Не первая любовь бесплатное чтение

Глава 1. Побег

В двадцать пять лет Олесе была неведома эта истина. Поэтому, спасовав перед неизбежным, она судорожно паковала чемоданы, намереваясь сбежать от судьбы и предстоящей через несколько месяцев свадьбы.

– Наташ, привет. Слушай, можно я поживу у тебя какое-то время? Нет, ничего не случилось, вернее… случилось, конечно. Подробности при встрече, ладно? Мне нужно вещи успеть собрать, пока Костя не вернулся с работы. Хорошо, я скоро буду.

Ее побег не был запланированным, поэтому сборы превратились в настоящий незапланированный кошмар. Маленькая квартира, которую они с Костей вместе снимали уже три года, была настолько пропитана ими, что, казалось, даже малейшее нарушение порядка вещей было способно причинить ей настоящую человеческую боль. А тут налетел торнадо: повсюду был включен свет, дверцы всех шкафов были распахнуты, на полках с одеждой и книгами появились зияющие дыры, столик перед зеркалом опустел, на полу распахнули свои прожорливые пасти чемоданы и сумки разных размеров, а в воздухе повисло ощущение приближающейся катастрофы. Только оконная форточка мерно хлопала на сквозняке, словно зевая: «Скучно…Все это уже было до вас и наверняка случится вновь, может быть, даже в этой самой квартире». Стояла невыносимая жара. Мозг плавился от температуры и внутреннего диалога на тему совести, атаковавшего бедную голову Олеси в самый неподходящий момент.

– Отделить его вещи от моих. А что делать с общими вещами?

– Зачем они тебе? Хочешь держаться за эти воспоминания?

– Может быть, все-таки остаться и поговорить, попытаться как-то все ему объяснить?

– Ты с ума сошла? Знаю я твои объяснения. Ты опять поведешься на уговоры, и ничего не изменится. А потом, что ты ему скажешь? Что передумала, разлюбила? Что тебя родители сбили с толку?

– Ну нельзя же вот так просто исчезнуть, без объяснения причин?!

– Можно! Это как раз то, что тебе сейчас нужно. Закрыться, забаррикадироваться, выключить все телефоны, мысли, чувства и погрузиться…

– Куда??? В депрессию?

–Не мешай собираться. Иди лучше щетку зубную возьми из ванной.

Собрав то, на что хватило времени и мужества, Олеся вылетела из квартиры, с глазами, полными слез и решимости отправиться в неизвестность под кодовым названием «Так для меня будет лучше».

Наташа уже ждала ее на пороге квартиры, которую они когда-то снимали вместе. Возвращение туда для Олеси было сродни входу в обитель несбывшихся надежд. Здесь она когда-то жила в ожидании Кости и была счастлива в отношениях с ним. Сюда же теперь она вернулась, не солоно хлебавши, окончательно запутавшись во всем и потеряв три года жизни. Олеся вернулась к исходной точке.

– Лесич, с возвращением! Повод, конечно, так себе, но, ты знаешь, здесь тебе всегда рады. А что так сумок много? Ты его вещи тоже вывезла?

Наташиному чувству юмора мог позавидовать любой стендап-комик, если бы они в то время существовали. Ее жизненная энергия била через край. Холодильник всегда был пуст, а бар полон, – что создавало идеальные условия для рехаба.

Кое-как утрамбовав содержимое чемоданов в единственный в квартире шифоньер, девушки уселись на кухне, как делали это раньше. Достали из бара чуть початую бутылку рома, нарезали на тарелку плавленый сырок (единственное, что было в холодильнике), и принялись перебирать по винтикам Олесину жизнь.

– Ну, рассказывай…

– Вот почему, когда женщина живет в гражданском браке, она считает, что она замужем, а мужчина считает, что он свободен?!!!

– Это был вопрос?

– Скорее нет, чем да…

– А ты как хочешь: свободной быть или замужем?

– Судя по тому, что сегодня случилось, замуж выйти мне не светит, но и свободной быть тоже не получится. От себя не убежишь…

– Так, понятно, разговора у нас с тобой, чувствую, не на один плавленый сырок. Пошли в магазин. Заодно и на завтрак купим чего-нибудь.

Боже, благослови супермаркеты, особенно те, что находятся на первых этажах домов и работают 24/7. Сколько же человек может купить, а потом съесть на фоне стресса?

– Так мы закупались в последний раз, когда твой Костя приехал, и мы праздновали окончание вашей холостяцкой жизни, помнишь? – Спросила, Наташа, покряхтывая под тяжестью пакетов, которые едва умещались в руках.

Олеся ничего не ответила и посмотрела на часы: “Начало десятого. Он уже точно дома”. От одной мысли о том, что там сейчас происходит, Олесю охватывала внутренняя дрожь: “Может быть, включить телефон? Нет, не сегодня. Завтра. Я поговорю с ним завтра”.

Ее вдруг накрыло удушающее чувство стыда. Не просто накрыло, а прибило к земле – всей тяжестью легло на ее плечи и вцепилось в горло, не давая дышать. Олесе стало стыдно и страшно, как дезертиру, бежавшему с поля боя, и, при этом, бесконечно жаль Костю. Все плохое, необъяснимое и странное, от чего она бежала, – рассеялось. Олесю окатило волной нежности и чувством такого невероятного родства, словно это часть ее осталась там, в этой квартире. “Трусиха, какая же ты трусиха…Почему у тебя все вечно через ….? Но, с другой стороны, можешь ли ты сейчас себе верить? Ведь твое решение тоже созрело неспроста, и тот страх, что родился в тебе, тоже настоящий? Что из этого, вообще, правда?”.

– Ты чего умолкла? – спросила Наташа, остановившись на площадке между этажами, чтобы перевести дух. – О чем задумалась?

– Я так устала, Наташ. – Олеся вдруг вынырнула из своего небытия прямо в подъезд Наташиного дома, а ее задумчивость стала плавно перерастать в раздражение и даже в желание устроить скандал. – Устала сомневаться, всем угождать, всех бояться. Сколько же можно, в конце концов?! Я не понимаю, чего я хочу. Что мое, что не мое? Я вообще ничего не понимаю. Дело даже не в нем, и не в этой свадьбе…Это вообще ничего не меняет. Я не счастлива, понимаешь? Без него или с ним. Я совершенно не чувствую себя счастливой.

Внезапно у пакета, который держала Олеся, оторвались ручки, и все его содержимое с грохотом вывалилось на лестничную клетку, запрыгав по ступеням между этажами. Тревога волной прокатилась по ее телу, и внутри как будто что-то оборвалось …ее жизнь, ее планы, ее будущее – все в одночасье рухнуло и покатилось по грязным ступеням неведомо куда. Олеся рефлекторно побежала вниз, пытаясь ухватить, спасти хотя бы что-нибудь, но, видимо, все это придется передумывать и переписывать заново. Олеся подняла застрявшую в пролете колбасу, села на эти грязные ступени и заплакала, осознавая всю абсурдность момента.

– Чего ты ревешь, бери колбасу и пойдем. Дома поплачем. Вместе.

– Ты знаешь, так странно…мы ведь еще позавчера такую же колбасу покупали вместе с ним. Для бутербродов…А теперь…

– А теперь у нас даже яиц нет – все перебились. Завтракать чем будем? Пошли. Колбасу не забудь.

Олеся поднялась по ступеням, закрыла за собой входную дверь и медленно побрела на кухню, чтобы отдать спасенную колбасу, а еще в надежде обрести в разговорах с подругой хотя бы какое-то умиротворение и ответы.

Наташа уже на скорую руку накрыла на стол и жестом пригласила Олесю садиться.

– Несчастлива, говоришь? Ну что ж, попробуем вернуть тебя к жизни.

– Слишком многообещающе звучит.

– Ну, давай хотя бы начнем. Я понимаю, что терзать тебя сейчас расспросами бессмысленно, но просто, чтобы я понимала, скажи: никакого скандала, никакого формального повода для расставания не было, так? Ты просто собрала вещи и ушла?

–Похоже на то…, – не слишком уверенно ответила Олеся, будто вообще не задумывалась об этом.

–То есть он пришел сейчас с работы, обнаружил, что тебя нет, вещей твоих тоже нет, и теперь он наверно звонит тебе…

–Но у меня выключен телефон, – Олеся тут же подхватила .

–Но у тебя выключен телефон… – задумчиво произнесла Наташа, не отрывая от Олеси “зависшего” взгляда. – И никакой записки ты ему тоже не оставила, правильно?

–Нет… – Олеся стала представлять ситуацию глазами Наташи, и ее щеки зарделись от стыда и взбалмошности собственных поступков.

–И у тебя нет ощущения, что ты сделала глупость? – настойчиво пыталась пробиться в Олесину голову Наташа.

–У меня каких только ощущений нет сейчас. Не мучай меня этим, пожалуйста. – Застонала Олеся.

–Ну он же волнуется наверно. Может, хотя бы напишешь ему, что с тобой все в порядке? – Не унималась Наташа.

– Не могу сейчас, не хочу. Завтра. Я все сделаю завтра. – Олеся дала понять, что настаивать бессмысленно.

–Я ничего не понимаю, Лесич, честно говоря. У тебя, похоже, назрел какой-то внутренний кризис…или, может, внешний? – Наташа вдруг ухватилась за эту мысль, как за озарение. – Ты кого-то встретила и просто разлюбила Костю?

–Да никого я не встретила, перестань. Из-за этого наверно не сбегают…, – задумалась Олеся. – Я вообще не уверена, что все это время любила его, что он любил меня, что я сама себя любила…

– Не придумывай! – отмахнулась Наташа. – Я же видела вас. Все у вас было по-настоящему и взаимно. Поверь, со стороны иногда виднее. Может, ты просто забыла?

–Может и забыла…, – согласилась Олеся. – Когда-то все было по-настоящему и взаимно, а потом все это куда-то делось… Мы стали жить по инерции, чаще ссориться, больше ревновать, чем любить…отдалились, одним словом. Он и жениться-то не хотел, говорил, что ему и так хорошо. Просто родители стали настаивать, да и я в последнее время стала ему про детей говорить… В общем, решение вступить в брак в нашем случае было чисто рациональным, – Олеся улыбнулась этому клише, так подходящему к ситуации. – Как будто этой свадьбой мы должны были, в очередной раз, всем угодить. Нужно же соответствовать ожиданиям родителей, общества, друг друга, наконец…Жить по шаблону. Я так больше не хочу. Думаю, и он не хочет.

–Поэтому ты решила сбежать? Вместо того, чтобы поговорить, обсудить все цивилизованно, по-взрослому, ты решила сбежать, как маленький неразумный ребенок. И пусть оно там само без тебя как-нибудь разрешится, да? – Наташа говорила это Олесе подчеркнуто покровительственным тоном, немного даже подтрунивая над подругой, которая, как казалось Наташе, сейчас устраивает бурю в стакане воды.

–Я всегда так делаю…когда мне страшно. – Совершенно искренне ответила Олеся.

–Страшно? От чего? От свадьбы предстоящей? Вы уже три года вместе, так хорошо друг друга знаете, чего там бояться?

– Страшно, что так и проживем по инерции всю жизнь, цепляясь друг за друга, как за последний шанс. Не важно, как, но вместе. Да и не так-то хорошо мы знаем друг друга. Я ему многого о себе не рассказывала до сих пор. Про маму, например. Уверена, он тоже.

–Замороченные вы очень. Причем оба. Не удивительно, что у вас все не как у людей. Одно могу сказать: других таких ненормальных вы больше не найдете. Так что не спешите друг от друга отказываться. Что-то мне подсказывает, что проблема не в Косте. Ну точно не только в нем.

–Я знаю.

–Что думаешь делать?

–Буду разбираться, распутывать клубок. Поможешь мне? – Олеся посмотрела на Наташу каким-то безнадежно одиноким взглядом, ища в ее глазах призрак давно и безнадежно утраченной опоры.

