Укради меня бесплатное чтение

Глава 1

“Да давайте уже украдём”.

Если бы я знала, к чему приведет эта фраза, отправленная мной в Сеть, я бы переломала себе пальцы молотком, как только они коснулись первой буквы на клавиатуре.

Именно из-за неё я сейчас сижу и так сосредоточенно смотрю на ручку двери. Обычная металлическая ручка, бывшая когда-то блестящей, но уже частично облезлая и подёрнувшаяся ржавчиной от времени, которая откроет дверь после того, как я её поверну. Самую обычную дверь, если не учитывать, что за ней – мое уголовное дело.

Чёрт возьми, это начиналось как самая обычная шутка, но сейчас мне совершенно не смешно. Сердце колотится, а пустой желудок вот-вот готов вывернуться наизнанку через горло. Резиновые подошвы моих стареньких и обтёрханных конверсов словно вросли в доски пола, чтобы не дать мне сделать шага через порог, способного угробить всё моё будущее. Но у меня нет другого выхода, кроме как повернуть эту ручку и войти. Войти и увидеть человека, которого я украла.

Разумеется, я не осилила бы этого в одиночку, да и идея была не только моя, но отвечать за всё это безобразие я буду одна. Я посмотрела на часы – самолёт с моими подельницами уже должен был подняться в воздух в ближайшем аэропорту и удаляться оттуда прочь со сверхзвуковой, надеюсь, скоростью, поэтому я вполне могу встать со своего стула и открыть эту чёртову дверь.

Но я медлю.

Мы – чокнутые футбольные фанатки, и мы похитили своего кумира. И размышлять сейчас, как мы до этого докатились, пожалуй, что уже поздновато.

Идея эта возникла из случайно оброненной в фанатском чате фразы – кто-то накануне прочитал "Мизери" и разразился на эту тему шуточкой с рейтингом 18+. И я даже не успела заметить, как мои пальцы набрали на клавиатуре “Да давайте уже украдём”, добавили пару смайликов и отправили все это в чат. И в чате тут же бомбануло. Я даже не ожидала.

Сначала меня неприятно поразила лёгкость, с которой эту идею подхватили участницы чата, точнее, меня поразило то, что похищение живого человека в принципе вписывалось в их систему жизненных ценностей, не вызывая никакого отторжения. То, что оно не вызывало отторжения у меня, мне как раз было понятно, но о девчонках я до этого думала лучше. Я в фанатской теме варилась давно, да и кумиры у меня менялись, но для меня каждый раз всегда казался последним, и каждый раз я уходила в это идолопоклонство по самую макушку. Подозреваю, что это не очень согласуется с общепринятыми понятиями о здоровой психике, и мне бы, по-хорошему, нужно было бы пройти психотерапию, таблеточки там попить, или что-то типа того. Ради интереса я в своё время поискала информацию о том, насколько это вообще нормально, и насколько нормально в такой форме, как у меня, но ничего определённого так и не выяснила. В основном источники сходились на том, что все проблемы из детства, но кукушечка пока ещё не съезжает, хоть и сидит уже на чемоданах, а тревогу пора бить, когда всё это начнёт мешать жить и трудиться. Вот только мне всегда было комфортно жить в этом выдуманном самой для себя мире, и до вчерашнего дня я вообще не собиралась ничего менять. Реальность меня не особо радовала.

Чему радоваться, а? Однушке в неблагополучном спальном районе, доставшейся мне по наследству? Или должности перекладывательницы бумажек в мелком издательстве за мелкий же прайс? С которого я могла хоть что-то отложить только путем суровых ограничений почти всех жизненных удовольствий. Нет, я искренне любила книги, и работу себе подыскивала с тем расчётом, чтобы быть к ним поближе, но единственное издательство, приславшее мне оффер, специализировалось совершенно не на шедеврах литературы, а ковало деньги из популярных в народе жанров.

Когда-то я радовалась своей школьной золотой медали и красному университетскому диплому, доставшемуся мне такой кровью, что я раз и навсегда зареклась ещё хоть раз в жизни существовать в режиме пробивания стен лбом. А когда при мне замдекана заикнулся об аспирантуре, я успела сказать “Да ну, нахер!” ещё до того, как он это слово договорил, и этим навсегда лишила себя научной карьеры. Я лоб-то тогда чуть не расшибла и потом довольно долго пыталась прийти в себя, одёргивая себя при каждой мысли, что я кому-то там что-то должна, в том числе – быть хорошей девочкой. А спустя всего два года оказалось, что все мои аттестаты ничего не значат для хоть какого-то жизненного успеха. И снова надо было что-то пробивать. Вот тогда я сложила лапки и сдалась, приняв оффер и отправившись способствовать распространению на земле бульварной литературы. Со временем я признала за такого рода книгами право на существование и мне даже стало нравиться то, что мы издаём.

На стадион я впервые попала ещё студенткой – не нашла подходящих слов, чтобы отказать подружке на просьбу составить ей компанию. Подружка, как и ожидалось, довольно быстро слилась от меня в компании какого-то парня, и мне ничего не оставалось, как всё-таки посмотреть на происходящее на поле – билет стоил приличных денег, и мне было жалко потратить их впустую. Стоя на трибунах в окружении бешено ревущей толпы фанатов, я внезапно почувствовала, как в меня словно тонкой струйкой вливают жизненную силу, и с удивлением ощутила мир вокруг таким цветным и полным, каким уже отчаялась увидеть его хоть когда-либо. Я не спала от пережитых эмоций две ночи, а потом захотела пережить их снова. И снова. Так моя жизнь и разделилась на две части – на скучное добывание средств к существованию и на футбол.

В фан-клубе я была тем самым серым кардиналом, который отвечал за организацию различных движух, но которого по окончанию движухи никто не вспоминал и даже не думал благодарить. Впрочем, я вполне себе получала удовольствие, когда движ проходил без явных факапов, потому что, если какие-то проблемы случались – про меня вспоминали очень быстро. И в непечатных выражениях. Мне было наплевать – я делала это не ради них, а ради команды, за которую мы болели. И ради него. Ради моего кумира.

Когда я увидела Эрика Нильсена первый раз, мне показалось, что я ослепла. Слепота была избирательной – я видела только его, всё прочее расплывалось в цветную кашу. Закрыть глаза не помогало, как не помогает тому, кто взглянул на солнце – образ намертво въедается в сетчатку. Он тогда был ещё совсем молодым парнем, но уже сделал себе имя в футболе, крепко уселся на вершине славы и держался там, не давая никому сдвинуть себя оттуда хоть на сантиметр – потому что путь туда был для него нелёгким, и, в отличие от меня, он обладал тем упорством, которое могло пробивать стены. Именно это так цепляло меня, хотя, разумеется, он был красив. Если бы не был, нашего тесного бандитского кружка бы не существовало. Сейчас он, разумеется, стал старше, но возраст его совсем не портил – первые тонкие морщины, побежавшие к вискам, даже придавали определённый шарм. С античной статуей его сравнить было нельзя – черты лица были некрупные и слегка грубоватые, скорее, тут можно было вспомнить Родена. В сочетании с поистине королевской осанкой это делало его холодным и отстранённым, но улыбка меняла всё, она как раз и зажигала то самое солнце, на которое невозможно смотреть без вреда для здоровья.

