выгораживать – такого ещё не бывало…

– Товарищ политрук… – начал было Вася.

– Отставить! – ещё раз гаркнул майор. – Зятьёк мне выискался! Мне Женька всю плешь про вас обоих проела! А что мне делать прикажете? Военврач телегу начальнику школы накатал уже…

Потом он помолчал, прохаживаясь перед нами, стоящими подручку, его взгляд скользил по нашим повязкам и сбитым кулакам:

– Ладно, орлы, сейчас вы напишете заявления на отчисление по собственному желанию…

У меня душа ушла в пятки, и я почувствовал, как Василий сразу потяжелел. А майор продолжил:

– Напишите без даты, и если я ещё хоть раз услышу ваши фамилии без благодарности… – он погрозил нам обоим кулаком и скомандовал, – Свободны!

Так я нашёл второго лучшего друга после Лёхи. А вместе с тем понял, что неразрешимых ситуаций не бывает, просто надо взять ответственность на себя за её разрешение. Порой настоящий выход появляется лишь после решительного шага, даже если ты уверен, что он ведёт к пропасти.

«Припизднутым» с того момента стали называть меня. А Вася таки женился на Женьке, и они успели родить сына до войны. Вася погиб в августе 41 года, он был одним из первых советских летчиков, кто бомбил Берлин с 7 на 8 августа, только он не вернулся из боя…

Я чувствовал, что Светозара давно уже спит, но что мне оставалось делать? Вопреки только что рассказанной истории, я был в самой безвыходной ситуации, и никакая моя воля и никакая ответственность не могли мне сейчас помочь. В конце концов я почувствовал, как её дыхание стало ровным и спокойным, и внутри меня тоже установился странный покой – как будто даже в самой тёмной ночи где-то горит маленький огонёк надежды.

Часть 1. Глава 24

XXIV

Утром яхта Лорда Грейвза и боевая ладья Ратибора прибыли практически одновременно, но Алонсо пришлось остаться на геостационарной орбите, так как пристань Центра изысканий была рассчитана лишь на один межпланетарный корабль. Ратибор без всяческих сантиментов оставил за собой право занять единственный посадочный шлюз, на правах хозяина.

На фоне чистого утреннего неба возвышалась боевая ладья Ратибора под названием «Рарорг». Белоснежный, с изящными обводами, корабль, украшенный тонкой золотой вязью узоров, которые не только радовали глаз, но и проводили жизненно важные энергопотоки. На фоне компактных пассажирских и громоздких, но выглядевших крошечными рядом с ним, грузовых челноков Белой Тверди, «Рарорг» казался настоящей летающей крепостью. Его корпус, покрытый сияющими панелями, хранил в себе мощную бортовую аппаратуру и вооружение. Ратибор не пускал на борт никого лишнего, но по слухам интерьер повторял традиционный стиль Дворцового ансамбля Верховного Вече: сводчатые переходы, парящие энергетические каналы и знакомая золотая вязь на контурах, подчёркивающая связь между высокой архитектурой и передовыми технологиями. Лучи восходящего солнца играли на многочисленных антеннах и обшивках, выхватывая золотистые блики.

Мы встретились с Ратибором в кабинете брата. Глава ратников был очень взволнован, и, когда говорил, всё время ходил из угла в угол, при этом золотые шарики «Основ жизни», висящие у него на груди, постоянно позвякивали в такт его шагам. Все знали, что это такое, но никто не знал истории происхождения и истинного их предназначения. Среди жителей Белой Тверди ходила злая шутка, что это тестикулы самого Ратибора, которые ему оторвали в древней битве… но что ещё можно ожидать от неполучивших Заветного Права Выбора.

Ратибор всем видом и действиями показывал, да что там показывал, он открыто говорил, что не доверяет ни собственной комиссии, ни группе Братислава, занимавшихся расследованием инцидента в санатории. В его лице читался внутренний конфликт: одновременно жёсткое упрямство и скрытая тревога, глаза сверкали холодным блеском, а подбородок чуть дрожал от возбуждённого напряжения.

