Мэй. Сказка о первой любви бесплатное чтение

—1— Два мира

Мэй сидела у самой кромки воды, и океан с лаской игривого щенка лизал ей ступни. Он всегда отвечал взаимностью на любовь, только это не давало ей разрыдаться в голос. Родители, бабушка Аямэ и часть персонала готовили новый дом и проверяли, всë ли здесь подходило для того, в кого она обратилась. Саму Мэй оставили на берегу. «Чтобы немного успокоилась», – сказал отец со всей строгостью одного из самых влиятельных бизнесменов во всех Штатах. «Чтобы не мешала», – мысленно поправила она, но спорить не стала. Осталась.

– Не хочу здесь оставаться.

Мэй зачерпнула воду ладонью, мягко улыбаясь. Тут же выплеснула всë обратно, дрогнув: показалось, что в океане, в десятке футов от неë, был человек. Секунда – видение исчезло. Осталась только водная гладь, отражающая световые блики, и весенний бриз.

– Мэй, ты же понимаешь, это для твоего блага.

Бабушка Аямэ. Мэй легко отличала еë шаги крадущегося хищника и тихо шуршащее кимоно. Вся семья уже лет двадцать жила на севере США, но бабуля наотрез отказывалась менять привычки.

Сев рядом, бабушка Аямэ подставила лицо под солнечные лучи. Улыбнулась в той загадочной манере, которая доступна только мудрым опытным леди.

– Не понимаю! Я просто надоела вам? Поэтому?

– Родитель, которому надоедает собственный ребëнок, перестаëт быть родителем. Думаешь, Йоко такая? Или Бен?

Мэй помотала головой.

– Не хочу ни о ком думать плохо. Но я… Уже ничего не понимаю.

– Мы два года пытались сделать что-то с новой тобой. Люди не справляются.

– Поэтому меня нужно изолировать?

Бабушку Аямэ ничуть не смутили злые слова. Она улыбнулась.

– Мэй, если люди не способны помочь, этим должны заниматься духи. Помнишь легенду?

– Сказки эти… Конечно.

Духи могли явиться только к тем, у кого чисты мысли и сердце. Мэй давно не верила в легенды.

В тот весеннее утро океан полностью потерял покой. Волны рычали над головой, кружились на поверхности, словно пытались выбросить все эти громкоголосые катера к морскому дьяволу и навсегда забыть про их существование.

– Чего они опять задумали?

Деламор откинул одеяло мягкого жëлто-зелëного мха и оттолкнулся от шершавого рифа, оцарапав бледные ладони. Соседи сверху – это особо жестокий вид пытки, считал он, и не понимал, почему морской бог не разграничивал глубь и поверхность.

Люди ничего не знали об уважении: то с самого разрывали гладь лодками с моторами, то роняли в воду свои глупые вещи… Кто-нибудь из них вообще пробовал получить по голове самым углом этой плоской прямоугольной штукенцией?! Той, которая даже не работала. Искрилась немного в первые полчаса, а потом лежала и не подавала признаков жизни. Вот Деламор пробовал! Искры из глаз летели не хуже, чем из этой штуки.

Он плыл медленно, попутно махая плоским цветным рыбам. Они почему-то не отвечали, только летели, мощным потоком сбивая с ног и обдавая потоком воздушных пузырьков. Становилось светлее и теплее. Солнце не добиралось до глубины, но проникало на поверхность и сушило местных обитателей. Поэтому здесь неразговорчивые все, не только особо стеснительные рыбы.

– Ух, жарища…

Вынырнув из воды, он услышал рëв. Стонал океан, рычал мотор лодки. Секунда – катер промчался к берегу по месту, где была вихрастая голова Деламора. И будь благословенно морское божество, что на поверхности водные дýхи не имели оболочки! В любом другом случае его бы просто разрубили на кусочки.

