Я из Железной бригады. Революция бесплатное чтение

© Виктор Мишин, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Последние дни мая тысяча девятьсот шестнадцатого года выдались тёплыми и сухими. Санкт-Петербург выглядел красивым, хоть и не таким, как в будущем, но эта была прежняя, а не воссозданная красота имперской столицы.

Наша четвёрка войсковых снайперов прибыла сюда лишь для того, чтобы быть отправленной в Европу, в Русский Экспедиционный корпус. Для меня это была единственная возможность избежать каторги, а то и виселицы, мои сослуживцы же попросту написали рапорта о добровольном зачислении в корпус, и, принимая во внимание их заслуги, прошение легко удовлетворили. Что же касается лично меня, то помогли мои командиры, Марков и Деникин.

Ну, вот так как-то нашёл я здесь, в этом новом для себя мире, или времени, настоящих друзей. Я – это Николай Воронцов, бывший снайпер Российской армии, каким-то неведомым образом провалившийся на сто лет назад. Что мог для уменьшения жертв будущей гражданской войны, как мне кажется, я предпринял, а уж как получится, неизвестно. Прошу заметить, что все свои усилия я прикладывал именно с одной целью – уменьшить количество жертв. Предотвратить революцию невозможно, слишком поздно. Попал бы сюда лет на десять раньше, скажем, перед первой революцией… Да и то вряд ли что-то сделал бы, общество слишком расколото, слишком сильна ненависть к дворянам у простого люда, поэтому да, думаю, что революция просто предначертана нам самой судьбой.

Находясь здесь, в действующей армии, я умудрился столько всего пережить и совершить, что, вспоминая, не верится. Очнулся я в том времени посреди боя, в окопе, но выжил и, более того, дорос уже до первого офицерского чина. Прапорщик я теперь, у меня как бы взвод должен быть в подчинении, но судьба подбросила очередной сюрприз, и вот, вместе с моими боевыми товарищами, я еду в долбаную Европу и не знаю, что теперь и как будет вообще.

– Ваше благородие, разрешите обратиться? – отрапортовал подошедший ко мне самый младший по возрасту мой боец и товарищ Иван Терещенко, позывной «Малой». Парнишка был очень ловким, а обладая ещё и невысоким ростом, щуплым телосложением, в разведке он был незаменим, да и как снайпер состоялся на отлично.

Обращался сейчас ко мне по всей форме он не просто так, мы находились в составе роты, при командирах, и фамильярность здесь будет лишней. Мои ребята прекрасно понимали, где и как можно общаться, не верьте, когда вам рассказывают о тёмных дореволюционных крестьянах. По смекалке и умению жить они сто очков форы дадут любому, вот и сейчас Малой рапортует, вытянувшись во фрунт, хотя в бою мы были просто товарищами и легко можем дать друг другу пинка, если надо.

– Слушаю, – кивнул я и огляделся.

– Получил провизию, узнал, где наш вагон, погрузка через десять минут.

– Хорошо, – вновь кивнул я, – я отойду на минуту, в здании вокзала есть ресторан, ужасно хочу кофе. Предупреди, братец, пожалуйста, нашего унтер-офицера, что скоро вернусь. Да, ждите у вагона, чтобы не потеряться.

– Вас понял, разрешите идти?

Я кивнул, а Ванька, вышагивая и печатая шаг тяжелыми сапогами, вот же артист, потопал к месту сбора.

Неспешно иду в здание вокзала, рассматривая всё вокруг. Несмотря на большое количество лошадей в городе, на улицах довольно чисто, интересно, что запах почти отсутствует, или я уже привык, на фронте лошадок много, запах стоит на всю округу и быстро привыкаешь.

Удивительно, но в лицах прохожих, будь то гражданские или многочисленные солдаты и моряки, нет злости или какого-то пренебрежения. Если честно, опасался в офицерской форме вот так гулять, стрельнут из-за угла и поминай как звали. Но то ли моё офицерское звание было недостаточным для выражения злобы, всё же оно самое низкое, то ли мои солдатские кресты и медали внушали уважение всей этой публике. Обычный солдат всегда видит своего брата окопника, да вот только здесь, в столице, окопников-то как раз и мало. Кто начнёт беспорядки? Запасные полки, не желающие ехать на войну умирать.

Смотрел и не понимал. В голове какой-то диссонанс. Я-то думал, что увижу какие-нибудь беспорядки, недовольство граждан, а тут… Обычный тыл, никаких предпосылок для беспорядков или чего-то похожего. Рестораны работают, дворники убирают улицы, женщины улыбаются, гуляя в огромных шляпках и подметая подолами мостовые… Идиллия. И как всего через несколько месяцев здесь, на этих красивых улочках польётся кровь рекой. Как?

В голове не укладывалась картинка, надо ехать нафиг отсюда, а то совсем крыша съедет. Просто я думал, что будущая катастрофа будет как-то видна, но увидел лишь мирных граждан, вполне довольных жизнью. Эх, голова болит ещё и от того, что спроси меня, что бы я предпочёл, ответить не смогу. Сам я продукт СССР, где все, ну почти, равны. И в то же время мне ужасно импонирует вот это общество. Вежливые, ну, почти всегда, люди, куртуазность, манеры… а ведь предки из деревень выступили против своих дворян и помещиков не просто так, значит, я просто не знаю, как оно всё на самом деле. Вот идёт навстречу дама со свитой или подружками, не знаю, она здесь, на улицах Петрограда мила, приветлива и учтива. Но, возможно, в каком-нибудь поместье, под городом, её управляющий сейчас кнутом бьёт кого-то из крестьян…

Кофе оказался очень вкусным. Подал мне его молодой человек с прилизанными волосами и тонкими усиками, бр-р-р, видок ещё тот. Сделав три глотка, я почуял прилив сил, но не обычный, а… В голове вдруг стало удивительно светло и легко…

– Уважаемый, что за кофе вы мне налили? – поинтересовался я и чуть не выплюнул то, что глотнул.

– О, новинка этого года, чуть дороже, но каков эффект! Чувствуете прилив сил? – и так мне подмигнул, что меня вновь передернуло.

– Что. Это. Такое? – раздельно, начиная злиться, спросил я, предчувствуя нехорошее.

– Кофе с кокаином, господин прапорщик…

Плевать я не стал, конечно, но грохнул чашкой о стойку так, что та едва не разлетелась вдребезги.

– Я разве просил что-то подобное? Вы умеете слушать? Я просил кофе! – швырнув монетку на стойку, развернулся и быстрым шагом вышел. Чёрт, мне ещё тут кокаиновой зависимости не хватает, для полного антуража.

Когда явился на платформу, почему-то пропало всё желание любоваться красотой Питера, а ведь в таком виде, возможно, я вижу его в последний раз. Не говоря о том, что меня могут просто убить, всё же мы не гулять в Европу едем, а предстоящие перемены в нашей стране изменят этот город, как и всю страну, навсегда.

– Командир, ты чего такой? – Метёлкин подошёл ко мне близко и спросил почти на ухо.

– Да хрен его знает, Лёха, – передернувшись, бросил я. Вроде отпускать начинает, интересно, тяга будет теперь?

– Ехать долго, да, мы тут поболтали с мужиками, говорят, что всю Европу надо по морю обходить, правда, что ли?

– Наверное, сейчас в Архангельск, оттуда даже и не знаю, как и куда. Пойду сейчас к господам офицерам зайду, надо разузнать.

– Мы в теплушке едем, твой вагон дальше.

– Да на хрен, с вами поеду, – отмахнулся я.

Это, конечно, было неправильно. Если младшие чины просто непонимающе посмотрят, то вот господа офицеры…

– Прапорщик, вы почему не представились по прибытию? – в офицерском вагоне на меня наехали почти сразу.

– Виноват, ваше высокоблагородие, – передо мной стоял капитан, пришлось вытянуться и отчеканить. – Прапорщик Воронцов, тринадцатый полк…

– Здесь вы уже не в своём полку, а значит, подчиняетесь мне лично. Вы не объяснились!

– Виноват. Прибыли буквально за час до отправления, не сообразил ещё, что и как. Прошу извинить.

– Принимая во внимание ваши награды, извинения приняты. Впредь постарайтесь быть расторопнее. И снимите солдатские кресты, вы что, порядок не знаете? – Он прав, офицеры солдатские награды не носят.

– Есть.

– Ваше место в конце вагона, возле уборной…

Для меня эти слова послужили спусковым крючком.

– Спасибо, я поеду со своими подчинёнными.

– Вы в своём уме, прапорщик? – недоумевающе взглянул на меня наглый капитан. Хотя почему наглый, они почти все здесь такие, господа офицеры. Хрен его знает, откуда он и кто вообще такой, но если судить по наградам…

– Именно так, господин капитан. Меня совсем недавно произвели в этот чин, и я для вас неровня. Прошу простить, но поеду я со своими бойцами. Зашёл только представиться и узнать схему движения, если, конечно, вы пожелаете её мне сообщить.

– Мне не нравится ваше самоуправство и нахальство, – начал надменно произносить капитан, – если вы намерены и дальше носить высокое звание офицера русской армии, то обязаны соответствовать!

– Так точно, – не стал спорить я, бесполезно.

– В Архангельске будет пересадка на корабли, дальше двинемся морем. Этого вам должно хватить.

– Благодарю, ваше высокоблагородие. Разрешите идти?

– Где воевали, прапорщик?

– Под Луцком, ваше высокоблагородие, в Железной бригаде его превосходительства генерала Деникина.

– Отлично, прапорщик, значит, опыт у вас есть?

– Смотря какой, – пожал я плечами. – Командования взводом – нет. Я командир отделения специальной снайперской команды, тринадцатого стрелкового полка его превосходительства генерала Маркова. Находился в его подчинении и выполнял приказы напрямую штаба полка.

– А-а-а. Подленькая работенка, понятно, прячетесь и стреляете издалека… Слыхал я о таком, в моей роте такого не будет. Воин должен грудью встречать врага и умирать за отечество с благодарностью.

Он что, дурак? Я от одного идиота избавился, из-за него и еду теперь хрен знает куда, так мне судьба нового подкинула?

– Подло, это отправлять на убой наших солдат, а для убийства врага все средства хороши.

– Вы смеете мне перечить? – жёстко спросил капитан.

– Разве я перечил? – сделал я равнодушное лицо. – Вы высказали ваше мнение, я своё.

– Вы не имеете права высказывать мне свои бредни. Устав…

– Вы где воевали, ваше высокоблагородие? – грубо оборвал я речь офицера. – На фронте уже не осталось таких офицеров, как вы, смею заметить, мертвые солдаты не могут выполнять приказы, как бы вы им ни приказывали. Умереть несложно, а кто Родину защищать будет, если все по вашему указанию погибнут? Женщины и старики?

– Вы что себе позволяете, прапорщик! Да как вы смеете?!

– Смею, господин капитан, потому как я в одиночку убил больше врагов, чем вы вообще их видели! – продолжал я все тем же спокойным тоном, что, вероятно, бесило капитана ещё сильнее. – Мои солдатские награды, которые вам так неприятны, свидетельствуют об этом.

– Да я…

– Успокойтесь, ваше высокоблагородие, я вам не враг, со мной не надо воевать. Своё место я знаю, поэтому и ухожу к своим бойцам. Негоже вам сидеть за одним столом со вчерашним солдатом, – оборвал, не дав ему договорить и, вскинув руку к фуражке, развернулся.

– Я разве вас отпустил? – послышался злобный оклик.

– А разве нет? – я посмотрел через плечо. – Честь имею, ваше высокоблагородие.

И я вышел из офицерского вагона под взглядом источавшего злость капитана. Вот, опять я нажил себе врага, да только по хрену мне, что он сделает? Под суд отдаст? Несмешно. Мы умирать едем, чего мне какой-то суд. Я вообще уже думаю, что зря повелся на уговор Маркова, надо было спокойно принять то, что мне грозило. Надоело всё, ужас просто…

– Ворон, это что было такое? – очнулся я, лёжа на нарах в солдатском вагоне. Парни согнулись надо мной, а я не понимал, что происходит.

– Что? Что случилось, где я?

– В вагоне, едем в Архангельск. Забыл, что ли? – голос Метёлкина. – Ты возле вагона, ещё на платформе, упал без чувств, хорошо, ребята рядом стояли, подхватили и сюда затащили. Чего случилось-то?

– Да хрен его знает, ребята, с ротным посрался, потом к вам пошёл, больше ничего не помню, – почесал я затылок и обнаружил на нём шишку. Нехило я, видать, приложился, когда упал.

– Ну-ка, хлопцы, в сторону уйдите, посмотрите там, чтобы нам не мешали, мне с его благородием поговорить нужно, – влез Копейкин, наш немолодой боец-снайпер.

– Ты чего, Иван, такое лицо сделал, прирезать меня хочешь? – буркнул я.

– Рассказывай, – коротко бросил Иван и сел рядом, наклонившись ко мне.

– О чем? – не понял я.

– За что надо резать офицеров и почему это случилось не зря?!

Чего? Это он о чем?

– Ты тут лежал без сознания и все причитал, что, дескать, поэтому и резали всех подряд, потому как такое офицерьё хуже врага.

– Вань… – я не знал, чего сказать.

– Правду скажи, вот увидишь, легче станет. Я же вижу, что у тебя внутри что-то горит, но ты молчишь и носишь в себе.

– Я, – повторил я, – я не знаю, надо ли. Вань, это страшно.

– Так уж страшно, что не сказать? Мы вроде столько хлебнули, что напугать сложно…

– Ты даже не представляешь, Ваня, что будет всего через полгода… – И меня прорвало. Я говорил этому повидавшему в жизни в несколько раз больше меня солдату о том, что случится в феврале. А может, с моим вмешательством чуть позже? Да не, все равно случится, не вытянет царь. Я говорил о тысячах трупов на улицах Петербурга, Москвы и других городов и сел. О гражданской войне, о том, как русские будут резать русских. Как побегут дворяне за границу, как… Да все вывалил, надоело носить в себе, пусть разделит со мной эти знания. Иван мужик крепкий, немногословный, но от услышанного у него упала челюсть и, кажется, глаза стали мокрыми.

