Княжья травница – 3. Заложница первой жизни бесплатное чтение
Скачать книгу
Глава 1. Люди и нелюди
Август, 25 число
Ветка хрустнула где-то позади. Я стремительно обернулась, ощупывая взглядом лесной полог. Нащупала кинжал за поясом, прижав к груди голову сына. Тот спал, как ему и полагалось в месяц от роду, знать не зная и ведать не ведая, какие опасности подстерегают его на каждом шагу.
Никого.
Нет, вру. Никого не видно, но кто-то за кустами есть. Я вытащила кинжал наизготовку и тихо, но отчётливо спросила:
– Кто там? Выходи, зверь или человек.
Орать на весь лес тоже не стоит. Если даже в кустах притаился хищник, он меня поймёт.
Но оттуда больше не донеслось ни звука. Я повернулась так, чтобы видеть боковым зрением те самые кусты, и наклонилась за травой. Это от кашля. Высушу, буду заваривать. Зима тут будет холодной, потому что и лето не слишком тёплое…
– Хозяйка, там зверь, – раздался тихий голос в стороне. Обернувшись, я увидела Лютика, который всё больше напоминал детский велосипед – худой, ушастый, длинный и нескладный. Он стоял, вытянувшись в сторону кустов, и нос его подёргивался от напряжения.
– Я знаю, – вздохнула я. – Будь осторожен и не нападай, пока на нас не напали.
– Я его порву! – зарычал Лютик.
Ага, порвёшь, как же…
Если это волк, то у Лютика нет ни одно шанса из миллиона против зверя. Так что лучше соблюдать нейтралитет и спокойствие.
Сорвав пару десятков листьев, похожих на узкий и длинный шпинат, я уложила их в сумку, которую сшила из шкур убитых зайцев Забава. В сумке было много отделений, и каждое я наполняла только одним сортом травы. Всё это надо будет высушить на печи, сложенной Буселом из глины, да не сжечь, не пересушить, чтобы разложить по матерчатым кармашкам. Я сама придумала новый способ хранить лекарства – на длинной широкой холщине кармашки, и всё это дело прибито к стене в моей горнице. Ибо не склянок, ни горшочков тут не было.
В кустах снова послышался шорох. Очень осторожный, очень тихий. И ворчание:
– Добыча… много мяса…
– Я не мясо, – громко сообщила зверю из кустов. Закрыла карман сумки и выпрямилась. Лютик заскулил:
– Это волк, хозяйка! Я буду биться до последнего дыхания, но…
– Спокойно, Лютик, мы не будем драться с волком.
Я глянула на кусты и внушительно добавила:
– Волк уйдёт охотиться на другую добычу!
В кустах снова раздался еле слышный шорох, а потом вдруг – лязг железа и тонкий крик животного, переходящий в плач. Лютик подпрыгнул и затявкал:
– Зверю больно!
– Я так и поняла, – сказала обречённо. Выдохнула, поправила сына в самодельном слинге и решительно направилась к кустам. Лютик заистерил:
– Не ходи! Не ходи, хозяйка!
Я проигнорировала собачий вопль и раздвинула колючие кусты. Большой бурый волк попал в западню – на его задней лапе защёлкнулись челюсти капкана. Лапа кровила. Наверное, кость раздроблена. Но зверь не выл и не скулил, он молча пытался перекусить железо. Я осторожно заметила:
– Ты не сможешь освободиться сам.
– У меня волчата, я должен, – сквозь зубы процедил он и с новой силой накинулся на твердь капкана. Я покачала головой:
– У тебя не выйдет. Дай я.
– Ты человек, ты хочешь убить!
– Нет, – мягко ответила на оскорбление моего рода. Хотя… Разве волк не прав? Прав.
Он блеснул в сумраке леса жёлто-янтарными глазами, сузил их, сказал жёстко:
– Ты убьёшь, волчата погибнут.
– У меня тоже есть волчонок, – показала я ему головку сына, тёмные волосики на макушке, выглядывавшей из-за слинга. – Не бойся, просто дай мне помочь тебе.
Волк оскалил зубы. Рядом со мной встал Лютик, и я ощутила жар от его пасти, от оскала, от готовности умереть за меня. Положив руку ему на холку, сказала:
– Лютый, нет.
Щенок, словно удивившись своему полному имени, глотнул с громким звуком и лёг. Он привык слушаться беспрекословно. А волк втянул носом воздух и раскрыл пасть в страдальческом дыхании. Лапа кровила. Ему было больно, но он старался не показывать этого.
Я присела рядом. Лютик пас голову волка – если тот дёрнется, щенок укусит. Вряд ли опасно, но не допустит, чтобы мне причинили зло. Лапа была зажата крепко, кровь уже начала подсыхать, но я ясно видела кость. Открытая рана, инфекция, перелом… Если оставить как есть, волк сдохнет: не от микробов, так от боли.
Сынок завозился на груди, и я придержала его голову ладонью. Он кряхтел, как старый дедок, и я поняла – скоро надо возвращаться домой и менять пелёнки. Поэтому с волком надо поторопиться.
Руками разжать капкан – дело непростое. Особенно, когда ты слабая женщина. Но мне удалось. Волк вскочил, поджав лапу, и Лютик дёрнулся, но глядя на меня. Я жестом указала ему на землю, и щенок лёг. Волк хотел сбежать, но я сказала тихо:
– Ты умрёшь, если я не залечу твою рану. И волчата умрут, потому что некому будет носить им еду.
Волк остановился, глянул на меня умными глазами и вдруг лёг. Тоже лёг. Я села на землю, не думая, что она холодная и я подхвачу воспаление придатков. О чём я думала в этот момент? О волчатах. Ибо я мать.
Зелёный рентген показал отсутствие переломов. И слава богу, потому что с переломом можно провозиться долго. Я принялась наглаживать лапу зверя, совершенно не думая о той опасности, которую он представлял. Вот связки, их надо вылечить. Вот мышцы, их надо срастить. Вот кость, её надо укрепить.
Волк снова раскрыл пасть, вывалив язык, и сообщил:
– Не болит.
– Я рада, – откликнулась рассеянно, потому что сын снова начал возиться и кряхтеть. Уж насколько он был спокойным ребёнком, но физиология есть физиология. Промочил пелёнки, и платье заодно… Надо домой. Но мышцы лапы ещё отдавали оранжевым, и я не могла бросить волка с такой конечностью. – Лежи смирно.
– Ты другая.
– В смысле?
– Другая, не как те люди.
– Какие люди? – всё ещё рассеянно спросила, поглаживая лапу и сращивая разорванные волокна.
Волк не ответил.
А меня будто током ударило.
Другие люди!
С момента, когда мы тесной компанией оказались в этой дикой местности, состоявшей из леса, каменистой равнины, пересечённой неширокой рекой, и огромного луга, людей не видели. Здесь было царство диких зверей и птиц, непуганых косуль, быстроногих зайцев и жирных тетёрок. Терем, в котором мы жили, я сочла утешительным подарком первой жизни, чтобы не начинать уж совсем с ничего. Долгими ночами, когда я кормила сына, глядя в окно на звёздное небо, я думала, что нас забросили в мир, где нет людей вообще. И ужасалась.
Это очень страшно – одиночество!
И вдруг такое откровение от волка.
Я отпустила его лапу и откинулась спиной к стволу дерева. Закрыла глаза, вздохнула, чтобы успокоиться. Мы не одни во вселенной, ура! Надо сказать мужикам, пусть ищут следы, где могут жить наши соседи…
Лютик чихнул рядом:
– Хозяйка, нам бы вернуться домой… Что-то мне тут не нравится.
– Что, опять великие беды? – спросила я с иронией. – Куда уж ещё больше?
Волк принюхался, повёл носом и вдруг вскочил, отбежал на несколько шагов, осторожно наступая на недавно раненую лапу. Она явно больше не болела, потому что волк фыркнул удивлённо и нервно зевнул:
– Благодарю тебя. Побегу, там люди!
– Беги, – махнула я рукой и тоже поднялась с земли. Спросила у Лютика: – Ты чуешь людей?
– Нет, – признался он, поведя носом по сторонам. – Зайца чую, косулю… Недалеко большие птицы… Людей не чую.
– Ладно, может, волк ошибся, – пожала плечами я и заглянула в свою сумку. Надо и правда домой, травы набрала достаточно, надо сына перепеленать и покормить…
Но было не суждено.
Они окружили нас так стремительно, что я даже опомниться не успела и только схватила Лютика за шкирку, чтобы он не налетел на чужаков и не был убит копьём или кинжалом. А в меня именно копьём и ткнули, спросили:
– Кто?
– Откуда зачем, – вспомнила я отчего-то очень старый фильм и нервно рассмеялась. Люди смотрели враждебно. Были они бородаты и суровы, сплошь всё мужчины от двадцати до тридцати, одетые в домотканое, в плетёные навроде лаптей сапоги и в шкуры. Волчьи, лисьи… Вот кто убил волчицу!
– Кто ты? – грозно буркнул их вожак, самый старший в группе из семи человек. Острие копья поднялось к моей груди, и я инстинктивно повернулась боком, защищая сына. Другой воин – мальчишка совсем ещё – воскликнул:
– Ребёнок! У неё ребёнок!
– Священная мать! – вожак отступил и убрал копьё. Я подняла брови. Ничего себе заявочки! Мать-то да, но священная? С какого перепугу? Хотя…
Может, у них тут недостаток женщин?
Лютик заскулил, пытаясь вырваться, и я громко предупредила его:
– Не кусай никого!
Он буркнул:
– Глотки им перегрызу!
– Слушай меня, иначе я отдам тебя отцу.
Лютик проворчал что-то и громче ответил:
– Ладно.
Я отпустила его шкирку, и щенок лёг у моих ног, но шерсть на загривке всё ещё торчала дыбом. Вожак чужих людей глянул мне в глаза, и я выдержала его взгляд – настороженный и оценивающий. Глаза были не наши, не славянские. Раскосые глаза. Лицо – обветренное, побитое дождями и не знавшее бритвы. Как пафосно пишут в романах – бронзовое, выточенное из гранита или какого-нибудь мрамора… В общем, настоящий воин или кочевник. В голову пришло слово «половцы».
Да, именно.
Что в свете первой жизни и моих приключений во времени уже казалось нормальным и обыденным.