– Ха… Ха… Круче, чем спорить с рыбой-мечом… – он выскользнул на большую выступающую часть рифа.

Солнце жарило даже с утра, и блëклое сотканное из капель видение таяло быстрее, чем способны понять люди. Особенно те, что мчали на скорости своих моторов.

Приятель из прибрежной части океана говорил, что там люди вообще с ума сходили. Ныряли, горки ставили, пытались упасть с бóльшими брызгами и всë катались, катались. «Теперь и мне будет что рассказать», – решил Деламор и поднял незримую руку, разглядывая солнце. Жара… И что им в домах не сиделось?

Это место слишком далеко от берега, его охотно охраняли от чужого вмешательства острозубые акулы. Производители шума редко сюда совались: обычно на больших неповоротливых кораблях. А тут прям… Будто бежали от чего. Говорили, люди вообще любили искать неприятности. Если найти не получалось, создавали, чтобы потом героически справиться с ними.

Он подождал, пока очередной катер пронесëтся назад – от пойманного в ловушку чëрных скал острова к материку – и поднялся.

– Что же вы задумали?

Дурное предчувствие щекотало жабры. Если они снова хотели навредить океану, нужно скорее вернуться в глуби́ны, потребовать аудиенции у морского божества, сказать!.. Он выпрямился и замер.

Сколько он себя помнил, остров был необитаем, но теперь люди поселились и там. Там, где песок соединялся с океаном, сидела девушка и смотрела прямо на него, будто видела. По гладким щекам стекали слëзы, волны ласкали босые ноги, световые круги играли, прыгал по россыпи заколок в волосах. Еë близость волновала океан больше катеров и громкой вертушки в воздухе. Казалось, вот-вот она поднимется и сделает шаг вперëд. Воды расступятся, обхватят за талию и поползут дальше. Обратятся платьем, достойным нимфы, со сверкающими ракушками в размеренно шуршащих складках-волнах. Потому что не мог человек быть так прекрасен даже с припухшими глазами. Ему казалось, но незнакомка не двигалась с места.

Деламор почувствовал, как солнце протянуло огромный световой кулак и с размаху стукнуло его по затылку. Как ещë объяснить покалывание в кончиках пальцев, прилив нежности и трепетное щекотание в животе? И всë – при взгляде на девушку с серого берега.

– Да пусть хоть трижды потом накажут, – пробормотал он и прыгнул в воду, окатив риф волной брызг.

Он плыл среди светлых вод у самой поверхности, стремился скорее прибиться к берегу с пеной и взглянуть на незнакомку поближе. Конечно, из чистого любопытства. Да и планы их вблизи лучше слышно.

Она сидела на берегу одна, длинными пальцами перебирала мелкие камни. И ни одного человека рядом… И чего она в слезах? Странная. Деламор прислушался. На острове были другие люди и они о чëм-то говорили, но это слишком далеко от воды. Духи плохо слышали вне своих домов.

Высунув голову из воды, он прищурился. Снова это странное ощущение в жабрах и вода у кончиков пальцев нагрелась. Один взгляд на чуждую воде девушку, и он терял равновесие. Глупости. Ни с одной нимфой такого не происходило. Или это как раз потому, что красивых людей он прежде не видел? Да и вообще живых людей… Только утопцев – склизких, раздутых. От воспоминания о последних пришельцах с затонувшего корабля Деламора перекосило, и он нырнул в воду поглубже. К девушке на берегу кто-то приближался.

—2— Связи

Два года назад

Стоял тихий солнечный вечер, в какие неприятности просто обязаны брать отпуск, и Мэй позволила себе расслабиться. На соснах уже выступили капли смолы, тяжëлый аромат кружил голову, издали доносился смех одноклассниц. Занятия у большей части академии изящных искусств давно закончились, больше ничто не сдерживало их веселья. Даже дисциплинарный администратор миссис Фронинг не вмешивалась: еë охота начиналась после комендантского часа.

