Миллионка бесплатное чтение

Печать князя Агуда тайный город Чжень

Синопсис

1907 год. Город Владивосток. Несколько лет назад Российская империя потерпела поражение в Цусимском сражении. В этом городе есть квартал Миллионка, где живут азиаты: китайцы, корейцы, японцы. Они занимаются торговлей, шумят, воруют и убегают. Здесь же можно встретить и русских людей, попавших в затруднительное положение. Квартал Миллионка можно назвать интернациональным. Контрабандисты разных национальностей и мастей, бандиты и даже японские шпионы чувствуют себя здесь как рыба в воде.

Однажды в этом квартале произошло необычное событие: у мадам Харуко, японки, пропало платье. В нём было спрятано донесение, которое должно было попасть к японскому шпиону. Однако корейская девочка-полукровка Си (Анастасия) украла это платье. В квартале Миллионка каждый день происходят кражи и убийства, но в этот раз пропажу заметили.

За девочкой начали охотиться русская и китайская полиция. Господин Харуко опасается, что донесение может попасть не в те руки, и начальник полиции получает большие деньги за обещание поймать преступницу.

Си решает спрятаться в подземелье. Здесь у неё открываются странные способности, и она встречает своих будущих друзей. Все, кто находится в катакомбах, получают сверхспособности, когда натыкаются на подземный город Чжень, или Чжу. Некоторые из ребят, в том числе и Си, получают доступ к священной книге народа Чжу.

Когда облава заканчивается, Си и её друзья выбираются на поверхность. На улицах царит безудержное веселье: играет музыка, в воздух летят хлопушки – Миллионка празднует китайский Новый год. Друзья Си – русские Елена и Гриша, Виктор, маленькая Ларочка, японцы Токагава, Енеко и Толи, китаянка Ся Линь – расстаются. Однако они ещё не знают, что подземелье и тайный город Чжу свяжут их на всю жизнь.

Много приключений ждёт ребят. Они будут бороться с призрачным жрецом Киданей, прятать и защищать друг друга, ухаживать за другом, когда почти смертельно заболеют, получив прививку от тайн города Чжу. Тайный, подземный город Чжу зовёт наших героев. Каждый из ребят борется против этого зова по-своему. Кто-то сдаётся, а кто-то борется. Один из героев чуть не умирает, превратившись из взрослого парня в младенца всего лишь за неделю. Елена, русская девочка, потомок рода Шуби, в минуту опасности обретает призрачные крылья и переносится в город Харбин, где, по слухам, спрятана вторая магическая книга народа Чжу.

Ребята часто спускаются в подземелье. Камень-птица указывает им путь в темноте. Однако случается непредвиденное: семью японцев в срочном порядке вынуждают вернуться домой, в Японию. Просочился слух, что в тот момент, когда шла поимка японского шпиона, Толи и Токагава были в подземелье и не помогли соотечественнику-шпиону. Си вынуждена бежать в Китай, потому что её преследуют китайские бандиты хунхузы. После этих событий тайный город Чжу становится недоступен остальным ребятам, стена перегораживает проход. Два человека – метиска Си и японец Толи – были ключами, которые открыли проход к тайному городу, теперь ребята далеко, и проход закрылся, но они вернутся! И когда это произойдёт, проход к тайному городу чжурчжэней и таинственной книге откроется снова.

Эта история произошла в конце февраля на Миллионке. Было начало нового, двадцатого века, Нового года (по китайскому календарю), нового дня. Для героев моей истории этот китайский новый год стал переломным. Но сейчас раннее утро, каждый из действующих лиц занят своим делом и не знает, что его ждёт впереди. Итак, время пошло. А время на Миллионке – это деньги. Деньги, которые просто так никто не даст и за которые убивают. На Миллионке это просто: взмах ножа или удавка на шею и…

Часть первая. Владивосток. Миллионка. Си.

Глава первая. Си.

Я украла платье у мадам Харуко. Если городовой повернёт сейчас направо, то я окажусь в участке, и концерт в театре Тао Меняно начнётся без меня. Сегодня предпоследний день китайского Нового года. Почти две недели на улицах Миллионки царит безудержное веселье. Несмотря на мороз, китайские гимнасты, фокусники и дрессировщики выступают прямо на улице. Со всех сторон звучит музыка, в воздух летят хлопушки. А запах! Этот запах ни с чем не спутаешь. Пахнет Китаем. Китаем, в котором я никогда не была.

Я так хотела стать своей на этом празднике, участвовать в нём, хотела, чтобы зрители услышали, как я пою. Но оказалось, что я выросла из своего выходного платья. А ведь ещё три месяца назад оно было мне как раз. Я расстроилась и хотела отказаться от концерта, но вдруг вспомнила про мадам Харуко и её платье.

Горничную мадам Харуко, тоже японку, сбила пролётка, слава богу, не насмерть. Я помогла бедной девушке подняться и подобрать платье, выпавшее из картонной коробки. Платье не испачкалось, а лишь чуть намокло от талого снега. Девушке было больно идти, и я помогла ей дойти до дома мадам Харуко. И даже довела её до гардеробной, где испуганная девушка, оглядываясь и причитая, повесила платье в шкаф.

Когда мы уходили из гардеробной, я с сожалением оглянулась на платье. Девушка пошла к хозяйке, а я – к выходу.

Никто не заметил, как я украла это платье.

Вчера я была уверена, что всё прошло успешно, и скоро смогу петь в нём на сцене. Но я ошиблась: меня видели, и теперь меня ищут. Похоже, сегодня вечером на концерте мне не удастся выступить. Впрочем, никто, кроме хозяина театра, этого не заметит.

Этот концерт должен был стать моим первым выходом на сцену.

Городовой свернул налево, и я ещё долго слышала звук его свистка. Но вот он растворился вдали, а я всё сидела, боясь поднять голову из своего укрытия. Моя шубка на рыбьем меху совсем не грела, и чтобы не замёрзнуть, я начала потихоньку двигаться, ища щель, в которую можно было бы спрятаться.

Как же хорошо, что я живу во Владивостоке, в районе Миллионки, где я родилась и выросла! Я знаю здесь все ходы и выходы. Сейчас, когда ещё не наступила настоящая весна, Миллионка особенно красива. Вчера выпал снег и укрыл всё, что жители Миллионки так любят выбрасывать из окон. Как только снег растает, станут видны остатки пищи и потроха забитых животных. Но сегодня, в предпоследний день нового китайского года, выпал снег, а мне нужно бежать.

Бежать через проходные дворы, спускаться в подземные лазы, подниматься на чердачные галереи… Бежать, но куда? Единственное хорошее в моей жизни – это то, что я метиска, и я своя для китайцев, японцев и, конечно, корейцев. Если плохо знаешь этот район, далеко не убежишь. Фанзы, хибары, лачуги, времянки стоят вплотную друг к другу, подпирая соседние строения и пытаясь хоть немного возвыситься над ними.

Нет, вы не подумайте, я отлично понимаю языки – и японский, и китайский, и корейский. Если не знаешь языка, то не сможешь даже позвать на помощь. Тебя не услышат. На Миллионке не действуют общепринятые законы, но очень жёстко соблюдаются свои собственные. Того, кто не соблюдает их, ожидает суровая кара, вплоть до смерти. Впрочем, тут запросто можно получить нож в бок или пулю просто так, если кто-то кому-то не понравился. Здесь не принято церемониться, и почти ежедневно в кварталах Миллионки обнаруживают по десятку, а то и гораздо более трупов, нередко зверски изуродованных, с отрезанными частями тела. Некоторые люди исчезают в трущобах навсегда.

Вот хорошая мысль! Трущобы!

Мне нужно бежать к трущобам, но я никогда не была внутри! Говорят, там так страшно… Мои подружки Енеко и Сяй-линь рассказывали мне, что подземные недра этой части города изрыты всевозможными ходами-лабиринтами, где можно надёжно схорониться от всякого преследования или же уйти тайными ходами за город и даже якобы в Китай.

О чём это я? А, вспомнила… О людях, которые меня окружают с детства, и языках, которые я хорошо понимаю… Понимать-то понимаю, а вот разговаривать… Когда я была маленькой, хунхузы увели мою маму. Моя мама… Нет, не могу я пока говорить о маме. Когда случилось то происшествие с мамой, мне было всего лишь тогда три года, и я перестала разговаривать. Через год речь вернулась ко мне, но вместе с заиканием. Заикалась я до пяти лет, пока за дело не взялась бабушка Май. Она немножко колдунья и научила меня разговаривать по-новому. Когда я чувствовала, что застряла на каком-то слоге и не могу его выговорить, я начинала петь. Я выросла. Все вокруг привыкли к моей манере разговора и не находят в ней ничего необычного. У меня много подруг. Правда, дружбу с ними я скрываю от моего отца. В детстве он колотил меня, когда заставал за беседой с моими луноликими подружками, а сейчас, когда бить меня вроде уже поздно, он ограничивается напоминанием о том, что я русская, хотя скорее это похоже на зудеж: «Ты русская, русская, русская!»

Ну хорошо, я русская. То есть, конечно, мама у меня кореянка, но отец-то русский. Мне ужасно надоели эти напоминания, но я не спорю. Русская, так русская, но чем плохо быть японкой, кореянкой или китаянкой? Тем более что мы живём все вместе, рядом, на этой самой, так презираемой моим отцом Миллионке. Мой отец, «человек не без образования», как он сам себя называет, волею судьбы заброшенный двадцать лет назад сюда, на Дальний Восток, всеми фибрами души ненавидит Миллионку и саму эту землю вместе с её жителями, трущобами, опиекурильнями.

Отец хороший человек, но есть у него маленький, по его меркам, недостаток – он игрок. Сколько раз я переминалась около фанзы, где он застревал за игрой! Шёл дождь, снег, палило солнце, а я всё стояла. Я боялась туда входить. Но час шёл за часом, и я вынуждена была браться за ручку двери. Если она была. Или поднимать тряпку, загораживающую вход в фанзу и исполняющую роль двери. Подходя к такому заведению, я уже чувствовала издалека его зло. Дышать становилось тяжело, запах отбросов и нечистот валил с ног. И всё это добро лежало прямо перед порогом фанзы, в которой находился притон. И вот решившись, я заходила внутрь. Оказалось, что то, что уловил мой нос на улице, было только цветочками, ягодки поджидали меня внутри. И эти ягодки были столь ядовиты, что я вынуждена была зажимать нос и стараться не дышать. Когда человек входил в это помещение с улицы, первое, что он видел, была темнота и грязь. Низкие потолки создавали ощущение, будто он попал в подвал.

Однако через некоторое время глаза привыкали к темноте, и человек начинал различать очертания предметов. Игроки сидели парами, а китайцы, жаждущие зрелища, наблюдали за ними с замиранием сердца.

Помещение было небольшим, и вскоре от запаха немытых тел, недостатка свежего воздуха и общей атмосферы у человека начинала кружиться голова. Но игрокам было всё равно. Они были в другом мире, и игра затягивала их всё сильнее.

В этом им помогала китайская водка под названием «Сули». Её приносили игрокам с завидной регулярностью. Порции были небольшими, чтобы игроки, следуя русской традиции, не опьянели и не начали буянить.

Брань на разных языках разносилась по помещению, пока не появлялись проигравшие. Тогда всё начиналось сначала.

