Чистая энергия бесплатное чтение

Часть 1

Руко-птицы ищут жертву

Глава 1

Славка и Милютин

По июльской ночной улице хаотично двигалось тело. Это Славка Гориков, мужчина лет тридцати. Рост средний, глаза карие, на смуглом лице красовался нос с горбинкой. Славку болтало от усталости, и он время от времени пытался присесть на корточки. Оно и не удивительно, ведь ему приходилось отбиваться от невидимых злых и опасных существ, которые неизвестно почему непременно хотят его смерти. Ужас гнал его вперёд, к неохраняемому железнодорожному переезду.

Свет полной луны изливался лишь впереди него, как будто давая направление, а позади стеной цунами надвигалась, отрезая пути к отступлению, тьма. Когда, обернувшись, он смог приглядеться, то с удивлением и ужасом осознал, что это не тьма и не туча, а кишащая извивающимися руками-щупальцами стая, которая настигала его молча и беспощадно, пытаясь ухватить, ударить, ущипнуть.

Пара собак, лениво семенивших к уличной помойке, при виде непонятной фигуры хотела было взорвать ночную жизнь изнутри задорным лаем. Но вдруг мужчина повернул голову в их направлении. Огромные белки пустых глаз, практически без зрачков, нащупали собак. Одна из них, панически взвизгнув, бросилась к ближайшему забору, у другой же не нашлось сил для бегства, и она молча писалась, дрожа, как будто кто-то вытряхивал из неё душу.

…Грузовой поезд отправился с четвёртого пути по расписанию, ВЛ-10, или по простому «десятка», лениво набирал скорость в городской черте. В кабине локомотива помощник машиниста, средних лет мужчина, холостяк и бабник, весело рассказывал о своих похождениях. Машинист Николай Милютин смотрел вперёд и в пол-уха слушал напарника, автоматически дублируя сказанное помощником.

– Наш зелёный, – сообщил тот.

– Понял, зелёный, – повторил положенное по инструкции машинист.

Ему-то точно хвастать было нечем. Пока детей поднимал, работал сутками, не вылезал из кабины и из поездок, платили хорошо. Вот и он заплатил по полной. Ослаб как мужчина, и это давило и угнетало. Жена только вздыхала, но кто её знает, сколько она ещё будет вздыхать. А вдруг перестанет. Нет, жену он любит, конечно, и всё, что переживают пары, они прошли достойно. Но когда такое, думай что хочешь. Сегодня решающая поездка. Кадровик предупредил, мол, сообщи опосля, остаёшься или пенсия. Вот и не слушает машинист помощника, а думает о своём.

Тем временем, махая беспорядочно руками, тело сменило направление и в потоке лунного света, перейдя на бег, выскочило на финишную прямую, к переезду. Бегун кивал налево и направо, поднимал в приветствии правую руку. Ведь он отчётливо видел безногих и безруких инвалидов, которые плечо к плечу сидели вдоль дороги, накрывшись рыбацкими сетями, и скалились ему в ответ. И тут мужчина остановился как раз между двух рельсов, его слепил свет, но он не отвернул головы, а впитывал и пропускал его через себя.

Милютин издалека заметил самоубийцу. Тот выскочил на пути как чёрт из табакерки. Как в тот день, когда такой же придурок забрал у него мужскую силу. Доктор говорил, что стресс, который он пережил, мог повредить нервную систему. Ещё бы нет, та картина долго преследовала его по ночам. Дали тогда отпуск. А вот проблемы только начинались. И вот снова.

Скорость локомотива ещё позволяла экстренное торможение. Кусок пирожка завис на полпути в рот замолчавшего вдруг помощника.

– Василич, там, там…, – тыча вперёд пальцем, начал заикаться напарник.

– Вижу, человек на рельсах, – насколько можно в такой ситуации хладнокровно, произнёс машинист.

Время – кисель, стало тягучим, пульс медленным. И Николай понял: спасётся «самоубивец» – спасётся и он. Мышцы ныли от напряжения, как перед решающим броском, словно он сам хотел вылететь через лобовое и откинуть больную душу с рельса.

Стоя в потоке яркого света на рельсах, Славка увидел силуэт. «И последние станут первыми», – сказал он и потянул его прочь.

Машинист тоже увидел, он видел, но даже жене долго не решится рассказать про это. В тот момент, когда он понял, что уже пора тормозить, сгусток светлый и плотный обнял человека на рельсах и спас его от неминуемой смерти.

– Что это было? – изумился напарник.

– Чудо, – выдохнул Милютин. – Просто чудо, мать его раз так. Поработаем ещё, – улыбнулся он, – и поживём.

Да плевать ему было на мокрую рубашку и дорогу дальнюю, много их у него ещё будет, и рубашек, и дорог.

Где и как долго Славка бродил по ночным улицам посёлка, никто не знает. Но ни бродячие псы, коих особенно много по ночам, ни милиция, ни лихие люди, никто не тронул его. И когда он, смертельно уставший, коснулся ворот своего дома, наступило утро, и соседи, спешившие на работу, хлопали калитками и прикуривали первые папироски.

Глава 2

«Говорит астрал». «Не курю и не советую»

Войдя в ограду, он услышал, как за спиной упала, лязгнув, щеколда, подтвердив, что он уже дома и в полной безопасности. И Славка наконец-то расслабился, да так, что потом и не вспомнил, как вошёл в дом, как стянул кроссовки и, не раздевшись, окунулся в забытьё на диване.

Очнулся он от того, что умерший в январе его отец в зимнем пальто и шапке с чёрным котёнком за пазухой прошагал по дивану и исчез в стене.

– Нет, ты это видел, видел? – спросил тихо Славка, повернув голову к лежащему рядом двоюродному брату.

– Ага! – подтвердил Юрка. – Братан, страшно тебе, да? – спросил он у Славки сиплым голосом и исчез следом, он ведь помер на два месяца раньше Славкиного отца.

– Ну вы ещё всем кладбищем у меня соберитесь, – возмутился Славка.

Вспомнив, что его сестра Полина, живущая сейчас в селе, дала ему молитву как раз против всего такого, он вытащил из шуклядки серванта сложенный вчетверо листок с молитвой и прочёл её три раза. Но стоило ему только остановиться, как из спальни раздалось сначала хихиканье, а потом и вовсе издевательский хохот. Заинтригованный всем этим и мучимый вопросом, со мной ли всё это, Славка поспешил туда. В углу, толкаясь и шушукаясь, наряженных в лохмотья сидело несколько похожих пятаками на кабанчиков чертенят и в середине взрослый хряк-чёрт с гармошкой в руках и восьмиклинкой на лохматой голове. Заметив человека в дверном проёме, он хрюкнул и заорал матерную частушку. Славка замахнулся на них и топнул ногой, на что черти начали дразниться и визжать как резаные. Выдав лимит репертуара, старший чёрт, забрав гармонь и подпевал, практически по вертикали поднялся к потолку, где и растворился, оставив Славку чесать репу. Потом вернулся и шепнул:

– Никуда не уходи, концерт продолжится, – и снова растворился на потолке.

– Щас, разбежался, – воспротивился Славка, и пошёл на кухню, чиркать ковшиком по дну фляги.

Пить хотелось, как жить, и даже немного больше. Утолив жажду, он разбудил желудок. Ему действительно давненько не перепадало ничего съестного. Нашарив в морозилке старенького «Кристалла» кусочек сала, Славка присовокупил к нему ломтик серого хлеба и прямо вместе с искорками снега запихал в рот. Сало таяло во рту и обещало сытую жизнь на ближайшие часы.

Вдруг Славка перестал жевать, прислушавшись к звукам, что издавал холодильник. В ритме работы компрессора явно слышались фразы на чистом человеческом.

– Да ну, на..! – не поверил Славка и прислушался снова. А холодильник разошёлся и стал говорить прямо стихами.

Проглотив то, что было во рту, Славка принёс блокнотик и карандаш (на досуге в минуты трезвости Славка любил сочинять), приблизился к холодильнику и, словно тот мог его увидеть, присел на корточки. Стал торопливо записывать, то, что ему слышалось. А текст, который диктовал голос из холодильника, был очень даже загадочный:

Придёт КОНДРАТ Подписать КОНТРАКТ. Подпишешь КОНТРАКТ – Погибнешь, как БРАТ.

Про брата Юрку, который перед смертью в пьяной драке умудрился спалить свою часть двухквартирного дома и немного Славкиного с отцом, холодильник знать не мог. Но в совпадения Славка не верил. Перечитав пару раз написанное и ничего не поняв, он собрался было откланяться и свалить, но тут в спальне заговорил голосом Левитана угол:

– Внимание, внимание! Говорит Астрал.

Славка от неожиданности хотел вскочить, но отсидел ноги и вернулся в исходное положение.

– И чего, и чего? – поинтересовался он у Левитана. Но вместо него заговорила старуха:

– Передай Емеле моему, чтобы пить бросил, а то наши на днях уже его поджидают, а я бы ещё поскучала чуток. Следом что-то пытался прошамкать какой-то дед, но Славка на одеревеневших ногах «проходулил» на диван осмыслить происходящее. Устав от размышлений, он отправился на улицу в поисках курева, которое некстати закончилось, правда, ещё вчера.

Уже стемнело, и соседей, обычно курящих у своих калиток, не было. Разгулявшийся перед дождём ветер разогнал людей по домам. Со стороны вокзала шёл железнодорожник в форменной фуражке и с чемоданчиком в руке.

– Уважаемый, угостите сигареткой, – немного заискивающе попросил Славка.

– Свои надо иметь, – отрезал тот в ответ. – Не курю и тебе не советую, – добил и размазал оставшуюся Славкину гордость мужик и двинулся дальше.

– Ну-ну, – проворчал Славка и цыкнул сквозь зубы, потом вернулся домой переворачивать пепельницу в поисках чинарика.

Милютин, пройдя метров пятьдесят, начал себя ругать: «Ну какого хрена завыделывался? Сказал бы, что нету, и делов то. Так нет, “не советую”. Советчик нашёлся». Тем более, этого худого, невысокого роста мужичка, он где-то уже встречал, и возможно, в депо.

