Надежда для Бирюка бесплатное чтение

Глава 1

– Надь Андревна, три уже, – вздохнула моя медсестра.

Марии Александровне исполнилось шестьдесят шесть лет. Она была неплохим специалистом, внимательная, ответственная… жаль, слов «субординация», «профессиональная этика», «медицинская деонтология» не знала и знать не хотела.

Хотя, кому она здесь нужна, этика эта? Оборудование бы, помимо стандартного, согласно приказу Минздравсоцразвития.

– Много там ещё? – я показала взглядом на дверь, выскользнула из медицинских сабо, протянула ноги в тёплых носках к электрообогревателю.

– Два человека да старшая дочка Гучкова Митрофана.

– Давай, – кивнула я.

Завтра в райцентр, в ЦРБ, приём не перенесёшь, сколько бы человек ни пришло – всех надо принять.

Мои проблемы, как человека и врача – всего лишь мои проблемы.

Разобралась с бойким дедулей девяноста лет. Притопал своим ногами, оторвался от чистки снега во дворе, с жалобой пришёл. Внуки совсем допекли, говорят, в больницу надо, врачам показаться, о здоровье подумать, сил нет никаких с неугомонными.

В райцентр он, конечно, не поедет, даль такая, в областную тем более – людей отрывать, а вот справочку, что здоров, получил бы. Не зря же ФАП открыли, доктора настоящего поставили, подумали о людях.

Цивилизация.

Заглянула постоянная пациентка, Тамара Степановна. Семьдесят три года, гора хронических болячек, лекарства принимает, как бог на душу положит, какие-то забывает, какие-то «не помогают».

Зато каждую неделю на пороге кабинета с отчётом о здоровье домашнего скота – четырёх коз, тринадцати куриц, петуха и кота пришлого, откуда взялся – непонятно. Но раз пришёл, пусть живёт, не пропадать же живой душе на морозе.

– Здравствуйте! – раздался детский голосок.

В кабинете стояла девочка лет восьми, может чуть-чуть постарше. Куртка дисциплинированно снята в коридоре, в тёплых штанах-комбинезоне поверх флисовой кофты, на ногах бахилы. Светлые волосы примяты после шапки.

– Здравствуй, ты одна? – посмотрела я вопросительно на ребёнка.

В общем-то, народ здесь такой, что мог и одного ребёнка отправить, на прививку, например, или кровь сдать, но прививок сегодня быть не должно, а анализы по утрам.

– С кем ей быть-то, – ответила за ребёнка Мария Александровна. – Случилось что, Василиса? Заболела?

– У Вовы сыпь какая-то, – глядя на медсестру сказала Василиса. – Тётя Люда поглядела, велела врача вызывать. Она у нас была, я сюда пошла, только время много уже, она, наверное, домой уже ушла, ребятишек с садика забирать надо.

– А Вова с кем же? – покачала головой Мария Александровна.

– Так с Ромкой он. Взрослый уже, в школу ходит, присмотрит.

– Подойти, – подозвала я девочку. Василису, если не ошиблась. – Давай по порядку. У кого сыпь, какая, как давно, сколько лет Вове?

Василиса обстоятельно поведала, какая сыпь, кому сколько лет.

Вове два с половиной, Роме семь, а ей – девять. Почти.

Сыпь после обеда появилась, тётя Люда привела Вову, как договаривались, когда Василиса из школы вернулась, через несколько часов и появилась. Температуры нет, горло вроде не красное, он же шебутной, крутится всё время, посмотреть не даёт.

По жопе бы надавать, так орать начнёт на всё село, а у неё уроки и ужин надо приготовить. Некогда сопли вытирать.

– Придёте? – выдала Василиса, хмуро посмотрев на меня.

– Приду, – вздохнула я.

– Спаси Христос, – встала Василиса со стула, развернулась, скрылась за дверью.

– А?.. – с опозданием опомнилась я, вспомнив, что адрес-то не спросила.

Странный визит, не по правилам. Ни документов не посмотрела, ничего не записала… «Спаси Христос» ещё, как в кино каком-то.

– Митрофана Гучкова дочка, я скажу куда идти, – заявила Мария Александровна, не отрывая глаза от карточки, которую быстро, от руки, оформляла.

Заносила информацию в электронную систему я в свободное время, чаще всего после приёма. Пока большой поток пациентов, справлялись, как при царе Горохе. До приезда сюда я не знала, что так можно работать… но это точно не та проблема, на которую стоит обращать внимание.

ФАП открылся, оборудование, какое-никакое, имелось, машину выделили для дальних выездов, водителя. У жителей появилась возможность получить консультацию со специалистами из райцентра, из Красноярска, из самой Москвы. Я могла отправить пациента за высокотехнологичной медицинской помощью, выявить проблемы на ранней стадии – или не ранней, но ведь выявить, – уже отлично.

