Пробудитель. Восхождение тени бесплатное чтение

Пробудитель: Восхождение Тени

Предисловие

5 стр.

Часть I: Работа, такая вот работа.

Глава 1: Начало

6 стр.

Глава 2: Сила сна

8 стр.

Глава 3: Реальность 10 стр.

Глава 4: Напутствие от Коваленко 11 стр.

Глава 5: Лев, знакомство 12 стр.

Часть II: Эхо прошлого

Глава 6: Вокзал 13 стр.

Глава 7. Цикл Льва 14 стр.

Глава 8. Письмо 15 стр.

Глава 9. Убежище 18 стр.

Глава 10. Ключи к выходу 19 стр.

Глава 11. Тот самый кулон 22 стр.

Глава 12. Признание 23 стр.

Глава 13. Обещание 24 стр.

Глава 14. Эмма 26 стр.

Часть III: Пробуждение памяти

Глава 15. Тишина 27 стр.

Глава 16. Мальчик в жёлтом 28 стр.

Глава 17. Собиратель Эха 31 стр.

Глава 18. Сестра Эммы 34 стр.

Глава 19. Ключ 36 стр.

Глава 20. Второе погружение. 38 стр.

Глава 21. Истина для Эммы. 39 стр.

Глава 22. Выход для Эммы 41 стр.

Глава 23. Связь с Эммой 42 стр.

Глава 24. Мим 44 стр.

Часть IV: Тень Проводника

Глава 25. Волшебный лес 45 стр.

Глава 26. Неожиданный выпад 47 стр.

Глава 27. Реальность Тимура 49 стр.

Глава 28. Готовность к новой встрече 51 стр.

Глава 29. Царь 53 стр.

Глава 30. Выход из комы 58 стр.

Глава 31. Обещание 60 стр.

Часть V: Захват тени

Глава 32. Тяжело, но надо 61 стр.

Глава 33. Дело № 63 стр.

Глава 34. Первый блин комом 64 стр.

Глава 35. Ветроград, как есть 65 стр.

Глава 36. Зеркалист 67 стр.

Глава 37. Детская травма 71 стр.

Глава 38. Воссоединение 73 стр.

Глава 39. Возвращение 75 стр.

Глава

VI

: Вечная гонка

Глава 40. Спорт вне реальности 78 стр.

Глава 41. Чемпион 80 стр.

Глава 42. София 85 стр.

Глава 43. Слабость Чемпиона 87 стр.

Глава 44. Любовь 89 стр.

Глава 45. Прощай кома 92 стр.

Глава 46. Благодарность 93 стр.

Глава

VII

:

Зацикленное поражение

Глава 47: Гонщик 96 стр.

Глава 48: Помощь откуда не ждали 97 стр.

Глава 49: Ревущая трасса 98 стр.

Глава 50: Сын и есть якорь? 99 стр.

Глава 51: Попытка №2 102 стр.

Глава 52: Кому помощь, кому беда 106 стр.

Глава 53: Не успел 106 стр.

Часть VII: Пробуждение тени

Глава 54: Сосредоточение 109 стр.

Глава 55: Любопытство 112 стр.

Глава 56: Глубокий сон 116 стр.

Глава 57: Встреча 116 стр.

Глава 58: Обмен сознанием 119 стр.

Глава 59: Контроль 120 стр.

Предисловие:

Мир сновидений… зыбкая ткань, сотканная из воспоминаний, страхов и несбывшихся желаний. Для одних это спасительная гавань, для других – бездонная ловушка.

Но есть те, кто застрял между двумя реальностями, в серой зоне комы, где время теряет смысл, а сознание блуждает в лабиринтах подсознания.

Глеб видел то, что скрыто от глаз обычных людей. Он бродил по извилистым коридорам чужих сновидений, слышал безмолвные крики запертых в коме душ.

Его миссия – вернуть их к свету, убедить, что за гранью туманных видений есть мир, полный красок и возможностей.

Он разгадывал загадки повторяющихся снов, искал ключи к запертым воспоминаниям, терпеливо доказывал, что цикличность кошмара – лишь иллюзия, которую можно разрушить.

В его руках – хрупкая нить надежды, связывающая мир сна и яви.

Но чем глубже он погружается в сознание своих пациентов, тем тоньше становится грань между его реальностью и их снами.

Невидимая плата за его дар растет с каждым спасенным, приближая тот момент, когда и сам Глеб окажется заложником собственного подсознания, где его ждет встреча с тем, кого он никогда не ожидал увидеть.

Пробудитель: Восхождение Тени

Часть I: Работа, такая вот работа

Глава 1: Начало

Утреннее солнце, ленивое и золотистое, с трудом пробивалось сквозь густую пелену пыли, осевшую на лобовом стекле видавшей виды "Тойоты Короллы".

Его лучи падали внутрь салона неровными, сонными мазками, расчерчивая загрубевшие от долгого держания руля руки Глеба причудливыми полосами света.

Эти золотые отметины казались мимолетным прикосновением тепла к его застывшей позе, словно сама природа пыталась разбудить его, вырвать из плена тягучей усталости.