Обернувшись, хотел было дать горемыке на сигареты, но его и след простыл. Лишь фонарь укоризненно качнул головой-плафоном. Пройдя ещё пару кварталов, он остановился у подъезда. Света в окне кухни на втором этаже не было. «Не горит, а раньше горел. Вот так, Николай Васильевич», – негромко подвёл он итог и, вздохнув в тон своим невесёлым мыслям, открыл дверь.

Глава 3

Белый-белый. Горячий-горячий. Записка

Ночью Славкин дом оторвался от земли и, тряся опилками из худых стен, начал крутиться вокруг своей оси. Ставни налету приоткрылись, в чёрных стёклах окон отражалась безумная луна. Время от времени дом как бы усаживался на место, чем давал передышку мучившемуся от тошноты и головокружения Славке. Ужас, паника, кошмары, наперебой щемились в дверь дома, чтобы затем через какое-то время выскочить из трубы, напугав низкие облака. И лишь к утру ветер успокоился, уставшие ставни безжизненно повисли на петлях.

Рассвет проник в окна его растрёпанного дома и, не найдя там ничего интересного, побежал дальше по соседям.

Интересного и впрямь было немного, разве что Славка, сидящий на диване в позе «держи голову, а то убежит». Но Славка не боялся бегства головы (да и такая никому не нужна). Он закрывал уши, потому что известный и заслуженный певец Михаил Боярский всё утро пел первый куплет любимой раньше Славкой песни, чем довёл его до ручки окончательно. А ведь когда-то он певца уважал. Выходит, зря.

В мой старый сад, ланфрен-ланфра Лети, моя голубка,

Там сны висят, ланфрен-ланфра На всех ветвях, голубка, Ланфрен-ланфра, ланта-ти-та, Там ветер свеж, трава густа, Постель из ландышей пуста. Лети в мой сад, голубка.

За достоверность слов Боярский отвечать не собирался, а просто напевал песню из разных мест и предметов. Воспалённое Славкино подсознание не издевалось над ним ежеминутно, были всё же и часы просветления. Вот вовремя одного из них он вспомнил ту часть событий, с чего, собственно, всё и началось.

Он шёл на работу, относительно бодрый. Ещё бы, ведь «пьянству бой» продолжался аж восьмой день. Такие перерывы у него случались нечасто, поэтому и запомнилось. Локомотивное депо находилось почти рядом, четыре квартала от дома, и в потоке железнодорожников Славян плыл навстречу трудовым успехам. За нарушения дисциплины, в том числе и систематические, его перевели из помощников машиниста в слесари. Это ещё пожалели в надежде, что одумается. Вот он и одумывался не торопясь.

Хотя основная причина была в том, что предполагаемое сокращение на «железке» вынуждало начальство немного раздуть штаты, чтобы в случае угрозы уберечь старые и проверенные кадры. Поэтому Славку, пришедшего с «другой дороги», и ещё пару-тройку человек считали первыми кандидатами на вылет. Вдруг женщина, шедшая впереди, с виду вполне приличная, стала ногами, как у кавалериста, выдавать всякие кренделя.

«Явно “датая” баба, – решил про себя Слава. – И как только через проходную она пройдёт? Неужели не заметят?» Но «баба» проскользнула через вертушку, как пиявка меж пальцев, так же, как и многие другие «подозрительные» мужчины и женщины. Прошёл и он. Но когда проходил, охранник, не открывая рта, сказал, глядя на него в упор:

– Ничего, скоро напьёшься.

– Фиг тебе, – огрызнулся обиженный Славка и хотел было пройти далее, но охранник вцепился в него когтями-пальцами с просьбой-приказом:

– А ну-ка дыхни!

Славка дыхнул, как получилось. Получилось не очень убедительно, потому что лицо охранника выразило неудовлетворение. Тогда, набрав воздуха, он дыхнул ещё раз.

– Трезвый, – заключил блюститель дисциплины и порядка. – А фигами, чего бросаешься, а? – и пихнул слегонца хулигана прочь.

Славка засеменил в мастерские. По дороге люди, идущие рядом с ним и обгоняющие его, все словно сговорились шушукаться про него, говорить всякие колкости и делали это, не размыкая губ. На самом деле и кривляние, и шушуканье было только в его собственной голове, а люди были заняты своими проблемами и вовсе не Славкой.

…Поднявшись к себе на второй этаж, Николай полез в карман за ключом. Отыскав его среди конфет, припасённых для жены (раньше из поездок приносил конфеты детям, но дети выросли, а привычка осталась), сунул в скважину и открыл дверь. Немного постоял в прихожке, вытянув шею, отыскивая свою ненаглядную. Но дома было тихо, и потому подозрительно.

– Свет, Света! Ты смотри, никого, – сам себе доложил он. Переобувшись в домашние тапки и повесив фуражку на

крюк, на всякий случай обошёл по кругу места, где супруга могла находиться. Всё это было неожиданно и некстати, ведь ему хотелось поделиться событиями и надеждами. Огорчившись, он и не понял, что проглотил за ужином.

– Это ж надо, упёрлась куда-то и записки не оставила даже никакой, – сердился машинист, оглядывая снова и снова

места, где оправдательные строки могли бы вернуть ему покой. Но тщетно он перекладывал газеты и сдвигал журналы.

Позвонить кому-либо Николай не мог, мобильный телефон он не заводил принципиально, называя его почему-то «могильным». Имелся только служебный для связи с диспетчером. Да и кому звонить? Дети по разным городам разлетелись. Друзей и подруг, насколько ему было известно, у жены и не водилось.

Засыпая перед телевизором, Николай Васильевич краем сознания понял, что её одежду и обувь не увидел в прихожей. Но сон не дал ему шанса проверить это, навалился и утащил в страну снов, где машинист готовится к «экстренному», а на рельсах… его Света. В луче света – его Света…, Свет…, Све…, и он проснулся.

Оказывается, уже утро, он встретил его на диване, а не у себя в спальне. С женой они уже давно спали врозь. И на то была причина. Но сейчас, проснувшись, он осознал, что у него сегодня настроение с утра приподнятое, причём на неподъёмную ранее высоту. «Сбылось, сбылось», – пульсировало в мозгу, и, спеша порадовать жену, забыв, что её в доме нет, как и был «при параде» – в форменной рубашке и брюках, прошлёпал в её спальню.

Постель так и не была расправлена со вчерашнего дня. Присев на кровать, которая скрипнула под ним, он понял, что сел на записку, которую искал вечером. Бумажка такого же зелёного цвета, как и покрывало, осталась незамеченной во время вчерашнего поиска. Тупо глядя на листок тетрадной обложки, согнутый пополам, с трудом прочёл написанные рукой жены строки:

«На кухне не стала оставлять. Думала, поешь хоть спокойно. Знала, что найдёшь записку у меня. Коля, мы с тобой прожили долгую и честную жизнь, не стану врать и сейчас. Я не вернусь. Приду за вещами, когда остынешь.

Света»

Стены в комнате рванули навстречу друг другу, сужая его жизненное пространство до короткого слова «Всё!». Снова и снова перечитывал письмо Милютин, темнело у него в голове, и злые слёзы дёрнули пару раз за кадык. «Стоп-стоп, э-э-э! —

крикнул в потолок Николай и так вцепился пальцами в покрывало, что они побелели совсем. – Куда, к кому, зачем, за что?»

Сто вопросов влетели ему в голову одновременно. Автоматически выключив в комнате телевизор, он ушёл на кухню и очнулся от того, что второй стакан водки организм уже не потянул и, защищаясь, сомкнул гортань.

Глава 4

Фляга судьбы. «Откуда у тебя ключи, майор?»

Смена едва началась, а Славка вместе с другими «трудоголиками» сидел в деповском скверике на лавочке и прикуривал уже вторую сигарету. Курил так, словно хотел накуриться впрок. С лавки хорошо было видно, как мужики из строительной бригады растопили битум во фляге на костре и собирались поднять её на крышу деревянной пристройки к цеху. Двое тянули за верёвки флягу наверх, а тот, что внизу, дурачась, командовал:

– Вира помалу! – и ещё шутливо поднял руки вверх. Далее происходящее показалось Славке кадрами, снятыми

замедленной съёмкой. Верёвка оборвалась, и фляга, чуть качнувшись, устремилась вниз. Видели это все, и когда фляга достигла лба бедолаги, раздался звук «Тум-м». И каждый сидящий на лавочке чётко понял для себя, что означает этот звук. А он означал смерть, которая произошла именно сейчас и именно у всех на глазах. Фляга, упав на землю, крутанулась в сторону и замерла, как замерло время, как замерли руки, тянувшие сигареты изо ртов, как замер крик «Вира помалу…», как замерла и оборвалась ещё одна жизнь. Тишину прервал осипший голос одного из рабочих:

– Это Валькин мужик… был. И толпа в панике, почему-то помчалась в цех то ли сообщить Вальке, то ли спрятаться от увиденного.

Оставшись один, Славка подошёл к погибшему. Происходящее потрясло его, как и остальных, но для него и голоса, и события воспринимались как будто издалека, из колодца, не сразу

достигая его сознания. И потому он разглядывал развороченный лоб погибшего: сначала тот был тёмно-красного цвета, но через мгновение рубец налился кровью цвета вишни, которая залила выкатившийся на ниточке глаз.

Опомнился он от того, что его кто-то оттолкнул и распластался на теле, лежащем на земле. Валька визжала в голос, не желая принимать вдовью неизбежность и поселяя в душах тоску и сострадание. Толпа окружила их и вытеснила Славку, который побрёл как во сне в цех. Реле в его голове снова переключилось, внешне он оставался тем же Славкой, хотя сам он в этом уже не был уверен.

…Проспавшись, Николай побрился и позавтракал. Ну как позавтракал? Попил воды, посидел, потом ещё попил – вот и весь завтрак. Привычки пить водку по утрам у него не было, да и самой водки не было, не то, что вчера. Думал горе-тоску утопить, да вот не тонет она – всплывает. И видно, невозможно забыть за короткий промежуток времени то, что создавалось годами.

