Очень страшная книга Уланы Зориной. Вечный покой. Зарисовки безумного мастера бесплатное чтение

Вечный покой

Солнце слепило глаза, ноздри щекотал сладкий запах свежего сена. М-м-м. Люцерна.

С замиранием сердца я летела вперёд.

Причём буквально, летела, едва касаясь босыми ступнями ощетинившихся колючек. Казалось, сама земля отвергает меня. Та самая, по которой я столько раз бегала в огород, кормила собак, хвостом ходила за мужем, пока тот управлял поросят.

Да, свиньи – это моя слабость. Ну и муж, конечно, и дети. Мои любимые, уже давно не маленькие, повзрослевшие. У них уже самих подрастают карапузы. Мои внуки. Некоторых мне так и не удалось подержать на руках.

Ах, ну что это я…. Сегодня грустить нельзя!

Вот и ангар.

Да, я помню, как помогала Солнцу его строить. Там поддержать, тут принести…

Солнце – это мой муж… Почему?

Да потому, что светлый, золотой, круглый и тёплый. Да-да, тёплый. Когда ночью мёрзнут ноги, стоит лишь прижать их к горячему телу супруга, как тут же укутает тёплой волной. И чувствуешь себя будто в валенках. Комфортно. Уютно. То есть, чувствовала… Раньше…

Как это было давно… Эх.

Заглядываю в ангар. Хрюни…Толстые, розовые. Подняли носы и фыркают. Чувствуют, наверное, меня, а увидеть не могут…

Ну-ну, мои сладенькие, не бойтесь, я вас не трону. Теперь точно, даже если и захочу.

Опять грустно.

Так, прочь с огорода.

Медленно продвигаюсь вперёд. Калитка на хоздвор закрыта. Неважно. С некоторых пор это для меня не помеха.

Рыжий пёс лениво повёл носом и снова улёгся на землю. Булат уже старый. Сколько ему? Десять-двенадцать? Уже и не помню. Сиамская кошка с громким мявом отпрянула в сторону. Незнакомая. Моей Симки давно уже нет. А это появилась уже без меня, но для меня. Солнышко, милый мой, знает, как я люблю таких кошечек, и продолжает держать их в надежде… На что? Страшно подумать.

Ну, вот я и во дворе.

О, не ожидала…

Почти вся семья в сборе.

Удобное инвалидное кресло с большими колёсами выкатили под навес.

Да, его наконец-то сделали. Я так мечтала об этом. И вот, Солнышко постарался.

За небольшим столиком все и поместились.

Старшая дочь с мужем, младшая тоже приехала, и внучата тут. Викуша уже школьница. Первый класс! Вон как горят глазёнки. Хм, подождите, она что, меня видит? Не может быть… Хотя, что это я, почему не может. Говорят, дети могут видеть то, что недоступно нам, взрослым.

Вон она как следит за мной.

Я ускоряюсь, залетаю за кресло и опускаюсь на худенькое плечо.

– Деда, а бабуле на плечо Ангел сел, – объявляет Викуша. Катя бледнеет, Толик-зять склоняется и что-то шепчет малышке. Та хмурится, надувает губки, но упрямо стоит на своём. – Сел, я вижу. Он беленький и пушистый.

Опа… Вот это да…

Не ожидала я такого описания.

Это в каком месте я пушистая?

Седая – да, лохматая – да, но пушистая.

– Дура-дура… – бегают вокруг близнецы. Пухлые, щекастые, с задорным блеском в глазах. Сколько им уже? Три… Четыре…

Ах, не удалось мне понянчить мальчишек. Выросли без помощи бабушки. А Викуля хоть помнит… Эх… Понянчилась только с ней.

Ане пришлось. Катя намучилась с сорванцами. А няньке уже после Вики привычно. И за маму, и за бабу, и за няню.

Хорошо, что война к тому времени уже закончилась. Зять вернулся. Взялся за дом, разгрузил жену, тестя. А на Солнышко свалилась Я.

Ну, то есть, не совсем я… А эта осунувшаяся, исхудавшая женщина.

Смотрю ей в глаза – нет там жизни. Лишь пустота и спокойствие. Вот как бывает.

Был человек. Жил, мечтал, строил планы, а тут раз – на тебе… И остаётся одна оболочка.

Живая, ходячая. Послушная. И рот открывает, и в туалет ходит, и выслушает, но не подскажет, не посоветует. Хотя и улыбается, кривя вправо губу… Викуше нравилось… Бабушка на мимимишек похожа.

Да, что это я всё о себе да о себе…

Все приехали, да не все. Сына старшего нет. Как обычно. Далеко он, в Курске живёт. Не с руки в тьмутаракань добираться, чтоб на тень матери посмотреть. Утром голосовушку надиктовал, поздравил. Солнце включал. Я слушала… Всплакнула. Всё равно никто не видит… Только Вика – вон, на меня косится.

Хм… Пушистая, надо же…

Четвёртое сентября. Вот ещё один год пролетел без меня, но со мной. Странно как всё получилось.

Как сейчас помню тот страшный день 9 апреля 2024 года…

Тот самый день, когда я их увидела.

Итак, а начнём мы, пожалуй, чуть раньше.

Я – Улана Зорина. Поэт, прозаик. Пишу, хм… Писала страшилки, ужастики. И дописалась.

Знаете поговорку: будешь смотреть долго в Бездну – Бездна увидит тебя.

Вот она и увидела.

Всё в мире имеет свой энергетический вес. Кого бы когда-либо мы ни придумали, вселенная тут же воплощает их в жизнь. Но только в другом мире. В Изнанке.

Вот туда-то я и провалилась в итоге. Как говорится – выпала из своей матрицы.

Все мои страшные истории про призраков. Все мои демоны и тёмные божества прицепились ко мне и затащили в свой мир, оставив в реальности пустую скучную куклу.

Никогда, слышите. Никогда не пишите книги с открытым финалом! Убивайте своих тварей. Ведь это у вас в воображаемом мире они лишь герои историй. А тут, в серой и мрачной Изнанке, они – злобные сущности, которые продолжают кружить вокруг своих наивных творцов и постепенно утягивать их в свою ирреальность.

Подумайте, сколько писателей ужасов закончили свои жизни в психушке. Или под кайфом, спасаясь от голодных теней… Да-да, именно тени шныряли вокруг меня.

Клацали зубами, хватали острыми пальцами-крючьями и тянули. Пока силы наконец не оставили и я не качнулась за призрачную грань.

Так вот. Девятое апреля, как сейчас помню.

Уже под утро мне стало плохо. То есть, как плохо… Мне стало очень жарко. Вроде апрель ещё, а простыни – хоть выжимай. Утром я уже еле встала. По стеночке прошла в ванную, врезалась в стену. Пол, будто корабельная палуба, никак не хотел останавливаться и качал меня из стороны в сторону. В глазах всё плыло, кружилось, причём в разные стороны. Запойные вертолёты у совершенно не пьющего человека. Странно, но я же не трус… Врачи, какие врачи. Мне еще борщ варить. И сварила. Один глаз закрыла, и вроде терпимо, если смотреть по чуть-чуть.

Рядом ведро стоит, это чтоб при тошноте далеко не бегать. Потом полежала немного и к внучке поехала. Надо же дочке помочь. Вику понянчить. Эх… Знала бы тогда, может, не так бы всё и случилось.

Уже у дочери совсем худо стало. Вика легла спать, маленькая тогда была, озорная. Десять месяцев отроду. Егоза. А бабка и на руки взять не может.

Так вот её уложили, и сама на диванчике прилегла. Дочь волнуется, а я хорохорюсь. Фигня, сейчас полежу и пройдёт. Не прошло. Хуже стало.

Позвонила Солнцу, приехал, забрал домой. Из машины шла, как дитё малое. Руки в стороны, чтоб не упасть. Земля кружится каруселью. В глазах муть. В ушах шум.

Вызвали скорую. Померяли давление, 190/120.

Укололи магнезию пять кубиков и мексидол для мозга. Семь таблеток под язык насовали. Уехали. Лежу, жду, когда пройдёт. С утра на работу уже идти. На сутки.

Не проходит.

Через три часа опять вызвали скорую и снова 190 давление. По новой магнезию, таблетки. Но тут уж церемониться не стали. В охапку и в неврологию.

Насилу доехали. С пакетом в руках на кушетке, болталась, будто сосиска в просторной банке. Как до приёмного дошла, помню смутно. Солнце за мной ехал на машине. Потом катил меня в кресле до палаты. Помогал в туалет ходить. А то придумали мне в ведро. Да я даже в школьный туалет ходить не могла, если кто за дверью стоял, а тут люди в палате. Лопну, а не залезу.

Вот вырвать туда – всегда, пожалуйста.

Давление сбили, максонидином, да так резко – со 190 до 120, что меня тут же и вывернуло. Крепким чаем отпаивали. Хотя бы до 130.

Это был ад, а не ночь. Солнце домой отпустила. Дети одни, родители не ходящие. Я хорохорилась, что сама дойду. Не дошла. Только встала, а меня к земле клонит и в голове спутанное сознание, в глазах пятна чёрные, полосы белые. Жуть.

Хорошо, в палате дочь соседки за мамой ухаживала. Оксаночка. Такая милая девушка. Вот она и помогла мне. Свозила на кресле до туалета и назад.

А там капельницу поставили. И задремала.

На утро легче не стало. Лишь темнота круженная в глазах. Да хвостатики белые за чёрными пятнами мечутся. А я лежу шальная, наблюдаю за ними да улыбаюсь… Уж больно они на спермотозоиды похожи.

Так вот подлетает ко мне один такой ближе, а я смотрю на него и удивляюсь. До чего же глюк реалистичный.

А он мне женским голосом отвечает: «Сама ты глюк», – и хвостом махнул.

Вот тебе и раз… Слуховые галлюцинации. Чего ещё ждать.

А дальше – больше.

Ухаживать за мной сестра приехала. Спасибо ей. Покатала меня на кресле, потетешкала пару дней, а там и глаза видеть стали. Уже не каждый себе, а вроде договорились одну картинку показывать, хоть и двойную. Голова так и кружится, пол норовит из-под ног выскочить, но я держусь. Даже на обеды в столовую ходить начала.

Тяжёлая, лежачая где? Как – где, на обед ушла… Н-да!!!

Давление поначалу держалось 130, а как дело к выписке пошло, так снова 160 поднялось… Дома-то вообще 170–180, как по заказу. Хоть назад езжай.

Врач у меня хороший, опытный. Все хвалят его, и я теперь хвалить буду. Хоть и не вылечил, но очень старался.

Капельницу менял каждый день. Даже транквилизатор дал, чтоб МРТ прошла, клаустрофобная. Боялись, опухоль будет, но там другое выявилось. Множественные очаги поражения. Такой диагноз, который подтверждать надо в Ставрополе. А так – лечить непонятно что.

Дал направление, записалась. Съездила. Посмотрели, покачали головами, мол, ваше МРТ хорошо, но надо ещё наших два… Записали на 16 мая…

Хорошо. Подождём. Дождалась.

Диагноз, конечно, подтвердили. Страшный. Неизлечимый. Лекарства назначили. Даже надежда забрезжила тонкими лучиками. Но у судьбы свои планы. Вот и сидит теперь оболочка безвольная, а душа, то есть Я, лёгким облачком вокруг мыкается.

Ну, что это я, снова расклеилась. Сегодня такой важный день.

Ты посмотри, Викуша и впрямь меня видит. Глаз не спускает. Хмурится, настороженно щурится. А я вздыхаю. Знаю теперь, кому дар передам свой. Оставляю больную и лечу прямиком к девочке. Она не шарахается, не боится. Смело подставляет ладошку и улыбается. Близнецы тут же бросаются к ней с визгами и улюлюканьем. Вика вздрагивает, невольно сжимает пальчики и прячется от братьев за маму.

– Ма, скажи им, а то они ангела испугают.

Катя шикает и пытается усмирить сыновей.

– Вова, Женя, угомонитесь, нельзя шуметь, тут же бабушка…

Стоит сказать, что мальчиков дети назвали в честь умерших родных. Дедушки Кати и отца Толика. Умницы они у меня. Наблюдаю сквозь детские пальчики и тихо радуюсь.

Внезапно тело на кресле дрогнуло. Захрипело натужно. Выгнулось. Вытянулось в напряжённую струнку, касаясь земли пятками. И широко распахнуло рот.

Густая, зловонная тьма хлынула изнутри. Кипящая, клокочущая.

Солнце вскрикнул, бросился к телу, заглядывая в закатившиеся глаза. Катерина всхлипнула, зажимая ладошкой рот. Даже младшенькая моя отвлеклась от своей переписки. Всё в виртуале с подружками общается. Ни до чего дела нет. Эх, молодёжь.

Мальчишки заплакали. Вика испуганно прижалась к матери, выпуская меня из дрожащей ладошки.

Глаза её заблестели, забегали. Неужели и тьму она видит… Хм, не должна, вроде… Один зять, молодец, не растерялся. По-военному чётко и слаженно достал телефон и набрал скорую.

Однако медлить нельзя.

Я, конечно, знала, что это произойдёт снова, но не ожидала такой мощной атаки.

Прорыв тьмы, всегда больно и страшно, но сейчас…

– Красный код! – отчаянно завопила я…

Черноволосая девушка ловко бросила в костёр тонкие сучья. Огонь благодарно вспыхнул, лизнув кончики пальцев оранжевым языком. Та даже не дрогнула.

– Как же тут хорошо. – Чёрный глянец длинных волос заиграл яркими бликами.

– Тепло, – поддакнула ей смуглая кудрявая девочка.

– Лучше, чем у нас на озере, – согласился светловолосый паренёк, прижимая к себе хрупкую девушку.

– А расскажите свои истории, – коренастый брюнет повернулся к цыганке и выжидающе замолчал.

– Почему бы и нет, – ответила ему девушка, заглядывая в глаза маленькой цыганочке. Та молча кивнула, разрешая и девушка начала.

– Случилось это зимой…

Видящая

Снова сочельник! Время собирать жатву!

Глаза его алчно вспыхнули. Уголки губ растянулись в довольной ухмылке. Кончик красного языка юрко метнулся меж острых зубов в предвкушении новой добычи.

Каждый год, одно и то же время он пожинает плоды. Изысканной сладости, так кропотливо добытые, терпеливо собранные в одном особенном месте.

Хм… Озабоченные морщины исчертили белёсую кожу гладкого лба.

Он принюхался и сглотнул.

Кажется, в этом году в его расчёты прокралась ошибка…

Мерное постукивание колёс усыпляло. Приглушённые голоса случайных попутчиков действовали не хуже любой колыбельной. Смежив уставшие веки, девушка прислонила разгорячённый лоб к ледяному стеклу. Давно она не выбиралась куда-либо дальше своего пригорода.

За окном бесновалась стихия. Белые хлопья, хаотично танцуя, пытались обогнать поезд, забраться в вагон и доказать своё превосходство перед горсткой беспомощных путников. Но, прикоснувшись к стеклу, немедленно таяли. Покорённой слезинкой стекая в небытие, оставляя за собой лишь росчерк прозрачной сверхновой.

Смуглая девушка грустно вздохнула. Черты лица её заострились. Чёрные, абсолютно непроницаемые глаза, с головой выдававшие её этническое происхождение, заблестели.

Глядя в эту бездну хрустального хаоса, она как никогда ощущала своё одиночество.

Даже тут. В ограниченном стенами, тесном пространстве. Где наперебой галдят весёлые подростки, целуются и воркуют беспечные парочки, она была всё же одна.

У всех кто-то есть.

Родители, дети, любимые, друзья наконец. А у неё…

Нет, конечно, у девушки была бабушка.

Старая цыганская ведьма. Давно умершая, но не оставившая свою внучку без помощи и советов. Вот только она не приходила по первому желанию внучки, а в образе маленькой девочки являлась тогда, когда той действительно нужна была помощь.

Да, Велиана с радостью приняла родовой дар колдуньи, но, вопреки ожиданиям, личного счастья ей это не принесло.