– Светозара, пойми, ты по сути являешься заложником, отправляясь к Бриттам. Я не верю в совпадения и случайности, особенно когда в нейтральном пространстве близ Белой Тверди активизировались и пираты, и мятежные колонии, чьи корабли мы наблюдаем с момента твоего прибытия сюда, – голос Ратибора был глубоким, в нём звучали тяжёлые нотки тревоги. Он сделал резкий поворот у стены и снова шёл в мою сторону, громко стуча каблуками о мраморный пол.

Братислав понял, что переубеждать его в случайностях бесполезно, и уже не спорил, а просто молчал. Его глаза, обычно спокойные, сейчас выглядели уставшими, будто после долгих бессонных ночей, проведённых в размышлениях о нашей дальнейшей судьбе.

– Ратибор, я понимаю твою тревогу, – я знала Ратибора долгие годы, и он всегда был страшным перестраховщиком, во многом благодаря этому он и стал лучшим из всех, кто когда-либо возглавлял Ратников, – но я считаю, что происшествие близ Макоши – это не чья-то Воля с дурным намерением, а природный катаклизм. И работа вместе с Бриттами даст позитивные плоды. Я не ощущаю себя заложником, тем более заложницей в руках Алонсо… Внутри я ловила себя на том, что пытаюсь говорить ровным, спокойным тоном, но дрожь в кончиках пальцев выдавала моё волнение.

– Я не верю ни Бриттам, ни этому Алонсо. Распри в Пяти домах Бриттов и общая внутренняя конъюнктура Англо-Кельтов находятся на грани политического кризиса, и это может затронуть наши с ними отношения, – перебил меня Ратибор, затем заглянул мне в глаза и искренне, горячо добавил, – Светозара, ты блестящий изыскатель, но ты не политик. Ты знаешь, что Дедослав был мне как родитель, а ты мне как сестра, меня очень тревожит, что ты идёшь к ним без Велеса, без связи.

Сердце ёкнуло при его упоминании Дедо, и это была не ревность, не боль утраты, а что-то ещё. И меня глубоко трогало его переживание, раньше я не видела Ратибора на столько разбалансированным, он действительно беспокоился за мою судьбу, и в его тоне звучала безысходность.

– Связь будет, – заявил Братислав, – мы испытали и внедрили нейросеть, разрабатываемую ещё Дедославом, Светозара уже подключена. Да, прямой связи с Верховными не будет, но через меня можно будет обмениваться всей информацией. При этом Братислав слегка улыбнулся краешком губ, будто хотел подбодрить меня.

– Это хорошо, – ответил Ратибор, – но у нас есть и свои наработки. Его лицо, казалось, приняло решительное выражение, и он приподнял одну бровь, словно ждал реакции.

Он поставил на стол небольшой чемодан:

– Вот это – система автономного Велеса. Он не может быть к тебе подключён, но все функции Велеса доступны в режиме голосового управления. Спрячь его среди своего багажа. Это секретные технологии, никто из Бриттов не должен знать об этом устройстве. Чемодан поблёскивал стальным оттенком, а на его корпусе виднелось несколько скрытых сенсорных панелей.

– Хорошо, – кивнула я, мне было странно, что необходимо будет соблюдать какую-то скрытность. Раньше, сотрудничая с Бритами в совместных изысканиях, мы были максимально открыты друг другу. Но сейчас я понимала: настали новые, более опасные времена, требующие осторожности.

Затем Ратибор взглянул на Братислава:

– Как себя проявляет сущность, что в голове у Светлой? – прозвучало это не как забота, а как недоверие ко мне, и мне это не понравилось. Я ощутила, как внутри вспыхнуло раздражение, будто меня пытаются обсуждать в третьем лице.

– В целом без изменений, подробный отчёт я отправил Верховным, ты должен был получить копию. Считаю, что на выполнение поставленных перед Светозарой задач это не повлияет. – Братислав говорил ровно, но в голосе ощущалась лёгкая усталость, будто он повторяет одну и ту же информацию в сотый раз.

