Обнаженное и Сокровенное бесплатное чтение

Обнаженное и сокровенное

Пролог

– Нет! Нет, я сказал! Я не стану этого делать!

Он стиснул зубы так, что у него заныли скулы.

Боль в груди не утихала. Больше всего ему хотелось сейчас изречь проклятие на того, кого он когда-то считал своим другом.

Человек уперся лбом в холодную грубую бетонную стену, запустил пальцы в волосы и до-боли стиснул кулаки. Какая разница, какая у него сейчас прическа?

В этот миг ему показалось, что он похож на раненого льва, которому хочется взреветь во всю мощь своей львиной глотки, но ему, как будто, перевязали голосовые связки, и вместо рычания остался только слабый сдавленный хрип.

– Нет! – вновь прохрипел он.

В его сознании из глубины сложного темного клубка души, состоящего в этот миг из смятения смешанных чувств, расшатанных нервов и изрядно измотанных эмоций, снова ясно всплыло видение – воспоминание того, чего он, к счастью, не видел своими глазами, но что так ярко рисовало перед мысленным взором его предательское воображение. Мучительная боль, а вместе с ней и желание изречь проклятие в который раз пронзили сердце, и человек, чтобы хоть как-то заглушить этот поток негативной энергетики, отчаянно ударил кулаком в бетонную стену.

Удар был сильным. Кулак хрустнул, и боль от удара действительно заглушила на какое-то время боль в груди, вырвав его из затуманенного гневом и отчаянием состояния рассудка.

На какой-то короткий миг ему показалось, что из воздуха на него смотрят тысячи злобных маленьких глаз с ехидной усмешкой. Ему даже почудилось, что он слышит коварное хихиканье и противный шорох как бы летучих мышей, шевелящихся под потолком, хотя в помещении ничего такого не было.

Человек упал на колени и, уткнувшись в них лбом, закрыл голову руками и горько безудержно разрыдался.

– Я все равно… не стану… не хочу желать ему зла, – сквозь рыдания упрямым шепотом твердил он. – Боже… Ты сказал, благословлять проклинающих вас. Ты сказал… любить врагов. Я… я… – каждое слово давалось ему с огромным трудом. – Я все равно… благословляю его… Пусть у… него… все будет… хорошо. Я желаю ему здоровья… счастья… долгие лета жизни…

Глава

1

Была ночь.

В окно светила почти полная луна. На улице ни ветерка.

Стоя на коленях, молодой семинарист пытался унять волнение в своем сердце.

Ему было тридцать два.

Невысокий, коренастый, со светлыми чуть вьющимися волосами и с выразительными серо-голубыми глазами. Звали его Эдик, хотя день, когда он будет посвящен на служение Богу, был не за горами, и тогда его уже точно будут называть не мирским именем, а именем того святого, которое было дано ему при крещении.

На дворе было удивительно тихо. Ни лая собак, ни стрекота сверчков, ни шума моторов автомобилей. Все, казалось, погрузилось в глубокий спокойный сон. Все, кроме него. Он слушал. Он недоумевал. Он боялся. Но Он все равно верил.

– Господи, я не понял. Скажи, ведь Ты, наверное, не это имел в виду? Или, может быть, я неправильно услышал Тебя. Повтори, пожалуйста. Ты говоришь, я должен жениться?

«Ты не ослышался, Эдуард», – это был тихий голос, ясно звучащий в его сердце. Семинарист знал, что не многие даже из среды служителей Бога сегодня могут слышать и различать этот тихий, но такой отчетливый голос Святого Духа. Прошло несколько лет, прежде чем он сам научился слышать его и обращать на него внимание. Иногда этот голос можно было спутать со своими мыслями, но на этот раз он безошибочно знал – с ним говорит Господь.

– Но, скажи, зачем Ты хочешь, чтобы я женился? В этом есть какая-то необходимость, или… я ведь все-таки хотел принять монашество?

«Но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе, – прозвучал в его голове отрывок из Священного Писания, после чего тихий голос Господа продолжил: – Ты ведь сетовал Мне на свое одиночество, и ты просил Меня, чтобы Я научил тебя понимать Мое сердце?»

Где-то не очень далеко одинокий удар церковного колокола возвестил о начале ночной молитвы.

«Как поздно! – подумал он. – И как странно то, что предлагает мне Господь».

– Боже, я помню, говорил Тебе, что не уверен, что мне дано быть всегда одному, как апостолу Павлу, потому что мне… не хорошо быть одному. Но… я уже готов был принять целибат, а тут… Господи, а я знаю, кто она?

«Ты видел ее, и поймешь, что это она, когда вы встретитесь. Она три раза присутствовала на твоей проповеди».

Немного подумав, Эдик сказал:

– Хорошо, Господи. Если Ты так хочешь… Скажи мне, где ее найти?

«Улица Шарлотты Тэмми, дом шесть. Ее зовут Глория», – прозвучал короткий ответ.

– Дом шесть? А какой номер квартиры?

Ответа не последовало, и он почувствовал, что разговор окончен.

Распрямив спину и расправив плечи, он поднялся с колен. Даже священническая ряса не могла скрыть его спортивного телосложения и прекрасной осанки.

«Улица Шарлотты Теми, дом шесть», – повторил он про себя, выходя из молитвенной комнаты.

Вечер выдался пасмурным и серым.

Небо хмурилось. Дул резкий ветер, несколько необычный для этого времени года.

Эдуард поежился, накинул на голову капюшон осенней куртки, одетой поверх его учебной рясы, и посмотрел на название улицы на углу дома, мимо которого проходил.

«Еще три дома», – подумал он, и поднял воротник.

Этот район был для него малознакомым. Глядя на высокие девятиэтажные дома, семинарист подумал:

«Интересно, как я смогу ее найти, если Господь не назвал мне номера квартиры?»

В этот момент он зашел за дом с номером «4» и в изумлении замер. Перед ним красовалось яркой неоновой вывеской и разноцветными витражами окон здание бара с противным названием «Фраерок».

Хлоп! Двери бара резко распахнулись, и за его порог вывалилась группа разнузданных подвыпивших молодых людей, шумно разговаривающих и с сигаретами в зубах. Представительницы женского пола были очень ярко накрашены. Все они были одеты в вызывающе короткие мини-юбки и капроновые колготки. Как выглядели парни, Эдик не успел обратить внимания, поскольку один из них в ярко-красной рубашке с золотой каемкой вдоль рукавов вдруг очень дерзко притянул к себе одну из молодых женщин, испуганно, но кокетливо взвизгнувшую. Он без стеснения схватил ее за грудь и в тот же миг заметил семинариста, ошеломленно наблюдающего эту сцену.

– Ну, чё уставился, поп? – нагло спросил он, насмешливо меряя семинариста своими маленькими колючими глазками. Может, хочешь попробовать на ощупь грудинку-то?

Теперь все глаза были направлены на растерянного молодого парня в семинаристской рясе и осенней куртке поверх нее, а его самого охватил страх.

– А, ну да, я же забыл. Вам же, попам, нельзя, – с сарказмом произнес парень, и все громко рассмеялись.

Эдик не нашелся, что ответить, и тогда парень насмешливо сказал:

– Вали-ка ты лучше отсюда, папаша. Иди, замаливай наши грехи. Мне кажется, здесь тебе не место.

Семинарист молча, отвел глаза, опустил голову и побрел прочь, слыша вслед взрывы хохота и злые шуточки в свой адрес.

Солнце уже взошло и вовсю горело отражением огненных всполохов на золотых куполах семинарского храма, когда Эдуард, зайдя в молитвенную комнату, устало преклонил колени и попробовал возобновить свой диалог с Господом. Иногда ему хватало нескольких минут, чтобы сосредоточиться и начать слышать голос Духа, а иногда пролетали часы, а Господь, казалось, просто молчит и не хочет говорить.

Семинарист какое-то время постоял, размышляя, с чего бы начать. Прочитал «Отче наш», а затем просто сказал:

– Господи, я в смятении. Этот дом, о котором Ты сказал мне… это бар. Я слышал про это место. Оно… одно из самых… развратных в нашем городе. Я не могу понять, как та, о которой Ты мне сказал, может находиться в таком месте? Может быть, Ты откроешь мне, кто эта девушка?

Ответ его очень сильно удивил.

«Она подрабатывает в этом баре, сын Мой».

– Подрабатывает… в баре?! Но… для чего мне связываться с мирской женщиной, которая еще и работает в баре?

«Ты просил Меня о жене, и Я услышал твою молитву. Познакомься с Глорией и возьми ее в жены».

Осию бросило в жар.

– Барменшу?! В жены?! Господи, Ты забыл, что я без пяти минут священник?

«Что я говорю? – тут же подумал он, осаживая себя. – Бог ведь никогда и ничего не забывает».

Спокойный ясный голос Духа Святого зазвучал в его сердце как никогда отчетливо.

«Ты просил помощницу, соответственную тебе. Когда ты увидишь ее, ты поймешь, что это она. Ты полюбишь ее. Она родит тебе прекрасных детей, и… затем у тебя будет счастливая семья».

– Но, Боже, почему барменшу? Разве вокруг мало порядочных девушек? Ты ведь знаешь, что нам положено жениться только на благочестивых и приличных девушках! Они ведь в очередь выстраиваются, чтобы стать женами священников! Почему я просто не могу жениться на какой-нибудь из них? Да, и, мой духовный наставник ни за что и никогда не благословит такой мой брак!

«Глория ничуть не хуже тех девушек, которые выстраиваются в очередь, чтобы стать вашими женами. Я вижу их сердца, и знаю их намерения! – Последовал, как показалось Осии, строгий и даже несколько печальный ответ Господа. – Поэтому, кем бы не казалась Глория сейчас, Я вижу ее сердце. Она достойна».

– Но… даже если… это и так, неужели среди всех прихожанок нет ни одной… другой?

– Сын Мой, не ты ли просил меня, чтобы в жизни твоей исполнилась Моя воля? Не ты ли говорил, не моя воля, но Твоя да будет? Я открываю тебе Мою волю, как ты и просил. Если хочешь, прими ее. Если нет, ты можешь отказаться. Но Я действительно хочу, чтоб ты понял состояние того народа, среди которого живешь, и церкви, от лица которой ты служишь, ибо Я освящу церковь Мою, и тогда этот блудный народ обратится ко Мне всем своим сердцем. Глория – это твоя судьба от Меня, но, принять ее или нет, решать тебе».

И Господь замолчал.

Резкий детский плач вывел Осию из воспоминаний. Это имя Эдуарду дали, при крещении, и он с радостью принял его, как свою новую суть в Господе. Эдиком теперь его упрямо называла только жена, и каждый раз, хотя он к этому уже и привык, это все равно немного резало слух.

«Как не вовремя!» – с раздражением подумал он, но постарался подавить в себе этот негативный всплеск, быстро поднялся с колен и подошел к детской. В комнате горел небольшой ночник. Осия увидел, что его младший сын, Павлик, сидит на кровати и плачет, растирая кулачками заспанные глаза. Он подошел к нему и нежно обнял, садясь рядом с ним на кровати.

– Что случилось, мой хороший? Страшный сон? Ну, ничего. Я с тобой, папа рядом. Все хорошо.

Он посадил мальчика на колени и, поглаживая его по голове, прижал к себе, стараясь успокоить. Обняв отца, Павлик еще какое-то время хныкал, а потом, наконец, затих и успокоился, но, когда Осия попробовал уложить его в постель, снова заплакал.

– Ну, что ты опять? – Проговорил отец, чувствуя, как в нем закипает раздражение. Однако сын тут же уловил эти резкие нотки в его голосе и заплакал еще громче. Испуганно оглянувшись на других детей, Осия тут же взял себя в руки и постарался заговорить с сыном как можно мягче. – Павлик, я здесь, я никуда не ухожу.

Пришлось снова брать мальчика на руки и ждать, пока он окончательно заснет. Только, когда малыш мирно засопел, уткнувшись ему в плечо, священник смог осторожно уложить его в постель. Глядя, как сынишка мирно спит, Он незаметно снова погрузился в воспоминания.

Солнце уже зашло, когда он подошел к небольшой группе молодежи, стоящей у входа в бар с яркой неоновой вывеской: «Фраерок». Ребята пили пиво, курили, и время от времени смеялись над чьей-нибудь удачной шуткой.

Преодолевая страх и чувство робости, семинарист обратился к молодежи, слегка запинаясь и чувствуя себя крайне глупо.

– Прошу п-прощения, молодые люди. Мне нужна девушка п-по имени Г-глория.

Разговор моментально прекратился, и все с удивлением уставились на Эдика. Высокий широкоплечий парень с мощным квадратным подбородком смерил его презрительным взглядом и нагло спросил:

– А ты кто такой? И зачем тебе понадобилась наша Лорка?

Эдик окинул всех быстрым взглядом, с трудом подавляя в себе желание убежать. Ребята смотрели на него с явной угрозой, а девчонки с любопытством и интересом.

«Какая из них Глория?» – мелькнула у него мысль, но ее прервал еще более грубый вопрос широкоплечего парня.

– Ты что, язык проглотил? Чё молчишь?

– Я… я из Духовной Семинарии. Проповедник храма в Лауре. А Лора мне нужна по одному очень важному делу.

Он пожалел, что на этот раз он не надел семинаристскую рясу, не желая выделяться из общей массы толпы, гуляющей по украшенному неоновыми огнями бульвару, но вероятно, его борода довольно красноречиво свидетельствовала о роде его деятельности, поскольку высокий парень, говорящий с ним, моментально сменил тон и уважительно сказал:

– А-а, вы священник. Тогда ясно.

В это время из бара вышли парень и девушка, при этом парень явно пытался ее игриво обнять, а она решительно отстранялась. Один из ребят взглянул на них и насмешливо воскликнул:

– Эй, Толик! Хватит приставать к Лорке, а то глядишь, влетит от толстого. Причем, её здесь какой-то поп разыскивает.

Все дружно рассмеялись, а девушка решительно отстранилась от парня, пристающего к ней, и окинула взглядом толпу молодежи, собравшуюся у бара.

Как по заказу, как раз в этот момент над входом в бар зажегся фонарь и ярко осветил всех собравшихся.

«Знакомое лицо, – подумал семинарист, – похоже, она действительно пару раз приходила в храм во время праздников».

У Глории была идеальная фигура, длинные темные, до плеч, волосы, но что привлекало больше всего, так это ее глаза – огромные светло-карие, очень красивые глаза. Когда она посмотрела на Эдика, ему показалось, что она заглянула в самое его сердце.

«Пленила ты сердце мое одним взглядом очей своих», – пришли вдруг ему на память строки из Священного Писания. У него внезапно перехватило дыхание, а сердце взволнованно забилось.

Неожиданно Глория покраснела и опустила глаза, а по молодежи, молчаливо наблюдавшей эту сцену, прошел удивленный гул. Преодолевая смущение, семинарист сказал:

– Здравствуй, Лора. Меня зовут Эдик. Я из Лауровской семинарии.

– Я узнала вас, батюшка, – не поднимая головы, ответила девушка.

«Ну, меня еще рановато так называть, но, ладно. Об этом не сейчас», – подумал он, и с чуть дрогнувшим голосом проговорил:

– Мне нужно тебе кое-что сказать. Ты не возражаешь, если мы пройдемся с тобой по… бульвару?

Она молча кивнула и, окончательно высвободив ладонь из руки оторопевшего Толика, с которым вышла из бара, подошла к Эдику. Они пошли по улице, провожаемые широко раскрытыми от удивления глазами молодежи.

Глава 2

«Сын Мой, у тебя трое детей. Как часто, скажи, они думают о том, как ты себя чувствуешь? Как часто они спрашивают тебя об этом?»

Сердце Осии трепетало. Голос Господа звучал ясно и благостно.

«Почему Бог задает мне такой странный вопрос?» – подумал священник.

Он постарался вспомнить, как часто, на самом деле, его дети спрашивают его о его самочувствии.

Самый старший, обычно, когда Осия приходил домой, выглядывал из своей комнаты и спокойно, почти без эмоций, говорил: «Папа, привет». После чего шел заниматься своими делами. Думая о нем, Осия улыбнулся. Они назвали сына Петр в честь апостола. С самого раннего детства он был на удивление умным и смышленым. У него были такие же большие и выразительные глаза, как у матери, но остальные черты лица он взял от отца. Вихрастый и всегда любопытный – на него невозможно было смотреть без улыбки. В четыре года Петр уже научился читать, а с пяти лет уже пошел в школу. Он всегда задавал множество самых разных вопросов, но Осия не помнил, чтобы старший сын хоть раз спросил его о его самочувствии. Иногда Осия входил в комнату и устало опускался на диван, изрядно вымотанный после вечерней службы. Сын подходил к нему, показывая какую-нибудь новую штуку, которую он сам придумал и смастерил, стараясь рассказать отцу до мелочей, как это нечто работает. При этом он требовал от отца максимум внимания, но ни разу, насколько Осия помнил, Петя не обращал внимания, что отец устал.

Дочь… ее они назвали Машей. Когда Осия приходил домой, она всегда радостно выбегала навстречу с распростертыми объятиями и прыгала ему на шею. Она целовала его и сразу начинала рассказывать все новости дня, тараторя без умолку. Как только отец садился на диван, она взбиралась к нему на колени, продолжая щебетать ему обо всем на свете: что она слышала от матери, что ей приснилось, что случилось в детском саду, и т.д. Глаза у нее тоже были большие, как у Глории, но формой и цветом как у отца. Волосы прямые, а нос слегка курносый. Будучи девочкой, Маша была очень аккуратной и обожала причесывать длинные волосы Осии, но он так и не вспомнил, чтобы она хоть раз справилась о его самочувствии, хотя она была не менее любопытной, чем Петр, и очень любила отца.

Самый младший, Павлушка, всегда встречал Осию вопросом: «Папа, а что ты мне купил?» – огорчаясь, если отец ему ничего не приносил. Он был еще слишком мал, чтобы задумываться о состоянии отца. В его маленьких, но сильных руках игрушки ломались очень быстро, но малыш не задумывался, что это огорчает папу. Он приходил и просил Осию купить ему что-нибудь еще. Какая разница, сколько это стоит? Важно, чтобы папа это купил, и купил для него.

– Господи, я не помню, чтобы дети хоть раз спросили меня о том, как я себя чувствую. Я не знаю, думают они об этом, или нет. Мне кажется, нет. Но зачем Ты мне задал такой вопрос?

«Мои дети почти всегда приходят ко Мне со своими просьбами, но они не спрашивают Меня о том, что у Меня на сердце. Они очень хотят иметь то, что Я для них «купил» на Голгофском кресте, заплатив за это Своей кровью, но они не интересуются, чего это Мне стоило. Они думают о себе».

С огромным удивлением Осия выслушал эти слова.

– Боже, Ты хочешь сказать, что мы люди можем знать, что у Тебя, Бога, на сердце?

«Прочти внимательно историю Всемирного Потопа», – последовал ответ.

Осия почувствовал, что разговор окончен. Он посмотрел на часы. Было всего семь утра.

«Как рано!» – подумал он и оглянулся.

За окном уже рассвело. В доме было тихо. Жена и дети все еще спали.

Он вышел из кухни слегка шокированный тем, что услышал. Всякий раз, когда Бог говорил с ним, это оставляло неизгладимое впечатление, но этот раз был особенным. Осия как будто посмотрел на мир другими глазами. Господь стал таким близким и понятным! Совсем, как человек.

«В самом деле, – думал он, – ведь Бог для того и пришел на землю в человеческом теле, чтобы стать близким и понятным для нас, людей. Чтобы мы могли приходить к Нему и разговаривать с Ним просто по-человечески, без заумностей. Боже! как это контрастирует с теми обрядами, к которым мы так привыкли в церковной литургии!»

По пути в спальню Осия заглянул в детскую.

Дочка спала, смешно уткнувшись носом в подушку. Младший, высунув из-под одеяла левую ногу, громко сопел, а самый старший смачно чмокал губами, видя что-то во сне. Улыбнувшись, Осия тихо прошел в спальню. Его жена, Глория, тоже все еще крепко спала, грациозно изогнувшись на широкой двухместной кровати. Ее длинные темные волосы разметались по подушке, а изящная фигура, на которой, казалось, никак не отразились роды троих детей, угадывалась даже под одеялом. Она была прекрасна!

Осия быстро взял со своего письменного стола, стоящего у окна, маленький листок бумаги и написал на нем сходу придуманное четверостишье:

С добрым утром, милый друг!

Просыпайся,

Посмотри скорей вокруг,

Все прекрасней стало вдруг,

Так вставай же, и быстрее одевайся.

Он осторожно, чтобы не потревожить ее сон, положил листок с четверостишьем на подушку у ее изголовья и отправился одеваться. Заутреню сегодня должны были отслужить без него, а вот сразу после заутрени ему предстояло провести три крещения.

Когда он был уже почти в дверях, Глория вышла из спальни, и остановилась в коридоре, глядя на него с легкой укоризной.

– О, Лорчик! Доброе утро, милая.

– Уже уходишь?

– Что поделать, служба.

Осия постарался сказать это как можно мягче, но она молча развернулась и снова ушла в спальню, нахмурив брови.

Скинув туфли, Осия быстро прошел в спальню и подошел к жене, которая лежала, отвернувшись.

– Милая, что случилось? Я чем-то тебя обидел?

Она молчала, уставившись в одну точку где-то на стене. Стараясь подавить в себе начинающееся раздражение, Осия миролюбиво проговорил.

– Лора, ну перестань, прошу тебя. Ты знаешь, что мне нужно спешить. Давай не будем ссориться. Что случилось? Если что-то от меня требуется, ты только скажи.

– Требуется, не требуется… я тебе уже миллион раз пыталась об этом сказать, а что толку? Ты сейчас уйдешь, а я снова останусь одна. И никому нет дела! А тут еще Павлушка заболел. Придется весь день дома сидеть, не сходить никуда. А ты, небось, опять раньше десяти не вернешься. Как, по-твоему, я должна себя чувствовать? Счастливой? Я уже устала от всего этого, а у тебя все служба, служба. Если б я знала, что все так будет… – она тяжело вздохнула.

С тоской взглянув на часы, Осия сказал, изо всех сил стараясь сохранять спокойствие:

– Лора, давай не будем сейчас. Я постараюсь сегодня прийти пораньше, и мы с тобой обо всем поговорим.

– Ты уже сколько раз мне это обещал, и что? Так ничего и не изменилось.

Она явно не хотела прекращать разговор, но у Осии уже совсем не оставалось времени, поэтому он обнял жену и, поцеловав ее в щеку, сказал:

– Извини, милая, нужно идти.

Он поднялся и решительно отправился к двери, услышав позади только очередной вздох Лоры.

«Ну, почему все так? Что еще ей нужно? Чем ее не устраивает наша жизнь? – Думал он, выходя из подъезда. – Вроде бы и так все делаю для нее, а ей всегда что-то не нравится».

Слушая его удаляющиеся шаги в подъезде, Глория грустно опустилась на стул на кухне, пожала плечами и снова прочитала короткое четверостишье, оставленное Эдиком у нее на подушке.

«Ну, зачем я опять так? – со вздохом подумала она. – Зачем я снова испортила ему настроение?»

Она встала, подошла к окну и посмотрела на высокие деревья, достигающие кронами до их окон. Незаметно для себя она погрузилась в воспоминания…

…Звонок.

На мониторе высветилось имя абонента. Это была Ленка, ее подруга еще со школьных времен.

Глория нехотя ответила на звонок.

– Але.

– Лорка! Лорка, это ты?

– Что ты хотела, Лен?

– Это ты только сейчас пришла?

Лору сразу начал раздражать ее тон.

– Да, только сейчас пришла, и что?

– Ну, ты даешь, девка! И что, ты все это время с этим, как его там… попом гуляла?

Глории стало неприятно.

– Слушай, Лен, мне сейчас говорить совершенно не хочется. Если тебя интересует только то, где я была, то я была с Эдуардом, выпускником духовной семинарии, и мы с ним… гуляли весь вечер. Что ты еще хочешь знать?

Какое-то время телефон молчал. Видимо подруга никак не могла сообразить, что же еще такое спросить. Глория боролась с сильнейшим желанием прекратить этот, как ей казалось, бессмысленный разговор. Наконец Ленка прервала молчание и спросила:

– Ну, и… как он? Ничего?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, это… – Ленка замялась, не зная, какими словами уместно выразить то, что ей хотелось спросить. – Э-э… как мужчина он… ничего?

Глория ответила, не скрывая своего раздражения.

– Лена, он без пяти минут священник. Понимаешь? Он не такой, как все эти грязные потные мужики, с которыми ты гуляешь.

– А ты, как будто бы, не гуляешь?

– Так как ты, нет, – ответила Глория и замялась, потому что подруга, хоть и частично, но была права. Однако Ленка не унималась и продолжила свои глупые рассуждения.

– Да, ладно тебе. И потом, что священники, не люди, что ли? Они такие же мужики, как и все. Вон, Иринка рассказывает, у нее клиент был. Так тот вообще пастор, как его, этих, протестантов, во. Эти же ребята вообще ни-ни. А вот, видишь, люди как люди, оказывается. Ничего земное им не чуждо. Так что, этот твой, как его… поп… тоже, наверняка, нормальный мужик. И денег у него, должно быть, порядком. Попы же, знаешь, как зарабатывают, о-го-го! Ты давай, не теряйся, девка. Бери его за бороду и в оборот, раз он сам к тебе в руки просится…

Неожиданно Ленка осеклась. Связь прервалась с характерным звуком. Глория отключилась. Разговор был ей неприятен. Ленка попыталась еще несколько раз набрать номер подруги, но безрезультатно. Лора слишком хорошо ее знала и была уверена, что Ленка будет доставать ее звонками почти до утра, если она оставит включенным телефон. Глядя на экран, она поморщилась. У нее было чувство, что кто-то грязными, как после туалета, руками берет чистого невинного младенца.

Топот босых ног по полу вывел ее из задумчивости.

Она подняла глаза. Перед ней стоял маленький Павлик, смешно морща нос и растирая ладошкой заспанный лоб.

– Мама, я чай хочу.

– Хорошо, хорошо, только сначала поешь кашку, и я тебе налью чаю. Так что, иди пока оденься быстренько, а я все приготовлю.

– Мама, я не хочу кашу, – буркнул, было, он, но она, не обратив на это внимания, погладила его по голове и легонько подтолкнула к выходу из кухни.

Нехотя, он пошлепал босыми ногами в детскую, а Глория поднялась, чтобы приготовить завтрак, но, вдруг обнаружила на плите чай, предусмотрительно подогретый мужем, а на небольшом столике рядом с плитой уже лежали бутерброды по вкусам и привычкам каждого из детей, и стояли чашки на каждого из них, включая небольшую кастрюльку все еще теплой манной каши. Кроме того, на отдельном блюдце лежали ломтики порезанного яблока, и кусок шоколада. Это было для нее.

«Молодец он, все-таки! – подумала она. – Никого не забыл».

Глория подняла блюдце и обнаружила под ним маленькую записку.

Доброе утро, милая. Желаю тебе хорошего дня. Твой Осия.

И воспоминания об их встрече снова полились в ее разуме как могучая широкая река, начиная с того необыкновенного чувства, которое охватило ее, когда Эдик обратился к ней впервые.

Его голос всегда казался ей особенным. Она была на службе в храме семинарии всего пару-тройку раз, и всегда, когда Эдуард выходил на амвон и начинал говорить, ее охватывало трепетное благоговение. Однако в этот раз удивительное чувство было несравненно сильнее. Как только звук голоса семинариста дошел до ее слуха, по всему ее телу прошла сладостная дрожь, а сердце взволнованно заколотилось и как-то радостно запело.

Она не помнила, что она ответила, и как она оказалась рядом с ним. Все происходило, как в тумане. Они вместе шли по аллее. Вокруг почему-то, несмотря на позднее время, пели птицы, а небо было просто усеяно яркими разноцветными звездами.

Он говорил, и каждое слово отзывалось в сердце Лоры счастливым всплеском, отчего ей хотелось одновременно плакать и смеяться.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Не знаю, полюбишь ты меня или нет, но я уверен, что этого хочет Бог. Я буду тебе верным мужем и заботливым отцом для наших будущих детей. У нас будет прекрасная семья, а ты станешь моей помощницей в моем духовном труде.

О, как сладостно звучали его слова! Глории казалось, что все ее существо просто тает от восторга и благодарности. В какой-то момент она спросила его, не вполне осознавая, что говорит:

– Батюшка, а вас всегда будут звать Эдуард?

– Нет, это мое мирское имя. Когда я получу священнический сан, скорее всего я возьму себе имя, которое мне дали при крещении, а это, наверное, просто забудется.

– А как вас называла мама?

– Мама… просто Эдик.

– Эдик, – повторила Глория, мечтательно улыбаясь. – А можно я буду звать вас все-таки просто отец Эдуард?

– Ты можешь звать меня и просто Эдик. А если хочешь, ты можешь уже сейчас обращаться ко мне на «ты».

Это было чудесной музыкой в ее ушах. Глория не понимала, что с ней творится, но, как ей казалось, она влюбилась в этого человека, как говориться, «по уши», и готова была идти за ним хоть на край света.

Думая обо всем этом, наедине с самой собой, она в счастливом недоумении пожимала плечами и улыбалась.

