ДЕРЕВЕНСКИЕ УЖАСЫ бесплатное чтение

Сеновик

– Чего разлегся, студент? – взбодрил меня окриком рассерженный дед.

– Деда, да я час уже косой машу! Дай полежать минут двадцать! – взмолился я, растянувшись на пряно пахнущей копне скошенной несколько дней назад травы. С непривычки у меня болело всё, каждая мышца гудела и ныла. Мой строгий дед, Иван Никитович, поднял меня едва рассвело и потащил косить траву на нашу делянку на раскинувшемся на многие квадратные километры заброшенном поле. Нужно было скосить как можно больше, пока не навалилась дневная жара, то есть у нас в запасе было часа два-три, не больше.

– Плёвое дело, чего там косой размахивать, – думал я вчера вечером, приехав в гости к маминым родителям. К тому времени я уже пару лет занимался в универе футболом, бегал кроссы и вообще считал себя крепким парнем.

На практике оказалось, что за неутомимым жилистым дедом я ни черта не поспеваю и моя эффективность в качестве сенокосца оставляет желать лучшего.

– Поднимайся, – строго повторил дед. – Нельзя во время покоса и когда работают другие без дела лежать в поле. Не то сеновик тебя приметит и всё, в деревне тебе жизни больше не будет, в прямом смысле этого слова.

– Убьёт что ли? – рассмеялся я, поднимаясь на ноги и снова взявшись за уже натёршую мне волдыри косу.

– А ты не смейся. Они, сеновики, как раз в наших курских краях и водились издревле. Полевики еще были, но те сгинули, техника их разогнала, гербициды и прочие удобрения им бытие отравили. Они и ушли, а сеновики остались, хоть и совсем мало их стало. Злее только эта нечисть пошла, не дай бог лентяю уснуть или хоть с полчасика полежать в поле или на лугах, когда рядом с нерадивым работником люди вкалывают, – дед тоже бросил работу и, опёршись на косу, разглагольствовал, прикурив «Приму» без фильтра.

– А почём ты знаешь, что они остались? Может быть, тоже с этими, как их, полевиками, удрали? – поддержал я байку деда, обрадованный хотя бы коротким перерывом в изнурительной работе. – И вообще, чем сеновики от полевиков отличаются? И то, и другое ведь нечисть, которая в полях и лугах водится согласно местным басням.

– Ну садись, расскажу, – дед опустился на копну, отложил косу и достал из холщового рюкзачка термос с чаем. – Во-первых, полевик только на больших полях и лугах водится, и больше поозоровать склонен, разыграть, животный или человеческий облик принять. Почти никогда не убивает, если только его не вынудить преследованием. А сеновик, почитай, его младший злобный братец, ему физический вред человеку нанести только в радость. Он ни облик чей-то принять не может, ни поговорить ни с кем, только шипит, как шелест травы на ветру. Редко когда вразумительное слово выдаст. А по виду сеновик бывает как плотный, чёрный туман, небольшой стог высохшей травы или в лучшем случае в виде набитого соломой похожего на человека существа, хотя поговаривали и о зверином виде. Сила в нём чудовищная. Вот в этом виде он самый опасный, приходит по ночам к нарушителю его закона и всё, амба.

– Сожрёт? – спросил я у деда, прихлебывая чай из кружки-крышки термоса.

– Нет, ему мясная пища ни к чему. Он по-другому убивает, – дед нахмурился, явно что-то припоминая.

– И как же? Ты хоть одного человека знаешь, которого такая сказочная нечисть прикончила? – начал я выводить деда на чистую воду.

– Лично не знаю таких, – не стал упираться дед. – Но мой кореш, Федька из Масловки, рассказывал, что местного парторга сеновик прикончил, как раз перед тем как Советский Союз самоубился. Егоров Николай звали мужика, отчество не помню. Согнал он колхозников по указке председателя выкосить масловский луг подчистую, а сам с похмелья завалился спать прямо там же. Храпел, как трактор, пока мужики работали. До самой жары проспал. А потом, когда народ работу почти закончил, вскочил как ужаленный, да как заорет: «Темно, не вижу! Ничего не вижу! Больно! Колет! Уйди!»

Бегает кругами, словно курица с отрубленной башкой, вопит, а мужики хохочут, за животы держатся. Допился, мол, зловредный парторг до белочки.

В общем, обессилел Егоров и рухнул на траву. Колхозники его, несвязно лепечущего, домой принесли, жене сдали.

Казалось бы всё. Ан нет. Вышел следующей ночью парторг по нужде во двор, но до самого утра не вернулся. А утром истеричный, пронзительный крик его жены поднял половину Масловки. Нашла она муженька в зарослях крапивы, подле туалета. Да в каком виде!

Из спортивок и из-под майки солома торчит, пробив ткань, голова запрокинута. Изо рта пук сухой травы вывален, из носа, из глаз, из ушей также. Всё кровищей забрызгано вокруг. От шока женщина чувств лишилась и в себя уже пришла, когда труп скорая забрала, а по двору важно расхаживал участковый вкупе с кем-то из следователей, споря о чём-то. Дело конечно завели, искали каких-то несуществующих бандитов, на вдову недобро косились, ибо поколачивал по пьяни её парторг бывало. Ничего и никого не нашли, так дело и заглохло. Вот оно как было, внучек… – закончил свою историю дед.

– Ох и горазд ты байки травить, дедуль. Больше тридцати лет, получается, прошло с того момента, и никак уже не проверить, – я улыбался во весь рот, но от спокойного повествования деда меня прямо-таки мороз продрал. Я на психолога учусь, нам лекции читали преподы по методикам определения врет ли тебе человек или нет. По всем признакам дед не врал, либо… Либо делал это крайне умело.

– Ну, хочешь, байкой считай, – дед спрятал в рюкзак опустевший термос. – Только теперь ты правила знаешь. Пойдем работать, а то ещё час, и припечёт.

Не знаю, то ли подействовал на меня рассказ моего пожилого родственника, то ли передышка и распитие бодрящего чая придали мне сил, но работал я до самой жары не хуже деда, оставляя позади себя длинные ряды свежескошенного травостоя. И ещё я готов поклясться, что когда мы уходили с поля, самым уголком зрения на дальнем конце нашей делянки я приметил лёгкую чёрную дымку. Она закрутилась в замысловатую спираль, задрожала и растворилась в полуденном дневном мареве. Деду я про это ничего не сказал.

Домой мы вернулись к десяти утра, где нас сразу усадила за стол моя любимая бабуля. Перекусив тончайшими вкусными блинами с земляничным вареньем, я отправился досыпать положенное время, поскольку подняться в такую рань для меня было равносильно подвигу. Но перед этим бабушка поинтересовалась, с чего это я так бледен и кормят ли меня вообще в городе мать с отцом. На что я отшутился и сказал, что румянец в лице потерял от того, что дед меня пугал местной байкой – сеновиком.

Я ожидал, что добрейшая и всегда позитивная баба Таня посмеётся вместе со мной над дедовой сказкой, но она лишь нахмурилась и, плеснув мне компота в кружку, выдала что-то вроде «слушай, что дед говорит» и ушла управляться по хозяйству во двор. Так я и отправился досыпать со смешанным чувством своей правоты в нереальности деревенских баек и весьма впечатляющим образом описанной мне нечисти.

– Сговорились они всё-таки меня разыграть, – растянувшись на удобной кровати, решил я, закрывая глаза и впадая в дрёму.

Проспал я почти до самого вечера, поскольку предыдущая неделя выдалась нелегкой, а приятный, свежий деревенский воздух совсем расслабил меня. Где-то под окном лениво брехал Тузик, скорее для проформы, чем ввиду опёршегося на забор и болтающего с дедом соседа. Через открытую форточку до меня доносились фразы собеседников.

– Слыхал, Ерёмку утащил, поганец? Да Манькиного же, из Масловки. На заречное поле приехал с Петровичем на тракторе собирать сено. Ну Петрович пока сгребал, тот всё пивко потягивал да посмеивался, мол, плевал я на работу, моё дело привезти-отвезти, как договаривались. Короче, справились кое-как, сено отвёз и на станцию поехал. Но не прибыл туда. Трактор нашли к ночи, а водителя – нет. Ищут третий день. Вчерась даже вызвали водолазов, те шарили в пруду. Нету. Манька истерит, на мужиков с кулаками бросается, требует признаться, у кого из дружков супруг запил. А все только руками разводят. Дай закурить, – раздавался сиплый голос соседа, бывшего зоотехника Николая Александровича.

– Держи, закуривай, – послышался голос деда. – И что думаешь, найдут?

– Найти, наверное, найдут, но живым вряд ли, – мрачный голос соседа прервался покашливанием. – Нашу же малахольную Варвару с того лета так и не нашли.

– Так она с головой совсем не дружила, из дому и просто могла уйти куда глаза глядят, – возразил ему дед. – А вообще ты прав, людей за последние годы сколько окрест пропало. Сеновик-то трупы в конце концов в кучки травы обращает, только шмотьё с обувью и остаётся, а соки все из костей и плоти вытягивает.

– Ага, ага. Поди знай сколько он угробил, а уж в девяностых там было вообще чёрт ногу сломит, кого нечисть адская прибрала, а кого людская. Эх, молодежь бы ещё нас слушала, а то ж в свои сморфоны уткнутся и живут там.

Услышав последнюю фразу соседа, я, не выдержав, хрюкнул от давящего меня смеха. Теперь мне уж точно стало очевидно, что дед с бабулей решили меня разыграть и так расстарались, что даже соседа подключили к своей афере. Потому как сетования на «сморфоны» и «молодёжь» я уже слышал от них неоднократно. И разговаривали нарочито громко под моим окном, чтобы я точно услышал. Ну ничего, старички, выведу я всю вашу пенсионную актёрскую группу на чистую воду, не посрамлю «молодёжь», так сказать.

Голоса за окном стихли, а в моей голове тут же созрел коварный план с непременными доказательствами. Он был незамысловат: завтра мы также должны были отправиться с дедом докашивать делянку, но я прикинусь приболевшим, останусь дома, закроюсь в комнате. А сам отправлюсь вслед и, пока дед косить будет, высплюсь в траве, а телефон на видеозапись поставлю на подставку. На час ёмкости памяти на запись хватит. Пройдет пару дней, со мной, разумеется, ничего не случится, и я предъявлю им опровержение их выдуманной байки и потребую компенсацию в виде поездки на рыбалку. Моральной победы будет достаточно. Главное, не спалиться, не начать ржать и вовсю делать вид, что я верю их игре.

