Таинственное лето, я слежу за тобой бесплатное чтение

Глава 1

Предисловие. Знакомый незнакомец

Он не растерял навыков и передвигался по лесу тихо. Ни одна сухая веточка не хрустнула под ногами. Ни один лист не шевельнулся. Ни одна лесная птаха не почувствовала его присутствия.

Обрадовало ли это его? Скорее нет, потому что события последних дней тянули его в прошлое. Прошлое, которое с одной стороны было героическим, с другой – трагично и страшно.

Мужчину он узнал не сразу. Сначала он просто услышал как кто-то легко барабанил пальцами по твёрдой поверхности. Кажется знакомая мелодия. Или только кажется?

Он остановился прикурить случайно оказавшись возле закрытого окна совхозной конторы. Там горел свет и слышалась беседа. Разговаривали директор Захаров, участковый товарищ Белов и молодой парень Журавлёв, который руководил всей местной молодёжью, и неизвестный, вальяжно рассевшийся на тонком венском стуле возле стола для совещаний. В правой руке неизвестный держал тёмно-серую шляпу с провисшими полями и обмахивался ею, пальцами левой постукивал по столешнице. Директор в этот момент рассматривал какую-то небольшую бумагу.

Что-то во всём этом было знакомое. И он присел на низкую источенную жучком деревянную лавочку под окном конторы.

Разговор он слышал не полностью, но суть понял. Неизвестный объявил себя корреспондентом областной газеты и желал что-то эдакое разузнавать. Участковый спрашивал о причине интереса газеты к некоторым частным событиям жизни местных жителей. В ответ неизвестный ссылался на какие-то жалобы, которые просто в огромном количестве поступили в газету.

В помещении было накурено.

Журавлёв подошёл к окну и приоткрыл его. Наблюдатель на лавочке стал слышать беседу лучше.

Выдававший себя за газетчика стал горячиться:

– Именно поэтому я, как корреспондент, счёл нужным появиться в правлении совхоза и поставить в известность должностных лиц о своём появлении и просить оказать помощь в решении поставленной перед ним задачи.

Вы убедились в моих полномочиях? Кроме того, я предъявил командировочное удостоверение. Надеюсь на ваше содействие, – сыпал неизвестный словами.

–Какое же содействие вы, товарищ, ожидаете? – Спросил участковый.

–Для выполнения задания мне просто необходимо пожить здесь некоторое время. Я выявлю лиц, которые писали к нам в газету обращения, поговорю с ними, составлю наброски к материалу в конце концов! “Чёрная вдова” – это вам не шутка, это серьёзное обвинение.

–Если обвинение, то этим делом должна заниматься милиция или прокурор, – заметил участковый, и остальные присутствующие с ним согласились.

–Вам граждане могут ничего и не рассказать, а нам, газетчикам, доверяют, – лихо возразил газетчик.

И тут он достал из кармана брюк носовой платок и промокнул лоб.

Жест был знаком. И мелодия, которую тот неизвестный приезжий барабанил. И память стала возвращать забытые воспоминания.

В правлении продолжали говорить, а у него перед глазами вставали картины.

Воспоминания были слишком ярки. И даже годы спустя, когда все вокруг уже заросло травой и кустарником, он всё ещё чувствовал под ногами содрогание земли от взрывов мин и гранат. Ему казалось, что слышит оглушительную стрельбу автоматов и другого оружия. Он помнил лица партизан, их мужественные, задорные и одновременно печальные глаза, запах пороха и крови, пропитанный солнцем день. Он помнил, как они – участники отряда, поклявшись отомстить врагу, вступили в отчаянный бой до последнего патрона и последнего бойца.

Он не был самым юным партизаном в том отряде. Партизанили и совсем мальчишки. Он был связным. В отряде его не знали в лицо, а он не знал, кто закладывает в тайники сообщения и кто из других тайников их забирает. Он просто переносил некие фрагменты досочек или лыка из одного места в другое. Иногда сообщения адресовались конкретно ему. Например, в таком-то месте скопились вражеские войска или техника. Посмотреть. Посчитать. В сообщениях не было букв. Только непонятные чёрточки. И в руках случайного человека никакой информации шифр не открывал. Сам юноша был невысокого росточка, из-за врождённого заболевания хромал, а мелкие и незапоминающиеся черты лица делали его похожим на деревенского мальчишку-дурочка небольшого возраста.

