Вы не авторизовались

250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам бесплатное чтение

Скачать книгу

Рис.0 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

Михаил Константинович Лемке

Рис.1 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

О дневнике

О времени пребывания моего в строю (с августа 1914 по сентябрь 1915 г.), до перевода в Ставку, рассказано совсем вкратце, в той мере, которая, кажется мне, необходима, как некоторое введение. Детали заурядной жизни и работы в составе обыкновенной ополченской пешей дружины, а потом – одного из сотен третьеочередных пехотных полков в данный момент не заслуживают, конечно, особого внимания. Сейчас важно, во-первых, широкое ознакомление и специальное изучение основных явлений недавней и все еще не затихшей беспримерной войны, во-вторых, понимание всех пружин правившего тогда нами механизма, в-третьих, усвоение характеристики, с одной стороны, главных героев и персонажей, с другой – типичных черт общей физиономии бесчисленных статистов трагедии «Падение Российской империи».

Получив назначение в Ставку Верховного главнокомандующего, в этот сложнейший узел нервной системы армии и страны, я дал себе слово во что бы то ни стало использовать там свое положение прежде всего аккуратным и систематическим ведением детального личного дневника при пристальном наблюдении всего происходящего вокруг. Помимо моего будущего служебного положения, в котором, при всей его иерархической незначительности, я предвидел, однако, непосредственные сношения с высокими чинами, этому решению способствовало также сознание лежавшего на мне долга – долга человека, по специальности историка, понимавшего громадную важность задуманного им живого исторического документа и знавшего, как ограничено в конце концов число подобных письменных отражений лихорадочной деятельности и суеты военного времени. Наши предыдущие войны были лучшим тому доказательством: мемуарное их описание крайне скудно.

И действительно, с первого дня прибытия в Ставку я был верен своему слову и с систематической аккуратностью и точностью ежедневно записывал все, что удавалось узнать за день.

Материалами для меня служили прежде всего бесчисленные документы, проходившие через или около меня, чаще же (и в очень большом числе) попадавшиеся мне под без устали искавшую их руку. Все они тщательно копировались, когда на месте, в Управлении же, когда дома, когда в театре, в ресторане, на дежурстве в аппаратной секретного телеграфа (больше всего) и т. п. Вторым источником были ежедневные беседы с самыми различными по своему положению людьми, хорошо знавшими то, что ставилось предметом умышленно направлявшегося мною разговора, причем я видел и знал – знаю и теперь, – что говорившие со мной никогда и не подозревали, с какою целью я затрагивал ту или другую тему. Каждая беседа (часто после все-таки необходимой проверки) записывалась мной по возможности немедленно по ее окончании, причем иногда сначала лишь наскоро, в наиболее существенной части, с различными пометками и особыми значками, развертывавшимися уже позже, вечером или ночью, когда преимущественно и писался дневник.

Все такие записи, которыми иногда были буквально переполнены мои бесчисленные офицерские карманы, расшифровывались дома, на покое, за несколькими запорами входных дверей, и вместе с копиями документов вносились в очередную тетрадь. А так как я твердо поставил себе за правило не ложиться спать раньше, чем кончу запись всего истекшего дня, то утром моя незагроможденная память была опять готова к восприятию новых сведений и впечатлений. Заполненные тетради отсылались в Петербург, где и хранились в надежном месте.

Вполне ясно понимая весь риск такого своего неслужебного занятия, я в самом же начале основательно пригляделся к мерам наблюдения за каждым из нас и, когда понял, что и в Ставке все делалось по-русски, спустя рукава и только формально, стал смелее, чем достиг возможного максимума в выполнении своей цели, увеличивая, конечно, степень риска и тяжесть грозившей мне кары.

Обе революции сделали теперь возможным осуществление мысли об издании дневника, которое при Николае II было так невероятно в России. Шипящие враги социализма и «историки» особого типа, занятые не столько наукой, сколько более или менее искусно замаскированным протестом по адресу русской революции вообще, а также все те, кому лично неприятна будет эта книга, найдут, конечно, несвоевременным такое «раннее» ее появление на свет; им так хотелось бы выдержать подобные материалы в надежных подвалах безгласия, дав книге время потерять всякую остроту бьющейся жизни. Но я полагаю, что единственным мерилом срока такой выдержанности дневника должна быть первая возможность опубликования его без каких бы то ни было сокращений и искажений.

Я, впрочем, не преувеличиваю значение своей книги. Это – только материал для истории, но тот весьма разнообразный, пульсирующий и достоверный материал, без которого ни один историк великой европейской войны, да и всякий другой, захотевший изучить жизнь России за последние годы царского владычества, не сможет осознать многого, не отразившегося в документах мирных и военных архивных хранилищ, – тем более что, как известно, в периоды Февральской и особенно Октябрьской революций 1917 г. немало важных документов общегосударственного и чисто военного характера было «предусмотрительно» уничтожено и в Петербурге, и в армии и, следовательно, исчезло бы навсегда для истории, если бы некоторые из них не были своевременно мною скопированы.

Тщательно избегая субъективизма, я, конечно, не мог не отразить в известной доле своего внутреннего «я» на страницах собственного дневника, потому что он, как и всякий вообще дневник, есть отражение фактов, мыслей и чувств в сознании и сердце живого человека. Важно только, чтобы и такой вполне естественный субъективизм не диктовался личными отношениями, не был данью привязанности или вражды, симпатии или антипатии. Последнего я избежал без всяких, как мне кажется, усилий, потому что смотрел на свой труд как на отчет перед собственной совестью. Большей объективности, вернее – отсутствию излишней субъективности, немало способствовало и мое весьма скромное и притом совершенно стороннее положение в армии. Оставив военную службу, по убеждению, молодым офицером в 1898 г. и будучи затем в течение почти двадцати лет человеком, по своим склонностям и деятельности совершенно чуждым всему военному миру, я, естественно, не мог иметь в нем ни соперников, ни врагов, ни друзей.

Я ни на минуту не забывал, что моя роль – преимущественно роль фотографа и фонографа, и только иногда не чувствовал сил отказаться от роли ретушера и даже публициста. И если все-таки Дневник является сплошным обвинительным актом самодержавия и бюрократизма; если он выявляет преступную негодность всех их сознательных и бессознательных слуг; если темное заслоняет в нем светлое и если, наконец, надежды буржуазии, в прямом значении этого слова, на некоторые переделки в политическом и социальном строе России представляются беспочвенными до полной очевидности, – то могу уверить читателя, что, относясь вполне трезво к своей задаче, я весьма внимательно следил за собой и всегда соблюдал основное требование к такого рода историческим источникам – правдивость и искренность.

Здесь, как и в жизни, важное перемешано с мелочами, значение которых не всегда и не сразу может быть оценено тем, кто смотрит на них предвзято или недостаточно широко. Для истории нет лишних или ненужных фактов; каждый из них проливает свет на ту или другую сторону вопроса или мысли, лица или события и, будучи не замеченным или не оцененным десятью читателями, будет важен для одиннадцатого.

Документы, приведенные в кавычках, совершенно точно соответствуют подлинникам. Когда мною сокращались некоторые места, которые, не имея фактического содержания, были в подлиннике гораздо пространнее и требовали купюр при снятии мною копии (если я оказывался в такой обстановке, что должен был успеть сделать ее в несколько минут), то такие сокращения производились преимущественно за счет многоэтажных канцелярских форм, повторений и т. п. В каждом подобном случае я очень внимательно относился к сохранению основного содержания и тона документа, хотя и не приводил его в кавычках. Очень пространные документы, данные (без кавычек) под особым заглавием, приведены, разумеется, не менее точно.

Масса данных мной материалов иногда все-таки не исчерпывает затронутых ими вопросов; мною не всегда даны даже все самые важные и интересные, но зато дано все, что я мог достать – иногда с громадными усилиями и всегда с большим риском лично для себя.

Решив принять предложение об издании дневника, я не счел возможным вносить в него какие бы то ни было изменения или поправки, кроме простого иногда переноса записей из одного дня в другой, без чего и вообще нельзя было бы обойтись, имея в виду более позднее иногда получение некоторых сведений о ранее происшедших фактах, изложенных мной в своем месте короче и с меньшей точностью. То же надо сказать и о стиле. Он вообще неровен, часто неладен, почти весь требовал бы литературной отделки, но и к ней я прибег только там, где торопливая запись могла остаться вовсе непонятной стороннему читателю. Во всем остальном стиль дневника должен, кажется мне, остаться неприкосновенным.

Многие из названных мной лиц сошли теперь в могилу, многие умерли в моих глазах граждански, бросившись в разные «патриотические» попытки «спасения» России от совершенно неизбежной для нее социальной революции, но в отношении тех и других я все-таки не посягнул на перелицовку своих записей, добросовестно и по крайнему разумению сделанных в другое время и при других исторических условиях. Дневник, кажется мне, должен остаться отражением именно своих дней, не претерпевая перемен соответственно пережитому в последующие годы автором и русским народом. По тому же убеждению я не вступил и на путь заманчивых, казалось бы, позднейших примечаний, которые можно было бы сделать в громадном числе, особенно в отношении характеристики лиц: мне опять-таки хочется добросовестно предстать перед историей с теми самыми записями, которые, верно ли, нет ли, были сделаны в 1914–1916 гг. на основании документов или личных свидетельств, не доверять которым у меня не было тогда никаких оснований.

Наконец, последнее замечание. Я жду особого шипения со стороны жрецов дореволюционного Генерального штаба, которые будут аргументировать (преимущественно, вероятно, в заграничной печати) свое весьма критическое отношение к настоящей книге моей недостаточной подготовкой в военном деле, не давшей-де автору возможности понять многое из наблюдавшегося, читанного и слышанного. Но элевзинские таинства этой всенародно обанкротившейся касты, кажется, уж достаточно скомпрометированы в общем мнении всеми событиями нашей внутренней войны 1917–1920 гг. Наглядная история «патриотических» вождей и их вдохновителей и сподвижников ясно показала, что стоит их «достаточная» военная подготовка на весах жизни и здравого смысла страны. Неизбежность вывода после внимательного прочтения дневника в целом о приближавшейся русской революции – лучшая, мне кажется, защита «профана», искренно, глубоко и убежденно любящего свою родину.

Мих. Лемке 25 августа 1920 г.

1914 год

Июль

12-е, суббота

Сегодня с известием о вчерашнем австрийском ультиматуме стало ясно, что Европа и Россия вступают на путь кровавой войны народов, подобной которой мир еще не видел.

Забастовки в Петербурге принимают характер совершенно неопределенный. Они проходят вяло и очень недружно. Рабочие, сознательные и, казалось бы, осведомленные, говорят, что ничего не понимают и не знают, откуда все диктуется. Очевидно, организаторы вынуждены сидеть в глубоком подполье, и это мешает их понять.

16-е, среда

В обществе настроение двойственное: все крайнее левое не ждет от нашей армии ничего доброго и поэтому склонно приготовляться к приему войск Вильгельма в столицу не позже 1 сентября – это не преувеличено; все остальные преисполнены надежд на быстрый и решительный успех, особенно если оправдаются надежды на активное союзничество Франции и Англии. Я полагаю, что тогда в полгода война будет кончена на погибель Германии. Народ настроен еще более оптимистически и рад свести счеты с немцем, которого давно ненавидит; именно народ знал его всегда с самой неприглядной стороны, как управляющих имениями или помещичьих приказчиков, мастеров и администраторов на фабриках и т. п. Еще со времен крепостного права, когда немцы-управляющие угнетали крестьян, ненависть эта таится, а временами и обстоятельствами то росла, то проявлялась.

17-е, четверг

Вчера Австрия начала бомбардировку Белграда… Каждому ясно, что надежды на мирное урегулирование уже нет. Сегодня столица манифестирует в честь сербов; петербургские немцы, особенно из привилегированных кругов, чувствуют себя на угольях.

18-е, пятница

Вчера в «Собрании узаконений», сегодня в газетах напечатан высочайший указ о приведении на военное положение части армии и флота… Это – ответ Австрии на ее частичную мобилизацию, начатую 15 июля.

Манифестации на улицах местами имеют величественный характер. Все, кроме крайних левых, принимают в них то или иное участие. Царь-немец боится войны и упорно стоит против нее, в особенности в военном совете. В.А. Сухомлинов пугает его возможностью эксцессов в армии и уверяет, что Россия вполне готова. Он сам, по словам одного большого военного, высказал это в статье: «Россия хочет мира, но готова к войне», анонимно напечатанной в услужливых «Биржевых ведомостях» 27 февраля этого года.

Заношу ее, как документ, которому, несомненно, предстоит стать историческим: в случае победы – как прогноз и доказательство знания дела, в случае поражения – как доказательство полной непригодности царских слуг и систематического обмана народа и будущих союзников империи.

«Россия хочет мира, но готова к войне

Мы получили из безупречного источника сведения, не оставляющие сомнения, что Россия, по воле своего верховного вождя поднявшая боевую мощь армии, не думает о войне, не готова ко всяким случайностям.

С гордостью мы можем сказать, что для России прошли времена угроз извне. России не страшны никакие окрики.

Русское общественное мнение, с благоразумным спокойствием отнесшееся к поднятому за последние дни за границей воинственному шуму, было право: у нас нет причин волноваться.

Россия готова!

За последние пять лет в печати всего мира время от времени появлялись отрывочные сведения о различного рода мероприятиях военного ведомства в отношении боевой подготовки войск. И мы не сообщаем здесь ничего нового и неизвестного. В полном сознании великодержавной мощи нашей родины, так нелепо оскорбляемой зарубежной печатью, мы только группируем главнейшее из сделанного по указаниям монарха за это время.

Всем известно, что на случай войны наш план носил обыкновенно оборонительный характер. За границей, однако, и теперь знают, что идея обороны отложена и русская армия будет активной.

Не составляет также секрета, что упраздняется целый ряд крепостей, служивших базой по прежним планам войны, но зато существуют оборонительные линии с весьма серьезным фортификационным значением.

Оставшиеся крепости у России есть полная возможность усилить и довести их оборонительные средства до высшего предела. Некоторые крепости сохранены только для обеспечения известных стратегических и тактических пунктов Западного края.

Офицерский состав армии значительно возрос и стал однородным по образовательному цензу, весьма поднятому сравнительно с прежним. Нынешний офицер получает не только военные знания, но и военное воспитание. Законопроект о прапорщиках запаса решает вопрос о качестве запасных офицеров. Прапорщики запаса на практике исполняют обязанности и нижнего чина, и младшего офицера.

Русская полевая артиллерия снабжена прекрасными орудиями, не только не уступающими образцовым французским и немецким орудиям, но во многих отношениях их превосходящими. Осадная артиллерия сорганизована иначе, чем прежде, и имеется при каждой крупной боевой единице. Уроки прошлого не прошли даром. В будущих боях русской артиллерии никогда не придется жаловаться на недостаток снарядов. Артиллерия снабжена и большим комплектом, и обеспечена правильно организованным подвозом снарядов.

Техника военного инженерного дела за последнее время сильно развилась, и кто же не знает, что военно-автомобильная часть поставлена в России весьма высоко. Военный телеграф стал достоянием всех родов оружия. У самой маленькой части есть телефонная связь. Русская армия в изобилии снабжена прожекторами. Офицеры и солдаты показали себя мастерами в железнодорожном деле и могут обойтись без обычного железнодорожного персонала. Не забыто и воздухоплавание. В русской армии, как и в большинстве европейских, наибольшее значение придается аэропланам, а не дирижаблям, требующим весьма многого, в особенности в военное время. Тип аэропланов еще окончательно не решен, но кто же не знает о великолепных результатах аппаратов Сикорского, этих воздушных дредноутов русской армии. Это именно дредноуты, а не маленькие разведчики.

Русская армия — мы имеем право на это надеяться – явится, если бы обстоятельства к этому привели, не только громадной, но и хорошо обученной, хорошо вооруженной, снабженной всем, что дала новая техника военного дела.

Русская армия, бывшая всегда победоносной, воевавшая обыкновенно на чужой территории, совершенно забудет понятие „оборона“, которое так упорно прививали ей в течение предпоследнего периода нашей государственной жизни. Русская армия, уже в мирное время выросшая на одну треть, состоящая из полков однородного состава, с улучшенным корпусом офицеров и нижних чинов, является первой в мире по количественному составу кавалерии и с пополненной материальной частью.

Русскому общественному мнению важно сознание, что наша родина готова ко всяким случайностям, но готова исключительно во имя желания мира, который провозвестил монарх – великодушный инициатор Гаагской конференции.

Конечно, если какая-нибудь держава питает агрессивные замыслы против России, то наша боевая мощь ей неприятна, ибо никто уже не может теперь питать вожделений о какой бы то ни было части русской земли.

„Si vis pacem, para bellum“. „Если хочешь мира, готовься к войне“. Россия в полном единении со своим верховным вождем хочет мира, но она готова…»

Вексель очень большой, и не о двух же головах военный министр, подписавший его на виду у всей Европы еще полгода назад…

Сегодня начался призыв запасных. Какая разница с картиной призыва в 1904 году! Общий подъем, бодрость, серьезность настроения, отрешенность от личных переживаний горя, полная трезвость – на общую радость, водка не продается. Простые женщины как-то не решаются следовать своей привычке «повыть» и «поголосить» – слишком определенно общее настроение провожаемых ими завтрашних воинов.

19-е, суббота

Указом Вильгельма вся Германия объявлена на военном положении, России ею предъявлен ультиматум.

Когда германский посол граф Пурталес приехал сегодня в последний раз к министру иностранных дел Сазонову, то был так взволнован, что отдал ему обе дипломатические ноты: и ту, в которой было объявление войны, и другую, в которой говорилось о мерах к улаживанию конфликта. И когда они обе уже были в руках нашего министра, Пурталес овладел собой и попросил вернуть вторую бумагу, на что получил отказ. Сазонов сказал, что вторая нота имеет для России чисто историческую ценность, и не возвратил ее… Итак, до последнего момента Берлин не допускал мысли, что мы осмелимся на войну, все еще надеясь на нашу уступчивость.

20-е, воскресенье

Все решено.

Вызов Германии нами принят.

Во Франции вчера объявлена всеобщая мобилизация. Бельгия сделала то же самое. Германия также ответила мобилизацией и уже заняла Бендин и Калиш.

Сегодня подписан манифест об объявлении военных действий между Россией и Германией. В 4 ч в Николаевском зале Зимнего дворца состоялось торжественное молебствие о ниспослании победы русскому оружию. Царь с членами своей фамилии прибыл из Нового Петергофа на яхте к Николаевскому мосту, пересел там на катер и подъехал к дворцу. Толпа забывшего все его зло народа кричала «ура». При прохождении царя к Иорданскому подъезду густые толпы стали на колени, кричали «ура» и пели «Боже, царя храни». В это время стоявшим в Николаевском зале был слышен громкий голос великого князя Николая Николаевича: «…А главнокомандующим VI армией назначен Фан-Дер-Флит»[1]. Военные поняли, что сам он назначен Верховным главнокомандующим всей нашей армии, и не ошиблись. Царь вошел в запруженный сановниками зал в начале пятого часа. Его духовник прочел манифест, затем начался молебен, после которого царь с большим волнением произнес следующую речь, обращенную к военным и морским чинам: «Со спокойствием и достоинством встретила наша великая матушка-Русь известие об объявлении нам войны. Убежден, что с таким же чувством спокойствия мы доведем войну, какая бы она ни была, до конца. Я здесь торжественно заявляю, что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей (заимствование у Александра I. – М. Л.). И к вам, собранным здесь представителям дорогих мне войск гвардии и Петербургского военного округа, и в вашем лице обращаюсь я ко всей единородной, единодушной, крепкой, как стена гранитная, армии моей и благословляю ее на труд ратный». Громовое, действительно громовое, «ура» было ответом растроганных сановников, один из которых, член Военного совета П.А. Салтанов, мне все это и рассказал. Царь благословил присутствующих, все опустились на колени… Старики плакали, молодые едва сдерживали рыдания… Царь с семьей удалился и затем вместе с Александрой Федоровной вышел на балкон… Толпа ревела всей грудью, опустилась на колени, склонила национальные флаги и запела гимн. Царь и царица кланялись на все стороны, а затем с семьей вернулись тем же порядком в Петергоф.

Впереди толпы были видны флаги, плакаты с надписью «Боже, царя храни». Беспрерывно, то в одном месте, то в другом поют гимн и «Спаси, Господи, люди твоя». То здесь, то там слышны возгласы: «Долой Германию!», «Да здравствует Россия!», «Да здравствует Франция!»…

Через толпу проводят запасных. Они под командой нескольких офицеров, в сопровождении жен и матерей. Громкое «ура» несется за ними все время, пока они видны на площади.

Громадная площадь живет; толпы сменяются, – народ считает долгом побыть на ней хоть несколько минут. Крест, которым увенчана Александровская колонна, – этот символ первой Отечественной войны, теперь символизировал настроение столицы перед началом второй, во много раз, вероятно, более трудной… Кто был на Дворцовой площади 9 января 1905 г., тот поймет глубокое значение этой манифестации. Тогда простодушные люди шли молить царя об обуздании произвола возглавляемого им правительства; сегодня они все еще верили в своего так долго обманывавшего всех царя; тогда думали, что, нарушая полицейское запрещение о сборищах и став рядом с царем, услышат от него слово освобождения… Сегодня, забыв тогдашний гром пушек и свист картечи, преисполненный веры в лучшее близкое будущее, надеявшийся на немедленные реформы, которым не помешала бы свора придворных немцев, гордый сознанием своего единения, – народ опять шел туда же… Салюты с верков Петропавловской крепости если и напоминали гром орудий 1905 года, то радостное и светлое настроение сияющих лиц говорило о другом.

Как легко править таким народом! Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким черствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Голыптейн-Готторпы не одарены умом и сердцем.

Весь день гудят колокола. У всех церквей толпы молящихся. Настроение праздничное и приподнятое; ни тоски, ни равнодушия. Мало кто может не поддаться общему порыву; так и тянет на улицу. Бахвальства тоже нет, «шапками закидаем» не слышно; каждый понимает, что враг серьезен, но верит в близкий и полный успех.

Сейчас (вечером) можно уже получить подробности: экстренные выпуски газет опубликовали манифест, назначение Верховного главнокомандующего и созыв законодательных палат.

«Божиею милостию, мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая. Объявляем всем верным нашим подданным:

Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования.

Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства, отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.

Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры предосторожности, мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоянием наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров.

Среди дружественных сношений союзная Австрии Германия, вопреки нашим надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению нашему, что принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно объявила России войну.

Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской земли дружно и самоотверженно встанут все верные наши подданные.

В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение царя с его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага.

С глубокою верою в правоту нашего дела и смиренным упованием на Всемогущий Промысел мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные войска наши Божие благословение.

Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, царствования же нашего двадцатое.

Николай».

Именной высочайший указ, данный Правительствующему сенату 20 июля:

«Не признавая возможным, по причинам общегосударственного характера, стать теперь же во главе наших сухопутных и морских сил, предназначенных для военных действий, признали мы за благо всемилостивейше повелеть нашему генерал-адъютанту, главнокомандующему войсками гвардии и Петербургского военного округа, генералу от кавалерии великому князю Николаю Николаевичу быть Верховным главнокомандующим».

Именной высочайший указ, данный правительствующему сенату 20 июля:

«Ввиду ниспосланных отечеству нашему тяжких испытаний, желая быть в полном единении с народом, признали мы за благо созвать Государственный совет и Государственную думу. Вследствие сего, на основании статьи 99 основных государственных законов, повелеваем: возобновить занятия Государственного совета и Государственной думы 26 сего июля. Правительствующий сенат не оставит к исполнению сего учинить надлежащее распоряжение».

Думаю, что это не столько от ума и воли, сколько из приличия, хитрости и давления союзников. Впрочем, жизнь все покажет.

21-е, понедельник

Пресса настроена единодушно, хотя, может быть, и не совсем искренно, боясь того же, что уже сделано великим князем Николаем Николаевичем с «Речью», – она закрыта.

Италия объявила нейтралитет. Англия и Япония определили свое положение, – Россия может быть спокойнее.

Мелкие манифестации на отдаленных от центра улицах носят несколько иной характер: дружно поют многое, кроме «Боже, царя храни», которое редко допевается толпой до конца… Это уже знаменует кристаллизацию самосознания в большей мере, чем в предыдущие дни.

Министерство иностранных дел телеграфно предписало всем русским дипломатическим представителям при государствах германского союза немедленно выехать в Россию со всем составом миссий. Вчера выехали:

Из Берлина: посол С.Н. Свербеев, советник посольства А.Н. Броневский, секретари: В.В. Ионов, Васильчиков и П.А. Языков; из Мюнхена (Бавария): посланник Н.И. Булацель и секретарь М.М. Бибиков; из Карлсруэ (Баден): министр-резидент граф Н.А. Бреверн-де-ла-Гарди и секретарь Г.Н. Кутепов; из Штутгарта (Вюртемберг): министр-резидент С.А. Лермонтов и секретарь И.И. Дмитров; из Дармштадта: поверенный в делах Рощаковский; из Гамбурга: посланник Н.Н. Демерин; из Дрездена: министр-резидент бар. А.В. фонВольф и секретарь Г.Л. Тонашевский.