Происходил он из Швеции, но основную часть карьеры играл, в основном, в континентальной Европе. Точную причину, почему из европейской команды он перешёл в региональную российскую, мы не знали. Хотя теории, разумеется, строили, но ни одна из них так и не стала основной. Мы знали, что шесть лет назад он получил серьёзную травму, которая надолго выбила его из строя. К тому же, возраст уже был пограничный – не для выхода на поле, играть он мог бы ещё довольно долго, но вот заключать новый долгосрочный контракт уже было выгоднее с кем-то более молодым и не таким дорогостоящим. Нынешняя его команда, впрочем, была богатая. Владельцем был стальной король Новиков, и они могли позволить себе легионеров. В том числе таких, как Нильсен.

Как нормальные фанатки, мы смотрели все матчи, где он выходил на поле, ходили на стадион, если была возможность, следили за всеми интервью, читали все публикации, включая откровенно жёлтые, и вешали плакаты с его светлым образом на стены своих спален. А как ненормальные – планировали похищение. Сначала это были просто смехуёчки, довольно быстро переросшие в сугубо теоретические рассуждения, но, в конце концов, уже через полгода скелет идеи оброс мясом и даже жирком дополнительных знаний, в том числе и из пособий по криминалистике, и превратился в хороший рабочий план, очень подробный и сводящий к минимуму вероятность попасться. И в составлении этого плана я играла одну из первых скрипок – дала о себе знать моя профдеформация, и ответ на вопрос “как?” я искала особенно тщательно. Но, если честно, мы все были хороши, и недостатка идей у нас не наблюдалось – только отбирай наиболее удачные.

Я не очень легко схожусь с людьми, поэтому то, что у нас в рамках фан-клуба сложилась такая компания, я ценила. Мы на общем фоне даже фриками не выглядели. Если поискать, в Питере окажется довольно много любителей футбола, которые болеют не за "Зенит". Несмотря на страшные легенды о зенитовских ультрас, это довольно безопасное занятие, если не лезть на рожон и не ломиться на фанатский вираж, полностью экипированным в символику другой команды. До старости дожить можно. А учитывая население города, компанию себе могут найти даже любители разводить бобров в неволе.

На этой-то почве мы и стали подругами. Я сейчас не про бобров, если что.

Две недели назад мы прилетели на первую в этом сезоне серию матчей в большой южный город, где и базировалась команда нашего кумира. Мы собирались посетить два их домашних матча, а остальное время провести в праздных развлечениях, отдохнуть от рабочих будней и погреться на южном солнышке. Если честно, то на этот отпуск я копила почти год, каждую свободную копейку откладывая на поездку, и то – мой вклад в общий кошелёк не был равным вкладам моих подруг, они сделали мне скидку за то, что вся организация нашего турне снова была на мне. И я втихаря этому радовалась – эта разница, приятно греющая мой банковский счёт, мне могла очень пригодиться потом, после возвращения.

Жили и тусовались мы все вместе – сняли вполне приличную халупу в частном секторе, чтобы не иметь проблем с соседями, вызывающими полицию на каждую песню, которую мы затеем орать хором в ночное небо под гитару или просто так. Поэтому, когда хозяева халупы в ответ на мой вопрос, что там за соседи, написали мне, что соседние дома по большей части тоже сдаются на лето и в конце августа уже обычно пустуют, это было дополнительным аргументом “за”, помимо низкой цены, которую они просили за это строение на выселках. Гитаристки-то из нас были так себе и на вызов полиции наши песни вполне тянули. Лучше всех в нашей компании на гитаре играла Валя, но она-то как раз с нами и не поехала – загремела в больницу на сохранение беременности, хотя билеты были уже куплены. Чтобы она не так сильно расстраивалась, мы ежевечерне давали ей полный видеоотчёт под распитие ликёра "Вана Таллинн", причем таких сортов, которые в России не продавались – их привозила нам Оля, единокровная сестра которой была гражданкой Эстонии и жила в Таллинне. Их общий отец пару лет как умер, и сёстры стали после этого даже ближе друг к другу, потому что были друг для друга единственной семьёй. Оля работала на фрилансе, имела свою машину и фактически жила на два дома, не имея никаких проблем с пересечением границы, а мы в связи с этим не имели проблем с ликёром. Но он через неделю закончился, мы наелись новых впечатлений, перешли на местные напитки и ожидаемо начали скучать.

Наш план просто всплыл сам собой.

Празднуя победу команды во втором матче и приканчивая в честь этого очередную бутылку вина, мы решили, что пора бы уже нашу затею и осуществить. Мы даже не меняли изначальную формулировку.

“Да давайте уже украдём”.

О чём мы тогда думали? Да ни о чём. Наш план к тому моменту полностью нас захватил, это была запущенная программа, работавшая на адреналине от победы команды, и она выполнялась уже без особой скидки на нашу волю. Нам жизненно необходимо было её завершить.

Всё получилось даже чересчур гладко. Мне до сих пор не верится, что нам удалось нигде не проколоться – но нам это удалось. Ранним утром мы подкараулили его на пробежке в парке, где накануне провели разведку, делая вид, что прогуливаемся. От идеи изображать бегунов мы отказались сразу – нас выдала бы одышка уже метров через пятьсот. На спортивные состязания мы предпочитали исключительно смотреть, а заниматься спортом самим – упаси господь. Парк был очень удачный, больше похожий на лес – народу по утрам в нём бродило мало, и орать можно было сколько угодно, никто не услышит. Да и его стандартный маршрут, который мы неплохо изучили по неразумно открытому профилю в спортивной соцсети, был просто подарком – складывалось впечатление, что он не имел большого желания быть узнанным на пробежке, и откровенно людных мест избегал.

Против нашей компании шансов у парня не было – не сказать, что мы пошли толпой, но нас было много, и мы были, к сожалению для всех участников, хорошо знакомы с тактикой гопников и ультрас – жизнь познакомила. А вот опыта похищений у нас до этого не было, поэтому мы пошли по пути из детективных фильмов – связали, залепили скотчем рот и надели на голову предварительно выстиранный холщовый мешок. Потом затолкали в кузов небольшого грузовичка, который арендовали на день, и отвезли в дом, который мы снимали – отсутствие соседей и тут сыграло нам на руку. Один раз предложили воды. Разумеется, в ней был транквилизатор – кое-кто из нашей компашки до психотерапевта все же дошёл. И сейчас похищенный нами человек спал за дверью, которую мне предстояло открыть. Или не спал. Но сбежать не мог – связали мы его на совесть. Мешок, посовещавшись, сняли, всё-таки мы не совсем живодёрки.

Когда первая эйфория от успеха у нас прошла, мы внезапно поняли, что в нашем плане имелась огромная дыра, которую мы не замечали все полгода обсуждений. А именно – было совершенно непонятно, что теперь делать с похищенным. Вариант из "Мизери" был невозможен по целому ряду причин. Мы были в чужом городе, наши отпуска заканчивались, уже вот-вот нужно было возвращаться на работу, да и от наших эротических фантазий к этому моменту уже не осталось ничего – на их место очень быстро пришёл липкий страх от осознания, что же мы натворили. После коллективной истерики с обвинением друг друга во всех смертных грехах нам удалось прийти к определённым договорённостям, впрочем, на моём лице уже красовалась длинная царапина от чьего-то ногтя. Ноготь, скорее всего, принадлежал красавице Марине, которая, в отличие от остальных, была из вполне приличной семьи и, благодаря обеспеченным родителям, даже имела свой бизнес – трогательную цветочную лавочку, где она в качестве основного сотрудника ваяла шедевры из живых цветов. До знакомства с нами Марина была милой домашней девочкой, краснеющей при слове “жопа”. Но наша компания её явно портила, и моя расцарапанная рожа была тому лучшим доказательством.

