Шлейф сандала бесплатное чтение

Глава 1

– Сколько можно лежать?! Хватит прикидываться, Ольга! Поднимайся немедленно! – визгливый женский голос заставил меня болезненно поморщиться. – Открой глаза! Я приказываю! Чертова дрянь!

Я замерла. Что? Я приказываю? Чертова дрянь?

Даже малейшее движение веками причиняло мне боль, но я все же открыла глаза, чтобы посмотреть на ту, которая разбрасывалась такими словами. Меня, Ольгу Рыкову, никто не осмеливался называть подобными словами. Я бы даже сказала, такой «закидон» мог выкинуть только самоубийца.

Нет, я была очень миролюбивым человеком: добрым, заботливым, ответственным… По-крайней мере, моя горячо любимая покойная мама всегда так говорила. Но за себя я всегда могла постоять, причем независимо от того, кто передо мной – мужчина или женщина. Статус мастера спорта по вольной борьбе обязывал…

А еще я любила все красивое и хорошо пахнущее: и кремушки, и духи… Даже если девушка выглядит как женская версия Валуева, ей что, не хочется быть желанной и прекрасной? Еще как хочется. Я тому доказательство.

Все мое время было посвящено исключительно спорту и экспериментам с сотворением чего-то необыкновенного в плане запахов. Я любила смешивать масла, ища уникальные ароматы, делала кремы, маски, варила мыло и получала от этого удовольствие не меньше, чем от спорта. В личной жизни не ладилось, и мое хобби оказалось еще и отличной отдушиной.

За всю мою жизнь, длинною в двадцать девять лет я была в отношениях два раза. В школе, будучи десятиклассницей. И два года назад. В первом случае назвать отношениями то, что происходило, можно было с натяжкой. Валерка Пяточкин просто боялся меня, поэтому таскался за мной с унылым лицом. И когда я заявила, что расстаюсь с ним, напился до чертиков, его искали всей деревней и нашли в кустах, спящего со счастливой улыбкой на лице. Второй мой партнер был уже из спортивной среды. Тоже борец: красивый черноглазый парень по имени Махмуд Дзоев. Но и тут меня подстерегла неудача. Узнав о наших с ним отношениях, родственники ужасно расстроились, а возможно, просто испугались и быстро женили его на миниатюрной девочке с миндалевидными глазами из хорошей семьи. Нет, ну правильно, а кому радостно видеть в своем доме, в патриархальной семье с кавказскими обычаями мадам Валуеву? Я бы точно не захотела, поэтому восприняла наше расставание с философским спокойствием.

Но вот сейчас происходило нечто из ряда вон выходящее…

Открыв глаза, я увидела над собой лицо незнакомой женщины. Оно было пухленьким, краснощеким, с подбородком-кружком. Его обрамляли светлые локоны, падающие и на лоб и на виски, упругими пружинами.

– Наконец-то! – прошипела она, и ее узкие губы скривились. – Развалилась, будто умирающий лебедь! Приведи себя в порядок! Скоро явится Григорий Алексеевич!

– Вам чего надо, женщина? – холодно поинтересовалась я, глядя на нее угрюмым взглядом. – Кто вы?

На вид ей было за пятьдесят, а обижать людей в возрасте у меня не было привычки. Даже таких грубых и невоспитанных. Возможно, она больна? Разве станет нормальный человек носить на голове такой кандибобер? А еще женщина плела какие-то совсем непонятные вещи. Что за Григорий Алексеевич должен сюда явиться, и почему я имею к этому отношение?

– Что-о?! – ее голос сорвался на фальцет. – Кто я?! Кто я, бесстыдница?! Да я та, которая сил не жалела, чтобы ты ни в чем не нуждалась, я твое будущее устроила, я, я…

– Головка от гвоздя, – проворчала я, убеждаясь, что она действительно ненормальная. Но тут меня кое-что покоробило… Голос. Я говорю чужим голосом.

Не обращая внимания на продолжающуюся истерику сумасшедшей тетки, я прочистила горло, отодвинула ее в сторону и встала с кровати. Мир тоже выглядел как-то не так… Мало того, что я находилась в незнакомом мне месте, так еще и смотрела на все с какой-то другой высоты. Ноги понесли меня к большому зеркалу, и я сначала не поняла, что это предо мной. Это не зеркало? Картина? Но существо, которое я видела, двигалось. Мало того, оно повторяло за мной все движения.

Я назвала девушку в зеркале существом, потому что это была самая маленькая девица, из всех низкоросликов, встречающихся в моей жизни. В ней полтора метра, не больше! Что за рыжий прыщ?! Да она рыжая, словно днище ржавой сковороды! Правда, брови у незнакомки были темными, что делало ее внешность не смазанной, а более яркой. На носу россыпь веснушек, кожа белая, будто молоко, глаза карие с янтарными капельками, фигурка ничего так, если не считать рост. Ладно, и черт с ней. Но где мое отражение?!

Я подняла руку, помахала ею, и девица из зеркала проделала то же самое. Я сделала рожицу. Рыжая тоже скривилась. Бред какой-то…

– Где я нахожусь? – прошептала я. Девица повторила за мной.

– Ты что, так ударилась головой, что не узнаешь своего дома?! – за моей спиной появилась неугомонная тетка. – Одни проблемы с тобой! Гадкая, гадкая приживалка!

Она выскочила из комнаты, придерживая подол длинного платья, и я услышала, как поворачивается в замке ключ.

Так без паники. Что было до этого? До того как я увидела эту невменяемую? Что-то случилось… Но что?

Приходил Махмуд, мы ругались… Он схватил меня, я отбивалась… Все. На этом воспоминания обрывались.

Ладно… Он меня придушил? И что? Я в больнице?

Я принялась щипать себя за тонкие ручки, но кроме естественной боли ничего больше не чувствовала.

– Ах, зараза! – воскликнула я, потирая места щипков. – Больно как!

Потом я подошла к окну, открыла его и высунулась наружу.

– Чего-о?! Да что здесь происходит?!

По каменной мостовой разъезжали старинные экипажи, прохаживались дамы в дурацких платьях с кружевными зонтиками, а мужчины вообще казались полными идиотами в светлых панталонах и шерстяных фраках с высоким воротником-стойкой. На их головах красовались цилиндры с широкими полями.

– Я поняла… это реконструкция! – на секунду на меня накатило облегчение, но тут же испарилось. А как же мое отражение в зеркале?

Вернувшись в кровать, я задумалась.

Вопросов была куча, а ответов не одного. Не иначе моя душа в чужом теле…

От этой мысли мне стало дурно. Ага, как же, а еще скоро появятся гномы и эльфы. С крылышками.

Хорошо, пусть я в чужом теле. Хотя бы предположить же такое я могла? Могла. Как быть?

– Не высовываться… – ответила я сама себе. Но это было очень сложно. Место незнакомое, люди тоже. Да ещё и я не отличалась покладистостью. Скорее, даже наоборот. А оно ведь все равно вылезет, как его не заталкивай поглубже.

Только сейчас я почувствовала головную боль, которая нарастала с каждой минутой. Что тетка сказала? Я ударилась головой.

Ощупав свою рыжую «маковку», я обнаружила на затылке шишку с грецкий орех. Ого!

Дверь скрипнула, и в комнату вошел молодой человек, похожий на каланчу. Высокий, неуклюжий из-за длинных рук, он нервно их потирал, а его огромный кадык неприятно двигался вверх-вниз. Волосы незнакомца были прилизаны, а светло русые редкие бакенбарды торчали в стороны.

– Ну что, допрыгалась? – оскалился он, демонстрируя мелкие желтые зубы. – Будешь знать, как отказывать мне. В следующий раз может быть и хуже, Оленька. Советую тебе хорошенько приголубить своего братца, и, возможно, я оттаю… Иди, поцелуй меня, или еще чего лучше…

Его глазки масляно забегали, он облизнулся, протягивая ко мне руки.

Что? Приголубить?

– Сейчас я тебя приголублю, – я медленно поднялась с кровати. – Одну секунду.

Что в моем случае могло сработать? Мужчина был намного выше меня. Правильно, простейший захват. В нем не требовалась невероятная техника даже физическая подготовка! Главное, вовремя подставить пяточку и провести оборот вокруг бедра – это классический проход в ноги с захватом под колено.

Даже в детстве так роняли взрослых в снег, когда разница в весе могла быть внушительной. Просто ныряешь под противника, руками хватаешься за область сгиба ног с обратной стороны и тащишь на себя, выставляя свой корпус вперед, как опрокидывающий рычаг. Вот и все.

Глава 2

Неприятный тип рухнул на пол с испуганным воплем, а я схватила каминную кочергу, которую присмотрела, еще когда здесь была чокнутая тетка. Прижав ее к шее мужчины, я угрожающим тоном произнесла:

– Еще раз полезешь ко мне, пожалеешь. Усе… Понял? Так приложу кочергой, забудешь, как тебя зовут!

Он несколько секунд смотрел на меня, как на призрака отца Гамлета, раскрыв рот, а потом вылез из-под кочерги и, спотыкаясь, ринулся к двери.

В замке снова повернулся ключ, а потом раздались быстрые шаги. Этот человек точно не ожидал такого отпора, но я не могла позволить, чтобы ко мне кто-то прикасался. Еще чего!

Голова болела, тело дрожало от адреналина, а сознание не воспринимало происходящее. Неужели бывают такие реалистичные галлюцинации? Не-е-ет… Точно нет. Слишком все явственно. Запахи, тактильные ощущения, эмоции других людей, выражения их лиц…

– Какая-то фантастика… – прошептала я, рассматривая обстановку в комнате. – Будто в фильме.

Обои с набивным по трафарету рисунком, драпировка на окнах… все просто кричало о старине. Ладно, чтобы не забивать себе голову различными предположениями, я решила отталкиваться лишь от одного из них: я каким-то невероятным образом переместилась во времени, да еще и в чужое тело. Если очухаюсь, хорошо, нет – плохо, но не смертельно. Буду приноравливаться. Небольшая паника, конечно, присутствовала, но если сейчас впасть в истерику, станет еще хуже. В таком состоянии я могу наворотить такого, что потом не расхлебаешь. Пусть все идет, как идет.

Я даже умудрилась заснуть, несмотря на переживания, и когда меня начали трясти за плечо, раздраженно отмахнулась.

– Барышня, просыпайтесь. Прошу вас! Мария Петровна приказали нарядить вас и привести на террасу. Скоро жених приедут!

Меня будто ледяной водой окатили. Голова заболела с удвоенной силой. Какой еще жених?!

Я открыла глаза и увидела перед собой молодую девушку с толстой косой, лежащей на хрупком плече. Одета она была тоже странно, но не так богато, как сумасшедшая тетка. Вернее даже сказать, очень простенько. Похоже, именно тетка и была Марией Петровной.

– Какой еще жених? – я хмуро уставилась на нее. – Мой жених?

– Его милость Григорий Алексеевич… Барон Лапин! – растерянно произнесла девушка, и ее глаза стали круглыми, как блюдца. – Вы что, не помните?

– Не помню, – согласилась я. А что, это вариант. Амнезия после удара. – Я и тебя не помню.

– Ох! – она закусила губу. – Видать, сильно приложились к ступеньке-то, Ольга Дмитриевна! Что же делать-то теперь?!

– Ничего. Со временем вспомню, – я похлопала ее по руке. – Так кто ты такая?

– Акулина, прислуживаю здесь! – всхлипнула девушка. – Мачеха ваша совсем осерчает! Ведь, поди, не схочет барин больную-то невестушку!

Так, кое-что начинало проясняться. Ну что, классика жанра. Злая мачеха, длинный дрыщ, похоже, ее сынок. И она решила выдать меня замуж, чтобы я глаза не мозолила. Если размышлять и дальше, можно было предположить, что дом принадлежал отцу бедной падчерицы. Как правило, в таких историях он уже упокоился, деньги были потрачены, и теперь нужно срочно отдать обузу в виде его дочери за некое вознаграждение.

– Жених старый, небось? – уточнила я, и Акулина быстро закивала.

– Старый! Пахнет от него дурно!

– Но богатый?

– Очень богатый, – мои догадки еще раз подтвердились. – Только люди говорят он жадный, каждую копеечку считает.

Отлично… История приобретала опасный поворот. Почему? Да потому что отдать меня замуж насильно – вообще дело заведомо опасное!

Нужно с этим что-то делать. Хорошо, если я очнусь, и это окажется кошмаром, а если нет?

– Давай одеваться, – я поднялась, морщась от головной боли. – Пойду, посмотрю на женишка.

– Какая-то вы странная стали, Ольга Дмитриевна… Говорите чудно, словно и не вы это… – Акулина смотрела на меня с опаской. – Я вот вам порошки от головы принесла.

– Так ударилась я головой, вот и странная, – я наблюдала, как она разводит серый порошок в стакане с водой. – В себя еще не пришла.

– Скорей бы пришли, а то боязно мне… – девушка пошла к шкафу. – Мачеха ваша сказали, чтобы платье вы надели голубое. Бязевое. Мол, тогда у вас вид будет поярче…

Что за глупость? Яркости этому телу хватало. А вот голубой цвет будет слишком контрастировать с копной рыжих волос! И это будет выглядеть безвкусно. Хотя ладно, сейчас мне точно не до этого.

Мне с трудом удавалось молчать, глядя на одежду и нижнее белье. Господи, какой это век? Панталоны, нижняя юбка, корсет, чулки на подвязках…

Акулина усадила меня перед зеркалом и показала мне железные щипцы.

– Сейчас нагреем и локоны завьем.

– Не надо мне никаких локонов! – испуганно отшатнулась я. Пусть это были и не мои волосы, но вдруг мне с ними придется ходить всю эту оставшуюся жизнь. Я не хочу носить на голове сожжёную паклю.

– Как это, не надо? – изумилась служанка. – Да что ж вы, с куевженной головушкой пойдете?

– Просто собери их на затылке, – упрямо сказала я. – Сможешь?

– Да куда ж я денусь, – вздохнула она и завела старую пластинку: – Совсем вы другая Ольга Дмитриевна. Я вам истинно говорю.

Я промолчала. Акулина расчесала мои волосы, заплела их в косу, а потом закрутила ее на затылке в тугой узел.

– Так, барышня?

– Да, спасибо, – я не могла отвести взгляда от своего отражения. Барышня… Господи, верни меня обратно!

Я подавила этот душевный вопль. Не время для истерик. Можно поистерить ночью.

Мы вышли из комнаты и пошли по коридору. Все что окружало меня, вызывало жуткое любопытство, а еще меня не покидало ощущение нереальности.

Подсвечники, на стенах пейзажи, начищенные до блеска деревянные полы…

Акулина привела меня на солнечную террасу с кружевными занавесками и большим круглым столом. На нем пыхтел сверкающий самовар, над вазочками с вареньем кружили осы, а вдали, на покрытом изумрудной травой холме возвышался купол небольшой церкви. Это точно сон… просто сон.

– А вот и она, наша голубка! – Мария Петровна вскочила со своего места и бросилась ко мне. – Иди, Оленька, присядь рядом с Григорием Алексеевичем!

Я покосилась на сидящего в кресле парня, которого приложила об пол. Тот развалился в нем с гитарой и настороженно наблюдал за мной из-под полуопущенных век.

Лицо жениха скрывал самовар, но когда я обошла стол, меня чуть кондратий не хватил. Это был грузный старик с синюшным лицом, на котором распластались толстые влажные губы. Мясистый нос, маленькие глазки, бульдожьи щеки делали его внешность просто отвратительной. Седые редкие волосы жениха были завиты, а бакенбарды напоминали клочки козлиной шерсти.

– Ольга Дмитриевна! – он с трудом оторвал от сидения свое рыхлое тело. – Рад видеть! Позвольте приложиться к вашей ручке!

Мачеха подтолкнула меня к нему, и мне пришлось протянуть руку. Старик прижался к ней своими мокрыми «варениками», елозя туда-сюда, а я сходила с ума от отвращения.

Когда он, наконец, отпустил мою кисть, я не удержалась и вытерла руку о платье. Фу!

– Тощая она у вас, – пропыхтел барон, усаживаясь обратно. – Ключицы вон как выпирают. Исправить бы надобно, Мария Петровна. Девице вашей еще детей рожать, да разве у нее здоровья хватит? А мне наследников хочется.

Я медленно опустилась на стул, находясь в полном шоке. Обалдеть!

Глава 3

– Будут вам наследники, дорогой Григорий Алексеевич, – мачеха тоненько захихикала, шутливо отмахнувшись. – Она молодая, здоровая! А на худобу не смотрите! С сегодняшнего дня станет пироги есть, да парным молочком запивать! Раздобреет к свадьбе! Не узнаете!

– Смотрите, Мария Петровна! Я ведь запомню слова ваши! – запыхтел жених, вытирая лоб платочком. – Ежели обманете…

– Да Господь с вами, Григорий Алексеевич! Все будет! – мачеха просто сияла от показного гостеприимства и дружелюбия. Она повернулась к парню с гитарой и защебетала: – Николя, сыграй нам что-нибудь! Обожаю романсы в твоем исполнении!

Николя, ишь ты! Я приготовилась слушать романс, незаметно отодвигаясь от барона, который громко сопя, жевал пирог с мясом. Он же ненароком и меня сожрет!

И тут Николя принялся перебирать струны, изображая из себя великого певца. Он закатил глаза и запел с прононсом:

– Жизнь наша сон! Все песнь одна-а-а:

Или ко сну, или со сна-а-а!

Одно все водится издавна:

Родятся люди, люди мрут,

И кое-как это все забавно-о-о!

Как не зевать? Все песнь одна:

Или ко сну, или со сна-а-а.

О Боже… Это какой-то кошмар! Как этот вой можно слушать?! Но Марии Петровне явно нравилось пение сынули. Она смотрела на него умиленным взглядом, и меня снова передернуло от отвращения. Так смотрят на пускающих пузыри младенцев, а не на взрослых мужиков! А Николя продолжал скулить, оттопырив мизинец:

– Иной зевает от безделья-я-я,

Зевают многие от де-е-ел.

Иной зевает, что не ел,

Другоой зевает, что с похмелья-я-я!

Как не зевать? Все песнь одна:

Или ко сну, или со сн-а-а.*

– Все, хватит, я сегодня, право, не в голосе, – Николя отложил гитару. – Наверное, не стоило пить вчера холодную водку у Дементьевых.

– Хорошо покушать и выпить – самое лучшее из того, что Господь дал человеку, – заявил Григорий Алексеевич, вытирая пальцы о салфетку, заправленную за воротник. – Ибо для чего тогда нас поставили на несколько ступеней выше от простого люда?

– Для чего? – с придыханием спросила мачеха, заглядывая ему в глаза.

– А для того, Мария Петровна, голубушка, чтобы получать удовольствие от жизни! – мой жених захохотал, хлопая себя по коленям блестящими от жира руками. – И стесняться этого не стоит! Эх, люблю я, когда романсы, да под рюмочку анисовки!

– Так я сейчас прикажу, принесут! – мачеха подскочила со стула и крикнула визгливым голосом: – Дунька! Сюда поди, зараза!

На террасе появилась дородная молодая женщина с красным лицом.

– Чего изволите, барыня?

– Анисовки неси! Да побыстрее! – Марья Петровна показала ей кулак. – Неповоротливая!

– Одна нога туточки, другая тамочки! – Дунька умчалась, а неугомонная в своем желании угодить уважаемому гостю мачеха повернулась ко мне:

– Оленька, Николя не в голосе, ты же видишь. Возьми гитару и спой нам, что-нибудь! Григорий Алексеевич романсы любит. Пускай послушает, да потешится!

Я? Романсы? Голову заломило так, что перед глазами замелькали темные мушки. Нет, на гитаре я могла сыграть, но очень посредственно, а вот пение мое могли выдержать лишь очень стойкие люди. Или скорее глухие.

– Давай, Оленька, – Николя гадко улыбнулся, кивая на гитару. – Ты всегда отличалась умением обратить на себя внимание своим пением. Талант…

Да ты завидовал бедняжке! От этой догадки мне стало еще противнее. Ладно… хотите романса? Что ж… сами напросились. Может, молодой посмотрит, послушает, да и отвалит по добру по здорову?

Такой ход событий был бы мне на руку, и я воодушевилась. Когда-то в юности мне попались не особо приличные стихи русских классиков. Некоторые из них я запомнила. И чем не романс?

Дунька принесла водку в запотевшем графине, после чего Григорий Алексеевич совсем поплыл. Он схватил жирными пальцами рюмку, заботливо налитую Марией Петровной и зычно рявкнул:

– Просим, Ольга Дмитриевна! Просим! Не смущайтесь, голубушка!

Где я, а где смущение?

Поднявшись со стула, я подошла к Николя, который, словно изучая, смотрел на меня прищуренным взглядом.

– Место уступи. Даме… – шепнула я, сдвинув брови. Нечего пялиться, петух напомаженный…

Его брови поползли вверх, парень явно опешил, но пережив мой захват, мог бы уже не удивляться. Он встал, и я уселась на его место. Взяла гитару, подергала струны, изображая полное погружение в музыкальный процесс, после чего прочистила горло. Я секунд пять кашляла, потом еще столько же издавала звуки типа «о-о-о» и «а-а-а», вытягивая губы трубочкой, а в последнем случае широко раскрывая рот. В моем понимании именно так распевались солисты каких-нибудь филармоний. Мачеха с женихом недоуменно таращились на меня, а челюсть Николя опускалась все ниже.

– Слова Сергея Есенина. Музыка народная. «Сыпь, гармоника», – нежным голоском произнесла я и запела:

– Излюбили тебя, измызгал-и-и-и,

Невтерпеж!

Что ж ты смотришь так синими брызгами?

– Или в морду хошь?

В огород бы тебя, на чучело-о-о,

Пугать ворон.

До печенок меня замучила-а-а

Со всех сторо-о-он!

Молодой стал наливаться краской, его щеки, лежащие на воротнике, задрожали словно холодец. Мачеха побледнела и, держась за сердце, стала хватать ртом воздух, как выброшенная из воды рыба. Николя опустился на стул, держась за спинку, видимо за сегодня я выдала слишком много неожиданных «увертюр». Но сама пьеса их еще ожидала впереди…

– Что… что происходит, Мария Петровна?! – наконец выдавил из себя барон. – Я растерян… обескуражен… Это неприлично, это… это… переходит все границы! Как вы можете позволять Ольге Дмитриевне такое петь?! Позор!

– Григорий Алексеевич, дорогой, я прошу вас! – мачеха подскочила и бросилась наливать ему водки. – Не стоит принимать это так близко к сердцу! Оленька вчерашней ночью упала – ножка на ступеньке подвернулась! Не пришла в себя наша голубка! Головушка еще тяжела!

– Ну, знаете ли! – жених влил в себя полную рюмку. – Если ваша голубка в себя не придет, мне придется разорвать нашу договоренность! В конце концов, дочь помещика Родионова тоже может стать моей супругой! Она покладистая девица, без выкрутасов… Пусть не такая очаровательная, как Ольга Дмитриевна, но я и без этого обойдусь… У нее, скажу я вам, бедра-то пошире будут! Да и сама она молочная, сдобная! Нет, если ваша девица за ум не возьмется, не обессудьте! Это она при моих гостях такого романса, не приведи Господь, запоет, что после ни один приличный человек со мной здороваться не станет!

– Выпейте еще, выпейте! Возьмется наша Оленька за ум! Не сомневайтесь! – мачеха снова наполнила его рюмку, а потом толкнула локтем сына. – Николя, расскажи Григорию Алексеевичу, как ты намедни на куропаток охотился!

Она вышла из-за стола и направилась ко мне.

– Пойдем-ка, Олюшка, я тебя в твою комнату провожу.

Вот и слава Богу. Мне это общество совершенно не нравилось. Я, конечно, понимала, что сейчас что-то начнется, но не боялась. Что она может мне сделать?

Мы покинули террасу и когда вошли в гостиную, мачеха резко остановилась. Она схватила меня за руку, впиваясь ногтями в нежную кожу, но я стоически терпела.

– Ты что себе позволяешь, мерзавка? – прошипела Мария Петровна, нависая надо мной. – Я ведь тебя как вшу раздавлю. Удумала помолвку сорвать, дрянь?

– Сорвать? – я не могла применить свой коронный взгляд, от которого «вяли» даже мужики. Рост не позволял. Но стали в нем от этого не уменьшилось. – Никаких помолвок. Если уж вам так приспичило, вот и выходите за этого… Григория Алексеевича!

– Ты что, действительно так головой приложилась, что страх весь растеряла?! – процедила мачеха, приближая свое лицо к моему. – Если его милость на тебе не женится, в монастырь пойдешь, на постриг.

Я не отводила взгляд, упрямо выпятив подбородок.

Она выпрямилась и крикнула:

– Дунька, паскуда! Ты где?!

Не прошло и минуты, как в дверях появилась уже знакомая мне молодуха.

– Да, барыня!

– Немедленно сюда Афанасия зови и Селивана! Пусть барышню нашу в холодную отведут! Поостыть ей надобно!

Я заметила, что в глаза Евдокии промелькнула жалость, но она лишь кивнула в ответ и вышла.

– Посидишь, подумаешь. Я тебя научу, как вести себя девице пристало! – Мария Петровна дернула меня за руку, видимо желая, чтобы я упала, но ей это не удалось. – Гадина, проклятая!

Я же смотрела на бешеную тетку и думала, что могу прямо сейчас отоварить ее. Для этого мне не нужно много сил. Но здравый смысл все-таки возобладал. Если я начну бить всех подряд, для меня это кончится очень плохо. Я слишком «погнала лошадей». Нужно притормозить.

* Куплеты из водевиля А.С. Грибоедова и П.А. Вяземского "Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом" (1824)

Глава 4

В комнату вошли двое мужиков и замялись в дверях, поглядывая на нас исподлобья. Они были угрюмыми, крупными, с окладистыми бородами, в которых застряла капуста от щей. Видимо, слуги трапезничали.

– Неблагодарную эту закрыть в холодной! – визгливым голосом приказала мачеха. – Пусть посидит там до утра, авось взбрыкивать перестанет!

– Да утра там околеть ведь можно, барыня! – один из мужиков нахмурился. – Заболеет Ольга Дмитриевна! Как пить дать, заболеет!

– Ты что это, перечить мне вздумал, а, Селиван?! – прошипела Мария Петровна, наливаясь краской. – Так я тебе покажу, где раки зимуют! Ты погляди, распоясались! Чернь!

Она толкнула меня в их сторону с такой силой, что я не удержалась на ногах и упала. Внутри моментально вспыхнуло пламя ярости, а красная пелена стала застилать глаза. Я сжала кулаки, медленно повторяя про себя успокаивающую считалочку, которой меня еще в детстве научил тренер: «Раз – кувырки без группировки, получаются неловки. Два – вис на согнутых руках, труднее сделать, чем замах. Три – мышцы пресса тренируй, на победу претендуй…».

Я всегда повторяла эти незамысловатые слова, возвращаясь в безмятежное детство.

Нужно успокоиться. Да, я, конечно, получу удовольствие, сломав гадкой бабе какую-нибудь конечность, но оно будет мимолетным. После этого меня точно ждет нечто пострашнее холодной. Я не смогу защитить себя, если на меня накинутся толпой. Из монастыря или психушки выбраться куда сложнее, чем из этого дома.

– Поднимайтесь, барышня. Осторожненько… – Селиван склонился надо мной, чтобы помочь, но Мария Петровна рявкнула:

– Оставь! Пусть сама!

Я улыбнулась мужчине и поднялась. Ну, ничего, кошка драная, ты у меня еще схлопочешь. Ничего…

– Убери этот взгляд! – мачехин подбородок трясся от негодования. – Ольга, ты меня слышишь?!

Я, молча, отвернулась от нее и направилась к двери.

– Я с тебя три шкуры спущу, гадина проклятая! – бросила мне вслед Мария Петровна. – Будет она мне еще свой норов показывать! Нахлебница! Неблагодарная!

Мачехе что-то еще кричала, но ее голос становился все тише, так как мы завернули в узкий коридор. В нем пахло готовящейся едой, квашеной капустой и немного печным дымом.

– Барышня, ну что вы так… Знаете ведь, что мачеха ваша лютовать станет, – Селиван остановился. – Вы погодите, я сейчас вам в кухне соберу чего-нибудь.

Так, так, так… значит, слуги любили Ольгу Дмитриевну. Это хорошо. Это может пригодиться.

Афанасий оглянулся по сторонам, а потом сказал:

– Я там за бочкой с мочеными яблоками, одеяло припрятал. Еще с прошлого раза. Думаю, авось снова в холодную вас отправят!

– Спасибо ва… тебе большое! – я вовремя спохватилась. Вряд ли слуг называли на «вы». – Я никогда этого не забуду!

– Да вы с детства были доброй барышней, – улыбнулся мужчина в бороду. – Не повезло-то как… И угораздило же вашего батюшку на Марии Петровне жениться! Точно черти подтолкнули! Жалко вас… лебедушку нашу. Я никогда не забуду, тот день, когда вы родились. Семнадцать годков уж прошло… Такая вьюга была, ни зги не видно! Если бы дохтор смог приехать, может, ваша матушка и жива осталась…

Так, так, так! Появилась возможность узнать хоть что-то о себе!

– Неужели помнишь тот день? – я в волнении уставилась на него.

– Помню, а как же! Ведь третьего декабря и младший брат нашего цесаревича, Алексей Александрович народился… Только на пять лет раньше, – Афанасий на минуту задумался. – Все правильно. Великий князь в тыщу восемьсот двадцать пятом, а вы в тыщу восемьсот тридцатом!

Стоп! Стоп! Какой великий князь Алексей Александрович? Пусть я и не особо интересовалась историей, но какие-то вещи все-таки знала! Великий князь Алексей Александрович был четвертым сыном императора Александра второго! И правил он намного позже! Я стала лихорадочно вспоминать все, что когда-то читала, учила и слышала. Если мне сейчас семнадцать лет, значит на дворе тысяча восемьсот сорок седьмой год. Но Александр первый умер как раз в тысячу восемьсот двадцать пятом году и у него не было сыновей!

Ладно, возможно я что-то путаю. Сейчас точно не время погружаться в дебри истории. Ко всему еще начала болеть голова. Видимо, действие порошка заканчивалось.

– Ничего, как-нибудь да образуется, – я сжала большие руки мужчины. – Спасибо!

Из кухни вышел Селиван с рушником, завязанным узлом.

– Здесь курочка вареная, картоха, да пару огурчиков! Ваших любимых, барышня, со смородиновым листом! А еще хлебушек. Голодной не останетесь!

– Чтобы я без вас делала! – я прям умилилась такому трепетному отношению. – Пойдем, а то, не дай Бог, увидит кто.

Меня завели в темный погреб, в котором пахло свежей побелкой, и Селиван сунул мне несколько свечей. А следом спички в круглой коробочке.

– Может еще чего принесть, барышня?

– Порошок от головы, – попросила я, чувствуя, что головная боль становится невыносимой.

– Я скажу Акулине, – пообещал он. – Не серчайте на нас, барышня, мы люди подневольные.

– Я все понимаю, – я зажгла свечу и стала спускаться вниз. – Ничего страшного со мной не случится. Время быстро пролетит…

Но все оказалось не так хорошо, как мне представлялось. Холод все равно пробирался сквозь одеяло, от пола и стен тянуло, а тишина действовала на нервы. Забравшись на бочку, я подтянула под себя ноги. Интересно, здесь есть крысы?

Мне казалось, что голова стала похожа на чугунный котелок, в котором катался железный шарик. Это становилось невыносимым.

Порошка я так и не дождалась: наверное, Акулина не смогла прийти или еще чего хуже, мачеха поймала ее на горячем.

Я засунула нос под одеяло, чтобы хоть немного надышать в свой «кокон» теплым воздухом. Господи, как холодно…

Когда свеча потухла и в погребе воцарилась плотная темнота, мне уже было все равно. Сознание покинуло меня.

В себя я пришла от чьих-то причитаний. Они были такими жалобными и такими громкими, что хотелось заткнуть уши. Может, я вернулась обратно? В свое тело?

Ага… а тоненьким голоском причитает Махмуд.

Я открыла глаза и увидела Акулину, сидящую рядом с кроватью. Она вязала, быстро перебирая спицами, причем это никоим образом не мешало ей надрывно причитать.

– Ты чего? – хрипло прошептала я, понимая в этот момент, что теперь уже сомневаться не в чем. Это не галлюцинации, не бред и не кома. Вряд ли при всем этом можно терять сознание, а потом снова возвращаться в одну и ту же реальность.

– Матушки святы! – завопила Акулина, роняя вязание. – Николай Угодничек! В себя пришли!