– Надо отвести священную мать к Геле, – сказал низким сиплым голосом другой воин. Он разительно отличался от вожака – загорелый блондин с яркими голубыми глазами, невысокий, но крепкий. На его кудрях, которым позавидовал бы любой актёр на роль Александра Невского, ладно сидела круглая шапка, отороченная тёмным блестящим мехом. Соболь. Или чернобурка… Что?
– Кто такая Гела? – спросила я тревожно. – Зачем меня к ней вести?
– Не спрашивай, женщина. Лучше пойдём с нами.
– Но меня ждут… Меня будут искать!
Вожак пропустил мои протесты мимо ушей и кивнул своим парням. А я, зная, что не смогу сбежать из-за сына, пробормотала Лютику:
– Беги домой, пусть приходят меня выручать!
На меня зыркнули подозрительно и насильно повели под руку в сторону, противоположную от нашего нового дома. Лютик жалобно посмотрел мне в глаза и дёрнул в кусты.
Ну, слава богу. Теперь можно и покапризничать. Я сказала вожаку:
– Мне ребёнка надо кормить и переодеть тоже!
– Вот доберёмся до поселения – покормишь и переоденешь.
– А как же «священная мать»? – удивилась я. – Ведь вы должны делать всё, что нужно для матери!
– Священная мать подчиняется мужчине, потому что мужчина кормит её и детей, – скупо ответил вожак и ускорил шаг.
Я хмыкнула. Мне отчего-то совсем не было страшно. Священная мать, то есть я, не станет сопротивляться и подождёт, пока за ней придёт священный отец и его дружина, немногочисленная, но сильная. Надеюсь, что живут эти чужаки не слишком далеко.
Под ногами мягко пружинила трава. Ноги, уже привыкшие к походам на дальние дистанции, всё же начали болеть. Малыш возился всё сильнее, наверное, мокрый насквозь, как и я. Хоть бы не сопрел совсем… Мазьку-то для попки я сделаю, растения подскажут, что надо перетереть, а что настоять, но зачем такие проблемы?
– Долго ещё? – спросила я, потом вспомнила Асель и фыркнула от смеха. Блондин, который вёл меня, показал рукой на подножье горы, которая возвышалась за перелеском:
– На полпути.
– Надеюсь, вы меня накормите, – проворчала. – А то молоко пропадёт.
– Ты ни в чём не будешь нуждаться, мать.
Меня снова пробило на истерическое хи-хи. Мать! Так мы с девчонками звали друг дружку в меде. «Эй, мать, ты сдурела? Где мой конспект?!» А теперь я священная мать…
Хоть бы Лютик скорее добрался до дома и смог объяснить, что со мной что-то случилось!
Гора неожиданно оказалась ближе, чем я думала, зато ограждал её бурный поток мелкой, но очень быстрой реки. Мужчины быстро поскакали по камешкам через воду, а я стопорнула блондина:
– Нет, так не пойдёт!
– Пошли, тут мелко, – он снова потянул меня вперёд, но фиг вам три раза. Я упёрлась пятками в землю, и они даже прорыли две неглубокие борозды, пока блондин не остановился. Сказала твёрдо:
– Нет!
Он покачал головой так, будто сомневался в моих умственных способностях, и без долгих разговоров поднял меня на руки. Попёр вперёд, как советский танк Т-40 – стальной и беспощадный. Мне пришлось ухватиться за его шею рукой, иначе я не чувствовала себя в безопасности. Другой рукой я крепко прижала сынишку к себе. И отчего-то подумала о Ратмире. Можно ли это назвать изменой?
Фыркнула от смеха. Блондин расценил это неправильно и сказал с обидой:
– Ты не понимаешь, мать, но поймёшь позже. Мы не причиним тебе вреда. Ты будешь жить, не зная бед!
– Кабы ты знал, кабы знал… – пробормотала я. Но заткнулась. Просто стало интересно.
Убивать меня не будут.
Ребёнка не отнимут.
Кормить-поить вроде обещали.
Мужики мои за мной обязательно придут.
А пока я разузнаю, что это за народ, откуда, что они тут делают, а то и, чем чёрт не шутит, узнаю немного больше про первую жизнь. Потому что она нас сюда забросила, а их? Тоже она? Или это всё-таки автохтоны? Вот и постараюсь набрать побольше информации.
На другом берегу реки меня опустили на землю. Идти оставалось самую малость – буквально через десять минут показались остроугольные шатры. В свете половцев они оказались очень даже к месту. Костры горели повсюду между шатрами, а по поселению бегали полуголые детишки. Все – и девочки с длинными косами, и мальчики с кудрями – были одеты в одинаковые льняные рубашки до колен. Только подростки уже одевались, как взрослые – штаны или платья, меховые жилеты, кожаные сапожки.
Много пар глаз уставились на меня.
А мой исследовательский интерес был слегка подпорчен тем фактом, что сынуля уже описался второй раз и теперь не кряхтел, а откровенно плакал, без устали выводя свои «му-а му-а». Я хотела лишь одного: перепеленать его и накормить. Даже платье сменить не важно…
Блондин подвёл меня к одному из шатров, откинул полог и крикнул в душный сумрак:
– Я привёл священную мать! Позаботьтесь о ней!
Нагнувшись, я вошла. В нос ударили запахи очага, супа с зайчатиной и пряных трав. Ещё пахло – совсем тонко и почти незаметно – хлебом. Я втянула этот запах в себя, насладилась им, «съела»… Как мне не хватало хлеба в последний месяц! Мы ели перетёртые семена лебеды за неимением зерна…
Женщина, сидевшая перед очагом, разогнулась и поднялась на ноги. Ей было лет тридцать с хвостиком, и похожа она была на латиноамериканку – смуглая, чернобровая, черноглазая и с характерным носом. Сразу возник когнитивный диссонанс между внешностью и одеждой. Меха и загар… Откуда она тут?
Женщина обратилась ко мне, и в первый момент я не поняла её. Сообразила, что говорит она с акцентом, и подняла руку:
– Помедленнее!
Она фыркнула, передёрнув плечами, и указала на хнычущего сына:
– Есть хочет?
– Есть и ещё сухие пелёнки, – с облегчением ответила я.
Меня окружили заботой. Если бы не Забава и её бесконечная доброта, я бы сказала, что никто ко мне не относился так же тепло, никто не суетился вокруг меня с таким вниманием, как Лус – так звали женщину. В переводе с испанского это означало «свет». И характер явно соответствовал имени.
В чистом сухом платье я держала перепелёнатого сынишку у груди, умиляясь силе и скорости, с которой он сосал, и разглядывала интерьер шатра.
Небогатый, можно даже сказать, – бедный. Но добротный. Почти как в Златоградском тереме. Плетёные из соломы маты покрывали землю, на них кое-где лежали хорошо выделанные шкуры – побольше серая волчья, поменьше бурая, наверное, какая-нибудь росомаха. Вместо кроватей – лежанки с матрасами, набитыми той же соломой. Одеяла, подбитые рыжевато-сероватым мехом, похожим на заячий. Из утвари – глиняные горшки разных размеров от малышей в ладонь до здоровых бандур с широким горлом, деревянные миски и ложки.
Тем временем сын наелся и отвалился от груди, сладко жмурясь и сложив губки уточкой. Памятуя достижения современной науки, я взяла его на плечо «столбиком» и встала, чтобы размять ноги. Лус куда-то ушла, и я осталась в шатре одна, но ненадолго. Полог откинулся, и я увидела совсем молодую женщину, почти моего возраста, которая была одета в мужские штаны, заправленные в сапоги, и в длинную рубаху, расшитую стилизованными птицами по вороту. Поверх рубахи на женщине ладно сидел меховой жилет из яркой рыжей лисы. Две короткие светлые косички со вплетёнными ленточками, перекинутые на грудь. И глаза…
Большие, серые с тонкими коричневыми прожилками, окружённые опахалом светлых ресниц, они смотрели приветливо, но сдержанно. Женщина улыбнулась мне и спросила:
– Всё ли хорошо? Ты голодна?
– Немного, – призналась я. – И пить хочется.
– Лус пошла за водой, приготовит тебе чай с хвоей.
– С хвоей? – удивилась я. – Это местный обычай?
– Это чтобы зубы не кровоточили, – объяснила она. – Мы всем этот чай делаем, неизвестно, откуда ты пришла и как питалась до нас.
– Спасибо, витамина С у меня в организме хватает, – со смехом ответила я. – И цингой я не рискую заболеть.
– Ты знаешь, что такое витамин С?
Удивление на её лице сменилось несказанной радостью. Она подошла ближе, тронула меня за руку. Глаза осветили лицо изнутри, женщина сказала:
– Я Геля. Ангелина. Из Ленинграда.
– А я Диана из Москвы, – не веря своим ушам представилась в свою очередь. – Но меня все зовут Руда.
Глава 2. По-соседски
Август, 25 число
– Это невероятно! – ответила Геля. Оглянувшись, добавила: – Пошли ко мне в шатёр. У меня будет удобнее поговорить.
Мы вышли на свежий воздух, и я ещё раз осмотрелась. Поселение выглядело, как на картинках из учебника по истории. Только люди одеты лучше – не в лохмотья и обноски. Полагаю, Геля старалась для своих, чтобы не болели и выглядели по-человечески.
И она тут же подтвердила мои догадки, с гордостью сказала:
– Смотри, видишь, как мы хорошо живём!
– Вижу. Гигиену тоже поддерживаешь? – деловым тоном спросила я, глядя на чистые мордашки детей. Геля кивнула:
– А как же! Баню построили, моемся три раза в неделю!
– Врачи есть?
– Ну-у-у, ты сказала! – рассмеялась Геля. – Все помаленьку знахарствуют, как кого научили. Вон муж мой, Дархан, знает, как остановить кровь. А я только подорожник и могла бы приложить!
Я тоже фыркнула. Подорожник, кровоостанавливающее детства моих родителей!
Стоп.
Ведь Геле лет двадцать, не больше. Какой подорожник?
Она откинула полог шатра и пригласила меня внутрь. Я вошла и увидела тот же скудный интерьер, что и у Лус, но с добавкой одной белокурой и узкоглазой девочки лет трёх, которая сидела на толстой циновке и играла с деревянными фигурками, и юной девицы лет тринадцати, у которой были длинные толстые косы цвета ярко начищенной медной кастрюли. Подросток нянчил малыша – навскидку месяцев шести. Мне девица напомнила Вранку – такая же угрюмая и замкнутая.
Геля подняла на руки девочку, показала мне:
– Это Эра, моя старшая.
Потом указала на малыша:
– Это Батыр, мой сынок!