– Хорошо, – удовлетворённо кивнул Ратибор и развернулся ко мне, – Светлая, прошу, будь осторожна и внимательна! Он говорил негромко, но в словах прозвучала неподдельная забота, и я увидела, как на миг в его суровых чертах промелькнула мягкость.

Он обнял меня по-братски, и шарики, висящие у него на груди, больно впились мне в плечо.

И затем уже официальным тоном заявил:

– Связь и доклад через Велеса каждые сутки!

Мне это вообще не понравилось, конечно, я понимала и его озабоченность, и его задачи, но с какой стати он лично мне решил давать указания? Глаза Ратибора строго на меня смотрели, словно ожидали безоговорочного согласия.

– Вообще-то мы с тобой оба Верховные, распоряжений о ведении шпионской деятельности я не получала от Вече, мои задачи чётко определены, – пришлось включить стальные нотки, а то ишь, раскомандовался! – Я чётко понимаю свои задачи и всю долю ответственности! Я чувствовала, как сердце у меня колотилось всё сильнее, но держала голос твёрдым и спокойным.

– Хорошо, будет тебе распоряжение Вече, – усмехнулся Ратибор, попрощался с Братиславом и вышел.

Мы с братом переглянулись и прыснули от смеха, слишком напыщенным и важным нам показался Ратибор. Я видела, как напряжение сползло с лица Братислава, а на его лице скользнула улыбка облегчения.

После отлёта ладьи Ратибора настала очередь Алонсо. Но его на корабле не оказалось, он был на Верховной Тверди и вёл переговоры по линии торговых связей. Я ожидала, что увижу его парадную встречу, но вместо этого меня встретил только капитан корабля, скромно поклонившийся.

Мы распрощались с Братиславом, мой немногочисленный багаж, в том числе устройство Ратибора, был уже погружён, и мне осталось взойти на палубу Лорда Алонсо Грейвза.

В этот раз меня не встречали почётным караулом, потому что юридически корабль меня как представителя Верховного Вече уже принимал несколько дней назад, и считалось, что я уже являюсь пассажиром. Но меня приветствовал капитан в знак уважения моей личной персоне. Он был в тёмно-синем парадном мундире, аккуратно отутюженном, с серебристой нашивкой герба Англо-Кельтов, и смотрел на меня с лёгким почтением, смешанным с любопытством.

Мы стартовали, а спустя несколько часов мне в каюту из рубки доложили, что челнок Алонсо пристыковался и Лорд Грейвз приглашает меня на ужин в офицерской кают-компании. Система оповещения загудела спокойным женским голосом: „Леди Зорина, вы приглашены в кают-компанию, ужин подаётся в восемь ноль-ноль.“

В назначенный час я пришла в кают-компанию и с удивлением заметила, что стол был сервирован на двоих. Помещение выглядело торжественно: длинный прямоугольный стол, застелённый белоснежной скатертью с золотой вышивкой по краям, рядом стояли несколько массивных стульев с высокой спинкой. Вдоль стен располагались экраны, имитирующие иллюминаторы, через которые виднелись далёкие звёзды и туманности.

Алонсо был в деловом кителе, который, как всегда, сидел на нём великолепно. Когда я вошла, он стоял ко мне спиной и глядел в огромный монитор, имитирующий иллюминатор высотой в два человеческих роста и шириной во всю кают-компанию, на мониторе транслировалось изображение вида за бортом – бесконечная бездна космоса с усиленным сиянием звёзд и туманностей. Вид меня поразил.

Обычно, путешествуя между планетами или в подпространстве, мы, путешественники, видим только показания приборов, а здесь казалось, что мы стоим на самом краю вселенной, и только стекло отделяет нас от холодного безмолвия.

– А где же все офицеры на званом ужине? – улыбаясь, спросила я. Мой голос раздался чуть эхом по просторной кают-компании.

Алонсо развернулся, галантно предложил мне руку, затем провёл к столу и отодвинул стул, приглашая сесть. Вблизи я заметила усталые морщинки у него на глазах, но взгляд оставался по-королевски прямым.

– Все на боевых постах, – без тени улыбки ответил Алонсо.