– Ты чего такое наговорил? Как тебе в голову такое пришло? Это, по-твоему, я буду убивать наших командиров? Ты из ума выжил, Коля, это всё война. Ты многое пережил, ранения, сам убивал, из плена сбежал, да это всё война…

– Это, Вань, жизнь, а не война. Не видел лично, конечно, но много об этом читал. Ваня, я не из этого времени…

– Чего? Какого времени? Как это? – Растерянность на лице этого старого вояки вызывала опасение. Для людей этого времени, незнакомых с теорией переноса во времени, услышать такое… Не поддается восприятию.

– Да вот так, Вань. Я родился… Блин, появлюсь на свет я только через шестьдесят лет. Ты всегда меня спрашивал, откуда я столько знаю, вот тебе ответ, Ваня. Я из будущего.

– Не говори ничего больше… – Реакция мне не понравилась. – Мне не понять такого быстро. Надо подумать.

– Думай не думай, Старый, все равно ничего не придумаешь. Это – факт, а он вещь упрямая. Я знаю наперёд все, что будет происходить в стране, да и в мире.

– И что же? Все настолько плохо?

– Очень плохо, Старый, очень. Ты ведь общался с большевиками в окопах, я знаю это, сам видел, только вида не подавал.

– И что? Хотел послушать, чего они вещают, вроде ничего плохого.

– Ага, все вообще красиво и ладно, за исключением того, как этого добиться, – с иронией сказал я. – Чего они там «поют»? Войну закончить, нечего воевать за буржуев?

– И это тоже.

– Ну, и как они предлагают её закончить? Наверное, перестать стрелять? А как ты думаешь, немец в тебя не станет стрелять, если ты опустишь винтовку?

– Они утверждают, что в окопах с той стороны такие же люди…

– Такие же, да не такие. Старый, ну ладно молодняк наш, я бы ещё понял, но ты?

– Я что, в большевики записался? Просто послушал и, кстати, нашим не дал уши развесить.

– Молодец. Если захочешь, я тебе легко все расскажу и даже докажу, что все эти разговоры не имеют ничего общего с реальностью. А реальность, Ваня, такова… Большинство из нас тупо сдохнет.

– Ну, это мы и на фронте можем сделать, тут другое заинтересовало, Коля.

– Что именно?

– Говорят, что земли у помещиков заберут…

– Ага, и народу отдадут, да? – усмехаюсь в ответ.

– Говорят – да.

– А теперь сам подумай, Ваня, кто города кормить будет? Если все будут на земле пахать, кто останется в городах? На заводах работать что, думаешь, не нужно? Будем, как первобытные люди по пещерам сидеть, при лучине?

– Я не знаю, Коля, сложно всё это.

– На это и расчёт, что большинство тупо не поймёт ничего. Главное, создать толпу, которая сметёт власть, её подхватят те, кто сам просто хочет залезть на трон, вот и все, Ваня. Народ просто заставят работать на город, никуда люди не денутся, что им остаётся?

– Дела-а… – протянул задумчиво Старый.

– Я пока не знаю, что буду делать, но в мясорубку точно не полезу. Никогда я не стану стрелять в своих, проще себе пулю в голову пустить. Представь себе, вот сегодня случилась революция, все становятся свободными, голодными, но свободными, блин. Завтра генерал Марков объявляет, что не признаёт власть этих самых большевиков, и разворачивает свою дивизию на столицу. Против него встают те, кто поддержал большевиков, допустим, это наши с тобой товарищи, Ванька с Лёшкой. Ты будешь в них стрелять?

– Да ты очумел, что ли? – Старый аж руками замахал.

– А они? Как ты думаешь? Если они не станут стрелять в нас, их сожрут свои же, тогда как?

– Колька, ну не может такого быть, никогда…

– Да будет, Ваня, будет. Народ допекла власть буржуев, людьми движет жажда справедливости, да только никто и никогда не даст им этой справедливости. Те, что встанут у руля, будут прямо заявлять, что бросят в пожар революции столько людей, сколько нужно, им важен сам процесс. Ведь они сами там, наверху, а не стоят с винтовкой против своего отца или брата.

– И что же делать?

– Ничего, я сделал, что смог, посмотрим, как всё пойдёт. Отличия с моим миром уже есть, но достаточно ли их будет, другой вопрос.

– Ты что, предупредил царя?

– А это плохо?

– Нет, – честно ответил наш возрастной снайпер, – мы присягнули на верность царю и отечеству, поэтому не можем нарушить присягу. Ты сделал правильно.

– А может, – я поднял брови и покачал головой, – и неправильно. Время рассудит.

Мы улеглись спать, путь долгий, эшелоны сейчас ходят очень медленно. Под стук колёс я не заметил, как уснул. Снился мне… Сон.

– Выходь, братцы, становись!

Наше прибытие в Архангельск началось с общего построения прямо на перроне. Только сейчас увидел командира нашего нового воинства, высокого роста, тощего полковника. С какой-то отрешённостью он вещал нам о том, что впереди нас ждёт слава, и мы обязаны показать всему миру, что русская армия лучшая в мире. Не посрамить русское оружие, память предков и прочее, прочее, прочее. Скорее всего, его вообще никто не слушал, солдаты хотели есть, знаю, потому как сам уже хотел. Последний раз нам выдавали сухой паёк три дня назад, и все просто оголодали. Вот и сейчас уже ясно, что кроме болтовни, ничего прямо тут, на перроне вокзала нам не перепадёт.

Пешком мы топали до порта. Здесь, надо признаться, я обалдел. Как город Архангельск не очень впечатлил, старый, да, чем-то даже красивый, но, в отличие от нарядного даже в годы войны Петрограда, ужасно запущен. Тут и сами горожане не заморачиваются, да и благодаря порту очень «стараются» приезжие. Кругом просто груды шелухи от семечек, это не считая простой грязи, все вперемешку. Пока дошли до порта, мои сапоги (а ведь я их так чистил…) были похожи на два куска грязи.

Очень много кораблей. Повсюду. На рейде, в отдалении от берега на якорях, кругом. Снуют деловито грузчики, ездят телеги, даже пару грузовиков видел. Краны, большие и малые, они без остановки чего-то поднимают и опускают, работа кипит, наверное, вообще не останавливаясь.

Наше судно было довольно большим кораблём с когда-то белыми бортами. Сейчас этот угольщик больше смахивал на музейный экспонат, который в придачу забыли в запаснике.

– Сколько же нам ютиться на этом корыте?

К вечеру, получив наконец пайку, мы грызли сухари и вели тихую беседу. По настоянию Старого я провёл политинформацию для наших молодых друзей. Не всех солдат, что были поблизости, а только наших снайперов. Сказать, что для них все услышанное было бомбой, не сказать вообще ничего. Оказалось, я сделал для себя вывод уже в начале разговора, идеей революции здорово заразился наш Лёшка. Метёлкин был из семьи рабочего и прекрасно знал, как отец пашет на заводе по четырнадцать часов, а платят только за двенадцать. Не хочешь – сразу увольнение, за воротами очередь стоит из желающих. И это было суровой действительностью. И вот, слушая те ужасы, которые я пророчил нашей стране после революции, Метёлкин постоянно качал головой и не соглашался. Я приводил, как мне казалось, железобетонные доказательства, но так уж вышло, что объяснить ситуацию в мире и нашей стране необразованному человеку очень сложно. Он не понимал простейших принципов построения общества, не понимал примитивной экономики, приходилось объяснять буквально на пальцах и спичках.

– Но ведь лучше будет без богатеев!

– Давай я тебе простой пример приведу, очень простой, – предложил я.

– Ну…

– Баранки гну! Смотри, ты жил в своей Туле где?

– На квартире.

– Вы живёте там всей вашей большой семьёй, так? – Парень кивнул, семья у него и правда, большая. – А в подвале, допустим, живут какие-нибудь бичи…

– Кто?

– Люди, которые нигде не работают, побирушничают, пьянствуют и, возможно, немного грабят прохожих неподалёку. И вот случилась революция, смерть богатым и все такое, идиотское, так? Ты приезжаешь с фронта, у тебя как, средства есть?

– А то ж, скопилось уж, наверное, я же здесь не трачу! – даже, как мне показалось, с чувством собственного достоинства произнёс Лёшка.

– И вот приехал ты такой весь нарядный, с орденами, с деньгами. Встречают тебя такие вот бичи и просто подставляют нож к горлу.

– Почему мне?

– А кому, Лёша? Они видят тебя и твои деньги, для них даже твои, честно выслуженные деньги – богатство, а раз так, тебя надо обобрать, а лучше ещё и убить. Ибо «смерть богатым». Подойдут они к тебе, ибо ты ближе и, по их меркам, весьма богат. Все просто.

– Да ну, ты наговоришь, Ворон, это какие-то сказки.

– Сказки? Хорошо, если так. А вот на меня посмотри, я – офицер?

– Офицер.

– Значит, по мнению твоих друзей большевиков – мироед и дракон, который только и делает, что издевается над простыми солдатами.

– Так ты же ни над кем не издевался никогда, ты ж наш, окопник!

– Ваш, говоришь? А вот ехали с нами в одном поезде солдаты из других полков, они знают это? Ни тебя, ни меня они в глаза не видели, откуда им знать, какие мы? И когда поднимут руки на офицеров, поднимут и на меня.

– Да… – Лёшка задумался всерьёз. Так он на проблему точно не глядел.

– Вот и думай, Алексей, так ли хорошо всё то, что льют в уши солдатам в окопах?

– И что делать-то?

– Пока не знаю, – задумался уже я, – понимаешь, я не смогу поднять оружие против своих. Вон у нас сейчас ротный, идиот идиотом, но я не буду сворачивать ему шею просто потому, что он такой. Да, он придирается, но это потому, что его так учили, он даже не знает, как ещё можно. И он – наш, русский, так что же, мне убить его?

– Ты уже с ним поцапался?

– Было дело, перед погрузкой. Неважно. Я смогу дать ему в морду, если очень будет просить, могу вызвать на дуэль, хоть это и запрещено, но не просто убить, понимаешь. Вот если он, скажем, решит кого-то из вас убить, тогда да, наверное, убью, но не просто потому, что он офицер.

– Чёрт, как все сложно, может, там, в европах, нас это не затронет? А вернёмся сюда, когда уже всё пройдет?

– Хм, – улыбнулся я уголком губ, – хотелось бы. Сам вот думаю, вернуться бы сюда после того, как всё закончится, это было бы лучше. Для нас, разумеется, а не для тех, кто остаётся в стране. Не знаю, ребята, не знаю, как все будет во Франции, надеюсь, что нас не зацепит.

– Да уж, подыхать на чужбине как-то нехорошо, – подытожил Старый.

– А вы, господин унтер, сами вызвались, – улыбнулся я.

– Так тебя как одного оставишь, ты постоянно куда-нибудь влезешь.

Все засмеялись, дружно, со стороны, наверное, даже вызывающе. Мест для подвесных коек было мало, трюм у корабля небольшой, но сейчас лето и даже здесь, в этих широтах вполне себе не холодно. Мы расположились на корме, найдя закуток среди огромных мешков с амуницией. Перед отправкой все получили шинели, новенькие, красивые, поэтому большинство солдат батальона, в котором мы теперь состоим, предпочло разместиться на палубе, как и мы.

Плавание получалось долгим. То идём, ревя машиной так, что кажется, она сейчас выпрыгнет из чрева корабля и убежит на северный полюс. То получив «стоп-приказ», замираем посреди океана. Через матросов узнаем, что по радио передали о немецких подлодках, а тонуть нам нельзя, вот и пережидаем. В общем, в порт Марселя мы прибыли только в середине июля.

Здесь всё было непривычным для глаза русского человека. Люди, их одежда, корабли, ползающие вдали, по улочкам города автомобили. Другие дома и кажется, даже зелень какая-то другая. Чужая. Все вокруг крутили головами, солдаты выражали свои чувства и удивление друг другу, офицеры не пресекали разговоры, но смотрели строго. Через какое-то время зазвучал гимн и послышались зычные команды:

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо!

По трапам сходили солдаты русской армии. В чистой форме, подтянутые, мы были просто образцом современного воина. И принимали нас… Французы что-то кричали, махали руками, кидали цветы. Нам были рады! Даже не ожидал такого приёма. Отовсюду слышались возгласы, как мне кажется, одобрения и поддержки, надо же, когда-то Русскую армию в Европе встречали такими овациями…

Из порта Марселя прямиком отправились на вокзал, нам предстоял длительный вояж на север, немец стоит в окрестностях Парижа, да и насколько сам помню, где-то совсем неподалёку и будут наши позиции. Там какие-то тёрки сначала были, французы хотели сами разобраться с немцами на самом опасном участке, а русских поставят восточнее. Что же, дохнуть тут в мои планы не входит, попробуем выжить и ещё немного скорректировать историю.

Никакого деления на взводы и отделения не производилось, весь наш табор как был ротой, так и оставался до самой погрузки в эшелон. Нам не назначали командиров, рулил по-прежнему тот капитан, с которым мы сразу не поладили. Своё мнение обо мне и командах снайперов он высказал сразу, что от него ожидать, я представлял, но как оказалось, я его недооценил.

Францию мы пересекли быстро, в Европе хорошо отлажена работа железной дороги, хоть и шла война, но большого разгильдяйства не наблюдалось. Вагоны нам подогнали с виду лучше, чем наши, российские, даже окна были, и все солдаты с огромным интересом в них пялились всю дорогу. Точнее, двое суток, да, маловата Франция по сравнению с нашей державой. Маловата.

Никто нам не сообщал о том, где нас сгрузят, или где нам предстоит воевать. Во время одной из остановок просто поступил внезапный приказ на выгрузку, и все нехотя стали вылезать из вагонов.

– Стройся! Смирно! – звучали приказы капитана, и наша рота приняла должный вид.

Только сейчас стало понятно, что тут находится какое-то место сбора, ибо станция была очень большой, несколько ниток путей и везде, куда ни глянь, вагоны.

– Привести себя в порядок, сейчас нам сообщат, куда необходимо прибыть, и мы наконец вольёмся в состав бригады. Попрошу офицеров выйти из строя и подойти ко мне!

Оглядевшись, с удивлением отметил про себя, что я не один такой, значит, сейчас, скорее всего, разобьют по взводам. Как это будет выглядеть, ума не приложу, как бы не оказаться в разных взводах с моими бойцами.

