Хрустальный дворец семи лун бесплатное чтение

Глава 1

Просыпаюсь от очередного крика тетки и нехотя открываю глаза. За окном еще темно, а значит еще совсем рано. В полумраке комнаты различимы смутные очертания мебели, а тишину нарушает тихое сопение спящего рядом кота. Вставать не спешу, вдруг показалось…

– Аэлита, – снова слышу голос женщины и вскакиваю. Сердце начинает колотиться где-то в горле. Звать меня по имени могли только в крайнем случае – такое правило было в этом доме.

Кот, недовольно мурлыкнув, спрыгивает с кровати и исчезает в темноте.

Быстро натянув на ноги ботинки и бегу на разъяренные возгласы тетки, и только выйдя из комнаты чувствую, как ноги начинает сводить от холодной и влажной обуви. Боже, я так вчера устала, что забыла поставить их к печи! Холод пробирает до костей, пальцы на ногах немеют, и каждый шаг дается с трудом.

– Лита, паршивая ты овца.

Поднимаюсь в гостиную и обхватываю себя руками из-за ужасного холода в помещении. Три пары глаз уставились на меня.

– Не хочешь объяснить нам, почему здесь холод собачий? – прошипела как змея, старшая из сестёр, её взгляд буквально прожигал насквозь.

Младшие сестры, Анна и Мэри, сидели по обе стороны от неё, их лица выражали смесь беспокойства и раздражения. Анна, вечно практичная, уже куталась в два шерстяных пледа одновременно, а Мэри нервно постукивала ногой по полу.

– Я… я не знаю, – отвечаю, пытаясь унять дрожь в голосе, – вчера было вполне тепло.

– Вчера? – фыркнула Сейра. – Ты оставила окна открытыми на ночь!

– Окна? – недоверчиво переспрашиваю – Я не открывала окон.

– Я проклинаю тот день, когда согласилась принять тебя в нашу семью, – услышала за спиной голос тётки, и тело словно остолбенело.

Каждый мускул в моём теле напрягся, когда её голос становился ближе:

– Во всём виноват мой сердобольный муж. Он всегда был слишком мягким, слишком доверчивым. Думал, что делает доброе дело, приведя тебя под наш кров.

Тётя приближалась медленно, её шаги эхом отдавались от старых половиц. Я чувствовала, как её взгляд прожигает дыру между лопаток.

– Ты думаешь, я не замечаю, как ты ведёшь себя в моём доме? – продолжала она, её голос дрожал от едва сдерживаемого гнева. – Думаешь, я не вижу, как ты тратишь наши деньги? Как ты обращаешься с моими детьми?

Её дыхание становилось тяжелее с каждым словом, а шаги – всё ближе. Я чувствовала, как холодный пот стекает по спине, как сердце колотится в груди.

– Ты думаешь, что можешь просто войти в нашу жизнь и всё будет хорошо? – она остановилась прямо за моей спиной. – Ты ошибаешься, дорогая племянница. Ошибаешься.

Её голос звучал теперь тише, но от этого он становился только страшнее. Я чувствовала, как её ненависть буквально осязаема, как она окружает меня со всех сторон, словно тёмный туман.

– Ты должна знать своё место, – продолжала она, и её слова звучали как приговор. Я пыталась найти в себе силы, чтобы встать, чтобы сопротивляться, но в тот момент мне казалось, что вся моя жизнь свелась к этому унижению.Что-то с силой ударило меня по спине, и я рухнула на колени, задыхаясь от неожиданной боли. Тёткин голос вдруг превратился в злобный шёпот: – На коленях передо мной? Вот так оно должно быть, девочка. Я почувствовала, как холодный пот выступил на лбу, а сердце забилось в бешеном ритме. Боль, пронизывающая спину, казалась невыносимой, но гораздо страшнее было то, что я ощутила: это не просто физическое наказание. Это было унижение, которое разрывалось внутри меня, как острые осколки стекла. Тётка подошла ближе, и я увидела её лицо, искаженное злобой. В её глазах не было ни капли сострадания, только жажда власти. Я попыталась поднять голову, но она резко толкнула меня обратно, и я снова оказалась на коленях, чувствуя, как земля подо мной становится холодной и жестокой. Каждый удар, каждый её шёпот пронизывал меня, как молния. Я чувствовала, как слёзы наворачиваются на глаза, но гордость не позволяла мне их пролить. Я не хотела показывать ей свою слабость, но внутри меня всё сжималось от страха и боли. Я была как зажатая в тисках игрушка, которую можно было сломать в любой момент.