Новый план был такой: девчонки уезжают в аэропорт как можно быстрее и улетают домой первым же рейсом, на который удастся сесть – даже если лететь придётся с пересадками, а мне предстоит освободить узника и тоже убираться оттуда кружным путем через соседний город, постаравшись раствориться в толпе до того, как похищенный найдёт ближайший полицейский участок. План был плохой, но придумать что-то получше нам мешала паника и отсутствие времени. Фраза из чата "За ночь с ним я готова и отсидеть" превращалась в реальности в "Отсидеть просто так". Причем именно что мне, ведь именно я засвечусь перед нашей жертвой по полной.

Мы рассматривали вариант позвонить в полицию с какого-нибудь нейтрального телефона и сообщить о нём, но для этого сначала требовалось убраться оттуда подальше и найти этот самый телефон, и всё это время ему предстояло лежать связанным, без еды и воды. При мысли об этом у меня начинало сжиматься сердце. Нет. Это перебор, слишком жестоко. Вот и решили, что освобождать надо самим, с чётко осознаваемым риском подставить одну из нас. Впрочем, мы подставлялись в любом случае.

Почему выбрали меня? Отчасти потому, что как раз я в припадке запоздалого раскаяния громче всех орала, что оставить человека в таком состоянии будет несколько неблагородно, ну девчонки и решили, что кто ж мне запретит. Но был и чисто утилитарный довод. Дело в том, что описать мою внешность – значит описать примерно 80% женского населения страны моего возраста, да и с возрастом можно не попасть лет на 10 в обе стороны. Я, скажем так, среднестатистическая. Среднего роста, среднего сложения. Цвет глаз и волос тоже самый распространённый, ни одной особой приметы не торчит из-под одежды, одежда – как у всех, а украшений я не ношу. Взгляду на мне просто не за что зацепиться, и моё лицо назавтра, как правило, забывают. Я не буду врать, что мне никогда не хотелось быть красавицей – хотелось, иногда прямо очень, особенно глядя на тех девушек, с которыми наш кумир выходил в свет, но плюсы моей внешности перевешивали – меня никто и нигде не замечал, пока я не подам голос. Идеальное лицо в толпе, и к тому же это было очень полезно на работе, где, пытаясь навесить на кого-то новых обязанностей, обо мне вспоминали в последнюю очередь. В отличие от остальных, у меня был хотя бы мизерный шанс.

Я машинально вытерла вспотевшую ладонь о стопку мужской одежды, лежащую у меня на коленях. Я купила эти шмотки на ближайшем рынке, пока девчонки паковали вещи. Одежда, в которой он вышел на пробежку, немного пострадала при… При краже. И в прежний вид её вернуть было уже невозможно – дорогой комплект беговой одежды, подобранный, чёрт побери, в цвет кроссовок, был испачкан землёй, травой и порван в нескольких местах. Парень не собирался отдавать свою свободу за бесценок, и мы это оценили в полной мере. Выйти на улицу в том виде, в каком мы его выгрузили прямо на пол в большой комнате, было бы чересчур даже для этого города, поэтому мой кошелёк похудел, а потраченная сумма царапнула меня в самое сердечко.

Ему идёт чёрный цвет, думала я, рассматривая ассортимент, предложенный мне совсем юной девчонкой, очевидно, подрабатывающей у кого-то из родни на каникулах. На чёрном фоне его северная, не слишком контрастная красота выделялась особенно ярко, а глаза становились синими-синими, особенно, если уже успевал прилипнуть хоть какой-то загар.

– Ребёнку? – выдернул меня из сладких грёз голос продавщицы.

– Что? – не поняла я.

– Ребёнку смотрите? Тогда лучше цветное возьмите. Или с рисунком, чёрное сейчас не модно.

Ах, ну да, подумала я, через неделю же всем детишкам в школу, и их родительницы носятся сейчас, как белки в колесе, обновляя гардероб выросшим за лето отпрыскам. Нет, милая, наш мальчик покрупнее. И на задушевные разговоры меня в тот момент совершенно не тянуло.

– Взрослому, – я взглянула на юную стилистку так, что она покраснела и больше советов мне не давала, безропотно принеся то, что я попросила, и в нужном размере. Нужный размер я прикинула на глаз – его рост и вес были мне известны. Для этого даже не надо было быть фанатом – такие вещи публикуют на сайте клуба в разделе “О команде”, и даже в Википедии, а если бы я слегка промахнулась – свободный крой это бы простил.

Девчонка-продавщица ловко сложила каждую вещицу идеальным прямоугольником, и сейчас вся стопка на моих коленях смахивала на чёрную пирамиду, подготовленную для какого-то сатанинского ритуала. Там был трикотажные брюки, толстовка, футболка и бельё.

Была у меня и ещё одна проблема – он не говорил по-русски. По-английски говорил, но и этот язык не был ему родным. Собственно, я очень рассчитывала на то, что он знал его максимум на троечку с плюсом, потому что мой английский в объёме программы провинциальной школы был ужасен и категорически не позволял общаться с носителем языка. Я в своё время пыталась учить язык дополнительно, пыталась смотреть какие-то ролики без перевода, но больше, чем на пять минут, меня обычно не хватало – внимание расплывалось и я переставала что-либо понимать, даже если говорили понятно. Все мои усилия закончились пшиком, и если на слух я навострилась догадываться о смысле сказанного по контексту, то сказать что-то самой для меня было очень сложной задачей.

Впрочем, долго общаться я и не собиралась, рвать когти нужно будет очень быстро, что-то вроде "Лети, птичка" я уж как-нибудь выговорю. А если меня будут бить – я точно буду употреблять русский непечатный, как и положено девочке, выросшей в спальном районе. На случай возможной драки у меня был в кармане перцовый баллончик – у таких девочек, как мы, он всегда имеется, но вот пускать его в дело мне до сих пор не приходилось, поэтому за дверью меня ждала полнейшая неизвестность. Встав со стула, на котором я сидела почти без движения весь последний час, я ощутила желание перекреститься, несмотря на полнейшее равнодушие к любой религии.

Пора. Я медленно вдохнула, выдохнула и открыла дверь.

Глава 2

Он не спал. Ох, это плохо, значит, всё же придется коммуницировать, подумала я, приземляя стопку одежды на стол. Как бы мне к нему обратиться? По имени? Нет, так не пойдёт. Мне вдруг показалось, что имя – это как-то слишком интимно, словно я с таким обращением лезу к человеку в зону комфорта. По фамилии? О нет, это ещё хуже, отдает казёнщиной. Ну что ж, значит, буду на "Эй, ты". Такой вариант меня совершенно не смущал. Я встала на безопасном расстоянии, шумно вдохнула и заговорила, почему-то с торжественной интонацией.