–Конечно, Лесич. Все будет хорошо, – Наташа сочувственно обняла подругу, не до конца понимая, какие же мысли роятся в ее голове, но точно зная, что она нуждается в поддержке и блуждает в своих трех соснах совершенно искренне, пусть и не замечая очевидного. Хотя, может, это сама Наташа чего-то не замечала.

1. Наташа

Глава 2. Любовь – для тех, у кого все хорошо

-Слушай, а кто был твоей первой любовью? Не Костя случаем? – Спросила Наташа, внезапно переменив тему разговора, чтобы переключиться на позитивную волну.

Наташе хотелось, чтобы Олеся начала вспоминать о чем-то хорошем, желательно связанным с Костей. Все же, она не до конца верила в их разрыв, потому что не понимала его причин. Однако они наверняка были, просто могли и для самой Олеси оставаться не вполне очевидными, а то и вовсе скрыться за завесой времени. “Где же их искать, как ни в прошлом?” – Наташа почувствовала себя психологом с замашками частного детектива.

–Представляешь, меня никто никогда не спрашивал об этом?

Олеся не лукавила. Она поймала себя на мысли, что сейчас ей почему-то крайне трудно ответить на этот простой вопрос: когда и в кого она была впервые в жизни влюблена.

–Ну так, и каким будет твой ответ? – Живо включилась в игру Наташа, предвкушая, что этот случай в ее практике, действительно, может может стать непростым (даже уникальным!) и перевернуть весь ее профессиональный опыт с ног на голову.

–Точно не Костя, – ответила Олеся и слегка нахмурила брови, будто пытаясь припомнить.

–А я думала, что вы с ним в одной школе учились. Разве нет?

–Да, в одной провинциальной мажорной школе… Только он на год старше.

Олесю вдруг перекинуло в 1999 год. Десятый класс. Память словно открыла перед ней временной портал. Казалось, она смотрит о себе немое кино. Слова быстро оформлялись в предложения и фразы, едва поспевая за сменой кадров.

–Я была маленькой, очень стеснительной, но миловидной отличницей. Одной из многих, как мне казалось. Мечтательницей. Я могла быть красивой, но нужно было очень постараться, чтобы это во мне рассмотреть. Мне не хватало смелости. Говорили, что у меня красивые зеленые глаза, но они никогда не улыбаются. Наверно от того, что я много плакала, когда была маленькой, ведь дома творилось, бог знает, что. А потом слезы ушли, осталась только глубокая внутренняя боль, которая отталкивала даже меня саму и искажала юношескую красоту, как будто я смотрелась в кривое зеркало.

–Ну а он, конечно, полная противоположность? – Спросила Наташа, угадывая классический сюжет, столь любимый западным кинематографом.

–Ну да, – улыбнулась Олеся, – так и было. Он был такой взрослый, уверенный в себе, в сопровождении бесконечной толпы друзей и девушек, с прекрасными карими глазами и копной вьющихся темных волос, а еще нежным румянцем на щеках… В его глазах была какая-то знакомая глубина и грусть, но я боялась в них смотреть. Мне было достаточно своей грусти. Я вообще тогда не могла даже и мечтать о том, что в мою закрытую жизнь может войти какое-то подобное…чувство? Слишком много тайн я хранила и ни с кем не хотела их делить. К тому же, Костя был влюблен в мою одноклассницу – Зою.

–Серьезно? Ну точно, все по классике.

–Не совсем. Ты не жди быстрой развязки.

Олеся увлеклась процессом. Наташа была права: эти воспоминания загорались огоньком надежды в ее глазах, и где-то там, на этой киношной ленте обязательно должна была быть вспышка, изменившая весь сценарий Олесиной жизни.

–Вся школа следила за их «романом». Вот Зоя была настоящей красавицей. Все ее любили. Голубые глаза с длинными ресницами, роскошная улыбка…Она была любимым, благополучным ребенком. Казалось, что все радости этого мира были предназначены только ей одной. Никому даже в голову не приходило сомневаться в этом. Помню, перед новогодним балом в десятом классе мы с девчонками смотрели на них с восторгом и обсуждали, какая же она хорошенькая, и как же ему повезло. Очень красивая пара.

–А как же ты?

Наташа с недоверчивой улыбкой посмотрела на Олесю, как будто та что-то не договаривает, или намеренно затягивает рассказ.

– А у меня в десятом классе был скромный мальчик по имени Ваня, сосед.

–Первый раз о нем слышу, – отреагировала Наташа, все еще продолжая сомневаться.

–Правильно, я и не рассказывала. Костя никогда не мог слушать про моих бывших, хотя, по сравнению с его батальоном, моя скромная шеренга выглядела очень безобидно. Я разучилась это вспоминать.

Наташа рассмеялась, услышав про “скромную шеренгу”:

–У меня всегда было ощущение, что у тебя, кроме Кости вообще никого не было. Он твой первый и единственный.

–Вот-вот. Видишь, у него получилось всех в этом убедить.

–Ну, так и что там твой сосед?

–Мы дружили, гуляли вечерами большой дворовой компанией, в которой никого не смущало то, что происходило у меня дома. Все знали. Здесь я могла быть собой. Я даже была влюблена в него, да. Первый поцелуй, первые переживания…Мы ходили, держась за руки. Хотя мне тогда казалось, что и он стесняется меня. Ведь любовь – это только для тех, у кого все хорошо.

–Любовь, дорогая, – для всех! Кто же это вбил все эти глупости в твою несчастную голову? Сомневаюсь, что Костя. Похоже, это случилось задолго до него. – С негодованием отметила Наташа. У нее в голове начинала потихоньку вырисовываться картина и, похоже, даже сошлись некоторые из кусочков этого пока не до конца оформившегося пазла. – Ну а что же твой Ванька? Не убедил тебя в обратном?

–Ванька – хороший парень, – продолжала рассказывать Олеся. – Мы до сих пор общаемся, когда приезжаю к родителям, потому что он живет с семьей в том же родительском доме, недалеко от нас. Крепкая такая семья, дочка… Он такой же улыбчивый. Ямочки на щеках. – Олеся тоже заулыбалась, представляя Ванькины ямочки и свой наивный десятый класс. – Однажды мы встретились с ним в магазине. Я не узнала его, а он как-то сразу узнал и подошел. Никогда не забуду, как он смотрел на меня … Словно я с другой планеты:

– Ты … очень хорошо выглядишь. Вернулась или в гости?

– В гости…Ванька, господи, – я растерялась, обняла его. После чего растерялся он, щеки зарделись румянцем…ох уж эти ямочки. – Как жизнь?

– Хорошо. У меня дочка. Мы тут же живем, в родительском доме. А ты?

Я подумала, что я, действительно, на другой планете. Я была очень рада видеть его, но поняла, как все это было давно, как круто изменилась с тех пор моя жизнь. Я работаю в международном рекламном агентстве, мои коллеги говорят на разных языках, мы много снимаем, ездим по миру. Я свободно говорю на английском. Я часть московской креативной тусовки. Я даже фамилию сменила… Это совершенно другая Я. Та девочка, которую он знал, осталась там, на улице, где наши дома стоят бок о бок…Но из уважения к ямочкам, я не стала вдаваться в подробности. Мне было чертовски приятно, что он смотрит на меня вот так…

– Да все, как у всех. Просто в другом городе. Работа, дом, друзья.

– Замужем? – Посмотрел на мою руку.

– Нет, но…

–Не свободна, – договорил он и улыбнулся. – Ясно…

– Да…

– Ну, я пойду наверно. Хотелось бы еще увидеться, но вряд ли получится…? – Посмотрел вопрошающе.

Я не хотела, чтобы он продолжал:

– Да, я уезжаю сегодня.

– Ладно…Ты очень красивая, – снова эти ямочки. – Я очень рад за тебя. Правильно сделала, что уехала. Москва тебе очень…идет.

И он взял меня за руку. Руки те же, ямочки те же …На секунду мне показалось, что и я та же. Несчастная девочка в поисках приюта, нежности и любви.

– Спасибо, – я слегка сжала его руку и отпустила ее, а вместе с ней и все, что нас связывало. Развернулась, чтобы уйти, но почувствовала, как он смотрит на меня.

– Пока, – Ванька сказал уже совсем тихо. Из глубины тех воспоминаний, которые нас связывали. Он все вспомнил и, может быть, даже подумал, а что было бы, если бы…

– Пока…, – я обернулась и с улыбкой помахала ему. А он еще долго смотрел мне вслед.

Трогательная юношеская влюбленность с румянцем и ямочками на щеках – в моем багаже памяти найдется для нее особенное место.

Олеся ностальгически вздохнула. От этих ее воспоминаний повеяло таким романтическим теплом, что исследовательское настроение Наташи мгновенно улетучилось. Олесе даже показалось, что она сейчас всплакнет.

–Теперь я понимаю Костю. Если ты про каждого бывшего из своей “шеренги” будешь рассказывать вот так, то тут никакого мужского терпения не хватит… Так вот, значит, она какая, твоя первая любовь…, – сказала Наташа, слегка растягивая слова и мечтательно погружаясь в собственные воспоминания в попытке отыскать там своего Ваньку.

–Любовь – как-то громко сказано. Влюбленность, скорее…. – Олеся задумалась и вдруг в ее голове ударами колокола зазвучала мысль настолько важная, что, в попытке не упустить ее, она начала махать руками так, будто ей прямо сейчас требуется неотложная помощь.

Наташа испуганно поднялась из-за стола, но тут же поняла, что тревога ложная. Олеся продолжала:

–Натали, вспомни-ка, на кого я чаще всего тебе жаловалась и жалуюсь до сих пор?

–Не поняла…, – Наташа посмотрела на нее в замешательстве.

–Ну, с кем я чаще всего конфликтую, на кого обижаюсь постоянно, кто мне все время звонит, мешает жить и незримо присутствует везде, где бы я не находилась?

–Мама что-ли? – Наташа сказала это с подозрением, боясь предположить, какой неожиданный вывод из этого может последовать.

–Бинго! Все мои подруги обсуждают между собой мужчин, а я все время обсуждаю с подругами маму. Как будто мужчины в моей жизни отсутствуют, как факт, либо они нужны только для того, чтобы всегда был повод продолжать выяснять отношения с самым главным человеком в моей жизни…

–Боже, Лесич, а ведь ты права, – к Наташе тут же вернулся научный интерес, а только что сделанное открытие обухом ударило ее по голове и усадило обратно на стул. – Вот тебе и первая любовь…

–Именно! – Олеся ухватилась за это совпадение, за эту – случайно или нет – брошенную Наташей последнюю фразу. – Первая любовь – это любовь матери.

Наташа никогда еще не была настолько увлечена беседой. Казалось, они вдвоем сейчас стоят у разгадки тайны Египетских пирамид, Бермудского треугольника или чего-то еще, настолько же значимого для истории.

–Если первой, материнской любви оказалось недостаточно, или ее не было вовсе, то и никакой последующей любви может просто вообще не быть, понимаешь? – Продолжала Олеся, чувствуя небывалое вдохновение и подъем от того, что свет, к которому она так долго стремилась, вдруг забрезжил на расстоянии вытянутой руки от нее. – Потому и мне кажется, что ни первой, ни второй, никакой любви у меня не было. Увлечения, влюбленности… Настоящей любви я всегда ждала только от одного человека, но ее выдавали как кредит: очень дозированно, на особых условиях и обязательно под проценты.

– Да уж. Надеюсь, кстати, твой кредитор не явится сюда, чтобы тебя спасать?

– Нет, я ничего не говорила ей, не хочу. Она столько воды намутила, только окончательно меня запутала. Сами разберемся.