Таких как я, прапорщиков, в роте было ещё двое. Два немолодых уже мужика, с наградами на груди, подходили к капитану вместе со мной, ещё одним офицером оказался молоденький подпоручик. Прапорщики были разными, если один здоровый как бык, то второй его противоположность, мелкий, с хитрым лицом, весь какой-то… несерьёзный, что ли. Подпоручик и вовсе выглядел как не от мира сего. Только закончил училище, что ли, и, обмывая погоны, записался в экспедиционный корпус?

Разбивка на взводы прошла быстро и просто. Но меня капитан всё же «наказал». Отсчитывали слева направо, назначали командира и только чудом нас не разделили с мужиками. Мы после выгрузки находились в самом конце, вагон у нас был последним, поэтому, когда ту часть шеренги определили в подчинение подпоручику, я даже замер, так как больше людей не было.

– Прапорщик Воронцов, примите под командование отделение. Разрешаю набрать бойцов из взвода подпоручика Палочкина.

Вот это номер. Он меня при всех унизил, дав только отделение, при этом взвод этого самого подпоручика оказался самым большим по численности. Нас было сто двадцать человек, и легко можно было сделать четыре взвода, но капитан, гад, сделал по-своему. Оба прапорщика получили под командование по тридцать пять человек, оставшиеся пять десятков назначили к подпоручику. Из этих пятидесяти мне отдали десятерых, предложив взять тех, кого сам укажу, хоть в этом не нагадили. Но в то же время моё отделение осталось в подчинении подпоручика, а не стало самостоятельным.

– Прапорщик Воронцов! – я подошёл к капитану.

– Почему у вас и троих нижних чинов снаряжение и оружие в каких-то мешках? – Спрашивает, пренебрежительно оглядывая сверху донизу.

– Виноват, ваше высокоблагородие. Защитили оружие на время перевозки, морская вода сильно влияет на коррозию, ускоряет ее.

– Для того, чтобы оружие не ржавело, его нужно чистить! – поучительно заявил капитан. – Снять немедленно!

– Есть! – я развернулся и направился к своим бойцам. Те уже нехотя снимали чехлы с винтовками со своих спин.

– Ваше благородие, прицелы ставить? – вопросительно посмотрел на меня Старый.

– Нет, сейчас это лишнее, – качнул головой я, сам вынимая свою винтовку из чехла. Повесив её за плечо, аккуратно скатал сам чехол, он из брезента и не занимает много места. Одно плохо, винтовки у нас хорошо так смазаны, и сейчас мы здорово уделаем форму.

– Прапорщик Воронцов!

Блин, он задрал уже…

– Я!

– Предъявите оружие к осмотру!

Ну, и зачем тебе это, убогий?

Сняв с плеча винтовку, я сделал несколько шагов и на расстоянии двух метров от ротного остановился.

– Что это за оружие? Почему у вас неуставная винтовка?

– Это моё оружие, я объяснял вам свою специальность.

– Немедленно сдать и получить нормальное вооружение!

– Виноват, ваше высокоблагородие, не смогу этого сделать.

– Что? Почему, разрешите узнать? – А ехидства в голосе хоть отбавляй.

– Это моё личное оружие, как пистолет и кинжал. Оно наградное, и я имею право его носить! – выдал я.

– Что вам носить и чем пользоваться, не вам решать…

– Что тут происходит? – послышался властный окрик слева.

Повернув голову, увидел новых действующих лиц. Три старших офицера, во главе с генералом, это для меня много на сегодня.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! – отчеканил капитан, командир нашей роты. – Разрешите доложить…

– Докладывайте, – спокойно кивнул генерал. Выглядел его высокопревосходительство как на картинке. Седой, с такой же седой бородкой и усами, высокий, немного полноватый, но форма на нём сидела идеально. Трое остальных офицеров, что стояли за спиной генерала, находились в полковничьих званиях. Все как один в орденах и медалях, хороши павлины.

– При осмотре оружия у солдат вверенной мне стрелковой роты у некоторых нижних чинов обнаружено неуставное вооружение, даже лишнее.

– Что это значит? Прапорщик, объяснитесь! – это уже ко мне, но вовсе нестрого, а скорее из интереса.

– Здравия желаю, ваше высокопревосходительство! Разрешите доложить? – последовал кивок головой. – Оружие наградное, полученное лично от его превосходительства генерала Деникина. Там, где мы ранее служили, нам, это я и трое моих бойцов, не возбранялось пользоваться этим оружием.

– Ну, зная Антона Ивановича, могу понять, – кивнул вполне одобрительно генерал. – Просто так он бы не наградил. Покажите вашу винтовку.

Я сделал несколько шагов к генералу и, вытянув руки, предъявил свою «красавицу» к осмотру. В руки не давал, да и генерал видел, что смазки на винтовке очень много, поэтому он просто оглядел ее.

– «За мужество, смелость и честь. А. И. Деникин»! – прочитал дарственную табличку генерал. – Однако! Ваша фамилия, прапорщик?

– Воронцов, ваше высокопревосходительство!

– Сюда к нам, на чужбину, сведения приходят обрывистыми, но, как я слышал, в прошлом году под Луцком произошло что-то очень серьёзное, с участием его высокопревосходительства господина Деникина. Кажется, было совершено покушение, не так ли?

– Немного не точно, ваше высокопревосходительство, – продолжал тянуться я. – Австрийцы устроили налёт на штаб полка, где в этот момент с инспекцией находился его высокопревосходительство генерал Деникин. Так уж вышло, что нам, моей команде снайперов, удалось отбить господина генерала.

– Расскажите подробнее, прапорщик, давайте отойдём в сторону! – приглашающе поманил меня генерал, указывая рукой направление.

– Есть! – отчеканил я и пошёл за генералом. Мельком глянув на ротного, с удовольствием отметил его растерянность.

– Рассказывайте, прапорщик, мы очень ждём, – вновь приказал, нет, попросил генерал.

– После хорошего боя моя команда находилась на отдыхе, а так как мы подчинялись непосредственно штабу полка, то и находились поблизости. В какой-то момент меня вызвали к его превосходительству генералу Маркову…

– Так вы служили непосредственно у Сергея Леонидовича? – перебил меня генерал. Блин, до сих пор, кстати, не представился, даже не знаю, кто он.

– Так точно, имел такую возможность, ваше высокопревосходительство!

– Продолжайте.

– Его превосходительство вызвал меня и поставил задачу, попытаться перехватить вражеский отряд, дело происходило неподалеку. Получив приказ, вместе с отделением поспешил к возможному месту перехода врагом линии фронта. К моменту прибытия в указанном месте шёл бой, отделение приняло в нём участие. К сожалению, отряд противника, захвативший офицеров нашего штаба, успел перейти за ленточку…

– Ленточку? – не понял генерал (или вид сделал?).

– Линию фронта. Мною было принято решение на её пересечение…

– То есть? Вы лично принимали такое решение? – удивлённо спросил вдруг один из полковников свиты генерала.

– Так точно, ваше высокоблагородие, так уж вышло, никого из офицеров рядом на тот момент не было.

– Как же вы перешли линию фронта? Там же, наверное, заграждения и всё пристреляно?

– На этом участке фронта это место было очень удобным для перехода, именно поэтому и враг прошёл именно здесь. Узкая полоска, перекрыта лишь двумя пулемётами противника. Вместе с ротой нашей пехоты, державшей здесь оборону, отбили атаку противника, сумели подавить пулемётные расчеты и быстрым маневром на лошадях преодолели линию. Трое из нас получили лёгкие ранения, не повлиявшие на продолжение операции. Ввиду того, что полоска фронта в этом месте, как указал ранее, была узким и неудобным местом, войск у противника здесь оказалось немного. На полном ходу мы преодолели их позиции и углубились в лес.

– Не понял, зачем прошли дальше?

– Я посчитал, что вряд ли пленных такого ранга станут держать близко к передовой, не их уровень.

– Точно, молодец, прапорщик! – подбадривающе заявил генерал.

– Углубившись в лес, устроили снайперскую засаду на единственной дороге. Дальше, извините, ваше высокопревосходительство, нюансы.

– Ничего себе нюансы! Вы ведь смогли отбить Антона Ивановича, я знаю об этом!

– Так точно, смогли.

– Каким образом?

– Прошу простить мою наглость, ваше высокопревосходительство, вам известно о тактике снайперских команд, которые продвигает генерал Деникин?

– Слышал об этом, ещё в Петрограде, но насколько знаю, её пока не утвердили?

– Это очень плохо, что так долго решают важные проблемы, – посетовал я, – но сработала именно наша тактика. Мы вшестером уничтожили взвод противника, отбили господ офицеров и вернулись в расположение. Не подтверждают ли наши успехи правильность решения его высокопревосходительства о создании таких команд, как наша?

– Возможно, – задумчиво произнёс генерал, – возможно. Здесь, во Франции, немцы активно ведут такую войну. У нас и французов большие потери в офицерском составе, да и нижние чины страдают.

– Потому как их выбивают в первую очередь, ваше высокопревосходительство.

– Но это же нечестно! – вновь подал голос один из полковников.

– А война, простите, это вообще честно? Как бы подло это ни было, но оно приносит результат. Лично для меня на войне все способы хороши, если это позволяет победить врага.

– Спорное утверждение, но имеет место быть, – генерал был задумчив. – Кинжал у вас на поясе, прапорщик… Мне кажется, я его видел у Антона Ивановича?

– Так точно. Это личный подарок от его высокопревосходительства, – кивнул я и подтвердил слова генерала.

– Разрешите? – лёгкий жест рукой генерала недвусмысленно пояснял, что он хочет. Я протянул ему кинжал, отцепив вместе с ножнами, нельзя подавать лишь клинок. – «На добрую память, спасибо за жизнь»! – прочитал дарственную табличку генерал. Ха, у меня и на пистолете такая есть, только от генерала Маркова. Я вообще весь в именном оружии. – Многое видел в этой жизни. Признательность его высокопревосходительства показывает особое отношение к вашей персоне, прапорщик.

– Служу Отечеству! – спокойно ответил я.

– Наверняка и орденов хватает, так, прапорщик? – улыбаясь, заметил ещё один полковник, ранее не вступавший в разговор.

– Хватает, – стесняясь, я потупил глаза, но добавил: – Не за ордена воюем, ваше высокоблагородие.

– В свете открывшейся информации остаётся лишь один вопрос, господин прапорщик, – посмотрел мне прямо в глаза генерал. – Зачем вы здесь? Почему не под началом Антона Ивановича? Он же наверх пошёл.

– Виноват, ваше высокопревосходительство, так вышло.

– Ну же, прапорщик, смелее!

– Я совершил преступление, мои люди пошли за мной добровольно.

– Преступление? Какого рода? – вновь пронырливый полковник, наверняка какой-нибудь начштаба, уж больно он на особиста времён Отечественной войны похож.

– Дуэль…

– Ага! Так вы задира?!

– Никак нет, господа офицеры, я лишь защищал свою честь.

– А подробнее можно?

– Что ж, извольте… Когда награждённому четырьмя солдатскими Георгиевскими крестами, новоиспеченному офицеру говорят, что он враг, трус и подлец, это перебор.

– Если все так, как вы говорите, то правда за вами, прапорщик, это признаёт любой офицерский суд чести!

– Так и было, господа офицеры. Только вот кому-то выше очень не понравилась моя выходка и мне грозил трибунал. Так что я, можно сказать, в бегах.

– Вам предложил такой выход командир полка?

– Так точно.

– Мы не судьи, что было, то было. Для нас здесь и сейчас главное ваша служба на благо Родины и государя императора. Проявите себя в бою, все прежние прегрешения уйдут в прошлое, это вам обещаю я, генерал-лейтенант Маниковский!

– Рад стараться, ваше высокопревосходительство! – выкрикнул я.

– Ступайте в строй и служите честно, с вашим командиром, думаю, мы все уладим.

– Есть служить! – я отдал честь и вернулся в строй.

– Как? – шепнул мне на ухо унтер-офицер Копейкин, он же Старый.

– Во! – показал я большой палец.

Командование бригады не стало вносить изменения в формирование, но капитану всё же указали на наше отделение, приказав сделать его отдельным. Старый занялся подготовкой бойцов, всё же мы не одни теперь, у нас есть ещё шесть солдат, которых нужно хоть немного научить нашему делу. Так как винтовки с оптикой нам никто выделять не собирался, натаскивали бойцов с обычными «мосинками», главное, нам нужна была слаженность в их работе, а не снайперская точность в их стрельбе. Да и невозможно это, воспитать новых снайперов за то короткое время, что нам дали. На акклиматизацию и боевое слаживание нам определили две недели, и это ещё было много. Рота вообще состояла из абсолютно разных людей, кто-то, как и мы, был с орденами, а кого-то и вовсе только призвали. Были такие, хоть и мало. Во всей нашей роте все до одного добровольцы, и мы уважали их решение приехать сюда, на чужбину.

Ну, а мне пришлось плотно засесть за административную работу. Капитан потребовал предоставить ему схему боя с участием группы снайперов. Мы с ним, кстати, всё же поладили. Оказалось, он тоже чего-то натворил там, на родине, и был, можно сказать, сослан сюда, во Францию, с понижением в должности. Вроде как подполковником был недавно, но попал в немилость. Вообще то, что он всё же оказался вменяемым, было для нас очень хорошо. Я прямо ему заявил после разговора с командиром бригады, что помогу ему во всем. Вот он и предложил мне объяснить как следует, на схемах, как нужно использовать специальную команду точных стрелков.

По слухам, нас готовят к боям под городом Реймс. Сами французы отзываются об этом фронте как о второстепенном, но не думаю, что там будет курорт. На всякий случай мы с мужиками пополняем боезапас через наших друзей французов, их в этом лагере, где нас расположили, много. Патронов германского образца хватает, проблем нет, поэтому мы с товарищами стреляем много. Все же мне не очень понравилась английская оптика, поставил себе цель найти немецкую. Но по точности боя моей трофейной винтовке равных нет, идеальное качество и ручная работа рулят. Я ведь её добыл у вроде как именитого снайпера.

Через две недели, как и предупреждали, нас выдвинули на короткий марш. Шагали шесть часов, хорошо хоть пришли под вечер и нам дали отдохнуть. Стоявшее здесь до нас подразделение отводили в тыл на отдых, и самим копать окопы не пришлось, хоть в этом повезло. Оказавшись в довольно хорошо оборудованном рве, мои ребята тут же приступили к работе. Заключалась она не столько в выслеживании противника, пока приказа не было, сколько в благоустройстве своего места в общем окопе. Проще говоря, Старый замутил оборудование блиндажа. Негоже, говорит, господину офицеру, мне то есть, сидеть под открытым небом.