Рука её легла на живот, пока ещё не слишком выпуклый.
– Скоро у нас родится ещё один сын. Дархан хороший муж и отец. Он привёл тебя, он глава группы охотников.
– А-а-а, половец, – догадалась я. Геля снова фыркнула:
– Если тебе так удобнее, но никогда не называй его так в глаза!
Ахха.
По приглашению Гели я села на топчан, удобно уложила сына на локоть. Хозяйка посадила рядом свою дочь и принялась хлопотать у очага, приговаривая:
– Сейчас выпьем чаю с лепёшками… Я пеку сама лепёшки, из пшеницы. Представляешь, у нас не было хлеба, пока к нам не пришла Ирма. У неё в кармане нашлась пригоршня зёрен, и я не позволила их съесть! Я их посеяла, а на следующий год посеяла то, что получили из этой пригоршни. Теперь у нас есть хлеб! Дрожжей только не хватает, но я экспериментирую над закваской!
– Забава знает, как делать закваску, только у нас нет зерна, – весело ответила я.
– Забава? – Геля подняла голову и посмотрела на меня. – Кто такая Забава?
– Одна из моих людей, сестра мужа.
– Так ты не одна? – безмерно удивилась девушка. – Дархан забрал тебя от своих?
– Ну, я ему говорила, но он не слушал. Тогда я подумала: почему бы и не сходить в гости.
– Бесстрашная ты, Диана… Ой, ты, наверное, хочешь, чтобы я звала тебя Рудой?
– Да всё равно, – я пожала плечами, глядя, как маленькая девочка аккуратно гладит ладошкой лобик сына.
– А как зовут твоего малыша? – любопытно спросила Геля.
– Ярослав.
Ответила и ощутила, как горжусь своим мальчиком. Ещё немножко – и начну рассказывать, как он умилительно сосёт грудь, сколько раз в день какает и как ловко ловит в кулачок мой палец!
– Красивое имя, – сказала Геля, подав мне чашку. – Давай возьму его, пока ты пьёшь чай.
– Не парься, я положу.
Сыночек удобно устроился на топчане, как лягушонок, подтянув ручки и ножки под себя. Геля снова удивилась:
– Разве можно такого маленького класть на живот?
– Врачи расходятся во мнениях, – я пожала плечами. – Но, пока я за ним слежу, опасности нет.
Отпила глоток чая. Зажмурилась. Улыбнулась:
– Чабрец?
– Да, и дикий горошек, – радостно ответила Геля. – А ты в травах разбираешься?
– Немного. Скорее они во мне разбираются, – рассмеялась. – Расскажи лучше, как ты сюда попала?
Геля обернулась к рыженькой, сказала ласково:
– Женечка, возьми детей и прогуляйся до Ирмы, поешьте сладкой пастилы.
Женя без звука поднялась, прижимая Батыра к груди, и протянула руку Эре. Втроём они вышли из шатра, и Геля села рядом со мной, вздохнула:
– Не хочу, чтобы дети знали.
– Понимаю. Вряд ли Ярику расскажу тоже.
Мы сидели возле сына, неторопливо пили чай, и Геля говорила – тихо, спокойно, размеренно.
– …И когда началась война, папу призвали. Почти сразу мы получили похоронку. У меня было двое младших братиков, как мои детки сейчас они тогда были. Мама работала на заводе. Однажды она пошла отоваривать карточки и не вернулась. Наверное, убили и карточки украли. Зимой это было в сорок первом году.
Геля вздохнула, отпила чая и снова начала:
– Я в школу не ходила тогда, оставалась с братьями, боялась, что их людоеды украдут… Когда доели последний хлеб, сожгли последние дрова, я одела мальчиков, закутала в одеяла и на санки посадила.
Она улыбнулась виновато, добавила:
– Так просто сейчас это звучит, а ведь я целый поход осуществила! Пока одного снесла, пока второго с третьего этажа… Полдня ушло, умаялась. Повезла их в детский дом, там, говорили, кормят. А на улице упала.
Ярик завозился, закряхтел, и я погладила его по спинке. Геля подняла глаза вверх, вспоминая:
– И тогда появилась цыганка. Я подумала: галлюцинация от голода. Только все воображали еду, а мне вот привиделась цыганка… Она мне хлебушка в рот положила, и я ожила. Сказала мне: пойдёшь со мной и никогда больше не будешь голодать. Я братиков хотела взять, а она запретила. Вот, теперь их вспоминаю и думаю: живы ли, может, кто спас…
Высказывать соболезнования я не умела, поэтому просто взяла её руку в свою ладонь и сжала легонько.
– Ты была маленькой. Ты не виновата.
Она кивнула, потом закончила рассказ:
– Так я оказалась здесь, в поселении. Лус приняла меня к себе, откормила, отогрела. А ту цыганку я больше не видела.
– Зато я, похоже, видела.
* * *
Ратмир сидел на крыльце и скоблил заячью шкуру изнутри. На зиму нужно запасти побольше тёплых одеял, да и одежду меховую на всех. Главное – не замёрзнуть, а остальное приложится. Дичь есть, крыша над головой тоже. С хлебом только не повезло, но придумают что-нибудь…
Подняв голову, он вытер пот со лба и оглядел полосу леса. Руда ещё не вернулась, а ведь должна была. Зачем только сына с собой взяла? Самое большое сокровище – сын! Его беречь надо, холить и лелеять, а не таскать в лес! Но разве ж Руду переспоришь? Ей виднее, она мать, она травница и – чего уж там скрывать, Ратмир часто думал, не говоря вслух, – ведьма. Руда – их путеводная звезда. Кому б ещё он позволил командовать собой?
Светлый князь нового княжества покачал головой и вернулся к своему занятию. Но Буран, гревшийся на солнышке – холодном, северном – рядом с крыльцом, вдруг поднял башку, уставился туда, куда только что смотрел Ратмир, долго и напряжённо. Потом вскочил, ткнул хозяина в колено мокрым носом – настойчиво. Гавкнул. Что-то увидел или почуял? Руда бы спросила у пса, в чём дело…
– Что там, Буранушка?
Пёс глянул в глаза умными зенками и снова гавкнул, уже строже и громче. Словно сказать хотел что-то. Ратмир насторожился и, отложив шкурку, встал. Теперь и он увидел щенка, который нёсся со всех ног прямиком к дому.
– Ах ты ж… – только и смог сказать. Буран снова глянул, но теперь в его глазах читалась тревога.
Лютик притормозил на полпути, видя, что его заметили, и, упершись четырьмя лапами в траву, громко, требовательно и часто залаял. Потом бросился бежать обратно, хоть и запыхался. Буран без раздумий сорвался с места в галоп, но оглянулся на хозяина.
У Ратмира сердце захолонуло. Что-то стряслось с Рудой! Не мешкая, он рванул за собаками. Бежать было далеко – Руда за своими травками ходила в самое сердце леса. Ругаясь на бегу самыми страшными словами, он вскоре начал задыхаться – давно не было сражений, засиделся на месте! Охота – не то, на охоте не побегаешь…
Лютик привёл их к прогалине и сунулся сразу в кусты. Острым глазом Ратмир подмечал следы на траве: вот тут Руда сорвала листья, вот тут присела, а здесь раздвинула ветки – мех от лисьего жилета на ветке остался. А в кустах на траве – кровь! И капкан окровавленный, раздвинутый. Неужто Руда попалась? Нет, не она: шерсть серая в крови клочками торчит из ошмётков плоти… Зверь. Руда лечила зверя, бесстрашная. Безголовая… Бить её надо, как учат деды. Бить-учить. Да разве ж пальцем можно тронуть её, Рудушку славную, любую, светлую, упрямую?
Лютик подскочил к замершему на колене Ратмиру и ткнулся носом в лицо, заскулил, отбежал. Буран сосредоточенно вынюхивал траву, то и дело тряся головой, будто от мошек отряхивался.
– Что там, Буран? – спросил Ратмир, хмурясь. Что с Рудой случилось? Ежели зверь напал, убил бы на месте, не уволок бы. Может, сама ушла? Куда? Зачем?
Буран поднял голову и чихнул. Ещё раз. И снова. Лютик затряс головой, отчего уши его смешно зателепались по сторонам, и снова залаял, отбежав в сторону.
– Да понял я, понял. Руда ушла туда, – проворчал Ратмир. – Одна? Сама?
Лютик подбежал к отцу, куснул его за холку – не больно, не сильно, чтобы привлечь внимание. Буран огрызнулся, но пошёл нюхать дальше. Туда, куда побежал Лютик. Оглянулся на Ратмира. Отбежал ещё, снова оглянулся.
Понятно. Руда пошла туда.
Лютик фыркнул, чихнул и, подбежав к Ратмиру, прыгнул лапами ему на грудь.
– Да, идём, – ответил он. – А это что? Следы…
Не лапы звериные, не Рудины сапожки. Большие следы ног. Мужские. Не то лапти, не то странные боты какие-то – широкие и основательные. Наши такое не носят. Чужие.
Люди!
Ратмир выпрямился, глянул с опаской на лес. Как знать, где сейчас эти чужаки. И люди ли. Вон в Кайа-Тиле змеи были, а тут незнамо что и незнамо кто может гулять по лесам. А у него, Ратмира, только кинжал с собой…
– Буран, беги домой и приведи мужиков! – распорядился Ратмир. – Сюда веди.
Он был уверен, что пёс поймёт. Руда говорила, что животные всё понимают. Теперь даже Резвого не хлестнёшь лишний раз, пятками в бока не ударишь. Он же всё понимает! Словами.
Глядя на хвост Бурана, мелькнувший в кустах, Ратмир выдохнул. Лишь бы с Рудой и с Ярославом ничего не случилось… Этого он себе никогда не простит.
Лютик снова чихнул.
Что ж они такого вынюхали?
Ратмир наклонился к следам мужских ног и понюхал. В нос ударил знакомый запах. Лёгкий, но устойчивый. Сакрытник! Надо листьями натереться, и ни одна собака не учует! О как, а чужаки-то умные, в то же время, что и златоградцы, жили! Ведь про сакрытник ещё дед Ратмира говорил…
– Так, так, – сказал он медленно. – Значит, запах свой скрываете… Ладно. Мы вас всё равно найдём.
Вскоре от дома прибежали остатки его дружины. Тишило, Бусел, Могута. Все вооружены. Чем смогли, тем и вооружились: самодельными копьями, ножами, кинжалами. Тревога на лицах. Ратмир сказал:
– Чужие люди увели с собой Руду и ребёнка. Надо найти и освободить их.