И друзья были у девушки в колледже, но после случившегося в Католическом Курском Костёле все растерялись…

Стали бояться её. Обходить стороной.

И лишь только Сашенька не отвернулась.

Единственная оставшаяся подружка, соседка по комнате не забыла скромную молодую цыганку.

Вот именно к ней сквозь ледяную преграду и направлялась сейчас печальная девушка. В надежде сбросить оковы пустых дней и весело вместе с подругой перешагнуть веху очередного года.

Поезд «Архангельск – Адлер». Обычный рейс, обыкновенные пассажиры. Не хуже и не лучше других. Такие… Среднестатистические…

И всё-таки она задремала.

Разбудила её, как ни странно, тишина.

То есть, людской гомон всё так же витал в гулких стенах, однако мерного покачивания и убаюкивающей песни колёс не было слышно.

«Стоим», – пронеслось в мыслях девушки, и она потянулась.

В вагоне горел тусклый свет.

Подтянув на запястье рукав, она глянула на часы.

22:45

Поздновато уже…

И, вздохнув, она огляделась вокруг. Соседние полки ещё пустовали. Не сезон. Это летом в поездах невозможно пробиться, а сейчас зима. Декабрь. Канун Нового Года. И редко кому приходится покидать в это время жилище.

А ей вот пришлось. Всё лучше, чем отмечать праздник одной.

Расстелив новенькое постельное на узенькой полке, она взяла полотенце и, осторожно ступая, двинулась к туалету.

Хорошо, что он рядом и не надо пробираться по тесному проходу, опасаясь кого-нибудь задеть.

Велиана вздохнула и зябко повела плечом… Несмотря на щедрое тепло, зимняя стужа всё-таки запустила сюда свои стылые пальцы.

Взгляд метнулся к окну.

Ростов

Ух, уже близко. И волна воспоминаний о студенческом времени согрела озябшую душу.

Вернувшись на своё место, девушка не сразу поняла, что изменилось.

И лишь когда на пустующей полке, напротив, она заметила большой пакет, сообразила. К ней кто-то подсел.

Тревога, надежда и любопытство не позволили девушке сразу лечь. И она тихой мышкой уселась на свою полку.

За окном бушевала метель. Белые хлопья ломкими гроздьями бились в стекло. Застилали обзор и, вопреки всему, сразу не таяли.

Будто безумный художник дирижировал невообразимыми кистями, повелевая стихией, они складывались в картины. Хаотичные. Бессмысленные. Нереальные. Но буйное воображение чувствительной девушки по-своему дорисовывало их.

Вот она видит тройку неистовых скакунов, мчащихся сквозь круговерть вьюги. Готические купола и детские ручки тянутся к ней сквозь хрустальный барьер.

А вот что-то новенькое…

Девушка пригляделась…

Острые ушки, вздёрнутый нос и глаза… Красные, пронзительные…

Громкий гудок выдернул её из раздумий. Девушка вздрогнула. Пригляделась. Нет, это просто огни ночного вокзала. А она-то подумала…

Шумно выдохнув, Велиана облегчённо откинулась назад и прикрыла глаза.

Ехидный смешок, тоненький, детский, раздался у самого уха. Девушка вздрогнула, напряглась. Глаза распахнулись, заметались по пустым полкам.

Никого. Ничего. А где же попутчик?

И, как бы отвечая на её невысказанный вопрос, в купе завалилась фигура.

Грузная, бесформенная.

В мокрой заснеженной дублёнке, в чёрной вязаной шапочке, надвинутой на глаза, и колючим въедливым взглядом.

Так и не сняв промокшей одежды, он плюхнулся напротив девушки, и полка под ним жалобно скрипнула. Велиана напряглась, занервничала, но тут её взгляд выхватил из тени за могучей спиной мужчины хрупкую фигурку ребёнка.

Мальчик, худенький, темноволосый. С виду лет двенадцати, кажется. В куцей курточке, без шапки неуверенно топотался в проходе, не решаясь зайти.

– Боже мой! – воскликнула девушка, – Ты же совсем промёрз!

Кинув укоризненный взгляд на мужчину, она заторопилась к ребёнку. Тот же и бровью не повёл. Как уселся, так и сидел истуканом.

– Малыш, пойдём со мной, не бойся, – присела она рядом с мальчиком, заглядывая тому в глаза. Такие печальные, тусклые. И сам он был так худ, казалось, что кожа натянута прям на скелет. Взяв в тёплые ладони его ледяные пальчики, девушка изумилась. Настолько они были хрупки и тонки, будто веточки сломанного молодого деревца.

Мальчик молчал, опустив голову, а под ноги с чёрных волос капал растаявший снег.

Велиана поднесла ладошки к губам и легонько подула, пытаясь согреть детские ручки, и на миг, буквально на секунду, глаза мальчика ожили. Зажглись, словно бенгальский огонь, и снова погрязли во тьме.

Усадив ребёнка на свою полку, девушка устроилась рядом и растерялась.

С тех пор как в вагоне появилась эта странная парочка, всё изменилось.

Некогда тихонько шептавшиеся влюблённые, резко отпрянули друг от друга. Надулись. Нахмурились. В каком-то купе захныкали дети. А в начале вагона недовольно заёрзал нервный старик. Забурчал. Замотал косматыми лохмами. Рядом сидящие женщины заворчали. Куда делось то радостное настроение в ожидании приближающегося праздника? Та приятная суета меж туго набитыми сумками? Растерянные улыбки… Быстрые выжидающие взгляды… Даже запахи притупились.

Повсюду витавшие ароматы вкусных копчёностей, лоснящихся от обилия жира, словно угасли. Щекочущее нос, вездесущее благоухание цитрусовых, незыблемый символ конца года, будто пропал. Выветрился. Огненным всполохом оранжевой свежести смешался со тьмой. Вязкой, тягучей, пугающей.

Напряжение в воздухе набухало, пульсировало, заполняло вагон негативными эманациями первозданного хаоса.

Помотав головой, Велиана поморщилась. Морок прошёл, отступил. Выпустил из своих цепких объятий чувствительный разум. Облегчённо вздохнув, Велиана внимательно оглядела попутчиков.

Мужчина молчал. Он даже не скинул дублёнку. На полу под ним уже скопилась целая лужа погибших снежинок. Однако его это не беспокоило.

«Наверное, очень замёрз, не согрелся ещё», – подумала девушка и повернулась к ребёнку. И вздрогнула.

Немигающим мертвенным взглядом он смотрел на неё. Если бы не пугающая бледность детского личика, его можно было принять за цыгана, но нет. В тонких прямых чертах мальчика сквозило какое-то благородство.

О таких говорят… «аристократичная внешность».

Глаза же его зажглись интересом.

– Привет, – улыбнулась ему Велиана, – Тебя как зовут?

– К… Кирилл, – мальчик запнулся. А может, это просто от холода дрогнул голос.

– Приятно познакомиться, Кирилл, а я – Велиана, – слегка потрясла девушка узенькую ладошку.

Как она ни старалась отогреть, пальцы Кирилла оставались холодными.

Она озадаченно замерла. Будто уловив перемену в её настроении, мальчик аккуратно вытянул свои руки из чужой хватки и скривил губы.

Улыбнулся, наверное. Велиана вздохнула. Что ж, у него есть отец. Какой-никакой, но всё же.

– Извините, вы не хотите раздеться, а то вон, – и она указала мужчине на лужу.

Тот, проследив за ней взглядом, даже не шелохнулся.

– Он не говорит, – ещё чуть оживился Кирилл.

Привалившись спиной к стене, он глубоко вдыхал тёплый воздух.

А народ будто проснулся. Казалось бы, на часах почти полночь, а люди, вместо того, чтобы мирно спать, вспомнили все обиды.

Вагон шумел, будто улей. Повсюду слышались вскрики, возбуждённые возгласы, плач детей. И только у них в купе царил мир.

– Что происходит? – вскинула брови девушка и повернулась к мужчине.

Насупив кустистые брови, тот сидел не дыша. Или ей это показалось. Присмотрелась. Конечно, привиделось, вон как вздымается его богатырская грудь.

Оглядев отца, она перевела взгляд на ребёнка и ахнула. Как преобразилось его лицо…

Или ей снова привиделось. Игра света и тени может быть поистине ошеломляющей.

Прикрыв глаза, мальчик, казалось, заснул. Веки его подрагивали, а на порозовевших губах блуждала улыбка. Глядя на это совершенно наивное детское личико, на округлившиеся щёчки и веер дрожащих пушистых ресниц, тоже хотелось привалиться спиной к железной стене и уснуть. Провалиться в сияющую безмятежность. Туда, где нет вьюги и холода, а на пушистой траве пасутся волшебные единороги.

Она проснулась как от толчка. И едва не оглохла. Вагон распирало от напора эмоций. Велиана поёжилась. Как она могла спать при таком шуме? Зажав уши руками, она огляделась.

Глаза тут же ослепил яркий фонарь. Велиана зажмурилась. Нет, не фонарь, это луна, нависла над поездом, и жёлтым бельмом прилепилась к окну.

Едва проморгавши, она огляделась.

Мужчина всё так же сидел, вперив взгляд в никуда. Шапка его сползла на одну сторону, оголив острое ухо.

Что? Велиана протёрла глаза. Да, именно так. Из-под курчавых чёрных волос торчал кончик острого уха.

Она растерянно поискала глазами, намереваясь взглянуть на уши мальчишки, и замерла.

Того нигде не было…

Ни рядом с ней, ни на соседней полке, ни наверху.

А вагон уже трясся не только от быстрого хода, но и от накала страстей.

Велиана вскочила, сердце её замерло в ужасе.

Что-то было не так. Как она могла не заметить.

Как только подсели попутчики, так всё началось. Она встала в проходе, крепко схватилась за гладкие поручни, закрыла глаза и сосредоточилась.

Мысли в голове стали тягучими, как кисель. Разум открылся, пропуская через себя волны взбудораженного пространства. Чёрного, вязкого, липкого. Наполненного злобой и ненавистью, похотью и обидой. Густыми миазмами заполняли они пространство вагона. Щупальцами кошмарного осьминога тянулись из чёрной дыры они к каждому пульсирующему сгустку, исходящему гнилостным светом. Гнойным, зелёным. Оплетали их, спутывали. Выжимали досуха. Высасывали всё, что осталось в пассажирах хорошего, светлого, превращая всё в смрад и отбросы.

И когда несколько щупалец потянулись и к ней, девушка вздрогнула.

Она резко отпрянула, выныривая из видения. Сердце её панически сжалось, загрохотало в ушах и замерло, когда девушка поняла, кем является в реальности эта чёрная дыра, поглощающая души. На лбу выступила испарина. Кровь бросилась в голову, а она всё смотрела и не могла отвести взгляд от торжествующей улыбки на красивом лице.

– Они заслужили… – прокрался ей в голову мальчишеский голос. – Весь год я наблюдал за ними и специально собрал в этом вагоне.

– А я? – ёкнуло сердце.

– А ты – нелепый сбой в матрице, – пожал плечами «мальчишка». – Я специально подсел к тебе, чтобы рассмотреть ближе, и всё равно не нашёл черноты. Даже я не могу забирать светлые души…

– Кто ты?

– А ты не узнала? Мой старший брат любит дарить детям подарки. Хорошим, естественно. А как думаешь, что случается с плохими?

– Ты не Кирилл, – прозрение нахлынуло внезапно. Это нетвёрдое «К…», когда он назвал своё имя. Ледяные ладошки… Безразличие к холоду и острые уши у…?

– А, он? – Велиана обернулась к купе, где продолжал сидеть истукан.

– А это Чертяка, мой эльф, – небрежно обронил голос, и губы мальчишки растянулись ещё шире.

– Оставь их, – прошептала цыганка, – разве не видишь, им плохо.

Перестав нападать друг на друга, пассажиры уже бились в конвульсиях. Одни на полу, закатив глаза, сучили дробно ногами. Другие, свесившись с полки, головой бились об пол. Третьи просто хрипели, давясь липкой пеной, слепыми бельмами таращась перед собой.

А дети кричали, обливаясь слезами. Словно парализованные, не смея двинуться с места, они безумно вращали расширенными зрачками, в ужасе глядя на эту фантасмагорию.

Прижав к груди руки, Велиана истово зашептала.

– Отче наш…

– Ха-ха! – перебил её мальчик. – Ваши боги не властны над нами. Мы гораздо старше и сильней Триединого. Тебе нечего противопоставить мне, если только… – «Кирилл» запнулся…

– Что? – не выдержала паузу девушка.

– Если только ты сама не выберешь жертву. – В груди девушки похолодело.

– Нет… Как же так? Разве я имею право решать, кому жить?

– Значит, я заберу всех! – невозмутимо ответил божок. – Вон, посмотри на того толстощёкого. Да-да, с поросячьими глазками. Тебе рассказать, скольких щенков он заморил голодом? Нет? А вон та милая девочка со смешными косичками. Знаешь её любимое развлечение? В её личном садике на заднем дворе нету ёлочек. Там из земли торчат длинные колья, а на них… Ты никогда не слышала, как плачут котята?

– Замолчи! – Велиана зажала ладонями уши. – Я не верю тебе! Разве могут так поступать дети?

– Дети? Нет. Только это не дети, а звери в человеческом облике. Тебе дана сила, так загляни в них… Не глазами, а сердцем…

И она заглянула. И скривилась в брезгливости.

В тех местах, где в реальности были дети, колыхалась бесформенная чернота, сочащаяся жёлтым густым гноем. Зловоние, как по команде, вдарило в нос.

Девушку затошнило.

– Их ещё можно спасти! – заломила она руки в отчаянии, пытаясь сглотнуть едкий ком. Громкий хохот был ей ответом.

– А как ты сама думаешь? Каждый год я выслеживаю чёрных и очищаю мир от их гнили. Я забираю всех. Слышала, наверное, о пропавших без вести кораблях? Разбившихся самолётах? Сошедших с рельсов поездах? Понимаешь теперь?

И она понимала. Сердце её разрывалось, глядя на то, как незнакомые, но такие обычные люди корчатся в муках. У каждого из них была своя жизнь. Да, не идеальная, но своя, настоящая. Со взлётами и падениями, с радостями и несчастьями, со слезами и смехом. Вправе ли она бездействовать и бросать их на погибель, на съедение прожорливому божку? Ах, где же сейчас её бабушка, когда так нужна её помощь!

Перед глазами тут же возник зыбкий образ маленькой девочки. «Это твой выбор, Лия, – порыв тёплого ветерка взъерошил ей волосы. Думай сердцем…». Малышка улыбнулась, сверкнув чёрным взором, и растворилась в небытии. А была ли она, или это ей только привиделось, Велиана не поняла.

– Думай сердцем, – повторил другой голос. Настырный, звонкий, мальчишеский.

И она подумала.

Мальчишка улыбнулся и свистнул. Сзади раздались тяжёлые шаги. Девушка напряглась, посторонилась. Мимо нее, едва не прижимаясь вплотную, протиснулась ледяная глыба с острыми ушами.

Подойдя к испуганным детям, он распахнул полы огромной дублёнки и, словно заботливая птица-мать, накрыл их обоих своим широким крылом. Свет в вагоне засверкал и мигнул.

Жалобно скуля и вращая глазами, дети вместе с «мужчиной» исчезли во тьме.

Велиана моргнула…

Прижимаясь лбом к ледяному стеклу, она смотрела в окно.

На улице плясали снежинки. Крупные, пушистые. Такие могут быть только перед Новым Годом. Она подняла глаза и уставилась на луну. Огромную, жёлтую. Через мгновенье поймала себя на мысли, что ищет в небе… кого? Деда Мороза?

Что за чушь лезет ей в голову. Деда Мороза не существует.

Или существует? Вкрадчивый голос царапнул подкорку.

Помотав головой, она потянулась… Сколько сейчас? Взяв полотенце, Велиана направилась к туалету. И замерла. Внезапное дежавю заставило задохнуться. Ведь это уже было…

Девушка кинула взгляд на табло.

22:45

Подбежала к окну.