«Я выхожу замуж за священника! Ну, надо же! Неужели это правда? Кажется, я сошла с ума. Точно, сошла с ума. Ну и ладно! Пусть я лучше буду сумасшедшей, но зато счастливой. Я люблю его, и мне больше ничего не надо. Я буду принадлежать ему, и это моя судьба свыше…»

Глава 3

«Всемирный потоп. Почему Господь повелел мне прочитать именно эту историю? Как она может ответить на вопрос, что на сердце у Бога?» – размышлял Осия, подходя к высоким дверям храма.

Когда он вошел внутрь, молодой алтарник Виталий по прозвищу Тит почтительно поприветствовал его при входе. Этот светловолосый парень, которого Осия намеренно приблизил к себе, чтобы помочь ему избавиться от наркотической зависимости, был здесь с самого раннего утра, помогая сестрам, добровольно служащим при храме, подготовить все для утреннего богослужения. Прозвище Тит ему дали в реабилитационном центре, находящимся при монастыре, и оно так всем понравилось, включая Осию, что Титом его называли чаще, чем Виталиком. Заглянув с улыбкой в его голубые глаза, Осия ободряюще сказал, хлопая парня по плечу:

– Молодец, Тит, так и продолжай. Бог обязательно почтит тебя за твое смирение и рвение.

Он поднялся на второй этаж, где любил уединяться в небольшой светелке для молитвы и чтения Священного Писания. До службы оставалось еще минут сорок, как раз подходящее время, чтобы сосредоточиться в тишине.

«Всемирный потоп… – продолжал размышлять он, – как странно».

Он открыл большую библию с золочеными страницами и с большим крестом на обложке, и стал искать нужный отрывок. Простым повествовательным языком в священной книге описывалась история о том, как Бог повелел праведному Ною построить огромную баржу с тремя отделениями, чтобы спасти его в ней от всемирного потопа. Через примерно сто лет ковчег был готов, и Ной со своей семьей вошел в него, после чего на землю обрушились огромные массы воды, которые затопили весь мир, истребив на ней все. В живых, если не считать тех животных, которые сами пришли к нему в ковчег, от каждой твари по паре, осталось лишь восемь человек – сам Ной, его жена, и его трое сынов с их женами.

Осия вспомнил, что совсем недавно ему принесли документальный фильм о том, как группа ученных пыталась найти ковчег на горе Арарат. Фильм был очень впечатляющим, но ковчег так и не нашли.

«Каким образом эта история может открыть мне, что на сердце у Бога? – еще раз задумался Осия. – И вообще, мысль о том, что у Бога есть сердце, сама по себе как-то необычна».

В тот же самый миг его глаза выхватили один отрывок из повествования о потопе.

«И увидел Господь, что велико развращение людей на земле, и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время; и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и опечалился в сердце Своем».

«Какое странное место! – подумал священник. – Может быть, именно это и имел в виду Господь? «Опечалился в сердце своем»… хм! Это как-то по-человечески! Неужели Бог может грустить в своем сердце так, как грустит человек?»

Ему на память пришла история с блудницей, которую привели к Иисусу. Осию всегда изумляло это удивительное милосердие Господа, с которым Он относился к грешным людям. Она была взята, что называется, с поличным, прямо во время измены мужу, но у Иисуса не было и тени осуждения в ее адрес.

«Если Иисус сказал: «Видящий Меня, видел Отца», значит, и у Отца Небесного такое же великодушие и терпение, какое являл к людям Иисус, – думал он. – Тогда какой же степени могло достичь развращение людей на земле, если даже Бог, с Его потрясающим терпением и человеколюбием не вытерпел этой сердечной боли и решил истребить весь первый мир?»

Незаметно для себя он снова погрузился в воспоминания.

Это было в небольшом, но очень уютном и красивом храме Лауровской семинарии. Эдуард стоял на коленях перед алтарем и молился:

– Господи, я сделал так, как Ты повелел, и она дала мне свое согласие. Я не знаю, что из этого всего получится, но меня терзают сомнения. Ведь, поскольку она работает в баре, то вопрос о ее чистоте спорный. Ведь кто-нибудь обязательно узнает о ее прошлом! Что скажут люди? Ты же знаешь, какие высокие требования к тем девушкам, которые становятся женами для семинаристов. Я не могу сказать, что она мне не понравилась. Она молода и красива. Я с удовольствием пообщался с ней, но мне довольно трудно полностью отдаться тому чувству, которое, должен признаться, наполнило мое сердце, когда я увидел ее. Это все так непривычно! У меня противоречивые чувства, с одной стороны, у меня нет ни малейшего сомнения, что это Твоя воля, а значит, если Ты так хочешь, и у Тебя есть план, то кто я, человек, чтобы противиться Твоим планам? С другой, все время кажется, что я делаю что-то неправильное, во всяком случае, в глазах у людей. Как я объясню свое поведение другим семинаристам? А своему духовному наставнику?

Он вспомнил благочинного Макария, и у него похолодело внутри. Что он скажет? Он ведь будет наверняка против, и Осии не избежать серьезных неприятностей.

– Ох, Господи, я-то не сомневаюсь, что это Ты проговорил ко мне, но как мне доказать другим, что это Твоя воля? Ты знаешь, что большинство из братьев старших считает, что в наши дни Ты с людьми уже не разговариваешь. Им бесполезно доказывать, что это Ты сказал мне так поступить. Я в смятении, Господи. А вдруг я ошибаюсь? А вдруг это не Ты? Хотя, как тогда я узнал бы ее имя и то, где она находится? В общем, помоги мне, Боже…

Эдуард еще долго стоял у алтаря и изливал свое сердце, ожидая, что Господь заговорит с ним, но в этот раз Бог молчал. Однако всякий раз, когда он вспоминал Глорию и думал об их предстоящей женитьбе, его сердце наполнялось радостью и утешением. Глубоко внутри себя он все равно знал, что поступает правильно, и Господь с ним. Эта уверенность крепла с каждым словом молитвы и, в конце концов, он встал и сказал сам себе.

– Ну, что ж. Нужно готовиться к свадьбе. Похоже, что у меня на самом деле скоро будет семья.

От этих слов он радостно засмеялся, чувствуя себя счастливым, несмотря на все страхи и сомнения. В этот миг он вспомнил ее глаза. Огромные, красивые, бездонные как море глаза.

Это был потрясающий момент!

Они остановились под каким-то большим ветвистым деревом, непонятно как сохранившимся нетронутым в конце аллеи прямо в центре города. Эдуард повернулся к Глории и, глядя на нее, дрогнувшим голосом спросил:

– Скажи, Лора, ты согласна стать моей женой и разделить со мной свою судьбу?

Именно тогда она подняла на него свои огромные счастливые влажные от слез глаза и твердо сказала всего одно слово.

– Да.

После этого произошло что-то очень странное для Эдика. Нечто, за что, он точно знал, его осудили бы и преподаватели семинарии, и большинство из семинаристов, но он чувствовал, что несмотря ни на что, Бог не осуждает его. Повинуясь неведомому доселе порыву чувств, Эдуард привлек Глорию к себе, и их губы слились в долгом нежном поцелуе.

Это был не первый поцелуй в жизни Эдика. Когда-то, в студенческом возрасте он встречался с девушкой, и они даже целовались, но это было что-то совсем другое…

Впервые в жизни Эдуард целовал девушку в губы вот так!

И… как ни странно, единственное, с чем он мог сравнить свои ощущения, это с глубокой очень личной молитвой, когда сердце просто плавится от благодарности и любви к Богу.

В небольшой горнице на столе потрескивали три свечи на подсвечнике, отчего на стенах плясали причудливые тени. На дворе время от времени лаяли уличные собаки, тем самым только усиливая ощущение тоски и одиночества. Электричество было выключено, а в открытую форточку заглядывала огромным круглым бельмом полная луна.

Освещенное снизу восковым светом лицо благочинного Макария казалось безжалостно злым, особенно из-за пронизывающего блеска его маленьких глаз за толстыми стеклами очков, в которых отражались три зловещих огонька свечей.

Несмотря на жуткий вид, священник говорил тихим мягким басом, способным загипнотизировать незадачливого слушателя. Эдику приходилось напрягаться всеми фибрами своей души, чтобы не поддаться укачивающему ритму вкрадчивых слов игумена.

– До меня дошли пренеприятнейшие слухи о тебе, сын мой. Я, как ты понимаешь, не стал сразу им верить, но, несмотря на все мое уважение к тебе, брат Эдуард, все же навел справки об этой… леди… И что же? Скажу тебе, я узнал нечто, что меня обеспокоило еще больше. Как случилось брат, что ты связался с женщиной легкого поведения и даже, как я узнал, сделал ей предложение? У тебя, часом, – Макарий выдержал долгую тяжелую паузу, – рассудок не помутился?

Маленькие глазки благочинного сверлили Эдика, требуя немедленного ответа и мешая ему думать. Преодолевая чувство сковывающего страха, он ответил:

– Ни наш устав, ни Священное Писание не запрещают, отец Макарий, жениться на сестре в Господе. Глория является православной верующей. Она крещена и посещает службы. А что касается ее не совсем благополучного прошлого, то она прошла исповедь, и теперь, согласно нашим верованиям, прощена и свободна. Лично я не вижу никаких препятствий к заключению брака.

Макарий опустил голову и, раздувая ноздри, уставился на свои пальцы, которыми он нервно барабанил по столу. Эдика бросило в жар, он достал носовой платок и вытер пот со лба.

После долгого молчания Макарий резко поднял глаза на Эдика. Казалось, еще миг, и благочинный разразится громом и молнией, но тот, на удивление, спокойно продолжил:

– Мне кажется, сын мой, что ты забыл устав. Разве ты не знаешь, что для того, чтобы заключить брак, тебе нужно было попросить благословения у вышестоящего духовного лица, и подать заявку на возложенную кандидатуру.

– Я собираюсь это сделать, отец Макарий.

Эдуард осекся о жесткий взгляд игумена и замолчал.

– Ты должен был сначала попросить благословения, и только после моего разрешения предпринимать какие-либо действия по отношению к этой… так сказать… женщине. Ты же, дорогой, поступил с точностью наоборот. Ты сначала сделал ей предложение и стал за ней ухаживать, не обращая внимания на общественное мнение… И теперь… ты хочешь попросить благословения на свои блудные действия?

Эдуард понимал, что оправдываться бесполезно, поэтому он просто выслушивал нападки благочинного, внутренне взывая к Богу: «Господи, если это от Тебя, помоги мне. Дай мне ответ для Макария».

Внезапно поток слов прервался и, ухмыльнувшись какой-то своей мысли, настоятель вдруг спросил, глядя Эдику прямо в глаза.

– Скажи мне. Если я и епархиальное собрание не дадим тебе благословения и разрешения жениться на этой женщине, ты послушаешься нас?

У Эдуарда противно «засосало под ложечкой» и перехватило дыхание. Ему стоило огромных усилий выдержать сверлящий взгляд благочинного и тихо, но все же достаточно твердо ответить.

– Нет, отец Макарий. Я все равно женюсь на ней.

Благочинный выдержал паузу, явно удивившись, но затем уточнил:

– То есть, если я тебя правильно понял, ты ради этой женщины решил распрощаться со своим священством, так я понимаю?

Неожиданно Эдуард почувствовал еще больший прилив твердости и даже какого-то необъяснимого упрямства. Он смело поднял глаза на благочинного и твердо, но смиренно ответил:

– Нет, отец Макарий, не так. Я не собираюсь отказываться от священства. Я просто уверен, что для меня, как для священника, Господом предусмотрена именно она, и никакая другая. Поэтому, если это Его воля, то вопрос со священством будет тоже каким-то образом решен.

– Интересно знать, каким? Без благословения старшего духовенства? – неожиданно резко прогремел Макарий своим густым басом, так что Эдик вздрогнул. – Или ты хочешь попрать все наши традиционные ценности, и пойти к сектантам, а?

Несмотря на испуг, произведенный на него духовным наставником, семинарист нашел в себе силы ответить все так же спокойно и смиренно.

– Нет, что, вы, конечно, нет, отец Макарий. Мое решение служить в нашей епархии твердо, и я не собирался никуда уходить.

– Но, тогда, как ты сможешь здесь служить, если мы не дадим тебе благословение на твой такой брак?

– Не знаю, – пожал плечами семинарист. – Видимо, Бог как-то все-таки усмотрит для меня благословение.

– Ой, ну, что ты несешь?! Что ты несешь?! – Поморщился епископ. – Ты что женишься на ней, даже если мы предадим тебя анафеме?

– Отец Макарий, – Эдуард вдруг заговорил очень взволнованно, но еще более уверенно, – если вы сочтете мои действия настолько греховными, что посчитаете нужным меня так наказать, я готов принять это в смирении, и все же, при всем моем уважении к вам и к вашему сану, я не считаю, что согрешил. А потому, я все равно скажу, что женюсь на ней, как бы вы со мной ни поступили.

– Хм, и откуда у тебя такая твердость? – Макарий был явно удивлен.

– Я просто уверен, что это моя судьба от Господа, – спокойно ответил Эдуард.

– Тебе, что, был какой-то знак свыше, что ли? – недоуменно нахмурившись, спросил благочинный.

– Да, – еще тверже ответил Эдуард.

Макарий немного помедлил, размышляя над чем-то, а затем наклонил голову к самому столу и, лукаво глядя на собеседника, вкрадчивым шепотом спросил:

– Ты хоть знаешь, как она зарабатывает на жизнь?

Семинарист почувствовал что-то недоброе. Глория исповедовалась не перед ним, и он знал только, что она подрабатывает барменшей в том же баре, рядом с которым они встретились. Ему показалось, что прямо сейчас под ним разверзнется пол, и его поглотит преисподняя. Он ничего не ответил, и лишь, затаив дыхание, ожидал продолжения.

С жуткой улыбкой, наблюдая за реакцией семинариста, Макарий медленно проговорил:

– Она работает стриптизёршей в баре «Дионис Клуб».

Это был удар ниже пояса. Крупные капли пота покатились по лбу, но он их не замечал. В голове звучала только одна мысль: «Господи, это конец!»

Благочинный замолчал, задумчиво потирая ладонями веки, а затем встал и, расправив широкие плечи, пророкотал могучим басом.

– Ну, что ж… женись, Эдик, если хочешь, но знай, ни я, ни кто-либо из епархиального собрания или преподавателей не благословит такой твой брак, и никто не станет вас венчать, так что ответственность за твой поступок ложится целиком и полностью на тебя. Не знаю, как ты там ее исповедовал, если ты не знал даже такого очевидного факта. Подумать только, без пяти минут священник берет в жены женщину, тело которой видели почти все мужчины города. И при этом он утверждает, ха-ха, что это ему судьба от Господа! Хм… если у тебя не пропало желание жениться на ней, тогда пусть Бог будет тебе Судьей. А я, изволь, в этом участвовать не хочу. Будь здоров.

С этими словами благочинный вышел из светелки, хлопнув дверью и оставив его одного.

Эдуард постепенно перевел дух и вытер пот со лба. Макарий был не первым, с кем ему пришлось разговаривать, после того как слухи о происшедшем с ним стали стремительно распространяться среди его окружения, однако этот разговор оказался самым тяжелым.

Дождавшись, когда внизу хлопнет входная дверь, показывая, что епископ окончательно ушел из храма, Эдик, шатаясь, тоже спустился вниз в основной зал к алтарю. Ему очень хотелось помолиться, но, когда он преклонил колени, молитва не шла. Он был полностью раздавлен.

Телефон мелодично застрекотал, и определитель монотонным голосом объявил номер абонента. Сердце Глории радостно подпрыгнуло – это был Эдик.

– Привет, батюшка ты мой хороший. Я так ждала твоего звонка. – Шутливым голосом начала она, порывисто схватив трубку.

– Привет, Глория, – голос Эдуарда, как ей показалось, был несколько натянутым.

– Что-нибудь случилось?

– Почему ты спрашиваешь?

– У тебя голос слегка расстроен.

– Слушай, от тебя ничего невозможно скрыть.

– А зачем скрывать? Лучше говорить, как есть. Не ты ли учил меня, что нужно во всем и всегда поступать честно. Ну-так, что случилось?

– Да, в общем-то, ничего особенного. Все могло быть намного хуже, но без неприятностей все же не обошлось.

– Что именно Эдичек?

Ему обычно очень нравилось, когда она его так называла, но в этот раз все было омрачено разговором с благочинным.

– Я вчера вечером говорил со своим духовным наставником, отцом Макарием.

– Этот тот самый страшный, про которого ты рассказывал, главный который?

– Ну почему страшный? Обыкновенный епископ, просто строгий очень, – ответил Эдуард, но про себя отметил, что она права. Благочинный был именно страшным.

– Ну, и что он? Как вы поговорили? – Глория внутренне напряглась. Она знала, что от этого разговора могло зависеть очень многое. Только бы Эдуард не отказался на ней жениться.

– Тебе какие новости хочется услышать плохие или хорошие?

– Сначала хорошие, а потом… можно будет и плохие послушать.

Ее детский, игривый тон вызывал у него улыбку с момента их самой первой встречи.

– Хорошие; он пока не лишил меня возможности рукоположения на священника, не запретил служить в храме и не запретил жениться на тебе.

– Правда?! – Глория аж взвизгнула от радости. – Тогда какими могут плохие новости?

– Первая плохая новость, он сказал, что никто из священников не согласится венчать нас.

– Ну и что? – ей это показалось сущим пустяком. – Мы с тобой и так можем пожениться.

– Глория, ты же знаешь, что я так не могу. Как можно жениться, не получив благословения?

– А разве недостаточно того, что мы любим друг друга?

– Для меня недостаточно. Как бы ни были сильны чувства, поступать нужно все равно правильно.

– Но ты же сам сказал, что это от Бога?

– Да я сказал, но в Библии написано: «Если пути человека угодны Господу, Он и врагов его примиряет с ним». Я думаю, что, если наш брак от Него, Он обязательно должен обеспечить для нас благословение.

– А… если мы не послушаемся и все равно поженимся… ну… без благословения?

– Скорее всего, я тогда не смогу быть священником. У нас с этим строго.

Глория закусила нижнюю губу. Ей показалось, что весь мир сейчас рухнет. К горлу подкатил комок, и на глазах навернулись слезы. Неужели какое-то благословение может помешать им, быть вместе? Ей это казалось ужасно несправедливым. С трудом овладев собой, она спросила дрогнувшим голосом:

– И что, теперь мы никогда не поженимся?

Эдуард вздохнул:

– Глория, сейчас я знаю только одно, нам нужно дождаться, когда Бог откроет для нас Свои двери и благословит нас.

Ждать! Сейчас для нее это было ненавистное слово. Ей хотелось ругаться, кричать и плакать. Ее сердце мгновенно наполнилось болью и обидой на тех людей, которые сейчас мешали им соединить их жизни воедино. Если бы Глория умела заглядывать в свое сердце глубже, она бы заметила, что у нее есть обида не только на людей, но и на Бога, Который почему-то не вложил в сердца этих людей благословить их брак. А еще труднее Глории было признаться самой себе, что где-то очень глубоко в ней таится едва заметная обида на Эдика за то, что он почему-то слушался больше Бога, нежели этого опьяняющего головокружительного чувства под названием «любовь». О да, конечно, она влюблялась и раньше. Но все это казалось неглубоким, ненастоящим и поверхностным в сравнении с тем, что она чувствовала сейчас.

– Дорогая, не переживай, все будет хорошо, – утешающе раздался его голос в трубке.

Глория всхлипнула.

– А вдруг у нас ничего не получится? Вдруг Бог не благословит наш брак, что тогда? Я же тогда жить не смогу!

– Иисус сказал: не бойся, только веруй. У Бога обязательно найдется какой-нибудь выход.

Ее восхищала его вера.

– Как ты можешь быть так уверен, Эдик?

Этого он не знал. Он просто верил, и все. Поэтому он промолчал.

– Ну ладно, – взяв себя в руки, продолжила Глория, – а какая вторая плохая новость?

– Вторая – отец Макарий соберет по этому поводу епархиальное собрание, а оно уже будет решать, что со мной делать дальше.

– Они, что, могут тебе запретить жениться на мне?

– Не только запретить, но и лишить меня рукоположения в священнический сан.

– Ого! А это серьезно?

– Конечно, серьезно. Хотя, честно говоря, я собрания епархии не так боюсь, как боялся разговора с Макарием. Но, если он сказал, что никто нас не благословит, вряд ли они примут какое-нибудь другое решение, и найдется кто-то, кто пойдет против его воли. Так что, очень надеюсь, что я ошибаюсь, и Бог сотворит ради нас какое-то чудо.

– А еще плохие новости есть?

– Есть еще одна, и мне она кажется еще хуже, чем первые две.

Глория насторожилась.

– И что же это за новость?

Медленно выговаривая слова, Эдуард ответил:

– Благочинный Макарий навел о тебе справки и сказал, что ты работаешь стриптизершей в Дионис клубе. Это правда?

Гром среди ясного неба! У нее потемнело в глазах, и закружилась голова.

– Скажи, это правда? – настойчиво прозвучал его вопрос в телефоне.

Еле слышно, охрипшим голосом Глория все же выдавила из себя.

– Правда… – Она немного помолчала и совсем уже по-детски спросила. – А это грех, да?

Ее наивность иногда поражала.

– Библия учит, что наготу взрослого человека можно видеть только супругам, – ответил он натянутым тоном.

У нее подкосились ноги, и она села прямо на пол рядом с журнальным столиком, запустив пальцы свободной руки себе в волосы. Второй рукой она все еще держала телефон, хватаясь за него, как за последнюю соломинку надежды.

Молчание показалось ей бесконечностью. Там, где-то далеко, на другом конце телефонной связи сейчас решалась ее судьба. Не в силах больше ждать, Глория упавшим голосом все же спросила:

– Теперь… ты бросишь меня?

Эдуард глубоко вздохнул и ответил:

– Нет, не брошу.

Она не поверила своим ушам. Неужели у нее все же есть надежда?

– Ты… ты женишься на мне?

Долгое молчание в трубке. Глория не решалась прервать его. В висках с шумом пульсировала кровь. Кончики пальцев похолодели. Но она все равно не решалась прервать это бесконечно долгое молчание. Наконец в трубке раздался долгожданный глубокий вздох, и Эдуард тихо проговорил:

– Да, Лора. Я все равно женюсь на тебе.

– Несмотря на то, кто я?

– Да.

– Даже, если тебя лишат возможности стать священником?

Он выдержал длинную паузу, прежде чем тихо, но твердо ответил.

– Да, даже в этом случае.

– Но… почему? – сейчас ответ на этот вопрос был для нее важнее всего на свете.

Немного помедлив, он твердо, но нежно проговорил:

– Во-первых, потому, что мне это сказал Бог. А во-вторых, – он снова чуть помедлил, – потому что я люблю тебя.

Глория посмотрела полными слез глазами в окно и зажмурилась – яркие могучие лучи весеннего солнца светили прямо ей в лицо.

– Я завтра же уволюсь, Эдик. Обещаю тебе, – дрожащим голосом проговорила она.

Глава 4

Капля воды упала на открытую библию. Затем другая… к Осии на ладонь. Он достал носовой платок из кармана и промокнул свои глаза.

«Слезы совсем не кстати сейчас. – Подумал он. – Господи! Ведь ты обещал нам счастье. Как получилось так, что наша жизнь превратилась в сплошное мучение? Ведь мы так искренне любили друг друга. Я даже готов был отказаться от священства, а она ради меня бросила все! И ведь мы все еще любим друг друга, насколько я понимаю. Почему же нам никак не удается найти гармонию и взаимопонимание? Почему мы ругаемся почти каждый день? Куда девалась вся наша романтика? Почему Глория из-за каждой мелочи мотает мне нервы? Ее всегда что-то не устраивает. Когда Ты сказал мне, чтобы я взял ее в жены, я думал, что у нас все будет хорошо. Я молился, что нехорошо человеку быть одному. Ты ответил на мою молитву, но на самом деле мне иногда кажется, что, когда я был один, все было гораздо лучше. Я ничего не понимаю. Зачем Ты сыграл со мной такую злую шутку?»

Он опустил глаза на открытую страницу Писания и вытер с нее слезу. Его взгляд выхватил отрывок из библии, сделавшийся ярче из-за попавшей на него влаги: и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце Своем.

«Опять этот же отрывок… Ну, и что? Что Ты хочешь мне сказать этими словами?» – мысленно обратился Осия к Богу с обидой, не особенно ожидая услышать ответ.

«Скажи мне, Осия, как история о Потопе стала известна твоим современникам?» – услышал он тихий голос Духа Святого в своем сердце.

– Они прочитали ее в библии, – ответил Осия, недоумевая, зачем Бог задает ему такой элементарный вопрос.

«А как она оказалась в библии?» – продолжал спрашивать Господь.

– Ну… – Осия задумался, – наверное, она передавалась из уст в уста, пока не появилась письменность, и так дошла до наших дней.

«И кто, как ты думаешь, был первым рассказчиком этой истории?»

– Наверное… хм… Ной… а потом… его дети, – Осия сам удивился этой своей мысли. Он почувствовал, что Бог хочет донести до него что-то очень важное.

«Ты внимательно прочитал историю о Всемирном потопе?»

– Да… вроде бы, – неуверенно ответил Осия. Он прочитал ее около двадцати раз.

«Тогда ответь мне, откуда Ною стало известно, что у Меня на сердце?»

Неожиданно Осию осенило.

«Ах, вот на что Бог хотел обратить мое внимание!»

– Не хочешь ли Ты сказать, Господи, что Ты ему сам об этом рассказал?

На этот раз ответа не последовало, но Осия уже и так понял, что именно это Бог ему и хотел сказать. Ему ужасно захотелось узнать, есть ли у Господа на сердце что-то, чем Он хотел бы поделиться с ним, Осией, но каким-то внутренним чутьем понял, что разговор окончен и, взглянув на часы, увидел, что пришло время ему идти, и проводить крещение.

Когда он спустился вниз, в помещение уже было несколько человек. Два молодых парня, ожидавшие крещения, стояли около стойки для продажи свечей и церковной литературы. Они приглушенно разговаривали с алтарником Титом, который, как только Осия поравнялся с ними, обратился к нему, указывая на парней.

– Отец Осия, я знаю этих ребят. У одного из них такая же проблема, как у меня. Он хочет к нам в центр.

Ободряюще улыбнувшись парням, Осия ответил Титу.

– Хорошо, хорошо, мы поговорим после крещения, и еще… – Осия взглядом окинул собравшихся людей и спросил Тита. – Твоя мама еще не пришла?

– Нет, но она должна быть с минуты на минуту.

– Попроси ее, чтобы она позвонила мне сразу после службы.

Весна в самом разгаре. День жаркий.

В просторном зале семинарии было душно. Здесь собрался почти весь преподавательский состав и на удивление почти все семинаристы. По лицам большинства из присутствующих стекал пот, и почти каждый из них с радостью сменил бы сейчас священническую рясу на шорты и майку, но, увы, этого никак нельзя было сделать. Поэтому время от времени кто-нибудь из них вытирал потный лоб носовым платком, а кто-то жалел, что не захватил из дома полотенце и не купил по пути на собрание епархии пачку салфеток.

Тема обсуждения была также весьма жаркой. Предугадать, чем закончится столь горячий диспут, было невозможно. Мнения были очень разными и порой совершенно противоположными. Благочинному Макарию с трудом удавалось удерживать епархиальное собрание в более-менее благостном расположении духа, поскольку в процессе разговора у некоторых из присутствующих возникало совсем недуховное желание дернуть кого-нибудь из своих собратьев за бороду. Что греха таить, несмотря на уважаемый титул и занимаемый пост, далеко не всегда служителям Божьим удается сохранять мир в сердце и относиться с любовью даже к своим коллегам, особенно когда им не удается найти согласие по какому-нибудь животрепещущему вопросу. Так что, в том, то происходило на собрании епархии, не было ничего удивительного.

– Вы только подумайте! Это же не просто какой-нибудь алтарник! Это же будущий священник! И притом, он уже сейчас уважаемый проповедник! Как он мог такое даже помыслить!? Ни с кем не посоветовался! Самовольно все решил! И ведь он не собирается отступать от своего решения. Он утверждает, что это воля Господа. Как Господь может позволить, чтобы служитель церкви, достойный человек, женился на какой-то… презренной стриптизерше? – отец Марк, заведующий отделом герменевтики тряс жидкой бородкой, сопровождая свою пламенную речь обильной жестикуляцией.

Когда он закончил, слова попросил уже пожилой священник, старец Евлампий, настоятель монастыря, духовный наставник самого Макария, один из самых уважаемых преподавателей семинарии и членов правления епархии.