Олеся с Наташей просидели практически до утра – вспоминали не только первую любовь, но и разные другие «пробы пера» на пути к большому и светлому чувству, смеялись… Еще недавно они жили с девчонками вчетвером в этой маленькой квартире. Казалось, этому беззаботному периоду в их жизни не будет конца. С тех пор прошло всего три года, а Олеся думала, что она повзрослела на все десять. Однако Наташа помнила ее другой и была категорически не согласна на досрочное взросление. Поэтому с первыми лучами солнца они отправились спать в надежде на крутые перемены в жизни, которым всегда неизменно предшествует подобный хаос. Олеся почувствовала, что она не одна.

Глава 3. Что вы чувствуете, когда пьете молоко?

Будильник предательски заверещал ровно в 7.30 и ни минутой позже. Хорошо, если удалось поспать хотя бы пару часов. Наташа уже бодренько суетилась на кухне. В квартире сильно пахло кофе, шампунем и туалетной водой – верный знак того, что утро уже в разгаре, и, если не встать прямо сейчас, то опоздание на работу гарантировано.

Олеся собрала последние остатки мужества и осторожно, пробираясь сквозь туман в глазах, побрела в ванную. Начинался первый день новой, но такой чужой для нее жизни. Она сдалась. Мир рухнул. Но было что-то успокаивающее в этой определенности.

–Я оставила тебе ключи в прихожей. Захлопни дверь посильнее, когда будешь уходить, ладно? – Крикнула Наташа, выходя в подъезд и оповещая всех еще не проснувшихся о продолжении рабочих будней.

–Хорошо. – Олеся пыталась сосредоточиться на ключах, на двери, на Наташе, но выходило пока очень плохо. – До вечера.

Входная дверь хлопнула так сильно, что зубная щетка подпрыгнула у Олеси во рту, чем мгновенно вывела ее из состояния анабиоза. Она еще немного потопталась в ванной, пристраивая щетку, потом в прихожей в поисках ключей. Времени на завтрак и выбор одежды уже не оставалось. Олеся натянула первые попавшиеся под руку джинсы и футболку, бросила ключи в рюкзак и, со всей силы хлопнув этой несчастной дверью, побежала в направлении метро.

Ее телефон был выключен со вчерашнего вечера. “Очень странное ощущение…Будто тебя вдруг отпустили на волю, включили режим инкогнито и, наконец-то, оставили наедине с собой, – думала Олеся, – и никто в целом мире не знает, где ты”.

Когда Олесе было пять лет, она случайно ушла из дома. Заигралась на лужайке с их собакой, Жулькой, и не заметила, как добежала вслед за ней аж до ближайшей железнодорожной станции. Мама всякий раз с содроганием рассказывала Олесе эту историю, коря Олесину двоюродную сестру за то, что “не досмотрела”, и предостерегая саму Олесю от подобных вольностей в будущем. Вся эта история должна была быть пронизана страхом, но Олеся, увы, ничего не помнила. Да и мама все время удивлялась, что Олеся как будто бы совсем не испугалась тогда, даже наоборот: когда ее нашли, с увлечением рассказывала маме про их с Жулькой путешествие. Вот и сейчас Олеся совсем не боялась потеряться. Ей даже казалось, что она получает от этого удовольствие.

Тогда еще не было смартфонов, с легким доступом в социальные сети и мессенджеры. Главное, не было привычки все это ежеминутно проверять. То есть для того, чтобы гарантированно «достучаться» до человека, ему нужно было обязательно позвонить. Олеся боялась включать телефон, потому что ей, конечно же, звонили. Скорее всего, Костя звонил много раз подряд, отправил кучу сообщений – голосовых, текстовых… “И вся эта лавина накроет меня прямо сейчас, стоит только нажать кнопку”, – увязая в этих мыслях по пути в метро, Олеся решила прервать, наконец, мучения, когда поднимется на поверхность. “В конце концов, и с работы могли звонить – дольше тянуть нельзя. Да и отговорки закончились”, – убедила себя, наконец, Олеся.

От метро Тверская до Малой Дмитровки она шагала под такой бойкий аккомпанемент из уведомлений, словно провела в метро без связи целый год. Вскоре раздался звонок.

– Наконец-то! Господи…У тебя все в порядке? Что случилось? Где ты??? – Взволнованный Костя тараторил в трубку, будто кто-то стоял над ним с секундомером и проверял технику чтения этих заранее заготовленных фраз.

Олеся уже проигрывала их разговор в голове неоднократно, но в последний момент, как и полагается в таких случаях, растерялась: стала хватать ртом воздух, а голосом – первые приходившие в голову слова.

– Все в порядке, Кость. Я иду на работу. Не одолевай вопросами. Пожалуйста…Я не могу тебе сейчас всего объяснить. Мне нужно время подумать, разобраться.

– С чем разобраться? У тебя появился кто-то? – Тут же выпалил Костя.

Он тоже не раз репетировал их разговор, и этот вопрос всегда настойчиво пробивался в лидеры, опережая все другие по степени значимости.

– Боже мой! – С досадой воскликнула Олеся. – Ну да, это наверно самое простое объяснение…

Между ними повисла пауза: Олеся подбирала слова, а Костя замер в ожидании продолжения.

– Могло бы быть! – Не снижая накала, выпалила Олеся. – Но нет, не появился. Мне нужно разобраться с собой. В голове у меня бардак, понимаешь? Не знаю, чего хочу. Знаю только, чего не хочу: обманывать больше не хочу – ни тебя, ни себя.

Олеся вдруг задумалась, какой была бы ее реакция, если бы ей говорили такое: «Ему наверно кажется, что на авансцену выполз мой двойник или вообще другой человек, который пытается беседовать с ним от моего имени». И судя по сбивчивым эмоциональным конструкциям в разлете от «я все понимаю» до «я ничего не понимаю вообще», она была права. Трудно понять того, кто сам не понимает, что происходит.

– Сколько тебе нужно времени? – Удрученно спросил Костя, понимая, что ничего конкретного, конечно, он сейчас от нее не услышит, но просто не желая ее отпускать. – Я не хочу оставаться в этой квартире один, очень давит все…

– Не знаю…, – предсказуемо ответила Олеся. – Но ты можешь подыскать себе другое жилье.

Олеся вдруг сказала это, и все внутри нее замерло: “Откуда взялась эта мысль? Почему я говорю с ним так, будто мы чужие?”.

Костя тоже не мог понять, откуда вдруг появилась эта холодность, и что могло так кардинально изменить ее отношение к нему за столь короткий срок. В пику ее дерзости, он решил было, по заведенной между ними традиции, тоже ужалить побольнее:

– Да, наверно так и сделаю! Не думаю, что это проблема!

Но потом смягчился, понимая, что это не простая размолвка, после которой они разойдутся по комнатам, а потом все равно встретятся в одной постели. Теперь все гораздо серьезнее и непонятнее для него. Костя боялся это озвучить, но от этой мысли было не отмахнуться: неужели она, действительно, ушла от него?

– У меня к тебе одна только просьба: давай будем на связи. Не теряйся, пожалуйста. Я не знаю, что там у тебя произошло, но, может быть, когда-нибудь ты захочешь мне об этом рассказать. Знай, что с моей стороны ничего не изменилось: я люблю тебя и хочу быть с тобой. Если нужно время – пусть будет время. Главное, чтобы оно было настоящим, а не прошлым.

Костя демонстрировал чудеса здравомыслия и был в шоке от самого себя. Он не понимал, каким чудом у него вдруг сплелся такой затейливый словесный узор. Олеся же слушала, не доверяя собственным ушам и поражаясь тому, как все-таки плохо они друг друга знают. Было похоже на то, что они нечаянно открыли что-то новое друг в друге, о существовании чего раньше даже не догадывались, и теперь не знали, как себя вести.

– Ладно, будем на связи, конечно. – Ответила Олеся, пытаясь демонстрировать присутствие духа. – Я просто уже пришла в офис, в лифт захожу – скоро связь пропадет.

– Главное, ты не пропадай. Спасибо, что взяла трубку.

Двери лифта захлопнулись, оборвав этот бесконечный, как показалось Олесе, разговор. «Ну какая же я свинья», – практически вслух процедила сквозь зубы Олеся. Достойный десерт к основному блюду – жалости к себе, которым она так жадно наслаждалась вчера. Как выжить в этих противоречиях, она пока не понимала.

В агентстве с самого утра царили суета, галдеж и творческий беспредел. Судя по накалу страстей в переговорной комнате, на горизонте маячил новый тендер, выиграть который было не просто делом чести, но вопросом жизни и смерти, не меньше. Поэтому сегодня предстояло поднять по команде всех бойцов, включая резервистов, и загрузить их работой по самые пределы творческой фантазии. «Самое время», – подумала Олеся.

Работа в рекламе – это бесконечная возможность быть ребенком, зарабатывая, при этом, вполне себе взрослые деньги. Единственное, что от тебя требуется, – это желание играть, кураж и хорошее настроение, чтобы всерьез рассуждать о самых несерьезных вещах. Например, о том, что испытывает человек, бросая в унитаз смываемую втулку; или почему он должен выбрать стильный растворимый кофе в пакетиках вместо поросшей мхом молотой арабики; какой сок самый сочный, и под каким подгузником попа самая сухая; как угодить коту, целясь в визуальные предпочтения его хозяйки; ну и, наконец, достаточно ли хорошо доносит эффективность средства от диареи слоган «срочнее срочного».

Инсайты – наши внутренние озарения – самое ценное не только в рекламе, но и в жизни. Они есть основа нашего выбора: от утреннего кофе, марки сигарет или жвачки – до выбора профессии, выбора человека, с которым хочется быть рядом, выбора своего жизненного пути. У Олеси прекрасно получалось распознавать эти тайные человеческие мотивы. Она всегда с легкостью угадывала, что сейчас человек чувствует, о чем думает и какие слова хочет услышать. Иногда ей казалось, что она читает людей, как открытые книги. Но это, к сожалению, никак не помогало Олесе понять самое себя. Ей было интересно слушать, когда кто-то говорил о ней. А еще интереснее, – подслушивать, когда кто-то сплетничал. Но и там ничего, кроме банального «хорошая», «отзывчивая» и «знает свое дело» Олеся обнаружить не смогла. Даже ни одного ругательства и никакого хамства – сплошная сладкая вата. «Неправда», – думала Олеся. Но об этом знала только она сама, ну и Костя, конечно же, часто служивший громоотводом.

Сегодня самые известные среди своих коллег креативные и стратегические умы современности должны были озадачиться поиском инсайтов для новой рекламной кампании одного популярного молочного бренда. Говоря проще: нужно было придумать рекламу молока.

Поскольку ни настроения, ни тем более куража у Олеси сегодня не было, она решила, что подумает об этом завтра. Как это часто бывает от недосыпа, мозг выхватывает из окружающего звукового фона какую-то фразу и начинает на зацикленном режиме ее прокручивать, пока вы не очнетесь. Сегодня в мозгу Олеси засела прозвучавшая уже раз двести фраза «Что вы чувствуете, когда пьете молоко?». Она сопровождала Олесю всю дорогу домой. И только когда двери метро энергично распахнулись на станции назначения, пришел ответ: «Да ничего не чувствую! Я его вообще не пью». Олеся впервые почувствовала себя профессионально бессильной. Ей представилась пухлая домохозяйка, стоящая с растерянным видом и глазами, полными слез, у пестрой молочной витрины.

– Как же я теперь его буду пить, если ничего не чувствую?

– Как хочешь, так и пей. И начни уже думать, наконец, самостоятельно. Взрослая уже!

«Я когда-нибудь сойду с ума от этой работы», – подумала Олеся, открывая входную дверь. Быстро сбросив рюкзак и обувь, она буквально рухнула на кровать и заснула, под гипнотическое эхо судьбоносной фразы: «Что вы чувствуете, когда пьете молоко?».

Глава 4. Недостаточность и непереносимость

Очнувшись в районе полуночи от внезапно наступившей в голове тишины, Олеся поняла, что выспалась. Наташа мирно посапывала на соседнем диване, и, чтобы не разбудить ее, Олеся на цыпочках проследовала на кухню, прихватив с собой рабочий блокнот. На случай, если ночь вдруг поразит ее внезапным молочным инсайтом.