Иногда моё монотонное пение останавливало драку. Но чаще нет. Мой отец вступал в конфликт с другими игроками. Сначала это были словесные перепалки, а потом… Давайте поговорим о чём-то хорошем. Например, о моём папе. Мой дорогой папа – игрок, и это одна из причин, по которой он оказался здесь, во Владивостоке, на Миллионке. В Санкт-Петербурге он потерял родовое имение, которое находилось всего в нескольких километрах от города, а также дом на Васильевском острове. В общем, он проиграл много чего! Настолько много, что остался должен и был вынужден бежать от кредиторов.

Бежал он долго и очнулся только во Владивостоке, где понял, что его забег окончен. Дальше бежать было некуда, кроме как за границу, в Китай. Отец взял с собой кое-какие сбережения, но они быстро растаяли, потому что он привык жить на широкую ногу и не собирался себе ни в чём отказывать. Когда деньги кончились, его попросили из меблированных комнат.

Сначала он ночевал на песке у моря, а потом познакомился с моей будущей мамой. Моя добрая и сердобольная мама… Но о ней мы поговорим позже, а сейчас надо бежать дальше, пока городовой не вернулся.

Дядюшка Ку машет мне, показывая, что путь свободен. Интересно, помогал бы мне дядюшка Ку и другие люди, если бы моё лицо было больше похоже на папино, а не на мамино? Наверное, помогал бы, но вряд ли так же охотно. Хотя, если присмотреться, в моём лице много славянского, но вот скулы и разрез глаз… Зато я на голову выше любой моей азиатской подружки, да и фигура у меня…

Рядом с моими подружками-одногодками я чувствую себя ужасно толстой, хотя папа говорит, что я не толстая, а дородная. Он радуется, что ростом и фигурой я пошла в бабушку, папину покойную маму. Он говорит, что если не смотреть на моё лицо, то мы с бабушкой просто двойники. Ну слава богу! Хоть в этом я угодила отцу. Сам-то отец росточком не вышел. Я уже сейчас выше его, даже не на одну, а на полторы головы, но это совсем не раздражает его. Наоборот, он гордится мной! Хотя в том, что я такая рослая, моей заслуги и нет.

Несмотря на гордость отца, от своего роста я пока получаю только неприятности. В церковно-приходской школе, в которую я перестала ходить только в прошлом году, все шишки всегда доставались мне, хотя нас училось в этой школе аж пятьдесят человек. Часто батюшка Феофан делал так: он смотрел в упор на какую-нибудь китайскую или корейскую девочку, а вызывал… меня! А я, как назло, урок по закону божьему не успела выучить.

Ну не бум-бум! Какое там домашнее задание! Допоздна ныряла! Гребешков, устриц ловила! Есть-то хочется!

А от папы с его аристократическими замашками мало чего дождешься. Так в ожидании и умрёшь с голоду. До двенадцати лет меня воспитывала бабушка Май – мама моей мамы. Когда я жила у бабушки, то хоть раз, но наедалась досыта. В остальное время моей едой было то, что я ловила в море или воровала. А когда бабушка умерла и я вернулась жить к папаше-аристократу, то тут уж мне пришлось полностью взять на себя не только своё, но и отцово пропитание. Ну да ладно! Не будем вспоминать сегодня о грустном! Сегодня великий день! Бабушка Май меня бы поняла, а вот отец не поймёт. А я и говорить ему не буду! А то как заведётся на полдня о том, что подобает и что не подобает отпрыску аристократического рода!

Сегодня я в первый раз буду петь одна перед публикой! До этого я пела только в церковном хоре. Правда, иногда солировала. При звуках моего голоса лицо батюшки Феофана смягчалось, но это никак не влияло на мои отметки. Пение пением, а закон божий надо учить! Несмотря на мою внешнюю бесшабашность, внутри я очень робкая!

В душе моей боролись два начала: одно влекло к приключениям, а другое, напротив, внушало страх. Поэтому я не решилась пойти на прослушивание, хотя оно было назначено в другом районе.

Забавно, что я боюсь центра города, а вот богатые люди и полиция, наоборот, опасаются нашего района как огня.

На Миллионке легко можно затеряться, и никто не найдёт пропавшего. Говорят, что под Миллионкой есть целый подземный город с тайными ходами и лабиринтами на многие километры.

Пожалуй, стоит отправиться в хибару, которая осталась мне от бабушки Май.

Домой с платьем не пойдёшь – начнутся наставления о чести и достоинстве. Будут расспрашивать о прошлом. Хороший у меня отец, но странный! Он, кажется, думает, что еда на столе появляется по волшебству.

Решено, не пойду домой. Надеюсь, дом бабушки не рухнет мне на голову, пока я буду мерить платье! Дом моей бабушки представлял собой лёгкое деревянное строение, в стенах которого зияли огромные щели, кое-как заделанные глиной и землёй. Крыша была покрыта хворостом, плотно прижатым слоем земли.

Пол в доме был земляной, окон и дверей не было – их заменяла циновка, служившая занавеской. Печи также не было, лишь каменное основание, на котором разводили костёр.

Жилища русских, подобные тому, в котором я сейчас живу с папой, не сильно отличались от китайских, но обычно в них были железные печи.

Если бы мы посмотрели на дом бабушки и другие дома на Миллионной улице, то могли бы сойти с ума от разнообразия их форм и цветов. На всю улицу было всего несколько каменных домов.

Я уже собиралась войти в дом бабушки, но меня остановило восклицание.

– Не входи туда, Си!

Си – это я. Вообще-то меня зовут Анастасия, но моим друзьям сложно выговаривать это имя, поэтому они сократили его до двух букв.

Моя японская подруга Енеко увидела, что я обратила на неё внимание, и поманила меня к себе. В руках у неё была сумка со школьными учебниками, а в глазах читалась тревога.

– Не ходи туда, Си, – снова сказала она.

– Почему? – машинально спросила я.

Все мои мысли были заняты тем, как я буду выглядеть в платье мадам Харуко, когда его примерю.

– Потому что мадам Харуко видела, кто украл у неё платье, и когда ты пряталась, к твоему отцу приходила полиция, и у вас был обыск! Теперь, вероятно, они придут сюда. Я слышала, что возле дома госпожи Харуко не только русская полиция, но и китайская тоже. Они, – глаза Енеко наполнились слезами, – они ругаются и обещают сурово наказать тебя, когда поймают.

– А откуда ты знаешь? – я всё ещё не до конца осознавала угрозу.

– Когда цветёт сакура, ветер разносит не только её лепестки!

Вот так всегда: вместо того чтобы сказать по-человечески – беги, Настасья, спасайся! – они завернут что-то про сакуру, божественный ветер и так далее…

Ну что ж, полетела я, как лепестки сакуры, только вот куда?

Полиция меня здесь не найдёт. Год будут искать, а не найдут! Моя Миллионка – это город в городе, где можно жить годами, не выбираясь в богатую часть города. Здесь есть всё необходимое для жизни: магазины, забегаловки, рестораны, мастерские, парикмахерские, бани, прачечные, «кабинеты» восточной медицины и обычных врачей, даже театры есть. Свежие морепродукты, провизию и контрабанду можно купить на Семёновском базаре, который сливается с Миллионкой и является убежищем для разных бандитов. Семёновский базар даёт возможность скрыться. Улочки у нас на Миллионке запутанные и кривые, и таят массу опасностей для новичка! Иногда расстояние от одной трущобы до другой такое узкое, что можно пролезть…

Да любой человек из вечно голодного населения нашего квартала, но только не Иван Петрович, наш квартальный. Взвесив всё это, я уже собралась войти в бабушкину лачугу, как вдруг Енеко заговорила:

– Господин Харуко поклялся, что поймает тебя, чего бы ему это ни стоило! – Енеко снова всхлипнула. – Уже столько денег Ивану Петровичу и его подчинённым роздано, что можно было бы купить три таких платья.

Я развернула платье и показала его Енеко, не понимая, что же такого особенного в этом платье? Я и раньше воровала, не из удовольствия, конечно, но всё же… Но никогда на меня не устраивали такую травлю! Вдруг воздух вокруг меня наполнился криками возмущения, стонами, угрозами. Казалось, что кричат со всех сторон. Я покрутила головой, пытаясь понять, что происходит. Когда я решилась спросить у Енеко, на её месте стоял сын приказчика Филька. Увидев, что я смотрю на него, Филька демонстративно встал напротив меня. Встал и загородил проход в ту щель, куда я собиралась юркнуть, если опасность станет неизбежной.

– Вот ты, Настька, какая! Там узкоглазых из домов выволокли, тебя ищут! А тебе хоть бы что!

– А зачем их выволокли? – всё ещё не понимая, что происходит, спросила я.

– Ты что, правда ничего не понимаешь?

Я покачала головой.

– Городовые разделились. Одна половина сторожит узкоглазых, вытащенных из домов, другая шмонает в их фанзах, или как они там называют свои домишки. Ищут тебя, а попутно, если что ценное в хибарах находят, то забирают себе. Как улику! Квартальный раза три его повторил, а я и запомнил! Ну чего молчишь? Гордая шибко? Сейчас твою гордость…

Я вздрогнула от крика, который донёсся рядом.

– Что будешь делать? – всё так же спокойно, почти лениво спросил Филька.

– Буду пробираться в Корейскую слободу, там у меня дальние родственники.

– Не-а, – протянул Филька.

– Чего не-а? – передразнила его я.

– Ту дорогу уже перекрыли! – ничуть не обидевшись, даже с какой-то радостью сообщил Филька.

– А если я попытаюсь скрыться через Пологую на Каторжанку? – начала паниковать я.

– И там всё перекрыто, – Филька уже забавлялся, открыто и от души.

Если бы не угроза поимки, то приказчиков сынок давно отведал бы моих кулаков. Но сегодня мне это было невыгодно. Сдержав себя, я спокойно и даже ласково спросила Фильку:

– И что же мне делать?

Свистки и крики приблизились вплотную к щели, которую загораживал Филька.

– А что ты мне дашь, если я тебе скажу?

– А что я могу тебе дать? У меня ничего нет!

– А если подумать?

Но и подумав, я не смогла вспомнить,что же у меня есть такого ценного, что может удовлетворить жадногоФильку. Время шло, а Филька по-прежнему мерзко улыбался, загородив собойпроход. Я начинала злиться.

– А ну-ка уйди отсюда, придурок!

– За придурка цена увеличивается вдвое!

А будешь драться, закричу, все сюда и сбегутся!

– Ну, что ты хочешь? – устало спросила я.

– Твой знаменитый гребень для волос!

– Филька, ну зачем тебе гребень? Ты жене девчонка!

– Ты Ваньку-то не валяй! Чай не глупее ятебя! – насупился Филька. – Продам я твой гребень и куплю себе сапоги!

– Побойся бога, Филипп! Это же мамин гребень!

Как же я тебе его отдам?

– Ну, не хочешь мне, так полицейским отдашь! Да они и спрашивать тебя не будут, заберут и все! Ну, отдашь гребень? А то мне уже надоело сдерживаться! Страсть как покричать хочется!

– На, забери, Иуда! И отойди от прохода!

– А совет, что, уже не хочешь? Дане бойся, совет бесплатный! Беги к Семёновскому ковшу, только тудаещё дорогу не успели перекрыть, спрячься в катакомбах, пока все не стихнет!

– Филька, знаешь, что…

– Что?

– Засунь свой совет, сам знаешь, куда! И отойдив сторону, а то зашибу ненароком! Дура, я дура! Отдать гребень за совет, который я сама себе могла дать!

