УКРАДЕННОЕ ДЕТСТВО бесплатное чтение

1 часть

Зима царствовала, как полноправная хозяйка, над глубоко уснувшей природой. И, казалось, что её суровое ледяное дыхание господствовало не только вокруг её владений, но и захватило в свою власть сердца деревенских жителей.

Наступил 1966 год. На севере Витебской области в нескольких километрах от живописного Освейского озера раскинулась белорусская деревня с рублеными бревенчатыми хатами. Деревянные крыши, заваленные снегом, белели пушистыми шапками в сгущающейся мгле. То здесь, то там из печной трубы в вечернее небо вырывались клубы дыма и постепенно рассеивались, сливаясь с темнотой. В морозном воздухе беспрерывно звенел лай собак.

Небольшая деревенская хата, где жила многодетная семья христиан, находилась недалеко от колхозной конторы. Незатейливый белорусский быт ничем не отличался от быта многих других хат. Справа от входа в хату красовалась большая глинобитная печь, в которой трещали дрова. От раскалённой докрасна плиты на стенах избы танцевали оранжевые блики. На плите в глиняном горшке кипел постный бульон с горстью пшена да парой луковиц. Мать, Надежда Степановна, стояла у печи и время от времени помешивала бульон деревянной ложкой с длинной ручкой. На лежанке печи, ближе к трубе, сушились яблоки и лечебные травы. Там же, на лежанке, мал мала меньше грелись четверо ребятишек. Черноволосые кареглазые, похожие один на другого, они лежали рядом друг с другом на животах и, подперев подбородки ладошками, терпеливо ожидали ужина.

В углу печи находился качарэжик – место, где стояли ухваты для горшков, кочерга, веник. Над печью располагалась жердь, где семья сушила одежду. Вдоль стен стояли лавы – сколоченные из сосновых досок лавки.

С левой стороны, рядом с окном, находился прыкуть – красный угол. Там стоял стол, накрытый вышитой скатертью. Отец семейства Иван Фёдорович, сидя за столом, читал семье псалом Давида. Две глубокие морщины прорезали его высокий лоб. Измученное от тяжёлых переживаний лицо казалось почти старым.

– «Если бы не Господь был с нами, когда восстали на нас люди, то живых они поглотили бы нас, когда возгорелась ярость их на нас…».

Старшая одиннадцатилетняя дочь Галя, сидела на сундуке и внимательно слушала отца. Она неподвижно смотрела на трепещущий огонёк за стеклом керосиновой лампы и размышляла о нелёгкой судьбе их семьи. Три месяца назад им отключили свет, чтобы они не слушали по радиоприёмнику христианские передачи.

Галя знала, что уже четыре года над её родителями издеваются односельчане за то, что отец и мать были верующими. В памяти ещё свежи были воспоминания о том, как прошлой ночью люди в милицейской форме вместе с большой собакой ворвались к ним в дом и искали каких-то людей. Милиционеры перепугали всех в доме, особенно младших детей, которые начинали кричать от страха всякий раз, когда к ним приближалась собака. Люди в милицейской форме обыскали каждый угол, заглянули под кровати, поискали в шкафу и за шкафом. Никого не найдя, они ушли, а братик и сестрички ещё долго не могли заснуть, вздрагивая от каждого шороха. Галя знала, что папу за веру выгнали с работы, а маму колхозницы чуть не убили металлическими крючьями, когда она вместе с ними убирала лён с поля. Потом председатель колхоза забрала у них землю, на которой они раньше сажали картошку. Всё это пронеслось в памяти с молниеносной быстротой, и слёзы невольно потекли по щекам.

Горькие воспоминания Гали прервал надвигающийся шум голосов за двором. Голоса становились всё громче и громче. Стали отчётливо слышаться слова.

– Монахи! Тунеядцы! Фанатики! Таким, как вы, не место в нашем коммунистическом обществе! – кричали за двором разозлённые односельчане.