Больной вид я начал изображать с вечера. Сказал родственничкам, что то ли ветром продуло, то ли солнышком напекло, в общем, работать завтра с утра никак не возможно, надо денёк отваляться. Бабушка охала и бегала вокруг меня, пытаясь накормить пирожками и видавшими виды жёлтыми таблетками неясного происхождения. Пирожки я благосклонно принял, а от универсальной фармацевтики благоразумно отказался, выпросив для себя малинового чая на ночь. Для полноты картины выспрашивал у деда про сеновика и прочие местные легенды. Дед охотно делился ценной информацией с приболевшим внучком, даже расписал, как сеновика при случае извести можно, мол, ещё его дед, то бишь мой прапрадед говорил, что эта нечисть огня боится, а на всё остальное ей поплевать.

Наконец, наступила ночь, и я отправился в выделенную мне гостевую комнату, попросив бабулю завтра не беспокоить меня как минимум до обеда.

Полночи я таращился в телефон, пролистывая новостные ленты и читая всякую чушь. В планах было поспать всего пару часов, чтобы быть невыспавшимся и утром быстро уснуть под видеозапись. Эта часть подготовки прошла как по накатанной.

Проснулся я от вибрации будильника. Из моей комнаты было слышно, как гремит на кухне чайником и кружками дед, как он шуршит, собираясь на покос.

Я выждал, пока он уйдет, а бабушка снова уляжется. Потом оделся и, прихватив свёрнутое покрывало, телефон и держатель к нему, выбрался через окно во двор. Можно было проскользнуть и в дверь, но та порой выдавала предательский скрип, а права на ошибку я не имел. Швырнул Тузику запасённый с вечера пирожок с мясом, чтобы тот радостно не залаял при виде меня, и двинулся в сторону брошенных полей.

Деда, размашисто взмахивающего косой, я заметил издалека. Он был один на делянке. Других косарей не было. Иван Никитович что-то громко распевал, и подобраться поближе не было никаких проблем. Но я решил перестраховаться и залёг в траву в полусотне шагов от деда в противоположную сторону от его покоса. Можно было не боятся, что дед докосит до меня и чикнет спящего лезвием инструмента. Поудобнее устроившись на расстеленном покрывале и установив смартфон на держатель, я подумал, что идея-то в общем для второкурсника госуниверситета вполне идиотская. Но отступать было некуда, и я, выдав полушёпотом дату, время и причину записи, установил таймер на час. Затем нажал на кнопку «Rec.», закрыл глаза и расслабился.

Это не было сном в полном его понимании. Просто провал в бездну прошлого и демонстрация мне самых неприятных моментов из его глубин. Каждый такой из них приправлялся присутствием невиданных, шипастых и клыкастых тварей, не имеющих ничего общего с нашим привычным миром. Я пытался выбраться из калейдоскопа кошмаров, но меня швыряло от образа к образу и не давало сообразить, что очередная картинка всего лишь жуткий сон.

Я проснулся по таймеру: дрожащий от утренней прохлады. Зудело левое предплечье, почесав его, я обнаружил красноватый след от комариного укуса. Приподнялся на локте, высунул голову из высокой, в полметра, травы. Фигурка деда взмахивала косой в добрых полтораста метров от меня.

Дело сделано, можно собирать манатки и валить потихоньку домой. Словно разведчик в тылу врага, я прокрался краем поля, потом огородами и наконец грунтовкой, подходящей как раз к нужному дому. Вошёл теперь по-человечески, через двери; если бабуля зашевелится у себя и выйдет – скажу, что выходил в туалет, а покрывало зашвырну до её появления в комнату.

Она не проснулась, и я быстренько прошмыгнул к себе, улёгся и решил проверить результаты своих трудов. Включил телефон и активировал запись со спящим мной. Последняя проверка блестяще проведённой секретной операции.

Суеверные люди говорят, что нельзя ни фотографировать, ни снимать спящих людей. Ссылаются на плохие приметы, плохие последствия для сна, и вообще спящий человек, принявший удобную для себя позу, выглядит непрезентабельно. Ещё и слюни пускает, открывает рот, храпит. Всё это фигня – теперь я знаю ещё одну причину.

Когда я нажал на кнопку воспроизведения видео, я не ожидал ничего увидеть кроме собственной дрыхнущей физиономии и колышущейся от легкого ветерка люцерны, попавшей в кадр. Однако я увидел и кое-что ещё…

Я потыкал в линейку прокрутки часовой записи с интервалом минут в пять. Первые три сегмента – ничего необычного, а на четвёртом мне одновременно захотелось заматериться, заорать и забиться под одеяло.

На экране смартфона в момент видео «19:42» я увидел следующее: моя непутевая башка, плечо, рука примерно по локоть. Я вздрагиваю во сне, бьётся тоненькая венка на шее. У телефона хорошая камера, видно чуть ли не поры на коже. Затем сочная зелёная трава неожиданно становится серой, пронизывается чёрными, с серебристыми искорками дымными спиральками, которые опутывают стебли, приближаются ко мне, осторожно трогают дрожащими кончиками спящее тело, оплетают его. Дым за моим плечом уплотняется, сгущается до непроницаемой черноты и в нём…

В нём появляется отвратительная морда, одновременно похожая и на обезьянью, и на человечью. Выдвинутая вперёд непропорциональная мощная челюсть с жёлтыми клыками, приподнявшими чёрные полоски тонких ухмыляющихся губ, отблёскивающие красным демоническим светом похожие на рыбьи глаза – вся эта картина вогнала меня в ступор, а действо на экране телефона продолжалось. Тварь придвинулась к спящему, коснулась когтистой лапой моего предплечья, принюхалась, раздувая широкие ноздри. При её касании от моего безмятежного тела к сеновику потянулась тоненькая, светящаяся белым, дрожащая нить и оборвалась. Монстр ощерился ещё больше и отступил в высокий травяной ковёр, окружавший его чёрный туман поблек и рассеялся, унося с собой жуткий образ нечисти. Всё заняло не больше пары минут.

Пребывая в состоянии, близком к панике, я, надеясь, что мне всё почудилось, ещё раз просмотрел странный отрывок записи. К сожалению, содержимое не изменилось. Я погасил экран и уставился в потолок, пробуя осознать случившееся. Снова зачесалась рука. Взглянув на неё, я зафиксировал, что на месте «укуса», имевшего вид багрового волдыря, вокруг этой самой шишечки появилась желтоватая каёмка.

«Метка, – с ужасом подумалось мне, когда память услужливо подсунула аналогию из пиратских фильмов. – Эта гадина меня пометила, а не прикончила на месте потому, что решила нагнать на меня страха. Да и, по рассказам деда, сеновик не убивает при свидетелях, лишь может поиздеваться».

Дед. Может, всё рассказать деду? И что дальше? Он по-любому поделится с бабулей, от неё у него никаких тайн. Меня отправят навсегда подальше отсюда, а бабуля будет глотать корвалол. Сердце у неё и без подобных фокусов слабое. Не выдержит – её смерть будет на моей совести, плюс влетит за мои дурацкие эксперименты на поле. Да и кто знает, может, оставив метку, нечисть найдёт меня где угодно и в удобное для себя время. Дело дрянь, надо решать вопрос самому, раз сам кашу и заварил, в конце концов, мне уже девятнадцать, не пацан уже.

Я продолжал размышлять, натянув тонкое одеяло до самого подбородка. Чего там дед говорил? Оно огня боится, нападает без свидетелей? Ну значит я сам выберу место, выпрусь сегодня ночью во двор, спровоцирую на атаку. А огонь – вон у деда есть газовый баллончик, которым он заправляет зажигалку, подаренную на юбилей батей. Надеюсь, хватит.

Пролежал, раздумывая, минут сорок. Снова зачесалась ранка, и я выбрался с кровати, подошел к трельяжу, взял пузырек с йодом из ящика с аптечкой, капнул на ватную палочку, потыкал в больное место. Зазудело ещё сильней. Оторвал кусок бинта и присобачил крест-накрест пластырем, поплёлся на кухню завтракать.

Пока бабуля суетилась вокруг непутевого внучка, пичкая его тушеной картошкой с мясом и салатом, вернулся дед.

– Ты где это успел? – с подозрением посмотрев на меня, он ткнул пальцем в коричневатую от проступившего и уже подсохшего йода повязку на моей руке.

– Ночью, жарко было, фрамугу приоткрыл, комары видать залетели – отбрехался я.

– Так там же москитная сетка, – продолжал допытывать дед. Ему бы следователем быть.

– Ну просочились как-то, – я упорно держал оборону, чувствуя, как меня начинает прихватывать легкий озноб. Этого только не хватало.

– Да что ты к нему пристал, пусть поест спокойно, – вступилась бабуля. – Иди мой руки и ешь, да поспи. Тебе ещё сегодня в ночное с соседом, забыл, что ли?

– Помню, – проворчал дед недовольно. Видно, на вечер у него уже были другие планы. Что ж, его отсутствие облегчает мне ночную задачу, поскольку бабуля ложится рано и спит так крепко, хоть из пушки стреляй над ухом. Глуховата уже.

– Спасибо, ба, – поблагодарил я за завтрак и выскользнул из-за стола. – Я к Федьке и на речку, если вам не нужно ничего днём помочь.

– Иди, не надо сегодня ничего, – махнула бабушка рукой.

День прошёл большей частью на речке в компании друзей, а затем, ближе к вечеру, в приготовлениях к задуманному. Я потихоньку стащил у деда баллончик, а зажигалка у меня была своя, хотя я и не курил.

– Главное, успеть воспользоваться, – мелькнула в голове холодная мысль. В том, что монстр обязательно появится сегодня ночью, я почему-то не сомневался.

Смеркалось. Дед, набив рюкзачок всем необходимым, ушёл к соседу, обещав бабуле не выпивать с ним. Врёт, конечно, бутылочку ноль пять они обязательно раздавят под хорошую закуску. Настенные часы с ходиками показывали начало двенадцатого. Чем ближе к опасному моменту, тем больше меня пробирал мандраж. План был откровенно шит белыми нитками, но не глупее предыдущего, если подумать. Поразмыслив, нацепил на себя крестик, который меня упорно пыталась заставить носить бабуля.

– Плюс пять к морали! – нервно усмехнулся я. Полежал, пока бабуля не включила дворовой фонарь, который светил максимум на пару метров вокруг себя, и ушла спать. Ну всё, пора на подвиг!

Во дворе было свежо. Прохладный ночной ветерок шелестел в аккуратно подстриженных бабушкой кустах малины. Тузика не было слышно, очевидно, спал без задних лап в своей будке. Луна светила не хуже нашего фонаря, заливая двор мягким серебристым светом и придавая всему, что я видел, обманчивые очертания. На почти чистом от ночных облаков небе, лишь кое-где плыли тонкие полосы белёсой пелены. Где-то в конце улицы забрехала собака, ей вторила ещё одна. Тузик, обычно поддерживающий общий лающий хор, всё также помалкивал, что было странно. Ну да ладно. Двигаемся дальше.