Местные были рады и этому. Мария Александровна – счастлива вернуться к любимому делу.

Роптать смысла не было. Всё равно изменить я ничего не могла.

А за пять лет моей «ссылки» либо падишах помрёт, либо ишак сдохнет.

– Ты бы попросила Толика с тобой к Гучковым съездить, постоять… мало ли, – уже одеваясь, когда я стояла в дверях, сказала Мария Александровна.

Толик – водитель при нашем ФАПе. Дородный мужик пятидесяти пяти лет, килограммов сто тридцать весом, при росте под метр девяносто. В нашем УАЗике с красным крестом на боку он помещался с заметным трудом.

Панибратское «Толик» подходило ему, как мне роль сельской жительницы, но для всех он был Толиком, а я… земским доктором, постоянно проживающим в селе.

У меня и огород имелся, да…

– У него рабочий день окончен уже.

– Так забеги к нему, знаешь, где живёт, не откажет, поди. Пусть приглядит… от греха-то подальше.

– Гучковы – асоциальная семья? – спросила я с удивлением.

Не похожа была Василиса на ребёнка из неблагополучной семьи, напротив, по местным меркам хорошо одета.

Не в лакшери бренды, но добротно, качественно, удобно, и не сказать, чтобы дёшево…

Мне, например, сейчас купить такой комбинезон для дочки проблема. Не неразрешимая, но просто взять уже не получится. Сначала придётся хорошенько подумать, постараться найти по объявлению ношеное, в хорошем состоянии, и только потом решиться на покупку нового. Или не покупать…

– Староверы они.

– Кто?! – уставилась я на Марию Александровну, думая, что ослышалась.

– Староверы, – кивнула та, подтверждая свои слова. – Старообрядцы.

Видимо, вид у меня было совершенно ошарашенный, я и чувствовала себя такой – ошарашенной.

В каком смысле староверы? Они разве не вымерли, или там… их не запретили, как секту какую-нибудь?

И почему Василиса одета в нормальную одежду, а не в… фуфайку, например, как та старуха, которую нашли в Тайге, староверку? Лыкова, кажется.

– Так их здесь полным-полно, староверов-то, – всплеснула руками Мария Александровна, глядя на меня с таким же удивлением, как я на неё. – Недалеко от клуба церковь их стоит, а дальше, за почтой, молельный дом, изба по-ихнему. Не видела?

– Церковь видела, – растерялась я.

Вообще-то, даже две церкви. Одна больше, видно недавно построенная, в византийском стиле, с золотистым куполом, с крошечной колокольней, откуда иногда раздавался перезвон.

Вторая, через дорогу, крошечная, деревянная, огорожена глухим забором. Я думала, это хозяйственный двор или старая часовня, которую закрыли, когда построили новый храм.

А ещё думала, что очень странно иметь на село чуть больше двух тысяч человек храм, но много лет обходиться без ФАПа.

О душе, конечно, думать надо, но заботу о теле никто не отменял.

– Вот та, что большая – наша церковь, православная. А меньше – их.

– Тоже православная? – спросила я, будто понимала различия христианских направлений.

Греко-католическое, греко-кафолическое… – крутилось в голове единственное, что помнила.

– Кто их разберёт, – отмахнулась Мария Александровна. – Кто как решил, тот тому и молится. Из дыры в стене луч света попадает – ему молятся, кто-то дереву, или церковь строит, как у нас, да не как у нас. Всяк по-своему с ума сходит, в общем. Но ты одна не ходи к Гучковым. Митрофан – мужик смурый, бирюк бирюком, не смотри, что детный… поостерегись.

– Хорошо, спасибо, – кивнула я.

Закрыла дверь ФАПа, попрощалась, побежала в сторону своего нового дома.

Дома… от одной мысли хотелось выть… дома… Снести бы эти стены, сравнять с землёй и забыть о том, что когда-то здесь была жизнь, но другого жилья в ближайшие пять лет у меня не появится.

Всё, что остаётся – обустраиваться и считать эту халупу своим домом.

У моей судьбы больное чувство юмора.

Глава 2

Дочка после садика играла с соседскими детьми. В отличие от меня, она была в восторге от нового места жительства и знакомств.

Конечно, развлечений стало намного меньше, хоть я и старалась изо всех сил компенсировать то, что мы потеряли, зато она проводила много времени на улице, в окружении приятелей от пяти лет – её ровесников, – до семи-восьмилеток.

Осенью, пока было тепло, подружилась с внуками соседки, которая добровольно вызвалась помогать мне с дочкой. Лишь бы я не уехала, не бросила ФАП, будто могла.

Несмотря на запреты, дети носились вдоль всей улицы, бегали к берегу реки – что пугало меня до икоты, – пробирались на репетиции местного ансамбля народной песни и танца и театрального кружка, грелись в библиотеке, разглядывая книги. Никто не гнал любопытную малышню.