Вдруг со звоном разлетелось стекло, и в комнату влетел грязный обломок кирпича. За ним в окно ворвались хлопья снега и закружились по комнате. Тут же от удара лопнуло другое стекло и один за другим стали влетать камни, падая на стол, на печь, на чистый пол.

Галя соскочила с сундука и плотно прижалась к стене, с испугом смотрела на стоявших рядом отца, мать. Дети на печи закричали и забились от страха в дальний угол. Хотя Галя считала себя взрослой, потому что была в семье старшей из детей, подобные вспышки гнева односельчан всегда заставляли её дрожать от страха.

Наконец всё закончилось. Заскрипел снег под ногами удаляющихся сельчан. И только теперь Галя почувствовала, как она замёрзла. В разбитое окно безжалостно врывался зимний холод, засыпая пол колючим неприветливым снегом. Галя бросилась собирать всё, что валялось на полу, размазывая по замёрзшему лицу неудержимо бегущие по щекам слёзы.

Спала Галя плохо. Ей снился тревожный сон, как будто папу забрали в тюрьму, а они остались одни с мамой, и злые люди обижали их. Девочка вздрагивала во сне и часто просыпалась. Утром, когда к ней подошла сестрёнка Шура, которая была младше её на два года, Галя уже не спала.

– Сястрычка, ты видела, там столько нового снега нападало! Он белый-белый и мягкий. Пойдем сёння кататься на салазках? – смешивая русский и белорусский языки, затараторила Шура.

Мрачное настроение Гали мгновенно рассеялось. Она подбежала к окну и с восхищением увидела, как похорошела земля. Она была укрыта белоснежным покрывалом, на котором ещё никто не успел наследить. «Зачем люди злятся и обижают нас? Если бы у них было такое же чистое сердце, как этот снег, то они вместе с нами радовались бы жизни и верили в нашего Бога», – подумала Галя, но сестрёнке сказала:

– Хорошо, сходим, покатаемся, если нас папа с мамой отпустят.

После обеда Галя с Шурой пошли кататься на санках. Возле колхозной конторы находилась широкая площадь, на которой часто резвилась местная детвора. Сегодня там тоже было достаточно ребятишек. Галя заметила, что дети, увидев их, собрались в группу и стали что-то бурно обсуждать. Девочка в нерешительности остановилась, взяв Шуру за руку. Она уже знала, что их сейчас снова станут обзывать обидными словами или начнут обкидывать снежками.

– Галя, Шура, идите сюда! – послышался чей-то голос.

На крыльце конторы стояла женщина в цветастом платье. Ёжась от холода, она настойчиво махала сёстрам рукой. Галя, привыкшая слушаться старших, потянула за рукав Шуру, и они направились в контору. Девочек завели в кабинет к председателю колхоза. В кабинете находилось несколько человек. В центре, у стены, стоял полированный стол, за которым сидела худощавая женщина в строгом костюме с короткими кудрявыми волосами и накрашенными губами морковного цвета. Это и была председатель колхоза. Она дружелюбно посмотрела на девочек и предложила:

– Я слышала, что вы верите в Бога, это правда?

Галя с волнением посмотрела в её глаза. Общаться раньше с председателем колхоза ей никогда не приходилось.

– Да, верим, – тихо произнесла она.

Лицо председателя колхоза стало злобным.

– Вы только посмотрите, нет, вы только посмотрите! – она в гневе хлопнула ладонью по столу, так, что обе девочки в испуге вздрогнули. – Мало того, что родители, если их так можно назвать, втянулись в религию, они ещё и детей научили быть фанатиками. Нет, это надо прекращать! – раздражалась она всё больше. – Дети должны стремиться к светлому будущему, а не погружаться в религиозную тьму. Марш домой, но имейте в виду: я этого так не оставлю! – пронзительно крикнула она девочкам.