– Не бойся меня. Я пришла освободить тебя. Извини, это была очень плохая шутка.

По моему виску сползла капля пота. Он смотрел на меня, а я на него. Я раньше видела его вблизи всего несколько раз, и каждый раз у меня не было времени его рассматривать. А сейчас сквозь мой страх с чего-то начало пробиваться совершенно неуместное любопытство – другой такой возможности могло и не представиться. Он, казалось, совсем меня не боялся: его тело, бронзовое от загара, было расслаблено, и он умудрялся, сидя на полу и прислонившись боком к стене, выглядеть чуть ли не коронованной особой, несмотря на грязную одежду, сквозь прорехи в которой проглядывала такая же загорелая кожа, что и на открытых участках. И несмотря на верёвки, стягивающие его запястья и лодыжки, вдоль которых тоже тянулись грязные разводы. Землёй были перепачканы даже его спутанные вьющиеся волосы, пшеничные от природы, но сейчас выгоревшие на солнце до цвета чистого золота. Я снова набрала в грудь воздуха и сосредоточилась.

– Я не сделаю тебе ничего плохого. Кивни, если понял.

Я была готова к тому, что он не понял. Но он на секунду замер и всё же качнул подбородком. Ладно, провинциальная школа была не так плоха. Да и интонацию свадебного тамады мне удалось в себе удавить.

– Я развяжу тебя. Только не бей меня. Пожалуйста.

На последнем слове мой голос дрогнул. В горле стоял ком, и я с большим трудом произносила слова. Я осторожно двинулась к нему, чувствуя себя водолазом в свинцовых ботинках, в которые, по ощущениям, превратились мои кеды. Он сидел неожиданно спокойно и не спускал с меня глаз. Это ещё больше нервировало. Я присела на корточки и стала распутывать верёвки на связанных за спиной руках. Девчонки постарались на совесть – было ощущение, что кто-то из них служил во флоте. Мои руки било мелкой дрожью, словно от болезни Паркинсона, но я медленно развязывала узел за узлом. Пленник сидел тихо и не дёргался, несмотря на то, что я была очень близко, и мой нос практически утыкался ему в шею, а ноздри щекотал чуть уловимый, но острый запах его пота. Наконец, верёвка поддалась, петли в момент ослабли и он смог вытащить из них руки. Я замерла, готовая отпрыгнуть в любой момент. Но он покрутил затёкшими запястьями и одним резким движением оторвал с лица полоску скотча. После чего начал жадно глотать воздух, всё ещё не издавая ни звука. Это было странно. Я протянула ему пластиковую бутылку с водой.

– Чистая.

Он помедлил, но взял, и тут же свернул с горлышка крышечку, выдув треть воды одним длинным глотком, а отняв, наконец, бутылку от губ, он на секунду прикрыл глаза от наслаждения и снова припал к горлышку. Ни слова, ни крика, только хруст сминаемого пластика. Что-то явно шло не так, но я не могла понять, почему. Перекатившись, он сел спиной к стене, вытянул длинные ноги и теперь, аккуратно отпивая оставшуюся воду, внимательно разглядывал меня. Словно оценивая. Мне стало неуютно под его пристальным взглядом, и я стала распутывать верёвки на ногах. С ногами мне удалось справиться быстрее – морских узлов тут не навязали. Я поднялась с пола и, медленно пятясь, чтобы не терять его из виду, отошла в противоположный угол комнаты, снова вспомнив про водолаза – пока я возилась с верёвками, сидя на корточках, ноги затекли и каждый шаг отдавался в икрах и ступнях так, словно в них впилось по ежу. Моя сумка с вещами уже стояла за дверью. Мне осталась лишь финальная реплика.

– Ты можешь идти. Вот одежда, – моя рука сдвинула чёрную пирамиду к краю стола. – Я тоже пойду.

– Подожди.

От его голоса я дёрнулась – он меня испугал.

– Подожди, я хочу предложить тебе сделку.

Я окончательно перестала что-либо понимать. Какая ещё сделка? Скорее всего, он просто тянет время и мне срочно нужно убираться отсюда, как только ноги хоть немного отпустит.

– Послушай, я же могу сдать тебя полиции, – торопливо заговорил он, заметив, что я попыталась шагнуть к двери. – Похищение человека – это уголовное преступление. А могу и не сдать. Давай так – я тебя не сдам, а ты подержишь меня тут ещё несколько дней. Пять дней, хорошо?

– Зачем? – я не узнала свой голос. На его месте я бы бежала отсюда на спринтерской скорости, а он не хочет уходить?

– Мне нужно исчезнуть на пять дней. У меня, ну, допустим, матч на днях. Я, допустим, не хочу играть. Похищение – просто шикарный повод.

Мой мозг наконец-то заработал. Я словно услышала, как в голове провернулся ржавый вал и застопоренные адреналином шестерёнки начали поворачиваться. Чтобы прогулять матч, похищение не требуется, достаточно сказаться больным. Или напиться. Да и если он сейчас внезапно вернётся, команда первым же делом отправит его к врачу, чтобы проверить, не повредили ли им очень дорогостоящего парня, и те же пять дней он спокойно может ссылаться на стресс, который мешает ему выйти на поле. А уж его календарь я знала лучше любой секретарши в клубе – до ближайшего матча ему оставалась как минимум неделя. Он врёт мне. Должно быть что-то ещё. Должно быть что-то ещё…

– Должно быть что-то ещё, – я говорю это вслух. – Ты всегда можешь сказать, что похитители тебя били и ты нездоров. Если нужно, я могу тебя ударить. Для достоверности.

– Ты шутишь? Судя по царапине у тебя на щеке, ты дерёшься так себе. Пропустила удар в лицо, как новичок. Что, бросили тебя твои подельницы? Я слышал, как вы скандалили наверху, хоть и ни слова не понял.

– Ты говоришь мне правду или я ухожу. Сдавай меня в полицию.

– Хорошо, что ты обо мне знаешь?

– Много. Почти всё. Я твоя фанатка. Извини, что говорю это в таких обстоятельствах.

– Кое-чего не знаешь. Какое сегодня число?

Так, приплыли. Что ещё? Допинг? Наркотики? Карточные долги? Серийные убийства? Я попыталась снова шагнуть к двери, но ежи все ещё были на месте, хоть и основательно уменьшились. Он тем временем спешно обшаривал взглядом скудную обстановку комнаты.

– Не ищи, твой телефон мы выкинули. И часы тоже, там же трекер. Сегодня двадцать шестое.

– Завтра я должен жениться.

Оп-па, лучше бы это были наркотики. Это звучало даже более дико, чем всё, что я смогла придумать. Но моего словарного запаса не хватало, чтобы сказать это вслух, и я продолжала ошарашенно молчать. Он тем временем неожиданно легко для человека, пролежавшего связанным несколько часов, вскочил на ноги и подошёл ко мне, отрезав путь к выходу.

– Как ты понимаешь, пока вы решали, что со мной делать, у меня было время подумать. Много времени. И я подумал. Точнее, передумал. Жениться я не хочу.

Я почему-то сразу поставила себя на место невесты, и меня начала накрывать волна справедливого возмущения.

– Любовь прошла?

