Вы не авторизовались

Главная
Современная русская литература
Александр Колесников
Четверо из Ковчега. Современные стихи и проза №2
Читать онлайн бесплатно

Четверо из Ковчега. Современные стихи и проза №2 бесплатное чтение

Скачать книгу

Составитель Корниенко А. А.

ISBN 978-5-0067-0834-1 (т. 2)

ISBN 978-5-0067-0835-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ковчеговцам – 30

Многие лета наш Ковчег преодолевает просторы литературного потопа по пути, проложенному прекрасным поэтом и великолепным кормчим, нашим литературным Ноем – Владимиром Растёгиным.

В этом втором выпуске вы познакомитесь с новой великолепной четвёркой: тремя поэтами и одним прозаиком. Они нисколько не уступают авторам предыдущего альманаха, помеченным буквой «Че» (честь), а даже во многих Чертах Чудных и Чарующих Человеческих Чувств – превосходят.

Поэт Александр Колесников – ведущий четвёрки, который каждый день встречает золотую колесницу солнца. Он обращается к Солнцу с такой одной просьбой:

«Если в строчках нет правды – не жаль,

взглядом солнечных глаз их сожги».

Его философия состоит из рекурсии простых повседневных слов, которые застревают в душе как занозы этой правды. Лишь «немое сочувствие зеркал» даёт силы вступить в утро жизни. Острейшие метафоры он помещает на кончиках строк, которые как акупунктурные иглы лечат меридианы читательских душ, заставляя двигаться циферблату часов. Хочется остановить его вернуться к началу строки, вновь прочесть свою, найденную страницу. Его печаль всё время пронизана созерцанием счастья познания мира и себя в нём.

Сара Серткалиева – поэт жизни действительной. Спокойная, уверенная строка Сары заставляет созерцать этот мир, замечая каждое мгновение открытой душой. Организованность и порядок внутри, и радость познания цели истинного служения.

«Листья опавшие кричат под ногами от боли» – нужно им помочь. Осень печальна – где флейтист, дай ей подышать музыкой! Поэзия действий.

«Мгновения жизни каждой,

в блокноте запишет память:

ее не бывает дважды —

спешите, улыбки занять!»

«Не нужно брюзжать и злиться,

И дождь обвинять в печали.

О, серые, злые лица,

Вы видимо бед не знали».

Ангелина Ковалёва прозаик и поэт в одном лице.

«Есть люди, которые вызывают настоящее восхищение. Сначала ты восхищаешься по-мальчишечьи открыто и восторженно, подмечаешь, как хорош этот человек, как красив и необычен… Потом восхищение им становится неотъемлемой частью твоего характера, которое способно превратиться в любовь – такую тонкую и светлую, которая не требует ни частых объятий, ни постоянных признаний в ней». Такова проза Ангелины Ковалёвой. Чистота помыслов и совершенство мысли заставляет пройти каждую сюжетную линию до конца, словно свою любимую тропинку детства.

Алексей Ковалёв – поэт, психолог, священнослужитель.

Поэзия Алексея Ковалёва – это какой-то ядерный взрыв чувств, протестующий эмоциональной опустошенности души. Он выворачивает наизнанку грешную душу каждого читателя. «Ударяй в небесные двери!» – призывает он.

«И, стыдясь своего безумства,

И забыв о правде и праве,

Покаянного полный чувства

Богу дать над собою править».

Руководитель Ковчега Евгений Демидович —

поэт, культуролог.

Составитель альманаха Анатолий Корниенко.

Александр Колесников

МНЕ РАССВЕТ РАССКАЖИ…

Расскажи мне, рассвет, почему
так легко заплутать средь минут,
когда сразу не веришь всему,
что охапками речи несут.

Даже если б хотел убежать
далеко от всего, что гнетёт,
всё равно, как иголки ежа,
помешали бы сети забот.

Продолжай мне, рассвет, говорить
о местах, где февральской зимой
можно выстроить собственный Рим,
победить, ставя лишь на зеро…

Я скажу, если слушать устал,
если грусть станет мягче фольги…
Если в строчках нет правды— не жаль,
взглядом солнечных глаз их сожги.

…зимой

Трава, убитая зимой,
застыла раньше, чем распался
на дольки праздничный лимон,
стекая по молчащим пальцам.

Искать просроченный сюжет
там, где его переписали
не стоит. Жизнь на вираже
не просит пояснить детали.

Смешав прочтённое в коктейль,
прольёшь частицу на деревья,
которые полить хотел,
пока, казалось, осень дремлет.

Казалось, всё легко забыть,
стерев самозащитой мозга
под ветра заунывный бит,
в душе застрявший, как заноза.

Немым сочувствием зеркал
умоешься, вступая в утро,
и пусть зима, что на висках,
осядет инеем на куртке…

ПРОЧТИ СТРАНИЦУ

Открой свои глаза,
прочти опять страницу,
где в пятнах строк азарт
у карт всё просит вскрыться.

Пройди три этажа
бессмысленно, как сонный,
чтоб после стало жаль
тех трёх минут без солнца.

Вернувшись, напиши
чернилами по люстре
о том, как пресно жить
двустворчатым моллюскам.

Просоленный песок,
охрипший шум прибоя
растаяли у ног
ледовою корою.

И заспанный подвал
и контуры кварталов
напомнят, чтоб отдал
ключи от всех порталов,

в которых можно вновь
прочесть свою страницу…
Твой циферблат часов
не смог остановиться.

РАСТУТ ГРИБЫ

Растут экранные грибы,
как иней на кленовых ветках,
реальность превращая в быль,
и не поможет даже лекарь.