Галя, схватив за рукав Шуру, в слезах выбежала из кабинета. Её уже не радовал искрящийся снег, и не хотелось кататься на санках. Она бежала домой, где её любили и никогда не обижали.

– Мама, мамочка, – девочки не раздеваясь, бросились в объятья матери и, всхлипывая, принялись ей всё рассказывать.

Надежда Степановна прижала дочек к себе, и Галя почувствовала, как ей на руки закапали мамины слёзы.

– Дочушки мои, вы очень добра поступили, что не испужались и не отреклись от Бога.

Успокоившись, Галя взяла в ладони мамино лицо и внимательно на него посмотрела. Как оно изменилось за последнее время! В уставших серых глазах глубоко отпечатались тоска и тревога. В уголках губ затаилась невыраженная печаль. Галя обняла маму за шею и снова тихо заплакала.

– Не плачь, дочушка, не плачь. Бог защитит нас от зла.

Долгие морозы сменились долгожданным весенним теплом. Снег ещё лежал холодными шапками во дворах, но зимний цвет потерял над ним силу. Сугробы потемнели и пустили в разные стороны тоненькие ручейки. Лёгкий морозец не мешал чувствовать приближение тепла; в воздухе пахло весной. «Как хорошо на улице, – думала Галя, заходя в школу вместе с сестрёнкой. – Только хочется, чтобы весна поскорее закончилась, наступили летние каникулы. Тогда я всегда буду дома с моей любимой мамочкой. Но впереди ещё целых два месяца учёбы».

Прозвенел звонок. Галя прошла в класс, села на своё место и торопливо стала доставать из портфеля учебник математики, дневник, пенал. Вскоре по коридору послышался стук каблуков, скрипнула дверь и на пороге появилась учительница. Она обвела глазами детей и пристально посмотрела на Галю. Девочка съёжилась и опустила глаза. Учительница, продолжая смотреть на неё, строго сказала:

– Собирайся домой. В коридоре тебя уже ждёт Шура. Сегодня вы не будете учиться.

Галя, растерявшись, сложила школьные принадлежности обратно в портфель и молча вышла из класса. Взяв за руку Шуру, она направилась к выходу.

Возле крыльца школы Галя заметила новый уазик председателя колхоза. Девочка, почувствовав в сердце тревогу, бросилась бежать в противоположном направлении, волоча за руку сестрёнку. Но убежать им не удалось. Грубые мужские руки парторга, пожилого партийного работника, схватили Галю за плечи и резко развернули. А местный участковый крепко сдавил ладонь Шуры.

– Стоять, дети! Быстро в машину! – крикнул он, подталкивая девочек к уазику.

– Отпустите нас! Отпустите! – заплакала навзрыд Галя, пытаясь вырваться из цепких рук. – Мы хотим домой!

Мужчины, не обращая внимания на крики девочек, запихнули их на заднее сиденье и сели по бокам. Машина рванулась с места.

– Спасите нас, спасите же кто-нибудь! – что было силы, закричала Галя.

Парторг потряс девочку за плечи и жёсткой рукой закрыл ей рот. Она ещё никогда не испытывала столько ужаса в своей жизни, сколько в эти минуты отчаянья и беспомощности.

Галя заметила, что машина подъехала к их дому. Девочка попыталась вырваться из грубых рук, но ничего не получилось. Она слышала, как хлопнула входная дверь дома, скрипнуло крыльцо, и увидела, как во двор вышел папа. Собрав все свои силы, Галя резко отдёрнула руку парторга, закрывающую ей рот, и крикнула:

– Папа, папочка, мы здесь, спаси нас!

Девочка увидела, как отец бросился к машине, но его остановил вышедший из уазика человек в тёмной одежде, которого она не знала. Человек начал говорить папе о решении какого-то суда и о том, что детей забирают в детский дом. Больше Галя ничего не слышала. «Детский дом… Нас в детский дом? Почему? Я не хочу в детский дом! Я хочу жить с моими любимыми папочкой и мамочкой». – горько заплакала девочка.