23-е, среда

Вчера германская армия фон Эммиха перешла границу Бельгии и двинулась к Льежу… Англия тогда же предъявила ультиматум Германии. Возмущению общества и народа нет границ. Трудно было думать, что мы до такой степени больно почувствуем приближающийся разгром нейтрального государства.

24-е, четверг

Вчера Англия объявила войну Германии. Соединенные Штаты объявили себя нейтральными. Сегодня Австрия объявила войну нам.

26-е, суббота

Сегодня опубликован манифест о войне с Австрией:

«Божиею милостию мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем нашим верным подданным:

Немного дней тому назад манифестом нашим оповестили мы русский народ о войне, объявленной нам Германией.

Ныне Австро-Венгрия, первая зачинщица мировой смуты, обнажившая посреди глубокого мира меч против слабейшей Сербии, сбросила с себя личину и объявила войну не раз спасавшей ее России.

Силы неприятеля умножаются: против России и всего славянства ополчились обе могущественные немецкие державы. Но с удвоенною силою растет навстречу им справедливый гнев мирных народов, и с несокрушимою твердостью встает перед врагом вызванная на брань Россия, верная славным преданиям своего прошлого.

Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли мы оружие, но, ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой нашей империи, боремся за правое дело. В предстоящей войне народов мы не одни: вместе с нами встали доблестные союзники наши, также вынужденные прибегнуть к силе оружия, дабы устранить наконец вечную угрозу германских держав общему миру и спокойствию.

Да благословит Господь наше и союзное нам оружие, и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с железом в руках, с крестом в сердце.

Дан в Санкт-Петербурге, в двадцать шестой день июля, в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, царствования же нашего двадцатое.

Николай».

28-е, понедельник

В газетах помещено следующее извещение от петербургского губернского по воинской повинности присутствия:

«Разъяснение об офицерах ополчения

Именным высочайшим указом Правительствующему сенату 18 июля 1914 г., между прочим, призываются на действительную военную службу офицеры ополчения, т. е. лица, уволенные в отставку с действительной военной службы и из запаса армии, которым еще не исполнилось – генералам и штаб-офицерам 55 лет и обер-офицерам 50 лет.

Означенное высочайшее повеление распространяется также и на тех отставных офицерских чинов, которые по объявлении о мобилизации еще не получили от губернских воинских присутствий именных призывных листов, ввиду лишь того, что они не были приняты своевременно на учет губернскими воинскими присутствиями за не-розыском сих лиц. Поэтому для надлежащего обеспечения укомплектования ополченских частей офицерским составом существенно необходимо, чтобы указанные выше не призванные на военную службу офицеры исполнили свой гражданский долг и немедленно сами явились по месту своего жительства в губернское воинское присутствие или же прислали последнему письменное заявление о месте своего проживания с приложением указа об отставке, дабы присутствие могло принять их на учет в ополчение».

Ясно, что в учете царит хаос, но еще яснее, что каждый из нас, отставных офицеров, немедленно должен явиться и зарегистрироваться. Сделаю это завтра, не потому, что рвусь в бой, как «верный подданный Николая», а просто потому, что, в противоположность 1904 году, не имею оснований считать эту войну исключительно делом рук царя и его присных; она во многом народна.

29-е, вторник

Присутствие переполнено массой явившихся отставных офицеров и генералов. Порядка никакого. Сесть и стать негде, духота, теснота. Секретарь хамски-олимпийски, через час по столовой ложке, принимает людей, добровольно явившихся на защиту родины. Я был взбешен до последней степени этой первой, опять за много лет, встречей с подлой русской канцелярией, ушел и послал свой указ об отставке по почте.

«Правительственное сообщение

(От Военного министерства)

Сим объявляется населению империи о необходимости общих усилий к сохранению в полной тайне всего, что касается выполняемых ныне военных мероприятий. Неосторожность в разговорах, письмах и телеграммах может способствовать распространению за пределами России сведений о расположении, передвижениях, составе и численности наших вооруженных сил, чем будет нанесен нашей родине трудно поправимый вред и что может потребовать от нашей армии лишних жертв.

Залогом доверия к мощи армии должна служить спокойная сдержанность общества ко всякого рода непроверенным слухам, которые часто могут быть недостоверными и даже злонамеренными.

Осведомление населения в пределах возможности в переживаемых и предстоящих военных событиях исторической важности возложено на главное управление Генерального штаба.

„Общество должно мириться с краткостью и вероятною скудостью тех сведений, которые будут сообщаться, находя удовлетворение в том, что приносимая таким отношением жертва вызывается военною необходимостью, пред которой должны преклониться все в годину посылаемого родине испытания“.

Японская война, по-видимому, не прошла даром…

Вот первые военные телеграммы от 20 июля:

Нанси. Сегодня утром германские войска открыли огонь против приведенного на военное положение таможенного поста в Птикруа.

Лондон. Агентство Рейтера узнало, что в 3 ч 30 мин вечера была получена официальная телеграмма, сообщающая о вторжении германских войск во Францию, перешедших границу около Силей.

Брюссель. Немцы вошли в Люксембург, захватили здания правительственных учреждений и перерезали телефонные провода.

Лондон. Действия Германии в нейтральном Люксембурге вызывают величайшее негодование англичан».

Август

2-е, суббота

Сегодня опубликовано первое воззвание Верховного главнокомандующего:

«Поляки!

Пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться.

Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ее. Она жила надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения его с Великой Россией.

Русские войска несут вам благую весть этого примирения.

Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром русского царя.

Под скипетром этим возродится Польша, свободная в своей вере, в языке, в самоуправлении.

Одного ждет от вас Россия – такого же уважения к правам тех народностей, с которыми связала вас история.

С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет к вам навстречу Великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разивший врагов при Гринвальде.

От берегов Тихого океана до Северных морей движутся русские рати.

Заря новой жизни занимается для вас.

Да воссияет в этой заре знамение креста – символ страдания и воскресения народов.

Верховный главнокомандующий, генерал-адъютант Николай.

1 (14) августа 1914 г.».

Вексель выдан большой; правда, бланк на нем не поставлен, однако платить в свое время надо… Искренность векселедателя и сочувствие царя-бланконадписателя и правящих сфер вызывает общее сомнение.

6-е, среда

Недоверие к первому векселю, очевидно, побудило великого князя Николая Николаевича выдать второй и этим показать, что первый принят правительством как обязательство.

«Воззвание Верховного главнокомандующего к русскому народу

Братья!

Творится суд Божий.

Терпеливо с христианским смирением в течение веков томился русский народ под чужеземным игом, но ни лестью, ни гонением нельзя было сломить в нем чаяний свободы.

Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению.

Да не будет больше подъяремной Руси. Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла, князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России.

Да свершится промысел Божий, благословивший дело великих собирателей земли Русской.

Да поможет Господь царственному своему помазаннику императору Николаю Александровичу всея России завершить дело великого князя Ивана Калиты.

А ты, многострадальная братская Русь, встань на сретение русской рати.

Освобождаемые русские братья!

Всем вам найдется место на лоне матери России. Не обижая мирных людей, какой бы они ни были народности, не полагая своего счастья в притеснении иноземцев, как это делали швабы, обратите меч свой на врага, а сердца свои – к Богу с молитвой за Россию, за русского царя.

Верховный главнокомандующий, генерал-адъютант Николай.

5 августа 1914 г.».

Отношение общества к этому документу недоверчивое, не все убеждены в искреннем нежелании захватить чужую территорию… Что-то не по-романовски. Чувствуется подлая игра, и при том за спиной главнокомандующего.

11-е, понедельник

Война идет своим ужасным полным ходом. Настроение всюду одно: партии затихли, но и шовинизма нет; все, как один. Если первые дни крайние левые держались в стороне, осуждали многое, происходившее на периферии народной жизни, то очень скоро они поняли глубину народного движения и присоединились к нему с горячностью чувства и честностью мысли. Да, мы переживаем громадный исторический момент своего бытия, и его трудно будет понять тому, кто о нем будет только читать, не пережив лично. Благо и счастье России – вот девиз, который сейчас объединяет всех. Каждый почувствовал себя прежде всего русским, все решили отложить внутреннюю борьбу, поняв, что в такой момент – место усилиям только одной общей борьбы. Если бы правительство было хоть сколько-нибудь умно, оно поняло бы свой сегодняшний долг. Сейчас все, содеянное десятилетиями, охотно и навсегда, со слезами было бы прощено и забыто, все отошло бы в прошлое, за которое не хотелось бы мстить. Дав народу твердые элементарные гражданско-политические гарантии, из России можно было бы выковать такого гиганта, который заставил бы преклониться весь мир! Но разве в правительстве есть для этого люди? Разве кто-нибудь из них понимает, какую исповедь все они должны были бы принести на той же Дворцовой площади… Они не в состоянии понять ни своей роли, ни переживаемого великого момента. Верхи правительственных кругов просто поражены преображением общества и готовы допустить, что… пожалуй, левые партии – не враги родины… Это все, на что их хватает, да и то далеко не всех. Вот когда всякому слепому стало ясно, что вся эта гнусная камарилья ни при каких обстоятельствах не в состоянии повести страну к лучшему, что всегда и везде место его позорно, а все самодержавие – проклятие, которое Россия будет нести, пока верит в сердце «отца»; раз она увидит, что это – изверг, проклятие будет сброшено, и тогда… тогда Россия станет единственной в мире страной, которая никогда не помирится на меньшем, чем полное забвение о всяком едином лице, будь он президент демократической республики.

13-е, среда

Вечером получил призывной лист. Исполню свой долг до конца, честно и без компромиссов, как исполняет его народ.

14-е, четверг

Верный своему решению, отправился в управление воинского начальника. Там чиновник Николаев предложил мне, в очереди, на выбор несколько воинских частей в различных городах Петербургского округа. Я просил его самого назначить мне одну из них. «Как желаете. Тогда вот город Новая Ладога, 312-я пешая дружина». – «Хорошо…» Итак, я – штабс-капитан 312-й пешей Петроградской дружины. Больше мне ничего не известно, ничего не ясно.

18-е, понедельник

Вечером, после сборов и окончательного устройства дел, выехал по Николаевской дороге на станцию Званка, чтобы оттуда отправиться на лошадях в неведомый городишко. Прощание с женой и детьми было тяжело: материальное их положение очень меня беспокоит. Морально вся семья солидарна со мной, мы все, как один.

19-е, вторник

Прибыл в Новую Ладогу. Маленький захудалый провинциальный городок, где куры на счету у местного городового. Явился в уже начинавшую формироваться дружину; в канцелярии застал двух офицеров за раздачей ротам, которыми они командовали по две, шинелей и прочего. Вскоре пришел командир дружины Константин Иванович Педашенко, бывший правитель дел Геологического комитета. Я назначен командиром 3-й роты; сразу принялся за дело. Познакомился с дружинным адъютантом, прапорщиком А.В. Винбергом, небезызвестным петербургским присяжным поверенным, в недавнем прошлом не утвержденным градоначальником в должности члена городской управы.

22-е, пятница

Выступили в направлении на Петербург; куда – неизвестно; можно думать, что в Тапс по Балтийской железной дороге.

24-е, воскресенье

Прибыли в Ревель и расположились в казармах Беломорского полка, где пока и обосновываемся. Ничего не устроено, все надо создавать самим.

Подробности службы в дружине не могут быть интересны для широкого общества, значительная часть которого сама прошла всю подобную будничную жизнь, а потому я и не буду останавливаться на них, точно так же, как на характеристике товарищей офицеров. Заурядное служебное положение не делает их ответственными за службу в ополчении, о котором в военных верхах ровно никто не подумал еще в мирное время. По-видимому, и органы Военного министерства склонны были разделять общее убеждение всех числившихся в ополчении, что они пойдут в дело одновременно с бабами, вооруженными вилами и косами. Ровно ничего не было подготовлено, ровно ни о чем никто не позаботился, и экстренный, небывалый призыв ополчения был еще одним экзаменом для наших военных бюрократов и их канцелярий. Каждый из нас, призванных отставных офицеров, был творцом своей роты, своей дружины, учился сам у себя, редко – у товарища, делал, что и как мог, и, повторяю, не ответствен ни за один промах и дефект, – все это дело рук мирных кабинетов военного министра и начальника Генерального штаба.

О наших нижних чинах надо сказать прежде всего со стороны их общего взгляда на свою внезапную военную службу. Убеждение, что перечисление из запаса в ополчение есть уже, в сущности, чистая отставка, царило в народе всегда, и никто никогда не позаботился разрушить эту прочную, перешедшую десятками лет в нечто реальное иллюзию.

Прежде всего народ был удивлен призывом ополчения, и удивлен глубоко. Так с вопросом на лице он и явился не только к воинскому начальнику, но и в воинские части. Если спрашиваешь «крестоносца»: «Ты рядовой?», он неизменно отвечает: «Никак нет, ратник». – «Ну да, рядовой или унтер-офицер?» – «Никак нет, ратник…»

И это ратничество глубоко запало в его сознание. Офицеры тоже разделяли его, но значительно слабее и поэтому скорее отделались от прежнего предрассудка.

Самые исполнительные и надежные люди, которые являлись действительными помощниками офицеров по организации рот в дружинах ополчения, были всегда убеждены в том, что так фигурально выражал мой приятель фельдфебель Иван Александров: «Какие мы солдаты, ваше высокоблагородие! Разве только для тылу, – бревна носить да хлеб печь».

Борьба с этим сознанием стоила нам немало нервов, энергии и упорства. А она и морально была совершенно обязательна, потому что каждый из нас знал, что некоторые ополченские части пошли в бой сейчас же после своего сформирования, больше того – иногда в период формирования. Надо было подготовить людей к возможному близкому боевому будущему, ободрить их, вселить в них совершенно другое убеждение.

Молодой элемент ополчения, то есть зачисленные в него по льготам и семейному положению, в понимании своей роли не отставал от «стариков». Они считали себя освобожденными от всякой военной службы навсегда. И «старики» и молодые сначала думали, что их призвали только на несколько месяцев… Месяцы проходили, их не распускали по домам, работа в дружинах шла, известия о больших потерях давали основание предполагать, что роспуска вовсе не будет. Но никто из них не был еще способен на боевое дело.

Наш народ, как известно, своеобразно толкует бороду и семью. Кто оброс бородой или обзавелся детьми, тот уже «старик», человек, которому дай бог справиться с своим личным хозяйством, – что, разумеется, и фактически верно. Солдаты – молодежь лет 21–27, не старше. Страх за жизнь жены, детей покрывает в «старике» сознание долга перед родиной в пролитии последней капли крови.

И жизнь во многом оправдывает это убеждение, – каждый из них знает, что такое нужда, что такое оставленная семья.

В этом отношении по прошествии нескольких месяцев войны большую услугу оказал паек. Получение его на местах успокоило ополченцев, они с большей верой относились к будущему своих семей.

Положение отставных офицеров было крайне трудно. Каждый из нас понимал, к чему нас обязывал долг, но никто ни от кого не мог получить указаний о современных приемах обучения и тактике боя, хотя бы чисто пехотного. Все, что теоретически проходилось нами 10–20 лет назад и было так же годно к переносу в дружины, как обучение во времена Крымской кампании. Военное дело 1905–1914 гг. круто свернуло с прежнего пути, далеко ушло вперед, и мы все остались с растерянным видом. Работали дома ночами, днем непременно учились, но все это была теория, все это было непрочно, наносно, неглубоко. И ни от кого никакой помощи, руководства, совета.

Наша дружина стояла в Ревеле до 5 марта 1915 г., и за полгода никто не дал нам не только никаких указаний по плану занятий и по размерам необходимой для этого программы, но никто даже не выяснил, хотя бы кратко, к чему именно надо было готовиться.

Начальник нашей 58-й бригады государственного ополчения генерал-майор Осипов был совершенно не на месте, ровно ничего не знал, кроме ряда хозяйственных вопросов в пределах крючкотворства с интендантством. Грубое существо, преисполненное петушиной важности своего звания, ушедший в мелочи старых уставов, совершенно незнакомый с уставами последнего времени, крайне мало развитой, надменный – таков был наш гроза-начальник, от которого мы должны были ждать направления.

Комендант ревельской морской крепости императора Петра Великого вице-адмирал Александр Михайлович Герасимов, занятый постройкой крепости и гражданским управлением района, не обращал на нас никакого внимания и тоже не знал, что и когда мы должны будем делать в будущем. Командиры дружин ревельского гарнизона буквально терялись от его странных вопросов, видели, что он ровно ничего не понимал, старались уяснить себе хотя бы ближайшее будущее Ревеля, но возвращались от него ни с чем…

1915 год

В марте нас перевели из Ревеля на охрану Балтийской железной дороги от Ревеля до Нарвы и от Тапса до Юрьева. Тогда мы познали всю хаотичность организации штаба VI армии и его отдела военных сообщений в частности. Ровно никто ничего не обдумал, никаких инструкций, никакого наблюдения, еще меньше – руководства. Все и тогда опять приходилось высасывать из своих отставных пальцев.

Еще 7 августа 1914 г. главнокомандующий VI армией приказал: «Начальникам ополченских бригад, немедленно по их сформировании, организовать их применительно к полевым войскам. Каждую ополченскую бригаду составить из трех полков, образовав каждый из двух дружин. О назначенных командирами полков донести в штаб округа»… Но мы узнали об этом приказе год спустя; ни округ, никто не потрудился проверить исполнение приказа, и в Ревеле стояли дружины, о которых в бестолковом штабе VI армии просто забыли.

В июне 58-ю и 68-ю ополченские бригады свели в трехбатальонные полки; наша дружина вместе с 320-й образовала 436-й пехотный полк, вскоре получивший название Новоладожского. Это слияние нас очень опечалило, так как, благодаря командиру 320-й дружины подполковнику Тромповскому и заведующему ее хозяйством бывшему полицейскому капитану Задарновскому, дух дружины был очень несимпатичен, а моральная распущенность нижних чинов превосходила все возможное в этом отношении даже в ополчении.

Заключительный пункт последнего приказа по нашей 312-й дружине от 9 июня, написанный мною и по моему совету, был, в сущности, замаскированным протестом по адресу начальника бригады, соединившего нас в такой конкубинат.

«В заключение последнего приказа моего считаю своим долгом выразить чинам 312-й пешей Петроградской дружины мою сердечную благодарность: офицерам, врачам и чиновникам за труды, понесенные ими по формированию дружины, за умелое и отличное воспитание нижних чинов и за командование и управление вверенными им частями, а нижним чинам – за примерное отношение к службе и за добросовестное исполнение своего долга, которое всегда ценилось мною и создало славное имя 312-й пешей Петроградской дружине.

Тверд надеждой, что, влитая в 436-й пехотный полк, дружина сумеет внести в эту новую часть сложившиеся традиции доброй службы и поможет создать полк, который покажет себя истинно славным в ратном деле».

В мае 1915 г., при преследовании появившегося около Тапса, в охраняемом моей ротой участке, шпионского аэроплана, я упал с лошади на сквозном железнодорожном мосту, ударился поясницей о рельс и тогда не обратил на это особенного внимания. Вскоре, однако, я заболел острым воспалением почек. Не подавая рапорта о болезни, я исполнял службу, пользуясь помощью своих младших офицеров. Вдруг приказом по полку 2 июля я был назначен начальником полковой учебной команды. Хорошо понимая смысл этого лестного назначения, я, однако, очень боялся, что почки не дадут мне возможности исполнить свой ответственный перед полком долг. Полковник очень просил не отказываться. 6 июля я переехал в Ревель и приступил к формированию команды, которое было по плечу только очень опытному офицеру действительной службы.

31 июля весь полк был стянут в Валк. Работа в команде шла очень дружно, требовала громадного напряжения сил и нервов, но давала порядочные результаты.

Здесь я снова должен остановиться на нижних чинах.

По опыту своему в прежней действительной офицерской службе в течение 1893–1898 гг. я знал, что из нашего солдата можно сделать что угодно, если только заручиться его полным доверием и уважением за заботливость, справедливость и любовь к людям. Строгость и требовательность ему не страшны, он хорошо переносит их, лишь бы они не мешали ласке и вниманию к его домашним и личным делам и душевным переживаниям.

На этот путь я стал сразу в дружине, не изменил линии своего поведения и в полку. Много надо было работать над собой, чтобы всегда выдержать это теоретически просто формулируемое отношение к солдату, но, раз эта внутренняя работа совершена, успех обеспечен.

Солдат вовсе не ищет распущенности; он впадает в нее, если не видит сопротивления начальника. Он также не ищет случая полодырничать, словом, несет службу вполне добросовестно, если видит целесообразность предъявляемых ему требований и, главное, пример самого начальника. Редкие качества русского человека открываются в лице солдата каждому начальнику, который искренно любит народ и солдата, который честно и любовно относится к своему долгу. Трогательность поистине изумительная выявляется со стороны солдата иногда в таких формах, которые заставляют вас плакать от испытываемых высоких эмоций.

Однако состояние моего здоровья в течение двухмесячного заведования учебной командой не улучшалось; часто вечером я лежал с сильными болями. Делалось ясно, что после стольких лет упорной кабинетной деятельности строевая служба кончится для меня если не катастрофически, то все-таки плохо, и приходилось искать другой, штабной, где бы, будучи полезным по своим знаниям и способностям, я мог быть менее физически утомляем.

Генерал-квартирмейстер штаба Северо-Западного фронта генерал-майор Михаил Саввич Пустовойтенко решил перевести меня к себе для работы в журнале «Наш вестник», издававшемся для армий этого фронта. Между тем в августе 1915 г. Пустовойтенко, по приглашению генерала М.В. Алексеева, принял должность генерал – квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего. Я ждал назначения в «Наш вестник». 18 сентября пришла телеграмма дежурного генерала VI армии о переводе меня в штаб Верховного… Я не знал, на что иду, но, не задумываясь, решил ехать, так как слишком заманчиво было попасть в центр военной жизни страны, туда, откуда шло все биение пульса нашей жизни. Почти годичная служба в армии порядочно расхолодила мое настроение в июле 1914 г., я увидел слишком ясно, что представляла наша армия, насколько нас превосходил противник, как развращалась страна, как нищи мы были военными талантами и как справедливо несли наказание за подданство Романовым и преступное хвастовство и бахвальство обманувшего страну Сухомлинова.

8 сентября было кануном экзаменов первого выпуска учебной команды. В этот день я дал солдатам полный отдых, а вечером устроил им развлечение, которое удобно было организовать, пользуясь нашим пребыванием в здании немецкого клуба, где была сцена и пр. С участием офицеров солдаты украсили большой зал гирляндами и флагами и вообще горячо приняли к сердцу свой собственный праздник. Вот

Программа

литературно-музыкального вечера по случаю выпускного праздника учебной команды 436-го пехотного Новоладожского полка

8 сентября 1916 г.

Отделение I

1. Народный гимн – исп. вся команда.

2. «За Уралом, за рекой» – исп. хор команды.

3. Собственные сочинения – исп. ряд. Григорьев.

4. «Пожарный марш» – исп. на рояле вольноопред. Данненберг.

5. Русская пляска – исп. ряд. Воробьев.

6. «Хаз-Булат удалой» – исп. хор команды.

7. «Василий Шибанов» гр. А.К. Толстого – прочтет поручик Корсак.

Отделение II

8. «Вечерний звон» – исп. хор команды.

9. «У приказных ворот» гр. А.К. Толстого – прочтет прапорщик Лукьянов.

10. «Коробочка», «По дорожке зимней, скучной» и др. на гармонии – исп. ряд. Васильев.

11. «Тары-бары» – исп. хор команды.

12. «Внимая ужасам войны» – прочтет ефр. Кованский.

13. «Барыня», пляска – исп. ефр. Смольников и ряд. Воробьев.

14. «С нами Рузский, с нами генерал» – исп. хор команды.

15. Народный гимн – исп. хор команды.

Подготовка «артистов» велась офицерами команды. После пополнения программы, на которое были приглашены офицеры полка, были уже беспрограммный пляс, веселье, рассказы и прочее. Если к этому прибавить пряники, сласти и пироги, розданные солдатам днем и вечером, то вы поймете, как они были одушевлены, с каким подъемом провели этот необычный день.

9-го был экзамен, сошедший очень успешно.