Годы. Их власть он осознал, когда брился сегодня утром. Конечно, похмелье не драгоценность, не украшает, но и так видно, что немолод, залысины, морщины, седина. В общем, полный набор. И эта чёлка, зачёсанная на бок, сейчас раздражала. «Новая жизнь – новая причёска. Буду прямую носить, – решил машинист. – А чё? Бабы меняют причёски, если что, а мы чем хуже?» Мозг подкинул идейку: «Они ещё и красятся. Ну, это перебор», – решил Николай и спрятал зеркало в ванной тумбочке.

Магазин, где работала Светка, открывался с десяти, и он особо не торопился. Сначала она работала там продавцом, но когда создалась сеть таких же небольших магазинчиков, то перешла в товароведы.

– Денег больше и уважения от начальства, – шутила она, хвастаясь то новой шубой, то золотом.

– Мне бы такое уважение, – ворчал тогда Николай.

И вот его уважили, причём по полной. Нет, всех денег жена не забрала, половину только из их заначки – копили на поездку в гости к детям. «Честная, блин, нашлась», – рассуждал он про себя.

До магазина минут пятнадцать ходу, и он, несмотря на внутреннее состояние, даже не устал. Продавщицы сказали, что она вроде как в отпуске, но смотрели на него с жалостью, как на старого пса, которого выгнали из дома.

По дороге домой Николай затарился: литр водки и батон колбасы оттягивали пакет. Поднимаясь к себе на второй этаж, он прочёл свежую надпись на стене: «Надька – тварь». Надька жила на той же площадке, что и машинист. Грудастая такая бабёнка. Несчастливая только. Мужики, обозлённые отказом, писали на стенах всякие гадости. Надька любила пофлиртовать, а зажёгся мужик, она нырк в дом и носа не кажет. Зараза та ещё, в общем. Бесила она этим сильно соседей. Вот и ходил Николай делать замечание, а ей чего? Как с гуся вода, хмыкнет только да поведёт плечиком и плывёт, покачивая бёдрами в квартиру, не закрывая двери. Мол, заходи, раз пришёл воспитательную беседу проводить. Постоит сосед, скажет: «Да ну тебя на фиг». И возвращается к себе морально недовольным.

Расположившись на кухне, пожарив колбасу, он налил в стопку не успевшую нагреться жидкость. Приподнял руку над столом, и шумно выдохнув в сторону, закинул содержимое стопки внутрь. Жидкость растеклась, и стало тепло, но вдруг пробежал озноб, машиниста передёрнуло. Зажевав выпитое жирным кругляшом колбасы, он вытерся бумажным полотенцем. «Воспитание не пропьёшь. Аккуратный, сволочь, молодец», – похвалил он сам себя и откинулся на спинку стула. Вспомнив, что для себя он всё уже решил, набрал номер отдела кадров на телефоне в прихожей и предупредил, что из отпуска положенного уже на работу не выйдет.

– Так что, Михалыч, оформляй меня. Пенсия. Всё я отработал своё, – и повесил трубку.

То ли выпитое сняло напряжение этих дней, то ли эйфория наступила после звонка. Но он зашагал по комнатам, довольный собой. «А чё? Не старый, деньги есть, здоровье… – при этих словах он посмотрел на брюки, – появилось, слава богу. Чем не жених и не первый парень? На работу не ходи, спи дома, сколь влезет. Пенсия, одним словом. И денежку принесут, положено. Заработал – получи». Захотелось похлопать себя на манер «цыганочки» с выходом в мужском исполнении.

Получилось весело, но немного неуклюже. Запыхавшись, он вернулся на кухню грустить.

Когда бутылка вышла в отставку под стол, у него возникло непреодолимое желание вернуться в магазин и выяснить, к кому ушла его жена, его Светка. В магазине он устроил некрасивый скандал, и продавцы вызвали милицию. Он помнил, как трясло в «бобике», как его кинули на ковёр у него дома. Рисунок ковра он знал наизусть, и знакомое пятнышко опознал тоже. Помнил командирский голос: «Аккуратнее, пусть проспится». И другие голоса: «Не переживайте, товарищ майор, всё будет в лучшем виде». Потом кто-то пристально смотрел в лицо. Потом хлопнула дверь, и ключ провернулся на два щелчка. И последняя мысль, что его посетила: «Откуда у тебя ключи, майор?»…

Глава 5

Птицы атакуют. Светка вернулась

После обеда Славка спрятался в цеховой раздевалке. Сказались перенапряжение последних дней и события сегодняшнего утра, спать ему хотелось просто неимоверно. Он прокрался в свой шкафчик и закрылся изнутри на большой крючок. И крючок, и отверстия для вентиляции были сделаны раньше, это убежище выручало его уже не раз. Там он присел на корточки и забылся тревожным сном. Сначала он ещё слышал, как заработали кран-балки, загудели станки, зашкваркали электродами сварщики. Но потом звуки как бы приутихли и не мешали ему спать. В цехе стало подозрительно тихо. Но не тишина разбудила Славку, разбудил страх.

Он вздрогнул, как от неприятного прикосновения, и, откинув крючок, как и был в положении сидя, так и выпал наружу. Ноги затекли, и приливающая кровь колола ступни. В раздевалке был приглушённый свет, и лишь большим светлым пятном белело большое окно в конце коридора. Именно оттуда, с той стороны веяло страхом и опасностью. Он вгляделся в пятно окна

и оцепенел, на него стремительно надвигалась чёрная туча. Сначала ему показалось, что это птицы сошли с ума и летят в окно. Но потом он понял, что это и не птицы вовсе, не крылья у них, а кисти рук. Чёрные, гибкие, они извивались и шевелили пальцами-перьями, словно хотели кого-то схватить, ущипнуть, утащить. И когда он понял кого, то побежал по коридору впереди ужаса и паники.

Выскочив на площадку, которая вела под самый потолок цеха, где электрики, надев страховочные пояса, меняли старые лампы на новые, он не остановился и по инерции пробежал ещё метров шесть по узкому, шириной в две ступни швеллеру, потом сел на него верхом, проскакал ещё немного, со страхом посмотрел вниз. В темноте цеха он увидел под дежурным фонарём группу девушек, пять или шесть их было в цветных, ярких одеждах, похожих на цыганок или кавказских девушек, в руках у них были инструменты, вроде домбры. Одна из них, задрав голову вверх, сказала:

– Смотрите, какой шустрый … покойник. Сам бежит, торопится.

Вторая симпатичная девушка поспорила с ней. – Нет, он не погибнет. Ему будет везти всегда.

Обидевшись на «покойника», Славка вытащил из коробки перед ним большую лампу и запустил в цыганок. Они пропали, но для верности он пульнул ещё парочку. На шум прибежали сторожа, что-то кричали и махали руками. Но тут «руки-птицы» появились с другой стороны и погнали Славку назад в раздевалку. Но он, «обманув» их, ушёл на крышу и, пригибаясь, побежал к пожарной лестнице, спустился по ней вниз, где его и взяла под белые руки деповская охрана. Один из них удивлённо воскликнул:

– О! Так это тот утрешний, который «фигой» мне угрожал. – Ладно, ведём его на вахту, пусть с ним начальство разбирается, – сказал другой.

И они повели Славку сдавать руководству. В караульной, осмотрев руки на предмет «наркоманства» и понюхав на предмет алкоголизма, начальство порешало:

– Сторожей предупредить, малохольного переодеть и выгнать взашей, а то самим попадёт, за то что всяких там на территорию пускаем.

При этих словах он поднёс кулак к носу одного из вахтёров. Славку переодели в его же раздевалке и вывели за проходную. На улице уже стемнело, и он пошёл домой, но почему-то в противоположную сторону. Завернув за угол, он увидел привязанных к дереву канатом, что висят в школьных спортзалах, огромных, крокодила и удава. Крокодил был, как и удав, ярко-зелёного цвета, но с красным ртом и белыми зубами. Шарахнувшись от них, Славка наткнулся на высоченного дворника в фартуке, в сапогах и с метлой.

– Что напугался? Не бойсь, я их крепко привязал, – хохотнул дворник.

Славка поторопился пройти мимо, споткнулся и побежал по улице, всё дальше от дома и ближе к железной дороге, что сверкала уже огнями впереди.

Июльская ночь набирала силу. Но вдруг вышла полная луна, и «туча», гнавшая его в цеху, перестала прятаться в темноте, а налетев, толкала его в сторону переезда, что был уже рядом. Пассажирский поезд где-то ещё далеко набирал ход, освещая окрестности прожектором.

…Пить машинисту надоело быстро. Да и особой привычки не было. Конечно, он успел показаться перед соседями во всей красе и в вытрезвителе побывать. Кстати, там он ещё раз услышал про майора. Кто-то сказал:

– Скажи спасибо майору, что за тебя хлопотал. А то за твои художества, можно было бы и нарваться на неприятности.

Голова приобретала ясность. И он припомнил, что пару раз и Светка говорила о новом начальнике местной милиции. Да и соседки шутили, мол, бросай поездки, а то майор Светку уведёт. Какой майор, куда уведёт? И вот увёл.

Звонил Михалыч, начальник отдела кадров и давний приятель машиниста. Говорил:

– Слушай сюда, Милютин. Кончай ты барагозить. Посёлок маленький, все на виду. Николай Васильевич, дорогой ты

мой. Ну, ушла жена, другую себе найди, – переживал за друга приятель. – Ну чего ты молчишь?

– Жену, говоришь, найти? – тихо отвечал машинист. – Жизнь другую, где я возьму? Не знаешь? Вот и я не знаю, – и положил трубку.

С Надькой Милютин помирился после того, как он ломился в её дверь и соседи любезно вызвали милицию. Его увезли в вытрезвитель. Он покаялся, а она и простила. Милютин ходил пару раз к ней звонить детям, которые жили в соседнем городе, но разговора не получалось. «Светка уже настроила, зараза такая!» – шумел уже у себя в квартире машинист.