Я заворочалась в кровати, скривившись от ее вопля. Болело горло, ломило виски, а комната слегка плыла, вызывая тошноту.

– Тише ты! У меня сейчас мозг взорвется!

– Вы бы не куёвдались, Ольга Дмитриевна! Заплохеет, что тогда?! – служанка бросилась ко мне и принялась подсовывать под спину подушки. – Два дня как в огне горели! Думали уж все, преставитесь к сегодняшнему вечеру!

– Не дождетесь… – проворчала я, ощущая от себя неприятный кислый запах немытого тела. – Что со мной случилось?

– Застыли вы в холодной! Я к вам вырвалась, а вы в жару мечетесь! – Акулина натянула одеяло до самого моего подбородка. – Принесли вас в комнату, за доктором сразу послали, а он только к утру приехать изволил! Приказал компрессы ставить с уксусом, а как только в себя придете, растирать гусиным жиром и скипидаром!

Я закашлялась, представив какое от меня будет исходить амбре. Какой кошмар… сейчас бы пару таблеток аспирина и Мирамистин для горла…

– Ничего, все будет хорошо, – увещевала меня тем временем Акулина. – На шейку теплую соль в чулке положим, а потом я сбитень принесу, да отвар из богородской травы, бузины и девясила! Только на ножки не вставайте, Ольга Дмитриевна!

Она умчалась, а я со стоном откинулась на подушки. Сотрясение мозга плюс долгое времяпрепровождение в холодном погребе. Просто замечательно. Главное воспаление легких не схлопотать…

Глава 5

Но все обошлось. Миниатюрное тело Оленьки из прошлого оказалось куда более выносливым, чем предполагалось. Я перенесла простуду с легкостью молодого организма, и уже через неделю чувствовала себя довольно неплохо. За все это время мачеха проведала меня всего один раз и то, чтобы посмотреть, не при смерти ли я. Не знаю, чего ей больше хотелось: избавиться от надоевшей родственницы или выдать замуж.

Зато во время болезни я узнала много интересного. Оказывается, я не запуталась в исторических фактах, а попала в прошлое, сделавшее виток в сторону на определенном отрезке времени.

В Таганроге, куда Александр Первый отправился в очередное путешествие, у него началась горячка, от которой он и умер впоследствии. Но в этой реальности император не только выздоровел, но и обзавелся сыновьями. Старший цесаревич Петр Александрович и Великий князь Алексей Александрович уже были взрослыми юношами, двадцати пяти и двадцати двух лет отроду.

Кавказская война шла, как и положено, и в ходе кампании тысяча восемьсот сорок седьмого года русские войска нанесли поражение Джемаль-беку в Мухахском ущелье, у с. Катехи и штурмом взяли аул Чардахлы. Это я прочла в газете, которую нашла на подоконнике своей комнаты.

Оставалось только прислушиваться, присматриваться, изучать новую реальность, чтобы не попасть впросак.

А еще за неделю моих недомоганий я, наконец, поняла, кем являюсь и какое положение занимаю в этом доме. Звали меня Черкасова Ольга Дмитриевна, после смерти отца я проживала с мачехой и сводным братом Николаем в своей же усадьбе. Она находилась в пятидесяти верстах от Москвы. Интересно, каковы дела финансовые? И имею ли я право на какое-то наследство?

На эти вопросы я узнала ответы, когда в первый раз поднялась с кровати. Мне ужасно хотелось пить, но графин был пуст. Оглядевшись, я не обнаружила никакого шнура, которым можно было вызвать прислугу, поэтому пришлось отправиться на поиски воды.

Сильной слабости после долгого лежания у меня не было, лишь немного дрожали ноги. Нужно обязательно начать тренировки, ибо это тело совершенно не приспособлено к активной спортивной жизни.

Но после болезни тоже не следует сразу нагружать организм. Мне нужны витамины и хорошее питание. За всю свою спортивную карьеру я прекрасно знала, как мне восстановиться после простуды или гриппа. Во-первых, витамин С. Это сильный антиоксидант и поднимет иммунитет, плюс улучшит обмен веществ и повысит общий тонус. Витамин А поможет восстановиться поврежденным вирусом эпителиальным клеткам дыхательных путей. А еще он принимает участие в синтезе гемоглобина. Витамины группы В обогатят клетки мозга кислородом, нормализуют обменные процессы. Ну и витамин Д улучшит сон. Как только Акулина явится, скажу ей, какую еду мне нужно готовить.

Спустившись по лестнице, я прислушалась. Откуда-то доносились приглушенные голоса. Мачеха?

Я посмотрела в сторону кухни, облизнулась и решила, что немного потерплю. Подслушать разговоры, которые велись в этом доме, хотелось сильнее, чем пить.

На цыпочках я миновала гостиную, еще пару комнат и оказалась у светлой двустворчатой двери. Из-за нее слышался возмущенный голос Марии Петровны:

– Надоела она мне хуже горькой редьки! Зараза! С детства ее терпеть не могу! Вытаращит свои глазищи и смотрит, словно я ей задолжала!

– Так и задолжали, – ленивый голос Николая прозвучал насмешливо. – Или позабыли, маменька? После смерти супруга при отсутствии завещания жена как при живых детях, так и без них получает из недвижимого имущества одну седьмую, а из движимого – одну четвертую часть. Остальное ведь, Оленькино.

Ага! Вот оно что! Я прижала ухо к двери так, что заныли хрящики.

– Конечно. Вместе с долгами! Которые и выкупил Григорий Алексеевич! – процедила мачеха. – Вот пусть и забирает ее! Мы-то без ничего не останемся… Я припрятала достаточно!

– А что если Ольга упрется и не согласится? Что тогда? – Николай так затревожился, что мне стало смешно. Ишь, как волнуется, подлец! – Его милость приберет к рукам наше имущество? По миру пойдем, матушка, с протянутой дланью…

– Если она вздумает и дальше наперекор идти, я найду на нее управу, не переживай, сынок, – у меня даже мурашки по позвонкам пробежали от ее тона. – Есть один способ поприжать нашу красавицу. Тогда уж никуда не денется. Все, хватит о ней разговоры вести! Лучше расскажи, когда ты в Москву собираешься?

Мне это уже было неинтересно, и я так же на цыпочках пошла обратно.

– Барышня, вы, что это с постельки встали?

Я чуть не подпрыгнула, увидев Акулину, которая появилась в дверях гостиной.

– Пить хочу! А тебя как корова языком слизала! – прошипела я. – Хоть бы графин наполнила!

– Как это вы странно выражаетесь… – девушка подозрительно уставилась на меня. – Никогда такого от вас не слышала.

– Если будешь меня жаждой морить, и не такое услышишь! – сквозь зубы процедила я, проходя мимо нее. – Воды принеси. Быстренько. Я тебе еще расскажу, какую еду готовить мне с этих пор.

Я завернула к лестнице, слыша, как Акулина тихо ворчит:

– Видать, хорошо головушкой приложилась Оленька наша Петровна… В мозгах все перевернулось, а на место не встало. Страшно-то как…

Вернувшись в свою комнату, я легла на кровать и задумалась. Значит, кроме наследства еще и долги есть. Жених выкупил их, а меня в нагрузку. Недурно… А что там мачеха еще говорила? Припрятала кое-что? Если рассуждать логически, то, скорее всего, это драгоценности, ведь что еще можно припрятать ценного? Найти бы…

В комнату заглянула Акулина, виновато хлопая глазами.

– Барышня, я водички принесла.

– Так давай уже, – я села, положила ногу на ногу и закачала ею, грызя ноготь на мизинце. Дурная привычка, от которой я не могла избавиться с детства. Поэтому у меня всегда был обкусанный до крови палец.

– Вы чего делаете? – девушка протянула мне стакан с водой. – Разве можно ногти кусать барышне?

Я убрала палец, вспоминая, как меня укусила соперница из Канады, когда я прижала ее к мату. Зараза… У меня до сих пор шрам остался… Вернее был. На другом теле.

Напившись, я указала Акулине на стул и сказала:

– Слушай и запоминай. Значит, так… Пить я буду отвар шиповника, молочко. Яйца мне пусть отваривают, морковь будете тереть с маслом… Орехи есть?

– Есть, барышня, – девушка смотрела на меня с открытым ртом. – И орехи несть?

– Несть. Печень отварную, говядинку… курочку. Рыбу обязательно. Запомнила? – я вопросительно взглянула на нее, и она медленно кивнула. – Хорошо. Овощей побольше. Клетчатку кушать полезно.

– Что кушать полезно? – Акулина подалась ко мне всем телом. – Клучатку? Это еще что за зверь?

– Не забивай голову, – отмахнулась я от нее. – Лучше на кухню иди. Скажи поварихе, что от нее требуется.

Акулина поднялась со стула, пошла к двери, глядя на меня ошалелым взглядом и, ударившись о косяк, ойкнула.

– Осторожно… – я снова легла в кровать, почесывая живот. – Ванну бы принять… Кстати! Акулина!

Ее голова тут же появилась в дверном проеме.

– Чево?

– Мыться я желаю. Сегодня.

Она, молча, кивнула, прикрыв за собой дверь, а я встала и выглянула в коридор. Акулина стояла в паре метров от двери, задумчиво шепча:

– Это ж надобно, так маковкой полыснуться… Клучатку ей подавай… Где этих клучаток взять-то? Как кура, что ли? Или чего другое, заграничное?

Глава 6

Вернувшись в кровать, я не заметила, как задремала, убаюканная бесконечным потоком мыслей. Мне снился шелест прибоя, барашки облачков на ярком лазурном небе, вкус соли на губах. Это было так давно, это было в прошлой жизни…

Но насладиться приятным сновидением мне так не удалось. Из ласковых объятий Морфея меня выдернул неприятный голос мачехи. Какое-то дежавю, ей-Богу!

Она стояла возле кровати и что-то гневно рассказывала, тыча в меня пальцем. Я несколько секунд тупо смотрела на нее, потом громко зевнула и лишь только после этого спросила:

– Что случилось?

Она замолчала, вытаращив на меня свои водянистые глазенки. Видимо, до нее, наконец, дошло, что я не слышала ее речей.

– Ты чего это мне удумала, наглая девица? А то не знаешь, что мы баню по четвергам топим! – процедила она, не сводя с меня гневного взгляда.

– И что? – я совершенно не понимала, какого черта ей от меня надо.

– Сегодня понедельник! – почти выплюнула она, поджимая и без того тонкие губы. – Терпи до четверга! Чистюля выискалась!

– Не собираюсь я терпеть. Мне что, грязной ходить? – я возмущенно поднялась и угрюмо уставилась на нее. – Еще чего не хватало!

– Ты совсем от рук отбилась! Думаешь, если болела, теперь с тобой нянчиться станут?! Не дождешься! Парочка затрещин, и все как рукой снимет! – она замахнулась, намереваясь ударить меня. – Я тебя вылечу от наглости!

Нет, ну это уже, ни в какие ворота… Я могла быть терпеливой, но не настолько.

Вообще, заломы – одни из самых эффективных приемов борьбы. Для того чтобы заломать любой персонаж, нужно поймать его запястье или хотя бы один палец. Больше ничего не надо, только поймать палец… Если это удалось, можно считать бой законченным. Почему, спросите вы? Потому что, вам сразу начинает принадлежать «болевой контроль» над вражиной, посмевшей протянуть свои грязные ручонки. Вы можете перехватить запястье или кисть нападающего рукой и отламывать поочередно ему пальцы. Не надо учиться никаким специальным хитростям…

Поймав запястье Марии Петровны, я молниеносно выкрутила его вниз, секунд пять, наслаждаясь воплями, которые вылетали из ее рта. Все, хватит с нее. Теперь будет знать, как замахиваться.

На покрасневшем лице мачехи отражалась целая гамма чувств. Страх, боль, гнев и непонимание происходящего. Сказать, что она была в шоке – ничего не сказать.

– Ты, ты… – она не могла высказать все, что думала обо мне, так как ей не хватало дыхания. – Ты…

– Не смейте больше прикасаться ко мне, – ледяным тоном произнесла я. – Иначе хуже будет. Я больше не позволю вам бить себя.

Она взглянула на меня с таким ужасом, словно перед ней стояла не падчерица, а демон, спустившийся прямиком из Ада.

Мария Петровна больше не сказал ни слова. Она выскочила из комнаты, и я слышала, как стучат ее каблуки вниз по лестнице. Эту битву я выиграла, но что меня ждет дальше? Вряд ли я смогу бороться со всем миром в одиночку.

Когда пришла Акулина, я сразу заметила ее испуганное выражение лица. Она долго прятала глаза, меняя мне белье, а потом все-таки сказала:

– Вы уж простите, Ольга Дмитриевна, только барыня запретили баню топить.

– А я говорю, топить, – твердым голосом произнесла я. – Разве не я здесь хозяйка? Или этот дом мне уже не принадлежит?

– Дык, не знаю я… – всхлипнула девушка и взмолилась: – Барышня, я прошу вас, не злите вы ее! Беситься начнет Мария Петровна, все взвоем!

– А ну-ка, помоги мне одеться, – попросила я, глядя на себя в зеркало. – Сейчас пойдем вместе баню топить. И не бойся ничего.

Бедная Акулина побледнела, но ослушаться не посмела. Она достала какое-то простенькое платье из старого ситца и натянула его на меня. Потом девушка свернула мои волосы в обычный узел и жалобно вздохнула.

– Барышня, ей-Богу, может, в бадье помоетесь? Чего на рожон-то лезть?

– Я сказала в бане, значит в бане, – отрезала я, направляясь к дверям. – Кто у нас бани топит?

– Мужики, барышня, кто ж еще? – Акулина семенила рядом со мной, заглядывая в глаза. – А что если Мария Петровна увидят?

– И ничего. Я что в своем доме не могу в бане помыться?

– Можете, Ольга Дмитриевна, конечно, можете… Ох, беда…

Мы вышли во двор, и у меня даже дыхание перехватило от увиденного. Здесь я успела побывать лишь на террасе, а остальное открылось только сейчас. И это было невероятно, необычно, словно специально для меня построили декорации к историческому фильму… Парадный двор, раскинувшийся перед домом, просто поражал своими размерами. Здесь были разбиты цветники, имелось несколько фонтанов и все выглядело довольно ухоженным. Значит, у семьи какие-то средства все же имелись, чтобы поддерживать все это великолепие. Возможно, долги появились не так давно?

Я спустилась по лестнице с широкими ступенями и оглянулась. Белоснежная усадьба походила на дворец. На входе в дом возвышалась величественная колоннада, а на фронтоне красовались замысловато переплетенные инициалы. Наверное, они принадлежали владельцу усадьбы. Отцу Ольги или деду, а может, и прадеду.

Около главного дома размещались хозяйственные постройки. Предположительно кладовые, конюшни, псарни, комнаты для слуг и, скорее всего, баня.

– Зови мужиков, пусть топят, – сказала я Акулине, разглядывая красивую беседку, увитую плетущимися розами. – А я здесь, на свежем воздухе посижу.

– Так вот и Селиван с Афанасием, – девушка махнула рукой мужчинам, выходящим из конюшни. – Подите сюда! Барышня зовут!

– Ты посмотри на нее! Она плевать хотела на мой запрет! – Мария Петровна стояла у окна, наблюдая за падчерицей. – Что случилось с тихой, покорной Ольгой?! Это исчадие ада совершенно не похоже на саму себя!

– Что-то случилось, матушка? – Николай подошел к матери и тоже посмотрел на Ольгу, раздающую распоряжения мужикам. – Наша Оленька выздоровела?

– Она чуть не убила меня! – взвизгнула женщина, потирая запястье. – Ты не представляешь, что я испытала, когда эта змея набросилась на меня!

– Ольга напала на вас? – удивился Николай. Его глаза забегали, видимо, он вспомнил свою позорную капитуляцию. – Невероятно… Что с ней происходит?

– Я уверена, что это последствия удара головой! – воскликнула Мария Петровна и посмотрела на сына гневным взглядом. – Я ведь предупреждала тебя, чтобы ты не прикасался к ней! Что за блажь, Николя?! Ты понимаешь, что если ты лишишь Ольгу невинности, нам не удастся избавиться от нее с выгодой для нас!

– Господи, пара поцелуев это не смертельно, маменька! – раздраженно ответил молодой человек, поправляя прическу. – Я не желаю обсуждать с вами такие интимные вещи! Они касаются только меня!

– Она могла бы свернуть себе шею, падая с лестницы! И что тогда?! Как бы мы отдавали долги его милости?! – Мария Петровна ударила его кулачком в грудь. – Но сейчас дела обстоят не лучше! У Ольги повредился разум, и барон может отказаться от нее!

– Ладно, что вы предлагаете? – Николай отошел подальше от взвинченной родительницы. – Какие наши действия?

– Есть у меня одна идея… – задумчиво протянула мачеха, глядя, как Ольга заходит в беседку, увитую розами. – И чем быстрее мы ее приведем в исполнение, тем будет лучше для нас.

– Надеюсь, вы не собираетесь ее сдать в дом умалишенных? – хохотнул Николай, на что Мария Петровна зло сказала:

– Ты в своем уме?! У нас совершенно другие цели!

– Что она делает? – молодой человек удивленно смотрел на бегающих слуг. – Что ей взбрело в голову?

– Она распорядилась растопить баню! – сквозь зубы произнесла женщина. – Я запретила, но она пошла наперекор! Какая же дрянь… Ну ничего, недолго тебе осталось…

Глава 7

После бани я почувствовала себя намного лучше. Поднялось настроение, появилась бодрость, да и вообще теперь все выглядело немного иначе. Я еще поборюсь за свое существование. Если мне не удалось выжить в своем мире, то придется приспосабливаться к этому. Истерить, впадать в депрессию – не выход из положения. Не такой у меня характер.

На ужин мне принесли гречневую кашу, вареную курочку и целую плошку квашеной капусты. Плюс к этому какой-то травяной чай, который мне показался горьковатым, и я выплеснула его в окно. С удовольствием откушав, я улеглась поудобнее, чтобы получить настоящее удовольствие от чистого тела на свежем белье. Нужно завтра выйти на разведку. Осмотреться, понять что происходит, как живет усадьба, о чем люди говорят… Я громко зевнула, потом еще и еще, а потом провалилась в сон.

Мне снилось, что я плыла на белоснежной яхте. Ласковое солнышко светило на меня, лежащую на палубе, ветерок обдувал со всех сторон, мерное покачивание, от которого кружилась голова. Покой убаюкивал. Как же хорошо… Но тут с моей головы порывом ветра сдуло шляпу. Она упала на мое лицо и словно прилипла. Мне было трудно дышать через плотную рогожку, я попыталась смахнуть головной убор, но он будто растекался по голове, превращаясь в… мешок?!

Я резко распахнула глаза. Никакого солнышка, никакого ветерка, осталось лишь мерное покачивание. Мозг лихорадочно заработал, пытаясь понять, что происходит. Так это меня несут в темноте с мешком на голове! Ах, ты ж зараза…

Первым моим желанием было вырваться, устроить какой-нибудь погром, но я вдруг решила поступить иначе. Нет, сначала нужно узнать что происходит.

– Маленькая, а такая тяжелая! – раздался недовольный мужской голос. – Прям мешок с камнями, а не девица!

– И не говори, Гришка! Надоели эти барины со своими капризами! Теперь ему девицу подавай! Все равно ведь жениться на ней собрался, на черта она ему сейчас сдалась?! – раздраженно произнес второй.

– Думаю я, что от нее мачеха избавиться хочет. Ишь, как она улыбалась, когда мы мимо барышню проносили. Аки аспид в кружевных халатах! – Гришка захихикал. – Небось, договорились, чтобы своенравная мадама чего не выкинула, пущай в доме будущего мужа поживет. Такое часто бывает… Помнишь барина Ефимцева, Емеля?

– Дык помню, а чего с ним?

– Так говорят супружница его молодая, в дальних комнатах до самой свадьбы содержалась. Батюшка так сам распорядился, а то девка из дому два раза сбегала!

Вот оно что! Мария Петровна решила меня женишку передать! Так сказать с глаз долой… Ну вот как тут не злиться?

– Она хоть живая? – услышала я третий голос. – Может удыхнулась в мешке-то?

– Живая, живая! Открывай дверцу! – рявкнул Емеля. – Руки уже отваливаются!

Так все, прокатилась и хватит. Пора заканчивать. Как только меня погрузили в экипаж, я резко села, а потом, сорвав мешок с головы, выскочила обратно. Карета стояла посередине подъездной аллеи, это было понятно по силуэтам деревьев, которые серебрила луна.

– Куда-а-а?! – заревел кто-то из мужчин. – Держи! Убегёт!

Но бежать я не собиралась. Какой смысл? Мне нужно было показать, что со мной такие номера не пройдут. Да, с несколькими нападающими справиться нелегко, но и я не из простых.

В такой ситуации главное – быстро перемещаться в сторону ближайшего противника так, чтобы его подельнички на какой-то момент оказались за его спиной, мешая друг другу. Так и получилось. Сначала на землю спрыгнул тот, кто сидел на козлах, сжимая в руке хлыст, а следом из кареты вывалились Гришка с Емелей. Хорошо хоть луна в эту ночь светила ярко, позволяя мне видеть нападающих достаточно хорошо.

Нужно было воспользоваться этим моментом сполна, чтобы вывести из боя ближайшего ко мне соперника. Кроме вольной борьбы я владела еще кое-какими навыками, поэтому надеялась в данном случае именно на них.

Быстрота, решимость и точность. Этим я уж точно могла похвастаться. Ударив конюха в пах, я толкнула вопящего от боли мужчину прямо на его друзей, не ожидающих от меня такой прыти.

Но останавливаться было нельзя, поэтому моментально переместившись к следующему противнику, я ударила его кулаком в горло. После чего, выдвинув средний палец в том же кулаке, я хлестким ударом «прирядила» третьему мужчине в глаз.

Вой стоял на всю аллейку, но меня уже было не остановить. Схватив брошенный конюхом хлыст, я принялась бить им мужчин, помогая себе ногами. Мадам Валуева проснулась в этом теле и заревела так, как это было на ковре, когда я переполнялась адреналином. За это меня ругали, но ничего поделать так и не смогли.

– Убью-ю-ю! Переломаю-ю-ю! – рявкнула я после того, как прокричалась. – Мокрого места не оставлю-ю-ю!

Мужики ползли прочь от меня, вставали и падали, и когда им, наконец, удалось отбежать подальше, я услышала, как они причитают:

– Господь милостив, спаси и сохрани! Царица небесная! Николай Угодничек! Дьявол спустился на землю!

– Вот так вот… Вот и все… – мое дыхание было сбивчивым, сердце еще ухало в груди, а адреналин все еще блуждал в моей крови. Нужно успокоиться.

Отшвырнув хлыст, я пошла к дому, сжав кулаки. Господи, дай мне силы не прибить мачеху прямо сейчас. В здешнюю тюрьму не хотелось. До моих ушей донесся звук мчащегося прочь экипажа, и я довольно улыбнулась.

Дверь оказалась закрытой. Значит, выперли сиротку, и спать? Ничего, меня в дверь, а я в окно…

Внимательно осмотрев фасад, я поплевала на руки и полезла вверх, цепляясь за выступы. Нет, положительно телу Оленьки не хватает выносливости. Ничего, займусь этим в самое ближайшее время.

Окошко в моей спальне было открыто. Нырнув в него, я минут десять просто сидела на полу, дожидаясь, когда пройдет дрожь в руках и ногах. Потом рухнула на кровать и вырубилась.

Громкий петушиный крик вывел меня из состояния полудремы, в которой я пребывала последние полчаса. Тело ныло от вчерашних приключений, но мне не терпелось увидеть лицо мачехи.

Дверь в комнату открылась, и я услышала тихое всхлипывание. Пришла Акулина.

– Ой, божечки… покинула нас барышня… родная наша-а-а… Избавились злыдни-и-и… ухайдокал-и-и-и… ой… ой…

– Ты чего причитаешь? – я медленно поднялась. – Умер кто-то?

– А-а-а-а! Свят-свят-свят! – девушка упала на стул, закрыв рот ладошкой.

– Привидение увидела? – усмехнулась я. – Успокойся, я это. Я.

– Так Мария Петровна сказали, что мы вас больше не увидим! Что отправились вы к своему жениху и станете гостить там до самого венчания! – Акулина поднялась и медленно приблизилась ко мне. – Как же вы в своей комнате очутились?

– Каком кверху, – засмеялась я, потягиваясь. – Давай умываться да одеваться. К завтраку хочу успеть.

– Чево происходит-то? Не пойму я! Но боязно мне, ужасть как! – девушка взволнованно бросилась к кувшину. – Воды нет. Я мигом, тепленькой принесу!

– Не вздумай сказать, что меня видела, – наказала я ей. – Смотри у меня!

– Ничего не скажу, родненькая наша! Ни словечка! Ни в жисть! – девушка выскочила из комнаты, прижимая к себе кувшин, а я подошла к окну. В него врывались первые лучи солнца, скользя по шторам золотистыми бликами. Небольшая бабочка затрепетала передо мной крыльями и уселась прямо на нос, щекоча бархатистыми лапками. Быть добру…

– Войны хотите? Вы ее получите… Оленька вам устроит…

Глава 8

Акулина вернулась быстро. Девушка поставила кувшин на столик и быстро заговорила:

– Никто ничего не знает, барышня! Я молчком, бочком да к вам!

– Молодец, – похвалила я ее. – Что мачеха, к завтраку собирается?

– Одеваются! А барин уже сидят на террасе! – Акулина достала из шкафа полотенце. – Давайте-ка, я тепленькой водичкой на вас полью!

Помывшись, я надела чистое платье, замечая, что служанка с любопытством поглядывает на меня. Видимо ей было очень интересно, как я оказалась в своей комнате, если меня отправили к жениху.

– Молчи, пока я перед мачехой не появлюсь! – приказала я ей. – Чтоб ни одна живая душа!

– Молчу, барышня! Молчу! – закивала Акулина. – И словечка не вымолвлю!

Я вышла из комнаты и спустилась вниз. Дверь на террасу находилась в гостиной, но, разогнавшись сначала, я все же притормозила, услышав голоса. Нет, нет, нет… Нужно послушать. В моем положении нужно внимательно слушать, а не бежать сломя голову.

Подкравшись на цыпочках к открытой двери, я замерла.

– Это ж как ты до такого додумалась? – в неприятном голосе Николая прозвучала насмешка. – Силой нашу Оленьку отдать…

– Хватит с меня, – резко ответила ему Мария Петровна. – Надоело терпеть ее! Пусть поживет в доме своего будущего супруга до венчания. Его милость пообещал, что примет все меры для того, чтобы Ольга стала послушной и ласковой.

– Интересно, что же там происходит… Так хочется узнать, как встретили ее, как приняли… – Николай веселился, а мне хотелось придушить его.

– Ой, не смеши! – воскликнула мачеха, но все же сама принялась похохатывать. – Хорошо встретили! Не сомневайся! Пока весточки не было, но думаю, с минуты на минуту доставят нам новости, а может, и сам барон явится!

Они еще несколько минут смеялись, обсуждая мое незавидное положение, а я приходила в ярость. Ну, почему? Почему нельзя сейчас ворваться на эту чертову террасу, и «хыч-хыч» – все на полу со сломанными конечностями! Нет, мне нужно быть терпеливой.

Но мои планы поменялись в один момент. Перестав смеяться, Мария Петровна серьезным голосом произнесла:

– Хорошо, что Черкасов умер до того момента, как Ольге двадцать один годок-то исполнился. Тогда бы мы с тобой не знали, что и делать. Вовремя его Бог прибрал.

– Дураком был, дураком и помер, – лениво произнес Николай. – Верил вам матушка. Опекунство назначил над Оленькой… Рохля, а не мужик. Характеру никакого… Все он вас с Ольгой девоньками величал. Мои девоньки, мои девоньки… Тьфу!

– Давай будем уважительными. Если бы не он, неизвестно как бы наша жизнь сложилась. Ты вырос в достатке, мне супруг ни в чем не отказывал… Не было бы этой… вообще, не жизнь – рай! – мачеха тяжело вздохнула. – Упокой Господь его душу.

Такого я точно не ожидала. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять всю опасность ситуации. Этому телу было семнадцать лет. Совершеннолетие, по словам мачехи, наступает в двадцать один, значит, мне еще четыре года под ее опекой находиться?! Вернее под ее опекой до замужества, потом уже я буду под строгим присмотром толстогубого барона. Вот так дела…

Мои мозги лихорадочно заработали. Итак, пусть я выиграла этот бой, но ведь и они не сдадутся. Рано или поздно за мной приедет целая «зондеркоманда» с карательной миссией в виде доставки к вонючему старику. Не прелесть ли?

Я была в очень опасном положении и, если выражаться спортивными терминами, находилась «на мосту», чтобы избежать туше.

Тугодумство никогда не было моим недостатком. Решения я принимала быстро и приводила их в действие незамедлительно. Уже потом становилось ясным, правильным ли был мой поступок или нет, но в основном я ни о чем не жалела. Все же лучше действовать, чем ждать.

– Завтрак откладывается… – прошептала я и, включив третью скорость, помчалась в кабинет, под дверями которого совсем недавно подслушивала разговор своих родственничков. Главное, не встретить слуг!

Кабинет был отделан дубовыми панелями, а из мебели в нем стояли несколько стеллажей с книгами, стулья, диван и два кресла. Большой письменный стол выглядел довольно внушительно, словно когда-то за ним сидел настоящий великан. На конторке, стоящей рядом, переливались под лучами утреннего солнца пузатые графины с домашними наливками, а с ними и тяжелые рюмки.

Мне это было неинтересно, ибо, будучи спортсменкой, спиртное не воспринимала. Бокал вина – моя норма.

– Где же вы прячете деньги? – прошептала я и первым делом бросилась к столу. Возможно, в ящиках что-то найдется.

Но дергая то один, то другой, я поняла, что счастья мне не светит. Все ящики оказались закрыты.

– Ольга Дмитриевна, как вы здесь?! Неужто из плена вырвались?!

Я резко выпрямилась. В дверях стоял Селиван с деревянным ведром. Мужчина удивленно смотрел на меня, но не спешил переступать порог.

– Знаешь, где деньги хранятся? – я нахмурилась. – Ну?

– Вы что, бежать удумали? – Селиван бросил ведро и вошел в кабинет.

– С чего ты взял? – я настороженно наблюдала за ним.

– Я, конечно, мужик неграмотный, но не дурак ведь, барышня… – тяжело вздохнул Селиван. – Вы у жениха сейчас должны быть, знамо ведь… С утра вся дворня переживает. А тут оказывается и не так все! Вы здесь, да еще денежки ищите… Но я вам вот что скажу, Ольга Дмитриевна, прошу вас, возьмите меня с собой!

– Пока у нас нет денег, мы далеко не убежим, – я задумчиво смотрела на него, размышляя, как этот человек может мне пригодиться. – Ты бежать хочешь?

– Хочу! Пусть лучше как беглого ищут, чем так мучиться! – мужчина бросился мне в ноги. – Сил нет! Видел я, как барин в верхний ящик кошель с монетами прятал, может, до сих пор лежат?

Кошель с монетами это не совсем то, чего я хотела, но времени на размышления не было.

– Сможешь ящик открыть?

– Смогу! – Селиван подошел к столу и, встав на колени, принялся изучать замок. – Возьмете меня с собой?

– Возьму. Как только в наследство вступлю, тебе и бояться нечего будет, – ответила я, понимая, что мы будем привлекать внимание. Но и отказаться от сопровождения было бы глупо, тем более, что человек знал этот мир, ибо был рожден в нем.

Буквально через несколько минут раздался щелчок.

– Барышня, открыл! – Селиван резко поднялся. – Вы бы не тянули… Времени, ой как мало!

Я подошла к столу, взглянула на содержимое ящика. Довольно «упитанный» кожаный кошель и какие-то бумаги. А почему не прихватить все? Возьму, а потом разберусь. Гадость-то напоследок родственничкам учудить – святое дело…

Опустошив ящик, я направилась к двери, но Селиван остановил меня.

– Погодите, барышня, я проверю, нет ли кого.

Он вышел из кабинета, но через минуту вернулся.

– Быстрее. Идите в свою комнату, соберите вещи. Только не мешкайте. Я буду ждать вас в конце подъездной аллеи. Барыня меня в город за сахарной головой послали. Будет ей голова…

Кивнув, я побежала в свою комнату, совершенно не понимая, что должна брать с собой. В этих дурацких одежках попробуй еще разберись!

Открыв шкаф, я уставилась на наряды, принадлежащие Оленьке и скривилась. Что брать-то?!

