Киллеры приходили ночью. Из жизни журналиста бесплатное чтение

* Имена и фамилии изменены.

Проснулся Карагай от боли в животе.

Боль была везде, справа налево, вдоль и поперек; внутри него крутило, сжимало, давило – все одновременно. Когда-то много лет назад у него случилась почечная колика: кто не испытывал, тому не объяснишь. Неужто то же самое? Не вставая с кровати, он выпил приготовленный с вечера баралгин, который приобрел по совету участкового врача, но ждать, когда препарат начнет действовать и подействует ли, не смог. Растолкал Альбину.

– Что? Болит? Где? – спросонья ошарашенно смотрела она. – Ну, все, допрыгался! Как ты не берег свой пузырь, теперь тебе придется оставить его нам. Я вызываю бригаду.

Пожилой врач с осоловелым от бессонной ночи лицом, узнав, что Альбина тоже медик, на минутку попросился с ней на кухню. Вернулся оттуда с приговором:

– Вам срочно надо в больницу, уважаемый. Собирайтесь!

– Так вы же меня даже не глянули…

– Не волнуйтесь, сейчас глянем.

Доктор помял ему живот явно для приличия. И – тот же приказ:

– Собирайтесь. Чем быстрее на стол, тем лучше.

Дежурила Третья градская.

Пока ехали, сделанный доктором укол стал загонять боль в задний угол сознания, но, когда проезжали больничный шлагбаум, Карагай еще сильнее, чем в начале пути, заерзал на холодной лежанке в салоне УАЗика. Что было дальше, он не помнит.

Пришел в себя в палате. Губы пересохли. Нестерпимо хотелось пить.

– Пить… пить… – жалобно выдавливал он из себя.

Лежавший на соседней койке старик встал, натянул трико с тройными лампасами и, направляясь к двери, проскрежетал:

– Нельзя тебе пить. Терпи! Сейчас сестричку покличу. Спать не дает!

Вместо дежурной медсестры пришел заспанный доктор с совершенно лысой головой и обвисшими щеками. Он был похож на соседского бульдога. Карагай насторожился.

– Ну, ничего, ничего, как-нибудь обойдется, – прошамкал доктор. – Вы это… Вы не волнуйтесь. Что я сейчас вам скажу, вас может расстроить, но, поверьте, и так можно жить.

– Что такое? – Карагай стал ни жив ни мертв. – Доктор, что случилось? Операция прошла нормально?

– Нормально, нормально… Жить будете. Вы, главное, не волнуйтесь. Понимаете, мы… мы… как бы это выразиться… мы…

– Ну, что – вы? Что вы мычите, как корова? – разозлился Карагай.

– Мы… мы по ошибке вырезали вам не то.

Невзирая на затаившуюся боль, которая была почему-то в груди, Иван приподнялся на локтях. Старик на соседней кровати истерично хохотнул и испуганно зажал себе рот крючковатой ладонью.

– Что вы сделали? По ошибке вырезали не то? Да вы что, в тюрьму захотели! Что же вы вырезали, эскулапы недоделанные?

Бульдог превратился в болонку. Доктор разве что хвостиком не вилял.

– Мы… мы… мы по ошибке вырезали вам сердце.

Карагай в ужасе подпрыгнул на кровати.

Сидя в окружении смятых подушек и одеял, с удивлением узнал свою домашнюю комнату. С кухни доносилось щебетание дочки. Судя по всему, Альбина поила Милую чаем. Обычная утренняя процедура перед уходом в детсад. Все в порядке. Разве что в груди немного саднит. Ну и сон, мать вашу-перевашу!

– Вы уже уходите? Милая, ты зайдешь ко мне? Поцеловать папочку, чтобы ему легче было просыпаться?

Немного погодя послышался веселый детский смех, и в комнату на коленках вползла девочка лет четырех. Она изображала одной ей известного зверя.

Дочка, вылитая папа, чмокнула его в щеку. Прижала ладошку к своим губкам – колется.

– Сегодня ты меня заберешь? Я хочу на ту площадку…

– Пока не знаю… Аль! Алечка, иди сюда, сон расскажу! – позвал он жену.

В дверном проеме показалась Альбина. Высокая, стройная и эффектная, в антураже хрущовки она выглядела несколько инородно: как будто редкий драгоценный камень вставили в алюминиевую оправу. Молодая женщина была уже в широкой шубке, нисколько не портившей ее фигуру. Несмотря на ранний час, изощренный макияж на лице супруги в который уже раз удивил Карагая – когда только успевает навести такую лепоту? И главное – для кого? У него шевельнулись ревнивые струнки, но он постарался их приглушить. Ревность ведь, говорят, возникает тогда, когда человек считает своего партнера вещью, на которую распространяется право собственности; если у человека возникает ревность к своей половинке, значит, с любовью у него что-то случилось.

А у него с любовью к Альбине, такой нежной и сексуальной, все было в полном порядке.

С вожделением глядя на супругу, Карагай передумал рассказывать сон – еще обидится. Альбина очень ревностно относилась к любой негативной информации о Трешке. Больница стала частью ее жизни, пожалуй, даже большей. Хорошо это или плохо, Иван все никак не мог решить.

– Ну, что тебе приснилось? Ты же не веришь в сны.

– А! Пустяки. Я уже и забыл, – соврал он.

– Да?.. Ну, ладно, пошли, Милая, одеваться. – Альбина взяла дочку за локоток. – А не то в садик опоздаем.

Как только хлопнула дверь, Карагай нырнул под одеяло с головой. Досыпать! Досыпать! На работу в обычном понимании слова, то бишь в редакцию, он ходил не каждый день. Чем немало гордился.

Минут через пятнадцать раздался звонок домашнего телефона.

– Чтоб ты провалился! – с неохотой открывая глаза, изрек Карагай в адрес того, кто помешал ему наслаждаться ленью.

Он вылез из постели и прошлепал в коридор к телефону.

– Да! Карагай!

В трубке ничего не было слышно, кроме напряженного дыхания.

– Говорите! Или прощевайте!

Мужской голос поспешно произнес:

– Да-да, конечно! Это Иван Митрофанович?

– Да, слушаю. Я же сказал!

– Иван Митрофанович, я долго думал после вашей статьи о нашем управлении…

– О каком еще управлении?

– …об УБОПе. И вот решился.

– На что решились? Вы не могли бы покороче.

– Спуститесь, пожалуйста, к своему почтовому ящику. Найдете там кассету и бумаги. Я передаю вам эти документы, потому что страшно смотреть, что происходит в УБОПе. Напишите все как есть. Люди должны знать, что творят менты поганые. Не все в милиции такие, но есть.