Демон внутри бесплатное чтение

На протяжении многих лет я пытаюсь разгадать загадку своего отца. Что за существо заняло его тело, вытеснив душу? И почему оно так и не нашло покой после его смерти? Тсс! Слышите? Я чувствую, что оно снова здесь, рядом… Мне страшно. Я не могу больше писать…

По мотивам реальных событий…

Посвящается моему отцу, Алексею Юрьевичу Жезлову, который после смерти оставил больше вопросов, чем ответов.

В оправдание дьявола следует сказать, что до сих пор мы выслушивали лишь одну сторону: все священные книги написаны Богом.

Сэмюэл Батлер

Пролог. 2012 год.

Марианна сидела за кухонным столом, объятая полутьмой, которую разбивало лишь тусклое сияние свечи. Мерцающее пламя отражалось в обсидиановом зеркале, в котором сегодня предсказательница отчаялась хоть что-то разглядеть. Турка закипала на заляпанной жиром газовой плите. Марианна налила себе чашку кофе, который предпочитала пить в компании, нежели одна, как сейчас. Сделав глоток, она уставилась на черную гладь зеркала и задумалась: из головы не выходила вчерашняя клиентка, которая пришла к ней погадать. Та была серьезно встревожена из-за смерти отца, хоть и старалась не подавать виду, ведь приходила узнать о делах любовных. Но вместе с ней пришло нечто еще. В обсидиановом зеркале промелькнуло что-то темное. Марианна вздрогнула от неожиданности. Дверь в комнату скрипнула.

– Василий? – она позвала кота.

На кухню вальяжно вплыл рыжий обитатель квартиры, тридцать два метра которой они делили пополам вот уже более десяти лет, с тех пор как ее муж, интеллигент высшей масти, почил в Бозе. Едва успев сделать шаг, Василий зашипел, вздыбился и попятился назад.

– Эй, ну ты чего? – предсказательница склонилась над котом, чтобы взять его на руки.

Вдруг Марианна ощутила, как чьи-то невидимые пальцы сомкнулись плотным кольцом на ее старой морщинистой шее, и нечто подняло ее под самый потолок. Она хватала руками воздух, не в силах высвободиться, и открыла рот, чтобы закричать, но вместо крика раздался лишь сдавленный гортанный хрип.

Спустя две минуты бездыханное тело Марианны с грохотом упало на пол.

Демьян. 2000 год.

Я очнулся возле кровати, стоя по щиколотку в воде. Взглянул на часы, висящие на стене напротив: они показывали четыре часа. Осенние сумерки опускались на город, но в квартире почему-то нигде не горел свет. Может, это было раннее утро, я не знал наверняка. Голова раскалывалась, будто ей совсем недавно играли в боулинг. Штаны и футболка на мне намокли. Я опять не мог вспомнить, что со мной происходило до этого момента и почему моя жена, запершись в туалете, плачет, разговаривая с кем-то по телефону. Обрывки фраз долетели до моих ушей:

– …пожалуйста, скажите, что мне делать… Я не понимаю, что с ним происходит… Куда?

Всхлипывания разбивали ее слова на части. В моей груди все сжалось от сочувствия к ней. Боже, что же я опять натворил?! Я подошел к запертой двери, не решаясь постучать. Телефонный разговор внезапно оборвался. Я потрогал рукой лоб. На ладони осталась кровь.

– Вера, открой, – я попросил тихим голосом.

Всхлипывания смолкли. Вода все прибывала. Я зашел в ванную, чтобы перекрыть хлещущую через край на пол воду. Я осмотрелся: раковина разбита, полочка повисла на одном гвозде, флакончики и тюбики плавали в воде, как дохлая рыба.

Я перекрывал кран, когда раздался стук в дверь. Наверное, соседка снизу. Я взглянул на себя в зеркало и отпрянул: посеревшее лицо, ввалившиеся глаза, пробивающаяся сквозь черные кудрявые волосы робкая седина. Первые морщины на лбу и возле глаз стали резче и глубже. Моя красота плавно исчезала, растворяясь в пучине лет. Я ополоснул лицо водой. Стук в дверь стал настойчивее. Я собрался с духом, готовясь к обороне. Соседка снизу была бойкой полной женщиной с истеричным характером, которую могли терпеть только ее жирные коты. Я открыл верхний замок, но дверь почему-то оказалась заперта и на нижний. Когда наконец я смог приоткрыть дверь, за ней показался высокий лысоватый мужчина средних лет. Он суетливо заглядывал внутрь через дверную цепочку, пытаясь разглядеть что-то в полутьме, которая висела в нашей квартире.

– Простите, у вас все в порядке? – на удивление спокойно спросил он.

Я уставился на него, не в силах собрать мысли, которые разбегались в моей голове, как бусины с распущенного браслета. Странно, я не видел его раньше. Соседка точно жила одна, если не считать двух котов.

Мужчина, видя мою растерянность, продолжил:

– Я ваш сосед снизу. У меня в коридоре обои… так сказать… немного намокли.

«Ха, обои немного намокли! Хорошо, что я сделал качественную гидроизоляцию во всей квартире пару лет назад», – подумалось мне. Тут его взгляд упал на мои ноги, и я увидел, как глаза мужчины округлились, а челюсть медленно начала отвисать.

– У нас небольшой прорыв, мы уже почти справились. Простите. Я завтра к вам зайду, чтобы оценить ущерб.

Глаза соседа забегали.

– Давайте лучше я сам загляну к вам завтра, а то… ну… До встречи! – сосед натянуто улыбнулся и ушел.

Я запер дверь на верхний замок и снова вернулся в ванную. Водосток был заткнут пробкой. Выдернув ее, я начал оглядываться в поисках таза, чтобы собрать воду. Я нашел его под ванной с зияющей огромной трещиной ровно посередине. Оставалось только ведро, но оно в туалете, где заперлась Вера.

Я опять ее позвал. Замок на двери туалета щелкнул, Вера медленно приоткрыла дверь. Ее и без того худое лицо осунулось еще больше. Темные круги легли под глазами. Махровый халат на ней был весь мокрый. Ее изящные руки, которые меня всегда так восхищали, дрожали. Мне хотелось расспросить ее о том, что же произошло, но решил попробовать сначала разобраться во всем сам: выглядеть сумасшедшим в глазах собственной жены мне не хотелось. Это было для меня слишком унизительным. Но я даже не мог понять, как стоило с ней разговаривать: извиняющимся тоном или как будто ничего и не было. Я решил, что второе будет надежнее.

– Вер, мне нужно ведро. Подай, пожалуйста.

Вера настороженно смотрела на меня, не отводя глаз. Через несколько секунд ее правая рука нашарила ведро и просунула мне его в дверь.

– Спасибо, – кивнул я, взяв его.

Вода из ванной слилась примерно наполовину. Я начал вычерпывать воду из коридора, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть что-то из сегодняшних событий, но в голове висела черная пустота, будто меня просто выключили, словно телевизор. Неужели я схожу с ума? Меня замутило. Руки задрожали, и я выронил ведро. Я начал оседать на пол. Подбежала Вера и крепко меня обняла. Ее слезы капали на мое лицо, мне стало так хорошо, спокойно и я провалился в сон. Или в нечто отдаленно похожее на сон…

Кровь на снегу. Яркая, алая – она так сильно контрастировала с белейшим снегом, что, казалось, обжигала глаза. Я навис, покачиваясь над телом какого-то парня в черной куртке и джинсах. Оно явно было теплое и живое. Вздрагивало то ли от боли, то ли от холода. Я посмотрел на свои руки и увидел содранные до крови костяшки пальцев. В голове, как шарик, скачущий по ступенькам, пульсировала лишь одна фраза: «За дело получил. За дело. За дело…»

Я огляделся: маленькая поляна, совсем рядом разлитый чернильным пятном густел лес, где-то недалеко маячили крыши многоэтажек, подсказывая, в какой стороне город. Я не мог вспомнить, как попал сюда. Запустил руку в карман черного пальто и нащупал ключи: у меня есть машина? В другом кармане нашелся выключенный, а может быть, и разряженный мобильник. Я развернулся и пошел по своим следам, ведь рано или поздно они должны были привести меня к тому месту, где я оставил автомобиль.

Обойдя окраину леса, я действительно увидел зеленую «Пятерку». Ключи подошли. Я сел внутрь и завел машину. В салоне было пыльно и грязно. Пустая бутылка пива валялась на полу со стороны пассажирского сиденья. От моего носа шел пар. Я задрожал от холода, а мой пустой желудок свело. Я подышал на руки, чтобы хоть сколько-нибудь согреть замерзшие пальцы. Мне показалось, будто все мои чувства внезапно включили разом. Кто этот парень, которого я избил? Почему я это сделал? Я снова ничего не мог вспомнить. Я безнадежно напрягал свой мозг, но передо мной вместо раскрытой книги воспоминаний была лишь пустая тетрадь. Я облокотился на руль и начал биться головой об руль.

Настала пора признать, что я больше не контролирую себя. Что-то жрет мою душу изнутри, крадет мою жизнь и мое тело. Надо домой. Скорее домой. Как там Вера и Аришка?! Аришка… Гордость моя. Перешла в третий класс уже, большая такая. Только бы ее не настигла такая же беда, как и меня!

Темнота снова накрыла меня.

Я держал в руке стопку водки, видимо, собираясь ее выпить. Меня передернуло от отвращения. Я отнял ото рта руку с непочатой стопкой и поставил на затертый стол. Бросил взгляд на свои руки. Они были покрыты ссадинами. Наскреб какую-то мелочь и кинул ее бармену, если так можно назвать бомжеватого вида работника захудалого бара, в котором я очутился. Вышел. Меня шатало – видимо, я все же успел опрокинуть несколько стопок ранее. Под ногами захлюпал подтаявший снег с водой. На улице стоял слегка теплый зимний день. Или весенний? Я поморщился от яркого света: в кабаке висел полумрак и глаза не сразу привыкли. Надеюсь, сегодня выходной, и у меня все еще есть работа. Как обычно, я ничего не мог вспомнить.

– Эй, этого мало! Ты не за все заплатил! – закричал мне в спину выбежавший из бара работник, грозя тощим кулаком.

Я остановился и развернулся к нему. Пошарил по карманам – пусто. На левой руке нашел часы, подаренные батей. Не весть какие дорогие, но не обручальное же кольцо отдавать, Вера обидится. Я снял часы и отдал бармену.

– Держи! Больше ничего нет, извиняй.

Бармен вздохнул и поплелся обратно, качая головой и бормоча себе что-то под нос.

Я поднял воротник повыше и поплелся, куда глаза глядят. Пройдя три квартала, я остановился возле церкви. Ноги промокли насквозь. Старый облезлый храм шестнадцатого или семнадцатого века словно звал зайти внутрь теплым светом свечей. Из приоткрывшейся двери пахнуло ладаном. Сухонькая сгорбленная старушонка, выйдя из храма, развернулась лицом к нему, перекрестилась три раза и пошла восвояси. Может быть, стоит обратиться к батюшке? Пьяный, некрещенный и без денег. Наверное, не стоит. Не сегодня. Я зашагал прочь.

Подойдя к подъезду, я нащупал ключи: на месте, не потерял. Бабки на лавке зашептались, глядя на меня. Не хватает терпения дождаться, пока я скроюсь из вида, вот же куры! Вставить ключ в замочную скважину с первого раза не получилось, пришлось немного повозиться. Войдя в квартиру, я понял, что жены и дочери нет. Снова в голову пришла мысль о том, что хорошо бы сегодня был выходной. А как понять? У бабок точно спрашивать не стоит – и так шепчутся, не стесняясь. Сосед Александр, может, и подскажет, да позориться не хотелось. Мобильник! Я начал шарить по квартире в поисках телефона, но его и след простыл. Только коробка от него пылилась на антресоли среди прочего ненужного хлама.