– Дорогая, среди людей моего круга любовь – это даже не половина брака, – "моего круга" он произнес нарочито отчётливо и стал похож на капризного наследника престола, вынужденного что-то объяснять прислуге. – Если ты не в курсе, спать друг с другом, жить вместе, и даже заводить детей можно и без этого. Брак – это сделка. А у меня как раз накануне изменились финансовые обстоятельства и эта сделка стала совсем невыгодной. Я даже сам думал себя украсть, продумывал варианты. Но видишь, как всё удачно сложилось. Мне не пришлось организовывать побег самому и оставлять следы, всё устроилось вашими руками, и к тому же вы со мной никак не связаны. Самому мне бы не удалось удрать незаметно. Я, знаешь ли, занятой человек и всё время на виду.

– Но не на пробежке.

– Не на пробежке. Это вы молодцы.

Повисла пауза. Он прислонился плечом к стене, сложил на груди руки и наблюдал за мной. Я думала. В целом, его предложение пока что меня устраивало – в тюрьму, да ещё гарантированно с позорной оглаской, мне не хотелось. Я не боялась, что он сдаст полиции мои приметы – ищи ветра в поле, но вот показать этот дом он вполне может, и как раз дом выведет на нас с большой вероятностью. Мы же не отмывали там всё целиком, да и у хозяев есть мои контакты. Договор мы с ними, разумеется, не заключали, лично не виделись, электронную почту и телефон можно сменить, да только цепочку, ведущую ко мне, это удлинит не сильно. Но и доверять, в общем-то, совершенно незнакомому человеку (да, до меня, наконец, это дошло) тоже было опасно, ситуация пахла конкретной такой подставой.

Первым молчание нарушил он.

– Ты думай, думай, лично я в ближайшие пять дней вообще никуда не тороплюсь. На дурочку ты не похожа. А то, что я тебе предлагаю – чистый win-win: ты свободна, я тоже свободен. Если откажешься, то содействовать расследованию для меня будет делом чести, как для законопослушного человека, и по итогу мы будем сидеть каждый в своей клетке. Но тебя будут хуже кормить.

– Это шантаж?

– Да, это шантаж.

– Это тоже уголовное преступление.

– А ты докажи.

Похоже, мы друг друга стоили. Надо было его связанным бросить. Я вздохнула.

– Зачем пять дней? Уходи послезавтра.

– То есть мы договорились?

– Нет, не договорились. Зачем пять дней?

– Меня же ищут. Если я правильно понимаю процесс, дня три меня будут искать живым. А потом сделают скорбные лица и начнут искать тело. Семья моей безутешной невесты перестанет ждать и отменит все приготовления. Через пять дней я объявлюсь, грязный, возможно, побитый – спасибо за идею. Возможно, даже побитый по голове. Потом у меня стресс, туда-сюда, и вот уже пресса пишет не о том, что я бросил дочь уважаемых родителей у алтаря, а о том, что я пал жертвой своей бешеной популярности, получил психическую травму, долго страдал и потом мужественно уехал на родину, подальше от травмирующих меня обстоятельств, чтобы переосмыслить свою жизнь. Я выкручусь, я сообразительный.

– Тебе не всё равно, что пишут в прессе?

– Мне всё равно. Не всё равно тем, кто заключает со мной контракт. Я пока на пенсию не собираюсь.

– Я тебе зачем? Аренда оплачена на неделю вперёд, живи. А я уеду, – продолжала отчаянно торговаться я.

– А есть я что буду? Я публичный человек, меня знают в лицо и меня ищут. Я не могу прийти в магазин за продуктами. И вообще мне из дома нельзя ни ногой. Поэтому ты поживёшь со мной и будешь меня кормить. Если что, я не привередливый. Да и на глазах друг у друга будем. Чтобы тебе не пришла в голову идея, что можно моим боссам подсказать, где я, раньше времени. В полицию-то ты вряд ли пойдёшь.

– Кормить я тебя буду на свои деньги? – я задала вопрос больше для проформы, потому что уже догадывалась, что да, и это обстоятельство делало расклад совсем неприятным. Вряд ли он вышел на пробежку с кошельком.

– Свобода дороже, верно? – сейчас его улыбка, открывающая ряд мелких ровных зубов, смотрелась хищно. – Кстати, отдай мне свой телефон. Прямо сейчас. Твоим подружкам совершенно незачем быть в курсе наших дел.

У меня ощутимо зачесались кулаки, первый раз в жизни мне захотелось кого-то ударить. Но я взвесила свои шансы – передо мной стоял молодой, физически развитый мужчина совершенно другой весовой категории с хорошей реакцией профессионального спортсмена. К тому же предельно циничный и готовый на всё. Драться рано. Баллончик я достать не успею. Даже если успею, зажатая в угол, я наглотаюсь его содержимого не меньше моего противника.

Я выложила телефон на тумбочку, стоящую между нами, он взял его и сунул в карман беговых шорт.

– И то, что у тебя в заднем кармане, тоже отдай. Только будь аккуратна, это довольно неприятная штука, если сработает.

Я выложила баллончик, едва удержавшись, чтобы не треснуть им со злости о тумбочку, и он тоже сразу его прибрал. Хорошо, что я имею в сухом остатке? По большому счёту, выбора он мне не оставил. Влипнуть хуже, чем есть сейчас, я всё равно не смогу. Сбылась мечта идиотки – я пять дней проживу в одном доме с человеком, на которого я ещё вчера готова была молиться, и который оказался, мягко говоря, совсем не тем, что я себе успела нафантазировать. Ну, хотя бы убивать меня ему в целом не выгодно. Пока что.

Я нацепила на лицо фальшивую улыбку.

– Ты говорил, что у тебя было много времени подумать. Расскажи мне свой план целиком.

Я стояла у кассы магазина и методично выкладывала свои покупки на ленту, прикидывая, насколько сильно меня разорит чек. Помимо еды, я купила себе сигареты, колоду карт и толстую книгу. Не то, чтобы я выбирала по объёму, но да, это был один из решающих параметров. Из того, на что была скидка, я могла выбрать дамский роман или триллер. Я решила взять триллер – он был вдвое толще, и как-то больше соответствовал ситуации. Потому что в доме был не дамский роман, отнюдь.

Вчера мы с ним обсудили наши планы на ближайшие пять дней. Он сидел напротив меня за столом, в купленной мной одежде и с мокрыми после душа волосами, вьющимися на затылке крупными кольцами. Рыночное рубище ему в самом деле шло, он даже поблагодарил меня за него, и пока ни одного слова о том, какой это кошмар, недостойный касаться его холёного тела, я от него ещё не услышала. Я даже с размером угадала. Точнее, почти угадала – вещи на нём немного болтались, но смотрелось это как-то уютно. По-домашнему.

Прихлёбывая горячий чай, он докладывал мне о том, что он там себе с мешком на голове надумал. Я внимательно слушала, кивала, но мой внутренний параноик уже план оценил и признал полнейшей хернёй. Слишком уж там сильно всё зависело от удачного стечения обстоятельств, на которое лично я старалась никогда не полагаться, ибо законы Мёрфи работают вне зависимости от нашего к ним отношения. К тому же он явно с какой-то стати рассчитывал, что я буду с ним честной, но вот как раз это мы ещё посмотрим – ничего, чтобы заслужить мою честность, он ещё не сделал. Пока что его план, набросанный мне крупными мазками, без деталей, выглядел очень наивно, но я не исключала возможности, что существовала ещё и подводная часть айсберга, о которой мне знать не полагалось – и это был очень плохой знак.