Я бежала знакомой дорогой, но звуки свисткови крики не отставали от меня. Сердце выскакивало из груди,но, несмотря на это, я ускорила свой бег. Вдруг я остановилась. Опять этоплатье! Подол запутался в ветвях кустарника. В горячке я абсолютнозабыла о причине моих несчастий, и вот теперь эта причинане давала мне бежать дальше! Я дёрнула платье несколько раз, материятрещала, но отцепляться не желала! Тогда я попыталась осторожненькоотцепить подол. Никак!

«Может оставить проклятое платье висеть здесь,на кусте?» – с отчаяньем подумала я.Ага, оно будет здесь спокойненько висеть, а меня будутгнать, как зайца! Нет, уж! На моё счастье куст был хиленький,но все-таки ужасно колючий и цепкий. Пока я ломала куст, свисткинеожиданно стихли и вскоре раздались с другой улицы.Почему-то погоня повернула в другом направлении,но мне все равно надо было добираться до входа в катакомбы.

С утроенной силой я приналегла на куст и, наконец, сломала его.

Но вот закон подлости, как только это произошло, платье отцепилось

от куста и лёгким облачком упало на землю. Боюсь, что когда я

поднимала платье, то совсем была с ним не почтительна. И оно мне тут же отомстило. Когда я складывала платье, мою оцарапанную о кусты ладонь, пронзила новая боль! В мякоть ладони впилась застёжка от цветка, который крепился прямо над грудью. Я с огорчением посмотрела на свою несчастную ладонь. Да, уж не везёт, так не везёт. Хорошо ещё застёжка не оцарапала мне тело. Я представила картину, я надеваю платье, а оно раздирает мне кожу над грудью.Уф. Ужас, какой-то! И что это за застёжка такая,что так царапается? А как же мадам Харуко его надевала? Или она зналао коварном цветке и была осторожна? Ладно. С платьем и застёжкой я разберусь, когда буду в безопасности. Осталось еще совсем немного. Когда я пробегала мимо японского храма Хогандзи, меня кто-то окликнул. Тихо так, почти неслышно. Это был дедушка моей подружки Енеко, он кивнул мне и поманил за собой, приглашая пройти за ним в прохладные глубины храма. Соблазн был велик, но все-такинадо бы спрятаться получше! Не хватало ещё привести за собойбеду в дом Енеко! Поблагодарив дедушку, я побежала дальше.

Смеркалось. Если бы не это проклятое платье, я бы уже сейчас готовилась бы к концерту в гримёрной комнате у господина Тао. Ну что же, что случилось, то случилось! Сейчас главное – добраться до входа в катакомбы до наступления темноты.

Глава вторая. Сяй-линь

– Сяй-линь, почему ты не в школе? Твой отец будет очень недоволен!

– Господин учитель сказал, что уроков больше не будет!

– Сяй-линь, ты опять обманываешь! У кого из подружек ты этому научилась? Сколько раз я тебе говорила, что тебе разрешено дружить только с русскими детьми…

– Но, мама, я говорю правду! Господин учитель пришёл очень грустный и сказал, что школу закрыли навсегда.

– И что же мы теперь будем делать… Сяй-линь, признавайся, это тебя Си подговорила? Вот паршивая полукровка! Сама не учится и другим не даёт!

– Мама, как тебе не стыдно! Ты забываешь, что я такая же полукровка, как и она!

– А вот и не стыдно! Я вчера, когда на Семёновский рынок ходила, такое про её мать слышала! А ведь правду говорят, что яблочко от яблони недалеко падает! Эта Си…

– Мама, её зовут Анастасия, а меня Мария!

– Но Сяй-линь!

– Я Мария Ивановна Петухова! И не смей меня называть своим именем! Это ты Сяй-линь, а не я!

– Но доченька, ты же знаешь, что в момент твоего рождения…

– Всё, не хочу я больше об этом слушать! А Си, если хочешь знать, вообще сегодня в школу не пришла! А господин учитель сказал, что ему очень жаль, что так получилось, но ему уже второй месяц не выплачивают зарплату, а у него жена и трое детей!

– Да, пожалуй, ты говоришь правду! Такого не придумает даже твоя Си. Ну что, будешь уже обедать? Только не вздумай отказываться от обеда! Ты и так похудела за этот месяц, как не знаю кто… Думаешь, не знаю, что ты подкармливаешь эту… Слушай, а что там за шум? Вот и к нам стучат. Боже! Да что же это такое, сейчас дверь сорвут с петель! Иду, иду!

Мать Сяй-линь успела лишь подойти к двери, а дверь уже распахнулась. Трое полицейских – двое русских, один китаец – вошли в дом. Русские говорили, китаец переводил.

Мама Сяй-линь не выдержала:

– Чжан, ты же знаешь, что я хорошо понимаю русский язык. Мой муж русский.

– Таковы правила, госпожа Сяй-линь. Но, впрочем, хорошо, что мы все здесь понимаем по-русски. Все пройдёт проще.

– Что пройдёт проще?

– Допрос вашей дочери, Марии Ивановны Петуховой, – вступил в разговор один из русских.

– Но моя дочь ни в чем не виновата! Она только что пришла из школы. В школе отменили занятия, потому что…

– А разве кто-то из нас сказал, что девочка в чем-то виновата? – вкрадчиво спросил второй полицейский. – Мы зададим ей несколько вопросов в полицейском участке и отпустим.

– А почему вы не хотите задать эти несколько вопросов здесь, при мне?

– Таковы правила, госпожа Сяй-линь. Таковы правила.

– Но что же все-таки случилось? Вы должны мне сказать! Я мать этой девочки! Скоро придёт со службы её отец, а что же я скажу ему?

– Не надо так волноваться! – вступил в разговор полицейский с вкрадчивым голосом. – К приходу господина Петухова девочка будет дома!

– Вы не можете увести мою девочку, не объяснив, что произошло!

– Таковы правила, госпожа, таковы правила, но… – начал свою мысль Вкрадчивый.

– …но из каждого правила есть исключения! – закончил китаец.

Мама девочки несколько минут постояла, осознавая сказанное, а потом покорно вздохнула и поплелась в соседнюю комнату, где у неё была спрятана в укромном месте кубышка с деньгами. В это время первый полицейский, который все время молчал и лишь неодобрительно косился в сторону коллег – вымогателей, подошёл к девочке:

– Ты, девонька, давай собирайся! Что там тебе надо надеть? Тулупчик, валенки? Давай, давай, пообедаешь потом! Поговорим с тобой и вернёшься! Ещё и каша твоя не успеет остыть!

– Дяденька, а что я такого сделала?

– Тебе все объяснят в участке. Собирайся!

Пока мама девочки доставала из потайного места деньги, мужчины вывели девочку на улицу. Задержался лишь китаец.

– Вот всё, что у меня есть! – с грустью произнесла мама девочки, вложив деньги в руку своего соотечественника.

– Не нужно мне ничего говорить! – недовольно воскликнул китаец. – За эти деньги я могу сказать только одно: «Прощай!» И, боюсь, твою девочку ты увидишь не скоро! Ну что, я пошёл?

– Нет, нет! Вот ещё! Забери всё! Только скажи, что произошло? За что наказывают мою девочку?

– Не кричи так! – поморщился Чжан. – Никто её ещё пока не наказывает! Следить надо строже за ребёнком! Если бы она дружила с моей дочерью Сунь, ничего бы не случилось, а то…

– Хватит! – воскликнула женщина. – Я дала тебе деньги! Говори, что случилось!

– Если будешь кричать, я отведу тебя в участок! – спокойно сказал китаец. – Арестую за неуважение! Ну ладно, не кричи! Расскажу. Её подружка, кореянка-полукровка Си, украла платье у мадам Харуко. Подняли на ноги всю полицию, но найти воровку не можем! Твою дочь допросят. Нам нужно знать, где скрывается Си. Хотя что тут допрашивать, и так ясно, что укрылась она где-то в катакомбах!

– А если ясно, так зачем мою девочку спрашивать?

– Так положено по закону.

Оставим Сяй-линь в полицейском участке. Ненадолго. В этих стенах ей ничего не угрожает. Тем более что начальник полиции хорошо знает отца девочки, господина Петухова. Но закон есть закон, ничего не попишешь. За сто лет процедура допроса мало изменилась. Вопросы такие же нудные и длинные. Писарь всё так же отвратительно скрипит пером и еле-еле успевает записывать.

Пятеро героев, с которыми вы пока не знакомы, эти февральским утром даже не подозревают о событиях, которые разворачиваются вокруг девочки Си. Более того, они и не подозревают о существовании этой девочки и её подружки Сяй-линь. Хотя двое из них живут на Миллионке, один на Китайской, а третий… Но остановимся пока на двоих. Гриша и Николай живут на улице Пекинской, это тоже Миллионка. Но с девочками Си и Сяй-линь они никогда не встречались. Может, в лицо и видели, но имени не знали. Не пересекались их дорожки. Да и школы были разные.

Глава третья. Гришка

– Гришка, ты слышал, сегодня утром нашли мёртвого мужчину!

– Ха, подумаешь, большое дело! У нас почти каждое утро находят мёртвых! Вчера, говорят, даже тридцать китайцев преставились!

– Да ты, дурак, дослушай! Дело в том, что это был русский! Мне Филька, сын приказчика с Семёновской, рассказал!

– Врёшь небось! Побожись!

– Вот те крест! Ты бы побольше спал! Так и царство небесное проспишь! Полдень уже, а ты только глаза продрал!

– Ты, Николка, зажрался! Живёшь с батей и мамкой и не понимаешь, что мне нужно кормить сестрёнку малолетнюю и бабку. Один я кормилец остался! Я всю ночь ловил момент, чтобы рыбу стибрить у ходи китайца!

– Гришка, ты что? Воровать нехорошо! Батюшка Феофан говорит…

– Слушай, Николка, а иди ты домой! Разбудил меня – и спасибо, а то я что-то заспался после ночной! А теперь иди, иди! Иди, тебя мамочка ждёт!

– Гришка, ну ты что, обиделся? Ну не злись! Сам знаешь, язык у меня… Сначала говорю, а потом думаю! Ну, Гришка!

– Ладно, Николка. Не злюсь. Я так устал, что даже злиться на тебя сил нет! Так что там про убитого мужика?

– Да и не мужик он вовсе, а парень молодой! Лет на пять нас с тобой старше! Руки у него отрублены! А казённая рубаха изрезана в лоскуты!

– Казённая рубаха? А он что, на службе?

– А я тебе не сказал? Филька говорил, что парень матрос.

– Ну всё, сейчас опять полиция набежит! Всю Миллионку обложат! Неделю ничего не стибришь!

– Григорий, побойся бога! Я тебе про душу убиенную, а ты про воровство!

– Поголодаешь с моё, тогда по-другому запоёшь! Когда у Соньки живот вздувается от голода, все посторонние души побоку! Слушай, Николка, а уйди-ка ты лучше сам, пока я тебя с лестницы не спустил!

– Гриш, Гриша, ну послушай! Да не толкай ты меня! На! Рви его!

– Кого?

– Рви, Григорий, мой язык! Без языка мне будет лучше! Сколько бед он принёс мне, сколько ещё принесёт!

– Слушай, иди ты к бесу вместе со своим языком! Угораздило же меня за тебя вступиться, когда те четверо манз тебя избивали!

– Так не виноват я тогда был!