И даже очень крепкий чай
не наведёт вокруг порядок,
и перестанешь замечать,
что тесно стало вдруг на грядках.

Что скрыт за шляпками закат
и ночь не видно из-за ножек,
пока растут, как на заказ,
грибы в экране вечной ношей.

Ты отключаешь молча ток
в надежде перекрыть дыханье
неоновой толпе ростков,
укрытых электронной тканью.

Но даже через чёрный воск,
как иней на кленовых ветках,
они растут… Нет ничего,
лишь снов промасленная ветошь…

ЛИСТОК

Дверной косяк подвёл итог
моим скитаньям по квартире,
и, словно выстрел из мортиры,
возникнет новостей листок.

Он по спирали упадёт
на пол, до судорог холодный,
и ироничные полотна
подкорректируют полёт.

Я прочитаю в нём о том,
как захлебнулась ночь восходом,
и как порой всем нам охота
лежать в сомнениях пластом.

Печаль метели заметут
и, тот листок забрав с собою,
дрожащей вязью на обоях
напишут мне твою мечту…

«Мой день опять увяз в вопросе…»

Мой день опять увяз в вопросе
как реагировать на вещи,
которые звучат так просто,
но мне от этого не легче.

Обуглен снег дыханьем марта,
но всё-таки скучают строки
по почте, что ушла без марок
и потому от них нет прока.

А мне до строк почти нет дела
и остальное параллельно,
раз ты оставить не успела
свой силуэт в руках аллеи.

Доносится гудок охрипший
бегущего по рельсам света —
его ты почему-то выше,
но я готов простить и это.

И ПОТОМУ…

Туман большой поклонник клея —
хватает намертво рукав,
и, может быть, чуть-чуть жалеешь,
что ты ушёл, его отдав.

Но это вряд ли станет главным
в статьях неизданных газет,
и потому кружится плавно
вопрос о том, как поглазеть

на несущественные рамки
перемалёванных картин
на выставке, где тянешь лямку,
чтоб не попасть под карантин.

Когда не остаётся темы,
подозреваешь, что в конце
лишь сожаленья мутный тембр
закроет затяжной концерт.

Ну а пока туман скрывает
от наших душ самих себя,
и потому уже не важно,
что крыши за тобой следят…

ФИЛОСОФИЯ СТОЛА

Двойная философия стола —
сторонник расширяемых делений,
пока что не предвидится коллапс,
а, значит – повод есть для дней рождений.

А, значит, есть пока ещё мишень,
пусть даже слишком мутная в прицеле,
и можно есть спокойно вермишель,
и вяло слушать тамаду на сцене.

Рельефные сплетения гирлянд
из гелия и крашеной резины
искусственно под потолком бурлят
пока от тока слёзы льёт резистор.

И, кажется, так просто до утра,
рискуя очутиться вдруг в салате,
искать собой придуманный астрал,
который по счетам весны заплатит…

ШАХМАТЫ

Сметая шахматы с доски,
я ими продолжал играть,
пока не стали так близки
на окнах признаки утра.

Пусть не растаяла река
и робкий снег опять идёт,
я продолжал играть, пока
мой не настал лететь черёд.

И вот отчаянным ферзём,
смотря, как щурится доска,
я улетел в дверной проём
и перестал играть пока.

И начал медленно звонить,
хоть в голове решил: «не жди».
И шахматных фигур гранит
остался пылью позади.

Такой же пылью окаймлён
покрытый клетками квадрат…
Я улетел в дверной проём
и перестал с тобой играть.

«Через линзы твоих облаков…»

Через линзы твоих облаков
вдаль гляжу – всё покрыто туманом —
для тебя он пусть как молоко,
мне же в нём путешествовать мало.

И вообще, надоел мне маршрут,
что похож на объятия круга,
где уже поезда не бегут
и не слышно колёс перестука.

Время ждёт – его принцип терпеть,
но терпение тает снежинкой,
и шипит раскалённая медь
всех мгновений, опять пережитых.

Два вопроса, затёртых до дыр,
повторяешь в душе как задачу —
это даже не полбеды,
потому пусть о ней вечер плачет.

«Шум каплями осел на стенах…»

Шум каплями осел на стенах,
размыв скупой узор обоев,
трёхмерною казалась сцена,
где ждал победы над собою.

Конверты писем зло жёг ветер
на память взяв себе страницы,
которые в прицелах сплетен
решили твёрдо сохраниться.

И незаметно колкость фразы
ужалит длинною занозой,
и, как бальзам, поможет праздник,
что поздравления разносит.

Мешая вечер с крепким чаем,
стираешь ложкою границы,
надеясь уловить начало
молчанья на Луны ресницах…

ЗАМЕДЛИ ШАГ

Так ждёшь выходных, как будто
Земля после них остановится,
и глаз чьих-то вновь незабудки
уже не помогут опомниться.

Проталины дышат травою
и влажным души настроением,
забыв о находке той воли,
что может стать планом спасения.

И пусть кто-то снова покинет,
сославшись на крайнюю занятость —
сегодня в союзниках климат
и крылья, что сразу расправились.

Замедли свой шаг на мгновение,
чтоб сердце, успев успокоиться,
апрельскою дрожью на ветках
рассыпало ночь за околицей…

КОЛЁСА

За слепым поворотом дорога,
по которой ещё ты не ездил,
где обочин траву не потрогать
и неясно – трава там есть ли…

И пока ещё пахнут колёса
обновлённою чёрной резиной
есть опасность в яму вопросов
угодить перед встречной машиной.

