Голова на серебряном блюде бесплатное чтение

A

Не знаю, что об этом думают другие, а я считаю, что вампиры действительно существуют. Эти создания появляются в качестве вымышленных персонажей на страницах книг из разных эпох, однако люди со склонностью пить чужую кровь жили на свете с ветхозаветных времен. И не просто жили, но обитали бок о бок с нами. Впрочем, мы этого не замечаем – ведь обычно они, как и мы, едят гамбургеры с картошкой и пьют пиво. И все же мы принадлежим к разным мирам, поэтому они не станут шепотом на ушко предлагать вам осушить вместе с ними бокал с кровью девственниц.

Однако в главе 12, стихе 2 Второзакония есть такие слова: «Только строго наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа: не ешь души вместе с мясом».

Важным это предписание считают и свидетели Иеговы, христианская секта, сделавшая своим девизом неукоснительное следование каждому слову в Библии как воле Божьей. Даже при тяжелых заболеваниях их последователям запрещено соглашаться на переливание крови.

Но отчего тогда в Библии сохранился фрагмент, когда на Тайной вечере Иисус Христос говорит апостолам: «Кровь Моя есть истинное питье»?[1]

Возможно, Христос провел такое сравнение, поскольку в те времена по земле разгуливало немало людей, питавшихся чужой кровью? Мораль, правившая миром в ветхозаветную эпоху, была не столь единообразной, как сегодня. Кровососы пользовались этим отрадным положением дел и в результате скрывались гораздо меньше, чем сегодня.

Понятное дело, что и трудностей у них было не так много. Голодные времена становились раем для тех, кто кормился кровью. Не зная, чего ожидать завтра, люди продавали своих детей ради собственного выживания. Упыри же могли купить их и высосать у них столько крови, сколько захочется. Не в силах равнодушно взирать на это, Господь оставил в Библии увещевание.

Впоследствии христиане последовали этому предписанию и постепенно уничтожили вампирские гены. ДНК, толкающая людей пить кровь, была сожжена в пламени костров инквизиции. Лично я рассматриваю охоту на ведьм как исторический процесс, в ходе которого большинство уничтожило ДНК населения с иными жизненными процессами. Будь мы в меньшинстве, уже вампиры отправляли бы нас на костры.

Однако сожжений нам, нормальным людям, показалось мало: мы не забывали запугивать и вампиров, скрывавшихся в глуши, дабы не позволять их натуре вырываться наружу. Классическим примером можно считать историю Соуни Бина и его семейства, описанную британским писателем Колином Уилсоном в книге «Энциклопедия убийств».

Сын бедного земледельца, Соуни Бин родился около 1360 года[2] в Восточном Лотиане, что в окрестностях Эдинбурга. Женившись, он порвал со своей семьей и вместе с супругой поселился в удаленной прибрежной пещере в графстве Голуэй. На их удачу, пещера находилась вдалеке от человеческих поселений. Вход в нее напоминал замысловатый лабиринт и располагался ниже уровня моря, а температура в ней была настолько низкой, что ее можно было использовать как природный холодильник. Пространства внутри было предостаточно, поэтому их потомству было где разместиться.

Один за другим у пары рождались дети. Целых двадцать пять лет супруги Бин не приближались к людским селениям, и за это время произвели на свет восемь сыновей и шесть дочерей. В результате кровосмесительных связей между детьми семья разрослась до пятидесяти человек.

Не имея средств к существованию, они промышляли разбоем, убивая проходивших мимо редких путников и похищая их деньги и вещи. Затем перерезали жертве горло и все вместе жадно напивались ее кровью. Тела они расчленяли и съедали, а оставшееся мясо вялили, коптили или засаливали и хранили его в своей «холодильной комнате».

Так бы они и дальше жили, но в один день от них сбежал пленник, пока они упивались кровью его жены. Избежавший страшной участи мужчина добрался до Глазго и поведал людям о случившемся. Его рассказ всполошил город, и к пещере направили отряд из четырехсот человек со множеством охотничьих собак.

Семью Бинов взяли под стражу и под конвоем доставили в Эдинбург. В 1435 году их без суда казнили в портовом городке Лите. Мужчинам сперва отсекли конечности, превратив их в подобие гусениц, и только затем предали смерти. Женщин сожгли заживо. Наверняка эта показательная казнь заставила вампиров содрогнуться от страха.

Если же говорить о суперзвезде в мире вампиров, то вряд ли кто-либо будет оспаривать титул Влада Цепеша, господаря Валахии, прозванного Дракулой. Однако я считаю его еретиком от мира вампиров. Лично мне кажется, что, будучи правителем с абсолютной властью в воинственную эпоху, он, напротив, не замечал собственных наклонностей.

Обычно вампиры ведут себя тихо, довольствуясь кровью живых людей, и не забивают подземелья своих замков обескровленными трупами. Однако история склонна запоминать самых эксцентричных представителей их породы. Разумеется, на свете бывают вампиры, которые во всеуслышание кричат о своих бесчинствах, но это либо те, кто сошел с ума, осознав свою сущность, либо обладатели огромной власти. В этом смысле они ненамного отличаются от людей – среди них есть как отъявленные негодяи, так и ничем не примечательные фигуры.

Перейдем к небольшой лекции о личности этого знаменитого дьявола во плоти.

Название «Румыния», всемирно известной родины вампиров, означает «страна римлян». Спустя некоторое время после раскола Римской империи на западную и восточную части Восточная Римская империя приняла в качестве государственной религии греческое православие. Это христианское направление развивалось в первую очередь в Константинополе, нынешнем Стамбуле, и распространилось в Восточной Европе и России. Православие с его мистицизмом и почтением к ритуалам оказалось вполне благотворной средой для вампиров.

В XV веке, во времена Влада Цепеша, Балканский полуостров раздирали междоусобицы. Румынии как единого королевства еще не существовало, и на ее будущей территории располагались два маленьких княжества – Молдавия и Валахия.

В пятнадцатом столетии на Балканском полуострове, находившемся на перепутье Европы, России и Ближнего Востока, схлестнулись три мощные силы. Первой из них была уже упомянутая Восточная Римская империя, с давних пор имевшая влияние на этих землях, – то есть византийская, православная культура. Однако в ту эпоху военная сила византийцев была уже на исходе. Теперь на сцену вышла могущественная мусульманская держава – Османская империя, встретившая отпор в лице держав Центральной Европы из католического культурного ареала. В центре же столкновения этих трех сил находилась Валахия, полузависимое от Трансильвании княжество в холмистой местности. Именно здесь, на вершине неприступной горы, взирающей на реку Арджеш, располагался замок Поенарь, принадлежавший Цепешу.

Отец Влада также славился своей деспотичностью, однако сын его превзошел. Определенную роль в этом сыграли унижения, пережитые им в Турции, где он находился в статусе заложника с тринадцати до пятнадцати лет. Отец Влада был смертельно отравлен в 1447 году, а на следующий год между войсками Турции и Валахии произошло сражение. Пленение принца закончилось, и он наконец-то стал господарем Валахии.

Как-то раз в замок Влада нанес визит посланник османской армии. Из-за того что он явился в тюрбане, Влад обвинил его в неуважении. Посланник ответил, что обычаи его страны дозволяют не снимать тюрбан перед людьми. В ответ Дракула предложил прибить ему тюрбан к голове, чтобы он с нее больше никогда не упал, – и действительно сделал это.

По приказу Цепеша турецких пленников живьем сажали на кол. Такими казнями он часто расправлялся не только с вражескими солдатами, но и с собственными подданными. Тем, кто осмелился пойти наперекор его воле, безжалостно отсекали уши, носы и гениталии. Раз за разом он придумывал новые казни и пытки вроде сдирания кожи живьем или вколачивания гвоздей по всему телу. Сожжение заживо, сварение в кипятке, погребение заживо, оставление связанных людей в чистом поле, скармливание птицам и диким зверям – устроить все это проще простого. А вот что характеризует его изощренность лучше всего – это наказание людоедством, когда плоть казненных вражеских пленников готовили и подавали их товарищам.

Во время подобных развлечений Цепеш наполнял пролившейся кровью бокал и либо сразу же ее выпивал, либо макал в нее хлеб и съедал его.

Однако гораздо больше меня интересует не Дракула, а его дальняя родственница – графиня Эржебет Батори.

B

Дабы описать эту удивительную женщину, которая всегда меня восхищала, оставим прозаический тон и обратимся к несколько драматическому стилю изложения.

Эржебет Батори родилась в 1560 году – так же, как и Дракула, в венгерской части Трансильвании. Трансильванские горы можно назвать восточноевропейскими Альпами: сегодня они расположены главным образом на территории Румынии, но в те времена их часть принадлежала венгерскому королевству.

Дом Батори был известным трансильванским родом с длинной родословной – у них даже было полунезависимое владение в Трансильвании. Один из дядьев Эржебет был фанатичным дьяволопоклонником, ее тетя Клара Батори была лесбиянкой, а брат погряз в разврате.

Эржебет выросла в прекрасную девушку, однако ей не давали покоя порочный образ жизни ее родственников и темная кровь, текшая в жилах у представителей ее рода.

В 1575 году состоялась пышная свадьба Эржебет и Ференца, наследника дворянского рода Надашди. Мнения самой девушки не спрашивали: помолвка была устроена, еще когда они были детьми. Эржебет было пятнадцать лет, а Ференцу – двадцать шесть. После свадьбы она стала зваться графиней Батори – в те времена у женщин не было принято менять фамилию при вступлении в брак.

Молодожены обосновались в Чахтицком замке. Окруженный лесом, он располагался на возвышении, и из окон и с террасы замка можно было наблюдать за домиками у его подножия. Юной графине нравилось выходить на террасу, вдыхать ароматы цветов и ослепительно-зеленых растений, наблюдать за женщинами, занятыми работой у окон домишек, и деревенскими мужчинами на повозках, разъезжающих по тропинкам. А завидев таких же, как она, юных девушек, Эржебет не могла оторвать от них взгляда.

Большую часть времени за ней приглядывал слуга по имени Торко, немногословный человек средних лет с темными глазами. Даже когда Эржебет целый день стояла на террасе замка, облокотившись о перила, он издалека наблюдал за ней и терпеливо ждал.

– Торко, видишь девушку возле дома? Ту, что грузит поленья на повозку? Она ведь моя ровесница? – спросила Эржебет. Заслышав голос своей госпожи, Торко подошел к ней чуть поближе. – Она все время так занята, а я дни напролет бездельничаю… Разве это справедливо? Я тоже хочу заняться какой-нибудь работой.

Почтительно склонив голову, Торко ответил:

– У графини и работа должна быть под стать титулу.

– И какая же это? Уже два года, как я вышла замуж, а ничем до сих пор не занимаюсь. Муж в отъезде по делам и совсем не бывает дома, мы с ним почти не видимся… Неужели это можно назвать браком?

Во время ночей с супругом Эржебет даже не испытывала удовольствия. Впрочем, она и не знала, что это может быть поводом для разочарования. Смутно, может, и чувствовала его, однако посоветоваться ей было не с кем – она думала, что таким и должно быть замужество.

– Господин Надашди дни и ночи усердно охраняет порядок в своих владениях. Благодаря его стараниям жители окрестных земель могут трудиться, не беспокоясь за свою жизнь. А ежели они будут просить слишком много, то будут наказаны.

– Я тоже хочу быть полезной своему мужу.

– Именно то, что вы, госпожа Эржебет, ждете его в добром здравии в замке, и позволяет ему работать, ни о чем не волнуясь.

– Насколько сильно он занят, настолько же праздно я провожу время, Торко…

Выслушав ее стенания несколько раз, слуга стал понемногу рассказывать Эржебет о тайном колдовском искусстве, передававшемся в их семье из поколения в поколение. Разумеется, он даже не думал, насколько сильное влияние окажут его истории на юную графиню. Поначалу он пересказывал ей обычные легенды в подражание «Тысяче и одной ночи», надеясь тем самым разогнать ее скуку, однако госпожа не выказала ни малейшего интереса к ним. Зато стоило ему обмолвиться о кровавых магических обрядах, как ее глаза наконец-то загорелись. И чем больше в них было чудовищных подробностей, тем больше они завораживали Эржебет. Принимая это за глупое ребяческое влечение к страху, Торко постепенно перестал ей рассказывать что-либо другое.

В один из тех дней Эржебет писала мужу:

«Меня переполняет радость и гордость: наконец-то нашлось дело, способное сделать меня полезной вам. Прислужник Торко приоткрыл для меня чудесный, волнующий мир, о существовании которого я и не подозревала, – мир колдунов, вызывающий трепет в людских сердцах. Если б вы только знали, насколько удивительна магия, принесенная цыганами с далекого Востока и разгадавшая многие тайны человеческой жизни! Я чрезвычайно взволнована и надеюсь, что вы разделите мои чувства.

Нужно насмерть забить палками для слепых черную кобылицу, изо всех сил проклиная ее, а затем выпустить у нее кровь. Таким образом проклятье перейдет в кровь лошади. Подумать только, если облить ею тело врага, то получится сразить его без боя! Но если нанести кровь на кожу врага невозможно, то подойдет и его одежда. Говорят, тем самым можно добиться почти такого же воздействия…»

Читая письмо от жены в походном шатре, Ференц криво усмехался. Он буквально видел перед глазами Эржебет с ее блестящими карими глазами и невинным выражением лица, пишущую это пламенное послание. Тогда он отправил ей следующий ответ:

«С отрадой прочел ваше письмо. В здешних суровых краях, посреди выжженного поля боя ваши весточки – мой единственный источник радости. Я горжусь вами. Что до колдовства, то это весьма любопытно. К счастью, я и мои люди находимся в приподнятом настроении и пока не сталкивались с несокрушимым противником – лишь с трусами, бегущими от одного ржания наших лошадей. Но если в будущем нам встретится враг, от которого стынет кровь в жилах, то мы обратимся к вашему способу. Прошу вас молиться, чтобы нас не настигли такие времена. Надеюсь на наше скорейшее воссоединение.

Ваш любящий супруг».

Прочитав это письмо у себя в замке, Эржебет разочарованно вздохнула:

– Ах, но это колдовство можно использовать и против слабых врагов! Пусть противник и несильный, почему бы не опробовать этот способ? Разве я не права, Торко?

Я ничуть не пытаюсь обелить Эржебет. Она была хорошо воспитанной девушкой с белоснежной полупрозрачной кожей, благородными манерами и чистым, невинным сердцем. Ее неизменное беспокойство, что она станет такой же, как и многие ее родственники, придавало ее поведению скромный, жертвенный характер. Это вполне устраивало ее свекровь Оршойю.

Однако неудивительно, что подобная натура делала Эржебет привлекательной для многих мужчин. В пору, когда ей было двадцать три года, ее несколько раз приглашал на прогулку по замку граф Ланжела, посещавший Чахтицкий замок во время отсутствия ее мужа. Ланжела, обладатель природной красоты и искусный чтец поэзии, был младше Ференца на два года. Всякий раз, как им удавалось встретиться наедине тайком от Торко, он начинал хвалить красоту Эржебет.

Та, не забывавшая о долге верной жены, выказала некоторое сопротивление:

– Граф, мне лестны ваши слова, но мои лучшие годы уже позади…

– О чем вы? К чему скромность, не имеющая ничего общего с действительностью? Вы – благоухающий цветок, что будет становиться все прекраснее и прекраснее. Ваши лучшие дни только впереди.

– Вы так говорите, потому что не видели моего тела. У меня и грудь, и бедра уже не такие упругие.

– Вы заблуждаетесь.

– Отнюдь, граф. Раньше перед женскими днями грудь у меня набухала, соски приподнимались; сейчас же такого больше не бывает.

От столь откровенного признания граф потерял дар речи. «Не иначе как пытается меня соблазнить», – подумал он. Однако для Эржебет разговор подобного рода был более чем естественным. Как аристократка, получившая самое простое воспитание за семью замками, она не знала ни искусства любви, ни норм приличия. Она лишь попросту радовалась любезности, которую высказывали в ее адрес все без исключения мужчины, наносившие визиты в замок. Эржебет даже не задумывалась, что причиной тому были ее молодость и красота, – обычно ей казалось, что это лишь знак почтения к ее титулу.

С улыбкой граф сказал:

– Вы еще молоды. Как вы представляете себе увядание?

Стоял май, и по двору древнего замка разливались запахи влажных камней, мха и цветов. Эти ароматы приподняли настроение Эржебет и сделали ее разговорчивой. Она расхохоталась так сильно, что ей стало трудно дышать, и приложила руку к животу, туго затянутому корсетом.

– Это когда волосы иссыхают, так что расческа застревает в них, руки толстеют, а живот обвисает.

Граф рассмеялся в ответ.

– До чего же вы наивны! И этого вы боитесь? Да, эти вещи случаются со всеми женщинами, но вы юны и прекрасны. Все это вы себе напридумывали. Бывают женщины, в сотни раз более уродливые, чем вы описали. Толще, чем то каштановое дерево, и с заплывшим жиром животом. С толстыми ногами, на которых они могут ходить лишь пошатываясь. С сухой, коричневой, как замша, кожей на лице и ладонях, покрытой сеткой морщин…

Слушая это, Эржебет мертвенно побледнела. Ее плечи мелко затряслись.

– Боже мой… – прошептала она едва слышно. – Как же так!.. Я даже и не задумывалась, что так бывает…

Некоторое время она молчала, закусив губы. Наконец молвила:

– Если все и вправду так, я лучше умру.

– Все будет хорошо, Эржебет, я с вами. Идите ко мне.

С этими словами граф Ланжела сжал ее в объятиях и попытался поцеловать.

– Нет! Я не могу! – закричала Эржебет. Многие мужчины говорили ей лестные слова, но ни одному из них она до сих пор не позволяла подобного.

– Вы ведь не хотите становиться уродливой? Если нет, то доверьтесь мне.

– Неужели я стану уродливой, если не буду этого делать, господин Ланжела?

– Да, Эржебет.

Его уверенный тон заставил Эржебет призадуматься.

– Раз так, то я ваша.

Граф прикоснулся к ее губам.

– У меня такое чувство, словно я обнимаю дерево. Неужели вы ничего не чувствуете? Быть может, я недостаточно вас привлекаю? Что ж, попробуем еще раз…

Ланжела привлек ее в укромное место под лестницей и в этот раз во время поцелуя положил ей руку между грудей.

– Ах, что вы делаете? Мне больно, я не могу дышать! – Эржебет попыталась оттолкнуть графа.

– И где же она у вас не такая упругая? И ваша грудь, и ваши бедра великолепны.

– Это потому, что она приподнята корсетом. Мне очень больно. Из-за исподнего я не могу дышать!

– Вы прелестны, Эржебет. Я уже в вас влюбляюсь. Забудьте о бессердечном Ференце, оставившем вас одну. Забудьте, и мы с вами насладимся друг другом. Тогда вы будете вечно прекрасны. Идемте же в мою опочивальню!

– Не могу! – закричала Эржебет, пытаясь высвободиться из рук графа. – Муж будет в ярости!

– И как же он узнает? Разве вы не хотите оставаться красивой?

– Если я отдамся вам, то не превращусь в уродину?

– И грудь у вас будет упругой, и бедра. Даю вам слово.

Так началась игра Эржебет с огнем. Между мужчинами пошла молва из уст в уста. Как пчелы на мед, в Чахтицкий замок стали съезжаться дворяне из окрестных земель. Отчего-то в те редкие дни, когда Надашди возвращался в замок, гостей в нем видно не было. Справедливости ради, не со всеми из них Эржебет делила ложе. Из-за девичьих грез о романтике порой она лишь наслаждалась утонченностью и чувственностью этих знатных мужчин.

Ни Торко, ни дворецкий и ее правая рука Янош Уйвари, ни многочисленные служанки – никто не давал Эржебет советов. И все же она побаивалась предаваться распутству, к которому были склонны многие члены их рода. Как девушка религиозная, она все еще не настолько погрязла в грехе.

Только вот все сильнее становилось ее влечение к сверхъестественным силам. В собственных комнатах в замке поселились ведьма Доротья Сентеш, которую Эржебет представил Торко, и некая Дарвулия, назвавшаяся лесной колдуньей. Иногда они спускались в темное подземелье, захватив с собой хрустальный шар и медный котелок, и устраивали для Эржебет колдовские представления: подвешивали к потолку животных, обезглавливали их, собирали их кровь в котелок, добавляли в него жаб, череп курицы и сомнительного вида лекарственные травы и варили эту смесь в котелке, приговаривая заклинания.

Причудливые запахи и звуки булькающего котелка, эхом отражавшиеся от влажных стен мрачного подземелья, сводили Эржебет с ума. В обычной ситуации такое беспутство не потерпели бы, однако поскольку хозяина в замке обычно не бывало, то и некому было предупредить его о происходящем. Постепенно Чахтицкий замок стал напоминать закулисье бродячего цирка в глуши.

В замок вновь собрался валашский граф Ланжела. Эржебет готовилась к его встрече, а заодно собиралась провести особый магический обряд.

Ей не давало покоя, что шторы в приемном зале выцвели и потеряли свой первоначальный вид, и с помощью служанок Эржебет решила их поменять. Такую работу следовало поручить прислуге, однако графиня лично взялась за нее. Шторы были сняты, и она уже собралась повесить новые, но тут руки помогавшего ей Торко остановились.

– Торко, ну-ка подержи… Что такое?

Обернувшись, она увидела, что он настороженно застыл. Его бледное, заросшее щетиной лицо сделалось еще бледнее.

Со стороны коридора послышался тяжелый топот. Шел не один и не два человека. Было такое чувство, будто по коридору шествует военный отряд.

Неужели вернулся муж? «Надо выйти и встретить его», – подумала Эржебет и бросила штору к ногам. В этот самый момент в комнату вбежала служанка.

– Госпожа Эржебет… – только и успела она произнести, как в комнату, придерживая подол платья, решительной поступью вошла женщина средних лет. Высокий нос, худое лицо, обвисшая кожа под подбородком, как у курицы под клювом, плотно сжатые губы, обрамленные глубокими морщинами. Это была Оршойя, свекровь Эржебет. Она взмахнула худой рукой, словно пытаясь отогнать муху, и служанки с поклоном сделали шаг назад.

– Матушка, – улыбнулась Эржебет и мелкими шажками пошла к свекрови.

Однако на лице Оршойи не было и тени улыбки. Сощурив и без того морщинистые веки, она неотрывно смотрела на Эржебет.

Оршойя преградила ей путь. Тут в зал промаршировала толпа стражников и выстроилась у свекрови за спиной. В зале вновь воцарилась тишина, нарушаемая лишь трепетом птичьих крыльев и чириканьем за окном. Оршойя не произносила ни слова.

Раздался женский крик, а вслед за ним звуки учащенного дыхания и беспорядочных шагов. Под руки в зал ввели Доротью и Дарвулию.

Оршойя была невысокой женщиной. Когда к ней подвели также невысокую Доротью, то Оршойя ростом едва доходила ей до плеч. Однако это не мешало ей держаться с привычным для нее холодным достоинством.

– Эржебет, – вымолвила она хрипловатым голосом, – я тебе доверяла. До сих пор я никак не вмешивалась в твою жизнь и позволяла тебе жить в замке как заблагорассудится.

Эржебет пересеклась взглядом с наполненными ужасом глазами Доротьи. Обе колдуньи уже прекратили кричать.

– Я относилась к тебе как к взрослой, но, очевидно, то было ошибкой. Кто эти простолюдинки?

– Это… – Эржебет принялась было объяснять. Но язык как будто не слушался ее. Она чувствовала, что даже если б смогла все внятно рассказать, то тем самым только ухудшила бы свое положение.

– Я… – Доротья попыталась было прийти ей на помощь.

– Тихо! – оборвала ее Оршойя. – Я спрашиваю Эржебет.

– Они колдуньи. Я лишь хотела быть полезной мужу…

– Хочешь сказать, что если приводить уличных фокусниц и тратить на них деньги, то это поможет Ференцу?

– Матушка, они владеют великой магией. Удивительной магией, принесенной цыганами с далекого Востока. Если вскипятить в котелке кровь принесенного в жертву животного, а затем окропить этой кровью врага, то можно без боя…

– Молчать! – Мощный голос Оршойи эхом прокатился по залу. – Я не желаю слышать твою околесицу! Как же глупо было с моей стороны считать тебя взрослой женщиной… Ты вышвырнешь этих двоих за пределы замка, и на этом все закончится. Вместе со всеми безделушками, которые наверняка лежат в подземелье.

– Умоляю, одумайтесь! Если так с ними поступить, то точно случится что-то дурное!

– Она говорит правду! Если хоть пальцем притронешься к моему хрустальному шару, то я наложу на тебя смертельное проклятье! – прокричала Доротья, извиваясь в руках стражников.

– Погодите. – Оршойя приостановила солдат, собравшихся было увести Доротью и Дарвулию. Быстрым шагом она приблизилась к Доротье и наотмашь ударила ее по щеке. Та взвыла от боли.

– Уведите их. Считайте милосердием, что не получите телесного наказания. А теперь твоя очередь. – Оршойя повернулась обратно к Эржебет.

– Матушка, завтра сюда прибудет валашский граф Ланжела. Мне нужно подготовиться к его встрече. Как раз этим мы сейчас и занимались.

Тут Оршойя отчего-то громко выкрикнула:

– Стража!

Солдаты, выволокшие Доротью в коридор, обернулись в сторону зала.

– Еще кое-что. Сейчас же отправьте в Валахию гонца с посланием, что вчерашним вечером графиня Батори занемогла и не может никого принимать, – приказала Оршойя, не сводя глаз с Эржебет.

– Будет сделано, госпожа.

– Эржебет, ты, часом, не делала ничего, чем могла бы опозорить Ференца?

Эржебет перепугалась:

– Матушка, с чего вы вдруг…

– Ты удивлена, что я внезапно заговорила об этом? Но я тоже внезапно узнала об этих слухах.

– Простите мне мою непочтительность, но вы забываетесь. Как же это так, перед толпой людей…

– Об этом и так известно всем! Единственная, кто остается в неведении, – это ты, Эржебет. Люди судачат. И ведь граф Ланжела далеко не единственный!

Оршойя вдруг отчего-то усмехнулась.

– Все же яблочко от яблони недалеко падает… Когда я узнала о твоих проделках, у меня все поплыло перед глазами. Своим поведением ты опозорила меня, как никто раньше. Но больше всего мне жаль сына. Веря в порядочность своей жены, он денно и нощно трудится не покладая рук. А ты за спиной у него, не зная никаких забот, предаешься развлечениям в замке… Долг жены – смиренно ждать возвращения мужа.

– Именно поэтому, матушка, я и…

– Все, что ты сделала, – это впустила бродяжек за священные стены замка, чтобы играть с ними, как малое дитя, – резко перебила ее Оршойя. – Но и это не все. Ты занималась непотребствами с молодыми людьми, приходившими сюда! Совсем стыд потеряла!

– Да кто же вам такое сказал! – Эржебет обвела взглядом людей вокруг. И тут она выловила в толпе служанку, старательно отводившую взгляд. Ту девчонку звали Бесс. «Она», – вмиг догадалась Эржебет. В ней тотчас вспыхнула ярость. С ненавистью разглядывая побледневшее лицо Бесс, она задумалась, что бы такого учинить над ней, когда свекровь вернется к себе.

Вдруг она поняла, что видит суровое морщинистое лицо свекрови прямо перед собой. Оршойя схватила ее за плечо. Пальцы сжимали ее все крепче и крепче.

– Матушка, что вы…

Пальцы Оршойи потянулись к Эржебет и начали одну за другой расстегивать пуговицы на ее одежде.

– Что вы делаете?! – закричала Эржебет. Пытаясь избавиться от пальцев свекрови, она отшатнулась назад.

– Эй вы, помогите! – раздраженно бросила Оршойя выстроившимся позади нее стражникам.

Трое из них с озадаченным видом подошли к сцепившимся женщинам.