– Что это вы делаете? Вы же на завтрак пошли, Ольга Дмитриевна?

Я резко обернулась и увидела Акулину, которая, вытаращив круглые глаза, смотрела на бумаги и кошель, прижатые к моей груди.

– Ты-то что здесь делаешь?! – прошипела я, но она ничуть не смутилась. Проигнорировав мой вопрос, девушка прошептала:

– Вы что, денежки стащили? Матерь божья, неужто бежать задумали?!

Вот где ты взялась на мою голову!

– Тише ты! – я затащила ее в комнату и закрыла дверь. – Не дай Бог, кто услышит!

– Ежели вы уходите, и я с вами пойду! – заявила Акулина плаксивым голосом, падая на колени. – Не будет мне туточки жизни!

– Как бы ты жила, если бы меня замуж отдали?! – я зло смотрела на нее. Время шло, и это было плохо.

– Так барыня сказали, что я с вами в дом мужа перееду, буду вам прислуживать, – девушка тихонечко завыла. – Не бросайте-е-е… помру-у-у, ой помру-у-у-у! Вернетесь, а Акулинка в могиле-е-е холодно-о-ой!

– Черт с тобой! Пошли! – я покосилась на шкаф. – Вещи собери. Быстро! Ты знаешь, как незаметно выйти из дома?

– Знаю! – Акулина подскочила на ноги. – Сейчас все сделаю! Маленько погодите!

Девушка действительно быстро собрала нужные вещи в саквояж, стоявший под кроватью, потом умчалась за своими. И уже через двадцать минут мы крались к подъездной аллее продираясь сквозь колючие кусты шиповника.

– Другой дороги не нашлось?! – прошипела я, чувствуя, как саднят царапины. – По шиповнику поперлись!

– Зато не увидит никто! – заявила Акулина, волоча узел со своим скарбом. – Чего ныть-то, барышня? Нам ведь кровь из носу надобно, чтоб скрытно… Терпите, голубушка.

Селиван, как и обещал, ждал нас в конце аллеи, сидя на передке с зажатыми в руках вожжами.

– Наконец-то! – он увидел Акулину и возмущенно протянул: – Эту-то, куды?!

– Туды! – огрызнулась девушка, забираясь в телегу. – Тебе-то что? На горбу, что ль, повезешь?!

– Прячьтесь! – вдруг рявкнул Селиван. – В солому! Бегом!

Мы не стали задавать глупых вопросов и зарылись так глубоко, что торчали одни носы. Послышался стук копыт – мимо на всех парах промчался экипаж.

– Барон! – Селиван оглянулся и, волнуясь, спросил: – Готовы?!

– Готовы! – пропищали мы, и телега быстро поехала по ухабистой дороге.

Куда я направлялась, было одному Богу известно. Но меня это не пугало, ведь по большому счету здесь все было чужим.

– Ничего, я вернусь… Вернусь, зараза… – прошептала я и, высунув руку из сена, показала неприличный жест в сторону удаляющейся усадьбы. – Вы еще узнаете, на что Оленька способна!

Глава 9

Через какое-то время Селиван позволил нам вылезти из соломы.

– Все, барышня, туточки не страшно. Я к реке свернул, там тоже дорога имеется. Плохая, конечно, но что поделать…

Я с любопытством огляделась, рассматривая красоты, медленно проплывающие мимо. Лес тянулся сплошной линией и по ту сторону реки, и по эту. От этого великолепия замирало сердце. Макушки у елей почти касались ярко-голубого неба, между ними виднелись осины, березы и дубы, под сенью которых покачивались изумрудные перья папоротника. Жужжали насекомые, пели птички, а ближе к воде с двух сторон расположились лужайки с сиренево-розовыми метелками кипрея. На противоположном берегу не очень широкой реки виднелись плакучие ивы, чернели камыши, в которых покрикивали чирки.

– Селиван, а куда мы направляемся? – спросила я, жмуря глаза от ярких лучей солнца, пронзающих ветви деревьев, словно стрелы. – В какую сторону путь держим?

– Дык куды, куды… думать надобно… Беглые-то в южные губернии зачастую направляются… в Астраханскую к примеру… Земли там много, но и опасно. Калмыцкая степь рядом… – мужчина почесал затылок. – Но вам в такое место нельзя… вы же барышня! В Сибирь еще бегут, да ну… это ерунда, Ольга Дмитриевна! Нам нужно здесь себе место искать!

Да уж, с побегом из усадьбы проблем только прибавилось. Как можно устроиться в этом мире? Еще и с беглыми крепостными…

– У меня тетка в Калуге живет, – подала голос Акулина. – Правда давно не общались… Я ее только раз в жизни и видела… Матушка моя ведь за крепостного замуж пошла из вольных.

– Не думаю, что она чем-то поможет нам, – я не собиралась совершать глупые поступки. Тетка вполне могла сдать нас.

В городе все-таки скрыться легче, чем переезжать из губернии в губернию, привлекая к себе внимание. Здесь же наверняка есть какие-то заставы, на которых велика вероятность быть задержанными. Тем более без документов. Я несовершеннолетняя, мои спутники тоже вызовут подозрение.

– А у вас документы есть? – поинтересовалась я, на что Селиван ответил:

– Ольга Дмитриевна, да вы что ж это, таких простых вещей не знаете? Крепостным хозяин выписывает «прокормежный паспорт», ежели кто на заработки собрался. Пропускной документ требуется даже для ярмарки!

– Крепостные могут на заработки ездить? – для меня это было открытием, но своими вопросами я явно вызывала недоумение у Селивана.

– Барышня, голубушка, крестьянин, отпущенный на заработки оброку-то больше принесет, чем тот, который плохую землю пашет… Такие дела. Вы не волнуйтесь: главное, пристроимся как-нибудь. Я работу сыщу, а вы с Акулиной мои дочери… а как по-другому? Знамо, что из барышень в дочери мужика перевернуться удовольствие невеликое, но ежели решились на побег, тут уже выбирать недосуг.

– Если надо, я и сама работать пойду, – проворчала я, особо не понимая кем, но главное, что меня это не пугало.

– Господь с вами, барышня! – Акулина подползла ко мне поближе. – Вы? Работать?! С ума сошли, что ль?! Кем?!

– Не знаю, а кем женщины работают? – пожала я плечами. – В городе ведь легче устроиться.

– Вы пойдете в прачки или в прислуги? – весело отмахнулась от меня девушка. – Глупости, какие! Или же на табачную фабрику? Ой, не могу!

Но вот мне было абсолютно не смешно. Кто знает, сколько мыкаться придется.

Когда солнышко стало ощутимо припекать, Селиван съехал в низину за невысокий холм и сказал:

– Отдохнуть надобно. Пообедать, чем Бог послал.

– Сейчас, сейчас! – Акулина засуетилась у своего узла. – Я тут кое-чего собрала!

– Да и я ушами не хлопал! – засмеялся мужчина. Он порылся в соломе и достал корзину, накрытую льняным полотенцем. – В погреб заглянул, чего уж тут…

Мы уселись на расстеленный им тулуп у телеги, наслаждаясь прохладой, идущей от реки. Акулина порезала большим ножом сало, луковицу, небольшой каравай ржаного хлеба. Почистила вареные яйца и поставила в центр котелок с холодной кашей.

– Я подумал, нам она вкуснее покажется! – подмигнул Селиван. – И котелок пригодится!

И действительно, эта незатейливая еда показалась мне самым вкусным из того, что ела в жизни. Да и вообще, на природе поедается всё, в больших количествах и с заразительным удовольствием.

Запив обед яблочным квасом, мы с Акулиной легли подремать в телегу, а Селиван устроился на тулупе. Над нами тихо шелестела листва, рядом плескалась река, и вскоре из-под телеги раздался храп. Акулина тоже засопела, положив ладошки под щеку, а я все думала, глядя в чистое небо.

Работы я не боялась, но вот с документами могли быть проблемы. А еще меня мог кто-нибудь узнать, ведь все-таки Оленька происходила из хорошей семьи.

Из размышлений меня вывело тоненькое хныканье. Это еще что такое? Я приподнялась на локтях и прислушалась. Может, птичка какая? Нет, звуки, которые я слышала, явно издавала не птица и не животное. Да это ведь ребенок!

Сначала мне стало страшно. А что, если нас увидят? Может, стоит разбудить Акулину и Селивана и уезжать? Или все же посмотреть?

Я спрыгнула с телеги, снова прислушалась, после чего пошла вокруг холма. Хныканье прекратилось. Когда перед моими глазами показалась часть перевернутой коляски, я резко остановилась, а потом быстро пошла к ней. Да здесь произошла целая катастрофа!

Коляска лежала на боку, рядом тяжело дышала одна лошадь, а вторая вообще не подавала признаков жизни. Где же люди?! Где ребенок?!

С гулко бьющимся сердцем я бросилась к месту аварии, переступая через перевернутые сундуки. Вещи, выпавшие из них, разноцветными пятнами лежали на траве и висели на ветвях кустов, росших на холме.

Первого я увидела мужчину: видимо, это был возница. Явно мёртвый – это я поняла сразу по неестественно вывернутой шее. После чего мое внимание привлекли ноги в чулках, торчащие из-за коляски. На одной из них был надет темный туфель на каблуке. Женщина.

Я подошла ближе, надеясь, что она жива. Но, увы, лицо бедняжки заливала кровь из большой раны на лбу. Где же малыш?

Ребенка я обнаружила в кустах. На первый взгляд с ним все было в порядке. Малыша прижимала к себе полная женщина, одетая в простое платье. Ее толстая коса зацепилась за ветви, отчего голова почти висела над землей.

Я подошла ближе, моля Бога, чтобы хоть ребенок оказался жив, и попыталась забрать его из спасительных объятий. Няньки? Кормилицы?

Женщина вдруг застонала и, схватив меня за руку, уставилась угрожающим взглядом.

– Тише, тише… Я хочу вам помочь… – я погладила ее по руке. – Не бойтесь меня.

Женщина отпустила мою руку и посмотрела на ребенка. Малыш снова захныкал, после чего на ее лице промелькнуло такое облегчение, что стало понятно: она его очень любит.

Я полезла выше, отцепила косу бедняжки от ветвей, представляя как ей тяжело было держать голову в таком положении.

– Спасибо вам… спасибо… – она попыталась сесть, но вскрикнув, рухнула назад. – Ох, нога! Нога!

– Разрешите, я посмотрю? – я приподняла ее юбку. – Да тут перелом большой берцовой…

Правая нога женщины опухла, посинела, по ней разбежалась сетка кровоподтеков.

– Горе мне горе! – завыла она, а следом громко заплакал ребенок. – Ой, как быть-то теперь?! Где хозяйка моя?! Где хозяйка моя, Елена Федоровна?!

– Умерла она, – сказала я, испуганно оглядываясь по сторонам. Этот кипиш был совсем ни к чему. – И извозчик ваш умер.

– А-а-а-а! – еще громче запричитала женщина, глядя на ребенка. – Сиротка ты моя! Сиро-о-отка!

– Тише! Пожалуйста! – рявкнула я. – Или вы хотите, чтобы сюда плохие люди пришли?!

Что я еще могла сказать, чтобы она заткнулась?

Это подействовало. Она захлопнула рот и испуганно посмотрела на меня.

– Тут шайки, что ли водятся? А вы кто?

– Где их только не водится, – я присела рядом с ней и сказала: – Потом узнаешь, кто я. Лежи не шевелись, сейчас я помощь приведу.

Пока я шла обратно к телеге, думала о том, как помочь. Для начала нужно наложить шину, потом оттащить женщину к телеге. Еще и ребенок! Единственным выходом было оставить их в ближайшем населенном пункте, а там пусть шлет весточку близким ребенка. Есть же у погибшей матери какие-то родственники…

Глава 10

– Наказание Господне! – проворчал Селиван, когда я разбудила его и рассказала о случившемся. – Их-то куда?! Нам сейчас нельзя на люди показываться! Вы это понимаете?

– Понимаю, но ведь не бросить же их умирать? У женщины сломана нога, ребенок совсем маленький! – уговаривала я его. – Давай хотя бы сюда ее притащим!

Я порылась в саквояже и вытащила оттуда ночную сорочку. Пригодится, чтобы наложить шину.

– Ладно, чего уж тут поделаешь! – мужчина растолкал Акулину. – Вставай, помогать пойдешь!

– Чево? Чево? Куда? – девушка не понимала спросонья, что происходит. – Кому помогать?

– Пошли, увидишь. Чево да куда… Раскудахталась…

– Барышня, чево приключилось? – девушка жалобно взглянула на меня.

– Людям помочь нужно. Пойдем с нами.

Селиван направился за холм, а мы, не отставая, следовали за ним.

– Мамочки! – взвизгнула Акулина, увидев тела погибших. – Я мертвяков боюсь! Можно я не пойду, барышня?

– Нельзя. Ребенка же должен кто-то нести! – я оттеснила ее в сторону. – Не смотри на них, и все.

– Какого ребенка? – девушка моментально позабыла о своих страхах.

– Грудного! Давай потом все вопросы задавать будешь!

Мы подошли к женщине, которая тихо постанывала на том же месте. Она дала ребенку грудь, прикрывшись шалью, и он довольно сопел. Значит, все-таки кормилица.

– Найди-ка мне длинные палки, – попросила я Селиван. – Нужно зафиксировать ей ногу.

– Что надобно сделать? – мужчина сдвинул густые брови.

– У нее сломана нога, нужно, чтобы она не двигалась, понимаешь? – я мысленно застонала. Нужно следить за языком.

– А-а-а-а… – он кивнул, но в его взгляде все равно читалось недоумение. Видимо, я все-таки вызывала у него кое-какие вопросы.

– Тебя как зовут? – спросила я женщину. – Вы куда ехали?

– Прасковья я, – всхлипнула она, и по ее щекам полились слезы. – Господи, как же оно теперь будет? Ох, все… все прахом пошло…

– Куда вы ехали, Прасковья? – снова спросила я. – У ребенка есть еще какие-нибудь родственники? Меня, кстати, Ольга Дмитриевна зовут.

– Ой, а я сразу поняла, что вы барышня! Так грамотно изъясняетесь! – Прасковья вытерла глаза краем шали. – Родственники у Танечки есть, вот только она им не нужна. Елена Федоровна, хозяйка моя, овдовела недавно… Так муж ейный, Сергей Гаврилович, перед смертию отписал часть своих сбережений дядюшке своему. Но не просто так, а чтобы он принял дочь его и супругу, да заботился о них.

– А он что, знал что умрет? – спросила я, внимательно слушая ее рассказ. – Муж хозяйки твоей?

– Дык, болел он долго… Доктором был, а себя не вылечил, – тяжело вздохнула Прасковья и облизнула пересохшие губы. – У Елены Федоровны вообще никого не было. Рано осиротела она, бедняжка… За Сергея Гавриловича с радостию пошла, хоть и старше он ее был. Теперь-то встретились, небось, на том свете…

– А почему ты говоришь, что ребенок никому не нужен? – я посмотрела на Акулину, которая сидела, раскрыв рот. – Принеси квасу. Сидит, рот раззявила.

– Ага. Я мигом! – девушка умчалась, а Прасковья продолжила:

– Так Сергей Гаврилович с ним связей не имел. Вроде как повздорили они сильно. А Танечку родственник этот и не видел никогда, как и Елену Федоровну. Мать-то родная дитя своего в обиду не даст, а теперь сиротка она… Меня уж точно выгонят. Кому калека нужна? А еще хозяйка переживала, что у дядюшки характер дурной… Все боялась бедняжка ехать, а куда деваться?

Прибежала Акулина с квасом, и Прасковья жадно напилась.

– А разве у доктора дома не было? Зачем твоей хозяйке ехать куда-то нужно было? – задала я резонный вопрос. – И что он своей жене ничего не оставил?

– За дом сплачивали они каждый месяц. Снимали у генеральши вдовой, – ответила женщина. – Сергей Гаврилович из обедневших ведь… Сильно не разбежишься. Что было у него, поделил между супругой и дядюшкой. Вот так мы и поехали в чужое место к незнакомым людям… Да только хозяюшка моя в этой дороге погибель свою нашла…

Странный, конечно, этот Сергей Гаврилович… Почему жене все не оставить? Ребенку своему? Может, боялся, что не так распорядится?

– Неужто дядюшка этот никогда не видел хозяйку твою? – Акулина придвинулась к ней с горящими от любопытства глазами.

– Говорю ж, не видел, – подтвердила Прасковья, морщась от боли. – Ох, наверное, помру скоро…

– Не помрешь, – я огляделась по сторонам, в поисках Селивана. Мужчина спускался сверху, неся палки. – Все срастется. Будешь как новенькая.

– Барышня, а что если вам ее хозяйкой прикинуться? – вдруг сказала Акулина, и я удивленно повернулась к ней.

– Чего?

– Это как прикинуться? – Прасковья заволновалась. – Ты чего удумала, шельма?! Вы вообще, кто такие?! Откеля путь держите?!

– Тише ты! Сама шельма! Обзываться она удумала! – огрызнулась девушка. – А я ведь дело говорю!

Чтобы успокоить Прасковью я рассказала ей, что бегу от мачехи и нежеланного замужества, а предложение Акулины не выходило у меня из головы. Нет, все-таки это не по-человечески. По отношению к покойной некрасиво…

– Ой, беда… – протянула Прасковья, качая головой. – Знать и вы попали как кур в ощип… Эх…

– Вот я и говорю, что друг другу помочь надобно! – гнула свое Акулина. – Ты, Прасковья, при дите останешься. Никто тебя не выгонит. Наша Ольга Дмитриевна девку вашу в обиду точно не даст! Нам как хорошо будет! Не придется мыкаться, место себе искать! Все чин по чину, и не придерется никто!

– А как же… – Прасковья посмотрела на перевернутую коляску. – Не по-Божьи это…

– Схороним! Так не бросим, не волнуйся! – деловито произнесла девушка. – И молитовку прочтем за упокой!

Я с изумлением смотрела на нее. Вот ушлая! Не Акулина, а прожженная аферистка!

– О дите да о себе подумай, Параша! – тягучим голосом сказала девушка, тыча пальцем в младенца. – Мы ведь тебя как с собой повезем? Сами в бегах! Нам в деревни соваться нет резону!

К нам подошел Селиван и положил передо мной гладкие уже без сучков палки.

– Пойдут, Ольга Дмитриевна?

– Пойдут. Спасибо.

Я разорвала сорочку, но ее оказалось мало, и Акулина притащила свою нижнюю юбку.

– Сейчас будет больно, – предупредила я Прасковью, прежде чем зафиксировать ногу. Она кивнула и, закусив губу, крепко зажмурилась.

Когда Селиван отнес ее в телегу, она вдруг схватила меня за руку и прошептала:

– Давайте сделаем, как девка ваша говорит. Согласная я.

Я пожала в ответ ее руку, принимая правила игры.

Селиван выслушал меня, но по его лицу я не понимала, как он к этому относится. Почесав бороду, мужчина перекрестился, а потом сказал:

– Ежели Господь так сподобил, то мы и противиться случаю не станем. Ведь все по Его воле делается. Только прибраться там нужно, барышня, чтобы следов не осталось. Берите Акулину, да пойдем.

Он оттащил покойных ближе к деревьям, чтобы мы не смотрели на них, и взялся за рытье могил. Мы же собирали вещи, аккуратно складывая их в сундуки. Благо, что у Елены их было не очень много.

После того, как Селиван похоронил погибших, он разбил коляску и сказал:

– Останемся здесь до завтра. Сжечь это надобно.

Я понимала, что мы ввязываемся в очередную авантюру, но, прикинув все за и против, снова принялась успокаивать себя. У меня нет другого выхода. Только вот на меня свалилась ответственность за младенца, с которыми я никогда не имела дело!

Прасковья стонала в телеге, а малышка хныкала, лежа рядом.

– Ей нужно пеленки поменять, – сказала женщина, обращаясь к нам с Акулиной. – В маленьком сундуке Танечкина одежа…

– Сейчас я воды нагрею, – Селиван пошел разводить костер, а я растерянно смотрела на ребенка. Как я стану прикидываться ее матерью, если не знаю, что делать?!

– Не переживайте, Ольга Дмитриевна, я все сделаю, – ко мне подошла Акулина. – И поменяю пеленочки, и прополощу.

Господи, как хорошо, что со мной такие люди… Но с ребенком все равно нужно искать контакт. Для девочки я чужая, и это будет видно.

Глава 11

От коляски Селиван избавился, так же как и от лошадей. Второе животное тоже умерло, но это было к лучшему. Иначе пришлось бы его убить. Их трупы он сбросил в реку, так как рыть для них ямы было неоправданным трудом. Ночь прошла спокойно, и ранним утром мы снова отправились в путь-дорогу. Только теперь у нас имелся конкретный маршрут. А еще у меня появились документы.

Я с интересом раскрыла паспорт погибшей женщины и прочла: «Имя, отчество, фамилия: Волкова Елена Федоровна. Звание: жена уездного доктора. Время рождения или возраст: Шестого января тысяча восемьсот двадцать шестого года. Вероисповедания: Православного. Состоит ли либо состояла ли в браке: Замужняя (зачеркнуто). Вдова.

На вид мне, конечно, дать двадцать один год можно было с большой натяжкой. Миниатюрность придавала этому телу детскости. Но люди ведь разные бывают. Как говаривала моя бабушка: «Маленькая собака до старости щенок».

Для меня, у нее находились и другие пословицы и высказывания. Маленькой я не была с рождения. Когда меня принесли из роддома, бабушка всплеснула руками и протянула:

– Божечки, да мы это дитё не прокормим…

Когда же я начала расти, становясь все выше своих сверстников, бабушка стала переживать, что «такую дебелую девку» никто замуж не возьмет. Мама спорила с ней, меня успокаивала, но старушка была непреклонна.

– С маленького дерева ягоду берут, а под большое по нужде садятся!

Я начала заниматься спортом, и мама бросилась кормить меня по всем правилам, мотивируя это тем, что «ребенок тратит много энергии». Как сказал тренер: «Чтобы сколько потратила, столько и восстановила».

Бабушка всегда наблюдала с легкой насмешкой за мамиными «танцами с бубном» вокруг меня. И на ее: «Оля, ты наелась?», «Оля, ты точно не голодная?», говаривала:

– Мы сейчас поедим, да в попу поглядим, если дырочка есть, мы еще будем есть…

Я улыбнулась, вспоминая свою прошлую жизнь. Все-таки мне спокойнее, что у меня никого не осталось. Некому плакать обо мне.

Ехали мы медленно, останавливаясь, чтобы перекусить, да и ребенок требовал внимания. Поэтому в Москву наша компания должна была прибыть только к следующему утру.

Прасковья с опаской, но давала мне девочку, ни на секунду не отводя взгляда. Я же боялась хрупкости младенца, который, на удивление, оказался совершенно не капризным. Танечка рассматривала меня голубыми глазками, посасывая палец, и ни разу не заплакала на моих руках.

– Не бойтесь, барышня, – Акулина не отходила от меня. – А ежели бы вы замуж вышли и своего народили? Так и к этому привыкнете.

Но меня это как раз и волновало. Привыкну, конечно. Вот только как быть потом, в будущем? Если придется вернуться домой, то придется и признаться, что ребенок чужой. А значит, мы совершили преступление. Или же никогда больше не вспоминать, что я Ольга Черкасова, и жить жизнью погибшей Елены Волковой. Дилемма…

К вечеру мы повернули к лесу, чтобы скрыться в его густой чаще. Селиван пошел собирать хворост для костра, Прасковья кормила Танечку, а Акулина доставала остатки наших съестных запасов.

– За березками родничок бьет. Надобно бы воды набрать, – сказал Селиван, вернувшись с охапкой дров.

– Я схожу, – взяв бутылку, я не спеша пошла к белоснежным стволам березок, чувствуя усталость. Дорога выматывала. Все тело ныло от езды в телеге, хотелось размяться, а еще лучше потренироваться, но пока это мне было недоступно.

Родничок был небольшим, но кристально-чистым. Я набрала в ладошки прохладной водицы и с наслаждением напилась, а потом умыла лицо. Сразу стало лучше.

Присев на траву я не удержалась от соблазна и легла, раскинув руки. Надо мной покачивались кроны деревьев, между ними виднелось вечернее небо с легким белесым налетом от дневной жары. Хотелось вот так и лежать, не шевелясь. И чтобы легкий ветерок перебирал мои волосы…

И тут до моих ушей донеслись голоса. Мужские. А потом испуганный голосок Акулины.

Я быстро поднялась на ноги и осторожно, стараясь не шуметь, пошла в сторону нашей стоянки.

Их было трое. Бородатые, неопрятные, они жадно разглядывали Акулину, которая прижималась к телеге. Селиван сжимал в руках топор, но мужики лишь громко смеялись, чувствуя свое превосходство.

– Положи-ка, топор, дурачина, – насмешливо произнес один из них. – Не ровен час, кого-нибудь ранишь. Мы же тебя потом в порошок сотрем.

– Оставьте нас! Что ж вы к бабам привязались, ироды?! – Селиван не собирался опускать свое оружие. – Младенец с нами! Побойтесь Бога!

– Не боимся мы ни Бога, ни черта… А бабы так то вообще не люди! – второй бандит резко дернулся в сторону Селивана, но тут же отступил, гадко смеясь. – Деньги есть? Выворачивай карманы! А ты, девка, подь сюды!

Он потянулся к Акулине, но та нырнула под телегу.

– Не уйдешь ведь! – мужик рванул было за ней, но Селиван замахнулся на него топором.

– Отступись, окаянный!

Вот черт… С такими лбами справиться нереально! Наверняка у них имеется какое-то оружие. Но и просто смотреть, как нападают на моих спутников, я тоже не могла.

Оглядевшись, я заметила довольно приличную палку и, подняв ее, вышла из своего укрытия. Бандиты стояли ко мне спиной, и даже если бы я не особо осторожничала, они бы ничего не услышали. Но лицо Селивана изменилось, стоило мне появиться в поле его зрения. Хоть бы он не выдал меня!

Один из головорезов все-таки обратил внимание на его взгляд и резко обернулся. В его руке был зажат нож. Он дернулся ко мне, но я не растерялась и нанесла ему упреждающий удар палкой в горло, перенеся полностью вес тела на левую ногу и слегка оттягивая туловище назад.

Мужчина упал, хрипя и хватаясь руками за шею. А я уже приготовилась отоварить второго, краем глаза видя, как Селиван бросается на третьего, но тут раздался громкий окрик:

– Эй! А ну прочь от женщины, шакалы!

С изумлением я наблюдала, как к нам приближается мужчина в шапке из черного барашка с синим верхом и в расшитой серебром синей черкеске. Темная аккуратная борода, кавказские черты красивого смуглого лица… Он был строен, но с хорошо развитым плечевым поясом, что говорило о физической подготовке данного экземпляра. По сравнению с моим бывшим парнем, у которого были в лепешку смяты уши, а на лбу красовался шрам, этот казался принцем из восточной сказки.

У меня даже дух перехватило от мужественности, которую излучал этот мужчина. Я таращилась на него, позабыв о своих врагах, и когда последний, оставшийся на ногах, неожиданно возник передо мной, прямо разнервничалась. Нет, ну что такое!

Мой удар был без размаха, снизу вверх, жёстко, носком. Цель – выбить коленную чашечку и порвать связки колена, чтобы это недоразумение хромало всю оставшуюся жизнь. Конечно, был вариант, что от болевого шока он вообще отправится к Богу. Кто знает, что у него с сердечком?

У бандита сначала перехватило дыхание, а потом, он дико заорал, падая мне под ноги.

– О-о-о… – незнакомец, спешащий нам на помощь, резко остановился. Он смотрел то на меня, то на поверженного противника, и его красивые брови поднимались все выше.

– Здрасьте… – протянула я, по-дурацки улыбаясь, и не в силах перестать это делать. Господи, как же убрать из глаз этот щенячий восторг?!

– С вами все в порядке? – спросил незнакомец с легким акцентом, почему-то глядя на мои ноги. – Вы не ранены?

Ранена. Тобой и прямо в сердце.

– О нет… нет… – я посмотрела вниз и чуть не выругалась. Подол платья задрался после последнего удара, открывая тонкие ножки в чулках, один из которых съехал до самой щиколотки. Ботинок от встречи с коленом бандита тоже не выдержал и теперь просил «есть». Картина маслом. От злости я пихнула другой ногой продолжающего вопить мужика и покраснела

Глава 12

Быстро поправив платье, я подняла голову и увидела еще одного мужчину точно в такой же одежде. Незнакомец подошел к нам и удивленно посмотрел на красавчика, которого я мысленно прозвала «Султан». Уж очень он своей благородной статью напоминал восточного владыку.

– Это ты его?

– Нет. Она, – молодой человек стрельнул в меня черными, как ночь глазами. – Я не успел со своей помощью. Что, конечно же, не делает мне чести. Надеюсь, сударыня простит меня за промедление.

О как! Я смотрела на него с восхищением. Нет, все-таки мужчины прошлого отличались от современных парней. Махмуд бы сказал: «Э-э-э-э! Детка, ты чо без меня этих фуцинов выстегнула? Вай, молодец! Как сама, норм?».

– Девушка? – еще больше удивился его спутник, бросив на меня быстрый взгляд. – Неожиданно…

Молодые люди разговаривали с легким акцентом оба, но речь их была грамотной. Интересно, кто они? «Султан» словно прочел мои мысли, и чуть склонив голову, сказал:

– Разрешите представиться. Давид Эристави, офицер Кавказско-Горского полуэскадрона к вашим услугам.

– Мамука Дучидзе, – представился следом его спутник. – Того же звания и того же места службы.

– А-а-а… генацвале… – ляпнула я с широкой улыбкой, уже с последним словом понимая, что несу фигню. – Гамарджоба…

Оля! Оля! Опомнись! Как говорила моя бабушка: «Язык без костей: что хочет, то и лопочет». Это, похоже, нервное. Нужно было глухонемой прикидываться! Нет, как же тяжело корчить из себя ту, кем не являешься! Это только в книгах все такие умные, без проколов, а в жизни все абсолютно не так! А-а-а-а…. Черт! Черт! Черт!

Мужчины точно обалдели. Их лица изумленно вытянулись, они переглянулись, а потом, прищурившись, Давид осторожно поинтересовался, не забыв ответить на мое приветствие:

– Гагимарджос. Сударыня, вы уверены, что знаете истинное значение слова «генацвале»? Где вы слышали его?

– Пациент у мужа был. От него и слышала. Кстати, я О… Елена Федоровна Волкова, – я принялась «съезжать» с опасного разговора и чуть не назвалась Ольгой. – Благодарю, что поспешили нам на помощь.

Он продолжал изучать меня аки неведомую зверушку, а я лихорадочно размышляла. Чего он так смотрит? Что думает? Нужно было в школе историю учить, а не по соревнованиям разъезжать! Сейчас бы было куда легче! Но с другой стороны, чтобы я делала с нападающими? Пришибла бы их историческими фактами и датами? Перед глазами промелькнула картина, как разбойник поворачивается ко мне с ножом, а я такая: «Куликовская битва в таком-то году! Отмена крепостного права в таком! Дольше всех Россией правил царь Иван Грозный – пятьдесят лет и сто пять дней. Ха! Умри, несчастный!».

Бандит хватается за сердце и падает без дыхания.

О Грозном я узнала совершенно случайно. Мы с подругой собрались в кафе, и пока она красилась, я от скуки листала книгу ее младшего брата. Ею была «Историческая энциклопедия для школьников».

Я хохотнула, а потом закашлялась, постукивая себя по груди кулачком.

Давид, как мне показалось, с трудом отвел от меня взгляд и посмотрел на корчившихся, на земле разбойников.

– Их нужно доставить в участок.

– Вряд ли они смогут самостоятельно передвигаться, – возразил его спутник. – Довезем их до постоялого двора и оставим там. Пусть хозяин закроет этих собак в погребе. Постоялые дворы подчиняются полицейскому надзору, и патруль бывает там часто. В конце концов, мы можем сами привезти полицейских.

– Вы направляетесь в Москву? – Давид снова повернулся ко мне. Его взгляд стал еще проницательнее. Может, я ему казалась «шальной от разума»? Еще одно выражение моей бабули.

– Да, – ответила я и тут в телеге захныкала Танечка.

– С вами ребенок? – правая бровь «Султана» слегка выгнулась.

– Это моя дочь. С ней кормилица, – мне даже немножко взгрустнулось. В этот момент хотелось быть свободной молодой девушкой, а не мамочкой с младенцем.

– Почему вы путешествуете без мужа? – казалось, его очень интересовало все, что происходит.