Когда команда вернулась с поля домой, чтобы назавтра с утра разойтись по ротам, я сердечно попрощался с людьми, искренно поблагодарил офицеров за совместную работу и пошел в канцелярию. Через некоторое время фельдфебель доложил мне, что выстроенная команда просит меня к себе. Я, удивленный, пошел. Один из вчерашних исполнителей, Кованский, выступил из фронта, вынул из патронной сумки бумажку и прочел мне по ней приветствие, которое привожу, как один из самых драгоценных документов личного архива:

«Ваше высокоблагородие! По окончании нами учебной команды желаем выразить вам нашу искреннюю благодарность за ваше отеческое отношение и за ваше наставление по отношению службы солдата. И мы всем чувством приняли ваше наставление, которое будет служить нам путем для нашей солдатской жизни. Почерпнув новые силы за короткое время, придя в роты, мы, в свою очередь, окажем помощь своим товарищам и научим их тому, что приобрели от вас в это время, и оно должно послужить для лучшего исполнения долга службы, для защиты Родины, в особенности в настоящее тяжелое время, когда вся Россия, как один человек, встала на защиту дорогого отечества. И, расставаясь с вами, еще раз благодарим за ваше наставление и просим принять на память от нас неценный подарок».

Его соседи подали мне художественный серебряный портсигар с монограммой «М. Л.» и надписью: «Е. В. Б. штабс-капитану М.К. Лемке на память от учебной команды 436-го пех. Новоладожского полка. 19. IX. 15».

Надо ли говорить, как я был растроган и взволнован… Затем солдаты повзводно благодарили своих офицеров и тоже поднесли им по серебряному портсигару.

Второе прощание наше носило особенно теплый, задушевный характер.

Разумеется, с точки зрения закона все, начиная с меня, совершили его нарушение, так как офицерам вообще запрещается принятие каких-либо подарков от нижних чинов, но уверен, что ни у кого не хватит смысла обвинять нас. Как было отказать этим людям, отдавшим, может быть, последние гроши, плакавшим при поднесении? Да разве русский человек мог бы понять это подчинение закону иначе, как за горькую обиду от гордого холодного человека?

10 сентября в приказе по полку было объявлено:

«9 сентября комиссия под моим председательством произвела поверочное испытание нижним чинам, окончившим курс полковой учебной команды. Все подвергнутые испытанию выдержали его хорошо, многие отлично и удостоены выдачи установленного законом свидетельства. Как теоретическая, так и практическая подготовки в объеме положенной программы, а равно и гимнастики, не включенной в программу, показали, что дело обучения и воспитания было поставлено в команде на должную высоту. От лица службы выражаю свою сердечную благодарность начальнику учебной команды штабс-капитану Лемке и младшим офицерам команды прапорщикам Еси-повичу, Лукьянову, Бебришу и Каяку, а также и младшему врачу Станчулову, постоянному же составу команды и всем окончившим ее курс – мое спасибо. Уверен, что они внесут в свои роты твердую дисциплину, порядок и сознательное отношение к службе».

Через несколько дней я стал формировать второй курс учебной команды, в которую не было отбоя от скучавших в ротах развитых солдат. В этой работе меня застала телеграмма из штаба VI армии.

Вечером 20 сентября офицеры полка, в числе 42 человек, давали мне прощальный ужин. До того я был на трех таких ужинах в том же Валке и потому немного тяготился обстановкой предстоявших наполовину неискренних проводов, когда часть присутствующих думает больше о долге приличия, чем сожалеет об уходящем. Но я был сердечно обрадован тем, что наблюдал и слушал.

Командир полка полковник Сергей Михайлович Леонтьев искренно был опечален моим переводом; за последнее время он привык обращаться ко мне за советами по массе дел и находил во мне отклик но долгу службы, далекий от каких-либо личных видов. Таков смысл его речи. Вслед за ним говорили другие. Ценно было, что говорили многие из тех, с кем я вовсе не был близок. Все они отметили самое для меня дорогое: я был хорошим товарищем, и хотя часто негодовал, сердился, нервничал и желчничал, но всегда не за себя, всегда из-за службы и ее долга. Это – общее содержание речей, произнесенных со слезами. Но что меня тронуло еще больше, это горячий панегирик со стороны молодежи, приветствовавшей во мне своего воспитателя и учителя тому, как надо любить солдата и народ, из которого он вышел. Моя служебная строгость была оценена младшими так, как я и сам понимал ее. Двое прапорщиков, С. и А., рыдали, клялись мне, что первый бросит пить, а второй – распутничать, и оба покажут, что они действительно помнят мои немногие отрывочные с ними беседы. Характерно, что А. я почти не знал, но извлек его из рук дурной компании и, жалея его молодость (18 лет), взял к себе во вторую команду, в которой провел всего три дня. Был период за ужином, когда многие плакали и рыдали; то же было, конечно, и со мной. Старший врач Ш., остряк, плохо говоривший по-русски, отметил, что мои проводы открыли ему глаза на русского офицера; он понял, что можно не пьянствовать с офицерами, не играть с ними в карты и не развратничать, а все-таки пользоваться их общим, и притом глубоким, уважением и любовью.

Вот что на другой день было отдано в полковом приказе, которого я уже не застал:

«С грустью расстаюсь с штабс-капитаном Лемке.

Выдающийся педагог, прекрасный строевой офицер, глубокий знаток солдата, его жизни и интересов, он вкладывал в дело обучения нижних чинов все свои физические и нравственные силы. Недавно законченный под руководством штабс-капитана Лемке курс полковой учебной команды показал и плоды его деятельности. Прекрасные знания учеников, привитая им способность быстро ориентироваться в вопросах и задачах, бодрый и ясный взгляд на службу и долг ее были живым аттестатом штабс-капитану Лемке. Считаю своим приятным долгом принести от лица службы столь выдающемуся офицеру мою искреннюю благодарность и пожелания сил и бодрости на новом месте служения».

21 сентября я уехал из Валка, сердечно провожаемый многими офицерами.

Сохраняю краткое содержание всех этих личных записей исключительно для лучшей обрисовки ополченского офицерства и доказательства, как оно ценило серьезную работу на благо страны, хотя бы и в очень маленьком масштабе.

Прибыв в Петроград, я отправился, конечно, в Главный штаб узнать, где же, собственно, находится место моей новой службы – Ставка Верховного. Писарь при дежурном по приемной комнате офицере авторитетно и громогласно доложил мне, что Ставка в Смоленске, а на мое замечание, что мне надо более авторитетное указание, рекомендовал отправиться в военно-топографический отдел, где и спросить полковника Генерального штаба Жукова. Последний сказал, что мне надо ехать в Могилев-губернский. Это же подтвердила жена М.С. Пустовойтенко. Замечу, что, хотя Ставка никогда не была в Смоленске, но тогда почти весь Петроград называл именно его и мало кто знал о Могилеве.

24 сентября я выехал по Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороге. В вагоне были все офицеры. Выяснившееся в разговоре место моей службы вызывало у них некоторую зависть, и мне оказывалось какое-то незаслуженное почтение.

Сентябрь

25-е, пятница

В 8 ч 15 мин вечера я прибыл в Могилев, а в Ставку был любезно доставлен фельдъегерским поручиком Александровым на казенном автомобиле, куда он усадил и моего денщика, сроду не ездившего так помпезно. Вещи были уложены в казенный же грузовик.

В конце девятого часа я входил в дом, где помещалось управление генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего. Это – дом губернского правления, выселенного на какую-то частную квартиру. Рядом, после ворот и двора, находится дом губернатора, отведенный для царя; там же помещаются: министр императорского двора, гофмейстер, дворцовый комендант и дежурный флигель-адъютант; все остальные чины свиты живут в ближайших гостиницах. Невдалеке, через площадь с садом, помещаются управления дежурного генерала, начальника военных сообщений, морское управление и квартира директора дипломатической канцелярии. Ставка – это весь штаб, но самое главное, центральное, самый нерв ее – управление генерал-квартирмейстера; там живут начальник штаба генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев, генерал-квартирмейстер Пустовойтенко и несколько полковников Генерального штаба, ведающих различными делопроизводствами управления.

Бравый полевой жандарм у вешалки при входе снял с меня пальто и предложил пройти наверх. Там я явился дежурному по управлению штаб-офицеру Генерального штаба, которым в этот день как раз был мой будущий непосредственный начальник, полковник Александр Александрович Носков.

Он встретил меня очень любезно, прочитал предъявленное мною предписание полка и, сказав, что очень занят срочной работой, рекомендовал прийти через час, когда генерал-квартирмейстер вернется с обычной своей вечерней прогулки. Явившись в управление коменданта главной квартиры, я поехал в отведенный мне номер гостиницы «Метрополь», помылся, переоделся и через час был опять у Носкова, проводившего меня к Михаилу Саввичу Пустовойтенко.

► Меня радушно встретил генерал-майор, когда-то поручик 15-го стрелкового полка, которым я знал его с 1891 г. Бывая в доме отца моего товарища по 2-му кадетскому корпусу, генерала от артиллерии Павла Алексеевича Салтанова, я познакомился там с Пустовойтенко, как женихом его дочери, Ксении Павловны, вскоре затем по окончании академии Генерального штаба и женившегося на ней. До войны Пустовойтенко считался ординарным офицером Генерального штаба, ничто не выдвигало его; против обыкновения, он и полком (182-м пехотным Гроховским) командовал пять лет, стоя с ним в такой дыре, как Рыбинск. Незадолго до войны, в начале 1914 г., он был произведен в генерал-майоры с назначением на должность начальника штаба одного из сибирских корпусов. Он отправился туда дальним морским путем и прибыл на место уже в конце весны. В это время Янушкевич был назначен начальником Генерального штаба. Тесть Пустовойтенко Салтанов пользовался глубоким его уважением; Янушкевич хотел сделать ему приятное и сказал генерал-квартирмейстеру Генерального штаба Ю. Данилову, что хотел бы видеть Пустовойтенко в Петербурге. Данилов исполнил это желание, но назначил генерал-майора на полковничье место 2-го обер-квартирмейстера. Пустовойтенко возвращался обратно. В это время была объявлена война. Предназначавшийся еще раньше на место генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта генерал-майор Лукомский, женатый на дочери Сухомлинова, отказался от этого поста. Алексееву неожиданно пришлось выбирать новое лицо. К составленному им списку кандидатов Янушкевич рекомендовал прибавить Пустовойтенко. Кончилось тем, что, не зная его лично, Алексеев на нем и остановился. Вот обстоятельства, которые способствовали такой быстрой карьере моего старого знакомого.

Я передал ему письмо его жены, приветы Салтановых и ждал служебных указаний.

► Михаил Саввич вкратце посвятил меня в предстоящую мне работу, сам, однако, не отдавая себе ясного в ней отчета. Как и предупредила меня Ксения Павловна, знавшая о моем переводе из писем мужа, я понял, что буду работать под руководством Носкова по созданию более нормальных отношений Ставки с периодической печатью. Общая мысль добрососедского единения с печатью принадлежит Алексееву, а ему подсказана отчасти генералом Эвертом. Затем Пустовойтенко рассказал кое-что из жизни штаба.

Прежняя Ставка, при Николае Николаевиче и Янушкевиче, только регистрировала события; теперешняя, при царе и Алексееве, не только регистрирует, но и управляет событиями на фронте и отчасти в стране. Янушкевич был совсем не на месте, и прав кто-то, окрестивший его «стратегической невинностью». Расстроенность разных частей армии значительна и вполне известна. Царь очень внимательно относится к делу; Алексеев – человек прямой, глубоко честный, одаренный необыкновенной памятью. Михаил Саввич считает его недосягаемо высоким для всех, не исключая и самого себя. Его доклады царю очень пространны. Новый штаб хочет отдалить себя от дел невоенных и стоит совершенно в стороне от придворных интриг; Алексеев и Пустовойтенко ничего не добиваются, ведут дело честно, не шумят, пыль в глаза никому не пускают, живут очень скромно. Собственно штаб, не по форме, а по существу, составляют: Алексеев, Пустовойтенко, генерал-майор Вячеслав Евстафиевич Борисов и Носков. Это – его душа, все остальное – или исполнители их воли и решений, или мебель…

Во время такого посвящения, когда я или молчал, или только спрашивал, дважды входил Алексеев, которому я и был тут же представлен. Он очень просто подал руку, но ничего не спросил. Тон его разговора с Пустовойтенко дружеский. Он был озабочен чем-то; нужны были какие-то справки, за которыми он сам и пришел из своего кабинета, не желая, по своей манере, беспокоить подчиненного.

► Михаил Саввич живет в одной комнате, где стоят: походная кровать, какой-то убогий стол, три чемодана, повешен маленький рукомойник, вот и все. В соседней комнате его служебный кабинет, где тоже никакой обстановки; на столах разложена масса военных карт. При мне ему и Борисову денщик принес ужин: глиняная крынка с простоквашей и по кусочку черного хлеба.

► Вернувшись к Носкову, я получил от него распоряжение отправиться домой и прийти к нему на следующий день, после 2 часов дня. Прощаясь, Носков показал мне следующую телеграмму, посланную сегодня Пустовойтенко генерал-квартирмейстеру Генерального штаба генералу Леонтьеву и главнокомандующим фронтами: «Адмирал Эбергардт просит распоряжения всем газетам империи воспретить писать о появлении и действии подводных лодок неприятеля в Черном море, кроме данных официальных сообщений».

26-е, суббота

Завтракал в штабном собрании. Оно устроено из кафешантана, бывшего при гостинице «Бристоль», где теперь живут чины военных миссий дружественных нам держав. Довольно большой зал с небольшой сценой, занавес спущен. Вот план столовой (см. чертеж).

Рис.2 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

План столовой штабного собрания

За столом А весь генералитет штаба; здесь же сажают приезжающих по разным случаям министров, сановников и генералов, если они не приглашены к царскому столу. Место 1 – Алексеева, 2 – Пустовойтенко, 3 – дежурного генерала Петра Константиновича Кондзеровского, 4 – начальника военных сообщений Сергея Александровича Ронжина, 5 – начальника морского управления контр-адмирала Ненюкова, 6 – генерала Борисова.

Стол Б – члены военных миссий и прикомандированных к ним наших офицеров;

В – дипломатическая канцелярия, место а князя Кудашева;

Г – отдельные столы, за которыми сидят по четыре человека. Мой стол 1, мое место 2; со мной: капитан топограф Александр Васильевич Кожевников, поручик 14-го гусарского полка Николай Иванович Давыдов и корнет 15-го уланского полка Сергей Михайлович Крупин.

Весь штаб завтракает и обедает в две смены: первая в 12 ч дня и 6 ч вечера, вторая в 1¹/₂ ч дня и 7¹/₂ ч вечера; вся генерал-квартирмейстерская часть во второй смене, дежурство и прочее – в первой. Смена смену не видит иногда по целым дням, если не встречаются по службе или где-нибудь в свободное время. Кто опоздал к началу стола, опускает 10 коп. в благотворительную кружку; кто поздоровался в зале с кем-нибудь за руку – тоже 10 коп. Таковы обычаи еще со времени Николая Николаевича. Придя, каждый занимает свое место, и все стоят в ожидании начальника штаба, а если его нет, то Пустовойтенко или Кондзеровского. Когда садится старший, все садятся. Когда кончают, встают вслед за старшим и дают ему выйти; одеваются офицеры после генералов и никогда не вместе с начальником штаба.

Во время завтрака было очень просто. Кормят отлично и очень обильно. Каждый, кроме Алексеева, платит в месяц 30 рублей и 3 рубля на прислугу (солдаты), а штаб приплачивает за каждого еще по 40–50 рублей; Алексеев платит за себя всю стоимость. Сегодня, например, давали: кулебяку с рыбой и капустой, ростбиф с салатом и огурцами, кофе, чай, молоко, виноград. Легкое вино за особую плату, водки нет.

В собрании есть два бильярда, почти всегда занятые, и небольшая читальня с несколькими газетами, «Сатириконом», «Столицей и усадьбой» и т. п. – почти всегда пустая.

► Генерал-майор свиты Борис Михайлович Петрово-Соловово производит впечатление бесталанности, но несомненной порядочности, держится просто, служит для поручений при главнокомандующем, выезжая для разбора каких-нибудь каверзных дел, жалоб и т. п.

► После завтрака отправился на службу. Носков живет в доме управления. Он тоже не отдает себе ясного отчета в новом порученном ему деле и ждет моего мнения. Я, в свою очередь, воздержался от формулирования своего мнения, ожидая его взглядов и решив сначала осмотреться и все обдумать. Зная более или менее о моем образе мыслей, который Пустовойтенко известен давно и довольно определенно, Носков прежде всего предупредил меня, что все управление всегда настороже, особенно в отношении дворцового коменданта, генерал-майора свиты Воейкова, везде толкающегося и все желающего знать и слышать.

► Курьезно, что министр двора граф Фредерикс, тесть Воейкова, женатого на его дочери, предупреждал Алексеева, чтобы он и его подчиненные не рассказывали ничего стратегического Воейкову… Это было сделано из ревнивого желания старика лишить зятя темы для беседы с государем, в которой сам Фредерикс, по незнанию, участвовать тоже не может.

► Генерал Борисов, товарищ Алексеева по Казанскому пехотному полку, служил по Генеральному штабу; после японской войны он написал какие-то статьи в «Новом времени», вследствие которых должен был выйти в отставку. Алексеев ценит его, как умного человека, имеющего серьезное стратегическое образование, вытащил его с началом войны из отставки в штаб Юго-Западного фронта, а затем и сюда. Там, как и здесь, Борисов почти целый день занят изучением создающейся стратегической обстановки, подготовляет материалы для истории – тогда фронта, теперь всей армии – и молча трудится до позднего вечера.

► Надзор здесь везде и за всеми при помощи всякой полиции: дворцовой, жандармской, общей, тайной и явной; полевые жандармы при вешалке и входных дверях управления и при кабинете Алексеева.

► Живущий в Полтаве генерал Николай Николаевич Четыркин заваливает Алексеева письмами, в которых подает ему всякие советы, особенно по внутренней политике. Сегодня надо было составить любезный, как всегда, но по существу бессодержательный ответ на последнюю серию писем, что-то штук пять или шесть. Носков, по-видимому, хотел испытать мое канцелярское перо и поручил это мне… Разочаруется.

Для иллюстрации приведу одно из писем этого проектомана: «Глубокоуважаемый Михаил Васильевич.

Из прилагаемой при сем вырезки из № 12970 газеты „Южный край“ видно, что, как и следовало ожидать, особое совещание по обороне не могло иначе поступить, как признать нежелательным прием на военную службу рабочих, изготовляющих военные предметы, так как промышленность уже мобилизовалась. Если промышленность частью и мобилизовалась, то, во всяком случае, не вся и очень неудачно. Признание рабочих в положении военнообязанных, при условии оставления их совершенно в том же положении, в котором они находятся сейчас, с обязательством их носить кокарды и ополченские кресты или гербы на головных уборах, не может нарушить хода работ заводов. Зачисление рабочих на военную службу даст правительству возможность держать рабочих в повиновении и не позволять им устраивать сходки и забастовки. Затем время покажет, что следует изменить в положении рабочих, но всякие перемены должны прежде всего преследовать главную цель – обеспечение безостановочности и производительности работ заводов.

Странно, что проект милитаризации заводов, работающих для войны, составлен не Военным министерством, а Министерством торговли и промышленности.

Мне кажется, что главным недостатком военно-промышленной организации является сложность ее, вследствие привлечения в ее состав совершенно разнородных элементов, из которых участие, например, членов Государственной думы и Государственного совета является совершенно лишним. Эти последние могут иметь значение лишь контролеров, но никак не членов распорядителей, если они не имеют своих заводов и фабрик.

Вместо объединения фабрик и заводов в районных группах и создания таким образом военно-промышленных трестов Военному министерству следовало разделить всю территорию России на промышленные районы, назначить в каждый из них, как я писал уже, военных специалистов для заказов на заводах и фабриках районов и для наблюдения за исполнением заказов. В каждом районе чины государственного контроля, вместе с представителями военного ведомства, с фабричными инспекторами и с представителями фабрик и заводов выработали бы условия заказов. Представители военного ведомства следили бы за успехом работ и за количеством изделий, государственный контроль охранял бы интересы казны, фабричная инспекция – интересы рабочих и представители фабрик и заводов – интересы владельцев их. Все эти органы в каждом районе составляли бы комитеты: интендантские, артиллерийские и военно-технические, под председательством представителей военного ведомства, и эти комитеты сносились бы непосредственно с главными управлениями Военного министерства. Такая организация отличается простотой и совершенно обеспечивает интересы военного ведомства, казны, рабочих и владельцев заводов; кроме того, она гарантирует от злоупотреблений трестов и всех искателей легкой наживы.

Прошу принять уверения в моем глубоком уважении и искренней преданности.

Покорный слуга Н. Четыркин».

Не распечатывая писем Четыркина, Алексеев передает их Носкову, а тот отвечает уже гуртом. Мой ответ не удовлетворил новое начальство – и немудрено, потому что я хотел дать ясно понять, что Алексеев не имеет времени читать такую требуху.

► Носков рассказал свой инцидент с варшавским архиепископом Николаем. Быв на вокзале в Варшаве, он бежал по делу через комнату, в которой сидел этот монах, и вдруг слышит крик: «Невежа, не знает, что надо отдать честь!» Носков сдержался и подошел узнать, кто этот вежливый архипастырь. Произошел крупный разговор, в котором Николай кричал: «Нахал!» – и откалывал фразы вроде: «Вот они, настоящие-то наши враги! Пастырей Христовых в грош не ставят, вот они!» Свидетельницей всей этой сцены была многочисленная публика. Носков не оставил выходки монаха, после которой два часа лежал в истерике, и подал рапорт. Николай был запрошен официально и отвечал, что хорошо не помнит происшедшего… Носков энергично добивается конца и ищет поддержки в протопресвитере военного и морского духовенства Шавельском и Воейкове; оба они, по каким-то личным соображениям, на его стороне.

► После нашей в общем очень продолжительной беседы Носков сознался, что не может уважать службу в России вообще, а военную в частности и что уже давно задумал бросить все и надеть пиджак, но осуществить это ему помешала война.

27-е, воскресенье

► Протопресвитер Шавельский – по виду совершенный еврей, отдаленно он и есть его потомок. Все относятся к нему с большим внешним почтением; то же Носков настоятельно советовал делать и мне.

► Сегодня я наконец узнал, что все циркулировавшие в армии и обществе россказни об особой «секретной» комнате с специальными грандиозными картами, у которых сидят руководители штаба Верховного, а младшие чины в течение целого дня приходят и вставляют новые флажки и вынимают старые, – просто басня. Дело обстоит гораздо проще. Офицеры Генерального штаба, ведающие регистрацией хода военных действий на наших отдельных фронтах, по мере значительности перемен отмечают их, с помощью топографов и чертежников, на прежней карте и ежедневно утром, докладывая генерал-квартирмейстеру о происшедшем за сутки, по полученным штабом телеграммам из фронтов и армий, представляют ему эти карты. Затем они остаются в той же комнате; генерал-квартирмейстер докладывает о том же самом начальнику штаба (если он того пожелает), а последний – царю. В кабинете государя карты висят с утра до конца доклада, а потом, по его уходе, снимаются и поступают в соответствующие делопроизводства, где и хранятся. Эти карты могут видеть все офицеры нашего управления, и никакой особенной тайной они не ограждаются. У начальника штаба, генерал-квартирмейстера и генерала Борисова тоже лежат десятиверстные карты района всего нашего фронта, по которым они и справляются, читая оперативные телеграммы. Изредка на доклады представляются двухверстные карты, когда возбуждает интерес детальное изучение какой-нибудь сложной, но непродолжительной операции.

► Распределение офицеров нашего управления по различным делопроизводствам таково:

1-е делопроизводство – общие вопросы оперативного характера: полковник Иван Иванович Щолоков, капитаны Дмитрий Николаевич Тихобразов и Николай Федорович Протопопов, 2-е – Северный и Кавказский фронты: полковники Николай Алексеевич Кудрявцев и Николай Георгиевич Корсун, 3-е – Западный фронт: полковник Николай Евсеевич Щепетов и подполковник Александр Карлович Андерс, 4-е – Юго-Западный фронт: полковник Леонид Капитонович Александров и подполковник Георгий Александрович Муханов, 5-е – вооруженные силы Германии, Австро-Венгрии и Турции, сведения о ходе военных действий у Дарданелл, на сербской и итальянских границах и во Франции: полковники Владимир Евстафиевич Скалой, Борис Михайлович Стахович и Павел Александрович Базаров, 6-е – печать: Носков, 7-е – личный состав Генерального штаба всей русской армии: подполковник Владимир Яковлевич Пиковский и капитан А.В. Кожевников, 8-е – общее: полковник Петр Львович Ассанович и подполковник А.К. Андерс; журналисты управления: капитан Павел Ефимович Навоев и поручик Н.И. Давыдов.

► Пустовойтенко, Борисов и Носков часто вечерами ходят в кинематограф.

► С 1 мая по 1 сентября 1915 г. у нас сдалось в плен 2500 офицеров и 488 000 нижних чинов.

► Снова беседовали с Носковым о нашем деле; понемногу он воспринимает мои мысли, а я, зная слабость самолюбивых людей, больше всего боящихся внешне подпасть под чье-нибудь влияние, стараюсь убедить его, что все это проектируется им самим, чему он и верит.