Я вернулся в комнату и стал листать газеты и журналы, валявшиеся на открытой полке телевизионной тумбы, надеясь, что хоть что-то сможет натолкнуть меня на разгадку, и замер, разглядывая обложку «Телесемь». Во всю первую страницу был нарисован китайский дракон, и красовалась надпись «Встречаем миллениум». То есть сейчас двухтысячный год! Я осел на пол. Дыхание перехватило. Меня кинуло в жар. Куда делись два года моей жизни? Два года!

Я прекрасно помню корпоратив в нашей организации, на котором встречали девяносто восьмой. Мы вышли из кабака, я с кем-то шел, разговаривал, что-то крутил в кармане, то ли зажигалку, то ли монету, а потом… потом темнота. Несколько смутных проблесков сознания, где я куда-то иду, что-то делаю и вот я стою по щиколотку в воде, а Вера с кем-то говорит по телефону, запершись в туалете…

Я понимал, что со мной происходит что-то неладное, но что все окажется настолько плохо, даже не представлял. Вошел в ванную. Разбитая раковина торчала горьким напоминанием о том, что я до сих пор так ничего и не сделал. Вера, наверное, ненавидит меня за это. Как же неудобно перед ней! Какой же я ужасный муж…

Я открыл кран, чтобы вымыть руки, и несколько минут тупо смотрел на струю. Вода образовывала небольшой водоворот, закручивающийся влево, и с бульканьем уходила в водосток. Интересно, почему всегда в эту сторону, а не по часовой стрелке? Мне хотелось поднять глаза и посмотреть на себя в зеркало, но я боялся того, что я там увижу. Тяжело вздохнув, я все же сделал это. Морщины еще резче впились в мои глаза. Пятидневная щетина торчала в разные стороны, как иголки на кактусе. Глаза были какими-то… чужими. Жесткими. Колючими. Я закрыл кран и вышел из ванной.

Заварив чаю, я сел за кухонный стол и стал думать, что же мне делать. Взгляд упал на пол. Прожженный линолеум. Огромное пятно чернело посреди кухни. Что же здесь происходило? Вера, наверное, в бешенстве. Она всегда щепетильно относилась к нашему пусть и недорогому, но все же свежему ремонту. Может быть, все же стоит попросить Веру показать меня психиатру? А если меня упекут в психушку, и я проведу там всю оставшуюся жизнь?! Я уставился на чашку, размешивая ложкой сахар и гоняя мысли по кругу вслед за чаинками. В замочной скважине послышался скрежет. Я взглянул на часы: пятнадцать десять. Если только Аришка, значит, сегодня будний день, и она пришла со школы. Если Аришка с Верой, значит, выходной, и они пришли от бабушки с дедушкой. Я напряг слух. Обе. Выдохнул. Есть шанс, что с работы меня еще не выгнали. Может быть, все не так и плохо… Я вышел в коридор встретить их. По испуганному лицу Веры пробежала тень улыбки.

Мы сидели и смотрели телевизор так, словно ничего и не было. Аришка торчала на кухне, наверное, делала уроки. Отличница моя. Надо хоть спросить, как у нее дела. Не помню, когда в последний раз вообще говорил с ней. Раньше мы часто любили по вечерам засесть на кухне и за жареньем картошки с кабачками по долгу беседовать обо всем на свете.

Я все думал, как мне стоит начать разговор с Верой, да и вообще, стоит ли. Что я ей скажу? Спрашивать о том, что происходило все это время, мне было унизительно и отчасти немного страшно. Я решил, что завтра утром схожу в библиотеку и поищу информацию про психические отклонения. Ведь все происходящее со мной должно иметь разумное объяснение.

– Как ты? – наконец заговорила Вера, когда очередная вечерняя мыльная опера прервалась на рекламу.

Она была спокойна и дружелюбна. Может, все действительно не так уж плохо?! Разбитая раковина всплыла перед глазами и резанула мою и без того сжавшуюся от стыда совесть.

– Вер, я завтра схожу куплю раковину и поставлю, – извиняющимся тоном сказал я.

– На какие деньги ты купишь? – Вера потупила взгляд.

– Прости, я забыл, а какое сегодня число?

Я старался как можно более обыденно задать этот так сильно волновавший меня вопрос. Видимо, мне это удалось.

– Зарплата будет послезавтра. А сегодня Восьмое марта, – Вера встала, – пойду чайник поставлю, хоть чаю с тортом попьем.

Какая же я скотина! Даже не поздравил. Я рванул за ней на кухню. Она что-то капала в мою кружку с чаем из какого-то маленького темного пузырька. Я почувствовал, как мою грудь разрывает от бешенства, словно какое-то первобытное существо очнулось ото сна. К голове начало подступать что-то темное, и я снова провалился во тьму.

Я стоял перед зданием библиотеки, выполненным в стиле неоклассицизма. Как и многие бюджетные учреждения нашего города, оно не просто говорило, а уже кричало о том, что ему нужен ремонт: штукатурка местами отвалилась, а раствор выкрошился из швов между обнажившимися кирпичами, которые уже начала грызть эрозия.

Я ощупал карман. Паспорт был со мной, поэтому надежда, что мой читательский билет смогут найти, не угасала до последнего. Дворник в военном бушлате и с торчащими в разные стороны из-под шапки-ушанки волосами долбил заледеневшие ступени, словно робот. Я вошел внутрь. На лице библиотекаря при виде меня застыла маска ужаса. Видимо, я здесь уже бывал… Ну что ж, стоит попытать удачу.

– Добрый день! – я протянул ей паспорт и изобразил подобие улыбки на лице.

Невысокая худая женщина в очках, с прилизанными сальными волосами на прямой пробор поджала губы и выдавила из себя спустя несколько секунд:

– Мужчина, после вашего последнего визита я не буду вас обслуживать.

– Простите, я был не в себе, – и подумал: – «черт, что же я тут отмочил?»

– Это еще мягко сказано! Вы изорвали нам несколько экземпляров редких книг.

– По психологии? – решил я уточнить.

Она посмотрела на меня поверх очков как на сумасшедшего и ничего не ответила.

– Я могу увидеть эти экземпляры?

– Только после того, как оплатите штраф.

Внутри меня что-то оборвалось.

– Извините, но у меня нет с собой денег. Я к вам пешком пришел, зарплата будет только завтра.

– Вот и приходите завтра, – сухо бросила она, сделав акцент на последнем слове.

Она опустила глаза в книгу, лежащую у нее на столе, показывая всем видом, что разговор окончен, вердикт обжалованию не подлежит.

Будет ли зарплата у меня завтра, я не знал, потому что понятия не имел, сколько вообще времени прошло с того момента на кухне, как весь мир в очередной раз померк перед моими глазами.

Я побрел по улице, сам не зная куда. Дойти бы до какой-нибудь церкви. Я помнил, что, если пройти в глубь вон той улочки и куда-то направо, там будет небольшая милая церквушка, где крестили Аринку. Туда я и пошел. Мне посигналила проезжавшая мимо старая черная иномарка. Водителя, улыбающегося лохматого армянина с золотым зубом, я не узнал.

Наконец, я добрался до церкви. Дверь плохо поддавалась. Или это я так сильно ослаб? Внутри было пусто. Я зашел и перекрестился, хотя раньше никогда этого не делал. Родители, воспитанные при советском режиме, не были воцерковленными и азам христианства меня не учили.

Храм был наполнен светом, исходящим от позолоченных икон, в которых отражались свечи. Мне стало тут так тепло и уютно, что захотелось остаться здесь насовсем. «Вот оно, благолепие». Я начал разглядывать иконы. От Божьей Матери Владимирской словно веяло елейным теплом. Подошел батюшка, перекрестился перед иконой. Я развернулся к нему:

– Батюшка, помогите мне! Я не могу понять, что со мной происходит!

Он посмотрел на меня полным тепла и любви взглядом и произнес:

– А что с тобой происходит, сынок?

Пятью годами ранее…

Электричка подъезжала к станции московского метро Новослободская. Впереди меня ждала пересадка на Серпухово-Тимирязевскую линию и дальше на автобус до родного города. Вера не очень обрадовалась, когда я ей сказал, что мне надо уехать к родителям, но ничего, потерпит: надо же привезти ключи от деревенского дома, в этом году я точно в Бурыкино больше не поеду. Я подошел к выходу. Передо мной стоял парень, и я не мог понять, выходит он или нет. Я вперился ему в затылок, почему-то мысленно задав вопрос:

– «Парень, ты выходишь?»

Парень закивал и почесал ухо. Мне это показалось забавным. Я повторил.

– «Парень, ты выходишь?»

Парень поправил лямку сумки и рявкнул в ответ:

– Да выхожу я, выхожу!

От неожиданности я отшатнулся назад.

– Смотри, куда прешь! – раздался сзади грубый мужской голос, и мне в спину уперся чей-то кулак.

Я вышел. Вокруг меня кишела людская толпа, а я стоял как истукан посередине станции и не мог пошевелиться. Никак не мог осознать, что же сейчас произошло. Навстречу мне, сгорбившись, шла маленькая худая женщина слегка за пятьдесят в бело-рыжем платке и синей куртке. Она тащила за собой тяжелый тюк, вызывая жалость у прохожих. Я посмотрел на нее в упор и отчетливо услышал у себя в голове женский голос: «…Какой же козел, эх, и какой же козел! Я ведь знала, что он туда не просто так шастает…». Повернувшись направо, я увидел неопрятного вида пузатого мужика в кожаной куртке с озадаченным видом: «Зарплата будет через два дня, где же мне взять денег-то? Может, у Ленки занять?» Рядом с матерью шел ребенок того же возраста, что и моя Аришка. В голове четко отпечатались его мысли: «…Мама не купит, сто пудово, надо попросить у Кости поиграть, может, даст…». Только мне пришла мысль, что же будет, если я одновременно начну слышать всех, как в мое сознание хлынул мощный поток мыслей всех проходящих мимо людей. Женские, мужские, детские голоса заполонили мою голову, оглушая и сводя меня с ума. Я схватился за голову и закрыл уши, но, конечно же, мне это не помогло. Меня начало мутить, и я присел на корточки.

– Вам помочь? – ко мне подошел худощавый милиционер.

В ту же секунду все прекратилось. Я отдышался и поднял глаза на подошедшего:

– Спасибо, мне просто стало плохо. Но уже все хорошо. Спасибо!

Милиционер кивнул и пошел дальше. Я встал, отряхнулся и хотел было идти в сторону перехода на другую станцию, когда увидел стоящего на краю платформы парня в красной куртке с цифрами 96 на спине и черной шапке набекрень. Он стоял совсем близко к краю и раскачивался. То ли пьяный, то ли самоубийца. Я услышал, что электропоезд уже совсем рядом. Побежал, чтобы схватить его и оттолкнуть. Парень был всего в метрах семи от меня, когда он повернул голову направо и шагнул. Моя вытянутая рука схватила воздух. Люди на станции закричали. Раздался визг тормозов состава. В следующее мгновение в меня врезались два высоких несуразных подростка, полностью перегородив мне весь обзор. Даже не извинившись, они продолжили свой путь, открыв моим глазам абсолютно пустую платформу. Никаких признаков произошедшей трагедии, будто это все было лишь мороком. Стоявший в ожидании электропоезда старик посмотрел на меня, как на умалишенного. Я закрыл глаза и медленно выдохнул.

– Да что же это такое со мной происходит?! – прошептал я сам себе под нос.

Мне казалось, что я сказал это совсем тихо, однако стоящая рядом сгорбленная старушка ухмыльнулась и, вытянув корявый указательный палец вверх, ответила на мой риторический вопрос:

– Бесы тебя водят, вот что.