– Освободим, – солидно сказал Могута, поигрывая топориком, который выковал в первый день, когда они попали сюда.
– Пошли. Буран, Лютик, ищите следы Руды.
И они двинулись все за собаками, которые, чихая и морщась, шли носом к траве по шагам травницы.
* * *
Геля слушала мой рассказ о Златограде, о Мокоши и о чудесном перемещении из змеиного города в наше время с раскрытым от изумления ртом. Ахала, головой качала и всё говорила, что не может представить! А я и рада стараться – красочно описывала терема, Ирей, Мокошьин летающий аппарат, подземелье Кайа-Тиля, змеелюдей. А потом как-то плавно перешла к рассказу о моём времени. Геля, хоть и родилась всего каких-то пятьдесят лет раньше меня, никак не могла представить мобильные телефоны, интернет, компьютеры. А медицина её вообще зачаровала: ЭКО, УЗИ, контактные линзы, аппарат МРТ…
– С ума сойти, – всё повторяла она, прижимая ладонь к груди. – Как же, наверное, у вас здорово жить! Наверное, Советский союз стал самой сильной державой в мире! Наверное, теперь у вас настоящий коммунизм!
– Не хочу тебя огорчать, Гель, но нет.
Мне хотелось смягчить удар, однако я понимала, что его ничем не смягчишь.
– Что, коммунизма ещё нет? Ну ничего, с такими-то достижениями мы быстро его построим!
– Советского союза больше нет. Да и коммунизм оказался утопией.
– Как нет?
Она растерялась. Взрослая женщина, мать двоих детей, заправляющая жизнью в архаичном поселении, собравшим под шатрами людей из всех времён и народностей, выглядела маленькой девочкой, которой сказали, что вместо Деда Мороза подарки приносят родители. Даже слёзы на глазах выступили. Я порывисто обняла Гелю, на миг прижала к себе, потом отстранилась и сказала:
– Зато мы победили немцев.
Она кивнула, вытирая молочные «усы» со щёк дочери. Помолчала. Потом ответила:
– Ну и хорошо. Ну и ладно. Пускай. Всё равно ж мы сильнее всех!
– Сильнее, – улыбнулась я. – Ладно, погостила я у вас, пора и домой. Мои волноваться будут.
– Снаряжу с тобой Свейна, пусть проводит, – кивнула Геля. – А ты заходи к нам, я всегда буду рада тебя видеть…
Она не договорила. В шатёр нырнула снаружи худенькая черноглазая девушка и закричала:
– Геля! Там Ирма кончается!
– Как это – кончается? – не сразу сообразила Геля. Потом подхватилась: – Ой, бежим! Что с ней? Женя! Женя, присмотри за малышами!
Рыженькая девочка вышла из-за ширмы и без слов взяла на руки Батыра. Потом протянула вторую руку, чтобы я дала ей Ярослава. Но фигушки, я с сыночком не расстанусь. Сунула Ярослава в свой импровизированный слинг и вышла из шатра вслед за Гелей.
Ирма оказалась почти на другом краю поселения. Она упала перед входом и теперь корчилась, как зародыш, прижав руки к животу. Что может болеть? Живот сложная зона, там столько органов! Это может быть непроходимость, придатки, желудок, аппендицит… Ох, только бы не аппендицит! Оперировать я не умею!
– Ирма, где болит, скажи, – Геля упала на колени и попыталась разжать стиснутые руки женщины. А я склонилась над ней. Всё лицо в поту. Бледная до зелени. Землистая кожа. Губы искривлены болью. Чёрт, это всё же аппендицит…
– Геля, погоди, дай место.
Я потеснила новую подругу и положила ладонь на руки Ирмы. Ей было не больше тридцати, но выглядела она намного старше. Я мягко надавила и сказала тихо:
– Ирма, мне нужно осмотреть вас.
– Не трожь, – прошипела она сквозь зубы. – Я сама ведьма, знаю, поболит и перестанет!
– А если не перестанет? Если ты умрёшь?
– Не умру! Я уж должна была умереть на костре, ан нет! Тут оказалась!
Я покачала головой. Первая жизнь набрала себе людей из тех, что должны были умереть, перенесла их сюда и оставила выживать. Это что, какой-то социальный эксперимент? Впрочем, она же говорила, что этические законы на ней не работают. Значит, другая цель. Но какая именно – сейчас не важно. Важно спасти Ирму от перитонита. Если он уже разлился по внутренностям, я вряд ли смогу вылечить её.
– Ирма, что бы ты ни думала, я уверена, что у тебя нечто серьёзное. Если ты не дашь себя осмотреть, то умрёшь в страшных мучениях. И та сила, которая вытащила тебя из костра, не сможет тебе помочь.
– Что ты говоришь, Руда? – прошептала Геля. – Первая жизнь нам всё дала!
– Она вам не союзница, – сердито ответила я. – Она эгоистично выдернула нас всех сюда и бросила на произвол судьбы.
– Уходи, оставь меня, – простонала Ирма, ещё сильнее скрючившись на земле. Я поднялась с колен. Нет, так нельзя. Если я оставлю её умирать, то никогда себе не прощу. Огляделась. Махнула рукой двоим парням, которые куда-то тащили охапки дров:
– Помогите занести её в шатёр.
– Не трогайте меня! – крикнула Ирма, а Геля принялась гладить её по голове и шептать на ухо что-то, чего я не могла разобрать, да и не хотела. В конце концов, женщина обмякла и позволила взять себя за ноги, плечи, отнести в шатёр. Я вошла под полог, отвязала Ярика и отдала его Геле:
– Подержи, пожалуйста, мне будут нужны все мои силы.
– Ты травница, Руда? – спросила Геля с тревогой, принимая от меня спящего малыша.
– И травница тоже.
Присев рядом с Ирмой, я первым делом пощупала её лоб. Горячий. Жар, температура под тридцать девять… Ох, трудно придётся! Это не волчью лапу срастить, это весь организм придётся лечить…
– Мне нужно раздеть тебя, – сказала Ирме безапелляционным тоном. Та только глаза закрыла, и лицо её снова исказилось болью. Я задрала подол платья к груди, потёрла ладони, чтобы согреть их, и приложила к её животу. Живот острый. Волшебный рентген показал внутренности, как всегда. Они светились зелено-жёлто-оранжевым, и красным сигналом светофора ярко полыхал тот самый криминальный отросток, который раньше участвовал в пищеварении, а теперь превратился в ненужный рудимент.
– Что с ней? Что ты видишь?
Шёпот Гели заставил поёжиться. Но она хоть поймёт, что такое аппендицит. А остальные?
– Вижу, в чём проблема, и очень надеюсь, что смогу вылечить.
– Не кровит, значит, не ребёнок…
– А она что, беременна? – испугалась я. Провела по животу ещё раз, словно датчиком УЗИ вдавила. Очертания матки – рогатой, чуть припухшей, зелёной. А внутри – как маленькая рыбка в аквариуме, плавает зародыш.
Беременна. Сердечко пульсирует. Головастик живой…
Его надо спасти.
Глава 3. Выкарабкивайся, как хочешь
Август, 25 число
Первым делом нужно убрать воспаление.
Нужно говорить с аппендиксом, просить его успокоиться, гладить его через кожу, рассасывать красный пожар, всасывать его. В другой ладони зажать осколок первой жизни и вливать в него то, что убираю из тела.
Нужно приложить все силы, чтобы ни одной капельки гноя, ни одной крупинки жара не осталось. Нужно быть очень осторожной и следить за головастиком, который будет расти, расти, расти и родится маленьким человечком, продолжающим жизнь.
Нужно дать всё, что есть внутри себя, забрать всё плохое, перегнать через собственное тело, даже если больно и плохо.
А потом…
Потом я выдохнула, чувствуя себя словно обескровленной, глянула на зелёный волшебный рентген по всему животу Ирмы и сказала на последнем издыхании:
– Здорова…
Свет словно притушили, в голове звенело, руки и ноги стали чугунными. Я отчего-то с изумлением увидела перед глазами плетёный из травы половик, ощутила щекой его шершавую твёрдость. И только подумала – чтобы Ярослав не проснулся и не запросил сиську…
Я металась в жару, мечтая о воде. Недавно не хотела вброд переходить реку – сейчас плюхнулась бы целиком и поплыла бы по течению на спине, раскинув руки, наслаждаясь прохладой. Но воды не было. Пересохшие губы не слушались и беззвучно шевелились, когда я хотела попросить пить. Как больно… Камень, делай уже что-нибудь!
Живительная влага смочила губы, и я захлебнулась, закашлялась, попыталась поймать капли. Чья-то рука приподняла мою голову, удобно ладонью взялась за затылок, а губ коснулся шершавый край крынки. Я жадно выпила всю воду и открыла глаза.
Надо мной склонилась Геля. Тревожно округлив глаза, спросила:
– Ты в порядке?
– Не волнуйся. Как Ирма?
– Как молодая козочка, – усмехнулась Геля. – А ты спи, спи. Я приготовлю тебе настой шиповника от температуры.
– Камень всё сделает, – я устало закрыла глаза, откидываясь на топчан, куда меня уложили. – Надо только немного поспать…
– Спи, спи.
Но я не спала.
Я находилась в странной полудрёме, видела всех через уменьшающую призму, очень грязную и мутную, а слышала будто через подушку. В поле зрения появился воин-половец. Как же его зовут? Не помню… Муж Гели… Он долго смотрел на меня, потом сказал кому-то:
– Её нельзя отпускать.
Кто-то что-то ответил, чего я не разобрала, и половец сердито рыкнул:
– А если и так, то что?! Она лечит руками, она будет нам полезна!
Геля появилась рядом с ним, я увидела её нахмуренные брови и услышала грозный ответ:
– Ты забыл? Рабства больше не будет! Никогда!
– Она одна, с ребёнком. Она священная мать! Её нужно задержать в поселении и выдать замуж за одного из наших воинов. Это не рабство.
– Это неправильно! У неё есть муж, Дархан!
Дархан… Точно, его зовут Дархан. И он собрался меня взять в рабство… Я против. Ратмир тоже будет против. Против того, чтобы меня выдали замуж за другого мужика!
Мне стало смешно, но смеяться я не могла. И протестовать не могла. Хотя и очень хотелось.