– Какая разница! Прошёл бы я мимо, и жизнь моя была бы сейчас проще!

Вялую перебранку мальчишек перебил крик женщины.

– Гришенька, иди сюда! Сонюшка вся горит и что-то бормочет во сне!

Кричала бабушка Гриши. Два года назад, когда отца и мать Гриши кто-то зарезал в переулке, её парализовало. С тех пор несчастная женщина мучилась, наблюдая за тщетными потугами мальчика и не в силах ему ничем помочь. Кровать неделю назад продали, чтобы расплатиться с долгами, и поэтому Серафима Михайловна и её внучка спали на какой-то дерюжке на полу. Ночью из щелей дуло немилосердно. Бабушка, как могла, кутала внучку и прижимала к себе. Слава богу, хоть руки ей господь оставил. Но где-то посреди ночи сон сморил её, и Соня во сне перекатилась к окну, прямо под одну из самых больших щелей. Когда под утро она приползла к бабушке, старая женщина сначала ничего не поняла, а когда поняла…

– Гриша, скорее беги к доктору! Чего ты стоишь?

– Бабушка, но доктор не пойдёт к нам, потому что у нас нет денег.

– Но как же так? Сонюшка же вся горит!

– Не пойдёт доктор. Тот, который был добрым, застрелился прямо на пирсе от тоски, когда судно в Россию уходило. А новый, говорят, лютый и без денег на крыльцо своей больницы не пускает.

– Но есть же другие врачи, не один же этот изверг на всю Миллионку!

– Гриш, говорят, в Докторской слободе есть врач, который лечит бесплатно.

– Николка, не рассказывай мне сказки! Нет таких докторов, которые лечат бесплатно. Господи, где же мне денег достать? За лечение надо много денег, много и быстро!

– Гришка, ты мне не веришь, а я знаю, что такой доктор есть! У моей мамки есть сестра, а у сестры подруга, которая живёт в Матросской слободке. И вот эта подруга…

– Колька, давай покороче!

– Вот всегда ты, Гриша, так, не даёшь толком ничего рассказать! Подруга долго болела, уже стала кашлять кровью, а он её вылечил. Бесплатно. А потом женился! Вот! Я даже знаю, как этого доктора зовут и где он живёт!

– Ну и где он живёт?

– Во дворе дома Токунаго. После свадьбы они перебрались сюда, на Миллионку.

– А как его фамилия?

– Аристарх Генрихович Селедкин! Ну и чего ты смеёшься? Разве человек виноват, что…

– Я не смеюсь. Пошли! А что ты так удивляешься? Ты меня убедил! Давай, давай, одевайся! Пошли!

– Да я как-то… Мне ещё мамке надо помочь. Она уже неделю зудит, чтобы я в подпол слазил за двумя банками помидор. И батя говорил, что надо приколотить…

– Пошли, пошли! Всё достанешь, всё приколотишь… Пошли! Покажешь мне этот дом, а дальше я сам!

– Но…

– Бабушка, я пойду к доктору. Вы продержитесь чуть-чуть? Я постараюсь обернуться за полчаса! Ну, Николка, пошли! Чего ты упираешься? Это куда нам надо идти?

– К нижней части Семёновской. Там, где она прилегает к рынку. Миллионка – это квартал, который был создан специально для китайцев. Однако это не означает, что здесь живут только представители этой нации. Здесь можно встретить дома, лачуги и фанзы русских, корейцев и японцев, которые теснятся друг к другу, оставляя лишь узкие проходы, ориентироваться в которых могут только местные жители.

Давайте отправимся в путешествие по одному из дворов Миллионки, например, по адресу Семёновская, 3, где расположен дом Токунаго.

Дом № 3 по Семёновской славится своими красивыми коваными воротами, которые закрываются на ночь. Давайте вместе окунёмся в атмосферу одного из дворов этого квартала.

Войдя через ворота, вы окажетесь в длинном проходе, который выведет вас в проходной двор. Пройдя через него, вы выйдете на узкую дорожку между китайскими магазинами. Цветные фонарики на вывесках подскажут вам, что здесь можно перекусить. Впрочем, о том, что здесь есть китайские рестораны, можно догадаться и без подсказок – неповторимый аромат китайской кухни расскажет вам всё без слов. А цилиндрические фонарики, развешенные вдоль дорожки, достойны того, чтобы ими полюбоваться.

Цветовая гамма на этих фонариках – настоящее искусство. Каждый хозяин ресторана, подвешивая фонарики, передаёт посетителям определённую информацию, заложенную в цветовом сочетании рисунка.

Когда вам покажется, что вы уже прошли через двор и приближаетесь к выходу, не спешите и не прибавляйте шагу, пытаясь убежать от многоязычного шума, усиленного и отражённого конструкцией двора. Такие дворы таят в себе множество сюрпризов, и двор по Семёновской, 3 – один из них.

Продвигаясь к выходу, вы можете наткнуться на кирпичную стену другого дома и решить, что оказались в тупике и вам пора возвращаться. Не бойтесь! Это всего лишь иллюзия! Идите смело, и вы окажетесь в узком проходе, перпендикулярном тому, который вы только что покинули. А вот и сюрприз: проход, по которому вы шли, становится похож на лабиринт. С одной стороны он забит досками, через которые можно перелезть, а с другой… О, это уже становится интересно! С другой стороны вы упираетесь в здание китайского театра! Театрик двухэтажный.

Итак, вы идёте к театру, потому что, свернув направо и пройдя между торцом первого здания и фасадом театра, окажетесь ещё в одном, на этот раз более просторном, хотя и по-прежнему мрачном дворе. Теперь через подворотню из него можно выйти на улицу Пограничную…

Но нам с вами выходить никуда не надо. Наоборот, возвращаемся к началу. К железным воротам, которые ночью загораживают вход непрошеным гостям, а сейчас, днём, гостеприимно открыты.

С первого взгляда было видно, что два мальчика, которые торопливо направлялись к Семёновской, 3, были заняты серьёзным спором. Гриша настойчиво убеждал Колю поторопиться, в то время как Коля, по мере приближения к дому Токунаго, всё больше замедлял шаг.

– Колька, ты говорил об этом дворе? – спросил Гриша.

– Да, именно об этом. Но, понимаешь, Гриша, я вдруг вспомнил…

– Николка, что ты делаешь? Зачем ты поворачиваешь назад? Мне что, придётся тащить тебя за собой? Просто покажи мне квартиру этого доктора, и я пойду по своим делам. Ну, чего ты упираешься?

– Гриша, понимаешь, я…

– Всё, время на разговоры вышло. Если ты будешь продолжать в том же духе, я возьму тебя на руки, перекину через плечо и понесу. Ну что, идёшь?

– Ладно, иду. Твоя взяла.

– Ух ты, какие ворота! Нам бы такие во двор! Даже страшно мимо них проходить! Это сколько же всего на эти ворота пошло! Слушай, а этот Токунаго богатый, да?

У Гриши перехватило дыхание, он просто лишился слов, разглядывая ворота. Прошло какое-то время, прежде чем ребята всё-таки вошли во двор. Трёхэтажное здание представляло собой огромный коридор, вдоль которого тянулись крытые галереи, соединяющиеся с флигелями маленькими и узенькими мостиками. Пространство здания, обрамляющее пустоту тесного дворового колодца, было буквально пронизано множеством входов и выходов, изломанных поворотами и закоулками. Двери тёмных коридоров, собирающие в густую гроздь многочисленные и крохотные китайские квартирки, помимо внутренних площадок и лестниц, выходили на галереи.

Такая планировка позволяла жильцам быть всегда начеку: двор прекрасно просматривался, и о любом изменении обстановки немедленно становилось известно всем жильцам. Пока незваный гость поднимался по высоким лестницам и плутал по тёмным закоулкам, хозяева успевали основательно подготовиться к встрече… Так произошло и сейчас. Ребята ещё не успели подняться даже на один пролёт лестницы, а их уже окликнули.

– Эй, вы там, внизу, вы к кому идёте? Если к ходе-короеду, то опоздали! Помер он вчера!

– Нет, мы не к китайцу. Нам доктор нужен!

– Какой такой доктор? Сколько живу здесь, никакого доктора отродясь не было! Ты что, парень, сбрендил? Будет доктор здесь жить! У них своя, Докторская слобода, есть. Там, говорят, чисто! Почище, чем у нас на Миллионке и китайцев нет.

– Но как же, мне же Колька сказал… Колька, Колька, ты где? Куда спрятался?

– Если ты о мальчишке, который шёл следом за тобой, то сбег он! Ты только ногу на первую ступеньку поставил, а он сбег! Так, что ты там о докторе говорил?

Гришка был в недоумении, он не знал, что делать дальше: то ли бежать за обманщиком Колькой, то ли расспросить подробнее невидимого собеседника.

Глава четвертая. Ларочка

Помните, мы говорили о семи героях? Позвольте представить вам четвертого – маленькую девочку по имени Ларочка. Ей всего пять лет, и через несколько часов она станет пятилетней. По сравнению с другими персонажами, она совсем крошка, но у нее уже есть свой характер.

– Сегодня нашей маленькой барышне исполняется пять лет! И что же ваш отец обещал подарить вам на день именин? – спросила няня.

– Папа сказал, что отвезёт меня в театр! Я была там всего один раз, полгода назад! Надеюсь, он не поедет той дорогой, по которой мы ездили в прошлый раз, – мимо этой ужасной Миллионки! Там так воняло, что мне было плохо! А потом прямо под колёса нашего экипажа бросилась китаянка…

– Это была японка, Ларочка! – поправила няня.

– Ах, няня, какая разница, китаянка, кореянка, японка – они все на одно лицо! И музыка у них такая неприятная! У меня даже уши заболели. Я закрыла их ладошками, как сказал папа, но всё равно было слышно. Так много музыки, вся разная, и слышится отовсюду! Так напомни Семёну, чтобы вёз нас другой дорогой!

– Другой дороги нет, Ларочка!

– Тогда я не поеду! Я боюсь, няня! В прошлый раз я даже спектакль смотреть не смогла – всё вспоминала лицо той бедной китаянки!

– Японки, Ларочка! – повторила няня.

– Няня, ты не должна меня поправлять! Мне сегодня исполняется пять лет, и папа подарит мне один из своих пароходов! Я теперь буду пароходовладелицей!

– Господи, боже мой! Что за времена пошли – девочкам вместо кукол пароходы дарят! – пробормотала няня.

– Няня, что ты бормочешь? Уже пора собираться! Моё новое платье готово?

– Ещё вчера от портнихи привезли!

– А туфельки, а шляпка, а сумочка?

– Всё готово! Не волнуйся, маленькая!

– Няня, ещё сегодня я позволяю себя называть маленькой и малышкой! А завтра я уже стану большой! А во сколько я родилась?

– В шесть часов утра. Мама ваша, Елена Ивановна, царство ей небесное, так ждала вашего рождения, так ждала!

– Няня, вытри слёзы! Слышишь, папа приехал. А он не любит, когда застаёт тебя в слезах. Давай, одевай меня, я не хочу, чтобы папа задерживался из-за меня. Он мне ещё вчера говорил, что у него после спектакля важный приём в штабе флота.

– Надо же, такая маленькая барышня, а говорит такие мудреные слова! Да, когда мамы нет рядом, некому девочку научить играть в куклы!

– Няня, я не буду передавать твои слова папе, а то он тебя уволит! Как говорит папа, ты глупая, но у всякой глупости есть предел! Ну что ты плачешь? Да не скажу я ничего папе!