Я развернулся и зашагал к переходу: еще немного – и я опоздаю на шестичасовой автобус. Я слился с общим потоком, безнадежно пытаясь всех обогнать, когда за моей спиной раздался визг тормозов и послышались крики людей. Я встал как вкопанный. Кто-то сзади налетел на меня, выругавшись. Я развернулся и побежал обратно к платформе. Сердце застучало в бешеном ритме, лоб покрылся испариной, а ладони вмиг стали мокрыми.

– Что случилось? – спросил я у первого попавшегося прохожего.

– Да парень под состав сиганул, – ответил мне кто-то.

– Как он выглядел? Какого цвета была куртка? – уточнил я.

– Красная. Красная куртка была, с номером каким-то на спине. Эх, глупые, глупые люди, все торопятся на тот свет, своей жизни не ценят. Не понимают…

Мое дыхание сперло. Я начал пятиться назад. Моя голова как-то сама повернулась направо. Там стояла все та же старуха. Кривая улыбка, обнажая гнилые зубы, расползлась по ее лицу, словно кто-то невидимый дергал за ниточки, привязанные к уголкам ее рта:

– Бесы! Бесы всех вас крутят! Скоро он совсем твою душу сожрет, ничего не оставит.

Я зашагал прочь.

– И вот теперь я выпадаю из собственной жизни на целые месяцы… и годы, – продолжил я изливать душу батюшке.

Он задумчиво погладил свою бороду.

– Вот сегодня какое число? – спросил я у него.

– Второе.

– А месяц?

– Декабрь.

– А я помню, что март был, понимаете? Март!

– Креститься тебе надо, сын мой. Бесы издавна зарятся на душу человеческую. Кто слаб верой, того они и мучают пуще всех. Ты вот, сынок, давно Библию-то открывал?

Я задумался. Открывал как-то. Читал Ветхий Завет. Помню, сделал вывод, что бог был великим политиком, раз в Библии описываются разные исторические события с такой детальностью, которой от современных СМИ и ждать не приходится. Помню, что Иисус воскрес на Пасху. Что Пасха была еще до Христа и означает она «прохождение мимо», когда евреи, живя на земле египетской, мазали двери своих домов кровью агнца, чтобы кара Господня не забрала их детей. И я еще смеялся, что не все христиане знают это, и что мало кто из них знает, почему яйца в этот день красят в красный цвет. Кровавая религия: насаждалась мечом и огнем. И вообще, Ветхий Завет передран с эпоса «Сказание о Гильгамеше», а само христианство – с зороастризма. Обновленная версия, так сказать. Что-то начало медленно распаляться во мне, но я решил оставить свои еретические измышления при себе, ведь впервые за долгое время я имел необычайную возможность открыться перед кем-то, рассказать о том, что меня мучает.

– Давно не открывал, батюшка, – соврал я.

Он ухмыльнулся, словно распознав ложь, и произнес:

– Отцом Михаилом меня звать. А тебя?

– Демьян.

– Демьян, а ты помнишь, после чего твои провалы в памяти начались?

Глаза отца Михаила сузились, он провел рукой по окладистой бороде.

Я напряг память. Помню, вышел на новое место работы, тогда и начал слышать мысли других. Провалы начались вскоре после этого.

– Может быть, ты какую-то вещь находил? – пытался помочь отец Михаил.

– Да нет, вроде, – поспешил я с ответом, а сам взялся вспоминать…

…Я всегда любил ездить в деревню. Мне нравилось работать на свежем воздухе и слушать пение птиц. Родная земля предков мне придавала сил, излечивала, наполняла душу спокойствием. Город душил меня своим бетоном и асфальтом, и только на природе я чувствовал себя по-настоящему человеком, частью этого мира.

В тот день я разбирал вещи во дворе, где раньше держали овец. Старый, давно почивший инструмент предстояло выкинуть, а годный – очистить от грязи. Барахла во дворе оказалось немерено. Все нужно было отсортировать и определить дальнейшую судьбу этих вещей. Вдруг на пороге показался сосед, дед Пантелей. Правый подол рубахи заправлен в вытянутые на коленях кальсоны, а из дырки в домашнем тапочке проглядывал серый носок:

– Привет, дорогой. Не подсобишь колодец почистить? А то совсем черт-те чем там зарос.

Я вытер руки о подол рубахи и пошел за ним.

На заднем дворе стоял старый колодец, срубленный из дерева. Сколько ему было лет – неизвестно. Я еще мальчишкой был, а он уже тогда старым считался.

– Я всю воду вычерпал, а залезть туда силов не хватат. Старость не в радость. Подсоби, – Пантелей подставил мне лестницу и приготовил ведро со скребком и тряпкой.

– А фонаря-то у тебя нет? Тут темно, не видно ни черта, – спускаясь вниз, спросил я соседа.

– Уже бегу, золотой мой! – подорвался Пантелей, обрадовавшись подмоге.

Через некоторое время он вернулся, держа в руках фонарик.

Я опустился на дно и принялся сгребать со стенок осклизлый жижеподобный налет.

– Поднимай! – крикнул я ему, отправляя очередное ведро с гущей наверх.

Пантелей начал крутить ручку колодца, и ведро, покачиваясь, поплыло вверх, навстречу свету. И тут я заметил, как что-то блеснуло у меня под ногами. Свет фонарика выхватил кусок какого-то узорчатого металла. Нагнувшись, я достал с илистого, уже начавшего медленно заполняться водой дна колодца небольшую резную монетку.

– Опускаю! – крикнул Пантелей, и ведро пошло вниз.

Я сунул монетку в карман, успев лишь пальцем снять с нее слой грязи.

– Ну не находил, значит, не находил, – отец Михаил ударил себя по бокам. – Был бы ты обычный человек, отправил бы тебя попоститься, молитвы почитать, причаститься. Но не буду я тебя томить, не успеешь ты все это сделать. Проторил бес дорогу в душу твою. Крестить тебя надо и как можно скорее. Идем.

Отец Михаил махнул мне рукой, зовя меня наверх, на второй этаж церквушки. Деревянные продавленные ступени скрипели под тяжестью моего веса. Узкие стены коридора начали давить на меня с обеих сторон, заставляя подумывать о бегстве. Я заволновался. Может, это я зря, и мне надо к психиатру?! Отец Михаил обернулся на меня, грозно подняв бровь, словно услышал мои трусливые мысли. А я вот его не слышал. С тех пор, как я начал проваливаться в темноту, все прежние спецэффекты кудо-то пропали. Я теперь не слышу чужие мысли, не предвижу события и больше не обладаю той сверхсилой…

Четырьмя годами ранее…

Было раннее зимнее утро обычного буднего дня. Мороз стоял вот уже неделю, а то и больше. Я пришел на остановку вместе с Верой, чтобы сесть на троллейбус, которой должен был отвезти меня на работу. Рядом топтался школьник лет двенадцати с огромным синим рюкзаком на спине, туго набитым учебниками. Он то и дело подходил к краю дороги и выглядывал, не едет ли троллейбус. Кто-то переминался с ноги на ногу, замерзая. Вера активно размахивала руками в бежевых шерстяных варежках, описывая, как на дне рождения ее начальника тот напился и начал вытворять разные непристойности со своей секретаршей. Из ее рта шел пар. Минус двадцать пять градусов румянили ее щеки. Я поднял глаза на заиндевевшие провода. Не колышутся. Значит, троллейбус не едет. Я стал рассматривать Верино лицо: какая же у меня красивая жена – первые морщины слегка тронули ее лоб и глаза, но они лишь еще больше придавали ей шарма. Прядь светлых волнистых волос выбилась из-под шапки.

Вдруг я услышал громкий звук удара и увидел, будто в замедленной съемке, как за спиной Веры «Буханка» переворачивается и летит в остановку. Я оттолкнул Веру, затем школьника, который стоял на поребрике. Когда я убедился, что мальчишка валяется в сугробе на безопасном расстоянии, я посмотрел на Веру. Она кричала, прижав ладони к лицу, на котором застыла гримаса ужаса. Я повернул голову в сторону дороги: «Буханка» летела колесами вперед, и до меня ей оставалось метра три. Я выставил обе руки вместо того, чтобы закрыться от удара. Затем я почувствовал, как мои руки коснулись холодной стали. Ударная волна передалась моим рукам, в которых она и завязла, точно муха в желе. На остановке воцарилась тишина. Машина замерла и лишь крутящиеся колеса разбивали всеобщее оцепенение.

Вера подбежала ко мне и прижалась, обнимая. Школьник так и сидел в сугробе, хлопая глазами. Остальные люди выдохнули разом. Какой-то парень подошел ко мне:

– Слышь, мужик! Я че-то так и не понял, что это было?!

– Да я т-тоже не понял, – смутился я.

К остановке подъехал троллейбус.

Небольшая уютная комната была наполнена светом лампад, создавая атмосферу благодати. Приятный запах ладана висел в комнате, слегка дурманя голову. Отец Михаил пригласил меня подойти к купели, стоящей в центре комнаты, и раздеться до трусов.

– А крестик-то! А крестик-то нужен! – засуетился батюшка, всплеснув руками. – Я сейчас, обожди тут.

Отец Михаил вперевалочку побежал вниз, а я остался стоять в одних трусах, рассматривая скромное убранство священной комнаты. Дева Мария и Иисус Христос снисходительно смотрели на меня с огромных икон, установленных почти под потолком. В их взгляде читалось человеколюбие и сострадание. Меня преисполняло спокойствие и миролюбие. Из окна открывался вид во двор, где женщина с монахами чистили дорожки от снега. Один из монахов разогнулся и глянул в мою сторону: его голубые глаза выглядели настолько чистыми, словно они принадлежали святому.

Прошло минут пятнадцать или двадцать, а отца Михаила все не было. Колючие мурашки забегали по моему телу. И вместе с холодом в меня начала проникать темнота. Следом за ней пришла и злость. С каждой секундой она все больше и больше заполняла меня, словно сосуд – змеиным ядом. Мне стало душно и тесно в этом убогом маленьком помещении на втором этаже церкви, я с трудом себя сдерживал, чтобы не сбежать. Меня начал бить озноб. Свет от лампад, ставший вдруг почему-то ярким, резал мне глаза, а запах ладана забивался в ноздри и вызывал раздражение. Глаза начали слезиться. Меня одолевало желание разнести здесь все. Я взглянул на иконы: лики Девы Марии и Иисуса Христа вдруг показались мне приторно-слащавыми, какими-то наигранными. Их взгляд стал высокомерным, а губы скривились в улыбке, скорее напоминающей оскал. И тут я уловил едва заметный запах сероводорода, который перебивал запах ладана.

На лестнице послышались шаги отца Михаила. Темнота, будто испугавшись его, отступила, спряталась в закоулки моей души.

– Батюшка, у вас канализация прохудилась…

Отец Михаил метнул на меня тревожный взгляд, ничего не ответил, взял Библию в руки и начал читать молитвы…

Когда я рассказал Вере, что крестился, она посмотрела на меня, как на безумца. Я показал ей простенький крестик на черном гайтане. Она улыбнулась и спросила:

– И кто же твой крестный?

Я растерялся. А ведь и правда, никто. А если из-за этого обряд не сработает? Мне стало страшно. И стыдно, что я не позвал ее на столь важное действо.

– Вера, почему у нас пахнет канализацией? – я решил сменить тему, учуяв запах сероводорода.

Она пожала плечами:

– У нас уже давно так пахнет.

Я открыл книжицу, которую мне дал батюшка Михаил по случаю крещения, и тут темнота снова накрыла меня. Но это уже было не так, как в прошлые разы. Мне показалось, что внутри меня разросся сжигающий мою плоть огонь.

Я очнулся в темноте, в нашей квартире. Рука сжимала рукоятку кухонного ножа, занесенного над Верой. Ужас костлявыми пальцами взъерошил мои волосы на голове. Жена спала, едва прикрывшись одеялом. Меня прошиб холодный пот. Я опустил нож. Он выпал из расслабившейся руки и с грохотом ударился об пол. Вера вздрогнула и открыла глаза.