– Я вдова.

– Прошу извинить меня. Соболезную вашей утрате. Он, видимо, решил добить меня своим любопытством! – Но почему вы не остановились в гостинице?

Вот что ответить на вполне резонный вопрос?

– Ограбили нас, барин! Прямо напасть какая-то! И дорога недолгая, а уж второй раз разбойники нападают! – Акулина пригрозила кулаком одному из бандитов. – Еще и коляска сломалась! Наш Селиван телегу где-то раздобыл. Так и едем!

Она таращилась на мужчин чистым, открытым взглядом и хлопала светлыми ресницами.

Да моя ж ты дорогая! Я не могла сдержать улыбки, глядя на девушку. Ну какая же прелесть эта Акулина!

– Вы позволите сопроводить вас до Москвы? – вежливо поинтересовался Давид, и мне ничего не оставалось делать, как согласиться. Хотя, что тут скромничать? В душе я уже шла с ним под венец. – Я с радостью оплачу комнаты, где вы бы могли нормально отдохнуть. Прошу вас, не отказывайтесь. С младенцем тяжело находиться в таких условиях.

Оказалось, мужчины ехали из Санкт-Петербурга. И завернули в лес, чтобы набрать воды в роднике. Эти места были им знакомы. Они привязали лошадей и присоединились к нашему ужину, достав из седельных сумок свои припасы.

Головорезы, напавшие на нас находились в удручающем состоянии. Тот, кого я ударила палкой в шею, дышал тяжело с хрипами, и я не смогла на это долго смотреть. Пришлось сделать ему холодный компресс, чтобы снять отек. Второму Селиван приложил обухом по голове, и тут дело обстояло куда серьезнее. Его я уложила на землю и подсунула под голову и плечевой корпус валик из его же одежды. Без холодного компресса и тут не обошлось. Третьему я зафиксировала колено тугой повязкой, но это была всего лишь временная помощь.

Я чувствовала на себе взгляды Мамуки и Давида. Они с любопытством наблюдали за мной, но какого-то особого интереса у «Султана» к своей персоне я не замечала. В их глазах я скорее была странной.

Нет, а почему он должен обращать на меня внимание как на женщину? Мелкая, худенькая, да еще и с ребенком. К тому же несу что попало и улыбаюсь невпопад… Это другое время, здесь свои нормы, свои законы. Он офицер, а значит, дворянин. На фига ему баба в телеге? И вообще, сейчас не время думать о таких вещах.

– Проблем выше крыши, а ты о мужиках! – прошептала я, отходя от бандитов и направляясь к своим. – Лучше ребенком займись.

Ночь прошла спокойно. Мужчины спали у костра, а мы устроились с Прасковьей и Танечкой в телеге. Полночи я вертелась, не в силах заснуть. Хотелось уже доехать хоть куда-нибудь. Помыться, лечь в нормальную кровать и начинать уже устраивать свою новую жизнь.

Выехали мы рано утром. Осторожно подвинув Прасковью ближе к передку, мужчины уложили головорезов с самого края. Мы же с Акулиной сели рядом с Селиваном.

Постоялый двор в мои планы никак не входил, но если я начну отказываться, то у мужчин точно возникнут вопросы. Что ж, будем надеяться, что все обойдется.

Но оказалось, что Давид не собирался селить нас в постоялом дворе. Они с Мамукой передали хозяину придорожного заведения раненых бандитов, предупредив, что обязательно пришлют полицейских, и вернулись к нам.

– Остановимся в хорошем трактире. Там тоже сдают комнаты. Приличной сударыне нечего делать в этих «авгиевых конюшнях», – сказал «Султан». – Он находится неподалеку. У вас в Москве родственники?

– Да, дядюшка мужа, – ответила я, надеясь, что он не станет углубляться в мои родственные связи.

– Мы доставим вас прямо к его дому. Я в ответе за вас. Где живет ваш дядюшка?

Где? Ну, вот где он живет?!

– Елена Федоровна, Газетный переулок, будто бы? Или я путаю чего-то? – подала из телеги Прасковья. – Совсем памяти нет…

– Не путаешь. Именно там он и живет, – я облегченно выдохнула. Прасковья тоже оказалась смышленой бабой. А главное, терпеливой. Она ни разу не пожаловалась на боль или дискомфорт, и стоически терпела все невзгоды.

Глава 13

Когда мы, наконец, подъехали к трактиру и остановились в нескольких десятках метров от него, Давид сказал:

– Сударыня, как вы понимаете, женщины посещают такие места крайне редко. Поэтому я сейчас договорюсь с хозяином, чтобы вас провели через черный ход. Вы уж простите меня, но в данной ситуации предложить вам что-то лучше я, увы, не имею возможности. По крайней мере, здесь вы сможет по-человечески отдохнуть.

– Благодарю вас, – искренне ответила я, мимоходом узнав еще одну интересную вещь. Оказывается, женщины трактиры не посещали. Приличные женщины.

– Мы и сами останавливаемся здесь, чтобы перекусить, не более. Для этого нам выделяют отдельный кабинет, потому что дворянам тоже нежелательно появляться в подобных заведениях, – мужчина склонил свою красивую голову. – Еще раз прошу извинить нас.

Ишь, как оно… Теперь нужно быть очень внимательной ко всему. По незнанию можно попасть в неприятную ситуацию. Правила приличия должны соблюдаться, иначе можно прослыть неприличной девицей.

Но, зная себя, я была на сто процентов уверена, что влипну в какую-нибудь историю не раз.

Мужчины ушли, и Акулина сразу же прицепилась к Прасковье.

– А что дядюшка? Правда, что ль, у него норов поганый?

– Ой, поганый… – закивала женщина. – Слышала я, как хозяин рассказывал, что Тимофей Яковлевич этот жадный да склочный. Когда супруга его померла, он даже не позволил в новую сорочку ее обрядить! Так в старой и схоронили!

– Да ты что?! – испуганно воскликнула Акулина. – Смертную одежу ведь шить надо по правилам… суровыми нитками, да без узлов. На живую нитку! И непременно иголкой от себя, а то покойник кого-то из семьи за собой утащит!

– Вот так вот, – тяжело вздохнула Прасковья. – Не знаю, как мы жить там будем. Как встретят нас, приютят ли?

– А чем он занимается? – спросила я, внимательно слушая их разговор. Придется еще и дядюшку на место ставить. Эх, покой нам только снится.

– Паликмахер! – фыркнула Прасковья. – У него цирюльня своя. Но теперь он так назваться придумал, чтобы от хранцузов не отставать. Паликмахер, чтоб тебя… Словно это дело великой важности, мужикам бороды стричь! Тьфу!

– Как же мы там жить станем? – Акулина приуныла. – С таким-то дядюшкой?

– Не переживай, нормально мы жить будем, – успокоила я ее. – Со мной не пропадете.

– Да я уж заметила… – девушка как-то странно взглянула на меня. – Никогда бы не поверила, скажи кто-нибудь, что вы, барышня, драться станете.

– Жизнь такая, Акулина. Или она тебя на лопатки, или ты ее, – изрекла я, жуя соломинку. – Так что не суетись.

Прасковья же смотрела на меня с уважением, видимо, мой рейтинг стремительно рос в ее глазах.

– Вот-вот, а раньше вы бы в обморок упали… – протянула девушка, не сводя с меня взгляда. – А тут бандитов не испугались. В драку полезли…

– Это после того, как я головой ударилась, – с серьезным лицом ответила я. – Видать, что-то в мозгу и перевернулось.

– Знатно я вам скажу перевернулось… Двоих скалечить, – Акулина скривилась. – Как вспомню, так вздрогну.

Не став дальше слушать ее, я слезла с телеги, взяла Танечку и пошла к высокой сосне, росшей неподалеку. Хотелось размять ноги.

«Женская сборная по вольной борьбе, возвращаясь домой, попала в поезд с дембелями. И взяла еще двенадцать медалей…», – вспомнилась мне шутка из КВН, и я тихо засмеялась. Пусть дядюшка только попробует меня строить, моментом приструню. Как Елена Федоровна Волкова я совершенно независимая женщина. Никто не заставит меня выходить замуж, никто не больше не запрет в холодной.

Малышка вела себя спокойно и выглядела очень мило в чепчике с кружевной оборкой. А ведь она будет считать меня своей матерью… Это непорядочно по отношению к ее настоящей маме, которая, вне сомнения, души не чаяла в своей малышке. Разве я могу лишать Танечку права знать, кто подарил ей жизнь? Все нужно хорошо обдумать и принять правильное решение. Благо, время у меня еще было.

Обойдя дерево, я увидела возвращающихся из трактира мужчин и пошла обратно.

– Хозяин трактира все приготовит для вас, – Давид с интересом рассматривал ребенка. – Это девочка?

– Девочка. Танечка, – улыбнулась я, и он улыбнулся в ответ.

– Она похожа на вас.

– Да? – я посмотрела на ребенка. – А мне казалось, что у нее нет ничего от меня.

– У нее ваше упрямое выражение лица, – он взял малышку за пальчик и добавил: – Вы словно в противостоянии со всем миром.

– Может, так оно и есть, – я медленно пошла к телеге. – Где будут находиться мои слуги?

– Кормилица и девушка в одной комнате с вами, а мужчине придется переночевать на конюшне. Не переживайте, сударыня. Мы с Мамукой будем поблизости. Вас никто не обидит, – ответил Давид и вдруг улыбнулся, демонстрируя белые ровные зубы. – Или это нам стоит волноваться о здоровье посетителей трактира?

– Как знать, как знать… – шутливо произнесла я. – Если никто не станет размахивать перед моим лицом ножом, то все останутся живы и здоровы.

– Вы не похожи на других женщин, – сделал неожиданный вывод «султан». – Мне интересно наблюдать за вами.

Я ничего не ответила, но, черт возьми, это однозначно был комплимент!

Прасковью мы пока оставили в телеге, чтобы Селиван вместе с ней въехал во двор. Я забрала Танечку, и Давид с Мамукой провели нас к черному ходу. Там нас встретил служащий трактира.

Проходя мимо дверей главного зала, я успела заметить широкий прилавок, на котором поблескивали графины с водкой, за ним сиял начищенными стеклами большой шкаф с посудой. Двери второй комнаты были неплотно прикрыты тяжелыми портьерами, что давало возможность заглянуть внутрь. Что я и сделала, испытывая острейшее любопытство. В помещении стояли небольшие диванчики и столики, накрытые белоснежными скатертями. Возле плотных занавесей, скрывающих часть сцены, раскорячилось фортепьяно. Еще я успела заметить люстры с «висюльками», лепнину и даже картины.

Мы поднялись по лестнице, покрытой ковром с обтянутыми сукном перилами, на второй этаж, и мужчина, провожающий нас, остановился у одной из дверей. Надо сказать, вид этого то ли официанта, то ли администратора, вызывал у меня приступ смеха, который я с трудом сдерживала. На нем были белые штаны, рубаха с косым воротом на выпуск, подпоясанная красным шелковым шнуром с кисточками. Такие вешают на портьеры и, по-моему, они назывались подхватами. На его чисто выбритое лицо словно приклеили дурацкую улыбку, а на голове сухим сеном топорщилась прическа под горшок.

– Сударыня, прошу вас.

Комната оказалась довольно неплохой. Из мебели две кровати, ширма, стол, стул. Плотные портьеры на окне, выходящем на задний двор. На чистом полу ковер, возле печи-голландки фикус в огромном горшке и снова картины на стенах с нимфами в прозрачных одеждах.

Акулина, раскрыв рот, секунд пять рассматривала пляшущих нимф, а потом скривилась.

– Тьфу! Срам, какой! Что же это за мода такая: бесстыжих баб на стены вешать?

– Чтобы ты понимала! – фыркнул служащий трактира, с презрением глядя на нее. – Это искусство! Деревня!

Акулина одарила его убийственным взглядом и отвернулась.

– Сударыня, откушать не желаете? У нас сегодня жареные поросята, суп из раков, расстегаи, кулебяка, а еще осетрина с хреном! – мужчина подскочил ко мне и запел соловьем. – Все свежайшее!

Откушать я хотела и чем больше, тем лучше. Возможно, со мной из другого мира перекочевал и отменный аппетит. Это тельце было очень уж худеньким. А какая из меня защитница семьи с такими ножками? Нет, положительно нужно откушать.

– Я буду все, – сказала я мужчине, и тот удивленно уставился на меня.

– Прошу прощения. Это как же, «все»?

– Все блюда, которые были названы. А моим спутницам все, что они захотят, – я подумала, что один раз можно «шикануть». Тем более за комнату все равно платит Давид. За пир я как-нибудь и сама расплачусь. – И да, милейший, нам бы помыться с дороги.

– Все сделаем, не извольте переживать, – он явно не мог прийти в себя. Возможно, пытался представить, как я буду есть в одно лицо то, что заказала. – Чаю опосля?

– И чаю опосля, – согласилась я. – С молоком.

– Вы что это, барышня, поросенка съедите? – Акулина хмуро посмотрела на меня, когда служащий трактира ушел. – Сами? И супом из раков закусите?

– Так до утра далеко, – я пощекотала Танечкин животик. – Мы еще сто раз проголодаемся, да, крошка?

Глава 14

В скором времени к нам присоединилась Прасковья. Ее занесли в комнату несколько дюжих молодцов и положили на вторую кровать. Она чувствовала себя неловко, постоянно смущалась, а потом все-таки не выдержала:

– Сударыня, мне в таких комнатах совсем уж не по себе. И так ваша Акулинка за мной ходит… Забот я вам лишних подкинула. Полежала бы ночь в телеге, что такого… Чай не барышня нежная, и не такое бывало.

– Не хватало, чтобы ты в телеге лежала! – я, конечно, понимала ее неловкость, но позволить такого тоже не могла. Наверное, если бы на моем месте оказалась настоящая барышня, то вряд ли бы Акулина и Прасковья находились в таких условиях. Нет, возможно, кормилица и была бы при ребенке, сжавшись в уголке на неудобном кресле, а вот Акулина, скорее всего, спала бы на твердом сундуке, поджав под себя ноги. Но мне были чужды все эти правила, да и большинство из них я вообще не знала. Все самые серьезные трудности ждали меня еще впереди.

В комнату занесли деревянную бадью и чистую простынь, чтобы застелить ее изнутри. После чего мужики принесли горячую воду в нескольких ведрах. Ванна получилась еле теплой, но я была рада даже этому.

Акулина помогла мне помыться, а потом и сама залезла в бадью.

– Ты что это, в грязной воде мыться будешь? – мне это казалось чем-то из ряда вон выходящим, но девушка удивилась этому вопросу.

– А чего уж? Мы барствовать не привыкли. Да и разве вы грязная? Маленько с дороги припылились, так это не страшно.

Для Танечки принесли воду отдельно. Ей было достаточно и одного ведра. Мы помыли малышку, одели ее в чистое, после чего Акулина пошла, искать мужиков, чтобы они унесли бадью.

Вернувшись, она закрыла за собой дверь и возбужденно заговорила:

– Барышня, да тут гостя ожидают! На кухне жарят да шкварят, дым коромыслом! Я подслушала, что говорят! Туточки сам Василий Лихой выступать станет!

– А кто это? – поинтересовалась я. – Лихой?

– Здрасьте приехали! – возмутилась Акулина. – Певец! О нем слава даже до нашего городка докатилась. А вы словно и не слышали!

– И что же этот певец по трактирам песни поет?

– Поет, видать. Может, и послушать сподобится?! – девушка довольно зажмурилась. – Хоть бы одним глазком на него взглянуть!

Интересно, а заведение-то здесь непростое. И певцы выступают, и поросят готовят… Мы вовремя на этот пир попали. Вероятнее всего, таких изысков на кухне в обычное время не было.

Еду нам принесли в том количестве, что я и заказывала. Вскоре стол уже ломился от всевозможных яств. У меня потекли слюнки от ароматов, которые витали по комнате и, засунув салфетку за воротник, я принялась за трапезу.

Акулина и Прасковья наблюдали за мной офигевшими взглядами, но мне было все равно. Хотелось съесть все и сразу. Я даже пожалела, что мое тельце такое маленькое, и в него не впихнуть столько вкусностей, сколько обычно помещалось в моем прошлом желудке.

– Барышня, вы бы приборы взяли… – протянула Акулина, когда я оторвала кусок мяса руками. – Поди, неудобно пальцами-то… Куды столько? Живот не мешок: про запас не поешь.

– Удобно, – проворчала я с набитым ртом. – Тут все равно все свои.

Женщины тоже поели, не переставая поглядывать на меня с плохо скрытым изумлением. Вряд ли барышни поглощали столько пищи за раз. Возможно, это даже было неприлично.

Откинувшись на спинку стула, я тяжело вздохнула. Казалось, ткни меня палкой, и я лопну.

– Все, теперь можно отдохнуть…

– Да уж, наверное. Утряслось бы, – пробурчала Акулина. – Ежели вы так кушать станете, придется платья расшивать.

– А может оно и хорошо, – вдруг заступилась за меня Прасковья. – Так-то и поверить трудно, что барышня мать Танечки. Будто сестра. Худенькая да тощенькая… Вы уж простите меня… Сама еще дите. Девки обычно уже наливаются к вашим годам, а тут щека щеку ест.

Акулина широко улыбнулась и выпалила:

– Васька—васенок, худой поросенок, ножки трясутся, кишки волокутся!

Почем кишки?

По три денежки!

– Вот я и говорю. Тощая я, – мне захотелось спать после еды. Как говорил Махмуд: «Это кожа на животе натягивается, и глаза закрываются». – Акулина, вы за Танечкой смотрите, а я часик подремлю.

Как только моя голова коснулась мягкой подушки, я моментально вырубилась.

– Барышня! Барышня! Проснитесь!

Я с трудом разлепила глаза, облизывая пересохшие губы. После мяса хотелось пить. Надо мной стояла Акулина с огромными глазами, в которых плескался страх.

– Ты чего? – я не могла прийти в себя после сна. – Что случилось?

– Там за дверями мужик! – прошептала она. – Я боюсь! Он грозится и всякие глупости болтает!

Я тряхнула головой, отгоняя остатки сна. На улице уже вечерело, и в углах сгустились сумерки. Откуда-то снизу доносился шум голосов, а также залихватское пение. Видимо, явился «знаменитый» певец со сценическим псевдонимом Лихой.

И тут раздался стук в дверь. Акулина закусила губу и помчалась к Прасковье, которая прижимала к себе Танечку.

– Чего ему надо? – я повернулась к служанке.

– Не знаю! Пьяный он, да дурной! – девушка всхлипнула. – Я вышла, чтобы на Лихого посмотреть! На минуточку, барышня! А он за мной увязался!

Отлично. Мне уже начинало казаться, что меня забросили в этот мир, чтобы я избивала его жителей. Эдакая неуловимая мстительница.

– Ну что, поздравляю вас, господа. В городе красные… – прошептала я фразу из любимого фильма.

– Открой, девка! Слышишь? – раздался из коридора горячий шепот с придыханием. – Добром прошу… Чего ты прячешься, глупая? Цену себе набиваешь?

Акулина тоненько завыла, а я медленно поднялась с кровати. Допила холодный чай, оставшийся в кружке, и направилась к двери.

– Открывай, открывай же, шельма! – шипел из-за двери преследователь Акулины. – Я ведь могу и дверь вышибить. Уж как-нибудь рассчитаюсь!

В этот раз я церемониться не собиралась. До чертиков надоели все эти движения. Неужели нельзя спокойно жить?!

Я бесшумно повернула замок, предполагая, что мужик по ту сторону прижался к двери, и резко распахнула ее.

От неожиданности он не удержался на ногах. Его грузное тело рухнуло вниз прямо мне под ноги.

– Ах, ты ж, сука… – протянул он, поднимаясь на колени. – Ты что ж, тварь, делаешь… Ополоумела?!

Но я не дала ему встать. Как только лицо с жирными от какой-то еды губами, оказалось на уровне моего, схватила мужика за лацканы, после чего ударила его верхней частью лобной кости в переносицу.

Он завизжал словно поросенок, хватаясь за лицо. Из носа моментально полилась кровь, капая на чистый пол. Я приподняла подол и ударила его ногой в грудь, выталкивая из комнаты.

– Все, Гриня, отработался. Ку-ку!*

Мужчина вывалился в коридор, прямо под ноги… Давида. «Султан» стоял с таким выражением лица, словно вместо меня увидел инопланетянина в кокошнике.

Но он моментально пришел в себя и, схватив за шиворот воющего любителя острых ощущений, дернул его вверх.

– Ты что, гад?! К женщинам решил приставать?! А ну, пойдем со мной!

Тот что-то лепетал, заливая кровью дорожку и свою одежду, а я с удовлетворением подумала, что нос у него точно сломан.

Голова немного болела, но это было ерундой по сравнению с тем, как мне придется объяснять свои «шаолиньские» способности.

Повернувшись к притихшим служанкам, я приподняла брови и развела руками.

– Что?

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере и всех святых, помилуй нас. Аминь, – перекрестилась Акулина, тараща на меня глаза. – Спаси и сохрани…

– Святый Боже! Святый Крепкий! Святый Безсмертный, помилуй нас! – следом за ней завыла Прасковья, пытаясь в своем положении изобразить поклоны. – Помилу-у-уй!

* цитата из фильма "Неуловимые мстители"

Глава 15

– Вы чего разволновались? – я недоуменно наблюдала за молящимися служанками. – Избавились ведь от мужика! Радуйтесь!

– Да как же это! – визгливо протянула Акулина. – Вы ведь головой его приложили! Девица и головой! Кому расскажи, не поверят!

– Нужно было тебя ему отдать? – я грозно посмотрела на нее.

– Как это отдать? – всполошилась девушка. – Никому меня отдавать не нужно!

– Вот и молчи, – мой взгляд задержался на столе. После всплеска адреналина всегда хотелось есть. Кусочек кулебяки не помешает.

Но насладиться выпечкой мне не удалось. В дверь снова постучали, и я услышала голос Давида:

– Елена Федоровна, это я. Откройте.

Когда молодой человек вошел в комнату, мне показалось, что он до сих пор находится в растерянности. Ну, его можно было понять. Вряд ли он в своей жизни видел хоть что-то подобное. Я метелила людей на его глазах уже второй день подряд.

– Вы в порядке? Этот подлец не обидел вас? – его взгляд скользнул по моей голове.

Мне с трудом удалось сдержать улыбку.

– Конечно, обидел. Он выражался такими словами, которые совершенно не подходят для ушей приличных женщин, – я все ждала когда «султан» станет задавать вопросы, но мужчина не спешил выведывать мои тайны.

– В том, что произошло только моя вина. Мы с Мамукой не должны были оставлять вас в таком месте без присмотра. Но почему этот человек пришел именно сюда?

– Потому что кое-кто очень любопытен, – я хмуро посмотрела на Акулину. – Служанка хотела посмотреть на знаменитого певца, а ее увидел какой-то мужчина. Стал приставать, после чего пришел за ней сюда.

– Очень неосмотрительно с ее стороны, – Давид отвел от меня взгляд и обратился к Акулине: – Надеюсь, ты понимаешь, что твой поступок глуп и опасен?

– Я ведь не знала, что он прицепится ко мне, барин! – девушка покраснела, опуская глаза. – Простите! Христом Богом молю!

– Здесь часто собираются картежники, – понизив голос сказал он, отворачиваясь от Акулины. – Как вы понимаете, игры на деньги запрещены, поэтому некоторые трактиры, находящиеся за чертой города, пользуются особой популярностью. Естественно мужчины здесь выпивают, а еще сюда привозят дам… кхм…

– Я поняла, не продолжайте. Вот только вы должны были предупредить нас сразу, – ответила я. – Но что сейчас говорить об этом? Слава Богу, все закончилось.

– Причем самым неожиданным образом… – «султан» прищурил свои темные глаза. – Вам снова удалось удивить меня. Как голова? Не болит?

– О нет! Она у меня крепкая, – «успокоила» я его. – Намного крепче, чем нос пьяного негодяя. Кстати, куда вы его увели?

– Я провел с ним… беседу, и он уехал, – Давид немного замялся перед словом «беседа». Похоже, «султан» наподдал ему вдогонку. – Елена Федоровна, прошу вас, постарайтесь в эту ночь просто спать. Вместе со своими служанками.

– Обещаю, что больше ничего не произойдет, – я не выдержала и посмотрела на стол, где так соблазнительно лежала кулебяка.

Он тоже посмотрел на стол, и уже в который раз его лицо вытянулось. Может он подумал, что я здесь прячу еще нескольких человек, увидев такое количество пищи?

– У вас и ваших слуг отличный аппетит.

– Елена Федоровна откушать любят. Поросят молочных в особенности, – вставила свои пять копеек Акулина. – А кулебячка так вообще святое дело.

Не знаю, что творилось в голове у грузинского мачо, но в его глазах я увидела такое изумление, что даже немного засмущалась. Скорее всего, он сейчас пытался представить, как все это уместилось в столь тщедушном тельце.

– Хороший аппетит – признак крепкого здоровья, – наконец изрек он. – Спокойной ночи, Елена Федоровна. Мы будем рядом.

– Спокойной ночи, – я закрыла за ним дверь и повернулась к Акулине. – Ты бы еще за раковый суп растрепала!

– А чево? – девушка хлопнула ресницами. – Барин, видать, и сами супницу-то увидели… Один жирный ободок по краю остался… Я вам так скажу, ежели вы вдруг замуж захотите, так при кавалерах нужно поскромнее откушивать. Вот посмотрит какой жених, как вы поросят уплетаете, да решит, что невыгодно такую жену в дом брать. Подумает, непроста девка, аки хороший жернов: что ни кинь, все смелет…

– Так она его еще и отлупит, ежели возмущаться станет, – подала голос Прасковья. – Будет с разъюшеным носом каждую субботу ходить.

Служанки захихикали, поглядывая на меня. Наверное, уже страх прошел.

– Я замуж не собираюсь, – отрезала я, запихнув все-таки кусок кулебяки в рот. – А вы бы языком не мололи, что попало. Спать ложитесь!

Рано утром мы покинули трактир. Я завернула остатки еды, чтобы было, что перекусить в дороге и угостить Селивана, который провел ночь в телеге.

Давид и Мамука, как и накануне, ехали чуть впереди, восседая на лошадях с прямыми спинами. Выправка у мужчин была что надо. Я даже залюбовалась ими, не замечая, что в этот момент Акулина смотрит на меня.

– Барышня, вы бы не вздыхали в сторону офицеров. У них, небось, свои бабы есть, чернявые. Говорят, дюже гурзины пышных любят, а вам еще столько кулебяк съесть надо, чтобы пышной стать – не счесть!

– У нас в деревне, ежели костлявая девка, ее тарань-рыба называли. Ой, как мамки да тетки переживали, что никто замуж не возьмет! – Прасковья приподнялась на локте, чтобы лучше видеть нас. – Так они укладывали девицу в постель, выходить из дома не давали. Кормили пирогами, кашами, жиром топленым, пока девка в весе не прибавит. Ведь о худых и говорят дурно! Ежели баба одна живет, да еще и тощая, то все! К ведьмам припишут!

– Это еще почему? – я удивленно взглянула на нее.

– Значит, с нечистой силой связалась, она из нее силы и тянет, – объяснила женщина. – Вот так вот.

– Вас не поймешь! Много ешь – замуж не возьмут. Мало… тоже не возьмут! – возмутилась я. – Что ж делать тогда?

– На мужних глазах клевать, а ночью погреб подъедать! – засмеялась Прасковья, а Акулина пропищала из сена:

– Барышня наша, может, и кушать-то стали, чтобы офицерам понравится!

– Нужны они мне больно, – я отвернулась. – А ты везде свой нос засунешь!

– На то он и нос, полжизни рос… – девушка заложила руки за голову и с довольной улыбкой протянула: – Как приеду в Москву, надену юбку новую и пойду смотреть, как люди там живут. Небось, не то, что в нашем городишке…

В Москву мы въехали без проблем, и я с замиранием сердца рассматривала все, что меня окружало. Неужели это столица?

Огромные красивые дома соседствовали с маленькими домишками. У каждого имелся свой двор, зачастую заросший травой. Мы въехали на Тверскую улицу, которая отличалась от всех остальных множеством модных лавок, магазинов с косметикой, харчевен и пивных, а потом завернули в переулок.

– Какой номер дома у вашего дядюшки? – спросил Давид, подъезжая к нам, и я растерянно посмотрела на Прасковью. Но женщина незаметно покачала головой, давая понять, что не знает.

В этот момент я услышала тонкий веселый голосок:

– Бреем, стрижем, бобриком-ежом, под горшок с куражом! Кудри завиваем, гофре направляем, локоны начесываем, на пробор причесываем! Начёски, наколки, шьем наклад в три иголки, мушку приставим, ревматизм растираем, бородавки сводим, вокруг зеркала поводим! Бритвы востры, ножницы остры! Белила, румяна, щеголям награда – из мозгов пахучая помада! Заходи в цирюльню, заворачивай! Свои лохмы укорачивай!

Какая прелестная реклама… Возможно этот мальчишка зазывает в цирюльню дядюшки?

Я указала на вывеску с надписью: «Волковъ» и сказала:

– Вот парикмахерская дядюшки.

– Что ж, тогда мы вынуждены откланяться, – Давид спрыгнул с лошади, а я слезла с телеги. – Прощайте, Елена Федоровна.

– Прощайте, – я схватила его руку и потрясла ее. – Благодарю вас, что доставили нас в целости и сохранности.

Он смотрел как моя «лапка» трясёт его большую кисть с чуть приподнятыми бровями, но руку не отнимал.

– Давай, братишка, – я оставила в покое его конечность и похлопала по плечу. – Удачи.

Бли-и-ин, что я несу?

– Приятно было познакомиться, Елена Федоровна, – Давид склонил голову, еще раз окинул меня обалдевшим взглядом и запрыгнул в седло.

– Прощайте! – Мамука помахал нам, и мужчины поскакали прочь.

– Это че ли? – Акулина приблизилась ко мне, глядя на парикмахерскую. – Боязно мне…

– Не бойся. Все будет хорошо. Побудьте здесь, я сама схожу туда.

Мальчишка, зазывающий клиентов у двери парикмахерской, сразу бросился ко мне, стоило только повернуть к крыльцу.

– Заходи не робей! Диколоном всё полей! Пудрами припудри лысину и кудри!

– Я тебе сейчас дам, лысину! – я сунула ему под нос кулак. – Хозяин где?

– А вы кто такая? – парнишка понюхал мой кулак и отскочил в сторону. – Фу, девица, а руки соломой прелой пахнут!

– Вдова племянника его! – я еще раз показала сорванцу кулак. – Поймаю, уши надеру!

Он бросился в парикмахерскую, голося во все горло:

– Тимофей Яковлевич! Тимофей Яковлевич! Супруга вашего племянника покойного прибыли!

Я поднялась по ступенькам и только хотела войти внутрь, как услышала характерный щелчок: с той стороны дверь закрыли на замок. Не поняла…

Глава 16

Ага… Елену Федоровну похоже здесь не ждали… Я устало вздохнула. Как же все это надоело… Перед глазами снова появился Махмуд, и я даже отчетливо услышала его голос с акцентом: «Э-э-э… чё за варианты, очкошник? Я всю твою домовую книгу щас порву!»

На моем лице появилась улыбка. Нет, насколько я понимала своим спортивным умом, дядюшка был обязан приютить нас. Или отдать деньги, завещанные доктором его супруге. Все правильно, половина наследства за то, что этот Тимофей Яковлевич предоставит нам кров. Почувствовав всплеск адреналина, я тихо запела:

– Спрячь за решёткой ты вольную волю,

Выкраду вместе с решёткой!*

Я подняла руку и заколотила в закрытую дверь со всей дури, на которую была способна. Потом к руке присоединилась нога, взрывая утреннюю тишину переулка.

Снова раздался щелчок, и дверь немного приоткрылась. В узкой щели появился глаз, над которым нависала густая седая бровь. Длинный нос загибающимся крючком, недовольно зашевелился.

– Ты чего двери выбиваешь?! Иди отсюда!

– Дядюшка? – уточнила я, чтобы не дай Бог по ошибке не обидеть невинного человека.

– Какой я тебе дядюшка, приблуда?! Нет у меня племянниц! Иди, иди, по добру по здорову! – гневно воскликнул мужчина. – Ходят тут, отираются! А потом инструменты пропадают!

А, ну все ясно. Тогда не обессудь, мужик.

– Да куда же я пойду? – жалобно протянула я, рассматривая свои руки. Как бы приложить его качественно и без особого ущерба? Родственник все-таки… – С ребенком маленьким? Неужели вы не поможете нам?