Пусть мотает прибор километры,
пусть кивают загадочно знаки —
всё равно финал незаметно
проведёт черту между нами…

День привычно пропитан бензином,
все паденья, победы – как данность,
и колёса не пахнут резиной,
а цементным молчанием зданий.

«Телефон изменяет наш голос…»

Телефон изменяет наш голос,
убирая в нём главные ноты —
те, в которых застывшая гордость
задевает забытое что-то.

И острее, чем лезвие, юмор,
и длиннее обычные фразы:
ощущаешь себя словно в трюме
корабля, потерявшего базу.

Стали строки заметно короче,
походя всё сильнее на цифры,
что шифруют разборчивый почерк
и бросают росою на шифер.

Собери и протри ею трубку,
чтобы стало до шёпота слышно,
как твой образ, незримый и хрупкий,
поднимается выше и выше…

ОТ ЛЕПЕСТКА ДО КОРНЯ

Живая зелень стен напомнит,
про то, что так легко разрушить
цветок от лепестка до корня,
который грел в апреле душу.

Но в мае дождь идти не станет
и все цветы оставит сохнуть —
история совсем простая,
когда читаешь её сонный.

Сложнее вряд ли будет утром,
да и зачем, когда понятно,
что дух надежды тихо умер,
укрывшись ароматом мятным.

И воробьи опять напомнят,
что ты не там, где кто-то нужный…
Но пусть от лепестка до корня
цветы об этом в парке тужат.

«Неделя предлагает сдаться…»

Неделя предлагает сдаться,
подчёркивая будни красным,
по кругу раскидав, как в дартсе,
чтоб для тебя читались ясно.

Перетекают сутки в среду
чуть леденящей влагой капель,
и все слова представит бредом
в конце весны простудный кашель.

И пусть дождём омыта обувь,
зато запачкана одежда…
Как будто по виску бьёт обух
сомнений, что на месте держат.

И видят вогнутые линзы,
как твоя медленная ярость
рисует параллель на лицах,
чьи солнца так же светят ярко…

«Семь часов как семь дней недели …»

Семь часов как семь дней недели —
и нормально, и чуть не хватает,
для того, чтобы все знать детали
о несбывшемся отдыхе дела…

Новостей переполненный ящик
подожжён неприятным известьем,
что придётся как следует взвесить
груз минут в прошлом и настоящем.

Ну и ладно – вдруг, лето поможет
разобраться во всём и со всеми,
и ответ на бумаге офсетной
передаст бег мурашек по коже.

Ни к чему ставить точку финала
дальше мест, где пропитан звонками
воздух ночи, и роза на камне
звёздам нежное что-то шептала…

БЕЗ ЗЕМЛИ

Казалось бы, уже привык,
что в мышцах царствует усталость,
когда идёшь в обычный стык
с сознаньем, что опять восстало.

Разбавленный рассветом шум
машин гудящего потока
тебе заменит парашют
в глуши небесного далёка.

Оттуда ярче шар Земли
рисуется в среде вращений,
и растворяется злой лик
проблем, похожих на Кощея.

Ты заряжаешь пистолет
метафоры пустым патроном
и ощущаешь, как в стволе
он превращается в адронный

коллайдер твоего «Где я?»,
но сердце прыгнуло в окошко
и потускневшая Земля
расплылась тенью чёрной кошки…

БЛОКНОТ

Твои ладони на столе
прижали лёгкие блокнота —
ему так воздуха охота,
раз рифмы датчик на нуле.

И не пробиться сквозь жару
без нежелательной потери
стихов, чьи ритмы бьют по телу,
и в каждом атоме живут.

Зачем проводят параллель
меж цаплей и летящим стерхом,
когда понятно кто здесь сверху,
а кто здесь двери без петель.

А потому дай подышать
страницам твоего блокнота,
чтоб можно было взять хоть что-то,
когда откроется душа.

ВСЁ, ЧТО Я СКАЗАЛ…

Вчерашняя прохлада только повод,
чтоб поменять код хромосомы действий
и попытаться окунуться снова
хоть на минуту в атмосферу детства.

Что там забыл, наверно сам не знаешь,
скорей всего – десяток фраз для тоста…
И потому не пригодится знамя,
что приберёг, когда найдёшь свой остров.

Июньские эскизы копит ручка,
пока рука тетрадь упорно держит,
и шанс открыть глаза болтом прикручен
к набору букв, всё спрашивавших: «Где же

те наши сны, что потерялись всуе,
когда в аллеи погружалось солнце…» —
пусть всё, что я сказал, мне нарисует
озябший подорожник у колодца.

ПОЛЁТ

Свет отключен и стрелки стучат
даже громче пульсаций в висках,
словно гонит военная часть
батальоны солдат в марш-бросках.

Где-то дремлют ключи от дверей
рядом с кнопкой больного звонка,
чей хрип тает в канве батарей
этой ночью ненужных пока.

Город ближе, чем грусть облаков,
заменившая фото твои…
В рамке лица восьми бурлаков
призывают забыть и творить.

Карандаш взят, раскрытый блокнот
ждёт касанья в линейку страниц,
и ты снова уходишь в полёт
вдоль души полустёртых границ.

ОБРЕСТИ СЕБЯ

Казалось, летом должен таять лёд,
но всё случилось догме вопреки —
никто из нас его не разберёт
по запчастям движением руки.

Ушедший ливень разгрузил зонты,
забрав с собою тучи до поры,
когда начнёт на кухне кофе стыть
и скука медленно уйдёт в обрыв.

Ты не ответишь, заставляя ждать
на стёклах солнца, как зимой тепла,
но где-то в памяти ещё свежа
картина сложности сердечных плат.