А уж когда сосед прокатил на настоящем тракторе, Лада твёрдо решила, что лучше села Кандалы места на Земле нет. Само воплощение синего трактора ездит по нашей улице!

Сейчас стояла зима, до нового года месяц. Снег лежал ровным слоем, кружился днями, ночами, вынуждая меня ежедневно махать лопатой.

Да уж, нет лучше места, кто поспорит, тот я.

Я быстро взяла всё, что может понадобиться для визита к больному ребёнку. Пошла к Гучковым, по мере пути всё сильнее жалея, что не зашла к Толику, не попросила составить компанию. Не отказал бы…

Теперь что ожидать от этого старовера или старообрядца? Чем они отличаются-то?

Успокаивала себя тем, что Василиса выглядела вполне современно. Не забитая, не зашуганная.

Вряд ли она дырке в стене молится или идолу деревянному… или… воображение отказывалось подсказывать, какие ещё возможны варианты.

Правда, какая-то слишком обстоятельная девочка, нарочито вежливая, степенная какая-то, я таких детей не встречала. Речь, может, не безупречно литературная, но для своих лет отлично сформирована.

Взрослый ребёнок – наконец-то сформулировала я.

Не может такой ребёнок расти в совсем уж нездоровой обстановке… но и стать взрослой в восемь – тоже ненормальная ситуация в современном мире.

Ребёнок должен оставаться ребёнком.

Двухэтажный дом из белого кирпича, не чета сараю, в котором мне выделили «квартиру», дорожка от калитки до крыльца тщательно вычищена.

Я заглянула за забор, собаки, кажется, не видно. Звонка не нашла, покричала, постучала – тишина. Может, ошиблась? Но нет, я точно записала номер дома, он совпадал с табличкой. Названия улицы нет, лишь номер.

Местная особенность… если посмотреть Яндекс-карту Кандалов, можно найти не меньше семи улиц с названиями: Центральная, Новая, Красная, Почтовая…

Местные же жители обходились сокращением вроде: «У Дома культуры, дом семь», потому висели табличками только с номерами – это в лучшем случае.

Рискнула зайти, ошиблась, подскажут, куда идти. Врач здесь – человек уважаемый, если я не знала и треть населения Кандалов, меня, кажется, знали все.

– Хозяева?! – крикнула я, открыв дверь в просторный, прохладный холл, где стояли детские санки, лопаты, бидон с водой, которым явно пользовались. – Хозяева?

– Вы медичка? Здравствуйте! – на пороге появился мальчик с учебником в руках.

Невысокий, коренастенький, светловолосый, взлохмаченный, будто стометровку пробежал, в спортивных штанах, белой футболке, босиком.

– Проходите, пожалуйста, – распахнул он дверь, приглашая. – Василиса, медичка пришла!

– Сейчас, – услышала я знакомый голос, огляделась.

Просторная прихожая, переходящая в ещё более просторный холл, откуда шло несколько дверей и лестница на второй этаж. Современный ремонт, не новомодный, без кричащих деталей интерьера. Обои, немногочисленная мебель – всё добротное, основательное какое-то.

А уж если сравнить с тем, где сейчас живём мы с Ладой – особняк на озере Рица, честное слово.

Главное же – чистота, скрипучий порядок, будто здесь не трое детей живут, а клининговая компания демонстрирует навыки своих сотрудников, под надзором музейных работников, которые ревностно следят, чтобы каждый экспонат был на строго отведённом месте.

Как-то неправильно это ощущалось… странно до холодящих мурашек вдоль спины.

Невольно я передёрнула плечами, быстро взяла себя в руки.

Мои ощущения – только мои ощущения.

По лестнице спускалась уже знакомая Василиса. В трикотажном домашнем костюмчике, тонких носочках, завязанной вокруг головы косичкой, словно маленькая женщина, не ребёнок.

– Здравствуйте, – поздоровалась Василиса, стрельнув в брата недовольным взглядом, тот мгновенно открыл передо мной дверь в одну из комнат.

Я разулась, устроила свой пуховик на вешалке, кинув взгляд на мужские ботинки в обувнице. Прошла за мальчиком и скрывшейся из вида Василисой.

Обычная комната. На окнах домашние растения в глиняных горшках, полупрозрачный, белоснежный тюль. Просторный диван вдоль стены, многофункциональный тренажёр.

Модульная стенка, полупустые полки, без каких-либо сувениров, мелочей, которыми обычно украшают жильё, лишь пара книг, как успела заметить, не развлекательные.

Отсутствие телевизора, умной колонки, музыкального центра, главное – игрушек.

Единственное, что бросалось в глаза – иконы в правом углу.

Стоящие трое детей были словно взяты напрокат. Смотрелись чужеродными объектами в интерьере.

– Где я могу помыть руки? – спросила я.

– Пойдёмте, – буркнула Василиса, вручив малыша брату, тот подхватил уверенно, будто единственное, что делал, помимо учёбы – нянчил брата.