Поезд стоит. Просторная станция освещена тысячью ярких огней. Повсюду снуют, ссутулившись люди. И огромные буквы «Ростов» сразу в глаза бросились. Где стояла она, там и села, выронив полотенце и прижав руки к груди.

Сейчас… сейчас… Вот сейчас. Всё ждала Велиана. Но даже когда, выстояв своё время, поезд тронулся с места, грузных шагов слышно не было. Испуганным взглядом окинула она полки. Выглянула в проход и обомлела. Не было в вагоне ни худенькой девочки, так жестоко обходившейся с котятами. Ни тучного садиста-мальчика, любившего щенков. Их полки сиротливо поблёскивали дерматином. А родители преспокойно себе сопели.

Девушка кинулась к матери мальчика.

Тихонько толкнула её в объёмистый бок. Та, всхрапнув, недовольно уставилась на подошедшую.

– Извините, а где ваш сын?

– Чего? – вытаращила глаза толстуха и распахнула в удивлении рот. На девушку пахнуло гнилыми зубами.

– Ваш сын, – повторила она неуверенно.

Толстуха пошевелила бровями, нахмурилась и непонимающе бросила:

– Сын? Какой сын? Нет у меня никакого сына. Иди спи, полоумная, – и, широко зевнув, повернулась на другой бок.

– Чего там, Маш? – заворочался муж на верхней полке.

– Спи. Ничего, – и уже пробормотала себе под нос: – Ишь ты, сын… Приснится же такое? – хмыкнула, цокнула языком и захрапела.

Велиана не верила своим ушам. Только утром эта мамаша сдувала пыль со своего чада, а теперь…

«А может действительно сон? И впрямь, надо же такому присниться», – уголки губ девушки дрогнули. Она глубоко вздохнула, легла на свою полку и расслабилась.

«И никакого младшего брата Деда Мороза не существует? Как его там в сказках звали…» – проскользнула ленивая мысль.

– Крампус… – порыв ветра колыхнул чёлку. Прядь чёрных волос упала на глаза, и где-то, сквозь мерный перестук колёс, ей послышался детский смешок. И, увязая в стремительной полудрёме, она улыбнулась в ответ.

Сон не принёс долгожданный покой. Уперев тонкие руки в бока. Притоптывая худенькой ножкой. Её ждала девочка. С растрёпанными кудряшками и гневно сияющим взором она нервно морщила нос.

– Разве это тебе подсказало сердце колдуньи?

– Но они… – вылетели слова, так и не успев оформиться в мысль. Перед глазами возникли понурые лица. Некогда пухлый мальчишка с посеревшей, обвисшей кожей сейчас. Когда-то весёлая девочка с задорно торчащими хвостиками пялилась в никуда провалами чёрных глазниц. Велиану пробил озноб.

– Что они? Дети… Глупые, жестокие. Но гибкие, словно мягкая глина. Почему же ты не воспользовалась своей силой? Для чего она тебе, если опускаешь руки, закрываешь глаза, слепо отдавая детей исчадию ада!

Девушке стало стыдно, к горлу подкатил комок слёз, а в душе, будто лопнула хрупкая плёнка, выстроенная наспех, пряча от самой себя свою суть. Тут же чувство жгучей вины хлынуло, водопадом затопив разум. Разбежалось по венам, будоража кровь. Вспышка раскаяния затмила реальность, почти причиняя боль. Ослепляя и затягивая в водоворот сияющей белизны.

– Что же делать? – выдохнула Велиана, стараясь совладать с собой.

– Ладно уж, – казалось, девчушка этого и ждала. – На этот раз помогу. Но впредь думай, для чего тебе дана сила менять нити людских судеб.

На девушку дохнуло теплом, таким родным и уютным, но прежде чем она смогла распознать свои ощущения, свет полностью поглотила её, закружил и беспощадно бросил в пучину гудящей энергии.

Очнулась она, как от удара. Резко вынырнув из ласковых вод, прямо в тягучую явь клубящейся черноты.

Широко распахнув глаза, Велиана судорожно вздохнула. Грудь жгло, горло саднило, а ломота в теле мешала сосредоточиться.

Быстрый взгляд на часы…

22–45.

В окно…

Большие буквы «Ростов» привели её в замешательство.

– Ну, бабушка, ты даёшь! – вырвалось восхищённое. Однако медлить нельзя.

Усилием воли, Велиана заставила себя подняться. Поезд стоял. Страшных попутчиков, ожидаемо, ещё не было.

Медленно продвигаясь, она цеплялась за поручни, внимательно всматриваясь в пассажиров.

Вон на верхней полке сопит мальчик. Она сразу узнала его по маленьким глазкам и курносому носу. Посмотрела другим взглядом и отшатнулась. Тьма, густая, с янтарными сочащимися прожилками гноя… И вот это чудовище она собиралась спасти?

– Господи, дай мне сил! – зажмурившись, взмолилась она, и разум её раскрылся. Тысячи тонких нитей спутались в чёрный кокон над спящим мальчишкой. Обречённо вздохнув, Велиана принялась их распутывать. Раз за разом тянула она липкую паутину, рвала и растирала в сыпучую пыль. Пот градом катился, застилая глаза, но это не беспокоило девушку, ведь тот другой взгляд оставался ясен и чист.

Постепенно кокон истаял, оголив комок черноты. Тот заметался по сторонам, ища к кому прилепиться. Велиана, кожей почувствовала исходящее от клочка темноты зло. Перевернулась и не понимая, что делает, втянула в себя юркий комок. Шквал невыносимой боли заставил её согнуться, но времени оставалось мало.

Сквозь пелену взглянула она на мальчишку и облегчённо вздохнула. Густые нити судьбы оплетали ребёнка, указывая пути. Разные, непохожие, но сияющие синими отблесками правильной чистоты. Она не стала больше вмешиваться в судьбу этого ребёнка. Остальное пусть он сделает сам. Проснувшись, мальчик даже не вспомнит о своих прошлых деяниях. И мир станет чуточку лучше.

С девочкой пришлось повозиться подольше. Она была старше мальчика, и зло в душе уже успело дать корни. Однако цыганку не так легко испугать. С неимоверной силой она вгрызалась в упругие нити. Рвала их, сминала, полностью отдаваясь борьбе. В какой-то момент, остатки ошмётков дрогнули и упали, растворяясь в пространстве, обнажая небольшой сгусток первородного зла.

Велиана не стала ждать сопротивления, а стразу втянула в себя концентрированную черноту.

Снова скрутило живот. Согнувшись, цыганка застонала от боли.

Спящая девочка судорожно вздохнула и заворочалась.

Выдержав приступ, Велиана осмотрела ребёнка. Множество вероятностей задорно пульсировали, приглашая цыганку взглянуть, но та не рискнула. Не захотела. Пусть девочка сама делает выбор. С возрождённой душой отыщет свой правильный путь.

Воздух в вагоне сгустился. Пространство пошло мелкой рябью. Он уже близко. Поняла девушка и заторопилась. Остался последний штрих.

Велиана прикрыла глаза, силой воли собрала всю энергию в облако. Расщепила на множество золотых волосков и потянулась к каждому спящему.

Пустота вокруг засияла, сплелась в ажурный узор. От полок хлынула тьма, безжалостно рассекаемая очищающей паутиной. Растворилась и исчезла в небытие.

Девушка покачнулась. Схватилась за поручень и устало поплелась в хвост вагона. Там в самом конце. Скривив тонкие губы, стоял он. Маленький, худенький мальчик. Или вселенское зло в подарочной упаковке.

– Что ж, недооценил я твой род, – холодно зыркнул на девушку серыми льдинками. – Ты всё испортила!

– Нет, я исправила, – хриплый голос срывался.

– Исправила? Ты оставила меня без законной добычи! Посмотри на себя! – и он ткнул её в грудь длинным пальцем.

Устало прикрыв веки, Велиана послушно нырнула вглубь своей сущности. И скорчилась от омерзения. Тьма… Живая, дышащая тленом, сочащаяся густым гноем, зловонная.

– Ну так забери меня вместо них! – ей казалось, что она кричит во всю мощь, но на самом деле лишь пискнула. Колени ослабли, и девушка рухнула на свою полку. Сил на борьбу уже не осталось. Сквозь наплывающую пустоту она почувствовала, как волна освежающей прохлады коснулась горячего лба. И прежде чем уплыть вместе с ней, различила слова. Грубые, недовольные:

– Нет уж, спасибо. Как-нибудь в другой раз.

И ласковый шёпот на ушко:

– Ты всё сделала правильно! Я горжусь тобой. А теперь отдохни.

Уголки губ девушки дрогнули, и колыбель очищающего света распахнула объятия.

Он стоял и хмурился, глядя на то, как призрачная колдунья баюкает свою внучку.

Колючий взгляд скользнул вдоль прохода, углубляясь всё дальше в спящий вагон.

Красные губы дрогнули в злобном оскале. Частокол острых зубов клацнул в бессилии. Это же надо… Так, любовно подсаженная в поезд аппетитная жатва, в один миг стала отвратной. Где теперь утолить свою дикую жажду?

Ещё раз окинув растерявший всю привлекательность несостоявшийся ужин, мальчишка сверкнул глазами и отвернулся. Таких чистых людских душ он ещё никогда не встречал.

Призрака рядом с девушкой уже не было. Велиана мирно спала, разметав волосы по подушке.

– Я запомнил тебя. Мы ещё встретимся! – злобно ощерился обманутый монстр.

Из забытья её выдернул нарастающий шум.

«Неужели опять», – вздрогнула Велиана, руки её затряслись, потянулись вверх.

Зацепив смоляной локон, она стала нервно накручивать его на указательный палец.

Шум приближался. Топот, возня, крик женский, взволнованный. Мужской – басовитый, наглый и еле сдерживающий ярость, глухой.

Любопытство заставило девушку приподняться и выглянуть из купе.

Взгляду её открылась комичная картина.

По проходу торопливо шагал человек. Симпатичный, высокий. Не сказать, что юный, но и не прям старик. Черноту густых волос едва разбавила седина, но это лишь придавало мужчине солидности. Пронзительный взгляд синих глаз из-под кустистых бровей лишь мимоходом коснулся цыганки, но резанул словно ножом. Такой он был потерянный, тусклый. Велиана нахмурилась.

Перед собой мужчина тащил бугая. Тот матерился, басовито, отрывисто. Хватался за поручни лестниц и полок, пытался затормозить, вырваться, но тщетно. Хватка мужчины была стальной. Как и всё его сильное тело. Девушка лишь на миг прикрыла глаза, чтобы окинуть процессию другим взглядом, и поняла.

Ясно увидела всю его жизнь. Беды и горести, надежды, мечтания, радость рождения и боль скоропостижных утрат, и… Дороги. Разные, ещё не выбранные, но уже безропотно лежащие у его ног.

Хулигана, попавшегося на пути мужчины, можно лишь пожалеть. И девушка не удостоила бугая своим вниманием. Следом за ними спешила молоденькая проводница. На бледном лице девушки читалось отчаяние и растерянность.

Проводив процессию взглядом, Велиана вздохнула.

Стоит ли ей лезть в чужую жизнь? Надо ли рассказать герою то, что она в нём увидела. То, что невидимой паутиной вероятностей витает над ним. Нужно ли указать ему правильный путь, или он сам должен найти его?

Девушка колебалась недолго.

Зачем ей был дан этот дар, если она не сможет кому-то помочь?

Помогая другим, Велиана помогала себе. Разве можно смотреть и не вмешиваться, если знаешь, что можешь помочь. И она решилась.

Когда потрёпанный и помятый мужчина вернулся на своё место, она уверенно подсела к нему.

Не ожидавший чужого внимания мужчина вздрогнул. Повернулся лицом к ней, вскидывая в удивлении брови. «Ну?» – говорил его взгляд. Глубокий, печальный. Казалось, он видит её насквозь. Острым шилом пронзая душу. Выворачивая наизнанку. Девушка, растерявшись, застыла. Взгляд её с трудом оторвался от его глаз и скользнул ниже. К пухлым чувственным губам, мужественному подбородку и ямочке. Такой по-детски наивной. Кокетливой. И тревога отхлынула.

– Хочешь, погадаю? – поймала она его взгляд, и рука сама потянулась к чёрному локону.

– Погадай, – усмехнулся он, – только я про себя всё знаю. Одинокий волк по жизни я. Нет у меня семьи.

– Да ты не бойся. Меня Велиана зовут, – протянула она ему руку. Провела по тёплой ладони. Шершавой. Мужской. Вгляделась и… – Ты не наговаривай на себя. Тянется к тебе кровь родная. Нитью тонкой сияет.

Мужчина вздрогнул, как от пощёчины. Поспешно выдернул руку и, прижав ту к широкой груди, буркнул:

– Врёшь ты, – краска отхлынула от лица, желваки заходили. Он нервно пнул лежащую под ногами красную спортивную сумку и, оттянув ворот свитера, угрюмо уставился ей в глаза.

Велиана нахмурилась. – Правду говорю…

– Дочь моя погибла вместе с женой. Много лет уж прошло.

– Зря ты так, – отмахнулась девушка. Гладкий лоб прорезала морщинка. Неспешным движением руки она потёрла его, взъерошила чёлку, затем зачем-то опять пригладила. – Вроде взрослый уже. Жизнь прожил, – окинула она взглядом его лёгкую проседь. – Дорога тебе сейчас на Алтай, – прищурилась Велиана, – туда нить ведёт.

– Не понял… – брови мужчины взметнулись. – Алтай?

– А ты и не поймёшь, пока сам не проверишь. Что теряешь-то?

В глазах его некогда тусклых взметнулась надежда. Влажная, солёная, сверкающая.

– Алтай… – прошептал тот задумчиво. – Нет у меня никого там… Врёшь. Денег выманить хочешь! А вот шиш тебе! – скривился в порыве жгучей ярости он. И выставил перед собой дулю.

Откуда взялась эта внезапная ненависть, он сам не понял. Будто бы изнутри кто дёрнул его. Взбудоражил. Пробудил нелюбовь русского человека к малому этническом народу обманщиков. Однако цыганка и бровью не повела.

Губы девушки дрогнули. Она ясно увидела, как его крепкую шею обвивают ручонки. Детские, тёплые. И столько счастья плескается в этих сейчас печальных глазах, что у девушки спёрло дыхание. Любовь его скоротечная принесла плод нежданный, и теперь тянется к нему эта ниточка, сверкает, ярче солнышка. Манит, притягивает. Сулит покой и спасение.

Она окинула взглядом его сгорбленную фигуру, и сердце сжалось.

– Ты обязательно поезжай туда. Там твоё счастье.

Он поднял на цыганку блестящий взор, хотел было возразить, но осёкся. В чёрных озёрах острого взгляда плескалось великое знание. Глядя на эту девчонку, устыдился своего гнева. Понурился. Будто это она виновата… Напророчила… Наколдовала…

– Ты не прав, – она будто и не заметила его конфуза. – Новый Год – пора великих чудес!

Опустив голову, мужчина запустил руку в карман джинсов, явно нащупывая там, что-то важное.

– А денег я с тебя не возьму, – решительно поднялась Велиана, – тебе они самому скоро понадобятся. Запомни, – положила она на его грудь узкую ладонь с тонкими пальцами. – Алтай – то, что тебе сейчас нужно. – Глаза их на мгновение встретились. Мужчина отвёл взгляд. Смутился. Поверил?

– Спасибо. Меня зовут…

– Я знаю… – перебила его Велиана. – Матвей, – улыбнулась она и, повернувшись, зашагала к себе.

Рассеянный взгляд её снова метнулся к окну. Там, как и прежде, студёный декабрь жонглировал слюдяными осколками. Швырял их горящие окна. Сбрасывал с крыш. Отставал и назойливо догонял вновь несущийся в промозглую тьму скорый поезд 079Я/080Я

– Ко второй платформе прибывает скорый поезд Архангельск – Адлер. Просьба встречающих проследовать на вторую платформу. Нумерация вагонов начинается с головы поезда.

Велиана зевнула. Вопреки ожиданиям после ночной бури, в окно ярко светило утреннее солнышко. Девушка потянулась и глянула на запястье. 7:05.