Хриплым от возраста, но все равно сильным голосом Евлампий уверенно сказал:

– Я хочу напомнить вам, собратья и коллеги, что Эдуард, это достойный образец для подражания всем нам. За годы обучения и служения в храме семинарии он ни разу не был замечен в отступлении от заповедей нашего Господа Иисуса Христа и святых отцов, чего нельзя сказать о многих из нас. – При этих словах некоторые из присутствующих задумчиво опустили глаза, а кто-то стал усиленно вытирать пот со лба. – Как-то в Священном Писании Господь наш сказал: «Кто из вас без греха, первым брось камень». Я бы осмелился напомнить вам, отцы и братья, что и мы, здесь собравшиеся, тоже не без греха. Брат Эдуард, насколько я знаю, не позволяет себе употреблять спиртного даже в небольших количествах, кроме как на причастие, что весьма достойно звания священника. Не позволял он себе и слабостей по отношению к женскому полу, чего нельзя сказать о некоторых из нас. Он не вступил в блудные отношения с этой девушкой, но предложил ей законный брак. Разве не простил Господь наш блудницы, хоть и взятой непосредственно в прелюбодейном акте? Разве не сказал Он, что кому много прощено, тот много любит? Кем бы она ни была, пусть даже и стриптизершей, но это уже в прошлом, поскольку как я узнал, она уже уволилась, но может быть, это действительно Бог являет Свою великую милость этой девушке, давая ей таким образом шанс измениться через брак со священнослужителем? И кстати, кроме этого единственного и всем известного факта, эта девушка больше ни в чем не грешна. Это говорю я, Евлампий, поскольку она была на исповеди именно у меня. И я с уверенностью могу сказать, что устоять перед всеми соблазнами этого мира, находясь на этом месте, намного сложнее, чем когда ты в монастыре…

С этими словами старец обвел всех присутствующих многозначительным взглядом, и многие под его бескомпромиссным взглядом опустили глаза.

Когда Евлампий закончил, в помещении какое-то время царил возмущенный гвалт. Казалось, что еще немного, и в зале монастыря станет почти так же невыносимо жарко, как в преисподней. Насилу успокоив собрание, благочинный Макарий, наконец, попросил слова, и все взоры устремились на него. Его мнение, как правило, было решающим. Многие из тех, кому было предоставлено слово, очень надеялись, что мнение благочинного совпадет с их собственным мнением хотя бы частично.

Выдержав долгую паузу, Макарий поправил очки, воротник, вытер пот со лба, расправил плечи и обратился к собранию благородным басом:

– Мужи, братья и отцы, коллеги, служители, учители и учащиеся. Внимательно выслушав всех вас, я хочу высказать так же и свое мнение по поводу обсуждаемого вопроса. Надеюсь, что и вы терпеливо выслушаете меня, и не будете прерывать мою речь неуважительными выкриками.

Макарий всегда с легкостью владел аудиторией, и умел своим внушительным тоном достичь такой реакции слушателей, какой он хотел. В зале моментально воцарилась полная тишина, и все сидели не шевелясь. Благочинный внушал какой-то благоговейный страх.

– Я буду краток, как никогда. Сказано было много, и я думаю, что все, что необходимо было услышать, здесь уже прозвучало. Мы услышали много хорошего в адрес брата Эдуарда, также много далеко не лестного, хотя, как оказалось, это касается только его последнего неординарного поступка. Хочу лишь добавить, что лично я не хочу препятствовать семинаристу Эдуарду, жениться на этой… – Макарий кашлянул, – женщине.

По залу прошел удивленный гул, но благочинный обвел властным взором присутствующих, и гул сразу же стих.

– Я не буду препятствовать брату Эдуарду, жениться на этой женщине, – многозначительно повторил Макарий последнюю свою фразу, намеренно поставив акцент на слове «жениться» и, сделав внушительную паузу, продолжил. – Однако я так же и не дам благословения на подобный брак. – В этот раз по залу прошел одобрительный гул. Однако, прежде чем продолжить, настоятель снова подождал, когда в зале воцарится полная тишина. – Поскольку, мы не можем предъявить каких-либо обвинений против брата Эдуарда, кроме того, что для нас непонятен его странный выбор в отношении брака, я считаю, что ответственность за этот поступок ложится целиком и полностью на его плечи. Лично я отказываюсь как-либо участвовать в этом деле, и не рекомендовал бы и вам, дорогие коллеги, каким бы то ни было способом участвовать в этом. Если брат Эдуард пожелает жениться, не получив должного священнического благословения на свой брак, и не пройдя соответственного обряда венчания, что ж, это его выбор. Мы отдаем это в руки Господа. Хотя, тогда у нас будет вполне весомая причина применить к нему соответствующие взыскания согласно нашему уставу.

Макарий снова сделал внушительную паузу и, оглядев всех собравшихся, закончил:

– Я думаю, что я сейчас выражаю не только свое мнение, но и мнение общественности. Поэтому, если кто-то посчитает мое мнение неправильным, таковой должен знать, что он идет и против мнения общественности.

Благочинный замолчал, и в зале повисла тишина. Многие поглядывали на Эдика, который в напряженной позе сидел на своем месте с закрытыми глазами, потирая пальцами виски. Казалось, что невидимый груз лежит на его плечах, а ему стоит огромных усилий, не согнуться под его тяжестью.

– Еще какие-нибудь мнения будут? – спросил Макарий.

Никто не ответил. Кто-то одобрительно кивал, кто-то очень сосредоточенно разглядывал свои туфли, выглядывающие из-под рясы, кто-то продолжал тщательно вытирать пот, а кто-то тупо смотрел в одну точку так, будто его не касалось происходящее.

– Ну, что ж. Если больше никто высказываться не хочет, я думаю, наше епархиальное собрание можно считать закрытым. С миром Божьим, братья.

С этими словами Макарий сел, и собравшиеся стали медленно расходиться, без особенного желания разговаривать друг с другом о произошедшем. У всех сразу нашлось множество других вопросов, о которых нужно было срочно поговорить.

Эдуард поднялся со своего места и пошел к выходу. Никто не подошел к нему. Никто не сказал ему ни слова. Никто не спросил его, как он себя чувствует. Лишь некоторые, украдкой поглядывая ему вслед, проводили его глазами до выхода из зала. Когда он вышел на улицу, откуда ни возьмись пошел дождь. Зонта у него не было.

Под сводом храма почему-то вдруг стало слишком тихо, так что Осия резко вышел из воспоминаний и ощутил до боли банальную реальность. Люди терпеливо ждали продолжения его проповеди, и молодой священник вдруг понял, что он уже в течение неопределенно долгого времени стоит за амвоном, разглядывая молча открытое перед ним Священное Писание. Отрывок, на котором остановились его глаза, был из 1-го послания святого апостола Петра 2-й главы 17-го стиха:

Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите.

Именно этот отрывок и вызвал в нем поток воспоминаний, который могучей рекой вдруг увлек его в свое русло так, что он на какое-то время перестал осознавать окружающую его реальность.

«О, Господи! На чем же я остановился?»

Он кашлянул, перевел дыхание и стал спокойно читать Библию, начиная с этого самого отрывка. Как только он закончил чтение, поток вдохновения подхватил его, и из его уст полилась живая красочная проповедь. Именно за искусство проповеди его так любили прихожане его церкви. Он умел зажечь всю аудиторию своим пламенным словом, которое проникало глубоко в сердца людей и вдохновляло их изменять свою жизнь и творить все больше и больше добра.

В эти непростые для него дни у него не получалось полноценно, как раньше, готовиться к службе. Часто, когда он вставал на проповедь, все что у него было, это место из Священного Писания, которое он прочитывал перед собранием. Но Бог был верен и милостив, как всегда, и как только Осия открывал уста, его, как правило наполняло вдохновение, и он говорил проникновенно и сильно, как было и в этот раз. Однако, как только служба закончилась, наблюдая за тем, как люди не спеша покидают богослужебный зал, он снова погрузился в воспоминания.

Не обращая внимания на дождь и слякоть, Эдик шел куда-то, не отдавая себе отчета, куда. Опомнился он только, когда оказался у храма семинарии. Не заходя в основной зал, Эдуард прошел в небольшую молитвенную часовню и опустился на колени пред алтарем.

Именно там все так же стоящим на коленях уже вечером его застал Андрей, который был другом Эдика еще со школьных лет.

Увидев залитое слезами лицо Осии, Андрей ничего не сказал, а лишь опустился рядом с ним на пол и обнял его. Какое-то время они стояли на коленях молча, а затем Эдуард тихо спросил:

– Ты зачем пришел? У тебя ко мне дело?

– Какое может быть дело, когда такое происходит? – вопросом на вопрос ответил Андрей.

– И что? Что ты по поводу этого всего думаешь?

– А что я думаю? Я бы хотел сначала услышать от тебя, что ты думаешь, а потом что-либо говорить.

– А что ты знаешь?

– Только то, что можно услышать от нашей братии. Как ты сам понимаешь, мнения людей, как правило, предвзяты.

– И… что ты хочешь услышать? – Эдику в любом случае было легче оттого, что Андрей рядом. Он не рассчитывал на его понимание, но знал, что друг все равно останется его другом, даже если и не поймет его.

– Хочу услышать все с самого начала. Почему ты выбрал все-таки жениться, а не монашество? Почему именно на ней? Почему ты так твердо уверен? В общем, все, что касается этого дела. Если, конечно, тебе не трудно обо всем этом рассказывать.

Эдуард задумался. Ему было не трудно. Он мог сказать другу все, но поймет ли тот его?

– Скажи, Андрей, ты веришь, что Бог все еще может говорить с людьми?

Друг ответил не сразу. Он сморщил лоб, почесал затылок, потер подбородок, а затем с тяжелым кряхтением все же ответил.

– Трудно сказать, Эдик. У меня был всего один случай, когда мне показалось, что я слышу Бога. В самом начале, на самом первом курсе. Это было так просто и естественно, будто я всю жизнь только и делал, что общался с Ним, однако, когда я пришел к наставнику Кириллу, он призвал меня к покаянию и сказал, что я впал в прелесть.

– И что? Ты покаялся?

– Конечно. А что мне было делать? Я же всего лишь студент семинарии, а он духовный наставник с многолетним опытом.

– А что ты думаешь по этому поводу сейчас?

Андрей снова задумался. В самом деле, верит ли он, что наставник Кирилл был прав, или же с ним на самом деле разговаривал Бог?

Эдуард молча ждал ответа, глядя на друга красными, опухшими от слез глазами. Если бы не этот взгляд, возможно Андрей ответил бы по-другому, но он не мог лгать ни себе, ни Эдику, и тем более, когда тот так на него смотрел. Казалось, что от ответа на этот вопрос зависит вся судьба его друга, с которым их так многое связывало. С тяжелым вздохом он сказал:

– Если быть до конца честным, то, хотя я и знаю, что за это меня наверняка многие бы из наших братьев осудили, я все равно все еще верю, что со мной тогда говорил Бог. А если быть еще более честным, то я не перестаю время от времени бороться с мыслью, что я тогда смалодушничал и пошел на поводу у мнения Кирилла, хотя в сердце своем был уверен, что Господь думает по-другому. А еще честнее, я бы очень хотел, чтобы Бог со мной заговорил еще раз, как это было тогда.

Он замолчал и опустил глаза, чувствуя сейчас себя перед другом, как на исповеди, и ему было стыдно за совершенный когда-то грех малодушия.

Глаза Эдуарда снова наполнились слезами.

Увидев эти слезы, Андрей тихо спросил:

– Что-то не так, друг?

– Понимаешь, я не хочу смалодушничать в этот раз. Я уверен, что со мной говорил Бог, и я не хочу идти на поводу у человеческого мнения, чтобы потом жалеть об этом всю свою жизнь. Несмотря на все, что я услышал там, на собрании епархии, и все, что мне говорили до этого всевозможные доброжелатели, я все еще верю, что со мной говорил Бог, и я хочу быть Ему послушным, чего бы это мне ни стоило.

Андрей положил руку на плечо друга и умоляюще попросил его:

– Эдик, пожалуйста, расскажи мне все. Расскажи, как это было. Как ты услышал Бога? Я хочу знать. Может быть, мы все же найдем выход, и кто-то все же решится благословить твой брак?

– Я же, точно так же, как и ты, всего лишь выпускник семинарии. Ты же слышал, что сказал Макарий. Это неслыханно, пойти против благословения духовного наставника!

– Да, но разве Священное Писание не говорит, что должно слушать более Бога, нежели человеков? Ведь, когда фарисеи запретили Петру и Иоанну проповедовать Христа, это тоже было неслыханно, пойти против их мнения! Кто такие были Петр и Иоанн? Да, конечно, для нас сейчас они великие святые апостолы, но для фарисеев… не более, чем простые рыбаки.

Эдуард пожал плечами, глубоко вздохнул, и… рассказал другу все, как на духу.

Глава 5

– Батюшка!

Кто-то осторожно тронул его плечо.

Осия обернулся. Это была Людмила, мать Виталия-Тита, алтарника.

– Батюшка, вы просили меня вам позвонить, но я решила вас дождаться. Так как-то удобнее.

– Да, да, конечно, – с радостью ответил он. – Я просто не был уверен, что вы будете свободны сразу после службы.

Он поморщил лоб и потер его ладонью. Иногда ему было очень неловко разговаривать с обычными людьми в священнической рясе. Она как бы отделяла его от всех остальных, постоянно напоминая ему: «Ты священник, ты не такой как все». Ему так хотелось быть проще, доступнее, понятнее для обычных людей. Особенно в такие моменты, как этот, когда ему приходилось обращаться за помощью к своим собственным прихожанам.

– Сестра Людмила, – он посмотрел ей в глаза. Она выражала все внимание. – Моя жена не очень хорошо себя чувствует. Я мог бы попросить вас помочь ей? Насколько я знаю, нужно сходить в поликлинику с младшими, приготовить еду… ну, и все такое.

Он смущенно запнулся, а потом неуверенно продолжил:

– Мне очень неудобно обращаться к вам с подобной просьбой, но…

– Что вы, что вы! Все в порядке! Вам совершенно не о чем волноваться, – Людмила, видимо поняв, как он себя чувствует, всем своим видом постаралась показать, что она всегда и во всем готова служить ему и Господу всем, чем только она сможет. – Я вас прекрасно понимаю. Я настолько благодарна вам, что вы помогли нашей семье, что готова в ответ хоть в лепешку разбиться, только бы угодить вам.

– Ну, что вы. Я здесь почти что ни при чем. Это Господь помог вашему сыну, а я был просто послушным инструментом в Его руках.

– Конечно, конечно, я с этим полностью согласна, но, батюшка, согласитесь, что далеко не всегда у Господа под рукой оказывается столь послушный и совершенный инструмент. Ведь не случайно столько молодых ребят гибнет от наркотиков? Уж я-то понимаю, что вам стоит, быть Ему послушным. Так что, я не перестаю благодарить Бога и молиться за вас и вашу семью. Мне нужно будет сейчас сходить в магазин, и закупить продуктов, а затем я быстренько приготовлю Виталику что-нибудь на вечер, и сразу после этого отправлюсь к вам. Так подойдет? Или, знаете, наверное, я возьму его с собой. Он сильный, и может помочь донести продукты из дому. А в общем, чего я вас гружу всеми этими житейскими вопросами. Вам и так хватит обязанностей на вашу голову. Так что, я лучше сама все сделаю, и не беспокойтесь, все будет хорошо.

Она говорила так быстро, что ему было трудно вставить хотя бы слово в непрерывный поток ее речи. Поэтому на все ее попутные вопросы и намеки он реагировал в основном кивками головы, терпеливо ожидая, когда она все-таки остановится сама. Людмила была очень словоохотливой и, начав разговор даже о самых простых и элементарных вещах, могла тут же вспомнить множество сопутствующих историй и примеров из своей жизни, чтобы живо проиллюстрировать свой рассказ, не упуская при этом множество всяческих деталей, более красочно описывающих ту или иную историю, всплывающую по ходу ее повествования.

Наконец она остановилась и, взглянув на часы, охнула и, быстро распрощавшись, умчалась, в полном смысле слова, по своим делам. Посмотрев ей в след, Осия улыбнулся, облегченно вздохнул, и поднялся в светелку, поразмышлять над Словом Божьим и над своей следующей проповедью.

Старец Евлампий в пижаме и тапочках сидел на диване и маленькими глотками с наслаждением потягивал горячий ароматный кофе со сливками, читая газету и слушая классическую музыку на недавно приобретенном лазерном проигрывателе с компакт-дисками. Прочитав последний выпуск новостей, он откинулся на спинку дивана и сделал очередной глоток кофе.

Монах жил один, что было естественно, если не считать кошку, которая сама пришла к нему на седьмой день после смерти родной сестры. Маленькая пушистая кроха разбудила его рано утра своим жалобным мяуканьем под его дверью. Сначала священник назвал котенка Васькой, но, когда тот подрос, и оказалось, что это кошка, и он стал звать ее Василисой. Сейчас эта пушистая красавица, поджав под себя лапы, лежала рядом с ним на диване и, щурясь, наблюдала за тем, как Евлампий со смаком потягивает кофе и шуршит газетой.

Вдруг кошка встрепенулась и замяукала, глядя на темное окно.

– Все в порядке, Василиса, не волнуйся, – успокаивающе проговорил он, но в этот момент раздался громкий стук по стеклу, заставивший Евлампия вздрогнуть от неожиданности.

– Это еще что такое? – воскликнул священник и посмотрел в направлении звука.

На окне сидел обычный белый голубь и, хлопая крыльями, старался удержаться на узком оконном карнизе.

– Ты что спятил? Нашел себе голубятню! Ну-ка, давай, лети отсюда, дорогой. Нечего здесь стучаться.

Евлампий подошел к окну и постарался отпугнуть голубя, но тот продолжал хлопать крыльями и стучать клювом по стеклу.

– Ну, ты чего? Ты же голубь, а не дятел. Чего ты тарабанишь мне по стеклу? Ну-ка, кыш.

Голубь слетел с оконного карниза, но не успел священник опомниться, как птица влетела в открытую оконную форточку и захлопала крыльями, кружа по комнате.

– Ух, ты! Ну, дела! Ты что творишь, негодный? Ну-ка пошел!

Евлампий замахал руками, открыл большое окно, чтобы голубю было, куда улетать, и стал гоняться за голубем по комнате, периодически натыкаясь ногами на Василису, которая, округлив глаза, тоже бегала по комнате и беспокойно мяукала.

Это продолжалось минут пять, в течение которых Евлампий случайно уронил на пол цветочный горшок и чашку с остатками кофе, частично сорвал штору, больно ударился коленкой о спинку дивана и пару раз наступил Василисе на лапу.

В конце концов, голубь, беспорядочно кружа по комнате, подлетел к журнальному столику и, каким-то образом выдернул из канцелярского прибора, стоящего здесь же, несколько бумажек с записанными на них телефонными номерами. После чего он все-таки вылетел в открытое окно.

– Ну, начудил! – развел руками Евлампий, разглядывая комнату после внезапного вторжения непрошенной птицы, но в этот момент его кошка Василиса подошла к одной из бумажек, которые выдернул голубь из общей стопки, и которая единственная из всех упала со стола на ковер. Мяукнув, кошка стала царапать ее лапой. После нескольких ее таких движений, бумажка перевернулась, обнаружив написанный на ней номер телефона.

Открыв от удивления рот, старец взял бумажку, на которой его размашистым почерком было написано: Андрей. Тел. 88-77-34.

Когда раздался телефонный звонок, Андрей только вошел к себе в комнату. Расстегивая на ходу мокрую от весеннего дождя куртку, он взял радиотелефон со стола и приложил к уху.

– Але.

– Семинарист Андрей? – прозвучал в трубке знакомый надтреснутый старческий голос. – Это Евлампий тебя беспокоит. Мир тебе.

– А-а, отец Евлампий! С миром, с миром.

– За этот вечер я уже раз пять пытался до тебя дозвониться. Тебя что, дома не было?

– Да, я только вошел. Вы бы мне на сотовый позвонили.

– Ты же знаешь, что я еще старой закалки. Не понимаю я эти ваши современные штучки. Ты, лучше, послушай. У меня здесь такое произошло!

Евлампий рассказал историю с голубем.

– Так вы звоните мне потому, что на этой бумажке был мой номер телефона? – Удивленно спросил Андрей.

– Ну, да. А чего бы я названивал тебе в первом часу ночи? Я просто уверен, что это какой-то знак свыше. Извини, но я свою кошку знаю. Она сроду себя так никогда не вела.

– А зачем я, собственно говоря, понадобился? – растерянно спросил молодой священник.

– Я думал, это ты мне скажешь, зачем я тебе нужен. Я себе, понимаешь ли, спокойно пил кофе, никого не трогал. Ко мне, ни с того ни с сего, врывается это крылатое чучело и начинает здесь летать, как у себя дома. Потом он из целой пачки листочков с разными заметками и записками каким-то образом цепляет одну-единственную бумажку с твоим номером, роняет ее посреди комнаты и улетает, а моя Василиса подходит и переворачивает ее. И что ты на это все скажешь?

Тут Андрея осенило.

– Отец Евлампий, так может, нам нужно к вам за помощью нужно обратиться?

– Во-во, я это и имею в виду. Я тебе, наверное, для чего-то нужен, если Бог захотел, чтобы я тебе позвонил?

– Да-а! – Семинарист был весьма озадачен. – Я бы, пожалуй, сам никогда на вас не подумал.

– Не подумал, не подумал… Ты давай, выкладывай, в чем дело. А потом мы уже будем думать. Время за полночь, а он думает.

Евлампий никогда не отличался особенной вежливостью.

Андрею ничего не оставалось делать, как рассказать настоятелю монастыря о своем разговоре с Эдиком.

Священник слушал, не перебивая. Иногда он глубоко вздыхал, или по-старчески кряхтел и покашливал. Когда семинарист закончил, он еще какое-то время шумно дышал в трубку, а потом глубокомысленно сказал:

– Я сразу понял, что это неспроста. Не мог такой парень, как Эдуард, заняться дешевым флиртом. А когда выслушал эту девушку, почувствовал, что она ему точно от Господа. – Евлампий глубоко вздохнул и спросил. – Значит, ты хочешь, чтобы я повенчал его и благословил их брак?

– Если бы не ваш звонок, отец Евлампий, я бы не осмелился к вам обратиться.

– А к кому бы ты обратился, интересно?

– Да, в том-то и дело, что не к кому.

– Конечно! Все боятся Макария, как огня? Вот ты, если бы был уже священником, ты бы пошел против воли благочинного? Ты же, насколько я знаю, для Эдика самый близкий друг?

Евлампия всегда уважали за его честность и прямоту.

– Думаю, что нет.

– Вот именно! И я тебе говорю, что, если ты, его лучший друг, не решился бы на это дело, то тем более никто другой не решится. Так что, пришлось бы ему либо забыть про свадьбу, либо отказываться от священства. Так-то вот.

– Что же делать, отец Евлампий?

– Что делать, что делать? Спать ложись. Утро вечера мудренее. А я завтра позвоню… хотя дело и так ясно. Кроме меня защищать и благословлять его просто некому. По статусу я единственный, кто может не послушаться Макария в таком серьезном деле. Но… видно это неспроста, что я его духовный наставник, а не наоборот. Так что, я хоть и старик, но все еще настоятель монастыря. Мне ни людская молва не страшна, ни церковные интриги, ни епархия. А это дело, как я вижу, от Бога. Непонятно только мне все это. Зачем Господь Эдику такую жену дает? Она-то, конечно, девушка хорошая, но ведь, хлебнет он с ней еще горюшка. Ну, да ладно. Бог высок. Ему видней. Так что, давай, бывай здоров.

Не дождавшись, когда Андрей ответит, Евлампий повесил трубку со свойственной ему бесцеремонностью.

Без всякого настроения Эдуард вышел на амвон и пропел предназначенное на этот день место Священного Писания. На душе у него было очень тяжело. После окончания службы ему еще было поручено поговорить с двумя молодыми студентами, он же думал только о том, как бы поскорее все закончить и пойти домой.

Эдуард не знал, как объяснить свое состояние. Странная тяжесть навалилась на него после собрания епархии, и он ничего с этим не мог поделать. Обычно ему нравилась та часть службы, когда он обращался к людям с проповедью. Вдохновенное слово легко лилось из его уст, затрагивая человеческие сердца до слез. Однако в этот раз он просто взял проповедь одного из святых отцов и прочитал ее с бумажки, так как на большее у него просто не было сил.

Наспех побеседовав с двумя первокурсниками о значении водного крещения, Эдуард хотел уже отправиться домой, но перед уходом решил все же зайти в часовню. В последние дни он находил утешение только в молитве и в общении с Глорией. Ее он старался не расстраивать своими проблемами, но ему не удавалось скрывать свою печаль, если он предварительно не молился. Поэтому Эдуард шел в часовню и через слезы изливал свою душу в небо, после чего ему становилось хоть как-то легче и хватало сил на что-то еще.

Он не помнил, сколько времени провел в молитве, но, когда закончил и обернулся, позади него на коленях с закрытыми глазами стояли старец Евлампий и его друг Андрей, которые тоже молились, беззвучно шевеля губами. Эдуард вздрогнул от неожиданности, удивленно глядя на настоятеля, а отец Евлампий, услышав, что тот перестал молиться, открыл глаза и посмотрел на него.

Видимо у семинариста был очень озадаченный вид, поскольку Евлампий широко улыбнулся и благодушно сказал:

– Мир тебе, Эдик.

– С миром, – растерянно ответил Эдуард, не зная, чего ему ожидать от внезапно появившегося священника.

– Да ты не бойся. – Успокаивающе продолжил старец. – Я не кусаюсь. Может, и кусался бы, да звание не позволяет. Хи-хи. У меня к тебе дело есть.

– Дело? Какое дело?

– А это ты сейчас услышишь. Мне думается, что ты будешь доволен.

Евлампий снова захихикал, как будто речь шла о хорошем ужине и, не поднимаясь, сел на полу, удобно вытянув ноги вперед.

– Ну, что ты на меня так смотришь? Я же не экспонат какой-то. Я – старый Евлампий, пришел к тебе по делу. Что тут такого странного? Ты мне вот что скажи, у тебя есть кто-то, кто мог бы тебя повенчать с этой, как ее, ну в общем, невестой твоей?

Опешивший Эдуард отрицательно замотал головой.

– Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.

Евлампий, как ни-в-чем-не-бывало, стал рассказывать о своих недавних приключениях, о разговоре с Андреем, о том, что он собирается повенчать Эдика и Глорию, и чихать он хотел на общественное мнение церковной братии и т.д. и т.п. От старого священника исходила какая-то отеческая любовь, забота и теплота, так что буквально через минуту такого разговора сердце Эдика оттаяло, наполнилось радостью, и ему захотелось плакать и смеяться одновременно. Волна необъяснимого спокойствия и облегчения окутывала его с каждым словом настоятеля, бесследно смывая все его печали и страхи.

В конце концов, измученная и истомленная душа Эдика растаяла, как воск, и он, уткнувшись лицом в ладони, заплакал, как ребенок. Ничуть не смущаясь таким поведением, Евлампий пододвинулся к нему, и так уже сидящему на полу, и по-отцовски обнял его, беззаботно продолжая свою незатейливую речь. Наблюдая за этой сценой, Андрей достал носовой платок и стал вытирать текущие по его щекам слезы радости за друга.

Вскоре дело было решено. Евлампий заверил Эдика в своей поддержке, и теперь оставалось только назначить день свадьбы и предварительного венчания.

– Звони, дорогой. Меня дома легко застать, особенно по вечерам. Как только вы решите, когда вас венчать, я тут как тут. Ну, давай, будь здоров.

С этими словами Евлампий пожал Эдику руку, кряхтя, поднялся и, захватив с собой Андрея, вышел из часовни, оставив его одного.

Наполненный благодарностью, Эдуард обернулся к алтарю и замер от изумления: солнечный луч, пробившись через узкое окно часовни, падал на отделанный золотом алтарь так, что тот весь сиял, отбрасывая яркие переливающиеся брызги света на пол, как раз в том месте, где стоял Эдик.

Глава 6

В маленьком храме «Воскресения Христова» было как никогда много народу. Зал был украшен для праздничной церемонии венчания, и то тут, то там появлялись сестры-помощницы, продолжающие подготавливать что-нибудь очень важное в общей картине предстоящего торжества. Во всех царило радостное возбуждение, ведь женился семинарист Эдуард – молодой и любимый всеми проповедник, и друг старца Евлампия, настоятеля Зареченского монастыря. Посмотреть на это событие пришло больше народа, чем на любой другой христианский праздник. Когда двери открылись, зал тут же наполнился, и многие из пришедших остались стоять на улице, поскольку зайти внутрь уже было просто невозможно.

Отец Евлампий, взявший на себя проведение всей службы от начала до конца, в том числе и самого обряда венчания, немного волновался, что было странно для такого опытного священника.

Виновника торжества – семинариста Эдуарда – и его загадочной избранницы пока видно не было. Они находились в отдельных помещениях и готовились к венчанию. Она была одета, как положено, в изящное ослепительно белое платье, отделанное кружевами, а он в праздничную священническую рясу, сшитую специально для этого торжества.

«С сегодняшнего дня у меня начинается совершенно новая жизнь, – думала Глория, – я больше никогда не буду прежней».

Громкий праздничный колокольный трезвон оповестил всю округу, что в храме «Воскресения Христова» начинается утренняя служба, и отец Евлампий начал торжественную церемонию призывом к молитве. К удивлению, и самого пожилого священника, и всех собравшихся, как только прозвучали первые слова молитвы из его уст, собрание охватило необыкновенное вдохновение и сладкое предчувствие чего-то сверхъестественного. Никогда в жизни старый монах еще не ощущал ничего подобного. За свою жизнь он провёл множество обрядов венчания и служб, но такое с ним случилось впервые. Как только он начал речь, всё его существо наполнилось необычной энергией, и слова полились рекой. Когда он вдохновенно провозгласил: «пусть выйдет жених из чертога своего, и невеста из горницы своей», и Эдуард с Глорией вышли на специально приготовленный для этой цели помост, собравшиеся неожиданно разразились аплодисментами, ни разу не звучавшими здесь за всю историю существования этого храма, а в тело самого Евлампия ударила какая-то тёплая волна, похожая на порыв ветра, так, что священник едва устоял на ногах.