Я мягко ступал, озираясь, в дальнюю сторону двора, где находился деревянный кабинет для раздумий о смысле жизни, то бишь туалет. Газовый баллончик держал наготове в одной руке, зажигалку до боли сжимал в ладони другой.

Повторю, я на сто процентов, шестым чувством, был уверен, что нежданный гость непременно пожалует. Он или оно не будет долго ждать удобного случая, а пожелает как можно скорее наказать меня. Почему? Да потому что я сам пошел осознанно на конфликт с нечистью, пытаясь высмеять и доказать, что ничего подобного в мире не бывает, а так – смех один и сказки. Такой сумбурный комок мыслей засел в моей голове.

Ну и следует признаться, что мне, конечно, было страшно. Только я из той породы людей, у которой страх прослыть трусом и глупцом выше любой другой тревоги. Вот почему я неспешно топал по ночному двору, вооруженный не пойми чем против смертельно опасного сеновика из старых легенд. Надеюсь, мой дед не ошибся в описании способа воздействия на данную нечисть, а не то… Мысли о том, что будет в случае «а не то» я гнал от себя к чертовой матери. Возможно, той самой матери всего потустороннего. Интересно она у них одна, мать-то? И вообще, бывают детёныши нечисти?

Пока размышлял о родственных связях в мире сверхъестественных вещей, я миновал половину пути от крыльца до туалета. Собирался дойти туда и вернуться обратно. Если ничего не произойдет, то повторить забег.

Но не пришлось. Лопнула с хрустом накалённая лампочка дворового фонаря, тут же лунный свет стал более тусклым и серым, а лёгкий ветерок усилился до приличного сквозняка, буквально забравшегося мне под одежду и мгновенно выхолодившего всю мою решимость. Я попятился назад к крыльцу и заметил, что под ногами стало совсем черным-черно. То есть до колен я вижу собственные ноги, а ниже – как будто провалился в текстуры. Только физически ощущаю, что ноги у меня есть и я могу передвигаться. Правда, начинаю уставать, ноги мгновенно наливаются свинцовой тяжестью и каждый шаг даётся мне всё труднее.

Когда чернота заклубилась мерцая знакомыми искорками и дошла мне до пояса, а до спасительного крыльца оставалось метров десять, я сообразил, что мне туда ни за что не дойти, потому что ноги меня совсем перестали слушаться. Ну всё, сейчас эта пакость, избрав такой нечестный способ борьбы, поглотит меня полностью, а наутро мои бедные родственники обнаружат мой раздувшийся от набитой изнутри травы труп. Я завопил, призывая на помощь.

Точнее, я пытался это сделать. Только вместо зычного «Помогите!», вышло едва слышимое, хриплое «Помохи».

– Гадина, ну покажись хоть. Победил же… – прохрипел я, наполняясь уже не страхом, а какой-то отчаянной злостью и обречённой решимостью.

И он показался. Вязкая, чёрная пелена, заколебавшись, опустилась почти до моих онемевших щиколоток и вновь собралась, сгустившись в тёмную, антропоморфную фигуру в нескольких шагах от меня и отсекая дорогу к дому. Сгорбившийся силуэт был на полметра выше меня и раза в два определённо шире. Могучие верхние конечности свисали ниже колен. Торжествующе блеснули жуткие багровые пятаки демонических глаз. Монстр затрясся и захрюкал, давясь подобием человеческого смеха, а потом шагнул ко мне, нависнув над, как он считал, потерявшей волю к сопротивлению жертвой.

Вот только тут нечисть просчиталась. Мне только и нужно было, чтобы сеновик обрёл вместо эфемерной и неосязаемой вполне себе материальную форму. Дальше я действовал как робот и, ни секунды не колеблясь, чиркнул зажигалкой, поднесённой к выставленному вперёд импровизированному огнемёту. Жёлто-оранжевый сноп пламени полыхнул прямо в оскалившую клыки харю, впился в потёкшие красными слезами глаза. Ослеплённое чудовище вмиг оказалось охваченным пламенем. Как же оно ревело!

Вы слышали хоть раз, как оглушительно ревёт семенной бык на ферме? Вот, примерно так, только раз в десять громче. Я едва не оглох от вопля погибавшего на моих глазах существа, но теперь была моя очередь торжествовать.

Правда, как оказалось, тоже рановато. Сгорающая и уменьшающаяся в размерах тварь в последнем усилии приложила меня лапой, будто заправский боксёр, и я, словно пушинка, улетел в шиферный забор, сминая по пути малиновые кусты. Там я и отрубился, так и не успев оценить финал нашей эпической битвы.

В себя я пришёл утром, на своей постели. Возле меня суетилась и щебетала бабушка: она потрогала мой лоб, поменяла повязку на раненой щеке. Рану обработала чем-то жгучим, заставила выпить кружку тёплого компота и вышла из комнаты. Дед сидел в кресле напротив кровати и многозначительно пялился на меня.

– Ну что, навоевался с дьяволом, внук? – поинтересовался он с мрачноватой усмешкой, когда мы остались одни.

– Угу, – препираться не было смысла.

– Ремня бы тебе дать, да тебе и так досталось. Таня, после того как шум во дворе услышала, сразу из дома выскочила. Глядит, ты распластался у забора, а возле малины пламя полыхает. Осело быстро, правда, тушить не пришлось. Позвала соседку, затащили тебя в комнату. Хотела тебе скорую вызвать, да ты очнулся и сказал, что не надо. Потом, уже в доме, сказал, что спать будешь. Сотрясение мозга, наверное, щеку вон распорол. Заживёт, конечно, но шрам останется. Ну и врачу в городе покажись, – сказал Иван Никитович, почесывая подбородок. – И как тебе подобная дурь в голову-то втемяшилась, на сеновика в одиночку? Некоторые раньше пытались, только он им шанса не давал.

– Я сыграл на его гордыни, деда. Так он сдох? – я сел на кровати и чуть не рухнул обратно. Перед глазами всё плыло. Осторожно лёг обратно.

– Сгорел как спичка, круг на том месте выжег до земли, – подтвердил дед задумчиво. – Только ты помалкивай о том, что произошло. Это в прежние времена тебе героем бы ходить, а нынче загремишь в заведение, где людей в смирительные рубашки пеленают после таких откровений. Усёк?

– Усёк, – согласился я.

– Ну ладно, я пошел, дела у меня, – он поднялся и добавил уходя. – Про щёку отцу с матерью скажи, что с велосипеда упал.

С дедом я не спорил.

Провалявшись полдня в кровати, я почувствовал себя отлично и уже к вечеру отправился с деревенскими друзьями на рыбалку. Метка на руке пропала к следующему утру. А в конце недели я укатил к себе в город. В привычную суетную жизнь.

************************

Такова была моя единственная в жизни встреча с настоящей нечистью, оставившая мне на память заметный шрам на левой щеке, неизгладимые впечатления и ролик в моём смартфоне.

Я много раз хотел удалить эту запись из файлов, ещё чаще думал её опубликовать или предоставить «куда следует», но не решился ни на то, ни на другое. Пускай это будет мой личный секрет. Ну и деда с бабулей, конечно.

А в деревне я ещё много раз бывал и в поля с дедом работать ходил. Только во время того, как дед работал на сенокосе, больше, разумеется, не спал. Бережённого Бог бережет, или собственный разум. Кому как удобнее…

Щенячий угол

В деревню Щенячий угол студентов кафедры этнографии отправили в последний момент. Руководитель практики застряла на больничном, и двоим парням – Денису Редькину и Василию Савелову – предполагалось зачесть практику автоматом и отправить на летние каникулы. Как и остальной группе.

Однако Таисия Петровна появилась в пятницу после обеда и заявила студентам, что грядёт проверка и надо показать хороший результат. Большинству предстояло неделю возиться с документами в архиве, но поскольку Денис и Вася были её дипломниками, то от поездки в самую глухомань области им было не отвертеться. Тем более эта поездка давала им возможность получить как минимум одну главу диплома из трёх.

Ребятам выдали командировочные, номер телефона старого знакомого Таисии, у которого они должны были разместиться, и напутствие не заглядываться на местных девчонок, а выполнять свою задачу.

За своих четверокурсников Таисия Петровна не волновалась: парни ответственные, по двадцать лет уже, крепкие и неглупые. Да и встретить их должен был местный учитель истории, Фёдор Фёдорович, и водить гостей по нужным людям и местам он был готов едва ли не за руку. Материал ребятам предстояло собрать интересный, о чём говорило само название, на деле вовсе не связанное с милыми пёсиками, дрожащими в углу. Верховодил в этой паре друзей Василий. Лидерских качеств парню было не занимать, недаром он уже третий год был старостой группы.

В понедельник утром Вася и Денис загрузили рюкзаки в новенький рейсовый автобус и отправились в назначенное место. Трёхчасовая поездка была комфортной: кондиционер обдувал салон с немногочисленными пассажирами прохладой, на мониторе, расположенном под удобным для просмотра углом, мелькал какой-то комединый сериал. За окнами сменяли друг друга бесконечные зелёные поля, то и дело перемежающиеся курчавыми волнами лесополос, а по бирюзовому небу плыли редкие невесомые облачка. Благодать, да и только. У парней было отличное настроение, они всю дорогу болтали без умолку.

К остановке на повороте с основной трассы на Щенячий угол прибыли точно по графику. Одинокую мужскую фигурку, возле припаркованного на обочине мотоцикла с коляской, студенты заметили издалека.

– Надеюсь, мужик нормальный, не будет против пивка вечером и общения с местной женской фауной, – поделился Вася предположением с другом. Денис многозначительно хмыкнул, мол, ничего, если что, договоримся.

Выгрузившись из автобуса, они обменялись с седовласым мужчиной, назвавшимся Фёдором Фёдоровичем, крепким рукопожатием. Объёмные рюкзаки едва втиснулись в коляску, Василий уселся позади учителя, а Денис взгромоздился на рюкзак, наполовину впихнутый на пассажирское место, и уцепился за ручку.

– Помчали! – весело крикнул Фёдор Фёдорович, дёрнув заводную ножку. «Урал» мягко затарахтел и покатился по узкой асфальтной полосе, теряющейся в кустарнике в паре сотен метров от трассы.

В Щенячий угол прикатили через сорок минут езды, проделав путь по постепенно исчезающему асфальту, плавно перешедшему в грунтовку. Остановились у аккуратного домика в начале единственной улицы в деревне. Гостеприимный хозяин показал ребятам их комнату, тахту и односпальную кровать, затем сразу усадил их за стол. При этом не забывал засыпать студентов вопросами про институт, в котором он когда-то учился вместе с Таисией. На клетчатой скатерти тут же появились запечённая в духовке курица с румяной корочкой, варёная картошка, усыпанная зеленью, ломтики ржаного хлеба и смородиновый компот. Засуетившись, хозяин метнулся в чулан и принёс оттуда пузатую бутыль с розовой жидкостью.