► Я решительно протестовал против мысли Пустовойтенко об издании при Ставке большой политической газеты, которая взяла бы на себя задачу всестороннего, по мере возможности, освещения жизни армии, ее операций и т. д. Носков скоро понял, что такое издание не будет пользоваться доверием, как всякий официоз нашей предержащей власти. Да и практически эта затея была бы неосуществима: в Могилеве нет подходящей типографии, а производить самое печатание в Петрограде совершенно немыслимо. Сотрудников вовсе нет; нельзя же считать ими офицеров управления, совершенно не способных писать не суконным языком, да еще для публики. Дальше «соблаговолите», «в соответствии с вышеизложенным» и «полагал бы» дело у большинства не пойдет; нет и редактора, то есть человека, пользующегося определенной свободой действий в поставленном ему кругу, потому что круг этот должен точно означить Пустовойтенко, а он сам все еще не отдает себе отчета в пределах возможного для широкого опубликования.

Не менее решительно пришлось высказаться и против возложения основной задачи осведомления на «Русский инвалид»: это мертвящее издание положительно не годится на сколько-нибудь живое амплуа. Остановить же выбор на какой-нибудь из частных больших газет не представляется целесообразным прежде всего потому, что этим будет создана какая-то монополия, а с другой стороны – сужена аудитория, да, наконец, при таком исходе неизбежно было бы создано опять-таки нечто официозное, то есть тоже данная против, а не за.

► В прошлом Ставки уже были предложения основать особую газету. Редактор «Вечерних известий», «Голоса Москвы» и «Трудовой копейки» Борис Иванович Ивинский (псевдоним Борский), в 1905–1906 гг. разыгрывавший из себя радикала, прислал Янушкевичу докладную записку о том, что тыл требует «идейной организации» и энергичной борьбы с «духовным разбродом». «Бороться с духовным разбродом, призывать к пробуждению чувства благородного патриотизма, стремиться к экономическому и духовному освобождению России, укреплять веру в непобедимую мощь родины – вот какая задача выпала сейчас на долю русской печати. Но наша печать, к прискорбию, не выполняет своих обязанностей в этом отношении, каковая черта и до войны была отличительна для нашей интеллигенции». Нужен особый громадный орган, который не может создаться из названных газет редактора, так как он не в состоянии найти необходимые для того капиталы. «К сожалению, московские капиталисты до такой степени перероднились с немцами, что видные их представители после погрома немецких магазинов нашли возможным ходатайствовать перед главноначальствующим над Москвой о том, чтобы князь Ф.Ф. Юсупов разрешил австро-германским фирмам возобновить торговлю». Поэтому Ивинский просил Янушкевича устроить ему аудиенцию у великого князя для беседы о создании особого большого органа. 26 июня 1915 г. ему в аудиенции было отказано.

► Помогал Носкову в составлении очередного «сообщения» штаба Верховного для публики (№ 433), держал корректуру «сообщения», чего раньше не делалось, и… – о, ужас! – выкинул кавычки у даты, которой заканчивается каждое «сообщение». Заведующий штабной типографией обыкновеннейший из подполковников Иван Павлович Денисов был так поражен этим новшеством на 14-м месяце войны, да еще со стороны вновь прибывшего штабс-капитана, что настойчиво просил отменить чтение корректуры, ограничиваясь хорошо выправленным оригиналом. Я объяснил ему, что иначе нельзя, но кавычки уступил, – бог с ним. Ха-ха-ха! Так на один день была нарушена добрая канцелярская традиция, а затем экземпляры «сообщения», раздаваемые здесь в штабе, уже опять выходили с денисовскими кавычками…

► Журналист нашего управления капитан Навоев – горячая голова, составитель «патриотических» брошюр о героях войны, раненный в Японскую кампанию, бодрый, красивый, добродушный, детски-наивный; он получает большие деньги за свою литературу, чем вызывает зависть других.

► 15 сентября отсюда была отправлена в Калугу особая комиссия для осмотра и отвода помещений под Ставку. Наше управление предполагалось поместить там в дворянском собрании. Потом эта мысль была оставлена: и далеко от фронта, и моральное впечатление на народ от такого переезда было бы не из положительных, а от цеппелинов новой конструкции царя все равно не спасти.

28-е, понедельник

Вернулись с фронта, куда ездили на несколько дней, пользуясь отъездом царя в Царское Село, члены военных миссий Японии, Италии и Черногории. Здесь с ними все очень любезны. Кроме японца, все носят нашу форму.

► Носков больше и больше воспринимает мой план создания особого Бюро печати. Он очень безалаберный человек. Его сильно заботит вопрос об обеспечении семьи.

► 31 августа начальник Генерального штаба генерал Михаил Алексеевич Беляев писал начальнику штаба: «По имеющимся сведениям, в австрийском официальном сообщении от 19 текущего августа приведены цифры наших потерь пленными, достигающие якобы в последние дни в районе Владимира-Волынска 15 000 нижних чинов при 36 офицерах. В том же сообщении приводится, по-видимому, вымышленный подсчет взятых у нас в плен с начала мая месяца текущего года 2100 офицеров и 650 000 нижних чинов и упоминается о захваченных в боях за тот же период 394 орудиях и 1275 пулеметах. Передавший означенные сведения Министерству иностранных дел императорский российский посланник в Софии сообщает, что распространяемые в Болгарии преувеличенные данные о числе пленных производят весьма неблагоприятное впечатление, и находит желательным их опровергнуть. Кроме того, наш военный агент в Греции сообщает, что германский император сообщил по телеграфу своей сестре, греческой королеве, о том, что после овладения Новогеоргиевском германскими войсками взято в плен 90 000 пленных и 1500 орудий. Эти данные известны в придворных кругах и производят сильное впечатление. Вследствие этого полковник Гудим-Лев-кович полагает желательным принять возможные меры к ослаблению неблагоприятного впечатления, производимого означенными сведениями на общественное мнение Греции».

Справки дежурного генерала Ставки указывают следующие наши потери «без вести пропавшими» (здесь и все попавшие в плен) с 1 мая по 1 сентября 1915 г.:

Рис.3 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

Начальник штаба ответил Беляеву 13 сентября: «Значительность этих цифр, на мой взгляд, едва ли позволит успешно бороться с тем неблагоприятным впечатлением, которое производит в Болгарии распространение нашими врагами указанных вами данных о числе пленных, тем более что Болгария, видимо, уже определенно решила вступить на враждебный нам путь. Что же касается потерь наших пленными, взятыми в Новогеоргиевске, то, к сожалению, распространяемые немцами данные, вероятно, очень близки к действительности. Точных данных об этих потерях в моих руках не имеется, и я сужу о них, принимая в расчет общий состав гарнизона крепости и ее вооружение».

► Для лучшей ориентировки читателя в устройстве управления всем военным механизмом остановлюсь на этой стороне постольку, поскольку она может представить общий интерес.

Прежде всего, военный министр и все его министерство, как концентрационная канцелярия, продолжают функционировать и во время войны. Основа их деятельности, с одной стороны, укомплектование и снабжение, с другой – прохождение службы личного состава армии. Разумеется, во всем этом до некоторой степени участвует и армия.

Главный штаб – орган Военного министерства и, следовательно, также не оставляет своей работы. Управление армией, собственно, регулируется «Положением о полевом управлении войск в военное время», утвержденным 16 июля 1914 г.

Вот его основные общие положения.

Положение о полевом управлении войск в военное время применяется с объявлением мобилизации, не ожидая особых по сему распоряжений (ст. 3). Сухопутные вооруженные силы, предназначенные для военных действий, образуют высшие войсковые соединения – армии, в составе двух и более корпусов каждая. Армиям присваиваются номера или названия. Несколько армий, предназначенных для достижения одной стратегической цели и действующих на определенном фронте, могут быть объединены в еще более высоком войсковом соединении, образуя армии данного фронта. Армия, не входящая в состав армий фронта, получает название отдельной армии (ст. 4). Начальствование над каждой из армий вверяется командующему армией, начальствование над армиями данного фронта вверяется главнокомандующему армиями этого фронта (ст. 5). Высшее начальствование над всеми сухопутными и морскими силами, предназначенными для военных действий, вверяется, если государь не изволит предводительствовать войсками лично, Верховному главнокомандующему (ст. 6). При Верховном главнокомандующем для управления всеми сухопутными и морскими вооруженными силами, предназначенными для военных действий, формируется штаб Верховного главнокомандующего. При главнокомандующем армиями фронта и при командующем отдельной армией для управления армиями этого фронта и отдельной армией формируются: полевое управление главнокомандующего армиями фронта и полевое управление отдельной армии. При командующем армией, входящей в состав фронта, формируется штаб армии. При командире корпуса и начальнике дивизии формируются управления корпуса и дивизии, причем существующие уже в мирное время штабы корпусов и дивизий переформировываются в соответствующие управления одновременно с объявлением мобилизации (ст. 7). Занятые области противника или присоединяются к ближайшим военным округам, или же, по мере надобности, из этих областей образуются самостоятельные военные генерал-губернаторства. Для управления в гражданском отношении занятыми по праву войны областями неприятеля формируются особые учреждения (ст. 11).

Все местности и все гражданское управление театра военных действий с объявлением мобилизации подчиняются главным начальникам соответствующих военных округов или военным генерал-губернаторам; при этом в местностях, объявленных на военном положении, взаимоотношения гражданских и военных властей определяются «Правилами о местностях, объявляемых состоящими на военном положении», в местностях же, не объявленных на военном положении, гражданское управление подчиняется главным начальникам военных округов на правах генерал-губернаторов. В тех военных округах, в коих в мирное время звание командующего войсками округа соединено со званием генерал-губернатора, права и обязанности, сопряженные с этим последним званием, при мобилизации переходят к главному начальнику военного округа. В тех же округах, в коих должность генерал-губернатора в мирное время занята особым лицом, последнее, с объявлением мобилизации, оставаясь в должности, подчиняется главному начальнику соответствующего военного округа, сохраняя присвоенные ему права по отношению к подчиненным ему органам управления (ст. 14).

О Верховном главнокомандующем

Верховный главнокомандующий есть высший начальник всех сухопутных и морских вооруженных сил, предназначенных для военных действий. Он облекается чрезвычайною властью, и повеления его исполняются на театре военных действий всеми без изъятия правительственными местами и общественными управлениями, а равно должностными лицами всех ведомств и всем населением, как высочайшие повеления (ст. 17). Ему подчиняются члены императорской фамилии, если они находятся в пределах театра военных действий (ст. 18). Он предназначается по непосредственному избранию государя; с объявлением мобилизации он назначается высочайшим приказом и указом Сенату (ст. 19). Он исключительно и непосредственно подчиняется государю и за свои распоряжения и действия ответствует только перед ним; во всех случаях, когда он признает это полезным или нужным, он имеет право обращаться непосредственно к государю. Никакое правительственное место, учреждение и лицо в империи не дает Верховному главнокомандующему предписаний и не может требовать от него отчетов (ст. 20). Никакое правительственное место, учреждение и лицо в империи не имеет права непосредственно сноситься с Верховным главнокомандующим, за исключением министров, главноуправляющих отдельными частями и лиц, непосредственно ему подчиненных (ст. 21). Руководствуясь преподанными ему высочайшими указаниями, он распоряжается военными действиями по своему непосредственному усмотрению, направляет усилия всех подчиненных ему сухопутных и морских вооруженных сил к достижению общей цели всеми способами, какие признает нужными (ст. 22). Министр иностранных дел тотчас по объявлении мобилизации обязан поставить его в известность о важнейших и могущих иметь значение во время войны дипломатических договорах с иностранными державами (ст. 23). Он может собственной властью заключать с неприятелем перемирие, когда военные обстоятельства вынуждают к тому безотлагательно, донося тотчас государю; если же в перемирии не представляется безотлагательной необходимости, то предварительно испрашивает высочайшее соизволение как на перемирие, так и на условия оного. Теми же правами он пользуется и в отношении прекращения перемирия (ст. 25).

Он не может вступать в переговоры о мире без особого по сему повеления государя (ст. 26).

Штаб Верховного главнокомандующего

Штаб состоит из следующих управлений:

1) генерал-квартирмейстера;

2) дежурного генерала;

3) начальника военных сообщений.

В случае наличия в составе вооруженных сил флота включается еще военно-морское управление. Сверх того, в состав штаба входит чиновник для ведения переписки по дипломатической части (ст. 32). План формирования штаба разрабатывается главным управлением Генерального штаба еще в мирное время по непосредственным указаниям начальника Генерального штаба (ст. 33). Начальник штаба предназначается по непосредственному избранию государя (ст. 34). Генерал-квартирмейстер, дежурный генерал и начальник военных сообщений избираются в мирное время с доклада государю военным министром по представлению начальника Генерального штаба, прочие чины из лиц военного ведомства избираются начальником Генерального штаба; избрание начальника и чинов военно-морского управления исходит от морского министра; чины гражданского ведомства избираются подлежащими министрами, по соглашению с военным министром (ст. 35). С объявлением мобилизации начальник штаба, генерал-квартирмейстер, дежурный генерал, начальник военных сообщений и начальник военно-морского управления назначаются на должности высочайшим приказом и указом Сенату; о назначении на должности всех прочих чинов штаба объявляется, по общим правилам, в высочайших приказах и в приказах лиц, властью которых назначение сделано (ст. 36).

Разумеется, начальник Генерального штаба Янушкевич в мирное время «не успел» дать указаний, и штат штаба Верховного был поднесен для высочайшего утверждения в таком виде, который им самим считался уже забракованным. Конечно, виноват был стрелочник – полковник Александр Карлович фон Нерике, непосредственно ведавший штатами… 25 июля, еще в Петербурге, приказом Верховного главнокомандующего штат был уже значительно переделан.

Прежде всего, вместо одного чиновника для ведения дипломатической переписки была сформирована дипломатическая канцелярия из директора, вице-директора, старшего и младшего секретарей, юрисконсульта и пяти нижних чинов. Во-вторых, в управление дежурного генерала были добавлены для делопроизводства и поручений один генерал-майор Генерального штаба, три штаб-офицера Генерального штаба и один штаб-офицер инженерных войск, а число писарей увеличено почти вдвое.

Штат, конечно, громадный, при котором офицеры и чиновники не только не обременены делом, что давало бы им право считать себя выше нареканий за «устройство» в тылу, но даже иногда и вовсе его не имеют. То же самое творится и в младших штабах, но о них я не говорю.

В общем состав офицеров и чиновников штаба такой:

Рис.4 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

Начальник штаба

Он есть ближайший сотрудник Верховного главнокомандующего по всем частям и должен быть в полной мере осведомлен во всех его планах и предположениях (ст. 38).

Он обязан представлять Верховному главнокомандующему соображения о направлении военных действий и о мерах по их обеспечению (ст. 39). В соответствии с указаниями Верховного главнокомандующего он разрабатывает и передает подлежащим войсковым начальникам распоряжения относительно ведения военных операций, также своевременно осведомляет их об обстановке и происходящих в ней изменениях (ст. 40). Он присутствует при служебных докладах Верховному главнокомандующему всех лиц, непосредственно подчиненных Верховному, высказывая по этим докладам свои соображения и заключения (ст. 42). В ведении его состоят все офицеры Генерального штаба, занимающие штатные должности Генерального штаба на театре военных действии (ст. 43). Все распоряжения Верховного, объявляемые начальником штаба словесно или письменно, исполняются, как повеления Верховного (ст. 45). Он имеет право осматривать все войска, крепости, учреждения и заведения, входящие в состав действующих армий (ст. 46). В случае болезни Верховного управляет всеми вооруженными силами его именем, а в случае смерти Верховного немедленно заступает его место впредь до назначения государем нового Верховного, хотя бы главнокомандующие армиями фронтов и командующие отдельными армиями были старше его в чине (ст. 47). По сношению с министром финансов определяет и объявляет обязательную на театре военных действий для населения, войск и флота сравнительную ценность денежных знаков, русских и иностранных, обращающихся на этом театре (ст. 27 в последующем изменении). Он имеет право формировать во время войны части войск, управления, учреждения и заведения, не предусмотренные высочайше утвержденными штатами, утверждать для них временные положения и временные штаты, представляя об этом Верховному (ст. 28, то же).

Управления

Генерал-квартирмейстера. Здесь сосредоточиваются: 1) сбор, содержание и обработка сведений о неприятеле и о районах военных действий, 2) данные о расположении, действиях и степени обеспеченности высших войсковых соединений, непосредственно подчиненных Верховному, 3) разработка всех оперативных вопросов и распоряжений по выполнению военных операций, 4) организация службы связи и заведывание таковой, 5) вопросы по службе офицеров Генерального штаба, состоящих на театре военных действий.

Общие сведения о численности высших войсковых соединений и о степени обеспеченности их главнейшими видами довольствия получаются из управления дежурного генерала, а необходимые данные о путях сообщения и устройстве тыла – из управления начальника военных сообщений (ст. 49).

Генерал-квартирмейстер является ближайшим помощником начальника штаба по разработке военных операций. По общим указаниям начальника штаба, он составляет соображения и расчеты относительно группировки и действий высших войсковых соединений, непосредственно подчиненных Верховному, и подготовляет необходимые для них распоряжения по выполнению военных операций (ст. 51). Сосредоточивая в своем управлении сведения о неприятеле и районах военных действий, получаемые им от соответствующих штабов, принимает меры к организации сбора таковых, к общей обработке и своевременному сообщению их полевым управлениям и войскам. По общим указаниям начальника штаба, расходует ассигнуемые на разведку суммы и наблюдает за ведением отчетности по ним (ст. 53). В случае временного отсутствия, болезни или смерти начальника штаба вступает во временное исправление его должности, хотя бы прочие начальники управлений были старше его в чине (ст. 56).

Дежурного генерала. Здесь сосредоточиваются: 1) разработка общих вопросов по укомплектованию вооруженных сил и сношения по этим вопросам с главными управлениями Военного министерства; 2) сбор и содержание общих сведений о численности вооруженных сил, о степени обеспеченности войск главнейшими видами довольствия, а также о санитарном и ветеринарном их состоянии и об общем ходе эвакуации; 3) переписка по всем вопросам, касающимся личного состава, восходящая к Верховному; 4) исчисление необходимых штабу кредитов, заведывание ими и отчетность по ним; 5) казначейская и журнальная части штаба (ст. 57).

Дежурный генерал составляет общие соображения по укомплектованию вооруженных сил, подчиненных Верховному, личным и конским составом, наблюдает за содержанием в управлении в готовности общих сведений о численности высших войсковых соединений, непосредственно подчиненных Верховному, а также о степени обеспеченности их всеми видами довольствия в соответствии с операциями (ст. 59). Ведет учет экстраординарным суммам и наблюдает за ведением по их приходу и расходу установленной отчетности (ст. 62).

Начальника военных сообщений. Здесь сосредоточиваются: 1) общее руководство эксплуатацией всех путей сообщения театра военных действий; 2) соображения о распределении между высшими войсковыми соединениями, непосредственно подчиненными Верховному, железных дорог, водных и шоссейных путей, а также подвижного и судового состава; 3) общие распоряжения по усилению пропускной способности железнодорожных линий, по восстановлению испорченных и устройству новых искусственных путей сообщения, по использованию железных дорог и водных путей, захваченных у неприятеля; 4) разработка и преподание к исполнению соответствующим начальникам военных сообщений общих оснований для выполнения массовых перевозок, требующих объединенных указаний; 5) общее направление этапной, транспортной и почтово-телеграфно-телефонной служб на театре военных действий, распределение соответствующих средств между высшими войсковыми соединениями, непосредственно подчиненными Верховному (ст. 75).

Начальника военно-морского управления. Это управление служит органом начальника штаба по разработке и передаче повелений Верховного, касающихся флота; в нем содержатся в обработанном виде сведения об общем ходе морских операций, о положении неприятельских морских сил, о составе и нахождении подчиненных Верховному действующих флотов и их частей, о степени их снабжения и мерах, принимаемых для обеспечения их боеспособности (ст. 86).

Главнокомандующий армиями фронта

Он есть начальник армий, крепостей и флота, предназначенного для совместных действий с армиями данного фронта (ст. 90). Распоряжения его исполняются в пределах подчиненного ему района всеми правительственными местами, общественными управлениями, должностными лицами всех ведомств и всем населением (ст. 91). Он подчиняется непосредственно Верховному. Никакое правительственное место, учреждение и лицо в империи не могут давать ему предписаний или требовать от него отчетов (ст. 93). Сверх прав, предоставленных командующему армией, он имеет право:

1. Изменять состав подчиненных ему армий и флота, образовывать новые армии, не нарушая при этом существующей организации, а также расформировывать армии, немедленно представляя о сем Верховному с изложением причин, вызвавших эти меры.

2. Устранять от должностей всех должностных лиц всех ведомств, состоящих в подчиненных ему армиях и флоте, а также на государственной, земской или городской службе в подчиненном ему районе, без различия их чина и звания. 3. Устанавливать в занятых неприятельских областях подати и налоги, а равно налагать контрибуции и подвергать имущество жителей конфискации (ст. 97). Он имеет право непосредственно сноситься с министрами (ст. 99).

Командующий армией

Командующий армией есть начальник всех войск, крепостей, управлений, учреждений, заведений и чинов, входящих в состав армии, не исключая и находящихся в ней членов императорской фамилии (ст. 409); избирается и назначается по непосредственному избранию государя; с объявлением мобилизации он назначается высочайшим приказом и указом Сенату (ст. ст. 410 и 19); непосредственно и во всех отношениях подчиняется главнокомандующему армиями фронта; никакое правительственное место, учреждение и лицо в империи не могут давать ему предписаний или требовать от него отчета (ст. 411); в направлении военных действий руководствуется указаниями главнокомандующего армиями фронта, избирая по собственному усмотрению способы к достижению поставленной ему цели (ст. 412). Сверх прав, предоставленных командиру корпуса, командующий армией имеет право: 1) назначать во время войны ко временному исполнению должностей командиров корпусов, начальников дивизий и лиц, пользующихся одинаковыми с ними правами; 2) награждать собственною властью за военные подвиги и другие отличия: а) орденом Святого Георгия 4-й степени и Георгиевским оружием согласно со статутом и не иначе, как по удостоению думы, учреждаемой соответственно из наличных кавалеров сего ордена или лиц, имеющих Георгиевское оружие; б) медалями и другими наградами, для сего установленными, – милиционеров и лиц, оказавших заслуги армии; 3) устранять от должностей всех должностных лиц всех ведомств, состоящих в армии, без различия чина и звания; 4) высылать из района армии всех лиц, присутствие коих будет им признано нежелательным; 5) воспрещать в районе армии удаляться из мест жительства таким лицам, коих по знанию ими ремесел или по занятию предполагается привлечь к работам для достижения целей войны; 6) воспрещать в районе армии вывоз необходимых для работ орудий и материалов, а также продовольственных и перевозочных средств, фуража, дров и т. п. предметов, могущих потребоваться для войск; 7) издавать в пределах района армии обязательные постановления, относящиеся:

а) к предупреждению нарушений общественного порядка и государственной безопасности; б) к постовым, телеграфным и телефонным сношениям; в) ко всяким вообще торговым и промышленным заведениям; г) к типографиям и прочим заведениям тиснения; д) ко всем произведениям печати и тиснения; 8) устанавливать за нарушение изданных обязательных постановлений взыскания, не превышающие заключения в тюрьме или крепости на три месяца или денежного штрафа до трех тысяч рублей в один раз; 9) подвергать собственною властью виновных в нарушении обязательных постановлений, изданных на основании п. 7 сей статьи, взысканиям, означенным в пункте 8; 10) назначать в районе армии общие и частные реквизиции; 11) подвергать в районе армий имущество жителей секвестру; 12) уполномочивать подчиненных ему военных начальников на принятие мер, означенных в пп. 5 и 6.

О лицах, удаленных от должностей или высланных, штаб армии доносит штабу армий фронта, причем о лицах, высланных во внутренние области империи, сообщает и Министерству внутренних дел (ст. 415).

В случае несогласия командующего армией с указаниями, исходящими от главного начальника снабжений армий фронта и управлений, ему подчиненных, командующий армией, в части, касающейся войск, управлений, учреждений и заведений, ему подчиненных, приостанавливает выполнение таковых указаний, донося о принятом решении и причинах, его вызвавших, главнокомандующему армиями фронта и сообщая о том же главному начальнику снабжений армий фронта (ст. 417). В обстоятельствах чрезвычайных, когда в районе действий армии признано будет необходимым для охранения государственного порядка или успеха ведения войны принять меры, не предусмотренные «Положением», делает распоряжения о принятии сих мер собственною властью, немедленно донося о том главнокомандующему армиями фронта (ст. 418).

Управление армией

Штаб армии состоит из отделов: генерал-квартирмейстера, дежурного генерала и этапно-хозяйственного (ст. 422); он формируется, согласно мобилизационному плану, из состава штаба и военноокружных управлений того военного округа, в котором формируется данная армии (ст. 423). С объявлением мобилизации начальник штаба армии назначается на должность высочайшим приказом и указом Сенату; о назначении на должности всех прочих чинов штаба объявляется, по общим правилам, в высочайших приказах или в приказах лиц, властью коих назначение сделано (ст. 424).