– Ларочка, я не от этого плачу! В этом платье и с этой причёской ты так похожа на свою маму! Я ведь нянчила ещё твою маму! Ты такая же красивая, как она! Только твоя мама была весёлой, жизнерадостной и беззаботной, а ты такая серьёзная!

– Всё, няня, хватит воспоминаний! Папа уже поднимается сюда! Папа, папа, я здесь! И я уже готова! Папа, а что случилось?

– Ничего не случилось! Маленькая моя, я поздравляю тебя с днём рождения! Вот мой подарок!

– Ты обещал меня отвезти в театр!

– Обещал? Ну, понимаешь, Лара, я не хотел тебя расстраивать, но…

– Что, но? Ты опять уезжаешь по делам? Тебя опять вызвали, а как же мой день рождения? Я…

– Лариса, перестань плакать! Никуда меня не вызвали! Сегодняшний день я освободил для тебя полностью, но… Театр, куда мы вчера собирались с тобой пойти, сгорел!

– Как сгорел?

– Ну как, как… Сгорел и всё! Что произошло на самом деле, никто не знает. И вообще это не моё дело! И не твоё тоже! Это дело полиции. Она и разберётся!

– Папочка, а разве нет других театров? Помнишь, ты меня возил…

– Я уже об этом подумал. Но и в этом театре сегодня представления не будет! Главную актрису, Полину Болеву, вчера выпороли розгами! И она вряд ли в ближайшие три дня поднимется с кровати!

– За что же её так? – тихо спросила няня. – Что же она, сердечная, такого наделала, что её розгами-то?

– Ларочка, пойди распорядись, чтобы закладывали лошадей. Ушла! Няня, это, конечно, не для ваших ушей, но если вы спрашиваете… Розгами её выдрали за злостное уклонение от медосвидетельствования.

– Это что же, она… Батюшка, куда мир катится!

– Вы правильно догадались! Она совмещала занятие проституцией с игрой в театре. Ведущая актриса! Офелию играет! Прямо в театре ее розгами и отодрали!

– Боже мой!

– Папа, – обратилась к отцу вернувшаяся Лариса, – а что же ты велел закладывать лошадей, если сам сказал, что в театр сегодня мы не поедем!

– Ларочка, есть ещё один вариант! И от тебя зависит, воспользуемся мы с тобой им или нет!

– Папочка, я согласна на всё! Ты же знаешь, как я люблю театр!

– Ну хорошо, мы с тобой поедем в китайский театр.

– Папочка, нет! Я не хочу!

– Ларочка, ну перестань плакать! Так я и знал! Мы никуда не пойдём! Успокойся! Сейчас я возьму твою любимую книжку со сказками, и мы будем читать!

– А как же моё новое платье? Его никто не увидит? Нет, папочка, я передумала! Няня, где мои сапожки и шубка? Мы едем в китайский театр!

– Ларочка, детка, ты такая смелая девочка! Ты не будешь бояться?

– Я думаю, больше никакая китайская девушка не кинется под колеса нашего экипажа!

– Японская девушка.

– Это не имеет никакого значения! Они все на одно лицо! Няня, не грусти! Я всё-всё тебе расскажу, когда вернусь!

И действительно, на этот раз никто под колеса экипажа не кидался. Не встретилось им в пути ни китайских, ни японских девушек. Но зато на спектакле присутствовали девушки и женщины всех национальностей, проживающие на Миллионке. И среди них Ларочка с удивлением узнала ту самую девушку, о которой получасом раньше говорила.

Удивительно, но Лара была уверена, что никогда больше не увидит японскую девушку, если столкнётся с ней вновь. Вот почему весёлый и красочный спектакль не мог заинтересовать девочку – её взгляд постоянно возвращался к тому месту, где сидела несчастная девушка.

Впрочем, сегодня вряд ли кто-то назвал бы её несчастной! На выбеленном, по японскому обычаю, лице горел румянец, а глаза блестели. Веер ходил ходуном, хотя в зале было совсем не жарко.

В какой-то момент девушку заслонил тощий японец в одежде разносчика воды. Он наклонился над ней и что-то спросил. Она отрицательно покачала головой, и мужчина спросил ещё более настойчиво. Девушка упрямо опустила голову. На парочку никто не обращал внимания – все были заняты спектаклем, который уже дошёл до своей кульминации. Герой на сцене взмахнул ножом и…

Зал, затихший в ожидании кровавой развязки, потряс крик Ларисы:

– Папа, он её убил!

Зрители стали снисходительно поворачиваться к Ларисе, а какая-то дородная дама сказала её отцу:

– Какая у вас кровожадная дочь! Герой ещё не убил героиню, а ваша дочь…

– Папа! Вон тот дядя убил японскую девушку! Я видела, как он наклонился над ней и стал что-то требовать. Когда она отказала ему, он зарезал её. Наклонил её голову, будто она спит, а сам сорвал с её шеи шнурок с мешочком! Папа! Он открыл мешочек, но там ничего не оказалось. Он перевернул мешочек, потряс его, а потом бросил на пол и стал топтать. Наверное, от злости и досады, что зря убил девушку. Папа, не дайте ему уйти! Вон он пробирается к выходу!

Снова вмешалась дородная дама:

– Ну и фантазия у вашей дочурки! Куда мир идёт! Что вы ей на ночь читаете? Сказку про синюю бороду? Боже мой… Какую-то девушку подняли… Кровь! Девочка сказала правду? Дайте мне что-нибудь, я умираю от страха! Ох, мне дурно!

Пятнадцатью минутами позже отец спросил у девочки:

– Лариса, как ты себя чувствуешь? Голова не кружится?

– Нет, папа, я стараюсь вспомнить всё, чтобы ничего не забыть, когда буду рассказывать всё приставу!

– Рассказывать… Ты что, собираешься ехать со мной в полицейский участок?

– А как же! Я же всё видела! Ты смотрел спектакль, а я наблюдала за девушкой! Я её узнала, это та девушка, которая бросилась под колёса нашего экипажа!

– Как же ты её узнала? Ты же говорила, что они все на одно лицо! Может, это не та девушка?

– Та, я запомнила татуировку на её щеке! Вернее, раньше я думала, что ничего не запомнила, а как увидела её в театре, так сразу вспомнила! У мужчины я видела такую же татуировку, только он всё закрывал её ухом от ушанки. Но когда он начал уговаривать девушку, та рукой задела ушанку, и шапка чуть не свалилась на землю. Мужчина тут же поправил шапку, но я-то увидела…

– Какая же ты, Лара, наблюдательная! Но к приставу я тебя не повезу. Ты мне всё расскажешь дома, а я ему перескажу с твоих слов.

– Нет, папа! Ты не запомнишь всё! А я, когда рассказываю, вспоминаю ещё больше деталей! Вот, я ещё вспомнила! Мне показалось, будто одежда, которая была на этом мужчине, не его, а чужая. Будто он ряженый!

– Ну, это уже, Лариса, ты сочиняешь!

– А вот увидишь, папочка, когда его поймают, то сам скажешь, что я была права! Как всегда!

– И в кого ты такая наблюдательная?

– Когда мне бывает скучно, а скучно мне почти всегда, я беру твой бинокль, сажусь у окна и наблюдаю, наблюдаю, пока не стемнеет или пока няня не отправит меня спать.

– Ларочка, ты не забыла, что сегодня твой день рождения? Дома тебя ждёт торт, подарки, а вечером придут гости.

– Нет, папа, не забыла. А для этой девушки день рождения никогда не наступит!

– Лариса, в конце концов, это не наше с тобой дело. Это дело японского консульства. Здесь затронута международная политика.

– Папочка, я не понимаю этих слов. Но зато я осознаю другое: я была единственной в зале, кто видел лицо убийцы той бедной девушки.

– Ну вот, ты снова об этом! Лариса, чего ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты взял меня с собой в полицию, и я рассказала там всё, что видела. А потом мы поедем домой и будем праздновать мой день рождения.

– Хорошо, твоя взяла. Поехали. Семён, поворачивай, мы направляемся в полицейское управление. Что случилось, Семён?

– Так это… Сегодня праздник у них.

– У кого?

– У азиатов этих, китайцев и корейцев.

– И что? Почему мы стоим?

– Потому что шествие у них праздничное. Неужели не слышите?

– Создаётся впечатление, что у них постоянный праздник. В любой день, когда ни проедешь мимо, всё время слышится эта пронзительная музыка. Ну хорошо, праздник. А мы-то чего встали?

– Так лошади же…

– Ты когда-нибудь научишься договаривать предложение до конца? Что лошади? О чём ты вообще говоришь?

– Не ругайтесь, барин, но лошади боятся шума. Боюсь, понесут. Барышня испугается.

– А праздник-то какой? Какой праздник?

– Юсяо какой-то. Вчера дворовая девка сказывала, что завтра последний день праздника Нового года у этих азиатов. Фонари будут красные и шарики из риса. Эта девка всё знает, её сестра замужем за китайцем.

– Слушай, Степан, а что делать-то будем? Надо же выбираться отсюда.

– Есть у меня одна задумка!

– Ну? Чего опять замолчал? Что за задумка?

– Вы возьмёте под уздцы левую лошадь, с левой стороны. А я возьму правую лошадь, с правой стороны. И так мы потихонечку их и поведём, пока не выведем в тихое место. И тогда поедем!

– Да, глубокие мысли посещают твою голову, Семён. Ну что же, давай будем претворять твой план в жизнь!

– Чего-то вы говорите? Вроде по-русски, а ничего не понятно!

– Пойдём, говорю! Ларочка, ты не забоишься посидеть в карете несколько минут одна? Я ненадолго.

– Иди, папа! Чудно как, у нас Новый год давно прошёл, а у них только…

Последних слов отец Ларисы не услышал, так как вышел уже из кареты наружу. Пройдёт несколько дней, прежде чем отец снова увидит свою дочь и услышит её голосок. А произошло вот что. Только лишь за отцом закрылась дверца кареты, как распахнулась дверь со стороны Ларисы, и две жилистые жёлтые руки схватили девочку в охапку. От неожиданности она потеряла дар речи. А когда пришла в себя и хотела крикнуть, то оказалось, что уже поздно. Одна из жёлтых рук крепко держала девочку, а другая зажимала рот. Девочка даже не успела разглядеть лицо своего похитителя. Всё начало мутиться в её глазах, потому что странная жёлтая рука с татуировкой не только зажала ей рот, но и одним из пальцев, дурно пахнущих пальцев, протолкнула круглую конфету в горло девочки. Малышка задохнулась и хотела прокашляться, но сил на это не осталось. И Лариса потеряла сознание. Она не видела, как человек в надвинутой на лицо шапке-ушанке врезался в весёлую толпу, празднующую последний новогодний вечер. Сначала никто ничего не понял, но потом кто-то из толпы заметил в руках убегающего безвольно обвисшее тело маленькой русской девочки. Послышались крики возмущения, но было уже поздно, мужчина с девочкой скрылся в проходном дворе.

Я не могу последовать за мужчиной. Не успею и просто заблужусь в проходных дворах, пронизывающих Миллионку, просто застряну в узких щелях, через которые без труда протискивается тощий и маленький мужчина. Поэтому о судьбе девочки я поведаю позже. Когда мужчина, от пальцев которого пахнет опием, выберется на более ровное место. А пока я познакомлю вас с пятым героем. Вернее, он расскажет о себе сам.