Я и раньше подобное испытывала и раньше получала побои, но с тех пор прошло много лет. В моей памяти до сих пор живы те дни, когда каждый день казался бесконечной борьбой за выживание. И я думала, если я буду выполнять все их поручения: готовить, убирать, охотиться, то они перестанут. Я была готова на всё, лишь бы избежать новых ударов.

И действительно, со временем они перестали. Но цена, которую я заплатила за это “перестало”, была слишком высока. Моя душа покрылась шрамами, которые не заживали годами.

Впервые меня ударили, когда мне было десять. Помню тот день так ясно, словно это было вчера: боль, унижение, чувство полной беспомощности. В тот момент мир словно раскололся на части, а моё детство закончилось навсегда. Но тогда за меня заступился дядя Лэрн, родной брат отца, человек, который стал моим защитником и единственной опорой в этом жестоком мире.

Пока он был жив, меня не трогали, лишь награждали презрительными взглядами. Его присутствие словно создавало невидимый щит вокруг меня, и даже самые озлобленные люди боялись переступить эту незримую черту. Он научил меня всему, что знает и умеет. Основным и важным, по моему мнению, было не то, как метать ножи или выслеживать добычу в лесу – хотя эти навыки тоже бесценны.

Главное, что я усвоила – это умение сохранять достоинство даже в самых тяжёлых обстоятельствах. Дядя Лэрн научил меня смотреть страху в глаза и не отводить взгляд. Он показал, как важно оставаться человеком, даже когда весь мир против тебя. Его мудрость заключалась не в силе кулаков, а в силе духа.

Он научил меня видеть добро даже в самых тёмных душах и никогда не отвечать злом на зло. “Каждый удар, который ты наносишь в ответ, – говорил он, – делает тебя таким же, как твой обидчик”. И хотя сейчас его нет рядом, я храню эти уроки в своём сердце.

«Или может нужно хоть раз дать отпор?» – этот вопрос пронесся у меня в голове, пока я лежала на холодном полу, чувствуя, как боль разливается по всему телу. Каждый вздох отдавался новой вспышкой боли, а страх сковывал движения крепче любых оков.

Боюсь пошевелиться, боюсь поднять голову, чтобы не получить очередной удар. Но и лежать неподвижно становится невыносимо. В голове пульсируют мысли, одна за другой: “Что будет, если я встану? Что будет, если останусь здесь?”

Но в гостиной была тишина. Ушли? Или притаились, ожидая, когда я потеряю бдительность? Каждый вздох отдавался болью в измученном теле, а страх сковывал движения.

Я осторожно протянула руку вперед, проверяя пространство перед собой. Тишина. Ни шороха, ни движения. Медленно, дюйм за дюймом, я приподняла голову, готовая в любой момент снова прижаться к полу.

В тусклом свете, проникающем сквозь занавешенные окна, я разглядела пустой дверной проем. Никого. Они действительно ушли. Но что будет, когда они вернутся?

Эта тишина далась мне тяжелее, чем любые крики и удары. Она словно звенела в ушах, наполняя душу холодным отчаянием. Теперь я была одна, но эта пустота казалась еще более пугающей, чем их присутствие.

Впервые за долгое время я почувствовала, как внутри поднимается волна ярости. Ярость не на них – на себя, за то, что позволяла так с собой обращаться. За то, что до сих пор не нашла в себе силы противостоять этому кошмару.