– Светлая, – обратился он ко мне, когда мы уселись, не используя титулы, сразу давая понять, что разговор будет частным и доверительным, – ситуация достаточно сложная. Правительство отправило войска на две колонии, там предмятежное состояние, активизировались пираты, несколько их кораблей близ Белой Тверди были зафиксированы перед катастрофой в санатории.

– Мне казалось, у тебя есть с ними контакты, – сказала я, давая понять, что знаю несколько больше, чем ему хотелось бы. В ответ он удивлённо вскинул бровь и немного наклонил голову, отмечая, что мой укол засчитан.

– Да, по линии Торгового и Банковского домов есть, но по линии Военного дома существуют определённые договорённости, которые были нарушены. – Он слегка потер висок, будто ощущая давящую головную боль.

Мы приступили к ужину, чокнувшись хрустальными фужерами с вином, и Алонсо продолжил:

– Скажу честно, я не верю в совпадения, а потому считаю, что катастрофа в санатории не была случайностью. Не буду утверждать, что это было покушение, но сделаю предложение.

Я повторила его движение бровью и головой, показывая, будто теперь я удивлена. А он продолжил:

– Прошу тебя изменить планы и отправиться со мной на Ньюлэнд, а не на Тауэр.

– А что я там буду делать на твоём Ньюлэнде? Моя задача – расследовать события близ Макоши, а не по садам четырежды женатого Лорда цветочки собирать! – мой тон звучал колко, я чувствовала, как эмоции берут верх над рациональностью.

В этот раз Алонсо бровью не повёл, а только сухо и тихо ответил:

– Я мог бы быть женат единожды на той, которую до сих пор люблю, и быть счастливым. Но она меня отвергла, потому я принял решение быть полезным своей Отчизне и своему народу, сколько бы раз мне ни пришлось для этого заключать династические браки. Впредь прошу тебя больше не заострять на этом внимание.

– Тогда я попрошу впредь общаться со мной как с представителем Верховного Вече Общинной Руси, Светозарой Зориной, не используя рекло, предназначенное для частных бесед. – Во мне вскипала обида, а про себя я прокричала: „Какой же ты дурак, и какая же я дура!“

Алонсо встал, вынул салфетку из-за воротника-стойки и чётко отрапортовал:

– Высокоуважаемый Верховный Волхв Верховного Вече, я официально заявляю, что не в силах обеспечить безопасность вашей персоны и предоставить надёжную защиту от каких бы то ни было угроз вне планеты Ньюлэнд.

– От вас, Лорд Грейвз, этого никто и не требует, доставьте меня на Тауэр, на том ваша задача будет официально выполнена. – Сердце моё колотилось бешено, но я старалась сохранить лицо.

– Кош, – обратился Алонсо к кораблю, – прошу внести всё вышесказанное в протокол встречи и отправить согласно регламенту обеим сторонам. Он посмотрел на меня своими серо-голубыми глазами, в которых явно плясали зеленоватые искры, поклонился одной головой.

– Честь имею, – сказал громко, но в голосе прозвучали нотки глубокого сожаления. Затем развернулся и звонко, печатая шаг, вышел из кают-компании.

– Хочешь совет? – тихо спросил я Светозару, когда мы вернулись в свою каюту. В коридорах было почти безлюдно, слышался только тихий гул двигателей сквозь металлические переборки.

– Давай, – устало ответила я, понимая, что совет всё равно будет.

– Напрасно ты его отталкиваешь. Я вижу, что у вас сохранились чувства друг к другу, но мудрее будет перевести их не в ненависть, а в дружбу, раз так жизнь сложилась. Тем более на чужбине друзья лишними не бывают, да и Дедо тебе говорил, что верить ты можешь только Посланнику.