И лужи станут переходом в мир,
в котором легче обрести себя,
чем наблюдать как в вазе сохнет мирт
и пламенем тоски закат объят…

«На хлебе масло горче, чем полынь…»

На хлебе масло горче, чем полынь,
последний в чае плавает лимон.
Раскрасит пальцы серостью золы
сожжённый лист, где слов твоих клеймо.

Открою окна – в гости новый день
проникнет вспышкой утренней звезды,
и дрожь предчувствий рябью по воде
о том, что будет, молча известит.

Проспект сжимает суету машин
в четыре строчки медленных стихов,
экран продолжит, как всегда, смешить
сквозь запылённое жарой стекло.

И тень надежды скажет, что пришло
посылкой время ехать мне туда,
где передастся взглядом ремесло
гулять в обнимку с чередой удач…

МЕЛОДИЯ

Л. Н.

Нежность мелодии льётся по проводу,
ноты смягчают барьер расстояния…
Образом ангела в сердце мелькнёшь снова ты,
крылья укутав хрустальным сиянием.

Розы и бабочки – мир не для осени —
царство твоё, и тебе лишь в нём властвовать.
Солнце – близнец, только с рыжими косами —
те же характер, улыбка и пластика.

Лето оденет портрет в рамку зелени,
сделав тона, как всегда, акварельными.
Я попрошу посмотреть и исчезну, как велено,
ветром, унёсшим мечту карамельную.

Если не жаль, подари мне журчание
нежной мелодии, где растворяется
глупый зарок не давать обещание
вслед за тобою к рассвету отправиться…

* * *Л. Н.

Миг окрашен в сиреневый цвет
через линзы защитных очков —
потускнела листва кабачков,
стал плотнее шершавый цемент.

Выплывает грустящая даль
размышлением «против» и «за»:
либо с тем, что оставил, связать
свою жизнь, либо прочь навсегда.

Облака не помогут понять,
почему твой маяк далеко —
и трудней растопить в горле ком,
чем друзьям подмешать в кофе яд.

Жгут колёса асфальт третий час,
унося устный код двух имён…
время, словно невидимый лён,
скроет души, молчащие в нас.

«Привык всем верить и не верить…»

Привык всем верить и не верить,
идти назад, идти вперёд,
и слышать влажный голос ветра,
что даже в гости не зовёт.

Устало дышат крыши зданий,
под ними шорохи вестей
расскажут, кто сегодня ранен,
и где вновь выборы не те.

Себя вдруг ощутишь ты нищим,
нашедшим кров, но без тепла —
и будет рад, наверно, Ницше,
впадёт в депрессию Пилат.

Темнея настроенья небо,
а воздух как струна дрожит,
предчувствуя дождя нелепость,
сплетённую жарой из лжи.

И перепишется сознанье
в привычный шифр синих глаз,
а дешифровщик снова занят,
как телефон в конце стола.

ПРОДОЛЖАЕТСЯ…

На перепутье тормоза —
не более, чем рудимент,
раз перекрыт отход назад
и лучше вариантов нет.

И невозможно передать,
как падает картина вниз,
когда приходит череда
себя с собой вчера сравнить.

Прошепчет август, что пора
смятенье листьев рисовать,
но в мониторе каждый растр
не пустит до утра в кровать.

А за окном идёт война
двух равноценных перспектив —
закроют тучи небо нам,
но может солнце не пустить.

И вновь крутя калейдоскоп,
заметишь то, что пропускал:
как продолжается раскол
в палате мыслей у виска…

НЕДОСТРОЙКА

Будет злиться кирпич едва,
если долго смотреть на него —
рядом скучно желтеет трава
и скрипит песок под ногой.

Пусть в соседях стоят дома,
где от верха до низа живут,
он спокоен, как растаман,
попросив не желтеть траву.

Донимает опять сквозняк,
пошлый юмор толпы у стены,
и нехватка железа в гвоздях,
что скрепляют чердачные сны…

Ночь завяжет ему глаза,
отмотает секунды на миг,
где душа нельзя отказать
в нежной магии букв – «обними»…

В ХРУСТАЛЬНЫХ СУМЕРКАХ

Над головой дрожит свеча
в хрустальных сумерках субботы,
и очевидная ничья
не в силах изменить хоть что-то.

А ты так жаждал поменять
неспешный бег в стеклянной колбе
на ветви клёнов, что звенят,
когда к ним прикоснётся холод.

Но образ их застрял в пути
по сжатым скукою аортам,
и пишет огонёк «прости»
пером на рамке натюрморта.

Свечу крик ветра потушил
в хрустальных сумерках субботы —
ты не заметил, ты спешил…
Душа сказать хотела что-то…

ЗИМОЙ, ВЕСНОЙ…

В артериях твоей мечты
застыла неопределённость,
как сок в стволах январских клёнов,
как смысла тень в словах пустых.

Там где-то ты и где-то я,
но я уже кажусь прозрачней,
чем горизонт в одежде ранней,
что фанатично ждёт тебя.

За ним нетрудно угадать
улыбку на губах кинжала,
но жажда мести тошной стала,
как перегретая вода.

И пусть зимой всё заметёт,
весной растает, летом сохнёт —
быть может, вздрогнет кактус сонный,
и снова на руках уснёт…

НА АКВАРЕЛЯХ НАШИХ ЛИЦ…

Мы разделяем пополам
молекулы чужих зрачков
в нейтральности шестых палат,
где быть великим так легко.

И кто попросит объяснить,
как это можно всё понять,
тем нарисуем мы огни
в нейтральности шестых палат.

