Иллюзия постоянства бесплатное чтение

Пролог

Шелест плотной бумаги рассёк сонный покой домашней тишины. В руках было письмо без подписи и обратного адреса. Лишь странный логотип – фигура треугольной формы, имеющая разомкнутый контур одной из своих сторон.

Отпечатанный на машинке текст приглашал прийти на встречу. Формулировка была не совсем понятной и весьма размытой: некий фонд предлагал помощь, однако детали и условия не раскрывались.

Время и место обозначались тоже весьма странно: завтра, – дальше шла римская цифра "два" и, далее – часов вечера. Однако, приглядевшись, можно было увидеть, что это вовсе не римская двойка, а две перевёрнутые вниз единицы. Выходило – 11.

Вместо точного адреса была нарисована от руки карта-схема, отправной точкой которой служило старое трамвайное депо, находящееся в одном из дальних районов города.

Что это – шутка, предупреждение или, может быть, приглашение в странную игру?

Глава 1

Недавно начавшийся дождь усиливался, превращаясь в ледяную крупу, безжалостно хлеставшую по тротуарам и крышам домов. Ветер раскачивал голые ветви деревьев, срывая последние уцелевшие листья и швыряя их в мокрую грязь.

Герман старался идти быстро, не выбирая дороги и наступая в стремительно набирающиеся водой лужи. Капли дождя били в лицо, словно тысячи крошечных иголок, барабанили по капюшону, создавая свой собственный монотонный ритм, отдававшийся глухим эхом в голове. Он чувствовал, как влага проникает сквозь ткань, заставляя дрожать, казалось, не столько от холода, сколько от нервного напряжения. Видимость стремительно падала, мир вокруг сужался до серого, расплывчатого пятна.

В пелене дождя показалась размытая вывеска с названием бара, мерцающая неоновым светом. Возле вывески красовалась надпись, сообщающая о круглосуточном режиме работы, словно приглашая укрыться от непогоды. До встречи было ещё несколько часов и Герман решил, что остановка в этом заведении – неплохой способ согреться и скоротать время.

Толкнув тяжелую дверь, он оказался в полумраке, пропитанном густым запахом табака и чего-то терпкого, возможно, старого дерева. Заказав виски, он устроился у окна, наблюдая за размываемым дождём городом. Бар был полупустой, лишь несколько посетителей, погруженных в собственные мысли, создавали атмосферу меланхолии.

Герман выпил первую рюмку. Мягкое тепло разлилось по телу, ненадолго отвлекая от навязчивых мыслей. Тяжёлые капли дождя барабанили по стеклу, словно отсчитывали секунды уходящего времени. В голове мелькали обрывки воспоминаний, фрагменты прошлой жизни, словно старые пожелтевшие фотографии.

Какое-то время он просто сидел, глубоко задумавшись, наполняя и опустошая небольшой стеклянный сосуд. Вскоре он почувствовал расслабленность во всём теле. Веки потяжелели, глаза стали слипаться. Мир вокруг расплывался, теряя четкость очертаний. Звуки приглушались, становясь далёким эхом. Голова стала тяжёлой и падала вниз, словно свинцовая. Он успел подложить под неё руки и, таким образом, лёг на край стола, провалившись то ли в сон, то ли в забытьё.

Кажется, он не спал уже целую вечность, и каждая клеточка тела требовала отдыха.

Через какое-то время он четко ощутил рядом с собой чьё то дыхание. Оно приближалось, пока не опалило его ухо леденящим шепотом. В тишине прозвучал вопрос:

"Ты видишь? Ты тоже это видишь?"

Глава 2

"Ты тоже это видишь?"

Герман вздрогнул.

В тот день они с Максом стояли в портике консерватории, оперевшись на прохладные гранитные колонны. Зной уходящего лета смягчался тенью массивного здания, но духота все равно ещё чувствовалась в каждом вздохе.Вокруг царила обычная для этого дня суета. Студенты первокурсники, робко озирались, пытаясь найти нужные аудитории, толпились у расписания. Кто-то ещё доносил документы. Старшекурсники, казалось, были поглощены исключительно рассказами о подвигах прошедшего лета и строили планы на вечер. Преподаватели сдержанно улыбались, наблюдая за этой ежегодной картиной, зная, что через пару недель этот хаос уляжется, и консерватория вернется к своему привычному ритму.В коридорах чувствовался легкий запах свежей краски, напоминающий о летнем ремонте. На доске объявлений пестрели афиши предстоящих мероприятий. Звуки настраиваемых инструментов доносились из аудиторий, перемешиваясь с гулом голосов. В воздухе витала атмосфера предвкушения и волнения, предвещая новый учебный год, полный открытий и творческих свершений.