Права и обязанности начальника штаба и генерал-квартирмейстера армии в основе аналогичны указанным для штаба Верховного, причем начальники штабов сносятся преимущественно с начальниками штабов высших инстанций, а генерал-квартирмейстеры – с генерал-квартирмейстерами.

Все распоряжения командующего армией, объявляемые начальником штаба словесно или письменно, исполняются, как приказания командующего армией (ст. 430). В случае болезни последнего начальник штаба управляет армией его именем, а в случае смерти – немедленно заступает его место впредь до назначения нового командующего армией, хотя бы командиры корпусов были старше его в чине (ст. 431).

29-е, вторник

Петроградское телеграфное агентство получило из штаба Юго-Западного фронта и разослало сведения о бое под Грайворонкой раньше получения «сообщения» о том нашего штаба. Немедленно натянули нос генерал-квартирмейстеру фронта, прося его установить виновного и впредь таких штук не дозволять. Оказалось, что сообщил начальник фронтового цензурного отделения. Очень извинялись. Для нас это важно принципиально: печати все будет сообщаться только отсюда, иначе с нашими штабными головами возможны явления, очень вредные для успешного хода военных действий.

► Начиная с сегодняшнего «сообщения» (№ 435), мною самим составленного и только выправленного Носковым, начали указывать карту, иначе публика не знает, где ей найти все упоминаемые пункты и пр. Не все редакции газет поняли эту деталь, а главное управление Генерального штаба, от которого газеты получают экземпляры передаваемого ему отсюда по прямому проводу «сообщения», конечно, не догадалось разъяснить этот азбучный, чисто военный прием.

► «Сообщения» требуют особого навыка и… ловкости, чтоб не сказать больше. Наставления Носкова я могу сформулировать в ряд таких положений:

а) начатая нами и незакончившаяся операция по возможности должна обходиться молчанием, чтобы не обнаружить нашего плана;

б) разгаданная нами операция врага не должна быть выяснена ему, чтобы обмануть противника своим неведением об его замысле;

в) всякий наш успех должен быть сообщен вполне;

г) всякий наш неуспех в отражении удара – только в общих, неясных выражениях;

д) наши потери и неудавшиеся операции и маневры обходить полным молчанием;

е) когда мы бьем немцев – писать «германцев», а если австрийцев – «противника»;

ж) фамилий нашего командного состава и названий частей не упоминать;

з) взятых нами пленных подсчитывать почаще, на разные даты, чтобы создавать иллюзию более значительного успеха;

и) результаты действия неприятельских аэропланов обходить молчанием.

Из этого наставления, записанного мною дословно, видно, насколько наши «сообщения» соответствуют правде… Готовую рукопись «сообщения» Носков носит Борисову, и тот окончательно его утверждает, делая иногда выкидки и изменения, после которых и Носков возвращается иногда негодующий. Для царя, Алексеева и Пустовойтенко текст «сообщения» делается известным только после напечатания и передачи по телеграфу военному министру, управлению Генерального штаба, печати и фронтам.

► Американский корреспондент The Times Стенли Вашбурн (Stanly Washburn), допущенный в Ставку, по просьбе министра иностранных дел Сазонова, 20 сентября 1915 г., а в 1914 г. получивший разрешение на объезд нашего фронта, побывал во многих штабах и многое видел. Небольшого роста, веселый, бравый, он хорошо знает свое газетное дело.

Он обставлен переводчиком Фред Грэ (Fred Gray) и фотографом Мьюз (Mewes). У него около 2000 фотографических военных снимков; есть великолепные, но все хороши и исполнены очень художественно; вклеенные в альбомы, они дадут прекрасную иллюстрацию будущей его книге о войне. Сазонов просил Алексеева выслушать проект Вашбурна о доставлении ежедневно на передовые позиции последних военных новостей, рисующих нашу и союзническую работу, и о разбрасывании с аэропланов и другими способами открыток с картин Верещагина и др. из эпохи 1812 г., чтобы напугать немецких солдат предстоящей им зимней кампанией. Министр приложил и несколько открыток с текстом, составленным Вашбурном. Алексеев принял его, дал себя сфотографировать и отпустил на фронт.

Сегодня, по приказанию Носкова, я отправился к Вашбурну в гостиницу, чтобы выслушать его пожелания.

Я записал все то, что его интересовало, и сказал, что по возможности постараемся удовлетворить его желания. Конечно, он хочет знать многое: и надежды на целость Петрограда, Москвы, Киева, Риги и Двинска, и расположение 42—46-го корпусов, и величину атмосферических осадков на Западном фронте осенью и зимой, и план недавней Вильно-Молодеченской операции, и многое другое. Все это надо предварительно обсудить.

► Телеграмма царя начальнику штаба от 29 сентября из Царского Села: «Глубоко обрадован блестящими действиями 11-го корпуса. Прапорщика Немилова теперь же произвести в подпоручики. Союзные нам правительства настаивают на посылке хотя бы одной бригады русских войск на помощь Сербии через Архангельск и на бомбардировке укреплений у Бургаса и Варны несколькими судами Черноморского флота. Я дал на это свое принципиальное согласие. В состав будущей сводной бригады мог бы войти Стрелковый полк офицерской стрелковой школы и затем морской батальон, стоящий в Керчи. Прошу ко времени моего возвращения, 2 или 3 октября, подготовить предположения по обоим вопросам. Николай».

► Оказывается, я прибыл сюда как раз в тот день (25 сентября), когда мы оканчивали ликвидацию сделанного немцами громадного прорыва на правом фланге Западного фронта в направлении Свенцяны – Глубокое, снова сомкнули свой фронт и таким образом ловко вышли из того ужаса, который готовил нам противник. А как Алексеев был спокоен…

Судя по официальным «сообщениям» штаба Верховного, «почин в действиях в частных боях понемногу переходил на нашу сторону» (28 августа); это в значительной степени успокаивало общество – оно не имело достаточных данных, чтобы судить о том, на чью сторону одно время перешел почин в общем положении нашей армии, которой грозила страшная беда. Вот что давали в этом отношении довольно пространные тогда «сообщения»:

«На путях к Вильне, в общем, без перемен, и противник сильно укрепляется»; «в общем наши армии твердо и точно выполняют свое планосообразное движение и уверенно смотрят в будущее» (27 августа).

«Значительные силы противника наступают в районе восточнее Ширвинты, общим направлением от Вилькомира на Свенцяны» (29 августа).

«Между Свентой и Вилией неприятель перешел в решительное наступление вдоль правого берега Вилии, в общем направлении на железнодорожную станцию Подбродзе. Наши войска, несмотря на крайнее упорство немцев, продолжали задерживать их огнем и контратаками». «В общем, мы продолжаем выполнять наш план, с каждым днем улучшающий положение наших армий» (30 августа).

«У ст. Ново-Свенцяны железная дорога прервана неприятелем. Под натиском неприятеля, перешедшего в решительное наступление в промежутке между районами Ново-Свенцян и Вильны, наши войска отошли в район железнодорожной станции Подбродзе». «В общем, действия австро-германцев направлены к стремлению сохранить за собой видимость наступательных действий, что стоит им несоразмерных с результатами потерь» (31 августа).

«Мелкие части германской конницы появились в районе железной дороги Молодечно – Полоцк. Северо-восточнее Вильны противнику удалось переправиться на левый берег р. Вилии» (3 сентября).

«В стычке севернее Свенцян, у дер. Давгелишки, эта деревня осталась в руках противника. В районе Вильны и к востоку от нее уже продолжительное время завязавшиеся напряженные бои заметно развиваются. Палевом берегу р. Вилии, между железнодорожными участками Вильна – Н. Свенцяны и Молодечно – Вилейки, части противника местами достигли железной дороги Ново-Вилейск – Молодечно. Во многих местах этого района и в районе оз. Мядзиол, Нарочь и Свирь, юго-восточнее Свенцян, происходят столкновения значительных кавалерийских частей. Немцы ведут стремительные атаки в Виленском направлении, юго-восточнее Мейшаголы» (4 сентября).

«Передовые части противника заняли станцию Вилейки. На левом берегу Вилии, западнее Вилейки, на многих переправах идут упорные бои. Столь же напряженно протекают бои на средней Вилии в ближайшем районе гор. Вильны. Противник настойчиво стремится ворваться в город» (5 сентября).

«Отряд противника пытался овладеть ст. Молодечно, но был отбит. В бою у сел. Солы, на железной дороге Н.-Вилейск – Молодечно, противник был выбит из селения. В нескольких местах средней Вилии и в районе гор. Вильны отряды германцев переправляются на левый берег реки» (6 сентября).

«В Виленском районе наши войска, после боев на переправах средней Вилии, отодвинулись несколько на восток. В районе с.-з. линии Вилейки – Молодечно во многих местах бои за переправы на реке Вилии продолжаются. Во встречных боях с германцами наши войска постоянно выказывают высокие боевые достоинства, действуя спокойно и уверенно в самых тяжелых обстоятельствах» (7 сентября).

«В районе восточнее Вильны бои продолжаются» (8 сентября).

«Из м. Вилейки наши войска выбили противника штыковым ударом. Пока в этом районе нами взято у немцев более 8 орудий; до настоящего времени выяснено, что в числе их имеются 4 гаубицы. Кроме того, взято 9 зарядных ящиков и 7 пулеметов. Взятые орудия во время боя были повернуты против немцев и заставили уйти немецкий бронированный автомобиль. В районе Ошмян и далее на юг до верхнего Немана, равно как и в районе восточнее железной дороги Лида – Молчадь, по всему фронту идут упорные бои. Особенного напряжения бой достиг в районе д. Субботники, на р. Гавья, где неприятелю удалось переправиться на левый берег реки, и в районе юго-восточнее Молчади, где противник был отбит с большими потерями и отхлынул назад» (11 сентября).

«В районе р. Вилии, выше Вилейки, упорные бои продолжаются; д. Нестерки взята нами. Немцы произвели ряд атак в районе Вилейки, доводя неоднократно их до штыков. Все атаки отбиты. В районе северо-западнее Вилейки наши войска штыковым ударом овладели укрепленной деревней Остров и вернули обратно д. Гиры. На фронте Сморгони и южнее бои продолжаются» (13 сентября).

«Дух войск, ярко обнаруживший свою высоту в бесчисленных арьергардных боях, получил новый подъем в успехах, одержанных нами над германцами за последние дни в жестоких рукопашных боях и в удачных переходах против них в наступление, особенно частых на фронте восточнее линии Свенцяны – Ошмяны» (17 сентября).

«Восточнее Свенцян наша кавалерия отбросила немцев и заняла с. Поставы. После штыкового боя нами занято кладбище уд. Черемшица и д. Стаховцы (южная оконечность оз. Нарочь) и д. Бережная (район оз. Вишневское). С занятием вышеназванных пунктов противник оттеснен значительно к западу из района железной дороги Вил ейка – Полоцк».

Дополняя общее свое заключение от 17 сентября, штаб сообщал, что в результате энергично выполняемых, более чем 20-дневных и ныне еще не законченных, операций в районе Вилейка почин действий был вырван нашими войсками из рук противника. «Удар германцев в направлении Вилейки был решительно отбит, и план их расстроен. В многодневных тяжелых боях, о напряжении которых свидетельствуют предшествовавшие сообщения, противник был последовательно остановлен, поколеблен и, наконец, отброшен. Глубокий клин германцев, примерно по фронту Солы – Мол од еч-но – Глубокое – Видзы, был последовательно уничтожен, причем зарвавшемуся врагу нанесен огромный удар. Планомерный переход наших войск от отступления к наступлению был совершен с уменьем и настойчивостью, доступными лишь высокодоблестным войскам» (19 сентября).

Кто по таким данным мог думать, что на самом деле происходило именно в этот период у нас на правом фланге Западного и левом Северного фронтов? Общество поняло только, что штаб Верховного так и не решился произнести слово о сдаче Вильны, ограничившись приведенной детской недосказкой в сообщении от 8 сентября.

Между тем вот что было на самом деле[2].

Немцы хорошо знали, что наше снабжение в августе и сентябре было в самом ужасном положении; они видели, что почин действий был всецело в их руках. Стык Западного и Северного фронтов в районе озера западнее Свенцян был занят только слабыми отрядами кавалерии. Главнокомандующим Западным фронтом был недавно назначенный (19 августа) генерал Эверт, стратегические способности которого они также знали… Естественно, что ими был предпринят прорыв в направлении железной дороги Вильна – Двинск, на Свенцяны. Нам поневоле пришлось загнуть вовнутрь обнажившиеся фланги. В образовавшийся коридор немцами была брошена вся масса кавалерии, заранее сосредоточенной у Вилькомира. 1 сентября она захватила ст. Свенцяны, а вскоре сеть ее разъездов, поддержанных конной артиллерией, была уже на железном пути Молодечно – Полоцк. Немцам очень хотелось захватить первый пункт, имевший понятную весьма большую важность для обеих сторон. Но не только захват, а и просто порча молодеченского узла немедленно очень тяжело отразилась бы на всем нашем Западном фронте. Мы, однако, успели занять Молодечно и, как бы игнорируя окружение этого узла с трех сторон и бомбардировку его немецкой артиллерией, задерживали их наступление и отстаивали занятое.

Рис.5 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

4 сентября немецкая кавалерия зашла в наш глубокий тыл в направлении к Минску, чтобы сзади нас войти в связь с армиями Макензена, бывшими в районе Полесья.

Глядя на прилагаемую карту[3], каждый понимает, что грозило армиям Западного фронта: они должны были бы пробиваться в узкий проход между Минском и Полесьем, неся страшные потери.

Алексеев, сидя в Могилеве, вовремя почуял приближавшийся ужас и властно принял энергичные меры, связав свое имя с операцией, так и оставшейся непонятой широкой публикой. Ввиду почти полного отсутствия резервов ему пришлось решить вопрос о переброске нескольких корпусов с позиций Западного фронта, закрыть ими путь противнику и податься назад по всему Западному фронту, одновременно задвигая прорыв вперед. Создана была новая армия, вверенная генералу Смирнову, который и выполнил все приказания начальника штаба Верховного, переданные ему в качестве приказаний Эверта. Армия (она сохранила номер II, которым именовалась армия Смирнова, переданная временно командующему I армией Литвинову) составилась из 36-го и 29-го корпусов; штаб ее перешел в Глубокое. На помощь главнокомандующему Северным фронтом (с августа 1915 г.) Рузскому был послан один корпус с Западного фронта.

Карта отлично поясняет все происходившее и в связи с приводимыми ниже документами вообще дает основание для оценки «сообщений» штаба Верховного за весь период операции, начавшейся 29 августа и кончившейся 25 сентября.

Привожу ряд документов, которые, помимо детализации описанной операции, дают массу и других интересных подробностей для иллюстрации тогдашнего периода кампании.

Ответная телеграмма Рузского Алексееву 30 августа:

«Усиление Двинского района за счет сил XII армии и Якобштадтской группы до сих пор не производилось по следующим причинам: 1) против участка Линден – устье ручья Пикстерн, по имеющимся сведениям, германцы усиливаются сосредоточением сюда пехоты и тяжелой артиллерии, а также сосредоточивают к Линдену средства переправы; 2) со стороны Бауска в направлении на тот же участок обнаружено движение около 10–12 батальонов германских подкреплений; 3) ввиду важности удержания Якобштадтского района для обладания нижней Двиной здесь развивались активные действия на левом берегу Двины, которые потребовали направления сюда прибывающего в Крейцбург 23-го корпуса и Кавказской стрелковой бригады. В настоящее время, с получением телеграммы № 3954, согласно повелению государя императора, указано принять следующие меры для усиления войск на Двинском направлении: 1) 79-й полк с двумя батареями 20-й артиллерийской бригады задержать и выгрузить в Двинске, но до сих пор полк еще не прибыл, и где он задержался в пути, неизвестно; 2) выясняется, какие части 23-го корпуса, находящегося в Якобштадтской группе, могут быть выведены из боя и приведены в Крейцбург для посадки и перевозки в Двинск; по исполнении этого от активных действий у Якобштадта придется отказаться и с прибытием подкреплений к германцам, быть может, придется отойти на правый берег Двины; 3) частям XII армии приказано перегруппироваться за счет 7-го Сибирского корпуса, занимающего Рижский укрепленный район, с таким расчетом, чтобы расположением резервов надежнее обеспечивался участок Двины от Линдена до устья ручья Пикстерн; при этом с уменьшением сил в Рижском укрепленном районе, весьма вероятно, придется сузить фронт, занимаемый частями 7-го Сибирского корпуса. Что касается Уссурийской бригады, входящей в состав конницы генерала Казнакова, то она задержана в отряде генерала Казнакова тем, что вместе с 1-й гвардейской Кавказской дивизией сдерживала наступление германцев на линии озер Плокис – Клики. Перевозка войск из Рижского района в Двинск по железной дороге невозможна, так как железная дорога в нижнем течении Двины, т. е. ниже Гингмундсгофа, находится под неприятельским огнем».

Телеграмма Эверта Алексееву 30 августа:

«Перевозка частей 3-й гв. дивизии задерживается неподачей в достаточной мере порожних составов. С 28-го, когда началась погрузка, до сего времени погружено всего 19 эшелонов, осталось погрузить 7 эшелонов этой дивизии, для чего необходимо усилить подачу порожняка. Для обеспечения своевременной перевозки 27-го и 29-го корпусов из Лиды и Барановичей необходимо принять меры для обеспечения перевозок составами, которых на фронте нет. Кроме перевозок корпусов, порожний состав в количестве до 200 вагонов ежедневно требуется в Барановичах для перевозки интендантских грузов и для подачи довольствия армиям, также крайне необходимых, не считая вагонов под погрузку вывозимого имущества. Для обеспечения в первую очередь перевозок войск на фронте запрещены впредь до отмены всякие перевозки, исключая интендантские грузы боевого значения. Вполне сознавая крайнюю необходимость скорейшей переброски 27-го и 29-го корпусов, прошу с вашей стороны содействия подачи подвижного состава, без чего своевременно она выполнена не будет».

Телеграмма начштаба IV армии генерала Баиова командирам 10-го, 24-го, 29-го, 3-го Кавказского, 3-го и 4-го конных корпусов 31 августа:

«Главные силы IV армии сегодня, в 8 ч вечера, начнут отход за реку Шару, а арьергарды в 5 ч утра первого сентября. Ввиду изложенного командующий армией приказал в 8 ч вечера начать отводить на правый берег части 10-го и 24-го корпусов, оставленные на левом берегу Шары. Отход произвести под прикрытием арьергардов, которым начать отход на правый берег Шары в 5 ч утра, после чего все мосты и переправы должны быть основательно взорваны и сожжены».

Телеграмма генерал-квартирмейстера Северного фронта генерала Бредова генерал-квартирмейстеру 31 августа:

«Начальник штаба V армии сообщает, что, по сведениям от офицера 2-го железнодорожного батальона, станция и местечко Ново-Свенцяны горят и заняты противником; паровоз, шедший из Игналино в Ново-Свенцяны с надсмотрщиком телеграфа, был обстрелян у блокпоста № 36 и вернулся в Игналино».

Телеграмма начальника штаба Северного фронта генерала Бонч-Бруевича Алексееву 31 августа:

«Генерал Баланин донес командующему V армией, что 27-й корпус сосредоточился для посадки в Лиде, но подвижного состава, по докладу коменданта станции, не имеется».

Телеграмма генерал-квартирмейстера Западного фронта генерала Лебедева генералу Пустовойтенко 31 августа:

«По сводкам штабов армий, представленным к утру 31 августа, выяснилось: Виленское направление железнодорожная станция Ново-Свенцяны занята противником, на направлении Вилькомир – Вильна неприятель энергично атаковал на участке Глинцишки – Мейшагола; на остальном фронте активности не проявлял; по показаниям пленных, на восточный берег Вилии, кроме обнаруженных частей, якобы переброшены 80-я резервная дивизия и 177-я бригада; таким образом, сосредоточение на правом берегу Вилии от 6 до 87 г Дивизии, т. е. целой армии, указывает на направление Вилькомир— Вильна, как на главное в настоящее время. В Лидском направлении противник продвигался за нашими отходящими частями, ведя атаки на левом берегу Немана в районе Неман – Пески. В общем за последний период на Лидском направлении из состава 8-й и

12-й германских армий не обнаружено до 8 дивизий, по-видимому оттянутых во вторую линию и, возможно, частью переброшенных на иные направления. На Слонимском направлении противник прекратил атаки к востоку пос. Зельва; судя по взятым пленным, существенных перемен в группировке его не обнаружено, и здесь по-прежнему развернуты в первой линии 8 дивизий пехоты; наступавшие к Пружанам четыре дивизии бывшей 4-й австрийской армии, давно не обнаруживаемые пленными, по-видимому, двинуты в иное направление. На Барановичском направлении противник вел наступление в районе к западу от пос. Косово, оставаясь совершенно пассивным к югу от Кобринского шоссе; судя по взятым пленным, 47-я германская резервная дивизия, бывшая в центре, передвинута на левый фланг 11-й германской армии, на участке Шкураты – Беловичи (к западу Косово), вдоль Кобринского шоссе наступает 41-я германская полевая дивизия, к югу – 25-я резервная; 35-я резервная дивизия, по всей вероятности, выведена в резерв; по-видимому, из 6 перволинейных дивизий 11-й германской армии к югу от Кобринского шоссе развернуто 5, а к северу только одна; в ближайшем тылу находится не менее двух дивизий, а считавшиеся в глубоком тылу армии входившие в ее состав 4 корпуса (гвардейский, 10-й и 22-й резервные германские и 6-й австрийский), по-видимому, двинуты в иное направление. На Пинском направлении противник вел атаки почти на всем фронте между Ясельдой и Пиной; судя по пленным, группировка противника в этом направлении без перемен: в первой линии находятся 4 германские дивизии, а во второй 22-я германская и 11-я баварская дивизии, причем последняя, давно не обнаруживаемая пленными, возможно, уведена в иное направление. Таким образом, на последних трех направлениях противником развернуто в первой линии и находится в ближайшем тылу 21-я дивизия пехоты, считавшаяся во второй линии; 13-я дивизия, давно не обнаруживаемая пленными, весьма вероятно, двинута в ином направлении, и Слонимское, Барановичское и Пинское направления, по-видимому, в общем ходе операций получают второстепенное значение».

Телеграмма Эверта генералу Радкевичу 31 августа:

«Обстановка в районе Двинска и Вильны за последние три дня сложилась следующая: около корпуса противника, наступавший на Двинск, занял 30 августа Догвели и Данейки; части, следовавшие южнее шоссе, заняли ст. Ново-Свенцяны; силы его здесь не определены: развернувшиеся против правого фланга X армии не менее 2 корпусов наступают на фронте Линцишки – Мейшагола – Лейцишки; район Янишки – Подбродзе занят противником, силы которого не определены. Под давлением противника части V армии отошли: 19-й корпус на фронте Ромейки, что 10 верст юго-восточнее Ганушишки, Лаше, 5 верст северо-западнее Крево, 3-й корпус, перешедший в наступление на Антолешки и встреченный контратакой немцев, отходит на двинскую укрепленную позицию; отряд генерала Казнакова Шукшты – Солоки – оз. Лодзи; в X армии

7-я Сибирская и 3-я гвардейская дивизии на фронте устье Жиляны – Рагуны, имея Кубанскую дивизию на правом фланге от Подбродзе до устья Жиляны; 8-й сибирский и гвардейский корпус на линии Бачуны – Глинцишки – Троки – Казимержево – Линдзиенишки. 7-й Сибирской и 3-й гвардейской дивизии приказано перейти в наступление на фронт Якубишки – Павлюканцы, а Кубанской казачьей дивизии на Подбродзе – Янишки. В район Свенцян направляются 36-й корпус (выступает 2 сентября из Вороново, прибывает: 2-го Кузники, 3-го Ошмяны, 4-го Солы, 5-го Жодзишки, 6-го Мухнишки, 7-го Ольшево), по железной дороге в район Докшицы перевозится 29-й корпус; высадка предполагается на станциях Кривичи, Парафьяново, сосредоточивается 8 сентября, откуда будет направлен на линию Поставь – Кобыльники в три перехода. Независимо от указанной задачи, через командующего II армией, действуя совместно с конницей генерала Тюлина и генерала Казнакова, прикрыть пути на Дриссу, через Глубокое на Полоцк и через Докшицу на Витебск, приказываю овладеть районом Свенцяны и, действуя в связи с 1-й Кубанской казачьей дивизией и поддерживая связь с отрядом генерала Казнакова, прикрыть сосредоточение 36-го и 29-го корпусов. До 7 сентября вы подчиняетесь мне и связь поддерживайте через X армию; кроме того, сегодня с вечера устанавливается телеграфный прямой провод моего штаба в Ошмяны, а с 7 сентября вы подчиняетесь генералу Смирнову, штаб которого предполагается к этому времени в районе Докшицы – Глубокое. Озаботьтесь заблаговременно установлением с ним связи. До 8 сентября довольствие от X армии, затем от II армии».