– Домашнее вино. Немного, думаю можно, – пояснил учитель, плеснув напиток ребятам в небольшие бокалы.

– О, круто, спасибо! – повеселел Денис. Вася тоже заулыбался.

– Ну, за встречу и научный процесс! – Фёдор Фёдорович налил себе и приподнял бокал. – Завтра пойдём к особняку и по знающим людям. Мы вам тут материала на весь диплом соберём!

Собравшиеся выпили, перекусили. Прохладный алкоголь приятно освежал и даже совсем не дурманил, как казалось ребятам. Они почувствовали себя свободнее и уже сами начали задавать вопросы мужчине.

– А почему название такое смешное у вашей деревни? Собак что-ли разводите? – поинтересовался Вася.

– Раньше разводили. Во второй четверти девятнадцатого века этим занималась помещица Чернышова Софья Степановна, вместе с управляющим Енцовым Николой, – наливая ещё по одной и убирая со стола бутылку, поведал Фёдор Фёдорович. – В её усадьбу пойдем завтра, посетим то, что от неё осталось. Состояние печальное, реставрацию трижды начинали за последние тридцать лет, но как-то не задалось. Ну, а потом прогуляемся по старикам, которые помнят и хранят истории своих предков, бывших крепостными у проклятой помещицы.

– Проклятой? – воскликнул заинтересованный Денис. – Правда, что ли? Мы в Интернете кое-что нарыли, только подумали, байки это всё. Для привлечения туристов.

– Да где же вы тут видели туристов? – всплеснул руками учитель. – Говорю же, здание почти два века в развалинах стоит. Хотя не совсем в развалинах, помещения-то есть, целых два этажа, но состояние их плачевное. Вот обещают в следующем году снова реставраторов на оценку прислать. Только чую я, что будет всё, как в прошлые разы. Несчастья на работах, сгоревшее оборудование, сбежавшие рабочие, бесполезно растраченные усилия и деньги.

– Из-за проклятия? – недоверчиво подал голос Вася. – А можно поподробнее? В диплом такое не впишешь, но можно добавить в раздел опросов местных жителей. Затем мы и приехали.

– Можно и подробнее, – согласился мужчина. – Только давайте переместимся из кухни в зал, вы на диван, а я в любимое кресло. Вина больше, извините, сегодня вам не дам, а себе плесну ещё бокальчик.

Когда необходимые условия были соблюдены, Фёдор Фёдорович начал рассказывать:

– Жила в нашей деревне помещица Софья Чернышёва, красавица, дочь одного из опальных дворян Чернышёвых, тех самых, что в восстании декабристов участвовали и были сосланы на каторгу в Сибирь. Отец с матерью у неё там сгинули, а дочь сослали в нашу деревню, которая тогда Ромашовкой звалась, тоже, считай, в ссылку. Однако молодая барышня, взрослея, не поумнела, а совсем головой тронулась. Над крепостными издевалась, что нелюдь, держала с помощью двух таких же извергов-помощников живых людей и псов на цепи, прикованными к столбам. Голодом морила, собачьи клички вместо имён людям раздавала, пороли несчастных по её приказу нещадно. Вдобавок Ромашовку в Щенячий угол переименовала, всех щенками считала, а себя – надсмотрщицей и воспитательницей. Остались у неё какие-то связи, несмотря на опалу рода. Полиция её не трогала, дозволялось в пределах имения творить что угодно. Шесть лет терпели местные её выходки, и жалобы властям от них оставались безответными. Когда чаша народного гнева переполнилась, а счёт сгинувшим жертвам на третий десяток пошел, то три сотни жителей Щенячьего угла устроили кровавый бунт.

Особняк Чернышёвой сожгли. Извергов-помощников закололи вилами, вырезали глаза и подвесили вверх ногами на дубах, на тех самых, что до сих пор возле развалин сгоревшего особняка растут. А уж что с самой Софьей делали, не передать. Четыре страницы полицейского протокола заняли описания травм, обнаруженных на обезглавленных растерзанных женских останках. Этот документ до сих пор в областном архиве хранится, можно при большом желании ознакомиться.

Бунт подавили казаками и полицией, безголовый труп помещицы захоронили неподалеку. Думали, история на этом закончилась. Ан нет, через семь лет, ночью, двое парней, возвращаясь из соседнего села, увидели призрак живодёрки, бредущий возле обгорелых стен некогда роскошного здания. Дали дёру они, но до ближайшего дома добежал, вопя от ужаса, только один. Второго нашли утром, иссохшего словно мумия, застывшего в защитной позе. Мертвец будто закрывался от кого-то руками. Об этом тоже в отчёте есть заметка.

Через три дня, опять же к ночи, крестьянка, вышедшая до ветру во двор, подверглась той же участи. Какой-то умник подсказал собравшемуся люду, что останки Софьи надо раскопать и сжечь. Это и было проделано незамедлительно, несмотря на протесты старосты. Скелет и остатки тряпья обратились в пепел.

– А вот дальше мы попадаем на территорию загадок и догадок, товарищи студенты. Я крайне подробно изучил материалы и пришел к кое-каким выводам, – Фёдор Фёдорович налил себе ещё, выпил и продолжил.

– Прошло семь лет, и начали пропадать люди. По одному. Ночью. Интервал исчезновений – пять лет. Думали – несчастные случаи, но одно из тел также нашли мумифицированным. Батюшку вызывали от соседей – не помогло. Снова сход, снова раздумья, что делать. Решили, что раз голову, точнее, уже к тому времени череп, не испепелили, то призрак за него держится, время от времени набирается сил и мстит. Уже не важно кому.

Искали недостающие останки в развалинах, но бесполезно. Деревня тогда уже в государственном пользовании была. Большая часть людей ушла жить в другие селения, а оставшихся призрак извёл к началу двадцатого века. Щенячий угол опустел, но храбрецы из соседних деревень, на спор хаживавшие ночью к развалинам, утверждали, что видели мёртвую помещицу недалеко от особняка. Не все смельчаки успевали убежать. Затем след призрака и безлюдной деревни теряется до 70-х годов двадцатого века.

Снова в округе распахали поля, отстроили дома, поселились люди. Пятнадцать лет спокойных, и вдруг пропал местный пенсионер – через десять лет, ещё двое исчезнувших – в разгар 90-х. И ещё один мужик пропал уже в начале нулевых. Так что, ребятки, подходит новый срок, если я всё правильно рассчитал, и призрак наберёт силу и снова поймает кого-то. Так что в ночное время возле развалин не шарахаться и если местные на слабо разводить вас будут – не вестись.

– Занятно, – пробормотал Денис, проникнувшись историей. – А вы эти свои предположения не отправили куда надо?

– Пробовал, ребят, и не раз, только призраков, как мне сказали, к делу не пришьёшь. Я тут давно живу, пишу вот научную работу по этому таинственному делу, ну и для ваших дипломов кое-чем поделюсь. Опять же фотографий особняка и висельных дубов понаделаете для приложения. Материал – ваши друзья обзавидуются, – с горящим взглядом тараторил учитель.

– Мдааа, – протянул Василий. – Мы ваш рассказ, разумеется, безмерно уважаем, но при всём уважении, мы наукой занимаемся. Факты о поехавшей башкой Чернышёвой и бунте мы находили в Интернете, а всё остальное, думаю, цепь случайностей. И чтобы здесь рано или поздно устроить заработок на туристах.

– А даже если и так, – тон Фёдора Фёдоровича похолодел, он встал, убрал посуду со стола. – Я отлучусь, ребят, мне по делам надо отскочить на пару часов. Отдыхайте пока.

– По-моему он обиделся. Зря ты так, Вась! – сказал Денис товарищу, когда мотоцикл хозяина потарахтел прочь от дома.

– Ты чё повёлся, Дэн? Не гони! Он же просто с себя ответственность снять хочет, чтобы мы с местными девками по ночам не шарились, – хихикнул Василий. – Детей что ли нашел – призраками пугать?

– Ну, он так подробно рассказывал, как будто помимо документов в архиве что-то разнюхал, – задумчиво произнёс Денис.

– Ага, и чтоб призрака убить, надо черепушку этой поехавшей тётки отыскать и спалить. Пойдем, рюкзаки разберём, дреманём часок и на речку сгоняем, с местным колоритом ознакомимся.

– Ладно, – согласился Денис. – Так и сделаем.

День до самого вечера пролетел незаметно. Парни искупались в речке, пообщались с местной молодежью. Высокая, стройная девушка Алёна, на пару лет младше их, рыжая, веснушчатая и весьма обворожительная, приглянулась им обоим. Заболтались, сидя с ней на лавке у дома учителя, до самого вечера. Конечно, речь заходила и о местной легенде. Только девушка каждый раз уходила от прямых ответов, больше сама расспрашивала о городе, об университете. Скоро ей самой предстояло поступать в ВУЗ.

Когда обменивались контактами, вышел Фёдор Фёдорович, объявил, что уже стемнело и пора отдыхать. Алёна безропотно поднялась и зашагала к себе домой, Денис хотел было протестовать, но неожиданно товарищ дёрнул его за руку, мол, помалкивай, молча отправился в дом, подталкивая друга при этом. Дэн был удивлён: совсем недавно Василий тихонько ему говорил, что учитель нёс чушь, и нужно обязательно прогуляться ночью на развалины, наделать фото и покрасоваться контентом перед Алёной. А тут – такая покладистость.

Впрочем, Денис тогда многого не знал о настоящих планах Василия…

– Эй, подъём, соня! – Вася усиленно тряс товарища за плечо, вырывая из царства Морфея. – Два часа ночи. Время подвигов наступило!

– Чего? Что? Каких подвигов? – едва разлепивший глаза студент непонимающе уставился на друга.

– Таких! Пойдём сфоткаем развалины изнутри, а завтра покажем Алёнке. Ну и в дипломе у нас будут ночные и дневные фото. Да вставай ты! – не прекращал тормошить его Василий. – Или ты мне девчонку уступаешь? Я скажу ей, что ты сдрейфил.

– Ладно, ладно, не ори, а то нашего босса разбудишь, – Денис нехотя сел на кровати и принялся натягивать майку и шорты.

– Не разбужу, он прикончил ту бутылку вина, из которой нам сегодня наливал, и вырубился, – хихикнул Вася.

– А чего ты там в темноте собрался наснимать? – Денис зажег ночник и сунул смартфон в карман шорт.

– А я у Фёдорыча позаимствовал кое-что, – товарищ сунул руку под тахту и выудил массивный автомобильный фонарь.