– Ну-ка, придержите ее…

Двое стражников крепко схватили Эржебет. Расстегнув последние пуговицы, они сняли с нее бархатное платье. На пол упал каркас из китового уса.

– Матушка! – зарыдала Эржебет, оставшись в одном исподнем.

– Это тоже снимаем, – провозгласила Оршойя. Стражники испуганно взглянули на нее.

Сначала свекровь медленно расстегивала пуговицы, но затем с резким звуком сорвала с нее исподнее и дернула за тугой корсет, из-под которого обнажилась пышная грудь Эржебет. Закрыться она не могла из-за стражников, державших ее с обеих сторон.

– Вы куда собрались?! – рявкнула Оршойя в сторону Торко и служанок Эржебет, собравшихся было уходить прочь. – Всем оставаться здесь и смотреть. Это приказ. Графиня, которой вы беспрекословно подчиняетесь, выглядит как взрослая женщина. Однако сейчас я докажу вам, что в действительности она совершенное дитя, незрелая девица, которой еще очень долго до того, чтобы называться взрослой. После этого определитесь, как вам держаться с ней, – говорила Оршойя служанкам, попутно развязывая шнуровку на спине Эржебет. Затем она с яростью сорвала последнее, что на ней оставалось.

От такого унижения перед прислугой Эржебет покраснела с головы до пят и содрогнулась от плача. Теперь на ней оставалось лишь ожерелье.

– На колени, – приказала Оршойя. Трое солдат приклонили Эржебет к полу. Ее бедра приподнялись, а волосы почти соприкоснулись с полом.

– Подайте кнут.

Только солдаты протянули его, как Оршойя изо всех сил замахнулась и опустила кнут на обнаженные бедра Эржебет.

По залу прокатился душераздирающий вопль. Не успел звук стихнуть, как Оршойя нанесла второй удар. Прорезав воздух, кнут глубоко врезался в кожу Эржебет. Зал сотряс очередной крик, перетекший в громкий плач.

Порка была долгой. Оршойя раз за разом безжалостно хлестала Эржебет по спине и бедрам. Наконец на ягодицах Эржебет проступила кровь. Однако Оршойя неумолимо продолжала изо всех сил бить ее по окровавленной коже, да так, что вокруг летели красные капли.

Казалось, она нанесла уже с тысячу ударов. Когда Оршойя отдала кнут обратно своим людям и солдаты ослабили хват, у Эржебет уже не было сил подняться на ноги. Съежившись на каменном полу, как затравленный зверек, она слабо провела рукой по окровавленным бедрам. А затем горько разрыдалась, как маленькая девочка.

– Я великодушна, – услышала Эржебет самодовольный голос Оршойи, не сводившей с нее глаз. Приподняв залитое слезами лицо, она пересеклась взглядом с Бесс. – Поэтому мы не будем продолжать твое наказание. Но не думай, что на этом все кончено. Отныне я запрещаю тебе встречаться с мужчинами наедине. С этого дня я тоже буду жить в замке и следить за тобой, не спуская глаз.

С этими словами Оршойя громко удалилась, поманив за собой стражу. Несколько служанок последовали за ними. Разумеется, в их числе была и Бесс. Теперь прислуга разделилась на два лагеря.

По-прежнему нагая, униженная, испещренная рубцами, Эржебет продолжала сидеть на коленях, содрогаясь от стенаний. Она медленно приподнялась, и ее бережно накрыли мягкой широкой тканью. Посмотрев наверх, она увидела, что это Торко укутал ее новой шторой, которую они только что вместе пытались повесить.

C

Вернувшись в замок, граф Надашди великодушно простил жене неверность. Возможно, отчасти тому поспособствовало чувство вины за страшное наказание, которое учинила Эржебет его мать. На самом деле граф был человеком большой души и имел терпеливый характер. Но, пожалуй, больше всего его разжалобил прелестный облик его жены.

Однако мать Ференца все еще не забыла того, что сделала Эржебет. Держа свое обещание, она переехала в Чахтицкий замок с мебелью и скарбом и поселилась с невесткой под одной крышей. Отныне Эржебет жила под надзором сварливой свекрови.

Конечно, самолично Оршойя не наведывалась в спальню Эржебет. Зато тех служанок, что приехали с ней или встали на ее сторону, она заставляла не только присматривать за Эржебет, но и докладывать об ее жизни в мельчайших подробностях. И наибольшим расположением среди соглядатаев у Оршойи пользовалась Бесс – та самая девушка, которую тогда заприметила Эржебет.

Отныне собственная жизнь казалась Эржебет адом. В поведении слуг также произошли перемены – казалось, они начали обращаться с ней как с ребенком. Не желая мириться с этой ситуацией, Эржебет попросила мужа что-нибудь сделать, однако лишь на это мягкий по натуре Ференц ответил ей отказом. В такой обстановке и прошли для Эржебет все последующие двадцать лет. Единственной, с кем она так и не обмолвилась за эти годы ни единым словом, была Бесс.

Первый ребенок Эржебет появился на свет, когда ей уже было слегка за тридцать[3], – виной всему были частые отлучки мужа. Благородная задача воспитания потомства значительно развязывала Эржебет руки и давала ей некоторую власть. На роль кормилицы, чуть ли не самой важной фигуры в их схватке с Оршойей, нужно было выбрать кого-то, кто не был под влиянием свекрови. Ею стала женщина по имени Илона Йо, которую представил Эржебет один из родственников.

Почувствовав, что с появлением детей ее положение в замке будет мало-помалу вновь укрепляться, Эржебет произвела на свет второго, а затем и третьего ребенка. Чутье ее не подвело – став матерью троих детей, она вновь сравнялась в силах со свекровью.

Однако, достигнув середины третьего десятка, Эржебет неожиданно для себя столкнулась с врагом еще более сильным, чем Оршойя. Начала увядать ее красота.

Бледная, буквально просвечивающая кожа Эржебет начала покрываться пятнышками, напоминавшими грязные капли. На кистях рук и у глаз появились мелкие морщинки наподобие водной ряби от дуновения ветра. Грудь и бока стали гораздо более дряблыми, чем она боялась в юности. Вся ее кожа, словно повинуясь закону земного притяжения, медленно начала обвисать. Она с ужасом обнаружила, что поникли уголки ее больших глаз, красоту которых она раньше даже не осознавала – столь естественной она ей казалась. Взгляд потихоньку угасал.

Но наибольший страх у нее вызывали мешки под глазами. Теперь здесь образовались странные бугорки, напоминавшие опухоль. Эржебет не понимала, отчего ее лицо так изменилось. Щеки у нее тоже стали шероховатыми, и порой ей казалось, будто она становится все более похожей на простолюдинок, живущих за стенами замка. Для Эржебет это было страшнее конца света. Она даже не сомневалась, что знатное происхождение убережет ее от подобной участи.

Увядание кожи было особенно заметно наутро, после бессонной ночи. В те вечера, когда, лежа в кровати, Эржебет не могла отделаться от волнения, что не заснет, так и выходило. Случившиеся с ней перемены были отчасти связаны с тремя беременностями, но на них ее вынудила пойти вражда с Оршойей. Из-за злобы на свекровь ей было все труднее и труднее засыпать. Именно сейчас до Эржебет действительно дошел смысл слов, которые ей некогда сказал граф Ланжела. До сего момента Эржебет, родившаяся в аристократическом семействе, даже и не задумывалась, что постареет.

Однажды утром приключилось нечто, потрясшее Эржебет до глубины души. За годы своего плена она уже и забыла, каково это – смеяться. Однако этот случай впервые за долгое время порадовал ее сердце.

Все началось с того, что свекрови пришлось ненадолго вернуться к себе домой по неотложному делу. Оршойя об этом никогда не упоминала, но, судя по всему, со здоровьем у нее было не все в порядке. Эржебет подозревала, что виной тому стало сильное перенапряжение от надсмотра за ней. Именно об этом она и размышляла, когда взглянула в зеркало, собираясь прихорошиться. Сама того не замечая, она улыбнулась. Внезапно в глазах у нее потемнело, и в следующий миг Эржебет оказалась на полу.

Казалось, она на мгновение потеряла сознание. Некоторое время сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Увиденное в зеркале четко отпечаталось у нее в голове. Эржебет даже не подозревала, что ее наружность изменилась настолько сильно, потому что все эти десять лет она ни разу не улыбалась перед зеркалом. Несколько секунд назад она пережила кошмар, в котором ее улыбающееся лицо обезобразили морщины в уголках глаз, сбоку от губ и кое-где на щеках. Из зеркала на нее глядела женщина, стоящая на пороге старости.

Тогда Эржебет было тридцать восемь лет. В запасе еще оставалось немного времени до сорока. Но как же возможно, чтобы у нее появились настолько глубокие морщины?..

Не вставая с пола, Эржебет взглянула на кисть руки. Полупрозрачная кожа потускнела, приобрела желтоватый оттенок и, словно тонкая бумага, покрылась маленькими складочками. Еще хуже было то, что между ними можно было разглядеть множество темно-коричневых пятнышек, словно от уколов иголкой.

«Это все из-за рождения детей», – подумала Эржебет. В этот момент она всей душой прогневалась на Господа за эту ошибку. Как может Бог так отплатить женщине, достойной всеобщего восхищения? Она заслуживает становиться только красивее и красивее и ни за что не стерпит такой конец!

Так Эржебет возненавидела собственных детей, а затем и все вокруг. Возненавидела свекровь, которая молча потребовала от нее произвести потомство, и напрямую причастного к этому мужа.

Отныне Эржебет стала разговаривать со служанками столь же властным тоном, как Оршойя. В пору, когда ей было двадцать с небольшим, она часто думала, что не сможет обращаться так с верными ей людьми. Сейчас же совершенно не понимала, отчего ей так казалось.

Все, что делали служанки моложе ее, вызывало у нее злобу. В отличие от нее, никакими важными делами они не занимались, и лица у них были гладкими, а грудь под бедным одеянием – упругой. Но даже при этом они не ценили свое положение и при каждой удобной возможности отлынивали от работы.

Как и ожидала Эржебет, на завтрак свекровь не явилась. Похоже, она спешно выдвинулась в путь, так и не поев. Кормилица сообщила, что некоторое время Оршойя будет отсутствовать. Эржебет попыталась забыть о своих морщинах, но отражение в зеркале намертво врезалось в память и ни на миг не оставляло ее. Во время завтрака она видела перед глазами собственное уродливое лицо, расплывшееся в улыбке.

И тут ей пришла на ум необычайно хорошая идея: устроить телесное наказание ненавистной Бесс.

Сообщив о своих намерениях одной из служанок, Эржебет отправила ее в поселение возле замка на поиски Доротьи Сентеш и Дарвулии. С тех событий минуло уже более двадцати лет, но, по слухам, обе до сих пор жили на территории Трансильвании. Последующие два дня Эржебет сидела с детьми, ожидая возвращения служанки.

Вечером третьего дня девушка возвратилась в замок с ведьмами. И Доротья, и Дарвулия совсем состарились – последнюю было правильнее назвать дряхлой старухой. В комнате Эржебет все трое крепко обнялись. Дарвулия совсем растрогалась и заплакала, вслед за ней заплакала и Эржебет. Графиня отвела им прежние комнаты и внешне старалась ничем не выдать их присутствия. Однако, разумеется, у нее были свои расчеты. То, что она старательно кого-то прячет, никак не могло уйти от внимания шпионки свекрови – остроухой Бесс.

В тот вечер Эржебет заранее попросила своих верных Торко и Яноша спрятаться в тени подземелья. Затем втроем, с Доротьей и Дарвулией, с горящими факелами в руках они спустились в подземелье. Про хрустальный шар и медный котелок тоже не забыли. Здесь они решили разыграть сцену, будто в отсутствие Оршойи графиня вновь привела ведьм в замок и вместе с ними предается колдовским играм. Бесс не удержалась бы и обязательно пришла взглянуть на творящееся, чтобы доложить Оршойе. Для нее это была редкая возможность заручиться еще большей благосклонностью.

Эржебет нарочно поставила стол в самой глубине подземелья. Расставив на нем несколько светильников, она сделала вид, будто проводит на нем сомнительные ритуалы. Вдобавок возле входа они поставили несколько больших ящиков, за которыми Бесс было бы удобно спрятаться. Торко и Янош укрылись во мраке по бокам от каменной лестницы.

Ловушка была готова. Эржебет факелом развела на полу огонь, поставила на него котелок и, притворяясь, что проводит тайный обряд, начала ждать жертву. И впрямь, спустя примерно час Торко подал сигнал, напоминавший крик совы. В ту же секунду позади ящиков послышался резкий звук.

– Лови ее, Торко! – крикнула Эржебет. Схватив факел, она подбежала к ним и увидела Бесс, которая вырывалась из рук Торко и Яноша. Совсем как Эржебет в тот день, когда в замок с маршем вошла Оршойя.

– Вы только посмотрите, какая крупная крыса к нам попалась! – ехидно сказала Эржебет, приподнимая факел. Вот и пришел тот день, когда она наконец скажет пару слов Бесс.

– Молю, графиня, пощадите! Я здесь по поручению…

Эржебет звонко рассмеялась.

– Упражняешься сочинять небылицы? Надо же, что ты умеешь придумать за секунду… И какие же дела у тебя в подземелье?

– Я пришла забрать одежду для госпожи Оршойи и…

– Посреди ночи?

– Да, она наказала мне поторопиться…

– Звучит правдоподобно. Не будь ты такой находчивой, шпионки из тебя не вышло бы.

– Прошу вас, поверьте мне, госпожа!

В голове Эржебет обрывочно всплывали воспоминания, как Бесс разглядывала ее, раздетую догола во время порки.

– Торко, Янош, снимите с нее всё. Лживой крысе человеческая одежда ни к чему.

– Прошу вас, госпожа, не надо… Нас ждут неприятности, – попытался образумить ее Янош. – Госпожа Оршойя рано или поздно возвратится в замок.

– Она говорила, что вернется совсем скоро! – пронзительно закричала Бесс.

Этот крик вывел Эржебет из себя.

– Вы что, не расслышали? Живо раздеть ее! – сдавленно проговорила она. В ней начинала бурлить свирепая жажда мести.

После того как Бесс осталась в чем мать родила, они связали ей запястья веревкой и подвесили к потолку. Глядя на тело служанки, свисающее в полумраке, Эржебет начала терять самообладание от гнева.

Наверное, Бесс была ее ровесницей. Однако она не рожала, поэтому живот у нее нигде не провисал, грудь и бедра были упругими и, в отличие от Эржебет, желтоватых участков на ее коже не было.

Эржебет уверяла себя, что все дело в темноте и легкой склонности Бесс к полноте. Может, отчасти это было и так, однако графиню по-настоящему потрясло, что тело служанки может быть привлекательнее ее собственного, и это немыслимое открытие привело ее в бешенство. Знатная дама должна выглядеть красивее прислуги, таков порядок вещей. А потому тело этой девки следовало привести в убогий вид, подобающий ее происхождению.

Эржебет подобрала с пола заранее припасенный кнут. С первым, решительным ударом Бесс оглушительно завопила. Ее крик распалил Эржебет, и она принялась нещадно хлестать Бесс куда попало. На вопли служанки она не обращала никакого внимания.

Однако из-за того, что Бесс висела слишком высоко, удары приходились ей в основном на бедра. Эржебет хотелось задеть ее грудь.

– Ну-ка опусти ее пониже, Торко! – крикнула она через плечо. Но вдруг ощутила сильный толчок в щеку, да такой, что завалилась назад и резко приземлилась на грязный пол. Переведя глаза вверх, она поняла, что это Бесс пнула ее высвободившейся ногой.

Мгновение она не понимала, что случилось. Эржебет даже и помыслить не могла, что служанка осмелится ударить ее. Из-за боли она некоторое время не могла пошевелиться.

– Простите меня, госпожа, я не знаю, что на меня нашло!.. – закричала Бесс сквозь слезы.

Щека горела. Думая, что завтра на ней появится синяк, Эржебет вконец утратила власть над собой.

– Меч сюда, быстро! Торко, меч!

– Нет, госпожа! Нам не сойдет это с рук! – воскликнул дворецкий.

На этот раз Торко тоже остановился.

– Меча нигде нет.

– А вон там что? – указала Доротья.

В углу подвала притаился пыльный меч. Эржебет кинулась к нему со скоростью молнии и, вытащив его из ножен, сделала выпад в темноту.

– Не приближайтесь!

Одновременно с выкриком рука Эржебет с мечом слегка дрогнула. Из-за его веса она не могла прочно стоять на ногах.

– Только попробуйте встать у меня на дороге – я и вас зарублю!

Ее свирепый вид заставил Торко и Яноша попятиться назад. Оба решили не вмешиваться.

Сжимая меч, Эржебет рванулась вперед. Она потеряла рассудок и уже плохо понимала, что делает.

Истошный, пронзительный, как трель флейты, крик Бесс превратился в предсмертный вопль, а затем в бессвязный поток звуков. Налетев на нее всем телом, Эржебет глубоко всадила ей меч в солнечное сплетение. Тело служанки крупно задрожало.

Эржебет вытащила лезвие, и кровь хлынула потоком, брызгая ей на лицо и руки. Но, словно не замечая этого, она продолжала снова и снова беспорядочно протыкать тело Бесс. Всякий раз, как она вытаскивала меч, кровь обильно выливалась из отверстий, попадая и на нее саму.

Дальше она принялась размахивать мечом из стороны в сторону и кромсать живот и бедра служанки. Кровь из изрезанной плоти струилась по телу Бесс, корчившейся в муках. Она мучительно стонала, то что-то выкрикивая, то глухо бормоча страшные проклятья.

Тяжело дыша, Эржебет еще долго била мечом по трясущемуся куску мяса.

Бесс уже больше не кричала. Ее некогда белое тело превратилось в темно-красную массу, которую было невозможно отличить от звериной туши. На полу под ее ногами расползалась большая лужа крови.

Четверо подельников Эржебет стояли как громом пораженные, неотрывно наблюдая за обезумевшей графиней. Вдруг она начала вопить, временами срываясь на плач. От изнеможения ее руки с трудом держали тяжелый меч, и она вот-вот поранилась бы, если б Янош не подхватил ее со спины.

Эржебет всю трясло. Ее руки совсем обессилели и вряд ли уже смогли бы держать меч. Она лишь с лязгом волочила его по каменному полу. Торко взял ее за окровавленные запястья и попытался забрать у нее меч. Но хотя руки Эржебет продолжали бешено дрожать, она по-прежнему крепко сжимала рукоять ледяными пальцами. С помощью ведьм они вчетвером наконец разомкнули ее пальцы.

Эржебет отрешенно смотрела в никуда с приоткрытым ртом. Ее волосы растрепались, желваки на скулах подрагивали. Все ее лицо, запачканное кровью, сводило судорогой.

D

Следующим утром, проснувшись в своей кровати, Эржебет ощущала спокойствие с какой-то примесью горечи. Понемногу она вспомнила события прошлой ночи. Вскочила на ноги – но не от осознания, какое страшное злодеяние она совершила, и не от глубокого чувства вины. Нет, она волновалась, не распухла ли у нее щека от удара, нанесенного ей служанкой.

Эржебет встала перед зеркалом. Поразительно… Щека совсем не опухла. Наоборот, кожа выглядела здоровее, светлее и нежнее обычного.

От странного наплыва чувств Эржебет замерла на месте. «А я красивая сегодня», – подумала она. Ей показалось, будто она помолодела. Но в чем дело? Наверняка все благодаря тому, что ненавистной Бесс больше не было. Ничего другого на ум не приходило.

Эржебет сняла с себя ночное белье. Конечно, ее грудь была уже не такой крепкой и пышной, как у Бесс. Живот после трех родов тоже потерял прежнюю форму. Утешало, что хотя бы Бесс больше не было.

Взглянув на левую кисть, Эржебет ахнула. Как такое возможно?! В лучах утреннего солнца кожа на руках сияла белизной! На вид она вновь стала чуть более упругой, а коричневых пятнышек было гораздо меньше.

И тут Эржебет наконец поняла, в чем же дело.

Кровь. Кожа помолодела лишь в тех местах, на которые попала кровь Бесс. И доказательством было то, что плечи и грудь никак не изменились. Лишь лицо и левая кисть стали гораздо бархатистее, чем обычно.

Эржебет впала в ступор. Кровь. Кровь. Раз за разом она повторяла про себя это слово.

Вот где крылось ее спасение!

Торко и Янош тайком избавились от трупа Бесс. Однако, судя по всему, слухи дошли и до Ференца, ведь через два дня он сорвался с нового места дозора и примчался домой.

Еще через день, невзирая на плохое самочувствие, в замок вернулась Оршойя. Эржебет успела отправить Доротью и Дарвулию обратно за пределы замка, однако, само собой, ее положение было очень опасным. Оршойя пришла в бешенство и заявила, что такой женщине нельзя доверять воспитание наследника знатного рода.

Казалось, Эржебет было не избежать наказания, однако Ференц вмешался и сделал все возможное для умиротворения матери. Он пообещал, что отныне будет проводить в замке как можно больше времени и следить за женой, а детям нехорошо расти без матери, и разлука с ней не пойдет на пользу их роду. Он взывал к рассудку Оршойи, повторяя, что после смерти Бесс Эржебет вздохнула с облегчением, а значит, теперь будет вести себя смирно.

Тогда Ференцу уже почти исполнилось пятьдесят. Он порядком устал от походной жизни и рассудил, что пришло время осесть в замке. Ему хотелось, чтобы распря между двумя женщинами как-нибудь да уладилась и в семье установились мир и согласие.

Что же до Оршойи, то упадок сил из-за болезни было нечем остановить, и наконец она сдалась. Эржебет была помилована. Решающую роль сыграло сословное различие между ней и Бесс. Так что в некотором роде происшествие закончилось так, как если б Эржебет убила любимую собаку свекрови. Однако последующие события показали, что подобный исход никоим образом не пошел графине на пользу.

Прошли два ничем не примечательных года. Можно сказать, это был период затишья. Ференц безвылазно сидел в замке, Оршойя почти не вставала с постели в выделенной ей комнате, дети быстро росли. Эржебет с готовностью посвящала себя воспитанию потомков, но иногда могла по нескольку часов вести себя так отстраненно, что казалось, она и вовсе забыла об их существовании. Но на то у нее была веская причина.

Эржебет наконец исполнилось сорок. Она уже почти утратила прелесть, заставлявшую мужчин из соседних земель собираться в Чахтицком замке. Без белил было видно, что кожа на ее лице огрубела, а между светлыми участками появились желтоватые и коричневатые пятна. В уголках глаз и над губами пролегли морщины – где-то глубокие, где-то сеточка мелких. Улыбаться она уже даже не пыталась. Кожа под подбородком стала дряблой и, к ее ужасу, начала обвисать, как у свекрови. Сморщенные груди, казалось, приклеились к ребрам и напоминали бурдюки без воды. Ягодицы тоже обвисли и понемногу покрывались неровностями, как дыни.

В моменты ступора Эржебет размышляла об изменениях в своем теле. Она изо всех сил пыталась о них забыть, но ей это никак не удавалось, и тогда она принималась твердить самой себе, что она не Эржебет Батори. Но в таком случае нужно было забыть и про жизнь в роскоши, и про многочисленные привилегии. Тогда ей не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в реальность, где она была женщиной средних лет с обычной для ее возраста внешностью.

Идеального выхода из ситуации не было, и это раздражало ее. Стороннему наблюдателю она могла показаться старше, чем ее ровесницы, и, разумеется, виной тому были беременности в прошлом. Перед глазами Эржебет часто оживало воспоминание о том, как кожа в окропленных кровью местах на утро следующего дня сияла белизной. В такие минуты она не могла спокойно сидеть на месте. Пока она ничего не предпринимала, ее тело неуклонно продолжало стареть. Надо было спасать себя. Ей все еще было сорок, и она могла повернуть время вспять. Нужно было снова умыться кровью, и тогда ее кожа вновь наполнится жизнью.

Она задумалась. Вряд ли красоту ей могла вернуть кровь мужчины. Нет, ее омолодила бы только кровь другой женщины. И не всякой – лучше всего подошла бы кровь юной девушки.

А если б она сейчас полностью окунулась в девичью кровь, то ее кожа приобрела бы благоухающий вид. Пока что она напоминала лепестки цветка, начавшего засыхать в отсутствие воды. Эржебет никак не давала покоя мысль, что сегодня она еще может что-то сделать, но завтра будет уже поздно. Со стороны могло показаться, будто она пребывает в спокойном расположении духа, но внутри у нее разыгралась настоящая буря.

Медлить было нельзя. Времени почти не осталось.

Пока эти мысли целыми днями мучили Эржебет, Ференц, уставший от ожесточенной борьбы двух женщин, слег и вскоре испустил дух. Он действительно был хорошим мужем. Опечаленная Эржебет проплакала два дня кряду. Однако от слез ее лицо опухало, поэтому на третий день она уже не плакала.

Вечером на третий день после смерти мужа, не дожидаясь окончания траура, Эржебет созвала служанок и велела им перенести в свою комнату китайский фарфор, который Ференц хранил у себя.

– Аккуратнее переносите! Это всё памятные подарки от мужа! – сурово приказывала Эржебет. – Если появится хоть царапина, всыплю вам тысячу ударов!

Трясущиеся от страха девушки стали по очереди переносить крупные кувшины, чайные сервизы и курильницы.

– Сюда несите. Сервиз поставите на камин, – прикрикнула Эржебет. Ни малейший огрех не остался бы без ее внимания.

Однако когда запугиваешь слуг сверх меры, то они, напротив, делают что-то не так. У одной из девушек, ставившей курильницы на каминный портал из мрамора, соскользнула рука. Раздался звон. Эржебет, нервы у которой были натянуты как струна, не могла не прибежать на этот звук. Резко дернув головой, она сорвалась с места к камину.

– Прошу вас, извините меня, госпожа! – От страха девушка упала на колени и заплакала.

Эржебет схватила курильницу. Она думала, что ничего страшного с вещицей не случилось, однако, против ожидания, на ней образовалась трещина.

– Ты что натворила, дура?! – страшно завопила Эржебет.

Прикрыв уши руками, девушка прижалась лбом к полу.

– Умоляю вас, сжальтесь!

– Торко, неси кнут! И оголи ей спину.

– Раздеть ее?

– Нет, мне нужна только спина.

Эржебет больше не хотелось видеть девичью наготу. Ей казалось, что от ее созерцания она вполне могла бы даже убить служанку.

Откинув волосы с голой спины девушки, Эржебет медленно взмахнула кнутом. Не останавливаясь ни на секунду, она принялась бить служанку со злобными выкриками. Как только та от слишком сильной боли попыталась приподняться и сбежать, Торко прижал ее обратно к полу.

– Что уставились? Пошли вон отсюда! – заорала Эржебет, повернувшись к застывшим на месте служанкам. Сбившись в кучу и пытаясь опередить друг друга, они гурьбой бросились за дверь.

Когда в комнате остались только Торко и три служанки, Эржебет снова принялась махать кнутом. Ужасающие звуки чередовались с криками девушки. Только когда на спине проступила кровь, удары стали слабее.

Эржебет поймала себя на мысли, что, размахивая кнутом, хотела добраться до крови, подобно горняку перед золотым рудником. Прекратив удары, она отшвырнула кнут и окунула ладони с обеих сторон в теплую кровь, растекавшуюся по горящей спине девушки.

– Все, пошла с глаз долой.

Скрючившись, чуть ли не на корточках, девушка выбралась из комнаты.

– Ты тоже иди, Торко.

Выставив обоих за дверь, Эржебет поспешила к зеркалу и нанесла кровь на щеки, подбородок, лоб, нос, губы и шею. Теперь в зеркале отражалось окровавленное лицо, и ей захотелось слегка улыбнуться. До сих пор она сдерживалась, но вечером, с кровью на лице – почему бы и нет?