Он помнит задания командира партизанского отряда, в котором требовалось уточнить расположение и количество врага в селе Никитское. В селе он появился в ветхой одежонке, лаптях, опираясь на костыль, подволакивая ногу и сгорбившись. Здесь он не впервые. В руке – корзина с грибами. Как и в прошлые разы, молодой мордатый полицай с громким глумливым гоготом схватил его за воротник старенькой рубахи и поддал ногой сначала в спину, затем по корзине. Рубаха порвалась, а штаны приобрели дополнительные пятна. И по какому-то совершенно поразительному стечению обстоятельств каждый раз корзинка отлетала не только в сторону бывшего помещичьего двора, но и в сторону новых военных объектов, которые интересовали партизан. Туда же отлетал и юноша, и костыль, и грибы. С этого места было видно всё: и склады, и штаб, и жилые казармы. И даже замаскированная вражеская техника.

–Ой! Дядька! Не трогай меня! Я больной! – Плаксиво кричал юноша тонким голосом. И на четвереньках двигался вглубь охраняемой территории, подбирая костыль, корзину, складывая в неё грибы. По лицу он размазывал слёзы, сопли, мешая их с дворовой грязью и, становясь совсем неузнаваемым. У будки охраны появлялся старший полицай и бубнил:

–Опять с убогим связался! С ума сошёл! У него бабка колдовка! Напустит порчу – будешь знать!

–А я – атеист, – гоготал мордатый.

Солдаты охраны смотрели на эти дела кто с усмешкой, кто просто отворачивался.

И ни один из присутствующих не догадывался, что этот убогий маленький человечек имеет уникальную фотографическую память и отлично владеет немецким языком. Ему достаточно одного взгляда и – любая информация считана.

Этого он видел и раньше, и в разных местах. Чаще всего в городе, бывшем областном центре. Мужчина вертелся у здания бывшего краеведческого музея и даже руководил какими-то людьми. Неоднократно наблюдал этого мужика и в деревнях. А несколько раз отмечал у дома местной ведуньи. Той самой, которую окружающие считала его родной бабкой. Почему тот вертелся рядом с избой старухи? Что вынюхивал? Партизанский связной сообщал об этих фактах партизанам. Но какие действия в отношении того принимались или планировались не знал. Не его дело. Его дело взял в нужном месте шифровку, в нужное место отнёс. Знал, что кличку этому присвоили “бухгалтер”.

В городе партизанский связной наблюдал как в помещениях бывшего дома культуры и музея размещали ящики, мешки. Юноша появлялся рядом с метлой, изображал, что старательно метёт двор. “Бухгалтер” отдавал какие-то распоряжения, частенько выходил из помещений и подолгу отсутствовал, возвращался, зажав подмышкой картонные папки на завязочках, вносил папки в здание, потом опять удалялся, но уже без папок. И бесконечно вытирал лицо платком. То ли потел, то ли скрывал личность от сторонних взглядов. Юноша снимал с клоками обстриженной головы заношенный картуз, сильно хромая подходил к “бухгалтеру” и гнусаво просил заплатить.

Один раз молодой человек даже просочился за этим приспешником в трактир. Забившись за огромный шкаф совсем рядом с этим, он увидел как тот самый сидел за столом и кого-то ждал, барабаня пальцами по столешнице, потом к нему подсел какой-то мутный мужик. Они обменялись свёртками не произнеся ни звука. И разошлись.

И снова голоса из совхозного правления. И снова воспоминания разрозненными событиями.

В тот последний раз пребывая в Никитском, он в очередной раз увидел этого самого. Последний вышел из фашистского штаба. Остановился на крыльце, вынул из кармана носовой платок, промокнул лоб.

Следом из штаба вышел немец-офицер, ткнул в спину этого самого стеком и на плохом русском языке потребовал какую-то старую карту.

–Послушайте, – заявил немец, – должен быть дневник, а в нём карта. Нарисована рукой. Мне досталась копия. Ищите место!

–Господин Кёслер, я обязательно это найду. Всё будет готово вовремя. Я оправдаю ваше доверие! – заявил тот самый и направился к казарме.

–Впрочем, вернёмся! – Приказал немец.

Маленький инвалид собирал свои манатки и прислушивался к разговору в помещении штаба. Говорили по-немецки, но связной прекрасно понимал язык.

Разговаривали “бухгалтер” и тот самый Кёслер. Разговор по мнению связного был совсем пустяшный. И зачем оба вернулись в помещение он не понял. А обсуждали какие-то записи в дневнике то ли дальнего родственника немца. Автор записей размышлял о своём увлечении спиритизмом, о том как вызвали дух некого дворянина, который и поведал о чём-то очень ценном спрятанном в здешних краях. Кёслер даже предложил “бухгалтеру” ознакомиться с картой и даже перерисовать её.