– О, здорово. Ну погнали тогда, хотя я предпочёл бы договориться с дядькой, – пробурчал Денис.

Они шли по абсолютно тёмной деревенской улице. Уличные фонари в Щенячьем углу гасили в час ночи, как и везде в окрестных населённых пунктах. Ребята светили себе под ноги фонарём и добрались до вожделенного места за каких-нибудь десять минут.

Обстановка в округе была умиротворяющей. В объятьях тёплой ночи попискивали мечущиеся в поисках добычи летучие мыши, звенели хором цикады, от речки доносилось далекое кваканье лягушек. Едва ощутимый ночной ветерок приятно освежал после дневной жары приблизившихся к развалинам парней.

Но вот ощущения у Дениса были не столь комфортные, как у его друга, который с довольной физиономией освещал стены дворянского особняка, чёрные от ночи, плесени и былого пожара. Он всей кожей чувствовал гнёт старых кирпичных стен с обвалившейся штукатуркой, а в потолочные дыры через оба этажа заглядывала тьма, поглощавшая свет фонаря.

Василий бесконечно щёлкал кнопкой смартфона, имитирующего звук фотоаппарата. Внутри помещений ничего не сохранилось из мебели и вещей, но кое-где уцелела лепнина на потолке и ажурные вентиляционные решётки, а чёрные причудливые пятна на стенах сплетались в странные узоры.

– Сейчас ещё поднимемся на второй этаж, пару кадров – и домой, – бормотал вдохновлённый фотограф.

– Вась, эта лестница из не пойми чего, дышит на ладан. Алёна говорила, туда даже местные не поднимаются. Обвалиться может, – возразил ему Денис.

– А мы с тобой – отчаянные городские парни, ещё и ролик снимем, – похлопал его по плечу Василий. – Ты дружище, будь тут, а я быстренько наверх и обратно.

Он забрал у озирающегося Дениса фонарь, оставив того лишь с освещением от телефона, и принялся взбираться по скрипучей лестнице, действительно представляющей из себя жалкое зрелище. Двухвековые дубовые доски, лишь обуглившиеся при пожаре, стонали при каждом шаге молодого человека. Перил, за которые можно было бы держаться, не было и в помине. Из-под лестницы сыпалась труха, дохлые насекомые и помёт грызунов, по первому этажу распространился странный, сладковатый запах.

Парень не без труда, местами прижимаясь к стене, взобрался на второй этаж. Денис ещё некоторое время слышал его шаркающие шаги, потом всё стихло.

Прошло полминуты, минута. Дрожащий свет наверху перестал метаться и в провале выхода на второй этаж сгустилась темнота. С улицы донеслось мотоциклетное тарахтение и тут же стихло.

– Вась, спускайся! Ты что там ночевать собрался? – крикнул Денис.

Тишина.

– Хорош прикалываться! Ни хрена не смешно же… Твою мать! – неожиданно выругался Денис, глядя на медленно спускающегося по лестнице Василия.

Друг шёл словно робот, с трудом переставляя негнущиеся ноги по трухлявым ступенькам. Бледное как полотно лицо Васи, освещаемое слабым светом телефона, направленного на него стоящим у подножия лестницы Денисом, было непроницаемым. Ни один мускул на нём не дернулся, когда Денис дрожащим голосом несколько раз позвал товарища. Глаза спускающегося студента, заплывшие непроницаемой белёсой пленкой, не содержали зрачков, зато в руке была крепко сжата увесистая ножка то ли от стола, то ли от стула. Видимо, обломки мебели уцелели на втором этаже.

– Васька, ты чего… – промямлил растерявшийся Денис, пятясь от друга к выходу. Тот ускорил шаг и замахнулся на товарища ножкой.

– Назад, идиот! Скорее сюда! – гаркнул за спиной Дениса знакомый голос учителя. – Это сейчас совсем не Вася. Это – она! Эй, тварь, отвали от парня, а не то знаешь, что с тобой будет.

– Фёдор Фёдорович! – заорал Денис, словно очнувшись от паралича и метнувшись к неожиданно появившемуся мужчине с фонариком, висящем на поясе. Он заметил, что учитель держит в одной руке палку с насаженным на него потемневшим от времени черепом, с которого что-то капало. В другой руке он держал пляшущую синим язычком пламени бензиновую зажигалку.

– Что происходит, Фёдор Фёдорович? – засипел студент.

Однако времени на ответ им не дали. Издав пронзительный женский визг, псевдо-Василий прыгнул в попытке нанести удар, а мужчина хладнокровно поднёс к черепу зажигалку, и тут же старая кость пыхнула ярким, пожирающим пламенем.

В тот же момент Васю швырнуло на стену словно от мощного электрического разряда. Парень врезался в растрескавшуюся штукатурку, сполз по стене и остался недвижим, а от него сизым зигзагом метнулся обратно к лестнице тонкий искрящийся силуэт. При этом визг существа, покинувшего человеческую оболочку, сменился жутким воем, таким громким, что люди, не выдержав, закрыли уши. Впрочем, он быстро затих.

Денис в панике выронил телефон, но поясной фонарь учителя на несколько секунд выхватил женскую точёную фигуру, развернувшуюся к гостям особняка. Если когда-то Софья и была красавицей, то сейчас на жуткой вытянувшейся морде не осталось и капли былой красоты. Гротескная кошмарная маска будто бы плавилась, стекая чёрными глазницами на ещё удерживающую форму выдвинутую вперёд челюсть.

Затем голову погибающего призрака охватил венец снующих зеленоватых искр. Женская фигура таяла, оседая на пол особняка, пока, зашипев, не оставила после себя лишь булькающую лужицу грязно-зелёной жидкости, которую потом Фёдор Фёдорович назвал эктоплазмой.

Но объяснения были позже, а пока учитель со студентом подхватили бесчувственного Василия под мышки и потащили к мотоциклу.

Через десять минут Фёдор Фёдорович уже отпаивал пришедших в себя студентов мятным чаем и поведал им невероятную историю, финалом которой стало чудесное спасение ребят.

– Я отыскал череп Софьи четыре года назад. Почти за семьсот километров отсюда, у одного коллекционера. Мне стоило немалых трудов заполучить артефакт. Коллекционер не хотел расставаться с лучшей вещью в коллекции. Пришлось связаться с не слишком законопослушными людьми, но я его в итоге получил, – сказал тихим голосом хозяин. – Хотел проверить одну гипотезу, я же ученый, историк и… одинокий человек. Я притащил череп к себе домой, и уже на следующую ночь дворянка явилась ко мне. Она была почти как настоящая, красивая, не как тот монстр, что мы видели сейчас. Ко мне не приближалась слишком близко, и от неё веяло холодом. Но в остальном – с виду обычная молодая женщина.

Она умоляла отдать ей череп, вернее, принести его в развалины особняка. Я не соглашался, и она стала угрожать. Но я не боялся. Знающий человек, задолго до моей встречи с призраком, сказал мне, что она опасна лишь в поместье и на небольшом расстоянии от него, а с годами растеряла былую силу. И теперь, заполучив череп, она рассчитывала вернуть её, снова наполнить то, что она считала жизнью.

Я сказал ей, что обязательно верну то, что ей нужно, но сначала она посвятит меня в детали и… ну, будет общаться со мной какое-то время. Мы провели с ней немало бесед, и мне показалось, что она раскаялась в совершенных поступках. Я был уверен, что повлиял на неё, что она стала другой. Она удерживалась от злодеяний в последнее время, даже не велась на провокации местных, когда те захаживали на её территорию. Софья стала моей подругой и интереснейшей собеседницей.

– А потом к ней заявились вы, – горько промолвил Фёдор Фёдорович, вытирая ладонью выступившие слёзы. – И вам, чертенята, очень повезло, что мне приспичило в туалет, и я заметил, что вас нет дома. Ну понятно, сразу сообразил, куда вас понесло, большого ума тут не надо. Я прихватил череп и помчался за вами в надежде, что улажу конфликт серьёзным аргументом. Но подчинив себе живое тело, Софья потеряла остатки разума. Остальное вы видели.

Учитель всхлипнул и закрыл лицо руками.

Василий и Денис молчали, потрясённые его рассказом, уткнувшись взглядом в свои опустевшие чашки. Им было ужасно стыдно за то, что они отняли у хозяина дома единственную подругу.

Утром ребята попросили отвезти их в райцентр на автобус. Фёдор Фёдорович не стал их отговаривать, написал Таисии, что студентам нужно зачесть практику и что нужные материалы он вышлет сам попозже. Извинился, добавив, что сам отослал Васю и Дениса пораньше. На том они и разошлись.

А в Щенячьем углу до сих пор рассудительные люди опасаются заходить на территорию старинных развалин. Впрочем, бесшабашные храбрецы нет-нет, да и заглянут в опустевший особняк, в надежде получить после этого привередливое девичье внимание…

Деревня Гостищево

– О, проходите-проходите, гости дорогие. Маня, к нам опять городские туристы пожаловали, прошлые-то уже закончились, то бишь уехали от Павловны, а эти – к нам на проживание и экскурсии по нашей любимой деревне Гостищево!

Проходите, ребятки. Приветим, накормим, напоим, всё покажем, спать уложим. Смотрю, денежные вы и нежадные, машинка у вас неплохая, Лексус, кажись, двадцать третьего года, если не ошибаюсь. Налоговиками работаете? Любопытно. Эй, Манька, нравится тебе Лексус? А то что, у Павловны «Туарег» есть, а мы как нищеброды на «Весте» катаемся?

– Да, где ты запропастилась, Маня? Ну ладно, гостюшки, я сам вам всё расскажу про нашу великолепную мистическую деревню, про её знаменитые места и про тех, кого тут можно увидеть, с кем поговорить и, если повезёт, то и добром разойтись. Такого вы ни на каком ТВ-3 или РенТВ не увидите. Там всё брехня, а у нас чистейшая правда, которую можно увидеть своими глазами, потрогать своими руками. Контактная нечисть, хе-хе!

– Ну вот вы уселись, наливайте чаёк, он особый, наша ведьма местная собирала травы для него в полную луну и сушила, наговаривая заклинания! Вас трое крепких мужиков, всё у вас со здоровьем неплохо, а после чая и экскурсий будет ещё лучше, не сомневайтесь. Сидор Петрович, то есть я, ещё никого не обманывал в главном: таинственное и необычное обещал – таинственное предоставлял. Вас же ко мне от остановки седой старичок отправил, верно? Ах, хитрец, наш домовой. Домовой владелец, парой домов тут владеет. К Павловне, понятное дело, не направил, ведь у той прошлые туристы пропали. Не ужились с тамошней шишиморой, что у Павловны живёт. Шишимора, кикимора – какая разница? Всё одно – живет в доме за печкой или на чердаке, постоянно вредит: стучит в стены, мешает спать, шумит, бьет посуду, травит скот, если обозлить – то таких дел натворит! Но сговориться и ужиться можно.