Издав сначала короткий смешок, она уже не могла остановиться. Эржебет от всей души хохотала, да так, что на глазах проступили слезы. Вдоволь насмеявшись, она попробовала кровь с пальцев на вкус. Хотя та была солоноватой, ей она показалась вкуснее вина. Глаза Эржебет округлились. Надо же, она даже и не подозревала!

E

На следующее утро кожа и впрямь выглядела красивее обычного. Свежая кровь действительно помогала. Однако продолжаться вечно это не могло. Вряд ли от крови будет какой-то толк, когда окончательно придет старость. Нужно было как можно скорее улучшить этот метод, потому что в следующем году будет уже поздно. Эржебет вновь отправила свою верную служанку за Доротьей и Дарвулией, и та тайно провела их в замок.

К этому времени Оршойя уже не вставала с постели, и ей было все труднее отдавать приказы страже и прислуге. Почти ничто не мешало Эржебет действовать, как ей заблагорассудится.

Она спросила Доротью и Дарвулию, нет ли у них какого-нибудь действенного яда, и те раздобыли мышьяк. Подергав за ниточки и подговорив Торко, Яноша и служанок, Эржебет стала понемногу подмешивать свекрови отраву в еду и лечебные отвары. Полгода спустя Оршойя не могла даже приподниматься на кровати. Что-то ей подсказывало, что это дело рук ее невестки. Понимая, что так она прикончит ее, свекровь задумалась о том, чтобы покинуть замок.

– Марлене! – позвала она с постели свою верную служанку. Однако ей уже еле удавалось выдавить из себя голос. – Марлене!

Но служанка все не появлялась.

– Марлене не придет, матушка, – послышался громкий голос. В спальню вошла Эржебет.

– Эржебет… – прошептала Оршойя. Говорить она могла лишь приглушенно.

– Как ваше самочувствие? Вам нехорошо? – сочувственно спросила Эржебет. – Подождите, сейчас вам полегчает… – Она медленно расстегнула пуговицы ночной сорочки Оршойи. – Нельзя надевать такую тесную одежду.

С наслаждением Эржебет медленно раздела старуху, уже почти не способную сопротивляться. Ей хотелось внимательнейшим образом рассмотреть одряхлевшую плоть ненавистной ей женщины, из-за которой она потеряла лучшие годы своей жизни.

Все тело Оршойи, возраст которой приближался к восьмидесяти[4], потемнело и усохло. Ее кожа приобрела не столько коричневый, сколько синюшный оттенок. Ребра были четко очерчены, груди превратились в два скомканных мешочка. Живот так ввалился, что казалось, приклеился к позвоночнику. Бедра и голени, на которых почти не осталось мышц и жира, напоминали голые кости, а на ногах выпирали коленные чашечки, покрытые морщинистой кожей. Пристально рассмотрев Оршойю, Эржебет перевернула ее тело на живот. Ягодицы у нее тоже совсем усохли, так что не скрывали задний проход.

Думая, насколько чудовищна старость, Эржебет задрожала. Однако, даже разглядывая немощную свекровь, она понимала, что накопившаяся за двадцать лет ненависть никуда не ушла. Было ясно, что если старуха продолжит жить, то помешает ей осуществить свои замыслы. В любом случае Оршойя должна была отправиться на тот свет прямо сейчас.

Эржебет захватила с собой кнут. Она думала устроить свекрови такую же порку, как когда-то та устроила ей. Однако при виде тела, напоминавшего высохшее дерево, ей как-то расхотелось это делать.

– Вы хорошо постарались, матушка. Из-за вас я тоже уже состарилась. Но ваша история подошла к концу. Оставьте меня в покое и спите спокойно.

С этими словами Эржебет, надавив Оршойе на затылок, вжала ее лицо в подушку.

Дряхлое тело старухи едва заметно сопротивлялось, но лишь недолго. Однако Эржебет не теряла бдительности и даже после того, как Оршойя затихла, еще не скоро опустила ее. Вряд ли свекровь выжила бы, но было даже страшно представить, что случилось бы при таком исходе.

«Ты просчиталась. Надо было покинуть замок сразу же после кончины сына. Но ты возомнила, что замок принадлежит тебе, и сама же укоротила себе жизнь. Собственная алчность погубила тебя», – размышляла Эржебет, пока убивала Оршойю.

Она заказала свекрови роскошный гроб, но для погребения намеренно облачила ее в лохмотья. Ради приличия выдавила из себя слезу перед соседями, однако про себя жалела, что приходится тратить свое драгоценное время на похороны. Скорее бы умыться кровью!

Все, о чем Эржебет могла думать во время траура, – это у кого бы взять кровь и как нанести ее на кожу. Все же кровь была редкостью, и, к какому бы сословию ни относился ее обладатель, раздобыть ее было не так-то легко. Даже если это удалось бы сделать, использовать ее следовало до последней капли. Она не должна была пролиться, как тогда на пол в подвале. Хорошо бы собрать ее в большой сосуд, а затем оросить ею тело…

Хотя нет. Лучше всего налить кровь в ванну. В тот раз она попала Эржебет лишь на лицо и руки, но и этого хватило для удивительного преображения. Какое же чудо произойдет, если окунуться в нее целиком!

Эржебет томилась в предвкушении. Ей хотелось сделать это прямо сейчас.

Вечером того же дня ее волосы расчесывала служанка Роза. Эржебет вновь ощутила острое желание опуститься в ванну, наполненную кровью юной девушки.

Голова начала зудеть от сильной боли, и у Эржебет невольно вырвался низкий стон. Вспыхнув от ярости, она резко развернулась и увидела испуганное лицо служанки. Между зубьями гребня, который она сжимала в руках, застрял клок волос.

К этому моменту волосы тоже не давали ей покоя. Расческа застревала в них, они сильно выпадали, уже были не такими густыми и блестящими. Кое-где даже начали появляться седые прядки. Не хотелось терять ни единого волоска.

Эржебет не сомневалась, что служанка знала о ее переживаниях и намеренно расчесывала ее так, чтобы позлорадствовать.

Развернувшись, Эржебет отвесила девушке звонкую пощечину. Та сжалась на полу и заплакала, а графиня бросилась за кнутом и жестоко избила несчастную. Затем она кликнула Торко, и они вместе потащили рыдающую девушку в подвал. Раздев Розу, подвесили ее к потолку точно так же, как Бесс.

– Думаешь, я не знаю, что все вы говорите у меня за спиной? – грозно сказала Эржебет в лицо служанке.

– Смилуйтесь, графиня! Рукам больно!

– Не указывай мне, что делать!

– Чем я вам не угодила? Я всегда верно служила вам…

– Это все притворство. Втайне ты вела себя под стать этой мерзкой Оршойе и шепталась у меня за спиной.

– Это совсем не так, госпожа!

– Не надо мне лгать, тварь! Я слышала, как вы злословите, что я густо покрываю лицо белилами, чтобы скрыть морщины, как я только и делаю, что издеваюсь над девушками из зависти… И ты думаешь, я не знаю?

С этими словами Эржебет нанесла хлесткий удар. Служанка закричала.

– Говорите, я завидую молодым девушкам? Не смеши меня! Кто будет завидовать таким телам, как у вас? Это же надо быть такими узколобыми!

Еще удар. Служанка взвыла и разразилась слезами.

– За что, госпожа?! Я, напротив, желаю, чтобы вы всегда были молоды и красивы!

– Ты нагло врешь!

Удар.

– Я говорю правду! Прошу вас, поверьте!

– Тогда почему же ты выдирала мне волосы?

– Молю вас, простите! Я виновата, больше такого не повторится!

– Врешь! Все вы знаете, каково мне. Как я слежу за тем, чтобы у меня не выпало ни одного лишнего волоса…

Она продолжила беспорядочно избивать девушку. От досады и изнеможения у самой Эржебет тоже проступили слезы на глазах.

– Торко, позови Яноша. Вдвоем принесете сюда мою ванну.

– Принести что?.. – Торко не поверил собственным ушам.

– Ванну. Поторапливайся!

– Хорошо, будет сделано.

На то, чтобы перетащить ванну в подвал, у них ушло около часа. В ожидании Эржебет уселась на один из ящиков и разглядывала тело девушки, качавшееся под потолком. Больше она ее не била. Служанка пару раз взывала к ней, плача, что у нее болят руки, но Эржебет не обращала на нее никакого внимания.

– Поставьте под ней, – холодно приказала она, когда ванна была доставлена.

Стоявший в недоумении Торко изменился в лице. Теперь и он начал понимать, что собралась сделать Эржебет.

– Госпожа Батори, как же так можно…

– Вы непричастны к этому. Ставьте.

– Прошу вас, графиня, не знаю, что вы задумали, но…

– Роза, ты ведь желаешь, чтобы я всегда была молода и красива?

– Да…

– И поклялась, что не лжешь?

– Да, я сказала вам чистую правду!

– Тогда ты должна пожертвовать собой. Твоя кровь поможет мне оставаться молодой.

Роза вмиг переменилась в лице.

– Вы чудовище!

– Смотрите-ка, показала свое истинное лицо, – хмыкнула Эржебет.

– Нет, нет, не трогайте меня! Помогите же кто-нибудь! Графиня сошла с ума!

– Вы все и вправду лгуны. – Эржебет направилась к мечу.

– Нет, нет! На помощь! Она безумна! Спасите!

Однако Эржебет это не остановило. Вытащив меч из ножен, она одним ударом хладнокровно пронзила грудь девушки.

Крик вышел негромким. Роза смогла лишь сдавленно прохрипеть и уже скоро затихла, но не умерла. Стоило Эржебет вытащить меч из ее тела, как из раны заструилась кровь.

– Что стоишь, Торко?! Мы теряем драгоценную кровь! – рявкнула Эржебет. Однако оба слуги не пошевелились. Тогда Эржебет сама начала толкать ванну под ноги девушки. Дикое желание немедленно омыть свою дряхлеющую кожу придало ей сил.

Алая кровь Розы капала на белое дно ванны. Тогда Эржебет проткнула ее еще дважды, и кровь хлынула рекой.

– Что же вы задумали, госпожа? – ошеломленно вымолвил Янош.

Эржебет не ответила. Тяжело дыша, она вытащила клинок из тела Розы и продолжила протыкать его. Вдобавок она рубила служанку мечом по бокам в надежде собрать как можно больше крови. Но ей не хватало сил нанести смертельный удар девушке, терпящей невыносимые мучения.

– Прошу, скорее убейте меня… – взмолилась Роза на последнем издыхании.

Не в силах больше выносить это зрелище, Торко забрал меч из рук своей госпожи и, вонзив девушке клинок в сердце, одним ударом прервал ее муки.

Стоны Розы прекратились, и в подвале повисла тишина. Эржебет тоже затихла и прислонилась к ближайшему ящику с отсутствующим видом.

– Всё, идите… – пробормотала она.

Но оба застыли как вкопанные, и тогда Эржебет почти сорвалась на крик:

– Вы что, тоже хотите посмеяться над моим увядающим телом? Пошли вон! И передайте служанкам, чтобы приготовили мне горячую ванну наверху!

Торко и Янош некоторое время стояли в оцепенении, но наконец с мрачным видом ушли вверх по лестнице.

Оставшись в одиночестве, Эржебет сбросила с себя одежду и опустилась в ванну под окровавленным телом служанки, которая еще недавно расчесывала ей волосы.

Ей лишь удалось погрузить бедра на пару сантиметров. Однако из трупа Розы продолжала стекать теплая кровь, и Эржебет поднесла к ней щеки и нос. Несколько капель попало ей в рот, и графиня Батори жадно ее проглотила. Так она впервые насладилась кровавой ванной.

На следующее утро, когда Эржебет предстала перед прислугой, ее облик и манеры источали уверенность в себе. В привычных ее жестах ощущалось достоинство, и все это действительно сделало ее красивее – по крайней мере, в глазах окружающих.

Современная медицина не может точно сказать, есть ли эффект от подобных процедур. Но даже если это и так, вряд ли хоть одному врачу на свете хватит смелости заявить об этом. Как бы то ни было, вполне возможно, что вера Эржебет в это и ее уверенность в себе делали ее прекраснее. Я, как обыкновенный человек, понимаю ее историю именно в таком ключе.

Отныне главной обязанностью Торко и Яноша было тайком избавляться от трупов девушек, павших от рук Эржебет. Какое бы высокое общественное положение ни занимал человек, если бы останки попались кому-то на глаза, то людская молва бы не утихала. Эти двое выполняли свою работу на отлично: в течение последующих десяти лет никто из жителей близлежащих земель даже не подозревал о чудовищных безумствах, что происходили в замке.

Какое-то время после купания Эржебет чувствовала себя помолодевшей, однако через неделю ей уже вновь казалось, что кожа стала дряблой, морщины – глубже, а цвет лица – хуже. Три-четыре месяца спустя она убеждалась, что если ничего не предпринять, то она будет стареть с неумолимой скоростью, и снова поддавалась безумию. Скорее окунуться в кровь, омыть ею лицо, испить ее!

Стоило этой навязчивой идее прийти ей в голову, как она начинала рвать на себе волосы. О том, чтобы потерпеть, не было и речи, и тогда она начинала ждать, как кто-нибудь из прислужниц допустит хотя бы незначительную ошибку.

Временами Эржебет и сама подталкивала их сделать что-то не так. Истеричным голосом она начинала кричать на девушку, поторапливая ее с порученным делом. Когда дрожащая от страха служанка, например, разбивала что-нибудь ценное, Эржебет вспыхивала от гнева – про себя ухмыляясь – и вместе с Торко тащила девушку в пыточную под землей.

Чтобы собрать кровь, она всегда раздевала девушку догола и подвешивала к потолку. Причины на то у нее были разные. По натуре Эржебет была, как сейчас говорят, садисткой, и созерцание женщин в таком виде наверняка доставляло ей удовольствие. Но, помимо этого, были у нее и чисто практические мотивы.

Во-первых, если б девушка оставалась в одежде, то часть желанной крови впиталась бы в ткань. Во-вторых, врожденное чутье подсказало Эржебет, что лучше всего для ее кожи подойдет кровь девственниц. Опытным путем она поняла, что вид оголенной гладкой кожи и симметричных форм юного тела разжигал в ней сильное желание убивать. Отчего-то смотреть на мужские тела Эржебет не хотелось.

Не стану описывать в подробностях, что затем делала Эржебет. Поначалу после одной ванны эффект сохранялся месяц или два, однако когда возраст Эржебет приблизился к пятидесяти, свежая кровь уже плохо помогала. Она стремительно старела, и ванны стали требоваться чаще. Достаточно было увидеть лучики морщин в уголках глаз или глубокие складки возле губ, чтобы в ней проснулась жажда крови. Всякий раз Эржебет призывала на помощь Торко и Яноша. Она даже не осознавала, насколько важную роль они играют в ее страшных деяниях.

Сначала эти двое тайно относили тела за пределы замка и хоронили в соседнем лесу. Однако трупов стало слишком много, поэтому теперь им пришлось относить их подальше. Когда же им стало казаться, что люди могут обнаружить их, им ничего не оставалось, кроме как зарывать их на заднем дворе замка.

По деревне стали ходить слухи, будто бы каждую ночь под покровом темноты из замка выезжает темная повозка с гробами. Якобы кучер заезжает глубоко в лес с горящим факелом и вытворяет какие-то бесчинства.

Из-за того что теперь останки прятали во дворе, могли насторожиться служанки из соседних поселений, трудившиеся в замке. Девушкам сказали, что их подруг, которых Эржебет на самом деле убила и обескровила, отправили домой из-за оплошностей. Но очень скоро они стали шептаться, будто бы те девушки так и не вернулись в родительский дом. На следующее утро, после того как тела закапывали на заднем дворе, любому в замке было очевидно, что землю в том месте потревожили. Поэтому вскоре Торко и Янош прекратили это делать. У них оставался последний вариант – отвести под трупы комнату в подземелье и укладывать их там один на другой. Из-за этого подвалы замка превратились в колдовской зал, откуда все время исходил такой запах разлагающейся плоти, что волосы вставали дыбом. Почти всем людям в замке было запрещено входить туда. Справедливо сказать, что именно Торко и Янош помогали Эржебет в безумных ритуалах красоты больше всех остальных.

Зимы в Трансильвании холодные. Иногда всю ночь напролет бушует метель, от одного порыва которой начинают шелестеть деревья у стен замка и лес вдалеке. Именно в одну из таких зим кожа Эржебет иссохла, огрубела и безмолвно просила еще больше заботы, чем в теплое время года. Графиня ежедневно обдумывала, как еще улучшить свои приспособления в подземелье. Сейчас это грязноватое темное пространство стало для нее самым важным в замке.

Чтобы можно было находиться здесь без одежды зимней ночью, Эржебет велела соорудить в двух местах печи. Хранилище трупов теперь устроили в прохладной комнатушке на северной стороне, расположенной дальше всего от печей. Установили и механизм подачи горячей воды. Изначально Эржебет окуналась в прохладную кровь, но со временем она задумалась о том, чтобы нагревать ее прямо здесь.

В подземелье разместили изысканные светильники, обновили убранство, вычистили каждый уголок и поставили сделанную на заказ ванну. Эржебет постоянно экспериментировала, пытаясь собрать как можно больше крови. Обнаженную рыдающую жертву заковывали в цепи, присоединенные к четырем углам помещения, и в горизонтальном положении подвешивали за конечности над полом. Под телом размещалась ванна с низкими бортиками и бесчисленными иголочками, протыкавшими кожу. Однако, что бы они ни делали, крови становилось ненамного больше.

К тому времени Эржебет уже почти не могла сопротивляться желанию окунуться в кровь всем телом. Порой одной жертвы уже не хватало. Бывало, на одну ванну требовались две или даже три девушки. И всякий раз соучастниками этого хлопотного жестокого ритуала становились Торко с Яношем.

Я нахожу удивительным, что они долгое время столь покорно помогали обезумевшей графине в ее черных делах. Сейчас уже невозможно сказать, что толкало их на это. Быть может, это был дух феодальной эпохи с ее недостатком свободы или же их нежелание оставлять в одиночестве сошедшую с ума графиню. А может, Эржебет устроила все так, что они не могли выйти из дела, или же сами в конечном счете почувствовали, что их влечет к этой дьявольщине.

Перешагнув рубеж пятидесяти лет, Эржебет утратила немногие остатки здравомыслия, и количество трупов резко увеличилось. Мертвецкая переполнилась до потолка, так что даже начала разрушаться стена соседней с ней кладовки для угля. Садистские наклонности окончательно поглотили сущность графини, заставляя ее продумывать изощренные орудия пыток, единственным предназначением которых было причинять невыносимые мучения юным девушкам и лишать их жизни. Самым известным из них была «птичья клетка». Оно представляло собой тесную железную клетку, внутри которой с трудом могла поместиться одна девушка. На внутренней стороне прутьев располагалось множество заостренных шипов. Запихнув в клетку донага раздетую девушку, устройство подвешивали к потолку и начинали хорошенько раскачивать во все стороны. Жертве не удавалось сохранять устойчивое положение тела, и иголочки со всех сторон впивались в ее кожу. Тем временем Эржебет, стоя под клеткой, наслаждалась кровавым душем.

Теперь эти жуткие игрища уже совершенно точно приносили графине удовольствие. К тому моменту Дарвулия уже умерла, но Доротью она трижды вызывала в замок. К ним присоединялась и кормилица Илона Йо, так что забавляться пыткой с раскачиванием клетки под адский хохот они могли уже без помощи Торко и Яноша. В голове не укладывается, что подобными действами мог развлекаться кто-то еще, кроме Эржебет. Видимо, в каждом из нас кроется такая дьявольская сторона.

Другим известным пыточным устройством, которое использовала Эржебет, была «железная дева». Его предложил графине некий немецкий изобретатель. У Эржебет загорелись глаза, и она тайно заказала его. Думаю, подобные бесчеловечные механизмы вызывают любопытство у многих людей.

Снаружи оно выглядело как металлическая кукла с неким подобием рыжих волос на голове. Когда к ней толкали девушку, то руки куклы крепко обхватывали ее и удерживали на месте. С помощью хитроумного механизма устройство тут же открывалось, а руки «девы» начинали прижимать жертву к себе все плотнее, словно обнимая. Изнутри кукла была усеяна острыми гвоздями, и при соприкосновении с ними на теле девушки моментально появлялось множество проколов. Из них потоками начинала хлестать кровь, стекая из нижней части куклы в поддон, а из него поступая в личную ванную графини. Затем она доводилась до умеренно теплой температуры.

Поначалу Эржебет страшно волновалась, что подогрев крови ради бо́льшего удобства может снижать действенность процедуры. Однако через несколько процедур она поняла, что кровь не только не теряет целительные свойства, но, напротив, помогает еще лучше.

Эти обряды невероятно преобразили ее. Окружающим казалось, что пятидесятилетняя Эржебет выглядит на тридцать с небольшим. Заставляя других жертвовать собой ради нее, она преисполнилась чувства собственной важности, которое действительно меняло ее внешность в лучшую сторону. В минуты, когда Эржебет ощущала себя прекрасной, она была ласкова и даже умела проявлять сочувствие.

День за днем графиня проводила свои омолаживающие процедуры, и наконец в замке попросту не осталось молодых девушек. Даже если и удавалось заманить кого-то на службу из соседнего поселения, Эржебет нещадно убивала новую жертву, поэтому даже с террасы замка было видно, что в деревне не осталось ни одной юной девушки.

Вместе со своими подручными Торко и Янош рыскали по округе в поисках жертв, но их возможности уже были на исходе. Жители окрестных земель тоже неохотно отпускали своих дочерей на службу в замок. Ходили недобрые слухи, будто никто из служанок не возвращался в отчий дом. Люди начали с опаской поглядывать на Чахтицкий замок, величая его логовом вурдалаков.

Однако Эржебет не придавала этому никакого значения. Ее ничуть не смущал гнилостный запах, постоянно исходивший из заваленного останками подземелья. С рассветом она, озабоченная состоянием своей кожи, отправляла Торко и Яноша за новой добычей, а если им не удавалось никого разыскать, начинала рвать и метать.

Графиня окончательно выжила из ума. Конечно же, она тронулась рассудком гораздо раньше, однако в прежние времена ее беспокоили лишь собственная красота и вражда со свекровью. К тому же она была достаточно разумна, чтобы не распускать слухи. Теперь же это ее больше не волновало.

Торко объяснил ей все как есть, но Эржебет уже не желала ничего слышать. Было ясно, что она тащит себя в пропасть. Ни в замке, ни тем более за его пределами некому было ее удержать. Оставалось лишь ждать, когда дело получит огласку и в замок придет кто-нибудь более влиятельный.

Торко и Янош были столь же безумны, раз по собственной глупости даже не замечали тревожных признаков в самом замке. Повинуясь деспотическим приказам Эржебет, они не колеблясь разыскивали девиц даже в деревнях на чужих территориях. Само по себе чудо, что им безнаказанно удавалось проворачивать эти злодеяния целых десять лет. В известном смысле Эржебет Батори была удачливой женщиной.

F

В бедной венгерской деревушке вдалеке от Чахтицкого замка обручились девушка с юношей. Девушку звали Флоранс, а молодого человека – Руди.

Семья Флоранс жила в такой нищете, что они уже подумывали сбежать из деревни под покровом ночи или вместе наложить на себя руки, поэтому когда ее родителям предложили отправить дочь в Чахтицкий замок за весьма приличные деньги, для них это стало настоящим спасением. До них обрывками доходила дурная молва, но ничего сделать против их слова Флоранс не могла.

Зато влюбленные были хорошо наслышаны о том, что в далеком замке якобы проживает принцесса-вампирша. Поговаривали, что ни одна из девушек не вернулась оттуда живой, что в подземелье замка есть темница, куда бросают пленниц, и что принцесса по одной вытаскивает их оттуда, убивает, а затем выпивает их кровь.

Эти слухи и впрямь были недалеки от истины. К этому времени Эржебет уже не тратила время впустую, загружая новых служанок работой, а попросту убивала их одну за другой. В подвалах соорудили темницу, куда можно было на несколько дней заключать девушек.

Узнав, что ее продают в замок, Флоранс горько зарыдала, однако по совету Руди быстро взяла себя в руки. Они сошлись на том, что вдвоем что-нибудь да придумают. Руди казалось подозрительным, что ни одна из девушек так и не вернулась домой из замка. Если страшные слухи правдивы и Флоранс собственными глазами увидит происходящее, то сможет пожаловаться на графиню и выбраться из замка. Но сейчас все это были лишь домыслы, и ни один человек не мог их подтвердить. Без доказательств и сделать ничего было нельзя.

Сначала они думали сбежать, пока Флоранс будут везти в замок, однако план был не слишком удачным. Во-первых, это поставило бы в затруднительное положение отца Флоранс, уже получившего деньги. Во-вторых, чтобы избавить людей от демонов из замка, нужно было попасть туда и собственными глазами увидеть, что там творится. Поэтому в любом случае нужно было продумать побег.

Всего через четыре дня Флоранс должны были забрать, поэтому они с Руди начали придумывать, как же ей сбежать из замка. В темнице наверняка были железные решетки, и, чтобы выбраться наружу, потребовалась бы пила или напильник. Тогда они отправились в соседний городок и купили пилу в лавке кузнеца. Ее лезвие Флоранс вшила в юбку.

По слухам, тюрьма располагалась под землей, а значит, просто выбраться из нее было недостаточно. Даже с первого этажа было бы непросто улизнуть. Наверняка и на окнах были установлены решетки, а ворота крепко запирались снаружи. Раз замок окружала высокая стена, то не оставалось ничего иного, кроме как попасть на второй этаж и спрыгнуть на землю из окна либо с верха стены, не попадаясь на глаза стражникам. На такой случай требовалась длинная веревка – желательно потоньше и покрепче. Найдя подходящую, Флоранс и Руди думали обмотать ее вокруг тела девушки под одеждой, но, рассудив, что по прибытии в замок ее наверняка обыщут, решили и ее зашить внутрь юбки. Чтобы извлечь веревку целиком, нужно было хорошенько потянуть за ее кончик, спрятанный у пояса юбки за спиной.

В лесу они нашли дерево высотой примерно в два этажа, и, забравшись наверх, Флоранс несколько раз попробовала спускаться вниз по веревке. Обнаружилось, что если долго лезть, то можно поранить руки, поэтому они раздобыли перчатки и зашили их в лиф.

Конечно же, бежать надо было ночью и чем-то освещать себе путь. Однако тут они уже ничего не могли придумать. Вместо этого решили, что каждый вечер после захода солнца Руди будет прятаться в лесу вблизи замка. Если у Флоранс получится успешно выбраться за стены, то она со всех ног побежит в лес. Стояла весна, весь снег уже растаял, поэтому находиться в лесу всю ночь было не холодно.

И вот за Флоранс приехала повозка из замка. Подготовив все необходимое, девушка села в нее. В тот раз к ним приходил бородатый мужчина с нездоровым цветом лица, однако сейчас за ней приехал другой человек. Для пущей верности с ним был даже один солдат – чтобы Флоранс не сбежала по дороге. Провожали ее родители и толпа соседей. Руди среди них не было – немного загодя он отправился в сторону замка, захватив с собой съестное и воду.

Как только они тронулись, девушка забеспокоилась, что они про что-то могли забыть. Хотя в повозку были запряжены две лошади, они отбыли рано утром и ехали до глубокой ночи. Солнце уже село, на небо вышла луна. Наконец впереди показались огни. В иной ситуации Флоранс облегченно выдохнула бы, но от вида огромного замка вампирши, похожего на темное чудовище, ее охватили волнение и страх. Даже усталость от долгой дороги куда-то испарилась.

Повозка остановилась у каменной ограды с огромными деревянными воротами, и, хотя кучер не подал никакого знака, створки со скрипом открылись. Показались двое стражников с факелами. К удивлению Флоранс, кучер и солдат с улыбкой их поприветствовали. Всю дорогу они не проронили ни единого слова, и ей начало казаться, что на человеческие эмоции они не способны.