«Ого, вот это да! – Подумал он. – Похоже, здесь происходит что-то потрясающее»!

Трехчасовая служба пролетела почти незаметно. Из всего, что говорил Евлампий, Эдуард запомнил только один вопрос: «Согласен ли ты брат Эдуард взять в жены сестру Глорию и быть ей верным мужем, беречь её, защищать её, заботиться о ней, никогда не оставлять её, и делить с ней и радости и горести, и беды, и победы, и болезни и здоровье?»

Когда Эдуард ответил «Да», по всему его телу прошли приятные мурашки. В сердце своём он знал, что никогда не изменит своему обещанию верности Глории. Ещё он помнил, что такой же вопрос был задан Глории, и когда она, восхищённо глядя на него, ответила «Да», её глаза наполнились слезами, после чего Евлампий предложил им поцеловаться, и, о какой удивительный миг! Её губы подарили ему самый восхитительный поцелуй.

Поздно ночью Глория, удобно устроившись в объятиях мужа и благодарно улыбаясь, нежно сказала ему:

– С того времени, как я узнала тебя, вся моя жизнь полностью изменилась. Мне кажется теперь, что раньше я вообще не жила. Я существовала, но ничего не понимала в этой жизни. Только теперь я вижу, как прекрасна жизнь на самом деле. Как прекрасно любить и быть любимой. Это так сильно отличается от всего, чем я жила раньше. Почему я не знала этого? Мне так жаль, что я столько времени потратила даром.

Эдуард погладил жену по плечу и так же нежно ответил:

– Не нужно жалеть о прошлом. Перед нами прекрасное будущее. Что было, то прошло.

– Скажи, но почему, – она заглянула ему в глаза, – почему ты выбрал именно меня? Разве мало вокруг других женщин? Ты, чистый, святой человек выбрал меня… ту, которая с сомнительной репутацией. Почему?

Какое-то время Эдуард просто смотрел в эти огромные, прекрасные глаза, и ему на память вдруг пришли слова Иисуса Христа: истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперед вас идут в Царство Божие. Улыбнувшись своим мыслям, он задумчиво ответил:

– Это не я выбрал тебя. Это Бог выбрал тебя и сказал мне жениться на тебе. Это Он дал мне любовь к тебе, потому что Он возлюбил тебя еще раньше. Это Он заботится о тебе, и приготовил для тебя прекрасное будущее. А я… я всего лишь был Ему послушен, хотя любовь, которой наполнено мое сердце, это настоящая любовь, пламенная и всеобъемлющая.

Глория замолчала, размышляя над словами Эдика, похожими на какую-то неведомую ей поэзию, а затем недоуменно спросила:

– Но почему тогда Бог выбрал меня? Зачем я ему нужна такая? Чем я это заслужила?

– Разве тебе от всего этого плохо?

– Нет! – почти вскрикнула Глория. – Мне очень хорошо. Мне ни с кем и никогда не было так хорошо, как с тобой! Ты… ты потрясающий! Ты – лучший во всех отношениях. О таком мужчине, как ты, можно только мечтать! Я… я просто не понимаю, за что это мне?

– Это не за что-то. Это просто так. Я не думаю, что мы, люди, можем до конца понять любовь Божью к нам. Это просто немыслимо, как Он за нас страдал на кресте. Никто из нас не заслужил такой любви. Так что, я думаю, самое правильное, это просто принять ее, как есть, и быть благодарными Ему за это.

Глория еще какое-то время поразмышляла над словами мужа, а затем потерлась носом о его щеку и незаметно для себя уснула, удобно устроившись у него на плече.

…Звонок в дверь

«Ну, кто там еще?» – раздраженно подумала Глория, стоя за кухонной плитой и готовя обед.

На ходу вытирая руки о фартук, она пошла к двери, размышляя о том, как не вовремя иногда приходят гости.

Открыв дверь, она увидела улыбающегося алтарника Тита и женщину по имени Людмила из их церкви.

– Ой, здравствуйте! – смутилась она.

– Здравствуйте-здравствуйте! Батюшка попросил меня вам помочь, – приветливо улыбнулась Людмила.

Глория еще больше смутилась.

– Да, что вы, Людмила э-э…

– Сергеевна, матушка, Сергеевна. Хотя я думаю, можно и без этих официальностей.

Глория еще больше смутилась и несмело продолжила.

– Мне кажется э-э… мой супруг немного преувеличивает. Вам совсем не стоит обо мне так беспокоиться.

– Стоит, стоит, матушка. И не спорьте, – тоном, не терпящим возражения, ответила Людмила, скидывая туфли и уверенно снимая с Глории фартук. – Виталик сходит в магазин, а я приготовлю обед, ужин, или завтрак, в общем, все, что только нужно, и с детьми побуду, а вы отдохнете как следует, матушка.

– Да, ладно, какая я вам матушка? Лучше, просто Глория.

– И то правда. По возрасту это я вам скорее в матери гожусь. Но знаете, принято ведь так. Хотя, если вам удобнее, то можно и просто Глория. Тогда я просто Людмила.

Она тепло и заговорщически подмигнула. От нее так и веяло материнской теплотой и принятием. Чем-то, чего так всегда по жизни не хватало Глории.

– У меня Петр еще в школе, а Маша в детском саду. Только Павлик дома, но я его сейчас уложила.

– Вот и прекрасно. Я с ним побуду, а вы скажите Виталику, что нужно купить, и идите отдохните, пока сынишка спит.

Широкоплечий, голубоглазый, аккуратно подстриженный блондин Виталик, которого Глория раньше знала лишь, как алтарника Тита, все это время безмолвно стоял в коридоре с застывшей на лице натянутой улыбкой.

«Красивое имя… Да и парень тоже красивый. Я и не знала, что это сын Людмилы», – подумала она, а вслух сказала:

– В магазин мне лучше сходить самой, а то я так сразу не соображу, что купить. Мне по месту проще сориентироваться.

– Ну и отлично! Тогда Виталик сходит с вами и донесет тяжелые сумки.

– А если Павлик проснется?

– Не переживайте, мамочка. Я шесть лет проработала в детском саду и семнадцать лет в школе. Так что опыт работы с детьми у меня имеется. Я слышала, вам в поликлинику нужно? Как раз, пока я буду хлопотать по кухне, вы сможете сходить. А Виталий мне поможет…

Глория только вздохнула, не то с облегчением, не то с растерянностью, не находя аргументов для подтверждения своих беспокойств.

На столе светелки горела одна свеча. Кто-то зачем-то зашторил жалюзи, которые почти полностью останавливали доступ света в помещение, и теперь здесь царил полумрак. Лишь небольшая полоска света, пробивающаяся из-под жалюзи, падала на стол, где лежала открытая библия отца Осии.

Он подошел и посмотрел на открытую страницу, на то место, куда падал свет из окна. Высвеченный отрывок из книги Левит гласил:

Великий же священник из братьев своих, на голову которого возлит елей помазания, и который освящен, чтобы облачаться в священные одежды, не должен обнажать головы своей и раздирать одежд своих; и ни к какому умершему не должен он приступать: даже прикосновением к умершему отцу своему и матери своей он не должен осквернять себя. И от святилища он не должен отходить и бесчестить святилище Бога своего, ибо освящение елеем помазания Бога его на нем. Я Господь.

«Что это? – подумал Осия. – Я, вроде бы, не открывал это место Писания…»

Он какое-то время размышлял, а затем, повернув жалюзи, чтобы в светелку проник свет, сел на стул и решил внимательно прочитать всю двадцать первую главу, чтобы лучше понять, что в ней говорится.

Однако, стоило ему только взглянуть на текст, как его мысли снова возвратились к его отношениям с Глорией. В какой-то момент он заметил, что в который раз машинально перечитывает главу с самого начала, но никак не может понять ее смысл.

Глубоко вздохнув, Осия возвел глаза к потолку и мысленно произнес:

«Господи, я никак не могу сосредоточиться на Твоем Слове. Эта ситуация с утра выбила меня из колеи».

Он снова опустил взгляд на страницу, и его глаза опять выхватили слова из текста: «…даже прикосновением к умершему отцу своему и матери своей он не должен осквернять себя. И от святилища он не должен отходить и бесчестить святилище Бога своего, ибо освящение елеем помазания Бога его на нем…».

У него екнуло сердце, и он снова прочитал главу от начала до конца, но на этот раз вникая в смысл прочитанного.

«Ага! Это… что же получается?! Священник, когда он на службе, не должен позволять себе никаких лишних эмоций и чувств, потому что он поставлен служить людям?! Даже, если речь идет о самых близких и родных?!» – подумал он, и тут же вспомнил свою сегодняшнюю вялую и невыразительную проповедь, и удивленные глаза прихожан, слушающих его.

Что-то до боли знакомое было во всей этой ситуации…

«А, вспомнил! Со мной уже было такое… – подумал он. – Когда я слишком сильно переживал о нашем будущем, перед тем как Евлампий предложил свою помощь. Тогда я тоже не мог проповедовать, а просто прочитал проповедь по бумажке».

Осии стало стыдно. Он понял, что принял семейную ситуации слишком близко к сердцу, и позволил ей завладеть его чувствами.

«И что же мне делать? – мысленно снова взмолился он. – Она же моя жена. Я же не могу игнорировать ее желания?»

Внезапно к нему на память пришла какая-то история, которую ему читали в детстве, где странствующий восточный философ предложил кому-то залезть в «волшебный» мешок, чтобы исполнилось любое его желание, но при условии, если тот не будет думать о черной обезьяне. Ну, и, конечно же, «не думать» о черной обезьяне, когда тебе сказали этого не делать, никак не получалось.

Осия усмехнулся.

«Я понял, Господи. Трудно не думать о черной обезьяне, но можно начать думать о каком-нибудь… белом попугае».

Он подошел к окну и, распахнув его настежь, выглянул во двор. На улице цвела сирень и чудным образом пели птицы.

Осия взглянул на часы.

«У меня есть целых полчаса времени. А пройдусь-ка я… прогуляюсь вдоль набережной!» – подумал он, снял рясу, накинул на плечи куртку и вышел на улицу.

Они молча вышли из квартиры и вошли в лифт. Глория почему-то испытывала сильный дискомфорт оттого, что она сейчас едет в лифте с Виталиком, а затем ей еще и придется идти с ним в магазин.

«Что скажут люди? – подумала она. – А муж… что скажет он?»

Она так и не проронила ни слова, пока они спускались до первого этажа, и так же молча она шла до самого магазина, шагая очень быстро. Алтарник Тит за ней еле поспевал. Чувствуя ее напряженность и где-то интуитивно догадываясь, почему она так себя ведет, он в какой-то момент перестал торопиться, и чуть отстал, подумав, что, главное, это оказаться рядом, когда она даст ему тяжелые сумки, а пока можно идти и спокойней.

Шагая позади и глядя на ее фигурку, красивые стройные ноги, свободно падающие на нежные плечи волосы, он подумал:

«Ах! Хороша женщина! Красивая жена у отца Осии… мне б такую!»

Ему показались эти мысли неприличными и неуместными, но, поскольку никто не мог заглянуть ему в голову, он даже не попытался с ними бороться, и все дорогу продолжал ее разглядывать и оценивать.

Зайдя в магазин, Глория взяла корзину с колесами, и отправилась вдоль рядов, наполняя ее продуктами.

Оглянувшись и увидев, что Тит находится рядом и внимательно за ней наблюдает, она сдержанно улыбнулась ему и… продолжила набирать продукты.

«На этот раз у меня есть мужчина, который легко справится с тяжелыми сумками, так что, можно набирать много»! – подумала она.

Мысль: «У меня есть мужчина», – немного ее покоробила, но она не стала на ней зацикливаться, так как ей нужно было заниматься делом.

Когда корзина была полна, она кивнула ему и пошла на кассу.

Пока она расплачивалась, Тит сложил все в пакеты, и Глория не могла не обратить внимания, как он все грамотно распределил; твердое на низ, мягкое наверх, однородное с однородным. Даже она по-женски не сделала бы лучше.

«Какой молодец! – подумала она. – Все правильно делает. А Эдика мне пришлось этому учить, и он все еще не так аккуратен».

В этот миг ей стало очень тоскливо оттого, что с ней сейчас не ее муж, а какой-то другой молодой человек, который делает то, что мог бы делать ее родной и любимый Эдуард.

«Ладно! – отмахнулась она от этих нежелательных эмоций. – Спасибо, что послал помощника и помощницу. Хотя бы это хорошо!»

С легкостью подхватив оба тяжелых пакета, Тит быстро отправился на выход из супермаркета. Глория пошла следом, и только теперь обратила внимание, что он одет в темно-синюю спортивную майку, подчеркивающую его широкие плечи, мускулы на которых от увесистой ноши красиво вздулись, и смотреть на них было одно удовольствие.

«Какой красавчик!» – подумала она и тут же устыдилась таких своих мыслей.

Она вспомнила, что, когда впервые увидела мужа в обычной домашней обстановке, она тоже восхитилась его телом. И, хотя Эдуард не был крупным мачо с огромными мышцами, он был хорошо сложен, и его поджарое тело было красивым и мускулистым. Как оказалось, раньше он серьезно увлекался восточными единоборствами и, будучи священником, продолжал держать себя в отличной спортивной форме.

Тит был чуть крупнее. Этот вид его плеч напомнил ей один эпизод из жизни, и идя домой вслед за ним, она незаметно для себя погрузилась в эти воспоминания.

– Я же тебе сказала, тварь, чтобы ты была дома в десять ровно, – мать стояла в дверях, загораживая собой вход и презрительным взглядом меряя дочь. От нее шел сильный запах спиртного.

– Мама, но ведь я всего на семь минут опоздала.

– И что? – Лорка знала, когда мать пьяна, и говорит с такой наглой интонацией, ничего хорошего не жди. – Ты думаешь, семь минут, это нормально?

– Ну, мама, мы с девочками…

– Рассказывай сказки, с девочками она. Будто я не знаю, где ты шляешься. С девочками она… ха!

С этими словами мать захлопнула дверь у дочери перед носом.

– Мам! – Лорка отчаянно всплеснула руками и стала стучаться кулачками в дверь. – Мам! Ну, ты что в самом деле? Я есть хочу.

– Даже и не думай. – Донесся пьяный голос матери из кухни. – Чтобы есть, нужно приходить вовремя. Иди к тем, с кем шлялась. Пусть они тебя и кормят. Уже выросла девка, пора зарабатывать. Даром что ли ты такая вымахала?

В ту ночь Лорка так и просидела у двери до утра. Благо, погода была теплая. Сначала девушка слушала неприятные звуки интимного характера, которые доносились из материнской спальни, а затем незаметно для себя уснула, опершись о дверной косяк. Утром ее разбудил крик соседского петуха. Солнце уже взошло, пели птицы. День обещал быть солнечным и ясным, но сердце Глории было омрачено вчерашним инцидентом с матерью и поэтому наполнено горечью и обидой.

Сидя на крыльце родительского дома, она уткнулась подбородком в поджатые коленки и, обхватив их руками, грустно размышляла о чем-то отвлеченном и неконкретном, но так или иначе связанным с ее отношениями с матерью.

Отец развелся еще года три назад. Мать вела беспорядочный образ жизни и спала то с одним мужчиной, то с другим. Девчонка была свидетелем множества скандалов дома из-за этого, но в конце концов отец не выдержал и ушел.

Тот, с кем жила мать сейчас, был лет на десять ее моложе. Его звали Эльдар, и Лора ничего не знала о том, откуда он появился в их жизни. Просто однажды, когда она пришла домой, мать и Эльдар сидели за столом и выпивали вместе. Мать вообще любила выпить, был бы повод. Дочерью она не занималась, если не считать запретов, то на одно, то на другое. При этом мать требовала от дочери неукоснительного их выполнения, и в случае непослушания жестоко наказывала ее. Правда, в дом она ее не впустила впервые.

Глория толком не выспалась, и от этого настроение было прескверным.

«Может быть, к отцу съездить? – подумала она и посмотрела на часы. – Автобусы уже ходят. До города недалеко».

Недолго думая, она встала и пошла на автобусную остановку. Отец всегда относился к ней хорошо, и она тайком от матери периодически ездила к нему в гости, и даже один раз осталась у него на ночь, поскольку он пока все еще жил один.

Когда мать об этом узнала, она выпорола дочь так, что та не могла ни сесть, ни лечь на спину пару дней. Однако, сейчас Лоре делать было нечего, как только поехать к отцу.

«Только бы он был дома», – думала она, пока ехала в автобусе.

Глава 7

Снаружи было превосходно.

Погода стояла отменная. День был теплым и приятным. Солнечный свет мягко рассеивался высокой облачной дымкой, а птицы пели так, что все вокруг звенело от их трелей.

Дойдя до набережной, Осия присел на скамейку и расслабился.

Прямо перед ним на дереве перечерикивались, прыгая с ветки на ветку какие-то маленькие пташки, названия которых он не знал.

«Посмотрите на птиц небесных…» – вспомнился ему отрывок из Священного Писания, и он стал наблюдать за птахами.

Со стороны казалось, что эти милые черно-серые пернатые создания решают какой-то семейный конфликт, причем, судя по их эмоциям, это было очень похоже на людей. Птахи спорили на своем пронзительно-высоком птичьем языке, и никак не могли прийти к согласию. Кончилось все тем, что самка клюнула самца, но промахнулась и, когда он чирикнул ей в ответ что-то, что прозвучало как оскорбление, она кинулась на него с возмущенной трелью. Он бросился наутек, и она погналась за ним, мелькая среди веток дерева с такой скоростью, что Осия диву давался, как эти твари умудряются так ловко лавировать среди довольно-таки густых зарослей древесной кроны и не врезаться в ветви.

Не прошло и пяти минут, как все его беспокойства куда-то улетучились, и ему стало легко и радостно на душе.

«А ведь, правду сказал Господь; «не заботьтесь ни о чем… и чуть дальше… посмотрите на птиц небесных». – Подумал Осия. – Когда на них смотришь, все заботы просто исчезают».

– За птичками наблюдаешь?

Вопрос был задан внезапно, и Осия даже немного вздрогнул от неожиданности. Он повернул голову на голос и увидел, что на скамейку присела женщина лет шестидесяти, и теперь улыбается ему приятной белозубой улыбкой.

– Да, наблюдаю, – ответил он, не особенно желая с кем-то разговаривать.

– Я тоже люблю на птиц смотреть. От них на душе легче делается, – сказала женщина и спросила: – Ничего, что я с тобою здесь присела-то? А то, я это… могу уйти, если помешала.

Он бы предпочел, чтоб она ушла, но его статус не позволил ему ответить ей искренне, поэтому он просто опустил голову и сказал:

– Ничего-ничего. Можете сидеть. Все хорошо.

– От, спасибо! А то нынче молодежь такая пошла, что порой подойти боишься. Не поговорить, не пообщаться. Только смотрят в свои эти… гад-же-ты.

Последнее слово женщина смешно растянула.

– Да, уж, – только и ответил Осия, не находя другого ответа.

– То ли дело, когда я молода была… – продолжила она. – Мы и в походы ходили, и всякие штуки придумывали, и в игры нормальные играли, за день, бывало, так набегаешься, что дома все сметали под чистую, такой аппетит был. А теперь прихожу к дочке с зятем, что они оба в смартфонах сидят, уткнувшись, что внук мой. Чего-то там тыкают вилками в тарелку еле-еле, и… даже поговорить с ними не о чем.

Осия только усмехнулся на это.

– А я, милок, представляешь… ничего в этих гаджетах не смыслю, куда там нажимать, чего нужно смотреть. Сейчас еще какие-то смартфоны появились. По мне так все это – пустая трата времени… Придумали себе не-пойми-чего, а про нормальную жизнь забыли. И куда только мир катится?!

Женщина глубоко вздохнула и замолчала.

– У вас одна дочка? – спросил Осия, поскольку был научен умению правильно задавать наводящие вопросы, чтобы поддержать беседу.

– Да-нет, сын еще есть. Но он уже давно уехал на север. Женился там, потом развелся, негодник. К внучке не наведывается. Живет сам по себе… в общем, непутевый. А ведь жена у него была какая! Хорошая девка, все при ней, красавица, рукодельница. Готовит превосходно. Да-и, характер мягкий. Что ему еще дурню надо было, непонятно.

– А чего развелся-то тогда? – искренне поинтересовался Осия.

– Так, чего… кто ж его знает, чего? Не понравилось ему чтой-то. Говорит, мол, что рано женился. Не нагулялся, мол, еще. Я ему говорю, когда нагуляешься, тогда может быть уже и семью завести не сможешь. В общем, непутевый. И ведь, вроде бы, воспитывала его нормально…

Женщина продолжала сокрушаться и изливать свою душу, пока Осия, взглянув на часы, не увидел, что полчаса незаметно пролетели, и ему пора идти.

«Вот и погулял», – подумал он и, поднявшись, сказал:

– Вы извините, мне пора идти. А то у меня молебен через пять минут начнется.

Уставившись на него удивленными глазами, женщина всплеснула руками ему вослед:

– А! Так вы, батюшка! То-то я и смотрю, что меня на исповедь потянуло, и на душе полегчало. Спасибо вам огромное.

«А ведь, был бы я в рясе, она бы не стала так со мной откровенничать. Постеснялась бы», – подумал Осия, с улыбкой вспоминая их разговор.

Отца дома не оказалось, что было понятно.

«Скорее всего, он либо ушел на смену, либо еще не вернулся со смены», – подумала Лорка, и устало опустилась на ступеньки возле его двери. На душе было грустно. Ей хотелось пить, есть, спать, и ей было ужасно одиноко.

Щелк… она услышала, как провернулась замочная скважина у двери напротив, и в следующее мгновение на площадку вышел молодой, симпатичный парень, высокий, голубоглазый, светло-русый, широкоплечий, с мускулистыми руками, что ярко бросалось в глаза, так как одет он был в черную спортивную майку и джинсовые шорты.

Взглянув на Глорию, он смерил ее взглядом, оценивая, а она смущенно посторонилась, давая ему пройти. Прошмыгнув мимо, он бодро спустился вниз до следующей лестничной площадки, развернулся и снова мельком на нее взглянул, прежде чем скрыться из виду.

Этажом ниже хлопнула подъездная дверь.

Девушка тяжело вздохнула и, облокотившись на стену, устало закрыла глаза.

Незаметно для себя она задремала, и проснулась, когда внизу снова хлопнула подъездная дверь, и кто-то стал подниматься вверх.

«Может быть отец?» – подумала Глория, но в следующий миг увидела все того же парня, идущего по лестнице с пакетом, наполненным продуктами.

Развернувшись на лестничной площадке, парень поднял свои голубые глаза и, увидев ее, удивленно остановился.

– О! Здрасьте! А ты почему все еще здесь сидишь? Тебе, что… идти некуда? – запросто спросил он, так, будто они были знакомы уже много лет.

– Я к отцу приехала, – ответила она. – А он, похоже, на работе.

– К отцу? К дяде Диме, что ли? – Она кивнула. – Ну, да. Он сегодня с утра ушел на сутки. Теперь будет только завтра утром.

Она снова посторонилась, и он опять прошмыгнул мимо нее и скрылся за своей дверью. Какое-то время было слышно, как он что-то делает у себя в прихожей, после чего в подъезде снова воцарилась тишина.

«Ну, вот! – подумала она. – Зря приехала. Теперь ждать целые сутки. И чего мне теперь делать? Вот, ведь, засада!»

Прошло несколько долгих грустных и одиноких минут, как вдруг снова щелкнул замок, и парень, приоткрыв дверь, тихо спросил ее:

– Эй! Ты… голодная, наверно? Хочешь, зайди пока ко мне, я хоть тебя накормлю.

В другой момент она, скорее всего, не согласилась бы на подобное предложение, и не пошла бы в дом к незнакомому молодому человеку, но на этот раз она была слишком измотанной и голодной. Возвращаться домой к матери… от одной только этой мысли ей становилось невыносимо. Но и сидеть здесь на ступеньках целые сутки было совершенно безрадостной перспективой, поэтому, недолго думая, она кивнула и, поднявшись со ступенек, зашла в квартиру к голубоглазому пареньку.

Пока она снимала босоножки в прихожей, он стоял и молча на нее смотрел, а потом, когда она подняла на него глаза, приветливо улыбнулся и представился:

– Олег.

– Глория, – ответила она, и почему-то покраснела.

Видя ее смущение, он кивком головы позвал ее за собой и тут же отвернулся и пошел на кухню. Она послушно пошла за ним, глядя на его темную спортивную майку и мускулистые плечи.

«Так, вот ты мне кого напомнил! – подумала она, шагая за Виталием и глядя на его майку и плечи. – Типаж такой же. Тоже высокий, голубоглазый, светловолосый, широкоплечий. Насколько я помню, мне именно такие всегда нравились. Эдуард, кстати, хотя и крепкий, но типаж совсем не такой».

Когда они вошли в лифт, Глория смущенно опустила глаза и стала сосредоточено смотреть на кончики своих пальцев ног, в то время как Тит, наоборот, не стесняясь, разглядывал ее фигуру и думал: «Эх, не будь она женой отца Осии, я бы за ней, пожалуй, приударил. Хороша женщина! Везет же людям!»

Дзинь…

Двери лифта с мелодичным звоном отворились, и Виталий чуть задержался, пропустив ее вперед.

Когда они зашли в двери квартиры, Людмила во всю хлопотала на кухне. Увидев их, она радостно вышла к ним навстречу и тут же затараторила:

– Ну, вот и отлично. Вы как раз вовремя. Обед уже полностью готов, осталось только приправу добавить. Вы проходите, проходите, не стойте в дверях. Давайте сюда, на кухню, я сейчас накрою. Вы, мамочка, отлично готовите. Суп получился изумительный. Кстати, Павлушка еще не просыпался, так что, все нормально. Думаю, что вы еще вполне сможете пообедать, пока он спит.

– Я не голодна, – попробовала отказаться Глория, но Людмила тут же отмахнулась:

– Ой, да ладно вам! А то я не знаю, как обычно чувствуют себя мамы троих детей. Вы просто отвыкли от того, чтобы сесть нормально и поесть, никуда не торопясь. Все время нужно то одно, то другое. Привыкли наспех что-то покидать в себя и все, я же знаю. Так что, давайте-ка без этих ваших, я не голодна, и все такое. Быстро к столу, и без всяких.

Что-то было такое в тоне Людмила Сергеевны, что выдавало в ней учительницу со стажем. Она говорила уверенно и авторитетно, и ей трудно было отказать.

Глория послушно прошла на кухню. Она уже забыла, когда в последний раз кто-то кроме нее накрывал на стол и подавал пищу. В последние несколько лет это всегда делала только она.

Видя, что Виталий неуверенно мнется у кухни, мать нахмурила брови и строго сказала:

– Ну, чего встал в дверях? Быстро за стол. Тебе, что, особое приглашение нужно?

Тит тут же прошмыгнул на кухню и опустился на стул с противоположной стороны стола, а Глория, ожидая, когда будет накрыто, снова погрузилась в воспоминания, несмотря на непрестанную болтовню Людмилы.

Олег поставил перед ней тарелку с омлетом и несколько бутербродов с маслом.

– Ты извини, – сказал он. – Я не сильно хорошо готовить умею. Так, слегка. Тебе чай какой черный или зеленый?

– Зеленый, и не очень горячий, – ответила она.

На самом деле она была так голодна, что омлет с бутербродами показались ей изумительно вкусными. Видя, как она с аппетитом уплетает обычный бутерброд, он спросил:

– Ты когда в последний раз ела?

– Вчера в обед, – ответила она с набитым ртом.

– А, ну, тогда ясно, – усмехнулся он. – А почему так?

– Да, так, – пожала она плечами. – С матерью поругались, она меня в дом не впустила. Пришлось ехать сюда. Не знаешь, у отца еще никто не появился?

– В смысле? А… женщина? Нет, вроде бы. Я не замечал.

Она вздохнула с облегчением.

– Слава Богу.

– А что, слава Богу-то? – Удивился он. – Мне кажется, ничего хорошего. Нормальный мужик, а никого нет.

– Ну-да, ты прав, – согласилась она. – Я в том смысле, что… не помешаю ему своим неожиданным визитом.

Он налил чай себе и ей и, опустившись на стул с противоположного конца стола, спросил:

– И надолго ты сюда?

– Пока не знаю. Посмотрим, как все пойдет. А так, у меня учеба в техникуме закончилась, так что, я никуда не тороплюсь. Если он не будет против, поживу пока у него, а там… что-нибудь придумаю.

– К матери обратно не хочешь?

Она отрицательно мотнула головой.

– Понятно, – протянул он, и показал на оставшиеся два бутерброда. – Ты можешь доедать все. Я уже поел, так что, это все тебе.

Она не заставила себя упрашивать и с удовольствием доела предложенную еду, а он, допив свой чай, встал из-за стола и вышел из кухни. Через мгновение она услышала, как он включил телевизор в соседней комнате и, закончив с едой, помыла за собой посуду и вышла к нему в комнату.

Олег сидел на широком диване, закинув ногу на ногу и, держа в руке пульт управления, переключал каналы. Посмотрев на нее, он хлопнул по дивану ладонью и сказал:

– Присаживайся. Делать все равно нечего.