Или может, я всё усложняю и он просто дурак? Как это говорится, наше кредо – слабоумие и отвага. Всё-таки, давайте честно, мы с девчонками любили его не за интеллект. Нам было наплевать даже, закончил ли он школу – в профессиональном спорте случается и наоборот, и не сказать, чтобы редко. Лично я, если вставал такой вопрос, каждый раз цитировала Грибоедова – “Чтоб иметь детей, кому ума недоставало?”, вызывая этим гомерический хохот в нашей компании. А вот сейчас для меня это внезапно стало очень важно, дурак для меня был гораздо опаснее шантажиста.

Пока я решила, что чуть что – командир, то есть я, будет спасать себя.

Полностью обстоятельства, заставившие его исчезнуть, он мне так и не изложил, хотя я пыталась в меру сил задавать вопросы, с целью вытащить из него максимум подробностей. Это могло очень сильно пригодиться как для дела, так и для того, чтобы понять, что он за человек и что примерно способен выкинуть. Но каждый раз мои вопросы упирались в какую-то невидимую стену, и выяснить получилось примерно ничего.

С доверием у нас обоих были сложности, это точно.

Но вот меня он слушал очень внимательно, а спустя примерно десять минут диалога посмотрел на моё лицо, на котором отражались усилия, которые я к этому диалогу прилагала, усмехнулся и сделал свою речь предельно простой, выбросив из неё все сложные грамматические конструкции. Иногда он снова сбивался на цветистые фразы, выходящие за пределы моего словарного запаса, но, видя мои стеклянные глазки, возвращал себя на уровень, от которого прямо веяло вайбом Мутко. Мне пришлось признаться себе, что говорил по-английски он очень хорошо, гораздо лучше, чем я рассчитывала.

Мой телефон он держал при себе постоянно, поэтому вечер прошёл просто в ужасной скуке – ни тебе игр, ни соцсетей. Из всех развлечений оставался только телевизор, причём передачи и фильмы его не интересовали. Мы посмотрели вечерний выпуск местных новостей, куда уже попал сюжет о его исчезновении на фоне офигевших лиц боссов его команды, включая самого Новикова. Он попросил перевести ему то, что там было сказано, максимально близко к тексту. На последнее уточнение я наплевала – провинциальная школа, извини, чувак. Да и было-то там всего ничего – ушёл, пропал, милиция разберётся. Больше всего это было похоже на объявление в духе “Пропала собака”. Они даже ещё его телефон не нашли. И, скорее всего, нескоро найдут – мы прямо в парке безжалостно выкинули его в пруд, чтобы гарантированно угробить. Соцсети наверняка уже бурлили гораздо активнее, но проверить я это никак не могла.

Поэтому мне и понадобился тот триллер. И карты – это вообще было универсальное, и, главное – предельно недорогое развлечение. Пасьянсов я знала ровно один, но, в крайнем случае, я могу играть сама с собой в пьяницу, убивая время, если книга прямо совсем не зайдёт. Да хоть домики из них строить. Желания общаться с этим шантажистом у меня не было. Да и больно тяжело это общение давалось, во всех смыслах.

Я расплатилась с кассиром, сложила покупки в пакет и вышла на улицу. Примостив пакет на ближайшую скамейку, я села рядом и закурила. Я не заядлая курильщица, но обычно сигарета помогала мне успокоиться. Это сейчас было мне просто необходимо – со вчерашнего утра я была какой-то натянутой струной, тронь – и завопит. Или лопнет, но о том, что будет, если я поддамся панике, мне было думать страшно. К тому же сигареты мне были нужны ещё кое для чего. Но это потом.

Сейчас мне ещё нужно было зайти на почту и осмотреться. Отделение я выбрала на другом краю города, поэтому потом придётся долго трястись в автобусе обратно… домой? С недавнего времени мне стало очень сложно называть это место своим домом. Пусть будет воровская малина, например. Притон уголовников. Впрочем, этот старый дом мне нравился, он был похож на тот, в котором я проводила лето у бабушки, только гораздо более цивилизованный – вместо бани и туалета на улице все удобства были прямо в доме. Хозяева в нём не жили, а сдавали туристам, поэтому дом был немного запущен и обставлен, чем бог послал, а послал бог такую эклектику, что словами не описать. Разброс возраста предметов, собранных в нём, был, наверное, лет в сто – в кладовой мной был обнаружен сильно помятый самовар, топившийся отнюдь не электричеством, в углу комнаты была облицованная белой советской плиткой голландская печурка, лет двадцать не помнившая огня, но при этом на кухне стояла очень приличная микроволновка, а телевизор был с жидкокристаллическим экраном. Но две вещи в этом доме приводили меня в полнейший восторг – это роскошная вышитая скатерть на столе и настоящие деревянные полы, из крупных некрашеных досок, с обязательными щелями между ними. Я сбрасывала кеды в коридоре и ходила босиком по нагретому солнцем дереву, как в детстве. Занозить ноги я не боялась – дерево было такое старое, что уже отполировалось до полнейшей гладкости шагами десятков или даже сотен ног, которые по нему когда-либо ходили.

Сейчас под моими ногами скакали наглые воробьи, которых я совершенно не собиралась чем-то подкармливать. Они косились на меня бусинками чёрных глазок, но очень близко не подбирались, делая вид, что выкапывают из дорожной пыли что-то поинтереснее, чем городской батон, торчащий из моего пакета. Ну, хотя бы до шантажа они ещё не эволюционировали, слава богу, как некоторые, не будем показывать пальцем. Извините, ребята, но один иждивенец у меня уже есть, и весьма прожорливый – я уже успела это оценить.

Бросив бычок в урну, я поплелась со своим пакетом в сторону почтового отделения. Мне нужен был почтовый ящик. Он нашёлся на стене рядом со входом и был как раз то, что надо – камер видеонаблюдения вокруг было не видно. На первый взгляд.

Я зашла внутрь пустого и душного помещения, своим появлением прервав чаёвничание двух почтовых служительниц. Немного смутившись, они отложили основательно обкусанные бутерброды, и быстро продали мне тетрадь, открытки и несколько конвертов, вернувшись к бутебродам ещё до того, как я сложила всю стопку писчебумажных изделий в пакет.

Выйдя, наконец, обратно и с наслаждением вдохнув свежий воздух, я вернулась к ящику и снова закурила, аккуратно разглядывая местность с другого ракурса. На второй взгляд камеры тоже не показались. Неплохо. Подойдёт. Последний взгляд я бросила на сам ящик и запомнила время выемки почты. Вот теперь можно и идти, решила я, затоптала окурок в пыль и зашагала к автобусной остановке.