– Что такое? – она смотрела на меня сонным взглядом.

Вера увидела нож, валяющийся на полу, и на ее лице проступила тревога, испещрив его морщинами. Она сжалась в комок, укутавшись в одеяло. Я уловил страх, исходящий от нее. Мне казалось, будто я могу потрогать эту серо-желтую субстанцию, разреженную в воздухе. Стоит мне открыть рот, и она вольется мне в горло, наполняя его кисловато-горьким привкусом.

Я поднял нож и молча побрел на кухню. Ну а что я мог сказать ей? Заварил себе чай и сел, тупо уставившись на коричнево-оранжевую горячую воду с плавающими чаинками на дне. Вера тенью скользнула в туалет.

Как я мог до такого дойти? Да что же такое со мной творится?! Стыд, страх, отвращение к самому себе и ужас от происходящего поглотили меня, закрутили в тошнотворно-сероводородном хороводе. Этот дурманящий мерзкий запах по-прежнему стоял в квартире. Надо попросить Веру вызвать коммунальщиков, пусть проверят канализацию.

Как же мне смотреть ей в глаза, если я не помню даже того, что делал вчера? Я потрогал крестик на шее: висит, ничего необычного. Кто-то из знакомых мне сказал, что сверхспособности могут открываться при поднятии кундалини, только вот, что от этого может вышибать память, никто не слышал. У Веры вроде бы был знакомый психиатр, может, стоит все же доехать до него… Хорошо, что Аришки нет, осталась у бабушки с дедушкой. Милая моя дочка, если бы она знала, как я скучаю по ней.

Вера промелькнула в коридоре. Я встал, пошел к плите и взял чайник, чтобы добавить горячей воды в чай. На полпути к столу я заметил, как за окном в темноте снуют какие-то крохотные огоньки. Я приблизился к стеклу, чтобы разглядеть их. Мне показалось, что они летают над лесом и словно играют в салочки. Я решил, что это светлячки, и перевел фокус на свое отражение в окне. Чайник с грохотом упал на ногу, ошпарив меня водой: со стекла на меня смотрело чужое лицо с колким взглядом и тонкими, изогнутыми в акульей улыбке губами.

– Господи, да мы будем сегодня спать или нет? – из комнаты раздался раздраженный голос Веры.

Дрожащими руками я поднял чайник и вернул его на плиту. Сердце билось о грудную клетку, словно зверь, угодивший в силки. Снова нехотя поднял глаза и посмотрел на свое отражение: нет, это я. Обычный я.

– Показалось, вот же! – произнес я вслух, ухмыляясь.

– Тебе не показалось! – вдруг услышал я мужской зычный голос.

Я резко выпрямился и огляделся по сторонам. Никого. Меня словно окунули в ванну со льдом. И вдруг я все понял. «Жучки»! В моей квартире стоят «жучки», и ребята с ментовки с прошлой работы наблюдают за мной и слушают! Оттуда, с того отдела, никто не уходит просто так, я помню, Степаныч рассказывал…

Где же они могут прятаться? Я обшарил окно и дверные проемы. Пусто. Ну ничего, вызов брошен, я найду их! Залез в шкаф и попытался пошарить там рукой, но тещин сервиз, подаренный нам на свадьбу, не пускал мою кисть. Я осторожно вытащил его, но одна из чашек отчаянно закачалась, забалансировала, точно неопытная балерина на одной ноге, и, ударившись об пол, вдребезги разлетелась. Я буквально ощутил, как Вера напряглась, преисполнившись раздражением, которое того и гляди могло прорваться, разрушив мощную плотину нечеловеческого терпения.

И тут я услышал мужской смех. Кто бы ни был его обладателем, он издевался надо мной. Я не выдержал и начал вытаскивать тарелки, чашки и прочую посуду одну за другой из всех шкафов. Смех усилился, достигнув апогея. Нарочито глумливый, он отражался эхом внутри моей черепной коробки. Мне казалось, что еще чуть-чуть, и я сойду с ума. Тарелки разлетались по полу кухни, разбиваясь и превращаясь в фарфоровую крошку. «Ибо прах ты и в прах возвратишься…» – услышал я снова тот же голос.

Я стоял перед пустыми шкафами с раззявленными дверками и не мог понять, где же могли прятаться эти чертовы «жучки».

Я провел рукой по шву, где стыкуются обои. Мой ноготь попал в шов и зашел неглубоко внутрь него. Я со всей силы рванул обои. Пусто. Кощунственный смех окружил меня со всех сторон. Я понял! Они поставили их по контуру всей кухни! Я начал срывать обои, одно полотно за другим, пока наша красивая светлая кухня не превратилась в униженную каморку. И только тут до меня наконец дошло, что они кроются за шкафами. Меня обуревало желание добраться хотя бы до одного из них, и я безжалостно начал скидывать шкаф за шкафом.

На кухню влетела Вера. Ее глаза вылезали из орбит, а рот она прикрыла рукой. Я огляделся: наверное, цунами после себя оставляет больше целых предметов.

– Что ты?.. Что?.. – она не могла выдавить из себя ни слова.

Я приставил указательный палец ко рту и произнес шепотом:

– Тсс! Здесь кругом «жучки». Нас подслушивают.

Она беззвучно всхлипнула:

– Демьян, пойдем спать. Я прошу тебя, – ее голос был тихим и спокойным.

Я видел, что она мне не верит. Сейчас или никогда! Я должен объяснить ей так, чтобы она поняла:

– Ты не понимаешь… На моей прошлой работе… Там был один такой момент, мы оказались буквально на грани. И…

Она натянула милое выражение лица и взяла меня под руку:

– Пойдем спать, пожалуйста, а завтра утром ты мне все расскажешь.

Она звала на помощь, а я навис над ней. Ветер трепал ее волосы, закрывая от меня ее наполненные ужасом глаза. Мои руки с побелевшими костяшками пальцев были сомкнуты на ее тонкой лебединой шее. Она цеплялась за оконный проем, чтобы не выпасть с тринадцатого этажа. Я пытался выбросить Веру из окна, остервенело ее душа. Удивительно, что никому до этого не было дела: ни идущим внизу пешеходам, бросавшим равнодушные взгляды наверх, ни едущим по своим делам автомобилистам.

Я резко разомкнул руки и отошел в сторону. Вера стремглав бросилась прочь от окна и спряталась где-то в коридоре. Я посмотрел на свои дрожащие руки: «Что же я делаю? Это же моя любимая женщина! Почему я ее уничтожаю?» Вера поспешно натягивала джинсы, запихивая в них рубашку.

– Вера, прости меня. Я не знаю…

Вера процедила сквозь зубы:

– Больной!

– Где Аришка? – я закрыл окно, с улицы веяло жарой.

– Она давно уже живет с бабушкой и дедушкой после всех твоих фокусов, которые ты тут выкидывал, – Вера схватила сумку, ключи и стала открывать дверь.

Жена метнула в меня полный отвращения взгляд, дернула дверную ручку и шагнула в коридор, хлопнув дверью.

Я сел на проеденный старостью диван и уставился в никуда. Я так и не купил новый, хотя обещал. И раковину тоже. И я снова не помнил, какой сейчас день, месяц и даже год. Кто-то уничтожает меня, глумливо надсмехаясь надо мной за моей спиной. Слабо посмотреть мне в глаза?!

– Ты разве их не видел? – услышал я снова тот же голос.

Меня будто ударило током. Я кинулся на кухню, ведь, кажется, еще вчера я устроил там настоящее ледовое побоище. Или это было не вчера?.. Я вошел на кухню. Белые оштукатуренные стены окружали меня со всех сторон. Ни стола, ни стула, ни моей любимой кружки. Где же ты, беленькая с красными цветочками и золотой каемкой?

Я уселся прямо на бетонный пол, скорчившись, как креветка. Я стиснул зубы, чтобы не дать волю слезам. Мужчины не имеют права на них. Нательный крестик покачивался на гайтане, словно маятник, туда-сюда.

– И ты мне не помог, – я сорвал его и бросил на пол.

Я сидел посреди белой кухни, а мои мысли сменяли одна другую, как автомобили на оживленном перекрестке. Я безмерно любил свою жену и дочь, но по какой-то совершенно невнятной причине доставлял им боль и страдания. Я не понимал, что со мной происходит, не мог понять, почему и что со мной будет дальше. Но одно я знал точно: больше так продолжаться не может. Я должен уйти, уехать от них как можно дальше, чтобы то, что сидит во мне и управляет мною, не смогло добраться до них и причинить еще большие страдания.

Я встал и начал собирать вещи. Мое сердце рвалось на части от понимания того, что, возможно, я их больше никогда не увижу. Не почувствую этот нежный запах магнолии, исходящий от Веры, ее нежных прикосновений и чарующей улыбки. Не увижу, как Аришка расцветает и становится девушкой, как она заканчивает школу и впервые влюбляется.

Внутри меня все опустилось. Этот невыносимый запах сероводорода стал еще сильнее, не давая дышать. Что-то жрало мои годы жизни, превращая ее в пыль. «Ибо прах ты и в прах возвратишься…»

Арина. 2012 год.

Ничем не примечательный, абсолютно безликий кабинет, по которому невозможно догадаться, человеку какого рода деятельности тот принадлежит. Он сидел напротив меня в добротном классическом костюме песочного цвета, который идеально гармонировал с цветом интерьера. Волосы, убранные строго на пробор, волосок к волоску, и чисто выбритое лицо выдавали в Константине Андреевиче педанта. Может быть, это и неплохо для человека его профессии. Интересно, он колет себе уколы красоты или сам по себе мало смеется по жизни? И, кстати, ему не хватает очков. Не то чтобы я намекаю, что он подслеповат, но они точно смотрелись бы стильно и как нельзя лучше дополняли бы его образ.

Массивный стол из цельной древесины не был завален бумагами. На нем вообще ничего не лежало. И смысл так тратиться? А вот открытому стеллажу с книгами до потолка отдельный поклон. Я тоже обожаю читать. Книги погружают в особый иллюзорный мир, из которого порой не хочется выныривать.

Из окон сквозь горизонтальные жалюзи едва сочился дневной свет. Моя мама тоже не любит яркого света. Интересно, это участь всех людей, страдающих перфекционизмом?!

Он сидел на стуле напротив меня и держал записную книжку с ручкой. Кажется, «Parker». Надо ему сказать, что этот бренд уже не в моде. Стивен Кинг, например, предпочитает «Waterman», и я его вкусу полностью доверяю.

Правый бок противно ныл, впрочем, так же, как и вчера. Я облокотилась на низкую спинку псевдокожаного дивана, наматывая на палец рыжий локон.

Константин Андреевич бросил на меня деланно-дружеский взгляд:

– Ну что, готовы? Начнем?

«Паркер» забегал по белым страницам, оставляя за собой синие петляющие тропинки из букв.

– Расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с Борисом, – он кашлянул в кулак, – то есть… с Базелем… Кажется, такой у него псевдоним или как вы там это называете?

– Ник.

– Да, точно, ник.

О, я ждала этого вопроса! Женщины всегда любят рассказывать о своих любимых мужчинах, даже если они остались в прошлом.

– Это произошло года полтора назад. Я тогда только купила свою первую машину и не могла на нее надышаться. Это была полноприводная девятилетняя «Тойота РАВ 4» синего цвета. В тот вечер я приехала на встречу с подругой Лерой…

Ночной город остывал от зноя. Центр провинциального города кишел людьми, словно компостная куча червями. Огни фонарей, вывесок и рекламы сливались в разноцветный переливающийся калейдоскоп. Шум проезжающих мимо машин с орущей из них музыкой заглушал пьяный голос подруги, которую, с растекшейся по лицу тушью, раздирало дать мне непрошенные советы по поводу личной жизни.