Для Германа и Макса этот год был завершающим учебным годом в консерватории. Оба обучались на факультете оркестрового и оперного – симфонического дирижирования. Страна ждала двух амбициозных, полных новаторских идей маэстро.

"Ты видишь? Ты тоже это видишь?"

Голос Макса едва пробивался сквозь уличный шум. Он тонул в гуле голосов, автомобильных сигналов и постоянного скрипа старой, массивной входной двери, открывавшейся практически каждую минуту. Максу было жизненно необходимо передать свой восторг и изумление от увиденного. Он почти вплотную придвинулся к Герману и, понизив голос почти до шёпота, произнёс над его ухом:

"Ты тоже это видишь? Это же чудо, Герман! Она прекрасна!"

При этих словах, Герман поймал себя на мысли, что его взгляд уже давно прикован к одной девушке. Его внимание полностью сосредоточилось на ней. Окружающий мир расплылся в нечётком, размытом сиянии, напоминая эффект старых, расфокусированных фотографий.Она словно плыла над землёй им навстречу, в дымке загадочности и нетронутой красоты. Каждый её шаг был наполнен грацией и лёгкостью. Ветер нежно играл с её русыми волосами, развевая их вокруг лица, словно золотистую вуаль. В ней было что-то особенное, лёгкое, неуловимое, чудесное, неземное.

Они оба не сводили с неё глаз.

И, надо признаться, она не была похожа ни на одну из многочисленных подруг Макса и Германа.

По традиции, первый учебный день у будущих дирижёров всегда начинался с портика – их наблюдательного пункта, где они с любопытством высматривали молоденьких первокурсниц, отмечали самых хорошеньких и старались как можно скорее с ними познакомиться. Как правило, им везло. Мало кто мог устоять перед обаянием будущих властителей оркестров, приправленным их юношеским задором и безграничной уверенностью в себе. Они словно хищники, выслеживающие добычу в саванне, только вместо антилоп – девушки, только-только вкусившие свободу студенческой жизни.

Подолгу такие отношения не задерживались. Как правило, они в скором времени прерывались, в основном, по инициативе опытных старшекурсников.Одна история заканчивалась и сразу начиналась другая. Одна вершина была взята и они двигались к покорению следующей. Макс сформировал для них с Германом главную гедонистическую философскую: "Жизнь слишком коротка, чтобы зацикливаться на чём то одном!"

Но, в этот раз – всё должно было быть иначе …

"Это настоящее чудо, Герман! Ты видишь?"

Она шла прямо им навстречу, разговаривая по телефону, то и дело, заливаясь звонким переливающимся смехом. Внезапно, она захромала и остановилась в нескольких шагах от них. Положив телефон и бутылочку с водой в небольшую сумочку на двух цепочках, она сняла правый босоножек и потрусила им. Из босоножка вылетел крохотный камушек.В это время сумочка, соскользнула с плеча, повисла одной цепочкой на руке, отклонилась немного в бок и оттуда выскочила та самая бутылочка и ещё несколько предметов дамского обихода. Они застучали дробью по асфальту и разлетелись в разные стороны. Девушка растерялась. Держа один босоножек в руке, она наклонилась, чтобы что-то поднять, но сумочка предательски слетела с руки, глухо ударившись о землю.Воспользовавшись этой ситуацией, Макс резко схватил Германа за руку и рванул вперёд. Они принялись собирать вещи, рассыпавшиеся и разлетевшиеся по всей дороге.Девушка, всё еще немного ошеломлённая, наблюдала за суетой вокруг своих вещей. Ее смех стих, уступив место легкой растерянности.

"Ой, спасибо большое! Я такая разиня," – проговорила она, покраснев.

Они собрали предметы и положили ей обратно в сумочку.

"Вот. Кажется, все на месте. Будьте осторожнее в следующий раз," – сказал Макс с улыбкой, возвращая ей сумочку.

Девушка поблагодарила их еще раз: "Я вам очень, очень признательна".

Она взяла сумочку, но тут же её отставила, поставив на небольшой выступ здания, села на корточки и стала застёгивать босоножек. Подняв голову и немного щурясь от солнечного света, она окинула взглядом своих помощников и одарила их сияющей улыбкой. Когда она закончила с босоножком, Макс, не дождавшись приглашения, поспешил взять её за руку и помог подняться. Германа это первенство слегка задело.