– Я знаю, Тихон, но ничего поделать с собой не могу. Мне казалось, что я уже успокоилась…

Часть 1. Глава 25

XXV

К Тауэру мы прибыли менее чем через сутки. Огни гравитационных маяков проносились мимо окон корабля, пока мы опускались в атмосферу планеты. Снаружи наблюдалась игра искрящихся энергетических полей, обжигаемых пламенем аэротермальной зоны атмосферы, отражавшихся на металле обшивки. Всё это время я не выходила из каюты, которая была больше похожа на огромные апартаменты с личным автолекарем, кухней и даже зоной с баней и бассейном. Каждая деталь здесь – от витиеватых перил лестницы до стеклянных стен в уголке банного блока – напоминала о приверженности Алонсо к роскоши и технологическим достижениям Англо-Кельтской Империи. Кстати, это я пристрастила Алонсо к бане в бытность нашего романа.

Но мне было не до бань и бассейнов, я изучала данные, которые собрали и наши изыскатели, и учёные Бриттов, а данных было крайне мало для того, чтобы сделать хоть какие-то выводы. Голографический дисплей непрерывно выдавал таблицы, схемы и графики, и я бегло просматривала каждую строчку, надеясь на какую-нибудь зацепку.

Со мной на связь несколько раз выходил капитан из рубки управления и спрашивал, не нуждаюсь ли я в чём-либо. Алонсо даже не пытался со мной связаться, и я решила не думать о нём, хотя мои мысли так или иначе возвращали меня к воспоминаниям.

Внутренний голос подкидывал картины из прошлого: наша совместная работа по обмену в студенческую бытность, полные тепла вечера за чашкой ароматного чая, прогулки по залам Дворца Её Величества на Тауере и дальним затерянным уголкам Ньюлэнда. Но я быстро прогоняла эти видения, стараясь сосредоточиться на цифрах и фактах.

К моему удивлению, Алонсо вышел к трапу, чтобы проводить меня. Он был в белом парадном кителе, без ленты и орденов, но при шпаге, хотя именно так и должен был выглядеть Посланник Её Величества, провожая Верховного Волхва. В лучах освещения посадочной площадки его фигура выделялась чётким силуэтом, а ткань кителя поблёскивала лёгким перламутром.

Алонсо стоял на вытяжку, позади него в парадной форме был выстроен весь экипаж, не задействованный на вахтах, от старшего офицера до младшей горничной во главе с капитаном.

Строй был почти безупречен: военные выправки, суровые, но почтительные лица, и короткие чёткие шаги при перестроении. Лёгкий ветерок развевал яркие ленты на мундирах.

– От имени Верховного Вече Общинной Руси объявляю благодарность всему экипажу! Лорд Алонсо Грейвз, именем Верховного Вече Общинной Руси вы награждены Орденом Планетарной Дружбы второй степени за вашу преданность идеалам добрососедства и взаимопомощи между нашими Великими мирами!

Мои слова прозвучали торжественно, и воцарилась короткая, почти осязаемая тишина, словно все ожидали завершения речи.

Экипаж на эти слова ответил троекратным приветствием. Алонсо поклонился, склонив свою спину ровно настолько, насколько его статусу соответствовала награда, то есть почти остался стоять прямо. Но своим личным решением, без общего голосования в Верховном Вече, я как Волхв могла выдавать награды лишь этого уровня. Я заметила, как после этого у нескольких офицеров на лицах появилась сдержанная гордость, и кто-то из горничных с улыбкой посмотрел на Лорда.

Я подошла ближе, протянула ему на прощание руку и уже тихо, чтобы слышал лишь он, сказала: – Алонсо, я прошу тебя простить мне мою вспыльчивость, давай забудем всё и останемся добрыми друзьями. В тот миг воздух между нами ощутимо разрядился, сбрасывая вес напряжённости, явственно ощущаемый нами с момента встречи после разлуки в четверть века.

Алонсо взглянул мне в глаза и произнёс так же тихо: – Светлая, в моём лице ты всегда найдёшь верного друга и соратника!

Затем наклонился в пояс, взяв мою протянутую руку и поднёс к губам. Я почувствовала тепло его дыхания на тыльной стороне ладони, а в глубине его взгляда – сдержанную благодарность. На том мы и расстались.

А на выходе меня ждала не столь многочисленная делегация, как та, которая провожала. Помощник главы Королевского Центра исследований Александр Уэллсли. Гениальный молодой учёный, который работал в группе изыскателей вместе с Братиславом по программе обмена опытом. По сути, его обменяли на меня, и так как наша с Алонсо группа работала в плотной связке с группой Братислава, мы все очень сдружились.