Девушка поднялась, прошлась по джинсам ладонями, пригладила свитер и, закинув на плечо полотенце, отправилась в туалет.

Табло светилось зелёным, и Велиана облегчённо вздохнула. Очередь в туалет по утрам – не самое лучшее начало дня.

Мимо пробежала проводница. Проводив её озадаченным взглядом, Велиана пожала плечом и скрылась за дверцей.

Табло мигнуло и зажглось красным.

Поезд замедлялся. Пол перестал ходить ходуном и стал напоминать приятную плавность гондолы. Хотя нет-нет, а и дёрнет с грохотом, как бы напоминая: «Не расслабляйся. Будь начеку…».

Вот последний рывок. Надсадный скрежет. И пол замер.

Освежившаяся, причёсанная и умытая Велиана освободила кабинку и под завистливыми взглядами сонных попутчиков с улыбкой шагнула в проход.

Кинув взгляд вдоль вагона, с удивлением не обнаружила в нём Матвея и, пожав плечом, повернулась к окну.

«Горячий Ключ», – в глаза сразу бросились крупные буквы.

Вопреки ожиданиям величественного сооружения взгляду её предстал совершенно неожиданный вид.

Вместо, старинного здания из красного кирпича с массивными колоннами и вычурной лепниной за окном красовался современный вокзал.

Приземистое, широкое здание. Белоснежное. Заглядывающее прямо в душу множеством сверкающих окон.

Несмотря на раннее утро, повсюду сновал народ. С чемоданами, рюкзаками, сумками через плечо и на колёсиках.

Суетливые предприимчивые старушки зычно зазывали покупателей, размахивая жареной выпечкой, щедро истекающей маслом.

Велиана вздохнула.

Так, сколько будет стоять поезд на станции? Успеет ли она сбегать и закупиться ароматными пирожками?

Едва она повернулась к своей полке, чтобы взять деньги, как тут же с кем-то столкнулась.

– Ой…

– Простите, – обронила миниатюрная блондинка, распахивая глаза и кривя тонкие губы. Казалось, она вот-вот расплачется, и цыганке стало жаль её.

– Ничего, я сама виновата. Смотреть надо, куда иду, – успокоила ту Велиана. А сама пристальней присмотрелась к попутчице.

Нет, эту она раньше не видела. Хм. – озадаченная морщинка пролегла меж бровей и, пока незнакомка неловко топталась на месте, уверенно взяла её за руку.

– Хочешь, погадаю?

– Ой, что вы, это, наверное, дорого? – в нерешительности пискнула та, но руку не убрала.

«Какие тонкие пальчики, как у птички…» – удивилась цыганка, перебирая и разглядывая каждый.

В действительности ей вовсе не нужно было гадать по руке. Едва коснувшись руки незнакомки, она уже видела перед собой её суть. С лёгкостью читала душу. Прослеживала вероятность дорог.

– Да что с тебя взять? – окинула взглядом худенькую фигурку. – Да не трясись ты так, не съем я тебя, – улыбнулась она. Та робко кивнула, и уголки губ нервно дёрнулись вверх.

– Что там? – в синих глазах засветилась надежда.

– Вижу я, что запуталась ты. Перед тобой два пути. Если примешь назад его, на руках тебя будет носить. Оттолкнёшь – тенью будет ходить за тобой. Пока сам не сгинет в суете скучных дней. Радость с ним будет, но и горя хлебнёшь. А без него пустота и рутина. Другой будет, дети будут, достаток, но любви нет. Останется она с этим, – Велиана, качнув головой, указала назад, – с тем, от кого бежишь сейчас. Всё, иди. – выпустила она руку растерянной девушки. А та так и застыла с приоткрытым ртом.

Цыганка же, взяв в руки сумочку, заторопилась к дверям. Надо было успеть на перрон, пока все пирожки не скупили.

Краем глаза она покосилась на девушку-птичку и с удовольствием отметила, как меняется вокруг той сплетение дорог. Как вероятность Любви юркой змейкой ложится у ног.

И на душе сразу стало тепло и спокойно.

Пусть для других это мелочь, но для неё – ещё одна спасённая жизнь. От хандры, безысходности. От горячих слёз в подушку. От одиночества в сердце и осколков разбитой любви.

Велиана улыбнулась довольно и, спрыгнув с подножки, кинулась вслед за старушкой.

Пирожок, конечно, это хорошо, но мало. Немного поколебавшись, Велиана, всё-таки решила посетить вагон-ресторан.

Время неумолимо бежало вперёд, подгоняя железного змея ледяными хворостинами.

Поезд вздыхал, трясся, но, рассекая утреннюю загустевшую хмарь, летел вдаль. Туда, где под ледяной коркой спрятались курортные города.

Преодолев невидимый барьер, где вьюга плавно сменилась студёными ветрами, подобно невиданному рычащему зверю, он вынырнул из сугробов в голое сплетенье чёрных ветвей.

Велиана смотрела в окно и дивилась. Вроде зима, а нет ни снежинки. По обеим сторонам железной дороги лишь безрадостный серый пейзаж. Корявые пальцы скинувших свои платья деревьев жалобно тянулись к вагонам. Царапали воздух, гнулись по ветру в надежде добраться до спрятанной в прочной скорлупе жизни. Поймать мимолётную капельку живого тепла. Насладиться жарким дыханием хрупкой жизни.

Девушка вздрогнула и отвела взгляд от паутины ветвей. Снегопад прекратился, сменившись рваными порывами студёного ветра.

Солнца не было и в помине.

Угрюмое небо свинцовой тяжестью угнетало и так не радужный настрой пассажиров.

Она медленно пробиралась по проходу, с каждым рывком цепко хватаясь за поручни. Куда делся убаюкивающий плавный ход поезда?

Он как бы остался там, далеко позади, в глубине заснеженных станций, вместе с задумчивой меланхолией. На душе её было тревожно. Что-то давило на чуткое восприятие. Велиана явно чувствовала опасность, но откуда – никак не могла сообразить.

В очередной раз поддавшись велению поезда, она дёрнулась в сторону и вцепилась в стальную ступеньку верхней полки. С трудом удержав равновесие, она прикрыла глаза.

– Девушка, вам плохо? – обеспокоенный голос прорвался через трясину спутанных мыслей.

– Нет, спасибо. Всё хорошо… Просто…

– Да, понимаю, – улыбнулся мужчина, и вокруг его синих глаз вспыхнули морщинки-лучики.

«Словно солнышко», – улыбнулась Велиана в ответ и, вздохнув, продолжила путь.

Незнакомец остался далеко позади, но тепло от его добрых глаз всё ещё грело душу. Поймав себя на этой мысли, девушка поняла, что до сих пор улыбается.

Нет, тревога не испарилась, но под чужим участливым взглядом скукожилась в твёрдый клубок. И вот этот пульсирующий ком сейчас неистово бился, стараясь вновь вырваться наружу.

Велиана встряхнулась, стиснула челюсти и, вскинув голову, устремилась вперёд.

Вагон-ресторан

Наверное, во всех поездах они одинаковые.

Вместо полок – мягкие кресла вокруг аккуратно накрытого столика. Белоснежные скатерти, поверх которых красуются ещё одни – голубые. Перед каждым пустующим местом в ожидании гостя красиво разложены голубые салфетки. На окнах – такого же цвета пышные занавески, любовно прихваченные атласными лентами. Всё вокруг казалось сказочным, невероятным в безликой повседневности дорожного быта. Дышало таким домашним, уютным теплом, что Велиана невольно застыла, любуясь, боясь вздохнуть и спугнуть нахлынувшее волшебство, до тех самых пор…

До тех самых пор, пока ершистый клубок тревоги, терзающий юную душу, не вырвался из груди. Велиана охнула, заломив руки в отчаянии. Проследив за чернеющим сгустком, она в изумлении прикусила губу. Сиротливый кусочек тьмы задышал, заворочался и раздался в стороны, по-хозяйски обнимая одинокую фигурку за дальним столиком.

Девушка, тоненькая, будто веточка, задумчиво согнулась над скудным завтраком. Неловко она скребла вилкой по дну тарелки, не замечая, что кусочки яичницы сиротливыми хлопьями собрались по краям. Взгляд её затуманенный был устремлён вдаль. К каким горам стремился он… К каким вершинам… Недосягаемым простым смертным, в душах которых не горел пожар свершений. Открытий. Любопытства. Не билось лихорадочно сердце в груди в предвкушении приключений. Не нашёптывал прямо в уши назойливый ветер перемен. Но всё это сейчас затмевал липкий туман предначертанного.

Велиана нахмурилась и присмотрелась. Игла страха кольнула в сердце, жидким огнём пробежалась по телу, жаром ударила в голову. И, не чуя под собой ног, она приблизилась к незнакомке.

– Ты должна выйти на следующей станции, – положив руку на плечо девушке, она легонько сжала тонкие пальцы.

Девушка вздрогнула, уронив вилку. Та жалобно звякнула, соскользнув, всё-таки зацепила кусочек яичницы и, описав скупую дугу, шмякнулась на салфетку, разукрасив ту белыми сгустками.

– Что? – рассеянным взглядом незнакомка глянула на стол, на тарелку, на Велиану, затем снова на тарелку, на стол, на цыганку. Взгляд постепенно обрёл осмысленность, заблестел. Пушистый локон светлых волос упал на лицо. Девушка поморщилась и неловким движением убрала его за ухо. В удивлённых глазах цвета мокрого асфальта вспыхнул вопрос.

– Плохая дорога ведёт тебя. Много боли и потерь будет на этом пути. Тебе нужно сойти с поезда, – уверенно повторила цыганка, отпуская плечо незнакомки. Своего она добилась, девушка пришла в себя. – Я вижу, что тебе одиноко, – снова Велиана закусила губу. Паутина вероятных дорог вокруг незнакомки неистово закружилась.

– Ты кто? – выдавила из себя та, морща лоб.

– Меня зовут Велиана. Я цыганка.

– Я не просила гадать мне… – щёки девушки вспыхнули. Видно было, что она лихорадочно подбирает слова, чтобы ненароком не оскорбить подошедшую.

Велиана поняла её смятение и улыбнулась.

– Успокойся, я не гадаю и денег у тебя не прошу. Просто совет дала. Вижу черноту у тебя впереди. А если сойдёшь с поезда, она тут и останется. Дорога твоя светлой будет.

– Хм…Спасибо, конечно, но я, пожалуй, сама решу, что мне делать.

– Как хочешь, я просто помочь хотела, – дёрнула плечом Велиана и, оттянув ворот свитера, выдохнула: – Если не сойдёшь с поезда, не верь ему.

– Не верить кому? – глаза девушки округлились.

– Ты поймёшь, – отмахнулась цыганка и отвернулась. Она видела, что девушка не поверила ей. Но что она ещё может? Помогла чем смогла. И, оставив позади себя встревоженную блондинку в клубящемся коконе черноты, уселась за соседний столик.

Как она могла объяснить девушке, что мужчина с ней рядом погряз во лжи и злобе. Что если она не оставит его, не сойдёт с этого поезда, поверит ему, то дорога жизни прервётся. Его жажда наживы и ненависть пожирают невинную душу лёгкой добычи. А она не противится, слушает его, сама в расставленные сети рвётся. Но что она может сделать против воли той несчастной? Лишь подсказать, намекнуть, предупредить.

И тьма вокруг блондинки заколыхалась. Золотые нити жизненных вероятностей то тут, то там проскальзывали через хмарь. Вились яркими лентами перед задумчивым лицом незнакомки. Велиана облегчённо вздохнула. Она заронила сомнения в душу попутчицы, и у той появился шанс. Реальный шанс выпутаться из обречённых на смерть отношений и начать новую жизнь.

Как ни странно, аппетит не пропал. Велиана потянулась к меню и, выбросив из головы всё постороннее, полностью отдала себя изучению предлагаемых блюд.

Тарелки давно были пусты, но уходить не хотелось.

При мысли о тоскливом одиночестве в пустом купе у Велианы сводило живот.

Ей нравилось сидеть тут, купаться в шумном гомоне вагона-ресторана, лениво щурясь в окно и нехотя ловя отголоски чужих эмоций.

Иногда она резко вскакивала и подходила к попутчикам. Улыбалась им доброй улыбкой и щедро дарила надежду правильными словами. Такими нужными, просто необходимыми в данный момент отчаявшимся сердцам.

И вновь возвращалась за свой столик, чтобы с радостью наблюдать, как тает темнота в людских душах, возвращая в них свет.

Когда вагон опустел, и оставаться тут уже не было смысла, девушка взглянула в окно и зябко поёжилась. От стекла веяло холодом. Мелкий дождь гнался за поездом назойливой моросью. Стучал дробными каплями. Скрывал унылый пейзаж, размазанный сумерками.

Велиана вздохнула. Несмотря на хмарь за окном, в душе её было светло. Светло и тепло.

Скольких людей сумела уберечь сегодня она…

Скольких успокоить…

Разве не этого жаждала её душа? Не к такому стремилась?

Каждое зёрнышко, посеянное в сухом поле, даст свой росток доброты. И тусклый мир засияет радужным светом.

Цепляясь за поручни, девушка медленно шла, рассеянно глядя вдаль. На губах её порхала улыбка.

Вагон резко качнуло, и Велиана завалилась вперёд. Глаза её округлились, а рот распахнулся, готовый исторгнуть жалобный крик. Но тут девушку подхватили чьи-то крепкие руки.

– Осторожно, красавица. Я не смогу всё время быть рядом.

Велиана сглотнула, всхлипнула и, часто дыша, вскинула голову. Опять этот взгляд. Синий-синий. Лицо бледное, озабоченное. В каждой мелкой морщинке затерялась скорбная боль.

Недавняя, жгучая.

– Соболезную вам, – вырвалось у неё необдуманно. Прежде чем успела прикусить губу. Эх…

Вот её благодарность? Ну зачем напоминать человеку о горе? Зачем снова макать его с головой в душевную боль…

Тот, ослабив хватку, растерянно вскинул бровь.

– Откуда ты… вы? – начал было он, но тут же сощурился. – Ааа, – погрозил он ей пальцем, – ваши фокусы… Слышал я тут краем уха, что в нашем вагоне ясновидящая едет. Да только не верю я в сказки. Вырос давно.

– Зря вы так. Все мы в душе чуточку дети, – шепнула она, хватаясь за поручни, а взгляд её проник глубже. Туда в густое сплетение тьмы. Решение пришло внезапно. Рука её скользнула по широкой груди незнакомца и на миг замерла. Чёрная липкая боль, клубящаяся в глубине души, дрогнула. Пошла трещинами и осыпалась. Скорбь от потери жены год назад отпустила, морщинки на лице попутчика чуть разгладились. Страх и сомнения растаяли, словно дым, а на месте них зародилась надежда.

– Простите меня, я не хотела обидеть вас. И не волнуйтесь. Там, куда вы едете, всё будет хорошо.

Мужчина нахмурился, запустил пятерню в тёмные волосы и задумался.

Протиснувшись мимо него, Велиана двинулась дальше.

Когда она уже подходила к своему купе, то обернулась и встретилась взглядом с серьёзными синими глазами. В них светилась надежда.

Губ её коснулась улыбка, а на душе потеплело. Приятно было встречать таких вот хороших людей и хоть капельку… самую малость помогать им.

Она прочитала его, как открытую книгу. Курортный роман. Наивную девушку, машущую вслед отъезжающему поезду. Его обещание вернуться.

Затем страшная хворь жены. Боль, сомнение, отчаяние и, наконец, смирение.

А потом рак победил. Хмурое небо над земляным холмиком. Куча венков. Скорбь. Одиночество.

И вот теперь снова поезд. Страх. Надежда.

Из сплетения вероятностей жизненных перепутий он выбрал самый правильный.

В конце пути его ждёт семья. Он всё ещё сомневается и боится. Он не знает, что, уезжая назад в свой каменный город, оставил девушку не одну. В её чреве уже зрел плод любви.

Она всё ещё ждёт своего ласкового медвежонка, раз за разом рассказывая маленькому сыну добрые сказки об опасной работе отца-разведчика.