Дядюшка, видимо, решил, что я не представляю хоть какую-нибудь угрозу. Мелкая, худая, с тонким голоском, в котором звучит отчаяние… Он чуть шире приоткрыл дверь и, высунув голову полностью, возмущенно произнес:

– А мне-то какое дело?! Я, что ли, этого ребенка с тобой прижил?!

Мне было достаточно его плешивой башки. Мило улыбаясь, я сложила ладошки «лодочкой» и врезала ему по ушам. Вообще, есть много приемов, с помощью которых можно спасти свою жизнь в уличном бою, даже если вы хрупкая женщина или далеко не спортсмен. В ушах находятся нервные окончания, отвечающие за слух и равновесие. Удар по ушам посылает по ушному каналу ударную волну, которая разрушает барабанную перепонку. Сильная боль обеспечена, а если переусердствовать, то и головокружение, и потеря сознания. А еще разрыв барабанных перепонок, кровотечение и потеря слуха. В особо тяжелых случаях. Но я же не зверь какой-нибудь, поэтому била почти ласково.

Переступив через малость контуженного Тимофея Яковлевича, я с любопытством огляделась.

Бизнес дядюшки выглядел не очень… Может, он и приносил какие-то доходы, но интерьер парикмахерской выглядел жалко. Серые стены, на которых висели пожелтевшие картинки с прическами, несколько мутных зеркал над облезлыми тумбочками, деревянные кресла с потрескавшейся кожей… М-да…

– Прошка! Прошка! Беги за полицией! – раздался визгливый голос Тимофея Яковлевича. – На нас напали!

– Очухался, паликмахер? – я присела на корточки рядом с дядюшкой. – Слышишь меня нормально?

Он отполз от меня и снова заорал:

– Прошка! Прошка-а-а-а!

– Правильно, пусть Прошка за полицией бежит, – спокойно сказала я, глядя на него одним из своих убийственных взглядов. – Заодно и разберемся, как так вышло, что дядюшка мужа наследство взял, а вдову приютить отказывается. Прошка! Прошка-а-а!

Из-за штор, скрывающих двери, ведущие, видимо, в жилые помещения, показалась лохматая голова мальчишки. Он, раскрыв рот, смотрел на стонущего дядюшку, и его глаза становились все больше.

– Чево тут?

– Холодное неси! К ушам приложить! – Тимофей Яковлевич запрокинул голову. – Ох, ты ж Господи! Изувечила душа окаянная!

– Не поможет. Так что, в полицию иди, – сказала я, поднимаясь на ноги. – Видишь, дядюшка просят. Да, Яковлевич?

Мужчина тоже с трудом поднялся и, охая, уселся в кресло.

– Не вздумай, Прошка! Никаких полиций!

Я села напротив в ожидании продолжения. Теперь разговор должен был пойти в более позитивном ключе.

– Ты что такое? – Тимофей Яковлевич угрюмо уставился на меня. – Откуда взялась?

– Да как же откуда? Супруга я вашего племянника, который доктором служил, – дружелюбно ответила я. – Елена Федоровна. Волкова. Предлагаю забыть все обиды и жить одной дружной семьей. Как смотришь на это, Яковлевич?

– Господи… как же Сережа мой на тебе женился? – дядюшка все еще не мог прийти в себя. – Или это сон? Кошмар одолел опосля анисовки?

– Этот кошмар с вами надолго. Вы пока тут определяйтесь, куда нас поселить, а я за своими пошла, – мне не было жалко этого жадного старика. Пусть теперь думает, перед тем как бедную вдову притеснять. – Прошка, а ну-ка покажи мне, куда телегу поставить можно.

Мальчишка возбужденно крутил головой, поглядывая то на меня, то на дядюшку. Он не боялся, а в его хитрых глазах плескалось веселье.

– Тимофей Яковлевич, пойду я? – он вопросительно взглянул на мужчину. – Телегу поставлю?

– Иди! Чего уж тут поделаешь! – застонал он, держась за уши. – Заживем, чую! Счастье привалило, ведром не расхлебаешь!

Мы с Прошкой вышли из парикмахерской, и он с любопытством поинтересовался:

– Вы пошто Тимофея Яковлевича по ушам ляснули?

– Чтобы ты спросил, – я улыбнулась, глядя на его лохматую голову. – В парикмахерской служишь, а сам нечесаный.

– Я же не барин, что бы помадами да пудрами себя мазать! – обиделся Прошка. – И так сойдет! А вы теперь всегда нас лупить станете?

– Нет, если только заработаете, – засмеялась я, потрепав его густые волосы. – Так что смотри у меня.

– Ого… – изумленно протянул мальчишка, увидев сидящих в телеге. – Это все ваши?

– Мои. Акулина, Прасковья, Селиван и моя дочь Танечка.

– Тимофей Яковлевич умом тронутся… – обеспокоенно произнес Прошка. – Вас же кормить надобно! А он говорит: «Лишний роток – жопа без порток».

– Мы и сами себя прокормим, – я махнула Селивану, чтобы он ехал к нам. – Пусть Тимофей Яковлевич за свои портки не переживает.

Селиван поставил телегу во двор, Прошка показал ему конюшню, а мы с Акулиной пошли в парикмахерскую.

– Гроза движется, – девушка посмотрела на небо, край которого выглядел жутковато. Его заволокла свинцовая туча, пухлая от непролившегося дождя. – Нам бы быстрее под крышу. Как вас дядюшка принял? Как родную али холодно?

– Хорошо принял, оглох от радости… – ответила я, ускоряя шаг. – Давай поторопимся, а то и правда вымокнем.

Тимофей Яковлевич явно чувствовал себя лучше, но при виде нас снова застонал, держась за уши. Акулина покосилась на меня и шепнула:

– Чего это он? Барышня, неужто вы и его оприходовали?

– Бог с тобой. Мигрень у него, – я подошла к дядюшке, удовлетворенно замечая, что он еле сдерживается, чтобы не шарахнуться от меня. – Со мной служанка, кормилица и слуга Селиван. Им бы тоже место выделить.

– Мои покои наверху, – он поднял глаза в потолок. – Места там нет. Две комнатушки, да кухня! За парикмахерской старый дом есть… Вот там и живите!

– Спасибо и на этом, – я кивнула Акулине. – Пойдем.

Через пять минут мы стояли перед почерневшим деревянным строением на каменном основании. Тусклые окна с резными наличниками, трехскатная крыша с окошком и покосившееся крыльцо с разбитыми ступенями.

– Зато светёлка есть… – после долгого молчания сказала Акулина. – Там вышивать можно…

* Слова «Песни Яшки-цыгана» из фильма «Неуловимые мстители» на стихи Роберта Рождественского.

Глава 17

– Вы не переживайте, барышня. Я и крыльцо поправлю, и ступеньки отремонтирую, – Селиван подошел к нам. – Нечего стоять, пойдем уж смотреть, куда нас судьбина занесла.

Внутри дом выглядел очень уж мрачно. Стены и внутри потемнели от постоянной сырости, а в полах кое-где зияли дыры. Нужно передвигаться очень осторожно, иначе можно, как Прасковья, оказаться со сломанной конечностью.

Цокольный этаж выглядел загромождённым: в нем расположились кладовка, кухня и еще две небольшие комнаты. Над ним был жилой этаж, на который вела деревянная лесенка. Прямо от неё шел узкий коридор, упирающийся в большую комнату, выходящую окнами в сад. По бокам от него находилось еще несколько комнат с перекошенными дверями. Полы скрипели, в двух окнах не хватало стекол, в некоторых местах с потолка осыпалась побелка. Видимо, в дождь здесь протекала крыша.

Еще в коридоре была печь «голландка» прямоугольной формы, отделанная изразцами. Но что-то подсказывало мне, что вряд ли она могла отопить весь дом. Маленьким его уж точно не назовешь.

Здесь имелась мебель, покрытая толстым слоем пыли, но если от нее можно было легко избавиться с помощью тряпки, то вот с протекающей крышей будет сложнее. За окнами загремело, и на руках Акулины заплакала Танечка.

– Передай ребенка Прасковье, – приказала я девушке. – А мы займемся домом. Нам нужно привести в порядок хоть что-то.

– Селиван, принеси воды! – крикнула Акулина, отдав малышку кормилице, которую уложили на старый диван. – И наколи дров!

– Сию минуту! – раздался голос слуги с нижнего этажа. – Я осматриваю печь!

– Елена Федоровна, я тут это… принес белье…

В дверях стоял Прошка со стопкой постельного белья. Он положил его рядом с Прасковьей и добавил:

– Тимофей Яковлевич сказали, что нового нету. И за это его благодарить должны. А вообще вы ему по гроб жизни обязаны, ноги его мыть и юшку пить…

– Спасибо, Проша, – прервала я его и, взяв простынь, лежащую сверху, покачала головой. Да уж, дядюшка действительно был скуп. На ткани виднелись следы штопки, а края были обтрепаны. Но зато она оказалась чистой, что для меня являлось самым главным.

Гроза застыла над городом, словно давая нам время закончить свои дела. Гром рокотал совсем рядом, но дождь не спешил поливать пыльные улицы дореволюционной Москвы.

Селиван принес воды, растопил печь, а мы с Акулиной занялись уборкой. Я выбрала себе комнату, рядом с которой можно было поселить Прасковью с Танечкой, и навела в ней хоть небольшой, но порядок. Вытерла пыль, вымыла окно и пол, сняла нуждающиеся в стирке шторы. Матрас из конского волоса Селиван вытащил на улицу и отходил палкой, поднимая клубы пыли.

– Танечке нужно люльку купить, – сказала я, сидя на подоконнике. – Не стоит девочке с Прасковьей спать. Завтра на рынок отправимся. Заодно продукты купим и так, по мелочи.

Мне хотелось понять, сколько в моем распоряжении денег, но в этом нужно было хоть что-то соображать. Вытащив припрятанный кошель с экспроприированными средствами, я тупо уставилась на него, а потом спросила у Акулины:

– А какой цены продукты на рынке?

– Дак, смотря какие, – девушка присела рядом и тоже заглянула в кошель. – Свинина восемь копеек за фунт, щуку семь копеек за фунт можно выторговать, а вот яйца дорого… две, а бывает пять копеек за штуку берут! Картоха очень дорогая. Летом две копейки за фунт, а зимой все семьдесят пять! Вы не переживайте, барышня, этих денежек нам месяца на три хватит.

А потом что? Конечно, есть еще часть наследства настоящей Елены, но брать его мне не хотелось. Оно принадлежало Танечке.

– Ладно, что-нибудь придумаем, – я завязала кошель. – Сложа руки, сидеть не будем.

– До завтра еще как-то день пережить, – подала голос Прасковья. – Трактирной еды уж почти не осталось.

– Ничего, разживемся чем-нибудь, – я спрыгнула с подоконника и направилась к двери. – Сейчас приду.

Дождик уже начинал срываться с опустившегося на шпили церквей неба. Подул пронзительный ветер, неся на своих крыльях запах озона. Парикмахерская была открыта, и я вошла внутрь, предчувствуя, что дядюшка будет отпираться из последних сил.

У Тимофея Яковлевича был клиент. Грузный мужик с окладистой бородой сидел в дальнем кресле, завернутый в застиранную простыню. Мне с трудом удалось сдержать смех, глядя на дядюшку, у которого на голове красовалась повязка. Такие показывали в кино, когда у персонажа болело ухо. «Прием, прием! Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем.

Как слышно? Как слышно меня?». А еще в парикмахерской витал странный запах с едкими нотками. Интересно, откуда он?

Дядюшка резко повернул голову и сморщился. То ли от боли в ушах, то ли от моего неожиданного появления.

– Чего тебе?

– Поговорить надо, – я присела в свободное кресло. – Вы занимайтесь, занимайтесь… Я подожду.

Тимофей Яковлевич зыркнул на меня злым взглядом, но перечить не стал, понимая, чем это может закончиться.

Пока он стриг клиента, я рассматривала интерьер. Мне было непонятно, почему человек, зарабатывающий деньги, не мог привести все в порядок? В красивое и чистое помещение люди пойдут с большим удовольствием! Но, похоже, в этом случае тоже мешала дядюшкина жадность. Зачем что-то менять, если и так все работает. Моих ноздрей коснулся аромат готовящейся пищи, и в желудке предательски заурчало. В нем проснулась акула из фильма «Челюсти» и заклацала зубами.

Тем временем Тимофей Яковлевич закончил с клиентом и, взяв деньги, провел его до дверей, улыбаясь во весь рот. Но как только за мужчиной закрылась дверь, улыбка моментально спала с его лица.

– Чего еще тебе надо? – дядюшка отошел от меня подальше. – Жилье предоставил, белье дал!

– За белье спасибо, – поблагодарила я его. – Но нам бы еще поесть чего-нибудь. По магазинам в такую погоду не набегаешься.

– Я так и знал! – недовольно воскликнул он, раздраженно швыряя гребешок на стол. – Палец в рот положишь, по локоть откусит! Прошка! Прошка-а-а!

Мальчишка тут же выглянул из-за шторки.

– Чево?

– Дай им хлеба, лука и кваса!

Ну, уж нет. Таким он пусть сам питается! Я медленно поднялась, уперев руки в бока.

– Лука и кваса?

– Так попей кваску, разгони тоску… – промямлил Тимофей Яковлевич, напряженно наблюдая за мной. – Прошка еще масла принесет… можно тюрю намешать…

– Конечно можно, – я двинулась в его сторону, замечая, как дядюшка бледнеет. Но мой путь лежал на кухню, бить его я не собиралась. – Вот и наколотите себе, Тимофей Яковлевич. Похлебаете.

– Куда?! – запричитал он, когда понял мой маневр. – Куда это?!

Но я уже не слушала его, отодвигая шторки, ведущие в жилую половину. Узкая лестница вела наверх, а рядом с ней находилась дверь. Она была открыта и в ней мелькала полная женщина с какой-то посудой в руках. А вот и кухня.

Повариха растерянно уставилась на меня, когда я вошла внутрь.

– Добрый день. Что готовим?

– Щи на говядине с мучной подправкой… – женщина посмотрела на котелок, который только что достала из печи. – Кашу гречневую с грибами…

– Замечательно, – я накрыла котелок со щами крышкой, завернула его в полотенце. – Прошка, кашу бери.

– Тимофей Яковлевич осерчают! – испуганно прошептал парнишка, и в тот же момент в дверях показался дядюшка.

– Последнее из дома тянут! Караул! – заголосил он. – Где ж ты взялась на мою голову, зараза эдакая! По миру меня пустить хочешь?!

Я осмотрелась и увидела корзину, стоящую на полке под столом. В нее прекрасно все поместится.

– А ну-ка, с дороги! – я двинулась на Тимофея Яковлевича, сделав зверское лицо. Дядюшка отскочил в сторону, пропуская меня, а потом я услышала, как он кричит:

– Марфа, чего встала как вкопанная?! Щи снова готовь!

Дождик уже припустил во всю, и я немного намокла, пока бежала к дому. Но стоило мне схватиться за ручку двери, как за моей спиной раздался голос Прошки:

– Елена Федоровна, можно с вами щей откушать?

Я открыла дверь, пропуская его внутрь.

– Можно, конечно. Не кормит тебя Тимофей Яковлевич?

– Краюху хлеба даст, и то хорошо, – обижено протянул Прошка. – А платит гроши, за то, что я целый день на побегушках!

– Приходи к нам обедать, – предложила я мальчишке. – Тарелку каши для тебя точно тут никто не пожалеет.

– Спасибо, Елена Федоровна! – Прошка радостно улыбнулся. – Вы если что, говорите, чего надобно! Я все сделаю!

Увидев корзину с едой, вся честная компания воспряла духом. Мы оставили Прасковье тарелки со щами и кашей, а сами спустились на кухню, где принялись за обед под звуки набирающего обороты ливня.

– Как это дядюшка вам еды столько не пожадничал? – Акулина поглядывала на меня с подозрением. – У него хоть руки да ноги целы?

– В нем проснулись родственные чувства, – ответила я, заливая в себя щи. Нет, нужно что-то делать с едой. Привнести, так сказать, в местную кухню рецепты из будущего. – Осознал дядька всю степень своих заблуждений, вот и расщедрился.

– Не осознаешь тут, – проворчал Прошка с полным ртом. – Ухи-то саднят, небось. Тимофей Яковлевич их скипидаром натер, чтоб прогрело.

А я гадала, откуда этот запах! Дядюшка скипидаром лечился!

После обеда Прошка убежал исполнять свои обязанности, Акулина с Прасковьей задремали, а Селиван стучал найденным молотком, ремонтируя лестницу. Танечка тоже спала, и чтобы не скучать, мне пришло в голову заняться шитьем. Нитки с иголками я нашла в вещах погибшей Елены, которые начала аккуратно разбирать.

Шить что-то серьезное я, естественно, не умела, но соединить между собой два куска ткани точно могла. Мне нужна была одежда для тренировки, а взять ее было негде, поэтому в ход пошла моя смекалка. Разрезав нижнюю юбку посредине, я зашила края, превращая ее в странные, но все же штаны. В нижнюю их часть пришлось продеть тесьму, ведь резинок еще не было. Потом «отмахнула» половину сорочки, делая ее короче. Вот и все! Прикид для тренировок готов!

Я натянула импровизированные штаны, заправила в них сорочку и подошла к зеркалу. М-да… Ну и ладно, в конце концов, в этом деле главное не красота. Мой вид напоминал нечто среднее между запорожским казаком и восточным мастером боевых искусств в шароварах хакама. Собрав волосы в высокий пучок, я раз двадцать присела, проверяя и тело, и штаны на выносливость. Шаровары порадовали больше…

Глава 18

Всю ночь молнии полосовали темное небо, гремел гром, а по крыше барабанил мощный ливень. Крыша потекла, и Селиван лазил на чердак, чтобы подставить под струйки старые ведра. Сначала меня раздражала эта бесконечная капель, но вскоре я сладко уснула, убаюканная ее монотонным звучанием.

Зато утро ворвалось в наш новый-старый дом яркими лучами солнца и щебетом птиц. Я сладко потянулась, слыша, как внизу лениво огрызаются друг с другом Акулина и Селиван. В соседней комнате Прасковья что-то тихо говорила Танечке, и я догадалась, что она ее кормит.

Уставившись в потолок, я принялась размышлять над тем, что мы сегодня станем делать. Первое – сходить на рынок, второе – навестить дядюшку и третье – заняться домом.

Дабы избавиться от утренней вялости и заторможенности, мне необходимо было сделать зарядку. Она всегда помогала размять мышцы, и разработать легкие. После разминки все дела пойдут веселее!

Переодевшись в свой «спортивный прикид», я встала посреди комнаты напротив окна. Нужно понемногу нагружать тело, чтобы оно постепенно привыкало к тому, что придется много работать. Особенно в плане спорта.

Когда дело дошло до махов ногами, я услышала за спиной шаги, а потом изумленный голос Акулины:

– Матерь Божья… Барышня, пляшете, что ли? А где вы такие портки взяли?

Я приняла упор присев, после чего прыжком приняла упор лежа и прогнулась, глядя на девушку, которая таращилась на меня, держа в руке тряпку.

– Где взяла, там уже нет.

– Что это за выкрутасы у вас? – Акулина наблюдала за мной, приподняв свои бровки-запятые. – Скорчило поди от таких-то тюфяков?

– Разминка это. Раз-мин-ка. Чтобы бодрость в теле была и здоровье, – я прыжком приняла исходное положение. – Поняла?

– А-а-а-а… Мы-то, недалекие, думали, чтобы здоровье было, нужно кушать хорошо… – девушка прищурилась, когда я легла на пол и, подняв согнутые в коленях ноги, взялась выполнять движения, имитирующие езду на велосипеде. – Девка должна быть кругла да лицом красна … А тут вона чё… Барышня, вы бы на людях бодрости свои не показывали, не ровён час, в желтый дом заберут. Что мы без вас делать станем?

– Собирайся, на рынок пойдем, – я прошлась медленным шагом по комнате, потряхивая ногами. – И Селивану скажи, чтобы собирался.

Девушка кивнула и моментально исчезла, но через минуту в дверном проеме показалась ее голова.

– Вы в портках пойдете? Али платье вам принесть?

Я швырнула в нее башмак, но Акулина оказалась проворнее. Она увернулась, подхватила юбки и была такова.

Обмывшись прохладной водой, я надела платье, после чего зашла к Прасковье.

– Если бы вы знали, как мне хочется помочь вам, – посетовала она, тяжело вздыхая. – Сил уже нет! Как бревно, ей-Богу!

– Придет время, и ты встанешь. Нужно набраться терпения, – пообещала я ей. – Мы на рынок, так что вы с Танечкой на хозяйстве. Сегодня я куплю девочке колыбель, потому что ей нужно спать отдельно.

– Да… Елена Федоровна, – перед тем как назвать меня именем своей хозяйки, женщина немного замялась. – Стану звать вас так, иначе путаться начну. Так вот, что я хочу сказать… Боязно мне, что девочку придавлю во сне. Танечка такая маленькая, а во мне веса шесть пудов. Это правильно, что вы решили колыбель купить, Елена Федоровна.

А рынок гудел, как пчелиный улей. Оставив Селивана сторожить телегу, мы с Акулиной окунулись в торговые ряды, от которых шли самые разнообразные запахи. Рыбные, молочные, грибные!

Здесь стояли возы с хлебом, между которыми ходили продавцы пирожков, саек и остальной выпечки. Чуть поодаль находились садки с живыми стерлядями и осетрами. А в нескольких метрах огромные корзины с грибами распространяли ароматы леса.

Так как делать запасы было проблематично, я решила, что сделаю упор на продукты, которые хранятся и без холодильника. Картофель, лук, свёкла, морковь, масло подсолнечное, масло сливочное топленое, крупы, мука. Плюс ко всему, сахар, соль и, конечно же, чай.

Кроме этого мы купили яйца, соленое сало, большую утку и кринку сметаны.

Тяжелое в телегу таскали носильщики под присмотром Акулины, а мелочь я могла донести и сама. Когда все припасы были уложены, Селиван пошел на рынок и через полчаса вернулся с простой, но добротной напольной колыбелью. Ну вот, теперь все.

Вернувшись домой, я оставила слуг разгружать телегу, а сама быстренько переоделась в свое самое старое платье и пошла в парикмахерскую. Возле входа меня встретил Прошка и доложил:

– Тимофей Яковлевич уехали!

– Куда это? – я подергала дверь, но она оказалась запертой.

– Не знаю! Сказал, что вернутся поздно! – мальчишка подошел ближе и заглянул мне в глаза. – А что на обед у вас, Елена Федоровна?

– Приходи, узнаешь! – я взъерошила его и без того растрепанные волосы. – А ну-ка, проведи меня через другие двери.

– Зачем это?! – испугался Прошка. – Хотите опять щи спереть?

– Нет! – засмеялась я. – Помочь хочу дядюшке.

– Помочь? – он шмыгнул носом. – А как?

Я наклонилась и зашептала ему на ухо, рассказывая о своих планах.

– Тимофей Яковлевич обрадуется, наверное… – неуверенно произнес Прошка, а потом хитро поинтересовался: – А меня в помощники возьмете?

– Куда же я без тебя?!

Мальчик повел меня через заросли крапивы, росшие вокруг парикмахерской, ловко избегая ее жгучих «поцелуев». Вскоре мы оказались у открытой двери, возле которой сидел худой пес на цепи. У него выпирали ребра, живот высох так, что вместо него образовалась впадина. Одно ухо животного висело тряпочкой, а другое пока еще стояло.

– Господи, а это что?! – я взглянула в его глаза, полные безнадёги. – Прошка, что с собакой?!

– Да что ж… Елена Федоровна… Али сами не видите? – мальчик присел рядом с псом и прижался к нему. – Дядюшка ваш ежели даст Тузу корочку, и то хорошо… Я делюсь с ним, да разве много могу дать? Сам живу как попрошайка.

Я погладила пса по большой голове и сняла цепь, под которой шкура превратилась в один сплошной мозоль.

– Прошка, отведи Туза ко мне в дом и скажи, чтобы Селиван покормил его. Пусть пес там и остается, – приказала я, и Прошка радостно закивал.

– Хорошо, Еленочка Федоровна!

Я просто пылала гневом. Ну что за человек?! Неужели так жалко тарелку каши или щей?! Довести животное до такого состояния!

– Явишься, поговорим! – зло прошептала я, после чего пнула цепок и вошла в дверь. Моим планом было насильно осчастливить дядюшку, а еще наставить его на путь истинный.

Увидев меня, повариха закрыла собой котелки, в которых что-то булькало.

– Тимофея Яковлевича нетути!

– Да знаю я, знаю, – мне стало смешно, как эта тучная женщина защищала от меня еду хозяина. – Я по другому поводу.

– Чево? – она недоуменно уставилась на меня.

– Не чевокай, а то привыкнешь, – проворчала я, направляясь в парикмахерский зал. – Сейчас помогать мне будешь!

Вернулся Прошка, и мы втроем замерли посреди комнаты.

– Известь есть? – спросила я у поварихи, и та закивала.

– Имеется. Печь белю, Елена Федоровна, так что всегда держу в запасе. Тимофей Яковлевич страсть как не любят, когда печа в жиру да пятнах! Вот только, знаете, лишнюю работу я за бесплатно делать не нанималась!

Ишь ты… За «печей» он следит, а за парикмахерской нет! Скрудж!

– Тебя как зовут? – я обратила внимание на красные, огрубевшие руки женщины и догадалась, что она еще подрабатывает прачкой.

– Евдокия, – повариха улыбнулась. На ее упругих щеках, покрытых золотистым пушком, появились ямочки, моментально делая ее внешность милой.

– За работу, Евдокия. Не переживай, Тимофей Яковлевич заплатит. Можешь мне верить.

– Верю… верю… Я как увидела, что он щи отстоять не может, так и подумала: опудехался хозяин наш.

Слово, какое емкое. А главное в точку.

Сдвинув мебель и сняв зеркала, я полезла белить стены и потолок, а Прошка стоял рядом, держа ведерко с известью. Помещение было небольшим, поэтому справилась я быстро. После этого началась уборка. Мы вымыли зеркала, вычистили тумбочки, натерли воском, вымели все волосы, которые забились в углы, потому что никто и никогда в них не заглядывал. Полы выскоблили так, что они поменяли цвет. В парикмахерской сразу же запахло свежестью, как только мне удалось открыть окно, чтобы проветрить помещение. Я чуть ли не наполовину вылезла из него, с наслаждением вдыхая ароматный воздух без автомобильных выхлопов.

– М-м-м… – мои глаза непроизвольно закрылись. – Как же хорошо…

– Смотри-ка, Яковлевич себе новую работницу заимел, а долги отдавать и не думает! Хорошая, молоденькая! Видать, непробована еще! Ничего, пару монет паликмахеру спишем за девку-то!

Я почувствовала, как меня хватают за грудь, и вяло подумала о том, что кто-то имеет офигительную наглость и лишние руки. Пора начинать вести «Календарь Побоищ»… А что? Тема, однако…

Глава 19

Я открыла глаза и увидела перед собой две ухмыляющиеся рожи. Один из мужиков был в лихо заломленном картузе, замызганной рубахе, поверх которой красовался жилет, и в широких штанах, заправленных в сапоги. Его прилизанные волосы посредине разделял пробор, а тонкие усики, словно нарисовали головешкой. Его морда напоминала крысиную, он даже носом двигал так же, выставляя вперед два здоровенных желтых зуба.

Тот, что держал меня за грудь, был красномордым, с жидкой бороденкой и такими же зализанными редкими волосенками непонятного цвета.

– Ты чё, нюх потерял, олень? – спокойно поинтересовалась я, разглядывая их с легким презрением. – Давай, рассосались по окрестностям, пока я добрая.

Мужик руку убрал, но на его лице отразилось злобное недоумение. Он не совсем понял, что я сказала, но сам смысл, видимо, до его тупого кабачка все-таки дошел.

– Чего-о-о-о??? – шипящим голосом протянул он и оскалился, демонстрируя отсутствие переднего зуба. – Больно мудрено говоришь, шалава… Али дурочка? Паликмахер где?

Нет, ну такое я не могла проигнорировать. Вот же дрищ… Давала ведь возможность уйти по добру по здорову. Какие-то они тут бесстрашные все.

Я поманила мужика, и когда он подался ко мне, захватила пальцами его нижнюю губу. Он замычал от резкой боли, но мне так надоели все эти местные гопники, что нянчиться я ни с кем не собиралась. Приблизив его морду к окну, я схватила этого козла за скользкую голову и резко ударила лбом об отлив. Или, если сказать проще, наружный подоконник.

Он зашатался, закатывая глаза и растопырив руки, а из его рта полилась струйка крови. Видимо, я все-таки сильно захватила губищу, которую эта гнида раскатала до неприличных размеров. А при таком раскладе часто рвутся ткани, соединяющие нижнюю губу с тканями, покрывающими нижнюю челюсть.

Покачавшись несколько секунд, мужик рухнул в крапиву, а второй медленно поднял на меня растерянный взгляд. В нем появилась тупая ненависть, предвестник нападения.

– Ты что, ведьмища??? Да я тебя!

Он бросился к окну и, заскочив на бревно, лежащее под ним, упер руки в раму.

– Рвать тебя сейчас буду, шваль… – процедил «крысиная морда», обдавая меня запахом лука.

Я даже улыбнулась, глядя на то, как шикарно мужик раскрылся передо мной. Ну, молодец, чё… “А бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк…”

Одно удовольствие бить таких придурков. Размахнувшись, я ударила его кулаком в область подмышки, не забыв при этом с присвистом орануть:

– Са-а-а!

Вообще, Са – звук убийства. Я читала о нем такое: «Он насильственен, жесток и хладнокровен. Он может испугать противника. Когда сила проявляется со звуком “са”, он резок и пронзителен. Это злой и недружественный звук, и его можно применять только в случае крайней необходимости.».

Короче, мне была по душе такая фигня.

Пришлось представить, что я Сунь Фуцуань, по прозвищу Лутан*, победившим шестерых дзюдоистов. Мне всегда нравилось ушу, но по телосложению я, увы, больше подходила для борьбы. Тренер так и сказал. Мол, таких здоровенных ушуистов мир еще не видывал, и лучше мне не травмировать психику фанатов этого боевого искусства. Или борьба, или начинать жрать – и в сумо.

Удар в область подмышки очень болезненный и опасный, так как там находится меньше всего мышечной массы. В связи с этим слишком хорошо открыт один из нервных узлов. От боли противник может даже потерять сознание, а еще можно повредить сустав, соединяющий плечо с ключицей и лопаткой.

«Маугли», заскочившее на окно, тоненько взвыло, а потом рухнуло вниз к своему «порванному» дружку.

– Ху-у-у… – выдохнула я, поклонилась окну и закрыла его. На сегодня хватит.

Все это время Прошка стоял за моей спиной. Глаза мальчишки были как блюдца, но в них плескался восторг, от которого он даже подпрыгивал на месте.

– Еленочка Федоровна, он «ху» и есть, я вам истинно говорю! Научите меня, прошу! Хотите, в ножки упаду!

– Научу как-нибудь, – пообещала я, снова поворачиваясь к окну. Мужики уже поднялись с земли и, скрутившись, ковыляли прочь. Значит, нормально ударила, живы будут и даже без инвалидности. – Как устроимся здесь, так и научу. А ты не знаешь, кто это?

– Да как же не знаю! Это Егор и Терентий, они у купца Жлобина служат! – ответил Прошка, почесывая живот. – Наш Тимофей Яковлевич у него денег занял на анструменты и помады. Вот он их и подсылает, чтобы должок назад забрали.

– Что ж он не отдает им должок? – удивилась я. – Отдал бы и спал спокойно!

– Чево он отдаст? – Прошка оглянулся и приблизился ко мне. – Не хотел вам говорить, да куды ж деваться… Вы думаете, куда Тимофей Яковлевич сегодня майнул, аж пыль под ногами завеялась?

– Куда? – я с любопытством ждала ответа.

– Сначала он к вдовице одной заходит, а опосля в трактир, где в карты режутся! – прошептал мальчик. – До утра его не будет. Потом приползет пьяненький, щей кислых похлебает да в кровать! Храпит до вечера, после чего ругается!

– А ругается почему?

– Дак денежки-то тю-тю! – Прошка развел руками. – Всегда просадит последнее, а потом беснуется!

Ага! В-о-о-от оно что!.. Дядюшка у нас игроман! Ах ты ж, старый картежник!

– Еленочка Федоровна, что делать-то будете? – мальчишка взволнованно наблюдал за мной.