Потом все испарились. Я осталась одна. Камень начал потихоньку действовать, высасывая лихорадку из моего тела. Мысли, расползшиеся было по углам, стали выбираться и толкаться. Но я вычленила одну, главную: нужно уходить домой. Если не отпустят – сбегу ночью и доберусь до своих. Почему Лютик не привёл их по моим следам?
Терпение дало свои плоды. Я наконец-то смогла подняться с ясной головой. Проверила камень – молочно-белый. Значит, я смогла вылечить Ирму. Значит, именно поэтому Дархан хочет, чтобы я осталась в поселении. В чём-то этот воин, конечно, прав. Я полезна для живущих здесь людей.
Но это не значит, что я покорно останусь под началом этого половца!
Коснувшись рукой полога, чтобы откинуть его, остановилась – услышала голоса снаружи. Кто-то возбуждённо кричал:
– Геля! Дархан! Мы поймали чужаков! Они следили за поселением!
Чужаки? Должно быть, Ратмир с парнями…
Ох, надо бежать и спасать их. Снова! Они пришли спасти меня, вот и спасём друг друга.
Я решительно откинула полог и вышла на воздух. Геля с Яриком на руках обернулась и с улыбкой сказала:
– Ты уже встала, Руда!
– Да. Я услышала, что вы схватили моих людей. Нас всех надо отпустить.
Ответила так и с вызовом взглянула на Дархана. Тот хмурился, жуя бороду. Геля подала мне сына и мягко упрекнула:
– Ты неправа, Руда. Ни ты, ни твои люди не находитесь здесь в плену! Просто в гостях. Правда же, Дархан?
Он пробурчал что-то, но я поняла – всем здесь заправляет Геля. Она и мужем заправляет, а он делает вид, что недоволен, однако не пойдёт против слова жены.
– Раз так, пошли, я познакомлю тебя с моим мужем, – сказала я, обращаясь исключительно к Геле. Дархан фыркнул, будто чихнул, но, положив ладонь на свой пояс с длинным изогнутым ножом, последовал за нами.
На небольшой круглой площадке, посреди которой был установлен круглый каменный очаг с треножником, стояли на коленях мои, уже ставшие родными люди. Ратмир едва сдерживался, чтобы не разорвать всех вокруг, но ему бы не позволили. Численный перевес мужчин поселения был налицо. Даже Могута молчал и терпел острие копья, уткнутое ему в спину. Я возмутилась:
– С гостями так не обращаются! Геля, ты же мне сказала…
– Конечно, конечно! Дархан, вели освободить наших гостей!
В нежном голосе девушки прозвучали стальные нотки. Муж её сразу смешался, забормотал:
– Мы всегда так обращаемся с чужаками, вспомни, Геля… И когда они приходят сами, и когда мы ловим их в лесу!
– Немедленно, – тихо добавила Геля, и этот тон подействовал сильнее, чем сталь в голосе. Дархан махнул рукой, его воины отступили, брякнули ножны от вложенных кинжалов и мечей. Ратмир вскочил на ноги и даже отряхнулся по-собачьи, рявкнул грозно:
– Руда, иди сюда! Мы уходим!
Тишило и Могута разом протянули руки к своим бывшим охранникам за оружием. А я покачала головой:
– Мы в гостях, и никто нас здесь не обидит. Где Лютик?
– Я велел им ждать в лесу, когда нас схватили.
Ратмир оглянулся на людей Дархана и подошёл ко мне. Взял за руку властным жестом, другой рукой накрыл головку сына и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Мы свободные люди и не мешаем вам жить. Так и вы не мешайтесь в нашу жизнь.
Геля снова улыбнулась:
– Произошла ошибка. Мои воины привели твою жену в поселение, думая, что она одна и беспомощна. Но всё сразу выяснилось, и никто не собирался задерживать её и вас. Вы можете уйти в любой момент.
– Благодарю, – сухо ответил Ратмир. – Мы уйдём немедля.
Я прильнула к нему и сказала тихо:
– Нас немного, а в поселении навскидку человек сто. Быть может, лучше нам переехать поближе к ним? Мы все оказались тут из-за первой жизни, у всех свой опыт выживания, мы можем быть полезны друг другу.
– Я князь, я не стану подчиняться ему! – и Ратмир кивнул на Дархана. Половец оскорбился, шагнул к мужу:
– Я Дархан-опа, кошевой Тургенхана, а вас, князей славянских, мы данью облагали да саблями рубили!
– Выходи один на один, коли смелый, да поглядим, кто кого саблей зарубит! – тут же вскинулся Ратмир, и глаза его зло блеснули. Честное слово, как будто он ещё одного червяка в башке подхватил! Аж проверить захотелось.
Они стояли друг против друга, как молодые и горячие бойцовские петухи на ринге. За спиной Дархана сдвинулись ряды воинов и охотников, за своей спиной я услышала тяжёлое дыхание Могуты, которому опрометчиво вернули топорик. Ой-ой, надо что-то делать, пока мужики не принялись махать кулаками и оружием!
Ярик завозился в слинге, и я беспомощно взглянула на Гелю. Ну не умею я управлять армиями… А она умеет.
– Р-равняйсь! – звонкий голос советской девочки Ангелины прорезал напряжённый плотный воздух площади. – Смир-рно! Шаг назад!
Она лично отпихнула большого и сильного Дархана, встала между двумя предводителями. Машинально я присоединилась к ней, хотя и боялась драки. Геля взяла меня за руку и сказала громко:
– Здесь нет больше князей и кошевых. Нет царей, королей, принцев по праву рождения. Здесь все равны! А управляют те, кто лучше знает и может это делать. Или вы забыли те страшные годы голода и болезней, которые пережили, пока я не научила вас мыть руки водой и выращивать пшеницу?!
Ратмир и Дархан молчали. Не уверена, что им стало стыдно за своё поведение, но шаг назад сделали оба. Я добавила:
– Нас забросили сюда, чтобы мы выжили. Во все времена выживали только те, кто сбивался в группу. Я за то, чтобы присоединиться к поселению. У нас есть лошади и козы, у вас – налаженный быт.
– Женщины не могут указывать мужчинам, что делать, – упрямо буркнул Дархан.
– Женщины спасают мужчин, более того – женщины рожают и выкармливают мужчин, – ядовито ответила ему я. – Поэтому меньшее, на что женщины должны иметь право – это на равный с мужчинами голос.
Из рядов воинов вышел совсем молодой парень – младше меня. Он был черноволосый и черноглазый, загорелый, как бронзовое изваяние, и с очень характерным носом. Ещё бы несколько перьев заткнуть за головную повязку… В общем, самый настоящий индеец посреди европейцев. Он вынул из-за пояса длинную курительную трубку и протянул нам с Гелей, сказал:
– У моего народа принято мириться, выкуривая одну трубку на всех. Предлагаю вам свою, у меня ещё осталось немного табака.
– Курить вредно, – автоматически заметила Геля. Потом опомнилась: – Трубку мира! Это идея! Но только давайте устроим обед мира!
– Ещё можно зарыть топор войны, – усмехнулась я, всей кожей ощутив, как спадает напряжение между двумя противостоящими группами. Индеец склонил голову к плечу и возразил:
– Мы зарываем ритуальные топоры, а здесь только боевые. Их нельзя зарывать – чем мы будем дрова рубить?
– Ты прав, Моки, – рассмеялась Геля. – Дархан, ты согласен?
– Ратмир? – спросила я у мужа. Он прикрыл глаза, но кивнул.
– Вот и хорошо, – мы обе выдохнули в унисон, и Геля добавила:
– Лус, Ирма, соберите женщин и накройте на площади обед, – а потом наклонилась ко мне и шепнула на ухо: – Мы всё же сильнее мужчин!
Обед мира состоялся уже через полчаса. Женщины быстро стащили вокруг очага плетёные циновки и уставили их глиняными тарелками, в которых было мясо, овощи и каша. Каша из пшеницы, ладно, а вот овощи меня искренне заинтересовали. Откуда тут свекла и репа? Откуда картошка? А ещё… Я никогда не ела этот странный овощ, но видела его на картинках. Откуда он тут взялся?
Наклонившись к Геле, рядом с которой я села, спросила у неё:
– Скажи мне, откуда у вас овощи? Ведь их так трудно вырастить из диких!
– О, каждый из тех, кто приходит к нам, приносит что-то своё, – ответила с улыбкой хозяйка поселения. – Семена, иногда ростки. Ирма дала нам пшеницу, Моки – картошку, а вот этот овощ, который на его родине зовётся едой для бедных, сажала Генриетта в тот момент, когда за ней пришла цыганка. О, его называют артишо.
– Артишок, – поправила я Гелю. Задумалась. Спросила: – Слушай, а ты никогда не задумывалась, почему все разных национальностей, из разных стран и эпох, а понимают друг друга прекрасно?
– Задумывалась, конечно.
Геля протянула мне плошку с мясом:
– Ешь, тебе нужно, чтобы молоко прибавлялось для малыша. Знаешь, мы сейчас говорим на русском языке, поэтому понимаем всё. А другие… Мне кажется, что каждый говорит на своём наречии, а мы слышим своё.
– Первая жизнь позаботилась обо всём, – пробормотала я, пробуя кусок нежной зайчатины. – Эх, как же вкусно! Наша кухарка Голуба осталась… там, откуда мы пришли. Она умела готовить, как никто!
– Наши женщины тоже умеют готовить, – рассмеялась Геля. – Да и ты, наверное, умеешь? Вот я нет, меня мама не успела научить.
– Да и я так-то… У нас в основном еда уже готовая продаётся.
Я почувствовала на себе взгляд Ратмира и улыбнулась ему. Он сел напротив по правую руку Дархана, но старался не выдать то, что ему этот факт был неприятен. Геля усмехнулась, сказав мне шёпотом:
– Они могут задирать друг друга, но я вижу, что твой муж такой же храбрый и справедливый, как и мой.
Сверху раздался голос Моки, который встал за нашими спинами:
– Трубку мира курят все по очереди, так и вам нужно съесть по очереди немного еды одной ложкой.
– Но это же негигиенично! – воскликнули мы с Гелей хором, потом переглянулись и синхронно покачали головами. Потом она махнула рукой:
– А, пусть делают, как хотят. В конце концов… Прививай не прививай гигиену – они всё равно забывают мыть руки перед едой.
– Мои моют, – гордо заявила я. – Попробовали бы не мыть!
– Ты должна мне рассказать, как ты добилась этого.
– Расскажу.
Мы с Гелей обменялись понимающими взглядами и вместе рассмеялись.