Так-то он поговорил и с сыном, и с дочерью, только услышал не то, что хотел. Сначала в трубках было молчание. Первым отозвался сын:

– Папа, ты опять пьёшь? Что нет? Я по голосу-то слышу, – возмущался сын. – Мама нам всё рассказывает. Не лезь в её личную жизнь, я тебя прошу. Сломал ей жизнь, так хоть не мешай создавать новую.

Надька стояла рядом и подпирала стояк. Всмотревшись в побелевшее лицо соседа, она окликнула его после того, как он положил трубку:

– Э-э! Ты не упади тут мне под ноги. Белый, как покойник. На-ка нашатырь нюхни, – и сунула ватку ему под нос. – Как чувствовала, что добром не кончится, – говорила она, вытирая ему пот со лба.

С дочерью и того короче разговор получился. Она начала кричать, чтобы он не трогал мать, а то приедет и мало не покажется. И закончила угрозой:

– И не звони мне больше, понял?

– Кого не трогай? Кому мало не покажется? – недоумевал вслух Николай.

Надька пожала плечами и сделала круглые глаза. Шли дни, на кухне Милютин освоился окончательно. Это раньше он не знал, где что лежит. А сейчас поставил на стол – и искать не надо. Вот и стояли на столешнице и сахарница, и солонка, и много что ещё. «Зато всё под руками», – ухмылялся машинист.

И вот примерно через месяц после ухода жены сосед, что сверху, спускался вниз по лестнице и, увидев Николая, который закрывал дверь, спросил с иронией:

– А что, твоя-то не вернулась?

Слова соседа – старого противного старикана – озадачили Николая.

– С какого перепугу она вернётся? – вопросом на вопрос ответил он.

– Ну как? Да ты, наверное, газет-то не читаешь. Майора её арестовали. Под следствием он за взятки, растраты, и коррупцию. Видать, запросы «майорши» не потянул, надорвался, – и он противно хохотнул. – Так что жди путешественницу назад. Квартирку майора опечатали, вот и вернётся лягушка на своё болото.

«Тут и впрямь у вас болото, – проворчал себе под нос Николай. – «А ты тут главная жаба – упырь».

Сначала Светка перетащила имущество к знакомой. Но вскоре она той поднадоела, и подруга начала петь про то, что не фиг ютиться незнамо где, когда собственные хоромы простаивают. И Светка решилась. Тем более она отлично знала, наведя справки, что Милютин по-прежнему один и уже не буянит.

Она поставила чемоданы у их с Колей квартиры и, выдохнув, повернула ключ в замке. Закрыв дверь за собой, увидела, что муж вышел навстречу с газетой в руке. Он уже прочитал про майора и был в курсе всех событий. Убедившись, что это свой «грабитель», что украл его прошлую жизнь, он ушёл к себе в комнату, не сказав ни слова. Светка успокоилась. Всё в этой квартире помнило её руки, и она с закрытыми глазами могла найти любую вещь и предмет. Ещё бы, за столько лет уборок и не знать, где что лежит. Переодевшись в домашний халат, она прошла в своё царство – на кухню. Полчаса ушло на то, чтобы навести в нём порядок. И вскоре всё сияло и блестело, как и раньше. На плите, что-то варилось и жарилось, словно и не было ничего.

Глава 6

Отпуск за свой счёт. Ложь во спасение

Воспоминания о прошлых днях Славке принесли большие огорчения и уверенность, что его карьере в депо пришёл капец и кирдык. Уволят с треском, да ещё по статье, устраивайся потом, где хочешь. С такими мыслями он и отправился с утра в депо увольняться, сунув в карман брюк свой паспорт.

Пройти на территорию ему не удалось, пропуск заблокировали. И сразу же в окошечке появилась довольная физиономия охранника, что выводил его не так давно из депо в июльскую ночь.

– Вот оно наше счастье счастливое пришло, не постеснялось, – ёрничал тот. – А ходу-то тебе нет, канатоходец, блин.

«Ну, всё, – подумал Славка, – через это трепло всё депо в курсе событий».

– По фигу, всё равно уходить, – и решительно заявил, – Увольняться я иду. Пропускай, давай.

– В отдел кадров? Увольняться? – продолжал насмехаться «начальник» проходной, но потом перешёл на серьёзный тон. – Не велено тебя в депо пускать одного без сопровождения, – и, не удержавшись, хохотнул: – и желательно в кандалах. Так что не шали, иди спокойно, ну и я рядом пойду, – пояснил он Славке.

Поднявшись на второй этаж, охранник приоткрыл дверь кабинета начальника отдела кадров, и, просунув голову, спросил:

– Гориков заявился, заводить?

– Пусть заходит, – прозвучал сердитый голос, – а ты свободен, – отправил он восвояси сопровождающего.

Славка вошёл в кабинет и спросил: – Можно, Михал Михалыч?

– Когда цирк устраивал, не спрашивал, – проворчал хозяин кабинета.

Перед ним лежало дело Горикова Горислава Геннадьевича, народу в депо работало много, и всех знать начальник просто не

мог. Но Славку он помнил и даже учился с его отцом и матерью в одной школе, и поэтому говорил с ним, как с сыном почти.

– Присядь для начала, – велел он Славке. – Вот ты чего пришёл? – спросил он у него. – Увольняться пришёл, – ответил за Славку Михалыч. – И думаешь, отпущу тебя с миром, иди, пропадай? Да? Так ты думаешь? – повысил он голос.

Потом посидев немного, и по-прежнему, не сводя с него глаз, продолжил.

– Был, Славка, у меня сын. Был, потому что из-за таких, как ты оболтусов, не было у меня времени на него. Связался с компанией, наркоманил и погиб. Не на войне в бою за родину, не спасая кого-нибудь, а так от «дури» пропал. Немногим младше тебя был.

Помолчав, сказал:

– Не удержал я его, а тебя удержу или придушу на хрен. И до того доходчиво пояснил, сжав кулак, что сомнений не

оставалось – придушит и плакать не будет.

– И потому слушай сюда. Напишешь заявление на отпуск за свой счёт, на месяц. Понадобится, продлю на сколь надо. Но чтоб завтра в больницу с утра. Найдёшь Нину Степановну, я ей позвоню, предупрежу. Направит тебя на лечение по полной программе. И вперёд к светлому будущему. Полечишься – учиться отправлю на машиниста, а там, если доктора будут за, и в кабину сядешь. Но если, не дай бог, не позвонит мне Нина Степановна, тогда ты знаешь. – И он снова сжал кулак. – Заявление сейчас пиши у секретаря.

Славка выскочил и не помнил потом, сказал ли он до свидания или нет. Быстренько, стоя у стола в приёмной, сочинил заявление на отпуск за свой счёт и заторопился домой. Уже перед проходной он замедлил шаг.

– Ну что, турнули тебя? – съязвил «заботливо» охранник.

– Меня-то нет, – приблизил своё лицо к нему Славка. – А вот тебя попрут за курение на рабочем месте.

Охранник спал лицом и спрятал папироску за спину, но вертушку открыл, и Славка с лёгким сердцем пошёл навстречу новому дню.

…Долго так продолжаться не могло. И в один из дней Светка остановила милютинскую руку с колбасой, которая собралась донести её до милютинского же рта со словами:

– Хватит давиться всухомятку, – и подсунула ему тарелку гуляша с гречкой на гарнир.

Горячего машинист не ел давно, да и гуляшик сильно уважал. Поэтому Светка и не мудрила, найдя снова знакомый путь к его сердцу. В это время, пока её «самец» поедал «приваду», она сходила в душ и, выйдя с полотенцем на голове, попросила:

– Зайди ко мне в спальню, пару чемоданов закинешь на шифоньер.

Николай сообразил, какие чемоданы придётся закидывать и перечить не стал. Организм тоже не сопротивлялся, и он, забежав в душ, поспешил «отрабатывать» завтрак.

В спальне он был просто герой, чем несказанно удивил жену.

– Ты чегой-то! – визжала она и зажимала ноги, когда он показал неутомимую работоспособность… Но радости он не ощутил. Просто опустошение, и если раньше Николай любил понежиться в постели жены, то сейчас почти сразу вышел из спальни. Светка в растерянности проговорила:

– Не поняла. Что это было? Блин, для кого старалась-то? – рассердилась она и хлопнула себя по полным ляжкам.

Уже у себя, тупо уставившись в телевизор, Милютин понял, что с семейной жизнью у него всё. Закончилась. С той поры их жизнь пошла по-прежнему. Она его не видит, он её не замечает. Последний стоп-кран сорвал машинист, и не было той силы, способной его удержать. Жена стала чужой, дети отказались с ним разговаривать. Работа уже не держала.

И покатились его дни в пьяном угаре и хулиганствах. Пока он был трезвый, молчал целый день. Но если был в запое, то вспоминал жене и то, что было, и то, чего не было. Когда у Светки случался выходной, она спешила с утра улизнуть в гости. Постепенно он становился всё более агрессивным и неуправляемым. И тогда она решилась позвонить его старому товарищу, Михалычу. Тот слушал её молча, потом обозлился:

– Ну что, угробила мужика?

В другое время Светка возразила бы, что это он, Милютин, ей жизнь угробил. Ведь никто на свете не знает, как она жила последние два года. Как рыдала по ночам, поэтому и спать стала отдельно. А ведь раньше любила засыпать на груди у любимого, вдыхая вкусный запах мужа. До того случая с человеком на рельсах он мужик был просто огонь, можно сказать, с большой буквы мужик: и внимательный, и заботливый, и работящий. Но вдруг пропало всё, и кончилось её женское счастье.

Муж по-прежнему отправлялся в поездки, она готовила ему чемоданчик и контейнеры с едой. Но что-то очень важное пропало, она перестала ждать его допоздна, он – рвать для неё цветы на перегонах. И когда недавно мужская рука коснулась её сзади, то всё её женское нутро взмолилось: «Не останавливайся!» – так они познакомились с майором.

Она мудро промолчала, и когда на той стороне трубки успокоились, услышала:

– Предупреди его, завтра вечером зайду.

На другой день, ближе к вечеру, Михаил Михалыч Ферапонтов и в самом деле спешил к Милютиным.