Повозка заехала в просторный внутренний двор, и ворота позади затворились. Стоял застарелый запах плесени и влажных камней, с вкраплениями растительных ароматов. В лунном свечении можно было разглядеть цветущие клумбы. Этого Флоранс тоже не ожидала. Цветы в замке вампирши?..

Через залитый бледным светом двор повозка двинулась вдоль крепостной стены, настолько высокой, что казалось, она доставала до неба. Наконец они приблизились к постройке – в тусклом свете факелов можно было разобрать, что это конюшня. У каменной стены лежали стога сена, а под неказистой деревянной крышей спали привязанные к столбам лошади. Позади их стойла выстроилось несколько повозок.

Они остановились перед конюшней. Сначала на землю спрыгнул солдат, а вслед за ним и кучер. Он позвал Флоранс, и та аккуратно ступила наружу. По ощущениям в темноте, на примятой земле кое-где росла трава. Доносилось негромкое дыхание лошадей, в воздухе стоял особенный запах конюшни.

Кучер повел Флоранс за руку мимо лошадиных крупов и вместе с ней поднялся по каменной лестнице. Похоже, тут располагался один из черных входов. От камней исходила приятная прохлада, кое-где на стенах горели светильники. Здесь уже пахло сажей и маслом.

Они пошли по длинному коридору. Несколько раз делали повороты, поднимались и спускались по коротким лестницам. Наконец дошли до лестницы, уходившей далеко вглубь. «Должно быть, она-то и ведет в подземелье», – подумала Флоранс. Чтобы побег удался, она усиленно пыталась запомнить дорогу, которой ее сюда привели, но пока они шли, уверенности у нее поубавилось.

В замке правила глухая ночь, и когда они начали спускаться под землю, по ушам ударили звуки шагов. Рядом с ней плясала огромная вытянутая тень, казавшаяся в свете факелов страшным чудовищем.

Все вокруг Флоранс было ей в диковинку. Тут было совсем не так, как в ее родных краях, где благоухали цветы и зелень. Здешний мир был целиком построен из камня. Внезапно ее накрыло ощущение безысходности, предчувствие, будто она не вернется домой, и к горлу подступили слезы. Ей ведь было еще только девятнадцать.

Чем глубже они спускались, тем сильнее в воздухе ощущалось странное, доселе не знакомое ей зловоние. Плесень, камни, масло для факелов… Все эти запахи перемешивались между собой, но поверх них различалось что-то вроде вони от тухлой еды и… крови! Точно, крови! Витавшие здесь запахи напоминали те, что стояли в помойных ямах и отхожих местах, но все их перекрывал еще более мерзкий, неописуемый смрад – пахло кровью!

Вспомнилось слово, которому ее научил священник, – чистилище. Кажется, это было место, где люди находились некоторое время после смерти, прежде чем отправиться в ад или рай. «Не туда ли я попала?» – подумала Флоранс. Сейчас те двери откроются, и за ними окажется ад. Именно такой отвратительный, непередаваемый звериный запах и должен стоять в аду. Флоранс было страшно от мысли, что она подходит к вратам в преисподнюю. Слезы у нее высохли, но тело, напротив, задрожало.

Еще до того, как они остановились у входа, донесся едва слышный стон. Было сложно понять, что это за звук, потому что кричал не один человек. Затем послышался жалобный плач, от которого зазвенело в ушах. Порой в бессонные ночи Флоранс пыталась представить себе ад, но она и не думала, что он настолько ужасен!..

Кучер отворил двери. На ключ они не были заперты – из-за нахлынувшего на нее отчаяния это было единственным, на что Флоранс обратила внимание. За дверями оказалась очень просторная, тускло освещенная комната. Омерзительный запах стал в сотню раз сильнее.

Ее охватил запредельный страх. Как только Флоранс завели внутрь, она внезапно подумала, что ее убьют, и в ужасе закричала. Двое мужчин прижали ее к полу, но затем вновь подняли ее за руки и быстро повели в подвал.

Причудливое помещение напоминало ванную. Мужчины громко зашагали по полу из белой плитки. С потолка свисало несколько цепей. В темноте было сложно разобрать, но, кажется, вдоль стен стояли жуткие механизмы.

Мужчины продолжали идти вперед, и Флоранс надеялась, что ее не убьют прямо на месте. Наконец они отпустили ее, но никакого желания покорно следовать за кучером у нее не было. Флоранс хотела было сбежать обратно той же дорогой, однако тот крепко сжал ее руку и резко потащил ее за собой. Согнувшись, девушка начала с плачем сопротивляться, и тогда мужчины с силой потащили ее дальше.

Ее вывели в коридор с приглушенным светом. Ужасающий хор голосов из преисподней в мгновение стал громче. Казалось, кричали чудища или бесы, выползающие из-под земли. Впереди тряслись какие-то странные предметы белого цвета. Флоранс показалось, будто это дрожащие на ветру цветы. Но это были не цветы, а ладони, которые хватали железные прутья решеток или протискивались между ними.

Оглушительные стоны становились все ближе и ближе. Кучер, сопровождавший Флоранс, крикнул в конец коридора. В темноте никого не было видно, однако на звук вышел стражник. Звеня связкой ключей, он подошел к двери темницы. Стоило ему приоткрыть ее, как к ней бросились человеческие силуэты и попытались выбраться наружу. Внутри камеры бились несколько узниц.

Тюремщик отобрал у Флоранс дорожную сумку, которую она крепко сжимала в руках, и, грубо пригнув ее голову, втолкнул ее в темницу. Налетев прямо на пленниц, пытавшихся вырваться на волю, она ушибла лицо и плечи. Шее тоже было очень больно.

За спиной лязгнул ключ в замочной скважине. Флоранс приземлилась на пол, но из-за облегчения, что ее не убили прямо сейчас, боли не заметила. Не сумев вырваться на волю, девушки вокруг громко заплакали. Флоранс яростно вцепилась в решетку.

– Стойте! Верните мои вещи! – закричала она, про себя понимая, что никакого толку от этого нет. Ничего ценного в сумке не было, однако девушке было стыдно оттого, что внутри нее лежало убогое исподнее.

Но человек, что целый день вез ее сюда из деревни, быстро удалился. Тюремщик вновь присел в углу в конце коридора.

Опустившись на холодный каменный пол, Флоранс присоединилась к всеобщим рыданиям. Слухи оказались правдой. Посланник из замка говорил, что она будет прислуживать здесь. Но новую служанку не стали бы просто так кидать в тюрьму. У нее действительно собирались выпить кровь.

Всего этого можно было ожидать, но от отчаяния и страха Флоранс свернулась в калачик возле решетки и какое-то время не могла сдвинуться с места. Когда слезы высохли, на душе наконец немного полегчало, и она нашла в себе силы осмотреться вокруг. Медленно обернувшись, всмотрелась в глубину камеры – и увидела нечто ужасное.

Вначале Флоранс не поняла, что это такое, и боязливо подползла ближе. Ей показалось, будто там спали под одеялом две девушки примерно одного возраста с ней. Но она ошиблась. Когда она поняла вблизи, на что глядит, по подземелью прокатился ее истошный вопль. Волосы встали дыбом, по телу пробежала холодная дрожь.

Оттого что единственным источником света был факел в коридоре, внутри темницы было хоть глаз выколи. Но Флоранс поняла, что девушки были при смерти. Одна из них как будто уже и вовсе не дышала, другая же беспрестанно стонала и то распрямлялась, то съеживалась, как креветка. Из-за этого одеяло с нее спало, открывая взору все ее тело. Отчего-то та была нагой, однако Флоранс поняла это далеко не сразу. Тело девушки было абсолютно черным, будто на ней была какая-то странная одежда.

А все дело было в том, что на ее коже засохла кровь. Присмотревшись, можно было заметить, что тело пленницы усеяно маленькими отверстиями. Пролившаяся из них кровь затвердела толстым слоем, почернела и покрыла все ее тело, из-за чего казалось, будто оно усохло.

Дырочки были и на лице девушки. В обеих глазницах запеклась кровь. Она корчилась в муках, но ее глаза уже не видели, и сознание она, похоже, почти потеряла. Никогда в жизни Флоранс еще не видела кого-то в настолько чудовищном состоянии.

– Воды, воды… – постоянно шептала девушка. Ее губы потрескались и страшно воспалились, во рту белели окровавленные зубы.

Флоранс попробовала пригладить назад ее затвердевшие, как сосульки, волосы, чтобы померить жар. Однако весь ее лоб был запачкан кровью – негде было даже дотронуться кончиком пальца.

– Есть у кого-нибудь вода? – спросила Флоранс у девушек.

Никто ей не ответил. Она заметила чашку и потянулась к ней руками, однако в ней ничего не было. Флоранс схватилась за решетку.

– Принесите воды! Пожалуйста! – крикнула в сторону, где сидел охранник. Тот не отозвался.

– Нет воды, – угрюмо сказала одна из пленниц. Другая девушка начала плакать. – Ни воды, ни еды, ни лекарств, ни нормальной одежды – ничего.

– Ничего?.. – разочарованно выдохнула Флоранс.

– Все равно нам скоро помирать. Прямо на наших глазах здесь испустили дух несколько девушек.

– А как же тюремщик?..

– Там никого нет. В этот час он уже уходит спать, – ответил кто-то из темноты. Рыдания и предсмертные хрипы не стихали. В воздухе стоял странный запах.

Флоранс пощупала юбку в месте, куда они вшили пилу. Слава богу, она все еще была при ней. Раз стражник вернется к рассвету, то можно начать пилить решетку прямо сейчас. «Подземная темница, девушки, которых содержат в ужасающих условиях, – я уже достаточно увидела. Никакого смысла оставаться здесь нет», – размышляла Флоранс.

Она задумалась: пилить замок или один из прутьев? Если замок, то надо любой ценой разделаться с ним за ночь. Иначе завтра, когда стражник снова откроет дверь, ее разоблачат. Тогда единственный путь на волю будет отрезан. Но даже если ей и удастся распилить замок за ночь, то у нее должно остаться еще и время на побег. Задача была не из легких. С другой стороны, если корпеть над прутьями, на это можно отвести и два, и три дня. Завтра ее вряд ли убьют, она ведь только прибыла…

Не мешкая, Флоранс извлекла пилу из юбки и приложила ее зубцы к самому крайнему пруту. Провела ею взад-вперед – послышался громкий скрежет. Посреди ночной тишины он казался просто оглушительным. Но стоны и плач были ей на руку.

Обстановка вокруг не слишком подходила для бесед. От страха и безнадежности девушки сходили с ума, и даже если одна из них что-то говорила, то лишь сквозь плач, а остальные ей никак не отвечали. Когда Флоранс взялась за пилу, то они не выказали никакого интереса, что она делает и зачем.

Будь здесь мужчина, он, возможно, и подсобил бы ей с побегом. Однако в темнице были лишь девушки. Впрочем, может, именно поэтому конструкция была не настолько прочной. Зазоры были сравнительно широкими, а сами прутья на удивление тонкими. Достаточно распилить один из них, и, навалившись всем телом, можно было бы согнуть его вниз и вылезти наружу через образовавшуюся щель.

Однако, насколько б тонким ни был прут, Флоранс не была уверена, что ей хватит сил согнуть его. В этом случае придется подпилить его еще в одном месте внизу и выломать кусок. Начав гнуть прут, она рисковала не успеть и раскрыть себя. Но если ей не будет хватать сил выпрямить его обратно, то лучше вообще не сгибать его. В этом деле требовалась осторожность – ошибка стала бы роковой. На кону стояла не только ее жизнь. Если она не выберется отсюда живой, то девушки и дальше будут погибать.

Однако пилить даже тонкий прут было непросто. Флоранс работала пилой уже два часа, и за это время на нем появилась лишь крохотная зарубка. Устав плакать, девушки одна за другой стали засыпать. Постепенно в темнице стихло. Даже стоны умирающих девушек стали слабее. Одна из них, кажется, уже испустила дух.

«Зачем оставлять людей в тюрьме после таких пыток? Неужели они хотят, чтобы мы о них позаботились?» – думала Флоранс. Однако в темнице не было ни воды, ни снадобий. Ни один человек в здравом рассудке не стал бы такого делать. Нужно как можно скорее бежать отсюда. Сейчас Руди уже должен быть неподалеку в лесу и готовиться спасти ее.

Подбадривая себя этой мыслью, Флоранс продолжала двигать пилой. На рассвете стражник должен вернуться, и тогда она уже не сможет пилить. Готовить побег можно было только по ночам. Но кто сказал, что ее внезапно не выволокут из камеры и не подвергнут тем же пыткам, что и умирающих девушек? Так что нельзя было тратить попусту ни секунды.

Однако из-за того, что прошлой ночью Флоранс едва сомкнула глаза и устала с долгой дороги, она время от времени клевала носом. В конце концов, спрятав пилу под юбку, рухнула на пол и провалилась в сон.

…Вздрогнув, она открыла глаза. Откуда-то доносились громкие звуки. В коридоре и самой камере стало чуть светлее. Похоже, солнечные лучи просачивались и в подземелье.

Поднявшись на ноги, она вновь чуть не закричала в голос. Стражники как раз собирались вынести раздетые окровавленные трупы. Взяв девушек за запястья, они поволокли их наружу. Соскользнули покрывала, скрывавшие глубокие раны на их телах. Флоранс не могла отвести взгляда от этого зрелища.

Ни одна из девушек не обратила никакого внимания на трупы. Все они ринулись к входу и, крича наперебой, тщетно пытались прорваться наружу. Флоранс даже не подумала присоединиться к ним. Сейчас о побеге можно было не мечтать. За входом пристально следили несколько мужчин, стоявших в коридоре. У некоторых из них были в руках хлеб и чашки – видимо, они принесли еду для заключенных. Рвущихся наружу пленниц заталкивали обратно всего трое мужчин, но и против них девушки не выстояли бы.

«Неужели они тоже вампиры?» – подумала Флоранс. На вид они не казались грозными.

Внезапно она встрепенулась и подскочила на месте. Пила брякнула о пол, и перепуганная Флоранс спрятала ее под юбкой. Но галдящие девушки отвлекали на себя внимание стражников, поэтому звука никто не заметил. Однако больше всего Флоранс перепугало не это, а металлическая стружка, скопившаяся прямо под решеткой в коридоре. Принесший хлеб стражник ступал прямо по ней.

«Господи Боже! – взмолилась Флоранс, зажмурившись. – Пожалуйста, пусть они не заметят!»

Стражники вынесли нагие трупы девушек. Люди, поджидавшие снаружи, взяли их за ноги и куда-то унесли. Оттеснив девушек, внутрь темницы ступили другие стражники. Каждой девушке положили на колени ломоть хлеба, а рядом на пол поставили по чашке. Флоранс тоже получила свою долю. Затем они ушли.

В чашке был остывший суп. Молясь про себя, Флоранс краем глаза смотрела, как стражники наступают на стружку в коридоре. Каким-то чудом ее не заметили. Как только вышел последний из них, Флоранс выдохнула с огромным облегчением.

Оставшийся в конце коридора стражник наконец присел на пол. Он был довольно далеко, и, хотя Флоранс не вполне успокоилась, стружку он бы вряд ли заметил. Ничего, как солнце сядет, она сразу же приберет ее. Ей наконец полегчало, и она откусила кусочек затвердевшего хлеба. Чтобы выжить в этом великом приключении, ей предстояло поднабраться сил.

G

Во второй половине дня Флоранс разговорилась с другой пленницей. Прошлым вечером они обменялись лишь парой слов. Это была очень хорошенькая девушка, на год старше Флоранс. Ее привезли из земель за пределами Трансильвании, поэтому она говорила на немного другом языке, и им приходилось общаться жестами.

Девушку звали Зази, ее привели почти неделю назад, и она сказала, что сегодня вечером ее точно принесут в жертву. Чуть погодя она поведала, что родителей у нее нет и, к счастью, никто не будет по ней плакать. Когда Флоранс спросила, почему королева в этом замке одну за другой убивает юных девушек, Зази объяснила, что она вампирша, которая раздевает их донага, убивает и питается их кровью.

Деревня, где выросла Зази, располагалась глубоко в лесу и была похожа на родные места Флоранс. В легендах, которые они рассказывали друг другу, было много совпадений. «Хорошо все-таки найти подругу в таком ужасном месте», – подумала Флоранс.

Наступил вечер. По слухам, девушек всегда вытаскивали из темницы и убивали с наступлением темноты. Поэтому пока в подземелье проникал хоть лучик света, а снаружи доносился щебет ласточек, можно было не волноваться, что тебя убьют. В светлое время суток девушки были совсем не такими, как прошлым вечером, – они вели себя спокойно и даже напоминали людей. Потому Флоранс и удалось познакомиться с Зази. Но стоило солнцу закатиться, как пленницы вновь возвратились к звериному обличью. Они начали бешено трястись, их лица побелели как бумага, они выгнули спины, словно животные, съежились и начали то ли рыдать, то ли стонать.

Только что они весело рассказывали друг другу о своих деревнях, но теперь и Зази переменилась – вернее, она обезумела больше остальных. Сколько Флоранс ни пыталась заговорить с ней, та уже не произнесла в ответ ни слова, а лишь выла, как побитая собака. Впервые Флоранс осознала, что страх превращает людей в животных.

С приходом темноты снаружи воцарилась мертвая тишина. Терпеливо вслушиваясь, можно было понять, что крики девушек становятся все громче. Флоранс тихо плакала в углу, обхватив колени руками. Внезапно плач Зази, сидевшей рядом, превратился в вопль. Захлебываясь слезами, она сжала решетку и безуспешно попыталась вырвать ее, однако затряслось лишь ее тело.

Не сразу поняв, в чем дело, Флоранс испугалась. Судя по звуку шагов, сюда направлялись двое людей. Напротив Зази показалось знакомое мужское лицо. За решеткой стоял невысокий бледный человек с густой бородой с проседью – тот самый, что приходил к ним домой и говорил с отцом Флоранс.

Дверь с металлическим звуком распахнулась. Пригнувшись, внутрь без промедлений прошел стражник. Бородатый человек без лишних церемоний указал пальцем на Зази – как она и боялась.

Завопив что было мочи, Зази вскочила на ноги и спряталась за спиной Флоранс. Она так яростно вцепилась в ее тело, что казалось, еще немного, и сломает ей кости. Было очень больно. В этот момент Флоранс физически ощущала страх смерти. Но стражнику явно было не привыкать к такому, и он невозмутимо потянул ее за руки. Тогда Зази вцепилась ногтями в плечи Флоранс, а затем с громким криком укусила стражника за руку.

Вскрикнув, тот со всей силы ударил Зази по лицу. Бородатый человек, перепугавшись, попытался помочь стражнику. Тем временем другие девушки рванули к выходу из тюрьмы. Но еще один стражник, стоявший снаружи, поспешно захлопнул дверь.

За спиной у Флоранс вырывалась Зази. Она цеплялась за нее ногтями и толкала ее со спины, отчего Флоранс тоже начала кричать. Стражник схватил Зази за верхнюю часть тела, а бородач – за ноги, и вдвоем они потащили ее наружу из тюрьмы. Та в ответ начала дергаться еще больше. Двое мужчин с трудом вынесли ее из камеры, после чего оставшийся стражник торопливо закрыл дверь на замок.

Даже после того, как мужчины скрылись из виду, вопли Зази продолжали доноситься до темницы. Наконец подземелье сотряс душераздирающий крик. От мысли, что Зази прямо сейчас убивают, Флоранс затряслась. Плач девушек стал еще жалобнее. Она-то думала, что наконец обрела здесь подругу, но прошло каких-то несколько часов, и их уже разлучили.

Крик резко оборвался. Стражник не спеша вернулся и устроился на прежнем месте. Казалось, прошло несколько часов, прежде чем по коридору снова раздались шаги. Они звучали несколько беспорядочно, как будто люди тащили что-то тяжелое.

Завидев, что именно они принесли, Флоранс вновь едва не вскрикнула. Это было обнаженное тело Зази, все в крови.

Другие узницы не раз были свидетельницами такой картины, поэтому смолчали. Однако Флоранс, которая наблюдала ее впервые, была потрясена до глубины души. И потом, это была та самая Зази, с которой они только что душевно общались.

Открылась дверь. Стражник следил, чтобы девушки не вырвались на волю. Зази медленно положили на то самое место, где прошлой ночью умирала истекавшая кровью девушка. Даже не прикрыв ее одеялом, мужчины быстро вышли прочь. «Какие же они чудовища!» – гневно подумала Флоранс и бросилась к Зази.

Как и вчерашняя девушка, та тяжело стонала, почти не дыша. Но она уже была без сознания и, когда Флоранс позвала ее, ничего не ответила. Даже во мраке темницы была видна кровь, покрывавшая белую кожу Зази. Приглядевшись, можно было различить маленькие углубления по всему телу, множество царапин на лице и кровь, запекшуюся в глазницах. Смекнув, что из-за нее она не видит, Флоранс рукавом своей рубахи вытерла кровь на глазах Зази. Однако та, похоже, уже ослепла.

Тело Зази затряслось. Наверное, ей было холодно – все-таки на ней ничего не было. Осмотрев ее тело еще раз, Флоранс отметила про себя, что она невероятно хорошо сложена. Однако из нее выпустили всю кровь, и ее кожа в области ног покрылась складками, будто иссушилась. Оставлять ее так было нельзя. Подтащив к себе лежавшее рядом одеяло, Флоранс собралась было укрыть им ее, но его резко выдернули у нее из рук.

– Это мое! Заляпаешь кровью! – сказал кто-то из темноты. – Вон там есть другое.

Флоранс посмотрела в сторону, куда ей указали. И действительно, после вчерашних девушек там остались два покрывала, твердые, как доски, от засохшей крови. Пришлось подняться и сходить за ними.

Стоял отвратительный запах. Конечно, неподалеку располагалось отхожее место, но главным образом смрад исходил от покрывал. Флоранс было не привыкать к такому, однако эта вонь была необыкновенно ужасной. Но оставлять Зази голой было нельзя. Ощупав одеяла, она взяла то, что было помягче, и аккуратно накрыла им ее дрожащее тело.

– Скоро ты привыкнешь и перестанешь все это делать, – сказала та же девушка. А ведь и вправду, никто из пленниц не помогал Зази. – Ей не помочь. Она и так сейчас умрет.

Все они уже несколько раз видели подобное. И поскольку девушек убивали в том же порядке, в каком они прибыли, то они хорошо понимали, что завтра или послезавтра грядет и их очередь.

– Эта девчонка должна была умереть еще раньше, – сказал чей-то голос странную вещь.

– Раньше?.. – переспросила Флоранс, но ответа не последовало.

Как и прошлым вечером, ни еды, ни воды, ни лекарств для бедной Зази не принесли. Днем им оставили довольно большой кувшин воды на обед, но поскольку они выпили ее, чуть ли не передравшись, то до вечера питья не осталось.

Девушка оказалась права: не прошло и часа, как Зази окончательно затихла.

Флоранс посчитала обитательниц камеры. Не считая ее самой, осталось лишь двое. А значит, через три дня наступит и ее очередь. Одна из узниц плакала навзрыд, зная, что завтра будет ее последний день.

Стражник отправился спать. Едва дождавшись его ухода, Флоранс подлетела к решетке и принялась лихорадочно водить пилой. У нее в запасе было три ночи. Даже если ей удастся довести начатое до конца в четвертую ночь, смысла в этом уже не будет. Если послезавтра – самое позднее через три дня – она не разделается с решеткой до рассвета, то ей уже не выйти отсюда живой.

Так что Флоранс не могла позволить себе слишком много спать. Возможно, сегодня ей удастся прикорнуть днем. «А ведь я приговорена к смертной казни», – подумала она. И до исполнения приговора, вынесенного ей непонятно за что, оставалось каких-то три дня. Однако она была невиновна, а значит, хотя бы дневной сон на жестком полу позволить себе могла.

Если уж и придумывать, за что ее могли обвинить, так это бедность. Все девушки в этой тюрьме были повинны в преступлении, ответственности за которое не несли. Тем, кто рождался в таких замках, было позволительно убивать людей одного за другим и пить их кровь, и никто не вменял им это в вину. Те же, кто родился в нищете, могли запросто расстаться с жизнью, и никто не стал бы даже выслушивать их жалобы на своих мучителей. Почему же Бог дозволяет такую несправедливость на земле?

Как бы старательно ни работала Флоранс пилой, она не была уверена, что за час или даже два пропилит хотя бы миллиметр. За весь вчерашний вечер на пруте остался лишь едва заметный след. Если пилить с такой скоростью, то, как ни крути, за оставшиеся три ночи разделить его надвое не выйдет.

От этой мысли у Флоранс все внутри похолодело. Но даже без этого плач и стоны девушек, не смолкавшие после заката ни на секунду, начали сводить ее с ума. Сама она не плакала – надежда на удачный побег была единственным, что удерживало ее от слез.

Не думая ни о чем другом, Флоранс продолжала водить пилой. Иногда она делала перерывы, чтобы аккуратно сгрести в кучку стружку и припрятать ее внутри темницы. За это время девушка разодрала себе пальцы до крови. От острой боли она начала представлять себе, каково было мучиться Зази, и затряслась. Но все же рассудила, что, как бы больно ей ни было, отдыхать не следовало.

Лезвием она оторвала ткань от рукава и обернула ею край пилы. Работать стало гораздо приятнее, к тому же Флоранс уже наловчилась. И почему она раньше не догадалась? Бороздка стала глубже – возможно, оттого что лезвие было удобнее держать. Двигать пилой она тоже теперь могла быстрее.

Но радоваться было рано. Жизнь Флоранс висела на волоске. Если за эту ночь она не пропилит более трети прута, то к ночи через три дня не успеет. И пока тюремщик будет на выходе, ее выволокут из темницы, разденут и убьют.

Прут пилился совсем не как дерево. О том, чтобы разрезать его в двух местах за три ночи, уже не было и речи. И даже если б ей удалось пропилить до конца, времени согнуть его могло и не хватить. В таком случае она обречена.

Уверяя себя в том, что ей просто нужно поверить в себя и не жалеть сил, Флоранс остервенело задвигала пилой. Сегодня она весь день смирно сидела в темнице, поэтому совсем не чувствовала усталости – лишь страх и волнение. Две ее сокамерницы тоже не спали. Оттого что они плакали не умолкая, начало казаться, что они вообще чуть что бросаются в слезы.

Удивляло, что никто из них не предлагал свою помощь. В этом была своя логика: они спаслись бы, только если б прут был перепилен за сегодняшнюю ночь. Но женщине такое не по силам. И даже если б они объединили усилия, драгоценная пила была всего одна. Так что, сколько бы они ни помогали, девушку, которую заберут завтра, было уже точно не спасти.

Если с прутом получится разделаться в течение завтрашней ночи, то одна жизнь будет спасена. Но возможно ли такое, даже если они возьмутся за пилу втроем? Хотя Флоранс уже неплохо освоилась с ней, сейчас ее скорость снизилась. Пытаясь догадаться, в чем же причина, она вдруг поняла, что в середине железный прут был толще. Зато это значило, что как только половина будет преодолена, дело пойдет быстрее.

Голова стала ватной. Правое плечо до локтя онемело, чувства притупились. Внезапно Флоранс заметила бледный свет в коридоре. Уже забрезжил рассвет. Как же быстро пролетело время! Она проклинала весну с ее короткими ночами.

Одна девушка спала. Вторая же, которую сегодняшним вечером убьют, была на ногах. «Каково было бы мне на месте той бедняжки? – думала Флоранс. – Что бы я чувствовала, если бы не успела распилить прут до рассвета?..» Наверное, она сошла бы с ума от досады и плакала бы гораздо громче той девушки.

Флоранс сгребла железную стружку внутрь камеры и продолжила пилить, но уже медленнее. Одна из узниц спала, к тому же звук пилы мог услышать стражник. И все же сделать перерыв и вздремнуть совсем не хотелось.