Эта молодая женщина очень нравилась мне. Хоть я и знала её совсем недолго, но она поражала стойкостью и одновременно мягкостью характера. Геле не надо было кричать или топать ногой, чтобы её послушались. Достаточно было просто сказать и улыбнуться. А вот мне всегда приходилось рявкать на своих баб, а уж на мужиков – и того пуще…
Женя принесла Геле малыша и присела рядом. Эра держалась за её юбку, посасывая большой пальчик. Я мягко вынула его из ротика и сказала ласково:
– Нельзя, зубки некрасивые вырастут!
– А мама всегда говорила, что это от соски, – заметила Геля.
– Последние исследования доказали, что уж лучше соска, чем палец, – пожала плечами я.
– Тебе виднее, – ответила она и сказала Жене: – Не позволяй ей больше сосать пальчик.
Девочка кивнула и отошла с малышкой чуть дальше, села на циновку и принялась кормить Эру кашей. Геля протянула сыну кусок лепёшки, и мальчишка сунул его в рот, мусоля зубками. Я спросила:
– А почему Женя всё время молчит?
– Я не знаю. По-моему, она немая из-за какого-то потрясения. И зовут её Эжени, она из Франции, крестьянская дочь.
Ещё раз оглядев Женю, я покачала головой. На Вранку чем-то похожа… Интересно, она-то зачем первой жизни понадобилась? Худенькая, рыжая, немая. Кстати, если проблема в связках, то я её вылечу. Наверное… Во всяком случае, могу попытаться. А если действительно в потрясении, то над мозгами я бессильна. Ну разве что попробовать через камень…
Сосед слева – бородатый зверского вида мужчина – молча передал мне плошку с супом. В ней плавала деревянная ложка. Это и есть обед мира? Мне нужно съесть ложку после этого мужика? А вдруг у него какая-нибудь чума средневековая? Заразимся все, а мне потом бегай лечи…
Но попробовать суп надо. Всё же наша жизнь в этом мире (или куске мира) зависит от этого. Поселение сильнее нашей могучей кучки, нас раздавят в один момент. Ладно уж, пусть чума… Вылечу.
Зачерпнув густую похлёбку, я выпила её, едва касаясь губами ложки. Вкус картошки и птичьего мяса. Передала миску Геле:
– Что ж, можно считать, что мир официально заключён?
– Между нами – уже давно, Руда, – ответила мне хозяйка поселения и так же, как и я, одними губами, выпила суп. Передав миску мужу через «стол», кивнула. Дархан слегка скривился, но исполнил ритуал, а потом сунул плошку Ратмиру. Мой любимый князь зыркнул всё ещё недоверчиво, но, посмотрев на меня, съел ложку супа.
Мир был заключён между поселением и нашей группой. Теперь можно расслабиться и покурить, то есть, поесть. Потом будут переговоры о месте, где мы поселимся, расчёты количества дерева и всего остального для постройки дома или шатров. Потом мы вернёмся домой, чтобы оповестить остальных. Потом мы с Ратмиром ляжем на наш матрас, набитый травой, обнимемся и всласть наговоримся о том, что видели в поселении, и о том, что пережили за этот день…
А пока можно расслабиться и, пока Ярик чмокает у груди, подумать о замысле первой жизни.
Зачем она собрала в этом месте столько разных и не похожих друг на друга людей из разных эпох? Как будто…
Мать моя женщина, я поняла, что мне напоминает поселение!
Коллекция. Коллекция живых людей.
Глава 4. Разведка боем
Октябрь, 1 число
Нога потёрлась о мою ногу, и я на миг размякла, прижимаясь к мужу спиной. Но тут же вспомнила – Ярик только недавно уснул! И осторожно спихнула ногу Ратмира с бедра:
– Ш-ш-ш, разбудишь!
– Любая… – горячий шёпот мужа в ухо вызвал во всём теле приятный озноб. – Хочу тебя!
– Маленький спит, Ратмир…
– Мы тихонечко!
– Не получится!
– А ты постарайся. Ну!
И нога снова скользнула вдоль бедра, щекоча волосками мою гладкую кожу.
Я вдохнула, выдохнула. Самой хотелось, но Ярик…
– Ратмир! Твоя сестра за пологом!
– Руда, не сопротивляйся, моя сестра будет только рада…
Сдалась.
Я сдалась сразу, практически без сопротивления. Муж развернул меня на спину и впился губами в мои губы. Счастье – безграничное женское счастье – обуяло меня в один момент, я даже не успела заметить когда именно, и стало так странно. Я мать и вдруг снова любимая, желанная женщина! Как будто смешалось всё в доме Облонских… Как будто я вернулась вспять, в то время, когда была ответственна только за свою судьбу, а не за маленькое существо, которое каждые три часа просыпается и просит сиську.
Ратмир задрал мою рубаху вверх, к шее, приник сам к той самой сиське, губами к моему соску, который я уже привыкла давать только Ярославу. В глубине души я стала той самой священной матерью, которой меня называли в поселении. А каково это – быть женщиной, любимой, женой? Я забыла.
В груди снова родилось затмение, как и каждый раз, когда возбуждение брало верх над смирением, и я выдохнула – громко, страстно, ярко! Закрыла рот ладонью, чтобы Забава или Могута за занавесью не услышали, а Ратмир не собирался щадить меня. Он завладел моим телом, как захватчик, как всегда, как любил это. Всем телом. Губами, грудями, лоном.
Он пил меня, как сладкое вино, ел меня, как вкусный пирожок. Наслаждался мною, как наслаждаются едой, компанией друзей, одиночеством. Ратмир любил меня так, словно это был наш первый раз, наш последний раз. А я отдавалась ему, как девственница отдаётся первому любовнику, как шлюха отдаётся любимому клиенту, как любовница отдаётся женатому в редкие случайные встречи…
Но как и каждый раз, когда я возбуждалась во время редких наших возможностей побыть вдвоём, проснулся Ярослав. Он замяукал, как голодный котёнок, и у меня сразу же пропало желание, задавленное материнским инстинктом. Я вывернулась из объятий Ратмира и потянулась к сыну, который корчился в пелёнках в своей люльке. Муж недовольно сморщился:
– Ну вот, вечером никак, ночью не получается, утром нет… Когда же я снова смогу воспользоваться твоим телом, травница?
– Как только малыш подрастёт, – ответила я рассеянно. Отогнув край рубашки у груди, запихнула сосок в рот Ярику. Тот ухватился, зачмокал, а я откинула голову на плечо мужу, прикрыв глаза. Тёплые сильные руки обняли меня и сына, Ратмир проворчал:
– Знал бы, никогда бы не согласился на детей…
Я тихонько рассмеялась, чувствуя, как твёрдые дёсны сжимают сосок, а руки мужа гладят мой живот. Скоро, скоро… Когда Ярик подрастёт и сможет спать всю ночь, не будя нас, мы снова станем любовниками, а не только родителями.
Ратмир пытался пристроиться ко мне сзади, но я осталась непреклонна. Хоть и хотелось, хоть и жаждало тело, но сын перевесил все плотские аргументы. Муж поскрипел, поворчал, но поднялся и сказал напоследок, перед тем, как выйти в общую зону:
– Ещё попросишь сама, ведьма моя, а я не дам то, что хочешь.
Я только усмехнулась, устраиваясь поудобнее на матрасе из травы. Мы с Яриком нежились под тёплым одеялом, сваляным из овечьей шерсти. Нам было так хорошо, что даже не хотелось вылезать наружу, в хмурый осенний день, хотя сын быстро покормился и стал кряхтеть, что было сигналом к смене пелёнок. А значит – вставать всё же придётся.
Когда встала, вспомнила: ведь сегодня инаугурация бани!
Баню я задумала в первый день переселения. Когда мы только переехали в поселение, я спросила у Гели, где они моются. Оказалось – обтираются намоченными в травяном отваре холщинами в шатрах, когда очаги нагреты на свой максимум. Мне такой способ не подходил. Лучше уж общая баня, чем обтирания. И дядька Бусел нашёл глину, обжёг кирпичи, сложил печь. Вокруг печи построили домик. В нём были три помещения: одно для парилки, второе для мытья, третье для стирки. Бабы со всех сторон мира косились с предубеждением, но сегодня я покажу им всем, что такое настоящая русская баня!
Перепеленав сына, я примотала его слингом к себе и вышла в хмурый осенний день. Поселение уже проснулось, шевелилось вяленько, но вполне ощутимо. Мимо пробежала к реке девушка с берестяными вёдрами, где-то на окраине заголосил петух. Я глянула на небо и улыбнулась, хотя и нечему было. Серое свинцовое небо, низкие облака, холодная морось – не то туман, не то дождь…
Но мы живы.
Мы всё ещё вместе, те, кто начал свой путь из Златограда. Мы прошли века и километры, оказавшись в этой глуши, чтобы жить, как раньше, как встарь.
Геля помахала мне рукой от своего шатра:
– Руда, сегодня в баню пойдём?
– Пойдём! – ответила я ей весело. – Давно не парилась как следует. А вот тебе париться нельзя, ребёнка можешь потерять.
– Эх, жалко, – огорчилась она, погладив себя по животику. – Ну ничего, хоть помоюсь. А пока заходи ко мне, я собрала яиц и сделала настоящий омлет на козьем молоке!
– Хороши наши козочки, – усмехнулась я. – Жалко, козла нет для них, чтобы увеличить поголовье.
– Вот точно.
Геля горестно закивала, выкладывая на глиняные тарелки рыхлый омлет с сушёными травами. Запах от него стоял такой, что у меня в животе заурчало. Я присела на топчан и облизнулась. Ко мне тут же подсела малышка Гели и обняла со всей силы её детской привязанности. Чмокнув Эру в светлую макушку, получила поцелуй от девочки. Геля рассеянно заметила:
– И овцы тоже нуждаются в баране… Хоть бы нам принесло сюда чабана с бараном!
Мы обе рассмеялись. Но мысль засела в голове. Чабана, конечно, не надо, а вот барана и козла примем с удовольствием! Вот почему бы первой жизни не подкинуть нам немного скотины?
А ведь идея!
В самом деле, очень логично попросить у первой жизни то, чего не хватает для жизни. Но как её найти? Все прошлые разы цыганки сами меня находили. Однако должен быть способ связи с первой жизнью. Возможно, через камень?
– Геля, а вы в поселении никогда не видели цыганок?