Пожав плечами, она робко присела на край дивана и стала смотреть в экран, а он, полистав немного, нашел какой-то музыкальный канал, сделал громче и, отложив в сторону пульт, вдруг неожиданно резко взял ее за плечи и притянул к себе.

Поняв, что сейчас будет, она попробовала сопротивляться, но он оказался намного сильнее физически.

«Эх, зря я ему доверилась», – подумала она, и стала кричать, вырваться и звать на помощь, но… все было бесполезно. У него было столько силы, что он легко мог удерживать одной рукой обе ее руки и, прижимая ногой ее ноги, свободной рукой делать все, что он хочет. Не спеша, и не обращая внимания на ее крики и мольбы, все прекратить, парень спокойно расстегнул все пуговицы у нее на блузке, даже не оторвав ни одной, и так же спокойно и методично стянул с нее юбку.

«Если ты видишь, что изнасилование неизбежно, попробуй расслабиться и получить удовольствие», – вспомнила Глория шутку своей подруги.

Поняв, что ничего не может поделать, она подумала: «Что ж, чему быть, тому не миновать», – и перестала сопротивляться.

Глава 8

Видимо, даже такая короткая прогулка и разговор в парке у набережной сделали свое дело, так как во время молебна Осия чувствовал себя уже намного легче. После того, как служба закончилась, и народ разошелся, к нему подошел его коллега и друг еще со школы, которой теперь был отцом Андреем и служил вместе с ним в храме Вознесения Господня:

– Не хочешь пойти со мной в Феникс, кофе попить? А то мне одному как-то скучно.

– Вообще-то я хотел уже идти домой. У меня жена там одна с детьми. Ей помощь нужна.

– Подождет твоя жена, тем более что ей сегодня Людмила Сергеевна с Титом помогали.

Чуть подумав, Осия согласился:

– Ладно, давай, но, только ненадолго.

В уютном кафе Феникс было немного посетителей.

Осии нравилось, что музыку здесь, какой-то легкий джаз, включают негромко. Он заказал себе Кофе-Латте и пирожное эклер, а Андрей – двойной эспрессо и мороженное с клюквенным сиропом.

– Ну, и что? – спросил его Андрей, проводив глазами молоденькую официантку, когда она приняла заказ и отошла, забрав меню. – Как у тебя сложилась семейная жизнь? Все гладко?

– В семейной жизни все гладко не бывает, – усмехнулся Осия. – Всегда есть какие-то напряги, но… это нормально. Когда два совершенно разных человека пытаются найти единство и согласие, в этом непростом процессе неизбежны разногласия.

– У-у, а я думал… – покачал головой Андрей. – А как же насчет, и жили они долго и счастливо?

– Долго и счастливо, не означает, без споров и разногласий.

– А, понятно. И о чем у вас бывают споры? Она хочет богато одеваться?

Осия снова усмехнулся.

– Нет, как раз, насчет одежды, у нее претензий еще ни разу не было. Когда она хочет что-то обновить в своем гардеробе, мы просто выделяем для этого время, идем вместе в какой-нибудь универмаг и покупаем, что ей нужно.

– А что тогда ее не устраивает?

– О, если бы вопрос был только в одежде. К сожалению, женщина, это очень загадочное существо, и одежда, это лишь один из очень многих пунктов в длинном списке ее жизненных потребностей.

– И все-таки?

– Сложно сказать. Из того, что она озвучивает, если, опять же, я ее правильно слышу, ей хочется, чтобы я был больше дома. Больше помогал ей с детьми.

– И что?

– Да, я стараюсь, но… видимо недостаточно.

Андрей почесал за ухом.

– А тебе чего хотелось бы? – Спросил он. – Больше интима?

– Не-е, – засмеялся Осия. – В отношении интима она умница. Меня все устраивает.

– А что не устраивает?

– Ну… – задумался Осия. – Наверное, хотелось бы, чтоб она мне в служении помогала. Знаешь, как написано: «сотворил помощницу соответственную ему».

– А она что?

– Она все больше дома с детьми. Но это и понятно. Пока дети маленькие, у нее материнский инстинкт срабатывает. Видимо, нужно дождаться, когда дети подрастут, тогда, наверное, и моя мечта тоже осуществится.

– Хм… получается, что она хочет, чтобы ты ей больше с детьми помогал, а ты, чтобы она тебе больше в служении помогала. И желаемой гармонии нет ни у нее, не у тебя. И, тем не менее, ты утверждаешь, что это Бог сказал тебе на ней жениться. Тогда скажи, зачем Бог дал тебе такую жену, которая не исполняет твоей мечты, а ей дал такого мужа, который не исполняет ее желаний? Неувязочка получается. Либо это не Господь, либо я чего-то не понимаю.

– Скорее всего второе, чем первое, – улыбнулся Осия. – Писание говорит, что Его мысли гораздо выше мыслей наших, и Его пути выше наших, как небо выше земли.

– То есть, несмотря на ваши несостыковки, ты все равно веришь, что это Бог дал тебе Глорию в жены?

– Конечно, верю! А как может быть иначе?

– Хм… – Андрей задумчиво покачал головой. – Удивляюсь я иногда твоей вере. Какая-то она у тебя особенная.

– А ты почему спрашиваешь, как будто не знаешь, о чем речь? Ты же сам, только недавно был еще женатым? – спросил Осия и осекся. У друга вдруг потух взор, так как он овдовел буквально три месяца назад, потеряв жену в результате несчастного случая.

Выдержав паузу, чтобы справиться с нахлынувшими эмоциями, Андрей ответил:

– Да, так, интересуюсь. Мне ж скоро решать уже нужно, либо жениться второй раз, либо… в монахи.

– А ты что сам об этом думаешь?

– Ну, если смотреть с точки зрения апостола Павла, то… я… наверное… для монаха как-то не очень подхожу… по своему внутреннему устройству. Он, конечно, говорит, что, лучше вас оставаться так, но… если одному дано так, а другому иначе, то мне… очень уж как-то нехорошо быть одному.

– Так женись. В чем вопрос?

– Легко сказать! Я пока ни на кого даже смотреть не могу. Постоянно Наташку вижу, – у Андрея дрогнул голос.

– У-у, понятно, – протянул Осия. – А что Макарий говорит?

– Он говорит, что пока время терпит. Тем более, пока, как он говорит, у меня все еще рана слишком живая. Но… советует, чтоб я с этим вопросом не затягивал.

– Это ясно. Чтоб, типа, не разжигаться?

– Ну-да, – друг вздохнул и поднялся из-за стола, давая понять, что он не хочет продолжать разговор.

Не успела Глория проводить Виталия и его мать Людмилу, как зазвонил ее телефон.

Посмотрев на монитор, она увидела, что это Ленка, ее подруга. Нехотя она ответила на звонок.

– Ну…

– Чё, ну-то? Чё, ну? Хоть бы здрасьте сказала, что ли… – обиженным голосом ответила Ленка.

– Ну, здравствуй, – улыбнулась Глория. Голос подруги неожиданно вызвал у нее какое-то приятное ностальгическое чувство.

– Во, другое дело. А то, приезжаешь, понимаешь ли, раз в пятилетку, а тебе даже твоя лучшая подруга детства не рада.

«О! Надо же, приехала!» – подумала Глория, так как Ленка действительно пять лет назад уехала с мужем в другой город.

– Так ты в городе, мать? – спросила она Ленку по-свойски. – И давно?

– Вчера вечером прикатила. Нужно кой-какие документы собрать. Ребенка нужно в садик устраивать, и… в общем, не суть. Ты как, если вечером встретиться? А то, я что-то по друзьям позвонила. Все занятые какие-то. И погулять не с кем.

– Так, уже вечер, – ответила Глория.

– Ну, вот я и говорю. Давай куда-нибудь мотнем, в ресторанчик какой-никакой, по старой памяти. Посидим, пивка попьем, потолкуем.

– Я пиво не пью.

– Ну, водочки.

– Ты не поняла. Я теперь вообще не пью. У меня трое детей, ни о какой выпивке не может быть и речи.

– А как же… расслабиться? Хотя, ладно, можно и без выпивки, кофе, вон, попить, и нормально. Главное, поговорить, а то я что-то соскучилась по тебе, Лорка. Увидеться хочется, про наше житье-бытье поболтать…

Глория поймала себя на том, что ей как никогда приятно слышать голос подруги.

– Не знаю, Лен. Я бы не против. Если Эдуард с детьми посидит… Только, его чего-то дома все еще нет. Он должен Петьку с тренировки забрать и… В общем, обычно, он в это время уже возвращается.

Как в ответ на ее слова, в прихожей раздался звук открывающейся двери, и она услышала, как муж говорит сыну:

– Давай-давай, проходи, разувайся.

– О, мой вернулся, – сказала она в телефон. – Сейчас, Ленка, я у него спрошу и тебе перезвоню, лады?

– Лады-лады, – ответила Ленка со вздохом и отключила телефон.

– Эдик? – позвала Глория мужа, и вышла к нему в прихожую. – Меня Ленка, подруга моя, зовет в кафе посидеть, кофе попить. Отпустишь меня? А то она здесь ненадолго, скоро опять уезжает.

Она успела погладить прошмыгнувшего мимо нее сына-Петьку по вихрастой голове, кокетливо поморгала глазками мужу и состроила миленькую умоляющую физиономию.

Он задумчиво посмотрел на нее. Когда она просила его о чем-то подобным образом, отказать ей было невозможно. Да и, не видел он причины, чтобы ей отказывать в такой просьбе.

– Папа, ты мне чего-нибудь купил? – спросил его младший сын Павлушка, выглядывая из зала.

– На, держи. – Он протянул ему киндер-сюрприз.

– О! Круто! – Павлик подбежал и схватил разноцветное яйцо.

– Ну-ка, стой! Дай сюда! – Глория успела схватить сына и отобрать у него киндер.

– Ма-а, отдай! – плаксивым тоном возмутился малыш.

– Когда поужинаешь, тогда и получишь свою игрушку. Понял? А то аппетит испортишь.

Сын обиженно выпятил нижнюю губу и ушел в зал, где его сестра сидела и смотрела телевизор.

– А что Маша? – спросил Осия.

– Мультики смотрит. Она уже все сделала, так что, я разрешила.

– Ужин готов?

– Спрашиваешь! Сегодня, благодаря твоим помощникам, наготовили дня на три, – улыбнулась она.

– Что, Людмила приходила?

– Да, с Титом. Он помог продукты купить.

При упоминании алтарника Осия почувствовал какой-то неприятный холодок в груди, но не обратил на него внимания и сказал:

– Ладно, иди, только ненадолго. Я по тебе соскучился.

– Не переживай. Пару часиков, не больше.

– Хорошо. Нет проблем.

Она благодарно поцеловала мужа и пошла на кухню, чтобы позвонить подруге.

В ресторане «Счастливая парочка», куда ее потащила Ленка вместо Кафе, было немного шумновато.

В соседнем зале играли свадьбу и, хотя двери туда были закрыты, шум веселья все равно доносился и во второй зал, поэтому хозяева ресторана сделали музыку погромче.

– Ну, что, рассказывай, подруга, как живешь? – весело начала беседу Ленка, когда все вопросы с меню были улажены.

– Как живу? Хорошо живу. Муж хороший, любящий, верный. Дети умные, послушные. Все хорошо, – ответила Глория.

– Это который муж, поп-то?

– Не называй его так, пожалуйста, Лен. Он не поп, а священнослужитель. Попы, они на амвон могут позволить себе пьяными выйти, и на исповеди брать на заметку женщин легкого поведения, чтобы потом с ними переспать. Им, по сути, дела до прихожан нет. Да и до Бога тоже. Эдуард совсем не такой. Он у меня – настоящий Божий человек. Праведный и честный.

– У-у, как ты теперь умеешь говорить! Надо же! Да-а, повезло тебе с мужиком. А мой-то… такой пройдоха! И зачем я за него выскочила? И ребенка зачем-то ему родила. Теперь, и хотела бы развестись, да уже, ради Витальки и не хочется как-то.

– Виталиком сына назвала?

– Ага… Мне это имя нравится. Только вот, он весь в отца. Голубоглазый, белобрысый. Но так, вообще, красивый пацан. Девки любить будут.

Перед мысленным взором Глории тут же всплыл образ алтарника Тита, светло-русого и голубоглазого, с мускулистыми плечами. Перед тем, как уйти, он дождался, когда его мать Людмила пойдет к Павлику, и вдруг неуклюже протянул Глории маленькую шоколадку с ореховой начинкой.

– Это вам, – шепотом сказал он. – Чтоб жизнь была слаще.

Затем он как-то смущенно улыбнулся и тут же, отвернувшись, подошел к раковине и стал мыть посуду.

От неожиданности Глория даже растерялась, и какое-то время стояла, молча разглядывая шоколадку в своей ладони и удивленно поглядывая на Тита, усердно моющего посуду.

– Ты детей-то как назвала? – в какой-то момент спросила ее Ленка, но она даже не услышала вопрос.

Перед ее мысленный взором все еще была шоколадка, подаренная Титом.

– Эй, Лорка! – вывела ее из воспоминаний подруга. – Ты что-то совсем куда-то улетела в мысляндию. Ничего не видишь и не слышишь. Я тебе вопрос задала.

– Ой, прости, – смутилась Глория. – Я задумалась. А что за вопрос?

– Я говорю, а ты своих детей как назвала? А ты что-то в ответ молчишь и молчишь. Я тебя три раза спросила.

– Старший Петр, ему семь. Он уже во втором классе. Очень умный мальчик. В школу пошел, еще шести лет не было. Вторая Маша. Ей уже почти пять. Помощница мне растет. А младший Павлушка. Три годика.

– Трое детей! Обалдеть! Я с одним еле справляюсь. Что-то вы быстро погнали. Всего два года разница между детьми? Не мало ли? Мне кажется, нужно как-то пореже детей делать. Ты, часом, не устаешь, подруга?

– Устаю, Ленка, а куда деваться? Детки-то хорошие. Да я и сама не знаю, как так получилось. Быстро все, незаметно. Время пролетело, кажется, только недавно поженились, а уже, хоп… трое детей, и старший уже в школе. С хорошим мужем чего не рожать-то?

– Рассказывай мне. А то я не знаю. Это потому, что вы верующие. Вам же, это, нельзя предохраняться.

– Да-нет, на самом деле, не поэтому, – засмеялась Глория. – Ничего такого у нас нет. Ты это все выдумала. Планирование семьи, это нормально. Мы с Эдиком это обсуждали. Никаких таких загонов у него нет. Я тебе говорю, это просто так получилось. С первым… там и так все понятно было. Медовый месяц, мы и не пытались ничего остановить. Мне от него ребенка хотелось так, что я только об этом и думала. Его даже иногда на меня не хватало. А с Машкой так получилось, что он уезжал в другой город, ему там послужить нужно было. Ну-и, когда вернулся, мы так друг по другу соскучились, что не до планирования было. Да-и с Павлушкой было так же. Так что, как-то так.

Ленка слушала, облокотившись на руку, а на ее губах застыла блаженная улыбка. Когда Глория договорила, она мечтательно проговорила:

– Хорошо вам. У вас любовь. Вот бы мне так с Олегом…

– Олег это кто, муж?

– Ну, да… кто ж еще-то? Муж… объелся груш.

Закончив свое дело, Олег поднялся и, вышел из комнаты.

Глория тут же, осмотревшись и увидев на спинке дивана свою юбку, протянула руку и взяла ее. В этот момент Олег вернулся в комнату. Она тут же стыдливо прикрылась юбкой. Он встал в дверях, держа в руке два чистых полотенца и совершенно не стесняясь своей наготы. Посмотрев, как она прикрывается юбкой, он усмехнулся и, протянув ей одно из полотенец, сказал, как ни в чем не бывало:

– После такого дела уместно принять душ. Так что, давай, ты первая. Шампунь, гель, и все такое на полке слева. Я после тебя.

С этими словами он сел на диван и, взяв пульт в руки, стал перелистывать каналы на телевизоре, не обращая на нее внимания.

Глория быстро встала и, захватив с собой свою одежду, прошмыгнула в душ.

Стоя под струей теплой воды, она прислушивалась к своим внутренним ощущениям.

«Ну, вот, это и произошло, – подумала она. – Совсем не так, девонька, как ты планировала и себе это представляла. Хотя, какая ты теперь девонька? Хорошо, хоть, что парень приличный попался, а не какой-нибудь маньяк с подворотни… и почти не больно было… и одежду не порвал».

Когда она вышла из душа, он все еще сидел и смотрел телевизор в той же позе, в которой и был.

– Ну, что, помылась? – спросил он без особых эмоций. – Теперь я.

Он встал, прошел мимо нее, от чего ее немного покоробило, и зашел в душ.

Лора тут же схватила свою женскую сумочку и бросилась к двери, чтобы уйти, но, взявшись за ручку замка, в нерешительности остановилась.

«Ну, и куда ты сейчас пойдешь? – спросила она саму себя. – Снова будешь как дура возле двери сидеть? Ждать до утра, пока отец придет?»

Этого ей совершенно не хотелось.

«Пойти, заявить в милицию, что меня изнасиловали? – Пришла ей неожиданно мысль, но она тут же ее отвергла. – Нет! Не стану я этого делать. Даже, если мне поверят, зачем я буду парню жизнь портить? Ну, не выдержал он… так я сама виновата. Сама к нему пришла, сама присела рядышком. Он еще, нужно признать, по-божески со мной обошелся. Аккуратно».

Она еще какое-то время постояла у двери, размышляя, а затем, махнув рукой, зашла в зал, села на диван так же уверенно и расслабленно, как это делал Олег и, взяв пульт, стала листать каналы.

«Хотя бы пообщаюсь с ним поближе, узнаю, кто такой», – подумала она.

– Ты, что-то сегодня вся задумчивая какая-то! – снова вывела ее Лена из воспоминаний. – Что-то все думаешь и думаешь… Я тебя позвала, чтоб с тобой пообщаться, а она все думает.

– Да, в самом деле. Чего это я? – Улыбнулась Глория. – Наверное, давно никуда не выходила. Отвыкла. Вот и воспоминания всякие навеваются.

В этот момент принесли еду, и подруги на какое-то время перестали разговаривать, поглощая аппетитную пищу.

– Насколько я помню, здесь всегда отменно готовят, – прокомментировала свое блюдо Ленка. – Просто пальчики оближешь.

– Мне тоже здесь нравится. И цены вполне доступные, – в тон подруге ответила Глория.

– Мне вот только бы…

– Что?

– Да… пивка мне не хватает. Хоть немного. Можно я себе закажу, а?

– Да, заказывай. Я тебе, что в этом деле, указ что ли?

Подруга тут же позвала официанта и заказала две баночки пива. Его принесли сразу, и Ленка, недолго думая, открыла одну из баночек с таким знакомым для Глории смачным щелчком, что та даже улыбнулась. Выпив несколько глотков, подруга мечтательно закатила глаза:

– М-м, холодненькое! А вкусное какое! Закачаешься… Может быть, будешь? – она заигрывающе покачала баночку в двух пальцах, предлагая Глории.

– Нет-нет, спасибо, ты пей, – с улыбкой глядя на подругу, ответила та.

Выпив пиво до дна, Ленка отставила баночку и, покачав головой, спросила уже немного другим тоном.

– Ты вот мне скажи, Лорка. Чем священник отличается от нормального человека?

– Ну и вопрос ты задала! Как же я тебе отвечу-то?

– А вот так и ответь. Ты же живешь уже с этим твоим поп… э-э… батюшкой, ну… в общем, с-священнослужителем… целых восемь лет. Должна же уже понять, отличается он от нормальных людей или нет.

– В чем-то отличается. В чем-то нет.

– А в чем? В чем он отличается?

– Ну, хотя бы в том, что он не гуляет по бабам, как обычно это делают мужики, и не напивается по выходным, – серьезным тоном ответила Глория.

– Да-а, надо сказать, это существенное отличие, – покачала головой Ленка. – А ты уверена, что он… ну… не врет тебе? Может быть он где-то втихарца, пока на эти свои службы в другие города ездит, от тебя все-таки погуливает?

– Нет, что ты, – махнула Глория рукой. – Эдуард не такой. Он не станет.

– Почему ты так уверена? А вдруг?

– Да, перестань. Я точно знаю, что нет. Сердце же женское чувствует.

Ленка печально отвернулась и, глядя в окно, с обидой в голосе сказала:

– А мой вот гуляет… гад!

Она поджала губы и с каким-то отчаянием и внутренней болью, угадывающейся в каждом ее движении, открыла вторую банку пива и немного отпила из нее.

Глории захотелось как-то посочувствовать подруге и, просто, чтобы ее поддержать, она с теплотой в голосе сказала:

– Дай, хоть, попробовать, что ли? А то я уже и вкус забыла.

– Чего? Пива?! – удивленно расширила глаза Ленка, но в следующее мгновение ее лицо озарила неподдельная радость, и она с готовностью протянула баночку подруге. – Держи, конечно. Можешь хоть всю выпить, я, если что, еще закажу.

Глория поднесла банку к губам, в то время как подруга завороженно наблюдала за каждым ее жестом, будто сейчас совершится что-то волшебное. Глядя в счастливые Ленкины глаза и улыбаясь в ответ на ее восторженность, жена священника сделала пару глотков и поставила банку на стол.

– Ух-ты! – восхищенно произнесла подруга. – Ну, ты даешь, мать! – Она медленно покачала головой. – Ты даже теперь как-то сразу роднее стала, что ли.

– Да, ладно, брось… всего лишь, пару глотков.

В это время из соседнего зала раздался взрыв хохота, после чего зазвучала музыка. Дверь туда периодически открывалась, и народ выходил и входил, то по одному, то небольшими группами, чтобы воспользоваться туалетом, пойти покурить на улицу, или просто передохнуть после обильного приема пищи и подышать свежим воздухом. Судя по всему, веселие там было в самом разгаре.

– А пойдем, потанцуем, – неожиданно предложила Ленка. – А то я с этим… своим… уже сто лет как не танцевала.

– Ты, что?! Мы же не приглашены!

– Как будто кому-то есть до этого дело, – махнула подруга рукой. – Народ пьет, гуляет. Всем по барабану. Вон они туда-сюда прохаживаются. Никто и не заметит.

– Да, как-то… неловко…

Ленка уверенно встала и, взяв Глорию за руку и потянула ее.

– Пойдем-пойдем, давай. Раз в пятилетку встречаемся, так хоть оторвемся по полной.

Она с силой выдернула подругу из-за стола и буквально потащила за собой.

Глава 9

– А почему сегодня укладываешь нас ты, а не мама? – спросила Осию его дочка Маша.

– Мама пошла на важную встречу, поэтому сегодня я, – ответил он и погладил девочку по голове.

– А почитай нам что-нибудь, а? Ну, или расскажи. Ты всегда так интересно рассказываешь, – попросил Петя.

– Хорошо. Что вам рассказать?

– Ну, какую-нибудь историю…

– Расскажи про Ною? – попросила Маша.

– Не про Ною, а про Ноя, – поправил ее старший брат. – Это история про всемирный потоп.

– Точно-точно, про потоп. Хочу про потоп, – поддержала брата Маша.

– Ладно, про потоп, значит про потоп…

Он начал рассказ, и очень скоро младший Павлушка уснул, но Петр и Мария продолжали слушать.

Когда он закончил, сын спросил:

– Пап… а как ты говоришь, что Бог добрый, если Он потопил весь мир?

– Терпение может лопнуть даже у самого доброго на свете, если ему постоянно делать зло. Бог очень долго терпел людей, а они все грешили и грешили. В конце концов и Он не выдержал.

– Я знаю-знаю… – сказала Маша. – Папа с мамой нас очень любят, но, когда мы балуемся и не слушаемся, они нас в какой-то момент тоже наказывают, потому что не выдерживают. Правильно?

– Правильно-правильно. А теперь пора спать, – с улыбкой ответил Осия и поцеловал детей перед сном.

Выйдя из детской, он обеспокоенно взглянул на электронный будильник. С момента, как жена ушла, прошло уже больше трех часов. Он взял телефон и в очередной раз позвонил ей, но бесстрастный голос оператора снова оповестил его, что аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

Осия прислушался к своим ощущениям. На сердце было тревожно. Как ни странно, но это было первое подобное чувство за все восемь лет их совместной жизни. Ни разу, за исключением мелких семейных неурядиц, Глория не заставляла его серьезно волноваться в отношении нее ни по какому поводу.

Снова вздохнув, он взял библию и, опустившись в кресло стал читать. Однако, не успел он открыть Священное Писание, как услышал тихий голос Господа у себя в сердце:

«Тебе нужны будут деньги, Осия.»

– Деньги? – удивился он. – Я правильно услышал Тебя, Господи?

«Да, деньги. Много денег. Начни откладывать дополнительную десятую часть со всех прибытков и храни в отдельном месте. В нужный момент они тебе понадобятся».

– Но… зачем? – спросил священник, однако ответа не последовало.

Осия еще несколько раз задал Богу вопрос, надеясь получить хотя бы какие-то пояснения, но… больше в этот вечер Господь с ним не разговаривал.

Недоуменно пожав плечами, он наконец, встал и, подойдя к своему столу, открыл место, где лежали деньги. Отсчитав десятую часть, он отложил ее в другой ящик в отдельную коробочку.

Затем он немного подумал и, взяв библию, снова опустился в кресло и принялся читать.

Было уже за полночь, когда в прихожей раздался долгожданный звук открывающейся двери, и на пороге появилась Глория.

Осия весь извелся, ожидая ее. Он и читал, и молился, и несколько раз выходил на кухню и наливал себе чай, и снова читал, и снова молился, и даже несколько раз выходил на балкон, хотя и знал, что дорога и подъезд находятся с другой стороны дома.

Когда жена вошла, его чуткий нос тут же уловил запах спиртного.

– Глория?! Где ты была? Я весь извелся. Ты, что… выпила?

Она молча смотрела исподлобья, как маленький зверек, готовый защищаться, если к нему подойти поближе.

– Что случилось? – Он взглянул на часы. – Тебя не было целых семь часов!

– И что? Я теперь плохая, да, плохая?! Ты теперь меня не любишь? Я тебя недостойна, да? Ну, конечно! Ты ведь весь такой правильный! Такой святой! Тебя все любят и уважают, а я никто, понимаешь, никто! Я просто приставка к твоей жизни, чтобы у тебя был статус. Чтобы ты выглядел еще святее.

Ее как будто прорвало, и теперь слова неудержимым потоком лились из ее уст.

– Скажите, пожалуйста! – Она всплеснула руками. – Великий святой отец Осия взял в жены стриптизершу и сделал из нее праведницу. Какой молодец! Она теперь не пьет, не курит, не ругается матом. Она сидит послушно дома одна с детьми, не гуляет, не блудит. Какой молодец, великий отец Осия! А жена кто? Жену он подобрал на помойке! Отмыл, отскоблил от грязи, и теперь, вот это да! Вот это человек! Она теперь просто паинька…

– Глория! Остановись! Кто тебе все это наговорил? – попробовал он ее урезонить, но она его не слушала.

– О, да! Великое преступление совершила! В кои-веки вырвалась из дома, чтобы погулять с подругой, и гуляла целых семь часов! Это же какой грех великий! Так она еще и пива выпила! Целую банку ноль три литра! Ужасная падшая женщина! Великая грешница! Теперь она отбросит тень на святой и непорочный образ своего примерного мужа! Какая гадина! Нужно ее побить камнями! Как там у тебя в библии написано? Вывести за стан и побить камнями, чтобы другим неповадно было? Так ты теперь со мной поступишь, да?

– Глория, перестань пожалуйста! Разве я тебе что-нибудь подобное когда-нибудь говорил?

– Нет, не говорил. А теперь скажешь, я знаю, скажешь. Потому что я не смогла, не сумела! Ты в меня верил, ты все для меня делал, а я гадина, не оправдала твоих ожиданий. Я не смогла быть такой же святой, как ты! Я мразь! Я подлая гадина! А ты… ты слишком хороший для меня. Ты лучший! Тебя все любят! Я же постоянно слышу все эти разговоры. Если бы не отец Осия, если бы не отец Осия… Ты у них у всех вместо Бога. Они скоро твою икону нарисуют и будут на нее молиться. Стоит только появиться в этой твоей церкви, все сразу шу-шу-шу за моей спиной. Смотрите, это ведь она? Та самая стриптизерша? Какой молодец! Какой святой человек! Сумел такую падшую женщину так преобразить. А вот, не получилось! Нате вам, выкусите! Я какая была, такая и осталась! Пошла с подругой и напилась! И ведь выпила-то, всего одну баночку, а осуждения, как будто я неделю бухала! И ведь, не спрячешься никуда! Меня, ведь, наверняка кто-то видел из этих твоих, прихожан, которые сначала нагрешат, а потом бегут к тебе на исповедь, а потом снова идут и грешат напропалую. Что?! Скажешь, не так?! Видела я сегодня несколько твоих на свадьбе. Нажрался, гад, и пошел с чужой женой под деревом обжиматься. И это не первый случай. А у самого молодая жена красавица с грудным ребенком дома сидит. А завтра он к тебе припрется на исповедь! «Отец Осия, простите, я согрешил». И ты ведь ему отпустишь грехи, я знаю. А он после этого пойдет с другой так же блудить. А почему? А потому что у него жена с мальцом на руках, и она устает так, что сил никаких нет! И она хотела бы, да просто не может все его желания удовлетворить. А он, нет, чтобы ей помочь, чтобы у неё сил было побольше. Так нет! Он лучше пойдет с другой свою похоть удовлетворять. И ты им всем грехи отпускаешь. Конечно! А как же иначе!? Ты же святой! Так, ладно бы только это! Но ведь, он же меня там увидел, и теперь начнет за моей спиной слухи распускать, какая я гадина, опорочила имя святого человека…

Ее слова били больно и безжалостно. Ему хотелось закрыть уши обеими руками и закричать, что есть силы, чтобы только заглушить этот грязный поток. Ужасней всего было то, что он понимал, что она говорит правду. Пусть горькую, пусть болезненную, но правду и… и это было, пожалуй, самое страшное… у него не было ответа на эту правду.