Послышались шаги тюремщика. Торопливо спрятав стружку, Флоранс улеглась на пол, подтащила к себе покрывало и притворилась спящей. Спустившись по каменным ступеням, стражник со скрипом отворил дверь и плюхнулся на свое привычное место.

Замка на двери, ведущей к ступеням, вроде не было. А значит, если удастся выбраться из тюрьмы, то, по крайней, мере можно подняться вверх по лестнице. Дорогу, ведущую на задний двор с конюшней, она как-нибудь да вспомнит. Но какой толк идти туда? Вблизи конюшни находится задний двор, огороженный высокой стеной, и никакого выхода оттуда нет. Так что нужно было миновать первый этаж и подниматься дальше по каменной лестнице, а там искать выход на стену или окна.

Все это тоже потребует времени, так что на рассвете выбираться из тюрьмы нельзя. Самое меньшее – за час до восхода солнца. Обдумывая это, Флоранс никак не могла заснуть. Приподняв голову и взглянув на прут, она с ужасом поняла, что углубление не составляет и четверти прута. Желание вздремнуть как рукой сняло.

Во второй половине дня тело Зази вынесли, а на ее место бородатый человек с нездоровым цветом лица привел новую девушку. Хотя у нее отобрали вещи и тут же заперли в камере, она продолжала стоять с непонимающим видом. Спросила у Флоранс, что это означает, и та объяснила, что ее обманули.

Флоранс внимательно смотрела на ту, что проживет на одну ночь больше нее, если побег провалится. Как ни странно, в подземелье собрали лишь хорошеньких девушек.

С наступлением вечера две пленницы вновь начали рыдать. Их отчаяние передалось Флоранс, и у нее тоже полились из глаз слезы. Однако новенькая девушка по-прежнему выглядела растерянной и не плакала. Она даже не подозревала, что сейчас произойдет.

В сопровождении двух солдат пришел исполнять смертный приговор бородатый человек. Открыв замок и войдя в темницу, он со своими подручными прижал к полу рыдавшую девушку. Она яростно вырывалась, но в конечном счете сопротивляться было бесполезно: мужчины схватили ее за верхнюю и нижнюю части тела и унесли.

Наконец раздался дикий крик. Что бы с ней сейчас ни делали, было ясно одно: из нее выпускали кровь.

Сотрясаясь от страха, новоприбывшая девушка глядела на Флоранс.

– Что с ней творят? – спросила она.

Лучше бы ей не знать. Однако, хочет она того или нет, все поймет, когда истерзанное тело девушки принесут обратно. Не зная, стоит ли ей все объяснять, Флоранс коротко ответила:

– Скоро увидишь.

Медленно, но верно приближался и ее черед. Волнение, что побег может провалиться, лишило Флоранс ее привычного дружелюбия.

Пленницу, нагую и всю в крови, принесли обратно и уложили на пол в глубине камеры. Господи, почему они занимаются таким?..

Увидев тело, новая девушка впервые громко закричала. Боязливо подошла поближе и взглянула на него.

– У нас нет лекарств? Воды?.. – крикнула она.

Но ничего из этого не было. Без помощи несчастную ждала скорая гибель.

Вторая девушка истошно завопила, понимая, что то же самое ждет ее завтра. Флоранс тоже была на грани безумия, чувствуя приближение собственной смерти. У нее уже не осталось сил сказать что-то в ответ.

– Как можно быть такими бессердечными? Дайте хоть покрывало! Она же умирает!

Новенькая схватила покрывало Флоранс. Однако та грубо вырвала его:

– Вон то возьми.

– Оно же затвердело от крови!..

– И что с того? Уже ничего не поделать. Ей все равно немного осталось, – ответила Флоранс. От ужаса, отчаяния и желания поскорее вернуться к пруту ей не было никакого дела до всего остального. Сердце бешено колотилось, она едва сохраняла рассудок.

Сгущалась ночь, и Флоранс взмолилась, чтобы тюремщик уже поскорее ушел спать. Новенькая самоотверженно ухаживала за умирающей девушкой, хотя на самом деле никакого смысла в этом не было.

Странно, но сегодня тюремщик припозднился с отходом ко сну. Присмотревшись, Флоранс поняла, что он задремал прямо на стуле. Если он так и пробудет здесь до утра, то пилить она не сможет. Флоранс все смотрела и смотрела на мирно спящего стражника, и тут накопившиеся страх и злоба выплеснулись наружу. Не сдерживаясь, она с громким воплем бросилась на решетку всем телом. Словно пытаясь вырвать ее, несколько раз потрясла ее. Новенькая девушка крепко схватила ее. Не вырываясь из ее рук, Флоранс навзрыд плакала.

Ее крик разбудил стражника. Неохотно поднявшись, он удивленно поглядел на девушку, рыдающую на полу, но в конце концов неторопливо удалился.

– Спасибо… – поблагодарила Флоранс новенькую. – Я Флоранс, а ты?

– Виена.

– Мне стало страшно, я не сдержалась… Но все уже в порядке. Ты молодец, что решила присмотреть за ней.

Виена пошла к страдающей девушке, а Флоранс, не теряя ни минуты, достала пилу и принялась за работу.

Этой ночью плакала лишь одна пленница, поэтому пилу было хорошо слышно. Флоранс волновалась, но думать об этом было нельзя. Если за эту и завтрашнюю ночь она не распилит прут, ей конец.

Обмотав край пилы тканью, которую она отрезала вчера от рукава, Флоранс изо всех сил водила лезвием по пруту. Прошел час, за ним еще один. Вдруг она заметила возле себя Виену.

– Давай я тоже помогу.

Флоранс немного колебалась, но затем поменялась с ней местами. Вдвоем они по очереди пилили изо всех сил.

– Я тоже помогу, – к ним подошла вторая девушка.

Флоранс испытывала смешанные чувства, но дала присоединиться и ей. Та девушка, похоже, не понимала, что спасутся только она и Виена. Втроем они по очереди проработали до рассвета. Однако прут все равно удалось пропилить лишь до половины. А по ее расчетам, за эту ночь нужно было хотя бы на две трети. Иначе она не успеет.

К горлу снова подступили слезы. Однако еще большее потрясение испытывала девушка, которую должны были убить следующей. Ее пальцы были заляпаны кровью, но она все равно старалась пилить. По коридору тем временем постепенно разливался свет утреннего солнца.

Схватившись обеими руками за прут, девушка с криком затрясла его. Но никакого толку от этого не было – лучше бы они потратили это время на то, чтобы лишнюю пару раз провести по нему пилой. Флоранс придержала ее из-за спины, а Виена выхватила у нее пилу. Когда девушка угомонилась, Флоранс прибрала стружку.

Послышались зловещие шаги, возвещавшие о приходе стражника. Они спешно улеглись на полу и притворились спящими.

Днем привели очередную девушку. И откуда только им удавалось ежедневно добывать их? Новая девушка, кажется, поняла, что с ней собираются сделать, и все время дрожала от ужаса. Флоранс пыталась заговорить с ней, но та не смогла проронить в ответ ни слова.

Наступил вечер – третий для Флоранс. С заходом солнца девушка, которой была уготована смерть этой ночью, начала громко рыдать, как и ее предшественницы. У Флоранс сердце тоже разрывалось. Пусть сегодня за ней не придут, но завтра наступит ее очередь.

Она украдкой взглянула на прут. На то, чтобы пропилить его до середины, ушла целая вечность. Получится ли закончить с ним этой ночью?..

От этой мысли сердце Флоранс забилось так сильно, что чуть ли не подпрыгивало к горлу. Тело затряслось, словно на страшном морозе. Все внутри сжалось, в глазах поплыло. У нее было нехорошее предчувствие.

Уже стояла ночь. Девушка, за которой должны были прийти, заливалась слезами, а Флоранс, дрожа от страха, ожидала шагов палача.

Она о многом размышляла. Об отце, о матери. Понимали ли они в глубине души, на что обрекают дочь, продавая ее? А если да, то как вообще должны относиться родители и дети друг к другу? Неужели раз двое людей подарили ребенку жизнь и воспитали его, то он должен безропотно пожертвовать ради них даже своей жизнью?

Донеслись жуткие шаги палачей. Это ей послышалось? Да нет, это точно они. Словно в подтверждение этому, несчастная девушка завопила как умалишенная. За решеткой показался знакомый человек с бородой, а с ним и трое солдат. Как в тумане, Флоранс рассматривала его лицо, обхватив колени руками.

А дальше все было как во сне. Она не могла поверить в увиденное: человек поднял руку и почему-то указал на нее!

«Как?.. Как такое возможно?!» – пронеслось у нее в голове. Не иначе это какой-то кошмар…

Она вытаращила глаза. Связкой ключей солдат открыл замок, и дверь с жалобным скрипом отворилась. Пригнувшись, человек быстро вошел внутрь.

Нет, это был не сон! Все происходило на самом деле!

Она моментально потеряла рассудок. Забежав за спину прибывшей накануне девушки, мертвой хваткой вцепилась в нее. Флоранс уже не понимала, что делает. Зарыдав во все горло, она яростно ударила подошедшего к ней бородатого человека и начала царапаться.

– Нет! Нет! Это ошибка! Вам нужна не я! Этой ночью ее очередь! – бессовестно повторяла она.

Однако и ту самую девушку солдаты обхватили сзади. Она тоже кричала и вырывалась. Но как же так?..

– Сегодня ночью нужны двое, – ответил человек с бородой.

От этих слов Флоранс едва не потеряла сознание. Волосы встали дыбом от всепроникающего ужаса. Она издала нечеловеческий вопль.

– Боже правый! Как же ты позволяешь такое, Господи?!

Вторую девушку уже вывели в коридор, где она пыталась отбиться от стражников. Теперь подошла и очередь Флоранс.

Но вдруг державший ее человек с бородой остановился. Девушка в коридоре тоже замерла. Человек пристально глядел в покрасневшие от слез, исполненные ужаса глаза Флоранс. Не отпуская ее, он переговорил с другим мужчиной по ту сторону решетки. Его она не заметила – видимо, он пришел только сейчас. Однако у Флоранс уже не оставалось сил размышлять об этом. Она лишь рыдала, отказываясь покориться судьбе.

Произошло чудо. Человек с бородой оттолкнул Флоранс к стене, и она пребольно ударилась спиной о камень. Сквозь пелену слез увидела, как человек выходит из камеры. Солдат тут же закрыл дверь за ним и повернул ключ в замке.

– Как же это?! – визжала девушка в коридоре. Она изо всех сил брыкалась, поэтому ее взял за ноги еще один мужчина. – А она?

– Сегодня хватит и одной, – донесся голос человека с бородой.

Когда Флоранс услышала это, из ее глаз покатились слезы облегчения.

Но в следующую секунду ее словно молнией ударило. Девушка, которую уводили, прокричала:

– Она пытается сбежать! Она подпиливает решетку! Я говорю правду!

Вмиг прекратив плакать, Флоранс приподнялась на полу и застыла. Нужно скорее спрятать пилу!

Но тут она поняла, что пила пропала. Ощупала всю одежду, но ее нигде не было.

– Я не лгу! Та девчонка замышляет побег! Она пилила решетку! Пощадите же меня за то, что я рассказала вам!

Ее крики постепенно затихали, однако она не умолкала. Перепуганная Флоранс неподвижно сидела на каменном полу. Казалось, все ее нервы сосредоточились где-то в ушах. Она все ждала, что стражники вернутся в камеру обыскать ее. Но сколько Флоранс ни смотрела вокруг, пила, от которой зависела ее жизнь, так и не нашлась.

Прошло уже много времени, и было непохоже, что мужчины вернутся. Наконец послышался истошный вопль той девушки. Затем он стих, и воцарилась гробовая тишина.

Сначала Флоранс отрешенно сидела, но затем тихонько заплакала. Слезы покатились одна за другой, и она начала содрогаться от рыданий – не от облегчения и не от сострадания к той девушке. Нет, Флоранс отчаянно плакала оттого, что именно в такой момент обнажилась уродливая сторона ее натуры.

Лишь сейчас, когда та девушка умолкла, она почувствовала себя чуть спокойнее. Отрицать это было бы неправдой. В душе она испытала облегчение, что девушка, которая суматошно попыталась донести на нее, была мертва. Завтра ее постигнет такая же участь, однако сейчас она просто радовалась, что ей едва удалось избежать смерти. Да, была рада, что жертвой стала не она. От осознания, насколько она малодушна, Флоранс не могла сдержать слез.

На этот раз стражники так и не вернули девушку в камеру. Она в любом случае не получила бы никакой помощи и умерла. Флоранс была безмерно рада этому: слишком мучительно ей было бы смотреть на агонию той девушки. И все же ей было горестно оттого, что она сейчас где-то погибала.

Похоже, человек с бородой и солдаты посчитали лихорадочные крики девушки помутнением рассудка, поэтому, на счастье Флоранс, не стали проверять решетку и обыскивать ее.

Тюремщик в коридоре внимательно следил за ними, а Флоранс все время неподвижно сидела, стиснув зубы. Они словно соревновались, кто выдержит дольше. Флоранс боялась, что, сделай она хоть что-нибудь подозрительное, ей не сносить головы. Нужно было терпеливо ждать.

Наконец тюремщик поднялся, сонливо потянулся и прошел мимо темницы. Как только он открыл дверь и зашагал по лестнице вверх, Флоранс вскочила как ошпаренная и ощупала пол возле себя. Сидя на четвереньках в углу, она судорожно искала пилу.

Нашлась! Притаилась в темноте возле стены. Выходит, когда ее схватили и грубо потащили наружу, она вылетела из-под платья. Звук наверняка был, но из-за всеобщей суматохи его не услышали.

Схватив пилу, она приложила лезвие к зарубке, уже довольно глубокой. Виена тоже подошла помочь, и когда руки уставали, девушки менялись местами. Однако Флоранс почти сразу же становилось невмоготу сидеть без дела, и она выхватывала пилу обратно.

Внезапно Флоранс осознала, что если за сегодняшнюю ночь не допилит прут до конца, то эта задача перейдет в руки Виены. Если сейчас она не постарается изо всех сил, то погибнет.

Сейчас Флоранс до боли хорошо понимала чувства девушки, которая во все горло кричала стражникам про готовящийся побег, пока ее уводили. А в тот момент думала: «Зачем же так поступать с другими, пусть даже тебя ведут на смерть?»

Как же быть, если до зари она не разделается с решеткой? Наверное, с первыми лучами солнца нужно будет отдать пилу Виене. Улыбнуться ей и сказать: «Да, я не справилась. Но ты должна выбраться отсюда вместо меня и рассказать людям в твоих родных краях, что здесь творится. Беги в лес возле замка – там ждет человек по имени Руди, он спасет тебя».

Может быть, это Бог испытывал ее? Однако в то, что все получится, верилось с трудом. Наверное, она разрыдается от досады, страха и стыда за свою неудачу. И от злобы, что на смерть отправляют только ее, отшвырнет пилу прямо на глазах у стражников. Какое же она грешное, слабое духом создание!

Пытаясь ни о чем не думать, Флоранс продолжала двигать пилой. Она уже пропилила гораздо больше половины, почти две трети. Оставалось совсем немного!..

Лезвие уже входило в прут на три четверти. Хотя Виена предлагала помочь, Флоранс не особенно хотелось сменяться. Сегодняшняя ночь была ее последней возможностью, дарованной свыше. Она же чуть не погибла сегодня…

Как она и думала, чем ближе был край прута, тем быстрее спорилась работа. Пожалуй, даже у мужчины не получилось бы так хорошо, как у нее. Виена аккуратно собирала и прятала падавшую на пол стружку. Было понятно, почему она так рвется помогать: если все получится, то она тоже будет спасена.

«Ну же, еще совсем немножко!» – подстегивала себя Флоранс. Всего каких-то два-три миллиметра. Она уже ликовала внутренне. Но совершенно внезапно ее с нечеловеческой силой схватили сзади и прижали к полу.

– Ты что делаешь?! Я же почти…

Виена прикрыла ей рот. Выходит, она шпионка!..

– Ш-ш… – прошептала та.

А затем послышался звук, от которого Флоранс поглотило отчаяние. По лестнице спускался стражник! И почему ему нужно было вернуться прямо сейчас? Но взглянув в коридор, Флоранс увидела солнечные блики. Уже рассвело, а она и не заметила!

Все перед глазами померкло. Отчего Господь так жесток? Она потерпела неудачу. А это значило, что грядущей ночью ее убьют.

Стиснув зубы, Флоранс беззвучно заплакала. Со спины ее обнимало мягкое тело Виены. Сквозь слезы она услышала, как стражник приземлился на свое привычное место. Спастись она уже никак не могла. Руди ждал впустую. Как же он будет горевать!..

Итак, ее судьба решена: жить ей оставалось всего несколько часов.

H

Весь последующий день Флоранс провела в совершенном ступоре. У нее не осталось никаких эмоций, кроме отчаяния. Она плохо понимала, спит или нет. Из глаз не переставая текли слезы, но виной тому была не грусть, а безграничный страх. Да, она действительно боялась смерти.

После полудня в темнице появилась еще одна девушка. Их и впрямь удавалось находить каждый день. Но даже при взгляде на их новую сокамерницу Флоранс не могла ни о чем думать. Кажется, девушка что-то сказала, но она ничего не слышала, а потому и ответить не могла.

До конца прута оставалась всего пара миллиметров. Если б только у нее был еще один день в запасе! Тогда она бежала бы и уже следующей ночью радостно воссоединилась с Руди. Понимая, что этому уже не бывать, Флоранс вновь заплакала от досады. Весь день она думала, как аккуратно передать Виене пилу.

Она так старалась, что сбила пальцы в кровь, но эти усилия не вознаградились. И ведь сбежать она собиралась не только ради собственного спасения – хотела поведать людям, что творится в замке, и положить конец этим злодеяниям. Что ж, тогда пусть это сделает кто-нибудь другой…

А как бы поступил на ее месте мужчина? Наверное, бесстрашно сдался бы, попросив товарища завершить начатое, и передал ему пилу с веревкой. Ах, вот бы и у нее было такое величие души!

С приходом вечера Флоранс наконец собралась с силами. Все-таки жаль, если ее долгие усилия пойдут насмарку.

Она подозвала Виену в угол. Сколько ни пыталась взять себя в руки, ее всю трясло. Говорить она тоже могла лишь с трудом. От страха зуб на зуб не попадал – словно она одиноко стояла ночью посреди зимнего леса.

Передав ей пилу, Флоранс наконец вымолвила:

– Этим вечером я умру. Прошу тебя: доведи дело до конца. Обязательно сбеги из замка и расскажи всем о происходящем. Уничтожь спрятавшегося здесь дьявола. У меня в юбке зашита веревка, а в лифе спрятаны перчатки. – Флоранс показала, как их доставать. – Они твои. Поменяемся одеждой?

Виена печально кивнула.

– Поняла. Спасибо тебе. Я восхищаюсь твоей жертвенностью. Если у меня не получится, я передам все это следующей девушке.

– Пусть будет так. И обязательно поведай всем об этом проклятом замке. Надо положить конец этим злодействам.

Девушки обменялись одеждой. Как и все бедные деревенские девушки, они были одеты практически одинаково.

Затем Флоранс уселась в одиночестве и, обхватив колени, вновь заплакала. Так или иначе, она ответила на призыв Господа. Хотелось как-то похвалить себя, и, несмотря на слезы, она все же немного была довольна собой.

Неумолимо близился закат. Флоранс уже морально приготовилась к тому, что ждало ее впереди. Она верила, что Бог придет ей на помощь. Конечно, ее убьют, но наверняка он облегчит ее страдания. И все же страх никуда не исчез: тело продолжало трястись, в горле пересохло.

Сидя на коленях перед решеткой и сложив руки в молитве, Флоранс ожидала человека с бородой. Становилось все позднее, но тот все не появлялся. Наконец тюремщику пришло время уходить на покой.

В голове был полный сумбур. Она уже ни на что не надеялась. Вдруг послышался голос Виены, но что именно она говорила, Флоранс не разобрала.

Мужской голос, кажется принадлежавший стражнику, сказал:

– Сегодня никого не забирают.

Флоранс не поняла, о чем он. Виена подлетела к ней:

– Слышала, Флоранс? Сегодня вечером никого не заберут!

Мысли по-прежнему путались.

– Никого не казнят! – Перед глазами у нее было счастливое, улыбающееся личико Виены.

– Правда?..

– Правда! Ты спасена! – Она перешла на шепот. – Значит, мы сможем перепилить решетку!

Из глаз Флоранс вновь покатились крупные слезы. Подумать только, как много их умещается в глазах! Они с Виеной крепко обнялись.

Она мысленно благодарила Бога. Не иначе как ее жертвенность разжалобила его… Впервые после того, как ее посадили в темницу, Флоранс рассмеялась. Казалось, она целый год этого не делала. Какой же чудесный вечер! Как же прекрасно быть живой!

С пилой в руке Флоранс уселась на холодные камни рядом с Виеной и принялась ждать ухода тюремщика. Сейчас в камере было тихо, совсем не так, как в первый день. Слезы заразительны для женщин, и когда плачут те, кто провел здесь не один день, к ним присоединяются и остальные. Теперь же Флоранс переполняла надежда, и желание плакать пропало. Прут не потребует много времени – следовало подумать о том, что делать дальше. Как бы то ни было, она твердо вознамерилась сбежать, даже рискуя собственной жизнью. Ради всеобщего блага она уничтожит этот дьявольский замок.

Однако поводы для радости закончились. Стражник все никак не уходил. Может, снова заснул прямо на посту? Но нет, он сидел с поднятой головой и копьем в руках.

Виена поднялась и подошла к решетке:

– Что-то случилось? Вы все еще не спите…

– Они проведали, что я ухожу отсюда ночью, – ответил тот. – Теперь мне запретили спать.

У Флоранс вновь потемнело перед глазами. Ее вырвали из мира светлой надежды и резко толкнули на самое дно.

Она наконец осознала, что все это значило: осталась ночь, за которую они не смогут распилить решетку. Завтра ее уже точно убьют.

Лицо Флоранс перекосилось. Какие же подлости творит Бог! Сначала вселяет радость, а затем швыряет в ад…

До рассвета, когда пришел сменщик, стражник просидел не смыкая глаз. Так что, даже если б прут был уже распилен, сбежать им не удалось бы.

Флоранс задумалась, почему они вдруг так насторожились. Наверное, виной тому была девушка, раскрывшая ее план побега перед своим убийством. Ничего иного на ум не приходило. Решила и всех остальных утащить за собой… Конечно, Флоранс злилась на нее, но в то же время и хорошо ее понимала. Жаль, что загнанные в тупик люди склонны показывать себя с такой уродливой стороны…

К счастью, кто-то из начальников – видимо, человек с бородой – приказал лишь быть на страже всю ночь, а не обыскивать новых узниц или проверять каждый сантиметр решетки. Сам стражник, кажется, не понимал, за что ему запретили спать. Он лишь соблюдал приказ, а рано или поздно его смягчили бы. До тех пор пленницам следовало терпеливо ждать, передавая миссию по побегу из рук в руки. Их с Виеной, скорее всего, убьют, но ведь однажды кто-нибудь да сможет сбежать из этого ада и добиться возмездия. Что ж, пусть ее жертва будет не напрасна. Она наивно обрадовалась, что ее жизнь спасена, но, видимо, от судьбы не уйдешь. Значит, она кротко взглянет ей в лицо и примет волю Господа.

Утром следующего дня в тюрьму вновь привели новенькую. Теперь их было четверо. И почему в мире не кончаются падкие на обман девушки и их родители! Впрочем, никто ведь не знает о происходящем в замке…

Наступил полдень, а затем и сумерки. Неумолимо близился час смерти. Флоранс не удалось ни разу провести пилой по пруту, так что ей оставалось лишь ждать своей казни. Хотелось выть от досады. Странно, но она уже поборола в себе страх, грусть и унижение и теперь ощущала все большее спокойствие. Однако это не была непокорность. Нет, ей казалось, будто бы она наблюдает за деяниями глупых людей откуда-то с неба.

«Так вот какова смерть… – подумала Флоранс. – Значит, на самом деле я умерла еще вчера. Моя душа уже покидает тело».

Она уже не дрожала. Повернувшись к Виене, еще раз показала, как доставать веревку из юбки, где в лифе спрятаны перчатки и где находится потайной карман для пилы. А затем тихо принялась ждать ночи, молясь, чтобы после ее смерти стражник ушел к себе на ночь и у Виены получилось сбежать.

Однако, сколько бы Флоранс ни казалось, что она уже освободилась от всех страхов, когда по ту сторону решетки возникло знакомое лицо с бородой, она едва не потеряла сознание. Время полетело с бешеной скоростью, и пришла она в себя только когда двое мужчин, вошедших в камеру, подняли ее за руки.

Сейчас они должны были грубо поволочь ее, но напоследок ей захотелось держаться с достоинством. Она пошла сама, однако собственных коленей почти не чувствовала – они словно онемели. Твердый каменный пол казался сделанным из хлопка, и несколько раз она едва не упала. По дороге с грохотом ударилась о дверь темницы. Стражник придержал дверь, и звук стих.

После нескольких дней в заточении коридор показался ей очень ярким, хотя на самом деле света здесь было не больше, чем на дороге в лунную ночь. Через плечо она увидела печальный взгляд Виены, сидящей на коленях и сжимавшей руками решетку. Тут Флоранс впервые подумала, что они и впрямь стали хорошими подругами. Если б только они встретились в другом месте…

– Флоранс, ты очень смелая! – внезапно закричала Виена.

Смелая?.. С чего бы? Она ведь уходит в полуобмороке от ужаса.

Но тут Флоранс поняла: идущая на смерть девушка впервые не билась в рыданиях. Внутри ей было страшно, но оставшимся жертвам казалось, будто ее переполняет мужество. Что ж, в таком случае она пойдет с высоко поднятой головой. Хоть веди себя спокойно, хоть вырывайся – итог все равно один.

– Прощай, Виена. Сделай же, как я просила! – громко сказала Флоранс, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Она услышала, как Виена сквозь слезы ответила ей: «Крепись!» Но Флоранс уже решила не оборачиваться.

Повернув по коридору, они очутились в сверкающей, изумительно красивой комнате. Сейчас ее заливал ослепительный свет, отражавшийся от белой плитки на полу. Именно через эту просторную комнату Флоранс провели несколько дней назад. С потолка спускалось несколько цепей. Посередине висела необычайно большая черная клетка, куда можно было бы посадить огромную птицу. На полу под ней располагалась белая ванна.

А возле нее неподвижно стояла невысокая женщина. Судя по роскошному наряду, она была голубых кровей. Запавшие глаза, чуть крючковатый нос, тонкие губы. Суровым, зловещим взглядом женщина обводила комнату, словно молча запрещая кому-либо даже шевелиться. В руке она сжимала лошадиный кнут.

Мужчины подвели Флоранс к аристократке. От страха по телу вновь побежала дрожь, которую никак не удавалось унять. «Вот она, та самая принцесса-вампирша!» – подумала Флоранс. Она представляла себе женщину чуть крупнее. Превозмогая ужас, вгляделась в ее лицо. На вид ей было лет сорок. Пожалуй, ее можно было назвать красивой, однако слишком свирепый облик лишал ее всякого очарования.

Дама кратко вскинула подбородок. В тот же самый момент мужчины грубо схватили Флоранс. Как только они начали расстегивать пуговицы, девушка поняла, что ее раздевают. С воплями попробовала сопротивляться, но что она могла сделать против двух мужчин? В мгновение ока Флоранс оказалась голой, и ее швырнули на холодную плитку. Не успела она вскрикнуть, как ей заломили руки и усадили на колени перед женщиной, как пойманную добычу. Флоранс приподняла голову, чтобы взглянуть на знатную даму, но один из мужчин резко пригнул ее вниз за затылок. От боли и унижения ее бросило в жар. Впервые в жизни она была полностью обнаженной в присутствии мужчин.