"Спасибо, ребят! Вы здесь учитесь?" – спросила она и не дождавшись ответа, продолжила: на каком курсе? Какой факультет? Мне нужен кабинет 301, не подскажите как пройти?"

Макс вытянулся в стойку и с, небольшим наклоном головы в сторону, произнес:

"Вообще то мы тут, как бы вам сказать, … преподаём!" И, уловив, явное удивление новоприбывшей студентки продолжил:

"Меня зовут Макс Рихтер, – представился он – Профессор, Композитор, зав. кафедрой скрипичных и басовых ключей. Преподаю на факультете раскрутки юных дарований, почетный член общества любителей терменвокса и просто душка, – он ослепительно улыбнулся. – А это, – кивнул он на своего коллегу, – Генрих фон Клаузен, доктор музыковедения, специалист по древним ладам и тайный адепт учения о гармонии сфер. Он, конечно, мог бы представиться и сам, но боюсь, его медитативное состояние прервать сейчас будет… чревато".

Девушка, кажется, окончательно потеряла дар речи, разглядывая столь колоритную парочку преподавателей. Макс, заметив ее замешательство, добавил, словно извиняясь: "Не пугайтесь, у нас тут атмосфера… творческая. Очень творческая."

Макс любил заплетать девушкам язык, говорил быстро, с нарочитым видом важного болвана. Его словесные кружева оплетали собеседника, гипнотизируя своим напором и вычурностью.Он давно уже понял, что совершенно не важно, о чем говорить в такой момент – должно быть все сказано скоро и иметь какую-то схожесть с остроумием. Он сыпал терминами, именами, цитатами и тут же приглашал девушку на свидание.Девушки смеялись, хлопали ресницами, очарованные его напором и уверенностью, и, как правило, не отказывали.

Наконец, новенькая поняла шутку и громко расхохоталась.

Максу явно льстило, что его остроумие привело девушку в восторг.

"А теперь, позвольте, душенька, узнать ваше имя!"

Она ещё немного посмеялась, затем смущённо посмотрела на Макса, потом на Германа и произнесла:

"Марта".

У нее было прекрасное лицо, словно сошедшее со страниц старинной славянской сказки. Русые, с золотистым отливом, волосы обрамляли высокий лоб и мягкими волнами падали на плечи. Маленький точеный нос и пухлые губы отдавали какой-то детской непосредственностью. Глаза глубокого синего цвета источали невинность и чистоту. Легкий румянец играл на щеках, придавая ей свежий и юный вид. Она была настоящим воплощением славянской красоты, загадочной и прекрасной, словно ожившая легенда.

"Значит Макс и Генрих?" – уточнила она их имена.

"Герман. Меня зовут Герман."

"Сразу, Душенька, предупреждаю, к факультету оперы и, в частности к Пиковой даме он не имеет никакого отношения!" – вставил свою шутку Макс и басом пропел: "Уж ночь близка, а Германа всё нет!...."

Марта вновь залилась звонким смехом. Закончив смеяться, она обратилась снова к Герману:

"А тогда с какого? С какого вы факультета?"

Герман немного задумчиво помолчал, затем посмотрел на Марту. Какая-то неуловимая картина пронеслась перед его глазами. Он тихо ответил:

"С факультета цветов, звёзд и несбывшихся надежд…"

Услышав такие слова, Макс закрыл рот от смеха, показывая всем своим видом, что услышал полнейшую бессмыслицу. Он прижался к стенке и стал беззвучно хохотать.

Марта тоже не ожидала такого ответа, однако по ее выражению лица, и по тому, как зачарованно она смотрела на Германа, можно было заключить, что такой ответ пришёлся ей по душе. Она подошла к нему ближе и спросила:

"К вам можно перевестись?"

Глава 3

Дружба Германа и Макса началась ещё в школе. Но так уж получалось, что при схожих физических и интеллектуальных данных, Макс почти во всех сферах опережал Германа. Всего чуть-чуть. Это был даже ни шаг, ни полшага, буквально какие-то считанные сантиметры, секунды, баллы. Чуть быстрее, чуть дальше, чуть точнее, чуть ярче.

Все эти "Чуть" с годами складывались в ощутимое отставание, незаметную, но постоянную тень, сопровождающую Германа.Макс пробегал стометровку на долю секунды быстрее. Занимал первое место в олимпиаде по математике, опережая Германа на пару баллов. Его художественные работы отбирались на районные выставки. А городская вечерняя газета даже отдала целую страницу под статью о новом молодом таланте, который обязательно в будущем прославит их город.