– Пусть он явится сначала, а там решим, – ответила я, понимая, что проблемы только набирают обороты. – Лечить, наверное, станем.

– Чем? – Прошка хлопнул глазами.

– Чем придется. Может, веником, а может, и чем потяжелее… Ладно, пойдем, посмотрим, что там с Тузом.

– Елена Федоровна, погодите! – Евдокия оставила свои котелки и пошла за нами. – Я слышала голоса мужские. Приходил кто?

– Мужики приходили, хотели бороды да усы подстричь, – сказала я, чтобы она зря не нервничала. – Ничего, в другой раз придут.

– А можно мне с вами? – вдруг попросилась повариха. – На дитенка посмотреть, да и вообще с вашими обзнакомиться…

– Закрывай дверь, и пойдем, – позволила я. – Нечего самой сидеть.

Евдокия заперла двери, а потом растерянно огляделась.

– А Туз где? Сбежал, что ли?!

– Я его забрала. Иначе с голода пес помрет, – ответила я. – Неужели объедков жалко?

– Каких объедков? – удивилась женщина. – Тимофей Яковлевич все до последней крошки съедает. Чтобы ничего не оставалось!

М-да… Ну что тут скажешь?

Пес лежал у крыльца перед пустой миской. В ней еще оставались какие-то крошки, а это значило, что животное покормили.

– Елена Федоровна, кто ж так животину замучил? – из-за угла дома показался Селиван. – У него голоса нет даже… Бедняга.

– Кто, кто… Тимофей Яковлевич, – я присела рядом с псом и погладила его по голове. – Ничего, все хорошо будет…

Туз открыл слезящиеся глаза и уставился на меня пронзительным взглядом. Он словно пытался понять, когда его снова начнут морить голодом или, еще чего лучше, прогонят со двора.

– Спи, набирайся сил, – прошептала я и поднялась, заметив, что в окне мелькнула голова Акулины в светлом платочке.

– Вы есть-то думаете сегодня? – она высунула свой нос на улицу. – Али голодом сидеть станете? У нас тут и капустняк, и яишенка на сале, и пирог с грибами!

– Еленочка Федоровна, давайте уже пойдем, – взмолился Прошка. – У меня, как у Туза, голос пропадает. Чую, онемею скоро…

– Да кто ж тебе позволит? – засмеялась я. – Беги уже! Помоги Акулине на стол накрыть!

Мальчишку как ветром сдуло, а Евдокия вдруг сказала:

– Хорошая вы, Елена Федоровна, тяжело вам будет с Тимофеем Яковлевичем.

– Ты за меня не переживай. А вот за дядюшку пора и побеспокоиться, – я хитро взглянула на нее. – Жизнь у него веселая начинается. Это я тебе обещаю.

* СуньЛутан (Фуцюань) – один из величайших мастеров за всю историю китайского Ушу.

Глава 20

Проснулась я оттого, что кто-то пьяно распевал прямо под окнами. Я громко зевнула, глядя на треснутое стекло, за которым начинало сереть ночное небо. Кому это не спится в такое время? Надрать бы задницу, чтобы народ не будил! Стоп, так это, наверное, дядюшка!

Я быстренько накинула халат и, взяв свечу, спустилась вниз.

– Барышня, вы куды?

Я вздрогнула от неожиданности и, тихо выругавшись, подняла голову. Акулина стояла на верхней ступеньке в ночной сорочке, кутаясь в большую шаль. В ее руке тоже была зажата свеча, свет которой делал ее образ немного мистическим.

– Куды, куды… Закудыкала! – раздраженно прошептала я. – Иди спать!

– Я вас саму не брошу! – упрямо заявила девушка, спускаясь ко мне. – Думаете, дядюшка приползли?

– Скорее всего, – я открыла входную дверь, и пение стало еще громче. Надрывным голосом, в котором звучала пьяная мука, Тимофей Яковлевич тянул что есть мочи:

– Умру-у-у ли я-я-я…

И над могилою-ю-ю

Гори-и-и, сия-я-яй, моя звезда-а-а!

Туз даже ни разу не гавкнул, видимо, уже привык к таким сольным концертам за всю свою несчастливую жизнь.

– Ну, Малежик, ты у меня попляшешь… Я тебе устрою! – прошептала я, выходя на крыльцо. – Праздник у него… Ничего, завтра для тебя начнутся ужасные будни.

– Что вы говорите? – любопытная и вездесущая Акулина заглянула мне в лицо. – Чево валежник будет?

– Тимофей Яковлевич, говорю валежник. Нажрался, что на ногах не держится, – приподняв свечу, я осторожно спустилась вниз. – Пойдем искать его, наверное, в кустах наш певец валяется… И замолчал же как назло!

Мы с Акулиной начали обходить парикмахерскую, и вскоре она позвала меня:

– Здесь он! В крапиве закуёвдился!

– Это хорошо, что в крапиве, – довольно произнесла я. – Маленькое, но наказание.

Тимофей Яковлевич лежал в зарослях, сложив на груди руки. Ворот его рубахи был залит вином, рукав оторван, а жилет расстегнут. Одного сапога вообще не наблюдалось, и он нервно дергал ногой, касаясь голыми пальцами жгучих стеблей. Картина маслом.

– Гори-и-и, гори-и-и, моя-я-я звезда-а-а-а.

Звезда-а-а любви-и-и-и приветная-я-я-я!

Снова «грянул» дядюшка, и где-то рядом завыли собаки.

– Последняя гастроль артиста-солиста императорского театра драмы и комедии…* – я пихнула его ногой. – А ну, замолчи, Шаляпин! Перебудишь всех!

– Так и есть! Всю рубаху обляпил! – зашептала Акулина. – Надобно бы и на портки посветить, может, и там оконфузился?

– Отста-а-ань… – Тимофей Яковлевич отмахнулся от нее. – Уйди-и-и, дура…

– Акулина, разбуди-ка Селивана, – попросила я, брезгливо разглядывая родственничка. – Нужно его отнести в кровать.

– Одна нога тут, другая там! – девушка помчалась к дому. – Сейчас доставим его прямо в постели!

Дверь, которую совсем недавно охранял Туз, открылась и я услышала испуганный голос Евдокии:

– Чево туточки? А?

– Хозяин твой вернулся, лыка не вяжет, – усмехнулась я. – Паликмахер…

Вскоре пришел Селиван и молча взвалил на плечо слабо сопротивляющегося дядюшку.

– Куды его?

– Я покажу! – Евдокия суетливо забегала вокруг. – На второй этаж по лесенке!

Поднявшись по скрипучей лестнице, мы оказались в покоях Тимофея Яковлевича. Проснувшийся от всех этих движений Прошка быстро зажег свечи, и я огляделась. В комнате дядюшки в отличие от рабочего места царил порядок: все вещи лежали на своих местах, кровать аккуратно застелена, даже пыли не наблюдалось. Но это скорее было заслугой Евдокии.

Селиван положил дядюшку прямо на покрывало, а я спросила у поварихи:

– Как часто он вот так гуляет?

– Три дня проходит и по новой, – женщина с горечью взглянула на Тимофея Яковлевича и покачала головой. – Чево и делать-то, не знаем…

– Ключ есть от комнаты?

– Ключ? – Евдокия как будто испугалась. – А зачем это?

– Есть! – Прошка подпрыгнул и снял с гвоздя связку ключей. – Здесь и от комнаты и от остальных дверей!

– Вы что задумали? – повариха прижала ладошку к щеке. – Ой, божечки…

– Ведро ему принесите и воды, – распорядилась я. – Посидит взаперти, подумает над своим поведением, а там видно будет.

– Да как же это?! – воскликнула Евдокия. – А кто же в паликмахерской работать станет?!

– Кто-нибудь да станет! Неси, что я сказала! – мне вдруг в голову пришла мысль, что я ведь тоже могу мужиков стричь. Элементарные навыки у меня были. Тем более, что вряд ли здесь требовалось какое-то особое умение. Прически примитивные, а бороду Махмуду я сама и стригла… Он никогда не посещал барбершопы.

– Ежели Елена Федоровна сказала несть! Значит, несть! – выступила Акулина. – Незачем дурные вопросы задавать!

Вздыхая и охая, Евдокия принесла все, что требовалось. Поставив ведро у кровати, а графин с водой на стол, я закрыла комнату дядюшки на ключ. Все слуги столпились в коридоре, ожидая моих распоряжений.

– Чтобы никто не подходил к дверям без моего особого разрешения. Понятно? – я обвела их грозным взглядом. – Я спрашиваю: понятно?

– А ежели Тимофей Яковлевич бесноваться станет? – Прошке казалось, совсем не было страшно, а скорее любопытно.

– Ничего, побеснуется и успокоится, – я, конечно, понимала, что дядюшка начнет устраивать концерты, но со мной никакие трюки не пройдут. Моего терпения хватит на десять таких алкашей.

– Кормить-то его как? – Евдокию беспокоила эта сторона вопроса. – Голодом, что ль, морить?

– Завтра сухарик пожует, а потом посмотрим на его поведение, – я повернулась к Селивану. – Как только рассветет, забей-ка окно.

– Как скажете, Елена Федоровна, – он улыбался в бороду, в то время как повариха хваталась за сердце. – Еще чего изволите?

– Нет. Спать идите, – я подтолкнула Прошку. – Давай, дуй досыпать.

– И не жалко вам его? Человек ведь пожилой! – не выдержала Евдокия. – Будто злодея какого в казематы!

Я не успела ей ответить, потому что меня опередила Акулина:

– Жаль, жаль, да пособить нечем! Пьянь эдакую уму разуму учить нужно, иначе он и вас, как Туза загнобит! Правильно Елена Федоровна делает! Пущай знает, как оно жадничать да глотку заливать! Ишь, ты! Жалельщица нашлась! Ничего, наша хозяйка питуха вашего быстро вразумит!

Евдокия ничего не ответила, лишь громко всхлипнула.

Мне даже удалось немного задремать, но мой сон длился недолго. Крики и вопли разорвали утреннюю тишину, заставив меня резко сесть в кровати. Какого черта?!

А-а-а-а… дядюшка…

В дверь постучали, после чего в комнату заглянула Акулина. Ее глаза возбужденно блестели, а в голосе звучало веселье:

– Божечки! Чево происходит-то! Дядюшка очухался, криком кричит, такими словами всех называет, что даже Селиван краснеет!

– Ничего, пусть прокричится, устанет, а потом и я подойду, – мне доставляли истинное наслаждение гневные вопли, залетающие в открытое окно. – Пять стадий принятия неизбежного…

– Это чево такое? – девушка с любопытством присела на стул у кровати. – Пять стадов… тьфу!

– Сначала Тимофей Яковлевич не мог поверить, что его заперли в собственной комнате. Стадия первая – отрицание. Сейчас он уже понял, что выйти у него не получится. Это стадия вторая – гнев. Потом он станет клянчить, чтобы его выпустили, обещать все что угодно. Стадия третья – торг. После всего этого начнется очищение. Дядюшка перестанет с нами говорить, возможно, будет отказываться от еды. Стадия четвертая – уныние. Самая хорошая стадия, пятая. Тимофей Яковлевич примет все, что с ним происходит и вот тогда можно будет договариваться, – я улыбнулась Акулине. – Вот так!

– Ишь, ты… – она задумчиво нахмурила брови. – Я вот думаю, барышня… Может, и мне обо што головой приложиться? Совет не дадите, так чтоб не больно, а в мозгах просветление наступило?

– Я сейчас сама тебя приложу! – я потянулась к ней, но девушка увернулась и со смехом выскочила из комнаты.

– Я сейчас водички тепленькой принесу! Умываться будем!

*цитата из фильма “Неуловимые мстители”

Глава 21

Я привела себя в порядок под гневные крики Тимофея Яковлевича, не спеша позавтракала, немножко поиграла с Танечкой и только потом пошла проводить беседу.

Евдокия сидела на крыльце, а рядом возвышалась гора закопченной посуды… Повариха чистила котелки песком и испуганно всхлипывала, как только дядюшка начинал кричать громче.

Селиван забил окно, оставив довольно приличные щели, чтобы в комнату попадал свет. В этих щелях мелькало припухшее лицо Тимофея Яковлевича, который тщетно пытался оторвать какую-нибудь из досок.

– Это ж позор, какой… что люди скажут? – Евдокия поднялась, когда я подошла ближе. – Небось, вся улица слышит, как хозяин кричит. Может, вообще думают, что убиваем мы его!

– А то, что твой хозяин в кустах валяется, не позор? Что долгов куча, за которыми сюда головорезы приходят, не позор? – я хмуро смотрела на нее, пока женщина не опустила глаза. – Нечего меня стыдить. Я тебе не дитя неразумное. Поняла?

Повариха кивнула. Но я видела, что она все равно осталась при своем мнении. Тоже мне, защитница прав обиженных и угнетенных!

– Тимофей Яковлевич грозился мне уши оторвать, – возле меня, как всегда, будто из воздуха, появился Прошка. – Вы уж поспособствуйте, Еленочка Федоровна, чтобы они на голове остались.

– Останутся! Никто твои уши не тронет, – засмеялась я, глядя на окно, за которым бесновался дядюшка. – Глотка луженая! И не надоело ведь орать.

– Вы у меня все попляшите! Выберусь отсюда, всех накажу! На улицу вышвырну! Продались сатрапихе приезжей! Приблуде поганой! Забыли, кто вас кормит! За руку дающую цапнуть норовите?! Изничтожу!

– Ишь, как грозится, – к нам подошла Акулина. – Всем бы чертей раздал, да руки коротки.

Я поднялась на второй этаж и постучала в дверь.

– Тимофей Яковлевич, хорош орать. Соседей, небось напугал уже.

В комнате воцарилась тишина, а потом послышались крадущиеся шаги. Дядюшка подошел к двери.

– А ну, выпусти меня, зараза! Тебе кто право дал порядки в моем доме устанавливать?!

– Не выпущу, – спокойно ответила я. – Пока за ум не возьмешься, будешь взаперти сидеть. Позорище ведь… Осталось только в штаны оконфузиться и все, пропащий человек. Уже, небось, все пальцами тычут, смеются над тобой.

– Ты меня что, учить вздумала, сопля зеленая?! – рявкнул он, ударив ногой по двери. – И не тычь мне, гадина! На «вы» называй!

– Ага, и шепотом, – проворчала я, а ему сказала: – Еще я всякую пьянь на «вы» не называла. Не заслужил. Глянь на себя в зеркало, на что ты похож! А еще уважаемый парикмахер… – я понимала, что звучит это жестоко, но по-другому никак. Пусть слышит правду в моем исполнении.

– Я не пьянь! – в гневном голосе дядюшки прозвучала обида. – Не смей меня так называть!

– Конечно, не пьянь. Блин, бесстрашный путешественник по эмоциональному спектру посредством химических порталов в стеклянных сосудах…

– Чего ты там лепечешь?! Открой, я сказал! – надрывно выкрикнул Тимофей Яковлевич. – Откро-ой!

Я бы еще поговорила с ним о жизни, но тут на лестнице показалась лохматая голова Прошки.

– Елена Федоровна, там это, хозяин мясной лавки пришел! Ему бороду да усы поправить надобно! Чево сказать? Закрыты мы?

– Нет, скажи, пусть подождет, я уже иду, – ответила я, а дядюшка моментально притих, подслушивая нас. – Сейчас мы ему поправим и бороду, и усы, и все остальное.

– Не сметь! – завыл Тимофей Яковлевич, колотя кулаками в дверь. – С ума сбрендила, что ли?

– Не переживай ты так, – усмехнулась я. – Или думаешь, что если я женщина, то бороду подстричь не смогу?

– Где сатана не сможет, туда бабу пошле-е-е-ет! – жалобно заскулил дядюшка. – Гадина-а-а-а…

Спустившись вниз, я надела передник и открыла дверь парикмахерской. Стоящий в метре от крыльца мужик с окладистой бородой, удивленно взглянул на меня.

– Тимофей Яковлевич примет меня али нет?

– Проходите, я за него, – я приветливо улыбнулась. – Подстригу не хуже дядюшки.

– Дядюшки? – хозяин мясной лавки не спешил заходить внутрь. – Я не пойму никак. Девица меня, что ль, стричь будет? Не-е-ет, девке бороду не доверю! Тьфу ты, совсем, что ли, умом тронулись?!

Прошка растерянно взглянул на меня и прошептал:

– Не пойдут они к бабе. Точно вам говорю.

– Не к бабе, а к женщине! – шепнула я, а потом крикнула вслед удаляющемуся мужчине: – А у нас сегодня все бесплатно! В честь праздника! Прошка, какой праздник в скором времени?

– Дык Троица скоро! – прошептал мальчишка. – Запамятовали?

– В честь Троицы у нас бесплатные услуги! – снова крикнула я, заметив, что хозяин мясной лавки остановился.

– Бесплатно? – он посмотрел на меня из-под нахмуренных густых бровей. – И стричь умеешь?

– А то! Проходите! – я указала двумя руками на открытую дверь. – Не пожалеете!

– Да и ладно, – мужчина посмотрел по сторонам. – Один черт никто не видит.

Халява делала свое дело.

Прошка моментально помчался на кухню, притащил теплую воду, вылил ее в кувшин и поставил на столик фарфоровый таз. После чего подал мне полотенце.

– Сейчас принесу горячую воду!

Мальчишка знал свою работу.

Мы вымыли клиенту бороду, я распарила его лицо и шею горячим полотенцем, просушила. Потом расчесала по направлению роста волос.

Хозяин мясной лавки внимательно следил в зеркало за каждым моим движением, но вскоре расслабился. Я аккуратно подстригла его бороду, придав ей немного островатую форму. Потому что при круглом лице, растительность «лопатой» делала его еще шире. Привела в порядок усы, после чего аккуратно побрила шею и похлопала по ней ладошками, смоченными одеколоном. Это было что-то дешевое и вонючее, но Прошка все равно заволновался.

– Еленочка Федоровна, Тимофей Яковлевич диколоны бережет… Бесплатно не диколонит!

– Ничего, такого добра не жалко, – прошептала я, стараясь не смеяться. Мне вспомнился анекдот на тему одеколонов.

«Молодой человек, чем вы так надушились?

– Это одеколон «Семеро смелых».

– Вы знаете, судя по запаху, кто-то из них сильно напуган.».

Зато дядюшка странным образом притих, и я послала Прошку, чтобы тот проверил, все ли в порядке. Мало ли, вдруг прихватило с похмелья…

Хозяин мясной лавки долго рассматривал себя в зеркало, а потом удивленно повернулся ко мне.

– Дочка, да ты Яковлевича за пояс заткнула! Странное дело… Морда, что ль, уже стала? А?

– Просто нужно было изменить форму бороды, – я подумала, что благодаря Махмуду у меня здесь могло пойти собственное дело. – Вам очень идет!

– Ну, спасибо! Ой, спасибо, красавица! – мужчина поднялся и, подмигнув мне, сказал: – Ты вот что, бесплатно больше никого не стриги. Ежели сейчас у меня спрашивать станут, кто эдакую красоту сотворил, я скажу, что родственница Яковлевича. Пущай платят! А я так и быть в честь Троицы приму такой подарок.

Ну и хитрый дядька!

Он ушел, а в дверь залетел Прошка и, хохоча, сказал:

– Я к окошку слазил, в щелку посмотрел! Тимофей Яковлевич к полу прилип с кружкой! Слушает видать, что туточки творится!

– Хорошо хоть не орет, – я тоже засмеялась. – Наверное, понял, что своими криками народ распугает!

Я, конечно, не мечтала, что ко мне сразу побегут клиенты, но к концу дня к нам пришло человек десять. Они удивлялись, недоверчиво хмыкали, завидев меня, но в кресло садились. Прошка помогал мне не только в работе, но и в денежных вопросах. Мальчишка знал все расценки и после каждой стрижки громко называл цену. В зал несколько раз заглядывала Евдокия с таким лицом, будто я не мужиков стригла, а проводила черную мессу с жертвоприношением.

Но у меня было отличное настроение: ведь если дело так пойдет и дальше, то парикмахерская Тимофея Яковлевича может стать вполне приличным заведением среднего класса. Главное – поддерживать чистоту и не стесняться креативить.

Глава 22

Дядюшка начал скандалить снова ближе к вечеру. Он требовал рюмочку, нормального ужина и «вынесть ведро». Евдокия жалела его, это было видно по лицу поварихи, и мне пришлось просить Прошку, чтобы он не спускал с нее глаз. Женщина вполне могла подкармливать Тимофея Яковлевича, а это сведет на нет все мои усилия.

– Не переживайте, Еленочка Федоровна! Я буду приглядывать за ней! – пообещал мальчишка. – Ваш дядюшка кроме горбушечки ничего не получит!

На него я могла положиться, поэтому подмела пол в парикмахерском зале и засобиралась к себе. Было столько планов, но все пошло немного по-другому сценарию. Хотя это и к лучшему, парикмахерская не простаивала, мы заработали деньги, а еще я познакомилась с интересными людьми.

И тут в дверь громко постучали. Кто-то тарабанил кулаком о деревянную поверхность с такой силой, что она содрогалась.

– Открывайте! – раздался грубый мужской голос. – Немедля!

– Это еще кто? – удивилась я. – Да еще на ночь глядя?

– Голос похож на нашего квартального надзирателя, – прошептал Прошка. – Семена Степановича Яичкина.

Я открыла дверь, и в парикмахерскую вошел крупный мужчина лет пятидесяти с круглым красным лицом, жидкими бакенбардами и густыми усами под мясистым носом. Они некрасиво переходили в бороду непонятного цвета, что смотрелось очень неряшливо. Одет он был в шапку из черного сукна с оранжевым кантом, мундир однобортный темно-зеленого сукна и серо-синие шаровары.

Мужчина грозно посмотрел на меня из-под густых бровей и представился:

– Поручик Семен Степанович Яичкин. Квартальный надзиратель.

– Волкова Елена Федоровна, – в ответ представилась я. – Чем обязаны столь позднему визиту?

– Где хозяин, Тимофей Яковлевич? – он обвел внимательным взглядом комнату. – Могу ли я видеть его?

– Уехал куда-то еще днем. Он передо мной не отчитывается, – ответила я, мысленно благодаря Бога, что дядюшка заткнулся. Лишь бы снова не надумал голосить. Может, кто-то пожаловался на крики?

– А вы кем изволите быть, сударыня? – квартальный сдвинул брови, с подозрением рассматривая меня. – Не замечал вас ранее на отведенном мне участке.

– Вдова племянника Тимофея Яковлевича. Приютил дядюшка меня с дочерью, – я указала ему на кресло. – Может, чаю?

– Почему Тимофей Яковлевич не доложил, что вы прибыли в Москву и станете проживать на его территории? – Яичкин проигнорировал мою гостеприимность. – Разве он законов не знает?

– Позабыл, наверное, – пожала я плечами, заметив, что из-за шторки за нами наблюдает Акулина. – Немолодой ведь человек.

– Ладно, не об этом сейчас, – мужчина нахмурился еще больше, отчего его лицо стало похоже на помидор «бычье сердце». – Жалоба мне поступила, что здесь людей избивают.

– Каких людей? – я сделала большие глаза. – Кто избивает? Глупости, какие.

– Да вот этих, – квартальный выглянул на улицу и крикнул: – Егор! Терентий! Сюда подите-ка!

А-а-а-а… вот откуда ветер дует…

В дверях появились вчерашние бандиты. У одного была перевязана голова, а второй передвигался как робот Вертер из фильма «Гостья из будущего».

– Здесь вас избили? – спросил у них Яичкин, и они закивали. – Кто именно?

– Она! – воскликнул мужик с перевязанной головой, тыча в меня пальцем. – Чуть голову мне не размозжила! А Егора скрутило как – без слез не взглянешь! А ведь мы пришли просто поговорить с Тимофеем Яковлевичем! Личное обсудить!

Квартальный повернулся ко мне, и его брови поползли вверх. Я же хлопала невинными глазами, в которых стояли слезы… от еле сдерживаемого смеха.

– Я? Да побойтесь Бога, бессовестные! Разве можно так на женщину клеветать? Я ребенка с трудом на руки беру, упасть боюсь!

– Вы чего издеваться придумали?! – рявкнул на них Яичкин, грозя плеткой, которую вынул из сапога. – Дурака из меня делаете?! Да я вас в кутузку закрою, чтобы сказки не сочиняли!

– Ваше благородие, правду мы говорим! Вот вам крест! – перевязанный перекрестился и рухнул на колени. – Истинно она! Мал клоп, да вонюч!

Я зло прищурилась. Это он меня клопом назвал?! Мужики таращились на меня, а я поднесла пальцы к глазам, потом повернула на них, давая понять, что слежу за ними. После провела большим пальцем по шее, сделав зверское лицо.

– Вот! Вот, ваше благородие! Она грозит нам головы отрезать! – завопил «Вертер». – Это ее, гадину рыжую, в каталажку надобно!

– А ну-ка, вон пошли отсель! – квартальный замахнулся на них плетью. – И чтобы я ваши поганые рожи больше не видел! Придумали черт-те что, от ужина меня оторвали! Ироды проклятые!

Егор и Терентий не стали дожидаться, когда их отходят плетью, и помчались прочь. Яичкин же повернулся ко мне и сказал:

– Прошу прощения, Елена Федоровна. Не хорошо получилось… Наплели такого, а я и поверил!

– Ну, это вообще, ни в какие ворота! Обвинить меня, что я двоих здоровенных мужиков покалечила? – гневно произнесла я, а потом всхлипнула: – Обидно… Я одинокая, без мужа осталась, дите маленькое на руках…

– Будет, будет, сударыня… – квартальный смущенно покашлял, приглаживая усы. – Ежели кто вас обидеть еще вздумает, сразу ко мне обращайтесь. Угомоним!

– Благодарю вас! Вы очень добрый человек! – я вытерла сухие глаза. – Может, усы подровняем? Или форму сменим? Вы такой видный мужчина, а усы как у мужика! Вам пойдет форма «подкова»!

– А вы что ж, Елена Федоровна, понимаете в этом? – Яичкин удивился. – Первый раз вижу девицу, чтобы в усах разбиралась!

– Это у нас семейное, – улыбнулась я. – Сегодня много мужчин доверили свои бороды и головы моим рукам. Решайтесь!

– Ну, давайте попробуем, – мужчина хмыкнул. – Чудеса, да и только… Только смотри, ежели испортишь, я с твоего дядюшки три шкуры спущу!

И тут раздался надрывный голос Тимофея Яковлевича, который после долгого молчания решил запеть:

– Я надежды всей лишилс-я-я-я: Без надежды можно ль жи-и-ить? Если ж я страдать родился-я-я, Жизнь я властен прекрати-и-ить.

Жизнь! тебя я покидаю-ю-ю… К вам, родители, иду-у-у; Смерть с веселием встречаю-ю-ю – В ней я счастие найду-у-у!

Ну ты посмотри на него… По ходу дядюшка любил петь, но сейчас это было совсем не вовремя!

– Кто это? – Яичкин привстал с кресла, в котором уже удобно устроился.

– Сатрапы! Изверги! Душегубцы! – донеслось со второго этажа, и я похолодела. Зараза! Но крики дядюшки резко оборвались, и в парикмахерской воцарилась тишина.

Квартальный совсем напрягся. Он шагнул к шторкам, но они вдруг распахнулись, и пред наши очи предстал Селиван. Он схватился руками за косяки, после чего, пьяно покачнувшись, заплетающимся языком сказал:

– Простите, Флена Ёдоровна, я лишнего принял…

– Ах ты бесстыжий! Латрыга чёртов! – за ним появилась Акулина и ударила тряпкой по шее. – А ну спать! Еще и на глаза хозяйке вылез! Ай-я-яй!

Прикрываясь руками от хлестких ударов, мужчина побрел прочь. Из кухни донесся звон битой посуды и ругань Евдокии.

– Слуга напился. Если не прекратит закладывать, выгоню! – я заметила, что из глаз квартального пропало подозрение, и облегченно выдохнула.

– Правильно! Нечего пьянь всякую в доме держать! – поддержал меня Яичкин, после чего снова устроился в кресле.

Я убрала ему бакенбарды, а потом на свой страх и риск расправилась с дурацкой бородой. Придав усам нужную форму, я с удовлетворением отметила, что лицо квартального перестало походить на шар. Он даже помолодел на несколько лет!

Яичкин с минуту молча, смотрел на себя в зеркало, заставляя нас с Прошкой нервничать, а потом протянул:

– Да вы кудесница, Елена Федоровна! Хоть в третий раз женись! Теперь и молодуху можно взять, а?!

Ну, слава Богу! У меня от сердца отлегло. Не день, а сплошной стресс!

Мы проводили довольного мужчину, закрыли парикмахерскую и сразу бросились к Тимофею Яковлевичу.

Селиван с Акулиной ждали нас, сидя на лестнице.

– Что с дядюшкой? – спросила я, понимая, что для квартального был разыгран спектакль с пьяным Селиваном.

– Ничего страшного. Рот ему заткнули и все дела, – проворчала Акулина. – Я, как только усатого этого увидала, сразу за Селиваном помчалась! Знала ведь, что Тимофей Яковлевич учудит чего-нибудь!

Ну, вот как мне было не гордиться такими помощниками?

Глава 23

Картина, открывшаяся моим глазам, выглядела эпично. Дядюшка был привязан к кровати, а во рту у него торчал кляп. Боже, мы как мафия… Я донна Корлеоне, а рядом со мной моя верная семья. Вернее клан. Тимофей Яковлевич смотрел на меня злобным взглядом и мычал, дергаясь всем телом. Ну как тут удержаться?

Заложив руки за спину, я обошла кровать и глухим голосом сказала:

– Ты пришёл и говоришь: Дон Корлеоне, мне нужна справедливость. Но ты просишь без уважения, ты не предлагаешь дружбу, ты даже не назвал меня крёстным отцом…*

Мне очень понравилось как я звучала. Дон Корлеоне точно бы оценил.

Тимофей Яковлевич замер. В его взгляде появилось недоумение, а потом страх. Но это было понятно, для него я несла черт-те что.

– Я сейчас достану кляп, не вздумай орать, – предупредила я. – Понятно?

Он закивал головой, и я вытащила тряпку из его рта.

– Чего тебе надобно от меня?! – визгливо поинтересовался он. – Свалилась на мою голову, голь перекатная! Развяжи меня! Немедля!

– К тебе тут за долгами приходили, – я села в кресло напротив кровати. – Морду видать набить хотели.

– И чего? – дядюшка моментально притих. – Что ты им сказала?

– Ничего, по щам получили и побежали в полицию жаловаться, – со вздохом ответила я. – Только ведь другие придут. От всех не отобьешься… Сколько должен?

– Двадцать рублей! – нехотя и со злостью ответил Тимофей Яковлевич, отворачиваясь от меня.

– Так отдай и спи спокойно, – я никогда не понимала тех, кто брал в долг, а потом тянул с отдачей. – Неужели самому приятно постоянно в страхе сидеть?

– Двадцать рублей! – воскликнул дядюшка, взглянув на меня как на дурочку. – Титулярный советник в месяц жалованье такое получает!

– Так брал зачем, если отдать не можешь?! – он начинал меня раздражать своими странными понятиями. – Сколько в парикмахерской в месяц имеешь?

– Сколько имею – все моё! – огрызнулся Тимофей Яковлевич. – Что ж мне все отдать и голодом сидеть?!

– А наследство от моего супруга? – я внимательно наблюдала за ним, а подозрения уже набирали обороты.

– Не перед тобой мне отчет держать! – он выпятил подбородок. – Нечего свой нос в чужую жизнь совать!

В общем, мне все стало понятно. Прокутил дядюшка денежки. Еще и долгов набрался. М-да… Никаких инструментов он не покупал, а все ушло на картежные игры.

Я поднялась и направилась к двери, размышляя над ситуацией. Нужно что-то решать, иначе жизни здесь не будет. С должниками ни в какие времена не цацкаются.

– Развяжи меня! – взвизгнул дядюшка вслед, но мне было не до него.

– Селиван, развяжи его, – попросила я слугу, ожидающего меня вместе с Акулиной в коридоре. – И дверь не забудьте запереть. Кстати, а как вы в комнату попали?

До меня только дошло, что ключей ведь ни у кого больше не было.

– Евдокия ключ запасной отдала, – Акулина протянула мне его. – Сказала, что наперекор вам не пойдет более.

Интересно… Ну да ладно. Молодец, что отдала.

– Пусть у Селивана будет, мало ли, – я хотела одного: добраться до кровати и упасть. Ноги болели, глаза слипались, а дел еще было столько, что, похоже, в таком состоянии мне еще долго придется находиться.