Совершенно точно, что речь шла ни о планах местного гарнизона, ни об иных военных и важных тайнах. Какие-то пустяки. Так решил связной, подобрал вещички и удалился.

А вскоре из охраняемой территории выехала бричка, в которой сидел тот самый, возчик-немец и ещё один фашист вооружённый до зубов. Связной услышал стук копыт и спрятался в рощице. В своё донесение он внёс и бричку.

О том что происходило в селе после его ухода, стало известно значительно позже. Из воспоминаний уцелевших партизан, командиров и рядовых, освобождавших эту землю от захватчиков, мирных жителей, спасённых от рабства наступающей Красной Армией.

И снова голоса из совхозного правления. И снова воспоминания.

На следующий день в лесу у партизанского тайника юноша собрался оставить своё донесение, но обнаружил сообщение для себя. Его срочно отзывали в отряд, указывая, что группа местных подпольщиков арестована, также пропал один из связников, в деревнях и селах района идут массовые облавы и ищут именно его. Он даже обрадовался тому, что теперь с автоматом и боевыми товарищами наравне он станет защищать Родину, а не притворятся убогим внуком старой колдуньи. И поспешил в отряд. Впервые за несколько месяцев он спал спокойно и глубоко. Через пару дней с большой земли прибыла группа десантников, груз боеприпасов, медикаментов и других необходимых предметов, которые потребуются для совместного наступления Красной Армии и партизанских подразделений. А ещё через несколько дней произошёл тот последний бой. Затем тяжёлое ранение. Долгое лечение. Фронт. Минск. Вильнюс. Кенигсберг. Берлин. Вена. Дорога домой Разорённые дотла города и сёла. Родные места.

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! —

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,

Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти проселки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

И вот, вернувшись в родную область, опустевшую и покрытую пеплом, спустя месяцы, однажды в лесу находит тайник с винтовкой и кое-чем ещё. Оружие оказалось в боевой готовности, хоть сейчас к применению. Тогда, испуганно оглядываясь по сторонам, он осторожно вытащил винтовку из тайника, обтер грязь и с удивлением заметил на прикладе едва различимую надпись. Он никому не рассказал о своей находке, но бережно очистил её, завернул в промасленную тряпицу, сверху замотал мешковиной, затем прорезиненной тканью от немецкого офицерского плаща, завязал бечевой для сохранности. В том месте принял последний бой местный партизанский отряд “Красный мститель”, где и он боролся с захватчиками.

Разве мог он представить, что пройдёт сколько-то лет и ему придётся вспоминать свои воинские навыки? Придётся ночами караулить в густом малиннике, а потом красться по лесу с оружием наперевес?

Немецкую винтовку, найденную им очень-очень давно в тайнике, он выкопал заранее.

А теперь…

“Главное, не упустить”, – так он размышлял протирая ствол и заряжая патронами. – Наверно, придётся не спать всю ночь. Кто знает, что он будет делать? Здоровье не подвело бы.”

У него заныли суставы и позвоночник. Но он терпел. Он не видел того, за кем следил, но слышал.

Медленно, призрачными плоскими полосами, наплывал туман, прикрывая всё, что попадалось на пути: грядки в огородах, плодовые деревья, деревенские избы, стога, поля, молочную ферму, домашнюю скотину, разгуливающую на свободном выпасе в эти летние ночи, рощу и дальше.

Тонкий воздух был пропитан легкой влагой, которая висела в воздухе, словно невидимое покрытие. Ещё несколько мгновений, и вокруг распространится белый морок. Плотная туманная завеса, словно невидимые стены, поднимется над землей, окутывая все вокруг мрачной гримасой. Станет невозможным рассмотреть, что находится за первым рядом деревьев или за горизонтом. Все превратится в густой белый покров, за которым совершенно точно скрываются тайны. Мир потеряет свои очертания, станет иным и лишенным привычной определенности.

Хлопнула дверь – кто-то вышел из избы. Музыкально скрипнула вторая снизу ступень крыльца. Тихий шелест шагов по бетонной дорожке приусадебного участка. Судя по звукам – мужчина. И двигался тот в направлении сараюшки. Ещё одна дверь, но только приоткрылась. Шорох. Что тот делает? Шороха быть не должно! Едва слышные звуки переместились к лазу в заборе и, видимо, слегка застрял. Что же он делает? Переместился вместе с шорохом через забор. А дальше – в лес.