Но мысли Олеси почему-то потекли в другом направлении. Она вспомнила, как в раннем-раннем детстве, пока мама и папа еще были семьей, ее привезли к бабушке, папиной маме, в деревню. Это было всего однажды, но воспоминание об этом врезалось в память и почему-то именно сейчас отчетливо предстало перед глазами Олеси. Бабушкин дом был как кафтан в поговорке: «Не ладно скроен, да крепко сшит». Как и большинство деревенских домов, надо сказать. В небольшой избе стояли две кровати, пара массивных сундуков, шкаф и печка, за которой размещался стол. Все остальные помещения не были жилыми, но соединялись с избой своей, тайной (как Олесе казалось) системой дверей, переходов и калиток. Во всех этих помещениях было тепло, влажно и пахло сеном. Сеном были набиты матрасы на летней кухне. Сено было на полу, на стенах и под крышей хозяйственного двора. Его было так много, потому что в доме жила корова – Нарядка. Черная с белым, большая, излучающая доброту и покой – она стала самым большим впечатлением Олеси от этой поездки. Каждое утро бабушка приносила ведро свежего парного молока, аккуратно прикрытого марлей, и воздух мгновенно наполнялся его ароматом – ароматом дома и счастья. «А ведь я тогда пила молоко, – вспомнила Олеся, – да, я помню его сладковатый вкус, пенку на губах, его теплоту, от которой становилось так хорошо и радостно на душе». «Мы впитываем счастье с молоком. Мы приходим в этот мир счастливыми», – записала Олеся в рабочий блокнот. Ей вдруг остро захотелось напитаться от этого источника. Олеся залезла в холодильник, достала бутылку молока и поставила на плиту большую эмалированную кружку. Молоко из источника обязательно должно быть теплым.

Олеся не могла вспомнить, как и почему она перестала его пить. Мама всегда говорила, что у них наследственная непереносимость молочного белка, лактазная недостаточность или что-то в этом роде. Олеся верила, хотя вряд ли эти предположения когда-то были хоть чем-то подтверждены. Мама любила выставлять себе и всем вокруг диагнозы. Олеся сделала глоток, и тут же почувствовала, как подло ее обманывали все эти годы. Ей казалось, что ее в буквальном смысле отлучили от источника силы и радости. «У кого это «у нас»?», – внутренне возмущалась Олеся. – С чего это «мы» взяли, что мне нельзя молоко?». Ей казалось, что она пьет его впервые. Молоко обнимало Олесю изнутри своим теплом, обволакивало нежностью, любовью и заботой, так давно запертыми на ключ под предлогом какой-то непереносимости. «Точно! У меня же непереносимость любви и ее же недостаточность…», – Олеся замерла от этого неожиданного открытия. «Любовь невозможно вынести, когда она приносит только боль и страдание. Проще и вовсе от нее отказаться, вычеркнуть из жизни и довольствоваться искусственными заменителями. Получается, я не умею принимать любовь? Я даже наверно не смогу понять, какая она, и никогда не узнаю, что я сама по-настоящему полюбила? Вот как сейчас…Что же со мной происходит?».

Обнимая ладонями теплую кружку, Олеся подошла к окну и чуть отодвинула штору – словно в надежде найти ответ. Облака на ночном небе оживленно задвигались, и перед Олесей вдруг предстала огромная полная луна. Словно обнаженная, на этом одиноком темном небе, она просматривалась насквозь и так сияла своим холодным одиночеством, что у Олеси мгновенно похолодели ноги. Ей казалось, что луна смотрит на нее и что-то хочет ей сказать этой своей наготой и ясностью. Олеся сделала еще один глоток молока, чтобы согреться, и в оцепенении села на стул, не сводя с луны глаз.

– Ведь все просто. Ночь всегда приходит на смену дню, и ничто не в силах изменить этот порядок. Какие бы маски люди не носили днем, ночью они всегда остаются наедине с собой. Искренность почему-то просыпается тогда, когда приходит бессонница. Вот и ты здесь – со своими страхами, тревогами, гневом, со своим отрицанием, со всей своей недостаточностью и непереносимостью. Признай это. У тебя действительно все хорошо или это только привычный для всех фасад? Предсказуемый, удобный…Где же прячутся твои демоны?

– Какие еще демоны? Ты меня пугаешь.

– У каждого есть темная сторона. Но люди ее так тщательно прячут, что их маски со временем буквально прирастают к коже. Так, что уже и сам не разберешь, где ты настоящий. Вот ты стоишь здесь и смотришь на меня в надежде получить ответы. А ведь ты и есть ответ. Ты знаешь, какая ты настоящая?

– Если бы я знала, то не стояла бы здесь сейчас. Меня даже не было бы в этой квартире…

– Спроси у маленькой девочки, которая стоит на ветру в легком платьишке, сжимая в руках старую куклу, и ждет маму. Помнишь эти бессонные ночи, когда тебе было двенадцать? Ты так же смотрела на меня в окно и слушала тишину, стараясь не пропустить скрип калитки. Тебе казалось, что кто-то запер дверь, и мама просто не может войти. И ты шла, стараясь не разбудить бабушку, чтобы проверить, открыта ли дверь. Дверь не была заперта, но ты всякий раз выходила на крыльцо, чтобы проверить еще и калитку. Ты не боялась этой темноты, ведь она каждый раз возвращала тебе маму, и твой самый большой страх – потерять ее – на время затихал.

– Да…Мне было очень страшно. Я всегда боялась потерять ее, и до сих пор боюсь. Я любила и ненавидела ее. И до сих пор люблю и …. За те кандалы, которые она на меня надела. Любовь к ней стала моей тюрьмой. Я всю жизнь была узницей. Под страхом потерять ее я всегда прятала свой гнев. Наверно он и забрал мои слезы. Ты знаешь, я ведь лет с пятнадцати перестала плакать. Совсем. Мои глаза всякий раз наливались, но плакать не получалось. Как будто кто-то высушил этот источник. Я и сейчас запрещаю себе плакать. Вот разве что вчера прорвало… Хорошие девочки не плачут.

– А плохие?

– А плохие?… Плохие, как известно2, делают, что захотят.

Облака снова налетели гурьбой, будто титры «THE END3», и Олеся вернулась в свои двадцать пять, так и не успокоив малышку, потерявшую сон и слезы. Она решила погреть для нее еще одну кружку молока и уложить спать, мягко подоткнув одеяло под ножки, чтобы никакие сквозняки сегодня не могли украсть ее покой. «Я хочу стать для нее тем родителем, которого она заслужила», – твердо решила Олеся. И у нее созрел план – восполнить недостаточность и устранить непереносимость: «Если молоко можно пить, то, может, и все остальное тоже не запрещено? А что вы чувствуете, когда пьете молоко?».

В отличии от Олеси, Костя всегда молоко любил. Он был настоящим молочным гурманом: мог пить его холодным в жару или слегка подогретым, приходя на теплую кухню с мороза. Наливал в высокий прозрачный стакан, садился и смаковал – за неспешным чтением книги или газеты. Для Олеси это было приметой какого-то малознакомого ей благополучия, осколком детского права на счастье, каплей этого самого счастья… Специально для Кости Олеся даже как-то сфотографировала одну зарубежную социальную рекламу: внутри тележки супермаркета была наклеена табличка, на ней надкусанное печенье в форме полумесяца и вопрос, обращенный к тому, кто эту тележку везет: GOT MILK4? Косте понравилось. Он сказал, что точно бы не устоял, и попросил купить ему молока и такого печенья.

В эту ночь Костя тоже не спал. Он не совершал очевидных открытий, как Олеся. Ему просто было невыносимо его внезапное одиночество. Последние полгода их совместной жизни с Олесей были пустыми. Пытаясь отыскать причину того, что произошло, Костя не мог вспомнить ничего примечательного. Череда одинаковых ужинов и завтраков, заурядные походы в кино и рестораны, ставшие рутиной. Почти такие же занятия любовью: бег на тренажерах – чтобы зарядиться с утра, или неторопливая йога – чтобы расслабиться вечером. У всего, что они делали вместе, появилось четкое обоснование, цель. Жизнь утратила свое спонтанное озорство: они мало чем занимались просто так, потому что им вдруг этого захотелось. Все было подчинено какому-то распорядку и поддержанию того образа жизни, к которому оба они уже привыкли. Конечно, во всем этом уже не было “огонька”: фильмы стали казаться пресными, кресла в зрительном зале сделались совсем не удобными, еда в ресторанах перестала быть вкусной, а секс таким уж необходимым. Однако само наличие этого распорядка и плана в жизни как будто наполняло эту жизнь смыслом и поддерживало их корабль на плаву.

Олесе первой захотелось спрыгнуть за борт. Она не хотела ходить в кино только для того, чтобы занять выходные, в рестораны – только, чтобы поесть, и заниматься сексом – только “для здоровья”. Наоборот, с каждым днем она чувствовала себя все менее здоровой: ее энергия куда-то рассеивалась, мысли блуждали, она не запоминала ни фильмов, которые они смотрели, ни блюд, которые они заказывали… Лишь сильнее страдала от того, что все эти привычные удовольствия почему-то стали ей недоступны. Глядя на ее вечную усталость, Костя говорил, что она просто не умеет расслабляться, и зачем-то пребывает в вечном тонусе, в состоянии постоянной боевой готовности. Чем нисколько не облегчал ее страданий, а только усиливал желание Олеси покинуть севшее на мель судно. Костя не разделял ее переживаний, а, может, просто не воспринимал все происходящее так остро. Для него вся эта рутина была синонимом “нормальности” и стабильности их отношений. Да и, надо признать, они никогда открыто ни о чем подобном не говорили. До настоящего момента Костя совершенно искренне полагал, что у них “все хорошо”, однако вспомнить, что конкретно было хорошо, не мог. В его памяти всплывали рабочие встречи, тусовки с друзьями, случайные взгляды случайных девушек, мысли о которых случайно приходили ему в голову, когда он слушал музыку, – все, что угодно, кроме того фонового “хорошего”, которое было у них с Олесей, а сейчас вдруг куда-то исчезло. Вместе с этим “хорошим” фоном все в одночасье утратило свою значимость. В квартире, в голове Кости и в его сердце повисла пустота, которая впервые зазвучала для него, как вопрос, как повод. Она стонала в ладу с “накрывшим” его одиночеством. Она сливалась с той самой тишиной, в которой так незаметно растворились их отношения, и в которой сейчас медленно растворялся он сам.

“Так приятно уходить в себя, когда кому-то есть до тебя дело.., – размышлял Костя. – Когда рядом тот, кому не все равно, о чем ты сейчас думаешь, что чувствуешь, о чем мечтаешь…Но когда ты один, копаться в себе просто нет сил. Да и какой в этом смысл?”. Для Кости это было самым тяжелым испытанием. Он вдруг тоже остался наедине с собой, и не знал, что с этим делать.

Олесе казалось, что она стоит на пороге новой жизни, в которой она намерена была себе все разрешить. Костя же, наоборот, словно вернулся в прошлое. Олеся вносила в его жизнь определенность, была маяком, на который он вечно плыл. Теперь пришло время освоить навигацию и самому наводить порядок на корабле.

2. Олеся

Глава 1. Короткая рваная стрижка

Молочная диета стала оказывать на Олесю, как ей казалось, очень благотворное влияние. У нее появились цель и любимый напиток, которые служили утешением в моменты, когда она вновь возвращалась мыслями к своей недостаточности, непереносимости и несправедливости этого мира.