– А этого Мишу тебе надо бросать, он никогда не разведется, ты зря теряешь время, – произнесла, подняв указательный палец вверх, тучная Лера.

Она икнула, и следом ее толстая потная нога подвернулась и выскочила из босоножки.

– Тем более, что он не может найти общий язык с твоим сыном. Егорка, кстати, у тебя обалденный мальчишечка, – добавила она.

Моего сына любили все мои подруги. У них еще не было детей, да и кто их заводит, как я, в шестнадцать лет, когда жизнь только начинается… С отцом Егорки мы перестали общаться почти сразу после того, как я узнала, что беременна, поэтому вот уже почти восемь лет я гордо ношу статус матери-одиночки, совмещая это с безуспешными попытками устроить личную жизнь. Хоть это и выглядит так, словно я меняю одного кретина на другого.

Мои отношения с сыном колебались по всей эмоциональной шкале, начиная от пылкой материнской любви до испепеляющего гнева за потерянные юношеские годы, которые я провела под ворохом пеленок. К счастью, в этом мире я была не одна, и столь тягостную ношу матери-одиночки помогала нести моя мама, стараясь брать почаще Егорку к себе, тем самым давая мне небольшую свободу, за что я была ей безмерно благодарна.

– Бросать? Чтобы я осталась одна? – встала я на защиту своих самых длительных отношений, которые продолжались почти целый год.

Одиночество для меня было самым страшным, что только могло приключиться.

– Да ты и так одна! Он только вечерами с тобой, а ночью – с женой! Он никогда не разведется. Ты напрасно тратишь свои прекрасные годы! – глаза почти перешедшей на крик Леры полыхнули праведным огнем.

Ревность иголкой уколола меня в самое сердце. Я всегда предпочитала сложных мужчин. В них обязательно должно было быть что-нибудь не так: немного не от мира сего, или на огромном расстоянии от меня, или, как в случае с Мишей, женат. Обычные хорошие парни казались мне пресными, как церковная просвира, и быстро надоедали. После первого же секса мне хотелось скрыться от них как можно скорее, что я и делала, закинув номер телефона в черный список. А вот такие сложные натуры, как Миша, давали мне возможность поковыряться в них, хлебнуть чашу-другую горестей, открывали обширный простор для самобичевания и безмерных страданий, без которых жизнь мне казалась скучной, напрасной тратой времени и бесполезным прозябанием.

– Да где же ты припарковала свою машину-то?! – негодовала Лера, которой хотелось уже скорее плюхнуться на сидение и поехать домой.

Мои ноги, скованные тугими босоножками на высоченных шпильках, начали гореть. Мне так хотелось их снять, но тогда я бы оказалось значительно ниже своей подруги: к чему лишнее напоминание, что и тут мне в жизни не повезло?

– Нам туда, – показала я рукой на неосвещенный переулок между домами.

Лера посмотрела на меня, состряпав комичную мину:

– Ты шутишь?! Про маньяков ничего не слышала?

– Ой, да ладно, какие маньяки в центре города? – отмахнулась я, словно от назойливого комара.

– Приближающийся конец света по календарю майя – не повод думать, что улицы городов стали вдруг безопасны.

Лера нырнула в темноту, опасливо озираясь вокруг, и я последовала за ней.

– Это не конец света, это просто конец календаря майя. А знаешь, что будет дальше? – я с сарказмом уставилась на Леру.

Та посмотрела на меня в ожидании комментариев.

– Начнется календарь ийуня! – рассмеялась я.

– Ой, да ну тебя, – настала ее очередь махать руками, – ты вообще ни во что не веришь. Как так можно жить вообще? Сходила бы к Марианне по поводу Миши, она классная, все очень хорошо видит на кофейной гуще и в своем обсидиановом зеркале.

Я сделала кислое лицо:

– Я тоже очень хорошо умею смотреть по кофейной гуще. Если я ее вижу, значит, кофе допит, и мне пора на работу.

Лера прыснула, оценив мой скептический юмор. Брелок с сигнализацией в моей руке неожиданно ожил, заморгав и запиликав на разные лады. Я ускорила шаг, ругая проклятущие, но такие до боли любимые каблуки, не дававшие мне двигаться быстрее, зато позволявшие мне не дышать Лере в пупок. Наконец облезлая кирпичная стена дома, сплошь изъеденная сотовой эрозией, делавшей ее похожей на вощину, закончилась, и моему взору предстала удручающая картина.

– Господи, да что ж это они творят-то? – запричитала Лера, выпучив глаза.

Трое здоровых парней месили друг друга кулаками прямо возле моей машины. Одного из них, высокого длинноволосого кудрявого брюнета, от удара в лицо откинуло на капот. «Тойота» заморгала аварийкой и издала жалобный писк. Все трое были одеты в косухи, черные джинсы с цепями и обуты в ботинки, похожие на ковбойские, будто они выкатились с какой-то разбитной рок-вечеринки или сатанинской мессы.

– Эй, вы чего тут устроили? Я сейчас позвоню в полицию, – все еще не очень трезвым голосом выкрикнула Лера.

Трое замерли, как суслики, оценивая ситуацию: бить или бежать. Из носа длинноволосого шла кровь, у другого оказалась разбита губа.

– Это моя машина, и я вызываю ГАИ, – телефон дрожал в моей руке, пока я пыталась набрать номер.

– Не надо, – произнес длинноволосый и запрокинул голову.

Остальные двое кинулись наутек. Я с Лерой подошла ближе. Капот машины явно был помят. У меня внутри все оборвалось. Перед моим внутренним взором понеслись суммы, которые мне придется выложить за выпрямление и покраску, а я ведь обещала Егорке купить велосипед! Про свой депозит, мирно ждущий истечения срока перед моим отпуском, я не стала даже и думать: в конце концов, я заслужила отпуск на море, ведь никогда еще не бывала заграницей, в отличие ото всех моих подруг, которые каждое лето смаковали рассказы о своих курортных романах на знойном турецком берегу.

– Вы помяли мне машину, – мое горло свело от обиды и отчаяния: я подумала, что сейчас и этот свалит, оставив меня, во всех смыслах, у разбитого корыта.

Длинноволосый парень пропустил мои слова мимо ушей:

– У вас есть какая-нибудь салфетка? Мне надо кровь остановить, – по его рукам текли красные ручьи.

Я, подумав о том, какой же он наглый, открыла машину, достала из нее пачку влажных салфеток и кинула длинноволосому. Тот вцепился в них, будто в спасательный круг. Лера запрыгнула на пассажирское сиденье и поморщилась, растирая стоптанные до мозолей и вынутые из босоножек ступни. Я же, как коршун, продолжила виться вокруг парня в надежде, что когда-нибудь его совесть все же проснется, и он озадачится исправлением ситуации с порчей моей машины. Внутри меня плавно закипал котел эмоций. Обида – «за что мне все это», гнев – «они у меня поплатятся за это» и страх – «только посмей свинтить с места преступления, козел» смешались во мне, грозя вырваться на свободу нецензурной лексикой.

– Меня Базель зовут, – произнес парень, снова запрокинув голову и зажав нос.

Кровь капала на черную футболку с изображением перевернутой пентаграммы.

– Арина, – я окинула его потухшим взглядом. – За что они вас так?

– А вы… это… сатанисты, что ли? – спросила, выглядывая из машины, Лера.

Мне почему-то вдруг стало жалко его. Базель усмехнулся:

– Перебрали малость. Это моя группа.

Я кинула на него взгляд исподлобья:

– Группа чего? Крови? – хотелось как-то пошутить, но путные слова не шли.

– Рок-группа. Я солист, а те двое гитарист и барабанщик. Репетиция пошла не по плану. Да там все пошло не по плану у этих придурков, – Базель замолчал, махнув рукой.

Поток крови из его носа почти прекратился.

– Вас подвезти? Заодно расскажете, как будете ремонтировать мне машину, – предложила я.

Базель молча ввалился на заднее сиденье и захлопнул за собой дверь. Я села за руль.

– Так куда вас везти? – я посмотрела в зеркало заднего вида.

Базель метнул в меня полный дьявольского соблазна взгляд, который тут же лишил меня способности ясно мыслить. Я ощутила, как сердце в груди сделало кувырок, а ноги стали мягкими, как у тряпичной куклы.

– Может быть, сначала отвезем вашу подругу?

– С какой это радости? Чтобы я оставила Аринку один на один с незнакомым сатанистом? Да ни за что на свете! – вмешалась Лера.

– В словах вашей подруги есть правда. Кстати, Арина, без этой дурацкой челки вам будет гораздо лучше, – произнес Базель.

Я не успела ничего ответить, лишь в моей голове промелькнула мысль о том, что удивительно, как одной брошенной фразой человек может отвернуть от себя в мгновенье.

– А я смотрю, вы специалист по женским прическам. Вас парикмахерскому делу случайно не в тюрьме научили? – огрызнулась Лера.

Базель хмыкнул, а я вспомнила, что и сама-то давно уже подумывала отрастить эту дурацкую, вечно сальную челку.

– Так куда вас? – сухо уточнила я.

– Ну, вообще поворот на мой дом вы уже проехали…

Я резко дала по тормозам и стала разворачиваться. Лерино лицо отпечаталось жирной отметиной на боковом стекле, а огнетушитель в багажнике перекатился с одной стороны на другую, издав утробный звук.

– Ну ничего себе! – воскликнул с сарказмом Базель. – А вы, может, еще и полицейским разворотом владеете?

– Ехать куда? – жестким голосом спросила я.

– Направо, затем на светофоре налево, и там я сам.

Лера смотрела на меня очумевшим взглядом. Кажется, она никогда за всю нашу не столь длительную дружбу не видела меня в состоянии едва сдерживаемой ярости. Она развернулась к Базелю:

– Давайте вы оставите свой номер и неплохо было бы какой-то залог. Машина все-таки повреждена вами…

Базель похлопал по карманам и удручающе почесал голову:

– Блин, у меня с собой ничего и ценного-то нет. И денег только пятьсот рублей. Вот здесь еще раз направо, если можно.

Мы въехали в зачуханный двор с качелями без сиденья и продавленной детской горкой. Кто-то сушил простыни на веревках, натянутых между ржавыми металлическими столбами.

– Вон у того подъезда, – Базель показал рукой на покосившийся подъезд старого дома, похожего на барак.

При виде жилища Базеля ярость внутри меня сменилась отчаянием, сдобренным очередной порцией жалости к малознакомому парню: похоже, что денег на ремонт я дождусь тогда же, когда древние майя восстанут из могил и создадут новый календарь. Что ж, в следующий раз буду умнее и не стану оставлять машину где ни попадя.

Я притормозила возле подъезда, на который мне указал Базель.

– Арин, можно тебя на минуту, – спросил он, выходя из машины.

Я вышла следом за ним. Мое сердце неровно билось, будто начинающая танцовщица, не способная попасть в ритм музыки. Что со мной? Почему я так волнуюсь? Я чего-то боюсь или он мне… понравился? Да, он мне нравился и бесил меня одновременно. Никогда в жизни я не испытывала подобной термоядерной смеси взаимоисключающих друг друга эмоций.

Базель встал так близко ко мне, что я буквально ощутила его дыхание и манящий сладковато-древесный запах. Моя голова слегка закружилась от гормонов, ударивших по ней, как кувалда. Боже, боже, боже, только не это, очередной сложносочиненный подонок со слащавой мордашкой на моем пути!

Базель запустил в меня томный взгляд исподлобья. Мой взгляд упал на его губы, изящные, сочные. А эта легкая щетина придавала ему брутальности. Мои ноги начали подкашиваться, а вихрь эмоций от мозга направился строго вниз. Я облокотилась на машину, чтобы мне было легче переносить вскружившее голову чувство.