Глава пятая. Японец Толи

Меня зовут Толи, и я японец, родившийся во Владивостоке. В Японии моё имя звучит как Токагава, но мои друзья переделали его в Толи. В этой удивительной истории, которая началась в предпоследний день восточного Нового года, я играю не самую важную роль. Прежде всего, я самый старший в нашей компании – через полгода мне исполнится 15 лет.

На следующее утро после того, как всё произошло, я поссорился с дядей. Мой дядя – серьёзный человек, профессор археологии, и месяц назад он приехал из Токио, чтобы изучать историю государства Бохай, которое существовало очень давно на территории Приморской области. Дядя уже давно занимается этой темой, но, можно сказать, заочно. А теперь он решил увидеть всё своими глазами.

Мой отец держит большой магазин, дедушка слишком стар, чтобы работать, а мама и сестра Енеко сидят дома. Поэтому отец был не очень рад, когда узнал, что брат моей матери едет к нам из Токио. Как он сказал тогда: «Ещё одна гиря на мою шею!» Но дедушка и мама пристыдили отца, и больше он на эту тему не заговаривал. Вплоть до самого приезда дяди.

Наш дом находится недалеко от Миллионки, на Китайской улице, в спокойном квартале, где проживают в основном русские. В тот странный день я принёс книгу, которую мы с друзьями нашли, когда бродили по подземным ходам, пронизывающим всю Миллионку. Вернее, один лист из книги. Но я лучше расскажу всё по порядку.

Если знаешь, куда идти, где поворачивать, куда подняться и куда потом спуститься, то бродить под землёй совсем не страшно. Но мне было страшно, потому что я очень слабо ориентировался в этих подземных коридорах и шёл туда, куда направлял меня мой друг Павел своей железной рукой. Второму моему другу, Сергею, тоже было страшно, но он не подавал виду. В отличие от Павла, уроженца Миллионки, Сергей с родителями лишь недавно приехал во Владивосток из центра России. Отец Сергея был чиновником, который быстро разочаровался во всём, что ему сулили, заманивая на Дальний Восток.

Около часа мы бродили по подземелью, как вдруг мне показалось, что по моей ноге что-то ползёт. Я невольно закричал и начал стряхивать с ноги эту гадость. Паника одолела меня за секунду, я покачнулся и начал падать. Голоса Павла и Сергея отдалились. Помню, Павел просил меня успокоиться и даже попытался шлёпнуть меня по щеке. Я оттолкнул его руку и, не удержавшись, налетел на что-то твёрдое, наверное, стену. Стена неожиданно легко поддалась под моим весом, и я начал падать вниз. Это были самые страшные мгновенья в моей жизни. Пока я падал, успел попросить прощенья у всех: отца, матери, Енеко, дедушки и даже дяди, которому пока ничего плохого не сделал. Но всё-таки попросил прощения и у него.

Когда я, наконец, упал, мне показалось, что я летел очень долго, хотя Павел потом сказал, что прошло секунд двадцать пять. Ну вот, когда я, наконец, упал, то решил, что всё, я на том свете. Вокруг было темно. Ушибленная нога горела огнём, вокруг меня пылало множество красных глаз, а по рукам ползло что-то скользкое и холодное. Я завизжал.

Через несколько секунд Павел бросил вниз зажжённую и промасленную тряпку. И когда эта тряпка достигла дна и приземлилась рядом со мной, перед моими полуослепшими после полной темноты глазами предстало страшное зрелище. Вокруг меня двигались крысы, которые были размером со взрослую кошку, а по рукам и ногам ползали змеи. Впрочем, кошмарное воинство чуть-чуть отступило, когда эта дыра осветилась. Змеи сползли с моих рук, крысы попятились, но не очень далеко. Сергей и Павел что-то кричали, обещая помощь и верёвку, а крысы стали снова стягиваться вокруг меня. Ткань стала гаснуть, а я начал шарить вокруг, чтобы хоть что-то швырнуть в крысиную стаю. Наконец, под слоем земли моя рука нащупала какой-то продолговатый предмет, что-то вроде книги. Это и оказалось книгой, но книгой очень странной. Ломая ногти, я разгрёб верхний слой земли. Когда я в панике дёрнул книгу, чтобы освободить её из-под слоя земли, что-то просвистело в воздухе и больно ударило меня. В отблесках догорающей ткани я увидел то, что меня ударило, и заорал от страха ещё громче, чем раньше. Хотя несколько минут назад казалось, что громче уже кричать невозможно.

Книга была заляпана землёй и была твёрдой на ощупь. Твёрдая обложка защищала листы книги. Мой взгляд был устремлён на то, что соединяло книгу с предметом, стукнувшим меня. От книги шла цепь. Такой цепи я никогда не видел. А к цепи была прикреплена… рука. Отрубленная рука. Рука была одета в то, что когда-то было рукавом и… шевелилась. Это было ужасно. Я, конечно, не думаю, что вид целого скелета на цепочке привёл бы меня в восторг. В этом случае я бы тоже наверняка испугался, но то, что я увидел сейчас, выходило уже за пределы страха и паники.

Когда я понял, что охрип и не могу кричать, то неожиданно для себя успокоился. Тем более что крысы и змеи куда-то исчезли. Книга в моих руках вибрировала, рука на цепочке начала шевелиться, а я успокоился. Но ненадолго. Рука вдруг начала хвататься и подтягиваться за звенья цепи. Промасленная тряпица погасла, однако в этот момент к моим ногам шлёпнулась верёвка. Павел велел мне успокоиться и схватиться за конец верёвки. Я попытался выполнить то, что он приказал мне, но вдруг книга в моих руках начала неожиданно сильно трястись и вибрировать. Рука добралась до моего горла и попыталась задушить.

Волна паники вновь накрыла меня с головой, и я выронил книгу. Что-то осталось у меня в руке, но я заметил это только тогда, когда меня, брыкающегося и кричащего, подняли на поверхность. Павлу пришлось спуститься вниз, чтобы помочь мне. Как он позже рассказывал, он не видел никаких отрубленных рук, книг или крыс со змеями.

В том состоянии, в котором я находился, меня было трудно успокоить, поэтому прошло довольно много времени, прежде чем мои друзья смогли убедить меня. Я перестал повторять: «Рука… цепь… книга». Наконец, я пришёл в себя настолько, что вспомнил, что сегодня день рождения моей матери и все уже давно ждут меня, чтобы начать праздничную церемонию.

Как только я сказал об этом Павлу, мы начали медленно подниматься наверх. В какой-то момент нам послышался выстрел, который, впрочем, больше не повторился. Улица встретила нас шумом, треском, смехом и музыкой. Мы попали в самый разгар праздничного шествия. Новый китайский год достиг своей кульминации. Люди разных национальностей, среди которых были и японцы, смеялись, кричали и хлопали в ладоши в такт музыке. Поэтому на нас никто не обратил внимания.

Дойдя до условной границы Миллионки, мы расстались. Павел повернул назад, Сергей пошёл в сторону Тигровой, а я направился домой.

Подходя к дому, я уже не сомневался, что весь этот кошмар мне привиделся. Через чёрный ход я пробрался в умывальню и попытался умыться. Что-то мешало мне, и только здесь я почувствовал, что моя правая ладонь сведена судорогой. Как я ни старался, рука не желала расслабляться. Тогда я начал отгибать один палец за другим, но рука вибрировала, а пальцы были как каменные. Постепенно я успокоился, и кулак начал расслабляться. Боль была невыносимой, мышцы, сведённые в кулак, начали расслабляться, и я чуть не закричал. Но вдруг боль внезапно исчезла. Рука расслабилась, упала вдоль туловища и завибрировала. Из ладони что-то выпало. На полу умывальни лежало что-то похожее на вырванную страницу из книги. Мне не хотелось наклоняться и поднимать лист. Лист был доказательством того, что всё пережитое мной было на самом деле, а не привиделось мне. Но делать было нечего. Я поднял бумажный комок и разгладил его на первой попавшейся плоской поверхности.

Руки вибрировали. На листе была вязь иероглифов. К японским иероглифам она никакого отношения не имела, к китайским, по-моему, тоже. Да и, честно говоря, на иероглифы то, что было написано, было совсем не похоже. Устав от разыгравшихся событий, я решил разобраться с листком попозже и попытался сложить его вчетверо и засунуть в карман. Не тут-то было. Листок, распрямившийся во всю свою длину, как бы задеревенел и не желал сгибаться. Сдавшись, я схватил лист, пробрался в свою комнату и сунул его в первый попавшийся учебник. Книгу я поставил на книжную полку, на то место, где она раньше и стояла, и с чувством выполненного долга вышел в парадный зал, где меня уже ждали.

Настал вечер. Я так устал, что даже одно воспоминание о походе в подземелье вызывало у меня тошноту и сильнейшее желание закрыть глаза и спать, не просыпаясь, хотя бы дня два. Но мой дядя не знал о моём странном желании и разбудил меня рано утром. На улице было темно, вьюга трясла оконные стекла, а дядя стоял рядом с моей кроватью и настойчиво повторял моё имя. В руках у дяди была книга, в которую я вложил листок. Книга тряслась и вибрировала. Дядя был очень зол и не скрывал этого.

– Токагава! Токагава! Токагава, да проснись же! Давай, просыпайся! Открывай глаза и не притворяйся, что ещё спишь!

– Дядя, с добрым утром! Да будет с вами благополучие! Но я на самом деле ещё сплю! Что такого страшного произошло, что вы меня будите так рано? Если вы не знаете, то занятий в училище у меня не будет ещё неделю. Нас отпустили на каникулы, а теперь можно я…

– Нет. Теперь ты встанешь и объяснишь мне, что означает вот это? Ты решил меня разыграть? Меня, взрослого человека? Я давно говорил твоему отцу, что вам надо уезжать отсюда! Тебе не привили должного уважения к старшим! В этой стране вообще не знают такого понятия, как порядок и уважение! Того и гляди, скоро Енеко начнёт надо мной насмехаться!

– Дядя, что случилось? Что я такого сделал? Если я опоздал на день рождения, то уже извинился и…

– Вот что произошло! И не притворяйся, что не понимаешь, о чём речь!

– Дядя, дело в том, что я нашёл книгу. А потом её выронил, потому что…

– Что ты там бормочешь? Ты знал, что я приехал изучать документы по государству Бохай, и хотел разыграть меня этой жалкой подделкой? Да, письмена на этом листе очень напоминают письменность бохайцев, но уверяю тебя… И почему этот лист всё время трясётся? Это что, ещё одна форма издевательства надо мной? Ну что же, яблоко от яблони недалеко падает! У твоего отца не нашлось отдельной комнаты, чтобы поселить меня. И вот я делю спальню вместе с мальчишкой, а этот мальчишка…

Я проснулся в два часа ночи и ничего не мог понять! Что-то вибрировало с назойливой настойчивостью. Я пошёл впотьмах искать источник вибрации и нашёл. Вибрировала полка, на которой стояли книги, вибрировал книжный шкаф, вибрировал даже пол под шкафом. Но особенно вибрировала вот эта книга. И самое главное, когда я вытащил эту книгу, остальная вибрация прекратилась. Но зато начали вибрировать мои руки. Я открыл книгу и всё понял. Всё из-за этого листка! Ты решил разыграть меня? Устроил это представление с вибрацией с единственной целью, чтобы я нашёл этот лист и принял эту подделку за настоящую бохайскую письменность! Как ты мог?