Осия закрыл голову руками и, опустившись на диван, взмолился:

– Глория, пожалуйста, замолчи!

– Замолчать?! Ты, значит, рот мне затыкаешь? Хочешь, чтоб я сидела тихонечко и молчала в тряпочку, так, значит? Я и так молчала целых восемь лет. Только смотрела на все это лицемерие, и молчала. А теперь, не могу больше. Я пыталась. Я старалась быть такой же, как и ты. Все! Хватит! Не могу я больше это терпеть!

– Да, что с тобой стряслось? Это подруга твоя, что ли, тебя так зарядила? – не выдержал Осия.

Упоминание про подругу почему-то очень больно ударило по Глории, и она тут же выпалила:

– Не тронь Ленку! Она здесь не причем! Хотя, какая разница, кто меня зарядил? Теперь это уже на важно. Я согрешила. Я теперь тебя недостойна. И вообще, ты слишком хороший для меня. Прости.

С этими словами слезы брызнули из ее глаз, и она, резко развернувшись, открыла дверь и выбежала наружу.

– Глория, стой! Куда ты?! – вскочил он с дивана.

Быстро подбежав к двери, он выглянул и крикнул в подъезд. – Глория, вернись! Пожалуйста!

– Извини, Эдик, – крикнула она ему в ответ откуда-то снизу. – Ты слишком хороший для меня.

Через минуту он услышал, как где-то там далеко внизу хлопнула подъездная дверь, после чего стало тихо.

Растерянный, он какое-то время стоял, прислушиваясь к ночным звукам. Затем в нерешительности медленно затворил дверь и вернулся в зал. Перед входом в детскую комнату двое его детей, Петр и Маша, стояли и смотрели на него детскими грустными заплаканными глазками.

– Что случилось, папа? – спросил его Петр. – Мама, что, ушла насовсем?

Вздохнув, Осия присел на корточки и, жестом подозвав детей, обнял их и сказал:

– Нет, конечно. Мама вернется. Просто она чем-то очень сильно расстроена. Давайте, помолимся за нее.

Выскочив из подъезда, Глория прошла несколько шагов, в нерешительности остановилась и поежилась, так как на улицу уже опустилась ночная прохлада, а она не догадалась захватить с собой ничего теплого.

«Не до этого было!» – подумала она, прошла немного вперед и оглянулась, ожидая, что вот-вот Эдуард выбежит вслед за ней.

Несмотря на прохладу, ночь была великолепной и полной всевозможных звуков. В парке напротив кричали ночные птицы. Где-то недалеко выводил свои необыкновенно красивые трели соловей, и ему поддакивал сверчок, где-то поскрипывал ночной кузнечик, а откуда-то издалека доносились звуки ревущих автомобилей ночных гонщиков.

Ветра не ощущалось вообще. Свежий воздух так и дышал приятной прохладой, располагающей к прогулке, а сверху смотрело небо, усеянное звездами.

Глория вспомнила, как они каждый день гуляли с Эдиком вот такими вечерами, когда только познакомились. Они разговаривали, разговаривали и разговаривали, и никак не могли наговориться. А затем они останавливались под каким-нибудь деревом и целовались. Часы летели незаметно, и ей казалось, что счастливее ее нет никого на свете.

«Я не помню, когда вообще мы в последний раз гуляли, и тем более, просто вдвоем», – с обидой подумала она.

Ах, как ей не хватало таких вот прогулок!

Она сделала еще несколько нерешительных шагов прочь от дома и спросила саму себя вслух

– Ну, и куда ты пошла? Одна… на ночь глядя! Ты чокнутая?! Он ведь тебе даже слова плохого не сказал! Тебе что, делать нечего?

Не найдя ответа на этот вопрос, она оглянулась на окна дома, хотя и знала, что вид на их квартиру находится с противоположной стороны.

«И зачем ты ему все это наговорила, а?! Ну, да, накопилось! Но он-то здесь причем? Он ведь искренне служит людям! Да, насмотрелась, да, лицемеры! Но Эдуард, ведь, не лицемер! Сама ему перед Ленкой дифирамбы пела, а пришла домой и вылила на него незаслуженный ушат грязи! И зачем, спрашивается?»

Она шпыняла и шпыняла себя осуждающими мыслями, но ничего, громе горького самоосуждения у нее не выходило. Из-за этого всего Глории было очень стыдно, и она ужасно злилась и на саму себя, и при этом почему-то и на мужа, так как он, хотя и был, несомненно, очень хорошим, но ведь: «не нашел, такой-сякой, способа защитить ее от этого ужасного и всепоглощающего самоосуждения. А ведь, должен был! Он ведь святой!»

Прямо перед домом находилась детская площадка, где было несколько скамеек для родителей. Пройдя туда, Глория устало опустилась на одну из скамеек и какое-то время сидела так, обхватив себя за плечи и ожидая, что вот-вот Эдуард выскочит из подъезда и, увидев ее, решительно возьмет за руку и отведет домой. Однако время шло, а он все не выходил и не выходил.

«Видишь?! Ты ему не нужна! Была бы нужна, он бы уже давно вышел и отправился тебя искать!» – прозвучала у нее в голове противная мысль.

Глория встала и, оглянувшись, прошла к аллее, начинающейся через дорогу от их дома. В свете уличных фонарей было видно, что по алее там и здесь все еще не спеша ходят любители ночных прогулок, поэтому на Глорию никто не обратил внимания. Быстрым шагом, чтобы согреться, она прошла до конца аллеи, после чего просто продолжила идти по улицам города, особенно не думая, куда и зачем она направляется. Глупая гордость и непонятное женское упрямство не позволяли ей просто так вернуться домой после всего сказанного, поэтому она просто шла, думая о том, что только что произошло, и как ей теперь быть.

Ночь располагала к размышлению, и она не заметила, как снова погрузилась в воспоминания.

Олег вышел из душа и, увидев, что Глория все еще сидит на диване и смотрит телевизор, удивленно присвистнул:

– Ого! А я думал, ты уже ушла.

Она смерила его взглядом и, равнодушно отвернувшись, ответила:

– Мне пока некуда идти. Отец со смены вернется, тогда и будет куда. Если ты не против, я у тебя побуду. Могу приготовить что-нибудь, если что… хотя, если по-честному, то я за свое пребывание здесь, по крайней мере, до завтрашнего утра уж точно оплатила. – Она взглянула на него мельком и добавила: – Ты так и будешь ходить голым, или все-таки накинешь что-нибудь?

Он глупо улыбнулся в ответ.

– Я… как бы… у себя дома. Как хочу, так и хожу.

Она наигранно закатила глаза и ответила:

– Ты, конечно, ничего так, накачанный и все такое, но поверь мне, когда на тебе джинсы и майка, ты выглядишь гораздо более привлекательным, чем так.

Он хотел, было, возразить, но потом, удивленно пожав плечами, молча одел шорты и майку.

– Так-то лучше, – улыбнулась она и, встав с дивана, прошла мимо него на кухню.

Он проводил ее взглядом, но, увидев, что она начала заглядывать в холодильник и во все кухонные шкафчики, удивленно спросил:

– Э-э… ты, что хочешь делать?

– Исходя из того, что я вижу здесь, могу приготовить тебе отменные щи. Ты щи любишь?

– Хм… смотря как приготовленные.

– Тогда готовим щи. Надеюсь, тебе понравится.

Она стала хлопотать, как заправская хозяйка, напевая что-то себе под нос, а он, тоже выйдя на кухню и присев за стол, какое-то время наблюдал за ней, а затем спросил:

– Ты, я вижу, в первый раз?

– Что в первый раз? – спросила она, но, взглянув на него, тут же поняла, о чем он. – А, ты про это. Ну… да, и что?

– И… как тебе? Понравилось?

– Я бы так не сказала, – ответила она. – Больно не было, но и… ничего приятного.

– А… что не так?

Она смерила его взглядом, полным претензии.

– Да, все не так! Чувствуешь себя беспомощной идиоткой, которая ничего не может сделать со смазливым, но ужасно сильным мужланом-эгоистом, который делает с тобой все, что хочет, и при этом никак не считается с твоими желаниями. Хоть бы извинился, что ли.

– Извини, – он с наигранной виноватостью потупил взор.

– То-то, – буркнула она. – Больше так не делай. Хорошо?

– Ладно, не буду.

Лора отвернулась и как ни в чем ни бывало продолжила хлопотать, а он – за ней наблюдать.

– А если не так, а по доброй воле? Согласишься? – Через какое-то время спросил он.

Она внимательно посмотрела на него и встретила его какой-то уже совсем другой взгляд, в котором был и вопрос, и надежда, и даже детское любопытство, и что-то еще, чего она пока не поняла. Прислушавшись к своим ощущениям, Глория вдруг осознала, что, если не будет принуждения, то она, в общем-то, не против повторения, поэтому, слегка вздохнув, ответила с напускной строгостью:

– А по доброй воле… посмотрю на твое поведение.

Он расплылся в понимающей улыбке и, продолжая за ней наблюдать, через какое-то время восхищенно сказал:

– Ловко у тебя получается. Я заранее уверен, что щи будут просто отменными.

Это было неожиданно приятно услышать, поэтому она, взглянув на него мельком, улыбнулась, но ничего не ответила.

Успокоив детей и уложив их, Осия подождал, пока они уснут. Его сердце так и рвалось бежать на улицу и искать супругу, но он переживал, что, услышав, как он ушел, дети могут испугаться и начать плакать. Когда они стали дышать ровно и спокойно, он тихо вышел в подъезд, вызвал лифт, но тут же вернулся и снова проверил детей. Видя, что они крепко спят, он быстро спустился вниз и вышел на улицу.

Глории нигде не было.

Он прошелся туда и сюда, обошел дом несколько раз, перешел дорогу, прогулялся до конца аллеи, проходившей мимо их дома и, не найдя жену, наконец тяжело вздохнул и сказал сам себе.

«Нельзя детей оставлять надолго одних. Господи, я доверяю Глорию в Твои руки. Ты Вездесущий. Ты знаешь, где она. Сохрани ее, пожалуйста, защити и… возврати».

Придя домой, он заглянул к детям и убедившись, что они в порядке, облегченно вздохнул.

«Все хорошо! Все будет хорошо!» – сказал он сам себе и, выйдя на кухню, преклонил колени в молитве.

– Ну-и, что теперь, Господи? Жена, которую Ты дал мне, она съела запретный плод и… куда-то ушла. Я старался быть для нее хорошим мужем, насколько только я понимаю, как это, быть хорошим мужем. Я не требовал от нее быть идеальной, и всегда благодарил Тебя за нее. Меня все устраивало, и Ты дал мне к ней такую сильную любовь, что только Тебя я люблю больше. И вот, теперь…

По его щекам текли слезы, а из сердца лилась искренняя молитва. Осия изливал душу, говоря все, как есть, и называя вещи своими именами. Он уже давно понял, что от Бога ничего нельзя скрыть, потому что Он видит и знает все, и перед Ним нужно быть максимально честным и открытым. И таким он и старался предстать пред Ним в каждой своей молитве, говоря все, что он думает, и не пытаясь подбирать слова, чтобы «выглядеть» пред Творцом лучше, чем он был.

Стараясь увидеть все свои скрытые эгоистичные мотивы и неправильные моменты в своем отношении к супруге, Осия, как только усматривал таковые, искренне просил прощения и каялся в этом пред Господом, понимая, что простить и очистить его от его плотской природы может только Он.

Он не смотрел на часы, и не знал, сколько прошло времени. Обычно, когда он молился, время летело незаметно. В какой-то момент, когда он замолчал, не зная, что сказать дальше, в его сердце неожиданно зазвучал тихий голос Святого Духа:

– Ты помнишь, как ты стал тем, кто ты есть?

Это был неожиданный вопрос, поэтому, прежде чем ответить, он подумал.

Да, он помнил. Он очень хорошо помнил, все от самого начала.

Это случилось жарким летним днем. Эдуард был в гостях у своего друга Шурки, с которым они познакомились на вступительных экзаменах в Питерский институт кинематографии.

Так получилось, что они оказались за одной партой, когда сдавали историю, и Эдуард знал несколько ответов на вопросы в билете у Шуры, а Шура, в свою очередь, знал ответы на вопросы в билете у Эдика. Они помогли друг другу, оба в конечном итоге поступили, и таким образом подружились. Эдуард был приезжим, и жил в студенческом общежитии, а Шура был местным, Питерским.

В тот день Эдик сидел, забравшись с ногами на диван, и слушал, как Шурка играет на гитаре и поет. Парень хорошо играл, и у него был превосходный голос. Он даже вначале подумывал поступить в музучилище на вокал, но потом все же выбрал ГИКиТ.

В какой-то момент Шурка вдруг сменил тон, возвел глаза вверх и запел торжественно и благоговейно:

– Славься Боже, славься Крепкий, Превознесенный Царь всех царей…

Было так непривычно слышать что-то подобное из уст парня, которому двадцать три. Удивленно расширив глаза, Эдуард спросил:

– Ты что такое поешь, Шура?

Парень отложил гитару и серьезно взглянув на друга ответил:

– А я верю в Бога.

После этого он встал и пошел на кухню, разогреть обед, оставив Эдика одного со своими мыслями.

Было ощущение, что в воздухе что-то взорвалось. Простые слова: «я верю в Бога», произвели невероятный эффект. Это было «как снег на голову», и, как только Шурик вышел из комнаты, перед мысленным взором Эдика поплыли воспоминания из жизни, как кадры из кино.

Вот они стоят и о чем-то разговаривают с его одноклассницей Надей возле старого здания городской бани. Сверху донесся слабый звук открывшейся оконной рамы, но Надя его не слышала. Она просто, ни с того, ни с сего, вдруг сделала шаг вперед, и в следующую секунду позади нее, как раз на то место, где она только что стояла, упало огромное стекло и разбилось вдребезги. Эдуард обратил внимание, как летело стекло и, если бы Надька не отошла, оно попало бы ей прямо в темя острым краем.

Вот Эдуард в армии. Делая свою дембельскую работу, он задержался в мастерской до поздней ночи. Неожиданно он почувствовал сильное побуждение сходить к своему другу, грузину по имени Мераб, в его каптерку. Он даже уже не помнил, что ему там понадобилось. «Скорее всего, он уже спит», – подумал он, но все равно пошел. Когда он подошел к каптерке, из-под двери сочился дымок. «Курят что ли?» – подумал Эдик и стал настойчиво тарабанить в дверь. Минут пять никто не открывал, и лишь потом щелкнул засов, и сонный кашляющий Мераб включил свет и распахнул дверь, из которой повалил густой дым. Как оказалось, раскаленный до красна отопительный тэн, лежащий на двух кирпичах, скатился на деревянный пол, и еще бы немного, и каптерка загорелась.

Одно воспоминание сменялось другим. Их было много, но суть каждого из воспоминаний была одинаковой; во всех этих ситуациях произошло что-то необъяснимое, что указывало на какое-то сверхъестественное, потустороннее вмешательство, которое спасло жизнь тому или другому человеку, а в некоторых случаях и самому Эдику.

Неожиданно ему стало обидно, и он почувствовал себя жестоко обманутым. Он родился в неверующей семье, где отец все еще верил в светлое будущее коммунизма, а мать была инженером. Оба были умными и образованными, но говорили, что Бога нет. В школе он неоднократно слышал от учителей, что в наш век научно-технического прогресса и все объясняющего материализма, верить в Бога, это глупость, невежество, узость мышления и бесполезный пережиток прошлого.

И вот теперь он вырос, и в его собственной жизни уже произошло достаточно много всего, что свидетельствует о чем-то большом и сверхъестественном. О чем-то таком, с чем люди сталкивались, и испокон веков называли это Богом. И получается, что Он все-таки есть, и неважно, как Его называть!

«Меня обманывали! Он есть! – ошарашено думал парень. – А если Он есть, то, получается, что я о Нем ничего не знаю».

В этот момент с кухни раздался голос Шуры.

– Эдик, давай сюда. Обедать будем.

Встав с дивана, Эдуард вздохнул и решил для себя, что теперь он постарается узнать о Боге все, что можно о Нем узнать.

Глава 10

Один из студентов, которого звали Лёня, оказался весьма предприимчивым, и договорившись с администрацией общежития, стал использовать актовый зал на первом этаже для показа фильмов. Поставив большой экран и видеопроектор, он предложил кому-то из своих друзей сотрудничество, и они в свою очередь обеспечили в небольшом фойе перед входом в зал чай, кофе, снеки и т.д. Цена как на фильмы, так и на перекус была вполне доступной и исключала расходы на дорогу, поэтому многие студенты с охотой приходили по вечерам в этот местный импровизированный кинотеатр, чтобы посмотреть какой-нибудь фильм, попить чай, съесть пару бутербродов и просто пообщаться.

В тот вечер, когда Эдуард вернулся в общежитие, он сразу заметил на дверях небольшую афишу: «Страсти Христовы. Фильм 2004 г. Режиссер Мел Гибсон».

Он взглянул на часы. До начала оставалось всего десять минут.

«Мел Гибсон… о Христе?» – с сомнением подумал он, глядя на афишу. Но тема его теперь очень даже интересовала, поэтому он достал последние пятьдесят рублей из кармана и, вздохнув, пошел в актовый зал. Однако, когда он подошел к дверям и протянул Леониду деньги, тот жестом показал ему, что это не нужно, и пояснил:

– Сегодня бесплатно.

Пожав плечами, Эдуард поблагодарил его и подумал: «Хм… интересно! Почему бесплатно? Фильм, что ли, никакой?»

Он вошел внутрь и с удивлением обнаружил, что аудитория уже заполнена почти до отказа.

Нужно было признать, что, хотя качество показа на этот раз было не самым лучшим, два часа пролетели для Эдика совершенно незаметно. В течение всего фильма он был как завороженный. На каком-то интуитивном уровне он осознавал во время просмотра, что Иисус – это не миф, и не легенда, и показанное в картине было не просто режиссерским вымыслом, а исторической реальностью. Ему даже показалось, что настоящие страдания Христа были, скорее всего, даже более сильными, чем экранизированные Мелом Гибсоном.

Сказать, что фильм его впечатлил, это ничего не сказать. Эдуард был потрясен до глубины души. Несколько дней после этого он ни о чем другом больше не мог думать. Он вспоминал кадры из фильма, он пытался нарисовать лицо Христа, хотя и понимал, что это всего лишь артист, и настоящее лицо Господа, скорее всего, другое. Он мысленно переносился во времена, показанные в фильме, и представлял себя на месте учеников Иисуса. Он думал о Нем постоянно…

В конце концов он подошел к парню, который показывал фильмы, и спросил его.

– Скажи мне, Леня, а почему ты решил показать студентам такой необычный фильм, да еще и бесплатно? Просто так?

– Нет, конечно, не просто так. Пусть просвещаются.

– В каком смысле, просвещаются?

– Ну, вот ты, например, крещенный? – спросил он со знанием дела.

– Нет, – ответил Эдуард, немного удивившись вопросу.

– Ну, так, пойди, хотя бы, покрестись, а потом спрашивай.

– А что изменится?

Леонид пожал плечами:

– Ну, вообще-то, с этого все начинается.

– В целом, почти готово, но, – она посмотрела в шкафчик и с сомнением покачала головой. – Желательно хотя бы какую-нибудь приправу, а то у тебя даже лаврового листа нет.

– Скажи, что купить, и я смотаюсь. Магазин в этом же доме с другой стороны, – с готовностью откликнулся Олег. – Заодно и черного хлеба принесу.

Увидев среди магнитиков на холодильнике маленькие листочки для заметок и ручку, прикрепленную здесь же, Глория быстро отклеила один листок и, написав на нем название, вручила Олегу.

– На… купишь эту приправу и лавровый лист.

– Ок, я мигом, – ответил он, и выбежал из дома.

Она выглянула в окно и проводила его глазами, поскольку квартира располагалась на втором этаже, и выход из подъезда был виден из кухни. Девушка в очередной раз поймала себя на мысли, что ей очень нравятся его широкие плечи и жилистые мускулистые руки.

«Классный парень, – подумала она. – Может быть, у меня с ним что-нибудь и получится?»

Он вернулся буквально через пять минут и принес все, что было необходимо. Протягивая ей пакет с приправами, он дождался, когда она возьмет его в руку, и в этот момент достал из-за спины маленький букет из трех тюльпанов и вручил ей.

– А это тебе…

– Мне!?

Ей еще никто и никогда в жизни не дарил вот-так-вот лично цветов, если не считать общих школьных подарков от мальчишек на восьмое марта.

Растерянно приняв букет, она понюхала его и расплылась в улыбке.

– А… в честь чего?

– Ну… ты… красивая и… ты меня осчастливила, и… в постели ты вообще прекрасна, и… просто, как извинение, что я с тобой так… бесцеремонно поступил.

Ей было безумно приятно, и от цветов, и, конечно же, от его слов.

Это было новое и удивительное чувство.

Какое-то время Глория как зачарованная смотрела счастливыми детскими глазами то на него, то на букет. В этот момент она простила ему все, что он ей причинил.

Наверное, она бы еще долго так стояла, наслаждаясь блаженством этого мгновения, но щи позади нее вдруг зашипели, так как пар приподнял крышку, и выбившиеся из-под нее капли воды сбежали по стенке кастрюли и попали на раскаленную плиту. Спохватившись, она повернулась на звук.

Приправив щи и доведя их до нужной кондиции, Глория торжественно объявила.

– Готово! Можно приступать! Тебе сразу налить, или потом?

– Конечно, сразу. От них такой аромат, что закачаешься.

Взяв с посудницы глубокую тарелку, девушка налила ему щей и подала на стол, положив рядом с тарелкой ложку и нож, завернутые в салфетку.

– Держите, сударь. Приятного аппетита.

Она достала из пакета черный хлеб, порезала его тонкими ломтиками, разложила на блюдце и тоже поставила перед ним. Потом, достав из холодильника пару помидоров, порезала и их, и посолив, тоже поставила перед Олегом на блюдце. И только после этого налила щей себе.

Все это время он удивленно за ней наблюдал и, когда она, наконец, села за стол сама, восхищенно произнес:

– Слушай, меня еще никогда так никто не обслуживал. Это ведь… прямо как в ресторане!

– Наслаждайтесь, сударь, пока есть возможность, – улыбнулась она в ответ.

Он развернул салфетку, взял ложку, опустил в тарелку, наполнил и поднес к губам.

Глория с молчаливой улыбкой наблюдала.

Он подул, отведал и, блаженно закрыв глаза, какое-то время смаковал щи у себя на языке, а потом мечтательно произнес:

– Вот это да! Просто отменно! Я еще никогда не ел ничего подобного!

– Да, ладно тебе. Щи, как щи, – смутившись, ответила она, готовая сделать для него гораздо больше после сказанных комплиментов и оказанных знаков внимания.

– Нет! Это не просто щи! Это волшебные, изумительные, необыкновенные, потрясающие щи!

Он стал с аппетитом поглощать свою порцию, периодически расхваливая кушанье, а Глория, все смотрела и смотрела на него, забыв про свою тарелку и испытывая огромное удовольствие от того, что ему так нравится ее стряпня. Наконец, она тоже попробовала свои щи и, то ли потому, что он их так похвалил, то ли еще по какой-то причине, но она нашла их действительно необыкновенно вкусными.

Закончив свою порцию, Олег попросил добавки, и с таким же аппетитом съел и вторую тарелку, продолжая время от времени восхищаться едой.

Когда они, наконец, пообедали, он вышел из-за стола и, отвесив ей пафосный поклон, торжественно поблагодарил за доставленное удовольствие.

Так много Глория, пожалуй, не улыбалась никогда. Ей показалось, что только за время этого обеда она выполнила свою месячную норму улыбок.

Счастливая, она собрала все со стола, и стала мыть посуду. Все это время Олег стоял и молча за ней наблюдал. Даже спиной она чувствовала этот его взгляд. А когда она закончила и вытерла руки, он медленно подошел к ней, положил ладони на плечи и стал нежно целовать ее в шею, а когда она повернулась… в губы. Она не сопротивлялась. Прекрасно понимая, к чему все идет, она даже не пыталась это остановить, так как теперь все ее существо желало повторения.

Наутро Олег поднялся под будильник, сходил в душ, а затем вернулся в спальню и стал одеваться.

– Ты куда? – спросила его Глория, с трудом открыв глаза. У них была такая бурная ночь, что теперь она бы с удовольствием поспала еще часа два-три.

– Мне сегодня на работу нужно, – ответил он.

– У-у… ясно. А кем ты работаешь?

– Скупаю и перепродаю мобильники, компьютеры, телеки, плазму и тому подобную муть.

– О! Прикольно! А вчера почему не работал?

– Мне не обязательно бывать там каждый день.

– А мне что делать?

– Хочешь, иди к отцу, хочешь, оставайся, – ответил он, как само собой разумеющееся.

– Ты хочешь, чтоб я ушла?

– Нет, я хочу, чтоб ты осталась, но, – он улыбнулся с прищуром, – ты сама решай.

– Тогда… я, пожалуй, останусь, – ответила она с таким же улыбчивым прищуром и, хотя ей и очень не хотелось, заставила себя встать с постели, чтобы пойти на кухню и разогреть ему завтрак.

Минут через пять Олег, одетый с иголочки, аккуратный, причесанный и приятно пахнущий зашел на кухню и, увидев на столе яичницу, обжаренную с колбасой, бутерброды с маслом и сыром и наскоро сделанный овощной салат, радостно воскликнул:

– О, надо же, завтрак!

Он сел за стол, смел все это за пять минут, запил чаем и, встав из-за стола, махнул ей рукой:

– До вечера.

С этими словами он шагнул в прихожую и, не успела Глория убрать тарелки со стола и выйти к нему, чтобы его проводить, как его уже и след простыл.

Растерянная и удивленная, она подбежала к окну, чтобы посмотреть, как он выходит из подъезда, но успела лишь мельком увидеть его спину, скрывшуюся в следующий миг за растущими вдоль дороги деревьями.

«Вот это да! Даже спасибо не сказал», – подумала она, и почему-то почувствовала себя, как оплеванная.

Однако, Глория постаралась утешить себя мыслями, что он просто очень сильно торопится. Что, возможно, из-за столь бурной ночи, проведенной с ней, он тоже не выспался, а может быть даже и проспал, и поэтому был слишком сосредоточен на том, чтобы быстрее собраться и уйти.

Так или иначе, она не стала принимать это близко к сердцу и, приведя себя в порядок, решила приготовиться к его приходу.

Весь день она мыла, убирала, чистила, драила, переставляла мебель, протирала пыль и, конечно же, готовила. На те немногие деньги, которые у нее оставались, она купила кое-какие продукты и моющие средства.

К шести вечера не было ни одного уголка в этой квартире, где бы не побывала ее рука, вооруженная либо тряпкой, либо щеткой, либо шваброй, либо еще чем-нибудь. На плите стоял горячий ужин, и Глория, довольная собой, села у окна и стала ждать. Ей очень хотелось есть, потому что, увлеченная всей этой домашней кутерьмой, она даже ни разу не присела, чтобы перекусить, но… она не могла себе этого позволить! Ведь она предвкушала, как он придет, будет очень рад всему, что она сделала за день, они сядут вместе за стол, и вот тогда она поест вместе с ним приготовленный ею специально для него ужин, и тогда… только тогда! она полноценно утолит свой голод с гораздо большим удовольствием.

Так она просидела час… потом два… потом три.

Ожидание становилось невыносимым.

В десять часов она положила себе в тарелку совсем немного мясного рагу, которое к этому времени уже почти остыло, и грустно без особого аппетита съела его.

В одиннадцать часов она устала его ждать и, махнув рукой, печально пошла в зал и, забравшись с ногами на диван, включила телевизор и стала безучастно листать каналы. Настроение у нее было прескверное.

«Может быть, с ним что-нибудь случилось? Мало ли, что бывает?» – утешала она себя мыслью, смотря невидящими глазами в экран телевизора, но ее женская интуиция подсказывала ей, что здесь все далеко не так просто.

Просидев до часу ночи, она положила себе под голову жесткую диванную подушку и незаметно для себя уснула.

Примерно через каждый час Глория открывала глаза, смотрела на часы, но почти бессонная предыдущая ночь и день, проведенный в труде, давали о себе знать, и она снова засыпала.

В четыре часа утра дверь резко распахнулась, отчего девушка вздрогнула и подскочила.