Сначала они и семьями дружили, гуляли вместе на праздниках, но их жёны не поладили между собой, и мужчины дружили уже одни. Пару раз даже ездили на рыбалку. Но Николаю это не понравилось – утром рано вставай, комаров корми, червей копай, и всё это из-за рыбы, которой в магазине навалом. Примерно так он высказывал свои впечатления о совместных походах на рыбалку. «В общем, не рыбак, не романтик», – решил тогда про друга Михалыч, но дружить не перестал, правда, встречались теперь реже.

И тут этот звонок милютинской жены. После дня рождения, который Милютин «зажал» и ушёл на пенсию, он появился в депо только раз в бухгалтерии, справку брал о зарплате для оформления пенсии. За грамотой даже не пришёл на торжественное собрание. Её-то и нёс начальник отдела кадров с собой в гости. Слышал Ферапонтов о переменах в жизни Николая, но не верил до поры до времени.

При встрече они обнялись, и Михалыч почуял запах перегара. Пройдя на кухню, он передал грамоту Милютину и, как положено, пожал ему руку.

– Ну, как ты? – спросил он, глядя в глаза Николаю. Тот крутил, вертел грамоту в руках, потом предложил: – Может, по маленькой, отметим?

Поняв, что друг не за этим пришёл, положил грамоту на деревянную хлебницу.

– В рамочку… потом… надо будет, – пояснил он как смог. – Ну ладно, нет, так нет.

Обстановка немного напряглась и, чтобы её разрядить, Ферапонтов начал вспоминать их молодость. Как пришли новые электровозы, как в первых рядах машинистов был он, Милютин, как потеряли они с женой сына, и Колька – первый, кто откликнулся на беду. Да много чего было в их жизни.

Немного помолчав, Михал Михалыч предложил Милютину лечь в ЛТП. Переждав волну протеста, друг продолжил:

– Хочу тебя пригласить инструктором, машинистов обучать. Надо нам, Коля, смену готовить, больше некому. Учить должны лучшие, а ты классный машинист, и класс твой высокий.

Ферапонтов говорил вполне искренне, и Николай поверил и задумался. А тот продолжал:

– Но посёлок наш небольшой, и о твоих… трудностях все знают и начальство знает. И потому с твоей кандидатурой к нему я не сунусь. Но полечишься месяц-другой в лечебно-трудовом профилактории, и порядок. Тогда и я бегом к начальству, – начинал уже верить в легенду Михалыч. – Тем более профилакторий у тебя за углом дома стоит.

Николай призадумался. Друг протянул руку и спросил: – Идёт?

– Идёт, – согласился Милютин, и они пожали руки.

Глава 7

Карантин. Сон Милютина

Главврач Нина Степановна оказалась женщиной в возрасте, и как почудилось Славке, видела его насквозь, даже не отрывая глаз от заполнения каких-то бумаг.

– Вот пришёл, – отрапортовал он главврачу.

– Вижу, что пришёл, – ответила докторица. – Документы на стол, – коротко скомандовала она.

– Ага, – засуетился Славка и положил на стол паспорт и страховое.

– Вещи с собой? – спросила Нина Степановна.

Накануне он узнавал у знакомых ребят, тех, кто уже побывал в профилактории, и его собрали, как положено. Бритва, мыло, носки, трусы, майка и полотенце, всё своё, и кружка с ложкой тоже.

– Что у них там ложек нет, что ли? – сопротивлялся Славка.

– Бери, бери, – настаивал Пых, – родная, она и есть родная. – Словно не о ложке говорил, а минимум о жене.

Пыхом его звали среди своих, потому что когда он спал на летней веранде у Гуся, то шумно выдыхал, и получалось «пых». Человеком на улице он слыл пришлым, вроде как в гостях. Сам Гусь тоже не прошёл мимо ЛТП.

– Ну да, – говорил он, – сиживал и я там, по приговору участкового месячишко чалился.

Гусь – личность авторитетная и, можно сказать, легендарная, с седой бородой и желанием поговорить по-французски. Но так как из французского он знал немного, то повторял одни и те же фразы с разным колоритом, а чаще просто придумывая слова на ходу: «Тужур, мужур, мадам и месью. Парль ля франсе же не манж па сис жур», ну или что-то вроде этого. Спал Гусь обычно в шкафу, что лежал на земле дверями кверху. И если пьяная компания, что собиралась у него на веранде регулярно, надоедала шумом соседям, те вызывали милицию. Тогда он спокойно помахивал убегающим врассыпную дружкам и укладывался, скрестив руки на груди в шкафу, где и подушка припасена, и одеяло. Приехавшие милиционеры бродили по кустам, которые окружали летнюю веранду, и чертыхаясь уезжали прочь.

– Придёт медсестра, отведёт тебя на место, – продолжала Нина Степановна. – Да смотри у меня, лечись хорошенько. Не балуйся. А я прослежу. – И качнув авторучкой, подтвердила сама себе. – А я прослежу.

Открылась дверь и вошла молоденькая медсестра.

– Ноночка, забери больного в корпус, отведи на карантин, – велела она ей.

И они пошли по коридорам навстречу здоровому образу жизни, до которого было ещё так далеко, что и не видать отсюда. Славка примечал дорогу, словно уже завтра собирался назад. Тут решётка на окне и там. «Да тут везде решётки и стальные двери, – паниковал он. – Куда ведут, куда попал?»

Вскоре они пришли, сестра передала его санитарке, которая и завела его в палату номер шестнадцать, закрыв дверь на два поворота ключа.

– А покурить? – спохватился он.

– Ч-через три ч-часа откроют, – прозаикал сосед по палате.

Второй сосед мирно спал и в беседу не вступал.

– К-карантин тут, понимаешь?

– А-а-а, – сделал понимающий вид Славка.

– Я – Спотыкач, – представился новый товарищ по несчастью.

Он был худой, белобрысый и на голову выше Славки. – А почему Спотыкач?

– А п-п-потому, – грустно улыбнулся тот.

– Может, имя лучше назовешь? По имени то правильнее будет.

– Н-не будет, – оспорил Спотыкач. – Родители не знали, что я з-заикаться буду с рождения, и назвали с д-дур-ру Ар-ристархом. Тут они вместе со Славкой закатились от смеха в истерике. – Н-да, – просмеявшись, промолвил Славка. – Непростая у тебя житуха, – и они снова смеялись до колик.

Сосед по палате как спал, так и не шелохнулся, даже тогда, когда сестра сделала ему укол, приподняв одеяло. Сделала она уколы и остальным. Больно не было сначала. Затем зажгло, и сковало мышцу.

– Что за хрень?! – возмутился Славка.

– А-а-а, это хлористый у-укол. Б-больнючий, блин, – прокомментировал Аристарх.

Вскоре их вывели покурить и в туалет. И снова закрыли.

– Да мы не убежим ведь, – удивлялся Славка, – чего они нас запирают?

– Люди разные попадают сюда, бывают и буйные. Вот проснётся такой ночью и начнёт гонять чертей, с больными может перепутать.

– А так ущерб невелик, минимальный, можно сказать, – включился в разговор проснувшийся сосед по палате. – Валера, – представился он и протянул руку.

Обед прошёл мимо Славки. «Не подали заявку, не успели», – оправдывалась, повариха, но хлеб и компот выдала. После обеда он забежал в курилку, где, несмотря на открытую форточку окна с решёткой, висел такой смог, что лампочку под потолком было едва-едва видно.

С обеда соседи не вернулись. Их перевели в общие палаты. Но долго Славка один не был. Появился новый сосед. Славка обрадовался ему. Но новый товарищ не собирался идти на контакт. И на предложение о знакомстве коротко ответил:

– Милютин, – помолчав, добавил, – Николай, – и отвернулся к стене.

«Фу, сволочь недобрая», – сердился некоторое время Славка, пока не привезли буйного. Его привязали ремнями к кровати и поставили капельницу, но он умудрялся ронять её, и медсестра попросила Славку придерживать, пока снотворное не подействует. Буйный что-то мычал. Но что он видел в своей больной голове, известно было только ему и Господу.

На ужине Славка заметил Аристарха и махнул ему рукой, тот показал на свой стол, где одно место было свободно. Поболтав на больничные темы, они перебрались в курилку.

– Ну как проходит лечение? – поинтересовался Славка.

– К-к-как, к-как. Из меня скоро компот прольётся, – балагурил Спотыкач. – Столько д-д-дырок сделали! – Сколько? – поинтересовался Славка.

– Ч-четыре, – гордился Аристарх.

Ночь прошла спокойно. Ночью и в туалет можно чаще, если сестру дозовёшься. Утром он был уже в обычной палате, рядом с кабинетом, на котором висела табличка «Сивый И.И. Психолог».

…В профилакторий Милютин собрался быстро. А что там собирать? Больница, она больница и есть, хоть и называется по-другому. Идти очень не хотелось, и если бы не договор с Михалычем, то ни в жизнь бы не пошёл. Пугал контингент профилактория, тем более, Николай Васильевич считал людей выпивающих слабовольными лентяями и себя к таким не причислял. В профилактории он бывал ежегодно на профкомиссии, и многие врачи были ему знакомы. А тут не на комиссию, а лечиться. Но в тот день знакомые врачи ему не попадались, и он, сидя перед кабинетом главврача, успокоился.

Главврача он узнал, едва вошёл в кабинет, а вот она его нет. Не глядя на вошедшего по её приглашению, она протянула левую руку, не переставая писать что-то в журнал. Милютин догадался и передал документы.

– Лечились раньше? – спросила доктор. – Фамилия знакомая.

– Нет, не лечился, – коротко ответил Николай. – А Ферапонтов вам кто?

– Товарищ… по работе, – ответил он.

– Звонил, переживал. Хороший у вас товарищ, – прокомментировала главврач.

Переписала данные Милютина в новую медицинскую карточку.

– Нона отведи больного, – крикнула она вглубь кабинета медсестре.