Глава 3

В дом я вернулась с основательно гудящими ногами и тяжёлым пакетом. И практически с тепловым ударом – на улице было очень жарко. С девчонками мы по такой жаре даже из дома не высовывались, устраивая себе сиесту с припасённым заранее в морозилке мороженым. Стянув с себя кеды, я прислушалась и молча направилась прямо в комнату. Он лежал на диване, но не спал – синие глаза моментально уставились на меня, стоило мне шагнуть через порог. Я поставила пакет на стол и демонстративно стала выкладывать покупки: тетрадь, конверты, сигареты… Мой взгляд наткнулся на лежащую на столе обёртку от мороженого, которой там совершенно точно не было утром. Ага, так вот чем он занимался, пока меня не было – проводил ревизию в доме. Не скучал, стало быть. Что ж, это было предсказуемо. Надеюсь, он хотя бы не рылся в моих вещах. Впрочем, даже если и рылся, ничего компрометирующего я в доме не оставила, а документы вообще были у меня с собой в сумке, ещё в сенях бесшумно засунутой мной на антресоль за связку старых газет.

– Ты куришь? – он заметил початую пачку.

– Да.

– Твоё тело – твоё дело. Но, будь добра, не в доме.

Вот и отлично, это была как раз та реакция, на которую я и рассчитывала. Теперь я с чистой совестью могу бегать на крыльцо сколько угодно, не чувствуя его сверлящего взгляда между лопаток. Возможно, я там даже поселюсь.

– Устала?

Я замерла. А вот это было неожиданно. Он поднялся с дивана и подошёл к столу.

– Давай я сам. Ляг, отдохни.

Я покосилась на него, вытащила книгу из пакета и направилась к дивану. Благодарности он от меня не дождётся, вежливой я буду в следующей жизни. Улёгшись на нагретое его телом место, я вытянула ноги, закинув босые ступни на подлокотник, и чувствуя, как мускул за мускулом расслабляется уставшая спина. Ох, это просто праздник какой-то. Дождавшись, когда он уберётся на кухню с пакетом, я, наконец, раскрыла книгу. Но через пять страниц строчки поплыли у меня перед глазами, и я провалилась в сон, так и не осилив завязку сюжета хоть до какой-то логической точки.

Проснувшись, я первым делом увидела на столе кипящий электрический чайник. Из носика вырывалась струя пара, а мой подельник стоял у стола и держал над ней один из конвертов. Заметив мои открытые глаза, он пояснил:

– Ты же брала их в руки. Я где-то читал, что так можно убрать с бумаги отпечатки пальцев.

– Ты умеешь читать? – я ляпнула это автоматически, пытаясь разобрать окончание фразы и всё-таки понять, что же он делает. И зря ляпнула, потому что на его лице расцвела та самая улыбка.

– Умею. Кстати, о чём твоя книга? Ты так нежно её обнимала во сне.

– Долго объяснять. На первых пяти страницах там уже убили двоих человек.

– Интересный у тебя вкус, но я почему-то не удивлён. Убивали так скучно, что тебе не хватило драйва?

Я молчала. Он подошёл и сел на пол рядом с диваном, скрестив по-турецки длинные ноги. На мой вкус, даже слишком близко. Я даже могла бы дотянуться до него рукой, если бы захотела.

– Ну поговори со мной. Я правда не собираюсь тебе никак вредить, я просто здесь хочу пожить. И мне тоже просто чудовищно скучно, гораздо скучнее, чем тебе, ты хотя бы на улицу можешь ходить. А ещё четыре с половиной дня сидеть.

– Давай я тебе телефон разблокирую. Смотри там тик-токи и что там тебе надо. Он разблокируется…эээ, – я забыла слово. Ну, как забыла. Не знала.

– Отпечатком пальца, да?

Я шутку не оценила и протянула ему руку.

– Вот этот, прикладывай.

Он достал телефон из кармана брюк и ткнул кнопку включения. Потом ещё раз.

– Эх, телефон разрядился. Ты есть хочешь? Я тебе оставил.

– Очень благородно, что ты приготовил еду.

– Ну, я-то тебя точно не отравлю, это не в моих интересах, да и нечем, если честно. А ты меня вполне можешь. Поэтому я тебя к готовке не подпущу. Ничего личного.

А я-то думала, что он искренне. Показалось.

– Пойдём на кухню, зарядка для телефона была где-то там.

На обед были макароны. Они уже остыли и слиплись, причём, судя по всему, ещё в процессе приготовления, и даже разогрев в микроволновке с куском сливочного масла ситуацию не исправил. Ничего, я тоже не привередливая. Есть хотелось очень, аппетит я себе нагуляла, поэтому съела всё, что осталось, и это даже показалось мне вкусным.

На тёмном экране моего телефона медленно увеличивались цифры в индикаторе заряда батареи, а мы шли дальше по пунктам нашего плана. Чёрт, его плана, когда это он успел стать и моим тоже?

Мы сидели за столом в большой комнате и писали письма. Когда мы вчера обсуждали дальнейшие действия, он настоял на том, что нужно как-то попрозрачнее намекнуть руководству команды, что его в самом деле похитили. Чтобы не подумали, что сам сбежал. На мой взгляд, идея сделать это подмётным письмом выглядела несколько театрально, но кто я такая, чтобы мешать человеку развлекаться? Моей задачей было следить, чтобы он своими развлечениями не подставил меня. Для этого и понадобилась поездка к чёрту на кулички, чтобы найти почтовое отделение, где меня хотя бы не запалят сразу. А на случай, если зрение меня подвело, и камеры там всё же были, я готовила себе страховку – второе письмо, которое отправится в ящик вместе с первым. Если мне будут что-то предъявлять, я его с чистой совестью признаю – да, была там, да, вот моё письмо. А вот это вот, со слёзными мольбами, я вижу первый раз.

На купленной открытке я написала что-то очень нейтральное, вроде "Привет из Ростова!" и стала думать, кому бы её отправить. Маме точно не стоит – она посчитает, что её дочь окончательно чокнулась. Я стараюсь не держать её в курсе своих дел, это не специально, просто так получилось. В жизни каждого ребёнка наступает момент, когда он перестаёт слепо доверять родителям. У кого-то это происходит в момент осознания, что Дед Мороз, которого пригласили на семейный праздник, ненастоящий, а в моём случае доверие пропало в день, когда поведанная под большим секретом информация в тот же вечер стала известна половине маминых подруг, в том числе тех, чьи дети учились со мной в одной школе. После недели жёсткой травли и надолго приклеившейся ко мне погремухи “Стукачка” я решила для себя раз и навсегда, что некоторые вещи должны оставаться секретом даже для мамы, и с годами таких вещей становилось всё больше и больше. Когда она укатила к новому мужу в другой город, я испытала своего рода облегчение – и думаю, что она тоже. В последнее время информацию о своей жизни я начала выдавать совсем уж крупными вехами, в частности, она считает, что мы с подругами поехали на юг за солнцем, грунтовыми помидорами и каменным зодчеством, и в настоящий момент вовсю осматриваем достопримечательности в отпуске.

Но сейчас мне это было ой как на руку – нельзя допустить, чтобы в ближайшие пять дней меня хоть кто-то хватился. Насчёт девчонок я не переживала – мою пропажу с радаров они с большой вероятностью расценили, как смертельную обиду, и на рожон какое-то время лезть не будут. А потом я или вернусь, или, если он захочет избавиться от свидетельницы, мне будет совсем всё равно. Девчонки мне, скорее всего, и не писали даже – им самим сейчас очень страшно.