Наблюдатель двинулся следом.

Преследуемый сливался с окружающими предметами. Но то, что он нёс какую-то тяжесть можно было различить. Чтобы это было?

В голову наблюдателя приходили самые неприятные мысли о ноше, которую тащил известный ему, как он считал, житель села.

… Туман. Сущность фантомная и непостижимая. Он скрывает и одновременно призывает к разгадке скрытого, как неожиданный поворот сюжета в жизни. Белоснежный покров, который раскидывает он сверху, придает окружающему миру непредсказуемость. В нем таится искушение раскрыть все его секреты, но страх потеряться и погрузиться в бесконечные дебри сковывает душу и не даёт идти дальше.

В такой атмосфере все дела блекнут и теряют смысл. Банальность и рутина уступают место необычному и загадочному. В тумане время замирает, и создаётся ощущение, что мир находится на перекрестке реальности и сновидения, где возможно все и ничто не является истиной. Отправившись в этот белый морок, любой человек ощутит, что попал в иной мир, где должен разгадать секрет, покрытый туманом, и найти выход из безбрежного лабиринта неуверенности.

Туман настойчиво напоминает о том, что не всё в этой жизни так прозрачно и понятно, как кажется.

Наверно, кто-то или что-то им управляет?

Вдруг из глубины леса донёсся хохот филина, нарушивший белёсую непрозрачную тишину. Этот звук эхом разнесся по окрестностям, словно призыв к тем, кто осмелится вступить в царство ночи.

Наступает ночь. Тёмное время суток. Мрачное. Колдовское. Таинственное время суток. Весь мир окружающий замирает в ожидании. Невозможно услышать даже самый тихий шелест трав или негромкий плеск волн. Вся природа словно затаила дыхание. Тишина вновь окутала озеро, но теперь в ней чувствовалось ожидание, как будто природа затаила дыхание, готовясь к чему-то страшному.

Вдали проявляется смутный силуэт.

Он едва различим. Сторонний наблюдатель, если такой имелся, не до конца поверил бы в реальности увиденного. Это одинокая лодка, плавающая вдалеке в поглощающей тьме. Лодка кажется неподвижной, словно слила свою сущность с той самой ночной тьмой и тишиной. И все же, в ней находится человек. Он сидит на краю лодки, изолированный от остального мира. Что он там делает?

Человек наклоняется, пошатываясь, с трудом приподнимает нечто большое, длинное. И бросает это в воду.

Наблюдатель предполагал, что может быть в свёртке.

Лодка начинает раскачиваться. Шум, с которым предмет входит в гладь озера, едва слышен. И только круги расходятся по воде.

Неожиданно раздаётся резкий звук. Выстрел. Человек в лодке взмахивает руками и также вываливается в воду. Всплеск. И снова тишина.

Что это было? Кто-то выстрелил.

В кого же он выстрелил? Может быть, в того, кто когда-то выстрелил в него?

Но ведь это невозможно. Тогда он не успел увидеть стрелявшего. Он только догадывался кто тот человек. Возможно, он стрелял, чтобы тот, в лодке не узнал его и ответил за свои предательства. Чтобы никто не узнал почему он и стрелял. Зачем ворошить прошлое? Зачем раскапывать старые могилы? А враг есть враг. Врага надо убить. Отмщение должно свершиться!

–Я совершил правосудие над врагом! Братья мои боевые, спите спокойно!

Время тянется, и человек не отрывает глаз от воды. Его лицо непроницаемо, но в глазах можно увидеть глубокую грусть и печаль. Он словно потерял что-то очень важное, что было для него дорого. Вокруг тишина, и только лодка продолжает раскачиваться, напоминая о том, что произошло.

А там, в дали отдыхала от мирных трудов деревня. Никто ничего не слышал. Ни одного огонька не зажглось. Ни одна деревенская собачонка не залаяла.

Не проснулись ни рыбаки, разбившие свой небольшой лагерь на том берегу, ни туристы, расположившиеся на одном из островов местного озера. Не вспыхнули тлеющие костры.

Тишина.

Туман.

Следующий день не принёс никаких новостей. И это его очень удивило. Неужели никто не хватился пропавшего?

Он опять стал наблюдать за избой Кулебов.

Вот Кулеба-хозяйка обмотанная как всегда тёмными платками появилась в огороде. Набрала в миску несколько огурцов. Нарвала зелёный лук и уложила сверху. Пошла в дом.