Цокая каблуками по полу, аристократка подошла ближе. Флоранс чем-то приподняли подбородок. Посмотрев вверх, она увидела перед собой кнут. Лицо женщины было совсем рядом. Издалека она выглядела моложе, но вблизи была заметна обвисшая кожа на щеках и под подбородком и множество морщинок в уголках глаз и возле губ.

Она оценивающе посмотрела на лицо Флоранс, а затем внезапно ткнула ее в грудь кончиком кнута. От колющей боли и отвращения Флоранс расплакалась. Мимо ее ушей свистнул кнут, и, словно по сигналу, мужчины подняли ее на ноги. Она почувствовала что-то на своей икре, но тогда не поняла, что это было.

Впереди, куда ее начали толкать, стояла огромная кукла ржавого цвета. С ее макушки спускались растрепанные рыжие волосы, на лице можно было разглядеть большие глаза и изогнутые в легкой улыбке губы. Кукла была неописуемо жуткой. От охватившего Флоранс животного страха ее ноги изо всех сил сопротивлялись, но ничего сделать она не могла.

– Стойте! – резко крикнула женщина. Впервые Флоранс услышала ее голос.

Аристократка почти подбежала к ней. Ее лицо раскраснелось и исказилось от гнева. Флоранс было так страшно, что она едва не лишилась чувств и ни о чем не могла думать. Знатную даму явно что-то разозлило. Но что именно?

Внезапно грудь Флоранс пронзила такая обжигающая боль, что она завопила во все горло. Возле уха раздался свист. Замахиваясь кнутом, разъяренная женщина хлестала ее по груди. Ее вид был настолько устрашающим, что мужчины попятились назад.

Удары сыпались градом. С громкими криками женщина без разбора била Флоранс по плечам, шее и скругленной спине. От нечеловеческой боли сознание вновь начало ее покидать. Внезапно Флоранс поняла, что лежит на боку на холодном полу. Виднелся силуэт аристократки, чьи плечи сотрясались от безумного гнева.

– Грязная тварь! – услышала Флоранс крик женщины. – Быстро приведите мне следующую!

Один мужчина продолжал стоять возле ее голого тела, другой сорвался с места. Флоранс не могла даже пошевелиться. Боль была настолько чудовищной, что она, казалось, развалилась на части. Будто это горящее тело принадлежало не ей, а кому-то другому.

Аристократка подлетела к ней и ударила ее ногой в живот. Видимо, ее привело в бешенство, что она так и продолжала здесь лежать.

– Увести ее обратно!

Мужчина схватил Флоранс за руку и потащил за собой. Едва не теряя сознание, она смотрела на собственные голые ноги, скользившие по плитке. И тут заметила, что за ней по полу тянется красная струйка. На нее нахлынул чудовищный стыд. У нее начались женские дни!

Комната содрогнулась от пронзительного плача. Одновременно с ним нагое тело Флоранс грубо толкнули в угол, и она больно ударилась головой и плечами.

Виена! Ее тоже привели сюда и грубо раздевали. Тогда она пыталась держаться, но сейчас горько рыдала, как ребенок. Насколько же сильными были ее ужас и отчаяние, когда за ней пришли в темницу! Она ведь и не подозревала, что ее очередь настанет этим вечером.

Одежду Виены небрежно швырнули в угол комнаты. Возле нее Флоранс различила и собственное платье. Тут область внизу спины прожгла боль – ее вновь ударили кнутом. Рядом с собой она увидела вампиршу с дьявольским оскалом.

– Ты омерзительна! Мне противно даже смотреть на твое лицо. Быстро надела свое тряпье и пошла вон из этой священной комнаты! Здесь не место таким грязным животным, как ты!

Забыв про стыд и правила приличия, Флоранс в спешке поползла на четвереньках к своей одежде. Ей уже не было никакого дела до своей непристойной позы. Нагота действительно превратила ее в животное.

Одежда Флоранс и Виены смешалась в одну кучу. Но хотя она не помнила себя от страха, ей вдруг пришла в голову идея. Притворяясь, будто ищет свои вещи, она быстро схватила свою прежнюю одежду, которую отдала Виене. Не успела взять ее, как к ней подошел стражник и, даже не дав ей времени одеться, поднял ее на ноги. Флоранс попыталась укрыть от его бесстыжих глаз хотя бы свою наготу спереди.

– У тебя тоже, что ли, как у той рыжей? – пробормотал он.

Флоранс вдруг поняла, что имела в виду девушка, сказавшая, что Зази должна была умереть раньше. У нее тоже были крови. Значит, в этом случае убийство девушки откладывали. И у нее были прелестные рыжие волосы, так что стражник говорил про нее. Благодаря тому, что в роковую ночь у Флоранс начались месячные, она едва избежала смерти. Не иначе как снова вмешался Господь!

Пока стражник грубо поднимал ее, Флоранс рассматривала сидевшую на коленях Виену. Затем ее, голую, тоже начали толкать к той жуткой коричневой кукле. За ней с кнутом в руке, словно за стадом овец, шла аристократка.

Повернувшись в ее сторону, Виена прокричала сквозь слезы:

– Прощай, Флоранс!

I

Когда стражники вывели в коридор обнаженную Флоранс, сжимавшую в руках одежду, позади раздался оглушительный крик Виены, возвещавший о ее смерти.

Вернувшись в камеру, она заметила кровь, струящуюся из ран от кнута. Все тело ныло так, что ей было трудно даже согнуться. Полосы на груди горели от боли. Неприятно, что их было видно из-за выреза на платье. Девушка спешно накинула на себя одежду.

«Прощай, Флоранс!» – раз за разом слышала она последние слова Виены. Всякий раз, как вспоминала их и ее предсмертные крики, все внутри начинало сжиматься. «Из-за кровотечений ее убили вместо меня», – раз за разом думала Флоранс.

От мысли о том, что испытала Виена, когда за ней внезапно пришли в камеру, Флоранс хотелось вырвать у себя все изнутри. Какая же страшная вина лежала на ней! Она не хотела, чтобы так получилось, но помешать стражникам никак не могла.

Несколько часов кряду Флоранс ничего не могла делать и лишь неподвижно сидела в углу темницы. За короткий промежуток случилось столько всего, что голова шла кругом. Радости за свое спасение она не ощущала – и даже не допускала такой мысли. Осталось лишь глубокое чувство унижения от того, что она совершенно потеряла человеческое достоинство.

К счастью, истерзанное тело Виены в камеру не вернули. Прошло бог весть сколько времени, а одна из девушек в камере все продолжала рыдать. Сидя с отсутствующим видом, Флоранс слышала ее голос, но не вслушивалась в него.

Настала ночь. Внезапно она поняла, что в коридоре стоит гробовая тишина и никого не видно. Резко придя в себя, Флоранс на коленях придвинулась к решетке. Просунув лицо через прутья, вгляделась в конец коридора и не поверила собственным глазам. Стражника не было. Неужели этой ночью он вернулся к себе?..

– А где тюремщик? – спросила Флоранс у девушки, сидевшей чуть поодаль.

– Ушел, – ответила та.

Флоранс ощупала потайной карман лифа, однако пилы внутри не нашла. Тогда проверила юбку, но там была лишь веревка. Она растерянно сидела, но тут к ней подошла рыдавшая давеча девушка. Запустив руку в карман, она извлекла оттуда пилу и передала ее Флоранс.

– Вот. Она тайком отдала мне ее перед тем, как ее увели.

У Флоранс увлажнились глаза. Какая же Виена была чудесная девушка! Способная на отважные поступки, ей самой непосильные… Флоранс поняла, что та девушка плакала оттого, что была тронута жертвенностью Виены.

В ней проснулся боевой дух. Она должна была сбежать, в том числе ради Виены. Сегодня ночью Бог давал ей последнюю возможность сделать это. После того как ее унизили, словно животное, жизни ей уже было не жалко.

Не откладывая дело в долгий ящик, она тут же принялась пилить прут. Не хотелось оставаться здесь ни одной лишней минуты. В память о Виене она обязательно выберется отсюда и спасет вместе с собой оставшихся девушек.

Не думая ни о чем другом, Флоранс исступленно двигала пилой. Оставалась всего пара миллиметров, но даже на них ушло два часа. И вот наконец лезвие прошло насквозь! Хотелось кричать от радости. Флоранс аккуратно положила пилу в углу камеры. На один тонкий прут ушло добрых пять вечеров!

Она схватилась руками за нижнюю часть прута и, зажмурив глаза, взмолилась:

– Господи, дай мне сил согнуть его!

Потянула его изо всех сил, и вся решетка заскрипела. Прут начал медленно сгибаться в ее сторону. Казалось, если она остановится, то он уже не будет поддаваться, поэтому Флоранс напрягла все свое тело.

Завидев, что прут заметно согнулся, девушки подскочили к ней и хорошенько схватились за него. Очень скоро его кончик коснулся пола камеры. Все радостно зашептались, но тут же зашикали друг на друга, чтобы не выдать себя.

Флоранс первой просунула голову в образовавшийся промежуток. Голова прошла с трудом, но сложнее было протиснуть плечи и остальное тело. Однако и это ей удалось. Повернувшись боком, не слишком полная девушка смогла бы кое-как вылезти из темницы.

Пока Флоранс пробиралась наружу, девушки потянули прут в сторону, чтобы сделать промежуток пошире. Оказавшись снаружи, она присоединилась к ним, и наконец все трое оказались в коридоре. Бесшумно ступая, они направились в комнату с плиточным полом. Нужно было торопиться, до рассвета оставалось всего ничего.

Они вошли в ту самую комнату. Стояла кромешная тьма, даже плитку внизу было плохо видно. Они уже направились к лестнице, как вдруг Флоранс заметила человеческий силуэт внизу. Тихонько подойдя ближе, она увидела обнаженное тело Виены. Другие девушки даже не взглянули на нее. Они наперегонки кинулись к лестнице и, открыв дверь, побежали наверх. Флоранс чувствовала беспокойство, но ничего сделать не могла.

– Спасибо, Виена. Ты отдала жизнь вместо меня. Я никогда не забуду тебя, – прошептала Флоранс. Сняв с себя накидку, она накрыла ею окровавленное тело Виены, разделившей судьбу предыдущих девушек.

Ночь прорезали женские крики. Флоранс затряслась. Со стороны лестницы послышались беспорядочные шаги, от которых, казалось, дрожал пол. Кто-то спускался сюда! Что же делать?..

Замерев на месте, Флоранс пыталась придумать, как быть. Может, спрятаться в глубине комнаты? Да, пожалуй, так сойдет. Развернувшись, она уже собралась было бежать, но поняла, что в таком случае окажется только дальше от выхода. За несколько дней пребывания в тюрьме Флоранс поняла, что лестница была единственным путем к спасению. Но шаги приближались и становились уже просто оглушительными. Чуть не плача, Флоранс сорвалась с места и резко запрыгнула в ванну, стоявшую прямо перед ней. Устроившись на четвереньках, пригнулась пониже. В этот самый момент раздался громкий звук, от которого она едва не подскочила, и двери распахнулись.

В комнату вбежали девушки и с криком рухнули на пол. Вслед за ними появились трое мужчин. Видимо, пленницы случайно зашли в комнату стражи.

Два стражника заломили им руки, грубо схватили за плечи и, тяжело дыша, быстро повели их в сторону камеры. Третий стражник тоже пошел вместе с ними. Как только они скрылись в направлении тюрьмы, Флоранс немедленно выпрыгнула из ванны. Она чувствовала что-то липкое на своих коленях. В комнате по-прежнему стоял тошнотворный запах крови.

Сняв обувь и взяв по одной туфле в руку, Флоранс прошмыгнула через приоткрытые двери и босиком побежала по лестнице. Путь впереди ей преграждали плотно запертые двери с засовом, поверх которого висел крупный замок. Зато двери слева не были закрыты. Добравшись до лестничной площадки, она взглянула в комнату по левую сторону – там был дощатый пол и несколько убогих кроватей, а в противоположном ее конце виднелась еще одна незапертая дверь. Конечно, за ней могла оказаться и просто кладовая, но иного пути не было. Пройдя по комнате, Флоранс толкнула дверь и оказалась перед лестницей. Прикрыла за собой дверь и помчалась вверх. Благодаря каменной кладке по ней можно было ступать бесшумно, как кошка.

Дойдя до конца лестницы, она очутилась в коридоре первого этажа. Слева ее ждала очередная дверь, вновь без засова или замка, возле которой имелось окошечко. Второпях выглянув наружу, Флоранс увидела двор, освещенный лунным светом, и уже знакомую конюшню.

Внизу лестницы за ее спиной послышались шаги и мужские голоса. Видимо, стражники недосчитались одной девушки.

Хотя дверь была не заперта, она уже знала, что выходить через нее не было смысла. Двор окружала высокая крепостная стена, так что нужно было добраться до места выше нее. Однако лестницы на следующий этаж здесь не было. Сжимая обувь в руках, Флоранс босиком ринулась по коридору. Времени блуждать по замку у нее не было. Если она зайдет куда-то не туда, ей конец. Внизу было довольно много комнат, и, вероятно, стражники будут искать ее там. Но не стоило рассчитывать, что ей удастся выиграть так уж много времени. Уже скоро они придут наверх.

Обнаружив лестницу, Флоранс быстро побежала по ней. Задыхаясь, она преодолевала по две ступени зараз. Лестница была на редкость длинной, с двумя поворотами на лестничных площадках. Но уже скоро Флоранс оказалась на втором этаже.

Здесь она вновь уперлась в незапертую деревянную дверь. Стараясь не шуметь, осторожно приоткрыла ее. За ней открывался проход на крепостную стену, ярко освещенную луной. Сквозь щель проникал свежий ночной ветерок, щекотавший ноздри Флоранс.

До нее долетел запах растений. Как же чудесно было ощущать ветер! Проведя несколько дней посреди страшного зловония и тьмы, она забыла, каков мир снаружи. Но тут у нее пробежал холодок по коже: она заметила караульного, стоящего чуть поодаль в проходе. Быстро, но аккуратно прикрыла дверь.

Пройдя правее вдоль стены по коридору, приметила глухое окошко, из которого струился лунный свет. Поднеся лицо к неровному стеклу, выглянула наружу. Караульный не спеша ходил из стороны в сторону по крепостной стене. Медленно дойдя до дальней стороны, он, как механическая кукла, лениво разворачивался и таким же неторопливым шагом шел обратно. О том, чтобы сбросить здесь веревку и спуститься по ней, можно было даже не думать.

Флоранс взглянула на противоположную сторону крепостной стены – там тоже был караульный. Проскользнуть отсюда у нее бы не вышло. Нужно идти еще выше…

Она вернулась к лестнице и, вновь перепрыгивая ступени, помчалась на третий этаж. Вдруг у нее едва не остановилось сердце. Она вспомнила, что длины заготовленной веревки в лучшем случае хватит на два этажа. Спуститься с третьего у нее не выйдет!

Все же она дошла до третьего этажа и, едва не плача, побежала по коридору. Здесь шел ряд витражных окон с изысканными металлическими рамами. Ни одно из них не открывалось. Флоранс замерла посреди безлюдного коридора. Неужели это всё? Пожалуй, что так. Вряд ли отсюда возможно сбежать. Это ведь замок, а не обычный дом…

Со стороны лестницы вновь донесся шум, постепенно становившийся все громче. За ней шли стражники! Оставалось лишь бежать еще выше.

И в этот момент она услышала в голове голос Виены:

«Не сдавайся! Подумай хорошенько. И не трусь».

Перед глазами всплыло мертвое окровавленное лицо Виены. Вместе с ним появилось и лицо Зази.

«Флоранс, ты сможешь! Соберись с силами и успокойся».

Спокойно, только спокойно… Приложив кулаки к груди, Флоранс пару секунд размышляла. Подниматься наверх нельзя. Немного времени она, может, и выиграет, но рано или поздно ее поймают. Нельзя метаться, как глупое животное. Да и рассвет уже скоро… Но что же делать?

С такой веревкой оставалось одно: прыгать со второго этажа. С лестницы доносился шум, но стражники хотя бы были еще только на первом.

Набравшись духу, Флоранс ринулась вниз. Будь что будет!

Вот и коридор второго этажа. К счастью, преследователи еще сюда не добрались. Однако и здесь все окна были глухими. Разбивать стекло она никак не могла, иначе на звук пришли бы караульные и стражники.

Флоранс подошла к окошечку, откуда просматривался силуэт расхаживающего по крепостной стене караульного. Как ни посмотри, а единственный путь на волю лежал через стену. Либо она сделает это, либо умрет. Если ее обнаружат, она погибла. Но и если ничего не сделает, то тоже умрет. Надо было действовать!

Быстрым движением девушка достала веревку из юбки. На одном из кончиков нужно было соорудить петлю, за которую ее получится закрепить на зубце стены. Времени идти к стене и завязывать петлю прямо там у нее не было. Пока стражник будет шагать в противоположном направлении, она выбежит наружу, наденет петлю на зубец, а оставшуюся веревку сбросит вниз и спустится по ней. Иного пути спасения не было.

Прикинув размеры зубца, Флоранс завязала петлю. Она не должна была быть слишком большой, иначе веревка сильно уменьшилась бы в длине. А переделать слишком узкую петлю у стены она не успела бы. Для пущей надежности сделала несколько узлов.

Пока Флоранс завязывала веревку, она с ужасом заметила, что под крышу конюшни забежали двое стражников. Переведя взгляд на крепостную стену, она проследила за караульным, направлявшимся в ее сторону. Пока что он не обратил внимания на переполох во дворе. Однако стоит стражникам внизу хоть раз крикнуть, как он сразу же заметит их и насторожится…

Подойдя совсем близко, караульный медленно развернулся обратно и неторопливо начал удаляться, печатая шаг по каменной кладке. Нужно было улучить момент, когда он будет находиться далеко, но еще не успеет развернуться. Сейчас преследователей отделял от нее всего один этаж. У нее оставался единственный шанс.

Караульный удалялся. Флоранс вытащила из потайного кармана в лифе перчатки и надела их. Обувь она запихнула в карманы юбки. Ее всю трясло, сердце бешено стучало, дыхание спуталось и стало рваным. Нет, нельзя волноваться! Иначе тело одеревенеет, откажется слушаться, и побег провалится. Но что толку говорить себе не волноваться?

Стражников во дворе больше не было видно – кажется, они поняли, что она прячется где-то в другом месте. А значит, уже поднимаются сюда! Караульный отошел довольно далеко, но нужно было выждать еще немного. Только б стражники внизу не закричали… Теперь все в руках Господа!

Фигурка стражника стала совсем крохотной. Сейчас!

С веревкой в руках Флоранс, затаив дыхание, прокралась в освещенный луной проход. Бесшумно ступая, она подобралась к одному из зубцов и попыталась закрепить на нем веревку. Нет, нет… Петля слишком маленькая! Она думала, что сделала ее достаточно широкой, но вблизи зубец оказался значительно больше.

Едва не плача, Флоранс начала отчаянно растягивать ее. Еще чуть-чуть…

Есть! С трудом веревку удалось натянуть. Она аккуратно сбросила ее вниз. Караульный на стене все еще стоял к ней спиной.

Крепко сжимая веревку, Флоранс начала потихоньку спускаться между двумя зубцами в темноту за стеной.

Со стороны двора послышались мужские голоса, и караульный тут же остановился. Его окликнули по имени. Он медленно пошел по стене в сторону двора.

Как в забытьи, Флоранс выбралась за стену. Страх отступил. Изо всех сил сжимая веревку, она повисла в темноте. Упражнения, которыми они занимались в лесу всего пару дней назад – казалось, с тех пор прошел год, – оказались совершенно бесполезны. Зажмурившись, она, смертельно напуганная, начала спускаться. В ушах стоял звук трения грубой веревки о перчатки.

Внезапно ее тело заскользило вниз со страшной скоростью. Даже в перчатках ладони нестерпимо горели. Боже, как же горячо! Так она обожжется! Но если разжать руки, то все будет кончено. Думая об этом, Флоранс сжимала веревку что было мочи.

Вдруг она перестала ощущать ее. Веревка оказалась слишком коротка! Сейчас она умрет…

В этот самый момент девушка почувствовала сильный толчок под голыми ступнями и с криком упала. Лишь через несколько секунд она поняла, что лежит на земле. Флоранс с наслаждением вдохнула запах земли и травы, по которому так соскучилась. Обернувшись, заметила вдалеке огоньки в деревенских домиках. Оказалось, веревка не доставала до земли самую малость.

Где-то над головой загремели шаги – это караульный бежал по стене. Теперь и он знал о побеге одной из девушек.

Очутившись в темноте, Флоранс лихорадочно надела обувь руками в перчатках – бежать по земляной дороге босиком было бы невозможно. Стоило ей обуться, как она без оглядки бросилась вперед. В какой стороне лес, она не понимала, но хотелось хотя бы немного отбежать от страшного замка.

Сердце разрывалось. Воздуха не хватало, в горле чувствовался неприятный вкус. И все же это лучше, чем быть убитой. Флоранс продолжала бежать без передышки. Наверняка из замка за ней отправят погоню верхом. Нужно хотя бы немного оторваться от них и укрыться в лесу…

На бегу она огляделась. Слева от вереницы светящихся окон виднелись темные заросли. Так вот где лес! Путаясь в траве, ударяясь лодыжками о камни, Флоранс стремглав бросилась к гуще деревьев.

Ночной воздух содрогался от звука ее шагов и рваного дыхания. Ветер свистел в ушах, земля уходила из-под ног. Тут она заметила, что небо на востоке слегка зарумянилось. Уже близится восход!

Бежать при свете было опасно. Нужно было где-то укрыться, пока темно. Но получилось бы у нее спрятаться от вооруженного отряда аристократки? Если им вздумается, они могут начать войну против соседнего государства. Всего-то делов им найти одну девчонку…

Флоранс обернулась. Позади нее черной громадой возвышался Чахтицкий замок, в подземелье которого творились чудовищные вещи. Слухи не обманывали. Повсюду в окнах горел желтый свет – значит, они узнали о побеге и теперь на ногах. Но похоже, погоня еще не выехала.

Еще немного, и все узнают о страшной тайне замка. Но, пожалуй, люди оттуда сделают что угодно, лишь бы заткнуть ей рот. Получится ли у нее благополучно сбежать?

Трава в лесу оглушительно шелестела. Вокруг пахло зеленью и цветами. Флоранс остановилась на месте и, упершись руками в колени, тяжело задышала. Но тут посреди ночной тьмы она увидела едва различимое свечение. Хотела было позвать Руди, но у нее лишь вырвался слабый хрип, похожий на железный скрип. Голос не слушался.

– Флоранс! – раздался мужской голос так близко, что она вздрогнула от неожиданности. Испуганно вскрикнув, уже приготовилась бежать. От страха нервы были натянуты до предела. Однако даже этот вскрик прозвучал совсем тихо. Горло будто слиплось от вязкой слюны.

Приминая траву, к ней приближался мужской силуэт. Ее сотряс безотчетный страх. Изо всех сил хотелось бежать, но затекшие ноги уже не могли ступить ни шагу.

– Флоранс, это ведь ты?.. Слава богу, тебе удалось!

Голос был уверенным, бодрым и вместе с тем спокойным.

– Кто это? Ты, Руди?

– Конечно, я! Уже заждался тебя и начал опасаться худшего… Совсем не мог спать.

Флоранс все еще не могла пошевелиться. Ей казалось, будто их с Руди разлучили лет десять назад, и ей было сложно в подробностях вспомнить его облик.

Когда он обнял ее за плечи, девушка наконец вспомнила лицо человека, столь дорогого ее сердцу. Обнимая его, она слегка прослезилась.

– Сейчас не время, за нами выедет погоня из замка. Нужно бежать, уже вот-вот рассветет!

– Конечно, идем. Я познакомился с человеком, у которого забрали в замок дочку. Он заверил меня, что мы можем в любое время воспользоваться его лошадью. Бежать можешь?

– Нет, я уже не смогу сделать ни шага… – Голос Флоранс задрожал. Удивительно, что она вообще могла стоять на ногах. Тело стало покрываться липким потом.

– Хорошо, я понесу тебя.

Руди с легкостью взял ее на руки, отметив, что она стала легче.

Только когда он побрел через лес, Флоранс по-настоящему осознала, что спасена.

На опушке леса, куда они вышли, стояла хижина. У заднего входа располагалось стойло с лошадьми. Без стука открыв хлипкие ворота, Руди вывел лошадь и оседлал ее.

– Теперь твоя очередь, садись.

Лошадь медленно двинулась вперед. Флоранс наконец ощутила прохладный предрассветный ветерок. До сих пор все было как во сне, и она не обращала внимания, что воздух был таким прохладным. Вспотевшая девушка даже начала замерзать.

Как хорошо, что у них есть лошадь! Флоранс расчувствовалась. Теперь у них все должно получиться. Лошадь понеслась по лесной дороге, унося их из этого ужасного места.

Рассвет приближался. Погони не было видно – возможно, они все еще не обнаружили веревку на стене. В таком случае они, наверное, думали, что Флоранс скрывается где-то внутри замка.

Тут она заметила, что до сих пор не сняла перчатки. Что ж, пусть пока остаются на руках как оберег. Без них и веревки побега не вышло бы.

Их сильно трясло верхом на лошади. Хорошо, что в деревне Флоранс пару раз садилась в седло, иначе ее уже сбросило бы. Но Руди крепко держал ее. Она размышляла о девушках, которых увели обратно в темницу. Наверняка прут выпрямили и к темнице приставили несколько стражников…

Затем она вспомнила Виену с ее живыми блестящими глазами. Вспомнила последние слова, которые та сказала ей перед смертью: «Прощай, Флоранс!» Затем вспомнилось ее окровавленное тело, брошенное на белом полу. Она никак не могла смириться с мыслью, что ее память запечатлела напоследок ту самую жизнерадостную Виену именно такой…

Наконец рассвело. Они были уже совсем далеко, но, опасаясь погони, без передышки гнали лошадь. Наконец остановились на привал и перекусили в придорожной таверне. Здесь уже можно было не волноваться, что их нагонят.

Скромная домашняя снедь, которую им подали, показалась Флоранс настоящим лакомством, какого она уже давно не ела. Но из-за ужасов, пережитых за эти несколько дней, желудок у нее сжался, и съесть она смогла лишь пару кусочков. Оглядев свои руки при солнце, поняла, что совсем отощала.

Когда Флоранс начала понемногу рассказывать Руди об увиденном в Чахтицком замке, у того округлились глаза. Кое-что он слышал и сам, но рассказ из первых уст был в разы страшнее. Руди заявил, что им надо прямо сейчас пожаловаться венгерской королевской семье – если они не поторопятся, улики могут уничтожить. Закончив трапезу, молодые люди решили мчаться прямиком во дворец.

J

Под вечер Флоранс и Руди добрались до замка и попросили стражу выслушать их рассказ о бесчинствах, творящихся в Чахтицком замке. Тогда их провели в приемную и представили главе отряда стражников. Тот оказался человеком понимающим, пообещав рассказать эту вопиющую историю начальнику королевской стражи и попросить его как можно скорее передать эти сведения королю. В те дни недобрые слухи о происходящем в Чахтицком замке уже ходили по всей Венгрии.

Рассказ Флоранс очень скоро дошел до короля. Возможно, он узнал о безумствах Эржебет Батори еще раньше, однако венгерская правящая династия была связана с домом Батори брачными узами и наверняка предпочла бы замять это дело.

Выслушав доклад начальника стражи, король рассудил, что больше оставлять ситуацию без внимания нельзя: горожане могли узнать правду, да и репутация знати была под угрозой. Тогда он приказал провести расследование в Чахтицком замке двоюродному брату Эржебет – палатину[5] Венгрии, графу Дьёрдю Турзо.

Тот, будучи человеком рассудительным, изучил ситуацию тщательнейшим образом. Если народная молва и свидетельства Флоранс правдивы, то это стало бы крупнейшим историческим скандалом, способным потрясти основы королевской династии. И, напротив, бездоказательные обвинения, опровергнутые людьми из Чахтицкого замка, могли стать поводом к войне.