В ванной комнате следы пребывания детей в жизни хозяина дома нашлись, но стояли на полке, как на выставке, будто этими резиновыми уточками, дракончиками, пластиковыми корабликами не пользовались. Словно разрешалось только смотреть.

Осмотр карапуза Владимира Митрофановича двух с половиной лет выявил ветряную оспу, ветрянку, по-простому.

Переносил он заболевание пока легко, развит был по возрасту. Действительно непоседливый, прямо как его старший брат, который раз сорок встал, сел, прошёлся по кругу, пока я проводила осмотр.

Василиса же бросала на него недовольные взгляды, время от времени шёпотом призывая остановиться.

– Взрослые, кто-нибудь есть? – спросила я.

– Папка должен скоро вернуться, – ответила Василиса. – Вы скажите, что нужно, я запомню.

– И часто вы одни остаётесь? – поинтересовалась я между делом.

– Сейчас у папки работа за райцентром, так почти каждый день. Только ночевать успевает, и поесть дома. Замаялся совсем. Я пироги постные пеку, даю с собой, но разве это еда… сухомятка. Тётя Люда говорит, вредно. Вредно? – сощурилась Василиса в ожидании авторитетного медицинского мнения.

– Не полезно, но думаю, ваш папа взрослый человек, справится. Существуют столовые, кафе…

– Нельзя ж, скверна, – перебил меня Рома – мальчик, который встретил меня на пороге.

За время моего визита мне сообщили имя, возраст, как зовут лучшего друга, и что вот-вот он соорудит себе снегоход, как раз от тети Люды принёс сломанную бензопилу Урал – дядя Ваня отдал, а у соседа валялся старый снегокат. Чертёж он уже придумал. Всё должно получиться, ежели что – папка поможет.

– А сами что едите? – спросила я.

Скверно есть в столовых, действительно, скверно, куда лучше в ресторанах с приличным рейтингом. Жаль, в Кандалах таковых не наблюдалось, вообще никаких на самом деле, как и доставки.

Проголодалась – добро пожаловать на кухню.

– Что приготовлю, то и едим, – пожала плечами Василиса. – Сейчас пост, с мясом возиться не надо. Хорошо.

Рома недовольно повёл плечами, ему очевидно, хорошо не было. Я посмотрела на Вову ещё раз внимательно. Истощённым он не выглядел, бледность вызвана недомоганием, но проверить показатели крови не мешает.

Хорошо, если он до сих пор на грудном вскармливании, пусть немного, но хоть какие-то полезные вещества остались в материнском молоке.

Ох уж эти фанатики, не только религиозные, любые!

Чем какие-то староверы отличаются от сыроедов, солнцеедов, радикальных вегетарианцев, если в итоге голодают их дети? Мысль о детском доме слишком кардинальная, но в идеальном мире я бы точно забирала детей у таких людей.

– Вова на грудном вскармливании ещё? – решила я уточнить, заодно может удастся выяснить, где мать этой троицы.

Отец работает, понятно, но мать… чем таким занята она, что дочь готовит, сидит с ребёнком, сама идёт в больницу, вызывает врача. Не похоже, что в доме нет женской руки, слишком чисто.

По идее я не должна осматривать несовершеннолетнего без присутствия законного представителя, но многое «по идее» пришлось забыть в этом месте, начиная с собственных желаний, амбиций, заканчивая будущим.

– Не-е-ет, – округлив глаза, шепнула Василиса, посмотрев на меня, как на безумную.

У них запрещено детей кормить грудью?

Кто знает, щедра земля на чудаков.

– Василиса! – вдруг громыхнул густой мужской голос, зычный, такой, что я подпрыгнула от неожиданности. – Что происходит? Кто это? – просверлил меня взглядом стоящий в комнате мужчина.

Как подошёл – не услышала.

Не слишком высокий, но в сравнение с моим ростом метр шестьдесят довольно внушительный. Широкоплечий, широкоскулый, такой… основательный какой-то, как огромный боровик.

Волосы светло-русые, борода с рыжеватым отливом, кисти рук большие, выглядывающие из-под тёплого свитера крупной вязки, обыкновенные джинсы.

– Медичка это, – отозвался Рома. – Мы пустили, тётя Люда сказала – можно.

– Вова заболел, ветрянка у него, – сказала Василиса. – Я врача вызвала из нового ФАПа – будто в селе был старый.

– Надежда Андреевна, – представилась я. – У вашего сына действительно ветрянка – неприятное заболевание, но течение болезни лёгкое. Лечение я расписала, – протянула листочек, где подробно расписала какие препараты принимать, в каком случае, чем смазывать везикулы – пузырьки на коже.

– Митрофан… Яковлевич, – представился зашедший, взял листок, демонстративно проигнорировав протянутую руку, отказавшись пожать. – Это всё?