Уже на месте нам выдали противогазы. Помня эти устройства из своей жизни, только смеялся, разглядывая это изобретение века. Газами немцы не особо здесь баловались, но русский солдат, как всегда, должен быть готов ко всему, в этом мнения командиров этого времени и будущего схожи.

Леса в округе почти не было, всё или сожжено, или представляет собой низкорослый кустарник, брёвен из такого уж точно не вытесать. Так что каким-то чудом уцелевшие две сосны оказались сюрпризом. Стволы деревьев хоть и тронуты огнём, но всё же были несгоревшими, и, ошкурив их, ребята сделали навес в два наката, хоть что-то. Артиллерия немцев, как и у нас дома, работает здесь почти сутки напролёт. Так хотя бы защититься от случайных осколков уже было хорошим делом. Официально внёс в боевой журнал, да-да, капитан заставил меня его вести, благодарность унтер-офицеру Копейкину за инициативу.

– Смотри, Ворон, вон там, видишь, остатки сарая с одной стеной? – обратил моё внимание Старый на приметный ориентир.

Мы находились сейчас в стороне от позиций русской армии, в двух километрах западнее. По просьбе французского полковника, а если уж быть точным, то по инициативе нашего ротного, наше отделение было откомандировано к союзникам. Как пояснил мне капитан Белявский, это наш ротный, французам внезапно поплохело. Но на месте мы выяснили, что немецкие снайперы здесь всегда любили охотиться, просто французы об этом молчали. Они бы и сейчас промолчали, если бы не личная беседа нашего ротного с командиром французского полка. Именно Белявский, на рассказ француза о больших потерях в офицерском составе его полка, вспомнил о нашем отделении снайперов и предложил помощь французскому коллеге. Тот воспринял предложение с энтузиазмом, и вот мы вчетвером, новичков без оптики брать не стали, они находятся в прикрытии, взялись за дело.

– Вижу, – бросил я, не отрываясь от бинокля. Мне повезло с моими ребятками. Пока возвращался из плена, пока госпиталь, эти ухарцы где-то раздобыли и, что самое главное, сумели сохранить кучу снаряжения. Вот сейчас гляжу в немецкий бинокль, с чистейшей цейсовской оптикой и не жужжу. – Сегодня не работаем, только смотрим!

Это важно, я ещё там, в той прежней жизни предпочитал работать именно так. Вызывают на место, где замечена работа снайпера, и в первый день я только наблюдаю. Ну, это в идеале, конечно. Чаще бывает так, что прибегает какой-нибудь хрен из штаба и начинает орать дурниной, требуя убрать вражеского спеца ещё вчера. Но для нормальной работы нужно время. Да, я понимаю, что за это время могут появиться новые жертвы, но так действительно необходимо. Наша работа вообще штука неблагодарная, ведь как бывает, вызовут, поставят задачу, ты её выполняешь, а на тебя волком смотрят свои же. Ещё бы, я-то, сделав дело, уйду, а парней арта долбить будет несколько часов, в отместку, так сказать.

Вот прямо сейчас я вижу именно то, из-за чего я и стал работать именно так, а не иначе. Конечно, можно, как в кино, позвали снайпера убить такого же снайпера. Тот приходит, ложится на позицию, в лучшем случае походит по местности пять минут и так же ляжет на позицию и, один выстрел – один труп. А потом кино кончается, хэппи-энд. А в реальности в тот момент, когда снайпер встанет, он получает пулю от второго снайпера, которого он не смог засечь. Или второй вариант: снайперу дают уйти, а убийства продолжаются. Нам так не надо. Мы подождём. Награда за ожидание вон там, правее этого самого сарая, к которому приковано зрение Старого. Куст. Обычный куст, обожжённый и без листвы, но прямо из-под него торчит ствол винтовки. Я вижу это, а также знаю, как сейчас охотятся немецкие спецы. Их тут не один и даже не два. Посмотрим ещё. Благо с маскировкой будущего здесь я один, немцы пока даже стволы не обматывают.

– Точка два! – привлекает моё внимание наш молодой товарищ, Малой, если просто.

– Точка два… – шепчу себе под нос и медленно веду биноклем по горизонту. Нет, не вижу отсюда, угол не тот. Солнечный свет падает справа и не даёт возможности рассмотреть все поле. Вообще-то, это не совсем поле, тут и кусты есть, и останки деревьев и даже домов с сараями.

– Твой, – коротко бросаю в ответ. Я не боюсь быть услышанным, до противника метров четыреста, да и пулемётная стрельба, периодически вспыхивая, как-то не создаёт условий для тишины.

– Метла?

– Минус.

– Старый?

– Сарай и куст справа, – разглядел, значит, вот жучара опытный, ай молодец!

– Выходит, не нашли ещё одного? – скорее сам себе сказал я.

– Уверен? – это Старый. Хочет подтверждения.

– Позже, – не отрываюсь от бинокля.

Проходит три часа, мы два раза сменили позиции для более удобной работы, но больше никого не обнаружили. Но четвёртый есть, я уверен. Француз, в чьем хозяйстве мы сейчас ползаем, в звании лейтенанта, объяснял нам происходящее, и из его скомканной болтовни я понял главное. Утром у него были убиты трое и один тяжело ранен. Вы скажете, что это мог сделать и один человек? Да, не спорю. А могло быть и так, что четвертого, может быть, как раз того, что ранили, и вовсе подстрелил кто-то случайно. Но… При опросе солдат мы попытались четко восстановить картину в момент убийства французских солдат, и выходило, что все погибшие и раненые получили свои пули с разницей в несколько секунд и находились в разных местах. У нас были четыре условные точки, где пострадали солдаты, и вот, отрабатывая сейчас одну за другой, я и пришёл к мнению, что работала четвёрка спецов.

Темнеет, надо уходить, больше ничего, скорее всего, не высмотрим сегодня. Хотя…

– Старый?

– Где?

Как же мы с ним понимаем друг друга…

– Прямо, горизонт. – Это означало, что стоит обратить внимание на место, находящееся дальше тех, кого мы обнаружили. Направление прямо от нас.

– Быстрый… – Пулеметчика он увидел, а вот стрелка?

– Рядом, слева.

– Есть. Работаем?

– Малой?

– Не уверен. – Ага, видимость уже не позволяет Малому дать гарантию на поражение.

– Старый?

– Под кустом минус, – кажется, разочарованно произнёс Иван и вынужден признать мою правоту.

– Схема готова, отход с закатом. Всем продолжать наблюдение.

– Думаешь, ещё?

– Думаю, что могут быть наблюдатели, – решил более открыто обозначить свою идею.

– Ты прав, француз говорил о точности артиллерии.

– Ждём заката.

Французы, если честно, нас не поняли, а на вопрос: «Ну что?» я ответил коротко:

– Завтра.

Лица были удивлённые, общались мы через переводчика, французского из нас никто не знал, когда тот перевёл лейтенанту мой ответ.

– Господин лейтенант просит уточнить, вы смогли решить проблему?

– Я же сказал, – построжел я, – завтра. Прикажите вашим людям не мелькать с утра и не дразнить немцев. Особенно это касается господ офицеров!

Лейтенант хоть и был явно недоволен, но всё же кивнул и отдал честь, показывая, что мы ему сегодня больше не нужны. Ну мы и отвалили спать, по крайней мере, так сообщили переводчику. На деле же я с Лёшкой первыми заступили в дозор. Во-первых, не хочу, чтобы нас застали врасплох, всё же мы на передовой, а доверять французам я как-то пока не научился, а во-вторых, мало ли, вдруг увижу что-то интересное.

– Лёшка, спи пока, если что – толкну, – приказал я Метле.

Спорить у нас не принято, поэтому, пожав плечами, парень быстро устроил себе лежанку, разложив на дне воронки, в которой нам предстоит ночевать, свою шинельку, и закрыл глаза.

Июль, хоть и конец месяца уже, но ночи все ещё довольно светлые. Тепло, не жарко, а именно тепло, я даже позволил себе расстегнуть ворот. Умыл лицо из фляжки, блин, вода совсем противная, тёплая, что-то не догадался сменить, когда были в штабе французов, и, осторожно устроившись на поверхности воронки, стал разглядывать местность.

– Метла, подъём! – дёрнув за рукав бойца, я быстро вернулся назад, туда, откуда наблюдал.

– Есть? – Лёшка появился рядом через минуту.

Коротко взглянув на него, даже в темноте рассмотрел заспанные глаза.

– Есть! – кивнул я.

Минут пятнадцать назад я заметил шевеление метрах в трёхстах и сразу поднял Метёлкина. Две фигуры, даже не прячась и, видимо, надеясь на темноту, или попросту зная расхлябанность французов, нагло шли параллельно фронту. Пригибались, конечно, но шли, а не ползли, а это наглость.

– Вижу. Спецы?

– Думаю, наводчики. Заметил, второй что-то тащит?

– Телефон?

– Скорее всего, – кивнул я больше сам себе, Лёшка наверняка смотрит сейчас не на меня.

– Что делать?

– Прикрытия не вижу, сколько ни смотрю. Давай к нашим, поднимай Старого. До рассвета мы должны их убрать. Идёте вы с Ванькой, Старый страхует, как понял?

– Так точно, понял, как надо! – усмехнулся Метла и стек в воронку, чтобы через пять секунд выползти с другой её стороны и отойти к окопам. Брать в плен немцев я даже не думал, не получится у меня под них сработать, не готов, но, кстати, надо подучиться, может, и пригодится когда-нибудь.

Скоро рассвет, мы окажемся в неудобной позиции, солнце будет справа от нас и впереди, а это – засвет. Надо ждать полудня, вот тогда порезвимся.

– Ворон, есть наблюдатели! – услышал я окрик сзади. Отлично, теперь глаз у немецкой артиллерии нет.

– Принял, все на позиции.

А через час я понял, что ошибся. Конечно, я предполагал такой исход, но гнал эти мысли. Немцы, видимо не дождавшись команд от своих корректировщиков, ударили по скорее всего старым координатам. И нам разом поплохело. Снаряды ложились где угодно, но только не на позициях французской пехоты, а ближе к нейтралке, то есть возле нас. Парни, Малой с Лёшкой, смогли отползти и укрылись в окопах, а вот мы со Старым отведали сполна. Слава Всевышнему, никого из нас всё же не задело, но мы настолько закопались внутрь воронки, что еле вылезли потом. Во рту была земля, в ушах была земля, в носу, в глазах, волосах, везде сплошная земля. Старый словил адреналин и начал ржать, а мне что-то было не до смеха. Нам здорово присыпало винтовки, и я с маниакальной скоростью старался вычистить свою «красотку» до начала атаки. И всё равно не успел. Ударившие позади нас пулемёты ясно говорили о том, что нам конец, если не успеем привести себя в порядок. После своей истерики Старый пришёл в себя только после моей пощёчины, по-другому не реагировал.

– Не стрелять, ты меня понял? Ищи спецов, они точно здесь будут. О, слышишь, как оборвалась пулеметная очередь, это точно не патроны закончились, это они, ищем!

– Ворон, французы ругаются, двоих уже убило! Пулемётчика и младшего офицера… – донёсся до меня крик Метлы.

– Старый, ты слышал?

– Одного вижу, но пехота идёт, что делать?

– Я пригляжу за ними, начну убирать офицеров. Как увидишь движение снайпера, вали его.

– Принял!

Блин, если бы не знал Старого уже столько времени, сейчас бы подумал, что вновь в своём времени нахожусь. Как он перенял мою манеру говорить на жаргоне, просто диву даёшься, но лишь в бою, в быту его корежит от моих словечек.

Атака немецкой пехоты меж тем развивалась ударными темпами. Их артиллерия перенесла огонь глубже, сейчас французам в тылу жарко, а пехота продолжала наступать под прикрытием своих пулемётов.

– К чертям собачьим, они так к нам сейчас придут! – выругался я.

– Так точно, придут, двести метров осталось. Я убираю снайпера, работай, Ворон, – прокомментировал мои слова Старый, и я, наконец, пришёл в себя. Да, позиция пипец какая неудобная. Если вражеские стрелки уже на своих позициях…

– Старый! Вечерние ориентиры, работаем! – закричал я, разглядев то, что и хотел.

Вражеские снайперы не могли не присоединиться к этой атаке своей пехоты. Искать новые позиции они не стали, зачем? Их же никто не тревожил на тех, где они уже обжились за несколько дней, вот и не стали ничего менять.

Мы открыли огонь. Эх, как давно я уже не охотился. Огонь противника в мою с Иваном сторону сместился, лишь когда мы убрали всех четверых спецов. Надеюсь, что всех, и в рукаве немецкого командира, что управлял сейчас атакой своей пехоты, ничего более не припрятано.

Заткнул одного пулемётчика, Копейкин второго, наши ребята долбят уже прямо из французских окопов, и все ведь точно. Немецкие пехотинцы начали залегать только после того, как заметили, что их нагло убивают. Скорее всего, отсутствие пулеметной поддержки они не заметили вовремя, за что и поплатились.

– Старый, у меня патронов десяток, надо отходить!

– Последняя обойма! – Фигасе, Иван расстрелял свои запасы ещё быстрее меня…

И тут рванули французы. Нет, я знал, что они не трусы, но вот конкретно в этот момент я не ожидал от них такой прыти. Немцы открыто отступали, и уже не ползком. Пригибаясь к земле, то и дело оборачиваясь, чтобы сделать выстрел в никуда, они пятились, набирая темп. Французский лейтенант подгонял своих людей, активно стреляя из пистолета. Побежал он мимо нас с Иваном и заставил ещё больше себя уважать. Да, задора у лягушатников хватает, только хватит ли умений?

Оказалось, вполне хватит. Рота французских пехотинцев заняла немецкие позиции, расхреначила там все, что можно, и отошла назад. Всё дело в более выгодных позициях, не зря немцы не смогли их отбить у французов. Займи сейчас лягушатники немецкие окопы, и их смешали бы с дерьмом артиллерией. А так, вломили бошам и назад, в тёплые норки.

– Вы молодцы, русские, умеете воевать, – это означает такое признание от французского лейтенанта.