Первое, с чего всегда начинается преображение у женщины, – это прическа. Ну или стрижка. В Олесином случае второе, так как укладывать волосы она не любила. Всего однажды, на выпускной вечер в школе, ей сделали какую-то нелепую укладку на голове с большим количеством буклей, лака и шпилек. Так вот, эта укладка весь вечер тянула голову Олеси назад, как пятитонная гиря. Платье, к слову, тоже было не с Олесиного плеча: оно было взято в долг у соседки, так как на пошив собственного платья у них не было средств, и все время сваливалось с узеньких плеч Олеси, открывая глубокий вырез декольте. Чужое красное платье и прическа из журнала мод 80-х годов – в тот вечер Олеся прочувствовала глубину позора и недовольства собой, и с тех пор четко понимала, как она выглядеть не должна.

Поэтому со студенческих пор в гардеробе Олеси поселились исключительно свободные джинсы, брюки, футболки и рубашки. Платьям и юбкам она дала решительный бой. Ей казалось, что она не умеет их носить, да и собственные ноги, которые в платье пришлось бы демонстрировать окружающим, Олесю также не впечатляли. А вместо укладок она предпочитала головные уборы. Летом Олесю можно было встретить в какой-нибудь озорной легкой шляпке типа федоры или трилби, с развевающимися на ветру волосами. Или, например, в бейсболке, с волосами, собранными в хвост. У нее даже была большая фетровая ковбойская шляпа, которую она любила сочетать со специально пошитой черной драповой курткой и широкими клешеными брюками в тонкую изящную полоску.

Олеся никогда не думала о моде и, надо сказать, ровным счетом ничего в ней не понимала. Она выбирала себе не вещи, а образ, который мог бы стать ее защитой от внешнего мира. И со временем у нее даже стали появляться подражатели.

Однажды ей понравилось повязывать различные шарфы и косынки поверх брюк. Это подчеркивало талию и успевшие округлиться до приятных размеров бедра. Это был компромисс желания и невозможности носить юбку. Выглядело это довольно эффектно, особенно если косынка была яркой (например, желтой или розовой), а брюки кипельно белыми. Майка могла быть также белой или идти в тон косынке. Дополнением могла стать шляпка – например, белого или розового цвета, ну или просто соломенная. Появляясь в местах массового скопления студенчества, Олеся, конечно, обращала на себя внимание, как минимум яркостью и нестандартностью своего образа. И совсем скоро она стала замечать в коридорах института и просто на улицах девушек в шляпках и с яркими шарфиками на бедрах. Ей это нравилось.

Олеся всегда носила длинные волосы. Говорят, что волосы отражают характер человека. Если это правда, то Олеся никогда не могла похвастаться железным характером и стальными нервами. Ее волосы всегда были мягкими, тонкими и податливыми. Единственное, что она всегда в них любила – это русый цвет. У нее никогда не было конской копны, которую хотелось бы небрежно отбросить с лица, или гривы, которой можно было тряхнуть. Но Олеся научилась “добирать” этот объем, заплетая на ночь косички. Утром они давали эффект Миледи из “Трех мушкетеров”, и что-то роковое пробуждалось в характере Олеси, вдохновляя ее улыбаться своему отражению в зеркале.

О короткой стрижке Олеся как-то никогда не задумывалась. “Мама бы не разрешила”, – первое, что пришло ей в голову, когда туда закралась эта крамольная мысль.

Утром они, как обычно, проснулись, швырнув подушкой в будильник, и побрели на кухню.

–А где все молоко? – удивилась Наташа, доставая из холодильника пустую бутылку и пытаясь рассмотреть ее на просвет.

–Я выпила ночью.

–Да ладно? Ты ж его не пьешь.

–Tempora mutantur…

–Вот видишь, какие последствия..

–Времена меняются, и мы вместе с ними. Латынь, Натусик.

–Слава богу! А то я испугалась, – смеясь, ответила Наташа.

– Слушай, как думаешь, может мне сделать короткую стрижку? – неожиданно сменив тему, спросила Олеся.

–Рваную. Как у плохой девчонки, – сразу подхватила Наташа и посмотрела на Олесю с прищуром, словно примеряя образ.

“Вот поэтому мама бы и не разрешила”, – снова пронеслось в голове Олеси.

–А почему бы и нет? Можно и рваную. Укладывать не надо – взъерошил и пошел.

–Ну главное, чтобы не мутантум или как там у тебя было, – забавлялась Наташа. Давай я тебя к своему мастеру запишу? Короткие стрижки – это ее конек.

Наташа всегда стриглась коротко. У нее было что-то вроде стрижки боб на голове. В сочетании с блондом смотрелось очень эффектно, легкомысленно и неизменно приводило в восторг представителей противоположного пола.

Каждое утро Наташа так ловко взъерошивала этот боб большим круглым феном-щеткой, что это выглядело, как утренняя зарядка. Олеся же всякий раз начинала утро с занудного распутывания завязавшихся в узел волос, что только действовало на нервы.

–Решено! Записывай!!! Можно прямо на завтра или послезавтра, – подхватила Олеся.

Она окончательно решила, что все запутанные истории должны остаться в прошлом, а стрижка очень символично станет первым шагом на пути к простому и светлому будущему.

Предвкушая перемены и желая усилить эффект, вечером, после работы, Олеся забрела в торговый центр. Маленькая девочка внутри нее давно мечтала о красной помаде, а еще, конечно, о платье…но на эту тему они пока с Олесей не договорились. “Хорошо, тогда вот эту майку”, – услышала Олеся внутренний голос, и взгляд ее обратился на невзрачный, на первый взгляд, кусок материи с открытыми плечами и наполовину открытой спиной.

“И тебе не стыдно? – прозвучал в голове мамин голос. – Я бы не разрешила!”.

–А я бы пошла померила, – сказала Олеся сама себе и отправилась в примерочную.

Уже следующим вечером Наташа застала свою коротко стриженную подругу за репетицией нового образа: с обнаженной спиной и алыми губами. Олеся смотрела в зеркало на себя и на Наташу и сокрушалась:

–Ну и куда я пойду в таком виде?

–Как куда? В клуб, конечно. Вот как раз в субботу все и устроим. Да здравствует вечеринка! Тряхнем…чем там?

–Ну, кто чем богат, – усмехнулась Олеся и поняла, что к этой майке было бы неплохо приобрести еще и компактное бюстье. Желательно того же, серого цвета.

Суббота подкралась незаметно. Олеся ждала этого вечера настолько же сильно, насколько его и боялась. Все-таки явить себя миру в образе отвязной девчонки после двадцати пяти лет заморозки в качестве умницы-красавицы и маминой дочки – задача не из простых. Поэтому сегодня предстоял особенный вечер.

С утра кипела работа: старательно принимались ванны с ароматной пеной, на кожу лица наносились подтягивающие маски, а на тело – антицеллюлитные лосьоны и гели. Для максимально гладкого бритья, с учетом особенности момента, были вынуты из закромов совершенно новые, розовые станочки со свежей увлажняющей полосой. Пинцеты, щипцы и ножницы были небрежно разбросаны по всей квартире, представляя опасность.

Чтобы развеять Олесины сомнения и поддержать боевой дух, в обед была откупорена бутылочка шампанского. После чего подруги смело взялись за самую сложную часть боевой подготовки: маникюр и педикюр.

Приготовления к вечеринке изматывают сильнее, чем подготовка к экзамену или к любой другой ответственной презентации. Но предавать эту традицию никак нельзя – плохая примета.

Наконец, к 18:00 основной фронт работ был завершен. Тела приведены в надлежащий вид, удовлетворяющий взыскательным требованиям их хозяек. Оставалось только облачить этих Афродит, вышедших из пены морской, в их неземные одежды, сделать божественную укладку и макияж.

Раз уж Олеся разрешила маленькой внутренней принцессе озвучивать все свои хотелки, то сегодня малышка решила, в буквальном смысле, “оторваться”. Взъерошенная короткая стрижка – раз. Красная помада – два. Рваные джинсы и та самая майка с открытой спиной – три. Но это еще не все. Эта хулиганка достала карандаш и нарисовала на глазах яркие черные стрелки – четыре. А еще подчеркнула над верхней губой ту самую родинку, которой так гордилась, – пять!

Девушка, которую она увидела в зеркале, была, конечно, очень далека от ее представлений о себе, но она была прекрасна! «Ну, привет! Главное, не вляпайся в историю», – назидательно сказала Олеся сама себе.

Наташа в этот момент сверкнула короткой белой юбкой и красивыми загорелыми ножками на высоких каблуках, вылила на себя тонну туалетной воды и, со ставшей уже классикой фразой «захлопни дверь посильнее», побежала встречать такси. Приключения начались.

Олеся уже очень давно не посещала никаких злачных мест. Кафе и рестораны – для степенных обедов и ужинов – еще сохранились в ее репертуаре. Но ночные клубы – для безудержных танцев и «зверского расколбаса», как говорила Наташа – уже года три как выбыли из программы Олеси. Как себя там вести, она основательно забыла. Поэтому, оказавшись под прицелом большого количества любопытных мужских взглядов, Олеся шмыгнула в дамскую комнату и, похоже, решила до утра оттуда не выходить.

Чтобы выманить маугли из пещеры, Наташе пришлось занять столик в самом дальнем углу бара, подальше от танцпола, людей, официантов и вообще всего того, за чем они, собственно, туда пришли. Она буквально наступала на горло собственной песне. Не в характере Наташи было отсиживаться в углу. Она любила сидеть прямо у барной стойки, чтобы иметь возможность ворваться в центр танцпола в любой момент и особенно, когда звучит ее любимая песня. Поэтому в ход пошли коктейли.

Надо сказать, весьма действенный способ. Потому что после второго «Секса на пляже» девушки уже вместе «рвали танцпол», не обращая внимания на какие-то там взгляды. Да что там, им было абсолютно плевать, что в этом забытом богом месте, в принципе, был еще кто-то, кроме них. Маленькая принцесса внутри Олеси принялась танцевать почти шаманские танцы. Словно в нее вдруг загрузили какую-то танцевальную программу. Казалось, она не прикладывает никаких усилий, и это музыка внутри нее все делает сама. В этом было столько огня, страсти и злости, что Наташа простила ее за тот столик на Камчатке. В конце концов, они и так были в центре внимания. Нужно же будет им где-то перевести дух.

Предательски зазвучал медленный танец, плеснув большое ведро воды в их полыхающий танцевальный костер. В голове Олеси мгновенно сработала красная кнопка: «Тревога!». И она тут же устремилась в дальний конец зала. Наташа, спотыкаясь о стоящие на полу сумки и попутно раскидывая в стороны потенциальных кавалеров, ринулась за ней. Взъерошенные, разгоряченные, с остатками укладки на голове и помады на губах, девушки дефилировали между столиками в надежде упасть на мягкие прохладные диванчики.

Но не тут-то было. Подойдя поближе, они с удивлением обнаружили, что место уже занято – за их столиком сидела группа каких-то непонятных молодых людей. Уже по пути Наташа стала громко подавать сигналы о том, что парни зашли на чужую территорию. Но тут один из них обернулся, и Наташа мгновенно сменила гнев на милость, ослепив пространство вокруг них великолепной чеширской улыбкой.

– Натали, ну что ты, старушка…Не узнала?

– Игорь, ну ты даешь. Хоть бы предупредил.

–Зачем? Ты же мне написала, где будешь сегодня. Вот я и приехал.

–Действительно. Каждый раз сюрприз, но не каждый раз приятный.

Наташа сказала это с кокетливой ухмылкой, давая окружающим понять, что знает, о чем говорит. Она трогательно обняла Игоря за шею, вильнув короткой белой юбочкой и, будто бы невзначай, откинув ножку. Из чего стало ясно: в прошлом их с Игорем связывал короткий, но бурный роман, отголоски которого до сих пор возвращаются в виде вот таких вот неожиданных флэшбэков.

– Ну, а эти что здесь делают?

Наташа строгим взглядом оглядела честную компанию из трех человек, сидящих за столом. А потом, выйдя из роли, ринулась обниматься с каждым.