Я увидела его знакомую фигуру: стройный, с белокурыми волосами, уложенными аккуратно, чтобы подчеркнуть его новый статус. Глаза лучились радушием, а в манере держаться сквозила лёгкая ироничная любезность.

– Александр, друг мой! – с радостью воскликнула я, ускоряя шаг и раскинув руки для объятий. Он сделал паузу, игриво важничая, вскинул указательный палец и, задрав нос, пафосно произнёс: – Сэр Александр! Мы одновременно рассмеялись, и затем крепко обнялись. Я искренне его поздравила с получением рыцарского титула. Он был как никто другой из моих знакомых достоин этой чести.

До Центра исследований мы добирались на монорельсе не более двадцати минут. Сам монорельс представлял собой узкий прозрачный тоннель, опоясывающий высоту башен Тауэра. В капсуле, летевшей по магнитному монорельсу гладко и почти бесшумно, можно было видеть проплывающие за стенами уровни, уходящие вниз и вверх, с мерцающими витринами и рекламными голограммами. За последнее время я так привыкла к личным средствам передвижения, что мне было несколько удивительно, что помощник главы второго в планетарной системе по размерам и значимости Исследовательского центра (наш был самым крупным) использует общественные, хоть и индивидуальные, капсулы монорельса для передвижений. Александр объяснил это отсутствием надлежащего финансирования, и намекнул, что частные исследовательские лаборатории, хоть и не такие большие, но гораздо лучше оборудованы и более продуктивны. Пока капсула мягко мчала нас в центр, мы успели обменяться только дежурными новостями и общими впечатлениями о тех данных, что мы имели перед началом расследования катастрофы.

А я для себя заметила, что вся основная жизнь на Тауэре поднялась ещё на пять уровней вверх за последние четверть века, что я здесь не была.

Когда мы смотрели наружу сквозь панорамный обзор, я видела паутину мостов, соединяющих разные башни, а над ними то и дело проплывали рекламные голограммы с улыбающимися лицами и мерцающими надписями.

Тауэр – самая маленькая из обитаемых планет системы Новояра. Она была местом высадки первых переселенцев Англо-Кельтов во времена Великого Исхода и к моменту полного освоения оставшихся обитаемых планет уже успела стать символом Королевской столичной жизни, и к тому же инфраструктура на ней так разрослась, что переносить столицу на любую другую планету было слишком дорого и неэффективно. Уровни здесь выглядели как концентрические слои металла и стекла, уходящие ввысь, где самая вершина почти упиралась в верхние слои атмосферы.

Планета была одним огромным мегаполисом с самыми высокими башнями в системе Новояра. Две из них на экваторе со временем превратили в космические лифты. Так как поверхности самой планеты уже не хватало для жизни на ней всех желающих, то поверхность постепенно становилась многоуровневой. На самом верхнем уровне, Александр сказал, что это уже пятидесятый уровень, жила элита, были представительства всех пяти домов и их многочисленной свиты и, конечно же, дворец самой Королевы Виктории. И чем ниже, тем всё проще и беднее становилась публика и жильё.

Занимая всю поверхность одного уровня, начинали строить новый уровень, куда сначала переселялась Королева, так как выше неё никто не имел права жить, а за ней переезжала и элита в более роскошные условия. Нижние уровни становились всё менее пригодными для жилья.

Отходы чаще всего просто сбрасывали вниз, и поговаривали, что на поверхности из-за загрязнений, антисанитарии и запущенности могут проживать лишь мутанты. Более-менее приличная публика начиналась примерно на двадцать пятом уровне, а с тридцатого по сорок пятый жило всё нормальное население. Центр исследований раньше перемещался наверх, но его в последний раз оставили на сорок втором уровне и затем решили больше не тратиться.

Я понимала, что Тауэр постепенно превращается в многоэтажную планету, и каждый новый уровень отрывал элиту дальше от старой, забытой земли.