– Спасибо, рады, что помогли, – отвечал я, а сам думал: «Чего бы вы тут навоевали, если бы не мы!»

Реальность такова, что если бы не наш плотный, а главное очень точный огонь, немцы сейчас сидели бы в этих окопах и пили бы свой шнапс. Вот этот самый лейтенант, во весь рост идущий по полю боя, лежал бы сейчас с дырой в голове на этом самом поле и не отсвечивал. Четыре снайпера, это четыре снайпера. Если бы мы вчера не вычислили немецкие огневые точки, то бой мог окончиться не так радужно. Кто знает, остались бы мы в живых.

– Командир, давай щёку посмотрю, – когда остались одни в небольшом закутке, Старый озаботился моей персоной. Щёку саднило, а зеркала под рукой не было, не знаю, что там такое, но вряд ли что-то серьёзное, боли как таковой нет.

– Чего там, Ваня?

– Царапина, – коротко и деловито пробубнил унтер-офицер Копейкин и, достав маленькую бутылочку со спиртом, это уже здесь, во Франции мы такие заимели, принялся протирать мне лицо. – Не, хрень это все, давай-ка умойся как следует, потом обработаю.

Нашему ротному, видимо, сообщили и о результатах прошедшего боя, и о нашем участии. Встретил довольно тепло и высказал своё мнение в довольно уважительной манере.

– Рад, что все получилось, только вот, прапорщик…

– Слушаю вас, господин капитан!

– Не вошло бы в привычку у наших союзников такое вот использование нашего специального отделения.

– Значит, признаете, что мы спецгруппа? – рассмеялся я.

– Да признаю, признаю, что ещё остаётся, когда вы так красиво выступили. Никогда бы не подумал, что какой-то прицел может так влиять на исход боя.

– Извините, ваше высокоблагородие, но дело не в прицеле, точнее, не только в прицеле. Для того, чтобы снайпер смог произвести выстрел, точный выстрел, нужно думать и наблюдать, а для этого требуется время. К сожалению, оно есть не всегда, тогда выходит сложнее, приходится крутиться как белка в колесе. Сам по себе прицел дает лишь возможность рассмотреть что-то дальше, чем видит глаз без него. Бой ведет человек.

– Я не дурак, прапорщик, хоть реального опыта боёв у меня почти нет, но я не дурак.

– Никто вас так и не называет, – пожал я плечами. – Это новая доктрина, скоро, поверьте, очень скоро воевать будут совсем по-другому. То, что кажется неправильным и нечестным сейчас, будет в порядке вещей уже завтра. Такова жизнь, эволюция, ни дна ей, не покрышки.

– Интересно сказали, прапорщик, такого ещё не слышал.

– Знаете, на поле, когда рядом ложится хотя бы четырёхдюймовый снаряд, бывает ещё и не то скажешь. Жутко.

– Завтра и нам предстоит испытать, что такое близкие разрывы.

– Что, неужели наступление? Вроде говорили, что оно тут не нужно?

– Французы хотят ударить нашим флагом, для того чтобы обрушить оборону бошей перед собой. Германцу придётся перебрасывать силы, ибо их тут мало. Перед нами не ставят задач по разгрому врага или захвату какого-нибудь населённого пункта. Мы должны обозначить наступление и постараться вытянуть на себя резервы бошей. Тогда французы ударят со своего фланга и надеются прорвать оборону, опрокинув немцев. Та деревня, на окраине которой у врага такая хорошая оборона, является удобным плацдармом.

– Если лягушатники надеются наступать теми силами, что у них сосредоточены там, где мы только что были, то это выглядит авантюрой. Мало их, если проще, ваше высокоблагородие. А ведь ещё не известно, что у нас справа? Поддержат?

– Не имею никаких сведений на этот счёт, – отрицательно покачал головой капитан.

– Тогда это ещё большая авантюра, чем я думал. Господин капитан, во имя сохранения жизней наших солдат, сделайте запрос к командованию для прояснения обстановки. Можем же мы хотя бы спросить?

– Спросить можем, но вот будет ли ответ?!

– Если не будет, нужна разведка. Если не возражаете, могу обеспечить своими силами. Всё-таки мы как никто в этом заинтересованы. Заодно можно приглядеть позиции для завтрашнего боя.

– Вы не устали, прапорщик? А ваши люди? – кажется, даже с уважением в голосе спросил ротный.

– Не вижу другого выхода. Извините, ваше высокоблагородие, но, когда мне предлагают идти на смерть, предпочитаю подготовиться.

– Похвальное рвение, прапорщик. Как вас по имени-отчеству?

– Николай Васильевич я.

– Меня, если запамятовали, Александром Борисовичем нарекли. Если не возражаете, давайте обращаться именно так, не люблю, если честно, все эти «благородия», слишком длинно.

Надо же, удивил меня ротный, что и говорить. Мне казалось, тут для каждого офицера и дворянина такое обращение как бальзам, а ему, видите ли, не нравится. Что ж, я уж точно возражать не стану.

– Давайте, но только наедине, – предложил я, прекрасно зная, что так будет правильно.

– Хорошо. Так вот, Николай Васильевич, вы имеете опыт в разведке?

– Так точно, в тринадцатой приходилось проделывать и не такое. И за «языками» ходил, и в разведку, всякое бывало.

– Но вы же совсем не знаете местных реалий, местности?

– Всегда бывает в первый раз, уж извините за вольность. Я и под Луцком когда-то в первый раз оказался, а через пару месяцев знал округу как свои пять пальцев.

– Хорошо, убедили. Что у вас за пистолет, все хотел спросить, кобура какая-то знакомая, но не пойму что-то?

– Извольте, – с этими словами я выложил перед капитаном свой наградной «кольт» от Маркова. Капитан взял его с каким-то волнением, это хорошо было заметно, по его глазам, они прям горели.

– Генерал Марков – это ваш последний командир полка? Правильно? – табличку прочитал, ему явно была интересна именно табличка, а не сам пистолет, что он, «кольтов» не видел?

– Так точно. Служил в тринадцатом полку я больше года. Сергей Леонидович являлся непосредственным командиром нашей группы. Скажем так, мы выполняли именно его приказы.

– Как вижу, хорошо выполняли, прапорщик!

– Не стану стесняться, да, считаю, что хорошо, хоть можно было бы и лучше. За год войны я из рядового стал младшим офицером и заслужил четыре солдатских Георгиевских креста. И ещё кое-что.

– Это впечатляет, Николай Васильевич, очень впечатляет. Если так и будете продолжать, подниметесь уже и как офицер!

– Вряд ли, ваше высокоблагородие, – я чуть замешкался, – в стране зреет что-то очень нехорошее, я чувствую это.

– Я что-то слышал, перестановки в верхах, брожение в думе, много чего. Но меня это как-то мало волновало. До недавнего времени я не был в действующей армии, преподавал в академии. Так уж вышло, я тоже не подарок, Николай, пришлось менять привычные устои. Я выбрал Францию, не знаю почему, но мне показалось важным быть именно здесь. Так что, будем расти вместе, как думаете?

– Поживём – увидим, – заключил я.

– Уйдёте в разведку прямо сейчас, может, хотя бы отужинаете со мной?

– А вот это с превеликим удовольствием, ваше высокоблагородие. После таких заварушек, как сегодня, всегда очень хочется есть!

Ночью мы сделали вылазку, быстро пришли к общему мнению, что здесь, на нашем участке фронта обороняться гораздо выгоднее, чем вчера у французов. Но… Наше командование приготовило нам сюрприз в виде наступления. Локального, больше похожего на отвлекающий манёвр, но всё же наступления. Любая атака – это смерти. Много смертей. Для себя не сговариваясь решили одно, будем помогать нашим солдатам во всю силу, лишь бы сократить потери. К сожалению, без них не бывает.

Но с утра ничего не случилось. Мы с мужиками полночи пролежали на позициях, которые с трудом подобрали в темноте с риском быть обнаруженными, но наступление не началось. Около девяти утра я лично уже просто засыпал и не мог более лежать, оставил свою позицию. Хорошо ещё всегда подбираю такую, чтобы с неё можно было отступить. Ведь как, можно найти прекрасную позицию, хорошо укрытую и относительно безопасную, но отход… Случись бою пойти не по сценарию – и все, баста, тебе не отойти.

Уже возле своих окопов встретился со своими товарищами. Они, как оказалось, отошли чуть раньше.

– Чего за дела, командир? – недовольный Метёлкин отчаянно жестикулировал. Он всегда такой вне боя. Снайпер он хороший, выдержка есть, двигается отлично, но когда он не занят, просто беда.

– Помолчи, узнаю – расскажу. Всем спать, это приказ, – огрызнулся я и прошёл мимо бойцов в направлении блиндажа капитана. Следовало бы явиться к более высокому начальству, да только смысла не вижу. Пошлют меня, и будут правы, так зачем напрашиваться?

– Вернулись? – кажется, ротный тоже не спал этой ночью.

– Только что, – кивнул я, снимая фуражку. Как выхожу из боя или с позиции, всегда надеваю фуражку, а то прицепятся. – Что случилось?

– Сегодня ночью немцы совершили диверсию, уничтожена батарея орудий, которая должна нас прикрывать. Командир полка отменил атакующие действия, из-за чего сейчас уже два часа ругается с представителем французов.

– Послал бы его, да и баста, – в сердцах бросил я. – Я нужен? Бойцы всю ночь провели на позициях и засыпают прямо на ногах. Я приказал им отдыхать, да и сам бы хотел…

– Идите, прапорщик, идите. Если что-то изменится, я дам вам знать, – спокойно отпустил меня капитан.

Нас не трогали весь день, лишь под вечер, проснувшись и перекусив, сам заявился к командиру. Узнал, что изменений никаких, а следовательно, немцы опять переиграли лягушатников. Наш командир полка отказался ввязываться в авантюру с наступлением без поддержки артиллерии. Французы бухтели, но вынуждены были согласиться.

Капитан пригласил на ужин, я был не против, вкусненько так поели, ещё и винишком французским запили, а чего, так воевать вполне можно, я не против.

Утро всё же принесло плохие известия. Французы привезли запасные части для орудий и целую батарею новых для усиления. Значит, вот-вот начнётся, горит у них там, что ли?

Опережая события, собрались с ребятами, да и ушли под вечер на передок, а ночью и вовсе заняли отличные позиции. В этот раз опять решили не разделяться по одному и устроились парами, так удобнее, можно по очереди спать, неизвестно, сколько нам лежать на позициях в эту ночь.

Мы вновь были нашей четверкой снайперов, весь молодняк, отданный мне в самом начале для обучения, забрали и распределили между двумя первыми взводами, в третьем и так был перебор.

Разбудил меня грохот артиллерии. Под утро на «собачью» вахту заступил Старый, и я спокойно спал, даже снилось что-то, когда пушкари начали свою долбёжку.

– Что тут, Иван?

– Нормально пока, только видится мне, что все это бесполезно, – Старый не отвлекался от бинокля, пристально изучая вражескую линию окопов.

– Поясни? – я-то пока не видел ничего, поэтому и не знаю, что тут происходит.

– У немцев тишина. Вообще.

– Это плохо, – я в момент проснулся и начал соображать.

– Может, доложить?

– Вообще-то, там наблюдателей хватает, и пушкари своих имеют, да и от полка кто-то быть обязан, – размышлял я вслух.

– Смотреть это одно, а делать выводы совсем другое, – поучительно, с расстановкой произнёс Иван.

– Вань, никто меня тут слушать не станет. Факт. Это не марковская дивизия, где нам в рот глядели. Здесь сами с усами, а мы так, расходный материал.

– Плохо это, Ворон, не хочется загнуться просто так, – поёжился Копейкин.

– Ладно, сейчас сползаю, хотя бы нашему объясню, а там уж как карта ляжет.

Иван беспокоился не просто так. Отсутствие какого-либо движения у противника во время артобстрела плохой признак. Он может значить лишь одно: впереди ловушка, и лезть в неё как-то не хочется. Да, при обстреле никто из окопов не вылезает и не бегает по передку, но и вот так, совсем без движения тоже не бывает. Просто дело в том, что со своих позиций мы видим не только окопы, но и блиндажи, а также полоску между линиями обороны. Хоть какое-то, но движение быть обязано, не бывает так.

Покинуть позицию среди бела дня очень неприятное занятие. Ползёшь по сантиметру в минуту, понятно, что сейчас начало двадцатого века и разных технических средств, способных помочь врагу тебя увидеть, пока нет, но бинокли-то никто не отменял. На удачное преодоление нужного расстояния надежда одна, на самом деле, это артобстрел. Пока он продолжается, вряд ли кто-то отчаянно смелый будет сейчас наблюдать за нейтралкой.

– Может, они просто схоронились так, на время обстрела? – доложив командиру о наших наблюдениях, выслушиваю его размышления.

– Вряд ли, господин капитан, повидал уже реакцию противника на обстрелы, не могу себе такого представить. А вот то, что они заранее узнали о том, что орудия привели в боеготовность, поверю легко. Узнали и отошли.

– Но ведь в чисто поле не отойдёшь…

– А зачем? Прямо за этой деревней, что стоит за позициями бошей, большой холм, займи на нём оборону, и все, кто будет проходить через оставленную деревню, как на ладони. Мы получим кинжальный огонь в упор, простите, но будет беда.

– Ещё и французы, как назло, забрали у нас последний аэроплан, разведку с воздуха не провести, – задумчиво продолжал рассуждать капитан Белявский.

– Если нашу авантюру нельзя отменить, то имеет смысл немного подстраховаться, – заключил я, – разрешите?

– Да, прапорщик, конечно, выскажите вашу идею, даже интересно, что вы такого придумали!

– В общем-то, ничего сложного, просто, не имея возможности провести грамотную разведку, выберем меньшее из двух зол. Мы с моими стрелками проберемся в деревню…

– Вы что же, Николай Васильевич, с ума сошли? А если немцы вовсе не покинули эту злосчастную деревню, а как раз поджидают там таких, как вы?

– Ну, ваше высокоблагородие, мы же не во весь рост пойдём, со знамёнами и с барабанным боем. Пролезем тихо, нам только нужна небольшая поддержка.

– Какая?

– Слышите, артподготовка перешла в режим «в час по чайной ложке»?

– Ну да, скорее всего, заканчивают, снаряды экономят, черти артиллерийские.