– Отпустите нас домой, пожалуйста, – громко всхлипывала она. – Зачем вы забираете нас?

Отец, не дослушав решение суда, кинулся к машине и резко открыл дверцу. Галя соскочила с места. Но опять грубые руки парторга усадили её рядом с собой, а участковый с размаху ударил отца в лицо. Галя успела только увидеть, как папа упал.

Машина на скорости вылетела из деревни и помчалась по трассе в неизвестном направлении. В её стёкла безжалостно хлестал дождь и равнодушно сбегал вниз серыми ручьями. В салоне уазика по радио весёлая диктор рассказывала слушателям, какое счастливое детство у советских детей. «Только у нас с Шурой уже не будет счастливого детства, – горько вздохнула Галя, прижав к себе младшую сестрёнку, – у нас навсегда забрали счастливое детство вместе с папой и с мамой».

Наконец машина остановилась, и Галя увидела длинный одноэтажный дом с мрачными серыми стенами, такими же, каким было её настроение. Дождь ещё капал крупными каплями.

– Быстро за мной, – скомандовал девочкам участковый и, не дожидаясь их, побежал к двери детского дома, перепрыгивая через лужи.

Галю с Шурой высадили из машины грубые руки парторга и тут же захлопнули дверцу.

Девочки побрели за участковым, который повёл их по длинному коридору и затолкнул в просторный кабинет. За гладким дубовым столом сидел мужчина и, хмуря седые брови, недоброжелательно смотрел на сестёр.

– Василий Викторович, как и договаривались, привезли вам детей врагов народа на перевоспитание. Вот их документы, – сказал участковый, кладя на стол синюю папку.

В кабинет зашла полная женщина средних лет в шерстяном платье и, взяв за руки плачущих сестёр, повела их по коридору в комнату.

– Да не трэба лить слёзы, девчата, теперь я ваша воспитательница, – доброжелательно проговорила она. – Василий Викторович – дырэктар этого дома. Он у нас добры. Ступайте, располагайтесь. Вон ваши кровати, – подтолкнула она девочек вперёд.

В комнате стояли девять аккуратно заправленных кроватей, но из живущих в ней детей никого не было. Галя, потянув за собой сестрёнку, нерешительно прошла на своё место и присела на краешек кровати. Она вспомнила родную уютную избу, жарко натопленную печь, стол с вышитой скатертью, за которым всегда делала уроки. И ей стало очень тоскливо от того, что всего этого теперь у них с Шурой нет.

– Сястрычка, я так устала и хочу спать, – всхлипнула Шура.

Галя легла на кровать, прижала к себе младшую сестрёнку, и они крепко уснули.

Проснулась Галя от того, что кто-то гладил её по лицу мягкой тёплой ладонью. Эти руки она узнала бы из тысячи других.

– Мама, мамочка! Как хорошо, что ты приехала! Как ты нас нашла? – заплакала Галя, бросившись в объятья мамы. Шура тоже плакала, уткнувшись головой в колени матери.

– Девоньки, дочушки мои! Бог у нас добрый, Он помог во всём. Вас увезли, а меня не было дома. Но потом я пришла, и папа мне всё рассказал. Мы вместе с ним поплакали и помолились. Папа побежал к председателю колхоза узнать, где вы, но она же не сказала ему. Тогда я села на рейсовый автобус и поехала в город. По дороге я расспрашивала пассажиров, где поблизости есть детские дома. Добрые люди помогли найти. Вот я и здесь.

– Мамочка, ты же нас заберёшь отсюда?

– Нет, Галюнька. Вас упрятали сюда не для того, чтобы так просто отдать назад. Меня и сюда кое-как пропустили и то ненадолго. Но я приехала успокоить вас. Наш добрый Бог сохранит моих дочушек.

– На выход! – заглянула в комнату воспитатель.