Весь день мы с Александром потратили на то, чтобы разместить меня в одном из апартаментов Центра, согласовать мой статус и допуски, выдать мне необходимые пропуска и материалы. Мне пришлось пройти инструктаж для аудиенции у самой Королевы, этого требовал протокол прибытия Верховного Волхва, и, конечно, много времени ушло на подбор нескольких нарядов для аудиенции, так как службы протокола требовали соответствия моих одеяний настроению Её Величества, а о настроении можно было узнать только в начале дня.

Вежливые офицеры протокола растерянно улыбались, переглядываясь при виде моих русских нарядов, украшенных золотыми узорами, и старались тактично подогнать их под этикет двора Её Величества и, конечно, под Её Величевское настроение.

Хотя я слабо представляла, как в принципе можно предстать перед несуществующим человеком, Королева более двухсот лет назад оцифровала свою личность и сейчас являлась лишь цифровой копией себя, без возможности саморазвития. В коридорах ходили слухи, что Её Величество общается с гостями через голографический аватар с весьма сдержанным эмофоном, повторяющим её прежние речевые паттерны.

Ещё Александр приготовил мне сюрприз, представил мне трёх студентов из Общинной Руси, которые точно так же, как я когда-то, жили и работали на Тауэре по обмену. С момента нашего расставания по моим меркам прошло совсем немного, но они меня не видели уже 8 месяцев. Радости моей и гордости не было предела, потому что все трое были моими любимыми подопечными. Тройняшки, два брата и сестра, были из моего последнего выпуска, который я успела подготовить и довести до самостоятельной жизни. Александр их очень хвалил, сказав, что после меня это лучшие студенты. Конечно, сами ребята похвалы не услышали, Александр не тот человек, чтобы заставлять людей краснеть, но мне было очень лестно слышать оценку в адрес моих подопечных.

С румянцем на щеках и восторженными глазами, тройняшки рассказали мне о своих исследованиях, дополняя один другого так, что порой не ясно, кто из них продолжил фразу. С ребятами мы договорились завтра вечером вместе поужинать и обменяться впечатлениями. А ещё я заметила, как Александр переглядывается с Ладой, младшей сестрой, мне показалось, что между ними что-то есть. Как Верховный Волхв, я подумала, что пора уже заключать браки с Бриттами и выходить на новый уровень отношений. Александр, словно угадав мои мысли, смущённо улыбнулся, едва поднимая взгляд, когда Лада рядом с ним радостно жестикулировала.

Вечером я, вымотанная, вернулась в своё новое жилище. Прежде чем лечь, я запустила в работу чемодан, полученный от Ратибора, с автономным Велесом внутри. Велес меня поприветствовал, но у меня сложилось чёткое убеждение, что это просто усечённая версия, и, хотя во мне несколько раз проскальзывали ощущения, что я соскучилась по моему спутнику, сопровождавшему меня с юных лет, здесь был явно не тот Велес, к которому я привыкла. Его голос звучал холоднее, более механистично, а привычных дружеских интонаций как будто не хватало.

Я запросила инструкций по применению, и устройство рекомендовало провести инъекцию эликсира, который за ночь поможет восстановить мои физические силы, настроить нервную систему на приём новых необходимых для работы протоколов и огромных пластов информации, и только утром приступить к работе. Я с удовольствием согласилась и после еле дошла до постели и моментом отключилась. Лёгкий аромат лавандового экстракта, выпущенного в воздух системой умного микроклимата, окутывал комнату успокаивающим туманом.

В течение всего дня мы со Светозарой наобщались вдоволь, так как ей приходилось комментировать чуть ли не каждый свой шаг и действие. У меня было очень много вопросов, я познавал мир. Новый мир, в котором мне, скорее всего, теперь придётся как-то существовать и кем-то становиться. Каждый раз, когда она брала в руки новый предмет или общалась с кем-то из персонала Центра, она коротко объясняла мне контекст, от культурных привычек до технических тонкостей.

Когда мы вернулись в апартаменты, Светозара почти сразу уснула, она отключилась мгновенно, я даже на войне не видел, чтобы так замертво падали уставшие люди. В закрытом помещении с высокими потолками и большим иллюминатором в стене, через который светились огни ночного Тауэра, её молчание казалось особенно глубоким.

