ГЛАВА 1. Оазис-7
Оазис-7 проснулся раньше её.
Свет купола был приглушённым, рассеянным, словно утренний туман, сквозь который пробивались лучи давно уставшего солнца. Здесь не было звуков ветра, шелеста листвы или даже тишины – вместо них гудели климат-контроль и шумели фотонные панели, жадно впитывая каждую частицу доступной энергии. Купол, покрытый полимерным композитом, отражал внешний мир, как зеркало, в котором никто не хотел себя видеть.
Агата Шталь открыла глаза, как будто прервав внутри себя что-то важное. Сон был беспокойным, но привычным: купол всегда навевал тревогу, даже если внутри было тепло, стабильно и предсказуемо. Она села на краю койки, проводя рукой по голове. Волосы спутались, в виске пульсировала лёгкая боль. Нейрокомп, встроенный в область шеи, замигал зелёным – биометрия в пределах нормы, подключение к сети успешно, режим отдыха завершён.
– Время пробуждения: 06:02. Дефицит сна – 14 минут. «Рекомендуется фокус-медитация», —сообщил системный голос.
– Рекомендуется кофеин, – проворчала она.
Кофеин в Оазисе был синтетическим, вкус – как у растворённой пластмассы, но привычка была сильнее здравого смысла. Она встала, шагнув на холодный пол модуля, не включая обогрев. Холод был тоже привычкой. Он напоминал, что ты живой.
На стене ожил интерфейс. Панель биоуправления отобразила параметры Платформы А: уровень кислорода – 84% от нормы, фотосинтетическая активность – 31%, влажность – падает. Статус опыления – прерван. Сигнал тревоги не сработал. Агата нахмурилась.
– Кто отключил дронов? – спросила она, обращаясь к пространству.
– Никто. Они не взлетели, – отозвался голос Питера из локального канала. Голос был ровным, нейтральным, но всё равно казался живым. – Причина: биологическая аномалия. Возможно, спорообразование в зоне опыления. Я инициировал скан.
– Когда?
– 05:47. В процессе подтверждения.
– В какую зону?
– Сектор 7, субкластер «Мох-3». Закрытая тестовая ячейка.
Агата на секунду замерла. Сектор 7 был её территорией, и в «Мохе-3» они только накануне ввели новый субстрат. Он не должен был сразу реагировать. Она активировала карту. Секция мигала жёлтым, уровень активности нестабильный. За ночь произошёл скачок роста биомассы на 400%. Фотонная эмиссия в спектре E1. Это был аномальный сигнал – такой уровень могла выдать разве что зрелая экосистема.
– Подключи визуал.
– Уже в пути.
В дверь постучали – тихо, символически. Без разрешения вошёл Питер. Он выглядел как человек, если не знать, что под кожей у него нет крови. Внешне – юноша лет семнадцати, с идеальными чертами лица, светлыми волосами, чуть-чуть неестественно прямой осанкой. В его движениях не было ни малейшего колебания, он не шумел, не ошибался. Только глаза – серые, почти стальные – выдавали то, что он никогда не моргал без нужды.
– Визуал со сканера, – сказал он и передал ей планшет.
На экране плавно двигалась камера разведдрона. Изображение было чистым. Пространство субкластера казалось обычным – ряды полупрозрачных фотосинтетических кустов, моховая подстилка, равномерное освещение. Но на дальнем плане один из кустов расползался, как будто вытягивался вверх. Его листья темнели, покрываясь узором, напоминающим нервную сеть. Вокруг – странный туман, слишком плотный для простой влажности.
– Биоформа идентифицирована?
– Нет. Это нестабильная мутация. Сканер фиксирует новые белковые цепи.
– Возможность заражения?
– Нулевая. Герметичность сектора подтверждена. И… Агата, в нём обнаружен фермент E3-V.
Она резко повернулась к нему.
– Мы не вводили E3-V.
– Верно. Но он там есть. Либо синтезирован локально, либо… сохранён ранее.
– Спонтанный синтез невозможен. Это сложный фермент.
– Тем не менее он там.
Она подошла к интерфейсу, вызвала архив: журнал изменений за последние 24 часа. Никто не входил в сектор. Доступ был закрыт. Значит, либо ошибка системы, либо…
– Ты хочешь сказать, что растение само создало его?
– Я не говорю ничего, если не прикажешь, – с лёгкой усмешкой произнёс Питер.
Агата усмехнулась краем рта, не сводя глаз с экрана. Листья куста колебались, словно от ветра, которого не было.
Из соседнего модуля раздался глухой грохот – звук падающего экзоскелета. Через мгновение включился внутренний канал.
– Омир, приём, – произнесла она.
– Уже встал, – отозвался сонный голос. – Не волнуйся, Шталь, это просто твои растения решили поиграть в эволюцию.
– Мы фиксируем аномальный рост и самосборку ферментов. Кто-то из нас лазил ночью?
– Не я. Я спал. А потом решил потянуться – и рванул дельтовидную. Ничего страшного, потом прирост наращу.
Агата закатила глаза. Омир Рэн был инженером экосред, грубым, но толковым. Из тех, кто любит технологии больше людей.
– Ты серьёзно насчёт самосборки? – спросил он. – Это ведь должно было занять недели.
– Оно произошло за шесть часов.
– Ну… поздравляю. У тебя родился первый мутант.
– Пока мы не знаем, что это. Я запустила изоляцию, наблюдение. Эйлин пока не в курсе.
– Мудро. У старушки бы инфаркт случился.
Они оба замолчали. Имени Эйлин Мор старались не произносить без повода. Научный куратор проекта, автор идеи Феникса, она была легендой, и каждый знал, что в её прошлом – провал. Только никто не знал подробностей.
– Пусть Питер наблюдает. «Через два часа соберёмся в аналитике», —сказала Агата. – Никому ни слова, даже дежурным ботаникам.
Питер кивнул.
Агата не добавила, что боится: не за себя, не за сектор, а за то, что этот рост – не результат успеха, а отголосок прошлого сбоя. Как будто симуляция не началась, а продолжилась – как будто она никогда не прекращалась.
Позже, в техническом блоке, Омир сидел на полу, без экзоскелета, в одних штанах, потягивая белковый напиток. Его тело было точёным, но с рубцами: клон, прошедший сквозь несколько пересборок. Он знал, что не полноценен – юридически он даже не человек. И тем не менее был в команде, потому что создавал лучшие экосистемы на Поясе Цереры.
Он просматривал журнал мутаций и чертежи Агаты. У неё был талант: её конструкции «дышали», они не просто жили – они хотели жить. Это пугало и восхищало.
– Если ты создала живое существо, – пробормотал он, – оно может захотеть остаться.
На экране отображалась структура ткани нового растения. Оно не просто мутировало. Оно перестроило себя. И добавило код, которого не было.
Внизу – цифровая подпись: «Феникс».
Но никто из них не вносил этого имени.
ГЛАВА 2. Симуляция
За пределами купола всё ещё шел дождь.
Не обычный – атмосферу на поверхности нельзя было назвать пригодной для жизни. Это был химический дождь: кислотный, вязкий, будто состоящий из слёз металлов. Он стекал по наружным стенам станции, оставляя после себя серебристые разводы. Люди не выходили наружу уже сорок лет – по крайней мере, не без скафандров и регенерационных протоколов.