И дядя швырнул книгу с вложенным листком на пол. И вышел.

Пол тут же начал вибрировать. Вибрация приблизилась к моей кровати, и тут я всё вспомнил. И, вскочив на ноги, я отбежал подальше от проклятого листка. Но было уже поздно. Вибрация, чуть коснувшись моих ног, тут же распространилась по всему телу. Мне вдруг стало очень хорошо! Рядом оказался стул, а то я бы сел прямо на пол. Так хорошо бывает, когда летом накупаешься в купальнях, на море, а потом лежишь под солнышком и чувствуешь, как влага испаряется под горячими лучами солнца, а ты и весь окружающий мир находитесь в гармонии. Так хорошо бывает в день твоего рождения, когда ты чувствуешь, что горячие лучи любви всей семьи сосредоточены сегодня на тебе. Так хорошо бывает… Я очнулся оттого, что вибрация прекратилась, а мои руки бережно сжимали странный листок. Как только мои руки и листок воссоединились, вибрация прекратилась. Как будто единственным желанием странного листочка было воссоединение со мной. Светало. Я сидел на стуле и, позевывая, крутил лист, не зная, что делать дальше. Спать уже не хотелось. Завтракать ещё рано. В комнату вошёл мой дядя. На его лице была написана растерянность и… Если бы я не знал своего дядю, то подумал бы, что его терзают муки совести и он хочет извиниться передо мной.

– Токагава, ты знаешь, со мной произошла странная вещь! У меня восстановилось зрение! Когда в досаде на тебя я вышел в гостиную, то подумал, что очки испачкались и их нужно протереть. Выполнив все нужные манипуляции, я снова надел очки. Но тут же почувствовал, что очки мешают мне. Тогда я вторично снял их и оглядел гостиную. Я всё видел без очков. Я понимаю, что это лишь самовнушение, но… Но, понимаешь, произошла ещё одна странная вещь. У меня прошла головная боль, которая мучила меня чуть ли не с самого приезда сюда, во Владивосток, и следом за головной болью прошло раздражение на тебя. И я вспомнил, как радовался, когда пятнадцать лет назад пришло письмо от моей сестры и я узнал, что ты родился на свет. Прости меня, Токагава, и если ты не против, я… лягу спать. Ты не против?

– Нет, дядя!

Чтобы не мешать дяде, я надел пальто и вышел на улицу. Ночью снова выпал снег, и все вокруг спали. Я с удовольствием наблюдал за восходом солнца, замёрзшим льдом в бухте и белым снегом.

Вернувшись домой, я почувствовал странное беспокойство. Мне казалось, что я должен куда-то идти, куда-то подниматься и откуда-то спускаться. Я должен был что-то делать.

В доме я услышал плач. Он доносился из комнаты моей младшей сестры Енеко. Постучав в дверь, я не услышал привычного «Войди!» и подождал несколько минут. Затем осторожно приоткрыл дверь.

Енеко, моя любимая сестра, лежала на кровати навзничь и плакала. Войдя в комнату, я растерялся. Я знал, что без приглашения входить строго запрещено, но сегодня меня это мало волновало. Всё, что я знал, – это то, что моя сестра плачет. А я, как старший брат, должен ей помочь.

– Енеко, что случилось? Почему ты плачешь? – спросил я.

Сестра лишь глубже вдавила голову в подушку и зарыдала ещё горше.

Прошло довольно много времени, прежде чем я смог выяснить, что же произошло. Наша Енеко, при всей своей внешней сдержанности и невозмутимости, очень ранимая и впечатлительная девочка. Нашей семье вообще присуща сдержанность, но Енеко переплюнула всех. Никогда не знаешь, что происходит в душе этой девчонки.

И вот сейчас она горько рыдала из-за подружки, на которую полиция устроила травлю и которая исчезла две недели назад. Облава была отвратительна и так подействовала на Енеко, что она никак не могла прийти в себя. Так я в первый раз услышал имя Си. И грустную историю кореянки-полукровки, выброшенной волей судьбы на улицу. Про отца Си, который сидел целый день и ждал, когда девочка принесёт какую-либо еду в дом. Про мать Си, которую много лет назад увели хунхузы.

Успокоив Енеко и дождавшись, пока она заснёт, я на цыпочках вышел из её комнаты. Пока я находился в её комнате, совсем рассвело, и улица наполнилась привычным шумом. Из домашней молельни вышел дедушка и укоризненно посмотрел на меня. Последний раз я заходил в эту комнатку неделю назад, когда просил у Будды помощи на экзамене. Сделав вид, что очень тороплюсь, я поспешил в столовую. После завтрака, когда дедушка решил немного поговорить, я с удивлением узнал, что дедушка тоже знает подружку Енеко и даже видел её вчера, когда она в очередной раз спасалась от погони.

Машинально одевшись, я уже совсем собрался выйти на улицу, но меня окликнул дядя. Он стоял в дверях моей комнаты и смотрел на меня. Очки он так и не надел. Непривычно было видеть его без очков, но ещё непривычнее было видеть выражение мягкости на его лице. Мягкости и недоумения. Я разделся и вернулся в комнату. Дядя смотрел на меня и молчал. Молчал и я. Наконец, дядя спросил:

– Что произошло вчера? Я заметил, что с тобой что-то не так ещё на дне рождения, но решил расспросить тебя позже. А потом забыл об этом. Так что же случилось?

– Я… Вчера… Нет, дядя, я не могу об этом вспоминать! Прошу прощения, но я не могу!

– Давай я буду задавать наводящие вопросы, а ты просто отвечай «да» или «нет». Ты вчера был в таком месте, где раньше никогда не был, верно?

– Да.

– В этом месте ты увидел что-то, что тебя очень испугало, не так ли?

– Да, да, да! Дядя, я не хочу говорить об этом! Я боюсь!

– И всё-таки тебе придётся поговорить об этом. В последний раз!

– Дядя, я принёс оттуда лист из книги, о которой ты сказал, что это подделка. Эта книга… Если ты заставишь меня говорить о ней, я убегу из дома.

– Успокойся, Токагава. Я не буду тебя заставлять. Всё, что я хотел узнать, я уже услышал от тебя. Племянник, я тебе ещё не всё сказал. Несколько лет назад на раскопках я сломал ногу. Костоправ неправильно сложил кости, и я остался хромым на всю жизнь. Теперь боли мучают меня непрерывно, особенно когда на улице такая погода, как сегодня. Вчера перед сном я был готов к боли и даже лёг пораньше спать, надеясь проспать её. Обычно это не помогает, но в этот раз… Рано утром, когда я тебя разбудил, мне было не до ноги и не до предполагаемых болей. И вот сейчас… Сейчас я обнаружил, что моя хромота прошла и угроза боли, естественно, тоже. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет.

– Это значит, что ночью произошло что-то, что вылечило мою головную боль, мою хромоту и моё плохое зрение. Что ты на это скажешь?

– Нет, дядя! Я ничего не знаю! Ничего, ничего, ничего!

– А я думаю, что ты знаешь, только боишься сам себе признаться. Ну, отвечай, что ты принёс вчера в дом?

– Этот… Лист из книги… Там была книга, и я… Дядя, я не могу!

– Хорошо. Давай не будем больше об этом. Ответь мне лишь на последний вопрос: этот лист с письменами, похожими на бохайские, где ты его нашёл?

– Дядя, ты же говорил, что это подделка!

– Я был неправ. И всё больше склоняюсь к этой мысли.

– К какой мысли?

– Что я был неправ. А алфавит, которым исписан весь лист, подлинно бохайский. Пока ты был у Енеко, я тут кое-что сравнил. И пока могу сказать только одно: я был неправ. Так где ты нашёл этот лист?

– В подземелье. Под Миллионкой. Я ходил туда с друзьями. С русскими, Павлом и Сергеем.

– С русскими друзьями – это хорошо! А вот то, что ты пошёл туда, не предупредив никого, – это плохо. Если бы с вами что-то случилось, мы бы даже не знали, где тебя искать.

– Ну, так уж получилось…

– Как получилось, так получилось, но пообещай мне, что в следующий раз возьмёшь меня с собой.

– Следующего раза не будет. Я никогда не вернусь больше туда.

– А если я тебя попрошу об этом?

– Нет! Дядя, не заставляй меня!

– Хорошо, хорошо! Успокойся. Давай позже вернёмся к этой теме. А сейчас пойдём поприветствуем твою мать. Я слышу её голос.

– Кенрю, – обратилась моя мама к дяде, как только мы появились в дверях, – что с тобой произошло? Ты помолодел на десять лет!

– Это потому что он без очков, – сказал дедушка.

– Я думаю, дело не в этом, – засмеялась мама, – наверное, нашему Кенрю понравилась одна из девушек, приглашённых на день рождения. Не так ли, Кенрю? Давно пора!

Послушай, Токагава, – обратилась она ко мне, её чудесные глаза светились, – ты не почувствовал ночью толчки? Было что-то похожее на землетрясение! Я вскочила и хотела разбудить всех, но толчки прекратились. Ну, Токагава, что ты молчишь? Ты что-то почувствовал или нет?

Я перевёл взгляд на дядю. Он внимательно посмотрел на меня, а затем покачал головой.

– Нет, мама, я ничего не почувствовал, – ответил я.

– Сегодня воистину день чудес, – засмеялась она, – ты, Токагава, говоришь сегодня нормальным голосом! Где-то вчера на прогулке ты потерял свой голос. Когда ты вчера пришёл и говорил еле слышно, я подумала, что это надолго, недели на две. А сегодня всё в порядке! Ты заметил, отец? – обратилась она к дедушке.

– Да, Кан-ин, я заметил! – ответил дедушка. – А скажи, Кан-ин, как ты себя сегодня чувствуешь? Я слышал, ты опять кашляла всю ночь. Этот город буквально убивает тебя!

– Нет, нет, отец! Тебе показалось! Сегодня я кашляла гораздо меньше! А как только началось землетрясение, кашель прекратился совсем!

В это время вошла Енеко, хмурая и молчаливая. Дедушка и мама попытались её разговорить, но у них ничего не вышло, и они взялись за её воспитание. Я попытался выскользнуть из дома, но был остановлен восклицанием дяди.

– Подожди, Токагава, я пойду с тобой!

– Дядя, – от испуга я даже икнул, – я не пойду туда! Я не хочу идти туда! Я просто хотел подышать чуть-чуть свежим воздухом.

– Хорошо, Токагава, иди, гуляй! Просто я подумал, что никогда не гулял вместе с тобой! А ведь ты родился в этом городе и можешь показать мне самые красивые места! Судя по рассказам Кан-ин, здесь огромное количество красивых мест. Ну, возьмёшь меня с собой? У меня сегодня как раз выходной день.

– Конечно, дядя. Куда пойдём?

– Может быть, ты отведёшь меня в тот район, где был вчера? На эту… тысяченку!

– Миллионку?

– Да, на Миллионку.

– Дядя, Миллионка – это опасный район. Тебя могут среди бела дня убить только за то, что ты кому-то не понравился. За просто так! Тем более после позапрошлогодних событий.

– Племянник, тогда мне непонятно одно! Куда смотрят твои родители? И почему отпускают тебя в такое опасное место?

– Дядя, но я же не один туда хожу, а с друзьями. И потом, я же мальчишка, на меня никто и внимания не обратит, а ты взрослый и одеваешься ты… Ну, в общем, не так, как одеваются на Миллионке.