Телеграмма Эверта генералу Смирнову 31 августа:

«Обстановка, создавшаяся на правом фанге Западного фронта и на левом Северного, вам известна. По повелению государя императора в районе Докшицы – Глубокое – Свенцяны должна быть сформирована армия под вашим начальством. В состав ее первоначально поступают конный корпус генерала Орановского, 36-й и 29-й армейские корпуса. Конный корпус, направленный к Свенцянам, 1 сентября должен быть в Михалишках и получил задачу овладеть Свенцянами и, действуя в связи с конницей X армии на своем левом фланге и конницей генерала Казнакова на правом, задержать наступление противника и прикрыть развертывание 29-го и 36-го корпусов на линии Поставь – Кобыльники – Свирь и пути на Дриссу, Полоцк, Витебск; 36-й корпус, следующий походом, выступает 2 сентября из Воронова. Ночлеги намечены: 2-го Кузники, 3-го Ошмяны, 4-го Солы, 6-го Жодзишки, 6-го Мухнишки, 7-го Ольшево. 29-й корпус перевозится из Лиды по железной дороге; станции высадки назначены: Кривичи, Парафьяново. Головные эшелоны прибывают 4 сентября, сосредоточение заканчивается 8-го; дальнейшее движение намечается на фронт Кобыльники – Поставь:. В 12 ч ночи с 4 на 5 сентября все подчиненные ныне вам корпуса поступают в подчинение генерала Литвинова. 5 сентября должна быть произведена посадка вашего штаба в Лиде для перевозки по железной дороге в район Докшицы – Глубокое, в пункт по вашему выбору. Конный корпус до 12 ч ночи с 7 на 8 сентября будет подчинен непосредственно мне, а затем поступает в ваше распоряжение. 29-й и 36-й корпуса подчиняются вам с 12 ч дня 2 сентября. Об окончательном составе вашей армии и о времени прибытия корпусов, которые к вам будут назначены, последует указание. Задача вашей армии, согласно настоящей обстановке, намечается: овладеть Свенцянским узлом, а затем или оказать содействие своим наступлением X армии, или же, если к тому времени X армия остановит наступление на ее правый фланг, оказать решительное содействие V армии, оперируя на фланг противника, наступающего на Двинск. Окончательная задача будет определена 7 сентября в зависимости от обстановки. Разграничительная линия с 8 сентября ваша с V армией: Вилькомир – Уцины – Видзы – Друя – Себеж, с X армией: Неменчин – Михалишки – Докшицы – Ула – Городок – Велиж. До окончательного сформирования вашей армии в полном составе она будет в составе Западного фронта, а затем войдет в состав Северного».

Телеграмма Эверта Алексееву 3 сентября:

«Противник, оставаясь пассивным на Западном и Северном фронте, против X армии развивает наступление на крайний ее правый фланг с большой энергией. Конный корпус генерала Орановского в течение 2-го числа вел с большим упорством и самоотверженностью бой на левом берегу Вилии от Симанели (севернее Ворняны) до Шатерники (к северо-востоку от Гервят); боем выяснено, что противник успел перебросить на левый берег Вилии, на участке Тартак – Маркуны, не менее пехотной дивизии. Определенно выяснено, что не менее дивизии конницы проследовало от Жодзишки на Данюшево. Имеются сведения о движении сильной пехотной колонны от местечка Свирь на юго-восток. Из сводки Северного фронта № 173 видно о наступлении из Свенцян на Годуцишки не менее 2 батальонов с 3 эскадронами. Принимая во внимание нерешительное наступление немцев на Двинск, возможно предположить, что в этом направлении наступают две-три дивизии, много – два корпуса, а что главный удар направляется в обход правого фланга Западного фронта в общем направлении на Сморгонь – Молодечно. Высланный генералом Орановским для разведки в восточном направлении 9-й эскадрон проникнуть за густую завесу не мог, и силы противника, направленные в район оз. Свирь и Нарочь, не выяснены. Для парирования этого наступления, кроме конного корпуса, выслано 4 армейских корпуса и одна кавалерийская дивизия, из них два корпуса могут развернуться в районе Жодзишки не ранее 6 сентября, а 14-й корпус подойдет в Молодечно лишь 10-го. Принимая во внимание энергичное и беспрепятственное движение противника к востоку от Вилии, возможно допустить, что к тому времени значительные его силы будут южнее оз. Свирь и Нарочь. Кроме того, надо иметь в виду и слабый состав высланных корпусов: из них лишь один 36-й имеет до 15 тысяч, 14-й корпус – 9, 27-й корпус – 8, а 4-й Сибирский – 7 тысяч. Противник же, по обстановке, вполне сознавая, что перейти в решительное и продолжительное наступление мы не можем, ускоренно подтягивает против нашего правого фланга войска не только с нашего ближайшего Западного фронта, но и отведенные ранее в тыл более отдаленных участков. Наконец, нельзя вполне рассчитывать и на стойкую и упорную оборону занятой I армией в ее новом составе позиции к западу от Лиды. Протяжение фронта этой позиции 100 верст. Общий состав армии около 90 000. 21-й, 35-й, 38-й корпуса имеют всего около 2^т/₂ тысячи штыков, 1-й армейский – около 3½ тысячи. При отходе I армии, при одновременном нажиме на правый фланг X армии и при выдвинутом положении последней на ее Западном фронте, она может быть постановлена в крайне тяжелое положение. Поэтому я считаю необходимым сегодня в ночь отвести X армию на виленские позиции до г. Белая Вака и далее на Сорок Татар, оз. Полис, Ейшишки, одновременно выдвинуть весь гвардейский корпус на ее правый фланг. Вместе с тем надо иметь в виду и будущее положение. Подвоз для X армии через Молодечно прерван, и рассчитывать на прочность подвоза через Барановичи нельзя, Вильна потеряла для нас значение, положение армий фронта весьма серьезное. Дабы вывести армии фронта из опасного положения, полагаю необходимым теперь же решить вопрос относительно дальнейшего отхода или на линию Свенцяны— Ошмяны – Новогрудок, или на линию Свенцяны – Сморгонь – Несвиж. Вместе с тем, усиливая, насколько возможно, II армию и развивая ее наступление в северном направлении, имея в виду, что с нашим отходом противник, весьма вероятно, разовьет параллельное преследование на Глубокое – Докшице и далее на Дисна – Полоцк – Лепель, полагал бы необходимым перевозимый в Двинск 29-й корпус остановить в районе Полоцка. К этому считаю нужным прибавить, что генерал Леш донес, что попытка заболотить долину Шары взрывом Выгановского и всех прочих шлюзов не привела к серьезным результатам, вода спала, долина во многих местах проходима, и положение армии на длинном фронте при слабом составе он не считает прочным, а на мое настойчивое требование о более стойких и упорных действиях 31-го корпуса генерал Леш ответил, что в 4 дивизиях корпуса осталось лишь 13 тысяч штыков и что, по его мнению, удержать позиции перед Пинском корпус был не в силах. Сообщая об этом, прошу ответа по изложенным соображениям».

Телеграмма Рузского генералам Плеве и Горбатовскому 4 сентября:

«Германская пехота переправилась через реку Вилию в районе Михалишки – Быстрица. По данным 2 сентября, отряд неприятельской конницы силой, видимо, не менее дивизии действует в районе Жодзишки и Данюшева, выслав части для нападения на наши железные дороги между Молодечно – Вильно и Молодечно – Полоцк; другой конный отряд противника, поддержанный пехотой, двигается от Свенцян на Глубокое. По некоторым сведениям, можно предполагать, что в районе Свирь 2 сентября были значительные силы неприятельской пехоты, двигавшиеся отсюда в юго-восточном направлении вдоль оз. Свирь и Вишневское. Государь император повелел указать, что успех при настоящем положении дела может быть достигнут только энергичными и быстрыми ударами возможно большими силами Северного и Западного фронтов от Двинска и Неменчина совместно с наступлением II армии, сосредоточиваемой в районе Ошмяны – Молодечно. Для сосредоточения более значительных сил в районе Двинска наш 29-й корпус кружным путем через Оршу перевозится в Двинск. Во исполнение повеления государя императора, приказываю V армии: 1) прочно закрепить и удерживать за собою Двинский район; 2) с целью еще большего накопления сил в районе Двинска немедленно перевезти в этот район 78-й пехотный полк, чтобы вся 20-я пехотная дивизия была здесь сосредоточена; 3) для обеспечения района Двинска от обхода с севера прочно удерживать плацдарм на левом берегу Двины впереди Якобштадта и Глазманки и не допускать переправы германцев между Якобштадтской и Двинской группами; для обеспечения района Двинска от обхода с юга удерживать переправы и наблюдать левый берег Двины на участке от Двинска до Дриссы включительно; 4) с целью противодействовать накапливанию сил противника против Двинского района и отвлечения на себя двигающихся в этот район германских подкреплений XII армии возможно скорее перейти в одновременное, связное, решительное наступление возможно большими силами 7-го и 2-го Сибирских корпусов, обеспечив за собою Рижский укрепленный район, и не допускать переправы германцев на правый берег Двины на участке между Рижским укрепленным районом и правым флангом 2-го Сибирского корпуса. Разграничительные линии между армиями остаются прежние. 28-й корпус и конница князя Трубецкого остаются в подчинении командующему V армией. Время перехода в наступление Двинской группы будет указано дополнительно».

Телеграмма Эверта генералу Лешу 5 сентября:

«С доводами вашими согласиться не могу. Допускаю возможность, что позиция на массиве у сел. Былазы более удобна, но зато перед покинутой позицией была Ясельда, через которую переправляться под огнем трудно, подступы же к новой позиции, ввиду общей проходимости болот, доступны; отход 31-го корпуса от Ясельды обнажил фланг Хелмицкого, и весьма вероятно, что он не удержится на Супрасли и вынужден будет отходить за Стырь; отход его не может не оказать влияния на положение левого фланга 31-го корпуса; уже поэтому одному генералу Мищенко следовало упорно удерживаться на Ясельде; отход генерала Эрдели и 27-й дивизии тоже считал бы преждевременным, так как на линии Барановичи— Липск вы должны держаться не менее 3 дней, а может быть, и гораздо больше; приказания о дальнейшем отходе вы не получали, а дальнейшие рубежи намечены лишь для ваших общих соображений; во всяком случае, если бы потребовался ваш отход на линию Ляховичи – Медведичи, то отводить к тому времени 27-ю дивизию в Синявку нет никаких оснований, она могла остановиться в Хотеничи или, наконец, в Ганцевичи, прикрывая ваш левый фланг. К этому должен прибавить, что вам следует обратить особое внимание на положение отряда Хелмицкого и пути по правому берегу Припяти; в поддержке Хелмицкого всего только один батальон; если он не удержится на Супрасли и отойдет за Стырь и не удержится за ней, то это повлечет безостановочный отход 31-го корпуса под угрозой обхода его левого фланга. Позиции на Стыри и у Столина ему надо удерживать крепко, только при этом условии генерал Мищенко в состоянии будет удержаться на позиции у Лунинец, с дальнейшим же его отходом открывается и левый фланг остальных корпусов вашей армии; необходимо спешно усилить Хелмицкого, на что обратите внимание генерала Мищенко; при настоящей обстановке рассчитывать на возврат 3 полков 83-й дивизии трудно и, в случае отхода 31-го корпуса на меридиан Горыня, согласно директиве Ставки, 4-й конный корпус перейдет в состав Юго-Западного фронта. Дорога Барановичи – Лунинец должна удерживаться возможно дольше для проводки подвижного состава».

Телеграмма генерала Смирнова командирам 27-го, 14-го, 36-го армейских, 4-го Сибирского, 1-го конного корпусов и начальникам 6-й и 13-й кавалерийских, Уральской казачьей и 45-й пехотной дивизий 6 сентября:

«Государь император повелел: 1) Развить шире разведку как войсковую, так и агентурную, особенно через местное население и чинов полиции, для выяснения сил противника в районе озер Свирь и Нарочь, Поставь! и положения дел у Глубокое. 2) Возможно скорее сменить конный корпус генерала Орановского пехотными частями, возложив на него разведку, обеспечение правого фланга II армии и установление связи с Двинскою группою V армии. 3) Ускорить всеми способами прибытие в Полоцк 21-го корпуса, дабы образовать в этом пункте достаточно сильную группу как для обеспечения направления на Витебск и Невель, так и для содействия II армии наступлением на Глубокое. Для сего приказываю: 1) 1-му конному корпусу, 6-й и 13-й кавалерийским и Уральской казачьей дивизиям форсированными переходами выйти на правый фланг армии, отбросить конницу противника к западу от линии Придруйск – Поставы – Кобыльник, очистив от его разъездов все пространство к югу от этой линии, прикрыть железную дорогу Вилейка – Полоцк, восстановить связь с V армией и развить самые энергичные действия в тыл противника, наступающего на фронт р. Вилии и против Двинска. Для выполнения этих задач всем перечисленным частям армейской конницы, следуя кратчайшими путями в направлении на Молодечно – Речки, выйдя в район Кривичи – Будслав, куда прибыть 6-й кавалерийской дивизии 3 сентября, Уральской казачьей дивизии 11 сентября, 13-й кавалерийской дивизии в два перехода и 1-му конному корпусу в три перехода, после смены 13-й дивизии 1-й отдельной кавалерийской бригадой и конного корпуса частями X армии. 2) Начальствование над всеми частями армейской конницы возлагаю на генерала Орановского, а до его прибытия в район Кривичи – Буд слав на старшего из начальников кавалерийских дивизий. 3) Частям армейской конницы, по мере прибытия в район Кривичи – Буд слав, немедленно приступать к выполнению поставленных задач, обратив особое внимание на скорейшее выяснение сил противника в районе озер Нарочь и Свирь и местечка Поставы. 4) 27-му армейскому, 4-му Сибирскому, 36-му и 14-му армейским корпусам продолжать выполнение моей директивы № 1003, в частности: 27-му корпусу 6 сентября решительным энергичным наступлением отбросить противника к северу от Молодечно, дабы совершенно обеспечить этот важный железнодорожный узел от артиллерийского огня противника, 4-му Сибирскому корпусу 6 сентября выйти за линию Сморгонь – Заскевичи, войти в связь с соседними корпусами и оказать содействие продвижению правого фланга 36-го корпуса. Распоряжением командира 4-го Сибирского корпуса сменить первою отдельною кавалерийскою бригадою 13-ю кавалерийскую дивизию, которой немедленно после этого двинуться на правый фланг армии. 5) Напоминаю войскам армии исключительную важность выполняемых ими задач и требую от всех чинов полного напряжения сил и безостановочного стремительного наступления для нанесения врагу решительного удара. 6) О получении директивы донести».

Телеграмма генерала Эверта командующим I, II, III, IV и X армиями 6 сентября:

«Действия немцев отличаются энергией и дерзостью до нахальства. Наши наступательные действия вялы и нерешительны. Забыт суворовский завет: „быстрота и натиск“. Прошу внушить начальникам, что побеждает только тот, кто страстно к этому стремится и умеет внушить это своим подчиненным. Таких начальников буду высоко ценить».

Телеграмма генерала Рузского Алексееву 7 сентября:

«Повеление государя императора передано. Считаю долгом сообщить для доклада его величеству, что по занятии войсками Двинского района новых позиций, после отхода их вчера, 6 сентября, эти позиции также следует считать по своему протяжению не соответствующими силе занимающих их войск, так как общее протяжение, за выключением озер, не менее 50 верст, для обороны которых имеется в Двинском отряде 36 тысяч штыков, не считая около 3 тысяч ополченцев. В резерве генерала Плеве только два батальона. При таких условиях признаю положение Двинской группы неустойчивым и вновь ходатайствую о скорейшем прибытии в Двинск предназначенных туда подкреплений».

Телеграмма генерала Литвинова генералам Артемьеву, Плешкову, Шейдеману, Рещикову, Душкевичу и Ванновскому 8 сентября:

«При докладе общего положения дел и событий на фронтах армии государь император обратил внимание, что мы вообще утратили постепенно способность к свободному маневрированию, стали признавать возможность боя лишь плечо к плечу длинными растянутыми линиями. Опасаемся до болезненности прорыва и охвата и потому прорыв роты или батальона считаем законным предлогом для отступления корпуса. Его величество ожидает от всех начальников действий смелых, решительных и предприимчивых, проникнутых в то же время пониманием общей обстановки и согласованных с нею. Главнокомандующий приказал потребовать от всех начальников точного исполнения повеления государя императора».

Телеграмма Эверта генералу Орановскому 17 сентября:

«Государь император повелел на ближайшее время операции, впредь, до дальнейшего распоряжения, объединить под начальством генерала Орановского действия 1-го кавалерийского корпуса, сводного корпуса кн. Туманова, конного отряда генерала Казнакова, 3-й Донской дивизии и отряда генерала Потапова. Задача коннице: отбросить действующие против нее силы немцев, прорвать их расположение на Свенцяны – Подбродзе для последующих действий или в тыл Двинской группы противника или более глубокого вторжения на Поневеж – Вилькомир. Генерал Орановский подчиняется непосредственно мне. Обстановка: противник, начиная с 14 сентября, перед правым флангом и центром.

Вторая армия противника спешно отходит в северном и северо-западном направлениях, причем, видимо, стремится задержаться у Мядзиол, укрепляя этот район, и упорно задерживает за собой фронт Нарочь – Сморгонь. В Двинской группе наши 19-й, 23-й и 3-й корпуса, 1-я кавалерийская дивизия и бригада 5-й кавалерийской дивизии занимают фронт от Двины через Иллукст – Б. Гринвальд – оз. Свенто – Дрисвяты – Богиньское. В 1 ч дня 16 сентября отряд Казнакова должен был двинуться на Кобыльник, отряд князя Белосельского – на Слободку и Гули и далее в направлении на Мядзиол; конница князя Туманова 16-го была в районе Волколата. Корпуса нашей II армии вечером 16 сентября вышли на линию Калиновка (10 верст юго-восточнее ст. Мядзиол) – Лужи – Илжа – Половцы – Родзевичи – Кулеши – Перевоз, имея передовые части на линии Черемшица – Макаричи. К ночи на 17 сентября прибыли: 1-й армейский корпус в район верхнее оз. Вышнянское, 1-й Сибирский корпус в район Парафьяново; корпуса эти объединены под начальством генерала Плешкова, имеют задачей 17 сентября перейти на линию Кейзики – Дуниловичи – Петровичи – Мал – Петрелево; 14-й корпус к вечеру 17 сентября перейдет в район Бояра (16 верст южнее Дуниловичи).

II армия 17 сентября продолжает решительное наступление с фронта Калиновка – Перевоз на линию Черняты – озеро Нарочь— озеро Вишневское – Жодзишки. Во исполнение высочайшего повеления приказываю генералу Орановскому направить дружные усилия всей массы вверенной ему конницы, чтобы, разбив конницу противника, прорваться в направлении на Свенцяны – Подбродзе, развивая действия в тыл Двинской и Виленской групп противника. Напоминаю, что у хорошей конницы нет ни флангов, ни тыла; что остановки конницы из-за угрозы флангу недопустимы; что конницу отнюдь нельзя расходовать на фронтальную борьбу с пехотой; что ее поле действий – фланги и тыл противника, его обозы и что первым средством для производства беспорядка в тылу противника является густая сеть сильных разъездов. Связь держать через штаб 1-го Сибирского корпуса, с которым устанавливается от штаба фронта прямой провод до станции Крулевщизна. Примите все меры протянуть к ней проволоку, кроме того, держите связь по искре также через штаб генерала Плешкова. О получении этой директивы донесите. Ожидаю частых и полных донесений».

Телеграмма генерала Смирнова генералам Орановскому, князю Туманову, Душкевичу, Плешкову, Жилинскому, Иевреинову, Баланину, Короткевичу и Алиеву 17 сентября:

«Главнокомандующий сообщил мне: 1) что горячего и назойливого преследования неприятеля корпуса армии, несмотря на мои неоднократные требования, не проявили, причем 20-й корпус и группа генерала Жилинского продвигались по местности, уже оставленной противником, как бы потеряв с ним соприкосновение, и только в группе генерала Короткевича соприкосновение с противником не утеряно, но на этом участке противник не только удерживает свои позиции, но и сам переходит в наступление и потеснил сибирские полки; 2) что о деятельности конницы донесения самые смутные и главные силы князя Туманова к 12 ч дня только что выступили с места сбора. Вновь требую энергичного преследования неприятеля на всем фронте армии, особенно напоминаю об этом генералу Иевреинову, наступление которого должно быть решительнее и быстрее остальных корпусов. Нахожу действия 20-го корпуса до крайности вялыми, наступление крайне медленным и излишне осторожным. Ввиду указаний главнокомандующего приказываю: 1) 4-му армейскому корпусу завтра, 17 сентября, перейти не в Речки – Осовец, а в район Церешки – Лосевичи, 2) генералам Орановскому и князю Туманову развить самые энергичные действия в тыл противника между озерами Нарочь и Свирь и р. Вилией, 3) корпусам 4-му и 14-му армейским и 1-му Сибирскому, по выходе на указанные директивой № 1260 им фронт и район, вывести свои тылы на Полоцк, где для них подготовляется база».

Телеграмма генерала Рузского генералу Плеве 24 сентября:

«Дальнейшее усиление V армии за счет XII в настоящее время невозможно, усилить армию 21-м корпусом также нельзя, потому что этот корпус не укомплектован и не сколочен. Рассчитывать на усиление V армии из других фронтов при сложившейся там обстановке нет оснований. В вашем распоряжении пять корпусов такого же состава и другие корпуса соседнего фронта; из числа этих корпусов четыре в районе Двинска. На днях вам присланы полк офицерской стрелковой школы и бригада 110-й дивизии, последняя полного состава, и сегодня отправлено в Двинск 7 тысяч винтовок. Таким образом, в состав армии прибыло около 11–12 тысяч штыков. Имея в виду, что общее протяжение по фронту занимаемых нами под Двинском позиций, вследствие постепенного отхода частей к Двине, значительно сократилось и что его следует признать соответствующим общему количеству войск, собранных у Двинска, полагаю, что для удержания Двинского плацдарма необходимо побудить командиров корпусов и начальников отрядов управлять боем подчиненных им частей, не ограничиваясь лишь постановкой первоначальных задач, усилить войсковую и воздушную разведку, дабы знать своевременно сосредоточение сил германцев для удара на том или ином участке, что приведет к своевременному введению в бой наших резервов и сделает наши атаки более решительными и контратаки своевременными. Вместе с тем надлежит обратить большее внимание на усиление занимаемых войсками районов, потребовав более вдумчивой и энергичной работы от корпусных инженеров и подчиненных им саперных частей; необходимо создавать преграды наступлению противника, применяя всякого рода искусственные препятствия и закладывая по ночам фугасы. Борьбу за удержание Двинского плацдарма войскам необходимо вести более искусно и более упорно, так как удержание этого плацдарма необходимо безусловно. В частности, в последнее время, после каждой атаки германцами 38-й дивизии, мы уступали противнику 2–3 версты в глубину, что, конечно, вредно отразилось на обороне Двинского плацдарма. Наши контратаки в районе этой дивизии каждый раз запаздывали, вследствие чего германцы успевали закрепить за собой отнятое у нас. Эти факты совершенно определенно указывают на недостаточное управление боем со стороны командира 19-го корпуса; надо предложить генералу Долгову проявить больше энергии и внимания к управлению корпусом в бою, тем более что германцы, видимо, сосредоточивают на нем в значительной степени свое стремление прорвать наше расположение».

Телеграмма Эверта генералу Литвинову 24 сентября:

«Вы доносите, что и вами и командирами корпусов были приняты все меры для нанесения удара сосредоточенными силами и сосредоточенным артиллерийским огнем. Охотно верю, что необходимые распоряжения были сделаны, и тем не менее остаюсь при убеждении, что должного управления боем в минувшие дни не было. Из сводок вижу, что 158-й полк, накануне выбивший немцев из окопов севернее г. дв. Головск, 23-го числа атаковал этот пункт, прошел два ряда окопов, но затем был вынужден отойти. 22 сентября 158-й полк, пройдя три ряда немецких окопов с проволокой, ворвался в местечко Козяны, но затем тоже был вынужден отойти.