«Старшие говорят, – в первый день на продвинутом курсе поделилась Мелисса, – тех, кто попадался ей, потом находили в подвалах без капли крови!» Мэй, конечно, считала такие рассказы глупостями юности, но на всякий случай с удвоенной силой соблюдала правила.

Мэй осторожно поднялась со скамейки, отложила ежедневник и потянулась к ласковому весеннему солнцу, представляя себя частью соснового парка. Бабушка Аямэ всегда говорила, что душа человека – часть природы, нужно только научиться слушать и слышать, чтобы получать подсказки.

Хотелось бы Мэй сказать, что всë это она умела с детства, но голосов природы не понимали ни тело, ни душа. О чëм щебетали птицы? О чëм шептались листья с ветром? Бабушка наверняка бы знала ответ. Мэй – нет. В ответ природа тоже еë не понимала.

– Принцесса, что же ты так далеко забралась?

Момент блаженного единения с миром закончился. Кончики пальцев теперь выстукивали S O S по коре ближайшей сосны, но природа не понимала морзянку.

Джон нашëл еë даже в уголке парка, где никто не бывал. Этот человек, боги, если б он только научился понимать самое простое слово из трëх букв…

– Мистер Тейлор, – дрожа всем телом, она склонила голову и отступила на шаг, – у вас уже закончились занятия?

Проклятье, проклятье! Она была уверена, что у него ещë факультатив, и будет время убраться с улицы.

– Просто нашëл время для любимой ученицы. Решил воспользоваться возможностью.

Джон всегда искал возможности, Мэй – оправдания, и это было одним из главных их различий. Вторым после разницы в десять лет.

– Думаю, мне рановато называться любимой, я… Не такая способная, как Тина.

– Я не только про способности к математике. Ты знаешь это.

Осторожное касание мягкой руки – алая божья коровка вспорхнула с еë волос и скрылась в тени парка. Мэй сглотнула вязкую слюну и подняла взгляд.

На закате Джон выглядел выглядел даже красивее, чем у доски, рассказывая про формулы и прогрессии. Розовые лучи путались в отросших светлых прядях, придавая им платиновый блеск. Мэй смотрела на него и вспоминала о морском прибое, песне волн и шумных выкриках чаек, золотом песке, который согревал ноги, пока они с родителями бродили по хорошо обустроенному пляжу. Тогда еë руки целовало солнце, теперь – человек, от прикосновений которого еë трясло.

– Просто я… Не уверена.

– Не уверена в чëм? – Джон поймал прядь еë волос, выбившуюся из аккуратного пучка, и убрал за ухо.

«Почему из всех здесь ты выбрал меня?» – подумала Мэй и тут же прокляла себя за злые мысли. «Нельзя никому желать страдать вместо себя, – учила бабушка в детстве. – Покорность и терпение – благодетели женщины».

«А страдали бы они?» – неправильная мысль снова змеем проскочила в голову. Иногда Мэй казалось, что она неправильная, и только ей гормоны не кипятили голову. Другие девушки из еë группы вопили бы от восторга, обрати на них внимание красавец-преподаватель. В конце концов, Джон нежен и добр, никогда не повышал голоса и выслушивал все их сомнения не хуже школьного психолога. В конце концов, большинство девчонок хоть раз упоминало бабочек, которые порхали в животах от одного взгляда Джона. Мэй казалось, что в ней вместо бабочек ползали черви, готовясь прорвать кожу при каждом прикосновении.

– Всë это как-то… Неправильно. Мне такое… Не нравится, – последние два слова она произнесла одними губами.

Бабушка Аямэ как старшая женщина семьи руководила воспитанием Мэй, и видела еë в роли образцовой жены из древних книг. Когда пришло время учиться, все единогласно выбрали пансион для девочек. Все, кроме Мэй: еë мнения никто не спрашивал что в шесть лет, что в шестнадцать.