– Убедите их не прекращать стрельбу ещё полчаса. Плотного и не требуется, достаточно вот такого, беспокоящего огня.

– Что же, разумно, идите, Воронцов, я в штаб!

И мы пошли. Сначала я вернулся к мужикам, ожидающим меня и наблюдавшим за округой, изложил им свой план, за что, естественно, «получил» по шапке от Копейкина. Пришлось показать на словах, кто из нас офицер. Проняло. Он и так бы пошёл туда, куда я скажу, но вот побурчать Старый любит, не отнять. Возраст такая штука, работающая в обе стороны. Он прекрасно понимает, что я прав, но с высоты прожитых лет упирается, бурчит и обдумывает, как лучше выполнить задание.

Артиллерия так и продолжала кидать снаряды в час по чайной ложке, как я и просил, видимо, ротный смог убедить кого нужно. Под это дело мы вполне легко проползли к деревне и сразу остановились. Она была заминирована, и это вновь внесло коррективы в наши планы. Пришлось отправить Малого назад, чтобы предупредил командование. Я ни разу не сапёр и совершать походы по вражескому минному полю не стану.

Забрались в один из еле живых домиков и чуток расслабились, но реально чуток. Французские деревенские дома это не одно и то же с нашими, российскими. Стены держались буквально на честном слове, это не наши, собранные на века избушки, которые стоят, даже будучи абсолютно гнилыми. Здесь и стены тоньше, и крыша не пойми из чего сделана, более тёплый климат, наверное, сказывается.

Минут через сорок к нам прибыл сам командир роты. На пузе приполз, как и сам Малой, надо же, не боится испачкаться!

– Прапорщик, что у вас? – потребовал он доклад.

– Хреново дело, ваше высокоблагородие, мины кругом, эти твари знают, как себя обезопасить, но мы тоже не лаптем деланные. Справа по низине, а оттуда через кусты можно зайти с фланга. Условие прежнее, артиллерийский огонь должен продолжаться, ну и…

– Много там не проведёшь, так? – дополнил мою мысль капитан.

– Разом – да, – согласился я.

– Очень плохо, очень, – кусая губы, пробормотал ротный, – хоть какую-то часть мы сможем здесь протащить?

– Отдельных бойцов, единицы пройдут, прежде чем будут обнаружены или на минах начнут подрываться, – поморщившись, ответил я.

– Так, прапорщик, я возвращаюсь в роту, направлю тебе взвод подпоручика Палочкина, постарайся их провести здесь. Люди там хорошие собраны, у всех боевой опыт, старослужащие, думаю, вам все удастся. Сам возьму оставшиеся два взвода и попробую зайти с фланга. Твоя задача…

– Моя? – перебил я ротного невежливо, даже нагло с моей стороны.

– Твоя, – утвердительно, не обращая внимания на мою наглость, тут же бросил ротный и повторил ещё раз: – Твоя, прапорщик. Коля, Палочкин совсем зелёный, только из училища, помоги ему.

– Как прикажете, ваше высокоблагородие, – козырнул я.

Ну и помог… Из взвода подпоручика Палочкина погибло «всего» пятеро, это были те, кто слушал исключительно своего командира и не воспринимал мои подсказки. Палочкин сам, на удивление, оказался вполне вменяемым, правда, после того как его прилично оглушило и царапнуло осколком. Вот после этого да, начал буквально в рот заглядывать. Потеряли мы пятерых погибшими, восемь солдат получили различные увечья, в остальном вполне себе сохранили боеготовность. А вот первый и второй взвод, которые вёл в бой сам командир роты, потрепали куда серьёзнее. Сам командир роты, капитан Белявский, едва уцелел, с множественными осколочными ранениями он покинул нас, оказавшись в госпитале. На самом деле ему повезло, что так отделался, просто французы помогли и быстро эвакуировали, иначе… Один из немецких снарядов, выпущенных по наступающим в полный рост русским солдатам, разорвался в нескольких метрах от командира. Посекло его очень сильно, возможно, даже спишут теперь, если вообще восстановится, но простым бойцам повезло куда меньше. Вообще, эти наставления для боя от Драгомирова начинают не просто мешать, а просто вредить. Когда прославленный военачальник писал свои труды, война была другой, нынче всё не так. Капитан Белявский вёл роту, как учили, в полный рост… Мать его за ногу, служака хренов. А немцы молодцы. Несмотря на постоянный огонь нашей артиллерии, был он правда жидким, боши ударили в ответ более прицельно. Дождавшись атаки нашей пехоты, они с высоты открыли убийственный огонь в упор. Спасло нашу роту только то, что удар был отвлекающим. Французы, дождавшись, когда наши подразделения увязнут, наконец ударили сами. Неожиданным для меня оказался вид этого удара. Лягушатники пустили в ход кавалерию! И это, надо признать, сработало. Решила скорость. Немцы физически не успевали перебросить большие силы на фланг и опрокинулись. Это и спасло нашу роту от полного уничтожения. Да, нам с мужиками не светило сегодня погибнуть, мы-то в атаку не ходили, но ребят, бойцов, жалко. А мы вроде и находились не на очень выгодной позиции, всё же помогли своими точными выстрелами.

Вечером, когда улеглась суета с ранеными, на позиции прибыл комполка. Долго и нудно вещавший о нашей доблести, он неожиданно приказал мне возглавить остатки роты ввиду того, что погибли или выбыли все офицеры. Оставался лишь Палочкин, но из-за его неопытности полковник Рощин предпочёл назначить меня, скорее всего, это ему подсказали в штабе дивизии.

Посчитав оставшихся в строю, я разбил роту на два взвода, да и те так лишь назывались. В строю целыми остались сорок семь бойцов, среди них два унтер-офицера, которых я быстренько назначил командирами. Копейкина не тронул, Старый наотрез отказался, да я и не собирался, он не пехотинец, он – специалист. Мои ребята стоят взвода, поэтому их я точно в атаку не брошу.

А повоевать командиром роты мне и не пришлось вовсе. Тут и убыль сказалась, и отсутствие задач для нашей куцей роты, поэтому почти неделю сидели себе спокойно в окопах, отдыхали. Работали лишь мои ребята и я сам, двойками уходя в разведку, не привык я сидеть, не зная обстановки. Хрен их знает, этих союзничков, вдруг отступят с занятых позиций, и получим мы тогда тут больших люлей.

– Ты мне можешь чётко ответить, можно что-то сделать или нет? – в один из вечеров, вернувшись из вылазки, где мы находились полдня, Старый вновь завёл разговор о революции и её последствиях. Так или иначе, такие разговоры частенько вспыхивают. Не зря говорят, солдат должен быть занят…

– Изменить что-то уже нет, я тебе говорил, это всё затевалось давно, даже раньше этой войны. Если быть точным, то с начала века. Сейчас вообще всё зашло настолько далеко, что остаётся только ждать.

– Ждать чего? Гражданской войны? – недовольно посмотрел на меня Иван.

– Того, во что выльется вся эта заварушка. Но у меня есть небольшой план…

– Ты об этих, большевиках?

– Да. Почти все будущее руководство, по крайней мере очень яркие представители этой партии, сейчас здесь, в Европе. Да они давно здесь, живут тут, а революцию устроить хотят ТАМ. Так вот, я тебе рассказывал, Ваня, о некоторых таких.

– И ты хочешь их просто убить?

– Да, – твёрдо ответил я. Да, я такой. Моё появление здесь вообще ненормально, поэтому я счёл возможным устроить эксперимент. В этом мире уже нет некоторых весьма значимых для будущей революции фигур, так почему бы не добавить ещё нескольких? Керенский, Милюков давно кормят червей, Алексеев расстрелян, Рузский не удел, Деникин приближен к царю, изменений уже прилично, так что… Да вот просто хочу я посмотреть, кто теперь создаст Красную армию?! В том, что её создадут, сомнений нет, не верю я, что якобы Троцкий её единолично создал.

Увольнения дождаться оказалось не так уж и сложно. На позициях мы провели в общей сложности месяц. После памятного боя и временного назначения меня командиром роты поучаствовали ещё в паре перестрелок, но не активных. Оба раза немцы обозначили желание вернуть себе утраченные позиции, но именно обозначили. Постреляли из пушек, прощупали нашу оборону – и не полезли. А мы, дождавшись пополнения, испросили для себя небольшой отпуск. Командованием полка было величайше даровано три дня отдыха, и я не преминул этим воспользоваться.

Ехать хотел в одиночку, не нужно вмешивать в эту грязь своих бойцов, правда пришлось объясниться. Поездка была не наобум, помня из мемуаров одного очень интересного для меня человека, где тот жил примерно в это время, решил попытаться его найти. Три дня, конечно, маловато, но я договорился со Старым, что тот прикроет меня, если задержусь.

Пока собирался, внезапно начался обстрел, результатом которого стала отправка в госпиталь половины отделения, в том числе и всех членов моей команды. Меня зацепило осколком немного, Малому досталось сразу два и ему сейчас тяжелее всего. Один из наших сослуживцев, рядовой, скончался, остальным легче, такие раны всё же обычно заживают. Ранение было неприятным моментом в жизни, но это меня даже устраивало, ибо давало возможность ещё легче попасть туда, куда я так стремился. Посчитав это руководством к действию, я и отправился.

Ехал я в славный город Париж. Не раз уже находясь здесь, во Франции, я старался вспомнить всё, что когда-то читал о господине-товарище Бронштейне. Да-да, я мечтаю убрать такую одиозную фигуру, как Лев Давидович. Вот просто кушать не могу, хочу узнать, что получится. Как его найти в Париже? Да в принципе не так и сложно, где он проживал летом шестнадцатого года, вполне известно, из его же книги. Что там правда, а что ложь, мне и предстоит выяснить. Ясно одно, революционеры не сидели тихо по норам, прячась ото всего подряд, они встречались, вели свои обсуждения, договаривались, строили планы, в общем, вели открытую жизнь.

Ранение, хоть и легкое, предполагало постоянное нахождение в госпитале. Раненых много, поэтому удрать не составило особого труда. Дождался обработки, чистки, штопки и последующего размещения в палате. Койка располагалась среди десятков таких же, крики, стоны выводили из себя. Не дожидаясь вечера того же дня, просто сбежал. Оставалась проблема, но также вполне решаемая, одежда. В своей красивой форме офицера русской армии я был как бельмо на глазу, и была необходимость срочно переодеться. Во что именно, долго не думал, гражданских, мирных жителей в огромном Париже предостаточно, и выбор был очевиден.

Довоенной роскоши, к сожалению, нет, время не то, магазины почти все закрыты, но всё же, после недолгих поисков, удалось найти то, что требовалось. Явно из старых запасов, когда ещё новое шить начнут, но меня всё устроило. Коричневого оттенка, неизвестно когда пошит, но всё же приличного вида костюм сел на меня очень хорошо. Сказалась комплекция моей тушки, её стройность и подтянутость, как-то не принято на фронте толстеть.

Светлая шляпа и приличного качества ботинки, найденные в соседнем магазинчике, дополнили образ, который я старательно пытался изобразить. Инженер, не инженер, но однозначно не простой работяга из трущоб, и лишь опытный глаз безошибочно определит во мне военного.

Итак, я в Париже. Здесь я лишь с одной целью – найти и… да, чего уж там… Найти и грохнуть «Демона Революции», вот для чего я здесь. По опубликованным в будущем мемуарам самого же Льва Давидовича было известно, что примерно в это время он находился именно в Париже. Власти пытались его выслать из страны и даже вывозили, но также спокойно тот возвращался назад, благо в эти времена сочинить правдоподобную легенду и состряпать липовые документы проблемы не было. Здесь, во Франции, собрались сейчас все сливки революционного толка со всего мира, наверное. И половина из них живет по левым документам, меняя свои легенды чуть не каждый день. А занимаются эти люди без определенного рода деятельности любимым делом всех демагогов – болтовней. Эх, их энергию да в мирное русло… Но вся их идея лишь в разрушении, жаль…

Как найти в большом, да ещё и незнакомом городе одного человека? Если честно, задумывая свою авантюру, надеялся только на память. Даже не так. Надеялся, что в источниках, которые читал в прошлой жизни, давалась правдивая информация. А по ней выходило следующее… Лев Давидович частенько посещал одни и те же кафе, где так любили заседать различные аферисты-социалисты. Да и адрес его съёмной квартиры я знал, хоть и из тех же источников.

Естественно, что никого я не нашёл вот так сразу. Обошёл все известные места, добавил к ним неизвестные, стоило лишь пообщаться в одном баре с русскоязычными гражданами. Адрес Троцкого подтвердился, на удивление мемуары не врали. Опросил ненавязчиво соседей, с трудом, правда; старенькая женщина, услыхав мой английский, мотала головой и что-то невразумительно бормотала. Но даже из этой, нечленораздельной речи я понял, что её сосед-еврей… да-да, так и сказала, два дня не появлялся дома. Главное для меня во всем этом то, что он вообще появляется, это уже огромный плюс.

То ли небеса на его стороне, то ли мне не везёт. Целых три недели я день за днём обходил забегаловку за забегаловкой, в попытках найти того, кого я давно приговорил. Возвращаясь каждый день в госпиталь, благо тот располагался довольно близко, я даже не вызывал ни у кого вопросов. Я – русский, местные доктора и сестры милосердия, из-за незнания мной языка, общаться не очень-то и спешили, короче, пока всё хорошо, главное, не выписали до сего дня, и это замечательно.

Вопрос нравственности и целесообразности моих действий оставим за скобками, решил, значит, решил. Просто удивительно, как Троцкому удавалось избегать встречи со мной. То его видели там, то тут, то на мой вопрос о Льве Давидовиче удивляются тому, как я с ним не столкнулся на улице, ибо он только что ушёл. Пипец. Я уже даже решил, что раз не судьба, значит, я не прав, но! Всё это время судьба хранила Троцкого лишь для того, чтобы преподнести мне подарок.

Поздним августовским вечером, на улице было уже довольно темно, я внезапно, на одном из адресов, увидел… Их.

Трое, это, конечно, много для меня, одна рука у меня на перевязи, я ей почти не пользуюсь, но всю работу выполнит правая, точнее «Кольт-1911» в этой самой руке.

– Это они? – услышал я буквально у себя над ухом. Услышал и чуть не подскочил от неожиданности. – Спокойно, Ворон, свои, не трожь пистолет!