Велиана закрыла глаза и откинулась на подушку. Как приятно хоть на миг окунуться в волшебство настоящей любви. Даже чужой.

Всё у них будет теперь хорошо. Кто-кто, а она это точно знает.

Вот и новая станция.

Грудь сдавило, вынуждая податься вперёд. Туда, где лютый мороз уступил место южной оттепели… Где полощутся на ветру, стукаясь друг о дружку, мокрые ветви голых деревьев. Вырваться на свободу, хоть на миг, и вдохнуть полной грудью студёного воздуха.

Предвкушая объятия желанной прохлады, Велиана вскочила. Распрямившись тугой пружиной, она поспешила на выход.

Поезд дёрнулся, фыркнул и напряженно застыл. Казалось, вот-вот, и он сорвётся с места, словно хищный зверь за проворной добычей.

Но он стоял и не двигался.

Вагон качнулся, пассажиры заторопились к дверям.

Всем хотелось поскорее вдохнуть свежего воздуха, пусть и колючего, промёрзлого, но зато бодрящего, будоражащего.

Неожиданный толчок заставил Велиану подпрыгнуть…

– Ой, – почему-то она была твёрдо уверена, что позади никого нет, а тут…

Невысокая брюнетка в пёстром палантине, небрежно намотанном на лёгкий пуховик, врезалась цыганке в спину, едва не сшибив её с ног.

Этакая яркая птичка. Гордая и решительная.

– Простите, – сконфуженно пробормотала она, спешно натягивая вязанную шапочку, – я не специально.

– Ничего, – Велиана смутилась, – я сама виновата. Еле плетусь…

– Надо поторопиться, сейчас уже новеньких запускать будут, – затараторила девушка, но цыганка её придержала.

– Меня зовут Велиана, а ты зря торопишься, всё равно не доедешь…

– Хм, – брови попутчицы дёрнулись, – это с чего бы? Я уже еду. Не думаешь ли ты, что поезд сломается? Сойдёт с рельсов? Ох… – в глазах отразился испуг понимания. – Террористы… – панический вскрик, едва сорвавшись с губ, был придавлен узкой ладошкой. Лихорадочно заметавшись по сторонам, девушка замерла, попав в сети жгучего взгляда. С головой погрузившись в сплетения чужой жизни, Велиана уже выпала из реальности.

А вокруг всё гудело. Хаотичные обрывки громких фраз… Смешки. Детские вскрики…

С недовольным ворчанием их толкали со всех сторон. Грубо. Неловко. Прибывающие пассажиры торопились занять поскорее места. Стянуть с себя сковывающие одежды и расслабиться на узеньких полках.

А они всё стояли. Глядя друг другу в глаза. Не смея прервать тонкую нить, внезапно связавшую взгляды.

Велиана ясно видела ту единственную дорожку, которая, вырвавшись из вероятно-возможных, смело устремилась вперёд. Не туда, куда, думала, едет хозяйка, не туда, куда устремлены её мысли.

Вот как объяснить незнакомке, что не в том месте её судьба…

Ну а та, застыв изваянием, растерянно пялилась на цыганку. Губы девушки мелко тряслись. Пальцы нервно хватались за палантин, теребя его, сжимая в ладонях и вновь выпуская из тоненьких пальцев.

Велиана видела ту насквозь. Ее искреннее непонимание. Поднявшееся было в душе возмущение, затем испуг, отчаяние, вновь возмущение, неверие, неприятие.

Эх… Бывает и так. Кто она такая, чтобы указывать людям правильный путь? Даже если так надо. Даже если во благо…

Душа человека – вольная птица! Не поймать, не заставить, не приказать.

И Велиана сдалась, опустив глаза первой. Выдохнула и отступила. Не она правит миром. Не она избирает пути. Она может лишь подсказать, посоветовать.

– Ты думаешь, что выбрала свой путь, но Богу виднее! – выдохнула она. – Иди, Василиса, вперёд. Куда бы ни привела тебя эта дорога, конец ее не там, где ты думаешь. Но ты не пугайся. Для всех нас у Господа есть план, предначертанный ещё до рождения. И как бы мы ни старались, как ни упрямились, всё равно придём туда, куда нужно. Неисповедимы зигзаги судьбы. И твой – именно в этом поезде.

Растерянно моргнув, девушка пискнула и сглотнула. Она хотела было что-то ответить, но людской поток уже оттеснил её прочь. Мягко улыбнувшись попутчице, Велиана смиренно повернула назад.

Что ж, не удалось в этот ей раз глотнуть морозного воздуха, ощутить на лице колючие ласки южной зимы. Значит, всё ещё впереди.

Вагон резко дёрнулся и медленно пополз вперёд, рассекая боками влажную хмарь.

Стук колёс успокаивал, навевал сон. Веки смыкались сами собой. Какой насыщенный выдался день. Столько встреч, столько исковерканных судеб. Велиана вздохнула, устроившись поудобнее возле окна… Мимо проносились деревья, расхристанные кусты, пожухлые смятые травы. Они не просили ненастье, но покорно склонились пред ним. Приняли и уснули, чтобы весной вновь воспрянуть из слякоти буйной цветущей волной.

Так и она.

Велиана уже не спрашивала себя, для чего ей достался этот сказочный дар. Ответственный и тяжёлый. Трудный и до невероятности нужный. Не ей, но людям. Растерянным, испуганным, запутавшимся в сплетении судьбоносных дорог. Не знающих, как поступить, куда шагнуть, чтобы совсем не испортить тот крошечный кусочек заветного счастья, урванный у судьбы.

Рядом с цыганкой присела девчушка. Худенькая, черноволосая. Она подняла своё смуглое личико и пригляделась к попутчице. Не открывая глаз, Велиана вздохнула, уголки губ её дрогнули и поползли вверх.

Им не нужны слова, чтобы понять голос сердец. Живой внучки и мудрого призрака давно умершей бабушки.

Задорно тряхнув головой, девочка фыркнула и улыбнулась в ответ. Смоляные кудряшки забавно подпрыгнули и истаяли в воздухе вместе с хозяйкой.

Рассекая боками вездесущую морось, железный зверь мчался вперёд. Под ритмичный стук колёс вагон мерно покачивался. Пассажиры спали.

Застывший в проходе худенький мальчик насупился, уголки тонких губ опустились.

Чернота из вагона исчезла. Больше ему делать тут нечего. Сверкнув красным отсветом глаз в сторону спящей цыганки, он скрипнул зубами и шагнул в прямо в окно. Плотно закрытое. Расчерченное каплями ледяного дождя. Покидая поезд на целый год, чтобы потом вновь собрать с человечества свою страшную жатву.

Девушка замолчала.

– Ну ничего себе, – хмыкнул рыжеволосый подросток и подкинул в костёр сухих веток. – Вы хоть до подруги доехали? – Пламя фыркнуло и качнулось к нему, освещая концы красного галстука.

– Конечно, – тряхнула головой Велиана и мечтательно прикрыла глаза. – Это были самые классные праздники в моей жизни.

– Здорово. – выдохнула худенькая светловолосая девушка.

– Не люблю поезда, в лесу как-то спокойнее. – шепнул темноволосый юноша и зябко поёжился.

– Не уверена, – покосилась на него рыжая и откинула назад волосы

– Почему? – удивился тот. А девушка хмыкнула, растянула губы в улыбке и откашлялась. – Хочешь знать, так я расскажу…

Женщина в белом

– Дорогая, я нашёл место, где тебе точно понравится.

– Хм, а ты уверен, что это лучше Бали? Мы ж собирались медовый месяц провести именно там?

– Ой, да ну этих туземцев с их тарабарщиной, – Андрей подхватил Женю в объятия и радостно закружил, – Женька, жена моя! Наконец-то!

Девушка счастливо рассмеялась.

– Не туземцы, а балийцы, китайцы, малайцы, яванцы…

– Да пусть хоть индейцы, мы не поедем туда. Ты же хотела пощекотать нервишки, вот я и нашёл аномальную зону прямо под носом у нас.

– Шутишь? – вытаращилась на Андрея оторопевшая Женя.

– Не-а, правда. Там каждый год исчезают туристы, – прямо в раскрытые губы пролепетал тот. Девушка не оттолкнула новоиспечённого мужа, но в голове её заметались противоречивые мысли.

Да, она очень любила всякую мистику. С другой стороны, это ж медовый месяц…

Но сладостные поцелуи любимого не позволили додумать умную мысль, и Женя со стоном сдалась.

В крайнем случае на Бали они успеют махнуть и потом. После похода в гиблое место.

Солнце клонилось к горизонту, окрашивая небо в багряные и пурпурные тона. Сквозь густую крону старых сосен пробивались лучи, подобные золотым стрелам, пронизывая сумрак леса. Воздух был пропитан влажным сладковатым ароматом сосновой смолы, смешанным с терпким запахом прелой хвои и листвы. В эту тишину, нарушаемую лишь шелестом листьев и пением птиц, ворвался гул мотора приближающегося автомобиля.

Ярко-красный седан, мерно ворча, вырвался из стены пыли и остановился у края леса чуждой кочкой на грунтовой дороге. Дженнифер, молодая женщина с пышными рыжими волосами и глазами цвета ореха, легко выпорхнула из машины, глубоко вдохнув свежий воздух. За ней последовал Эндрю, её муж, высокий и крепкий, с серо-голубыми глазами, которые всегда излучали спокойствие.

– Это место… Оно потрясающее, – воскликнула Дженнифер, глядя на лес, окутанный летними сумерками.

– Да, – кивнул Эндрю и скривился, протягивая ей рюкзак. – Ты там кирпичей наложила, что ли? – Дженнифер хихикнула, щуря глаза.

– Там всё, что нам может понадобиться.

Солнечные лучи сноровисто пробивались сквозь густую крону деревьев, окрашивая землю причудливыми узорами, играя тенями. Эндрю нежно сжимал руку любимой, шагая по мягкому мху. Усеянный разноцветными листьями, тот был похож на богатый ковёр из злата и красного бархата. Воздух, напоенный ароматом хвои, влажной земли и земляники, кружил молодым голову. Невидимые глазу пичуги радовали гостей мелодичными трелями под аккомпанемент шелеста ветра в высоких кронах.

Дженнифер, с её огненно-рыжими волосами, сияющими в лучах солнца, была похожа на русалку, заплутавшую в лесу. Её глаза искрились восторгом. С наивной улыбкой и детской непосредственностью тянулась она к низким сосновым лапам, трогала их мягкие и пахучие иглы, нашёптывала глупые нежности.

Эндрю, забыв о тяжёлой поклаже, наблюдал за ней. За её стройной фигуркой, которая в объятиях озорных солнечных зайчиков казалась совсем хрупкой и воздушной. Наблюдая за своей красоткой-женой, он чувствовал, как сердце переполняется теплотой.

Да, он любил ее. Её светлый нрав, вечную жажду жизни, трогательную тягу к природе. В глазах этой женщины отражался весь мир.

Они шли неспешно, наслаждаясь тишиной и красотой окружающего их мира.

Потянувшись друг к другу, их руки сплелись, а песня сердец полилась в унисон. Будто это не два человека шли рядом, а два дерева сплелись корнями под одним солнцем.

Странно, но сейчас как никогда они чувствовали себя ближе друг к другу, ближе к природе, к этому волшебному лесу.

И он взамен одаривал их ощущением свободы и вдохновения.

Молодожёны, словно по волшебству, оказались в мире, где не было забот и тревог, где только красота и гармония. О котором можно только мечтать.

Они шли по узкой тропинке, углубляясь все́ дальше в уютную чащу. Птичье пение приятно щекотало неискушённый городской слух, а тихий хруст под ногами и аромат еловой смолы сводили с ума.

– Ммм, как легко дышится! – раскинула руки в стороны девушка и закружилась на месте. – Вот бы остаться тут навсегда! – сорвалось невзначай, но Дженнифер не заметила.

Зато Эндрю заметил.

– Ну ты даёшь! Как жить тут? Ни еды… Ни воды… Ни удобств. Или тут везде удобства? – подзуживая подругу, хмыкнул он.

– Эх, приземлённый ты человек… – покачала головой Дженнифер и шумно втянула в себя вкусный воздух.

Деревья становились все выше, их ветви всё плотнее и гуще переплетались между собой, создавая свод, который задерживал последние лучи солнца. Воздух становился всё тяжелее, напитанный влагой и стылой прохладой. Птичье разноголосье, казалось, кто-то выкрутил на ноль, и воцарившаяся тишина будто впитала все звуки, оставляя лишь стук собственных сердец отдаваться в ушах. Дженнифер остановилась, заставив Эндрю неловко воткнуться ей в спину.

Колючий язык страха обнял за плечи, и зябкие мурашки весело запрыгали по позвоночнику. Откуда-то взявшийся порыв ветра кинул в лицо девушке низкую ветку, покрытую сухими корявыми иглами.

– Эндрю, ты слышал? – отпрыгнула Дженнифер, потирая щеку.

– Слышал что? – насторожился он, озираясь.

– Не знаю… как будто бы шепчет кто…

– Да ну, тебе кажется. Это просто ветер, – отмахнулся тот и неловко подпрыгнул. Набитый рюкзак немилосердно тянул плечи… – Не бойся. Я же с тобой.

– Да нет, я серьёзно, – Дженнифер засомневалась. – Посмотри, как тут мрачно!

– Не говори глупостей, – нахмурился Эндрю, снова подпрыгивая и поправляя поклажу. Он слабо улыбнулся, подбадривая жену, и вновь сдвинул брови. Ему было недосуг разглядывать местные прелести. Таща на себе тяжёлый рюкзак, Эндрю мечтал о скорейшем привале.

Но Дженнифер продолжала ощущать ледяной страх, сковывающий её в тесных объятиях. Лес казался живым, дышащим, полным тайн, которые он тщательно оберегал, скрывая за своими густыми стенами.

Солнце, уставшее от дневных трудов, лениво двигалось к горизонту, окрашивая небо в огненные тона.

Лес будто бы приготовился к чему-то волшебному. Затаил дыхание в преддверии чего-то невообразимого и прекрасного.

Запоздалые лучики кое-где всё ещё путались в густых ветвях, не теряя надежду оставить свой штрих на дивном аляпистом покрывале. Воздух наполнился ароматом терпкой прелой листвы и близости ночи.

Будто безумный художник смешал всю палитру цветов и ловко размазал по горизонту, выделяя багровым лишь слепое пятно дневного светила. А оно, в свою очередь, принялось за деревья, превращая стволы в терракотовые колонны, опирающиеся на темнеющий купол. Суетливые птицы медленно затихали, готовясь ко сну, а вдали, в самой чаще дышащего леса, зашевелились ночные животные.

И когда солнце полностью скрылось за горизонтом, а сумерки полностью окутали мир, молодые остановились.

Дженнифер торопливо насобирала ломкого хвороста, а Эндрю горделиво воздвиг их сказочный брезентовый замок.

– Прошу тебя, моя царица! – воскликнул он, протягивая к Дженнифер руки. Та скомканно рассмеялась, подаваясь вперёд, однако беспокойство её не отпускало.

Да, лес прекрасен. Воздух чудесен. Птицы волшебны. Но вот между лопаток всё же чувствуется чей-то леденящий душу, настырный взгляд.

Эндрю развёл костер. Языки пламени весело заплясали в темноте, отбрасывая причудливые тени на стенки палатки и толстые стволы деревьев. Дженнифер, укутавшись в плед, сидела рядом с костром, наблюдая за оранжевыми всполохами, но мысли её где-то блуждали.

– Дженнифер, ты в порядке? – спросил Эндрю, замечая ее задумчивость.

– Да, просто устала, – ответила она, вымученно растягивая губы в улыбке. В глазах же плескалось, всё нарастая, смутное беспокойство. Она всё ещё слышала шёпот, еле уловимый, но очень реальный. В шорохе сухих листьев, обильным ковром покрывающих землю под низкими ветвями. В трепетании высокой травы на поляне. В шелесте ветра, бесцеремонно скользящего под одеждой незримыми пальцами. В журчании недалёкой воды. Завораживающие перешёптывания тягучим ручьём вились вокруг неё, складываясь в слова. Снова и снова, казалось, сам лес твердит её имя. Не то, которое по новомодной привычке молодёжь присваивает себе, будто клички. А настоящее, родное, данное при рождении матерью.