Написать на конверте свой адрес и имя я боялась – вдруг он всё-таки хоть немного, да может разуметь по-нашему – так глупо палиться я не хотела. Поэтому я написала на конверте имя бывшей подруги, которая год назад увела у меня парня. Не то, чтобы это были какие-то ценные для меня отношения, скорее я решила попробовать быть с кем-то реальным, а не проводить своё время в мечтах о человеке, который тогда казался мне совершенно недосягаемым, а сейчас вполне реально сидел напротив меня. Попытка оказалась неудачной.

Бывает.

Если честно, я даже рада была, когда они признались мне в измене, потому что больше всего мне эти отношения напоминали сцену из “Шерлока”, где Молли приводит на вечеринку своего парня, похожего на Шерлока больше, чем его родной брат. Возможно, эта сцена задумывалась шоураннерами, как комическая, но для меня она была такой пронзительно трагичной и отчаянной, что при просмотре у меня на глаза навернулись слёзы от острой жалости к бедняге Молли. Потому что я точно знала, что она не получит того, что хотела, а попутно сделает несчастным ещё одного человека.

Единственное, о чём я жалела – это об отличном сексе, который был в этих отношениях. Обобщив опыт моих подруг, я понимала, что мне повезло в достаточно юном возрасте после нескольких еще более неудачных попыток наткнуться на очень чуткого любовника, сумевшего мне объяснить, что занятия сексом не относятся к категории вещей, которых следует стыдиться. Воспитывали-то меня, понятно, совершенно в другом ключе. А он увлечённо изучал моё тело и знакомил с ним меня, и ближе к концу отношений я даже научилась парой фраз чётко объяснять, чего мне хочется – долгих и чувственных ласк, как в кино, или стремительной и грубой случки в ванной, пока друзья, у которых мы были в гостях, произносили тосты за очередной наступивший год. Но всю эту малину портило одно – каждый раз на самом пике удовольствия под моими полуприкрытыми веками ярко вспыхивал въевшийся в сетчатку образ другого мужчины, а губы сжимались, чтобы случайно не произнести вслух имя того, кто задумчиво сейчас запустил длинные пальцы в золотую чёлку. В те моменты я страстно хотела, чтобы именно он покрывал моё тело невесомыми поцелуями или вжимал меня грудью в крышку стиральной машины, пытаясь в бешеном ритме заставить нас обоих кончить до того, как кто-то решит дёрнуть ручку двери. И тот мужчина, что был тогда со мной, чувствовал это.

С подругой и бывшим парнем мы даже не ругались – просто я перестала прикладывать какие-либо усилия к продолжению общения. Но мысль о том, что я в теории могу создать ей проблемы или хотя бы просто навести суету в их уютном гнёздышке, меня немного грела.

Мой подельник тоже что-то писал на вырванном из тетради листке, склонив золотую голову к левому плечу. Периодически он, задумавшись, прихватывал тонкими губами колпачок ручки – зуб даю, в школе все его ручки были погрызены. Он не был сейчас похож на человека, способного кого-то убить. Но это ничего не значило – Тед Банди тоже не был похож. Я заклеила свой конверт, отложила в сторону и сообщила вслух:

– Я закончила.

– Кому ты писала?

– Сестре, – разумеется, никакой сестры у меня не было. Был сводный брат, совсем ещё мелкий, который и занимал достаточную долю внимания моей матери, чтобы ей было не до меня.

– Я тоже почти закончил, надо красоту навести. Я достаточно захватал руками лист, но дальше тебе придется мне помочь.

– Что нужно делать?

– Нужно взять что-то острое и поцарапать мне до крови палец. Мне нужно будет размазать по листу несколько капель.

Сказать, что я удивилась, значит не сказать ничего. Я охренела. Театрометр ситуации явно зашкаливал. Видимо, по выражению моего лица это тоже было заметно. Мне даже снова стало страшно, он, кажется, совсем долбанутый.

– Верно ли я поняла, что… – я изобразила процесс добычи кровушки, как могла, с помощью жестов. Я не исключала того, что могла чего-то и недорасслышать.

– Верно.

– Но зачем?!

– Затем, что они точно должны понять, что это я писал. С гарантией. А проверять будут, это уж не сомневайся, возможности у них есть. Я им написал, что меня украли очень серьёзные люди, поэтому, если попросят выкуп, отдайте любые деньги, я очень хочу жить. Но письма с требованием выкупа они не получат. Его ваша почта потеряет.

Что ж, репутация нашей почтовой службы и в самом деле не бог весть что, но сюжет он закручивал как-то совсем неожиданно. Я просто не знала, как реагировать.

– Ты раньше бульварные детективы не писал? – спросила я, когда удалось продышаться.

– Только читал. Неси иголку или ножницы.

Ладно, у вас товар, у нас купец. Или наоборот? Я рылась в своей сумке в поисках маникюрных ножниц и чувствовала досаду, а ещё то, что он наблюдал за мной через открытую дверь спальни. Кстати! Мог бы уж и выкуп сразу попросить, чего мелочиться-то? Но, похоже, для меня это только расходный проект. Наконец, ножницы нашлись. Я вернулась к столу и протянула их ему.

– Держи.

– Нет, давай ты.

– Почему опять я?

– Я крови не люблю. Я отвернусь.

Мне хотелось непечатно орать. И орать долго. Но я взяла себя в руки, в них же взяла ножницы, предварительно протёртые мной спиртовой салфеткой – лучше, чем ничего. Он протянул мне руку и отвернулся, я, немного помедлив, взяла и её.

Руки у него были красивые. Кисти крупные, с длинными пальцами, и даже неровно остриженные ногти с заусенцами их не портили. Кожа на тыльной стороне его ладони, сквозь которую просвечивали голубоватые вены, была сухая, даже немного обветрена, и я подумала, что при такой зарплате мог бы и маникюр себе позволить. Мне вот не хватало на регулярные походы в салон, да и зимой мои руки были почти такие же обветренные, но ногти я, конечно, стригла гораздо ровнее. На запястье выделялась полоса очень светлой, не тронутой загаром кожи от ремешка спортивных часов, которые сейчас тоже покоились на дне пруда, вместе с его телефоном. Я лично зашвырнула их в самую глубину – единственный спортивный норматив в школе, по которому у меня всегда была пятёрка – это метание гранаты, роль которой на уроке исполняла либо деревянная болванка, либо замызганный теннисный мяч. Никогда не думала, что может пригодиться, если честно.

Я перебрала его пальцы и выбрала для экзекуции безымянный. В принципе, я теперь могла хоть как-то выместить свою злость. Но почему-то не хотелось. Стокгольмский синдром? Я вспомнила всё, что читала по этому поводу, и выходило, что на второй день это вроде бы рановато. Раскрыв ножницы и, задержав дыхание, я ткнула лезвием в подушечку пальца, как в лаборатории. На ней тут же выступила красная капелька. Он не дёрнулся и вообще никак не дал понять, что ему больно, но когда он повернул ко мне голову, я заметила, что его щёки засияли просто-таки маковым цветом – всё же люди с такой тонкой кожей не имеют возможности скрывать свои эмоции качественно. Я опустила его руку тыльной стороной на вышитую скатерть. Красная капелька набухла и готова была сбежать вниз.