– Старый! Какого х… – только и смог, что процедить сквозь зубы я.

– Того самого. Я в деле, рука-то, наверное, болит ещё?

Каждый день я уходил из госпиталя, абсолютно ничего не объясняя мужикам. Каждый день они косо смотрели, но молчали, и вдруг на тебе, выследили значит.

– Ты же сомневался? – с прищуром спросил я.

– За тобой походишь, ещё не то узнаешь! – наставительно как-то произнёс Иван.

– И чего узнал? – ухмыльнулся я.

– Достаточно для того, чтобы поверить тебе. Кто из них?

– Оба, – твёрдо ответил я. Ещё бы, я Троцкого ищу, как последний дурак, и не могу найти, а тут сразу двое, причём один из них Лев Давидович, а второй… Александр Гельфанд, то есть сука Парвус.

– Помочь?

– Опасен третий, мордоворот в плаще, это охранник Парвуса.

– Которого?

– Лысого.

– Давай я его сниму, а ты занимайся этими, – предложил Старый.

– Из чего ты его снимешь? – насторожился я.

– А ты думал, что один ты с фронта в госпиталь уехал со стволом? – с этими словами Иван Копейкин продемонстрировал мне свой «браунинг» с глушителем. Мы давно себе их сделали, пользуемся мало, поэтому они в хорошем состоянии. Да и в состоянии сейчас армейские мастерские выточить болванку нужного размера и нарезать резьбу.

– Ладно. Только не буду я с ними разговаривать, не хочу. Эти двое такие балаболы, что мёртвого уговорят. Давай просто их завалим и всё? – предложил я.

– Идёт. Вместе пойдём?

– Да. Смотри, охранник опытный, может начать стрелять очень быстро.

– Тогда я сниму его издалека, – кивнул Старый.

Два господина, один из которых выглядел намного приличнее второго, сидели на лавочке в маленьком сквере и о чем-то активно разговаривали, даже жестикулируя. Наше появление не прошло незамеченным, но и сделать что-либо никто из них не успел. Я был прав, охранник Парвуса первым вытащил оружие, какой-то большой револьвер, но выстрелить Иван ему не дал. Мы не для этого тут с глушителями, чтобы какой-то дурачок огласил округу грохотом этого орудия.

Копейкин сделал классическую двойку, и охранник мгновенно свалился на землю. Толстяк Парвус уже подорвался было бежать, даже встать успел, но осел обратно на лавочку с пулей во лбу. Стреляю я давно, настолько давно, что всегда попадаю туда, куда смотрю. А смотрел именно на его большой лоб.

– Вот и все, господин Гельфанд, и не увидите вы плодов вашей поганой деятельности против моей страны! – вырвалось у меня. Ещё бы, я только что изменил историю, не в первый раз, но не менее результативно.

– Что вы говорите, кто вы?

Ага, «Демон революции» пытается соскочить!

– Неважно, господин Бронштейн, для вас уже ничего не важно. Не сотворите вы уже того, что хотели, никогда.

Троцкий открыл было рот, наверняка пытаясь возмутиться, но я не намерен был его слушать. То дерьмо, что льется из его уст, никто не должен слышать, ибо его слова – бесовщина. Я никогда не чувствовал себя глубоко верующим человеком, но то, что творили эти твари, можно назвать только сатанинством и бесовщиной.

Длинные кудрявые волосы прикрыли лоб Льва Давидовича, скрывая входное отверстие от пули моего «кольта». Тот делает очень красивые отверстия на входе, а вот на выходе… Половина черепной коробки этого «демона» разлетелась в радиусе двух метров, окрасив все, что находилось позади, в кровавый цвет. Этот человек в будущем очень полюбил бы этот цвет, проливая русскую кровь направо и налево, но уже не полюбит. Точка! Жаль, Рамон теперь «Героя» не получит, ледоруб останется лишь в моих воспоминаниях.

– Ворон, тут денег куча, – как-то растерянно вдруг произнёс Иван, вырвав меня из глубоких размышлений.

Кинув на него взгляд, обнаружил того присевшим возле открытого саквояжа, что находился на лавочке между двумя трупами.

– Забирай, им они не нужны, а я подскажу, как ими распорядиться. Уже скоро они нам понадобятся.

Смылись мы быстро, но неторопливо. Сквер для таких целей подходил просто идеально. Срисовал тех, кого мы уничтожили с Иваном, на соседней улице, шёл сзади и подыскивал тихое место, когда эта троица свернула именно в этот сквер. Поэтому и бежать нужды не было, зашли за ближайший куст, и нас уже никто не видит.

– Я не знаю, Коля, правильно ли ты поступаешь, но я с тобой знаешь почему? – завёл разговор Старый, пока мы возвращались в госпиталь.

– Хотелось бы думать, что ты мне веришь, – честно сказал я.

– Вот именно, я верю тебе. Мне очень не понравилось твоё видение будущего, надеюсь, что такого не случится.

– Именно такого, о каком я тебе рассказывал, точно не будет, – усмехнулся я, – потому как кое-кого из действующих лиц, причастных к этому самому будущему, теперь нет в живых.

– Как всё сложно-то, – вздохнул Иван.

– Фигня, разберёмся как-нибудь, – подытожил я, – надо за пару дней пристроить деньги, слышал, что врач на днях говорил?

– Про выписку? Да, слыхал, – утвердительно кивнул Иван. – На днях предстоит возвращение в строй. Интересно, куда на этот раз?

– Думаю, туда же, по идее, там мало что должно измениться, а вот к кому, уже вопрос. Не хотелось бы в окоп лезть, сам понимаешь, мы не для этого предназначены.

– В этом я с тобой точно соглашусь, отвыкли мы в окопах сидеть, да и по нашей специальности толку явно больше будет.

– Да, братец Иван, главное, дожить до весны, а там у меня другие планы.

– Ты хочешь сбежать из армии?

– Я хочу на родину вернуться, а для этого придётся сбежать. Ну не воевать же здесь за французов, когда у нас будут свои друг друга резать!

– Неужели до этого всё же дойдёт?

– Тот, кого мы сегодня убрали, однажды написал в одной из своих работ, что после того, как пролетариат возьмёт власть, он обязательно схлестнётся с крестьянством. Думаю, он был прав, обязательно схлестнётся. Начнётся все с банального хлеба, которого не будет. Рабочие будут голодать, а крестьяне начнут прятать свой урожай, не желая отдавать его даром. Власти начнут просто отнимать продовольствие у деревни и сделают всё для начала противостояния.

– Беда, Коля, если честно, очень не хочется такое застать, а тем более принять в этом участие…

– А уж мне-то как не хочется, Ваня, кто бы знал. Представь нас с тобой по разные стороны баррикад. Будешь в меня стрелять?

– Не знаю, – с большим сомнением в голосе ответил Копейкин. Ну, по крайней мере, честно сказал. Я бы скорее напрягся, если бы он сейчас заверил меня, что никогда так не сделает.

– Сюда, ребята, ещё один! – с каким-то повизгиванием в голосе прокричал довольно немолодой солдат, потрясая винтовкой в руках.

Я стоял один, мои бойцы где-то задержались, нам вчера хорошо так прилетело от германца, смешали наши окопы с дерьмом, всё артиллерией бьют, гады. На призыв бойца откликнулись ещё несколько солдат, и вот прямо передо мной стояла группа в десятка полтора рыл. Случилось всё же то, чего я так боялся и пытался не допустить. Ещё вчера, казалось бы, ничего не предвещало, а сегодня уже всё, приехали, революция. Да-да, всё же это произошло, позже, почему, наверное, я и расслабился было в последнее время, но оно всё же случилось. На дворе начало мая семнадцатого года. Так как закончился даже апрель, то я разумно предположил, что царь всё же взял себя в руки и теперь наводит порядок. Но нет. Утром меня разбудил гомон и стрельба повсюду, а затем один из офицеров полка, убегая, сообщил об отречении Хозяина земель русских. Да и не ждал я, если честно, что Николай справится, слишком всё прогнило, даже не беря в учёт военных, рабочих и прочих революционеров, у царя хватало недоброжелателей. Одни члены императорской фамилии чего стоили. Офицер, сообщивший мне эти новости, убегал не просто так, повсюду звучали призывы к неподчинению. Блин, даже в этом история повторяется, печально.

Я никуда не побежал. Мои ребятки ещё не вернулись, а значит, моё место тут. Но своим ожиданием я обрек себя на новое испытание.

– Вы что-то хотели? – спокойно выпрямившись во весь рост, спросил я у стоявших передо мной бойцов, которые, в свою очередь, нерешительно переглядывались.

– Бей его, ребята! Долой войну! Даёшь свободу! – заорал вновь тот же голос, что и ранее, и я понял, что сам обладатель писклявого голоска стоит в толпе и вперёд не лезет.

– Бить меня? – сделал я удивлённые глаза, искренне посмотрев на солдат. Они пока не двигались, но кажется, вот-вот решатся. – А можно спросить, за что?

– Ты офицер! Такие, как ты, посылают нас на убой, и за что? Это не наша война, нам она не нужна! – внезапно «проснулся» один из близко стоявших ко мне. Средних лет, с клочковатыми усами, торчавшими в разные стороны, лицо чумазое, но глаза, на удивление, умные. Обычно, когда люди на таком взводе, у них безумный взгляд, а тут…

– Я, – посмотрев на свой мундир, я кивнул, – да, офицер. Только напомните мне, господа, когда это я вас куда-то посылал? Я вас всех видел ранее, конечно, мы же из одного батальона, но не имел чести знать вас. Так куда я отправлял вас?

– Не слушайте его, зубы заговаривает! Нет войне! Бей его! – опять этот писклявый горлопан, кажется, я догадываюсь о его роли в этой кучке солдат.

– Ну, вот опять! – деланно возмущался я. – Объяснитесь, будьте любезны, за что?

– Тебе уже сказали, ты – офицер, а все офицеры одинаковы!

– Вы, может, не в курсе, ребята, но я вижу, что вы тут совет собрали, так? – Ответом было молчание, но ответ мне и не был нужен. – Согласно приказу номер один, насколько я слышал, вы теперь сами решаете, что вам делать на службе, а ещё там сказано о том, что офицер не имеет права обращаться к солдатам на «ты». Разве я нарушил этот приказ? Я в чем-то вам мешаю? Я спокойно стою здесь и жду своих товарищей, вы же подбегаете с криками «бей» и «тыкаете» мне. Или в приказе было что-то о том, как обращаться к офицеру? – вижу, что сбиваю с толку этих легко внушаемых людей, надо давить, пока они не напали.

– Может, к тебе ещё и как к благородию прикажешь обращаться? – хмыкнул вновь «писклявый».

– Зачем? – неподдельно удивился я. – Приказ я слышал, можно просто по имени-отчеству, никаких благородий мне не нужно. Да и не дворянин я, вы что же, не знаете обо мне ничего? Я, ребятки, ещё год назад был таким же рядовым, как и вы, сидел в окопе и кормил вшей наравне со всеми. Так уж случилось, что за хорошую службу меня наградили и повысили в звании, что ж мне теперь, застрелиться? Не имею права, я на войне и обязан служить.

– Кончились все обязанности, царя больше нет! – продолжает вопить «писклявый».

– Кроме царя, есть ещё слово честь, не слышали?

– Нам не нужна эта война, здесь всё чужое, зачем нам тут умирать, мы домой хотим! – наконец, выдавил из себя что-то дельное солдат с умными глазами.

– Да и мне она нужна не больше вашего, однако так не бывает, когда кто-то решает самолично выйти из неё.

– За что мы тут дохнем, за бар, за то, чтобы богатеи делались ещё богаче? – осмелев, начал повышать голос тот же воин.

– Мы здесь, товарищи, – я взял короткую паузу, – для того, чтобы было куда возвращаться. Не думали об этом?

– Так если уж и фронт, то дома, в России, здесь чужая земля…

– Воюя здесь, мы заставляем германца держать большие силы против нас, а значит, у них не хватит этих сил на нашей земле. Ребятам на Западном фронте становится легче с каждым убитым нами здесь бошем. Разве не так? Вижу по глазам, – на самом деле в глазах присутствующих стояло смятение и растерянность. – Вижу, что вы всё понимаете. Ведь там, – я махнул рукой куда-то примерно на восток, – сражаются наши с вами братья, вы же не хотите, чтобы боши пришли в наши деревни и села?

– Хорош зубы заговаривать, братцы! – опять этот писклявый урод, вот же сука, какой настойчивый. – Разве вы не видите, что он просто брешет, наши братья уже мирятся с немцами и перестали воевать, нам тоже надо бросить винтовки, перебить своих сатрапов-офицеров и идти домой. Мы больше не будем подчиняться этим гадам.

– Не будете подчиняться офицерам русской армии? – усмехнулся я. – Зато уже подчиняетесь буржуям, устроившим переворот и приказавшим вам стрелять в офицеров. Вы же не сами это придумали, не врите себе. Я вот вам что скажу, уважаемые. Всего полгода назад меня должны были упечь на каторгу, за убийство офицера, – спокойно, можно сказать, тихим голосом начал я, – я убил его на честной дуэли. Офицер был провокатором и заслужил своё. С тех пор я ненавижу провокаторов.

С этими словами я спокойно вытянул из кобуры свой верный «кольт» и, вытянув руку в направлении «писклявого», не дал ему больше раскрыть рот. Один выстрел, чётко в лоб. Стоявшие позади солдаты, которых окропило содержимым его черепной коробки, брезгливо отпрыгнули в стороны. Я же, даже не думая направлять оружие ещё на кого-либо, так же спокойно убрал его назад в кобуру.

– Не ошибитесь, братцы, в своём решении, – равнодушно произнёс я и приготовился к развязке. Стрелять в своих я не стану, тот, кого только что убил, был не своим.

– Да-да, ребятки, не ошибитесь! – раздалось позади меня.

Я не обернулся, прекрасно понял, кто это сказал.

Солдаты потупили глаза и, развернувшись, побрели по траншее по своим, наверное, революционным делам. Сказать, что мне повезло, ничего не сказать. Всё решили их неуверенность и нерешительность. Не стали бы меня слушать, просто разорвали бы и баста.

– Успели? – произнёс Старый.

– Успели, дружище, успели, – повернувшись, я по очереди обнял всех своих товарищей. Мы снова вместе, а значит, ещё поживём.