Герман, конечно, старался не показывать своего неудовлетворения вторым номером. Он искренне радовался успехам друга. Но в глубине души росло щемящее чувство неполноценности, тихий вопрос: "Почему не я?". Это не было завистью, скорее, горькое осознание своего места в этой странной паре, где один всегда был чуть-чуть впереди другого.

Затем, они вместе решили связать свою жизнь с музыкой. Для Германа это было в порядке вещей, т.к. его мама преподавала в детской музыкальной школе, а дядя занимал пост заместителя директора городской филармонии. Своё будущее Герман так или иначе связывал с музыкальной карьерой. Именно он привёл в школу к своей маме Максима.

"Он очень талантливый мальчик!" – говорила мама про Макса. "Да не просто талантливый, одарённый!"

Зачастую такие слова пронзали Германа до самого сердца. Всё что угодно он был готов стерпеть и простить своему лучшему другу: баллы, секунды, очки, даже внимание девочек, но только ни талант!

Они оба с отличием окончили музыкальное училище и поступили в консерваторию на факультет симфонического и оперно-оркестрового дирижирования.

В музыкальных достижениях было определённое равенство, находившее своё отражение в знаниях, практике и отличных отметках. Но, если Германа в консерватории отмечали, как талантливого и весьма перспективного, то в случае с Максом, отклики о нём сопровождалось иначе – эпитетом "одарённый".

Глава 4

Марта поступила на факультет музыковедения и они стали дружить вчетвером: Макс, Герман, Марта и ее новая подруга – однокурсница Инга, белокурая красотка с выточенными чертами лица и отрывистым прибалтийским акцентом, придававший ей особый шарм. Нужно отметить, что по красоте Инга ничуть не уступала Марте и даже в чём то её превосходила. Но сравнивать и противопоставлять одну другой было бы весьма ошибочно.

У Инги была холодная красота. Словно сотканная из лунного света и зимнего тумана, она одновременно манила и в то же время пугала своей неприступностью.Из классиков ей нравились Иоганн Бах и Ян Сибелиус. Чем-то смутить или тем более, растрогать ее было невозможно. Холоднокровная и сдержанная, в компаниях она, в основном молчала и, если её не спрашивали, то почти никогда не поддерживала разговор. Зачастую, не дождавшись завершения студенческих посиделок, нарочито показывая всем своим видом усталость, Инга тянула Марту домой, в их совместно снятую неподалеку от консерватории небольшую двухкомнатную квартиру. Лишь ловя мимолетный взгляд Германа на себе, Инга становилась немного разговорчивее и могла улыбаться. Ее бледные щеки розовели, в глазах зажигался крошечный огонек. Возможно, именно Герман смог бы растопить ее ледяную неприступность. Но разве мог он променять живые лучистые глаза Марты на холодный взгляд Снежной королевы?

Марта же была полной противоположностью Инге. Ее глаза искрились радостью, а смех был заразительным и звонким. Она могла часами рассуждать об искусстве, книгах, театре, кино. Ее идеи всегда были оригинальными и яркими, а ее сравнения и аналогии часто поражали своей неожиданностью.Она могла долго рассуждать об идеях разрушении основных человеческих ценностей в антиутопиях Замятина, Хаксли и Оруэлла и сопоставлять их с темами свободы воли и морального выбора, затронутыми Достоевским и Бичер-Стоу. Рассуждать о творчестве Кубрика и загадочности творений Линча. Сопоставлять советскую и зарубежную киноклассику.

Несмотря на глубину и разносторонность тем, обсуждение всегда подводилось к главному итогу – каждый человек имеет право на счастье. А жизнь – это и есть самое большое счастье!

Но, самым удивительным было то, как Марта чувствовала музыку! Казалось, ни один музыкальный критик не смог бы так тонко оценить музыкальное творение, уловив самые сокровенные душевные порывы композитора.Когда выпадала возможность, Марта с упоением спешила на практические занятия к Максу и Герману. Она всегда делилась своими впечатлениями, чаще полными восторга, однако иногда и с деликатными, но полезными советами, рождёнными из её тонкого чувства прекрасного.Они оба были от неё без ума!

В итоге, друзья приняли решение, что окончательный выбор останется за Мартой. Друг другу же они пообещали, что их дружба, во что бы ни стало, выдержит это тяжкое испытание. Оставшийся за бортом, примет решение Марты с пониманием и достоинством. Но, главным условием их договоренности должны быть честность и открытость – никаких действий за спинами друг у друга. "Играть" – только "на виду".