– Пока всё. Осмотр через несколько дней и по состоянию. В ФАПе есть телефон, очно оформлять вызов не обязательно, можно вызвать через амбулаторию или ЦРБ, я приду сама.

– Ладно, – кивнул Митрофан Яковлевич, сжав недовольно губы.

Какой же он… недобрый какой-то. Правда смурый. Встретишь такого один на один, до смерти испугаешься.

Бирюк бирюком.

– Вот это – названия лекарств, они в аптеке продаются. Обязательно нужно купить, – невольно я бросила взгляд на ряд икон в углу на специальной подставке. – В аптеке, – настойчиво повторила. – Понимаете?

Когда-то я проходила практику на скорой помощи. Бабушка одного из маленьких пациентов в течение недели прикладывала икону к его лбу вместо того, чтобы слушать врачей. В итоге малыш умер в реанимации – диабетическая кома.

Бабка была обычной неофиткой, скорее суеверной, а не православной, попросту безграмотной, чего ожидать от этого человека, я не представляла.

Ни игрушек в доме не видно, ни жены, дети по струнке ходят, сам смотрит как на врага, словно это я заразила его сына, а не пришла оказать помощь.

Может, он капустным листом всё лечит, медицину не признаёт?

– В аптеке, значит… – задумчиво проговорил Митрофан Яковлевич. – Василиса, идите наверх. Я сейчас вернусь. Прошу, – хозяин дома бесцеремонно указал мне на выход.

Василиса с Ромой молча прошли мимо меня, поравнявшись, вежливо попрощались, покорно начали подниматься по лестнице.

Нездоровое послушание… нужно в следующий раз найти предлог осмотреть и старших детей. Проверить, нет ли следов побоев.

– Послушайте, – не выдержала я, когда мы вышли в холодную прихожую перед входной дверью с улицы, кажется, здесь это называют сени. – Я всё понимаю, у вас вера, убеждения, но дети должны нормально питаться. Молочные продукты, мясные необходимы растущему организму, купите хотя бы комплекс витаминов, если религия настаивает на строгой диете.

– И что же ещё мне религия не позволяет? – проговорил Митрофан голосом, от которого мне реально стало страшно.

Моментально всплыли все страшилки, все фильмы про сибирские деревни, документалки, которые когда-то видела, или думала, что видела, или вообще придумала.

– Не знаю, – задрала я нос вопреки собственному страху. Назло себе отморозить уши – мой девиз непобедим. Дураков не сеют, не жнут они сами родятся – вот и я родилась. – Без понятия чему вы молитесь, богам вашим или дырке в стене, но о детях вы думать обязаны! Или я… я…

– Что «я»? – скрипнув зубами, приподнял бровь Митрофан Яковлевич.

– Пожалуюсь в компетентные органы!

– Жалуйтесь, – отрезал он.

Бирюк этот.

Открыл передо мной калитку. Выпустил на улицу, предварительно отодвинувшись, будто боялся прикоснуться ко мне, вернее – к моему пуховику своей объёмной аляской.

Словно я и одежда моя – источник заразы.

Я выскочила, словно мне в спину ткнули. Суетливо засунула руки в карманы, поспешила восвояси, ругая себя, проклиная собственную глупость, несдержанность, порывистость.

Если бы не эти «славные» черты характера, я бы не оказалась сейчас здесь.

В забытом богом селе в Сибири, среди тайги, которой края не видно, бездорожья в межсезонье, на берегу огромной реки, огибающей Кандалы с одной стороны, как огромная змея.

Ещё и в окружении староверов!

Глава 3

Пришла домой, по пути забрала дочку у соседки Зои Петровны, тёти Зои, как она велела себя называть. Мне подобное панибратство поначалу казалось лишним, диким даже, постепенно привыкла, тётя Зоя, так тётя Зоя.

Дом встретил стылой влагой. Лада привычно повесила комбинезон на гвоздь на двери, натянула шерстяные следки, подтянула тёплые штанишки, забралась на кровать в ожидании, пока я растоплю печь.

Летом я понятия не имела, какие виды печей существуют, как растапливают печь, что такое заслонка, задвижка, тем более вьюшка, не знала. Сейчас вполне сносно справлялась с задачей.

Более того, оценила достоинства этого агрегата – приготовленное в печи мясо особенно вкусное, ни одна мультиварка не даёт такого эффекта, а уж как настаиваются травы в эмалированном чайнике!

Жизнь – лучший учитель.

Когда-то я окончила школу с золотой медалью, отлично сдала ЕГЭ и поступила в медицинский, правда, далеко от родного дома – Калининграда. В Питер, Москву было не пробиться, зато в неведомый Красноярск попала легко.

Училась и жила там пару с хвостом лет, по глупости забеременела, решила рожать. Отец ребёнка ожидаемо помахал ручкой, испугавшись обязательств.