Нет, шишиморы не только болотные бывают. Эх вы, а ещё говорите, что подготовились и знатоки. Те двое у Павловны тоже говорили, что знают, как с шишиморой обращаться: хотели её поймать и забрать с собой в город. Зачем? Не знаю, но вряд ли зачем-то хорошим. Вот и наказала она их. Сначала выпугала до полусмерти, а потом выгнала из дому и в сторону болот погнала, к своей родственнице, болотной шишиморе. Той работники нужны, особенно такие: наглые, с дурным характером. В помощники их шишимора себе забрала, когда они разума почти лишились от ужаса. Ну а живые ей в болоте не нужны, довела она их до нужного состояния. Нету больше тех туристов в деревне, а у Павловны есть внедорожник.

– Да вы не бойтесь, вы же говорите, что не такие, с вами нечисть сладит по-доброму, надеюсь. Почему после пропажи полицию не вызвали? Так зачем? У нас же есть свой участковый. Оборотень Саня, старшой лейтенант аж. Во как выслужился за пару годков с младшого. Не, оборотень в его случае – это не словесный оборот, он натуральный оборотень. И папка его оборотень был, и дед, и прадед. Представьте себе, все они в органах работали. Очень хорошие специалисты в своём деле. На прошлой неделе цыгане к нам нагрянули на машинке, расползлись по деревне, по домам прошлись. Денег, золота, серебра, самоцветов выманили обманом у местных – целые сумки. Дурь деревенским жителям попутно продать пытались. У моего соседа Макара главную ценность увели – золотой чайник с духом желаний. А вы думали, только у арабов бывают лампы с джиннами? У нас тоже много духов по разной утвари прячется, там им комфортно, любят некоторые существа тесноту, как коты коробки. Только кормить их особо надо, чтобы желания выполняли, и не частить с просьбами.

Вот и упёрла цыганка у Макара такого духа в золотом чайнике и ушла. Макар от цыганского гипноза отошёл и позвонил участковому. Тот сработал моментально, на выезде из Гостищево машину с цыганами и награбленным добром принял. Задерживать он их не стал, порвал в клочья, краденое конфисковал и по домам разнёс. Хороший парень Саня, ответственный, можно положиться. Опять же особого корма из останков тех цыган Макару теперь на десять желаний хватит. Такого корма поди добудь, а Саня помог. Капитана, наверное, получит, на повышение пойдет. Жалко, если уедет, традиции как-никак.

Молодцы вы, что ко мне всё-таки пришли. И домовой молодец, что к Васильичу не отправил. Место у него неудобное, дом на самой окраине возле леса. До магазина, больницы и почты далеко оттуда. Васильич в лес в основном водит, показывает лесные блага и духов лесных, но строгий он – жуть! Чуть правила его нарушишь, сразу в расход угодишь. Из десяти экскурсий если три назад вернётся, то хорошо. Сами виноваты, раз правила не соблюли. Думаете, лесным хозяевам не нужно поесть или вечных помощников завести? Как бы не так! Раз шишиморе надо, то и там нужны. Там дел для них вдесятеро больше, чем на болотах! Ну для тех, кого не съедят. А Васильича не трогают, нет. Он же сам леший, бывший. Рассорился со своими, задолжал и ушел в деревню жить. Теперь туристов водит в лес, долг возвращает. Правда, долг слабо движется, проценты же. У нежити и нечисти всё как у людей. Кстати, они разные: нечисть и нежить, потом объясню.

Про проценты вам рассказал и про коллекторов вспомнил, которые из старухи Агафьи долг по кредиту приезжали вытряхивать. Она же в банк звонила, предупреждала, что всё вернёт к новому году, а сейчас деньги на новую избу нужны. На мобильную, усовершенствованную, с четырьмя птичьими ногами. На опушке её достраивает, под приглядом Васильича. Это его идея была модернизировать обычную двуногую избу Яги, то есть Агафьи. В долю, так сказать, вошел. Напрокат будет брать.

Короче, заявились на джипе два бритых наголо здоровенных лба, в кожанках, с битами. Интеллекту – ноль. Вежливости тоже. Им бы по-доброму с бабой Агафьей изъясниться, платёжное требование передать, как положено, под роспись, извиниться за беспокойство. А они нахрапом решили: дверь выбили, Агафью обматерили, угрожали. Что же, вся деревня потом вкусные мясные пирожки ела да нахваливала. Оказывается, из коллекторов пирожки изумительные получаются. В печи запекала, начинки не жалела старая Агафья. Заодно джип опосля продала, кредит погасила и себе, и внучке. Худым началось, а добрым закончилось. Почему на одном полицейском все тайны держатся, и никто больше пропавших не ищет? Так ведь у Сани-оборотня полно родни в райцентре, в областном управлении и выше. Они все как одна семья. Общие интересы.

Да вы что? Я те пирожки с печёным мясом не ел, я такое не люблю. Дурно бы мне от такой выпечки стало, до больницы бы не добежал. Мы с Маней в еде строгих правил придерживаемся. Сказать по совести, и среди местных есть люди нехорошие. Сенька Климушкин обрюхатил русалку, например. Свиданки устраивал в баньке возле озера у нас за деревней. Жениться обещал, домой забрать к зиме, репетитора по английскому языку нанять. Русалка собиралась на иностранные курорты с ним. Обманул несчастную, своё получил и пока-пока, к озеру ни ногой. А русалка, если её за руку любимый не поведет, долго по земле ходить не может. Больно ей первое время. Ждала она его, ждала, с лягушками письма на листочках отправляла, а Сенька отморозился. Всем говорил, что знать её не знает и от кого она беременна, чёрт разберёт.

Ну чёрт не чёрт, а банник знал. Так-то он людишек не трогает, неинтересно ему. Добрый. Но проняли его русалочьи слёзы, и пришёл он за Сенькой. Вытащил его из дому и в озеро отволок. Теперь в Гостищево есть образцовая озёрная семья: русалка, русалчонок и новый водяной – Сенька. По струнке, говорят, перед ней плавает, заглаживает былую вину. Где же Маня запропастилась? Не хочется без неё начинать. Наверное, пошла к Коту Баюну за приправами.

Кот Баюн – это у нас бывший батюшка, отец Никодим. Ныне просто Никодим. Отслужил в соседнем селе в церкви до сорока лет и начал огромным котом обращаться, да ещё разговорчивым таким. Заслушаешься и сделаешь что угодно. Одна беда – обращение неконтролируемое было, случалось и во время службы. А сами понимаете, во время молебна неудобно такое, жаловаться некоторые на него стали. Вот и ушёл он со службы и к нам жить переехал. Место-то подходящее. Ещё и готовит вкусно, специи обожает и всем раздаёт их. Огромный запас специй у Никодима имеется.

Прослышали про него две московские бизнесвуменши, приехали поглазеть на чудо-кота. Его зачарованный голос послушать. Уважил их Никодим: два дня и две ночи им рассказывал байки и комплименты так, что те перестать слушать не могли. Убеждал их отказаться от жизни столичной, развратной. От него не скрыть, что те на нелегальных борделях бизнес сделали. Мысли читает. Убедил их, работают теперь на нашей ферме, за коровками ухаживают. Забыли про свою городскую испорченную жизнь. По весне окончательно нашими станут, мы им женихов достойных подыщем. Эх, умеет же Никодим зачаровать голосом. Мне бы так, даже я заслушиваюсь и в сонную одурь впадаю. А у меня ведь от него иммунитет!

Что говорите? Сами уже засыпаете, сил в теле нет, руки и ноги не слушаются? А это от чая ведьмовского, я же говорил. Он вам все болезни исцеляет, вы мне здоровенькие нужны. Ну про экскурсии я вам немного приврал, не пойдете вы на них, там плотный график. Еле насчет вас договорился с коллективом, чтобы мне отдали. Есть я вас тоже не буду, я же мясо не ем. Пить вас будем с женой, кровушку вашу, потому что упыри мы. Деревня наша тоже не Гостищево, а по-старому – Погостищево, от слова погост.

Мы с Маней самый старые тут. Разнообразия ради специи добавляем в кровь, оригинально выходит. А плоть тоже не пропадёт: будет из неё особый корм для духа желаний, который у Макара обитает. На пяток желаний точно хватит. Эх, заживём! Ну засыпайте, засыпайте, вон уже Маня радостная идёт с кульком специй. Обедать будем и новых туристов ждать…

– Ну вот, двоих уговорили, третий остался на десерт. Только почему-то, Маня, он не дрожит, а ведь судьба его – быть выпитым досуха, как выпиты его приятели, которые уже бесполезны. Что мотаешь головой, парень, не приятели они тебе разве? Ну неважно, помучаешься ещё немного, напитаешься страхом для нашей с Маней упыриной утехи, постращаем тебя ещё нашими деревенскими подробностями! До лучшего вкуса доведём. Манька, чего ты кривишься и говоришь, что он какой-то не такой? Ну и что, что силён и ловок на вид, ведь после нашей травки ни один не поднимется против нас!

Слушай сюда, турист! Повезло тебе, поживёшь лишний час, потому что старому упырю поболтать охота с живой душой, да новостями поделиться с недолгим собеседником. Из Маньки собеседник никакой, неболтливая она.

– Как тебя зовут? Артёмка? Ну так слушай, Артёмка – мы в Погостищево не самые мерзкие и подлые. Мы разумные! Есть и похуже нас, настоящие монстры, те, кто мыслить больше не может. Они ни минутки лишней своей добыче не подарят, сразу в клочья рвут или чего похуже. Мы их держим в избах на дальней стороне деревни, потому как нежели они посередь бела дня по Погостищеву шастать будут, то весь бизнес нам поломают и по итогу никакой Санька-оборотень из полиции нас не прикроет со всеми дружками. А ещё без присмотра расползутся они по всем окрестным деревням и уж если там обоснуются и размножатся, то настоящее бедствие начнется, что опять же на нас плохо скажется. А нам такое не надо!

Мань, ты гляди, он, как разведчик в тылу врага, выспрашивает, что именно у нас водятся за монстры и сколько их! Видала наглеца? И часу ведь ему не прожить, а любопытствует! Расскажем, что же, уважим храбреца…

Начнем с самых безобидных неразумных. Это баечники – ночные домашние духи, живущие по подвалам и погребам. Они уже до того плоть прохудили свою, что им ни есть, ни пить, ни энергию получать от живых не нужно. Могут в каком угодно виде быть: от неживого младенца до чрезвычайно худого пса или кошки. Бывало, зайдёт в деревню спутник, останется в пустой избе переночевать. А с наступлением темноты они бродят по дому и шуршат, хохочут, кричат, постукивают, мерещатся призрачными силуэтами в тёмных углах. Если гость почует неладное и в это время зажжёт свет, то может увидеть убегающие тени – это они и есть. А если человек заснул в комнате с ними, то всем сонмом ему спящему на грудь насядут и рассказывают, рассказывают, не прекращая, страшные байки. Обычно гость выдерживает, хоть и весь в истрёпанных нервах поутру просыпается. Но те, кто сердцем послабее – могут и не выдержать!