– К сожалению, мне нечего тебе предложить сейчас, – его мягкий и бархатистый тембр продолжил размягчать мои и так уже потекшие мозги. – У меня и денег-то нет пока… но в конце недели мы должны выступать на одном рок-фесте под Калугой, и после него я смогу оплатить ремонт. Давай мы обменяемся номерами телефонов и созвонимся на днях?

Он снова метнул в меня пропитанный страстью взгляд. По моему телу пробежались электрические разряды, а мозг окончательно сдал оборону и превратился в малиновый кисель. Я хотела что-то ответить, но из моего рта вылетело бессмысленное блеяние овцы. Базель заметил это. Его манящие губы изогнулись в улыбке, и он спросил:

– Договорились?

Я кивнула, не в силах выдавить из себя ни единого цельного слова: они распадались у меня на слоги, едва достигнув гортани и основания языка.

– Давай телефон, я позвоню на свой.

Я открыла водительскую дверь и поискала телефон. Короткая черная юбка поползла на мне вверх, и я буквально спиной ощутила сверлящий взгляд Базеля.

– Вот, нашла, – я протянула ему свой мобильный, оттягивая подол вниз.

Он стал вбивать какие-то цифры, и вскоре его телефон зазвонил.

– Ну, вот и все, – одной рукой он протянул мне мобильник, а второй погладил по моим тогда еще светлым волосам.

От его прикосновений по моему телу пробежала очередная волна электрических разрядов. Я окончательно разомлела. «Боже, боже, какой же он офигенный!»

– Я, кажется, еще не извинялся. Так вот, прости, что так вышло, – он снова метнул в меня обворожительную улыбку и начал удаляться, шагая спиной вперед и махая. – Пока, пока, созвонимся!

Я стояла, как истукан, и смотрела на него, а внутри меня бушевал вихрь эмоций: возбуждение, смешанное с отторжением и безутешным чувством потери чего-то только что обретенного.

– А как твоя группа-то называется? – выкрикнула я.

– «Асгард»! – ответил он и скрылся в темноте покосившегося подъезда.

– Ни черта он тебе не отдаст, вот увидишь! – выдавила Лера, когда я села обратно за руль.

– Замечательно… – Константин Андреевич сделал несколько пометок в записной книжке.

– Можно попить?

Он подошел к кулеру и набрал мне воды..

– Можете рассказать, как дальше развивались ваши отношения? – он протянул мне одноразовый бумажный стаканчик.

– Ну, сначала они, конечно, никак почти не развивались, – я отпила глоток, и приятная прохлада разлилась по моему телу. – Точнее сказать, я очень хотела, чтобы они развивались, но у Базеля было иное видение…

…На следующий день после знакомства с Базелем я не могла найти себе места, то и дело посматривая на телефон и вздрагивая при каждом сообщении. И каждый раз я разочарованно клала аппарат на стол, убедившись, что сообщение или звонок оказывались не от него. Работа проходила мимо меня, о чем не преминула мне напомнить моя начальница.

– Арина, акт исправляй, чего ты тут понаделала?! – положила на стол документ главбух Лидия Ивановна.

Она была строгая, но справедливая начальница, давно уже вышедшая на пенсию по возрасту, но не готовая променять офисное кресло на кресло-качалку. Под ее руководством, хоть иногда и сопровождаемым язвительными колкостями, я превратилась из всезнающего, но ничего не умеющего выпускника экономического вуза в хорошего бухгалтера. Одевалась Лидия Ивановна неизменно в брючный костюм, а в ее делах всегда был порядок, за который ее так уважал генеральный директор. Даже ручки, блокноты, бумаги и другие канцелярские принадлежности на ее столе лежали по бухгалтерскому фен-шую: строго перпендикулярно друг другу.

Я нехотя опустила глаза в бумагу, а затем вопросительно уставилась на нее:

– Что-то не пойму, что тут не так…

– Количество! Не сто, а десять. Ты нас так под монастырь подведешь, – Лидия Ивановна присела на стуле рядом. – У тебя все хорошо? В каких облаках витаешь целый день?

– Да, нормально, – соврала я, сворачивая страницу группы «Асгард» и открывая «1С:Бухгалтерия».

– Ясно, – произнесла она, заметив мои суетливые действия. – Иди попей кофейку, развейся и, как придешь, нам надо акты сверок подготовить.

Я с виноватым лицом встала из-за стола, приветливо улыбнулась коллеге Оле, которая только что вернулась с перекура, и направилась в кофейню на первом этаже вместо уголка с офисным баночным «недокофе».

В конце коридора замаячила фигура генерального директора. Я ускорила шаг, чтобы не попасться ему на глаза. Будучи отчаянным трудоголиком, трату рабочего времени сотрудниками на посторонние дела Василий Петрович рассматривал, как откровенное воровство из собственного кармана. Если верить слухам, его рабочее утро всегда начиналось в шесть часов, а покидал он офис ближе к девяти вечера, иногда задерживался и до полуночи, несмотря на протесты супруги. На обед Василий Петрович тратил от силы минут пятнадцать, а кофе-брейки проводил строго за своим рабочим местом, уткнувшись в монитор и елозя по столу мышкой. По крайней мере, так говорила его секретарь. Я лично никогда этого не видела, да и вообще в кабинете генерального была только раз, при приеме на работу.

Благополучно избежав неприятной встречи с начальством, я прошмыгнула на лестницу и спустилась в кофейню.

– Американо, пожалуйста, – поспешно выпалила я. – Хотя нет. Стойте! Дайте кофе по-турецки. Он же есть у вас?

Задорная рыжеволосая девушка с плотно забитым «рукавом» на левой руке и веснушками на всем лице улыбнулась мне и кивнула.

Кофе я проглотила за десятые доли секунды и уставилась на гущу. Черная жижа мерно покоилась на дне чашки, скованная силами гравитации.

– Интересно, и как тут можно разглядеть какие-то символы? – пробурчала я себе под нос.

Покрутив жижу три раза по часовой стрелке, как видела где-то в кино, я вылила ее на блюдце. Девушка, отпускавшая мне кофе, улыбнулась, глядя на меня.

– Хрень это все, правда?! – спросила я ей, выходя из-за столика, – не может кофе никому ничего рассказать. Это же просто кофе!

Она пожала плечами в ответ и продолжила вытирать чашку.

Первый вечер следующего после нашего знакомства дня тянулся бесконечно долго. Егорка сидел за уроками, что-то зубря, а я торчала рядом, листая ленту соцсети и попивая зеленый чай, привезенный Лерой из Таиланда. Мне вспомнились школьные годы: брр, не хотела бы я опять туда. Больше всего в жизни ненавидела историю с этими бесчисленными датами и именами. Бедные дети, которые будут жить в трехтысячном году – сколько же им придется всего выучить! Наверное, тогда в школе придется учиться лет до двадцати, если не дольше.

Пришло сообщение от Миши. Он написал, что приехать не может. Я внезапно осознала, что даже рада этому. Вот так да! Еще неделю назад я бы расстроилась так, что провела бы два вечера в рыданиях и мыслях о судьбе-злодейке. Может, Лера права, и мне пора поставить точку в отношениях с ним? И найти себе нормального парня, безо всяких там сложностей и заскоков. Перед глазами всплыл образ Базеля. Я налила себе еще кружечку, сделала глоток и поморщилась: зеленый чай быстро начинает горчить, если его передержать. Прям как отношения.

Я вздохнула.

– Мам, ты чего? – Егорка бросил на меня тревожный взгляд.

Егорке тоже нужен был отец.

– Да так, думаю о своем, о женском… – ответила я и снова погрузилась в размышления.

Я же просто хочу любить и быть любимой. Хочу, чтобы у Егорки наконец появилась настоящая семья. Хочу вместе с любимым проводить долгожданные выходные, путешествовать по разным городам и открывать новые чарующие места. А не проводить вечера в одиночестве, с завистью разглядывая страницы счастливых семейных подруг в соцсети. Сколько можно страдать?! Отношения с Мишей заставляли бурлить кровь только первые три месяца, а потом они скатились до тягучего состояния постоянного ожидания того, чего никогда не наступит, разрываемого яркими, но нечастыми оргазмами. Либо Мише уже пора развестись и начать жить с нами, либо настало время для расставаний. Наши отношения, как и зеленый чай, начали горчить.

Я набрала сообщение: «Нам надо расстаться». Мой палец, дрожа, навис над кнопкой отправки. Сердце застучало, к щекам прилила кровь. И что, я вот так возьму и кину такого понятного и известного, хоть и женатого, Мишу? Ради какой-то невнятной маячащей где-то в отдалении перспективы?! Лучше синица в чужом гнезде, чем журавль, мотающийся по музыкальным фестивалям. Я стерла сообщение. Вздохнула. Посмотрела на экран. Телефон молчал больше часа: ни звонков, ни сообщений. Я подумала, что связь отрубилась и перезагрузила его. Снова ничего. Я отбросила телефон в сторону и погрузилась в чтение книги. Когда же я наконец поняла, что в двенадцатый раз читаю один и тот же абзац, то захлопнула ее и тупо уставилась в потолок.

В десятом часу вечера я уложила Егора спать, набрала горячую ванную, налила бокал недорогого грузинского вина и включила свою любимую песню. Честер Беннингтон надрывно кричал о том, что он становится все более и более оцепенелым. Я лежала и разглядывала белоснежную плитку с пожелтевшими от времени швами и оштукатуренный по старинке потолок со следами давних протечек. Редкие капли падающей из крана воды разбивались о водную гладь. «Ну неужели он мне не напишет?! Нет, этого не может быть, он так на меня смотрел, я явно ему понравилась», – говорила одна часть меня, а вторая над ней смеялась: «Да у него таких, как ты, пруд пруди. Размечталась. Он и за машину тебе ни копейки не отдаст, типа будь признательна за оставленный 3D-автограф». Первая часть меня отчаянно боролась: «Ну, закон подлости никто же не отменял. Я знаю, как оно происходит. Стоит только немного расслабиться и заняться своими делами, как тот, чей звонок ты так ждешь, уже тут как тут». Вторая не унималась: «Да ты и расслабиться не можешь, только о нем и думаешь!»

Я поставила песню в седьмой раз на повтор и налила второй бокал вина, кинув косой взгляд на телефон. Темный экран подтверждал мои мысли о никчемности и «никомуненужности», которые я повторяла себе, как мантру, вот уже более двенадцати лет. Я выпила залпом вино и закрыла глаза, погрузившись еще глубже в горячую воду с пеной в надежде расслабиться.

Базель не выходил у меня из головы. Я не могла перестать думать о нем ни на секунду. Его улыбка и смазливая мордашка стояли перед глазами. Я мечтала о нем, о его теплых руках и манящих губах. А этот запах… его запах сводил меня с ума. Я представляла себе, каким пылким он был бы любовником и каким внимательным спутником жизни. Я представила его через лет десять, в кругу семьи, расположившейся за обеденным столом в большом светлом особняке. Возле горящего камина бегают дети, того и гляди норовя уронить огромную елку до потолка. И вот он нежно обнимает свою жену, шепча ей ласковые слова, а за окном рвутся в дом бесчисленные поклонницы. Брр… Как же я люблю идеализировать людей! Я погрузилась с головой в воду.

Серо-бурая тоска разлилась по моим венам вперемешку с вином, лишая желания и возможности шевелиться, сжимая сердце своими когтистыми пальцами. Дурман от влюбленности и желания висел в моей голове будто предрассветная дымка. Каждая минута тянулась словно год. Я была одержима Базелем. Мне срочно нужен был экзорцист!

Я вынырнула. Четвертый бокал последовал за третьим. Пустая бутылка упала, брякнула об пол и покатилась. Мне показалось, будто это моя жизнь: пустая и бессмысленная.

Мне двадцать четыре года, а я влюбилась в едва знакомого красавчика, как подросток в недосягаемого кумира. И что же мне, черт возьми, делать, если он не пишет?!