В следующую секунду Олег ввалился в дом и, посмотрев на нее мутными, пьяными глазами, что-то невнятное пробормотал и тут же пошел в туалет. Минут пять он стоял над унитазом, с противным звуком изрыгая из себя то, чем он, судя по всему, где-то себя накачал, после чего он, даже не умывшись и не взглянув в сторону Глории, протопал в спальню и, прямо в одежде завалился на постель и тут же уснул.

На улице уже забрезжил рассвет.

Выключив телевизор и свет, девушка испуганно прошла вслед за Олегом в спальню и, сев на кровати рядом с ним, какое-то время смотрела на его лицо, на котором были отчетливо видны два поцелуя красной помады, и один розовой.

«Ну, что девочка, ты хочешь, чтобы это с тобой происходило в течение всей жизни?» – спросила она саму себя.

От него очень неприятно пахло спиртным и блевотиной.

Тяжело вздохнув, Глория сходила в ванную, принесла оттуда влажные гигиенические салфетки и протерла ему лицо. Он даже не шелохнулся. Она сняла его кожаные щеголеватые «мокасины», с трудом стянула его коричневые зауженные джинсы. Немного подумав, она все-таки решилась, и с еще с большим трудом сняла с него рубашку, после чего робко прилегла рядом с ним и еще какое-то время смотрела на него и размышляла, а потом незаметно для себя уснула.

Проснулась она оттого, что Олег вдруг, без всякого предупреждения, резко встал и вышел из спальни. Она хотела, было, встать за ним, но тут он вернулся обратно и, не говоря ни слова, подошел к ней. В его глазах было такое же безумие, какое Глория довольно часто видела у своей матери, когда та напивалась. Какое-то мгновение он молча смотрел на нее тяжелыми глазами, а она боялась даже пошевелиться. Вдруг он резко бросился к ней, так, что она даже вскрикнула, с какой-то дикостью сорвал с нее одеяло, ночную рубашку и… молча сделал свое дело.

Ей было больно, неприятно и страшно.

Закончив, он отвалился в сторону и тут же снова заснул.

Подождав немного, Глория тихо встала с постели и вышла в зал.

На часах было десять утра.

Стараясь не издавать ни звука, она привела себя в порядок, тихо взяла свои вещи и… ушла.

На следующее же утро после разговора с Леонидом Эдуард отправился в ближайшую церковь, мимо которой он проходил почти каждый день, когда шел в магазин или метро.

Зайдя внутрь, он в нерешительности остановился при входе, оглядывая помещение. В церкви было почти пусто. Внутри стоял приятный чуть сладковатый запах. Перед некоторыми иконами догорали свечи. Две женщины молились в разных концах сводчатого, расписанного в стиле Микеланджело зала, каждая перед своей иконой. Где-то, судя по доносящимся до Эдика тихим звукам, репетировал хор.

– Вы что-то хотели, молодой человек? – раздался откуда-то слева женский голос.

Он повернулся на вопрос. За неким подобием прилавка, сидела уже немолодая женщина и смотрела на него с видом не то хозяйки, не то продавца. Вокруг нее на полочках были разложены иконы, свечи, крестики, молитвословы, и другая церковная утварь. На каждом из элементов был наклеен аккуратный маленький ценник.

– Э-э… да… здравствуйте, – ответил Эдуард, чувствуя себя неловко. – Я хотел покреститься.

– Шестьсот пятьдесят рублей, – бесстрастно ответила женщина.

«Ого! – подумал он. – Не дешево!»

Его немного покоробило ее бесцеремонное отношение к такому благоговейному, как он считал, действию, но он не стал на этом зацикливаться, и полез в карман за деньгами. Благо, что у него оказались в кармане эти шестьсот пятьдесят рублей, и даже немного больше. Он отдал их женщине, она выписала ему чек и сказала:

– В среду в 15-00, и не опаздывайте. При себе иметь крестильную рубашку.

– В среду, то есть, послезавтра, да? А… что такое… крестильная рубашка?

– Рубашка, в которой вы будете креститься. Желательно белая и новая.

Такая рубашка у Эдика была. Не так давно ему ее подарила мама для всяких торжественных случаев и, поскольку таковых у него было немного, он ее пока-что еще ни разу не надевал.

На следующий день, уходя из института, он сказал своей однокурснице Марине.

– Меня завтра на последней паре не будет. Предупредишь Никиту Федоровича?

– А где ты будешь? – спросила она.

– Я иду креститься?

– Куда, простите? – удивилась она.

– Креститься иду. А что такого удивительного ты в этом находишь?

– Ну… как бы… обычно это родители крестят своих детей, – ответила она неуверенно.

– Увы, мои родители были коммунистических взглядов, поэтому мне приходится наверстывать сие упущение самому.

– И… зачем тебе это? – продолжала спрашивать она.

– А ты почему интересуешься? Тоже хочешь креститься?

Она отрицательно мотнула головой.

– Не… я крещенная. Меня родители крестили, так что, мне не нужно наверстывать сие упущение, – засмеялась она.

– А если бы не крестили, стала бы наверстывать?

Она пожала плечами.

– Не знаю… Я не совсем понимаю, зачем это нужно?

– Ну, вообще-то, с этого все начинается, – ответил Эдуард так, как ему ответил Леонид.

– Что начинается? – спросила Марина, внимательно глядя ему в глаза.

Он не знал, что начинается, но в этот момент ему неожиданно пришла мысль, как ответить, и он ответил:

– Познание Бога.

– Ты веришь в Бога? – спросила она задумчиво.

– Да.

Эдуард постарался ответить так же просто, как ему ответил его друг Шурка, после чего он накинул на плечи ветровку, так как на улице было прохладно, и пошел к дверям. Перед выходом он еще раз оглянулся на Марину, она смотрела ему вслед задумчивым и глубоким взглядом.

«Похоже, у нее тоже картины из прошлого перед глазами бегут», – подумал он и вышел за дверь.

Глава 11

– Вы что здесь делаете?

Вопрос вывел Глорию из воспоминания.

Она сидела на скамейке посреди аллеи, которая была в получасе ходьбы от ее дома. Она так погрузилась в размышления, что даже не помнила, как она здесь оказалась, и когда присела на эту скамейку.

Сейчас перед ней стоял алтарник Тит и удивленно на нее смотрел.

– О, Виталий! Привет, – искренне обрадовалась она, увидев его. – Да, так, гуляю.

– В два часа ночи? – недоверчиво спросил он.

– Ну… да, а что? – неуверенно ответила она и, чтобы скрыть свою неловкость, спросила: – А ты что здесь делаешь так поздно?

– Я-то… со мной все понятно. У меня уже давно серьезные проблемы со сном. Если я сплю ночью два-три часа, это хорошо.

– А-а, – посочувствовала она. – Это у тебя после…

Глория замялась, боясь назвать его проблему своим именем.

– Да, после наркоты, – запросто ответил он. – Все опиаты, это сильнейшее снотворное, и у большинства тех, у кого была похожая на мою зависимость, после этого проблемы со сном. Так что, я каждый вечер гуляю часов до двух. После этого хоть как-то сплю, а иначе могу вообще не уснуть. Свежий воздух все-таки делает свое дело.

– Понятно, – протянула она.

– Вы не ответили на мой вопрос, Глория.

– Слушай, давай на «ты», а? А то как-то неловко. Мы с тобой ровесники, а ты мне все «вы-да-вы».

– Ну, как-то… вы… э-э… все-таки матушка, жена священника. Нужно уважительно. И… плюс, вы меня постарше будете.

Она поморщилась на: «матушка» и, усмехнувшись, спросила.

– Насколько старше? Года на три?

– На пять лет, – улыбнулся Виталий.

– Всего-то пять лет. Это не разница. Так что, давай попроще.

– Ладно, хорошо, – согласился он. – Проще так проще. И все-таки?

– Что, все-таки?

– Вы не… то есть, ты… не… ответила на мой вопрос?

– На какой?

– Что в… ты здесь делаешь так поздно?

– Я ответила. Я гуляю.

Виталий скептически покачал головой.

– Так я и поверил. Что-то случилось?

– Да, ничего не случилось. С чего ты взял? – Глория не готова была открывать ему свои семейные проблемы.

Он продолжал на нее смотреть с таким выражением лица, что было понятно, он ей не верит, и такой ответ его не удовлетворит.

Она вздохнула.

– Ладно, ничего особенного не случилось. Наговорила мужу лишнего и ушла.

– На… совсем…?

– Ну, нет, конечно. Не насовсем, – усмехнулась она. – Просто прохладиться нужно было, что в себя прийти.

Он продолжал красноречиво молчать, внимательно на нее глядя, всем своим видом показывая, что ждет продолжения.

Она подняла на него взгляд и, глубоко вздохнув, добавила:

– Ладно-ладно. Не смотри на меня так, будто я тебе задолжала пол зарплаты. – Он молча продолжал слушать. – Ко мне приехала подруга детства. Пригласила меня в ресторан. У нее все в жизни плохо. Я, чтобы ее хоть как-то поддержать, выпила с ней немного пива. А там свадьба по случаю была. Мы с ней пошли туда танцевать. Ну… я и… в общем, давно не танцевала, и… решила оторваться по полной, и… задержалась. Эдуард меня отпустил на два часа, а я больше шести часов гуляла.

Она замолчала и виновато подняла на него глаза, ожидая его реакции.

Виталий молча на нее смотрел, но в его взгляде не было и тени осуждения. Он просто внимательно слушал, ожидая продолжения истории. Прождав достаточно долго и видя, что она молчит, он осторожно спросил:

– Эдуард, это отец Осия?

Она усмехнулась.

– Да. Это его обычное имя. А ты что… не знал?

– Нет, – он помотал головой. – Для меня он всегда был только отцом Осией. – Виталий чуть помедлил и так же осторожно спросил: – И что… он… отругал тебя?

Она засмеялась.

– Нет, что ты. Он меня ни разу в жизни ни за что серьезно не ругал.

– Тогда… я не понимаю…

Он сказал это как-то так, что Глория вдруг отчетливо осознала всю абсурдность своего поведения. Она помолчала, опустив голову, а потом задумчиво произнесла:

– Он здесь вообще не причем. Это все мои загоны. Это мне все время чего-то не хватает. Он все делает правильно, и старается, как может. Просто… я дура.

Виталий поджал губы и какое-то время размышлял, а потом вдруг решительно взял ее за руку и потащил за собой.

– Пойдем домой.

– Куда, домой? – не поняла она.

– Куда-куда, домой к мужу, куда ж еще?

– Подожди, – она выдернула руку. – Я так сразу не могу.

– Да, сразу и не надо. До дома почти полчаса пилить. Пока дойдешь, как раз созреешь. – Он снова уверенно взял ее за руку и потащил. – Пойдем-пойдем. Хватит дурью маяться.

Она снова выдернула руку, и все-таки, хоть и неуверенно, но пошла за ним, размышляя над тем, что именно этого она и ждала от Эдика, чтобы он, как мужчина, так же смело и решительно взял ее за руку и уверенно повел за собой.

Придя в церковь, Эдуард подошел к той самой женщине за прилавком, и сказал, что он на крещение. Судя по ее взгляду, она его не помнила. Посмотрев на чек и проверив свои записи, она спросила:

– Эдуард Александрович?

– Да.

– Батюшка сейчас выйдет.

Через пять минут ко входу вышел высокий, молодой, рыжеволосый мужчина в черной рясе и с большим позолоченным крестом на шее. Посмотрев на Эдика, он по-доброму спросил:

– Это вы на крещение, молодой человек?

– Д… да, я, – ответил Эдуард, и по его спине пробежали мурашки.

– Сколько вам лет, если не секрет? – спросил батюшка.

– Двадцать четыре.

– Похвально-похвально, – покачал головой священник. – Ну, что ж, пойдемте.

Они вышли из помещения церкви, прошли в отдельно стоящее здание, поднялись на второй этаж и зашли в довольно просторное помещение, где не было ничего, кроме специального помоста, на котором стоял большой бронзовый таз с водой, иконостас, подсвечник и что-то еще, чего Эдуард не запомнил.

Батюшка повелел ему разуться, раздеться по пояс, приготовить крестильную рубашку, и только после этого начал обряд.

Из всего, что говорил этот молодой священник, Эдуард запомнил лишь, что в какой-то момент он повелел ему повернуться и через левое плечо отречься от дьявола. В целом обряд продолжался около часа или даже больше. В конце концов священник наклонил его над бронзовым тазом и со словами: «Крещу тебя во имя Отца, Сына и Святаго Духа», – вылил ему на спину целый кувшин воды.

После этого батюшка повесил ему на шею крестик и сказал ему надеть крестильную рубашку.

– Теперь ты крещен, брат, – объявил священник, – и твои грехи все прощены.

Потом они спустились вниз, вернулись в главный зал, где батюшка ввел его в алтарь и дал ему причаститься.

На следующий день Эдуард с гордостью показал Марине свой крестик и сказал:

– Все! Теперь я крещен!

Ему совершенно не понравилось, как она посмотрела на его крестик.

– Это ты называешь верой в Бога? – спросила она скептически.

– Ну… как бы… да… а что?

Она чуть помедлила, а затем задумчиво проговорила:

– Я думаю, настоящая вера в Бога, это… что-то другое. А это… – она взяла его крестик в руку и посмотрела на него, потянув на себя так, что нить на шее у Эдика натянулась, и он почувствовал себя некомфортно: – Это просто обряд.

После этого она усмехнулась и, отпустив крестик, прошла за свою парту.

Оторопевший Эдуард опустился на свое место и полез в сумку за учебниками.

«Я обязательно разберусь в этом вопросе!» – подумал он, чувствуя себя обиженным и задетым, но при этом на уровне интуиции понимая, что она права.

Видя, что Глория идет следом, Виталий чуть замедлил шаг и, подождав, когда она с ним поравняется, спросил:

– Так, все-таки, если отец Осия тебя не ругал и не упрекал за то, что ты сделала, почему ты ушла из дома?

«В самом деле, почему?» – подумала она, и тут вспомнила, что ее задело.

– Понимаешь, – ответила она. – Он меня спросил: «Ты напилась?!» Ну, я и вздыбилась на него.

– И все?! – удивленно спросил Виталий.

– Не спрашивай меня так, пожалуйста! – взмолилась Глория. – От твоих вопросов хочется сквозь землю провалиться.

– Хорошо, не буду. Но… мне просто непонятно.

– Понимаешь, он ТАК спросил, как будто я великий грех совершила.

– Он действительно ТАК спросил, или ты ТАК подумала и поэтому ТАК услышала?

Какое-то время она шла молча, размышляя, а потом неуверенно ответила:

– Скорее всего, я ТАК подумала и поэтому ТАК услышала, потому что после этого вопроса я на него вылила такой ушат грязи, которого он совершенно не заслуживал. Я ему припомнила все разговоры всех его прихожан за моей спиной, обо мне, о моем прошлом, о том, что я об этом думала, все лицемерие, которое видела за все эти годы в церкви, но ведь от людей, не от него, он то в этом не виноват. Ну, и все такое, и так далее, и тому подобное. В общем, оскорбила мужа ни за что, ни про что.

Виталий молча слушал, ничего не отвечая.

Пройдя еще несколько шагов и видя, что он молчит, она продолжила:

– Видимо, у меня просто накопилось. Почти с самого начала, как только мы поженились, и я его узнала поближе, меня постоянно время от времени доканывает мысль, что он слишком хороший, слишком правильный, слишком святой, и что я… в общем, что я его недостойна. И по сути, я ведь… кто я такая? Падшая женщина, стриптизерша, или… как это по церковному… блудница, в общем. А он святой человек, отец Осия, всем нужный, всеми уважаемый. В общем, сплошное несоответствие.

Она замолчала, и молчала долго, поэтому Виталий осторожно спросил:

– А… ты пробовала с ним об этом поговорить?

– Да, пробовала, только…

– Что только?

– Как с ним разговаривать? Он ведь всегда знает, как правильно! Он закончил Московскую Духовную Семинарию! Он – священник! Магистр богословия! А я кто? Что я знаю, чтобы ему давать какие-то советы в его духовном труде? Поэтому, я спрашивала его, конечно, он мне что-то объяснял. Не могу сказать, что меня не удовлетворяли его ответы. Но я, почему-то, все равно с этим внутренне не соглашаюсь, как будто внутри меня что-то говорит, что так неправильно. У настоящих верующих должно быть как-то по-другому. Но дальше этого наши разговоры не идут. Во всем остальном, он просто идеальный муж. Он нежный, заботливый, внимательный. Очень любит детей, меня, и все такое. Казалось бы, что мне еще нужно для полного счастья? А я вот, нет… все время от него что-то требую. Вот и сейчас… наговорила кучу гадостей и убежала.

– Ты раньше… тоже… убегала?

– Нет… ни разу… но претензии предъявляла.

Так, разговаривая, они незаметно подошли к дому. Правда в основном говорила Глория. Виталий умел как-то так задавать вопросы, что ей хотелось ему рассказывать все больше и больше. По его вопросам было понятно, что он очень внимательно слушает и не упускает ни одной детали.

«Как же мне этого не хватало! – подумала Глория в какой-то момент. – Чтоб меня просто вот так кто-то внимательно выслушал и дал выговориться. А ведь раньше Эдуард меня тоже очень много и внимательно слушал».

Она даже не заметила, как они вместе с Титом зашли в подъезд и в лифте поднялись на седьмой этаж.

Оказавшись около своей двери, она вдруг осознала, где находится, и в нерешительности замолчала.

Однако, было уже поздно. Виталий уверенно открыл дверь, которая оказалась не заперта, и остановился, давая Глории пройти вперед.

Из воспоминаний Осию вывел звук открывающейся двери, и он, тут же вскочив с колен, выбежал в прихожую. К его удивлению, рядом с дверью стоял алтарник Тит, а за ним Глория, которая, судя по ее виду, боялась войти в квартиру.

– Боже мой! Тит? Глория? Что случилось? – Спросил он.

– Да, вот, батюшка, встретил на улице вашу супругу, и… помог ей дойти до дома. Ей нужно было слегка помочь, а то у нее самой не получалось, – ответил Виталий деловым тоном. – Входите, матушка, – обратился он к Глории.

С виноватой, но уже доброй улыбкой посмотрев на Эдика, она вошла в прихожую и остановилась в нерешительности, опустив стыдливо голову.

Эдуард помедлил лишь мгновение. В следующий миг он порывисто подошел к Глории и, обняв, прижал к себе. Она ответила на объятие, уткнувшись к нему в плечо. Какое-то время они стояли так, крепко держа друг друга, а Тит, глядя на них, улыбался.

Затем он сказал:

– Ну, я… это… пошел. А то мне еще поспать надо сегодня.

Не отпуская объятий, Осия показал ему глазами, выражением лица и легким кивком головы, что он ему благодарен, и Виталий, смущенно улыбнувшись и пожав плечами, мол: «я все понимаю, всякое бывает», ушел.

Эдуард все держал и держал ее, а она так и стояла, уткнувшись ему в плечо, чувствуя себя спокойно и хорошо в его объятиях.

Это продолжалось неопределенно долгое время. В какой-то момент Глория сказала:

– Не отпускай меня. Держи меня, хорошо. Не отдавай меня никому, ладно.

Он не понимал, что она говорит, и почему она это говорит, но ответил ей с такой же интонацией.

– Не отпущу. Я никому тебя не отдам. Ты моя. А я… твой.

Наконец они все-таки разжали объятия и вместе прошли на кухню.

– Как ты встретила Тита? – спросил он.

– Я сидела на скамейке в парке на Пушкинской. Он там прогуливался перед сном, увидел меня и потащил домой.

– На Пушкинской?! Так далеко!

– Я сама не поняла, как я там оказалась. Я сначала ждала около дома. Думала, ты за мной выбежишь. А потом пошла куда глаза глядят.

– Я не мог. Дети проснулись. Стали плакать. А когда я их уложил, выбежал, а тебя уже нигде нет. Я до конца парка дошел и… в общем, куда идти, не знаю, и вернулся.

– Ну, вот! А я подумала, что я тебе теперь не нужна.

– Что ты такое говоришь?! Ты мне всегда нужна. И всегда будешь нужна.

У нее на глазах навернулись слезы. Дрогнувшим голосом она сказала:

– Ты прости меня, дорогой. Ты не в чем не виноват. Это просто мои загоны. Никому ненужные противные мои загоны.

– Лорасик, – нежно ответил он. – Ты мне нужна такая, какая ты есть. Со всеми твоими загонами.

Она с облегчением вздохнула, грустно-радостно ему улыбнулась, встала, подошла, взяла его за руку и потянула за собой в спальню.

Глава 12

Несмотря на то, что Осия спал совсем немного, проснулся он рано, и почувствовал себя бодрым и отдохнувшим.

Он осторожно встал с постели, чтобы не разбудить спящую рядом супругу и, взглянув на нее, невольно залюбовался ей. Она была такой красивой во сне. Ее волосы разметались по подушке, а на лице было такое блаженное выражение, что Осия благоговейно замер, рассматривая его. Видимо, ей что-то снилось, так как она чему-то или кому-то улыбалась во сне.

«Какая же она все-таки хорошая, Господи! – подумал он. – Храни ее, Боже, и благослови. Я так благодарен Тебе за жену. Я не знаю, почему у нее бывает то, что было вчера, но, Господи, Ты знаешь. Помоги ей избавиться от этого всего».

В этот момент ему почему-то на память пришли слова Господа:

«Тебе понадобится много денег».

Пожав плечами, Осия тихо вышел из спальни, заглянул по пути в детскую, посмотрел, как спят дети, и прошел на кухню.

Взяв Молитвослов со стола, он открыл раздел, «Утренние молитвы», и прочитал наставление:

«Восстав от сна, прежде всякого другого дела, стань благоговейно, представляя себя пред Всевидящим Богом, и, совершая крестное знамение, произнеси:

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Затем немного подожди, пока все чувства твои не придут в тишину, и мысли твои не оставят все земное, и тогда произноси следующие молитвы, без поспешности и со вниманием сердечным:»

Осия постарался сделать все именно так, как написано в рекомендации, после чего стал читать предложенные молитвы и размышлять над ними. Он верил, что молитвы в молитвослове написаны не для того, чтобы их просто читать Богу вслух, а для того, чтобы, понять их, и на их примере научиться, как нужно молиться Богу своими словами от чистого сердца.

Такое понимание предложил ему один из учителей Духовной Семинарии, ответив ему на его вопрос о использовании этой святой книги:

– Бог ведь живой, Эдик. Вот ты, когда женишься, если, конечно, женишься, и у тебя будут дети, ты бы хотел, чтоб они с тобой разговаривали заученными словами по бумажке, или, чтобы они говорили искренне и от сердца?

– От сердца, конечно, – не задумываясь, ответил Эдуард. – Но, вот вопрос, а что, если дети не всегда знают, как правильно ко мне обращаться? Мы-то люди своих детей просто так учим в ежедневном общении. С Богом, ведь, не так.

– Во! – многозначительно поднял учитель вверх указательный палец. – Для этого и Молитвослов. Читаешь молитвы святых и Псалтирь, и учишься на их примере, как молиться. Но когда сам молишься к Богу, говоришь от сердца и своими словами.

Читая пятидесятый псалом, помещенный в этом разделе, Осия особенно обратил внимание на слова: Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоего и Духа Твоего Святаго не отыми от мене.

Ему захотелось сказать это Богу именно так, как оно было написано, поэтому он преклонил колени и произнес:

– Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови во мне… Не отвергни меня от лица Твоего…

Он немного постоял молча пред Творцом, и тут в его сердце ясно прозвучал тихий голос Господа:

«Ты на самом деле хочешь увидеть Мое лицо?»

Услышав такой вопрос, Осия вдруг осознал, что не до конца понимал, о чем молился. «Не отвергни меня от лица Твоего», действительно подразумевало, что он может и даже должен видеть лицо Господа.

Он вспомнил, что, как-то раз, когда к ним в Семинарию приезжал какой-то известный иерей и рассказывал об истинном покаянии, Эдуард был под большим впечатлением от этой лекции. После, в молитве, размышляя над всем этим, он пережил удивительную встречу с Господом, и в действительности ощутил, что предстал пред Творцом неба и земли, и увидел Его как Личность. Всем своим существом Эдуард ощутил любовь, чистоту и святость Господа. Он увидел в дивном свете Его славы все свои грехи. Он никогда до этого не думал, что настолько грешен. С самого детства все его большие и маленькие прегрешения всплыли перед его мысленным взором, и он понял, что не может быть принятым Богом, если он искренне не раскается во всем этом. «Господи, прости!», – только и сумел он сказать тогда в молитве, но это было искренне и от сердца, и он действительно ощутил, что прощен. Но даже тогда, когда Бог был так близок, Эдуард не видел Его лица.

– Господи, я не думал об этом так, и… я ни разу не видел Твоего лица, как оно есть. Я не знаю, возможно ли это, ведь написано, что Бога не видел никто и никогда. Но, наверное, да. Я бы хотел видеть Твое лицо.

«Чистые сердцем Бога узрят», – последовал ответ Господа, и перед мысленным взором Осии высветилось золотыми буквами место из Священного Писания из Евангелия от Матфея 5:8.

В этот момент Глория бесшумно подошла к нему сзади и обняла его плечи нежными теплыми руками.

– Доброе утро, любимый, – шепотом сказала она.

– Доброе утро, милая, – ответил он и повернулся к ней.

В тот день Осия шел на службу с легким и радостным сердцем.

День был ясным. Пели птицы. Цветы благоухали. Все было хорошо.

Он вошел в храм «Вознесения Господня» с твердой уверенностью, что как бы ни были трудны обстоятельства в его жизни, Бог всегда и во всем ему поможет. В тот день у него была радостная и вдохновляющая проповедь, через которую он призывал своих прихожан твердо верить в помощь Господа, несмотря ни на что.

После проповеди к нему подошел его друг отец Андрей и, пока у них было время между службами, пригласил его подняться в горницу и попить вместе чай.

– Он у меня сегодня особенный… с горными травами. Бабушка собирала. Хороший чай получился, аромат необыкновенный, – сказал Андрей.

В горнице у них было помещение для отдыха. Расположившись на низких удобных сидениях, попивая чай с блинчиками и вареньем, приготовленными все той же бабушкой Андрея, друзья неспешно разговаривали.

– Скажи мне, друг. А где ты берешь такие проповеди? Не у протестантов, часом?

– Нет, – усмехнулся Осия. – Не то, чтобы я их никогда не слушал. У них тоже есть, чему поучиться, но, нет.

– Тогда, где?

– Да, обычно, просто… из жизни. Жизнь, ведь, полна мыслей, которыми можно поделиться с паствой.

– А есть что-то насущное, какой-нибудь пример, скажем, из того, что произошло сегодня, вчера, или третьего дня?

– Ну, к примеру, вчера я днем на набережной разговаривал с пожилой женщиной. Ты замечал, что иногда, когда люди начинают тебе что-то о себе рассказывать, стоит только внимательно к ним отнестись, как они начинают тебе всю жизнь изливать?

– Конечно, замечал. Я обычно удивляюсь, и чего они мне все это рассказывают? Я им, вроде бы, не брат, не сват, а мне всю душу наизнанку.

– Вот-вот! И я это много раз замечал. А в какой-то момент задумался, а почему же люди незнакомому человеку, который им свои уши предоставил, готовы всю жизнь рассказать, а от своих домашних, порой слова не добьешься. А знаешь, почему? Я думаю, это потому, что люди в открытости-то нуждаются. Им хочется душу открыть. Но перед незнакомцем легче, потому что ты его один раз в жизни увидел, а куда он потом пойдет, и кому что расскажет, тебе уже и дела нет. А твои домашние, ты с ними каждый день, и если они твои секреты разбазарят, то не где-то там, а среди своих же. И это гораздо больнее бывает, чем если это сделает незнакомец где-то там перед незнакомцами. Потому что, даже если он это и сделает, ты об это ничего не узнаешь. Так-то вот.

– Слушай… а ведь, и вправду так. Я об этом никогда не задумывался.

– Вот тебе и тема для очередной проповеди, отец Андрей, – улыбнулся Осия.

– Не, ну, тема-то, тема. Но только, это ты сможешь на эту тему проповедь сказать. У меня так не получится.

– А ты попробуй. Кстати, хочешь продолжение размышлений? А то, больно уж чай хороший. Я бы еще одну чашечку выпил.

– Давай. Я, пожалуй, себе тоже налью.

– Смотри. Перед незнакомыми мы открываемся, а перед своими закрыты. А знаешь, почему? Да потому, что нам в нашу открытую душу своим неправильным отношением столько раз плевали, что мы в какой-то момент закрылись, и открываться не хотим. Разве только, перед незнакомцем, потому что нужда у нас в этом есть, но перед незнакомцем это более-менее безопасно. Плохо только, что мы эту закрытость потом переносим на наше отношение к Богу. И там, где нам нужно перед Ним говорить открыто и честно, мы предпочитаем быть поверхностными, и не называем вещи своими именами.

– Не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

– Хорошо, смотри. Один художник заметил, что, когда он предлагает клиенту на выбор несколько фотографий, с какой из них нарисовать его портрет, абсолютное большинство выбирает не ту фотографию, где они больше всего похожи на себя, а ту, где они лучше всего выглядят. О чем это говорит?

– Ну… людям хочется, чтобы их видели с лучшей стороны.

– Точно. А что это значит?

Андрей пожал недоуменно плечами.

– А то, что люди не честны и не объективны по отношению к самим себе. Как ты думаешь, когда они идут к Богу, они с какой стороны себя будут Ему показывать?