Есть кое-кто и похуже – ырки, которые получаются из самоубийц. Они всего лишь бледные тени нас, упырей. Также пьют кровь, но не только человеческую, а и животную или птичью. Ырка слаб, чтобы охотиться на людей, и поэтому любая другая нежить его легко побеждает и добычу отбивает, но ырки сбиваются в стаи и ночами бродят по дорогам и полям, где нападают на путников одиноких или слабых. Они отвратительны и ужасны: худощавы, кожа гнилая и сухая, глаза светятся, как у большой кошки, а руки длинные и цепкие, чтобы хватать людей, а нос у них впалый, как у покойника. Мы, настоящие упыри, красавцы по сравнению с ними. И на дух друг друга не переносим. Особенно когда они пытаются воровать у нас двуногую еду, то есть вас, туристов. Ведь велено им сидеть на дальней стороне Погостищево и жрать крыс.

Под них, бывает, маскируется Безымень – главная беда нашего края. Это демонический двойник любого живого или неживого существа. Вот ему плевать, кого жрать: захочет, человека слопает, так что ноготочка не останется, захочет – и упыря прикончит, в зависимости от настроения. Благо, редко у Безыменя голод просыпается, но никогда не знаешь, когда это случится в следующий раз, и кто ему попадётся.

Видишь, Артёмка, в каких нервных условиях приходится работать нам, упырям, и прокорм себе добывать. Чего задергался, парень?

Не сбежать тебе отсюда, ведь стемнело уже за окном. Беглецы от нас далеко не убегают, их встречник обязательно поймает. С встречником у нас договоренность, он наполовину разумный. Встречник – это дух, который в виде вихря гоняется по дорогам за душой преступника, беглеца или умирающего человека, хотя встречник больше любит преследовать живых и питаться их страхом. Впрочем, иногда и сразу убьёт, без предварительных игрищ. Выглядит как бесформенная тень или старик с бледным лицом, спутанными длинными волосами и бородой, с фонарём в руке, чтобы освещать себе путь. Одинокий беглец, удирающий по дороге, сначала видит вдали яркий огонёк. Это фонарь встречника, который приближается к нему и пролетает сквозь человека, забирает его душу и помещает в фонарь. А люди, у которых больше нет души, не умирают, а становятся опустошёнными и бездумными созданиями. Тут-то мы беглецов и ловим, и делимся добычей с встречниками, им души – нам плоть и кровь.

Было их двое у нас: ночных стражей. Но одного поп Никодим убил. Не знаю, что за конфликт у них вышел, но Никодим знал, что делать. Он бросил острый нож в приближающийся вихрь, и тот рассеялся, а на дороге только кучка пепла осталась и брошенный нож, заляпанный чёрной кровью. Скандал был на всю деревню, но с Никодимом связываться никто не захотел. Живёт себе изгнанный святоша и пусть живёт. От него нам польза тоже есть, я раньше рассказывал.

Что-то разболтался я с тобой, Артёмка. Негоже с едой долго разговаривать, она страх начинает терять, и вкус крови портится. Но я, даже не попробовав тебя, на глаз вижу, что ты другой, особенный, не такой как твои знакомцы-налоговики, которыми мы с Манькой пообедали.

Ой, а ты как развязался-то, и что это у тебя в руке за клинок с рубином в рукояти? Маня, скорее сюда! Это не турист, это охотник к нам прокрался!

Прикрылся паршивец двумя придурковатыми увальнями, не побрезговал. Справа на него заходи, хватай его – он слаб после нашей травяной настойки. Хватай же!

Эх, Маня, Маня. Двести пятнадцать годков душа в душу, из одной миски, из одного человечишки всегда хлебали… А теперь ты лежишь на полу без головы и истлеваешь, подруга моя двухвековая. Недосмотрел старый Федяй, что охотник на нежить к нам пожаловал, и какой охотник – Артёмка Чернов собственной персоной. Знаменитость известная среди нежити, каждый нечистый его убить хочет и боится одновременно.

Но я не боюсь, я старый упырь, опытный! Не один охотник за мной приходил, шесть их головушек в погребе в кадке храню. По праздникам достаю и любуюсь. За Маньку я тебя, Артём, на кусочки разорву, а душу встречнику скормлю! Мне же теперь новую бабу искать, с новой привередой уживаться. Даже обычная живая баба и та всю кровь выпить может. В переносном смысле, правда, а уж упырихи ещё хуже, склочнее.

Ты гляди, какой шустрый стервец! Прямо мне в сердце вогнал свой магический клинок. Больно-то как и холодно становится. Двести лет не чувствовал тепло, холод и боль, и вот на тебе. Победил ты, Артёмка, слышу, твои дружки подъезжают к дому. Видать, облава охотников пришла в Погостищево. Жаль, хорошая была деревня. Но ничего, все охотники рано или поздно погибель свою находят, свидимся ещё господа-охотнички…

Наследство от бабушки

– Нет, всё правильно. Вы, Максим Витальевич Киреев, работаете рекламным агентом в «Сапфире», – упрямо сказал он. – А Нина Ивановна – ваша родственница из Брянской области.Я простой человек. Уверенный в том, что религия – обман, атеизм – перебор, политика – дрянь, а жизнь – обычное существование белковых тел. К сожалению, слишком быстротечное. Мысль о том, что бояться нужно людей и их дурных поступков, а не каких-то выдуманных чудищ, видится мне абсолютно верной. В этом я был уверен до недавнего времени, когда у двери моей квартиры появился шмыгающий носом, странный человек в слишком теплом для летней погоды клетчатом плаще. Я не был рад его появлению. После недели работы за напарника, который ушёл в отпуск, мой бедный организм был измотанным и невыспавшимся. Однако незнакомец был крайне настойчив, он раз за разом жал на кнопку резко визжащего звонка, который отдавался болью в моей голове. Шесть двадцать утра – светящимися зелёными цифрами известили меня электронные часы, дошедшие до сегодняшнего дня из советского времени. Это был один из тех раритетов, которые ещё где-то моргают уцелевшими лампами в каком-нибудь старом доме. Зажмурившись от яркого света, я проследовал к входной двери и прильнул к холодному глазку. За дверью стоял лысоватый, невысокий мужчина лет пятидесяти и упорно тянул руку к кнопке звонка. Зачем-то я открыл, не раздумывая. Хотя обычно смотрю и спрашиваю. Даже участкового не пустил один раз, когда из-за играющей музыки ненормальная соседка вызвала его. Не пустил, сделал музыку потише и через дверь ответил, что ещё нет десяти. А этому товарищу открыл без раздумий. – Андрей Павлович, – торопливо представился он, просачиваясь мимо меня на кухню. – Я к вам по важному делу. Вы Киреев Максим Витальевич? – Да, я Киреев, – растерявшись, ответил я. – Я приехал по поручению Киреевой Нины Ивановны, вашей бабушки. Она попросила передать вам документы на её дом, – он принюхался к запахам моей кухни. – Вы что-то путаете, как вас там зовут, – сердито сказал я, надеясь быстрее спровадить незнакомца. – Нет у меня бабушки. Мои бабка с дедом десять лет назад умерли.

– Ну…, – я замялся.

– Молодой человек хочет выспаться! – вконец вывела меня из себя его нахальная просьба. – Приходите после обеда, и мы поговорим с вами о дедушках, бабушках и всех остальных.– Может, угостите меня чаем, молодой человек? – нагло поинтересовался он.

Как будто я мог уехать, проехав такое расстояние. Ожидая старушку, я подошёл к забору и сорвал несколько спелых вишен. Вкусные. Заглянул через забор, визуально оценил заросший высокой травой двор, сарай, пустую будку со ржавой цепью на проволоке.Мужчина выразительно глянул на меня и положил большой пухлый конверт на стол. При этом едва не свалил рукавом плаща мою любимую фиолетовую чашку с остатками вчерашнего чая. – Распишитесь, что документы вам доставлены. Мне нельзя здесь задерживаться… – сказал он и запнулся, будто подавился, уставившись взглядом в плакат с голой девицей на стене коридора. Мужчина протянул мне квитанцию и указал худым скрюченным пальцем в нижнюю строку. Я мазнул роспись и выдворил незваного гостя за дверь. Курьер обернулся уже на половине пути к лифту. В его взгляде промелькнуло что-то мерзкое, даже звериное. Поспешив закрыть дверь, я включил чайник. Сон всё равно был безнадёжно испорчен неожиданным визитом. Затем открыл окно, и поток прохладного утреннего воздуха меня окончательно взбодрил. В конверте оказался пакет нотариально заверенных документов по наследованию на моё имя, а также фото дома. По документам бабушка умерла месяц назад. Очень странно, что родители, которые сейчас пребывали в длительной заграничной командировке, мне ничего не говорили про такую родственницу. Я внимательнее рассмотрел фотографию причитающегося наследства. Небольшой дом, очевидно очень старый, обложен белым кирпичом. Покосившийся дощатый забор подперт в двух местах бревнами. «Так себе домик, но хотя бы в пригороде. Значит можно продать и купить нормальную машину наконец», – подумал я, и настроение начало подниматься. Воображение уже рисовало мне картину, как я выбираю новенькую машину в автосалоне. Впереди у меня был двухнедельный отпуск, и я решил, не откладывая дело в долгий ящик, съездить осмотреть дом и дать объявление на сайтах недвижимости. Замечтался о приятном будущем. В реальность меня вернул закипевший чайник. Решил выехать пораньше, пока не наступила жара. Через пару-тройку часов солнце будет высоко, и я буду париться в автомобиле, как в микроволновке, а до места мне катить около трёхсот километров. Быстренько выпив кофе и взяв с собой десяток бутербродов с варёной колбасой в контейнере, я спустился на лифте к машине. Летнее солнце, пока ещё не жаркое, залило приятным светом мой город. Утренних пробок удалось избежать, я без задержки выехал за город и покатил в направлении Брянской области. «Съезжу – посмотрю, может отыщу что-нибудь интересное в доме вдобавок», – думал я. Моё трепетное отношение к предметам старины было известно моим друзьям, иногда приносящим мне то старую керосиновую лампу, то растрепанную раритетную книгу или эксклюзивный советский значок. Меня заранее охватило предчувствие, что из поездки я непременно вернусь с неплохой добычей, с чем-то необычным. Километров через семьдесят заехал на заправку. Пока заспанный заправщик заливал мне бензин, обошёл машину вокруг и бегло осмотрел. Машина, конечно, была старенькая и могла подвести, но я как обычно надеялся, что не сегодня. Обнаружил новые полосы ржавчины, разъедавшей металл на крыльях и дверцах. Только месяц назад там было несколько пятнышек, а теперь чуть ли не дыры образовались. Мысленно отругал отечественный автопром и сходил выпить дополнительный стаканчик кофе из автомата. Через полтора часа езды меня начало клонить в сон, и я едва не задавил трёхцветную кошку, кинувшуюся перебегать дорогу, когда проезжал через какую-то деревню. – Каренина, мать твою! – вслух ругнулся я. Чёрно-рыже-белая кошка проводила меня презрительным взглядом. Остановился подышать и размять ноги. Вышел, покурил, чтобы успокоиться, вернулся в машину и поехал дальше. Ближе к полудню, два раза сбившись с дороги, добрался до искомой деревеньки. Въезжая в населённый пункт, отметил зеркало большого пруда и песчаный пляж на его пологом берегу с парой деревянных домиков. Становилось очень жарко, решил позже сюда заехать – перекусить и искупаться. До Брянска оставалось тридцать километров – сигнализировал дорожный знак. «Ну, не пригород, но недалеко», – подумал я, подъезжая к нужному двору. Меня будто ждали. Из двора напротив, через дорогу, увидев незнакомую машину, припарковавшуюся у зелёного обшарпанного забора, вышла худенькая старушка и уверенным шагом направилась ко мне. – А чего ей на пенсии делать, как не в окна пялиться и посторонних людей выглядывать? – сказал я сам себе и поздоровался, выйдя из машины. – Ты Максим? – скрипучим голосом спросила бабушка. – Ишь как похож на Ивановну. Документ покажи-ка. – Максим Киреев, – представился я и достал удостоверение из-под солнцезащитного козырька. Она с интересом посмотрела на меня и, сказав «я щас за ключами, жди тут», ушла в свой двор.