23-го числа кутаисцы и гурийцы при атаке Козин были встречены контратакой и вынуждены отойти. На участке Ракиты – Москалишки две роты, переправившиеся вброд и закрепившиеся на берегу р. Мядзиолка, не поддержанные вовремя, на следующий день должны были отойти. В I Сибирском корпусе части, занявшие г. дв. Загач, тоже вынуждены были к отходу. Все это указывает, что, несмотря на доложенное вами сосредоточение сил корпусов, удары наносились отдельными частями, разновременно, без поддержки, достигнутые успехи не развивались, а самоотверженно дравшиеся перечисленные части несли лишь большие, но бесплодные потери и вынуждены были оставлять то, чем овладели с большим трудом. Всякий бой, а тем более наступательный, даст действительные результаты лишь тогда, когда достигнутые успехи будут развиваться с величайшей энергией. Отсутствие этого, при условии требований с моей и с вашей стороны решительного наступления, указывает, что должного управления боем не было или таковое было с дальних мест по телефону, и противник успевал подводить свои резервы и выбивать наши части раньше, чем подходили наши подкрепления. Придавая управлению боем первостепенное значение, приказываю вам выяснить, почему и по чьей вине, несмотря на указанное вами сосредоточение сил, хотя бы в районе Козян, перечисленные выше части не получили своевременно поддержки, а достигнутый ими успех не был развит. Относительно артиллерийского огня обращает на себя внимание указание сводки за 23-е число, что в 1-м Сибирском корпусе за этот день велся лишь артиллерийский огонь. Мы не так еще богаты снарядами, чтобы вести бесполезную артиллерийскую перестрелку. Неоднократно указывалось, что артиллерийский огонь приносит громадную пользу лишь в том случае, если непосредственно за ним и под его прикрытием ведется наше наступление или отражается атака противника. 23-го числа корпус атаки не производил, а противник вел себя пассивно. Снаряды расходовались даром, в результате чего ко времени своей атаки или при отражении атаки противника снарядов могло и не хватить, как это случилось в том же корпусе 22-го числа. Прошу обратить на разумно-бережный расход снарядов самое серьезное внимание всех начальников».

Думаю, что Эверт просто забыл свой же собственный приказ от 20 сентября. Там все объяснено:

«Требую, чтобы начальствующие лица не ограничились управлением при помощи телеграфа и телефона, а избирали бы для себя такие места, с которых они могли бы следить за ходом боя на важнейших участках, могли бы не с чужих впечатлений управлять его развитием. Войска должны чувствовать присутствие начальника. Вместе с вводом последнего резерва начальники должны быть среди своих войск и личным примером вносить в ряды их мужество и энергию…»

Но мало ли что писалось и приказывалось, особенно, зная, что и выше будут часто судить именно по написанному, а не по сделанному… Каждый военный видит и понимает, что, не будь мелочного руководства со стороны Алексеева, вся операция должна была кончиться катастрофой.

На этом кончаю приведение документов, иллюстрирующих ход Вильно-Молодеченской операции, – этой, как я уже сказал, лебединой песни не только Алексеева, как стратега, но и русской армии: после она уже не знала ни побед, ни удачных выходов из трудных положений; царь ходил именинником, глубоко убежденный, что и его тут капля меду есть…

► Телеграмма царя начальнику штаба Верховного 24 сентября: «Разделяю соображения генерала Эверта о сборе частей гвардии в районе Вилейка – Молодечно. Николай».

► Телеграмма начальника штаба Западного фронта генерала Квецинского Алексееву 24 сентября: «Генерал Леш, по соглашению, с генералом Брусиловым, вошел с ходатайством об изменении разграничительной линии между III и VIII армиями, наметив ее по линии Чарторыйск – Сарны – Любяч. С вопросом разграничительной линии между фронтами связан вопрос, на какой фронт отойдет 4-й конный корпус с присоединенными к нему крупными пехотными частями, в случае нашего отхода за р. Горынь. До сего времени действует указание о переходе в этом случае конного корпуса на Юго-Западный фронт. Главнокомандующий признает более желательным, чтобы конный корпус не отделялся от Западного фронта и чтобы Полесье осталось в районе III армии; в этом случае многочисленная конница, поддержанная сильною пехотой, пользуясь возможностью скрытного передвижения, может появляться как на Сарненском, так и на Пинском направлениях. С удержанием 4-го конного корпуса на Западном фронте главнокомандующий признает возможным даже еще более уклонить разграничительную линию между фронтами к югу, однако, при условии сохранения Овручского района в районе Юго-Западного фронта».

► Телеграмма генерала Смирнова генералам Иевреинову, Балуеву, Баланину, Короткевичу, Вебелю и Регульскому 24 сентября: «Государь император повелел: II армии утвердиться в занятом районе, занять выгодные и удобные позиции, с полной энергией подготовиться к предстоящему переходу в наступлению, для чего широко и надежно укрепить свои позиции, чтобы положить действительный предел дальнейшему вторжению в нашу землю врага; по мере укомплектования войск образовать сильные резервы; начальствующим лицам и штабам обратить особенное внимание на подробное и основательное изучение местности настоящего театра действий, особенно по условиям осеннего и зимнего времени, дабы своевременно и умело воспользоваться степенью труднодоступности некоторых районов для наиболее расчетливого расходования войск и образования сильных резервов, в частности – изучить условия широкого наступления к Висле. Во исполнение этого повеления приказываю: 1) надежно и прочно закрепить за собой занятые позиции, развивая их в глубину, выбивая противника из тех пунктов и районов, которые будут необходимы для приобретения более выгодного положения, как в целях будущего наступления, так и на случай отражения наступательных попыток неприятеля; 2) постепенно увеличить полковые, дивизионные, корпусные и групповые резервы; путем регулярной смены дать возможность всем частям заняться обучением и воспитанием нижних чинов и прибывающих укомплектований, приведением в порядок материальной части и пр.; 3) укрепление позиций производить с полным напряжением сил, не успокаиваясь на достигнутых результатах. До какой бы степени совершенства усиление позиций доведено ни было, нужно продолжать работать с одинаковым напряжением, стремясь к созданию все новых улучшений как в отношении усиления препятствий для неприятеля и улучшения способов его поражения, так и в отношении мер, способствующих упорству обороны; 4) при укреплении позиций обратить особенное внимание на точное выполнение всех указаний главнокомандующего и моих приказов, копии которых высылаются одновременно с сим, и указаний, почерпнутых из опыта войны на французском фронте; 5) при занятии позиции группам, корпусам и дивизиям быть в самой полной, боевой связи; 6) начальникам групп и командирам корпусов о данных ими в развитие этого приказа войскам указаниях донести и доносить ежедневно в нечетные числа месяца о выполненных за отчетный период работах по укомплектованию и развитию в глубину позиций».

Не думаю, чтобы войска выполнили хоть половину из предписанного: уйдут в землю и будут там отогревать огнем костров ноги, разутые интендантством, желудки, им уже вовремя не согретые, и руки, нагреваемые им, но только свои собственные. Уверен, что к весне мы будем обставлены оборонительными средствами не лучше, чем теперь.

► Телеграмма генерала Дитерихса Пустовойтенко 24 сентября: «В настоящее время работы по заболочению Полесья к югу от р. Припяти в полном ходу, и, по свидетельству инженеров, окончание их можно ожидать через три недели. Но уже теперь более детальное исследование распространения заболачивания в связи с поставленными руководителями работ задачами может дать некоторые предварительные подробности, что будет представлять из себя район в пределах: на севере Припять, на восток железная дорога Мозырь— Коростень – Новград-Волынск, на юге р. Случь и на западе р. Случь до Сарн и далее железная дорога Сарны – Лунинец. Участок между Припятью и р. Мовства и Ствига затопляться не будет, почему дорога Столин – Давид Городок – Туров останется пригодной для всех родов оружия, причем мост на Горыни восстановлен для движения обозов и артиллерии. Дорога Стрельск – Клесово – Томашгрод – Ракитно – Олевск останется незалитой. Дорога Тынно – Чабель-Кисоричи – Олевск на участке Тынно – Кисоричи для обозов и артиллерии, вероятно, будет трудно проходимой. Дорога Березно – Воняча— Емельчин останется проходимой для всех родов оружия и обозов. Дорога вдоль реки Уборть будет сохранена годной для движения обозов и артиллерии, но при отсутствии потребности в этой дороге закрытие устроенных ныне плотин на мертвую в три дня зальет всю долину Уборти. Заболочение, по-видимому, распространится: 1) почти сплошным пространством между р. Льва, Мовства и Ствига, начинаясь на юге от дороги Рудня – Томашгрод; далее, на севере сплошная полоса заболочения распространится по правому берегу Ствиги и Припяти до нижнего течения р. Уборть. Дороги от устья Ствиги до устья Уборть по правому берегу реки Припяти, по-видимому, будут непроходимыми. Почти сплошные полосы заболочения пройдут с запада на восток от среднего течения реки Уборть с участка Осинец – Копище на Лученки – Скородное и далее по течению р. Славечна, полоса эта разовьется примерно шириной верст двадцать. Железная дорога Коростень – Мозырь будет сохранена. С севера на юг почти сплошная полоса заболочения пройдет с линии Осинец – Конище на оз. Коржа – Белокоровичи – Кривотин, ширина полосы между 10 и 20 верстами. В остальном районе южного Полесья, вследствие недостатка воды, заболочение разойдется только участками преимущественно по течению речек, южнее линии Березно – Емельчин – Коростень; в устье р. Уж, по-видимому, заболочение не разовьется. Более подробное исследование заболочения будет произведено по окончании работ».

Последующие операции на Юго-Западном фронте, надеюсь, докажут, что инженеры обманывали штаб фронта, а его генерал-квартирмейстер верил им и вводил Ставку в глубокое заблуждение.

► Телеграмма Эверта командующим I, II, III, IV и X армиями 25 сентября: «Я уже указывал, что, вследствие недочетов управления, постоянно повторяются случаи, что войска наши, занявшие позиции противника, затем огнем его или контратаками принуждаются к отходу. Необходимо добиться, чтобы войска умели прочно удерживать раз занятое; для этого нужно, чтобы наступающие не только продвигались вперед, а и принимали бы меры к закреплению пройденного; их начальники должны зорко следить за ходом дела и не упускать времени поддержать резервами развивающийся успех, подкрепить наступающего пулеметами, снабдить артиллерией для сопутствования продвигающейся пехоты, сосредоточить огонь другой части артиллерии по противнику, переходящему в контратаку, или по его артиллерии, взявшей под обстрел наступающего. Наконец, соседи успешно продвигающихся частей также обязаны помогать им всем, чем возможно: огнем артиллерии, пулеметов, своим наступлением и даже, если необходимо, своими резервами. Только при условии, что все начальники и войска проникнутся сознанием необходимости сделать все для развития и закрепления успеха, возможно достижение крупных и прочных результатов».

Снова и снова все азбука и азбука. Как Эверт не поймет, что поздно преподавать ее теперь, когда надо уметь читать a livre ouvert.

30-е, среда

Дал Вашбурну все возможные разъяснения; он был доволен, очень благодарил и подарил мне на память несколько своих снимков.

► Есть полки всего в 300 штыков и дивизии – в 800, например 14-го корпуса. Вообще, численный состав армии очень невелик сравнительно со штатами, что уже и было видно из приведенных телеграмм войсковых начальников. Управление прежней Ставки не жалело людей и мало заботилось о своевременном пополнении частей.

► Сегодня окончательно сформулировали с Носковым путь и способ совместной деятельности с печатью. Разумеется, печать левая совершенно исключена; работа с ней представляется настолько «не соответственной достоинству военной власти и Верховного главнокомандующего», что Носков не разрешил мне даже и заикаться о ней в проекте записки, которую он хотел представить Пустовойтенко. Я понимаю, что борьба с этим невозможна. Вот главные основания:

1. Ни одна сторона (штаб и печать) не делает этим одолжения другой.

2. Новые формы общения создаются в виде опыта.

3. Корреспонденты «Речи», «Русских ведомостей», «Биржевых ведомостей» и «Русского слова» живут в месте расположения штаба по одному от каждой газеты.

4. Ежедневно они получают от Бюро все те сведения, которые возможно сообщить печати. Носков или другой офицер Генерального штаба будут бывать в Бюро один час и давать темы, указания, разъяснения и т. п. Обработка сведений в любую форму предоставляется усмотрению самих корреспондентов.

5. Зная нелепость местных военных цензоров и вмешательство в военную цензуру гражданской власти, Бюро помогает пропускать в печать материал корреспондентов, ставя на нем особый разрешительный штемпель.

6. Придавая серьезное значение освещению некоторых вопросов и фактов под углом зрения штаба, чтобы таким образом влиять на общественное мнение нейтральных держав, которое, в свою очередь, оказывает иногда значительное влияние на общественное мнение противника, наши газеты не могут отказываться помещать подобные инспирированные статьи, но Бюро обязуется не только указать им в каждом отдельном случае на степень недостоверности допущенного освещения, но и каждый раз представить достаточную мотивировку самой необходимости такой инспирации.

7. Корреспонденты должны быть русскими подданными, без «политики» в прошлом и настоящем, скромны, корректны, осторожны.

8. Бюро оставляет за собой право просить редакцию заменить присланного корреспондента другим.

9. Вся их корреспонденция, при желании, посылается в СПб. с фельдъегерями штаба и таким же путем привозится им сюда.

10. Денежная чистота и неприкосновенность ни к суммам штаба их, ни к суммам редакций Бюро.

11. Корреспонденты живут здесь, как частные лица, на полном своем иждивении.

Понятно, что в эти условия кое-что пришлось ввести по настоянию Воейкова, имевшего продолжительную беседу с Пустовойтенко и Носковым, а кое-что по соображениям осторожности, внушенным Алексеевым, знающим горячую любовь Николая II к печати…

Завтра я еду в СПб. и Москву для личных переговоров с названными редакциями, предоставив «Новое время» и «Вечернее время» для Носкова; он там сотрудничает и сам будет вести переговоры. Пока обе эти «честные» газеты, опираясь на ссору их с Воейковым, я умышленно не включил в наш договор. Пустовойтенко одобрил нашу программу. Мне выдано на расходы 100 р.

Октябрь

1-е, четверг

Алексеев отправил всем главнокомандующим фронтами следующую очень характерную телеграмму:

«В данную минуту нам более, чем когда-либо, важно знать действительную силу и распределение находящихся перед нами австро-германских войск, имея в виду вероятность и возможность более или менее существенного ослабления их, как результат неудачи во Франции и нового предприятия против Сербии. Размеры ослабления и переброски вдоль нашего фронта остаются неизвестными; может случиться, что во многих местах мы стоим против обозначенного противника, особенно XIV, IV и III армии. До настоящего времени наша разведка не дает необходимых сведений, опросы пленных недостаточно тщательны и настойчивы, не выясняется число батальонов в полках, число людей в ротах и батальонах, что часто ведет к преувеличенным выводам о силе противника. Необходимо сосредоточить опрос большинства пленных в штабах армий, произвести тщательную поверку всех имеющихся сведений и устроить более энергичный захват пленных. Работу эту нужно выполнить в течение ближайшей недели, чтобы к 10 октября иметь результаты».

► Рузский, командуя армией в Галиции на Юго-Западном фронте, проделал штуку, которая очень характерна вообще для наших больших военных: во-первых, забыл об интересах русской армии и очень помнил об интересах генерала Рузского; во-вторых, не исполнил отданного ему приказания, сознательно его нарушив. Положение войск в Галиции перед взятием Львова см. схему.

Рис.6 250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам

Главнокомандующий фронтом Иванов, вернее, Алексеев, бывший его начальником штаба, долго подготовлял план охвата австрийцев и наконец достиг того, что главную их армию можно было захватить в ножницы. Наш фронт состоял из двух частей под углом; Иванов требовал, чтобы Рузский шел в направлении А во фланг и тыл главной австрийской армии, наседавшей на Люблин – Холм, в количестве 600 000 человек, на ходу оттесняя австрийский заслон, стоявший восточнее Львова, в количестве 200 000 человек. Рузский отказался, считая это громадной ошибкой, и продолжал идти прямо на Львов (В). Так как, по «достоверным» сведениям, имевшимся еще в мирное время и не проверенным Рузским, Львов представлял собой сильно укрепленный пункт с временными профилями, усиленными кое-где бетоном, Рузский будто бы боялся оставить эту крепость в тылу, тем более что тогда он уже связался боем с наступавшими на его фланг австрийцами. Следуя дальше, чем было приказано, он хотел отрезать пути сообщения австрийской армии, действовавшей против наших правых сил. Иванов не разделял всех этих его соображений и вторично приказал ему исполнить свое приказание. Тогда Рузский донес, что исполнит его… «в меру возможности», а сам все-таки пошел на Львов. Начальник его штаба генерал Владимир Драгомиров находил этот шаг громадной ошибкой и отказался писать приказ войскам о наступлении на Львов. «Хорошо! – сказал Рузский. – Я сам напишу!» – и написал и издал свой приказ. О взятии совершенно пустого города, а не о занятии его, как бы следовало, Рузскому и Ставке донес вошедший туда генерал Щербачев (его корпус). Ставка узнала об этом раньше, чем Рузский, сообщение с которым было «случайно» не вполне налажено…

В официальных «сообщениях» штаба Верховного вся львовская операция, случайная и по существу крайне вредная, изложена была так, что Рузский сразу сделался героем войны. «После семидневного боя наша армия овладела передовыми сильно укрепленными позициями Львова, вынесенными на 15–20 верст к востоку от города, и приблизилась к главным львовским фортам» (20 августа 1914 г.). «Отступление австрийской армии после поражения у Львова обратилось в бегство, и в наши руки попало около 200 орудий, обозы и масса пленных, число коих выражается в десятках тысяч». «Уже 20 августа наши войска подошли на пушечный выстрел к Львову, форты коего не остановили нашего натиска. 21 августа, в 11 ч утра Львов было охвачен нашими войсками и взят. Вместе с ним в наши руки попала большая военная добыча» (21 августа). Была и просто ложь: «Наши войска ворвались во львовский вокзал на плечах отступавших австрийцев» (23 августа): их там давно уже не было…

Один намек на суть задуманной, но неудавшейся громадной операции сделан лишь в «сообщении» от 21 августа: «Наши войска двинулись в направлении на Львов, чтобы разбить высланный здесь австрийский заслон и действовать во фланг и тыл главным силам австрийцев», – но заслон проскочил совершенно нечаянно; видя неудачу, штаб отдал все краски на описание львовской авантюры, а общественное мнение, ожидавшее результатов исхода операции, только намеком изложенной 21 августа, успокоил глухим указанием 25 августа: «Австрийская армия, действовавшая в Холмском направлении, отступает под натиском наших сил», усилив это успокоение 27 августа: «Австрийская армия, преследуемая нами, отступает в полном беспорядке».

…Но и до сих пор русский народ не знает, что австрийская армия в 600 000 человек преблагополучно выскользнула из приготовлившихся ей ножниц, не сжатых своевременно Рузским, который и виноват в ее спасении.

Между тем, стоило ему начать заходить левым флангом, слегка осаживая правый, – и план Алексеева, при поддержке Брусилова, был бы выполнен. Но это был бы триумф Иванова и Алексеева… Николай Николаевич грозил Рузскому преданием суду (эту телеграмму генерал тщательно скрывал), а тот продолжал выполнение своего ненужного, но дешевоэффектного движения.

Только после «взятия» Львова, в котором не было ничего подобного описанному услужливым корреспондентом «Киевлянина», Рузский повернул свой фронт и принял вместе с Брусиловым всю тяжесть боев отступавшей австрийской армии, которая, скользя своим левым флангом по их армиям, правый увела. Во время такого отхода австрийской армии очень хорошо работал корпус Радко-Дмитриева, никому не показавшего приказа Рузского об отступлении и так и не отступившего. Когда потом «триумфатор» Рузский уходил главнокомандующим на фронт, Драгомиров в присутствии офицеров штаба «сознался», что был не прав, отказавшись подчиниться Рузскому, удивлялся его мужеству и взятию на себя такой ответственности…

Когда через несколько дней, во время общего обеда, в штаб III армии фельдъегерь привез Рузскому от государя Георгиевский крест, Рузский сделал вид, что был удивлен, расстроен, вышел из столовой к себе и долго не решался надеть отличие…

Он сознательно раздувал дело в Галиции и сумел его раздуть, а когда мы стали отступать, он же говорил всюду и всем, что всегда советовал вовсе не ходить в Галицию.

Рузский умеет быть популярным, и только в этом действительно его большое искусство, особенно если послушать разговоры о его простоте и скромности. Он всегда умел поддержать выгодные для себя отношения с печатью, особенно с Немировичем-Данченко наших нетурецких дней – с Брешко-Брешковским… Немецкая пресса тоже отводила ему внимание. Вот, например, недавнее ее сообщение (12 сентября):

«Одновременно с принятием царем Верховного командования генерал Рузский занял выдающееся положение в русской армии. Он считается наиболее талантливым из русских генералов. Рузский был смещен великим князем, видевшим в нем опасного соперника. Теперь снова настало благоприятное для него время. Можно думать, что государь принял на себя Верховное командование исключительно чтобы получить возможность сместить великого князя, так как он не мог заменить Николая Николаевича никаким другим генералом, чтобы не повредить престижу царствующего дома. Среди всех генералов наибольшей любовью царя пользуется генерал Рузский. Собственно, надо видеть в Рузском нового Верховного главнокомандующего».

О прославленном генерале общество вообще имеет совершенно превратные представления. После Львова его знают еще и как героя Варшавы, но эта удача его была делом простого случая. Алексеев подготовил там все до мелочей, все предусмотрел, а затем левый фланг его фронта отделили на другой фронт, и таким образом варшавская операция прошла по его плану, случайно осуществленному не им, а Рузским, как командующим армией. Он и в выборе людей всегда держится правил брать все серенькое, чтобы выделяться на этом фоне, и не имеет около себя ничего заметного. Один его начальник штаба М.Д. Бонч-Бруевич чего стоит.

► Товарищ министра внутренних дел Джунковский уволен по личной, совершенно неожиданной для всех записке царя министру внутренних дел князю Щербатову: «Генерала Джунковского уволить от всех должностей». Обиженный, Джунковский подал прошение, в котором указал, что после такого увольнения он не может оставаться и в свите; царь пометил на прошении: «А в свите оставить»… Логика не очень-то дружна с Романовыми. А ларчик просто открывался: как только Джунковский вступил в должность товарища министра и командующего корпусом жандармов, он сейчас же стал подбирать документы о роли и влиянии Гришки Распутина. Когда их собрано было достаточно, Джунковский составил доклад и через министра двора Фредерикса представил его царю. (Умный Воейков не захотел участвовать в этом деле, где ему, кстати, могло очиститься место тестя.) Ответом на его одновременную просьбу о личной аудиенции для дополнительных к докладу сообщений и была записка князю Щербатову.

► Обер-прокурор Синода Самарин очень определенно выражался о прикосновенности Распутина к церковным сферам и тоже кончил карьеру французской запиской на блокноте Горемыкину: «Самарина уволить; нельзя служить человеку, так настроенному против императрицы и ее друга»…

► Все россказни о том, что здесь бывает и живет Гришка Распутин, официально именуемый Григорием Новых, что царь пьет и т. п., – сплошной вымысел. Не больше правды и в легендах о Николае Николаевиче и о том, как он неистово кричал на некоторых генералов, срывал с них погоны, убивал их и офицеров из револьвера; как на него покушались молодые отпрыски немецких (прибалтийских) фамилий; как он бил хлыстом офицеров, собравшихся в ресторане, и т. п. Великий князь знал обо всех этих баснях и, прощаясь с чинами штаба Верховного, сам указал, что, зная, чего от него ждали с первого дня назначения, он рад, что за 13 месяцев ни на кого ни разу даже не повысил голос. За все время своего верховного командования он кричал только один раз, и то на своего личного адъютанта Владимира Ивановича фон Дерфельдена. Он как-то долго вызывал его, а тот спал; искали, искали, наконец явился. Вот тут Николай Николаевич и разразился: «Я научу служить!» и т. д.

Это подтверждает мысль, как вообще складываются народные легенды. Объяснение очень простое. Народ и общество знают, какая масса мерзости делается и должна делаться при самодержавии в командном составе нашей армии. Все слышали в свое время о горячем, порывистом и несдержанном характере Николая Николаевича. Теперь ему придали благородные черты реформатора армии, ярого сторонника правды, решительного искоренителя лжи, удовлетворяя этим свой запрос на подобные положительные качества, – отсюда легенды не о том, что было и есть, а о том, что так хотелось бы, чтоб было.

До войны отношение к Николаю Николаевичу было двойственное: армия относилась к нему довольно сдержанно, особенно те части, в которые он в свое время приезжал не в духе, прогонял их с матерною бранью с места смотра и т. п., но ценила его элементарную честность, знание службы, умение подчиняться долгу, прямоту и серьезное отношение к своим обязанностям, порицая, однако, распущенную крикливость, несдержанность и неумение выслушать объяснение признанного виновным в нарушении порядка службы. Общество в лучшей своей части знало, что великий князь был деятельным членом черносотенных организаций и вдохновителем ряда реакционных мер, и этого было вначале достаточно, чтобы отношение к нему создалось совершенно отрицательное.

Между тем, по уверению небольшого, близкого к нему кружка лиц, в психологии Николая Николаевича произошел серьезный перелом после женитьбы на Анастасии Николаевне Черногорской. Этот брак сгладил якобы его характер, сделал его более вдумчивым в свою роль – роль старшего из всех родственников царя, и заставил взяться за изучение русской политической жизни.