И они пошли по длинным коридорам профилактория. Потом его переодели в больничную пижаму, тапочки разрешили оставить свои. Определили сначала в карантин, в шестнадцатую палату. Войдя внутрь, Милютин понял, что его везение кончилось. Там он увидел парня, который просил сигаретку у него на улице в июле. И парня, и день тот Николай запомнил намертво. И то, что он ответил ему тоже что-то грубое, вроде «свои надо иметь». Потом стыдно даже было, и вот где встретились. Но парень его не узнал, и Милютин, представившись новому соседу, отвернулся к стене, будто спать хочет. А на самом деле размышлял о превратности судьбы. Кто бы сказал ему в июле, что он в ЛТП ляжет, причём сам, он, наверное, обхохотался бы. А вот теперь лежит – хохочи, сколько хочешь.

Процедуры он переносил спокойно, даже равнодушно, воспринимая всё происходящее так, как будто это было не с ним. Человеком он был некурящим и карантин переживал относительно легко. Когда Славка ушёл в другую палату, Милютин расслабился, правда, ненадолго. Один за одним поступали «запойные», и их бред и частый приход врачей мешали сосредоточиться.

Милютин силился понять, где и когда из любящих людей они со Светкой превратились в чужих. Ведь попадание в ЛТП он напрямую связывал с бегством жены к майору. Ну не просто так она решилась на это. Что-то он упустил, недодал. Хотя чего недодал, и так ясно. Половое бессилие своё, конечно, он пытался лечить. Пил все таблетки, что Светка ему давала. Ходил по бабкам и знахаркам, но всё без толку. Конечно, легче было бы обвинить жену во всех смертных грехах, но Милютин справедливо рассудил, что в семейных делах виноваты оба. Хотя обида затаилась, конечно. Уж слишком неожиданно для него всё это произошло.

Ночью ему снился сон. Он видел свои похороны. Народу было немного. Светка с детьми, кое-кто из знакомых из депо. И так, несколько зевак. Во сне он слышал, как комья земли разбивались о крышку. Но страшно Николаю не было. Хотелось, чтобы всё скорее закончилось, и он остался один. Лежать было неудобно, да ещё этот галстук давил, как удавка, и Милютин стал задыхаться. Потом вдруг просочился наверх и принялся обихаживать свой холмик, прихлопывая землю. Закончив работу, он огляделся и понял, что не один. Сотни, а может, и гораздо больше прозрачных существ, бродили вокруг, и это только те, кого он мог разглядеть в свете догорающего дня. Кто-то, опершись на оградки, беседовал с соседями. Кто-то гулял парочками по аллеям. Кто-то сидел на лавочках, а некоторые, стоя на памятниках, всматривались вдаль, где шумел, дымил и ещё жил город. И так легко и безмятежно было ему, что, проснувшись, он даже огорчился, что всё-таки живой. А живому ставят уколы, дают горькие таблетки и будят по утрам, как сейчас.

Глава 8

Сивый, но не мерин. Милютин и руко-птицы

После процедур в палату вошёл Аристарх и, помогая себе руками, сообщил:

– И-и-иди. Тебя С-сивый ждёт.

Славка разгадывал кроссворд и был в хорошем настроении. Народ в больнице подобрался в основном подходящий, и тут он чувствовал себя в своей родной тарелке.

– Слушай, Аристарх. А ты сам-то был у Сивого?

Тот кивнул головой. «Врёт, наверное, как сивый мерин». И Славка, довольный своим остроумием, хотел было расхохотаться. Но заметив серьёзность товарища, осёкся.

– Н-нет. Эт-тот не врёт, – заверил его Спотыкач.

– Ну ладно, зовёт, так пойду, – сказал Славка и вышел из палаты.

Попросив разрешения, он вошёл в кабинет, где стоял стол, а за столом сидел мужчина лет сорока пяти, с залысинами и в очках. Под белым халатом можно было разглядеть спортивный костюм. Когда тот вышел из-за стола, то Славкина догадка подтвердилась, к тому же на ногах были белые кроссовки. «Спортсмен, наверное, а не психолог», – критически оценил его Гориков. Но все сомнения рассеялись быстро, едва доктор подошёл к нему и, глядя прямо в лоб, обхватил его голову ладонями. В висках застучало, будто не ладони, а стальные обручи сковали его голову. Впрочем, длилось это недолго, и Славка, обмякнув, плюхнулся на стул, вовремя подставленный Сивым. Продолжая смотреть ему в лоб, психолог начал говорить и рассказывать всю Славкину жизнь, ну не совсем всю, но кое-что из последних событий.

– Была у тебя семья, Горислав Генадьевич Гориков, жена с ребёнком от первого брака, ты да дочь. Кто такая Сашенька? Дочь? Опиши её. Светло-русый волос? Косички колоском? Нет её. Не вижу я её.

Славка дёрнулся, и по щеке скатилась предательская слеза.

– Выросла она. Не узнаешь ты её при встрече, – продолжал вещать психолог.– Пожар. Братан помер. Батя помер. Руко-птицы – бежать. Больница.

– Ну, всё хватит с тебя на первый раз, – сказал Сивый и отпустил его голову.

В голове у Славки гудело, шумело и вообще казалось, что в ней изрядно покопались. Немного придя в себя, он задохнулся от эмоций.

– Как? Как это возможно-то? Я же и слова не сказал. – Вы, вы не психолог, Илья Ильич, а колдун какой-то. – Простодушно восхищался он доктором.

Слегка польщённый этими словами, Сивый попытался объяснить Славке, что никакого колдовства тут нет, а что есть такие люди, менталисты, которые слышат чужие мысли.

– О-о-о! – протянул Славка, – вы страшный человек, Илья Ильич. А вот что я, например, сейчас думаю?

– Думаешь скорей убежать и всё рассказать Аристарху. Только он и сам всё знает. Да ещё и тебе расскажет. На сегодня всё. Завтра буду твоих руко-птиц гонять. А сейчас зови Милютина, он во второй палате лежит.

Следующего дня Славка ждал. Весь вечер они с Аристархом рассказывали друг другу истории про чудеса, которые встречались им на жизненном пути, одно чудесней другого.

На следующий день Славка с нетерпением постучал в кабинет психолога. Не услышав приглашения, немного помявшись, всё же открыл дверь. Сивый стоял у окна и смотрел куда-то вдаль.

– Проходи, садись, – предложил он пациенту. Славка устроился на стуле как можно удобнее. – Горислав, зачем ты здесь? – спросил доктор.

– Лечиться, – ответил, немного подумав, Гориков и добавил, – с алкоголизмом бороться.

– Бороться с водкой – дело гиблое, – начал говорить психолог. – Много её, она везде. На свадьбах, поминках, на столах у соседей. С соседями воевать будешь? – вопрошал Сивый. – Пусть она будет рядом, а не в тебе. Ты сам по себе, она сама по себе. Понял? – спросил он у Славки.

– Понял, – на всякий случай ответил тот.

– И вот что ещё. Парень ты «малоточный».

Про «малоточного» Славка не понял. Это было видно по его глазам.

– Про это я ещё вчера догадался, – продолжал Сивый. – Вот тебя, например, предметы током бьют?

– Холодильник, – пожаловался «малоточный», – да и много что.

– Так вот, Гориков, люди, как батарейки, в основном. Друг от дружки заряжаются энергией. Но есть и генераторы. Вот их и бьёт током, потому что малые токи в них вступают во взаимодействие с другими токами противоположного знака. И люди эти могут лечить руками, правда, это мало изучено, но это есть. То есть наложением рук.

– И я смогу? – спросил ошарашенный Славка.

– Сможешь, конечно, когда пить бросишь, – уверенно сказал психолог. – И вообще, мне кажется, что когда-то очень давно люди умели лечить себя и других своими руками, наложением рук на рану, ушиб, травму. Именно потому мы до сих пор машинально хватаемся за проблемное место руками. Прижимая ладони, мы как бы накладываем энергетический пластырь. Таких людей было очень много. Но когда к власти стали приходить люди без таких способностей, они и объявили целителей шарлатанами и богохульниками. Одного даже прибили гвоздями к кресту. С тех давних пор люди, обнаруживающие в себе такие силы, стали помалкивать и скрывать способности. И лишь в крайнем случае, когда речь заходит о спасении больного, они применяют свои умения.

В этом месте должны были прозвучать аплодисменты, но Славка только восторженно глядел на доктора.

– А теперь давай руко-птиц прогонять, – сказал Сивый, подойдя к больному, и, как вчера, взял его голову в ладони. – Закрой глаза и смотри внутрь себя. Как сумеешь, смотри. Вот ты поднялся на пыльный чердак. Кто это сжался в огромную стаю в конце чердака? Это руко-птицы? Это они? – спрашивал Сивый у Славки, тот мысленно кивнул.

– Видишь, какие у них разные лица. Вот эти старые – давнишние обиды и страхи. Вот это женские лица, вот собачьи

морды. Там дети ещё совсем, это свежие переживания твои. – А теперь гони их прочь, – велел доктор.

Славка задёргался и замычал, но Сивый крепко держал его голову. Вдруг воображаемый чердак раскрылся, и в эту щель, ломая крылья, ломая пальцы друг другу, понеслись, визжа и царапаясь, эти мерзкие сущности.

Славка пришёл в себя из-за того, что в голове была непривычная лёгкость и ясность. Доктор озабоченно осматривал решётку форточки.

– Во как ломанулись, – задумчиво произнёс он. – Даже решётку поцарапали. Покрасишь, Гориков? – Покрасишь, – утвердительно сказал он, – когда подлечишься.

В этот день до самого вечера Славка ходил по палатам и прикладывал к больным ладонь. Рядом держался Аристарх и вопрошал:

– Ну как, что слышно?

Сивый, заметив эту парочку и проследив за первыми опытами Славки, довольный произнёс:

– Ну вот, процесс пошёл. Кажется, конкурент у вас появился, Илья Ильич.

…В кабинет к психологу Милютина пригласил тот самый парень, который его не узнал, а может, сделал вид, что не узнал. Стоя у двери, он засомневался, зайти или подождать приглашения. Но решившись, постучал костяшками пальцев.

– Входите, – услышал он и вошёл внутрь.