Точно похож! Как две капли воды! Я снял фото со стены, чтобы посмотреть обратную сторону потерявшей цвета фотографии.– Держи ключи! – неожиданно возникшая за спиной старушка заставила меня вздрогнуть. – Я к вам тогда вечером зайду, расскажете мне про бабушку. Ну или вы сюда заходите. Я ночевать здесь останусь, – сказал я соседке. – Не, не, не, – забормотала она, попятившись. – Сам зайдешь, занесёшь ключи. А ночевать, если захочешь, можно у меня во времянке. Я тебя и покормлю вдобавок. В её доме лучше не ночевать. Нехорошее место. – Спасибо, – поблагодарил я её за предложение и подумал, что бабка из ума выжила. Место ей нехорошее. Видимо, не в ладах она была с моей родственницей. Старушка ушла, но я всё равно ощущал назойливый взгляд из окон. Открыл калитку, зашёл во двор, продрался через бурьян к деревянному крыльцу. Со стороны будки что-то загремело, и я пожалел, что не спросил о наличии собаки. Одного взгляда через плечо хватило, чтобы увидеть мчащегося на меня огромного косматого пса с оскаленной красной пастью. Считаных секунд мне хватило, чтобы открыть висячий замок, залететь на веранду и захлопнуть дверь за собой. Снаружи в дверь ударило нечто тяжелое, царапнуло когтями, рыкнуло… и стихло. Ни лая, ни рычания больше я не услышал. Ругал на чём свет стоит бабку за то, что она не предупредила о непривязанной собаке. Немного подождав, прошёл по полутёмному коридору в дом, заметив завешенные иконы и зеркала. На шкафу увидел старинную керосиновую лампу с запыленной стеклянной колбой. «Отличная находка», – с радостью подумал я, моментально забыв о нападении собаки. Пополнение коллекции всегда поднимало мне настроение. Окна зала и ещё одной комнаты выходили на улицу, через палисадник с кустами малины и старыми яблонями. В принципе, миновать собаку можно было, если выпрыгнуть в окно и перелезть через заборчик. Эта мысль успокоила меня, и я продолжил осмотр комнат. С пожелтевших настенных фотографий на меня строго смотрели, очевидно, несколько моих дальних родственников. Среди них был симпатичный парень в военной форме царской России, с георгиевскими крестами на груди. Я удивился, как же сильно он похож на меня. Такие же черты лица, надбровные дуги и другие неуловимые сходства. Я даже пошёл и посмотрел на себя в зеркало, сдернув с него грязную тряпку.

«Мне столько лет сейчас, как было ему, – посчитал я, и мне стало не по себе. – Хорошо, хоть не полный тёзка».«Киреев Максим Викторович, 1888–1915», – гласила надпись тушью на обороте фото.

Однако, выключатель щёлкнул и пыхнул синей искрой. Я сразу отдёрнул руку. Некачественная проводка грозила доставить проблем при продаже жилья. Прошёлся по дому. Выключатели в остальных комнатах вообще не реагировали на нажатие кнопки. Подсвечивая телефоном, который обещал скоро разрядиться, я разыскал керосиновую лампу. В её резервуаре что-то плескалось. Достав из кармана зажигалку, я зажёг её и поднёс пламя к фитилю. Маленький огонёк затрепетал, слабо освещая зал и темные проходы в другие комнаты. В таком блуждающем свете развешанные на стенах фотографии смотрелись ещё неприятнее, а смотреть в зеркала я совсем не решался. Будто боялся увидеть там кого-то чужого.Неприятный холодок пробежал по моей спине. Неудивительно – несмотря на летнюю жару в доме было прохладно. Откуда-то потянуло сквозняком, я почувствовал его дуновение. За советским бежевым буфетом, стоящим, как мне показалось, не на своем месте, я обнаружил забитую гвоздями дверь в кладовку. Пришлось вспоминать план дома из принесённого мне курьером конверта, который остался лежать в машине. Готов поклясться, что не было там кладовки. Первая попытка выломать дверь успехом не увенчалась. Зато нашёл на веранде гвоздодёр и с его помощью вытащил большую часть гвоздей, предвкушая добычу… Вдруг у бабушки там швейная машинка «Зингер» или ещё что-нибудь ценное? Давно я не занимался физическим трудом. Вытаскивая, наверное, тридцатый гвоздь, я выбился из сил, как будто каждый гвоздь цеплялся за дерево дверной рамы и загибался с обратной стороны. Решил передохнуть и наметил для отдыха потёртый диван, прихватив с полки альбом со старыми фотографиями. Накидав под спину подушек из шкафа и удобно устроившись, я переворачивал страницы, разглядывая лица людей прошлого века. Никто из них не улыбался. Нашел фотографию молодого деда, в обнимку с бабушкой, в доме которой я сейчас находился. Дед был точно мой, но женщина рядом с ним была мне незнакома. Ещё одна тайная страница прошлого. Любопытно. «Почему же дед мне про неё не рассказывал?» – задумался я, вспоминая что дел любил похвастаться похождениями из молодости. Фото на следующей странице альбома заставило меня едва ли не подпрыгнуть на диване. С чёрно-белой фотографии, на которой было два человека, на меня смотрел тот самый молодой офицер, так невероятно похожий на меня и… мой утренний незваный гость в клетчатом плаще. Они действительно были на одной фотографии, возле тех самых высохших яблонь перед домом. Только не было ни асфальтной дороги, ни забора, ни дома напротив. «Похоже перегрелся. Надо поспать», – подумал я. Ощущал себя вялым и крайне уставшим. Я улёгся поудобнее и задремал с мыслью, что надо заняться своей физической формой. – Максим… – резким шёпотом позвал меня незнакомый голос, раздавшись над самым ухом. – Спасибо что приехал, дорогой! Я открыл глаза, ничего не понимая. Наверное, голос мне приснился. За окном уже царила ночь, в небе виднелись созвездия, названиями которых я никогда не интересовался. Глянув на телефон, увидел, что проспал больше пятнадцати часов, вот так вымотала неделя работы без выходных. Я встал, намереваясь включить свет.

Однако вскоре страх прошёл и мне захотелось довести осмотр до конца. Я вскрыл инструментом деревянный ящик, на дне которого увидел свёрток, укутанный в тряпьё. Меня охватило будоражащее предчувствие, что добыча будет очень ценной. Я достал свёрток, развернул тряпки и обнаружил заботливо смазанный… пистолет Макарова и пару обойм к нему. Сами тряпки оказались пропитаны чем-то коричневым и давно высохшим, но это была не смазка. Я отложил гвоздодёр в сторону и приблизил лампу к тряпью.Проследовал к той двери, из которой днём вытаскивал ржавые гвозди. Видимо, я вытащил все – потому что дверь в кладовку была приоткрыта, и оттуда пахло мазутом, гнилью и ещё не пойми чем. Стиснув гвоздодёр в одной руке и с керосиновой лампой в другой, я шагнул в кладовку. Ничего особенного. Помещение два на три метра, большой деревянный ящик в углу и знакомый клетчатый плащ, лежащий поверх него. С побеленной стены на меня смотрела крупная фотография моей бабушки в какой-то мешкообразной одежде с непонятными витиеватыми символами на ней. Я не понял, почему фотография висит здесь, а не со всей коллекцией в зале, но мне сильно захотелось уехать отсюда и как можно скорее. Керосинка и старинный фотоальбом были достаточными трофеями.

Но и это не было кошмарным финалом происходящего. Бабушка повернулась ко мне на неестественно вытянутой шее и призывно протянула руки в моём направлении. Поднялся со стула мужчина с уцелевшей половиной головы и двинулся ко мне. В них не было ни капли жизни, но они шевелились.«Похоже на высохшую кровь», – пронзила ужасная мысль, а пляшущее пламя керосинки тем временем отбрасывало жуткие тени вокруг меня. Наступил ногой на что-то твёрдое, выпирающее. В свете лампы рассмотрел деревянную крышку, ведущую в подпол. Залезть туда храбрости мне не хватило. Я лишь пнул ногой звякнувшее металлическое кольцо, закреплённое на крышке. Удивился его отполированному виду, оно выглядело так, как будто им постоянно пользовались. Хлопнувшая позади дверь лишила меня остатков храбрости и желания вести дальнейшие поиски. С лампой и пистолетом в руках я со всей прыти понёсся к выходу из дома, минуя кухоньку. Поворачивать голову и смотреть туда не стоило. Лучше бы я пробежал мимо кухни по коридорчику не вертя башкой. Однако я посмотрел, и, наверное, буду жалеть об этом всю жизнь. Мой привычный мир перестал быть таковым. На верёвке, прикреплённой к крюку на потолке, болталась моя новая бабушка, а на деревянном колченогом стуле, запрокинув навзничь разбитую голову, сидел мой утренний курьер.