Я, конечно же, – а иначе это была бы не я! – взбрыкнула. Заявила, что крутила кой на чём его помощь, сама справлюсь. Обойдусь без него, придурка бестолкового.

Взяла академический отпуск, вернулась в Калининград, к родителям.

Папа искренне поддержал, радовался рождению внучки. Говорил, что всегда хотел второго ребёнка, жена отказывалась, а дочка подарила.

Мама тоже не возмущалась, по-женски ей было жалко меня, обманутую и брошенную. Внучка, значит, внучка, поднимут, главное, чтобы я получила образование.

В положенное время я вернулась в Красноярск. Снова пошла учиться, тот факт, что я оказалась старше большинства однокурсников, меня не тревожил. С одним из них у меня даже завязался страстный, как позже окажется, продолжительный роман.

Арнольд Бербок оказался младше меня на три года, его мама работала начмедом в краевой больнице, отец восседал в Министерстве здравоохранения Красноярского края, на одном из самых важных постов.

Женщина с ребёнком – не лучший выбор их сына, я отлично это понимала, но парень оказался на редкость настойчивым.

Красиво ухаживал – цветы, рестораны, сюрпризы, поездки, дорогие подарки. Помогал – в учёбе, в быту, с деньгами.

Его не смущало, что у меня есть дочка. Напротив, он с энтузиазмом выбирал ей подарки, приносил то куклы, то книги.

Рвался познакомиться с ней, с моими родителями, увидеть места, где я родилась и росла. Говорил, что скоро (не сейчас, конечно же) перевезём Ладу в Красноярск и будем жить большой и дружной семьёй.

На пятом курсе умер мой папа, неожиданно, как это всегда бывает, до сих пор с содроганием вспоминаю события тех дней. Похороны, убитую горем маму, раздавленную родню со стороны отца…

Я считала, что маме будет тяжело с Ладой, собиралась забрать, она уговорила оставить. Говорила, хорошо, что хоть кто-то будет рядом, поддерживать, давать сил.

А на шестом курсе, не прошло и года после похорон, попросила забрать, потому что не справляется. И вообще, хочет заняться, наконец, своей жизнью.

Что оставалось? Естественно, я забрала дочку, не слишком-то понимая, как буду устраивать быт, продолжать учёбу. Оставалось немного, но эти месяцы нужно было продержаться, сдать экзамены, найти работу…

Как вообще строить будущее, когда с одной стороны до получения полноценного образования рукой подать, с другой – основная учёба как раз впереди, а с третьей – ребёнок, который требует неустанного внимания?

Но и тут мой драгоценный Арнольд не оплошал. Снял нам с дочкой двухкомнатную квартиру в хорошем районе, решил вопрос с садиком, сказал, что будет оплачивать няню, и вообще – всё отлично!

Будем жить большой, дружной семьёй. Правда, после окончания учёбы, но будем же.

Я считала, что выхватила счастливый билет, единственный на неисчислимое количество миллиардов.

Факту, что родители Арнольда воротили от меня нос, как от прокажённой, я значения не придавала.

Подумаешь… главное, что у нас любовь до неба, и Лада начала называть Арнольда папой.

Со специальностью «Лечебное дело» я вышла в люди, устроилась работать терапевтом в районную поликлинику, думая, что всё самое замечательное впереди.

И для меня, и для Лады, и естественно для Арнольда – его я рассматривала, как неотъемлемую часть нашей с дочкой жизни, пусть он и не спешил узаконить отношения.

Не в штампе же счастье.

Всё закончилось в одночасье, по щелчку пальцев, когда всерьёз встал вопрос об ординатуре.

Родители решили отправить Арнольда учиться в Москву, к одному из светил медицины, по совместительству – лучшему другу Бербока-старшего. Всё было обдумано, оплачено – а это немаленькие суммы, – куплена квартира недалеко от будущего места учёбы и работы, и даже подобрана подходящая невеста, со статусными родителями и хорошими перспективами, как и полагается отпрыску Бербоков.

Мы с Ладой не вписывались в великие планы покорения медицинского Олимпа и Москвы.

Арнольд юлил, как вошь на соплях, обещал всё уладить, договориться, решить, пока в день оплаты за съём квартиры не улетел в Москву. Пробурчал в трубку несвязные извинения, попросил оставить его в покое.

Дата свадьбы с нужной девушкой была назначена.

Пока я приходила в себя, гадая, как долго мой счастливый билет встречался за моей спиной с профессорской дочкой, меня уволили из поликлиники, где я только начала работать.

Уволили со скандалом, в один день, по нелепому обвинению истеричной, дементной бабки. Грозили статьями «оказания услуг, не отвечающих требованиям безопасности жизни и здоровья» и «причинение тяжкого вреда здоровью по неосторожности» на выбор, но, в конце концов, пожалели.

Тогда я думала, что пожалели.

Отец Арнольда позвонил мне в тот же день, в тот же час, когда я с трясущимися руками вышла из кабинета главврача поликлиники.