Внезапно посреди мнимой тиши послышался крик. Он был коротким, резким, пронзительным. Сердце девушки дрогнуло, замерло и помчалось в бешеном ритме.

– Эндрю, что это? – схватила она его за руку. Будто ребёнок, прячущийся за спину отца.

Он резко вскочил, схватил толстую палку, которой поправлял сучья в костре, и уставился в темноту.

– Не знаю, – хрипло каркнул он и прокашлялся. Сердце его колотилось, как оглашенное, отдаваясь молоточком в висках. Но он мужчина, а значит, обязан быть смелым. Эндрю сглотнул подкативший к горлу колючий ком и горделиво расправил плечи. Глядя сверху вниз на свою любимую женщину, на её влажный взгляд карих глаз, он, к горечи своей, сознавал, что ни за что в жизни не сможет признаться ей в том, что этот звук напугал и его. – Может, какая-то птица?

Но Дженнифер чувствовала, что это вовсе не так. В этом крике было что-то зловещее, что-то, что заставляло её кровь стынуть в жилах.

Хоть на дворе и царило позднее лето, всё же ночь была уже зябкой, и даже огонь не сумел согреть душу Дженнифер. Она всё время чувствовала на себе чей-то внимательный взгляд из темноты, окружавшей их. Иногда ей казалось, что она видит движение в зарослях, ломкие силуэты, которые исчезали, стоило ей только пошевелиться.

– Эндрю, – шепнула она, затаив дыхание. – Мне страшно.

Он притянул её ближе, тихонько похлопывая по плечу широкой ладонью, и зашептал в ушко нежности, но и его собственный голос дрожал. Эндрю тоже чувствовал что-то неладное. Тут была странная аура, которая заставляла на руках вставать дыбом волосы, а нервы – напряжённо звенеть.

Вдруг из глубины леса послышался скрип ветвей. Он был тихим, но явным. Дженнифер замерла, уставившись в темноту.

– Эндрю, – её голос осип. – Я боюсь.

– Я здесь, Дженнифер, – так же хрипло отозвался супруг, не сводя глаз с черноты леса. – Всё будет хорошо. – Он крепче сжал её плечи.

Но, заглянув в родные глаза своего новоиспечённого супруга, Дженнифер поняла, что не будет. Эндрю тоже боялся.

В этот момент из глубины черноты вышла фигура. Неторопливо, спокойно ступая босыми ногами по ломким сучьям, опустив голову, к ним брела женщина в белом платье. Руки её, будто ветки старого дерева, были черны. Корявые длинные пальцы тянулись к молодожёнам. Они непрестанно дёргались, будто змеи, загребая кривыми когтями сгустившуюся тишину. Лица не было видно за лохмами белых волос, но это и к лучшему.

Дженнифер напряглась, дыхание сбилось. Она хотела кричать, пытаясь бежать, но тело не слушалось. Неведомой силой девушка была прикована к месту. Скосив глаза на супруга, она заметила лишь перекошенный в немом крике рот и вытаращенные на гостью глаза.

– Бойтесь, – женщина вскинула голову. Голос её, хриплый, скрипучий, обдал замерших зловонной изморозью. Лицо страшное, посиневшее, обрамлённое кусками прогнившей кожи, внушало смотревшим лишь ужас.

Она направилась к огню, и в его свете глаза её запылали холодным огнём.

– Я пришла за тем, что принадлежит этому лесу, – добавила она, бросая в огонь ветку, которая вспыхнула, озарив лицо Эндрю.

В его глазах Дженнифер распознала панику, страх и непонимание.

– Ты… – прошептал он. Голос был едва слышен. – Кто ты… ведьма?

Женщина рассмеялась, ее смех был похож на скрип старых веток.

– Не совсем, – ответила она. – Я хранительница этого леса. И пришла забрать то, что глупые люди пытались скрыть от меня. Спрятать в большом мире. Но зов крови всё равно ведёт всех сюда!

Дженнифер вновь посмотрела на Эндрю, на его лицо, искаженное ужасом, и поняла, что их поход теперь точно превратился в кошмар.

Женщина медленно подошла к оцепеневшему Эндрю. Её взгляд бросал в дрожь. Эндрю пытался отпрянуть, но его ноги не слушались. Они буквально приросли к земле. Будто стянутые прочными путами ожившей травы, они не смогли даже двинуться с места.

– Вы не должны были приходить сюда, – прошипела женщина, и лицо её, без того жуткое, искривила гримаса. – Глупые маленькие человечки! Я прокляла вашу кровь, прокляла это место, но вы всё лезете! Как муравьи! Как безмозглые мотыльки на огонь! Но раз уж вы здесь! Добро пожаловать домой, детки! – Она протянула к нему чёрную в струпьях руку и жутко захохотала.

Эндрю дёрнулся, но не сдвинулся с места. В ужасе он почувствовал, как незримая сила сковала его, словно цепями. Он распахнул рот, чтоб закричать, но из горла вырвался лишь хриплый стон.

Преодолев морок, Дженнифер бросилась к нему, но женщина вмиг повернулась. Взгляд её ледяных глаз пригвоздил девушку к месту.

– Не вмешивайся, – прошипела она. А по коже несчастной скользнул зябкий язык зимнего холода. – Не спеши, скоро настанет и твой черёд, дорогая, – гостья взмахнула рукой, подтянув Эндрю к себе. Он, словно безвольная кукла, послушно подался за ней.

Словно заворожённая, Дженнифер следила за тем, как любимый исчезает в густой темноте. Там, до куда не достают угасающие языки робкого пламени.

Морок пропал, оковы осыпались с юного тела, словно песок, возвращая возможность согнуться в бессилии и закричать. Упасть на колени и отчаянно завопить, загребая пальцами землю. Такую податливую и такую равнодушную к её бедам.

Дженнифер всё кричала, стеная и кашляя, но ее крик затерялся в густой листве безразличного леса.

Её била дрожь. Неужели такое бывает!..

В наше время передовых технологий…

Сердце колотилось в груди, как лишённая небес птица, билось в ушах в такт ветру, что рвал листья над головой. Холодный страх, густой, как туман, стиснул оковами каждую клеточку продрогшего тела. Любой шорох, жалобный скрип ветвей заставлял ее вздрагивать. Но в голове, кроме паники, рождалась другая мысль – рациональная, успокаивающая.

«В наше время призраков быть не может. У нас есть камеры, радары, датчики – все, что позволяет нам видеть и слышать то, что неподвластно человеческому глазу. Все, что раньше считалось сверхъестественным, теперь легко объяснить. Проекции, искажения, глюки системы. Да что угодно, но только не призраки, не монстры. Не страшные женщины в ночных лесах. Это же анахронизм. Пережиток древнего прошлого. Наследие тех времён, когда люди боялись ночей, темноты. Но я ж не боюсь». Дженнифер стиснула кулаки. Она старалась успокоить себя, повторяя эти слова как мантру. «Не боюсь…»

Однако каждый раз, когда ветерок шелестел листьями, она вздрагивала, ей казалось, что это она, жуткая хозяйка леса, вернулась и тянет из-за ветвей свои чёрные руки.

– Я не боюсь! – крикнула она в пустоту и сама удивилась, как звонко звучит её голос.

Обхватив себя за поникшие плечи, девушка поднялась. Глаза опухли и покраснели, но в душе разгоралась решимость. Страх ушёл со слезами и криками. Стёк на траву горькими ручейками, впитался в жирную землю, став навек частью леса. Она была одна, окруженная тьмой и шепотками, которые несли с собой страх и отчаяние. Но она уже не боялась. Пропуская мимо ушей чуждые живым звуки, она уверенно двинулась в темноту. Туда, куда повело её сердце.

Каждый раз, когда вдалеке слышался хруст, ее сердце замирало, и она замедлялась, боязливо озираясь вокруг.

Технологии. Да, они давали надежду, но не могли защитить от холодной пустоты в душе, от того чувства, что охватывает душу во тьме.

От того, что не поддается логике, не объяснишь с помощью камер, радаров и всемирной сети.

Дженнифер не знала, сколько времени прошло, но чувствовала, что она уже близко. Когда она выплакала свою боль, разум заработал чётко. Она была уверена, что женщина в белом утащила Эндрю в самую глубь леса, где её проклятие заберет его душу. Её страшила настигающая неизвестность, но больше всего она боялась опоздать и дать ведьме время расправиться с Эндрю.

Ну зачем они припёрлись сюда… Дженнифер до боли прикусила губу. Кто звал, кто манил… Не могли выбрать другое место для медового месяца…

– Господи? – заломила она в отчаянии руки. Взгляд обречённой пташкой скользнул к небесам. – Господи, если ты слышишь меня, помоги!

Но, видимо, он не услышал.

Внезапно за спиной хрустнула ветка.

Дженнифер вздрогнула и обернулась. У дерева кто-то стоял.

Высокая чёрная тень. Она будто бы колебалась на месте, от чего очертания казались безликими и расплывчатыми.

Сердце Дженнифер забилось в бешеном ритме. Она до боли стиснула кулаки, впиваясь в ладони ногтями. В душе клокотала лютая злоба. Ведьма? Ну что ж, вот она, забирай. Тень дрогнула, подалась вперёд. Девушка вскрикнула, готовая ринуться бой, но потом с облегчением вздохнула.

Это был Эндрю.

– Эндрю! – бросилась к нему Дженнифер, повисая на шее. Отчего-то холодной и шершавой, словно не парень стоял перед ней, а твёрдый ствол дерева. – Слава Богу, она отпустила тебя! – слова сами выскочили изо рта, а руки уже расцепились, и тело само отшатнулось назад.

Что-то было не так.

Всегда славный, горячий весельчак Эндрю сейчас возвышался над ней ледяной глыбой.

Дженнифер испуганно вскинула взор, и сердце её пропустило удар…

Глаза его были пусты. Холодным и безжизненным теперь казался когда-то любящий взгляд.

– Эндрю! – дрогнули вмиг похолодевшие губы.

– Я больше не Эндрю, – в ответ хрипло треснуло. – Я часть этого леса.

Он сделал к ней шаг. Такой неестественный, неловкий, будто не человек, а какой-то безмозглый болван. Дженнифер отшатнулась, ощутив укол холода в сердце. Руки девушки тут же прижались к груди.

– Ты должна уйти, – заклокотало в чурбане. – Пока не стало слишком поздно. Этот лес был проклят… и всё, что находится в нём. Прости, – короткий блеск жизни в бездумных глазах, юркая капелька влаги. И Дженнифер подалась вперёд, будто узрев в истукане своего прежнего Эндрю. Но тот стоял недвижим. Медленно потянувшись, осмелилась она прикоснуться к бледной щеке любимого и охнула, отдёрнув ладонь. Будто камня коснулась.

– Беги… – угадала она слова в клокотании грудном замершего изваянием, а по телу того быстро чернели вены. Наливались мёртвыми соками жилы. Разбухали и выпирали над кожей, подобно коре старого дерева.

Не веря себе, смотрела на то Дженнифер, а сама медленно пятилась. Но когда почернел взгляд любимого, нервы её дрогнули. Глотая рвущиеся рыдания и растирая по лицу слёзы, она отвернулась и побежала прочь, не оглядываясь.

Дженнифер неслась, не разбирая дороги, не чувствуя под собой ног, пока могла. Корявые ветки цепляли за волосы, мешали смотреть. Она судорожно металась из стороны в сторону, отбиваясь от самых настырных. Изодрав руки в кровь, щедро орошала ею голодную землю. Горькие слёзы душили её, но она глотала их молча. Когда лёгкие совсем скукожились в жгучем пламени, в бок воткнулся раскалённый кол, а ноги перестали слушаться, она упала на землю, позволив себе наконец-то расплакаться в голос. Катаясь в бессилии по цепкой траве, корчась в судорогах, она задыхалась. Кричала и выла, не сводя мокрых глаз с чернеющей кромки. С такого, казалось бы, безопасного, уютного леса, который оказался чужим и враждебным. Жутким, убийственным.

Внезапно кроны деревьев зашевелились. Будто незримый великан огромной ладонью взъерошил их. Дженнифер вздрогнула. Ледяной шквал ветра подхватил её волосы, овеял разгорячённое тело, невидимым лассо увлекая назад. Туда, откуда она едва вырвалась. В скрипящую корявыми ветвями колыбель мрака.

– Ты не сможешь сбежать, – шёпот ветра сложился в слова. Скрипучие. Жадные. Перед мысленным взором явилось лицо. Худое и бледное. С чёрными провалами вместо глаз. Лицо, которое она не сможет забыть никогда. Которое пройдёт с ней через всю её жизнь. Лицо женщины в белом. – Этот лес – тюрьма, сгубившая множество душ. И теперь она станет твоей.

В глазах Дженнифер поплыло. Закружилось и схлынуло. Желудок свело в сильном спазме, и девушку вырвало. Её полоскало немилосердно, да так, что тряслись колени и вспотели дрожащие пальцы. Ноги Дженнифер подогнулись, и в тщетной попытке ухватиться за что-нибудь, она осела на траву.

Так и лежала она, закрыв глаза, чувствуя, как ветер ласкает мокрые от слёз щёки, и представляла, что она уже дома. Лежит вместе с Эндрю на пышной кровати, и тот следит за ней, улыбаясь. И казалось ей, что не было никогда этого страшного леса с жутким призраком женщины в белом. Лежала и улыбалась, а ветер играл с её рыжими прядями, вздымая их, словно беспечный нежаркий огонь.

Когда же Дженнифер вновь открыла глаза, то с ужасом обнаружила себя в том же лесу, на перине прогнившей хвои. Будто бы и не бежала она прочь, спасаясь от околдованного Эндрю и чудовищной ведьмы.

Дженнифер потеряла счёт времени. Сколько она блуждала по лесу, не знала. Ноги были изранены, руки в царапинах, одежда изорвана. Она была голодна и измучена, но не теряла надежду найти и спасти Эндрю. Ветви уже не хлестали уставшее тело, ветер не бросал в лицо лохматые пряди. И в конце концов Дженнифер наткнулась на хижину.

Маленькая, кособокая, почерневшая, та искусно скрывалась в ветвях пышной ели. Дверь была призывно распахнута, внутри танцевал огонёк.

Дженнифер не удивилась. Ей опостылела тишина и однообразие мёртвого леса. Она ждала чего-то такого и была рада любому движению.

– Ты вернулась, – встретил её знакомый голос. – Это был глупый поступок.

В крохотной комнатке за столом, на обугленным табурете сидела она. Виновница всех её бед – женщина в белом. Сейчас она уже не казалась девушке такой уж и страшной

Дженнифер не боялась ее. Она была морально измотана, и эмоции притупились.

– Что ты сделала с Эндрю? – зачем-то спросила она, хоть и сама уже догадалась. Перед глазами стоял облик мужа с огрубевшей корой вместо кожи.

Женщина усмехнулась.

– Он стал частью леса, как и все, кто сюда приходил.

– Ты ведьма? – каркнула Дженнифер, пытаясь всколыхнуть ненависть в сердце. – Ты прокляла этот лес?

– Я хранительница, – ответила женщина, глаза её засветились холодным светом. – Я защищаю этот лес от тех, кто хочет его погубить. Кто калечит деревья и жжёт бестолково костры.

– Это ты губишь его, – покачала головой Дженнифер. – Ты превращаешь его в живую могилу. Ты губишь невинных людей…

Зло сощурив глаза, женщина в белом вскочила. Табурет отлетел к стене, роняя угли по всей комнате. В лицо Дженнифер пахнуло неистовым жаром, будто лизнуло незримое пламя. Заслонившись рукой, девушка поперхнулась.

– Людей? – прошипела в лицо ей хозяйка жилища. – Людей?

Дженнифер отшатнулась, но не кинулась в ужасе прочь. Пусть ведьма знает, что больше она не боится. Жар и вправду ушёл. Отступил вместе с женщиной в белом.