Время шло, а Марта не отдавала своё предпочтение ни Герману, ни Максу. Возможно, не могла определиться с выбором. Возможно, ждала первого шага от одного из них. Возможно, просто не хотела кого-то из них обидеть и разрушить их вековую дружбу.

Что касается Инги – нечасто, за компанию с Мартой, она тоже могла заглянуть к ребятам на репетиции. Она не высказывала своего мнения, лишь наблюдая, как будущее знаменитости плетут музыкальное полотно. Она совсем не понимала своей роли в их квартете и завидовала Марте, считая, что та не заслуженно получает столько внимания и симпатии. Как-то раз, между разговором с Германом, она обронила фразу: "Ваша Марта – собака на сене". В последнее время Инга с Мартой часто ссорились и Герман не обратил на её слова особого внимания.

Нередко, после занятий, они шли в неподалеку находящийся сквер. Там они гуляли, пока мороз не становился слишком сильным. Затем они заходили в находящуюся рядом студенческую кофейню, чтобы согреться горячим напитком.

Однажды, выйдя из сквера, проходя мимо люка тепловой магистрали, Марта вдруг остановилась: "Стойте, я кажется, что-то слышала!"Крышка парового люка была наполовину сдвинута. Макс достал телефон и посветил фонариком. Из темноты выглядывал крошечный котенок, его шерстка была мокрой и взъерошенной, а глаза полны страха. Он сидел на маленьком деревянном выступе, под которым клубился пар и плескалась кипящая вода. Маленькое тельце дрожало от холода и ужаса, каждый всплеск воды заставлял его вздрагивать. Он жалобно мяукал, надеясь, что кто-нибудь услышит его отчаянный призыв о помощи.

Это был шанс для Германа. Он увидел, как Макс уже сдвигает оставшуюся часть крышки и бросился ему на помощь. Лестница в люк отсутствовала, вероятно по причине какого-то ремонта, а может просто была снята и не поставлена обратно по халатности коммунальных служб. Герман осторожно просунул ногу и, найдя точку опоры, на 2/3 своего тела пролез внутрь. Удерживаясь одной рукой за руку Макса он потянулся к котёнку. Котёнок быстро подался вперёд. Передав пищащий грязный комочек в руки Марты, он начал выбираться обратно. Однако, в этот момент что-то треснуло под его опорной ногой и он резко стал падать вниз. Макс судорожно схватил его закоченевшими от мороза пальцами и как мог стал удерживать, стараясь вытащить наружу, но вторая нога Германа не удержалась, соскользнула и он почти по колено одной ногой погрузился в бурлящую жидкость. Марта с Ингой стремительно бросились помогать вытаскивать Германа, схватили его и, что есть силы стали тянуть на себя. Но, из-за скованности пальцев и неудобного положения, им удалось лишь немного его приподнять. Услышав крики, подоспели прохожие, подхватили Германа под руки и, наконец, выволокли его из люка.

Вызвали неотложную помощь, которая приехала довольно быстро. Медики сообщили, что сопровождать пострадавшего может только один человек, так как в карете скорой помощи предусмотрено лишь одно место для сопровождающего. Марта, не раздумывая, заявила, что поедет с ним.Глав

Глава 5

Надо ли говорить, какую боль терпит человек получивший ожог.Надо ли говорить, что самое обезболивающее средство во все времена – любовь.Надо ли говорить, что Герман в тот момент, испытывая нечеловеческие страдания, ни о чём не жалел. Марта была рядом, она держала его руку, и этого было достаточно. В её глазах читались сострадание и нежность. Всё остальное потеряло значение.

В приемной было много народу. Герману поставили укол с обезболивающим и оставили ждать, пока его не осмотрит дежурный врач. И, хотя Марта долго упрашивала принять их как можно скорее, вскакивала с кресла, пытаясь зайти в кабинет, как только от врача выходил очередной пациент, подбегала к каждому медработнику, чтобы договориться о скорейшем приеме – всё было тщетно. Им всё равно пришлось ждать своей очереди. На улице была гололедица и пострадавших с ушибами и переломами в этот вечер было предостаточно.

Марта всё время спрашивала Германа, как он себя чувствует и сильно ли болит нога, помогало ли обезболивающее. Раз за разом повторяла, как она ему благодарна и что он настоящий герой. И плакала.Они оба очень сильно устали. Она положила голову Герману на плечо и закрыла глаза. Он обнял её. Боль в ноге немного притупилась. Так они просидели около часа, пока не подошла его очередь. Надо ли говорить, что этот час казался ему лучшим временем его жизни.