Медленно, превозмогая боль, я поднялась на ноги. Каждый мускул протестовал против движения, но я знала – если не сделаю этого сейчас, то никогда не смогу подняться.

В зеркале напротив отразилось незнакомое лицо – бледное, с темными кругами под глазами и решительным блеском в глазах. “За что?”, – прошептала я, стирая кровь с разбитой губы. “За что они так со мной?”

Вопрос повис в воздухе, словно эхо далекой грозы. В темных кругах под глазами отражалась не только физическая усталость, но и душевная боль последних месяцев. Каждая ссадина на лице рассказывала свою историю унижения и страха.

“За что?” – снова спросила я у своего отражения, и на этот раз оно ответило мне горькой улыбкой. Разве не ясно? За то, что я другая. Не из их семьи.

Эти мысли, как острые осколки, впивались в сознание. Другая… Чужая… Не такая, как они. Каждое слово отзывалось болью в израненном сердце.

Я всматривалась в свое отражение, пытаясь найти в нем черты, которые делали меня непохожей. Может быть, это слишком светлая для этой семьи кожа? Или слишком темные волосы? Или глаза… те самые фиолетовые глаза, которые пугали всех вокруг, называя меня ведьминым ребенком.

Фиолетовый цвет глаз – редкое явление, которое люди не могли объяснить. Они видели в этом что-то нечеловеческое, потустороннее. Шептались, что в моих глазах отражается не небо, как у всех нормальных людей, а какие-то иные миры, скрытые от их взгляда.

“Посмотри на нее”, – перешептывались они. “У нее глаза цвета полуночи, глаза, в которых таится магия”.

И правда, мой взгляд будто проникал сквозь поверхность вещей, замечая то, что оставалось невидимым для других: как колышется воздух перед грозой, как танцуют пылинки в лучах рассвета, как меняется цвет неба за мгновение до появления первой звезды.

Меня боялись и сторонились. У меня не было друзей, со мной никто никогда не хотел играть, когда я была ребенком, а когда выросла – и вовсе перестали смотреть в мою сторону. Это ощущение одиночества въелось в кожу, стало второй натурой.

Помню, как в детстве я пыталась быть как все: смеялась над теми же шутками, носила похожую одежду, старалась копировать манеры других детей. Но чем больше я старалась быть “как все”, тем сильнее они меня чуждались. Словно невидимая стена росла между мной и остальными.

На базаре торгаши при моем появлении опускали глаза. Я привыкла к этому жесту – будто я невидимая, будто меня нет. Проходя между рядами, я чувствовала, как продавцы перешёптываются за моей спиной, как их взгляды прожигают спину. Иногда кто-нибудь из них демонстративно отходил подальше, словно я могла заразить их своей “инаковостью”.

Сейчас это меня даже забавляет, и порой, пытаясь что-то купить и когда цену завышают, я грожусь проклятием. Торговцы, которые раньше отводили глаза при моём появлении, теперь трепещут и сбивают цены до немыслимых отметок. Жизнь сделала полный круг, превратив мой страх в инструмент торга.

Быстро умывшись и одевшись, я вышла во двор, чтобы разделать вчерашнюю добычу и отнести шкуры на базар. Погода сегодня была потрясающей – солнце светило, дрожа маленькими кристалликами на снегу. Его лучи превращали каждый снежинку в крошечный бриллиант, и весь двор искрился, словно усыпанный драгоценностями.

Воздух был настолько прозрачным и чистым, что, казалось, можно было разглядеть каждую веточку на деревьях, каждое пятнышко на крышах соседних домов. Лёгкий ветерок приносил приятную свежесть, но не было того колючего мороза, который обычно щиплет щёки.

Снег под ногами похрустывал особенно мелодично, создавая свою зимнюю симфонию. На крышах домов он сверкал так ярко, что приходилось щурить глаза, а с карнизов свисали причудливые сосульки, похожие на хрустальные сталактиты.