Пусть за стеною перестал
шуметь ансамбль сухой листвы,
мы не покинем свой подвал,
где каждый разным быть привык.

И если солнце упадёт
на акварели наших лиц —
мы не отправились в полёт,
мы через прошлое ушли…

«Этот город – как дальняя ветка метро…»

Этот город – как дальняя ветка метро,
где шум только приют уставшей души…
Свет его фонарей – виртуальный паром,
на котором не надо привычно спешить.

Звёзды пишут стихи на линиях крыш,
в окнах жёлтый туман и звон голосов —
как и улицы, ты в это время не спишь,
ощущая подспудно неоновый зов.

Открывая навстречу проспектам глаза,
гладишь влажной подошвой притихший асфальт,
что смотрел, как вишнёвый закат угасал
в бесконечной попытке до неба достать.

Посмотри на улыбку янтарных часов,
что под куполом дремлют в летние дни…
В окнах жёлтый туман и звон голосов —
этот город не спит, ты живёшь вместе с ним…

«Что для тебя это утро в росе…»

Что для тебя это утро в росе,
если вчера утонула мечта
видеть, как дарит сентябрь рассвет,
вновь разрешая без крыльев летать.

Время течёт пустотою в ладонь,
кожу покрыв ощущеньем потерь —
грусть растворится, когда молодой
ветер пришлёт свой прохладный привет.

Проще смириться с уходом цветов,
чем уповать на красивый финал,
где переносишь ответ на потом,
думая, что от себя убежал.

Вырви страницы из книги судьбы,
строками бьющей по нервам твоим.
Лето опять превращается в быль,
осень – в оранжевый парк для двоих…

«Перемешал привычно дни…»

Перемешал привычно дни,
но вряд ли это необычно,
когда теряешь смысла нить,
предоставляя всё на вычет

тем, кто забыл тебя давно,
но вспомнил, как ты стал вдруг нужен,
чтоб показать, где – верх, где – дно,
и где метель в нейронах вьюжит.

И серость над тобою – пыль,
что март развеял напоследок…
В глазах сознания слепых
теперь заметен проблеск света.

Ты выбиваешь клином клин,
смотря, как журавли уходят
за узкий воротник земли
под светлой шеей небосвода.

А осень листья красит в цвет
полузелёный-полужёлтый,
и капли мокрой тканью лент
потушат миг, весной зажженный.

«Писать о грустном надоело…»

Писать о грустном надоело,
а о весёлом не выходит,
пока живёт усталость в теле
и сочинять уже не в моде.

Иллюзии промчались мимо
на безколёсом лимузине,
но в общем всё ещё терпимо,
раз вдохновенье не покинет.

Считаешь время до субботы,
дрожащий день держа на пальцах,
и вновь покажется не больно
с ушедшей пятницей прощаться.

Перегружаешь мозга сервер,
глядя на контуры портрета,
пусть всё закрасит осень серым —
ты ей прощаешь даже это.

КОГДА ЛУНА…

Где приобрёл, где потерял я
мне не расскажет даже вечер,
что принесёт пыльцу реалий
и раны прошлого залечит.

И проступает очевидней
необходимость пересмотра
событий в перекрестье нитей,
похожих на эмблему «скорой»,

что, как обычно, опоздает,
когда надеждам станет плохо…
Замрут часы автовокзала,
не выдержав проблем потока

людей, привыкших к переменам
от знака «плюс» до знака «минус»…
И руки схватятся за клеммы,
когда Луна проскочит мимо.

СРЕДИ ПОДОБРАННЫХ ЛЕКАЛ

Асфальт теплее, чем рука,
в которой крепко сжата ручка —
быть может, это просто случай
среди подобранных лекал.

И невозможно угадать,
куда сейчас отправят мысли —
к продрогшим крошкам в чье-то миске,
иль молча проверять, когда

разрежет стены тишина,
усилив хрипы влаги в кране…
Сегодня будет ветер крайним,
а завтра полная луна.

Вдруг станет улица иной
при осознаньи, что забыли
тебя, когда октябрь крылья
готов расправить за спиной.

И потемневшая вода
наполнит лужи словно кровью,
дождь перестанет биться в кровлю,
и поклянётся навсегда

навзрыд не плакать за окном…
Ты вновь в календаре отметил,
когда развеять солнца пепел,
оставленного на потом.

В ЧАШКАХ СТРАНИЦ

Тёмное небо в объятьях рассвета
падает каплями в чашки страниц,
осень затянет в незримые сети
голосом в даль улетающих птиц.

Каждый твой шаг рассчитан до дюйма
при путешествиях в недрах аллей,
где так легко помечтать и подумать
без перспектив по прошествии лет.

Что потеряешь, и что обретёшь ты
смутно рассказано в шелесте книг.
Дни не хотят быть недельной матрёшкой,
козьей тропинкой в овраг напрямик.

Жадные пальцы листают тетради,
выпив все капли из чашек страниц,
где так легко свою душу потратить
в новой попытке себя сохранить.

РИСУЯ ВСПЫШКУ…

Усталость – лишь напоминанье,
что сон дороже путешествий,
в которых пропасть между нами
берёт над чувством снова шефство.

Переписать всю суть рассказа
так хочется, когда понятно,
что он помочь не сможет сразу
в душе очистить боли пятна.

День успокоит ярким солнцем
и незаметностью мороза.
И с каждым мигом остаётся
всё меньше сил увидеть слёзы,

что проливали ночью свечи
над чьей-то неудачно книжкой…
Приятнее смотреть, как вечер
в твоих глазах рисует вспышку.

ПОЛНОЧНЫЙ СОН

Сбит под землёй военный лётчик,
но звук падения не слышен —
ему напишут «Ава Отче»
бесцветной краской на афишах.