– Взять все в свои руки, – словно кто-то шепнул мне на ухо.

Я подняла с пола телефон и набрала сообщение Базелю: «Привет!» Вертикальная палочка замерла, ожидая приказа. «Как дела?» – вбили мои пальцы рядом и нажали на отправку. Я вперилась в экран. Ничего. Минут через пять мне надоело безнадежно пялиться в телефон, и я положила его на край ванной. Пятнадцать минут ситуации не изменили. Я выдернула затычку из ванной. Вода утекала вместе с моей надеждой, на смену которой пришло отчаяние.

– Да кому ты нужна? – мой внутренний голос всегда умел меня поддержать. – Еще и домогучей навязчивой дурой себя выставила!

Я ударила от бессилия и злобы кулаком по ванной. Телефон упал в остатки воды, стерев из своей памяти номер Базеля, фотки недавнего дня рождения Леры и все-все-все остальное. Я взвыла, как раненный зверь.

Прошла неделя с тех пор, как Базель ворвался в мою жизнь и также молниеносно исчез, оставив очередной шрам на моем и без того израненном сердце. Новый мобильный телефон мерно покачивался в сумке у меня на плече. Я бежала к машине, опаздывая на работу. Сердце еще немного саднило, но уже можно было жить: Миша, будто почуяв конкурента на своей территории, впервые в жизни расщедрился на цветы и пригласил в ресторан. Вчерашний ужин выдался так себе – Миша на роль экзорциста не тянул. Однако один только факт, что этот великий поход в свет состоялся, меня безмерно радовал – все лучше, чем торчать в душной квартире, умирая от тоски. Этот серый зверь часто любил кормиться с моих рук.

Я бухнулась на водительское сиденье и включила зажигание. Немного поскрежетав, машина замолкла. После еще пары безуспешных попыток, я стукнула по рулю, издав рычащий звук, и набрала Мишу.

– Оставь и езжай на автобусе. Вечером заеду, посмотрю. Кажется, ремню ГРМ каюк, – вынес он вердикт.

Я хлопнула дверью так, что сидящие на лавочки бабули повернулись в мою сторону, и поплелась на остановку по тридцатиградусной жаре. Хорошо, что Егорка в летнем лагере и мне сегодня не надо на тренировку по танцу на пилоне. Мои ноги то и дело подворачивались на шпильках, безжалостно протыкая расплавленный и местами выщербленный асфальт. Добравшись до остановки, я заметила ползущую по чулку стрелку.

– Да что ж за день-то сегодня такой! – прорычала я и вытерла потный лоб рукой.

Через минут пятнадцать безрезультатного ожидания автобуса я поняла, что уже опоздала на работу. Видимо, он уехал буквально перед моим носом. Я кипела от жары и раздражения. Расчесав докрасна все руки, я набрала номер такси, но на телефоне закончились деньги.

– Дьявол! – взревела я.

И тут вдалеке наконец показался нужный мне автобус.

Оплатив проезд, я упала на засаленное сиденье полупустого автобуса и залипла в телефоне, переписываясь с Лерой: хорошо, что у меня остались хотя бы бесплатные сообщения. Я была ей крайне признательна за то, что она тактично избегала расспросов по поводу помятой машины и Базеля. Вдруг я ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Я подняла глаза и увидела его. Он улыбался мне все той же магнетической улыбкой. Через меня будто прошли разряды в тысячу вольт. Он поднялся и вальяжно двинулся в мою сторону, хватаясь за поручни, как макака капуцин за ветви деревьев.

– Прости, что не ответил, – Базель плюхнулся рядом, уставившись на меня голубыми глазами, обрамленными густыми черными ресницами, которые я смогла рассмотреть при свете дня.

До меня донесся аромат древесного парфюма, смешанного с запахом его тела. Мой мозг и способность рассуждать здраво вновь дезертировали.

– Ничего страшного, – произнесла я и уставилась в окно. – «Дура, дура, дура!»

На языке крутился вопрос про деньги, но я не решалась его задать.

– А ты почему не на машине?

– Сломалась, – бросила я.

Базель замолчал. Внутри меня все напряглось. Сейчас вспомнит, что должен мне денег и найдет благовидный предлог, чтобы исчезнуть. Вот так всегда, самые классные парни проходят мимо меня. Хорошо, что у меня не осталось его номера телефона, больше не будет соблазна опять взять все в свои руки и снова выставить себя полной дурой.

– Мне сегодня вечером должны деньги отдать… – начал он.

Я хмыкнула в ответ. Слышала я уже эту историю.

– …Приезжай ко мне часов в семь, я все отдам, заодно кофе попьем.

Вот это поворот! Внутри меня все заликовало. Я благодарила небеса за сломанную машину и каблуки, которые не позволили мне добраться до остановки раньше и уехать на другом автобусе. Я даже успела представить, как горячий кофе будет разливаться на столе, когда мы будем двигаться в такт пульса вселенной. Едва ли мне удалось подавить на своем лице довольную мину…

– Договорились, – выпалила я, – значит, в семь. О, моя остановка!

Я с облегчением выдохнула, что мне больше не придется прятать расползающуюся по лицу улыбку и направилась к дверям.

– Позвони, как подойдешь! – крикнул он.

– У меня не осталось твоего номера, – я спустилась по ступенькам.

Базель вскочил, подбежал к закрывающимся дверям и крикнул, пытаясь разжать их:

– Квартира четыре! Звонок не работает!

Я помахала ему рукой и радостно зашагала в офис. Уже было все равно, что мне выскажут за опоздание. Мир вдруг заиграл для меня радужными красками впервые за несколько месяцев.

Я твердо решила отправить Мише сообщение, что нам надо расстаться.

В семь часов вечера я стояла возле двери его унылого на первый взгляд жилища, из которого доносилась громкая дребезжащая музыка. Я занесла кулак, размышляя, как же Базель услышит стук сквозь эту какофонию, когда дверь неожиданно распахнулась, и на пороге показался владелец квартиры. Босиком, с голым торсом и в одних неизменных черных джинсах, подчеркивающих его рельефные бедра. Мой взгляд пробежался по его накачанной груди и кубикам пресса. Я ощутила, как мои ноги начали слабеть. Он запустил в меня искрометный взгляд, провел руками по своим волосам, откинув их назад, и кивком пригласил меня зайти.

Прокуренный коридор освещал лишь приглушенный свет, идущий из комнаты в конце. Дверь на кухню, если это была она, он прикрыл еще до моего прихода. Мне стало интересно, как выглядит святая святых одинокого рокера. Я скинула туфли и тут же об этом пожалела: мне в ногу впилось нечто маленькое и острое.

– Ты один тут живешь? – не удержалась я от вопроса, отряхивая ногу.

– Ну да. И еще мой кот Морфеус.

Тот, заслышав собственное имя, мяукнул со старого полированного шкафа цвета шоколада. Я посмотрела наверх, откуда раздалось «мяу», но ничего не увидела. В темноте лишь сверкнули его фосфорные зрачки. Музыка на мгновенье смолкла и в следующее мгновенье разразилась еще громче. Я закрыла уши руками. Базель, заметив это, улыбнулся:

– Сейчас сделаю потише.

Мы зашли в его комнату. И вот тут-то мое дыхание перехватило. Стены, пол, потолок и даже закрывающие полностью окна шторы – все это было черного цвета. На одной из длинных стен красной краской была нарисована перевернутая пентаграмма, а возле нее на выщербленном деревянном полу стояли потухшие свечи и вытянутый череп какого-то, по всей видимости, парнокопытного животного. Рядом с дешевым шатким столом, заваленным пустыми пивными банками, журналами, книгами и разной ерундой, стояли огромные колонки, подключенные к ноутбуку. Небольшая кровать, приставленная к противоположной от пентаграммы стене, была застелена черным бельем. Все это освещала одна единственная пыльная лампочка, одиноко висящая без абажура посередине комнаты.

Базель плюхнулся в компьютерное кресло, убавил громкость и отпил пива из банки.

– Ну вот и мои хоромы. Как говорится, wellcome! Проходи, присаживайся, – произнес он с таким пафосом, словно он был владельцем элитного дома в Барвихе.

Не найдя еще одного кресла или чего-либо функционально его напоминающего, я скромно присела на край кровати.

– Я узнал, сколько стоят работы по твоей машине. Этого должно хватить более чем, – он достал из выдвижного ящика стола толстую пачку денег, вытащил оттуда несколько красноватых купюр и протянул мне. – Еще раз приношу свои искренние извинения.

Он привстал, несколько раз артистично всплеснул кистями рук и поклонился в легком реверансе.

– Спасибо, – коротко отрезала я, глядя на него, как кролик на удава.

Сердце билось вразнобой от радости, страха и предвкушения.

– Для кофе, наверное, поздновато. Давай, может, вина? У меня есть бутылочка отменного красного сухого из Испании. Ты же не на машине, верно?

Я пожала плечами и решила произнести свою коронную фразу, снимающую с меня всю дальнейшую ответственность за то, что будет происходить дальше:

– Даже не знаю, я так быстро пьянею…

– Ну вот и отлично! – произнес он и вышел из комнаты.

От нечего делать я принялась разглядывать книги, разбросанные на столе в полном хаосе. Оккультные практики, вызовы демонов, черная магия, русское чернокнижие, веретничество, соборное колдовство. «Мда, тематика та еще. Неужели он во всю эту муть верит?!» Базель громыхал стеклом на кухне. Я упала в его кресло и прокрутилась вокруг оси. Взгляд упал на торчащую между книгами фотографию. Я потянула за ее край. На фото был запечатлен Базель в обнимку с красногубой грудастой брюнеткой в туго затянутом корсете и пышной черной юбке. Она игриво кусала его за мочку уха. Ревность полоснула меня, словно скальпелем. Мое настроение сразу упало до нуля.

Чтобы хоть как-то отвлечься от снедающего чувства ревности, я вытащила наугад одну из книг и открыла ее на первой попавшейся странице. На ней шло описание демона по имени Фораш. Кожа на руках вмиг покрылась мурашками. В комнату вошел Базель, держа в руках два полных бокала вина.

– Интересуешься демонами? – спросил он.

– Да просто любопытно стало, – я отложила книгу в сторону.

Базель поставил бокалы на стол:

– Неплохая книжонка, рабочая, – он протянул один мне.

Я улыбнулась:

– Ты правда во все это веришь?

– Ну, давай, за нашу встречу! – бокалы зазвенели. – Не верю. Я знаю, что это все есть!

Базель уселся по-турецки на полу у меня в ногах, и мы стали болтать, не замечая хода времени. Большей частью я слушала его, открыв рот. Базель умел увлечь разговором, зарекомендовав себя превосходным рассказчиком. Он говорил о себе. Его жизнь напоминала мне ведьмин котел, в котором, как ингредиенты в зелье, перемешиваясь, бурлили отвязные вечеринки, безбашенные гастроли и не уступающие им в своей атмосфере репетиции. Он восхищал меня своим свободным образом жизни и легким отношением ко всему, вызывая даже легкую зависть: я не могла себе позволить жить, как он, ведь у меня был сын. Базель без стыда и зазрения совести рассказывал о том, как курил травку, пил все, что горит, и просыпался в обнимку с тремя девушками. Он наблюдал за моей реакцией, которая заключалась лишь в отползающих на лоб бровях.

Когда мой второй бокал опустел, я откинулась на спинку кресла, достаточно захмелев, чтобы задать вертящийся на языке вопрос:

– Да ну ладно. Признайся, что весь этот антураж, – я провела бокалом по кругу, указывая на его комнату, – служит лишь для твоего образа. Солист рок-группы, занимающийся оккультными практиками – как романтично! – я прищурилась, ожидая услышать слова саморазоблачения.