Вызвал в свой высокий кабинет и прямо заявил, что будущего сына со мной не видит, и мне лучше не видеть. Забыть о Бербоке-младшем навсегда. Не того я поля ягодка. Не для меня орла растили.

Поиграл мальчик во взрослую жизнь, потешился с опытной девкой, набрался ума-разума, не нахватал заразы на свой орган, не пошёл по кривой дорожке. И достаточно, дальше они сами.

В моих услугах больше не нуждаются, так сказать.

Я могу упрямиться, но он гарантирует, что права на работу я лишусь. Сильно начну упорствовать, мне организуют уголовную статью. С профессией врача зарекаться от тюрьмы никак нельзя.

Сейчас и организует судебное разбирательство.

Всё готово, нужные бумаги подписаны, адвокаты сидят на низком старте. А уж как прокуратура будет счастлива, как общественность обрадуется жареным фактам…

Но если вниму здравому смыслу, у него для меня имеется поистине щедрое предложение, обещающее все блага мира.

Для начала оставить за собой право трудиться по полученной профессии. Ведь я хороший врач на самом деле, не такой талантливый, как Арнольд, но лучше большинства современных выпускников.

Своим умом училась, педагоги хвалили, у начальства на хорошем счету… была.

Зачем же пропадать диплому?

Стране молодые, перспективные специалисты в области здравоохранения ой как нужны!

Недавно на совещании рассматривали районы Красноярского края, где необходимо расширять сеть медицинских амбулаторий, ФАПов.

Например, есть отличное село Кандалы. Давно на заметке, только то одно, то другое, никак до ФАПа руки не доберутся, и врача не найти, готового в столь живописное место поехать.

А здесь – вот, пожалуйста, молодой специалист, энтузиаст, который готов вступить в программу «земский доктор».

И правильно, что готов, к слову.

Госпрограмма – это не только круглая сумма на счету, которую можно потратить по своему усмотрению, но и помощь с жильём, опыт работы, почёт и уважение.

Честь и хвала!

Не то, чтобы у меня не было вариантов. Были, конечно.

Я могла на всё плюнуть, вернуться в Калининград, пойти работать. Туда бы руки старшего Бербока не дотянулись.

Могла уйти в бьюти-сферу – это ещё и прибыльно, а расставшись с Арнольдом, я внезапно поняла, что денег мне не хватает.

Могла податься в просветители, вещать с экранов смартфонов о пользе альтернативного молока и вреда глютена.

Но меня – а это была бы не я, случись иначе, – зацепило, завело, понесло.

Я решила, что со всем справлюсь. Всего добьюсь. Все ещё увидят и пожалеют.

В тот же вечер ко мне заявилась мамаша Бербок с требованием вернуть всё, что дарил её драгоценный мальчик, иначе она напишет заявление в полицию.

Есть у меня доказательства, что браслетик Картье мой? А у неё есть. Оказалось, Арнольд щедрой рукой подарил мне материнское украшение, и не одно.

Пришлось вернуть всё, кроме автомобиля, который был записан на меня, и я вцепилась в эту железяку, как в оплот всего человечества.

Тогда меня не просто зацепило, завело, понесло, меня вышибло.

В итоге обнаружила я себя за рулём своего Мини Купера купе, с Ладой на заднем сиденье, въезжающей в село в глубочайшей заднице мира.

До того знаменательного дня я в деревне не была ни разу, даже школьную экскурсию на эко-ферму пропустила.

Живую козу видела только в зоопарке, трактор Беларус в мультике, траву лишь на газонах парков, яблоки в супермаркете.

Председатель обещал мне все блага мира, лишь бы я не передумала. ФАП им был необходим как воздух, специалисты же не торопились занимать столь завидное рабочее место. Швырял к моим ногам блага со щедростью пылкого влюблённого.

Не сходя с места, мне было обещано место в садике для Лады.

Водитель с машиной, чтобы свою ласточку не бить – здесь бы мне и заподозрить неладное.

Дрова сколько надо – здесь тем более.

Квартиру в коттедже в центре села, со свежим ремонтом – а здесь я окончательно потеряла всякую бдительность.

«Квартира в коттедже в центре» выглядела в моём воображением эдаким домишкой из красного кирпича в английском стиле, с ровной лужайкой перед беленьким забором.

По факту я оказалась единственным врачом больше чем на две с половиной тысячи человек, не меньше семьсот из которых раскиданы по дальним деревням.

Жила в доме шестидесятого года постройки, разделённом на два хозяина. Топила печь дровами, и каждый день своей жизни ругала себя за собственную горячность…

Со всем справилась. Всего добилась. Всем показала, да…

Были и хорошие моменты.

Деньги я получила, вложила в строящуюся квартиру на берегу Балтийского моря, поближе к маме. Взяла в рассрочку, если не получится жить самой, всегда смогу сдавать – пассивный доход лишним не станет.