Течёт вода, теряя скорость,
как шаг уставшей черепахи,
и обо всём забудет город,
закутавшись в мечты о Пасхе.

Полночный час похож на сказку,
в которой сны ломают копья
о панцири шахтёрских касок,
лежащих на краю окопа,

что нам покажет телевизор,
когда подарят батарейки…
А ты зиме бросаешь вызов,
глядя, как больно мёрзнуть рекам.

«Что прочитать, когда рассыпан…»

Что прочитать, когда рассыпан
узор камней уже ненужных…
Завариваешь в кружке «Липтон»,
готовишь по рецепту ужин.

И пусть тебе не шлёт декабрь,
как и другим, щепотки снега —
ты подожди ещё декаду
зимой отмеренного века.

И собирай в корзинку камни,
чтоб создавать свои узоры
по чётким линиям лекала
под нервный вой сирены «скорой».

Что прочитать, когда протестом
заполнен мозг, и чай не нужен…
И вспоминаешь вдруг про тесто,
и что готовить надо ужин.

ЕСЛИ ПОВЕРИТЬ…

Ты увидишь рассветные крылья,
если сможешь поверить закату —
попроси, чтобы двери открыли
те, кто снова остались за кадром.

Те, кто снова попали в туманность
карамельно-перчёного быта,
прозябая в объятьях дивана
под картиною криво прибитой.

В декабре мало магии улиц,
в декабре почему-то нет снега —
потому чайник хриплой фистулой
вырывает из рук том Сенеки…

Что ещё в подсознанье осталось,
до утра превратится в загадку.
Собери себя по кристаллам,
если сможешь поверить закату.

«В тиши заснеженных аллей…»

В тиши заснеженных аллей
ты прочитаешь эти строки
и станет даль такой глубокой
сквозь синеву прошедших лет.

Замрут уставшие часы
с щетиной инея на стрелках,
вдруг по щекам прольются реки,
смывая ледяную сыпь.

А я озябшим снегирём,
увидев схожесть силуэта,
подумаю, что может где-то
переиграл с твоим огнём.

И задержавшийся январь
легко сотрёт обоим память,
оставив на оконной раме
свет, что забыл больной фонарь…

Ладонь мороза сжала сердце

пустив в аорту низкий минус,
и даже снег окрашен серым,
с деревьев падая на спину.

Спят крошки в мёрзнущей коробке
и видят, как назавтра перья
на клюве воробья коротком
их унесут на двадцать первый

этаж, где льдинки на карнизе
дрожат от волчих звуков ветра,
и шифер плачется капризно,
как сильно он заждался лета.

Стряхнув с себя вечерний сумрак,
его накроешь полотенцем,
когда в финале скучных суток
ладонь мороза сжала сердце.

ПО РАЗНЫМ ТОЧКАМ

Т. Г.

Мы в этом смутном январе
разбросаны по разным точкам,
но голос будет душу греть,
не проверяя слух на прочность.

И не мешает боль в ушах,
что послана морозным ветром,
единым воздухом дышать
на трёх десятках километров.

Дрожат, как вены, провода,
передавая график пульса,
в надежде угадать, когда
звонок пробьёт шальною пулей

седые двери января
и вновь мне описать поможет,
как звёзды что-то говорят
алмазным трепетом по коже…

ПЛАМЕНЕМ…

Ты забудешь меня ненадолго,
я забуду тебя навсегда.
Твой подарок пылится на полке —
если выкинут, не беда.

Но с чего я решил, что забудешь —
может, даже не вспомнишь совсем
без обычно-стандартных прелюдий
и избито-штампованных тем.

И вообще, ни к чему эти слёзы.
что в блокноте чернилами лью,
мне теперь ведь больше не сложно,
как счастливому королю.

Что прошло, то пусть пламенем синим
догорит без следа на ветру —
так снежинки мне объяснили,
на подушку упав поутру…

ЭТО ПРОСТО…

Всё, что было, на «до» и на «после»
разделилось этой зимой,
словно кем-то сигнал сверху послан,
что пора возвращаться домой,

где застыли озябшие книги
у холодной враждебной стены,
где приятнее мышкою кликать,
ручку шторой опять затемнив.

Вновь жужжит надоевшая песня,
поселившись на средних волнах,
захлебнувшихся нотною пеной,
и не важно, чья это вина.

Отрекись от всего – это просто,
не сложнее точек в кольце…
За углом ждёт тебя перекрёсток,
светофор без цветов на лице.

МЕЖДУ ПРОШЛЫМ И ГРЯДУЩИМ

На пограничной полосе
меж твоим прошлым и грядущим
покажется сегодня всем,
что воздух стал намного гуще.

И здесь мороз не виноват,
здесь откровение жжёт вены
десятком сотен киловатт
ежесекундных напряжений.

А за окном уже светло —
на подоконнике бумага
поманит тёплым ветром слов
в глубины мыслей саркофага.

И станет трудно понимать,
как уместить вновь на странице
то, что навеяла зима
с крамольным планом возвратиться

спустя два месяца весной…
Ну а пока лишь лёд на ветках
не просит поскорее ноль
стать главной на шкале отметкой.

В переплетенье серых троп
меж твоим прошлым и грядущим
ты стал похожим на сугроб,
глядя, как в небе тают тучи.

«Февраль не может долго врать…»

Февраль не может долго врать,
о правде говорить не может —
как будто кислый виноград,
болотная вода на коже…

И повседневный перегар,
осевший инеем на стёклах,
размажет влагу ниагар,
составив фон пейзажей блёклых.