Прижав мамину ладонь к своим губам, Галя снова горько заплакала.

– Пора мне, дочушки, даст Бог, свидимся скоро.

Галя отпустила мамину руку, прижала к себе плачущую Шуру, и, словно навсегда прощаясь с мамой, старалась запомнить каждую чёрточку милого родного лица. Мама встала и пошла к выходу.

– Мама! Мамочка! – как будто опомнившись, бросились к двери Галя и Шура.

Но в дверях уже стояла всё та же полная воспитатель в шерстяном платье. Она грубо оттолкнула девочек от двери.

Галя с Шурой рванулись к окну. С щемящей тоской и невыразимой грустью в сердце, Галя смотрела, как мама уходила всё дальше и дальше от детского дома, часто оборачиваясь и махая дочкам рукой на прощанье.

2 часть

Галя безо всякой надежды смотрела в окно. Сердце тоскливо щемило от того, что ничего уже нельзя исправить. Серое дождливое небо плакало, поливая землю моросящим дождём, а любимая мама уходила всё дальше и дальше от детского дома. Вскоре Галя совсем потеряла её из виду, лишь последний раз среди деревьев мелькнул мамин белый платок. Галя прижала к себе Шуру, которая стояла рядом и прошептала:

– Закончилось наше счастье, Шурочка. Теперь нам будет очень плохо без папочки и мамочки.

Галя никак не могла поверить, что она уже не будет жить дома с родителями. В памяти ещё свежи были воспоминания вчерашнего утра, когда её с младшей сестрой Шурой насильно увезли из школы в детский дом только за то, что отец с матерью верили в Бога.

– Если бы не Господь… если бы не Господь был с нами… живых поглотили бы нас люди, – вытирая слёзы, прошептала Галя слова, которые последний раз читал им отец из псалма Давида.

– Не плачь, лучше расскажи, что случилось, – послышался чей-то негромкий голос.

Только сейчас Галя заметила, что на них с Шурой смотрели семь пар любопытных глаз. Семь девочек, словно договорившись, сидели на своих кроватях, поджав колени, и внимательно наблюдали за Галей и Шурой.

Галя, глотая слёзы, доверчиво открыла соседкам по комнате всю правду.

– Это безобразие! – возмутилась черноглазая девочка с короткой стрижкой. – Я ещё никогда не слышала, чтобы у хороших родителей забирали детей.

Немного помолчав, она продолжила:

– У меня идея! Вам надо сбежать. А мы вам поможем.

– Обязательно поможем, – подтвердила рыжеволосая девочка с веснушками на лице. – У вас деньги есть?

– Есть, – не веря в идею побега, подняла лицо Галя. – Мне мама оставила, когда приезжала.

– Давай их сюда, я сохраню. Сейчас воспиталка придёт. Вас обязательно будут обыскивать…

Не успела девочка договорить, как в комнату вошла молодая женщина с ярко накрашенными губами и доброжелательно проговорила:

– Где тут наши богомолочки? Вот они, милые, – ответив сама себе, посмотрела она на Галю с Шурой. – Меня зовут Татьяна Ивановна, я ваша вторая воспитательница. Вам повезло, что сегодня воскресенье, поэтому отдыхайте, а завтра вместе со всеми пойдёте в школу. А сейчас – за мной! Я вам одежду выдам.

– А нам не надо вашей одежды, – смело сказала Галя. – Нам мама свою привезла,– указала она на сумку с вещами.

– Нет, голубушка, у нас так не принято. Вашу домашнюю одежду мы спишем, как негодную и отдадим Егору Афанасьевичу, завхозу, он её сожжёт, а вам выдадим детдомовскую.

Идя по коридору вместе с Шурой за Татьяной Ивановной, которая несла сумку с их одеждой, Галя надеялась, что воспитательница пошутила и не заберёт у них вещи.