Однако в ходе расследования всплыло неожиданно большое количество улик. Приспешники Эржебет крайне неосторожно проворачивали свои злодейства. Жалобы от людей, чьи дочери отправились на службу в замок, но так и не вернулись, исчислялись десятками. Однако требовались железные доказательства, правдивость которых дом Батори уже не смог бы отрицать. Турзо решил сделать упор на поиск трупов, зарытых в лесу. Потребовалось немало времени, но наконец были обнаружены останки нескольких девушек. С одобрения короля Турзо с небольшим отрядом отправился в Чахтицкий замок.

Не только для него, но и для венгерской династии это было рискованным предприятием. Все следы в замке могли оказаться заметены, и тогда расследование закончилось бы изнуряющей тяжбой между двумя знатными родами и клеветой в адрес друг друга.

Однако когда они окружили замок и потребовали открыть ворота, никакого сопротивления не последовало. Это произошло ночью тридцатого декабря 1610 года, когда горы и поля вокруг покрывал легкий снежок.

Зайдя внутрь, Турзо поразился царящей в замке разрухе. Понятное дело, что ожидать цветов зимой не следовало, но за растительностью совершенно не ухаживали, и большая ее часть пожухла. Стены, окна, конюшня – все было брошено на произвол судьбы. Солдаты были какие-то вялые, и когда люди Турзо маршем прошли по заснеженному саду, никто из них даже не обратил внимания на вторжение. Караульные тоже сидели на камнях, не спеша вставать. Впервые Турзо видел настолько деморализованных солдат.

Часть своих людей он расставил во дворе и, взяв с собой десяток лучших солдат, спустился в пресловутое подземелье. Благодаря рассказу Флоранс, палатин знал, где именно в замке творятся злодеяния и как туда попасть.

Спешившись, люди Турзо зашли в замок через черный вход в запустевшей конюшне и направились под землю. Чем глубже они спускались, тем сильнее становился необыкновенный запах гниения. Как только они вошли в комнату с плиточным полом, наполненную ужасающим смрадом, то увидели страшную картину. На полу лежали тела двух юных девушек в крови. Подойдя ближе, они поняли, что на них не было одежды, но одна из них по-прежнему дышала. В подземелье еще чувствовались следы человеческого присутствия и едва уловимое тепло – значит, ужасающие пытки постигли их совсем недавно.

Посередине комнаты расположилась белая ванна с кровавыми подтеками на дне. В ноздри бил резкий запах свежей крови. В углу комнаты стояла гигантская кукла цвета ржавчины, а с потолка свисала огромная железная клетка. Слухи и рассказ Флоранс не обманывали. До сих пор Дьёрдь Турзо относился к ним с недоверием, но сейчас был просто ошеломлен.

Тут он услышал женские крики и рыдания. Пойдя на звук голоса, они вышли в темный коридор и наконец очутились у темницы, внутри которой томились несколько юных девушек. Просовывая руки через проемы в решетке, они молили о спасении. На двери в камеру висел замок. По рассказу сбежавшей девушки, снаружи в коридоре все время сидел стражник. В конце коридора действительно стоял старый ящик, но сейчас на нем никого не было.

Турзо приказал одному из своих людей поискать ключ. Другой подчиненный зажег светильник. Девушки были мертвенно-бледны, заливались слезами и протягивали руки. На лицах у них читалось изнеможение, и никто из них даже не радовался, что их спасли. Беспредельный страх лишил их способности размышлять по-человечески.

В любом случае им несказанно повезло. Прибудь отряд Турзо на день позже, кого-нибудь из них наверняка убили бы. И напротив, если б они добрались на час раньше, то умирающая сейчас в комнате с ванной девушка могла бы быть спасена.

Турзо задумался: после побега одной из девушек обитателям замка следовало ожидать, что рано или поздно к ним кто-нибудь прибудет с проверкой. Почему же Эржебет не прекратила свои безумства и не попыталась замести следы?

Не сказать, что Турзо ожидал иного. Но, учитывая недостаток улик, Батори и ее ближайшие подельники должны были избежать наказания. Он не смог бы доказать вину главных злодеев, однако можно было избавиться от пары слуг и поставить на этом точку. Самому Турзо был предпочтителен именно такой вариант, поскольку ему не пришлось бы пятнать имя одной из своих.

Но большинство солдат уже видели, что за варварства здесь происходят. Не следовало забывать и про девушек в темнице, которых выпустили бы на волю. Пошли бы пересуды, и тогда они уже не смогли бы замять скандал, о котором помнило бы еще несколько последующих поколений.

Вместе с солдатами Турзо принялся исследовать подземелье. Но стоило им выйти из тюрьмы, как девушки заплакали еще громче, подумав, что их оставляют взаперти. Подозвав одного из своих людей, Турзо велел передать узницам, что их непременно освободят.

Под землей было темно. Один из солдат пошел вперед, зажигая факелы в коридоре на их пути. Кто-то спросил Турзо, не лучше ли сначала взять под стражу Эржебет и ее подельников. Тот ответил, что в этом нет необходимости, поскольку замок уже оцеплен и бежать ей некуда. Сейчас она должна была скрываться где-то наверху. Хорошо бы ей морально подготовиться к встрече с судьями в их лице и вести себя подобающе ее знатному положению…

Они шли по узкому коридору, а жуткое зловоние, витавшее во влажном прохладном воздухе, становилось все сильнее. Но оно было не таким, как в комнате с ванной. Это был резкий, трудно поддающийся описанию запах чего-то гнилого.

Возле кучи угля в коридоре они увидели две двери. Расставив людей справа и слева, Турзо приказал открыть одну из них. Толкнув дверь, солдаты тут же отпрянули. Никто из них не осмелился войти внутрь. Из комнаты полился удушливый смрад.

– Дайте-ка факел! – Турзо первым пошел навстречу зловонию. – Это еще что такое?..

В свете факела показалось нечто странное. На первый взгляд это просто была очень тесная комната. Противоположная стена располагалась совсем близко. Вдоль нее были до потолка навалены клубки грязной, спутанной веревки и огромная куча какого-то темного тряпья, поверх которой протянулась тонкая паутина. Что это такое? Зачем все это здесь лежало?..

– Боже правый! – вскрикнули солдаты один за другим, не веря собственным глазам. Как только факелов стало больше, стало понятно, что это за странная стена. Даже побывавшие на поле боя мужчины в ужасе попятились назад.

То, что показалось им клубками спутанной веревки, на самом деле было человеческими волосами. Однако в комнате были не только волосы, но и тела. Плотной кучей до самого потолка здесь было навалено бесчисленное количество трупов, повернутых к двери головой.

Солдаты потеряли дар речи. Невозможно даже было определить, сколько вообще трупов здесь лежало. Тысяча? Да тут и побольше набралось бы… Те, что лежали внизу, уже развалились под тяжестью тел сверху, превратившись в бесформенную массу. Вот почему комната казалась такой маленькой! Ударившая в ноздри вонь была просто неописуемой. Казалось, они попали в обитель нечисти.

Пытаясь скрыть невыносимое отвращение и страх друг от друга, Турзо и его люди начали медленно, но верно отступать в коридор.

Они открыли вторую дверь – здесь так же валом лежали трупы. Слева у стены стояла лестница. Волосы у трупов на самом верху еще блестели, и поверх них не было паутины. Между ними и потолком даже был небольшой зазор. Значит, сюда все еще приносили тела…

Стало понятно, почему уголь сваливали в коридоре: подсобные помещения отвели под трупы, и хранить уголь было попросту негде.

Осмотрев комнаты, Турзо понял, что примерное число трупов нужно умножать на два. Судя по планировке коридора, комнаты были гораздо просторнее, чем казалось, – а значит, тела, скорее всего, плотно уложили друг на друга в два ряда.

Дьёрдь Турзо был связан с Эржебет Батори кровным родством и в детстве встречал ее один раз, но позже до него не доходило даже никаких слухов о ней. Он все еще смутно помнил ее невинный облик. Теперь же этот ангел превратился в безжалостную убийцу. До сих пор у него не было никакого интереса к этой женщине, но внезапно ему страстно захотелось встретиться с ней.

Что же она намеревалась делать дальше, если б в ее замок не послали отряд? Похоже, что даже после побега одной из жертв она продолжала свои кровавые увеселения. Но ведь у нее уже скоро закончилось бы место в хранилище. Что бы она тогда делала? Неужели начала бы складывать трупы в коридоре, затем на лестнице, на первом этаже, а после того, как он переполнился бы, на втором и на третьем и, наконец, завалила ими весь замок? Ему хотелось собственными глазами увидеть безумную злодейку, одержимую дьяволом.

Заняв зал для приемов на втором этаже, Турзо велел принести ему стол и устроил здесь штаб. Не успела комната согреться от огня в камине, как ему доложили, что Эржебет Батори нашли. Никакого сопротивления она не оказала – лишь отрешенно лежала на кровати в своей комнате.

Турзо велел тотчас привести ее. Дабы получше рассмотреть лицо графини, он приказал не только зажечь факелы в комнате, но и принести в комнату еще несколько светильников. Затем принялся ждать, пытаясь представить, как будет проклинать его великая мучительница, ненавистное имя которой навеки останется в истории.

– Она здесь, – учтиво сообщил прибывший солдат и отошел в сторону.

С унылым видом, глядя в куда-то в сторону, в зал вошла женщина в богатых одеяниях. Выглядела она как самая обыкновенная благовоспитанная аристократка. Турзо разочарованно разглядывал Батори, направляющуюся к нему быстрым шагом. Из-за такой походки она выглядела гораздо моложе, совсем не на свой возраст.

Лицо графини расплылось в широкой улыбке. В свете факелов ее кожа буквально сияла – пожалуй, даже слишком сильно. С места, где стоял Турзо, она определенно не выглядела на пятьдесят.

– Добро пожаловать в мой замок, господин Турзо! – чуть ли не прокричала Эржебет, светясь от радости.

Голос у нее был высокий и милый, совсем девичий. По-детски сложив руки перед грудью, она беспрестанно бегала глазами по комнате. Совсем не такого ожидал Турзо. Казалось, перед ним стоит прелестная молодая девушка.

– Я наслышана о вас… Как же я рада вас встретить! Сегодня и впрямь чудесный, знаменательный вечер. Для меня честь находиться в одной комнате с таким знатным человеком, тем более моим родственником. Сейчас я прикажу подать нам вино.

Повернувшись к двери, Эржебет пошла было обратно, однако Турзо преградил ей путь рукой.

– Это излишне, госпожа Батори. Сейчас у меня нет желания выпивать. Прошу вас, присядьте. Мне нужно очень о многом вас расспросить.

– Но… – На лице Эржебет отразилось беспокойство и как будто даже сожаление. – Вот как?..

С поникшим выражением лица она присела на скамью. Всем своим видом графиня показывала, насколько разочарована тем, что ее искренность не оценили. Однако в следующее мгновение она обворожительно улыбнулась и вымолвила:

– Будьте так добры, скажите вашим солдатам, что с дамой высокого происхождения нельзя забывать о манерах.

Жизнерадостная и приветливая, она как будто и не пыталась вести себя сообразно возрасту. Казалось, она застряла в теле невинной девушки.

– Госпожа Батори… – заговорил Турзо, подождав, пока она сядет на скамью.

Тут графиня от души рассмеялась:

– К чему такие формальности? Прошу вас, называйте меня Эржебет. А я буду называть вас Дьёрдем.

Турзо уже не скрывал кислого выражения лица.

– Похоже, вы не вполне осознаете свое положение, графиня. Считайте, что сейчас вы предстали перед судом. На такой церемонии панибратство ни к чему, так что воздержимся от подобных обращений. Итак, только что я побывал в вашем подземелье…

Эржебет несколько игриво распахнула глаза. Вместе с тем ее щеки отчего-то покраснели.

– Ох, стыд-то какой!

На ее лице отразилось волнение, и она сделала какой-то непонятный жест, одновременно стыдливый и кокетливый.

– Где же это видано, чтобы мужчина заходил в такое женское место… – произнесла она какие-то странные слова. – У женщин есть места, которые они не хотели бы показывать мужчинам. Места, где они могут подкраситься, привести себя в порядок, надеть исподнее…

Турзо понял, что Эржебет испытывала смущение.

– В некотором смысле женщины действительно жалкие существа, господин Турзо. Каждая из нас изо всех сил пытается выглядеть хотя бы чуточку моложе и красивее в глазах мужчин. Но вот впускать их в свои покои, где мы тайно колдуем над внешностью, нам не хотелось бы. Для женщины это все равно что отхожее место – там отнюдь не чисто и не красиво. Наверное, вы напуганы… Мне неловко, вот я и покраснела. Если б вы только знали, как у меня бьется сердце… Вот, приложите руку.

Все это время Эржебет говорила без пауз, словно актриса на театральных подмостках, наизусть заучившая свои реплики. Она как будто не хотела, чтобы кто-то прервал ее монолог.

В этот момент Турзо отчетливо вспомнил об их встрече много лет назад, когда он был подростком. Тогда они сидели на камнях у пруда, и Эржебет взахлеб рассказывала ему о сне, который увидела минувшей ночью. У нее были мечтательные глаза. Наверняка она так же разговаривала и в юности, и после двадцати лет. Сейчас, когда ей было пятьдесят, графиня вела себя точь-в-точь как тогда.

Турзо поражало, что она совершенно не чувствовала ни вины, ни раскаяния. Эржебет не воспринимала происходившее в подземелье как нечто плохое. В ее понимании это было вполне естественное для женщины поведение. Одну за другой она хватала девушек, убивала и выпускала их кровь – так же легко, как подкрашивалась или облачалась в дорогие одежды, только бы по-прежнему казаться мужчинам красивой.

Турзо хотелось о многом ее расспросить, но именно сейчас он совершенно ничего не мог вспомнить. Мыслями он был где-то очень далеко и лишь дивился тому, что эта злодейка оказалась совсем не такой, как он себе ее представлял.

Только вот она, похоже, злодейкой себя совсем не считала, поэтому продолжать с ней беседу казалось опасным. У него возникло предчувствие, что она возьмет его душу в цепкий плен и ведомым лишь ей способом утащит его в мир безумия.

И вот что еще отметил про себя Турзо. Графиня действительно выглядела молодо для пятидесятилетней и, пожалуй, была недурна собой. Однако неестественно сияющая кожа, постоянная улыбка, наигранные жесты и девичья манера речи – все это вызывало у палатина невыносимое чувство дискомфорта. Отчего-то ему позарез хотелось вдохнуть свежего морозного воздуха снаружи.

Он приказал солдатам увести ее обратно в комнату. Подозвав еще одного человека, строго-настрого велел ему всю ночь следить за графиней не смыкая глаз, чтобы та не сбежала или не наложила на себя руки. Рано или поздно ей будет вынесено наказание, а до тех пор он великодушно решил дозволить ей находиться в своих покоях. Как-никак, Эржебет была хозяйкой замка.

Оставшись в одиночестве, он принялся размышлять, в чем были причины неописуемого дискомфорта, который только что его одолевал. В конце концов бросил это дело, рассудив, что все равно не поймет, хоть думай до самого рассвета.

K

В апреле 1611 года, когда снег наконец растаял, Руди пришел в дом к Флоранс и сообщил, что на площади перед Чахтицким замком будет проходить публичная казнь подельников графини Батори. Сейчас вся Венгрия гудела от этих слухов.

Казнить должны были четверых наиболее приближенных к графине людей, пособничавших ей в массовых убийствах, – дворецкого Яноша Уйвари, личного слугу графини Торко, кормилицу Илону Йо и Доротью Сентеш, научившую ее опасным премудростям.

Прошел ровно год с тех самых дней, когда Флоранс пережила смертельно опасное приключение и благополучно сбежала. Руди умолял ее отправиться вместе, однако ей ни в какую не хотелось. Она поклялась себе, что ноги ее больше там не будет. К тому же казнь проводили совсем рядом с ужасным замком. Девушка понимала, что ей уже ничто не угрожает, но от одной мысли, что она приблизится к тому поганому месту, по коже бежал мороз.

Однако Руди непременно хотел взглянуть на казнь. Сколько Флоранс ни качала головой, он все продолжал твердить, что после пережитого у нее есть полное право увидеть смерть тех душегубов. Как и у него – ведь он целую неделю ждал ее один в глухом лесу.

Хотя повинных в таких зверствах не могли оставить в живых, Флоранс не испытывала никакого удовлетворения от их предстоящей смерти. А все потому, что для главной злодейки, графини Эржебет Батори, не объявили никакого наказания.

Она была хуже их всех. Конечно, из-за тюремной решетки дворецкий и прислужник казались исчадьями ада, но они лишь исполняли приказы хозяйки замка. Флоранс была вне себя от злости и никак не могла смириться с тем, что казнят лишь их, а безумная графиня останется в живых. У нее до сих пор не прошли следы от ударов; она хорошо помнила чувство унижения и боль, от которой чуть не теряла сознание, по-прежнему как наяву видела безумные глаза графини, когда та с криком размахивала кнутом.

Так что у Флоранс не стало бы легче на душе от созерцания казни тех, кто повиновался чужим приказам против собственной воли. Она предпочла бы просто узнать об их смерти и оставить ужасные воспоминания в прошлом.

В глубине души Флоранс не была согласна с решением венгерского короля. Будь у нее такая возможность, она бы попросила его хотя бы выслушать ее. Самым большим ее желанием было положить конец злодействам в Чахтицком замке как можно скорее, и нынешнее положение дел ее вполне устраивало. Достаточно было надолго заточить в тюрьме помощников графини, а в пожилом возрасте их можно было помиловать и выпустить на свободу – в старости они уже не смогли бы творить зло. Если же наказывать убийц смертью, то преступниками становятся обе стороны. Не говоря уже о том, что показывать казнь людям – верх пошлости. Правильнее даже сказать, что само по себе это страшное преступление.

Если уж кого-то и надо было умертвить, то только графиню – и не во искупление вины, а потому что она вконец обезумела. Если же оставить ее в живых и не лишить привилегий, то при удачном стечении обстоятельств она непременно возьмется за старое. Ведь она верила, что делает нечто естественное, соответствующее ее представлениям о морали. Как способ окончательно избавить людей от нее – а заодно и как месть за Виену, – казнь графини вполне устроила бы Флоранс.

В конце концов она все же решилась поехать туда. Руди слишком настойчиво ее зазывал и сказал, что раз ей настолько неприятно, то он поедет один. После тех событий Флоранс очень боялась оставаться в одиночестве. Ей все чудилось, что откуда-то явится та страшная женщина с кнутом в руке. Но год спустя она уже казалась Флоранс призраком, злобным духом. Девушка как-то даже не могла представить, что по-прежнему дышит одним воздухом с той злодейкой.

Поддавшись уговорам Руди, она собрала их вещи, приготовила еды на дорогу, и вдвоем они отправились в путь с расчетом на то, чтобы прибыть к замку за два дня до казни. Для Флоранс это было невеселое путешествие.

Молва об отважной девушке, благодаря которой кровопийц из замка отправили на казнь, ходила не только в ее родной деревне, но и во многих других. Всякий раз, когда разговор заходил об этом, у Флоранс все сжималось внутри. Соседям хотелось услышать ее рассказ, но она долгие дни не ступала из дома ни шагу. Если кто-то из зевак узнает в ней ту самую девушку, то ее просто так не отпустят, пока она все не выложит. От одной мысли, что она намеренно отправляется в такое место, Флоранс было не по себе.

Чтобы в таверне никто не понял, кто она такая, девушка вела себя скромно и молчаливо. Руди явно не терпелось кому-то похвастаться, но она несколько раз строго одернула его. Пусть ничего плохого она и не сделала, ей все равно было тяжело от мысли, что из-за нее кого-то убьют.

Казнь проводили в воскресенье, при ясной погоде. Поздним утром, когда Флоранс и Руди поспешно прибыли на площадь из таверны, там собралось уже так много народа, что в толпе было даже трудно пошевелиться. Между людьми с трудом протискивались торговцы, громко предлагавшие хлеб и сладости. Флоранс поразила спокойная жестокость этих людей, пришедших на казнь как на праздник. Понимали ли они, на что сейчас собираются поглазеть?

В таверне они услышали, что люди начали занимать места еще с первыми лучами солнца. Заведения неподалеку от замка ломились от постояльцев, прибывших на казнь.

В середине площади соорудили высокий дощатый помост, напоминавший огромную сцену для спектакля. В его середине стоял большой пень. Руди с жаром объяснил, что на него преступники будут класть голову. Помост явно сделали таким высоким, чтобы людям было все хорошо видно даже издалека.

Здесь и впрямь вот-вот должен был начаться зрелищный спектакль с настоящими убийствами. Люди, занявшие место вокруг помоста, сидели на земле, а те, что стояли вдалеке, терпеливо ждали начала жестокого представления – кто-то ухмыляясь, а кто-то без умолку треща со своими соседями.

Зеваки непринужденно болтали, и среди них не было ни единого человека, кто с серьезным видом ждал бы казни неисправимых злодеев, для которых не было других подходящих наказаний. Люди явно хотели ненадолго сбежать от бедности и серых будней и развеять тоску. Но тогда чем они отличаются от тех, кого сейчас будут убивать?

Похоже, что властители, принявшие решение о казни, одобрили присутствие на ней черни. Но зачем превращать ее в назидание? Неужели, устраивая это ужасное зрелище, они хотели сказать: «Будете делать такое же – отправитесь на эшафот, как они»? Но вряд ли среди зрителей был кто-то, способный на убийство нескольких тысяч женщин. Не у всякого из них есть замок, бездонная сокровищница и армия подчиненных. Нет, этим кровавым действом богачи лишь пытались задобрить простой люд и стереть из их памяти страшные преступления, совершенные такими знатными людьми, как они.

Рядом с помостом лежала куча поленьев высотой в двухэтажный дом. Видимо, посчитав, что от простого обезглавливания зрители заскучают, палачи приготовили еще одну, особую потеху.

Когда солнце высоко поднялось и время чуть перевалило за полдень, из главных ворот замка вывели мужчину со связанными за спиной руками и не спеша подвели к месту казни. При виде жертвы толпа, уставшая ждать полдня, воодушевилась и радостно взревела. Флоранс было отвратительно на это смотреть. Хотелось сбежать от этих голодных до крови людей, махавших руками. Удивительно, но некоторые из них трясли перед собой кусками хлеба.

Человека со связанными руками заставили подняться на помост и развернули лицом в сторону, где стояла Флоранс. Толпа громко выкрикивала: «Торко! Торко!» Она его помнила – это был тот самый бледнолицый человек с бородой, что приходил в ее дом. Позади него стоял толстый мужчина с топором в руках, а возле него – какой-то чиновник. Раскрыв свиток, он зачитал его преступления, однако из-за криков толпы невозможно было разобрать ни слова.

Реакция толпы была разной. Кто-то был недоволен и гневно закричал. Но большинство смеялись и орали – то ли одобрительно, то ли не очень. Среди толпы были даже дети с матерями, которые также поголовно кричали.

Человек неподвижно стоял на помосте, распрямив грудь, с абсолютно каменным лицом. Он уже был готов принять свою судьбу. Про себя Флоранс восхищалась его выдержкой – ей такое было бы не по силам. Казалось, он играл одну из ролей в этой причудливой пьесе.

Под гул толпы бледнолицый человек по приказу чиновника преклонил колени перед плахой и положил голову на пень. Никакого сопротивления он не выказал и покорно делал, что ему говорили. Толстяк, сжимавший топор в руках, приблизился к бородатому человеку. Одобрительные выкрики толпы стали еще громче. Палач явно волновался. Несколько раз он прилаживался к топору и тщетно пытался успокоиться, вытирая вспотевшие руки о штаны.

Толпа начала отбивать такт руками, подначивая палача поскорее казнить преступника. Когда он занес топор над головой и раздались громкие довольные крики, Флоранс резко отвела взгляд в сторону и лишь краем глаза увидела, как опускается топор. Боже, до чего же пошлое, низменное зрелище! Худшее, что можно было устроить…

Улюлюканье стало беспорядочным. Послышался хор разочарованных выдохов, к которым подмешивались гневные выкрики.

Что-то случилось. Флоранс вновь повернулась к помосту.

У палача дрогнула рука. Человек с бородой рухнул на помост и исчез из виду. В попытке увидеть, что там происходит, люди начали ломиться вперед и с криками запрыгивать на помост.

Похоже, топор лишь слегка задел шею. Бородатый человек корчился в муках, однако из-за гула толпы его стонов не было слышно.

Мужчины из толпы прижали человека к помосту. Еще один схватил топор и замахнулся им.

Кажется, все кончилось. Народ кричал, недовольный сорванным представлением.

Зеваки вокруг помоста вновь подняли суматоху. Протягивая ломти хлеба к бездыханному телу мужчины, они обмакивали их в капавшую кровь, а затем запихивали их в рот!

Их дьявольские увеселения привели Флоранс в ужас. До чего безжалостны бывают люди…

– Они считают, что такая кровь улучшает здоровье, – объяснил Руди.

Это ж надо верить в такое!

Когда чиновник высоко приподнял отрубленную голову мужчины за волосы, толпа взревела. Его лицо было все таким же бледным, но уже закрыло глаза и приняло спокойное выражение. Только щеки и лоб были измазаны в крови, отчего на него было больно смотреть. Несколько мужчин схватили обезглавленное тело и сбросили его с помоста.

Развлечение продолжалось. Теперь настал черед дворецкого Яноша Уйвари. Он тоже спокойно готовился принять свою судьбу. Повинуясь приказу чиновника, медленно склонился на колени и положил подбородок на плаху. В этот раз палач ловко расправился с приговоренным одним ударом – уже приноровился. Флоранс стало дурно. Больше на помост она не смотрела. В голове не укладывалось, как людям хватает духу с интересом смотреть на такое.

Стало понятно и назначение лежавших возле эшафота поленьев и веток. Когда их облили маслом и подожгли, они мгновенно вспыхнули огромным пламенем, настолько высоким, что за ним не было видно замка. Толпа ахнула от оглушительного треска лопающейся сухой древесины. Трупы двух обезглавленных мужчин кинули прямо в него.

Затем на помост втащили двух седовласых старух – Илону Йо и Доротью Сентеш. В отличие от предыдущих казненных, они громко вопили. Удивительно, но когда настала очередь женщин, толпа стихла, поэтому их рыдания были хорошо слышны даже Флоранс, стоявшей на другом конце площади.

Из-за того что они сопротивлялись, их пришлось удерживать на помосте и плотно связать им ноги в нескольких местах. Однако руки им оставили свободными. Флоранс не отводила взгляда от них.

Перед плахой на колени усадили Илону Йо. Но вместо того, чтобы рубить ей голову, несколько человек что-то делали с ней. Послышался душераздирающий, почти звериный вой. Доротья, которую держали двое мужчин позади, с криком хваталась за волосы.

– Что с ней делают? – спросила Флоранс у Руди.

– Отрубают пальцы по одному, – возбужденно ответил тот.

Наконец рыдающей, мертвенно-бледной Илоне высоко подняли руки над головой. С окровавленных конечностей исчезли все пальцы. Толпа оживленно загудела.

Дальше пришла очередь Доротьи. Пока ей рубили пальцы, Илону крепко связывали, словно тюк с вещами.

«Поверить невозможно», – подумала Флоранс. И все это потому, что, рискуя своей жизнью, она сбежала из замка и пришла в королевский замок в Венгрии!

Наконец обеих старух, оставшихся без единого пальца, связали по рукам и ногам, так что они напоминали извивающихся гусениц, взяли на руки и, не обращая никакого внимания на их причитания, бросили в костер.

Когда по площади прокатился треск древесины, а пламя взмыло еще выше, наводнявшие площадь люди заголосили. В их реве потонули даже крики двух женщин. От переполнявших их впечатлений толпа радовалась уже без какой-либо причины. Некоторые люди даже танцевали.