В такой день даже привычная работа по обработке шкур приносила особое удовольствие. Каждое движение давалось легко, словно само небо благословляло мои труды. Я чувствовала, как тепло разливается по телу, несмотря на зимнюю одежду – то ли от физического усилия, то ли от радости, что выдался такой чудесный день.

Складывая инструменты и готовясь к выходу на базар, я не могла не улыбнуться этому зимнему дню. Казалось, даже мои фиолетовые глаза блестели в унисон со сверкающим снегом, отражая солнечные лучи и создавая вокруг особую, волшебную атмосферу.

«Просто забудь и живи» – подумала я и сделала глубокий вдох. Холодный воздух наполнил лёгкие, а солнце, пробивающееся сквозь ресницы, на мгновение ослепило. В этот момент я почувствовала, как тяжесть утра медленно покидает тело, растворяясь в кристальной чистоте зимнего дня.

– Да благословит ваши труды Альтарис, – произнесла я, подходя к женщине по имени Лиса. Уж не знаю, на самом деле её так звали или народ прозвал, но она была единственной, кто скупал мои шкуры и щедро за это платил. А самое главное – она единственная, кто не боялся меня и говорил со мной.

Лиса подняла глаза от разложенных на прилавке товаров и тепло улыбнулась. В её взгляде не было страха или неприязни, только искренняя доброжелательность.

– И тебе доброго дня, охотница, – ответила она, откладывая в сторону шкурку лисицы. – Альтарис да хранит и тебя, как и всех нас. Принесла что-то?

Я молча кивнула и положила на прилавок три свежевыделанные шкурки – одну махаона и две молодых гризлинов. Зимний мех этих созданий был особенно ценным.

– Хороший улов, – произнесла Лиса, внимательно осматривая каждую шкурку. Её пальцы нежно поглаживали густой мех махаона, словно оценивая не только качество, но и вложенную в добычу работу. – Особенно если тебе удалось поймать махаона в его зимнюю шкуру. Как ты это делаешь?

Она достала из-под прилавка мешочек с монетами и отсчитала щедрую плату.

– Возьми это, Аэлита. И помни – если тебе понадобится что-то особенное, я всегда готова помочь. Зима нынче теплая, но коварная – будь осторожна в лесу и никогда не закрывай глаза.

Я улыбнулась, и немного даже смутилась видя какой то странный отблеск беспокойства в глазах женщины.

– Лиса, неужто ты опять якшаешься с прокажённой? – услышала я женский насмешливый голос за спиной и попыталась сделать вид, что это меня никак не тронуло.

Лиса медленно подняла голову, её взгляд стал твёрдым и решительным.

– А ну-ка, повтори, что ты сказала, – произнесла она ровным голосом, откладывая шкурки в сторону.

Из-за прилавка показалась женщина в богато украшенной одежде, явно местная заправила. Её взгляд презрительно скользнул по мне, а затем остановился на Лисе.

– Ты что, оглохла? Я спрашиваю, не боишься ли ты заразиться от этой…

– Запомни, Мирана, – перебила её Лиса, – я торгую здесь не первый год, и сама решаю, с кем мне иметь дело. А ты бы лучше следила за своим мужем, который бегает за каждой юбкой в этом городе, чем лезть в мои дела!

Лицо Мираны побледнело, затем вспыхнуло от гнева. Её руки непроизвольно сжались в кулаки, а взгляд метнулся от Лисы ко мне и обратно.

– Ты… ты пожалеешь об этих словах! – прошипела она, её голос дрожал от ярости. – Думаешь, можешь говорить такое женщине твоего положения?

– Моё положение позволяет мне говорить правду в глаза, – спокойно ответила Лиса, но в её голосе звучала сталь. – А твоё, похоже, позволяет только распускать грязные сплетни о тех, кто не сделал тебе ничего плохого.

– Да как ты смеешь! – Мирана сделала шаг вперёд, но Лиса даже не пошевелилась.

– Смею, потому что знаю – ты боишься. Боишься того, что люди узнают о твоих собственных грехах. Боишься, что твой муж уйдёт к той молодой вдовушке, с которой его видели на прошлой неделе.