– То есть, если я оденусь по моде этой Миллионки, ты возьмёшь меня с собой?

– Дядя, не хочешь же ты сказать…

– Да, Токагава, именно это я и хочу сказать. Сегодня после обеда мы с тобой совершим экскурсию по Миллионке.

– Но, дядя!

– Племянник, ты можешь сделать это для меня?

– Хорошо, дядя, а можно мне взять с собой друзей?

– Да. Я думаю, так будет даже лучше. Это те ребята, о которых ты рассказывал? Те, русские?

– Да, это они. Павел и Сергей.

– Значит, решено. А теперь, дорогой племянник, давай прогуляемся по магазинам. Ты расскажешь мне, что носят сейчас во Владивостоке. Я и не подозревал, насколько сильно мужская мода здесь отличается от моды в Токио.

– Что ты, дядя, – рассмеялся мальчик, – какая там мода! Валенки, тулуп и ушанка – и никто не отличит тебя от местного жителя!

– Эх, Токагава, – вздохнул Кенрю, – если бы всё было так просто!

После прогулки по магазинам дядя и Толи сели на лавочку, и Кенрю сказал: – Я сейчас тебе кое-что расскажу, а ты слушай внимательно. Когда я закончу свой рассказ, ты поймешь, почему твоя вчерашняя находка так взволновала меня! Я уже давно интересуюсь историей Бохая и даже написал научную работу на эту тему. Однако я не считаю себя экспертом в этой области.

Сегодня я хочу поделиться с вами своими знаниями о истории Бохая.

Территория Приморского края и Маньчжурии всегда привлекала завоевателей. Я начну свой рассказ с древнего племени Мохэ, которое жило в этих краях. Это были тунгусские племена, известные своей храбростью и умением выживать в суровых условиях.

Чтобы противостоять захватчикам, Мохэ объединились и создали государство Бохай. Они построили дороги, города, храмы и дворцы, что свидетельствует об их образованности и высоком уровне культуры. Это отмечали не только соседи – японцы, китайцы и корейцы, но и правительства других стран.

Однако объединение спасло бохайцев лишь на время. Мирная жизнь продолжалась всего несколько веков, пока не пришла сила, которая разрушила Бохай. Это были кидани.

После этого народы, жившие на территории Бохая, стали называться чжурчжэни. Они осознали, что нужно быть готовыми к новым вызовам, и окружили свои города и порты укреплениями. Так появилась Золотая империя.

Но монголы вторглись в Золотую империю, и после долгих войн большая часть государства была уничтожена. Только чжурчжэни продолжали сопротивляться.

В XVII–XVIII веках русские достигли берегов Тихого океана, открыв новый этап в истории Дальнего Востока. Появились поселения, города, развивались сельское хозяйство, промышленность и торговля. Русские начали строить крепости для защиты своих владений.

Так возник город Владивосток. Не заметили ли вы в этой истории чего-то необычного?

– Нет, – ответил я.

– Это потому, что вы впервые слышите об этой истории. Вам сложно понять её сразу. Даже в упрощённом виде она сложна для восприятия.

А меня поразил этот народ, его воля к жизни и упорство. Бохайцев и чжурчжэней сжигали, убивали и уничтожали, но они возрождались снова и снова.

Теперь мне всё стало ясно. Но мне нужна ваша помощь.

– Чем я могу помочь?

– Расскажи, откуда у тебя лист. Не бойся. Я с тобой.

– Хорошо.

– Ты обещал отвести меня на Миллионку. Расскажи мне историю, пока мы идём.

– У меня есть два друга: Павел и Сергей. Мы собирались спуститься в катакомбы.

Мы шли по лабиринтам дворов и проходов мимо опиекурилен, банковок, домов терпимости, фабрики фальшивых денег и пункта скупки краденого.

Я спросил название улицы. Павел спросил китайца. Тот ответил, что улица называется «Двор, где на кривизне верхней части дерева повесился хозяин Ван».

– А также есть двор к югу от того, где повесился хозяин Ван, и ещё один – к востоку.

– Всё, всё, всё! Токагава, остановись, пожалуйста! Мне всё понятно про дворы на Миллионке, но хотелось бы услышать подробности о том месте, где ты нашёл лист.

– Но, дядя, я же тебе об этом и рассказываю! Павел сказал, что если долго идти по этому подземному ходу, то можно, ни разу не выбираясь на поверхность, выйти за город и даже добраться до Китая! Ты представляешь, дядя, этим ходом можно дойти до Китая!

– Можно, Токагава, наверное, можно. Только нам с тобой Китай не нужен, что мы там будем делать? Давай лучше сразу вернёмся в Японию, на родину твоих предков. До Японии ход нас не доведёт?

– Дядя, я понимаю и ценю ваш юмор, но что мне делать дальше? Рассказывать или нет? Я не смею продолжать, если вам стала неинтересна моя история или вы в неё не верите!

– Прости, мальчик мой, я увлёкся! Конечно, рассказывай! Я не буду больше перебивать!

– Хорошо, дядя, если вы готовы слушать, то я продолжу своё повествование! Дядя, что с вами?

– Подожди, племянник, ты не слышал этого?

– Чего?

– Ты не слышал, как нас зовёт твоя мама?

– Да, слышал. Но думал, что показалось. Мы уже очень далеко от дома.

– Да, наверное, показалось. Человеческие уши не способны слышать зов на таком расстоянии. Ну вот опять! Я отчётливо слышу, как твой отец ругает Енеко!

– Да, дядя, я тоже это слышу! Дядя, мы заболели?

– Нет, не думаю. Ну всё, слава богу, что наваждение прошло! Я больше ничего не слышу, а ты?

– И я не слышу.

– Ну, продолжай, племянник, рассказывай свою историю! Ты остановился на том…

– Я остановился на том… Дядя, мне плохо! У меня кружится голова! И всё тело вибрирует! Дядя, я хочу домой!

– Что, что с тобой, Токагава?

– Мне надо домой! Домоправительница вздумала заняться уборкой!

– Токагава, о чем ты говоришь?

– Дядя, я вижу это! Она протирала пыль и уронила на пол книгу с листком внутри. Книга и листок полетели в разные стороны.

– Токагава, почему ты весь трясёшься? У тебя озноб?

– Нет, дядя, мне уже лучше! Домоправительница хотела выбросить лист в мешок с мусором, попыталась его согнуть, – мальчик зябко передёрнул плечами, – но когда у неё ничего не получилось, решила вложить его снова в книгу, а книгу положить на место. Уф! Лист в безопасности!

– Токагава, и как мне понимать то, что ты мне сейчас наговорил? Может, вернёмся домой?

– Нет, зачем? Уже всё в порядке! Мы рядом с домом Павла. Ещё две-три минуты, и мы будем на месте.

– Подожди, Токагава, я хочу кое-что рассмотреть. Здесь что-то написано. Написано на разных языках. Вот и на японском языке, кстати, тоже. О, это интересно! Через полчаса здесь начнутся крысиные бои. Принимаются ставки. Токагава, подожди меня, куда ты побежал?

– Дядя, я ненавижу крыс! В том месте, где я нашёл лист, были полчища крыс. Наверное, целый миллион или миллиард!

– С крысами всё понятно! А петухов ты тоже боишься?

– Нет, конечно.

– А тараканов?

– Дядя, вы опять шутите?

– Нет, я серьёзно! Вот в этом балаганчике начнётся сейчас петушиный бой, а рядом тараканьи бега. Что бы ты хотел посмотреть?

– Дядя, если вы не против, я хотел бы продолжить наш путь. Вот ворота во двор, где живёт Павел.

– А этот… Павиел…

– Павел, дядя. Его зовут Павел.

– Этот Па-ве-л… Как легко тебе даётся выговаривание этих мудрёных русских имён, и как тяжело мне. Этот Павел, он не удивится, что ты привёл меня с собой?

– Думаю, что нет. Ну вот мы и на месте. Дядя, пожалуйста, сдвиньте вот этот кирпич! А то у меня не хватает сил. Вот так! Павел такой выдумщик! Когда поворачивается этот кирпич, в жестяную трубу летят мелкие камни. Павел слышит это из своей квартиры и понимает, что пришли свои. Это он придумал!

– Надо же, мне всё больше и больше нравится твой друг, хоть я его ещё и не видел. Смотри-ка, кирпич встал на место. Что, ещё раз сдвинуть его?

– Да нет, всегда хватало одного раза! Может, его нет дома? Дядя, вы не против, если я просто покричу ему?

– Я не против. Но, бедный мальчик, как же ты далёк от культуры своих предков. Разве в Японии мальчик из порядочной семьи позволил бы себе такое? Стоять и кричать под окнами!

– Дядя, его наверняка нет дома. Иначе он бы уже появился.

– Токагава, а не проще ли пойти и постучать в ту дверь, за которой он живёт?

– Мне это ни разу не приходило в голову. Он никогда не приглашал меня к себе. А я не хожу никуда без приглашения.

– Я рад, что хоть это Кан-ин тебе привила. Понимаешь, Токагава, я… Слушай, а почему вдруг стало так шумно?

– Дядя, сегодня последний день китайского нового года. Вероятно, такой шум из-за того, что все веселятся. Это начинается праздничное шествие! Дядя, пойдём, посмотрим!

– Что, я, праздников не видел?

– Такого, дядя, я уверен, ты не видел! Ну, пойдём!

– А как же твой друг?

– Он, наверное, где-то там! Он так любит праздники! А сегодня праздник Юаньсяо, праздник фонарей! Дядя, посмотри, сколько фонарей украшают дома и улицу! Они все разноцветные! А когда настанет вечер и все фонарики зажгутся, вся Миллионка станет такой красивой!

– Токагава, на родине твоих предков тоже празднуют новый год, и… Племянник, что это ты купил у этого грязного китайца?

– Дядя, это круглые шарики из рисовой муки. У них разные начинки. У меня начинка сладкая. Если хочешь, дядя, я куплю тебе тоже рисовый шарик, и ты скажешь, какая у него начинка.

– Нет, Токагава, не надо мне покупать рисовый шарик.

– Один китаец в прошлом году рассказывал мне, что шарики символизируют полную луну, как знак единения всех членов семьи и полного благополучия семьи.

– Ты понимаешь по-китайски?

– Немножко. Но этот китаец говорил по-русски. Так вот, он рассказывал, что у них в Китае отмечают этот праздник в семейном кругу, любуясь полной луной и красочным зрелищем горящих фонарей. Этот китаец родился здесь, во Владивостоке, прямо как я. Скоро стемнеет, и в небо полетят хлопушки и фейерверки.

– Боже мой, какой шум! Зачем так много музыки?

– Дядя, сегодня на улицу вышли все китайские оркестры. Но я не договорил. Родители того китайца уже умерли, а он продолжает жить по тем законам, по которым живут на родине его предков, и чтит обычаи и праздники.

– Оказывается, ты у нас общительный мальчик. Ну, что тебе ещё рассказал этот китаец?

– Вглядитесь в эти фонари. Когда стемнеет, на них выступят загадки и ребусы, и мы сможем их разгадать. И ещё, есть Юаньсяо, в которых не сладкая начинка, а предсказание будущего. Дядя, ты хочешь узнать своё будущее?

– Нет, я не верю в предсказания!

– А я хочу! Подожди, я вижу знакомого китайца. Ван, вы продадите мне рисовый шарик с предсказанием?

– Конечно, мой господин! Я продам его вам и вашему спутнику.