Психолог заполнял документы, но пару раз всё-таки посмотрел на Николая. У Милютина за годы работы машинистом развилось периферийное зрение, и он это заметил. Присев на стул, Николай огляделся. Стол, стулья, кушетка в углу, окно с решёткой, как и везде. Ни тебе дыбы, ни тебе костра, на котором сжигают бедных больных, ни даже какой-никакой простой виселицы он не обнаружил. Но между пациентами профилактория ходили слухи о Сивом как о водившем дружбу с нечистой силой.

Закончив писать, доктор задал Милютину вопрос прямо в лоб:

– Николай Васильевич, вы алкоголик?

Николай этого слова не любил и стал возражать: – Да какой я алкоголик?

– А зачем вы здесь? – давил психолог.

– Справку мне надо, – горячился Милютин.

– Справку о чём? – не отпускал жертву Сивый. – О том, что прошёл лечение.

– По поводу чего? – загонял в угол психолог.

– Лечения алкоголизма, – сдался наконец-то пациент.

– Ну, вот мы и выяснили, что вы алкоголик, но почему-то не желаете это признавать.

– Ну пусть так, – нехотя согласился Николай.

– Так вот, первый шаг к исцелению – это признание проблемы, что есть болезнь, и вы больны ею. И, стало быть, что? Будем лечиться. Будем? – вопрошал Сивый.

– Будем, будем, – пробубнил Милютин и украдкой вытер пот со лба.

Особого желания лечиться у него не было, и поэтому копаться в своей голове психологу не дал.

– Лечить – лечите, а к голове не лезьте, с детства не терплю.

Хотел было Сивый объяснить больному его неприязнь к прикосновениям к голове, связанную с родовой травмой, которая осталась на подкорке, но махнул мысленно рукой. «Ну не надо, так не надо. Что, мне больше всех нужно?» – думал про себя доктор. И поговорив ещё немного с Милютиным, отпустил его с богом. Оставшись один, он набрал номер начальника отдела кадров депо.

– Михал Михалыч, это Сивый беспокоит.

– Слушаю тебя, Илья Ильич. Какие новости?

– Огорчу я тебя. Люди, о которых ты хлопотал, работать с подвижным составом не будут. Не пропущу я их на комиссии. Горикова хоть слесарем можно пристроить, а вот Милютин пусть дома сидит на пенсии. Ну и что, что не в кабину полезет, а учить будет? Неконтактный он, некоммуникабельный. Кого он научит? Но это моё мнение.

– Я тебя услышал, Илья Ильич. Да и пообещал я им дальнейшую работу только для того, чтобы пролечились. А потом бы

сами решили, как им жить дальше, – ответил начальник невесёлым голосом.

– Ну тогда бывай, Михал Михалыч, – откланялся Сивый.

– И вам не хворать, Илья Ильич, – задумчиво произнёс

Ферапонтов.

Милютин часто стоял у большого окна в конце больничного коридора. Соседи по палате его раздражали. Психолог прямо бесил. И он просто наблюдал за птицами. Вот птицы – вольный народ, летят куда хотят, не то что он, Милютин. Узник по своей воле. По его наблюдениям, галок и воробьёв на дереве, что напротив, становилось меньше с каждым днём. Вскоре он понял причину.

На другом дереве, что почти не видно из окна, копошились и дрались более крупные птицы. Раньше таких в городе он не замечал. Но климат меняется, птицы мигрируют, и вполне могло быть, что появился новый вид. По крайней мере, так он размышлял про себя. И однажды «пришельцы» поднялись в воздух и атаковали более мелких соседей. Летели перья и пух. На другой день он снова видел их, и ему показалось, что и они заметили его, стоящего у окна. Стая вдруг развернулась в полёте и понеслась в направлении окна. Птицы стремительно приближались, и Милютин невольно отшатнулся. Долетев до окна, стая резко взмыла вверх, и Николай с ужасом понял, что не птицы это, и машут они не крыльями. С той минуты стая следила за ним и появлялась везде, если там было окно. Милютин перестал подходить к окнам вообще и стал ещё более замкнут и неразговорчив.

Глава 9

Чистая энергия. Очное знакомство

Слушать Сивого Славке нравилось, и поэтому, как только заканчивались процедуры, он спешил к нему в кабинет, если, конечно, психолог был свободен. Особенно нравилось после того, как тот открыл в Славке способности, спавшие в нём до поры

до времени. Вот и сейчас Славка сидел на стуле и смотрел на доктора, который стоял перед ним и командовал.

– Смотрим на палец. На палец, – повторил строже Сивый, водя указательным пальцем то вправо, то влево. – Не головой крутим, а глазами следим.

Он руководил пациентом, попутно отвечая на вопрос Славки:

– Не чувствуешь ты ничего, когда ладонь прикладываешь, так и нечего елозить рукой по всему телу. Ты же не девушку уговариваешь, а проблему по здоровью ищешь, – говорил он Славке, окончив процедуру.

– Со временем интуитивно будешь знать, где искать, а пока дай сюда ладонь тыльной стороной вверх.

Он, не касаясь, провёл над ней своей ладонью и ткнул в точку пересечения линии здоровья и линии судьбы. Правда, Славка про них не знал, а доктор решил не говорить, чтобы не запутать его окончательно.

– Вот этим местом ищи. Тепло ищи, потому что там, где у человека проблема, там самое жаркое место. И вот тогда ладонь прикладывай и держи.

– А сколько держать? – поинтересовался новоявленный целитель.

– Сам со временем поймёшь, где и сколько. Обычно, когда ладонь потеет, то и хватит. Да по больному и увидишь. Если легче ему, болтает, улыбается, то всё правильно сделал.

– За хронические болячки не берись. Этот человек ходит по кругу, совершает одни и те же ошибки, но за него их исправлять не берись. Это урок для него, а не для тебя.

– А за что можно браться? – интересовался Славка.

– Защемление нерва – пожалуйста, головные боли, ну и дальше по мелочи, сообразишь потом. Понял? – спросил он ученика.

– Понял, – ответил тот и задал вопрос, который беспокоил его уже несколько дней.

– А вот чёрные «птицы» могут вернуться?

– Могут, – подтвердил Сивый. – Будешь всего бояться да думать плохо, вернутся обязательно, – припугнул он Славку. – Птицы твои – это грязная энергетика, а вот то, что ты

жив до сей поры, – заслуга чистой энергии. Вспомни, сколько раз ты мог утонуть, умереть, сгореть, например? А живёшь же.

– Вот и борются за нас они: то чёрная, грязная побеждает, и человек погибает, то чистая, и человек поправляется.

– Так вот почему я не сгорел тогда, – спасла она меня, значит, – догадался Славка.

– Расскажи подробнее, – попросил Сивый. – Долго это, – засомневался тот.

– Ничего, я не тороплюсь, – успокоил его доктор.

– Есть у меня брат-близнец Серёга, он в Германии живёт. – Так значит, вы с братом однояйцевые?

– Не-е, – возразил Славка. – У нас и дети есть. У меня дочь, у него дочка и сын.

– Я не в том смысле, – хотел оправдаться Сивый, но передумал. – Дальше рассказывай не отвлекайся.

– Ну, так я и говорю, что Серый в гости меня позвал, в Германию, и поездку оплатил. Хотел, чтобы я на день рождения успел, а оно у нас в декабре, одиннадцатого. Билет был на шестое, и я вроде успевал. Планировалось ехать на автобусе, но тот замёрз под Новосибом. И мы с отцом три дня ходили с чемоданом на вокзал, там место сбора группы было. В конечном итоге до Москвы поехали поездом, там нас перегрузили в автобус до Минска. Но тот загорелся, что-то с двигателем произошло, и нас довозил уже другой автобус. В общем, день рождения я в нём и встретил. Попутчики достали самогон, что везли родне, сало там разное и закуску, весело справили.

На месте я оказался позже, чем думал, и возвращаться пришлось тоже позже. Думал, что к Новому году вернусь, но вышло иначе. А вернись я вовремя, и в живых бы не было. У нас дом на две половины с двоюродным брательником, так вот, он уснул выпивший с сигаретой и запалил дом. И кто его знает, как и что бы вышло тогда со мной. Известие это застало меня у брата, и он велел оставаться, пока есть виза. Мол, чего там на головёшки смотреть, ещё насмотришься. Ну, слава богу, все живы остались: и отец, и бедолага Юрка. Вот я и думаю, что не зря задержки всякие были, это она, чистая энергия, наверное.

– Может так быть? – спросил он у Сивого. – Может, – сказал утвердительно психолог.

– В тот раз они остались живы, но потом ушли один за другим, и Юрка, и отец.

На этих словах Славка загрустил и смотрел невидящим взглядом куда-то вдаль. Задумался и доктор о том, сколько страданий порой выпадает на долю человека, что, пожалуй, без помощи Бога и не выкарабкаться.

Вывел Славку из ступора, голос психолога:

– И вообще, Гориков, ты сейчас, как Адам, всё для тебя ново и интересно. Раньше твой мозг был вечно занят тем, где найти выпить. Но сейчас он заново познаёт мир. И Еву тебе найдёт, найдёт, вот увидишь. Но тебе нужно научиться мечтать, строить планы на будущее, чтобы все знали, что у тебя есть будущее.

– О чём ты мечтаешь, например, сейчас? – спросил он Славку.

– Мечтаю? – переспросил тот. – Не пить месяц. – Мелко, – поморщился доктор.

– Год, – добавил наглости Славка.

– Трезвость – это единственный твой способ выживания. Мечтать надо о большом. Например, написать великую книгу, построить космический корабль и открыть новую планету.

– А о чём вы мечтаете, Илья Ильич? Психолог задумался и вздохнул:

– Да чтобы наши больные все вдруг стали бы здоровыми. Это главная моя мечта, – признался доктор.

В профилакторий приходили посетители, приносили курево, трусы, носки на сменку и домашнее что-нибудь, выпечку или сладости. Больных тянуло на сладкое, конфетки и пряники. К Милютину не приходил никто, и он скучал, слоняясь по коридорам. Родные, кто умер, а кто жил далеко, из близких рядом только жена. Но её он предупреждал, чтобы не ходила, не беспокоила. К Славке тоже никто не спешил. Тётя – единственный человек из тех, кто мог прийти, была вчера, и сегодня он её не ждал. Родни у Славки было немало, но своим беспутным поведением он оттолкнул всех, таких правильных и серьёзных. А вот тётка жалела его и помогала чем могла.