Эта деревенская баба появилась в здешних местах после войны. В то время, когда место стало заново обживаться и застраиваться. Тогда же и совхоз стал возрождаться. Она особо не зналась ни с кем из местных. И фамилию имела Панасько, а имя Богдана. Поговаривали, что она во время войны потеряла всю свою большую семью, а сама находилась в концлагере где-то в Прибалтике. Пока наши не освободили. Поэтому до сих пор людей боится, – судачили сельские сплетницы. Одевалась тётка всегда в темное и ветхое, видимо, в ту одёжку, которую нашла в выделенной местным Советом её избе. Всячески старалась не привлекать к себе внимания.

Через какое-то время и неожиданно для всех у Панасько появился муж. И взяла она мужнину фамилию и стала Кулебой. Муж оказался не простым, а освобожденным после тюрьмы. И сидел по статье как пособник оккупантов. Повезло, попал под амнистию. И снова местные кумушки обсуждали ситуацию. Бывшую Панасько моментально приплели к семьям репрессированных, чем и объяснили её нелюдимость. Ну что ж? Сошлись два одиночества. Главное, пусть трудятся хорошо. И всё образуется.

Однако, семья Кулеба не шибко рвалась проявить себя перед односельчанами. Новоиспеченный муж вскоре оформил себе инвалидность, на работу устраивался сезонную, а Богдана работала скотницей на ферме. Работа нелегка, но свободного времени много, которое использовалось для улучшения личного благосостояния. Кулеба частенько приторговывала на районном рынке.

“Почему же она тревогу не поднимает? Мужа-то нет.”

Дни протекали как обычно. По-летнему плавно.

Раннее утро. Ещё раскаленное июльское солнце, мухи, пролетая мимо, ещё не рискуют поджарить себе крылышки. Пыль столбом – хоть топор вешай, а то и два, чтоб наверняка. И по этой самой дороге, что, видать, повидала на своем веку и лучшие времена, тянется вереница коров. Стадо. Коровы как коровы. Четыре ноги, рога, хвост с кисточкой – все при них. Смотрят, правда, так, словно в голове у них не столько мозгов, сколько жвачки, которую они старательно пережевывают. Идут не спеша, словно это не дорога на пастбище, а развлекательная прогулка!

Следом за ними, по обочине, плетется пастух. Вид у него такой, словно он уже лет сто пас этих самых коров, и еще столько же ему предстоит. Соломенная шляпа надвинута на самые глаза, чтобы солнце не слепило, а в руках – кнут, больше для виду, чем для дела. Потому что, коровы – животные доверчивые. Куда скажут, туда и идут.

–О! Сосед, не найдётся ли закурить? А то я своих-то не взял.

–Митрич, ты что же? Заделался пастухом?

–Это по делу, по делу! Василий наш поехал экзамены в техникум сдавать, а стадо пасти и некому. Вот я и взялся.

–А что же Нестор не пошёл в пастухи? Погода сейчас хорошая и продержится долго. Одно удовольствие с бурёнками да на воздухе! – Наблюдателю подвернулся удачная возможность выяснить почему не видно Кулеба-хозяина.

–А ты разве не слышал?

–Нет, ничего такого не слышал? А что такое?

–Так уехал Кулеба в дом отдыха. Месяц будет отдыхать. А потом как будто к дальним родственникам завернёт, навестит, стало быть. Вот такие дела. Ты партизанил, ранения боевые имеешь, награды от государства, а дом отдыха тебе не предлагают. А этому…

Митрич тяжко вздохнул, сунул папироску в беззубый рот.

–Да. Дела…

–Значит, я здоровее. Несмотря ни на что. И проживу дольше. И этому, дед, радоваться надо. А ты откуда знаешь про дом отдыха, про родню?

–Дак он в сельсовет заходил. Справку брал. И я с Василием там были. Васе характеристику подписывали. Мне директор сразу и в пастухи временно предложил. Так-то!

Наблюдатель некоторое время шел вместе с Митричем и сельскими бурёнками.

И вот так, под восходящим солнцем, в облаке пыли, стадо коров, ведомое пастухом, движется к своей цели – к сочной траве, к тихой радости жевания, к ленивому блаженству коровьей жизни.

–Ну, удачи тебе, дед! – И повернул обратно к дому.

Всё равно непонятно. Если Кулеба-муж уехал на отдых, жена знает где он и не беспокоится, то куда пропал газетчик?