– Когда-то и я помогала, посмотри, как они отплатили… – Не распознав ловкий манёвр, Дженнифер не успела отпрыгнуть, и тонкие почерневшие пальцы сомкнулись на её руке. Девушка дрогнула, вмиг ощутив, как тысячи мелких иголочек впиваются в кожу. С каждым биением сердца устремляются вглубь, в саму суть юной души, увлекают в безудержный круговорот ярких картинок чужой жизни. Накрепко связывая и опутывая две души. Преданной и предавшей.

– Ведьма! Она навела мор на скотину! – воскликнула женщина, муж которой зачастил в лес, не таясь.

– Чего ты надумала, баба? – одёрнул неверный супругу.

– А ты что подумал, отдам тебя этой ведьме? – кивнула она в сторону леса и заголосила сильней. – Никогда! Люди! Люди! Помогите! Сдохла Бурёнка, кормилица наша! Ой, беда… беда…

– Да уймись, оглашенная, ни при чём тут Варвара, – попытался вразумить жинку мужик, да не тут-то было!

– Ах, Варвара…. Люди! – завопила она ещё громче.

И тут на ее зов откликнулись.

– И у меня скотина рожки откинула…

– И мою ночью Бог прибрал…

Послышались голоса…Вопящая приосанилась, поняла, что большинство на её стороне.

– А каком Боге говоришь, недалёкая, то колдунья Варвара наделала. Мало ей мужиков наших с толку сбивать, в свой гарем завлекать бесовскими прелестями. Теперь она детей извести наших надумала. За скотину взялась…

Простой люд глуп и управляем, а в толпе и вовсе безумен… Так враз и поверили кликуше. Позабыли все дела светлые, деланные Варварой задарма. Сбились тучей жужжащей и стремглав кинулись в лес. Будто кто разум затмил завесою ярости.

– Убить ведьму! – кричали крестьяне, кто чем потрясая перед собой. Они бежали по лесу, стремясь настигнуть в домике ту, что всегда старалась помочь им. Кому заговором, кому молитвой. Красивая молодая ведунья в белых одеждах не отказывала никому…

Солнце, пробиваясь сквозь густую крону вековых дубов, выхватывало из сумрака леса яркие пятна света, играя на листве, будто золотыми монетками. Воздух был напоён ароматом хвои и влажной земли, а тишину нарушали лишь треск ветвей под ногами и крики толпы, истово спешащей на расправу.

Варвара видела их в окно, но бежать прочь и не помышляла. Что она сделала? У нее не укладывалось в голове, что те люди, кто тайком сам приходил к ней, теперь встали толпой против нее.

Да разве она худое что сделала?

Взгляд Варвары, блестящий от слёз и обиды, из мелькания злобных лиц и ощеренных ртов выхватил краснощёкую женщину, муж которой так часто приходил к ней в последнее время мужское бессилие заговаривать. Разве же не для этой пышнотелой крикуньи старалась Варвара… силы свои тратила. Скот, да при чём тут Бурёнка… Ведунья ни в жисть ничего плохого не делала, и вот на тебе… Ведьма… Да если б была она ведьмой, разве позволила бы так себя оговаривать? Махнула б рукой да и разметала людишек по всему лесу, костей не собрать.

А народ всё пёр вперёд, стуча древками над головами. Яростно пыхая в воздух миазмами ненависти, страха и зависти. Во главе собрания та самая крикливая клуша, что ревностью своей, казалось, праведной, и извечной завистью к красоте яркой, женской приговорила соперницу к лютой смерти.

Впереди, за оградой из плетеного прута, стоял низенький домик – крошечный, уютный, словно гнездышко, утопающий в зелени. У окна стояла она, хозяйка Варвара, и нервно теребила подол пышного белого платья. Уголки глаз её, как утренняя роса, блестели, но не от страха, а от невыносимой печали. Она слышала, как доброту её попирают лживые фразы, готовность помочь превращают в грех и во зло.

Крики становились громче, ближе. Толпа, будто стая хищных птиц, с остервенением рвалась к цели. В их глазах не было сочувствия, только жажда мести, неистовое желание уничтожить то, что пугало их невежество.

– Ведьма! – кричала старуха, тряся кулаком. – Ты отравила мою корову, ты украла у меня счастье!

– Лживая тварь! – выкрикнул молодой парень. – Она забирает у нас урожай! Она приносит лишь беды! В огонь её, не жалеючи! Спалим бесовское логово!

Женщина, покачав головой, поймала безумный взгляд парня. Не он ли молил её приворожить девушку, а она отказала. Вот и возмездие подоспело. А взгляд-то какой злобный, колючий. И улыбка кривая, торжествующая. Нет, этого не остановить мольбами. Нахмурилась ведунья, чуя колотящемся сердцем беду на пороге. Вот она, смертушка. А говорят, в саване да с косой. А вот поди ж ты, врут, оказывается.

В глубине глаз Варвары всколыхнулась бессильная горечь. Она не отрицала, не защищалась. Всё было напрасно. Эти люди не хотели слышать, не хотели понимать. Они предпочитали верить в чудовище, а не видеть ангела.

«О, Боже… – шепнула она, спрятав лицо в дрожащих ладонях. – Спаси их от тьмы в их же сердцах…»

Внезапно словно порыв ветра раздул огонь. Факелы, зажатые в потных руках крестьян, с треском вонзились в хрупкий прут ограды. Кометами золочёными полетели на крышу домика. Вдребезги расколотили единственное окно, раскидав слюдяные осколки бриллиантами в травушку. И вмиг дом превратился в пылающий ад. Дым черной тучей взметнулся в небо, заслонив солнце. Лес затих, словно в страхе перед бушующим пламенем.

Варвара столбом стояла ни жива, ни мертва. К мокрым щекам прижимала ладони. В голубых, словно лазурная синь чистого неба, глазах отражался безудержный танец голодного пламени.

– Как же так… Разве можно… Живое в огонь… – дрожали пересохшие губы. А вокруг искрами бросался вулкан. Подбирался всё ближе. Душил сизым дымом, опоясывал красным поясом.

Как же так получилось. Отчего же так быстро. Загнанным зверем Варвара металась по дому, заламывая руки в отчаянии.

– Не губите! – кричала она. – Не виновна я…

Охваченная огнем, пыталась пробиться она через пламя к двери, но огонь не пускал. Калёными прутьями сковывал, опутывал жгучими цепями, нестерпимым терзанием, не давая и шагу шагнуть. Ее белое платье превратилось в угольный бисер, спаявшись с кожей в шкворчащую рану, и только глаза, полные боли страдания, ярко светились средь огненной бури.

– Нет… Нет… – слабо шептала она запекшимися губами, но голос её потерялся в симфонии жара – Нет! – когда с последним вздохом вырвался её смертельный крик, толпа в ужасе замерла.

Миг, и поляну осветил яркий свет. Солнце, словно сочувствуя несчастной мученице, пробилось сквозь чёрный дым и озарило пожарище своим ярким жестоким светом. В это мгновение каждому крестьянину почудилось, что в пламени они видят не ужасное чудовище, погубившее скот, а ангела, чьи крылья были обожжены их же руками.

Огонь постепенно утих, оставляя после себя только серый пепел и тяжёлый запах сгоревшей плоти. В лесу воцарилась странная тишина. Тишина разочарования и стыда. Крестьяне, тупо уставившись на остатки дома, не могли осознать, какое же зло они совершили.

Солнце катилось за горизонт, окрашивая небо в багряные тона рваной раны. Вечерний лес, затаив дыхание, погружался в настороженный сумрак, а в воздухе витал дух печали, как призрак загубленной жизни.

Из горстки пепла в тишине вечернего леса возник призрак. Женщина в белом платье, с гривой окрашенных в пепел волос, с глазами, полными печали и гнева. Она была не телом, а духом, который не смог уйти от несправедливости. Она стала хранительницей этого леса, невидимой стражей его красоты.

Крестьяне, стыдясь смотреть друг другу в глаза, пытались жить, как и раньше, но только дело их больше не спорилось. Не водилась в ближайшей реке рыба, не попадались в силки жирные тетерева, не приживалась скотина. Мучимые чувством вины, теперь-то они понимали, что не ведунья извела во дворах скот, а неизвестный недуг. Только не повернуть время вспять. Не повиниться, не покаяться. А во снах их тревожных стала чаще являться несчастная, убиенная ими безвинная женщина. Тяжёлым взглядом окидывала она местный люд да головой обречённо качала, напоминая о содеянном зле. Ночью лес становился зловещим. Птицы яростно мотали головами, страшась петь по-прежнему, а в ветвях деревьев шелестели голоса, говорящие о неотвратимой каре.

И вот, пришла весна. Растопила снега, прятавшие под своим гнётом всю чернь земли осквернённой. Разлила по округе свои полные воды. Залила пашни, дворы, погреба. И с поздним холодом отступила. Сковала зима, вновь почуяв власть, ледяные воды. Прочная скорлупа не дала прорасти хрупким росточкам навстречу солнышку. Птицы и звери покинули проклятые места, гонимые тяжёлой аурой. Крестьяне в отчаянии Господа молили о помощи, но ответ им пришел не от Бога.

В туманном утреннем лесу, окруженном могильной тишиной, увидели они призрак женщины в белом. Узнали и присмирели.

Угадали они в стройном стане да пышных локонах несчастную Варвару, убиенную ими же. Она стояла на холме, окруженная туманом, и глаза её, полные гнева, были устремлены прямо на них.

– Ваши сердца черствы! – выдохнул призрак облачком невесомым. – Вы не чтите лес и живущих в нём! Жестоким деянием необдуманным вы осквернили святость его. Ваши грехи отражаются в его бессилии…Ваши глаза слепы и пусты!

Ледяная тишина опустилась на лес, и в этот момент призрак женщины протянул руку к небу. По голым деревьям пронеслась волна холодного ветра. Река вмиг освободилась ото льда, и воды её забурлили яростным варевом.

Крестьяне, понимая, что это конец, все попадали на колени. И мужики здоровые, и калеки старые, и молодые девки румяные – взмолились все о пощаде! Бабы ревели как оглашенные. И ребятня малая, глядя на тех, заорала.

Женщина в белом с горестным ликом простёрла к ним длань, но тут же отринула.

– Когда-то я тоже молила, но ваши уши остались глухи… Отныне я проклинаю всех вас! – бабы заголосили ещё громче, мужики загудели тревожно. – Но даже у меня есть душа, и я дам вам шанс. Пусть тот, в чьих жилах течёт кровь убийцы, добровольно займёт моё место. И тогда души ваши будут свободны от мести моей! Да будет так!

Призрак женщины исчез, оставив их перед лицом справедливой кары.

Лес жирел и густел, а земля давала всё меньше плодов. Постепенно деревня хирела. Ходившие по ягоды, аромат коих достигал и домов, пропадали бесследно. По ночам из леса слышался то ли плач, то ли вой, то ли хохот безумца. Жалкая кучка крестьян забивалась под лавки и мелко тряслась, моля богов даровать спасение. С каждым утром лес подступал всё ближе. Нависая пушистыми ветками над обветшалыми крышами, он напоминал людям о том, что природа не прощает ошибок.

Не выдержав холода и голода, остатки крестьян снялись с места. Как не хотелось им покидать родные места, но проклятье Варвары не оставило выбора.

Навсегда бросая родные халупы, с котомками и узлами наперевес, последние выжившие ещё долго всматривались в черноту подступивших деревьев. До слёз от напряженья в глазах. Но так и не увидев желаемое, со вздохом поворачивались к чаще спиной и вздрагивали, опустив плечи. Хоть лес и казался пустым. Ни тебе пенья птиц, ни шуршанья зверей. Уходившие кожей чувствовали на себе чей-то взгляд. Не злорадный и торжествующий, но печальный и горестный. Отныне лес стал царством призрака, хранительницы его красоты, невинно убиенной ведуньи, женщины в белом…

Спустя столетия, в лес, где царила тишина и покой, ворвался красный седан. Он пронёсся по узкой грунтовке, словно яркая искра в серых сумерках. За рулем сидел мужчина с тёмными проницательными глазами и строгими чертами лица. Его все звали Эндрю, хотя имя ему было Андрей.

Рядом с ним сидела девушка с огненно-рыжими волосами, веснушчатым лицом и глазами, сияющими жизнью и озорством. Её звали Дженнифер, хотя родилась она Женей. Она была не просто спутницей Эндрю, а его верным соратником, чьи душа и сердце были полны страсти, юношеского максимализма и жажды справедливости.

Машина остановилась у края леса. Дженнифер выпорхнула из салона и оглядела приветливый лес. Прохладный ветерок скользнул ей под лёгкую маечку, и девушка содрогнулась. Нечто незримое, но ощутимое чуткой душой, будто бы поприветствовало её, разрешило пройти. Ей бы остановиться, задуматься, но Дженнифер, тряхнув головой, отбросила прочь все сомнения и улыбнулась.

– Это место полно печали, – прошептал Эндрю, передёргиваясь, будто скидывая с себя негатив. – Но в нем есть и сильная жизненная сила, словно оно не желает угаснуть…

Дженнифер, словно танцуя, подошла к спутнику и, улыбнувшись, погладила того по руке.

– Не бойся, Эндрю. Здесь нет ничего, чего мы не смогли бы преодолеть вместе. Мы найдем ответы на все вопросы. Ведь мы любим друг друга и привезли с собой свет, который рассеет любую зловещую тьму. Посмотри же! Это место… Оно потрясающее! – воскликнула Дженнифер, глядя на лес, окутанный вечерним туманом.

– Да, – кивнул Эндрю и скривился, протягивая ей рюкзак. – Ты там кирпичей наложила, что ли? – Дженнифер хихикнула, щуря глаза.

– Там всё, что нам может понадобиться.

Женщина в белом убрала руку, и в её глазах зажглась странная жалость.

Дженнифер вынырнула из картин чужой боли, хватая ртом воздух, будто бы утопающий со дна тягучей реки.

– Как же так? – вырвалось у неё. Теперь она смотрела на женщину совсем другими глазами. Их наполняла скорбь, обида и жалость к несчастной душе невинной Варвары.

– Теперь ты понимаешь, почему не могу отпустить я вас. Потомков беглых крестьян, проклятых в смертном крике?

– Они были глупыми, тёмными и отчаявшимися. – Дженнифер заломила руки. По щекам её текли слёзы. – Они боялись тебя…

– Да я разве пугала? Всё для них делала. Чем могла, помогала, а они… Эх, – махнула Варвара рукой.

– Отпусти Эндрю, и я займу твоё место, – сжав кулаки, решительно Дженнифер выдохнула. В душе её, требуя справедливости, разгорался праведный гнев. Не заслужила Варвара такой судьбы. «А как же я?» – пискнуло чувство самосохранения и тут же было отброшено шквалом святой правоты.

– Сама? – сощурив глаза, Варвара вперилась в девушку. – По своей воле?

Та, упрямо сжав губы, кивнула.

– Ну гляди, девка, назад ходу нет! Не пожалей только! – И став лёгкой дымкой, смеясь, молодая ведунья Варвара, вскинув руки, исчезла в небытие.

– А как же Андрей? Ты отпустишь его и снимешь проклятье? – запоздало затараторила Женя. Глаза её лихорадочно метались по сторонам, где с комнаткой стали происходить разительные перемены. Вот обугленный стул посветлел, очистился от черноты, сам поднялся и встал под стол. Земляной пол покрылся пахучими досками. Стены сбросили шелухой давнюю копоть, засияли домашним теплом. В цветочек обои, знакомые. На столе бабушкина скатёрка. Просветлело окно, распахнулось, взметнув мамины любимые шторы. И, не поверив глазам, Женя уставилась в белый день. Вот только сейчас за порогом клубилась непроглядная ночь, а теперь день. И пенье птиц, стрёкот живности. Словно шоры слетели с уставших глаз. И Андрей. Живой, здоровый недоумевающе оглядывается по сторонам и макушку почёсывает.