На самом деле, все они были знакомы уже давно. Жили в одном городе, учились в одном институте и даже играли в одной команде КВН, пока были студентами. Как раз этим и объяснялась их нарочитая свобода в общении друг с другом, а точнее, – нежелание выбирать слова. Казалось, они были одной семьей, и их совершенно ничего не стесняло: старшая сестра и 4 непутевых брата. Не стесняло до тех пор, пока в обозримом пространстве они не заметили Олесю.

– Я вообще-то с подругой сегодня, Игорь. Так что имей в виду.

Наташа обратилась почему-то именно к нему. Видимо давая понять, что сегодня точно не все пойдет по его сценарию.

–Это Олеся, знакомьтесь. И ведите себя нормально, не как обычно. У человека и так в жизни непонятно что происходит. Поняли меня?

Она напомнила Олесе разбойницу из «Снежной королевы», и Олеся невольно улыбнулась этой мысли, а еще тому, что о ней так трогательно заботились и берегли.

Непутевые братья, как по команде, поднялись из-за стола и стали картинно расшаркиваться. Игорь представился по имени (наверно просто потому, что Наташа уже к нему так обращалась). А остальные, как и полагается настоящим крутым парням, играющим в КВН, стали называть какие-то невообразимые прозвища. На слух, среди грохочущей музыки, Олеся смогла воспринять только одно – Лис.

Глава 2. Лис

Находиться в окружении людей, у которых чувство юмора появилось раньше всех остальных чувств, – то еще испытание. Олеся оказалась участником эстафеты, в которой вместо палочки передавалась шутка, и прервать очередь значило бы оборвать весь сценарий игры – ни больше, ни меньше.

«Что ж, была не была. Поиграем», – подумала Олеся. Она заказала еще один коктейль, достала из сумочки красную помаду, поправила макияж и развернулась к новоиспеченным знакомым во всем блеске своего обаяния и пофигизма. Свой взгляд она устремила на единственного, кого запомнила по имени (точнее, прозвищу) – на Лиса.

Женщины – удивительные существа. Порой для перевоплощения из застенчивой серой мышки в королеву грез им нужно совсем немного: всего лишь ощущение тотальной внутренней опустошенности, ну и три выпитых коктейля в течение часа. Олеся была в ударе. Она без стеснения и благодарностей принимала комплименты, отвечала вопросом на вопрос и шуткой на шутку, и ни в какую не соглашалась раскрывать подробности своей личной жизни, всерьез взволновавшие эту небольшую мужскую фокус-группу.

Каково же было ее удивление, когда она обнаружила, что Лис воспринял эту игру всерьез. Сначала он пересел поближе к Олесе, увидев, как Наташа упорхнула за очередным коктейлем. Какое-то время изучал Олесин профиль, родинку над верхней губой, а потом вдруг наклонился и прошептал на ухо: «Давай потанцуем?». Тревожную кнопку в голове Олеси, похоже, заклинило от неожиданности, потому что никакого сигнала «бежать» или «звать на помощь» она не получила. Доверившись этому безымянному незнакомцу и его вкрадчивой, «лисьей» манере нашептывать на ухо, Олеся встала и с невиданным доселе спокойствием вложила в его руку свою. Лис очень быстро договорился с диджеем о паре медленных треков, после чего публика на танцполе заметно поредела. И Лис принялся кружить Олесю в танце, явно демонстрируя высокий класс и профессиональный подход. «Да-да, я долго занимался танцами», – сказал он, предвосхищая ее вопрос. Потом он обнял ее за талию, взял ее левую руку в свою и просто прижал Олесю к себе – не навязчиво, не пошло, а лишь давая понять, что она ему действительно нравится.

– Я влюбился в твою родинку…– снова прошептал он ей на ухо. Олеся посмотрела на него и улыбнулась. Это было очень мило.

– Как тебя зовут, Лис?

Глядя на него, Олеся подумала: «А ведь он, и правда, похож на лиса. Глаза с хитринкой, длинный, чуть вздернутый нос, рыжеватые волосы…».

– Леха…

– Все понятно, Леха. Будем знакомы.

И они танцевали, так спокойно, не отвлекаясь на разговоры, – растворяясь в этой музыке, и в этом моменте, на который они оба явно не рассчитывали, но который, надо признать, был чертовски неплох. У Олеси не было какой-то явной симпатии к этому парню, но он удивил ее своей искренностью. К тому же, у него были прекрасные манеры, и находиться в его обществе было приятно. Поэтому она не возражала.

В этот вечер вообще никто из них как будто не спешил домой. Время шло, но ребята не собирались расходиться – настолько хорошо и комфортно они почувствовали себя в этой внезапной, импровизированной компании. Олеся совсем не знала их раньше, но ей казалось, что именно с ее появлением в обществе этих друзей возникли непринужденность и легкость. Во всяком случае, ей очень хотелось так думать. Олесе было приятно ощущать себя частью этого «творческого бедлама». Она просто не могла насытиться вниманием к себе, общением, полным искрящегося юмора и счастливого смеха, так давно не звучавшего в ее жизни. А главное, она чувствовала, что все это взаимно.

В пять утра ребята вышли гурьбой из клуба и пошли гулять по рассветной Москве. Полупустое Садовое, Патрики… Москва никогда раньше не казалась Олесе такой «ее». Именно сейчас она поняла, что способна, если не на все, то очень на многое. Из них шестерых сочилась невероятная энергия: громкая, яркая, необузданная. Казалось, их разговорам и этой дружбе не будет конца. Странно, конечно, но Олеся чувствовала себя счастливой и свободной. А вот Лис чуть-чуть приуныл…

Когда они зашли в кофейню за утренним кофе, Олеся подошла к нему и игриво потрепала за рукав: «Эй, что-то случилось?». Но он лишь улыбнулся и ничего ей не ответил. Зато Игорь, наблюдавший за этой сценой со стороны, вдруг включился и начал декларировать, параллельно сдвигая для них столы и пытаясь перекричать им же созданный грохот:

– Олеся, ты другая. Ты какая-то совсем другая, понимаешь? Вот ты пришла вся такая красивая. Вроде сильная, и, в то же время, мягкая. Умная, но такая легкая… Шутишь, смеешься. С тобой хорошо.

– И в чем подвох? – Заинтересовалась Олеся, потому что никак не могла уловить, к чему же это он ведет.

– А нет подвоха. Все с тобой хорошо, даже слишком. Он вон видишь, сразу и влюбился. Да, Лис? По глазам хитрым вижу.

Лис пил кофе, облокотившись на стойку, и молча наблюдал за этим дружеским стенд-апом. Игорь продолжил, обращаясь к Олесе.

– На таких, как ты, сразу женятся. Ну, если смелости хватит, конечно. Я бы женился.

Лис поставил чашку на стойку, посмотрел на него и молча вышел из кофейни. Как-то инстинктивно Олеся направилась вслед за ним, но остановилась возле бряцнувшей двери. Она увидела, что Лис быстрым шагом направился в сторону метро. Догонять его не было смысла. Да и вся эта ситуация, этот нелепый выбор, перед лицом которого она оказалась, представлялся ей каким-то абсурдным. Будто это очередной спектакль, действие которого случайно перетекло в зрительный зал.

– Что ты несешь? Пей свой кофе, и поехали уже домой, жених…

Наташа внезапно вернула всех в реальность. Они допили кофе, уже молча. И направились каждый в сторону своего дома.

– Что это было такое? – Олеся спросила у Наташи, когда они вернулись домой и сели выпить кофе уже на своей кухне.

– Да, не обращай внимания. Вечно они выясняют. Хоть бы раз спокойно посидеть, когда они вместе. Я еще думаю, что это все так гладко у нас идет…? И вот тебе, пожалуйста. Жених… Ты знаешь, я ведь его так сильно любила…

Наташа сделала паузу. Было видно, что она изо всех сил сдерживает слезы, но одна слеза все-таки предательски вырвалась на свободу и покатилась по ее щеке.

– Я так сильно переживала, что ему не нужна. И до сих пор… Каждый раз, как будто пластырь срывают. Ему всегда было нужно что-то чужое…

Тут уже Олеся вступилась:

– Дурак! Натали, да пошли они все. Одни проблемы от них. Только почувствуешь легкость, как тут же вляпываешься в какое-то очередное дерь… Просто сил нет.

– Нет, ну насчет Лехи-то он был прав. Лис, похоже, и правда, влюбился. Я его не видела никогда таким. Если хочешь, я узнаю его номер телефона. Ну, или как-то ему твой номер передам.

– Ладно, подумаю. Тоже с ним как-то нехорошо вышло. Хотя с чего бы мне чувствовать себя виноватой?

Пару дней Олеся переваривала случившееся. Ей было бесконечно жаль Наташу и так хотелось поговорить с ней об Игоре, расспросить о том, что же между ними произошло. Но Наташа никогда не была словоохотлива, да и вообще не любила жаловаться, тем более на личные темы. Уже на следующее утро она блистала своим жизнелюбием и прекрасной белоснежной улыбкой. Ей было некогда и наверно жаль тратить время на мысли о прошлом, потому что ее настоящее всегда бурлило: будто с неба, на нее сыпались бесконечные телефонные звонки, ее все время кто-то куда-то звал, кто-то где-то ждал, разыскивал, а она опаздывала и торопилась. При этом, она всегда улыбалась, шутила и всем всегда была рада.

А Олеся в эти дни загрустила…Все эти перемены в ней самой, странности в поведении окружающих, которые у нее никак не укладывались в голове…

– Почему же люди бегут от всего настоящего? Игорь, этот Лис…Да что там, я и сама не лучше.

Олеся пыталась понять, почему же, когда на горизонте появляется то самое чувство, о котором в тайне мечтают даже самый брутальный Игорь и самый хитрый Лис, не говоря уже о скромной отличнице, почему именно в этот решающий момент люди уползают обратно в свои раковины? Ведь это же так естественно: когда два человека любят друг друга, они должны хотя бы стремиться быть вместе. Но на деле самой естественной реакцией на любое проявление искренности у людей зачастую является страх. Это он гонит их обратно в свои раковины, заставляет сомневаться во всем и ставить под вопрос реальность происходящего.

– Но боимся мы не других людей. Они не представляют угрозы. Мы боимся самих себя, потому что очень плохо себя знаем. А еще потому, что искренность делает нас уязвимыми, беззащитными. А такими мы себе не нравимся. Не нравимся себе – значит, не можем понравится и другим. – Заключила Олеся. Ведь и вправду, все всегда любят антигероев.

– Вот и Игорь устроил весь этот спектакль для чего? Точнее, для кого? Не думаю, что он хотел помериться мускулами с другом. Мне кажется, это все было для нее – для Наташи. Чтобы еще раз убедиться, что она от него не отказалась. До сих пор. Невзирая на все его антигеройство. А может, это просто была его маленькая месть или ревность за то, что она в этот вечер предпочла подругу ему, и “все пошло не по его сценарию”.

Телефон отвлек Олесю от раздумий. Это было сообщение от Кости:

–Привет! Ну как ты там? Как выходные?

Олеся уже принялась было описывать вчерашний вечер: в каком восторге она была от своих новых знакомых и их утренней прогулки по Москве, как она воспряла духом, но потом очнулась и подумала, что вряд ли Косте нужно все это знать. “Если я не расскажу ему, что это будет: подлость или ложь во спасение? И то и другое предполагает, что мы еще вместе, но ведь это не так? или так?”, – у Олеси путались мысли. Она уже привыкла к тому, что Костя, несмотря на физическое отсутствие, все равно где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки. Так уже было, пока он не перебрался в Москву. Они не были вместе, но и не были врозь. Они все равно оставались парой, и эта условная стабильность позволяла им не чувствовать себя одинокими. Вот и сейчас между ними сохранялась видимость отношений: словно они по-прежнему вместе, просто у них небольшие трудности, или кто-то один уехал в долгосрочную командировку. “Да, это странно скрывать от него события моей жизни, но не менее странно продолжать причинять ему боль. Это даже…жестоко”, – подумала Олеся и окончательно решила не посвящать Костю в подробности их субботних приключений.