Диагноз был весьма печальным – сильные ожоги, особенно в области стопы и лодыжки. Германа оставили в больнице, переведя из травматологии в ожоговое отделение, предрекая не скорую выписку. Ожоги требовали постоянной обработки, принятие антибиотиков, обезболивающих и седативных препаратов.

На следующий день пришли Марта и Макс. Принесли печенье и фрукты. Рассказали, про то что уже вся консерватория знает про его героический поступок и что все ждут его скорейшего возвращения.Когда они собрались уходить, Марта сказала, Максу чтобы шёл сам, без нее. Возможно, Герману понадобится дополнительная помощь. У Макса вечером репетиция и он ни как не может задерживаться, а она может. Макс, немного поколебавшись, согласился и оставил их одних.

Они сидели друг напротив друга и говорили на разные темы. О музыке, о новинках кино, об учебе, о том, какие требовательные на курсе преподаватели и как строго они принимают зачёты и экзамены. Говорили о медицине, и что Герману повезло хотя бы в том, что он в палате один и ему никто не мешает. Марта рассказала, как они отмывали котёнка и что теперь он живёт у них. А Инга на каникулы собирается к родителям.Ему было интересно всё, о чём она говорила, он был готов слушать её бесконечно и делать для неё всё, что попросит, лишь бы она была рядом. Боль растворялась под мелодию её голоса.

"А все – таки, почему ты тогда сказал про цветы и звезды?" – неожиданно она спросила, прервав одну из тем беседы.

"Про что ты? Я не совсем понял " – с улыбкой ответил Герман.

"Ты сказал, что с факультета цветов и звезд? При нашей первой встречи, помнишь? Просто так, да? – рассмеялась она, – Назвал первое, что пришло в голову?"

"Вот ты про что....Как раз таки нет, этому есть объяснение, но оно не простое" – загадочно произнёс Герман.

"Как интересно! И какое же?" – не унималась Марта, игриво.

Герман, хотел было ответить, но в этот момент внезапная боль пронзила низ его голени, взметнулась вверх по ноге, опаляя каждый нерв и завершила свой прострел в районе позвоночника. Он постарался сдержаться, но гримаса мучительной боли на лице выдала его. Закрыв глаза, он согнулся вперед."Что, так сильно болит? – с тревогой спросила она. Может, позвать медсестру?"

"Неужели нет иного способа?" – спросил тихо Герман, многозначительно посмотрев на Марту.

Её взгляд встретился с его глазами и они оба замерли, словно два хрупких кристалла, боящихся нарушить тишину одним неосторожным касанием.

Она перевела взгляд на его губы. После недолгой паузы, она подалась вперед и, чуть наклонив голову, коснулась его губ своими губами – мягкими и влажными. Сердце Германа яростно заколотилось и было слышно, как в этом безмолвии отчетливо пробивался наружу каждый его удар.Пространство и время перестало существовать. Мир сузился до четырех стен этой палаты. А центром вселенной стала она, ее губы, ее тепло и этот невероятный, пьянящий аромат ее волос.Он запустил в них свою руку, словно пытаясь удержать этот миг навсегда…

На следующий день пришёл только Макс. Марте нужно было достать какой-то зачёт и она задерживалась. В этот день она прислала Герману около 20 сообщений с пожеланиями скорейшего выздоровления и намеками на их дальнейшие отношения. Все эти сообщения были украшены самодельными смайликами, составленными из символов и знаков препинания, какие только были в расположении клавиатур тогдашних кнопочных телефонов. Герман всё же был счастлив. Он написал ей письмо с ответом про цветы и звезды, который не смог дать вчера и намеривался незаметно положить его ей в сумочку.В третий день они пришли вместе с Максом. Были не долго. И ушли вместе. После Герман получил немногословное сообщение с извинениями за то, что недолго была и быстро ушла по причине чего-то там…Затем, посещения стали реже, через день или два. Ссылаясь на учебную загруженность, факультативы, метель, не кормленного котенка. Они приходили и уходили вместе с Максом. Разговоры велись недолго, посещения превращались больше в формальность.

Однако, для Германа не прошло незамеченным, что между собой Макс и Марта стали общаться совсем иначе. Чаще вполголоса, почти шепотом. Без привычных шуточек Макса. Каждый мимолетный взгляд сопровождался улыбкой; каждое, как бы нечаянное, прикосновение – наигранной неловкостью.