– С лучшей, конечно. Это же очевидно.

– Вот именно. А Бог хочет, чтобы мы с Ним были с одной стороны полностью открыты, а с другой, полностью честны.

– Ну, хочет-то, хочет. Но… как этого добиться?

– Стараться называть вещи своими именами. От Бога все равно ничего не спрятать. Он, ведь, Сердцеведец. Это, кстати, тоже тема для проповеди.

– Хм… да, согласен. Это не тема. Это темища!

– Ладно, пойдем уже, темища. А то, на службу пора.

Проводив мужа, Глория вернулась на кухню, размышляя над тем, что произошло вчера. С одной стороны, хотя ситуация и разрешилась благополучно, ей было все еще стыдно за свое поведение, с другой, она была рада, что ей помог Виталий, ей почему-то даже в мыслях не хотелось называть его Титом. Она и мужа называла Осией только при людях, а дома исключительно Эдиком, хотя его это и коробило. Что касается Виталия, то ей понравилась его решительность и, что ее хоть кто-то наконец сумел выслушать и понять. Это было почему-то так ценно! Она как будто сбросила с себя груз, накопившийся за многие годы.

Посмотрев на часы, Лора достала кашу на завтрак детям и поставила ее разогревать. Благодаря Людмиле и Виталию, их холодильник все еще был полон всякого рода приготовленной едой, что избавляло ее от необходимости тратить время на дополнительную готовку. Оставалось доделать лишь незначительные мелочи; что-то разогреть, что-то приправить, что-то порезать.

«Хорошо, когда есть друзья! – подумала она. – Их помощь бывает иногда так нужна! Вот бы всегда было так! Кстати, Людмила мне сказала, что Павлика уже смело можно устраивать в детский сад, и обещала мне в этом помочь. Может быть, стоит ей насчет этого позвонить? Хотя нет, рано еще. Она все-таки уже на пенсии. А вдруг она еще спит? Правда, я слышала, что, чем старше человек, тем он раньше встает… не знаю… Я бы еще с удовольствием поспала пару часов …»

Так, занимаясь утренними делами и размышляя о своем вчерашнем общении, она не заметила, как снова погрузилась в воспоминания.

Она вышла от Олега, сделала два шага по лестничной площадке, и в нерешительности остановилась перед другой дверью. Ей стало некомфортно от мысли, что она будет находиться у отца в то время, как напротив живет человек, который за столь короткое время сумел стать для нее как любимым, так и ненавистным, причем и то и другое до крайней степени.

Немного подумав, она сказала сама себе:

«Как я могла так сглупить? Хотя, плевать! Это была всего лишь глупая и досадная ошибка, и всякий, даже опытный, может порой ошибиться и совершить что-то неправильное. Тем более я, неопытная, глупая, маленькая девчонка. Теперь, по крайней мере, буду знать, что такое бывает. Ну, и что теперь… жить с этим всю свою оставшуюся жизнь?! Нет уж, извольте! Что было, то прошло! Живи, парень, хоть напротив, хоть на крыше, хоть в Африке. Я тебя больше знать не желаю, и мне на тебя плевать!»

Она глубоко вздохнула и нажала на кнопку дверного звонка.

Через минуту раздался звук открываемого замка, дверь распахнулась, и заспанный отец удивленно воззрел на дочь.

– Лорка?! Какими судьбами?! – он явно ей обрадовался, но в следующий миг на его лице появилось беспокойство. – Что-то случилось?

– Привет, пап, – ответила она. – Мать в очередной раз напилась, привела в дом какого-то мужика, и… не пустила меня ночевать. Я провела ночь, сидя у дверей, а наутро на автобус и… сюда. Ты мне дашь в дом-то пройти, или как?

– Проходи-проходи, конечно. Ты… есть хочешь?

– Не откажусь.

– Только… это… у меня ничего не готово.

– Как обычно, – усмехнулась Глория. – Не помню ни одного случая, чтобы у тебя было что-то готово, когда я к тебе приезжаю.

Отец виновато развел руками:

– Ну… сама понимаешь… холостяцкая жизнь. Да, и… ты не так уж и часто приезжаешь.

– Это точно, – усмехнулась она, разглядывая его. Он был усталым, но трезвым и здоровым. Раньше у отца иногда случались проблемы с выпивкой. Видимо, из-за ссор с матерью. Но сейчас, судя по его лицу, он если и выпивал, то крайне редко.

Ох, как же она любила этого уже начинающего стареть мужчину! Он ей был действительно дорог, и она была на самом деле очень рада, что приехала к нему.

Обняв отца, она сказала:

– Я соскучилась по тебе, пап.

– Я тоже, дочь, – дрогнувшим голосом ответил он, прижимая ее к себе.

Она чуть отстранилась и посмотрела ему в лицо. Как она и думала, его глаза увлажнились. Улыбнувшись, она мягко сказала:

– Не переживай, я сейчас все приготовлю. Надеюсь, я тебя не стесню, если поживу у тебя немного?

– Что ты, дочь, конечно, нет! – Искренне воскликнул он. – Мне только веселей будет.

– Ты себе еще никого не нашел?

– Ты про что? – не понял отец.

– Ну, про женщину какую-нибудь.

– А, про это… – он махнул рукой и отрицательно мотнул головой. – Нет… не нашел. Не любят меня женщины почему-то. Не нравлюсь, наверное.

Она пожала плечами и пошла на кухню, говоря на ходу:

– Ну, не знаю. Видимо, у тех женщин, которых ты встречаешь, глаза не на том месте посажены. По мне так ты самый лучший мужчина на свете.

– Спасибо, дочь, – хрипло ответил он.

Прошло пару дней. За это время Глория ни разу не встретила Олега, что ее очень даже радовало. Она вообще старалась не думать о нем, и даже не вспоминать. Однако день на третий, когда они вернулись с отцом из магазина, пока он возился с тугим замком, а Глория стояла рядом с сумкой, полной продуктов, Олег, резко и широко распахнув входную дверь своей квартиры, вышел на лестничную площадку.

Глория вздрогнула от неожиданности, а он, увидев их, ехидно ухмыльнулся, и издевательским тоном спросил:

– Что, Дмитрий Федорович, эта шмара теперь и вас обслуживает?

Отец к этому времени уже открыл свою дверь. Удивленно обернувшись на голос, он смерил Олега недоуменным взглядом, и возмущенно спросил:

– Да как ты смеешь? Это моя дочь!

– Ха-ха, дочь! Эта девочка уже полгорода мужиков обслужила. Дочь! Ха-ха.

Это прозвучало так обидно, что отец моментально вскипел и бросился на обидчика с кулаками, но Олег, видимо, только этого и ждал, так как тут же заехал Дмитрию Федоровичу кулаком в челюсть. Удар получился несильный, но он на какое-то время все-таки оглушил уже немолодого человека. Схватившись за челюсть, отец издал легкий стон, потирая ушибленное место, а затем, неожиданно бросился Олегу в пояс и, обхватив его за туловище, повалил на пол.

Такого молодой парень не ожидал. Он попытался оттолкнуть противника, но не тут-то было. Отец никогда особенно драться не умел, но был все еще очень крепок. Олег стал осыпать его короткими ударами по голове, грязно ругаясь. Глория, пытаясь несколько раз докричаться до дерущихся мужчин, и понимая, что на нее никто не обращает внимания, сбегала на кухню, схватила тяжелую сковороду и, прибежав, опустила ее с размаху Олегу на макушку. Тот тут же обмяк и, отпустив отца, отполз в сторону.

Он медленно сел на бетонном полу, держась за голову и мотая ей из стороны в сторону.

– Двое на одного, значит… вот как вы… – простонал он. – Двое на одного. Ладно! – Не поднимая головы, он погрозил пальцем туда, где, как он думал, должна была находиться Глория, которая все еще стояла со сковородой наготове. – Я тебе теперь покажу, гадина… Я тебе покажу!

– Тронешь ее хоть пальцем, щенок, и я тебя со свету сживу, – с угрозой тут же отреагировал отец.

– Ладно-ладно. Мы еще посмотрим, кто кого, – продолжая грозить пальцем, добавил Олег.

Затем он с трудом поднялся, взглянул на них обоих исподлобья и, шатаясь вошел к себе, закрыв за собой дверь.

– Здорово ты ему заехала, – потирая голову, где все еще чувствовалась боль от ударов соседа, сказал отец. – Так, я не понял… ты его, что, знаешь?

– Было время, встречались немного, – хмуро ответила Глория, и зашла в квартиру.

Отец зашел следом и, подойдя к зеркалу, стал осматривать свое лицо.

– Вот ведь гад! – воскликнул он. – Сильно заехал. Синяк точно будет.

– Бодяга и тональный крем. Могу сходить в аптеку, купить. Мать всегда так с синяками разбирается, – со знанием дела, сказала Глория, подойдя и взглянув на ушибленное место.

– А что, ей приходится? – удивился отец.

– Еще как! – усмехнулась девушка. – Она как напьется, так в драку со своими мужиками. Ну, они и дают ей сдачи время от времени.

– Понятно. Я думаю, не к спеху. Сейчас хотя бы поедим, а затем и сходишь.

– Нужно быстрее, иначе эффект не такой будет.

– Так, а что?! Если аптека закроется, так на соседней улице круглосуточная есть, – махнул рукой отец. – Давай хоть поужинаем вместе после такой потасовки.

– Ты, что, пап?! Какой ужин?! Время – полдень. Еще обед, куда ни шло. Да и то, рановато. Тебе этот придурок случайно мозги не отшиб?

– А ведь, и то правда, – он снова потер голову. – Ну, тогда, пообедаем. Хоть расскажешь мне, как ты с ним познакомилась.

– Ой, а можно, я не буду ничего о нем рассказывать. У меня и так насчет него дурное предчувствие, а ты хочешь, чтобы я еще что-то рассказывала. Было бы, о чем. Мы встречались-то всего два дня, но мне и этого хватило по горло, так что, давай, не будем.

– Как знаешь, дочка. Я за язык тянуть не стану. Не хочешь, не надо.

Ее предчувствие оказалось верным.

На следующий вечер, когда Глория возвращалась из магазина, ей на встречу из-за поворота вышли два парня. Один из них, обратившись к ней, спросил:

– Простите, у вас закурить не найдется?

– Нет, – мотнула головой Глория.

– А, может, поищете? – не унимался парень.

– Нет-нет, я не курю, – ответила она, и в этот же миг кто-то быстро подошел к ней сзади и приложил ей платок к лицу. В следующую секунду она отключилась.

Очнулась она в каком-то темном помещении от очень неприятных ощущений внизу живота. Оглянувшись, она пришла в ужас, так как лежала на какой-то жесткой поверхности и была полностью раздета. В помещении было с десяток или больше молодых парней. Двое из них ее держали, один насиловал, а остальные со смехом комментировали происходящее. Она попыталась закричать, но смогла лишь застонать, потому что рот у нее был завязан. Она попробовала вырваться, но ее держали крепко.

– Смотри-ка, вот умора! Она наконец-то очнулась! – Услышала Глория где-то позади себя знакомый голос и попробовала посмотреть в ту сторону, но говорящий был вне пределов ее видимости.

Когда тот, кто был между ног, встал, его место занял другой, затем третий, и так далее, по кругу. Ей было ужасно больно физически, но еще ужасней было внутри, на душе от ощущения унижения, беззащитности и безысходности.

Она не знала, сколько это продолжалось, потому что в какой-то момент ей стало так плохо, что она потеряла сознание.

Глава 13

Она пришла в себя под спокойные расслабляющие звуки музыки.

Девушка открыла глаза и испугано оглянулась.

Неприятные ощущения внизу живота красноречиво свидетельствовали, что кошмар о изнасиловании ей не приснился. Однако на этот раз она находилась на мягком диване и была укрыта простыней, хотя, заглянув под простыню, увидела, что все еще полностью раздета.

«Где я?!» – со страхом подумала девушка.

В помещении было просторно. Свет был мягким и неярким, однако окон нигде не наблюдалось. Одна из стен была полностью выполнена в виде целого красивейшего аквариума, в котором плавали большущие красочные рыбины, названий которых Глория не знала.

Вдоль другой стены проходила огромная барная стойка, за которой на полках во всю стену были видны различные изысканные алкогольные напитки. Если бы не остальная обстановка, помещение походило бы на бар, но в нем был лишь один стол, хотя и большой, который сейчас был накрыт, судя по ощущению, ужином, но пока еще никем нетронутым.

«Хотя, не факт, что сейчас вечер, – подумала Глория. – Я понятия не имею, сколько времени. Похоже, это место принадлежит какому-то богачу».

Она хотела было кого-нибудь позвать, но побоялась, не зная, чем это может кончиться. Девушка села на постели и, опустив босые ноги на пол, хотела уже встать, но тут раздались чьи-то голоса, и в помещение вошли двое крупных мужчин.

У обоих были большие животы, оба были коротко подстрижены, оба были в темных очках, оба носили кожаные жилетки и туфли из крокодиловой кожи, и у обоих была на шее толстая золотая цепь, а на руке золотые дорогие часы.

Увидев их, Глория тут же забралась с ногами на диван, и укрываясь простыней почти до глаз, испуганно взирала на мужчин.

– О, очнулась! – сказал один из них, и почему-то захихикал.

Второй подошел к Глории близко-близко и, сложив руки на груди, какое-то время смотрел на нее в упор, не говоря ни слова. Затем он чуть вздохнул и спросил ее:

– Как ты себя чувствуешь, Лора?

«Этот толстяк меня знает?!» – мелькнула у нее мысль. Однако, несмотря на внушительный вид мужчины, от него не исходило чего-то злого, и Глория, кивнув, робко ответила:

– С-спасибо… н-нормально.

Толстяк повернулся к другому вошедшему и сказал:

– Витя, а давай, я…

– Понял, понял. Не вопрос. Позовешь тогда, – ответил Виктор и тут же вышел из помещения.

Как только они остались наедине, мужчина развернул от стола один из стульев, уверенно на него сел, закинув ногу на ногу, и спросил:

– Что ж, скажи мне, чем ты так насолила афганцу, что он тебе решил групповуху устроить?

Глория чувствовала себя крайне неловко от ощущения того, что под простыней у нее нет никакой одежды. Продолжая закрываться по самые глаза, она спросила в ответ:

– А афганец, это кто?

– О! Во, как! Ты еще и не знаешь! Хм, весело!

И тут Глорию осенило. Голос, который она слышала в том темном помещении, где над ней измывались, принадлежал Олегу. Видимо от этого воспоминания у нее изменилось выражение лица, поскольку мужчина спросил:

– Что-то вспомнила, да?

– А афганца случайно… не Олег зовут?

– Ах, вот кому ты насолила?! – воскликнул он. – Это попроще будет.

Толстяк встал, подошел к столу, налил себе чего-то и сел обратно. Сделав пару глотков, он поднял фужер и спросил, чуть шевельнув бровью:

– Тебе налить? Вино хорошее. В магазине такого не купишь.

– Нет, спасибо, – мотнула головой Глория, боясь чего-нибудь здесь попросить лишнего, несмотря на то что ее мучила, как жажда, так и голод.

– Да, ты не бойся, Лорка. Я тебя не трону. Ты мне просто понравилась, так что, раз я предлагаю, то можно.

Он отпил еще пару глотков из фужера, да с таким удовольствием причмокнул, что Глории стало плохо от жажды, и она все-таки осмелилась попросить.

– Мне бы… попить чего-нибудь не… алкогольного.

– Так, подходи к столу, бери, что хочешь. Нет проблем. Я разрешаю.

В этом «я разрешаю» чувствовалась такая власть, что на этот раз Глория не решилась отказаться. Она робко опустила босые ноги на пол и, придерживая одной рукой простыню, подошла к столу, взяла фужер, так как другой посуды для питья здесь не было, и налила себе какого-то фруктового сока из графина.

Глядя на нее с улыбкой, толстяк продолжил, как ни в чем не бывало:

– Олег, это пустышка. У него за душой ничего нет. Но афганец с ним почему-то дружит, и видимо… Так ты Олегу, получается, насолила, да?

К этому времени она уже снова забралась на диван с ногами и, попивая из фужера вкуснейший сок, утвердительно кивнула.

– Жестоко! – покачал головой мажор.

Он снова встал со стула и, добавив себе вина, взял со стола тот сок, который пила Глория и, не спрашивая у нее, долил в фужер и ей.

– Ладно, так или иначе, Лора. Давай к делу. Я хочу тебе предложить работу. Для меня это прибыль, для тебя заработок, ну а заодно и крыша.

– А… какая работа? – спросила она, чувствуя, что здесь что-то нечисто.

Он широко улыбнулся, как бывает, улыбаются люди, когда предлагают какую-то сомнительную сделку:

– Только не спеши отказываться. Сначала послушай, все взвесь, и тогда ответишь. Хорошо?

– Так, что за работа-то? – снова настойчиво спросила Глория, так как ей уже не нравилось то, как ей это предлагалось.

Толстяк развел руками как, если бы он сказал: «Ну, если вы настаиваете», – затем он резко посерьезнел и ответил:

– Знаешь, Лора… я думаю, что, если бы я сегодня случайно не спустился туда вниз, и не посмотрел, что там за шум, тебя, возможно, уже бы не было в живых. Больше двадцати обкуренных молодчиков! Я так понимаю, что они бы по одному разу не остановились. Ты у них не первая, кого они до смерти замучили. И ведь я у них лакомый кусочек забрал, и теперь, если тебя не укрыть, они обязательно рано или поздно довершат задуманное. Так что, тебе деваться-то некуда. Не знаю, в чем ты провинилась, но здесь уже не важно, сам афганец, или Олег, его дружок. Одна шайка-лейка. Если они решили тебе отомстить и на это пошли, то тебе не жить. И полиция не поможет. Бесполезно. У афганца родной брат – начальник следственного отдела. Но против меня он не пойдет. Кишка тонка. Так что, соглашайся, пока я тебе выход предлагаю, а то ведь я могу и отказаться от этого, и выбирайся из этого дерьма как хочешь.

– Так, на что соглашаться-то? – снова спросила Глория. – Вы ведь мне так и не сказали. И, кстати, я не знаю, как к вам обращаться.

– Ага! Ладно… – он потер ладонью надбровные дуги и ответил: – Тебе меня можно называть Стас. И то, что ты меня знаешь лично, уже делает тебя неприкосновенной. А работать я тебе предлагаю стриптизершей в элитном клубе. Это не где-то там в «Попугае». Это «Дионис Клуб»! – Он сказал это так, будто речь шла как минимум о приемной президента. – Так что, соглашайся, Лора, да побыстрей. А то мне даже и неловко как-то. Я! Стас! И так долго с тобой разговариваю. Смешно даже.

Глория вдруг почувствовала, что перед ней человек, который может «убрать», кого он захочет, только движением брови, и само то, что он с ней разговаривает лично, это уже что-то из ряда вон выходящее. Почему ей оказана такая почесть, было непонятно, но что было, то было, и она вдруг поняла, что отказываться ей просто нельзя.

– Вы хотите сказать, что… мое тело… будут видеть все мужчины города? – неуверенно спросила она.

– Ну, во-первых, далеко не все. Поверь мне, девочка, «Дионис клуб» могут себе позволить далеко не все мужчины города. А во-вторых, что тебя смущает? Я понимаю, если бы не на что было смотреть! А здесь, скажу честно, я бы тебе не предлагал работу, если бы у тебя был какой-то изъян. Я, Лора, прежде чем с тобой разговаривать, навел о тебе справки и узнал, что ты занималась бальными танцами у Изабеллы и была на очень хорошем счету. И я конечно же тебя внимательно осмотрел, а потом уже накрыл этой самой простыней. – Он красноречиво окинул девушку взглядом, и ей стало ужасно неловко, но Стас спокойно продолжал. – Мне вообще-то ничего не стоило бы тебя просто заставить, но, пойми, здесь же дело вкуса. У тебя такие данные, что, если к этому прибавить творчество и желание, то на тебя будут приезжать смотреть издалека. Ты сможешь привлечь очень богатого клиента. Ты могла бы стать королевой стриптиза! Поэтому… я подумал… и решил, что, заставить тебя я всегда успею, а вот, если ты согласишься добровольно…

– А у вас нет места не в… «Дионис Клубе»? Ну… я хотела сказать… в каком-нибудь другом городе? А то… у меня здесь живет отец. Мне бы не хотелось…

– О нем я тоже навел справки, – махнул рукой мажор. – Твой отец ни разу не был ни в Дионис Клубе, ни в каком-либо другом ночном-клубе вообще. Это, похоже, не его тема. Так что, бояться тебе нечего. Он ничего не узнает, можешь быть уверена. Ты, главное, начни, а там посмотрим.

– А… где я буду жить?

– Короче, ты согласна! – он довольно хлопнул в ладоши, и в помещение тут же вбежал молодой человек, одетый как официант. – Витю мне позови, – приказал ему Стас, и добавил: – И, отведи Глорию в нашу гардеробную. Пусть Ксю оденет ее, как положено, потом пусть поужинает, и нужно будет ее устроить по первому классу. – Он повернулся к Глории и сказал, хитро прищурившись: – Те, кто работают на меня, о таких мелочах, как жилье, обычно не беспокоятся.

Когда служба закончилась, Осия поднялся в горницу, чтобы помолиться. Преклонив колени, он проговорил пару-тройку послеполуденных молитв и замолчал, чувствуя внутреннюю усталость.

Он давно заметил, что в иные времена молитва как будто сама льется из его уст, а иногда просто не идет, и пытаться выдавить ее из себя нет смысла. Можно просто затихнуть пред Господом, с верой, что Он все видит и знает, и когда нужно, восполнит его силы, как физические, так и духовные, и тогда молитва снова сама польется в небеса неудержимым потоком искренних слов.

Какое-то время Осия слышал только пение птиц, доносящееся снаружи, и свое собственное дыхание.

Затем ему на память пришел вопрос, который как-то раз задал ему Господь: «Осия, а ты помнишь, как ты стал священником?»

После этого вопроса ему тогда пришло на память множество ситуаций, начиная с момента, как он уверовал, но только сейчас он всерьез задумался над самим вопросом.

Да, он помнил, он очень хорошо помнил, как к нему пришел этот призыв.

К тому времени Эдуард уже прочитал Библию несколько раз. Будучи студентом последнего курса, он как раз успешно сдал последний экзамен и приступил к дипломной работе. Не зная, что его ждет в жизни дальше, он стоял перед выбором, а стоит ли ему после Института поступать в Духовную Семинарию, или нет. Находясь у себя дома, он в очередной раз читал Священное Писание, и дошел до шестой главы книги пророка Исаии, где этот великий человек увидел Господа, сидящего на превознесенном престоле в небесном храме.

Когда молодой человек открыл свою библию и стал читать эту историю, ощущение окружающей его реальности вдруг исчезло. Писание как бы ожило перед его глазами, и он оказался внутри книги непосредственным свидетелем происходящих там событий.

К удивлению Эдика, Исаия вовсе не обрадовался тому, что видит Бога. В свете сияющей Божьей славы этот великий пророк, который смело и бескомпромиссно говорил слово Господа царям и правителям, увидел свой маленький грех, всего лишь какую-то там нечистоту своих уст, и закричал: «Горе мне, я погиб! Я человек с нечистыми устами…»

Эдуард прекрасно понимал, что, если бы этот пророк был лживым человеком, он бы не удостоился чести говорить слово Божье царям, и тем более, лицезреть своими глазами Самого Господа. То, что он увидел, как нечистоту своих уст, в глазах Эдика было какой-нибудь незначительной мелочью, неточностью высказываний, недоговорки и преувеличения, но не более того. Однако в свете Божьей славы маленький грех оказался такой огромной проблемой, что Исаия увидел в этом свою смерть.

Огромный огненный шестикрылый Серафим взял специальными железными клещами с жертвенника горящий уголь и прикоснулся этим углем к устам пророка, и таким образом грех был очищен.

У Эдика, который читал эту историю, было ощущение, что это к нему подлетел Серафим, и к его устам прикоснулись углем. Он настолько ясно видел перед своим мысленным взором эту картину, что его уста стало жечь нестерпимым жаром от угля с Божьего алтаря.

Сразу после этого прозвучал призыв Господа: «Кого Мне послать? И кто пойдет для Нас?»

И когда Исаия воскликнул: «Вот я, пошли меня!» – Эдуард воскликнул те же самые слова вместе с пророком.

В тот же миг видение перед глазами студента исчезло, и он вновь оказался у себя дома.

С удивлением оглянувшись, он еще какое-то время приходил в себя, а затем глубоко вздохнул и сам себе уверенно сказал:

– Я стану священником.

Все это сейчас так ясно всплыло в памяти у Осии, как будто это было только вчера.

«Хорошо, Господи. Я ясно помню, как стал священником, но… не понимаю, для чего именно я вспомнил это сейчас?»

В ответ к нему на разум пришло еще одно место Писания:

«…помни весь путь, которым вел тебя Господь, Бог твой…» (Второзаконие 8:2)

Осия достал рабочую тетрадь и записал в нее, и эти слова, и еще несколько мыслей для своей будущей проповеди.

В дверь кто-то негромко постучал.

Оглянувшись на детскую комнату и посмотрев на часы, Глория подошла к двери и тихо спросила:

– Кто там?

– Это я, Людмила, – последовал ответ.

«Людмила?! В такую рань?!» – удивилась Глория и открыла дверь.

– Доброе утро, матушка! – Шепотом поприветствовала ее мать Виталия, как только вошла. – Я не стала звонить. Подумала, а вдруг дети еще спят, и я их разбужу. Как вы, милочка? Все хорошо? Я решила, что вы, скорее всего, все еще будете нуждаться в моей помощи. Петеньку в школу отвести, или Машеньку в детский сад. Ну, или, я по дому с Павлушкой похлопочу, а вы их отведете. В общем, все легче, когда вдвоем. И, кстати, мы же говорили о том, чтобы младшенького в детсад тоже устроить. А мне для этого его документы понадобятся. В общем-то, больше ничего. Я могу сама все сделать.

Слова неудержимым потоком так и лились из уст Людмилы, но Глорию это совершенно не напрягало.

«О, если бы моя мама была ко мне так же добра и приветлива! – подумала она. – Мне бы, наверное, больше ничего не нужно было бы в детстве».

Со своей свекровью Глория виделась всего один лишь раз. Она приехала через день после свадьбы, сославшись на отсутствие билетов на нужную дату. Смерив Глорию явно критическим взглядом, она отвела Эдика в другую комнату и о чем-то с ним довольно долго разговаривала. До слуха Глория долетела лишь частично одна фраза Эдика: «Мама, это моя жизнь… ». Лишь по напряженной интонации можно было догадаться, что мать не во всем согласна с выбором сына.

Вышла она из комнаты с поджатыми губами и, ни слова не сказав невестке, ушла, даже не попрощавшись. Больше Глория ее никогда не видела. Если бы не любовь к Эдику, и не его уверенная поддержка, она бы, наверное, восприняла такую реакцию свекрови, как что-то ужасное.

Глория всегда чувствовала нехватку материнской заботы, и сейчас, когда Людмила с такой охотой о ней хлопотала, ей это было очень приятно.

– Ага! Ты кашу уже подогрела… Какая умница! Их еще не пора будить? Или они сами просыпаются? – Людмила даже не заметила, как перешла на «ты» и, задавая вопросы, не сильно нуждалась в том, чтобы услышать на них ответы, поскольку, не дожидаясь реакции Глории, уверенно продолжила болтать дальше. – А Виталий сегодня не смог. Он поехал в церковный реабилитационный центр. Ну, тот, который сам проходил. Конечно, огромная благодарность твоему супругу. Он его буквально с того света вытащил. Я уж так Бога молила, чтоб Он ему помог, и вот, получилось все-таки. Теперь жив-здоров, и не тянет его туда больше. Теперь вот при церкви трудится. Зарплата, конечно, небольшая, но… зато и не тащит уже из дома ничего. А то ведь, все тащил. А ведь, он у меня все может. Руки просто золотые. Он и рисует превосходно, и многое умеет. Отделочник, просто сказка. Такая лепнина…у-у… закачаешься. Мог бы так хорошо на отделке зарабатывать. Так ведь, из-за этой своей проблемы всех заказчиков растерял… Ну, да-ладно. Все в свое время. Пока, что есть, то есть. Я и так очень довольна…

Глория слушала незатейливую речь Людмилы и улыбалась. Ей было просто хорошо оттого, что эта словоохотливая женщина решила прийти ей на помощь с самого утра, чтобы разбавить ее одиночество.

В этот момент маленький сонный Павлик вышел из детской и, смешно зевая, забрался на стул и молча сел, слушая журчание речи Людмилы.

Увидев его, пожилая женщина всплеснула руками.

– Ой, а кто это у нас здесь проснулся?! Какие милые малыши-карандаши! Ну, что… чаю? Хотя нет, какой чай? Сначала нужно кашку. Мама приготовила такую вкусную кашку. А потом можно и чаю. Да, малыш?

Она тут же взяла ребенка на руки и стала с ним мило беседовать, задавая ему всяческие вопросы, на которые тот очень даже охотно стал отвечать.

День пролетел незаметно. С помощью Людмилы они сделали очень много, и в ненавязчивом общении к концу дня Глория совсем не устала. Настроение у нее было прекрасным. Она ждала Эдика, надеясь, что, когда он придет, у них будет прекрасный вечер вдвоем.