Мирану затрясло от гнева, но она не могла ничего ответить. Её побелевшие костяшки выдавали внутреннее напряжение, а взгляд метался по рынку в поисках поддержки.

– Убирайся отсюда, – тихо произнесла Лиса. – И запомни – пока ты будешь тратить время на сплетни, я продолжу торговать с теми, кто ценит честность и достоинство.

Мирану словно ветром сдуло. Она выбежала с рыночной площади, громко хлопнув калиткой, оставив после себя лишь звенящую тишину и запах её дорогих духов, который тут же развеял холодный зимний ветер.

Лиса же снова повернулась ко мне, её лицо уже не выражало ни капли гнева, только привычную теплоту и понимание.

– Прости за это представление, охотница. Иногда приходится защищать то, что дорого, даже если это не в обычаях нашего общества.

– Я не стою того, чтобы из-за меня ругались с такими, как она, – ответила я, опуская взгляд на свои руки. – Ты рискуешь своей репутацией ради меня… прокажённой.

Лицо женщины изменилось и вдруг она резко схватила меня за руку, заставив посмотреть в ее глаза.

– Никогда, – начала она низким голосом, – слышишь, никогда не называй себя так и даже думать не смей! – Её взгляд был твёрдым и решительным, и не знаю почему, но по спине пробежали мурашки, а в груди стало очень горячо.

Я отдернула руку и буквально отпрыгнула от Лисы, а когда подняла глаза, увидела улыбающуюся, и восхищенно рассматривающую меня с ног до головы, женщину.

– Ого, – произнесла она с ноткой удивления в голосе, – да помоги тебе Альтарис, ты прекрасна.

Её слова ударили меня словно молния. Я отшатнулась, чувствуя, как невыносимый жар в груди разливается по всему телу. Что-то странное и пугающее происходило со мной – будто внутри разгорался пожар, который невозможно было потушить.

Не помня себя, я выбежала с базара, ни кого не видя и не слыша. Каждое прикосновение одежды к коже вызывало острую боль, словно меня жгли раскаленным железом. Жар становился всё сильнее, заставляя задыхаться и спотыкаться на каждом шагу.

“Что со мной?” – металось в голове, пока я бежала, не разбирая дороги. Каждое случайное столкновение с прохожими только усиливало это мучительное жжение внутри, будто кто-то подливал масло в этот внутренний огонь.

Грудь сжимало от боли, дыхание становилось прерывистым. Казалось, что моё тело вот-вот взорвется от этого нестерпимого жара, который растекался по венам вместо крови.

Неведомая сила несла меня в лес, и я бежала, не разбирая дороги, сквозь густые заросли и колючие кусты. Одежда цеплялась за ветки, но я, не задумываясь, срывала её с себя, царапая заледеневшую кожу до крови. Каждый порез приносил странное облегчение, словно холодная сталь лезвий могла остудить тот пожар, что бушевал внутри.

Мои пальцы впивались в промёрзшую землю, срывая снег и замёрзшую траву, пока я продиралась сквозь чащу. Каждое прикосновение к прохладной почве давало краткий миг облегчения. Я бежала, оставляя за собой следы из сорванной одежды и клочков ткани на белом снегу.

Ветки хлестали по обнажённой коже, оставляя багровые следы, но я не чувствовала боли – только это всепоглощающее жжение внутри. Казалось, что моё тело стало живым факелом, который нужно было погасить любой ценой.

“Нужно добраться до воды,” – промелькнула мысль в голове, и я устремилась глубже в лес, туда, где было озеро. Мои босые ноги ступали по острым камням и корням деревьев, пробиваясь через снежный покров, но я продолжала бежать, ведомая единственным инстинктом – найти прохладу, которая могла бы унять этот внутренний пожар.

С каждым шагом жар становился всё сильнее, заставляя меня двигаться быстрее, царапать собственную кожу, срывать остатки одежды – любые действия казались необходимыми, чтобы избавиться от этой мучительной боли, пожирающей меня изнутр