– Привет! Все нормально, спасибо! Лежу, читаю книжку. В выходные ходили гулять и по магазинам с Наташей, еду готовили. В целом, ничего особенного.

Олеся даже не спросила в ответ: “Как у тебя?”. Не специально, конечно. Просто ей так хотелось побыстрее закончить эту переписку, чтобы чувство вины от этой вроде бы невинной лжи, не довлело над ней. Ведь она соврала Косте первый раз в жизни.

На следующий день Наташа пришла с работы с “приветом” от Лиса.

– Он передавал привет и спрашивал: “Как там моя Лесенька поживает?”

Наташа, смеясь, скривилась от этих “телячьих нежностей” и продолжала:

–“Моя”. Слышишь?

– Эх и странные ребята…Как их понять? А что у них там с Игорем? Помирились?

– Да они и не ссорились. Я же говорю, у них всегда так. Я с Игорем как раз и разговаривала. Леха просто выхватил трубку. Так что мне надо было ему сказать?

– Кому? Игорю?

– Лехе. Он же не просто так привет-то передавал. Надо было дать ему твой номер телефона?

Олесе уже так надоело обо всем этом думать, что она, в очередной раз, сдалась.

– Ну хорошо, дай ему мой номер телефона. Не знаю, правда, надо или не надо…Время покажет.

– Фух! Ну, значит, правильно сделала. – Засмеялась Наташа. – Честно говоря, я уже дала ему твой номер. Жди звонка!

– Вечно ты куда-то спешишь, торопыга.

Олеся обняла подругу, и они вместе рассмеялись, вспомнив, что эта фраза уже звучала раньше, применительно к другой ситуации. Но это уже совсем другая история, достойная отдельной книги – про Наташу.

3. Лис

Глава 3. Ирландские танцы

Лис объявился внезапно и, надо сказать, спустя довольно продолжительное время. Олеся уже стала забывать об этой истории.

В этот день у Олеси на работе был аврал. Им предстояло распечатать и подготовить для тестирования порядка ста бордов с концепциями рекламных роликов. Это сейчас абсолютно все переведено в цифру. Модератор просто запускает аниматик по ТВ и смотрит его вместе с респондентами. А раньше ему приходилось скакать, как цирковому артисту, жонглируя бордами так, чтобы у тех, кто смотрит, сложилась полноценная картина рекламного опуса в голове.

В агентстве была специальная каморка, доверху заваленная этими самыми бордами – такими плотными черными кусками картона формата А3. А также стояла батарея из баллончиков клея с распылителями, ну и стол, на котором выполнялась вся эта манипуляция по наклеиванию. Сама каморка, ее двери, дверные ручки, стол и даже лампочка на потолке были покрыты, как паутиной, волокнами этого самого клея. Ну и запах стоял соответствующий – находиться там долго было чревато появлением разного рода фантазий и смеха не в попад.

Олеся с коллегой по копирайтерскому цеху, Юрой, с утра взялись за дело. Рекламные концепции правились в процессе, приходилось перепечатывать и переклеивать, поэтому к обеду не было выполнено и половины работы. Олесин живот урчал от голода и возмущения, а голова кружилась от запаха клея с эффектом мух перед глазами.

И вот ровно в тот момент, когда Олеся, так старательно настроив прицел, метила напомаженным клеем кадром в рамку на черном борде, у нее зазвонил телефон.

– Юр, пожалуйста, будь другом, нажми на кнопочку и приложи мне к уху. Плииииззз.

Юра, весь уделанный клеем, с баллончиком наперевес, был в не менее стесненных обстоятельствах, но отказать не смог. Он нажал краем баллончика на телефон, от чего тот перевернулся и упал на пол, включив громкую связь.

– Лесенька, привет! Это Лис. – Прозвучал в трубке игривый голос.

Юра, присевший на корточки за телефоном, замер в полуулыбке и посмотрел на Олесю взглядом, полным недоумения и радости. “Мадам предпочитает ролевые игры?” – сказал он шепотом, сдерживая подкатывающий смех.

Олеся цыкнула на него, приляпала кое-как картинку к борду и потянулась за телефоном. Но Лис так долго терпел, что был не настроен терять время.

–Алло, ты меня слышишь? Я знаю, что может помочь нам стать ближе…

“Боже, только не продолжай”, – думала Олеся. Потому что у Юры на полу уже начиналась истерика. Он попытался встать, опершись на стол, но после фразы про сближение, буквально стек со стола на пол, сотрясаясь от смеха и утащив за собой еще не успевшие высохнуть борды.

–Алло, Леша, да, я тебя слышу!!! – Кричала Олеся в сторону лежащего на полу телефона, пытаясь параллельно раскопать на полу Юру и спасти борды.

–О чем ты говоришь, я не понимаю. Сейчас, честно говоря, не самый подходящий момент, я на громкой связи…

Но сегодня как будто намеренно все дороги вели в…обход. Олеся утратила контроль над ситуацией.

Юра выполз из-под груды бордов, поднялся и стал потихонечку складывать их обратно на стол. Олеся снова потянулась за телефоном, но снова не успела.

– Я говорю про ирландские танцы. Давай пойдем с тобой на ирландские танцы?

Юра распластался на столе, накрыв собой борды, некоторые из которых уже приклеились к его свитеру. Его тело сотрясалось то ли от смеха, то ли от плача. Олесе уже было все равно. Пик позора был пройден. Она села на пол возле телефона и с чувством глубокой беспомощности сказала:

–Какие танцы, Леш…

Это был не вопрос, но Лис почему-то решил уточнить еще раз. Видимо на всякий случай.

–ИР-ЛАНД-СКИ-Е.

Олеся обхватила лицо руками. Юра с красным от смеха лицом и криком “Я больше не могу” выбежал из каморки.

– Господи, и откуда ты такой взялся на мою голову? С Ирландскими танцами.

– Из Брянска, – ничуть не смущаясь, ответил Лис.

– Смотреть или танцевать?

Олеся услышала очередные раскаты смеха за дверью – Юру пока не отпускало.

–Что?

–Ну танцы твои. Ирландские.

–Смотреть, конечно.

–Слава Богу! Хотя, я бы не удивилась.

Олеся рассмеялась, и Лис расценил это, как хороший знак.

–Давай я встречу тебя завтра после работы?

–Ладно, приезжай. Напишу тебе адрес.

Олеся вышла из каморки и запустила испорченным бордом в Юру, который, как радио, уже успел оповестить о случившемся добрую половину коллектива.

Первый вопрос, который после этого задавали Олесе более-менее близкие и посвященные в ее дела коллеги: “А как же Костя?”.

Да…А как же Костя? Олеся и сама не знала.

На следующий день у Олеси была назначена важная встреча-презентация. На такие внешние мероприятия агентство обычно выезжало, как на свадьбу, точнее, как на сватовство. С гармонью, заранее отрепетированной речью по ролям, с толпой близких и дальних родственников, обязательно с подарком и, конечно, в самых своих лучших нарядах. Олеся называла этот наряд униформой: строгие брюки с идеальной стрелкой, блузка непременно с высоким воротником и манжетами, отороченными рюшей, или с шикарным жабо на груди. Обязательно жилет или пиджак, подчеркивающий талию. Ну и плащ, либо строгое пальто в духе Max Mara. Да, и вишенка на торте – какой-нибудь шарфик с логотипчиками. Причем, желательно теми же, что и на сумке, – например, Louis Vuitton. Во всем этом Олеся буквально не могла дышать. А, поднявшись еще и на десятисантиметровый каблук, вовсе теряла ориентацию в пространстве.

“Не понимаю, как они ходят в этом каждый день”, – думала Олеся. – Особенно на этих ходулях. Как в коньках по асфальту”.

После долгого, изматывающего дня, проведенного в обличии бизнес-вумен, Олеся томно лежала на диванчике в их родном копирайтерском закутке, задрав ноги на подоконник. Она думала о том, с каким удовольствием она бы сейчас содрала с себя все эти жабо и рюши и выбросила их в помойное ведро, до которого как раз так удачно дотягивалась. Как вдруг зазвонил телефон и Лехиным голосом сообщил, что внизу ее уже ожидает мужчина ее мечты, поэтому неплохо бы ей поторопиться.

Олеся посмотрела на туфли, и упала на диван, закрыв лицо руками.

Гарцуя, как пони на параде, и скрепя все, что еще способно было крепиться в конце рабочего дня, Олеся шагала к лифту. Лифт, конечно же, был набит, как банка со шпротами. И, конечно же, именно в этом лифте ехал Юра, которого, судя по расплывшемуся лицу, до сих пор не отпустило после вчерашнего. Как только двери захлопнулись, Олеся услышала позади вкрадчивый шепот:

–Я знаю, что поможет нам стать ближе…Ирландские танцы.

– Надо же, как клей долго не выветривается, – не оборачиваясь, ответила ему Олеся и вышла из лифта.

Но Юра последовал за ней, поскольку не унимался и жаждал подробностей. А у Олеси так ныли ноги, что ей хотелось его просто прибить. Самое безобидное, что она могла сейчас сделать, – это не обращать на него никакого внимания.

Выйдя на крыльцо в компании суетящегося Юры, Олеся вдруг увидела Леху. Вечер был солнечный, и Леха стоял в этих солнечных бликах, свободный и красивый, как Аполлон. Именно так Олесе показалось на контрасте с ее серо-черно-белой униформой. На нем были белые кеды, свободные джинсы, белая футболка и какой-то легкий свитер, небрежно накинутый на плечи. Да, и солнечные очки! Она сделала шаг на ступени, но, не в силах оторвать взгляда, запнулась и полетела прямо в Лехины объятия.

–Привет! С приземлением! А где Олеся? – Спросил Леха, улыбаясь и изучая Олесин бизнес-лук.

–Привет! А вот она я. Настоящая. – Оправившись, ответила Олеся и посмотрела Лехе прямо в солнечные очки.

–Серьезно? Это вряд ли…

Леха кому-то махнул рукой, и Олеся, обернувшись, увидела Юру, который жестами тоже пытался его приветствовать.

–Ирландские танцы – просто огонь!!! – Крикнул Юра, показывая “класс”, чем навлек на себя не просто Олесин гнев, но желание прямо сейчас запустить в него дорогущей сумкой, вместе с не менее ценным шарфиком, который был к ней привязан.

–Юра, прошу тебя!

–Похоже, ты ему нравишься, – сказал Леха, провожая оценивающим взглядом удаляющегося от них Юру.

–Смешно. Жаль, он тебя не слышит, а то был бы один-один. Ну что, куда пойдем?

–Честно говоря, хотел прогуляться, но ты сегодня не в прогулочной форме, судя по всему.

–Пойдем в сад Эрмитаж? Он тут рядом. Там, если что, лавочки есть.

Олеся попыталась улыбнуться, но у нее плохо получилось – все телодвижения ей давались с огромным трудом. Леха мужественно подставил руку, и они медленно доковыляли до лавочек на старой летней эстраде Эрмитажа, где Олеся тут же распласталась, скинув пиджак, отстегнув жабо и сняв эти проклятые туфли.

–Так лучше? – Спросил Леха, наблюдая это обратное перевоплощение.

–О, да…

Олеся подставила мордочку закатному солнцу и, наконец-то, впервые за день расслабилась.

Леха принес кофе и пару стаканчиков мороженого. Олеся так обрадовалась мороженому. Ей казалось, что в последний раз она ела его в далеком детстве. Это, конечно, было не так. Но именно детского восторга от мороженого она точно не испытывала очень давно. Ей почему-то было так хорошо и комфортно в компании этого мало знакомого парня. У них не было прошлого, которое бы их связывало. Они не давали друг другу обещаний о будущем. Они были здесь и сейчас, в настоящем. Пили кофе, смеялись, ели мороженое и дурачились в летнем саду Эрмитаж. Олеся прыгала босиком по лавочкам, топталась в своем нелепом офисном наряде по еще зеленой августовской траве. А он сидел на лавочке, зажмурив один лисий глаз от лучей уходящего солнца, и просто смотрел на нее.