Но к следующему утру все прошло, и я чувствовала себя замечательно. После хорошей разминки у меня поднялось настроение, а после сытного завтрака оно улучшилось еще больше.

– Что делать-то будем? – спросила Акулина, заглянув в комнату Прасковьи, где я играла с Танечкой. – Работы полно, да не знаешь, за что браться!

– Вы тут себе занятия поищите, а мне нужно в одно место сходить, – я задумчиво посмотрела в окно. Кто, кроме меня, разберется с долгами дядюшки? В такой ситуации нужно действовать без промедлений, потому что всегда есть опасность остаться с голой… голым хлебобулочным изделием.

– Далеко? – заволновалась Акулина. – Вы ж городу не знаете!

– Меня Прошка отведет. Хочу с купцом поговорить, которому Тимофей Яковлевич должен, – я передала Танечку Прасковье. – Послушать охота, насколько все плохо.

– Э-эх… из огня да в полымя… – тяжело вздохнула Акулина. – Что-то боязно мне…

– Все будет хорошо, – сказала я, подумав в этот момент, что уже повторяю это как мантру.

Прошка удивленно выслушал меня и пожал плечами:

– Отвесть-то я отведу, вот только вряд ли Василий Гаврилович слушать вас станет. Тяжелый он человек, Еленочка Федоровна.

– Ничего, как-нибудь договоримся, – я не собиралась впадать в уныние раньше времени. – Двадцать рублей это не двести.

Мальчишка повел меня по московским улочкам, по которым уже сновал сонный народ. Время было еще ранее, и гремящие бочками водовозы громко зевали, ругаясь матом. Один за одним открывались магазины, лавки, возле пивной уже собирались мужики.

Дом купца Жлобова был большим, состоявшим из двух этажей. На первом располагалась лавка, в которой продавались ткани, а на втором были хоромы Василия Гавриловича. У одного из окон сидела мордатая девица и жевала крендель.

– Доча Жлобова, – заметив мой взгляд, усмехнулся Прошка. – Минодора. Ее за глаза Дорка Квашня кличут.

– А почему квашня? – прыснула я.

– Так она как идет по улице, морда красная, щеки трясутся, а под одежей словно тесто из кадушки лезет! – захихикал мальчишка. – Мы ее дразним: «Дора-Мидора, опару держи!» Она ведь нас поймать не может! Неповоротливая!

Я снова посмотрела на окно, но девицы в нем уже не было.

Дверь нам открыл слуга с прилизанными волосенками и, молча выслушав меня, провел в гостиную.

– Сейчас позову Василия Гавриловича. Туточки будьте. И ничего не лапайте! – он поправил свои «три пера» плюнув на палец. – Мебель чищена!

Ты гляди-ка! Тронула бы я тебя… пару раз под дых… Слизняк.

Я огляделась, с интересом рассматривая интерьер. Тяжелая громоздкая мебель, яркие ткани, драпировки, позолота, фарфор в буфете. О таком обычно говорят «дорого-богато».

И тут сверху послышался капризный голос с истеричными нотками. Похоже, это нервничала Минодора:

– Я не хочу это платье! Убери! Убери-и-и сказала-а-а! И на прогулку не хочу, чего я там не видела?! Матушка, скажите ей: пусть унесет!

– Уйди, Фенька! Дрянь нерасторопная! – раздался еще один неприятный женский голос, но он тут же изменился, словно она говорила с маленьким ребенком: – Доченька, лебедушка моя ненаглядная, да почему ж ты платье это не хочешь? Ведь как идет тебе, глаз не оторвать! Ути щечки! Ути глазки! Не доча, а сказка!

– Скажете тоже… Сказка… – довольно замычала доча. – Это вы меня утешаете, потому что матушкой мне приходитесь…

– Глупости не говори! Сама в зеркало посмотри-ка… Ну? Ну, вот же, красавица моя, сдобушка! А на прогулку пойдем, может, встретим сына Ивана Ивановича, а? Сережа вчера приехал поздним вечером! Служанки их судачат, что хорош-то стал! Хорош! Статный, высокий, а глаза, будто синь небесная!

– Фенька-а-а! Платье неси, корова! – заголосила «лебедушка». – Матушка, что ж вы раньше не сказали?!

Мы с Прошкой заслушались этим «концертом по заявкам» и не заметили, как в гостиную вошел хозяин дома.

– Чего надобно? – угрюмо произнес купец, даже не поздоровавшись. – Должок что ль принесли за Тимофея Яковлевича?

– Может, и так, – я тоже не стала здороваться с ним. – Сколько? Двадцать рублей?

– Двадцать? – Жлобин скривился в ехидной ухмылке. – Сто рублей дядюшка ваш должен. А вот и закладная на цирюльню!

«Цирюльня» прозвучало насмешливо, я бы даже сказала брезгливо. Купец захохотал, швыряя на стол бумагу, а Прошка испуганно вцепился мне в руку.

* Цитата из фильма "Крестный отец"

Глава 24

Я взяла закладную и пробежала по ней глазами. Итак, дядюшка действительно был должен купцу сто рублей. Какого черта было обманывать? Сказал бы сразу правду! События принимали опасный поворот. Мы могли лишиться жилья, а платить за съемное – дорогое удовольствие.

Но даже не это оказалось самым неприятным сюрпризом. А то, что отдать деньги нужно было через неделю.

– Так что, красавица, будем освобождать цирюльню и землю, на которой она стоит? – Жлобов снова ухмыльнулся. – Да чего ж ты так в лице поменялась, голуба? Ежели работящая, так я тебя могу пристроить! Прачкой пойдешь? Портки мои стирать.

Мне хотелось сделать что-нибудь такое, чтобы он на всю жизнь меня запомнил, но я понимала, что сейчас не время показывать свою удаль. Повременю, но запомню.

Послышались шаги и в гостиную вошли две женщины. Похоже, это были Минодора с матушкой. Девица покачивалась, будто баржа на волнах. Ее лицо плавно перетекало в шею, в складках которой потерялась нить крупного жемчуга. С ушей девушки свисали жемчужные сережки, а пухлую ручку сдавливал браслет из того же гарнитура.

Ее платье вообще казалось чем-то, выходящим за рамки разумного. Сшитое из роскошной ткани, название которой я не знала, с вычурным рисунком, оно было перегружено украшениями и отделкой. Видимо сей «шедевр» по задумке должен поражать воображение окружающих богатством и роскошью. На деле же его хозяйка выглядела как баба на чайнике. В ее волосах мышиного цвета торчали искусственные цветы, и я секунд пять не могла оторвать взгляд от этой «клумбы». Нет, ну чё, живенько так…

Минодора заметила мой взгляд и надменно скривилась. Она, наверное, решила, что я потеряла дар речи от такой красоты. Хотя это было недалеко от истины.

– Батюшка, кто это? – спросила девушка, сложив на животе белые ручки, унизанные перстнями. – В прислуги проситься пришла? На место прачки?

– Василий Гаврилович, дорогой, да куда ее в прачки? – возмутилась женщина, выглядящая не менее колоритно, чем ее дочь. – Она и таз с бельем не поднимет, не отожмет, как следует! Не вздумай брать! Свалится где-нибудь, отвечай потом за нее! Ты посмотри, какая она дохлая да мелкая! Выскребок, а не девка!

У меня даже челюсть свело от желания что-нибудь сказать. Это была адская мука. Я хотела сквернословить, причем в особо жесткой форме.

– Нет, Степанида Пантелеймоновна, это родственница цирюльника. Тимофея Яковлевича. Видать, просить пришла, чтобы долг с них не требовал, – купец приблизился и, склонившись надо мной, тихо сказал: – Припугнули вас Семен с Терентием, да? Сразу на поклон прибежала?

Ага, так он не в курсе, что я отделала его «рэкетиров». Ну да, ладно… Мне уже казалось, что придвинь он свою бороду, пахнущую чесноком еще ближе, у меня вылезет вторая челюсть как у «Чужого». В голове зазвучал адский смех, а потом слова из знаменитого фильма: “Я ведь не механик. Я просто делаю людям больно”.

– Не прощай! Не прощай, Василий Гаврилович! – погрозила мне пальчиком Степанида Пантелеймоновна. – Ишь, ты! Наберутся долгов, прожрут, а потом в ножки валятся! Нет уж! Место там хорошее! Дом отстроим на месте цирюльни, ведь Минодора, даст Бог, вскорости замуж пойдет! Будет деточке приданое!

Деточка спесиво повела плечиком, отворачиваясь к окну, в которое заглядывали солнечные лучи, а я хохотнула, увидев, как золотится пышная поросль на ее втором подбородке.

– Я отдам долг.

– Что? – густые брови Жлобина поползли вверх. – Что ты сделаешь?

– Отдам долг, – повторила я. – Всего доброго.

Подтолкнув Прошку к выходу, я гордо прошествовала мимо обалдевшего семейства, приподняв подбородок. Выбесили.

– Еленочка Федоровна, а где же мы денежки возьмем? – спросил Прошка, когда мы вышли на улицу. – Сто рублев! Это ж много!

– Ничего, что-нибудь придумаем, – ответила я. У меня была одна мысль, но нужно все хорошенько обдумать.

– Думай не думай, а сто рублев – ого-го… – вздохнул мальчишка. – Куда ж мы пойдем все?

– Все останутся на месте, не наводи панику, – я отвесила ему легкий подзатыльник.

– А чево это паника? – Прошка задрал голову, заглядывая мне в глаза. – Слово, какое мудреное…

– Страх. Понял теперь?

– Ага… паника… – он задумался. – Запомнить надобно.

Вернувшись домой, я собрала всех в комнате Прасковьи на совет. Услышав от меня неприятную новость, все приуныли. Акулина даже всплакнула.

– Итак, у нас есть два выхода, – я поднялась, не в силах усидеть на месте. – Первый – сдаться и снова искать себе место.

– А второй? – волнуясь, спросил Селиван. – Елена Федоровна, да разве здесь есть второй выход?

– Есть. Для начала нужно посчитать все деньги, что у нас имеются, – я посмотрела на Прасковью. – Вместе с наследством.

– Вы же его Танечке хотели, – женщина нахмурилась. – Девочке батюшка оставил хоть какую, да копеечку.

– Да, но тогда мы окажемся на улице. Все равно придется тратить деньги на то, чтобы выжить. И тогда Танечка действительно останется без копейки, – спокойно объяснила я. – Но если мы отдадим долг, то у нас появится возможность заработать.

– Ка-а-ак? – в один голос протянули собравшиеся.

– Пусть Тимофей Яковлевич закладную на меня напишет, – эта идея появилась у меня, когда мы с Прошкой возвращались домой. – Займусь парикмахерской.

В комнате воцарилась тишина.

– Деньги в шкатулке, – Прасковья сняла с шеи ключик и протянула мне. – Она в сундуке под вещами лежит.

– Спасибо, Прасковья, – я с благодарностью взяла ключ. – Обещаю, что у Танечки будет приданое. Я верну все, что взяла.

Через пять минут мы все склонились над нашим скарбом, лежащим на столе. Двести сорок рублей вместе с теми деньгами, что я забрала перед побегом.

– Делайте, что требуется, барышня. Сам Господь вас послал Танечке, – Прасковья перекрестилась. – Нам держаться этого места надобно.

Не став тянуть кота за хвост, я направилась к дядюшке.

Тимофей Яковлевич лежал на смятой постели и сразу же отвернулся, стоило мне войти в комнату. В ней было так накурено, что я закашлялась. Табак, видимо, был дешевым, потому что вонь стояла несусветная. Я открыла окно, чтобы хоть немного проветрить помещение и покрутила в руках пачку папирос под странным названием «Тары-бары».

– Удушиться решил, что ли, а? Дядюшка?

– Тебе-то что? – проворчал он. – Моё дело.

– Уплыла из рук парикмахерская, да? Теперь купец здесь дом своей дочери построит, а ты на паперть, – я присела в кресло. – Хороша жизнь.

– Ты чего, у Жлобина была?! – Тимофей Яковлевич резко сел в кровати. – Зачем ходила?! Я разве просил тебя?!

– А меня просить не надо. Ты, пень старый, жизнь свою губишь, а мы следом за тобой пойдем? Так получается? – я сжала кулаки. – Может, поборешься еще за свое?

– Как мне бороться?! Где я деньги возьму?! – закричал он, брызгая слюной. – Пришла сюда, умная чересчур!

– Я долг отдам. Вот только закладную на меня напишешь, – я не сводила с него тяжелого взгляда.

– Не дождешься! – дядюшка покраснел от злости и показал мне кукиш. – Вот тебе!

– Ну, смотри. Скоро на улице окажешься, – спокойно произнесла я, поднимаясь. – А со мной жил бы себе тихонечко, да в ус не дул. Ладно, бывай, Тимофей Яковлевич. Будем собираться, да ехать отсюда. Если увижу у церкви, подам милостыню, так и знай. Родственник ведь.

Я уже подошла к двери, когда услышала его надрывный всхлип:

– Зараза-а-а, да чтоб тебя-я-я… Подпишу-у-у…

– Молодец. Правильный выбор, – усмехнулась я, возвращаясь на место. – А теперь садись и калякай записку Жлобину, что завтра с визитом явишься.

Глава 25

Громко причитая с заковыристым матерком, Тимофей Яковлевич написал записку, а потом зло выкрикнул:

– И что ж теперь, я в своей парикмахерской не хозяин?! Да?! Выжила и радуешься, горгона?!

– Хозяин, хозяин, не волнуйся ты так, – успокоила я его. Горгоной меня еще никто не называл. – Да вот только оставь тебя без присмотра, ты один черт ее в расход пустишь. Пить бросай, играть в карты и за работу берись! Глядишь, и дела пойдут.

– Не командуй! – его голос сорвался на фальцет. Тимофей Яковлевич вскочил, затопал ногами, поднимая струйки пыли из старого ковра. – Пил и буду пить! Будет мне еще пигалица какая-то указывать!

– А, ну тогда сиди взаперти, пока не поумнеешь, – я забрала записку, закрыла дверь на замок и спустилась вниз, не обращая внимания на его вопли.

Отдав Прошке послание, я приказала, чтобы он отнес его Жлобину.

– Лично в руки передай. Понял?

– Ага! – Прошку как ветром сдуло. Что ж, с завтрашнего дня у нас начинается новая жизнь. Нужно приготовиться к тому, что придется много работать. Впереди осень, а потом и зима. Дом в аварийном состоянии, погреб пустой. Ра-бо-та-ть… Холода мы должны встретить в тепле и с запасами.

Я открыла парикмахерскую, в надежде, что кто-то заглянет, чтобы привести в порядок свои «кудри, лохмы, три пера или копну». Деньги лишними не бывают. Тем более, когда их не так много.

Прошка вернулся довольно быстро. Он выглядел возбужденным, и я поняла, что опять что-то произошло.

– Ты чего такой? Записку отдал?

– Отдал! – закивал Прошка, пританцовывая от нетерпения. – И чево вы думаете, Еленочка Федоровна?!

– Чево? – я уже начинала нервничать. – Тьфу ты! Что такое?!

– Меня провели в кабинеты, а там с Василием Гавриловичем молодой барин сидит! – быстро заговорил мальчишка, шмыгая носом. – Батюшка его записку прочитал, отдал ему, а тот вдруг и говорит: «А пущай он со своей родственницей явится. Охота посмотреть, что за девка. Давно здесь чужих не было».

– Так и сказал? – я уже понимала, к чему дело идет. Сынок купца, видать, тоже себя венцом творения мнит. Думает, на нищую девку можно, как на зверюшку невиданную пялиться, стоит только пожелать? А потом, если приглянется, использовать по назначению. Но и я не «Бедная Лиза», на меня где сядешь, там и слезешь. Причем не факт, что с целыми конечностями.

– Так и сказал! – подтвердил Прошка. – А Василий Гаврилович ему отвечает: «Ну, хочешь, посмотри. Только смотреть там не на что. Кожа да кости. Воробей рыжий».

– И дальше что? – меня совершенно не смущало такое описание моей внешности. Приставать не будет. Нажрать бока я всегда успею, тем более процесс уже запущен.

– Василий Гаврилович велел передать, чтобы вы тоже с дядюшкой явились.

Вообще-то я хотела с ним Селивана отправить, но, видимо, придется идти самой. Ладно… ради своего спокойного будущего я согласна еще раз предстать перед их семейкой.

– Молодой барин тоже «квашня»? – насмешливо поинтересовалась я, на что Прошка весело ответил:

– Нет, его “расстегаем” кличут! Мотня на портках постоянно сквозит!

Какая прелесть…

– Эй! Ты, что ли, родственница Яковлевича, что бороды стрижет? – раздался мужской голос, и я обернулась. В открытых дверях стоял невысокий мужик с пышной бородой, настолько потешно смотревшейся на его маленьком мышином личике, что я не сдержала смешок. Это был именно такой экземпляр, о которых говорят: «тельце ребенка с головой дровосека».

– Вот и я о том же! Куда с такой-то бородой?! – ничуть не обиделся незнакомец, догадавшись, что меня веселит его вид. – А баба моя заладила: «Не стану с безбородым на люди выходить! Не вздумай в доме со скобленым рылом появляться! Еще подумают, что я на себе соплю женила!». А я ведь ее на пять годов старше!

– Проходите, сейчас что-нибудь придумаем, – я повела его к креслу. – Будете и вы довольны, и ваша супруга.

– Сделай, красавица, прошу! Яичкин наш говорит, что ручки у вас золотые! – мужчина уселся и с мольбой взглянул на меня. – Жизни ведь нет, хоть из дому беги. Плешь проела, супружница моя!

– Подбирать бороду нужно по своему росту, – я внимательно посмотрела на его густую растительность. С этим можно сделать все, что угодно.

Махмуд шутил, что есть шесть стадий роста бороды. Первая: Вай, сэкси-красавчик! Вторая: неделя в джазах (в запое). Третья – Да ты морской волк, барцуха! Четвертая – пленный абрек, пятая – бомж и шестая – Гэндальф.

– Сделаем «утиный хвост», – наконец решила я, вспомнив, что такую бороду носил мой тренер. Она действительно напоминала хвост утки, благодаря четким очертаниям. Волосы на щеках и бакенбардах стриглись коротко, а под подбородком и вокруг него были длиннее, причем щетина начиналась под нижней губой.

– Ишь, ты! Еще и такое бывает? – удивился мужчина, а Прошка захихикал, подавая мне простынь.

Прошло минут сорок, и внешность клиента заиграла совершенно другими красками. Вместо «лопаты», делающей его похожим на дровосека, страдающего рахитом, у мужчины появилась аккуратная борода. Его лицо стало более открытым и даже симпатичным.

– Ёжки-матрёшки! – он приблизил лицо к зеркалу. – Вот это история! Ну, дела-а-а-а…

– Вам нравится? – я с улыбкой наблюдала за его реакцией.

– Да я теперь не Афоня, а Афанасий Ефимович! – мужчина встал и гордо прошелся по парикмахерской. – Пущай меня моя Агапа так и называет теперь! А то я для нее то Фонька то Наська!

Он расплатился, еще несколько минут благодарил меня у двери, а потом важно направился вниз по улице. Ну, хоть кому-то я сегодня угодила.

Тимофей Яковлевич вел себя тихо. Может, спал, что не могло не радовать. Я пошла на кухню к Евдокии с расспросами:

– Нам бы дядюшку помыть. Завтра ему долги отдавать, а он на хануря похож. Где это сделать можно?

– Как где? У Тимофея Яковлевича банька имеется. За парикмахерской, с другой стороны, – ответила повариха. – Растопить ее надобно.

– Так тут баня есть? – обрадовалась я. Баня это дело хорошее!

– Есть, Елена Федоровна, есть… Маленькая да своя, – Евдокия посмотрела в потолок. – Чем кормить-то его сегодня?

– Каши свари какой-нибудь, и хватит, – отрезала я, выходя на улицу. – Не на курортах.

Селиван натопил баню, после чего пришел меня успокаивать:

– Вы не переживайте, барышня. Я сам дядюшкой займусь. Через час как новенький будет. Орать ежели станет, не слушайте.

– Займись им, только тебе и доверяю такое щекотливое дело! – засмеялась я. – Потом Тимофея Яковлевича в чистую сорочку и под замок.

– Не сумлевайтесь, все будет по высшему разряду, – слуга пошел за дядюшкой, и вскоре я услышала его крики. Яковлевич явно не жаждал гигиенических процедур.

– О как разрывается, – хмыкнула Акулина, опершись рядом со мной о перила крыльца. – Будто его на казнь ведут. Видать, грязи своей жалко, она ему душу греет.

Мы расхохотались и пошли пить чай, пока в бане происходила экзекуция мытьем.

Из бани дядюшку Селиван нес на руках. Яковлевич обмяк, и блаженно улыбался, похожий на розовощекого младенца. Баня кого угодно могла привести в чувство. Нужно и нам банный день устроить.

На следующее утро Селиван вывел Тимофея Яковлевича из парикмахерской при полном параде. Он был причесан, одет в чистое и выглядел довольно прилично, если не обращать внимания на мешки под глазами.

– Ну что, готов? – я смахнула с него пылинки. – А, Яковлевич?

Дядюшка зыркнул на меня злобным взглядом и пошел вперед.

Глава 26

Оставив Селивана ждать нас на улице, мы с дядюшкой вошли в дом купца Жлобина. Прилизанный слуга провел нас в кабинет, недовольно морща лицо, словно от нас дурно пахло.

– Прошу, – он открыл передо мной дверь, презрительно ухмыляясь. – Мадама…

Нет, нужно обязательно привести его в чувство. Хамить себе я не позволю. Особенно таким ущербным как этот.

– Благодарю, козлина, – прошептала я, улыбаясь ему. Мне говорили, что такую гримасу могли воспроизвести только два человека: я и Александр Карелин, трехкратный чемпион по греко-римской борьбе. Его фото, сделанное во время поединка, напугало иностранцев. Его даже прокомментировал американский борец Генри Сехудо: «Это убийца убийц».

Перед тем как переступить порог кабинета, я со всей дури, на которую была способна, наступила слуге на ногу, впечатывая в нее каблук с невероятным наслаждением. Он покраснел, надулся как жаба, но крик сдержал, выпучив на меня водянистые глазки.

– Еще раз пискнешь в мою сторону что-то, размажу так, что с пола тряпкой собирать будут. Понял? – сказала я, легонько ударив его сумкой по причинному месту. – Вот так.

А в кабинете нас уже ждали. Купец сидел за столом, а его отпрыск вальяжно раскинулся на диване, поигрывая часами на длинной цепочке.

При моем появлении, молодой Жлобин сразу оживился. Его масляный взгляд оценивающе скользнул по мне, словно он размышлял, на что я сгожусь. Бррр… какой неприятный тип!

– Ну, я слушаю вас, Тимофей Яковлевич, – купец даже не поднялся со своего места. Его ноги в начищенных сапогах лежали на столе, что явно говорило о неуважении к нам. – Неужто деньги принес?

– Да, мы принесли деньги, – вместо дядюшки ответила я, доставая из сумочки то, что с таким трудом оторвала от своей семьи. – Закладную давайте.

Жлобин долго смотрел на меня, и я видела в его глазах злость. Видимо, он ожидал совсем не этого. Да и мои вчерашние слова, скорее всего, не принял на веру.

– Занятная история получается… – он поднялся и подошел к нам, заложив руки за спину. – И где ж вы деньги-то раздобыли, а?

– Где взяли, там уже нет. Так что там с закладной? – я тоже не сводила с него взгляда. Он моргнул первый. Ха! Еще никто не мог пересмотреть меня! Соперницы теряться начинали, когда я буравила их своим коронным.

– А ты не проста, ой, не проста… – Василий Гаврилович навис надо мною, будто скала. – Вот только запомни, голуба, ежели так и будешь норов свой показывать, поломают ведь. Как тростинку сомнут. Квакнуть не успеешь.

– А вы меня не пугайте, – процедила я прямо ему в лицо. – Закладную давайте, иначе в суд пойдем. Там разбираться станем.

Я не знала, как тут решаются подобные дела, но суд-то должен быть? И где это видано, что по закладным деньги не принимали?

Жлобин еще раз окинул меня пристальным взглядом, словно предупреждая о том, что я пожалею, и пошел к столу. Когда он протянул мне закладную, я швырнула деньги на стол.

– Можете не пересчитывать. Я людей не привыкла обманывать. Там ровно сто рублей.

Тимофей Яковлевич, молчавший все это время, вдруг тоже раздухарился:

– Нет у нас такой манеры людям врать! Честные мы! Заберите долг, Василий Гаврилович!

– Да заткнись ты, пьянь подзаборная… – Жлобин замахнулся, собираясь отвесить дядюшке оплеуху. О нет! Еще чего не хватало! Может, он и пьянь, да только пьянь наша, и бить могла его только я! И только в воспитательных целях! Я дернула Тимофея Яковлевича на себя, и купец, схватив пустоту, подался вперед. Если бы не шкаф, Василий Гаврилович точно рухнул бы на пол.

– Всего доброго. Не хворайте, – не став дожидаться реакции Жлобина, я потащила Яковлевича к двери, понимая, что нажила себе лютого врага. Но разве нужно было позволить унизить пожилого человека? Каким бы он ни был.

Прилизанный слуга отскочил в сторону, как только мы вышли в коридор, а потом похромал за нами на приличном расстоянии.

Оказавшись на улице, дядюшка вдруг остановил меня.

– Спасибо тебе, что не дала позору приключиться. Срам-то какой…

– И не дам никогда, – ответила я, чувствуя, что между нами протянулась еще не ниточка, но уже паутинка доверия.

– Все хорошо? – Селиван посмотрел на слугу, который таращился на нас в дверную щель. – Чего он рожу прячет?

– Кто знает! – засмеялась я, ощущая прилив сил. Пора начинать новую жизнь.

– Вот это да-а-а… – Борис изумленно покачал головой. – Вот это девка! Огонь! Красотой да статью Господь обделил, а норов, как у кобылы необъезженной.

– Чего это ты восхищаться удумал? Дрянь какая… – прошипел Жлобин, возвращаясь за стол. – Ох, и дрянь! Совсем сдурела!

– Так нужно ей место указать, – сказал Борис, задумчиво глядя в окно на удаляющуюся девушку. – Может, мне ею заняться, а батюшка? Как думаешь? По-другому в моих руках запоет.

– На черта она тебе сдалась? – недовольно произнес купец. – Неужто взяла чем-то? Уж лучше я по-своему с ней разберусь, чтобы знала, как с уважаемыми людьми разговаривать.

– Успеешь и ты. Позволь мне осрамить ее для пущего эффекта! – засмеялся молодой человек, потирая потные ладони. – Сломать девку надобно. Опустить туда, откуда уже ходу нет.

– Ну, делай, раз тебе так приспичило, – отмахнулся от сына Василий Гаврилович. – Я бы ее, гадину, совсем со свету сжил… Тьфу ты, думать о ней тошно!

– А что там говорят, будто Сергей из заграниц вернулся? – сменил тему Борис. – Минодора теперь по сто раз на дню променад устраивает, чтобы на глаза ему попасться. Наряды меняет, пудры покупает.

– Вернулся, – подтвердил Жлобин. – Иван Иванович приглашает нас к ужину завтра. Пойдем к дорогому соседу, уважим. Может, глядишь, чего и срастется у Сергея с Минодорой. Дело молодое. Да и доходы у Фролова наравне с моими, а то и больше. Нам бы объединиться в одну семью, тогда такие дела можно воротить!

– Захочет ли Сергей нашу Минодору? Он, небось, привык к заграничным барышням, а своих девиц считает клушами! – развеселился Борис. – Разобьет сестре сердце, все подушки слезами зальет душа наша!

– У Минодоры самые лучшие наряды! Драгоценностей не счесть! Одного жемчуга с десяток нитей! – возмутился Василий Гаврилович. – Такую невесту еще поискать надобно! А ты говоришь: девки заграничные… Ничего, поговорим с Иваном Ивановичем, обсудим.

Мы шли по людной улице, и я наслаждалась прекрасной погодой. Жизнь заиграла совершенно другими красками. Меня не пугали трудности, я была готова принять вызов. Получив закладную на парикмахерскую, я смогу заниматься ею, не переживая, что Тимофею Яковлевичу взбредет в голову выгнать меня или запретить вести дела.

Мои мысли прервал толчок в плечо, от которого я чуть не упала, вовремя схватившись за фонарный столб.

– Прошу прощения! Я не сильно ушиб вас?

Я хотела уже сказать пару ласковых, но сдержалась, увидев перед собой приветливое мужское лицо. Молодой человек придержал меня за локоть, помогая выпрямиться.

– О нет, ничего страшного. Со мной все в порядке.

– Мне очень неловко. Позвольте проводить вас, – мужчина смотрел на меня голубыми глазами и улыбался. Он был высоким, немного худощавым, со светлыми, красиво уложенными волосами. – Ах, да! Разрешите представиться, Фролов Сергей Иванович.

– Волкова Елена Федоровна, – я протянула ему руку, и он удивленно посмотрел на нее, но все-таки легко пожал. – Будем знакомы.

– Какая вы… необычная, – он улыбнулся. – Так вы позволите сопроводить вас?

– У меня уже есть сопровождающие, – ответила я, кивая на стоящих рядом мужчин. – Селиван и мой дядюшка Тимофей Яковлевич.

– Рад знакомству, – молодой человек поклонился мне. – Тогда я буду надеяться на еще одну встречу, Елена Федоровна.

– А вы приходите в нашу парикмахерскую! – встрял в разговор дядюшка. – Она недалеко. За углом! Останетесь довольны, я вам точно говорю!

– Благодарю, обязательно загляну, – вежливо ответил Сергей, не сводя с меня взгляда. – До свидания, Елена Федоровна.

– Всего хорошего, – я незаметно показала Яковлевичу кулак: кто за язык тянул?!

Глава 27

– Вы зачем его пригласили? – недовольно поинтересовалась я у дядюшки, когда молодой человек растворился в толпе. – Он в таких местах точно не стрижется.

– Так я его не на стрижку пригласил. Это ведь сын самого Фролова! – Тимофей Яковлевич не на шутку возбудился после этой встречи. – Что если он на тебя глазом накинул? Ишь, как! И проведу, и вы не ушиблись? И рад знакомству… Не зря, видать, в заграницах учился!

– Чего-о-о? – я хмуро посмотрела на него. – Не надо мне его глаз! Пусть на других накидывает!

А часом, не тот ли это Сережа, о котором говорили Минодора с матерью? Недавно вернувшийся в отчий дом, после долгого отсутствия.

– Кто он такой? – спросила я у дядюшки. – Богач какой-то?

– Сын купца Фролова Иван Ивановича! У него фарфоровый завод, магазинов по Москве штук пять! – затараторил Яковлевич, потирая руки. – Доход такой, что нам и не снилось!

– Ясно. А ты бы успокоился, дядюшка. Таким женихам невест других подавай, чтобы одного поля ягода была! – засмеялась я. – Да и мне он не нужен. Своих проблем хватает!

– Вот ты дура, девка! – раздраженно произнес Тимофей Яковлевич. – Нет бы вцепиться в такого парня руками да зубами, а она нос воротит!

– Да не собираюсь я ни за кого цепляться! Я мужа недавно похоронила, у меня ребенок маленький, а ты меня уже другому подсовываешь! – мне не нравились такие разговоры. Тем более что все это вообще нереально. Ни один уважающий себя купец не позволит своему отпрыску жениться на вдове с ребенком, причем без гроша в кармане!

– Эх… а как хорошо было бы… – обреченно вздохнул Яковлевич. – Зажили бы на широкую ногу… Стала бы интеллигенцией… Настоящей барыней!

Ага, как же… Я вспомнила старый анекдот и тихо засмеялась.

«– Ида Казимировна, вы же интеллигентная женщина! А ударили нашего старшего научного сотрудника утюгом! – Не случилось, знаете ли, веера под рукой.».

Селиван, идущий следом за дядюшкой, лишь покачал головой.

Как только мы завернули к почте, Тимофей Яковлевич резко притормозил.

– Ты чего это? – я услышала голоса и поднялась на носочки, чтобы увидеть, что происходит. Возле парикмахерской собрались мужчины, а Прошка что-то объяснял им звонким голоском. – Что за сборище?

Мальчишка увидел нас и весело крикнул:

– Да вот же она! Говорил ведь, скоро придёт наш Стриж!

Он подбежал ко мне, и я поймала его за шкирку.

– Как ты меня назвал?! А ну, отвечай!

– Это не я! Это они! – ничуть не испугавшись, захихикал Прошка. – Ты же им бороды стрижешь! Вот они тебя так и прозвали!

– Елена Федоровна, вы не серчайте, – к нам подошел Яичкин. – Это ведь по-доброму… Я тут сына привел. Пора ему шевелюру укоротить, а то скоро косы плести станем!