Командующий нашим первым корпусом генерал Лохвицкий в этот раз не будет служить Колчаку. Взбешённые солдаты соседнего с нами полка застрелили его во время оглашения приказа о наступлении. Французы отреагировали, как и в прошлый раз, то есть так же, как в моей истории, решили всех арестовать и запереть в лагерь. Не вышло. Точнее, мы уже не знаем, вышло или нет, я-то к такому был готов, так что уже через пару дней мы пересекали границу Швейцарии. Нам здорово помогли деньги, которые Старый нашёл после убийства нами Троцкого и Парвуса. В саквояже последнего мы обнаружили сто тысяч американских долларов, очень большие деньги в это время. Малой проявил смекалку и свой опыт разведчика, найдя нужных людей в Париже для изготовления липовых документов. Теперь мы представители Красного Креста и вполне себе можем пересекать границы дружественных государств. С языками у нас более или менее нормально, а немецкий у меня и вовсе отличный, так что проблему мы видели только одну – переправка через границу того арсенала, что был нами накоплен за время службы во Франции. Много тащить не стали, наши снайперские винтовки, пистолеты и небольшую кучку патронов. Винтовки разобрали полностью, уложив в сумки, пистолеты у каждого под пальто. Да, мы теперь не военные. Осознание этого пришло, когда мы уже сидели в легковом автомобиле, одетые в отличную гражданскую одежду, и направлялись в сторону границы. Машину купили, не стали угонять, хотя в этом времени, да во время таких событий, война вообще-то идёт, это можно было сделать легко. Как и говорил, документы у нас хоть и липовые, но сейчас у многих такие, в том смысле, что тут, во Франции и Швейцарии кого только нет. Революционеры всех мастей с двумя, а иногда и тремя паспортами, вон у Троцкого при себе было два, а у Парвуса целых три, жили себе с такими бумагами и в ус не дули. Ну и мы вполне себе спокойно выкупили машину у одного таксиста, уж больно она нам подходила, да и направились к границе.

Впервые дезертирую, но почему-то совсем не ощущаю себя виноватым, мы домой едем, там, если всё так и пойдёт, гражданская вот-вот начнётся, так что мы скоро снова будем в армии. Как бы я ни пытался избежать участия в революции, думаю, она всё же и до меня дойдёт. С мужиками договорились, что по возвращению на родину расходимся каждый к себе домой, а дальше как пойдёт. Я, не имея ничего и никаких родственников, поеду в одну из деревень Ярославской губернии, примерное своё местонахождение я парням объяснил, но не факт, что буду там. Адреса всех своих боевых товарищей у меня тоже есть, мало ли как оно все пройдёт, надеюсь, что встретимся мы не по разные стороны баррикад.

Оказавшись в Цюрихе, почти сразу выяснилось, что мы всё же опоздали, Ленин со своими товарищами по партии уже уехал, обидно, но не смертельно. Ликвидировать вождя я не собирался, хотя и думал об этом. Очень много думал. То, что у Временного правительства нет будущего, было понятно, вот и будем посмотреть, как и что выйдет у Ленина в этом варианте истории. Мне очень хотелось избавить вождя ещё от пары дружков-болтунов, которых при нем сейчас целая толпа, я убрал бы их с превеликим удовольствием, но, видимо, предстоит сделать это позже, на родине. Как всё пойдет теперь, уму непостижимо, но мне кажется, что в этот раз большевики должны гораздо проще взять власть, ведь на их пути нет теперь искусного оратора Керенского. А вот кто создаст Красную гвардию, а затем армию, уже вопрос.

В Цюрихе пробыли совсем недолго, удалось добыть документы, благо благодаря моей памяти, я знал куда обращаться, и мы вновь пересекли границу с Францией. Наш путь лежал в Марсель, будем пытаться выехать морем, сколько это займёт времени – неизвестно, но выбора особо и нет.

Путь к южному побережью Франции был труден и кровав, война идёт, дороги контролировались армией и полицией, пришлось всерьёз пострелять. Бросив поломавшуюся машину (совсем не хотелось ей заниматься), добирались до конечного пункта различными видами транспорта, ну и пешком, разумеется, пришлось походить. Так или иначе, но через неделю мы прибыли наконец в город Марсель и охренели от количества желающих покинуть Францию. Перебраться на африканский континент проблем нет, в любое время, причём почти бесплатно, но вот на север, в Швецию… Пришлось серьёзно постараться, чтобы сначала найти подходящее судно, а затем убедить его капитана взять нас с собой.

Английское судно, частное, занималось тем, что на свой страх и риск перевозило контрабанду из Швеции во Францию. Вновь помогли деньги Парвуса, а точнее, германской разведки, ведь именно их деньгами орудовал господин Гельфанд. Даже смешно. За десять тысяч долларов, а это очень большие деньги, нас всё же взяли на борт. Риск, конечно, огромный, могут банально потопить в море, германский флот все ещё ползает, хоть и не так активно, но мы настроены решительно, делать нам во Франции нечего. Чувствовали ли мы себя дезертирами? Не знаю, если честно, червячок немного грызёт, но… Я вижу настрой моих людей, вижу их переживания, они же не роботы, у них свои чувства. Все очень переживали о том, что сейчас происходит в родной стране, все давно не были дома, да и всем, наконец, надоела эта война.

В Швеции происходило большое бурление, казалось, все сейчас едут в Россию, абсолютно все. Вся шушера, называющая себя революционерами, все прут в Петроград, и поэтому нам легко удалось попасть в струю, то есть на поезд сначала до Финляндии, а уже оттуда в Петроград.

Финляндия, в отличие от Швеции, заинтересовала подвешенным настроением граждан, кажется, все чего-то ждут и надеются. Ну ещё бы, им вот-вот независимость от «ненавистного царского режима» в руки свалится, вот и ждут.

А в Петрограде… Черт… Да, я видел, конечно, большие массы людей, но чтобы настолько! Видел я полки на марше, батальоны в окопах, что гораздо реже, обычно на фронте, ты можешь разглядеть одновременно максимум роту солдат, и то если сам шляешься по позициям, а не сидишь в таком же окопе, как все. Здесь, казалось бы, в мирном городе, ведь Петроград не прифронтовой город, народа было столько, что становилось даже страшно. Поодиночке, группами от нескольких человек до нескольких десятков, люди гуляли, веселились, употребляли всякую хрень, жгли костры и просто передвигались по одним им известным маршрутам. Мужчины, дети и женщины, старики и старушки, все перемешались в большом городе, но больше всего, конечно, было военных. Меня с самого начала, с того момента, как вообще узнал о революции, интересовало одно. Как, а главное, кто умудрился всё это провернуть! Ведь Николай был в курсе, я ж его предупредил, ещё и через Распутина, и по первым его действиям становилось понятно, что царь намерен действовать. Так что же пошло не так?

По различным разговорам, слухам по пути нашего следования мы узнавали всё новые и новые подробности произошедшего. По всему выходило, что власть взяли… Военные! И это было для меня самым странным во всём происходящем. Если власть у военных, то почему развалилась армия? Такого просто не могло быть, и это не укладывалось в голове.

Но действительность оказалась ещё страшнее. Власть-то военные взяли, да вот зачем-то передали её Думе, а сами ушли в тень. Кто теперь рулит в Думе, непонятно, убирая таких одиозных личностей, как самоуверенного болтуна Керенского или маразматика Милюкова, мне в голову даже не приходило, кто бы смог их заменить. Но вот смогли как-то, и даже вновь, как и в известной мне истории, удалось развалить армию! Но сейчас тут, в Петрограде находится Ленин и стоит ждать Великую Октябрьскую! Ленин всю жизнь этого ждал, а значит, обязательно будет стремиться достичь своего, раз уж это оказалось так близко.

– Ну что, Коля, увидимся ещё?

Мы прощались с моими бойцами на вокзале, к нашему удивлению, поезда ходили, даже Старому удалось взять билет к себе на родину, а ведь он с Дона, там особенно шумно сейчас.

– Как знать, – пожимая плечами, задумчиво ответил я. – Может, и свидимся. Ребята, главное, не теряйте голову.

– Даже не верится, свобода! – Метёлкин всегда был настроен лояльно к революции, сколько бы я ни объяснял ему все последствия оной. Что-либо объяснить человеку, который для себя всё уже решил, невозможно, поэтому и я оставил все попытки. Надо отдать должное парню, на службе он идеален и нареканий у меня к нему не было, всегда исполнителен и отзывчив, но что у него в голове, большой вопрос.

Мне нравится в этом отношении наш самый молодой боец, Малой. Чем-то он мне напоминает меня же самого. Старый же колеблется, вижу по глазам, что перемены ему нравятся, но никак не пойму, какое движение он поддерживает. Сам же я на все вопросы парней отвечал всегда одинаково: в своих стрелять не буду, точка.

Удалось разузнать, что поезд на Москву, откуда я буду добираться уже до Ярославской губернии, уходил поздно вечером, время ещё было, и я пошёл прогуляться. Правда, надо ещё добраться до Николаевского вокзала. Все ещё ходили трамваи, и, прыгнув на это чудо образца начала века с номером «1», я поехал в центр. Проехав через Троицкий мост, смотрел во все глаза, интересно же. Так как я находился в здравом уме, то ещё издалека приметил огромное количество людей в районе Гостинки. Испытывать судьбу я как-то не спешил, поэтому на углу Садовой и Итальянской спрыгнул и пошёл пешком до Фонтанки. Суета в Петрограде, конечно, не сильно располагала к прогулкам, но мне очень хотелось посмотреть на город, быстро теряющий свой лоск и блеск. Уже никогда он снова не станет прежним, хуже или лучше будет, ответ не найти, но вот тот факт, что именно таким, каким я вижу его сейчас, он точно не будет, неоспорим.

Возле Аничкова дворца движуха, толпы солдат и матросов. Обернувшись, вновь поглядел в сторону Гостиного двора, там ещё хлеще. Я хоть и не по форме одет, но вооружён, а главное, большая сумка за спиной может привлечь нехорошее внимание, поэтому, недолго думая, свернул на одну из узких, маленьких улочек, едва перейдя мост.

Мысль не успела оформиться во что-либо действенное, как впереди, в одной из подворотен, я рассмотрел какое-то нехорошее движение. Шёл я именно в ту сторону и сворачивать было уже поздно, поэтому только расстегнул пиджак, чтобы быстрее можно было добраться до пистолета.

– Эй, братишка, ты чего творишь? – окликнул я внушительного роста матроса, который привлёк моё внимание.

А делал он… В общем, если бы он просто трахал женщину, возможно, я бы и прошёл мимо, мало ли, может, у них все по взаимному согласию, но тут было нечто другое. Женщина, или девушка, даже и не разобрать, уже почти не сопротивлялась, а лишь вяло пищала под мощными ударами матроса. Привлекла меня поза, точнее, то положение, в котором находилась жертва. Матрос зажал ей голову в дверном проёме чёрного хода, тут как раз был выход из дома во двор, и обрабатывал женщину кулаками. Мат стоял такой, что даже мне, вполне привычному к такой манере разговора, резало уши. Вся одежда женщины была изодрана в клочья и при этом уже имела красный оттенок. Сколько он её тут мордует, очуметь просто.

– Пошёл на… – последовал ответ, матрос на меня даже не взглянул.

– Она там ещё живая? Не перестарайся! – продолжил я.

– Да пусть сдохнет, шалава! Вали давай, не… рот разевать! Найди и себе, если хочешь.

Матрос заржал как конь, а женщина в этот момент, видимо всё же услыхав мою речь, собрала все силы и слабым голосом попросила:

– Помогите…

– Заткнись, сука, а то хребет сломаю, будешь ползать, пока не сдохнешь! – последовал ответ матроса, и новый удар в бок женщине потряс ту, наверное, до кончиков волос.

– Парень, отпусти её, не бери грех на душу, – всё же попытался я уговорить матроса, но куда там! Вместо ответа, детина внезапно выхватил откуда-то наган и направил было в мою сторону.

Стоял я в двух метрах от них, действовать пришлось на максимальной скорости. Левой подбиваю руку с револьвером, а правой бью со всей дури в челюсть. Короткий хруст и такой же короткий рык, ага, орать ты точно не сможешь, перелом челюсти – это больно.

От удара, или его последствий, матрос был вынужден спешно отстраниться от женщины. Только сейчас я разглядел, что у него откинут клапан штанов, значит, уже готовился, а я помешал. Хрена у него «болт»! Я даже уважительно качнул головой, здоровяком матрос был не только в плечах и росте, причиндалы также оказались внушительного размера. От женщины-то он отошел, но вот наган не выпустил. Пришлось добавить, заставляя отдать мне ствол. Удар ногой по мешку между ног заставил бросить оружие и ухватиться за новое больное место. Даже жаль стало бедолагу, он уже не знал, за что ему хвататься. Решив, что пока он не опасен, взглянул на женщину. Та, когда матрос был вынужден отойти и больше не зажимал ей голову в дверях, осела на землю и сейчас лежала передо мной, сжавшись в комочек.

«Господи, да она ж ребенок совсем!» – пролетело у меня в мозгу, и внутри все закипело. Это была совсем ещё юная девушка, девчонка. Урод, похоже, не в силах «поднять» свой хрен, спьяну решил выместить злобу на жертве. На лице девушки кровь, нос в сторону, губы разбиты, вижу осколки зубов, а один глаз опух так, что его не видно. Запахнул ноги и тело её же рваной одеждой, кстати, это было простенькое платьице, а на улице вообще-то прохладно, где её верхняя одежда, интересно? Развернулся к матросу, тот уже приходил в себя и начинал разгибаться. Похоже, действительно не успел изнасиловать, у него явно проблемы с потенцией, иначе зачем было так мордовать девушку? Только чтобы злость сорвать.

– Ну ты и сволочь, – подходя ближе, проговорил я, – она же ребенок совсем! У тебя нет детей, гад? А если бы такое с твоей дочкой сделали?

– Этих тварей и надо драть! Дворянские дочки, ухоженные, за наш народный счёт! Пока мы впроголодь пахали, они только жрали да на балах резвились, – новый голос, раздавшийся позади, заставил подскочить на месте. Как они подошли так тихо? Разворачиваясь в направлении новой угрозы, я медленно обходил верзилу, чтобы не оставлять его за спиной.