–Почему Лис? – Спросила Олеся, укладывая голову к нему на колени.

–Не знаю. Наверно похож. Говорят, я хитрый Лис.

–А почему не звонил так долго?

Леха задумался и посмотрел на нее. Потом перевел взгляд куда-то вдаль, словно не желая видеть ее реакции на то, что он сейчас скажет.

–Я подумал, что ты пока не свободна…Это же правда?

Олеся поднялась и села, обхватив колени руками. Как будто чья-то мощная рука схватила ее за шиворот и вытащила из этой пестрой и радостной пасторали, швырнув обратно в серую и мрачную реальность. “А как же Костя?” – снова зазвучало в ее голове. Ей стало стыдно за то, что здесь и сейчас, в саду Эрмитаж она вновь чувствует себя счастливой и вновь обманывает его. Она обернулась к Лехе и сказала:

–Наверно да, пока не свободна…

–Тогда почему ты здесь, со мной?

Олеся посмотрела на него взглядом испуганного ребенка, и ее глаза налились слезами.

–Не знаю…

Леха прижал ее к себе, не дожидаясь, пока хлынут слезы.

–Не страшно. Скоро узнаешь. – Сказал он спокойно, в тайне радуясь этой игре и этой головоломке, с которой у него с момента знакомства так определенно ассоциировалась эта девушка.

Они просидели в парке практически до темноты. Леха рассказал ей, что в Москву приехал только недавно. Еще даже не нашел постоянной работы, только подработки по артистической и танцевальной части. Игорь помогает ему устроиться. У него он пока временно и остановился.

Оказалось, что у этого внешне абсолютно раскованного и позитивного человека, в голове тоже водятся свои тараканы. У него большая семья и строгий отец, который всегда хотел, чтобы его дети занимались чем-то конкретным. Вот потому он и приехал в Москву – в поисках какой-то “нормальной” работы, отличной от того, чем ему всегда хотелось заниматься. А Олеся показалась ему воплощением всего, о чем он думал: призвания и успеха, удовлетворенности жизнью и стабильности. Рядом с ней ему, действительно, было хорошо. Игорь был прав. Хорошо и спокойно, как дома.

Олеся слушала и диву давалась: “Ну как же рядом со мной может быть спокойно, когда я одно сплошное беспокойство??? Когда же я сама, наконец, почувствую себя дома?”

Ей не хотелось жаловаться и обременять Леху рассказами о своей непростой судьбе. Она лишь сказала ему, что не все так просто, конечно, и он совсем ее не знает. Это лишь первое и, скорее всего, обманчивое, впечатление. А внутри у нее идет “вечный бой” и “покой ей только снится”5.

Они вызвали такси и доехали до Наташиной квартиры, откуда Леха уже должен был добираться на метро до Игоря. “Получается, сейчас они оба на перепутье. Скитальцы, не имеющие дома. Нашедшие временный приют у друзей. Повезло же встретиться”, – думала Олеся.

Лехе, конечно, очень хотелось ее поцеловать, но что-то весь вечер сдерживало его. Вот и сейчас, стоя под фонарем у Наташиного подъезда, он привлек ее к себе, нежно убрал с ее глаз волосы, коснулся шеи, но уже возле самых губ остановился и прошептал: “До завтра”. Олеся, ожидавшая поцелуя, открыла глаза и выдохнула: “До завтра…”.

Наташа увидела их в окно и сначала очень возмущалась, что Лис не захотел подняться. Потом до нее дошло, что Олеся вернулась со свидания…у них с Лисом было настоящее свидание. Вот это новости!

Наташа жаждала подробностей, а Олесе совершенно нечего было сообщить ей, кроме того, что оба они, похоже, сильно сомневаются, хоть и нравятся друг другу. “Да…– заключила Олеся, – похоже, он мне понравился”.

Глава 4. А ведь могла бы быть любовь

Олеся стояла у окна своей прежней квартиры, со стаканом молока в руках, и во что-то внимательно вглядывалась в темноте. Это была бабочка, мотылек. Она застряла между рамами и очень сильно билась о стекло. На часах была практически полночь.

–Не даст заснуть сегодня…

–Я поехал. Уже поздно. Пока доберусь…Завтра рано вставать. Надо поспать хотя бы часа три-четыре.

Олеся почувствовала Лехины руки на своей талии. Он снова притянул ее к себе, убрал с ее глаз волосы и поцеловал в шею. Олеся поставила стакан молока на стол и взяла его за руку:

–Ты можешь остаться. Если хочешь, конечно…

Леха обнял ее за плечи, склонился к уху и прошептал:

–Я очень хочу. Но не уверен, что ты этого хочешь…

–Давай проверим.

Олеся буквально набросилась на Леху с поцелуем, и он, конечно, сразу ответил на него. Это был тот самый, настоящий порыв, который они оба так старательно сдерживали. Ночь закружила их в этом полном желания танце. Олесе было так легко, ведь ночью все становилось на свои места, и они могли быть собой.

Ощущая его тело на своей полностью обнаженной коже, повинуясь его рукам, губам, его движениям, она почувствовала такое единение и покой, и такую знакомую нежность, что невольно подумала о доме. Именно сейчас она ощущала себя под защитой чего-то большего, чем она сама.

–Я очень люблю тебя, моя девочка.

–Я тоже очень люблю тебя, Костя…

– КОСТЯ!!! – закричала Олеся и проснулась.

–Господи, что случилось? – Наташа поднялась на кровати и включила светильник.

Олеся спросонья всматривалась в полумрак, пытаясь убедиться, что это, действительно, был сон.

–Ужас, Натали… – Олеся упала на подушки, закрыв глаза руками и улыбаясь глубине и странности своих фантазий.

–Что, кошмар приснился?

–Еще какой…Эротический кошмар.

–Так-так, интересно…

Ради такого рассказа Наташа была готова пожертвовать парой часов сна.

–Ну мне приснилось, что мы занимаемся любовью…

–Это понятно. А с кем?

–А вот это самое интересное…Я не поняла. – Сказала Олеся и засмеялась.

–Вот это реально ужас. Вообще не интересно тогда. Был бы Лис, я бы спросила, ну как он, – тоже рассмеялась Наташа.

–Ладно, давай спать. И не кричи так больше. Я, конечно, все понимаю, но не все же люди ночами…понимаешь ли.

Олеся поняла, что новый роман не поможет ей выбить клин клином, а, наоборот, только добавит неразберихи в ее и без того сумбурную жизнь. “Нет, никаких ирландских танцев. Завтра поговорю с ним”, – решила Олеся.

Она еще долго не могла уснуть и все прокручивала в голове подробности ее недавнего сновидения, пытаясь разобраться, с кем же все-таки она провела эту полную страсти воображаемую ночь.

На следующий день, как будто по команде, наступила осень. Словно все случилось ночью, пока все спали. В мире была проведена полная перестановка, – так, что он стал едва узнаваем. Олеся шла на работу, обдумывая предстоящую встречу с Лехой и важность принятого вчера решения. Это решение казалось ей таким неожиданно серьезным и взрослым, таким значимым. Впервые она приняла его самостоятельно, не повинуясь чьей-то чужой воле, не идя ни у кого на поводу и не рассчитывая на чью-то поддержку.

Сомневалась ли она? Конечно, сомневалась. Иногда ей казалось, что она будто бы снова прячется в раковину…От свадьбы с Костей или от отношений с Лехой? А вдруг это то самое чувство? Но опять же, к кому: к Косте или к Лехе? Вопросов было больше, чем ответов, и, заходя в тупик, Олеся убеждалась, что ее решение больше всего похоже на верное. Не разобравшись в себе, нельзя пускаться ни в какие авантюры. Разочарование неминуемо. А может проблема не в ней, а в той самой раковине, в которую так и хочется все время нырять?

Весь день она смотрела из окна на унылый сад Эрмитаж. А ведь еще вчера ей там было так хорошо, так светло и солнечно. “Все у нас, как в природе – циклично. Не успеваешь порадоваться солнцу, как снова набегают тучи”, – рассуждала Олеся.

Мама настойчиво пробивалась к Олесе своими звонками со вчерашнего дня. Сегодня с утра началась вторая серия арт-подготовки, поэтому Олеся решила уже, наконец, взять трубку.

–Алло, да, что такое?

–Ты смотри на нее, как с матерью разговаривает. Это я у тебя хочу спросить, что такое?! Ты почему не отвечаешь матери? А если со мной что-то случилось???

–Ну если бы случилось, ты наверно не смогла бы так часто звонить…

Олеся сказала это без эмоций, думая совершенно о другом. Она даже удивилась своему спокойствию. Обычно ее очень легко цепляли на крючок такие нападки, и она мгновенно заводилась, настраиваясь на мамину истеричную волну.

–Смейся, смейся…Вон отец твой родной все смеялся над всеми, смешно ему было. А сам под забором закончил. Смешно?

Олеся закрыла глаза, не веря, что ей вновь и вновь приходится все это выслушивать…

–Мам, чего ты хочешь?

–Как это чего? Узнать, что у тебя в жизни происходит. Что вы там делаете, какие планы?

–Ну ты же мне звонишь каждый день. Ты и так все знаешь. Разве что за каждый свой шаг я перед тобой не отчитываюсь.

–Я чувствую, что что-то не так. Ты от меня ничего не скрываешь? Вообще-то мы тут с отцом приехать собрались на выходных. Остановимся у вас на ночку.

–Зачем ехать??? У нас….диван сломался, спать не на чем.

–Ну вот как раз отец и посмотрит, что там у вас с диваном.

–Ладно, мам, мне сейчас уже не удобно говорить, пора бежать – я на работе. Завтра позвоню тебе, все обсудим.

Олеся положила трубку и поняла, что проблемы начинают закручиваться и наслаиваться одна на другую, как снежный ком. Не успеваешь разгрести одну кучу, как тут же образуется другая. Скрывать переезд и размолвку с Костей от маминого всевидящего ока стало уже практически невозможно. Но говорить ей об этом и, тем более, обсуждать это с ней, зная мамину дотошность, Олеся совсем не хотела. Она вообще ничего не хотела говорить ей, пока они не разберутся между собой.

“Нельзя, чтобы они приезжали, – подумала Олеся. – Видимо, придется самой съездить домой на выходных”.

День тянулся очень медленно. Олеся и хотела и не хотела отпускать Леху. На душе у нее было так же мрачно, как и за окном. Особенно после разговора с мамой. После него ей вообще стало казаться, что Леха сейчас – единственное в ее жизни светлое пятно.

Вечером она выбежала к нему, обняла за шею и поцеловала в щеку. После вчерашнего сна Олеся чувствовала себя с ним еще более раскованно (ну еще бы, такое было). А он только удивлялся очередным переменами, произошедшим в ней, и ничего не мог понять…

Сегодня Олеся была одета подходящим для прогулок образом. Поэтому они пошли гулять по переулкам и улочкам, запертым между Малой Дмитровкой и Тверской. Иногда они брались за руки, он обнимал ее за талию, гладил ее волосы…а она прижималась к его плечу. От мыслей о том, что все это неизбежно закончится, Олесе стало нехорошо. Леха даже поинтересовался, как она себя чувствует.

Все. Дольше тянуть было нельзя.

Олеся вновь предложила пойти в сад Эрмитаж, на его удобные, хоть и сырые, лавочки…. “Пусть все это закончится там же, где началось”, – думала она.

–Послушай, мне нужно сказать тебе кое-что…

Олеся внезапно решила рассказать ему про свой вчерашний сон. Как-то инстинктивно она почувствовала, что так будет легче: во-первых, объяснить неразбериху в ее голове, рассказать про Костю; а во-вторых, дать Лехе понять, что он ей тоже не безразличен, и что тянет ее к нему сейчас практически магнитом.