Апартаменты располагались на сорок втором уровне, как и сам центр, и мне показались роскошными, с высотой потолков почти в три человеческих роста и огромными овальными окнами во всю высоту помещения. Несмотря на то, что это был не самый высокий уровень, раньше они принадлежали какой-то главе из дома Банкиров. Об этом почти с завистью сообщил Александр, когда помогал нам заселиться. Изначально нам предложили второй сверху после Королевы уровень, как того требовал этикет, но Светозара настояла, что в первую очередь она Изыскатель, приехавший с конкретной целью, и лишь потом официальное лицо. Службу протокола Её Величества это объяснение вполне устроило, хотя главный Королевский Герольд удивился, неужели Светозара готова отказаться от всех привилегий высшего уровня проживания ради изысканий. Впрочем, некоторые помощники ухмыльнулись, видимо, они знали о самобытном характере Волхвов Русов, для которых личное удобство далеко не всегда стоит во главе угла.

Вот молодец девчонка, жила бы она в моём мире – точно была бы идейной комсомолкой…

– Мда, в моём мире… – подумал я с горечью, – да а какой мир теперь мой? Глазами Светозары, чье сознание было погружено в глубокий сон, я видел закатное небо в огромных овальных окнах.

Такое бывало только поздним октябрём, когда первые заморозки спускались на землю. В такие дни небо было прозрачное, чистое, с тонкой линией перехода от иссиня-чёрного цвета, через лиловый и светло-голубой, к яркому огненно-рыжему свету над линией горизонта и тонкой полоской белого. Казалось, что ещё светло, но первые звезды, еле видимые точками, уже начинали мигать, чтобы к моменту, в котором догорают последние оранжевые отблески горизонта, усыпать чёрное полотно россыпью ярких мирриадов далеких светил.

Вот и сейчас небо было такое же, только цвета казались усилены неведомыми фильтрами и на его фоне сновали бесчисленные летательные челноки с включёнными огнями и высились многочисленные шпили Тауэра, с яркими разноцветными рекламными огнями знаков незнакомой мне письменности. На других светились огромные проекции с неестественно красивыми лицами девушек, сменяющихся изображениями каких-то устройств, надписей и прочей рекламы. Всё это создавало ощущение шумного праздника, происходящего где-то очень далеко, а здесь, в просторной спальне, царила тихая тьма, только изредка разбиваемая всполохами рекламных огней.

Блики от огней скакали демонами по стенам и немногочисленной мебели в тёмной спальной зоне апартаментов. Спальня была обставлена минималистично, но со вкусом: большая мягкая платформа вместо кровати, высокий шкаф с зеркальными дверцами и несколько полок с резными узорами, отсылающими к символике Англо-Кельтской Империи.

Было странно, что Светозара спит, а я всё вижу практически на 360 градусов. Мне показалось, что ритм сменявшихся огней и теней начинает меня убаюкивать. Я видел в пляске огней причудливые формы, напоминавшие то экзотических животных, то драконов, то какие-то силуэты и фигуры.

Вот три силуэта отделились от стены, казалось, что кто-то вышел прямо из тени, перекрыл собой осеннее небо, и тут до меня дошло, что это реальные фигуры, крадущиеся в темноте спальни! В глубине комнаты мелькнула холодная сталь, отразившая мерцающий рекламный луч снаружи. Я захотел разбудить Светозару, но как? Криков моих никто не слышит, нет у меня связок! А фигура подкралась к изголовью и стала заносить предмет, похожий на шпагу Алонсо, только клинок был шире и короче!

– Света!!! Светозара! Проснись! Слышишь? Нам грозит опасность!!!

Но она меня не слышала, её тело было отключено от её разума инъекцией, и я не ощущал её присутствия. По комнате всё так же играли тени, а в этих тенях три зловещих силуэта продолжали двигаться плавно и бесшумно.

Фигура занесла максимально высоко свой клинок и резко опустила нам на голову, я напрягся всем своим существом в предчувствии удара....

…темнота…