– Эй, Эндрю! – метнулась к нему, радостно раскрывая объятия, девушка, да так и прошла сквозь любимого. Тот лишь поёжился да отправился прочь. Быстро вышел из леса, будто не блуждала она часами во тьме, а топталась возле дороги. Запрыгнул в красный автомобиль да, вдавив педаль в пол, исчез в клубах пыли.

– Вот и всё, – всхлипнула Женя, но выдавить из себя захудалую слёзку так и не сумела. Ведь впереди у нее целая вечность в прекрасном лесу.

Солнце садилось, окрашивая небо в оттенки лилового и оранжевого, как будто кто-то разлил по нему краску. Лучи пробивались сквозь густую крону деревьев, рисуя на земле причудливые узоры, словно танцующие огоньки. Воздух был пропитан запахом влажной земли и сосновой смолы, а тишину нарушали лишь шелест листьев и пение птиц, сбившихся в стаи перед ночным перелетом.

Женя сидела у края небольшого ручья, журчащего, как тихая песня. Вода была прозрачной, словно хрусталь, и в её глубине можно было разглядеть песок, покрытый разноцветными камешками. Небо отражалось в ее глади, словно застывшее волшебство.

Она чувствовала себя как-то странно. И то был не страх, а тоска. Горечь по несбывшейся жизни. О потерянных мечтах и надеждах. О забывшем её любимом муже. Об утраченной части себя, как будто ее душа растворилась в этом лесу, смешалась с его тишиной и печалью. Порыв тёплого ветра взметнул вверх пламя волос, прошёлся ладонью по поникшим плечам, ласково коснулся губ, вызывая улыбку. Откуда-то она понимала его и принимала игру. В шорохе сухой хвои, в шуршанье ветвей она явственно различила слова.

«Ты не одна».

Не крик, не шепот, а тихий, еле уловимый звук, подобный шелесту крыльев. Девушка заозиралась, но никого не увидела.

«Ты не одна».

Женя вновь вздрогнула. Она не знала, откуда исходил тот звук, но он был всё ещё в ней, в её мыслях, в её душе, в её теперешней сущности.

«Ты не одна», – повторил голос с нежной тоской.

«Кто ты?» – мысленно она потянулась к нему, и он ответил:

«Я лес».

И в этот момент вокруг неё закружились деревья, их ветви переплелись, создав свод, который закрыл небо.

Женя оказалась в темном и влажном пространстве, окруженная шёпотом листьев и дыханием земли. Она не боялась. Она чувствовала себя здесь как дома.

Внутри леса было темно, но не пугающе. Сквозь густую крону деревьев пробивались лучи, которые создавали на земле кружево светотени, указывающее ей дорогу. Дженнифер шла вперёд, не зная, куда приведёт её этот путь. Но она не боялась. Она чувствовала, что этот лес – её новый дом.

Она проходила мимо могучих сосен, их ветви, словно огромные руки, тянулись к небу. На стволах деревьев висели лианы, их зелёные нити переплетались, образуя узоры, похожие на древние письмена. А вокруг живым бисером роились яркие светлячки. Они бесстрашно садились на плечи и нежно тренькали ей на ушко.

Это был совсем не тот лес, в который совсем недавно они приехали с Эндрю.

Воздух был влажным и прохладным, а земля под ногами – мягкой, словно покрытой ковром из разноцветного мха. Дженнифер чувствовала, как её кожа покрывается мурашками, но это были не признаки страха, а мимолётное послевкусие единения с тайной.

Вдали она увидела озеро, гладь его была спокойной и торжественной. Словно огромное зеркало, отражающее первозданную синь высокого неба.

Над озером парили тысячи птиц, и в шелесте хрупких крыльев она различала слова:

«Ты не одна».

Дженнифер улыбнулась и подошла к озеру. Она смотрела на воду, пытаясь увидеть своё отражение, и не смогла. В прохладной воде отражались деревья, облака и даже звезды, подмигивающие ей с глубины, но не она.

«Ты с нами теперь», – убаюкивал лес.

«С нами», – чирикали птахи.

«С нами», – стрекотали цикады.

Падая в объятия сочной травы, девушка улыбалась.

Она больше не сможет вернуться к своей прежней жизни. Но она тут не пленница, как боялась, а стала частью этого леса, частичкой необъятной его души. Хранительницей его вечной тайны. Она стала лесной феей.

Она будет жить здесь вечно, окруженная негой и красотой. В этом лесу, под кронами великих сосен, под щедрым солнцем и усыпанным бриллиантами небом, на берегу спокойного озера, пока не наступит конец времен.

Воцарилась напряжённая тишина, и лишь костёр аппетитно хрустел подношениями.

– Да уж… – протянул темноволосый юноша. – Жуть какая. Но я вам скажу, что и дома не так уж безопасно.

Освещённые пламенем лица повернулись к нему.

– Расскажешь? – пискнула десятилетняя девочка и схватила за руку уставшую женщину.

– Конечно. Итак…

Адский подвал

Меня зовут Артём. Мне двадцать один год. Я, конечно, не робкого десятка бугай, однако, проходя мимо двери в подвал, чувствую, как сердце моё колотится подобно воробушку. А всему виной моё детское любопытство.

Как сейчас помню…

Старая скрипучая дверь, ведущая в подвал, была всегда заперта. Мама говорила, что там хранится старьё и мне туда лучше не спускаться. Но меня всегда тянуло к запретному, к темным углам, которые, казалось, и скрывали самые интересные тайны.

Все мы были детьми, и у каждого была своя страсть и собственные секреты.

Однажды, когда мама уехала в город, я всё-таки осмелился заглянуть в вожделенный подвал. Ключ лежал на полке в коридоре, и я, слегка потянувшись, стащил его, в душе колеблясь. Однако пообещал себе взглянуть одним лишь глазком и тут же вернуться. Мне уже шесть, и я учусь держать обещания.

Дверь скрипела так, будто ее не открывали уже целую вечность.

В подвале было сумрачно, душно и сыро. Пыль лежала толстым слоем на вещах, которые валялись в беспорядке на полках. Пушистой бахромой с потолка свешивалась паутина. Касаясь лица, она кидала меня в мелкую дрожь от омерзения, будто выталкивая назад и гоня прочь, подальше от своих мрачных владений. Признаюсь, я уже готов был дать стрекача, как в душе заворочалось новое чувство. Пусть я и мал, но всё же мужчина. И не позволю какой-то заплесневелой хреновине сбить меня с намеченной цели. Почувствовав прилив сил, я даже развернул гордо плечи и, выставив руку вперёд, зажег фонарик.

Всё оказалось не так уж и страшно. Мрачные тени опасливо спрятались по углам. Паутина, сбитая фонарём, жалкой кучкой сверзилась на пол. Я даже присвистнул от залихватской уверенности в себе и волшебной силы электрического света. Пусть и такой слабенькой.

Я шел осторожно, не торопясь, внимательно осматривая выдернутые из тьмы моим светом вещицы. Ничего интересного. Потёртый брезентовый плащ, старая панама, давно потерявшая форму. Круглый поднос со стеклянными чашечками, такими крохотными, что казалось, они принадлежали не больше чем лилипутам. Вот красный камзол, расшитый люрексом. Наверное, позабытый реквизит с театральных подмостков. Я уже заскучал. Но вот жёлтый круг вырвал из тьмы что-то иное. Большое, продолговатое, пыльное. Заинтригованный, я подался вперёд и был вознаграждён за свои старания. Подарком или проклятьем судьбы стала для меня эта находка. Шкатулка. Большая, покрытая пылью, она манила к себе, заставляла гадать, придумывать, фантазировать о своём содержимом. Я загорелся ею, словно влюблённый юнец прекрасной девицей. Подбежал, стёр рукавом вездесущую пыль, чихнул пару раз, конечно, изгваздался весь, но меня это сейчас не волновало. Взгляд жадных глаз прочно прилип к ней. Точнее, к неведомым письменам, символам, иноземным узорам, причудливо украшавшим это деревянное чудо. Заворожённый прекрасной поделкой, я, распахнув рот, любовался ею и всё искал, где же замочек. Ведь он точно должен быть, на то она и шкатулка.

Пальцы, словно по клавишам пианино, шустро исследовали интересную вещь, но, к моему сожалению, тщетно. Закусив от напряженья губу, я вертелся вокруг шкатулки, не желая сдаваться. Все выступы уже были нажаты, все выемки обследованы, а результата всё нет. В итоге, потерпев крах, я в отчаянии стукнул по ней кулаком и нахмурился.

«Как же тебя открыть!» От безысходности я вспылил и уже снова занёс над ней руку, как услышал отчётливый скрип. Затем тихий шёпот, смех. Тихий, зловещий, который совсем сбил с меня удалецкую спесь. Несмотря на то, что я очень смелый, я тревожно заозирался.

Вы думаете, что звук утих? Да не тут-то было! С каждым мгновением он становился все громче и ближе.

Теперь-то я уже понял, откуда доносится бормотание, и упёрся испуганным взглядом во тьму рукотворной ниши, созданную с помощью старинной мебели.

Руки мои тряслись, и я никак не мог заставить себя поднять хоть одну. Ту самую, в которой ходил ходуном железный фонарик. От усердия я прикусил язык и скривился от резкой боли.

Шепот был неразборчивым, но в нём явственно чувствовалась злобная радость. Вот он уже за спиной. Я крутанулся на пятках, словно гусар, и, пересилив свой страх, сделал укол фонарём. Но мой выпад прошел невпопад. Ведь это не сабля, а я не гусар. Однако порадовало уже то, что в освещённом орудием месте никого нет. Не успел я облегчённо вздохнуть, как шёпот всё же догнал меня.

По спине побежали мурашки, купаясь в холодных каплях липкого пота. Я обернулся в надежде увидеть лишь пыльный подвал и застыл.

В густой темноте кто-то был.

Фонарь выпал из вмиг вспотевшей ладони и покатился вперёд, замерев аккурат именно там, где я заметил движение.

И, о Боже! Из бледного пятна дрожащей пыли тянулись ко мне тонкие тени. Зыбкие, длинные, суставчатые. Они, словно лапки гигантского паука, всё время находились в движении.

Вытаращив глаза, я в ужасе отшатнулся. Куда-то сгинул мой молодецкий задор и вся лихая бравада. Остался лишь страх. Липкий, первобытный. Перехватывающий спазмами горло, сводящий живот.

Я хотел побежать, но ноги словно приросли к полу. Хотел закричать, но только захлопал беззвучно губами. А тени всё ближе. Вот они уже обступили меня как букашку. Замелькали перед лицом. Коснулись рубашки, штанов. Я стоял как безвольная статуя. Но когда что-то ледяное и склизкое коснулось щеки, разум мой переклинило. Я заорал. Орал громко, надрывно и самозабвенно. Дико, истерично, сгибаясь от нехватки воздуха и разрывая уже сплетённые вокруг меня путы. Я и не знал, что могу так кричать.

Зато стопор прошёл, и я наконец-то сдвинулся с места.

В тот момент я совсем позабыл, что могу убежать. Дверь в подвал оставалась открытой. Но вместо того, чтобы подумать, я как последний болван истерил словно девчонка.

Я лихорадочно крутился на месте, топал ногами и судорожно махал руками, пытаясь, избавиться от теней. А они, как живые, улучив момент, снова бросились на меня и ещё крепче скрутили. Будто бы этого было мало, парализующий холод медленно завладевал моим телом. Подобно яду гадюки, проникая под кожу, заставлял кровь застывать в моих венах. Я кривлялся и пыжился, но ничего поделать не мог.

В этот самый момент я увидел лицо. Старое, изможденное, с пустыми глазницами, из которых выглядывали длинные чёрные когти. Оно висело под потолком и улыбалось мне. А между сухих запекшихся губ сновал острый язык. То высунется, то снова исчезнет между зубов. Жёлтых, острых, пугающих.

Я судорожно сглотнул, не смея отвести взор. Казалось, даже тени перестали сжимать мою тушку.

– Ты не должен был видеть это, – прошипел голос. – Теперь ты умрёшь!

Я дёрнулся как сумасшедший, понимая, что на кону стоит моя жизнь. Но всё было тщетно. Прочные тени лианами скрутили меня и снова принялись тискать.

Кровь зашумела в ушах, дышать становилось всё тяжелее, а лицо смотрело на нас с потолка и ухмылялось.

Я кричал и вопил, молил о пощаде и угрожал смертной карой. Сулил золотые горы и даже тысячу маленьких мальчиков за одну мою жизнь, но путы не отпускали.

Я проклял тот час, когда решился шагнуть в этот рассадник мерзостных тварей, и вдруг ощутил перемену.

Щупальца перестали давить и, кажется, даже ослабли. А злорадство на жутком лице сменилось недоумением.

Я неловко дёрнулся в сторону и увидел свет.

Пока ещё еле тлеющий, но с каждым мгновением он разгорался всё ярче. И вот что самое странное: он исходил из шкатулки. Да-да, именно той, вокруг которой я долго и бесполезно плясал.

Сказать, что я офигел, это ничего не сказать.

Пока я приходил в себя, свет стал достаточно ярким, чтобы коснуться моих дьявольских пут. Они зашипели и стремительно втянулись во тьму. Я был свободен. Ну и что вы думаете, я побежал? Ну уж нет!

Распахнув в изумлении рот, я таращился на шкатулку, которая уже сияла вовсю, окутывая мой силуэт пыльным нимбом. А лицо… Оно уже не было таким гадски самодовольным, а, скривив губы от ужаса, лихорадочно металось по сторонам, ища путь к спасению.

Как бы мне ни хотелось рассмотреть, что было дальше, свет стал настолько ярок, я даже вынужден был спрятать в ладонях лицо. Когда же я, постояв так какое-то время, всё же рискнул выглянуть сквозь щель в пальцах, подвал был уже пуст.

Шкатулка всё так же лежала на своём месте, а забытый на полу фонарь освещал голые стены.

Можно подумать, что всё мне приснилось… Ага, как бы не так.

Одним быстрым рывком я сцапал фонарь, резко крутанулся на пятках, при этом не тыча бестолково по сторонам импровизированной рапирой, ловко подхватил шкатулку под мышку и был таков из проклятого места.

Может, вы посмеётесь и скажете, что мне всё привиделось. Пусть посчитаете меня трусливой девчонкой. Но с этого дня возле моей кровати всегда стоит стул, на котором, тщательно вытертая от пыли, отполированная до блеска, стоит она. Спасшая мою жизнь резная шкатулка. И пусть я так и не понял, как открыть ее, я твёрдо уверен: когда мне понадобится её помощь, она распахнётся сама.

И знаете что?

Больше никто и никогда в мире не заставит меня спуститься в адский подвал!

– Вот это да! Не знал, что такое бывает. Слыхал, Димон? – взъерошенный подросток ткнул соседа локтем в живот.

– Сашок, достал уже, – фыркнул тот и отодвинулся, потирая ушибленное место.

– Бывает, – тусклым голосом перебила их уставшая женщина и притянула к себе дочь. Девочка тихо всхлипнула и спрятала бледное личико на груди матери. – Мы тоже встретили Зло там, где не ждали.

Кукла Анжела

Десятилетняя Элли была в восторге. Она всегда мечтала о кукле, похожей на ту, что видела в витрине игрушечного магазина. Очень красивой, с роскошными каштановыми волосами, карими глазами и бархатным платьем. И вот, наконец-то, это свершилось. На свой день рождения она получила её. Упакованную в большую коробку, выглядывающую милым личиком в слюдяное окошко.

Элли была так счастлива, что не могла сдержать радостных криков. Она сгребла куклу в объятия, ощущая ее прохладную фарфоровую кожу и невероятный аромат новизны, исполнения желаний и наступающей сказки. Щеку что-то царапнуло, и Элли нахмурилась. Девочка скосила глаза и наткнулась взглядом на крошечную бумажечку, небрежно прикреплённую к бархатной шляпке. «Будь моим вечным другом, Анжела» – прочитала Элли. Ей показалось странной эта фраза, но, выбросив из головы всё непонятное, она вновь прижала к себе подарок. Элли пришлось по душе имя куклы, оно идеально ей подходило.