С 20 июля 1914 г., когда великий князь был поставлен в то положение, в котором лицо делается предметом общего серьезного внимания, Николай Николаевич стал очень быстро приобретать симпатии сначала армии, потом народа и общества. Тут, говорят его апологеты, он шире обнаружил все то, что таилось в его изменившейся натуре; он показал, что старается понять нужды народа, что уже хорошо знаком с политикой нашего правительства, которой, под влиянием жены, сочувствовал-де все меньше и меньше. Прошло три-четыре месяца войны – и Николай Николаевич стал уже просто популярен. В армии о нем говорили не иначе как с восторгом, и часто с благоговением; всепрощающее общество охотно дарило ему свое искреннее расположение, правительство… правительство Горемыкина и К° вело интригу, делая вид внешнего преклонения, – это знаю и я.

Незадолго до выезда Ставки из Барановичей Распутин прислал великой княгине Анастасии Николаевне телеграмму в 80 слов, содержание которой сводилось к тому, чтобы она не была горда, а была бы покорна и смиренна. Великая княгиня пришла в аппаратную, серьезно спросила, с какого аппарата принята эта депеша, и, смеясь, предложила хорошенько его продезинфицировать…

Я не буду повторять все то, что известно читавшим газеты во время войны и следившим по ним за всевозможными приказами и распоряжениями первого Верховного главнокомандующего, а приведу лишь несколько неизвестных документов, рисующих фигуру русского полководца.

Из приказа по I армии от 23 августа 1914 г.: «Августейший Верховный главнокомандующий повелел: ввиду случая в Нейденбурге, когда жители, при вступлении наших войск в город, открыли по ним стрельбу, принять к руководству, чтобы в подобных случаях такие города сжигались и уничтожались совершенно. Все имущество, пригодное для военных целей, секвестровать и отвозить, остальное сжигать. Предварительно сего следует предупредить о том жителей и дать возможность женщинам и детям покинуть город. Однако к этим действиям надлежит приступать не иначе как по приказанию старшего из находящихся в данном месте начальников, и только после того, когда действительно установлено, что жители обстреливали наши войска».

Из приказа по III армии 28 февраля 1915 г.: «На донесение главнокомандующего о том, что командующие австрийскими армиями угрожают за каждого австрийского солдата, пойманного с разрывными пулями и за это нами расстрелянного, расстреливать двух русских пленных, Верховный главнокомандующий повелел за каждого невинно расстрелянного нашего пленного расстреливать четырех австрийцев, добавив, что у нас австрийских пленных на это хватит. Вышеизложенное повеление Верховного главнокомандующего принять к точному исполнению и при посредстве летчиков и разведчиков довести до сведения неприятеля».

16—18 августа 1914 г. VIII армия (Брусилова) выдержала бои и провела их очень успешно. Верховный главнокомандующий прислал телеграмму: «Государь император, получив телеграмму с донесением о ходе боев последних дней и больших потерях, повелел мне ответить: „Да будет воля Божья. Вечная слава павшим в бою. Поблагодари и ободри моим именем геройские войска, – сердцем и душою с ними и с тобой. Будь тверд, Господь нас не оставит милостью своей. Претерпевший до конца, спасен будет“. Государю императору, державному вождю нашему, „ура!“, а врагам его поражение! Воодушевленные царским словом, с новыми силами смело вперед и порадуем его новыми победами! Генерал-адъютант Николай».

8 ноября 1914 г. Николай Николаевич послал телеграмму командующему III армией: «В наступившие решительные дни военных действий взываю к вашей твердости. Необходимо, чтобы вверенные вам войска были осведомлены о важности ведущихся боев и напрягли все свои силы и энергию, дабы победа была нашей. Не сомневаюсь, что раз герои наши будут об этом знать, то в сознании, что с нами Бог, они с полным воодушевлением и самоотверженностью пополнят свой долг и оправдают надежду на них царя и России. Верую, что Бог нам в этом поможет. Передайте сегодня же вверенным вам войскам об изложенном и о том, что я горячо благодарю их за самоотверженную боевую их работу последних дней».

Внимание к работе войск действительно отличало первое Верховное командование. Я видел до сотни телеграмм, в которых великий князь, чаще собственноручно, спешил поблагодарить ту или иную войсковую часть за совершенную работу, и всегда с той теплотой и подъемом, которые так действуют на войска. Чаще случалось, что на великого князя действовало первое впечатление, что внимательный анализ, и притом спустя некоторое время, указывал ошибочность его восторженности, но ошибки в этом направлении вполне простительны, как диктует военная наука, когда имеется в виду плохая организованность армии…

► Военное счастье Н.И. Иванова поколебалось с уходом от него Алексеева, сейчас у него неудачи.

► Царь с наследником поехал из Царского Села в Псков к Рузскому.

► Недавно при обыске в Петрограде в квартире Генриха-Андрея Фишера найдены следующие документы, устанавливающие, как иногда принималось русское подданство.

1. Телеграмма из Москвы в Коканд Фишеру от 3 июня 1914 г: «Должность оплачивается вознаграждением несколько тысяч. Телеграфируйте, согласны ли перейти в русское подданство. Кланяюсь».

2. Письмо Г.-А. Фишера брату Людвигу Фишеру на немецком языке: «Дорогой Леля, меня выбирают на днях директором пивоваренного завода „Соловьев и К°“ и мне для этого надо сделаться русским подданным, а потому похлопочи мне следующие документы (время не терпит): а) метрическое свидетельство или выпись о крещении, б) свидетельство об отбывании воинской повинности и в) еще документ (не знаю, как он называется), чтобы я снова мог без затруднений вернуться в германское подданство. Мои матрикулы в СПб. генеральном консульстве, № 5386, 28/10 августа 1907 г., на 10 лет».

3. Из письма Л. Фишера Г.-А. Фишеру от 27 сентября 1911 г. из Петербурга по-немецки: «Любезный Андрюша, вследствие твоего письма посылаю тебе ответ, вложив в него твою метрику, которую я приобрел из кирхи. В консульстве мне сказали, что там не выдают особого удостоверения, чтобы вновь вступить в германское подданство; ты остаешься германцем настолько времени, насколько указано в матрикулах, хотя бы ты в промежуток этого времени был русским подданным, и ты можешь возобновить матрикулы, когда срок их истечет, еще на 10 лет. Поэтому для безопасности сними с них нотариальную копию, так как, вероятно, их у тебя отнимут, когда получишь русский паспорт. Воинское свидетельство ты из консульства получил, а когда потребуется тебе новое, то тебе надо написать об этом самому не в консульство, а в комиссию округа 15-й пехотной бригады, и можешь сослаться на прежнее свидетельство, которое помечено 26 октября 1888 г.».

Я выехал в Петроград.

2-е, пятница

Был у редактора «Речи» Иосифа Владимировича Гессена. Он очень заинтересовался моим предложением и вполне его приветствует. Просит дать ему несколько дней подумать о деталях осуществления и пригласил позавтракать 7 октября, когда я вернусь из Москвы. Гессену принадлежит мысль об устройстве собеседования редакторов с Алексеевым для взаимного ознакомления и для получения сведений, могущих уяснить обоюдные надежды и планы. Общением с Алексеевым необходимо, по его мнению, поднять доверие общества к печати, которая, следуя за «высокоавторитетными источниками» главного управления Генерального штаба, поневоле изолгалась.

3-е, суббота

Фактический редактор «Биржевых ведомостей» Михаил Михайлович Гаккебуш (по новой моде – Горелов) принял меня у себя на дому с подчеркнутой любезностью и мещанской деликатностью. Он похож на человека, который во время помпезного обеда жует из рук колбасу, веря больше в то, к чему привык с нищего детства, чем в семиблюдный обед, который готов глотать только для поддержания тона, ему совершенно чуждого. Вся его небрежная фигура, костюм, повадка не согласуются с грубой роскошью обстановки его квартиры, где все кричит нежилой расставленностью приготовленной сцены и вдруг разбогатевшим parvenu. Он не преминул сказать мне, что получает от Проппера 30 000 р. в год. Шумский (псевдоним Константина Марковича Соломонова, военного обозревателя) получает у них по 3000 р. в месяц и еще в «Ниве» 1000 р. за четыре обзора в месяц. Заведующий хроникой в «Биржевке» получает 1000 р. в месяц, средний репортер – 500, порядочный – 800. Да, за десять лет после революции 1905 г. газетное дело стало выгодным, обратилось в доходную профессию неучей и окончательно выкинуло за борт мечты об общественной кафедре, с которой еще недавно люди моего времени работали за вдесятеро меньшие гонорары и были горды своей деятельностью.

Проппер получает с газеты 300 000 рублей в год чистого.

Приведенную статью, написанную с одобрения Сухомлинова, отказались напечатать даже такие падкие на всякую рекламу газеты, как «Русское слово», а «Биржевка» напечатала и этим обеспечила себе поддержку Сухомлинова. Гаккебуш просил меня о сотрудничестве, говоря, что и раньше часто напоминал об этом А. Измайлову, но тот все как-то не удосуживался поговорить со мной.

► Назначенный недавно министр внутренних дел Хвостов имел особый разговор с Борисом Сувориным и Гаккебушем и сделал им визиты. Он обещал убрать Катенина (что и сделал) и назначить на его место начальником главного управления по делам печати того, кого ему укажут газеты. Вообще, Хвостов заигрывает с печатью.

4-е, воскресенье

Был у меня петроградский представитель «Русского слова», маг и чародей, Аркадий Вениаминович Руманов, ловкий делец, говорящий одновременно языком чиновников центральных учреждений и залихватского провинциального адвоката. Казалось, он давно со мною на дружеской ноге и глубоко меня уважает, а на деле просто я им нужен, потому что оказался в положении, которого им нельзя не проэксплуатировать. Военный министр Поливанов, ухаживая за «Новым временем» и «Русским словом», недели две назад уже обещал устроить их корреспондентов в Ставке и организовать там же и цензуру их статей.

6 сентября, при докладе его царю, в присутствии Алексеева, «была установлена необходимость более широкого осведомления отечественной печати и прессы дружественных России иностранных государств о ходе военных действий». Поэтому Поливанову тогда же и было дано разрешение предложить более значительным органам послать своих корреспондентов в Ставку. Когда начальник штаба вдумался в этот вопрос, он и решил организовать непосредственное общение с печатью без вмешательства военного министра.

► Из 90—100 человек, служащих в Ставке (считая сверхштатных, фельдъегерей, конвой и т. д.), только служащие в управлении генерал-квартирмейстера, значит, не больше 22 человек, знают содержание телеграмм с фронтов и из армий, а все их и ежедневно читают только Алексеев, Пустовойтенко и Борисов, часть же, и значительную, – Носков и я. Все служащие в остальных управлениях не знают и двадцатой доли оперативного материала, но им известны назначения, переводы, укомплектования и т. п., словом, все то, что не составляет нерва и души военных событий. Военный министр знает то, что Ставка сообщает для публики, и еще не более 100–200 слов, составляющих дополнительную к нему телеграмму, в которую Носков включает только такие вещи, которые должны побуждать его к энергичной доставке укомплектований и военных припасов и снаряжения. Главное управление Генерального штаба, Главный штаб и вообще все петроградские канцелярии и штабы знают войну только по «сообщениям». Между тем полковник Александр Михайлович Мочульский, служащий в управлении Генерального штаба и ежедневно рассылающий по редакциям наше «сообщение», все еще собирает репортеров и диктует им сведения «из высокоавторитетного источника», высасывая их теперь одновременно из своего пальца, своей фантазии, из запаздывающих фронтовых «сводок» и частью из слухов, которыми Петроград всегда так богат. При Николае Николаевиче, особенно в первую половину первого года войны, Генеральный штаб почти ежедневно получал еще текст особых сообщений, которые ему надо было развить и затем инспирировать печать, обнаруживавшую колоссальное невежество в военных вопросах, теперь хоть немного уменьшившееся. Ныне такое осведомление Ставкой совершенно прекращено. Как пример прежних особых сообщений, приведу лишь одно.

14 июля 1915 г. генерал-квартирмейстер Ставки Ю.Н. Данилов писал начальнику Генерального штаба Беляеву, что необходимо неофициальными статьями подготовить русское и заграничное общество к возможности оставления нами Варшавы и линии р. Вислы. «Против нас огромные силы, почти вся австро-венгерская армия и 70 германских дивизий почти со всей германской кавалерией. Запас огнестрельных припасов у врага неистощим. В несколько часов он выбрасывает по одному пункту много тысяч снарядов». «Нашей основной линией обороны, еще до войны, была избрана линия среднего Немана и на юг до Бреста. Случайно армия оказалась сначала гораздо западнее, но теперь, когда противник собрался с силами, нам приходится стать в это положение». Развитие этого лживого откровения и было в разных газетах около 20 июля 1915 г.

Подобная инспирация в штабе Верховного была возложена на полковника Свечина, в Петербурге – на полковника Мочульского. Поэтому, когда последний, оставаясь в пределах особого сообщения штаба, говорил такое, чему никто потом не верил, он только исполнял свой служебный долг и приказ высшего начальства. Печать на практике изверилась в этот источник, но и до сих пор не порывает с ним связи; естественно, что общество изверилось в печать. Теперь надо поднимать это доверие – работа не маленькая.

► 23 июля начальник цензурного отделения Юго-Западного фронта полковник Попов запрашивал Ассановича: «Прибыли из Варшавы корреспонденты английских газет и просят разрешить протелеграфировать в свои газеты о взятии Варшавы немцами. Благоволите срочно уведомить, можно ли разрешить такую телеграмму и когда предположено объявить о взятии Варшавы в телеграммах Ставки?»

► Кстати, о варшавской эпопее. Приведу выдержку из письма санитара резерва санитаров Красного Креста С. Лебедева от 9 июля: «В окрестностях Варшавы жгут деревни, фабрики, взрывают мосты. У нас в резерве все казенные вещи погружены в поезд, ждем только приказа отправляться. И между тем в такое тревожное время наши офицеры, и в особенности заведующие, проводят почти все время в ресторанах, и все с дамами. Днем процветает пьянство, езда на автомобилях, а ночью офицеры проводят время с сестрами. Водки и вина достают сколько угодно. Спирт они получают бочками. Бочонок разобьют и говорят, что в дороге пропало. Упомяну и о передовых отрядах. Нет такого отряда Красного Креста, где бы не было веселого дома, на который тратят наши трудовые гроши, пожертвованные на Красный Крест».

► Выехал в Москву.

5-е, понедельник

Приехав в Москву, позвонил о своем адресе Сытину, и не дольше как через полчаса, он уже сидел у меня в номере грязного «Гранд-отеля»; нигде ничего лучшего, благодаря туче беженцев, достать нельзя, и то я плачу 9 рублей. Очень мил, учтив, словом, – Сытин, чующий поживу на рознице газеты.

Он рассказал мне, между прочим, что Прохоров нажил на своей мануфактуре за год войны столько, что покрыл банковых обязательств на 6 миллионов рублей и еще 7 милионов припрятал.

► В редакции «Русских ведомостей» виделся с редактором Александром Аполлоновичем Мануйловым, Владимиром Александровичем Розенбергом и Александром Николаевичем Максимовым. И здесь полное сочувствие к моему предложению. Розенберг все подшучивал, на что я променял своего мирного «Герцена». Максимов – этнограф, теперь их военный обозреватель, человек совершенно и глубоко штатский, но, после некоторой, хотя и не очень продолжительной, подготовки к новому делу, немного ознакомлен со стратегией и тактикой, – гораздо лучше, чем «стратег» «Русского слова» Михайловский. Разумеется, многие его замечания просто потешны, особенно когда они высказываются с авторитетностью самоучки в специальном деле.

6-е, вторник

Встретил приехавшего к своей жене Василия Петровича Денисенко, дивизионного контролера 7-й кавалерийской дивизии. Рассказывает, что в полевой контроль армии никто никаких сведений не представляет, стараются его обойти, что наши грабили везде, что и как только могли, особенно казаки, которые вообще, по отзывам многих участников войны, потеряли все свое прошлое обаяние и превратились просто в «вольницу». В приказах по Северо-Западному фронту можно найти документальное подтверждение словам Денисенко. Так, 8 октября 1914 г. было объявлено, что «части войск не всегда сообщают управлениям полевого контроля сведения об отбитом у неприятеля имуществе»; 7 декабря 1914 г.: «войсковые части продают казенное имущество тоже без уведомления полевого контроля»; 6 апреля 1915 г.: «при ревизии чинами полевого контроля внутреннего хозяйства некоторых войсковых частей обнаружены значительные остатки сумм, отпущенных при мобилизации по особым бланкам из наличных фондов казначейств, достигающие в некоторых корпусах сотен тысяч рублей».

► Приезд царя в Галицию был так обставлен, что всем видевшим его порядочным людям просто было обидно за этот гнусный водевиль.

► Обедал с Сытиным, его зятем Федором Ивановичем Благовым и секретарем редакции «Русского слова» Николаем Федоровичем Пономаревым. Благов вспомнил наш обед в апреле 1902 г., когда они с Сытиным приглашали меня редактировать «Русское слово», но я отказался от этой чести, не получив согласия их товарищества на немедленное удаление из редакции всех сотрудников, не исключая, конечно, Кугеля и в первую голову беспринципного Власа Дорошевича. Теперь Благов – призванный военный врач в окружном санитарном управлении. Он констатирует глупость инспектора Миртова, хаос, полный упадок настроения среди раненых, воровство и все подобное, всем уж хорошо теперь знакомое…

О деле сговорились быстро.

► Вечером выехал обратно в Петроград.

► Ехал в одном купе с горным инженером Мечиславом Альбиновичем Буйневичем, главноуправляющим Выксунскими горными заводами в Нижегородской губернии. Человек дела, он сообщил мне очень много интересного о положении рынка, создавшемся благодаря преступной нелепости министра путей сообщения Рухлова.

7-е, среда

Почти прямо с вокзала поехал завтракать к И.В. Гессену. Меня внимательно слушают, – к этому надо привыкать, сами говорят мало, чтобы не потерять возможности узнать еще что-нибудь интересное из первых рук.

Были у меня приехавший сюда Мануйлов и петроградский представитель «Русских ведомостей» Константин Васильевич Аркадагский с намеченным ими корреспондентом Панкратовым. Я дал им все практические указания.

8-е, четверг

Выехал в Ставку.

► Об Алексееве в России все говорят немного, но хорошо, что, однако, многим не мешает смешивать его с адмиралом, так позорно наместничавшим в Японскую войну на Дальнем Востоке.

► Сегодня в «Петроградском листке», «Петроградской газете» и «Вечернем времени» появилась фотография царя, принимающего доклад Алексеева в присутствии Пустовойтенко. До этого царь подарил обоим генералам по небольшому снимку на открытках, а придворный фотограф дал им по два больших снимка.

9-е, пятница

Вернулся в Ставку. Носков очень доволен удачным исходом моей поездки. Он не был уверен в нем: настолько армия старалась порвать связь с печатью, чем пользовались Рузские и прочие господа, падкие на рекламу.

► Алексеев получает по должности 40 000 р. в год, Пустовойтенко – 25 000.

Из приводимой ниже телеграммы генерал-квартирмейстера VI армии генерала Бориса Петровича Баженова к генерал-квартирмейстеру Северного фронта генералу Николаю Эмилиевичу Брелову узнал участь своей дивизии:

«В районе VI армии без перемен. Боевых столкновений не было. Последние эшелоны 109-й дивизии отбыли со станции Валк: вчера в 7 ч вечера 2-й эшелон дивизионного обоза, в 11 ч вечера 2-й эшелон 434-го полка и в 6 часов утра сегодня третий эшелон 434-го полка. 109-й парковый дивизион со станции Юрьев отбыл: первый парк двумя эшелонами: в 11 ч вечера и в 2 ч ночи сегодня, и третий эшелон, пушечное отделение второго парка в 5 ч утра сегодня. Таким образом, все части 109-й дивизии, за исключением ружейного отделения второго парка, из района армии выбыли. Ружейное отделение второго парка по окончании формирования выступит из Царского Села 14 октября».

10-е, суббота

Носков дежурит сегодня по управлению. Как юнкер на свидание, собирался молодой полковник к царскому завтраку, – дежурный штаб-офицер Генерального штаба нашего управления приглашается всегда. После завтрака он рассказывал, что наследник сыпал соль в сладкое великому князю Георгию Михайловичу, мазал ему нос маслом и вообще вести себя не умеет. Все, конечно, очень рады его шалостям, все пресмыкаются, а царь останавливает недостаточно твердо. Разговор за столом не общий и пустяковый. Алексеев и Пустовойтенко завтракают у царя через день; он хотел, чтоб ежедневно, и притом завтракать и обедать, но они отговорились, потому что вся эта процедура требует немало времени. Придворные не понимают таких людей и таких решений.

► Рузский прислал начальнику штаба большую телеграмму, в которой, видимо недовольный, но имеющий право быть им после высочайшего проезда, указывает на важность своего фронта и просит заменить второочередные полки первоочередными.

► Видел дворцового коменданта свиты его величества генерал-майора Владимира Николаевича Воейкова, бывшего командира л. – гв. гусарского полка, хозяина «Куваки», носящего громкий титул «главнонаблюдающего за физическим развитием народонаселения Российской империи»… Из-за этого-то титула он и ходит к Носкову. Алексеев и Пустовойтенко не хотят решительно оттолкнуть его проекты о «мобилизации спорта» и передали их Носкову для умасливания и всяческой оттяжки в проведении их в жизнь. Вот копия доклада, представленного Воейковым Алексееву:

Общие соображения о значении физической подготовки для молодежи, долженствующей быть призванной в ряды действующей армии

Цель допризывной подготовки – создать материал, наилучше приспособленный для усвоения специальных знаний и требований военно-походной жизни и службы, а потому допризывную подготовку долженствующих быть призванными необходимо начать интенсивной, разумной физической выработкой (гимнастикой) и тренировкой, хотя бы в самом необходимом для будущего солдата, то есть в ходьбе и беге. Кроме прямой очевидной практической пользы от этого, известно, что всякий нормально физически развитый, подготовленный (здоровый) человек гораздо быстрее усваивает и требования теоретического курса, ибо в здоровом теле здоровый дух. Не следует смущаться никаким сроком, как бы краток он ни был. Тренировка должна быть только разумно ведена, чтобы и в самый короткий срок дать необходимые результаты. Последовательная нормальная тренировка для пробегов даже на самые дальние дистанции ведется всего около месяца; ясно, что необходимое в этом отношении нашему солдату потребует и времени значительно меньшего, польза же и преимущество в получении укомплектований, умеющих свободно, ловко и уверенно владеть своими членами, легко, быстро и неутомимо ходить и бегать, правильно дышать, живо и смело соображать при всякой обстановке, – говорят сами за себя. Необходимость подобной тренировки даже в маршевых запасных батальонах действующих армий создана из указаний горькой практики, так как укомплектования прибывали до сих пор физически совершенно не приготовленными; это сказывалось, очевидно, и на их общей подготовке, начиная с внешнего вида, вялости, неуверенности в своих действиях, а потому в самих себе, быстрой утомляемости физической и нравственной и на общем состоянии духа. Несомненно, эти качества в бою не могли вести за собою уверенности в победе, а потому и дать самую победу. Исходя из этого запасные бригады сами ввели у себя тренировку в беге во время движения на занятия и возвращаясь с таковых; успех не замедлил сказаться в последних укомплектованиях. Дополняя этим столь существенный пробел предварительной подготовки, запасные батальоны предпочитали, ради сознанного значения тренировки, жертвовать для нее даже специальным временем, столь ценным в маршевых батальонах.

Предлагаемая мобилизованным спортом программа даст возможность заполнить этот важный пробел нашей военной подготовки предварительным допризывным обучением и тренировкой на местах молодых людей, имеющих быть призванными, не отнимая на нее специального времени от работы в запасных батальонах и тем оказывая неоценимую услугу общей подготовке нашей армии. Указанные в ней также отделы и строевой подготовки дадут молодым людям те необходимые основные знания, наличность которых представит возможность в запасных батальонах заниматься лишь их практическим боевым применением, тем колоссально облегчив, а потому и улучшив работу запасных батальонов.

20 сентября 1915 г.

Из приложенной при записке программы занятий ясно, что досрочный призыв требует полутора месяца. Алексеев очень сократил этот аппетит и придал своему докладу в этом отношении мягкость необязательности учения и притом по возможности на своих местах и по желанию призываемых. Царь согласился.

При Воейкове по делу мобилизации спорта состоят начальник офицерской фехтовальной школы полковник Мордовии и Вячеслав Измайлович Срезневский. Оба пресмыкаются, чтоб создать себе еще по лишнему жизненному благу, а он с ними – очень покровительственно. Как дико все это видеть мне, совершенно не бывшему в атмосфере какой бы то ни было «службы».

1 Константин Петрович Фан-Дер-Флит, генерал от артиллерии, помощник главнокомандующего войсками гвардии и Петербургского военного округа.

2 Далекий от рассказа здесь и дальше о самых операциях, я считаю очень важным ознакомить именно с этим эпизодом, который, по существу, был лебединой песнью Алексеева как стратега: дальше его так поглотила сложность положения политического, военного, экономического и т. п., что он был уже не в состоянии оставаться только начальником штаба русской армии.

3 Заимствую ее из брошюры Вещего.

Скачать книгу