Глаза Базеля сверкнули:

– Давай я тебе покажу кое-что…

Он подлил мне еще вина, затем выдернул из ноутбука провода. Музыка с колонок переметнулась на слабые динамики компьютера, которые разразились страшным хрипом. Базель сделал потише и переместился на кровать, рукой показывая присоединиться к нему. Я забралась с ногами и уставилась на экран ноута. Он открыл папку с фотографиями.

– Видишь этого парнишку? – Базель показал на сгорбленного худого, но симпатичного брюнета в синей рубашке. – Он увел у меня девушку лет семь назад…

Я взглянула на него с удивлением:

– У тебя? Да быть не может! – хохотнула я.

Взгляд Базеля скользнул по моим губам. Я ощутила, как желание настойчиво начало пульсировать у меня между ног.

– Так вот, я решил ему отомстить. Я пытался сделать им что-то типа остуды, но не смог довести обряд до конца. От отчаяния воткнул нож в левую ногу вольту, символизирующего того парня, а ее вольта я растопил в пламени свечи. Сделал и забыл…

В какой-то миг я поняла, что мой бокал пуст, а я почти не дышу. Он подлил мне еще вина и продолжил:

– …прошло года три или четыре. Я организовал свою рок-группу, окончил институт, да много чего поменялось в жизни. И вот я узнаю, что год назад тот парниша попал в аварию, и его ногу буквально раскромсало… Он стал инвалидом.

– Хм… Это просто совпадение. Столько людей ежедневно попадают в аварии. А с девушкой что? – недоверчиво спросила я.

– А с девушкой вот что, – он вошел в социальную сеть и открыл ее страницу.

С фотографии на заставке на меня смотрела обычная, ничем не примечательная, русоволосая девушка с длинной косой. Я вопросительно взглянула на него.

– Смотри! – он показал взглядом на экран.

Базель пролистывал ее стену, на которой одно под другим висели оставленные комментарии со словами соболезнования и сожаления о том, что она так рано ушла из жизни. Я посмотрела на него в ожидании пояснений.

– Она погибла при пожаре в своей квартире.

Я отстранилась:

– Да ладно! Не может быть. Я не верю, – отмахнулась я.

Базель не сказал ничего, он открыл поисковик, и в следующую секунду весь экран заполонили статьи и фотографии пожара в частном доме.

– Читай! – приказал он, ткнув пальцем в монитор.

Я пробежалась глазами по статье.

– Я все равно не верю. Ну не может это произойти только из-за того, что ты какой-то там кукле воткнул нож в ногу, а другую растопил.

Базель посмотрел на меня хищным взглядом и, заулыбавшись, как чеширский кот, произнес:

– А если я скажу, что приворожил тебя? Ты мне поверишь?

Его взгляд скользнул по моим губам, затем опустился ниже, застыв в районе декольте. Я разом допила остатки вина в бокале.

– А в качестве предмета, символизирующего меня, ты выбрал вон тот череп козы, да? – меня разобрал смех.

– И как ты догадалась? – Базель отодвинул ноутбук и приблизился ко мне.

Его взгляд приковался к моим губам, а я не могла не смотреть на его. Я чувствовала его дыхание. Мои руки и ноги в миг стали ватными, а голова наполнилась вязким сладким туманом. Одна его рука стала гладить мои бедра, а другая уже расстегивала мой лифчик. Он впился в меня губами. Я поняла, что ничего не могу сделать, кроме как сдаться.

Номер телефона Базеля снова очутился в моем телефоне, бессмысленно занимая биты памяти. Инфантильные надежды на начало новых отношений с самым горячим парнем в мире растворялись с каждым новым днем, как сахар в кофе. Он не звонил и не писал. И я тоже. Хотя не раз ловила себя на попытке набрать ему сообщение.

Лежа в очередной раз в горячей ванной с бокалом розового шампанского, я задавалась лишь одним давно мучащим вопросом: почему? Почему я, которая так хочет любить и быть любимой, вынуждена обливаться слезами с завидной регулярностью, будучи не в состоянии устроить свою личную жизнь. Почему те, кто могли дать все то, что мне нужно, оказываются для меня скучны и неинтересны, а те, к кому стремится моя душа и с кем хочу быть, оказываются полностью непригодными для любви. И так по кругу, прям по Данте. Чертова любовь, чертова жизнь, чертово все! Я закрыла глаза и слезы потоком заструились по моему лицу. Я никчемная неудачница, носящаяся со своей никому не нужной любовью. Таких, как я, всегда преследует одиночество. Даже в толпе мужчин я буду одна.

Звук пришедшего сообщения разбил процесс самоедства. Миша. Зовет меня на ужин в пиццерию через сорок минут. Видимо, его жена куда-то внезапно собралась. Что ж, вечер еще имеет шансы оказаться не таким уж и мрачным.

Миша сидел напротив меня в итальянской пиццерии и аккуратно отрезал от «Пепперони» крохотные кусочки ножом и вилкой, отправляя их в рот один за другим. Белая рубашка, коричневый пиджак. Аккуратная стрижка, видимо, только от парикмахера вышел, потому что несколько коротких волосков лежали у него на плечах. Белая тканевая салфетка была педантично заткнута за воротник. На его руке красовались новые стильные часы. Я ощутила, что даже немного соскучилась по нему, хотя тоска по Базелю меня поглощала гораздо, гораздо сильнее.

– Я так и не понял, почему ты отказалась от моей помощи по машине, – произнес он, прежде чем отправить очередной кусок пиццы в рот.

– Да так… Слесарь Юра сам ее забрал, – мой взгляд забегал.

Миша пожал плечами. Машину мне на самом деле помог отогнать мастер, который ею занимался со времени покупки, и с тех пор она зависла, в прямом смысле слова, у него в мастерской в ожидании запчастей. О том, что в тот вечер я сорвалась на встречу с Базелем, я тактично умолчала.

– Там действительно ГРМ порвался, заказали, ждем, – я посмотрела на Мишу, который словно хотел мне что-то сказать, но боялся.

– Ну а что его ждать-то, можно на разборке его поискать, – с нотами едва заметной агрессии произнес он.

Я положила вилку и нож на стол.

– Да зачем мне бэушный ремень, уж если покупать, так новый, – с легким раздражением произнесла я.

– Вот же вы все такие! Чуть что, вам сразу новое подавай! Платье порвалось – зачем зашивать? Новое купить! Тостер сломался – чинить не надо, новый купить… – из Миши вылетали наполненные гневом слова, словно выхлопные газы из трубы.

– Да что с тобой происходит?! Я имею полное право покупать то, что я хочу! В конце концов, не у тебя эти деньги прошу! – я встала из-за стола и схватилась за сумочку.

Миша встал и схватил меня за руку:

– Извини! Присядь! Не надо, – его глаза забегали. —Просто я развожусь с женой.

Люди вокруг стали оглядываться на нас. Я села, чтобы не привлекать внимания. Вот это да! Тихоня Миша, которого я относила к разряду скучных идеальных мальчиков, не способных на бунт и сильные поступки, разводится с женой! Ха! Уверена, я тут ни при чем. Я даже никогда не разговаривала с ним на эту тему. Новость буквально пригвоздила меня к стулу и заставила онеметь. Я, кажется, так и сидела с открытым ртом, пока официантка не подошла и не уточнила, все ли у нас в порядке и не нужно ли что-то еще.

– Если можно, еще чайничек вашего бесподобного чая, – руки Миши, как и его голос, дрожали. – Мы давно поняли, что наш брак не спасти и…

– Она нашла себе другого, – заключила я.

– Нет, нет, что ты!

Он сделал несколько вялых движений руками: джентльменское воспитание его отца не позволяло сильно жестикулировать, отчего Миша всегда мне казался каким-то зажатым и неоткровенным.

– Перестань! Ты же не рассказал ей о том, что у тебя есть я.

Миша выглядел, как побитая собака:

– Да, ты права…

Я взяла его за руку, маленькую, холеную, никогда не державшую ничего тяжелее карандаша. Не то, что у Базеля. Интересно, что он сейчас делает? Сжимает своими мускулистыми руками ту самую брюнетку с фотографии? Сердце сжалось от воспоминаний о той ночи и очередном исчезновении Базеля.

– Ты не думай, я не то чтобы ревную. Просто… это все так неприятно, этот развод, дележка.

– То есть то, что ты сам ей изменял, это все нормально, – съязвила я.

– Не остри. Я сейчас не об этом.

Меня всегда восхищала способность Миши галантно обходить острые углы, ведь я, в отличие от него, всегда на них напарывалась всем телом, вереща и махая несуществующей скалкой, как бойкая деревенская доярка.

– Мы выставляем квартиру на продажу. Машину тоже придется, возможно, продать. Жена настроена очень категорично.

– Ничего, переживешь, заработаешь. Дочка останется с ней, конечно же? Как она, кстати, это все восприняла?

Мне всегда при разводах было жалко детей, чья сложившаяся картина мира рушилась, как карточный домик. Правда, когда мама и папа развелись, моя картина мира не рухнула. Я, наоборот, выдохнула, словно с уходом отца из дома исчезло нечто черное и ужасное.

– Она нормально, я обещал видеться с ней. Забирать буду из школы, на выходные брать. Буду варить ей свой бесподобный рыбный суп…

– Хм… А свою личную жизнь тогда как ты устраивать будешь? Или для тебя она закончилась?

– Ну, ты же хорошо относишься к Иришке и не будешь против нее? И Егорка с ней вроде ладит…

Тепло разлилось по моему телу. Все-таки он планирует что-то со мной. Мое сердце словно покрылось разноцветным ковром из цветов. Маленькая, серенькая тоска по Базелю юркнула между хрупких стеблей.

Миша мудро решил не травмировать Иришку и пока не стал приглашать ее на наш домашний семейный ужин, который мы решили устроить спустя несколько дней. Егорка, вернувшийся из лагеря после первой смены, уныло ковырял вилкой в тарелке. Миша вяло что-то рассказывал про продажи машин в автосалоне, в котором он работал. Я слушала его через раз, засыпая от тоскливого размеренного повествования и думая о собачьем питомнике, которому я время от времени старалась помогать. Ну почему нельзя все то же самое рассказать увлекательно и с огоньком! Как Базель… Я вздохнула, мысленно возвращаясь к Базелю: прошло больше недели с той бесподобной ночи, которая не шла у меня из головы. Видимо, он, как бы сказали биологи, бабник обыкновенный. Но его руки… Руки простого распутника не могут таить в себе столько нерастраченной любви! Язык может врать, но губы и руки в пылу страсти на такое не способны. За маской покорителя сердец явно пряталось нечто совсем иное, жаждущее искренней и безусловной любви.

– Ты вообще меня слушаешь? – нахмурился Миша.

– Да, прости, немного задумалась. Вчера в питомник привезли такого несчастного песика, у меня прям сердце рвется. Представляешь, старые хозяева об него сигареты тушили. Вот нелюди!

Я, как всегда, использовала свое излюбленное правило: если надо соврать, то ври близко к правде.

– Арин, вечно ты пытаешься обогреть всех немощных и помочь всем несчастным. Надеюсь, ты уже перестала таскать еду для бездомных? – тон Миши смягчился.

– Да, перестала, – неуверенно произнесла я.

– Тебя на всех бедолаг в этом мире не хватит, пора остановиться, – продолжал Миша, – хотя если бы они хоть раз попробовали мой бесподобный рыбный суп…

– Но я не могу. Мое сердце сжимается при виде всех этих… А что, если это мое призвание?! Жизненное кредо?! – пропустила я мимо ушей его надоевшее мне высказывание про рыбный суп.

– Ага, поэтому ты и работу за свою коллегу Олю постоянно делаешь, задерживаясь на работе до позднего вечера. Мне кажется, у тебя просто синдром спасателя. Если мы планируем семью, то тебе придется это все как-то пересмотреть.