– Ну, батя! – паренек лет тринадцати густо покраснел. – Ты чего говоришь такое!

– Я с кумом! – раздался знакомый голос. Это был Афанасий с модной бородой «утиный хвост». – Примите, а?

Значит они меня теперь на «вы» называют, а за глаза Стрижом? А и пусть! Это означало лишь одно – признание.

– Меня уже не зовут, бороды стричь? – надулся как сыч Тимофей Яковлевич. – В своей парикмахерской не нужен стал?!

– Почему же не нужен? Можно и вместе работать, – я понадеялась было, что дядюшка согласится, но он вдруг взбрыкнул.

– Не стану я с девкой инструмент делить! Это мое последнее слово!

Он гордо прошествовал мимо собравшихся и громко хлопнул дверью.

– Разобиделся, Яковлевич… – с грустью произнес квартальный надзиратель. – Вы бы его научили, Елена Федоровна, а? Он всех под одну гребенку болванит!

– Ладно, разберемся. А сейчас давайте я вас под свою гребенку оболваню! – засмеялась я. – Кто первый?

– Архипа моего подстригите, – мужчина подтолкнул сына к дверям парикмахерской. – Чего-нибудь эдакое ему!

– Сейчас сделаем, – я окинула оценивающим взглядом волосы парня. – Иди, Архип, садись в кресло.

У меня уже появилась идея. Сделаю ему стрижку «шторку»! В двадцать третьем году она очень популярна у молодых мальчишек.

«Шторкой» называют стрижки, которые распадаются от прямого центрального пробора по обе стороны от лица. Она симметричная, подходит такому как у него типажу и придает волосам объем. Архипу точно должно понравиться!

Вращаясь в основном в мужском обществе, я давно научилась понимать, что парням по душе, что им идет, и часто помогала навести «красоту». У парня были прямые волосы, высокий лоб, широкие скулы и треугольная форма лица. Идеальная внешность для «шторки».

После всех манипуляций Архип, как и его отец, после стрижки усов долго таращился в зеркало, не в силах поверить, что это он.

– Ба-а-атя-я-я… – наконец, протянул он. – Ты только гля-я-янь…

– А я тебе говорил! Говорил ведь! – сидящий на стуле у окна, Семен Степанович хлопнул себя по коленям. – Вот что девка эта делает! Ой, вы меня простите, Елена Федоровна…

– Да ничего, – я смахнула короткие волоски с шеи парня. – Теперь вон жених какой!

– Кум, давай, садись, сейчас и из тебя жениха сварганят! – захохотал Афанасий. – Вдовушка Панкратова твоею будет, как только красоту такую узрит!

Тут я особо не заморачивалась, превратив мужчину в «канадского лесоруба» с эффектной, слегка угловатой бородой и чуть-чуть подкрученными усами.

– За бородой ухаживать нужно! Заботиться о ней! – напутствовала я клиентов, пересчитывая деньги. – А у вас один уход – в щах ее полоскать!

– Как же за ней ухаживать надобно? – Афанасий пригладил свой «утиный хвост». – Ежели вы расскажете, будем делать, Елена Федоровна!

– Во-первых, ее нужно мыть почаще! Во-вторых, не тереть абы как, а аккуратно промокнуть, пригладить полотенцем сверху вниз! – я расхаживала перед ними, заложив руки за спину, а они провожали меня завороженными взглядами. – В-третьих, нужно пользоваться маслом, чтобы борода мягкая была, приятная на ощупь!

– Сливочным, что ль? – удивленно поинтересовался Афанасий, а остальные вытянули шеи в ожидании ответа. – Как в кашу класть?

– Так… забудьте о масле. С этим я тоже разберусь. Дайте мне время, – у меня даже руки зачесались, стоило представить, как я смешиваю эфирные масла. – А пока мойте бороды и расчесывайте правильно, ясно?

– Ясно! – щелкнул каблуками Яичкин. – Елена Федоровна, мы же не прощаемся! Теперь чаще видеться станем!

– И знакомых приглашайте к нам в парикмахерскую, – я провела мужчин до самой калитки. – Мы всем рады.

– Всенепременно! – заверил меня Афанасий. – Я на рынке и так вас расхваливал, как мог!

Я слушала его, а мой взгляд не мог оторваться от пары, стоявшей в начале переулка, рядом с магазином, на котором красовалась яркая вывеска: «Модный магазин Мейхера». Мужчина показался мне, очень знакомым… Он слегка повернулся, и я узнала Давида Эристави. Офицера, сопровождавшего нас со своим другом до самой парикмахерской. С ним рядом стояла молодая женщина в пышном платье приятного розового цвета. На плечах незнакомки лежала кружевная накидка, а в руках был белоснежный зонтик. Ее светлые кудри под кокетливой шляпкой трепетали под ласковым ветром, и я скривилась. Кукла.

– Вы не знаете, кто это? – спросила я у квартального, кивая на пару.

– Это сын князя Нугзара Эристави, – ответил Яичкин. – Служит в императорском полуэскадроне. Видать, на побывку приехал к родителям. Его сиятельство сейчас в Москве со всей своей семьей. А с ним дочь генерал-майора Туманова, Софья Андреевна.

Я кивнула, мол, спасибо, поняла. Ага… так он княжич… Вот это дела… Недосягаемая высота. Что ж, каждому своё. Но мне почему-то стало немного жаль. Так, где-то в глубине души слегка кольнуло, но тут же прошло.

– Прошка! – крикнула я, входя во двор. – Ты волосы с пола смёл? Инструменты почистил?!

– Бегу! – мальчишка вскочил со ступеньки, на которой сидел, закинув ногу за ногу, и хрустел яблоком. – Я мигом!

Вот засранец!

Глава 28

Дядюшка обиделся основательно. Он сам поднялся в свою комнату и закрылся изнутри, заявив, что объявляет голодовку. Повариха долго сокрушалась по этому поводу, но я не особо переживала, потому что уже поняла характер Тимофея Яковлевича. Он был истеричен, а это лечилось только полным игнором. Как гласила современная поговорка: «Мужские истерики и нравоучения переносятся легче, если пока он орет, и машет руками, наигрывать в голове мелодию из «Деревни дураков». Некогда мне было носиться с его обидами. Жрать захочет, сам выползет из своей берлоги.

Так и случилось. Через сутки Тимофей Яковлевич потребовал хлеба, и я позволила дать ему еще и каши. Не дай Бог ослабеет, что с ним потом делать? Да и все-таки во мне теплилась надежда, что он возьмется за ум. Помощь в парикмахерской не помешает.

Прошло три дня. Жизнь шла своим чередом, согретая жарким летним солнцем и ароматом травы. Которую, кстати, не мешало бы покосить. Ею заросло все вокруг дома, и к парикмахерской вела лишь узкая тропка, что не лезло ни в какие ворота.

Я занималась каждое утро, с удовольствием надевая свой «спортивный прикид», вызывающий у Акулины приступ веселья. Она прибегала посмотреть на меня и, усевшись на стуле, комментировала происходящее в своей беспардонной манере. Но я уже не обращала на нее внимания, а порой тоже не могла удержаться от смеха.

В эту ночь я долго не могла уснуть, размышляя над тем, какие бы новшества ввести в свой «брадобрейский бизнес». Масло… Да! Но для начала нужно узнать, где его взять, какова цена сего удовольствия, да и вообще…

Целый час я вертелась в кровати, а сон все не шел. Тогда мне в голову пришла мысль, что нужно потренироваться. Не проводить же время впустую? Пусть даже и ночное. Напялив на себя шаровары, я не стала зажигать свечи, чтобы не привлекать внимания. Лунного света вполне было достаточно. В открытое окно залетал свежий ветерок, в котором чувствовался сладковатый аромат ночной фиалки, и я испытывала настоящее удовольствие от тишины, царившей в доме.

Но длилось это недолго. До моего чуткого слуха донеслись голоса. Сначала я подумала, что это поздние прохожие, но голоса не удалялись. Кто-то находился под окнами дома.

– Не поняла… – прошептала я, поднимаясь с пола. – Это еще что такое?

Быть беспечной в моем положении – непозволительная глупость. Во-первых, мы беглые, а во-вторых, придурков вокруг тоже хватает.

Я подошла к окну и, не высовываясь, прислушалась.

– Окно в ее комнате открыто. Тряпку в рот, мешок на голову ей натяну, и делов-то! – говорил мужской голос с неприятными, вкрадчивыми нотками. – А ты принимать ее тушку будешь! Она мелкая, заяц тяжелее!

– И чего потом? Куды ее? – раздался второй голос. – Я ни черта не понял!

– Куды, куды… в трактир! Барин сказал, что девку опозорить надобно! Он там нас ждет с добычей! – тихо засмеялся его собеседник. – Потешится, небось, а опосля на люди ее вытащит! Вот смеху-то будет! Завтра весь город гудеть станет о том, что родственницу Яковлича по трактиру мужики тягали!

– Хорошо быть барином… – с завистью вздохнул второй. – Чего хочу, то и ворочу… И бабы тебе, и вино с картами…

– Ладно, не вздыхай. Давай дело делать. Время-то за полночь перевалило.

Ага… ага… Как интересно…

– Какое хорошее, тихое место… – прошептала я, потирая руки. – Даже матом ругаться не хочется…

Можно, конечно, было столкнуть бандита с окна и поднять шум, но я, как настоящий русский человек, легких путей не искала. И уж точно не собиралась облегчать жизнь этим утыркам, нанятым Жлобинским сынком. Мешок на голову говорите? Ну-ну…

Я засунула под одеяло свою одежду, а сама притаилась рядом в темном уголке, чувствуя прилив энергии от адреналина. Эх, раззудись плечо!

Вскоре в оконном проеме показалась мужская фигура. Бандит осторожно слез с подоконника и направился к кровати. Дождавшись, когда он окажется от меня на расстоянии вытянутой руки, я шагнула из темноты и ударила его в боковую часть шеи.

Да, это удар «ниже пояса», но, как говорится, на войне все средства хороши. Мужик вырубился сразу, потому что я попала точно в сонную артерию.

– Ну что, прынц, посмотрим, кто ты есть.

Но морда этого урки была мне незнакома. Хотя вряд ли сюда бы после нашей незабываемой встречи явились Терентий с Егором.

– Тряпку говоришь в рот? – я выдернула из рук мужчины какую-то ветошь, затолкала ему в рот, а потом надела на голову мешок, уготованный для меня. – Ну что, темный рыцарь, тебя товарищ ждет…

Подтащив бессознательного злодея к окну, я с трудом, но все же перевалила тяжелое тело через подоконник.

– Давай, Фрол! Я туточки! – послышался тихий голос его подельника. – Опускай тушку!

Сейчас я опущу тебе тушку…

Не особо церемонясь, я столкнула бандита вниз. Здесь было невысоко, поэтому ничего с ним, кроме пары синяков, не случится. Под окном громко крякнуло. Видать «тушка» приземлилась прямо на своего товарища.

Забравшись на подоконник, я мягко спрыгнула в густую траву и с улыбкой наблюдала, как под упавшим телом копошится еще одно. Наконец он выбрался и завертел головой, не понимая, что происходит.

– Ку-ку, дядя, – почти ласково произнесла я, прежде чем толкнуть его ногой в грудь. – Дружка своего забирай, и валите отсюда, пока я добрая.

– Шала-ва-а-а… – выдохнул мужик, пытаясь подняться.

Да что ж они все это слово повторяют? Вот зря… Зря же…

– Строг этикет самурая: Кто ругательным словом обзывается – тот сам так называется. Японская мудрость. Ну, чё, банзай, что ли? – я ударила его по темечку и бандит обмяк, завалившись на траву. – Скучно, девочки…

Мне хотелось продолжения, ибо злость на Жлобиных распирала меня изнутри. Опозорить меня, значит, хотели? Мг… мг… Щаз. Но что я могла сделать? Не с войной же идти на купца?

– Еленочка Федоровна, а чево тут?

Я чуть не подпрыгнула, услышав тоненький, заспанный голос.

– Прошка! Ты чего не спишь?! – я обернулась и увидела мальчишку в ночной сорочке.

– До ветру вышел, слышу: тут возня… Потом кто-то говорит «шалава»… Вот и залюбопытничал… – он приблизился. – Ой, Еленочка Федоровна, вы опять кого-то отоварили?

– Жлобинских, похоже. Нужно Селивана разбудить, чтобы он отволок их подальше отсюда, – пошла вокруг дома к главному входу. – А ты спать иди!

– Вот, гады! – зло произнес мальчишка, семеня следом. – Еще и обзываются! Был бы я взрослым, как наподдал бы за вас, Еленочка Федоровна! Вы же меня научите?

– Научу. Спать бегом! – улыбнулась я. – Завтра работы у нас полно.

Селиван долго смотрел на валяющихся в траве мужиков, а потом философски произнес:

– Хорошо взбутетенить кого-то тоже надобно. Оно для ума полезно и разумения. Только я вот в толк не возьму, вы, что ли, барышня их мехом наружу вывернули?

– Услышала, что в окно кто-то лезет и приложила кочергой, – соврала я, на что он ответил:

– Я завтра придумаю, чтобы не лазили. Может за квартальным послать?

– Нет, не нужно. Отволоки их подальше. Что толку от квартального? Они по указке Жлобина сюда явились. Вряд ли Яичкин против него пойдет, – чтобы это понять, много ума не надо было. – Тут нужно осторожнее быть.

Но осторожнее не получилось… Рано утром вся округа гудела от невероятного по своей нахальности события. На Жлобинских воротах здоровенными буквами было написано: «Квашня Шалава!!!».

Это за завтраком рассказала Акулина, которая бегала на рынок за свежим молоком.

– Только и разговору за купеческую дочь! Люди смеются, бегут посмотреть, да там уж все смыли! Говорят, купец рвет и мечет! Даже сказал, что деньгами осыплет того, кто скажет, чьих рук дело!

Но я уже догадывалась, кто этот борец за справедливость. Прошка!

Мальчишка и не отпирался. Он, насупившись, смотрел себе под ноги, пока я отчитывала его, а потом сказал:

– А чево они вас обзывают?! Пущай докажут, что это я!

– Ты где писать научился, горе? – я не могла на него долго злиться.

– Дык, когда мамка еще живая была, работала у попа поварихой. Меня с собою брала… Дьячок и научил букавам, – ответил Прошка, улыбаясь. Он уже видел, что я не злюсь. – Не переживайте, Еленочка Федоровна! Хотите, я им еще под калитку по большой нужде схожу?

– Прошка! Зараза! – в душе хохоча, я замахнулась на него. Но того уже как ветром сдуло.

Глава 29

– Почему девку не доставили? – Борис зло смотрел на двух мужиков, стоящих перед ним. Они явно чувствовали себя плохо, но страх перед хозяином все равно заставил их явиться по первому его требованию. – Что помешало? Или мимо ушей приказание моё пропустили?!

– Барин, так у нее там увальни знаете какие?! Они нас вона как отделали! – Фрол машинально схватился за шею и скривился. – Кто ж знал, что девка под охраною!

Мужики быстро переглянулись. Никто из них не собирался признаваться, что отметелила их баба.

– Вот как? – младший Жлобин криво усмехнулся. – Значит, родственница парикмахера не только под защитой дядюшки?

– Так и есть! Здоровяки у нее в слугах, ой, здоровяки! Таких еще поискать надобно! – Фрол затряс головой и сразу же сморщился от боли. – Не серчай, барин! Мы ведь не виноваты! Головы чуть не сложили, поручение выполняя!

– Ладно, прочь с глаз моих! – Борис махнул рукой, и те с явным облегчением выскочили из кабинета.

В этот момент в дверь вошел Василий Гаврилович. Он с удивлением проводил взглядом уходящих, а потом взглянул на сына.

– Это еще кто такие?

– Да так… служат мне. Все дела грязные исполняют, – ответил Борис, приглаживая брови указательным пальцем, на который до этого плюнул. – Послал их, чтобы парикмахера родственницу мне приволокли, так этих олухов ее слуги поколотили!

– Ишь ты! У нее средства и на слуг имеются? – задумчиво произнес Жлобин. – Явилась сюда совсем недавно, а уже долги раздала… Любопытно…

– Да забрать их цирюльню и делов! – раздраженно произнес Борис. – И не Минодоре земли в приданое отдать, а построить большой магазин, батюшка. На Тверской уже купцы места найти не могут, скоро и в переулок полезут!

– Мысль-то хорошая, вот только ни на приданое, ни на магазин сии земли заполучить не получится, – Василий Гаврилович нахмурил густые брови, похожие на две жесткие щетки. – Узнавал я. Хорошо хоть по закладной деньги вернули.

– А что так? – изумился Борис. – Когда это ты, батюшка, не мог земли к рукам прибрать?

– Бумаги я обнаружил, что Тимофей Яковлевич является владельцем только пятой части парикмахерской и земель, на которой она стоит. Все остальные владельцы померли, а доли перешли их наследникам. Так еще и доли оказались раздроблены! Там концов не найдешь! Тьфу!

– Вот так история… – хмыкнул молодой Жлобин. – Значит никак, да, батюшка?

– Да что ты! Что ты! Мороки больше, нежели выгоды! – отмахнулся купец. – И думать забудь!

– Но девку-то на место поставить надобно! Чересчур уж она горделива! Не положено бабью голодранистому, замашки барские иметь! – Борис выпятил мокрые губы, поглядывая на графины, сверкающие хрустальными гранями под лучами солнца.

– Сегодня Минодору нашу охаяли как… – в глазах Василия Гавриловича промелькнула ярость. – До сих пор в себя прийти бедняжка не может! Что за тварь измываться удумала?! Узнаю, изничтожу подлеца!

– Так то от зависти, батюшка. Все от зависти людской… – вздохнул молодой человек. – Поговорят да успокоятся. А самым прытким наши мужики рты-то поприкроют…

– Все одно узнаю, кто, – угрюмо произнес Жлобин. – Пущай тогда на себя пеняет.

Сегодня в парикмахерской было немного скучновато. Пока не было клиентов, я сидела в кресле, и разглядывала скучные стены дядюшкиного заведения. Нет… с этим точно нужно что-то делать. Например, придумать креативное название. «Барбер-изба»? «Усы и борода»?

Хлопнула дверь и я даже остолбенела, когда увидела нечто, завернутое как восточная красавица. Нет, это скорее было похоже на гутру, которую носили арабы. Она спасала бедуинов от колючего песка. В небольшое отверстие на меня смотрели испуганные глаза, а большие руки комкали уже довольно изрядно помятый подол рубахи.

– Спаси меня, дочь моя! Христом богом молю! – раздался из-под ткани надрывный голос. – Иначе все, позор на мою голову!

– Что случилось? – я с любопытством приблизилась к странному посетителю. – Вы можете толком объяснить?

– Закрой дверь, чтобы особу моего звания чужие глаза в непотребном виде не узрели! – взмолился мужчина. – Доброту твою вовек не забуду! Вот тебе крест!

Странный незнакомец перекрестился, а потом поклонился мне.

– Хорошо, вы не волнуйтесь так… – я закрыла дверь на замок. – Так что же случилось?

– Беда-а-а… – завыл он, стягивая с головы тряпку. – Сра-а-ам…

Мне стоило огромных усилий, чтобы не рассмеяться. Некогда седая окладистая борода мужчины выглядела как гнездо. Причем гнездо, залитое смолой.

– Господи, что это?! – я прижала ладошку ко рту, чтобы скрыть улыбку.

– Не произноси имени Господа, Бога твоего всуе, дочь моя! – строго произнес мужчина, и я только сейчас поняла, что это батюшка. – Спаси! Аки Анион сбрил бороды да обрезал посланным Давидом края одежды, ввергая в посрамление, меня ввергли в ту же пучину!

Мне были совершенно непонятны его речи, но одно я поняла точно – батюшкину бороду нужно спасать. Причем срочно.

– Садитесь в кресло. Будем думать, что с этим можно сделать, – я взялась за ножницы, но он тут же схватился за свое «гнездо»:

– Нет! Не взойдет пострицало на брады твоя!

– Да что же вы от меня тогда хотите? – воскликнула я. – «Браду» только «пострицалом» спасти можно! По-другому никак!

– Горе мне! – взвыл батюшка, напомнив мне Ивана Грозного из «Иван Васильевич меняет профессию». – О, горе! Господь наказал меня за грехи моя-я-я… Чтобы не хаживал к Евлампии Сидоровне! Это она бесстыдница своего слугу подговорила, чтобы он на мои власа смолу вывернул!

– Я все исправлю. Поверьте мне, – принялась я уговаривать священника. – Иначе придется ходить так.

Он убрал руку и закрыл глаза.

– Вверяю себя в руки твои, дочь моя. И Господу Богу нашему! Аминь!

Что можно было сделать? Как сохранить бороду, когда тут такое?

Я осторожно выстригла смолу, помыла белоснежные пряди заметно поредевшей бороды, аккуратно расчесала и тяжело вздохнула. Остатки былого великолепия жалко свисали на грудь батюшки. М-да…

– Плетеная борода викингов? – задумчиво произнесла я и священник встрепенулся.

– Что говоришь, дочь моя?

– Говорю, не вертите головой, святой отец. Я сейчас вернусь.

– А-а-а… Спаси Господи!

Я пошла на кухню и позвала Евдокию.

– Чево случилось, барышня? – женщина оставила таз с тарелками. – Слышу, волнуется кто-то…

Я рассказала ей о случившемся, а потом спросила:

– Нет ли чего у тебя, чтобы батюшке в бороду вставить?

– Ой, не могу! – прыснула повариха. – Это ж надо такому приключится! У меня шерсть есть козья. Может она подойдет?

– Неси!

Я вплела шерсть в батюшкину бороду шерсть, привела в порядок усы, а также прическу. Теперь он напоминал брутального Юлениссе – норвежского деда Мороза.

– Господи Иисусе! – он замер, глядя на себя в зеркало. – И все чины архангельские… Это что же? Спасла власы мои, а дочка? Ох, спасла… Благодарствую! Спаси Господи!

Я провела его до дверей, стараясь не смеяться, чтобы не обидеть. Но когда хлопнула калитка, громко захохотала. Чего здесь только ни увидишь!

Глава 30

Мысли об уходовых средствах для бороды не покидали мою буйную головушку. Рано утром после тренировки я позавтракала и, взяв с собой Прошку, пошла прогуляться по Тверской. Хотелось заглянуть в магазины, чтобы иметь хоть какое-то представление о товарах и услугах этого времени. Я, конечно, понимала, что даже если здесь и удастся найти экзотические масла, то стоить они будут приличных денег. Но в России должны были быть масла из местных растений эфироносов. Увлекаясь всеми этими «пахучками», я всегда интересовалась историей их происхождения.

Мои предположения оказались верными. В аптеке я обнаружила эфирные масла миндаля, мускатного ореха, корицы, кориандра, шафрана, ванили, розы, апельсина, мяты, чабреца и многих других. Естественно, они отличались в цене, но для меня это было не критично. Начинать нужно всегда с малого. По-другому большие дела не делаются.

За базовое масло я взяла конопляное, а к нему мятное и чабреца. Еще купила настойку красного перца, специально для тех бород, которым требовался рост. Батюшке с накладной бородой она точно потребуется.

– А вам для чего маслице-то? – старый аптекарь с улыбкой посмотрел на меня. – Для волос? Они у вас красивые, на золото похожи.

– Для бороды, – ответила я, весело наблюдая, как увеличиваются в размерах его глаза. – Чтобы росла густая и блестящая.

– Вы думаете, что борода украсит ваше милое личико? – шутливо поинтересовался мужчина. – Мой вам совет: оставьте все как есть. Могу предложить средство для отбеливания кожи. Мне кажется, это нужнее молодой девице.

Я понимала, что он шутит, но все-таки прояснила ситуацию:

– У нас с дядюшкой парикмахерская недалеко отсюда.

– Ваш дядюшка Тимофей Яковлевич Волков? – догадался аптекарь.

– Да. Меня зовут Елена Федоровна Волкова, – представилась я, и он вдруг всплеснув руками, воскликнул:

– Стриж? Это о вас говорят?

– Обо мне, – мне не удалось сдержаться тяжелый вздох. Похоже, эта кличка прилипла ко мне навсегда. – Вы уже тоже слышали?

– И видел! Наш Яичкин своими усами произвел в обществе переполох! Экая вы выдумщица, Елена Федоровна! И где только науку эту освоили?

– Что ж я вам все тайны раскрою? – шутливо ответила я. – Приходите к нам красоту наводить.

– Всенепременно! – мужчина протянул мне пузырьки в бумажном пакете. – Меня зовут Никита Мартынович, милая. Вы тоже заглядывайте почаще.

Мы попрощались, я вышла на улицу. Но как только мы с Прошкой отошли от аптеки, меня окликнули:

– Елена Федоровна! Вы настойку красного перца забыли! Чтобы борода росла!

Я обернулась и увидела аптекаря, машущего мне рукой. Вот растяпа!

– Прошка, а ну-ка вернись, – попросила я. – Шустренько.

Мальчишка побежал к Никите Мартыновичу, а рядом со мной совершенно неожиданно прозвучал знакомый голос:

– Добрый день, Елена Федоровна.

Я удивленно обернулась и увидела Сергея Фролова, сына купца. Он стоял в нескольких шагах, глядя на меня веселыми глазами. Мне даже показалось, что он вот-вот рассмеется.

– Добрый день, – я нахмурилась. – Чего это вы на меня так смотрите?

– Еленочка Федоровна! Вот! Настойка ваша для бороды! И чево, от нее прям до пупа волосища вырастут? – запыхавшийся Прошка сунул мне пузырек и только потом увидел Сергея. – День добрый, барин!

Плечи Фролова затряслись от хохота. Молодой человек опустил голову, пряча лицо, а когда поднял, я увидела, что на его глазах выступили слезы.

– Что такое? – мне стало не по себе. Может, у меня грязное лицо? Прошка сказал бы…

– Прошу прощения, Елена Федоровна, – выдохнул Сергей. – Могу я поинтересоваться: для чего вам настойка?

– Бороду отпускать надумала, – ответила я с абсолютно невинным выражением лица. – Знаете ли вы, что бородатые мужчины чаще изменяют супругам, чем бородатые женщины своим мужьям?

Молодой человек пару секунд молча смотрел на меня, а потом захохотал.

– Господи, Елена Федоровна давайте уйдем отсюда, иначе на нас уже обращают внимание!

– Мы уже возвращаемся домой, – я не рассматривала его в открытую, но отметила, что Фролов одет с иголочки. Аккуратный элегантный мужчина больше походил на дворянина, чем на сына купца. Но это, скорее всего, объяснялось тем, что он долгое время находился за границей.

– Позвольте проводить вас, – как и в первый раз предложил Сергей. Посмотрев в его веселые глаза, я не стала отказывать. Пусть идет, если ему так хочется.

Прошка побежал вперед с покупками, а мы не спеша пошли по тротуару.

– Так значит, вы живете у дядюшки? – молодой человек завел разговор.

– Тимофей Яковлевич дядюшка моего покойного мужа, – ответила я, с интересом наблюдая за его реакцией. – После его смерти мы с дочерью переехали к нему.

– У вас есть дочь? – удивился Фролов. – И сколько ей?

– А почему это вас удивляет? Танечка еще младенец.

– Не обижайтесь, Елена Федоровна, – спохватился Сергей. – Просто вы совсем девочкой выглядите.

– Такая уж у меня стать, – мне вдруг снова стало обидно. Вот почему было не засунуть меня в тело видной девицы? Чтобы рост и размах рук были соответствующими… Нет же… рыжий дрищ на кощеевых ножках. Сразу вспомнился прикол из прошлой жизни: «Маша всегда мечтала играть роль Джульетты, но из-за маленького роста и странной формы позвоночника она играла канделябр,».

– Что Богом дано, всё прекрасно, – вполне серьезно сказал Фролов. – Себя любить нужно.

– Вы себя, значит, любите? – я взглянула на него, приподняв брови.

– Не путайте любовь к себе с самолюбованием, – Сергей усмехнулся. – Этого во мне точно нет.

У калитки мы на минуту остановились, и я заметила, как он бросил быстрый взгляд на парикмахерскую, из-за угла которой выглядывало мое непрезентабельное жилище.

– Как вам живется с дядюшкой, Елена Федоровна?

– Хорошо мне живется, – меня почему-то задел этот вопрос. В нем чувствовался намек на то, что Сергей увидел. – Не хоромы, но и за это спасибо. Пойду я. Всего доброго.

Фролов что-то хотел сказать, но не стал. Он поклонился и пошел обратно в сторону Тверской.

И тут из парикмахерской раздался громкий рёв. Кто-то так голосил, что в ответ на этот вой слабо залаял Туз. И это притом, что изможденная псина не лаяла, даже когда во дворе шастали чужие.

Я бросилась туда, боясь представить, что могло приключиться.

По залу бегал Прошка, схватившись за лицо обеими руками, и орал как резаный. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что случилось. На тумбочке стоял открытый пузырек с перцовой настойкой.

– Ох, ты ж! А ну, стой! – я схватила Прошку и оторвав его руки от лица, увидела, что оно пылает как советское знамя. – Не ори! Пошли со мной!

Захватив на кухне кусок мыла, я подтащила мальчишку к бочке с дождевой водой и умыла его. Но лицо продолжало пылать, словно он не просто размазал по нему эту чертову настойку, а втирал ее!

– Морда-а-а гори-и-ит! – продолжал реветь Прошка. – Без кож-и-и-и остану-у-усь! Слезе-е-ет ве-е-едь!

Выбежавшая следом Евдокия испуганно наблюдала за нами, не переставая креститься.

– Водка есть? – спросила я и она кивнула. – Неси!

Повариха вынесла полбутылки, но стоило мне ее взять в руки, как Прошка заголосил еще больше.

– Не стану-у-у пи-и-ить!

– Да кто ж тебя заставляет?! – я смочила тряпку водкой и протерла ему лицо. – Сейчас жечь перестанет!

Этот прием я знала, потому что иногда использовала перцовую настойку при растяжении мышц.

Спирт действует на капсаицин как растворитель.

Когда мальчишка немного успокоился, я поинтересовалась:

– Ты зачем настойку брал?

– Думал быстрее мужиком стану! – обижено всхлипнул Прошка. – Борода полезет!

Мы с Евдокией принялись хохотать, а он опять завыл, зло топая ногами.

– Пойдем со мной, – повариха подтолкнула его к двери. – У меня средство есть хорошее. Чтобы кожа не слезла. Ох, горе луковое! Бестолковое!

Глава 31

Минодора сидела у зеркала, рассматривая себя так пристально, словно видела в первый раз. Приложив к голове искусственный цветок, она через секунду отшвырнула его в сторону прямо на недоеденную булку.

– С ним щеки еще краснее делаются… Нет. Надобно что-то нежное… Вот чтобы как царевна-лебедь…

Девушка тяжело вздохнула, вспомнив статного Сережу. Он вчера проходил под ее окнами, и сердечко бедной Минодоры затрепыхалось с невиданной силой. Ей ужасть как хотелось страстных поцелуев и признаний. Она бы красиво смущалась и говорила: «Ах, Сережа, прошу вас, оставьте! Не дай Бог, кто увидит, разговоров не оберешься!». А он бы отвечал: «Не могу остановиться, милая Минодора! Гляжу на вас, и душа соловьём поет! К ногам вашим весь мир брошу! Сейчас же к Василию Гавриловичу пойду руки просить! Иначе гореть мне в огне неутоленной страсти веки вечные!».

Купеческая дочь прерывисто вздохнула, прижала к груди пухлые ручки и прикрыла глаза. И тут в дверь постучали.

– Да кто там?! – раздраженно отозвалась девушка. – Покоя нет!

В комнату дочери вошел купец Жлобин и с умилением взглянул на Минодору, сидящую у зеркала. – Ты чего пригорюнилась, голубка моя? Личико смурное, в глазах тоска… Ну, ответь батюшке?

– А чего хорошего? Скукота! – недовольно ответила девушка. – Ни тебе гостей, ни танцев! Совсем вы меня с маменькой измучили!

– Ох, ох, ох! Не серчай, моя красавица! – добродушно засмеялся Василий Гаврилович. – Я тебе хорошую новость принес.

– Какую? – Минодора с любопытством повернулась к отцу. – Не томите, батюшка!

– Виделся я вчера с Иваном Ивановичем Фроловым. Они ведь нас ждут сегодня к ужину. Не забыла? – купец присел рядом с дочерью. – Платье самое лучшее надень.

– Да помню я об ужине, – девушка с надеждой смотрела на Жлобина. – Что за новость?