И даже станет сладкой соль,
подчёркивая суть обмана,
что, как бесстрастный ствол в висок,
напоминает близость раны.

Февраль готов переписать
то, что другие не хотели,
но поздно греть замёрзший сад,
взяв одеяло у метели…

НЕ СМОЖЕТ…

Апрель не сможет доказать
в пропаже луж твоей вины,
и от досады белены
подбросит кляксами в тетрадь.

И развязать гранит узла
не сможет даже сталь пилы,
и остаётся застелить
исчёрканную плоть стола.

Закат, как красный плащ, обняв,
накроет с головой теплом,
и вдруг решишься напролом
пойти сквозь ложный страх огня,

что нарисован суетой
в смешной попытке победить,
пока на дно песок бежит,
мешая будни с пустотой.

Никто не сможет изменить
рисунки лиц в глазах зеркал,
и потому не доказал
апрель в пропаже луж вины…

«Здесь листьев нет – застыли оболочки…»

Здесь листьев нет – застыли оболочки
в неровном окружении деревьев,
и очередь сороки ставит точку,
деля пространство на любовь и ревность.

И липкий шум осядет на одежде
несказанным дыханием момента,
и вряд ли солнце будет кожу тешить,
предпочитая спрятаться за тентом —

под ним мираж, проникший в мозг когда-то
среди обрюзгшей пустоты кварталов.
Щемит плечо, предчувствуя отдачу
от выстрела, что пустит горсть металла

в упругий щит затерянной аллеи,
что видится, как призрак, из оконца…
День словно вымерший троллейбус,
который в город больше не вернётся.

«Дрожат листки на троне стула…»

Дрожат листки на троне стула
под сильным ветром свежих мыслей,
а дождь грозит из серой выси
облить развившейся простудой.

И перерублены лужайки
чешуйками седой брусчатки,
в стекле замёрзли отпечатки
того, кому его не жалко.

Пронзают землю пули капель,
внедряя в лето вирус влаги,
и незаметно тают знаки,
что рисовал рассвет на кальке.

И пусть печаль стекает с крыши
на полусжавшиеся листья —
ты от неё сбежишь по-лисьи,
когда закат письмо напишет…

ВОЛОКНА СЕРДЦА

Рвёт сердце на волокна чувство,
что сам себе не дашь проснуться,
когда в душе вдруг станет пусто,
как у голодного на блюдце.

И задержавшееся утро
пульс ожидания обманет,
тайком подкинув каракурта
к платку в расстёгнутом кармане.

Назад отбросит мысли взрывом,
рождённым от непониманья,
что в зеркале давно всё криво,
и на спасение дней мало.

Пусть тонут от досады свечи
в уже ненужном им же воске —
волокна сердца сны залечат,
взобравшись к прошлому на плоскость…

ЗА КУЛИСАМИ

На небе нарисованы кулисы,
за ними сцена, мрамором сверкая, —
ты видишь это всё в глазах Алисы,
попавшей не в то время в Зазеркалье.

Деревья ветви пасмурно качают,
и серость давит, обрывая листья:
никто не ждал, что будет так в начале,
все думали по-медицински чисто.

Волнами вверх подброшенный кораблик
оставлен на задворках у фантазий,
что наступают на свои же грабли,
заставив море обитать в фонтане.

На небе нарисованы кулисы,
за ними солнце фонарём мигает —
ты видишь это всё в глазах Алисы,
но оболочка у неё другая…

«Плавится зелень в объятьях жары…»

Плавится зелень в объятьях жары,
тают стихи с намёком на лень —
месяц без строк для души как нарыв:
ручка лекарством лежит на столе.

Беглые рифмы уже не догнать,
проще для новых бумагу найти
и по утрам наблюдать из окна,
как убивает людей никотин.

Завтра объявит ветер войну
тем, кто хотел избытка тепла
и не хотел прохладу вернуть
вместе с отсутствием в урнах стекла.

Это лишь завтра – сегодня опять
солнце рисует на коже загар…
и так же сложно с метафор начать,
как не уйти в комментарий за кадр.

«Туман повис прохладной паутиной…»

Туман повис прохладной паутиной,
в тени застыли сонных клёнов листья —
они похожи на индейцев лица,
что спрятал за вигвамом полог длинный.

И тонет звук гудков на перекрёстках
в твоих мечтаньях о бодрящем утре,
которое несёт, как резвый скутер,
в день необычный и предельно хлёсткий.

В глазах мираж бумажного светила
вернёт к загадкам, где ответы – осень,
и призрак влаги на оконных скосах
расскажет весть подчёркнуто уныло.

Капризной ложкой кофе разбавляя,
читаешь повесть потускневших красок
и вдруг увидится предельно кратко
восход луны под громкий приступ лая.

«Мерцают звёзды искрами в камине…»

Мерцают звёзды искрами в камине,
на стенах выступит роса,
когда неслышно ночь тебя покинет,
внутри меняя полюса.

И злой будильник выстрелит по нервам,
заставив сжечь тенёта сна,
чтоб окончательно себя проверил
ты, свои мысли не узнав.

Асфальт расписан временем прошедшим,
и непонятно, кто куда
решит бежать, когда над ним прошепчет
слова об осени вода.

Прокисший праздник собран по лекалам,
в чужих грехах себя виня —
спроси, зачем луна приют искала
где нет тебя, где нет меня…

ЗОНТОМ ПО ПЛЕЧУ…

Хлопнет ветер зонтом по плечу —
он сегодня особенно прыткий,
из руки вырывает открытки,
не смутившись при этом ничуть.