– Все кончено. Пошли, – сказала Флоранс Руди. Долгое неприятное зрелище подошло к концу. Она надеялась, что второй раз возможности увидеть подобное не представится. И те, кто устроил сегодняшнее представление, и те, кто с восторгом наблюдал за ним, были такими же преступниками, как и графиня из Чахтицкого замка. Искоса взглянув на людей, собравшихся веселиться до ночи, Флоранс и Руди быстро ушли с площади и направились в родную деревню.

Политический расчет венгерского короля оказался более чем разумным. В XVII веке сознание народных масс еще нельзя было назвать высоким, поэтому кровавого ритуала возмездия хватило, чтобы люди посчитали трагический инцидент исчерпанным. Почти никто не требовал для хозяйки замка более сурового наказания.

Сама мысль о том, чтобы казнить благородную женщину при скоплении народа, была недопустима для венгерской монархии. Подобное стало возможным много позже, в эпоху Французской революции. Но все же правители Венгрии думали в том же направлении, что и Флоранс. Разумеется, они не могли сообщить народу о наказании, выбранном для графини, которая имела власть над людьми и по определению не могла допустить ошибку. Однако и отпускать ее на все четыре стороны до конца жизни они не намеревались. Продолжи она свои черные дела, вполне могло бы разгореться пламя народной революции.

В королевский дворец пригласили членов рода Батори и дни напролет держали с ними совет. Проливать кровь знатной родственницы они никак не могли – в противном случае такая же судьба однажды могла постичь и их самих. Какова бы ни была причина, дворяне не должны были погибать от рук черни. Но и отдавать ее под присмотр стороннего человека, тем более простолюдина, было просто немыслимо. С другой стороны, любой аристократ, согласившийся держать ее в своем доме, покрыл бы себя позором.

Можно было бы пожизненно заключить ее в Чахтицком замке, но в таком случае она воспользовалась бы своей властью и принялась за старое, стоило семье ослабить надзор. Так что же, перевезти ее в другой замок? Но такого замка у них не было, а если и был бы, то ее пребывание там стало бы пятном на репутации его владельцев.

Все метались из стороны в сторону, и переговоры приняли запутанный оборот. Прошла уже неделя, а они так и не пришли к решению. Оставался лишь один выход – отравить ее в обстановке строжайшей секретности, а народу объявить, что она умерла от болезни. Все участники переговоров начали склоняться к такому варианту, однако король резко воспротивился их планам. Тайное однажды стало бы явным, и тогда ее смерть стала бы дурным прецедентом. Рассуждая как настоящий лидер, король напомнил им о незыблемой истине: человека голубых кровей ни в коем случае нельзя лишать жизни, каково бы ни было его преступление, – иначе существующий порядок даст трещину.

Наконец они придумали ей необычное наказание, которому не подвергали еще ни одного аристократа. Они не станут намеренно лишать ее жизни, а заживо замуруют в подземелье замка. Ей будут приносить еду, но она не сможет выходить наружу или видеть солнечный свет и взаперти будет ждать своего конца. Таким образом семья Эржебет Батори намеревалась полностью забыть о ее существовании. Они тщательно обсудили, стоит ли сообщать ей приговор заранее. После жарких споров договорились сделать это прямо перед тем, как заточить ее.

Один из углов в подземелье, где некогда была тюрьма, отгородили каменной кладкой. Отхожее место оставили и слегка облагородили. С внутренней стороны стену полностью заштукатурили – в том числе в ней заделали окошечко, через которое поступал свежий воздух. В новых стенах сделали лишь одно оконце у пола, через которое можно было бы передавать еду. Никаких источников света внутри не было, так что день за днем Эржебет должна была проводить в кромешной тьме. Внутри поставили кровать.

Когда внизу стены остался небольшой зазор, через который мог пролезть человек, работы остановили. На полу возле него оставили камни и штукатурку, чтобы позже достроить стену. Все было готово.

Мрачную задачу поручили Дьёрдю Турзо. Майским вечером 1611 года он вместе со своими людьми направился к Эржебет. Впервые он заходил в ее комнату. Завидев Турзо, графиня радостно подбежала к нему и взяла его за руку.

– Да это же вы, господин Турзо! Добро пожаловать! – с придыханием поприветствовала она его.

– Этим вечером я к вам с недобрыми вестями, – спокойно ответил Турзо. – Семейство Батори приняло решение по вашему делу. Оно одобрено приказом венгерского короля, так что никто не может ему противиться.

Даже при этих словах радость не покинула лица Эржебет. Она словно ничего не слышала и продолжала вглядываться в лицо Турзо.

– Собирайтесь быстрее. Берите только личные вещи. Отныне вы будете жить в подземелье.

На лице Эржебет отразилось непонимание.

– Вы хотите, чтобы я жила в подземелье? – удивленно спросила графиня. Она и не думала, что ей могут назначить какое-то наказание. Поскольку она продолжала стоять и не рвалась собираться, Турзо решил повести ее прямо так. В этот раз на ней было домашнее платье из нескольких слоев кружевной ткани, в котором было удобно отдыхать. Не похоже, что ей было холодно.

Пока они шли к подземелью, она не проронила ни слова. Но когда они стали приближаться к месту, где ей предстояло провести остаток жизни, ее улыбка исчезла. Когда ее лицо принимало мрачное выражение, Эржебет выглядела как обыкновенная женщина пятидесяти лет.

Они остановились у только что построенных белых стен с зазором внизу. На полу возле них стояла бадья с мягкой штукатуркой и куча камней.

– Заходите, – холодно вымолвил Турзо.

– Одна?

– Да. Одна.

– Когда мне позволят выйти наружу?

– Когда это будет угодно Господу.

– Да как вы смеете… – Голос Эржебет дрожал от ярости. – Как вы смеете так поступать со мной?! Это совсем не по-человечески. У вас вообще есть сердце?

– Прошу вас, – сказал Турзо. Время обсуждений кончилось.

Поняв, что говорить с ней дальше он не намерен, Эржебет согнулась и медленно пробралась за стену.

Турзо сразу же кивнул. Стоявшие наготове мастера быстро замуровали отверстие в стене и положили поверх камней слой штукатурки. Темница для Эржебет была готова. Турзо объявил, что несколько дней, пока штукатурка не затвердеет, здесь сутки напролет будет стоять стражник.

Бадью со штукатуркой и инструменты быстро прибрали. Теперь здесь были большие белые стены, в которых осталось лишь крохотное оконце для передачи еды. Так была предана забвению редкостная злодейка по имени Эржебет Батори.

В этом огромном каменном гробу она прожила четыре года. Люди, носившие еду вниз, каждый раз слышали, как она шумит внутри.

Сначала графиня вела себя спокойно, но по мере того, как шли дни, начала всхлипывать. Подходившие к окошечку люди слышали, как она умоляет принести ей румяна и белила. Однако на нее не обращали внимания. Внутри все равно не было ни зеркала, ни лучика света.

Прошел месяц, за ним еще один, и ее сумасшедшие вопли, низкие стоны и невнятное злобное бормотание начали доноситься дни напролет. Вечером слуги перестали спускаться в подземелье. Теперь еду приносили только утром и днем.

Было очевидно, что в каменном мешке Эржебет Батори окончательно одичала. От былой красоты не осталось и следов, и в темноте ее поглотило то, чего сама она боялась больше всего, – уродливая старость. К счастью, живя во тьме, сама она этого никак не могла увидеть.

Когда-то Чахтицкий замок с его принцессой-кровопийцей наводил ужас на всю страну. Теперь же жуткие стоны Эржебет круглые сутки доносились из угла в подземелье, куда почти никто не приближался.

Но наконец ее звериный вой стих. В феврале 1615 года, когда снаружи бушевала метель, злобный демон испустил дух.

1

– Досюда я описывал всё по истории, – сказал писатель Майкл Баркли. Потягивая сухой мартини в «Борднерс», своем любимом коктейль-баре в одном из переулков, отходивших от Голливудского бульвара, он рассказывал бармену о своей новой работе. – Я всегда восхищался Эржебет Батори. И я не один такой – в соседнем музее восковых фигур есть инсталляция с ее участием.

– Значит, вас восхищают злодейки, мистер Баркли? Не будь на свете порочных женщин, мужчинам в аду было бы одиноко…

– Пока что я практически не грешил против истории. Приукрасил, конечно, немного, но с этим ничего не поделаешь. В конце концов, я не использовал ни одного документа тех времен… Но дальше будет по-другому. Неужели я напишу, что Эржебет Батори тихо умерла в четырех стенах? Тогда даже самый заурядный британский режиссер не купит такой сценарий. Вот как будет разворачиваться сюжет дальше…

Приподняв бокал толстыми пальцами с густыми рыжеватыми волосками, Майкл Баркли, чьи хорроры в последнее время раз за разом становились бестселлерами, медленно глотнул мартини.

L

Стояла глубокая февральская ночь. Снаружи завывала метель, в воздухе летал мелкий снег, похожий на кусочки бумаги. Ветки деревьев извивались в воздухе, как водоросли.

Прошло три дня с тех пор, как в подземном каменном мешке стихли стоны и завывания Эржебет Батори. К еде уже несколько дней не притрагивались – значит, ведьма умерла. В холоде труп не должен был быстро разлагаться, однако из окошечка для еды начало дурно пахнуть, так что оставлять ее там было нельзя.

Наказание для Эржебет Батори не слишком-то походило на акт справедливости. Оно стало не более чем уродливым компромиссом между дворянами, для которых собственная безопасность была превыше всего. Убийство графини могло ударить по ним же самим, но и отпускать ее с миром было опасно. В этом случае пожар народного гнева мог перекинуться на власти предержащие. Так что они попросту уклонились от ответственности, спрятав ее с глаз долой и не приговорив ни к жизни, ни к смерти. Однако заранее не продумали, как быть после ее отхода в мир иной.

К их облегчению, страшной злодейки наконец-то не стало, и теперь им предстояло как-то похоронить ее. Дьёрдь Турзо велел разломать стену, вынести тело Эржебет и предать ее земле на кладбище. Он не хотел делать это при скоплении свидетелей и провоцировать слухи, поэтому поручил щекотливую задачу двум солдатам, умевшим держать рот на замке. Кроме них, о своем плане Турзо больше никому не рассказывал. Он приказал им дождаться, когда ночью весь замок погрузится в сон, и только затем приниматься за дело. Гроб для Эржебет был заготовлен еще три года назад. Сам Турзо не пришел, поскольку его появление привлекло бы всеобщее внимание.

Оттащив гроб в подземелье, солдаты зажгли несколько факелов и начали ломать стену. Как они ни пытались работать тише, вокруг стоял грохот. Время от времени они делали перерывы и слушали, как каменная кладка в подземелье буквально содрогается от завываний метели. Зато снаружи их было практически не слышно, так что сегодняшняя ночь как нельзя кстати подходила для такой работы.

Солдаты ломали стену над окошечком для еды. За четыре года раствор между камнями основательно затвердел. Потребовалось гораздо больше времени, чем они рассчитывали. Однако наконец им удалось проделать дыру, через которую внутрь мог пробраться крупный мужчина. Если б они ломали всю конструкцию, то провозились бы до рассвета. К счастью, им было сказано, что в эту ночь достаточно положить труп в гроб. Хотелось поскорее закончить работу и отправиться спать.

С факелами над головой солдаты некоторое время ждали, пока осядут облака пыли вокруг разрушенной стены. Тогда они еще не подозревали, что увидят внутри темной дыры, из которой шел странный запах гниения. Со двора доносились приглушенные порывы метели. Один из солдат решил, что уже можно входить, и, пригнувшись, медленно протиснулся через зияющую в стене дыру. Второй тут же последовал за ним.

Когда они встали в полный рост внутри, их глазам предстало зрелище, которого они совершенно не ожидали. Казалось, они очутились посреди змеиного гнезда в расщелине голого утеса. Солдаты провели факелами вдоль стен, которые приобрели ржавую окраску и поблескивали от влаги. Изнутри они были волнистыми, словно кишка какого-то зверя. Стоял неописуемый запах, как будто стенки этой кишки покрывал сок. Но откуда он шел?

Нахмурившись, солдаты недоуменно переглянулись. Откуда на стенах взялась влага? Неужели грунтовые воды? Пол тоже блестел от сырости, словно весь воздух, застоявшийся здесь за четыре года, скопился внизу.

– Ого… – удивленно прошептали они в унисон.

Весь пол был испещрен мелкими буквами. Посветив факелами, солдаты попытались их прочесть, однако, похоже, это были какие-то бессмысленные надписи. Как будто кто-то самозабвенно писал здесь заклинания. Кое-где буквы налезали одна на другую – возможно, из-за того, что их писали в отсутствие света. Поверх надписей лежало что-то черное – кажется, волосы. Солдаты брезгливо поморщились.

– А где графиня?.. – прошептал один из них. Здесь тоже была слышна метель, однако внутри оказалось теплее, чем они думали.

Вместо ответа второй солдат начал суетливо светить по углам. От факелов исходил легкий запах масла и сажи. В обычной ситуации они вряд ли бы назвали его приятным, однако сейчас он немного спасал от мерзкой вони.

В комнате не было ни туалетного столика, ни комода. Все четыре года, проведенные в этой комнате, Эржебет Батори ни разу не меняла одежду.

– А это что? – сказал один из солдат, приподняв факел. К стене было прислонено что-то большое и угловатое. Подойдя поближе, они увидели разломанную кровать, стоящую на боку дном наружу. Потрогали ее – абсолютно мокрая. Вряд ли графиня стала бы спать на ней. Она сама ее, что ли, так поставила?

Солдаты обыскали каждый уголок крохотной комнатки, намеренно построенной на месте темницы. Даже в отхожее место заглянули. Однако тело графини, за которым они пришли, словно растворилось во влаге на стенах.

Они переглянулись. Изо рта шел пар, хотя всего минуту назад тут было довольно тепло. Оттого что во время работы они вспотели, сейчас было особенно зябко.

Солдаты взглянули даже на потолок. Кроме капавшей сверху воды, на нем ничего не было. Вдруг один из них ахнул, разглядев на нем каких-то странных жучков. Откуда тут взялись насекомые посреди зимы?..

Одно дело, если бы внутри было несколько комнат или стояла мебель, но здесь было просто негде спрятаться. Один из солдат рассудил, что в любом случае лучше известить об этом Турзо. Сами они не могли сообразить, как им поступить, но оставить все как есть тоже не могли. Наверняка он уже спал, но вряд ли возмутится, если они потревожат его…

Один солдат повернулся спиной к товарищу и направился к пролому в стене. Второй еще раз обошел влажную комнату. Он взглянул даже в тоненький зазор между кроватью и стеной. Но, конечно, человеку было невозможно протиснуться через него.

Тут его внимание привлекло кое-что странное. В матрасе кровати была прореха, чем-то напоминавшая змеиное гнездо – по виду ее прогрызли насекомые. Но только он приблизил к ней факел, как из прорехи что-то выпрыгнуло и ударило его по запястью.

– Ай! – вскрикнул солдат. Факел упал на каменный пол, но не погас. Запястье болело. Он перепугался, что в него вцепилась змея, и попытался ее стряхнуть. Если она ядовитая, то надо торопиться!

Солдат хотел было позвать напарника, но только лишь повернулся в его сторону, как вокруг его шеи что-то крепко свернулось. Пытаясь стряхнуть змею, он перевел взгляд на кровать. Из прорехи медленно выбиралось наружу нечто огромное.

– Господи боже! Эй, эй! Помоги…

Не успел он закричать, как в его шею что-то вонзилось со страшной силой.

Уже выбравшийся наружу солдат услышал в коридоре крик своего товарища и вновь приподнял факел. Смекнув, что в комнатке что-то происходит, он спешно протиснулся верхней частью тела внутрь влажной комнаты, ударяясь спиной о камни. Его напарник корчился в предсмертных муках на полу, из его шеи хлестала кровь. А возле него стояла мумия в черных лохмотьях. Под тряпками виднелись руки, больше похожие на кости, обернутые черной морщинистой кожей.

– Графиня?.. Вы живы?.. – испуганно пролепетал солдат, не веря собственным глазам. Неужели она не умерла?..

Самым причудливым во всей фигуре было лицо – вернее, голова, напоминавшая черный расплющенный мяч. На ней не было ни единого волоска. Невозможно было различить, мужская она или женская, – да что там, голова ли это человека или другого живого существа.

Набравшись духу, солдат приблизил факел к лицу твари – хотел удостовериться, принадлежит ли оно Эржебет Батори. И тут наконец громко закричал. Облик существа уже ничем не напоминал человеческий. Было непонятно, где у него находятся нос, глаза и губы. Все выступающие части раздулись либо, напротив, скрылись под прилипшей к черепу кожей. Однако больше всего солдата напугало то, что лицо существа было ярко-красным от крови, сочившейся из язв такого же ржавого цвета, как стены.

С проворностью хищника странная тварь в лохмотьях бросилась на застывшего от страха солдата и впилась ему в горло.

«Она-таки жива!» – пронеслось у него в голове.

Метель улеглась. Казалось, все звуки потонули в пушистом снеге, выпавшем в эту ночь. За окном лишь изредка слышался собачий вой.

После свадьбы Флоранс и Руди поселились в домике на окраине деревни. Общими усилиями соседи построили им хижину с очагом, двумя спальнями и общей комнатой. Вот уже четыре года, как они были женаты. У них родились двое детей, мальчик и девочка. Сыну исполнилось два года, а дочь была еще совсем малышкой и спала в колыбели, которую смастерил Руди.

Вдвоем они устроились возле очага. Флоранс вязала одежду для дочки, а Руди приводил в порядок инструменты.

От частых движений спицами устали пальцы и начало резать в глазах. Оставив на кресле клубок шерсти и детскую одежду, Флоранс слегка размяла шею, подошла к окну и приподняла занавеску. Снаружи на оконной раме скопилось много снега. Протерев запотевшее стекло, Флоранс взглянула на полную луну, повисшую над заснеженными холмами и полями.

Из-за снега снаружи было гораздо светлее, чем она думала. Зато воздух был студеный. Выйди она сейчас из дома, мгновенно заболели бы лицо и руки. Сидеть внутри теплой комнаты было гораздо уютнее.

Где-то вдалеке вновь завыла собака, но внезапно вой сменился на лай. Может, ее что-то насторожило?

Перед лесом, где лежали сугробы девственного снега, Флоранс разглядела человеческую фигуру, бредущую в сторону их дома. Кто бы это мог быть?.. Будь это кто-то из соседей, а тем более человек из другой деревни, он не стал бы разгуливать на улице в такой час. Тот, кому приходилось быть снаружи ночью, рисковал замерзнуть насмерть к рассвету. «Ему бы поскорее зайти в чей-нибудь дом и согреться… Но есть ли у него знакомые в нашей деревне?» – забеспокоилась Флоранс.

Так или иначе, она его не знала и опустила занавеску обратно на окно. Лунный свет просачивался сквозь тонкую ткань, очерчивая оконную раму.

Флоранс вновь уселась в кресло. Немного поколебалась: продолжить вязать или отнести люльку в спальню и самой отходить ко сну? Наконец она решила еще немного повязать. Возможно, из-за полнолуния ее не очень-то клонило в сон.

Руди поцеловал Флоранс и пошел спать первым. Оставшись в одиночестве, она некоторое время двигала спицами, но вдруг почувствовала что-то недоброе. Пальцы остановились, и она подняла голову.

За занавеской виднелся человеческий силуэт. Кто-то стоял за окном!

Стоило ей подумать об этом, как ночную тишину прорезал оглушительный звук, и стекло разбилось. На пол приземлился большой грязный камень, вслед за которым беспорядочно посыпались осколки.

Флоранс истошно закричала: сорвав занавеску, в комнату забралось ужасное существо в лохмотьях. Его черные конечности были тощими, как высохшие ветки. В пламени очага она разглядела окровавленное лицо и совершенно лысую голову. Оттого что в комнату проник холодный воздух, из приоткрытого рта вырывались густые облачка пара. К ним в дом забрался то ли злой дух, то ли покойник, вернувшийся с того света!

Флоранс продолжала вопить, но сознание уже покидало ее. Подбежав к колыбели, она накрыла собой ребенка и лишилась чувств. Последним, что она слышала, были шаги мужа, который в ужасе выбежал из спальни.

Прошло с минуту. Флоранс резко пришла в себя на твердом полу. Слегка пригнувшись, чудовище стояло перед зеркальцем, висевшим на стене возле очага.

Прямо перед собой Флоранс увидела на полу Руди, у которого лилась кровь из горла. Заслышав ее крик, чудовище медленно обернулось. В своей пасти оно сжимало маленькую дочку Флоранс с перегрызенной шеей. Внизу лежало бездыханное тело ее сына, которому чудовище тоже почти откусило голову.

Существо медленно разинуло пасть, и тельце девочки стукнулось об пол. Оно молниеносно запрыгнуло на Флоранс, которая уже ничего не видела от слез и отчаяния. От твари исходил неописуемый звериный запах, но ни сил, ни возможности оттолкнуть ее у девушки уже не было. В горло кричащей Флоранс крепко впились острые зубы…

2

– И что дальше? – спросил бармен Бол у Майкла Баркли. Тот многозначительно улыбнулся.

– Истинная натура Эржебет Батори вырывается наружу, и она становится вампиршей, кровожадным чудовищем. Теперь она – само воплощение дьявола, и никому ее не остановить.

– Выходит, она не умерла?

– Да. И никто не сможет убить ее.

– Ни ножом, ни пулей?

– Никак.

– И какой же финал у вашей книги?

– История выйдет длинной. Эржебет Батори умирает, однако на самом деле разрушается лишь ее телесная оболочка. Превратившись в вампиршу, она продолжает жить в дремучем лесу посреди тысячелетних деревьев и терпеливо ждет, когда в мире появится новое подходящее для нее тело.

– И когда такой человек родится, то ее дух вселится в него?

– Мгновенно. Так что вампирша, звавшаяся в семнадцатом веке Эржебет Батори, будет жить вечно.

– Но как же ей быть в мире, где повсюду выросли мегаполисы с застройкой, как на Манхэттене?

– А ничего не меняется, мой друг. Даже когда поезда начнут курсировать по прозрачным тоннелям, а наши любимые «Доджи» и «Тойоты» – летать по небу, вампиры никуда не исчезнут. Это как тяжелые заболевания. Сначала люди побороли ветхозаветную проказу, затем одержали победу над сифилисом и туберкулезом с помощью пенициллина – но сегодня на смену им пришел СПИД. Точно так же и пьющие кровь чудовища никогда не уйдут из нашего мира. Кто знает, может, они сидят и за стойкой вашего бара? Разумеется, мы с вами не относимся к их числу, но насчет остальных ничего точно не могу сказать.

– Что ж, не будем больше стращать друг друга, мистер Баркли. Ваши поклонники гораздо пугливее, чем у других писателей, поэтому ваши книги так хорошо и продаются.

– Ну, благодаря этим трусишкам я могу вот так попивать здесь и обзавелся домом в Гриффите.

– И не просто домом, а поместьем. Возможно, именно за мой счет вы купили, скажем, дверную ручку своей уборной. На гонорар за одиннадцатую книгу.

– Надеюсь, вы и двенадцатую прочтете.

– «Вампиршу из Беверли-Хиллз»? Что же, я подумаю. Сюжет-то вы мне уже рассказали… Но, мистер Баркли, позволите один вопрос?

– Прошу вас. В благодарность за дверную ручку туалета разрешаю спросить что угодно.

– Что будет с Флоранс? Неужели она и впрямь погибнет от укуса вампирши?

– Бол… – Баркли картинно закатил глаза. – Я всегда уважал ваш романтизм; признаю, благодаря этой черте вашего характера ваше заведение держится на плаву даже посреди обломков этой столицы кино. Но жизнь жестока. Да, в моем произведении появляется хорошая девушка, однако это не значит, что, как писатель, я должен слишком привязываться к ней.

– Выходит, она тоже умрет?

– В дом врывается вампирша, загрызает ее мужа и двоих детей – и как же она единственная может спастись?

– Позвольте, я выскажусь как ваш преданный читатель: разве не ваша работа придумать это?

– Я не могу обойтись по-особенному лишь с ней одной.

– А как бы повернулся сюжет, появись в вашей книге любимец публики, автор ужасов Майкл Баркли? Неужели и он не уцелел бы?

– По-особенному нельзя обходиться ни с кем.

Поднявшись, он протянул Болу кредитную карточку. Бармен подошел к кассе и рассчитал его.

– Показать водительское удостоверение? – пошутил Баркли.

В последнее время вокруг участились кражи. За прошлый год в одном только Лос-Анджелесе их произошло тридцать девять тысяч – ежедневно по сто случаев. Но это были неудачливые воры, попавшиеся в руки полиции. Тех же, кому удалось выйти сухими из воды, было во много раз больше.

Кредитные карты тоже часто воровали. Голливуд был раем для таких преступников, поэтому здесь не сыскалось бы ни одного продавца, который радушно принял бы карту без документов. Сначала кассир проверял, совпадают ли имена на карте и правах, а затем сверял фотографию с предъявителем. Так на сегодняшний день обстояли дела в Городе ангелов.

– Благодарю, мистер Баркли. – Бол вернул ему карту и попросил расписаться на чеке. Глядя, как писатель проворно черкает ручкой, он добавил: – Могу я вас кое о чем попросить?

– Да?

– Моя жена тоже обожает ваши книги. В «Посиди рядом со мной» у вас был замечательный юноша, такой же славный, как Флоранс…

– Да?.. Что-то я подзабыл.

– Ну, помните, такой поборник справедливости, который никогда не пасовал даже перед сильным противником.

– А-а, вспомнил!

– И ему тоже в финале перерезает горло отъявленный негодяй. Видели бы вы, в какую ярость пришла моя жена!

– Вот как? Что ж, жаль это слышать.

– Вы удивитесь, но ее эмоции разделяли очень многие читатели. В ваших книгах обязательно присутствует один герой, настолько положительный, что к нему привязываешься всей душой, а в конце вы хладнокровно убиваете его. Придумайте, как спасти Флоранс, – это единственное, о чем я прошу.

– Бол, будьте так добры, передайте вашей супруге: неужели она стала бы пить «Кока-Колу», в которой нет ничего, кроме сахара? Пряники без имбиря, кофе без кофеина, «Бэтмен» без злодея, морячок Попай без Блуто[6] – кому все это надо? Японцы точно поняли бы, о чем я, – суши никогда не подают без васаби. Доброй ночи, Бол. – И, взмахнув рукой, Майкл Баркли развернулся к барной стойке спиной.

– Доброй ночи, мистер Баркли. Да не настигнет вас месть от всех хороших героев, которых вы убили в своих книгах!

В ответ на эту реплику Баркли лишь приподнял правую руку, не оборачиваясь, и, толкнув дверь бара, вышел на улицу. Стоял июнь, и в Лос-Анджелес уже пришло настоящее лето. Однако в вечерний час воздух был не таким влажным, как днем, поэтому ощущалась приятная прохлада.

– Ночь нежна… – пробормотал Баркли, саркастически усмехнувшись.

В здешних краях ночь благоволила негодяям, которыми кишел этот некогда процветающий город. Днем они спали, но с наступлением темноты выползали из своих нор в поисках желающих прикупить дурь.

Он свернул направо, на Голливудский бульвар. Здесь заметил чернокожего, который, как цикада на дереве, прицепился к электрическому столбу. Уже закралась мысль, что он спит, но тут он лениво пошевелился. Интересно, что с ним? Принял какой-нибудь необычный наркотик?

Поверх окон грязных, обшарпанных магазинов были опущены защитные ставни. Свет горел лишь в окнах клубов для взрослых и секс-шопов. Повсюду на тротуаре сидели бездомные, прятавшие джин или виски в бумажных пакетах. Если полицейские ловили их с бутылкой, то заставляли собственноручно выливать алкоголь в канализацию, поэтому они предпочитали наркотики.