Правда, пока приходилось платить, а не получать.

Ремонт в «квартире с коттеджем» действительно сделали, и дрова привезли с излишком – если верить тёте Зое.

Дом снаружи покрасили голубым, поменяли окна, обновили полы, поклеили симпатичные обои, побелили печь. Последняя деталь интерьера первое время вводила меня в самый настоящий ступор.

Выделили материальную помощь, которой хватило на добротную мебель в рассрочку от местного умельца, Фёдора Калугина. О беспроцентной рассрочке договорился тоже председатель, сам же Фёдор подарил два комода и хорошую детскую кровать, которой хватит надолго.

Обещали по весне поставить баньку. Именно «баньку»…

Я же мечтала по весне уехать отсюда навсегда, не о баньке.

Только если верить не в чудеса, а в подписанные документы, жить мне в Кандалах целых пять лет.

Глава 4

Через несколько дней я снова пришла к Гучковым, навестить маленького пациента. Всё было точно так же. Расчищенная дорожка, ведущая от калитки к порогу, точно такие же тропинки к хозяйственным постройкам, гаражу, рядом с которым стоял снегоход – насколько я могла судить, дорогостоящий.

Неожиданная деталь для староверов… Вернее, в моём воображении неожиданная. В местном климате удобный вид транспорта для человека любого вероисповедания и национальности. Не знай я, кто здесь живёт, не удивилась бы.

В доме всё та же стерильная чистота. Невольно захотелось заглянуть на шкафы, самые дальние антресоли, так же намыто? Интересно, хозяйка дома занимается чем-нибудь, помимо уборки?..

Хозяйка встретила меня на пороге, немного удивив. Она была заметно старше Митрофана Яковлевича. Почему-то я опешила от этого, хотя мне-то какое дело?

Сработал внутренний триггер – я ведь тоже жила с человеком младше меня. Ничем хорошим это не закончилось.

– Это хорошо, что вы сами пришли, доктор, – вежливо сказала хозяйка, поправляя передник. – Я сама собиралась вызывать, Митрофан оставил номер, или по дороге забежать. Тороплюсь.

Она была одета в длинное платье или юбку, под передником не разобрать. Волосы убраны под косынку, руки натруженные, никакого маникюра, макияжа не наблюдалось.

– Что-то произошло? – поинтересовалась я, вытирая руки протянутым чистым полотенцем. – Как себя чувствует Вова?

В ванной комнате тоже был порядок, яркие игрушки стояли в той же последовательности, что в прошлый раз. Музей, а не дом, честное слово.

– С Вовой всё отлично, Василиса, похоже, заразилась. Температура тридцать девять, квёлая вся, сама не своя. Сейчас я её позову. Проходите, – мне показали на дверь комнаты, где я была в прошлый раз.

И снова ни одной игрушки, даже самой простенькой.

Вспомнился наш дом с Ладой, даже здесь, куда не удалось забрать все сокровища дочки, филиал «Детского Мира». Многое осталось в съёмной квартире, скорей всего отправилось на помойку.

Безумно жалко, Лада скучала по своим замкам для принцесс, зверятам, куклам.

Если бы в тот момент я думала головой, я бы… Впрочем, если бы я имела привычку думать, то не оказалась в этом месте.

Через минуту вернулась хозяйка, ведя за руку Вову – тот заметно шёл на поправку. Течение болезни действительно оказалось лёгким.

– Не обязательно мазать зелёнкой, – вздохнула я, глядя на расписное личико. – Я написала название мази – сушит, обеззараживает, снимает зуд, не оставляет следов на одежде…

– Отродясь мазали зелёнкой, – махнула рукой хозяйка дома. – Долго что ли одежду постирать.

Я решила воздержаться от комментариев, тем более остальные препараты, если верить, принимались исправно, и старших детей экстренно привили, что особенно порадовало и удивило, если честно.

Родители верили в бриллиантовый зелёный, как в святую воду, и продолжит верить ещё не одно поколение.

– Нужно сдать анализы. Завтра сможете прийти к восьми утра в ФАП? – после осмотра младшего, спросила я.

– Зачем ещё? – насупилась хозяйка.

– Проверить, всё ли хорошо. Когда вы последний раз сдавали анализы? Я искала вашу карточку – не нашла, только отметки о прививках.

– Чего дитя зря таскать по больницам? Не болеет, и хорошо. Я бы и прививки эти ваши не делала, почем зря детей травите только, но раз надо…

– Вы всё-таки придите. Или я сама, в семь утра.

– Пусть отец решает, – нервно повела плечом, словно в раздражении, хозяйка дома. – Он у нас шибко умный. Сейчас Василиса придёт. Роман, позови-ка сестру, – крикнула в сторону кухни, откуда выскочил знакомый уже мальчишка, ладошки которого были в муке. – Куда помчался? Руки вымой, нечего грязь по дому разносить!