Вот так они встретились в больничном коридоре два одиночества, Славка и Милютин. Первым разговор начал Милютин.

Он окликнул Славку и спросил, местный ли он. Получив утвердительный ответ, протянул руку и представился. Хотя первая попытка познакомиться уже была в карантине.

– Николай… Коля.

– Славка, – протянул свою руку, – Гориков.

– Слушай, ты не на Шестой Тепловозной живёшь, в доме, что горел как-то зимой?

– Ну да, – подтвердил Славка.

– Вспомнил я тебя, встречались в июле, кажись. – Наверное, – согласился Славка.

– А работаешь где? Не в депо? – разговорился Милютин. – Слесарем, – подтвердил собеседник.

– А я вот на пенсии, отработал машинист, – вздохнул Николай. – Михалыч, ты же Михалыча знаешь? – Славка кивнул. – Пообещал устроить помощников на машинистов переучивать. Но там справка понадобилась от нарколога, вот и вылёживаю её.

Славка поверил. Он вообще людям верил по простоте душевной. А зачем людям ему врать о себе? Ему-то от этого ни холодно, ни жарко.

– Мне он тоже обещал, как вылечусь, то на курсы сам пошлёт. Может, там, на курсах и встретимся, – помечтали они, не зная ещё, что их планам реализоваться, не суждено.

Глава 10

И последние станут первыми. Спасибо за попытку

«Лечить» всех подряд Славке надоело быстро, эта игра в доктора-целителя утомила его и разочаровала. Больные по-разному относились к его экспериментам, кто-то благосклонно, кого-то это раздражало, если кто и соглашался побыть испытуемым, то лишь от скуки. А тут ещё Сивый объяснил ему, что полностью доктора вылечить его не смогут.

– Хотя и постараются, конечно, снимут интоксикацию, напичкают витаминами, но всю остальную работу ты должен

проделать сам. Ведь надо переосмыслить всю свою жизнь или хотя бы последние годы. Как жил с водкой и как будешь жить без неё.

– А действительно, как? – задумался Славка. – Куда ни кинь всюду она. Свадьбы, похороны, встречи, разлуки, да всё с ней. Водкой как валютой можно рассчитаться за любую услугу или работу меж людьми, конечно. Это просто какая-то маленькая смерть получается – жизнь без водки, – сделал он вывод для себя.

– Есть два варианта твоего лечения. Вшить торпедо и сделать тебе подпорку, типа выпьешь – помрёшь. Но тебе не подойдёт. Уж больно ты, братец мой, любопытен. Эксперименты начнёшь ставить и опять вернёшься к нам в больницу. Но есть и другой путь. Тут он выдержал паузу и, видя Славкину большую заинтересованность, закончил словами:

– Главное для тебя – это поменять отношение к водке, сделать её и того, кто предложит с ним выпить, врагом.

– О как! – призадумался собеседник, – так я быстро без друзей останусь.

– А зачем тебе такие друзья, которые хотят твоей смерти? – парировал психолог. – И поверь, ни одно событие или причина не в состоянии заставить тебя взять в руки стакан. Только ты решаешь, жить тебе или нет. Ну, ещё Бог, конечно, но я уверен, что в этом случае он будет за тебя.

После того разговора Гориков Горислав Геннадьевич и стал по-настоящему выздоравливать. Молиться он не умел, помнил, правда, несколько строк, но не знал из какой молитвы, и поэтому придумал свою:

– Господи, – говорил он, – не оставь меня одного в борении со страстями. Мне так хочется обнять дочь, заслужить уважение родных и соседей. Дай мне для этого сил, пожалуйста. Аминь.

Последнее слово он добавил для солидности, чтобы обращение приняло надлежащий вид. Бога он себе представлял просто: с бородой, с поварёшкой, чтобы накормить всех голодных, и в белом одеянии, чтобы вылечить всех больных.

Всё чаще им овладевали воспоминания о событиях, которые он не хотел помнить, и тогда из души его вырывался стон.

Это было его покаяние и ничьё более. И каждый раз его сердце сжималось так, что темнело в глазах. И тогда он мысленно снова и снова просил прощения у себя, у близких, у тех, кого обидел, у Бога за свою такую никчёмную жизнь.

– Я больше так не буду, – по-детски наивно убеждал он Всевышнего.

Иногда его душили слёзы, и тогда он беззвучно плакал, скорбя о тех, о ком раньше плакать не было сил.

Однажды, застав Славку в таком состоянии, Сивый, шедший по коридору в свой кабинет, остановился напротив него и спросил:

– Гориков, ты мои рекомендации выполняешь? – Но приглядевшись и заметив слезы, одобрительно похлопал его по плечу, сказав:

– Вижу-вижу, выполняешь. А тренируешься? Энергетику качаешь? Ну-ка, покажи, как ты это делаешь. Славка привычным движением приблизил свои ладони друг к другу и как бы попытался их соединить, но ладони пружинили, словно между ними появилось что-то.

– Недурно, недурно, – заметил психолог.

– Не торопись, шары покатай, – велел он Славке, и тот делал движения, словно между ладонями был шарик. – Ты, это, отвлекись, чутка, – остановил его доктор. – Запястье болит, займись делом, – и вытянул правую руку перед ним. Славка, не касаясь руки Сивого, своей ладонью нашёл наиболее горячую точку на его запястье. И поднял на него глаза.

– Нашёл? Ну так лечи давай, не прохлаждайся. Вдохновлённый доверием Славка пристроил ладонь на больном месте. И процесс пошёл. Спроси у него, какой процесс, он бы и не ответил. Просто идёт лечение, это он знал наверняка. Так прошло около пяти минут. Сначала Сивому жгло, потом боль сфокусировалась в одном месте и стала едва терпима, но вдруг исчезла совсем, принеся облегчение и влажность на ладони Славки и запястье доктора.

– А боли-то нет, – сказал Сивый Славке, который вытер ладонь о куртку. – Нет боли, Славка, – повторил Сивый, крутя запястьем. – Скажу сестре, чтобы дополнительный укол тебе поставила.

– За что же это? – спросил, не поняв шутки Славка. Перед дверью в свой кабинет Сивый обернулся.

– Ты руки пробуй дальше разводить. Тренируйся, в общем, тренируйся, – и вошёл в свои владения.

Славка послушно раздвигал руки, пытаясь определить границу тепла от ладоней. К нему подошёл Спотыкач и пошутил:

– Т-ты с-случайно не рыболов? А т-то так только они руками разводят, п-показывая, какая рыба у них с-сорвалась.

Но друг не реагировал, а размышлял о том, что раньше расстояние между ладонями было меньше, а теперь он их сантиметров на сорок уже разводит, и всё равно тепло чувствуется. Иногда ладони жгло по ночам, и Славка прикладывал их к телу, пока жжение не проходило. И тогда, и сейчас он мысленно благодарил Бога за то, что дарит ему небольшие радости и помогает в исцелении.

Вскоре его способности прошли ещё одно испытание. Главврач профилактория Нина Степановна проводила приём больных перед их выпиской на предмет полного или частичного выздоровления. Приём проходил в присутствии психолога и в его кабинете. Заходили больные, она их осматривала, слушала, простукивала, где надо, и, посоветовавшись с психологом, заносила запись в карточку. И вдруг, неловко поднявшись со стула, застыла в нелепой позе, её заклинило напрочь, да так, что и дышать трудно.

– Илья Ильич, голубчик, выручай, дружок, – прохрипела она.

Сообразив, что произошло, Сивый довёл её до кушетки со словами:

– Сейчас мы кофточку снимем, на кушеточку приляжем, – уложил её лицом вниз. Тут кстати появился в дверях Аристарх и, видя всю эту картину, хотел было смыться. Но Сивый шёпотом и знаками велел позвать Славку. Тот вскоре появился в кабинете психолога. Вопросительно посмотрел на Сивого, и доктор молча показал ему на спину главврача, закрыв собой обзор Нине Степановне. Мол, видишь фронт работ, ну и приступай. Ничего не подозревающая докторица разговаривала со склонившимся над ней Сивым.

– Мне говорили, Илья Ильич, что вы практикуете, так проявите своё умение в полную силу, пожалуйста.

Славка немного вспотел даже от усердия, точку боли он обнаружил сразу, и, приложив ладонь, запустил процесс.

– Ох, как жжёт-то, Илья Ильич. Это нормально? – тревожилась Нина Степановна.

– Это просто хорошо, – бодрым голосом успокаивал её Сивый, прикрывая корпусом Славку.

Через какое-то время главврач, не поворачивая головы, приподнялась на локтях и спросила психолога.

– А что, Илья Ильич, процент выздоравливающих у нас вырос или упал?

– Я думаю, вырос, – сказал Сивый, тихонько закрыв дверь за Славкой, который на цыпочках вышел из кабинета.

– Ну, вы прямо чародей, волшебник, Илья Ильич. Я как народилась, и боли нет никакой, – восторгалась главврач, одеваясь.

– Спасибо вам огромное, честное слово.

– Не за что, дорогая Нина Степановна, – скромно отвечал ей Сивый.

Аристарх, терпеливо ждавший за дверью, завалил Славку вопросами:

– Как ты? Как она?

– Всё! – сказал скорбным голосом Славка и поднял к небу глаза.

– Ничего не вышло. Жить будет. – И они, сдерживая смех, поспешили уйти подальше.

Вскоре пришла и его очередь предстать перед главврачом. – Ну, Гориков, на торпедо согласен? – спросила она

у Славки после прослушивания и простукивания.

– «Вшиваться» не буду, – заявил твёрдо Славка. – Буду вести здоровый образ жизни.

– Ты научил? – незло спросила Нина Степановна у психолога. – А план кто выполнять будет? – погрозила она ему авторучкой. – Прям боец-молодец он у тебя, – похвалила она Сивого, который довольно улыбался.