В коридоре им встретился завхоз. Гале он сразу не понравился. От него сильно пахло табачным дымом. Густые чёрные брови, срощённые на переносице, придавали его немолодому лицу злобное выражение. Прищуренные от нависших век бегающие глаза ненадолго останавливались то на Гале, то на Шуре.

– Егор Афанасьевич, определите, пожалуйста, одежду девочек. Я им выдам нашу, – протянула завхозу сумку с вещами Татьяна Ивановна.

– А-а, это дети врага народа? Слыхал, слыхал… – хрипло рассмеялся завхоз.

Егор Афанасьевич выхватил сумку из рук воспитательницы и понёс её через запасную дверь во двор. Галя кинулась за ним следом, не обращая внимания на окрики Татьяны Ивановны, которая попыталась её остановить, и выскочила во двор вслед за завхозом.

Галя уже не видела, как Татьяна Ивановна схватила ринувшуюся за Галей Шуру и поволокла её в комендантскую комнату. Запихнув туда девочку, воспитательница быстро закрыла дверь на ключ и побежала во двор за Галей.

В это время во дворе завхоз, вывалив Галины и Шурины вещи на широкую мокрую от дождя чурку, рубил их топором.

– Что вы делаете! Зачем вы так? Это же наши вещи! – закричала перепуганная Галя.

Егор Афанасьевич выругался и продолжил своё дело, не обращая внимания на плачущую Галю.

К Гале подбежала Татьяна Ивановна. Она резко развернула её к себе, тряхнула за плечи и, схватив за руку, потащила её за собой.

– Нечего здесь концерты устраивать! Наденете то, что вам дадут! – Татьяна Ивановна, не отпуская Галиной руки, судорожно повернула ключ в замке комендантской комнаты и втолкнула туда Галю.

У Гали стало очень тяжело на сердце. Она устало посмотрела на воспитательницу, на её ярко накрашенные губы и, прижав к себе испуганную Шуру, получила детдомовскую одежду.

– Какой он злой, ваш завхоз, – тихо сказала Галя. – Он нашу хорошую одежду изрубил топором.

Галя долго ещё не могла успокоиться, первый день в детском доме стал для Гали очень тяжёлым. Девочке казалось, что она видит страшный сон и не может проснуться. Она не могла привыкнуть к тому, что её окружало много незнакомых девочек и мальчиков. Несмотря на то, что Гале было очень трудно, она ни на миг не оставляла Шуру одну. Они вместе вспоминали уютную родительскую хату, тёплую русскую печь, стол, накрытый вышитой скатертью, за которым каждый вечер собиралась вся семья. От тоски по дому Галя не смогла есть в столовой, потому что её душили слёзы, и ей стоило больших сил, чтобы не разрыдаться на глазах у других детей.

В первый же день для девочек начались серьёзные испытания. Некоторые дети, узнав о том, что в детском доме появились девочки, верившие в Бога, стали смеяться над Галей и Шурой.

– Смотрите, богомолки идут! – показывали они на сестёр пальцем, и вслед Гале и Шуре раздавался громкий смех.

– Не будем обижаться на них, Шурочка, – прошептала Галя. – Они не виноваты, просто они не знают, кто такой Бог.

Галя с нетерпением ждала наступления ночи, чтобы залезть под одеяло и поплакать, уткнувшись в подушку. Ночью, наплакавшись, Галя откинула одеяло и на цыпочках подошла к окну. В комнате было тихо, все уже спали. Где-то далеко в небе засияли звёзды и, словно пролив свой слабый свет в душу Гали, подарили ей надежду, что добрый Бог не оставит её и поможет вернуться домой.

Утром Галя и Шура вместе со всеми детьми пошли в школу. Но девочкам было не до учёбы. Вспоминая о доме, они тихо переговаривались на переменах. Перед глазами Гали то и дело появлялся милый образ любимой мамы. «Мамочка, бедная мамочка! Ей тоже тяжело без нас», – вздыхала Галя.