Стынут капли стеклом на глазах —
мокрый запах дождя, а не слёзы,
почему-то смахнуть их так сложно,
словно в правде себе отказав.

Через лужи пройдя, ощутишь
едкий привкус досады подошвой —
ты нарядный, примерный, хороший,
а приметы – абстракция лишь.

И, снимая в прихожей пальто,
надевая жемчужность улыбки,
ты поймёшь, для чего ветер прыткий
по плечу хлопал чёрным зонтом.

«По-английски кричат вороны…»

По-английски кричат вороны
про машины, чуть-чуть картавя…
уходя от своей погони,
ты не в силах их слог поправить,

не захочешь разбить витрину,
что покажет твой путь обратно,
но придётся осколки вынуть,
как бы ни было неприятно.

Ощущая толчок отдачи
ностальгии, что не утешит,
позабудешь себя подначить
отчужденьем закрыть все бреши.

В декабре сны души так колки,
как раскаянье на морозе, —
не жалея о том нисколько
выйдет солнце знаком вопроса…

КИЛОМЕТРЫ

Теряя километры высоты,
под землю уползают облака,
и будет небо чистое лакать,
как молоко, щенок твоей мечты.

Наполнят воздух стуком поезда,
теряясь где-то в дымке за рекой,
и продавца билетов в мир другой
появится желанье повидать.

И станет горизонт так невесом
под крыльями седого журавля,
что тихо остановится земля,
устав от бесконечных идиом.

Опустят головы в траву цветы
когда, неся растерянность в руках,
из-под земли восстанут облака,
не видя километров высоты…

Сара Серткалиева

Осенний стих

Помятые осенью люди,
Спешат по своим карманам,
Как будто в большом сосуде,
Промокшие тараканы.

Зависли нелепо мысли,
Дебаты уже ни к черту,
На осень уныло вышли,
А лето сбежало в шортах

Уныние бьет по лицам,
И серые души стонут,
Дрожат на ветру ресницы,
И в каплях осенних тонут.

Кричат под ногами листья
От боли. Но их не слышно.
Я вижу в окне флейтиста,
Он музыкой в осень дышит.

Мгновения жизни каждой,
В блокноте запишет память:
Ее не бывает дважды,
Спешите улыбки занять!

Не нужно брюзжать и злиться,
И дождь обвинять в печали.
О, серые, злые лица,
Вы видимо бед не знали.

«Небо скрылось, звёзд не видно…»

Небо скрылось, звёзд не видно,
В суматохе всё пропало.
Я устала очевидно,
Бога пьяного искала

И споткнулась. Обронила
Сердце хладное на камни.
Где же прежняя та сила?
Или больно кто-то ранил?

На душе усмешка только,
Как-то намертво застыла.
Верить, ждать, в том мало толка,
Если всё вокруг не мило.

Что сирень? И что рассветы?
Мне без них уже привычно.
Всё равно, как солнце светит,
Жизнь сгорает будто спичка.

В тишине моей печали,
Не ищу ни сна, ни воли,
Мои мысли здесь застряли,
На краю себя и боли.

«Ты мнешь цветы под окнами у Бога…»

Ты мнешь цветы под окнами у Бога,
Когда взирая взглядом полусонным,
Идешь в туфлях, начищенных по головам.
Пинаешь тех, кто кажется убогим,
Кто издает от мук и жажды стоны,
И кто не верит больше скуренным словам.

Ты бьешь стекло речами в окнах Бога,
Когда судить готовишься пропащих,
В тени подъездов – прогнувшихся под мелочь.
Не подставляй свой мир под мощи тока,
И если чей-то под колеса мячик,
На тормоз! «Не собирай в карманы щелочь!»

И двери в Божий дом царапать глупо,
Когда твердишь, что ты есть слово Бога,
Свою чванливость, обращая в едким дым.
Есть у Всевышнего в запасах лупы,
Ему видней, кто мудр, а кто убогий,
Он входит в наши сны, когда мы сладко спим.

«Я не люблю слова – неологизмы…»

Я не люблю слова – неологизмы,
Они свой нос суют теперь повсюду.
Я не люблю любителей цинизма,
И всех, кто дружит с демонами Вуду.

Я не люблю фашистские привычки,
Татуировок, выбитых на теле,
И тех, кто рвет зубами зубочистки,
И яркий свет, в придуманном тоннеле.

Я не люблю гламурные журналы,
Надутый миф – полет на силиконе,
И слишком уж, рекламные каналы,
И не люблю прописанных в айфоне.

Но я люблю роскошные тюльпаны,
И запах талый раннею весною,
И город наш, где есть свои фонтаны,
Шашлычный дым, за тихою рекою.

Люблю рассвет, и карусели в парке,
Глаза твои, и классику Лучано,
И бурю чувств без капельки помарки,
Люблю все то, где нет игры обмана.

Моя устала голова

Моя устала голова. Не в силах вынести напора,
Ушла в спокойные места, где нет кичливых, громких споров.
В деревьях старых столько есть, непостижимого веками,
И я под ними отдохну, без солнца жгучего лучами.
Раздумий много, и ветра помогут их унесть подальше,
Я восторгаюсь тишиной, в которой нет безбрежной фальши.
Склоняя голову к стволу, теченье жизни в нем я слышу,
И понесутся мысли вдруг, как стаи птиц шустрей и выше.
Расправит крылья и закат, накроет все багровым цветом,
Я наслаждаюсь глубиной, непредсказуемого лета.
Шкаф
Мир – это шкаф. И мы живем в шкафу.
А ящики, в них можно заблудиться.
Хочу быть вольной, перелетной птицей,

Скачать книгу