Мой вопрос её удивил. Геля уставилась на меня задумчиво, но дурой сразу не обозвала. Она вообще с момента нашего знакомства мои слова под сомнение не поставила ни разу. Более того – раз я что-то сказала, значит, так оно и есть. И правоту мою слепо отстаивала даже перед мужем.
Вот и сейчас Геля покачала головой, ответила серьёзно:
– Нет, никогда. Если бы другие видели, они бы мне сказали.
– А как далеко вы разведали местность?
Этот вопрос я задала, сама не зная зачем. Место здесь было дикое, зверьё почти непуганое. Во всяком случае, огнестрела дичь не знала. Подпускала ровно до расстояния полёта стрелы, издалека не шугалась.
– На словах не скажу, километры не считали, – пошутила она, подав мне тарелку с яичницей. – Эруня, иди ко мне, мама покормит тебя! Но карта есть.
– Карта?!
– Ну да, воины и следопыты составили вместе. Тебе, наверное, трудно будет понять, получилось чуднО.
– Разберёмся! – с воодушевлением ответила. – Я читала древнерусскую карту, вышитую на куске тряпки!
Карта поселенцев оказалась нарисована на выделанной до светлой гладкости шкуре. Я сразу различила в её центре гору, у подножия которой были маленькие треугольники – шатры. А вот река. Она вилась между деревьев-кружков на восток и на запад, огибая гору. На юге одиноко торчал на опушке леса наш терем-квадратик. А свежими чернилами из сока лесных ягод были пририсованы три овала и лабиринт – менгиры, которые мы забрали с собой невольно.
Я словно снова почувствовала запах вереска.
Но Мудрый Кайа мне не поможет даже своими расплывчатыми ответами. Цыганка изгнала его из лабиринта… Я должна найти первую жизнь сама.
– Маленькая территория, – я покачала головой. Яичница быстро закончилась, и я отхлебнула глоток горячего травяного чая. Надо выслать разведку за гору. На восток. Там совсем никто не бывал, горой и рекой заканчивалась карта. Вдруг мы найдём что-то полезное? Вдруг там логово первой жизни?
Это логово мне трудно было представить.
Цыганский табор? Смешно!
Избушка в лесу? Глупо.
Даже не знаю, где должна обитать первая жизнь, но явно точно где-то по соседству.
– А нам больше и не надо, – пожала плечами Геля, продолжая затронутую тему. – Рыба есть, дичи хватает, лес рубим понемногу. И в поселении забот полон рот. Не до разведки.
– Угу, – ответила я и замолчала. Подруга забеспокоилась:
– Что, Руда? О чём ты думаешь?
– Да вот думаю… – сказала неопределённо. – Надо бы посмотреть, что там с другой стороны горы.
– Кому надо?
Вопрос резонный. Мне? Да нет, нам всем. Если я найду первую жизнь, смогу попросить у неё то, чего нам не хватает.
Так Геле и ответила. На её лице появилось странное выражение. Как будто она сама хотела бы отправиться, но не могла. Но я-то могу! Конечно, Ратмир снова станет возражать, как всегда, скажет, что я неуёмная и с шилом в попе, что должна сидеть и растить сына… Однако отпустит. Может, даст Тишило для охраны.
– Пойду поговорю с мужем, – сказала я, допив чай. – Разведка нужна, нам тут жить.
– Пошлём нескольких крепких воинов, – ответила Геля. – И Моки, он хорошо ориентируется в лесу. У вас пять лошадей, вот пятеро и поедут.
– И верблюдица, – весело добавила я. – Поеду с ними.
– С ума сошла! – испугалась Геля. – Как сына оставишь?
– С собой возьму, – я погладила Ярика по голове и улыбнулась подруге. – Ну, не бойся, это же не поход на месяц! Погуляем и вернёмся.
Вышла сразу, чтобы избежать охов и вздохов. Геля хороший человек и отличная подруга, но переубеждать меня бесполезно. Если я решила – сделаю.
Ратмира я нашла у бани. Сделали её мужчины добротно и на десятилетия. Теперь нужно было правильно протопить, чтобы никто не угорел, и пар получился бы хороший, целебный. Кто, как не мои древние славяне, умеет делать хороший пар?
Вокруг суетились подросшие щенки – помогали изо всех сил. Прыгали на тех, кто носил дрова к бане, сосредоточенно путались у них в ногах, важно гавкали, чтобы подстегнуть шаг людей. Лютик подскочил ко мне, боднув башкой в бедро, и залаял весело:
– Хозяйка, хозяйка, хозяйка, все идут в баню, а мы пойдём в баню?! Пойдём, пойдём, пойдём?
– Балбес, – рассмеялась я, потрепав его по холке. – Нет, вы в баню не пойдёте. Мы отправляемся в поход!
– Поход, поход, ура! Поход! А кто пойдёт? Я пойду?
– Да, мой славный Лютый, ты пойдёшь с нами на разведку!
– Какая разведка, Руда? – спросил, хмурясь, Ратмир. Я повернулась к нему и ответила с лёгким вызовом в голосе:
– Нужно разведать, что там, с другой стороны горы.
– Зачем?
– Ну, Геля мне показала карту, и там пусто. Нельзя жить и не знать, что там, в округе.
Он шагнул ко мне, взял ладонью лицо и приподнял, заставив взглянуть в глаза:
– Руда, не лги мне, я знаю этот блеск в твоих очах, любая. Ты что-то задумала!
– Ишь, знает он… – пробормотала я. Врать смысла нет. Ответила: – Мне нужно найти первую жизнь, Ратмир. Понимаешь?
– Руда, я не понимаю и не хочу понимать, но знаю…
Он улыбнулся мне так ласково, что я сразу растаяла. Поцеловал в губы мимолётно и продолжил:
– Что ты всё равно сделаешь то, что задумала. Поэтому удерживать не буду, но поеду с тобой, чтобы удостовериться, что с тобой ничего не случится.
– Я знала, – самодовольно улыбнулась, обняла его и отстранилась. – Возьмём дядьку Бусела, он составит карту. И Тишило – он даже рад будет, а то заскучал тут…
– Княгиня моя, ты лучшая женщина, которую я мог бы полюбить в этой жизни.
Его пальцы сжали мою руку, и я поняла, что счастлива.
Организовать экспедицию оказалось – проще некуда. Просто Ратмир позвал Бусела и Тишило, Геля велела Моки и ещё одному крепкому парню по имени Хосе присоединиться к нам и слушать меня, как Дархана.
Выехать решили завтра. После бани. Я не могла пропустить это, не могла не воспользоваться правом священной матери первой помыться и попариться. Пришлось ждать первой протопки, вместе с Гелей мыть детей, используя пуки сушёной травы вместо мочалок, а потом…
Потом моя подруга забрала Ярика и кивнула на сруб:
– Иди уж первой с мужем!
– Спасибо, дорогая моя, – я даже обняла Гелю от наплыва чувств и, взяв Ратмира за руку, направилась к бане.
Тепло, жар, пар.
Я наслаждалась этим счастьем, чистой горячей водой, о которой почти забыла за последний год. Я наслаждалась прикосновениями мужа, который наконец-то смог остаться со мной наедине, пусть и в бане, а не в постели. Я нежилась в объятьях горячего воздуха, чувствуя, как возрождаюсь к жизни, чувствуя, как выходит из меня с потом вся грязь и боль, всё зло, владевшее мною, все заботы и проблемы. Я нежилась в объятьях Ратмира, снова ощутив себя женщиной, а не просто матерью, снова став той, которая зажигала огонь в его душе, страсть в его теле, любовь в его сердце.
Я упивалась моментом ласки и свободы. Я кричала от возбуждения, зная, что толстые стены без окон не пропустят ни звука. Я царапалась дикой кошкой, я извивалась змеёй, я была идеальной любовницей и готова была на всё, чтобы продлить минуты близости на года, на века…
Ратмир сжал меня в своих руках, рискуя задушить, и шепнул на ухо:
– Руда, я люблю тебя так, что иногда мне кажется, что я уже умер.
– Что это значит?
Я удивилась, извернулась, чтобы заглянуть ему в глаза. Там было космическое небо, там были звёзды, чернота ночи, блеск предутренней зари… Ратмир ответил:
– Разве при жизни я мог бы надеяться, что мне достанется такая женщина, как ты? Понимаешь? Ты же помнишь невест, которых мне прислали в Златоград? Ни одна из них ни мизинца твоего не стоила…
Рыбки. Помню, да.
– Ты не прав, Ратмир. Нас свела судьба, и мы просто не могли пройти мимо друг друга.
– Боги нас свели.
– Разве не одно и то же?
Боги… Мокошь, Велес. Они были просто людьми, трёхметровыми, одинокими и последними. Не они свели нас, это точно. Первая жизнь. И это, наверное, единственное, что она сделала хорошего для меня.
– Мой светлый князь, нас свела случайность, а боги тут ни при чём.
– А цыганка?
Цыганка… Я отвернулась и помрачнела. Цыганку я бы задушила собственными руками, если бы могла. Но пока не могу, поэтому…
– Любимый, не стоит думать об этом. Мы вместе, ты не спишь, ты жив. Всё будет хорошо.
– Ты едешь в разведку, чтобы узнать, где мы?
От него нельзя ничего скрыть. Я усмехнулась в его локоть и прижалась щекой к груди, ответила глухо:
– И чтобы найти первую жизнь.
– Храбрая моя княгиня! Как осмелилась?
– Я просто хочу узнать, для чего она собрала нас всех в этом месте. Ну, и попросить кое-какие улучшения наших условий.
Он рассмеялся тихонько. Прижал меня к себе. Мой муж, мой соратник, моя родственная душа…
После бани мы разошлись все по своим делам. Ратмир следил за тем, как подтапливали, а я отправилась проследить за сборами в дорогу.
Провизии и питьевой воды совместными с Моки размышлениями было решено взять на четыре дня. Углубляться дальше не имело смысла. Первая жизнь не станет селиться слишком далеко, ей нужно быть рядом. Потом я навестила на лугу Асель, которая в праздной спячке бродила в поисках сочной ещё травы вместе с лошадьми. За верблюдицей неизменно следовала единственная кобыла в табуне, которую недавно покрыл Резвый. Все надеялись, что родится кобылка и мы сможем увеличить поголовье.
– О, пожаловала проведать свою боевую верблюдицу? – приветствовала меня Асель. Я с усмешкой ответила:
– И я тоже рада тебя видеть, ленивая толстая скотина.
– Пф, – сказала Асель и замотала головой: – Скажи, что ты пошутила, я вовсе не толстая!
– Значит, против ленивой скотины ты не возражаешь!
– Пф! – повторила верблюдица и отвернулась от меня.
– Ладно, не злись, я же шучу, – примирительным тоном протянула я и почесала Асель по длинной изогнутой шее. Получилось плохо, потому что верблюдица линяла, меняя шерсть на зимнюю, и та висела длинными спутанными клочьями. Надо бы вычесать её хорошенько, чтобы женщины сваляли тёплое одеяло… Только чем? Или привлечь детей, которые играют целыми днями и бегают по поселению? Им будет весело пятернями чесать шерсть…
– Асель, у меня для тебя новость, – добавила, потому что верблюдица не отвечала. – Завтра мы идём разведывать местность за горой! Ты рада?
– В поход? – она взглянула на меня круглым глазом. Недоверчивая! Я кивнула:
– В поход. Ты же боевая верблюдица, правда?
– О да! – с чувством глубокого удовлетворения подтвердила та. – Я умею бить врага ногами! Любому человеку колено сломаю с одного удара.
– Значит, ты сможешь защитить нас с Яриком.
– Хозяйка, да в чём вопрос?! – Асель надула щёки и снова фыркнула. Прозвучало это, как отрывистый лай, и я потрепала верблюдицу по узкому носу. В груди заныло прибывшее молоко. Со вздохом я сказала:
– Пойду, пора мне. Завтра с утра будьте готовы.
Асель мотнула головой и сказала напоследок:
– Боевая человечка, иди корми своего детёныша. А у меня, видно, потомства никогда не будет…
Я ничего ей не ответила, но пунктик в голове поставила: попросить верблюда у первой жизни. Чем чёрт не шутит! А вдруг у неё припасён один?
Ярослав уже начинал хныкать на руках у Гели. Она качала его и одновременно варила грибной суп, помешивая его длинной деревянной ложкой. Когда я вошла, подруга посмотрела на меня с лёгким укором и сказала:
– Где же ты ходишь, милая? Сынок твой волнуется.
– Бегу, бегу, – не вдаваясь в подробности, взяла Ярика и, развязав завязки платья, приложила сына к груди. Он вцепился дёснами в сосок, как утопающий в соломинку – яростно, сильно, даже больно стало. Мой мальчик, моя гордость, истинный княжич, хоть и без княжества!
Ради него, ради моей семьи я не только в разведку, я биться пойду с теми неизвестными существами, которые ожидают нас по ту сторону горы!
Ради него я уничтожу первую жизнь, если она каким-то образом захочет отнять у меня малыша!
Глава 5. Лес
Октябрь, 2 число
Рано-рано утром спозаранку… Да, хотелось бы мне, как тот водитель, отправиться в путь с песней, но дождик зарядил с ночи. Поэтому мы собирались молча. Какой-то странный груз лежал на душе. Будто чудилось – я никогда больше не увижу остальных, если сейчас уеду.
Мужчины приготовили лошадей, Ратмир лично оседлал Асель, настроение у которой было поистине двоякое. Верблюдица ворчала, как столетняя старуха:
– Куда тащиться в такую погоду… Не понимаю! Подождали бы солнышка… Вот у меня на родине всегда светило солнышко…
Ратмир рывком затянул подпругу, Асель выдохнула и громко фыркнула, плюясь:
– Аккуратнее, человечишка! Клянусь, всем ноги переломаю, кого встречу по дороге!
Резвый заржал:
– Да ты первая под кустик побежишь прятаться!
– Ты меня сейчас трусихой обозвал?! – Асель рванулась из рук Ратмира, и он зло шлёпнул её по крупу:
– А ну не балуй!
– Асель, успокойся, – устало сказала я. – Резвый, а ты не задирай её.
– Опять ссорятся? – усмехнулся Ратмир. – Вот уж правда, как кошка с собакой.
– Это у них игра такая: кто кого переспорит, – отмахнулась я. – Неспокойно мне что-то.
– Сама же затеяла разведку.
Муж развернул меня лицом к себе, заставил взглянуть в глаза. Я пожала плечами:
– Не знаю, почему. Может, предчувствие, а может, просто женская истерика.
– Истерика… – пробормотал он и приник губами к мом губам. Оторвавшись от долгого поцелуя, сказал почти весело: – Я тебя не узнаю, моя княгиня! Ты же всегда была рассудительной и вела нас твёрдой рукой туда, где безопасно. Теперь что, боишься?
– Боюсь, – призналась почти неслышно. Муж огладил ладонью мою щёку и сказал:
– Ты не должна бояться, когда я рядом с тобой.
– За тебя и боюсь, – улыбнулась.
– Едем аль что? – раздалось за спиной. Обернувшись, я увидела Тишило и Бусела, которые сидели в сёдлах, накрытые плотными покрывалами, которые женщины поселения умели ткать так, чтобы дождь соскальзывал с них. Точно такое же покрывало дали мне, и я закуталась в него, спрятав Ярика, но оставила просвет, чтобы сын не задохнулся.
– Едем, – ответила им, поискала глазами остальных. Моки сидел на самом маленьком жеребчике, сверкая глазами из-под покрывала. Индеец так радовался походу, что и мне мгновенно передалось его возбуждение. Всё будет хорошо. Обязательно. Мы найдём первую жизнь и вернёмся!
Вместе с нами на пятой лошади ехал Хосе – испанец-конкистадор, которого на поле битвы с индейцами полумёртвым нашла цыганка. Был он крепким и коренастым, в седле держался так, будто мать его там и родила. Кривые ноги колесом выдавали бедняка, в детстве подверженного рахиту, но Хосе обожал лошадей, а лошади очень любили его, сами мне признавались в этом. Был он вооружён длинным копьём и управлялся с ним ловчее любого из моих воинов. Говорил мало, в основном, отрывистыми «да» и «нет», зато в деле не было лучше его. Мне нравился Хосе, потому что я в нём чувствовала человека ответственного и работящего.
Моки же был слегка раздолбаем. Конечно, трудился он на всеобщее благо вместе с другими, но не прочь был позубоскалить и потрепаться. Вот и сейчас он улыбнулся белыми зубами, сказал мне:
– Раньше выедем – раньше вернёмся!
– Согласна, – усмехнулась. – Асель, ляг, пожалуйста, чтобы я смогла сесть в седло.
Моки недоверчиво прищурился, Хосе поперхнулся. Они уже знали, что я лечу людей, но пока ещё не успели привыкнуть к тому, что животные понимают меня, а я понимаю их. Но ничего, привыкнут! К тому же…
Лошадь под Хосе, молодой жеребец по кличке Гордый, заржал тихонечко:
– Скажи ему, пусть не бьёт меня сильно пятками в бока! Я всё понимаю, не надо лупцевать!
Со смешком я передала слова Гордого конкистадору, садясь на верблюдицу. Хосе испуганно поднял ноги в сёдлах, и жеребец снова заржал, теперь уже просто смеясь.
В общем, выехали мы в хорошем настроении. От моих дурных предчувствий не осталось и следа. Оглянувшись на поселение, я только улыбнулась. Всё будет хорошо, мы вернёмся целыми и невредимыми, с картой и племенными животными для наших овец и коз.
Лес встретил нас настоящим холодом. Лебеди недавно улетели на юг, мы слышали их крики в небе, когда косяки пролетали над поселением. Я думала, что это журавли, но Моки поправил. Журавли кричат по-другому, сказал он, да и выглядят длиннее. Но мы с ним сошлись в одном мнении, что после улёта птиц на зимовку осень заканчивается.
Я почувствовала это сразу, как только мы въехали под сень деревьев, обрамлявших гору. Закутавшись плотнее в покрывало, я прижала к себе Ярика в слинге, чтобы отдать ему своё тепло, другой рукой правила Аселью, хотя это было почти незачем. Верблюдица плелась позади Резвого и Гордого сама, не сворачивая никуда, не отставая, только бурчала:
– Грязь, дождь, холод… Что ещё есть в этом мире, чтобы убить бедную меня?
– Молчи, Асель, не ной. Ты же боевая верблюдица, ты привыкла сносить тяжести походов!
– На солнце и в суши, – съязвила та. – А не в этой мокроте!
– Малость воды вывела тебя из себя?
– Я сухопутная боевая верблюдица, – фыркнула она и заткнулась.
Воздух был влажным и приятно пах мхом и палыми листьями. Природа умирала, источая пряный аромат осени. А меня потянуло на лирику… Если бы не стремление выжить, если бы не условия, в которых мы должны были существовать, я бы даже ударилась в написание стихов про жёлтые листья и запах зимы. Но не время, не время… Быть может, потом, когда я найду и уничтожу первую жизнь, кем или чем бы она ни была.
Унылая пора, очей разочарованье… Хорошо, что накидка защищала от дождя! Иначе мы бы давно промокли до нитки. С деревьев падали крупные капли, попадая по голове с силой брошенного камушка. Собаки, бегавшие вокруг каравана из пяти лошадей и одной боевой верблюдицы, то и дело отряхивались с остервенением. Лютик при этом с подростковым восторгом повизгивал:
– Ура, дождик!
А Буран ворчал:
– Кости на сырость болят… Лапы проваливаются…
Впереди меня ехали Ратмир и Моки, позади плелись все остальные. Дядька Бусел то и дело останавливался и клал на ладонь маленькую ложку из металла. Компас, древнерусский компас, ей-богу! Черенок ложки, подрагивая, поворачивался на скользкой от дождя коже всегда в одном направлении – надо полагать, на север.
Так мы тряслись неторопливо несколько километров, пока не вышли из поредевшего леса на луг. Был он таким огромным, что взгляд терялся в таком просторе. Ратмир задумчиво сказал:
– Привал бы сделать, как думаешь, Руда?
– Не рано ли? Да и дождь…
– Дождь скоро пройдёт, – весело цыкнул зубом Моки.
– Откуда знаешь? – спросил его мой князь. Индеец кивнул на деревья:
– Птицы. Я знаю.
– Ладно, хорошо. Пересечём луг и там посмотрим, – согласился Ратмир. – Руда, ты не устала? Как там мой сын?
Я отогнула край покрывала и показала ему сладко спящего Ярика. На верблюде ехать – не на лошади трястись! Держаться можно одной рукой, седло удобное, можно откинуться спиной на горб, аллюр у Асели ровный, не трясёт. Вот Ярик и спит, как ему положено!
Скачать книгу