Машина монотонно гудела, словно старый, засыпающий зверь, послушно катясь по пустынной загородной дороге. Асфальтовая лента, серая и потрескавшаяся, вилась среди бескрайних полей, еще влажных от обильной утренней росы.

Влажный воздух за окном пахнул свежестью и едва уловимой горечью просыпающейся земли, но этот аромат почти не достигал Глеба, заглушенный затхлым запахом старого автомобиля и его собственной невыносимой усталости.

Этот непрекращающийся гул двигателя, казалось, проникал глубже кожи, въедался в самые кости, резонируя с той глубинной, выматывающей усталостью, которая давно уже стала неотъемлемой частью его существа, его второй натурой.

Это не была обычная сонливость после бессонной ночи. Нет, это было нечто иное, гораздо более тяжелое и липкое – психический осадок, словно тонкий, но прочный налет чужих снов и обрывков чужих, порой безумных реальностей, который не смыть никаким количеством крепкого кофе или бодрящего душа.

Эти ментальные отголоски, словно призрачные голоса, шептали в его подсознании, напоминая о пережитых чужих страхах, чужой боли, чужой радости, оставляя после себя ощущение эмоциональной опустошенности.

Глеб моргнул, чувствуя, как веки наливаются свинцом, силясь удержать ускользающий фокус на серой ленте дороги, убегающей вдаль.

Его взгляд скользил, мир вокруг казался слегка размытым, словно увиденным сквозь пелену усталости. Из динамиков старенького радиоприемника доносилось приглушенное бормотание утренней информационной программы.

Диктор что-то невнятно говорил про Институт сна, про очередной научный прорыв… «первый зафиксированный случай так называемого „взаимного сновидения“… уникальный феномен… теоретическая возможность…»

Кривая усмешка тронула сухие губы Глеба. Теоретическая возможность для них, для ученых, проводящих свои исследования в стерильных лабораториях, изучая графики и диаграммы.

Для него же это была суровая, каждодневная работа, погружение в самые темные и запутанные уголки человеческого подсознания. Опасная, непредсказуемая, изматывающая до предела, но, увы, единственная, которую он по-настоящему умел делать.

Единственная, которая, несмотря на всю свою тяжесть, давала ему странное, противоречивое чувство цели.

Внезапный тихий "пилик" раздался со стороны приборной панели. Привычный, короткий сигнал оповещения от его рабочего приложения.

Глеб бросил усталый взгляд на подсвеченный экран старенького смартфона, лежавшего рядом с рулем. Знакомый строгий интерфейс приложения «Somnus» – его рабочий инструмент, его связь с миром пациентов.

На экране горела короткая строчка:

Пациент #12: Стабильность 9% – вход возможен

Девять процентов. На самой грани. Сознание пациента едва удерживало целостность, балансируя на краю пропасти. Но формально вход был еще возможен.

Обычный вторник. Или, может быть, среда? Дни давно уже слились для Глеба в один бесконечный, изматывающий цикл погружений и мучительных возвращений, где грань между реальностью и сновидением становилась все более размытой.

Он снова медленно поднял глаза на дорогу, и мир вокруг него слегка качнулся, словно лодка на тихой волне. Голова закружилась от усталости, и на мгновение ему показалось, что серая лента асфальта перед ним дрогнула.

Глава 2: Сила сна

Прямо перед капотом машины, там, где всего секунду назад был лишь ровный, потрескавшийся асфальт, разверзлась идеальная, пугающе-черная дыра.

Не выбоина, не тень от пролетевшей птицы. Это была сама пустота, вырванная из самой ткани утра, словно кто-то небрежно проткнул реальность пальцем, оставив зияющую черноту.

Рефлексы, отточенные сотнями погружений в искаженные миры чужого подсознания, сработали раньше, чем мысль успела оформиться в голове. Руки сами собой, инстинктивно рванули руль влево.

Визг шин, протестующих против резкого маневра, разорвал сонную тишину утра, и реальность вокруг Глеба рассыпалась на мельчайшие осколки…

…превратившись в резкое ощущение ледяного ветра, хлестнувшего по лицу, и непривычную легкость руля под ладонями. Машина исчезла, словно ее и не было.

Теперь он нёсся на стареньком, скрипучем велосипеде по узкой тропе, вымощенной переливающимися пастельными плитками, напоминающими детскую мозаику.

Солнце над головой сияло нестерпимо ярко, отбрасывая короткие, резкие тени, а пейзаж по краям расплывался, терял чёткость, будто акварельный рисунок, забытый под проливным дождём. Но это не смутило Глеба. Привычно. До боли привычно.

Велосипед под ним вдруг дрогнул, неуловимо меняя форму, словно подчиняясь чьей-то прихоти, и вот он уже стоит на электро-самокате, на удивление устойчивом и маневренном.

Почти одновременно в его правой руке возникла рукоять меча – прохладная, тяжелая, ощущающаяся совершенно настоящей. Древняя сталь в мире сахарной ваты и пастельных оттенков.

«По расписанию», – мелькнула усталая, но ироничная мысль в голове Глеба, и тень усмешки тронула его сухие губы.

Он бросил взгляд на свое запястье – еще одна привычка, въевшаяся в его сознание даже здесь, в этом странном месте. Семь сорок восемь.

Цифры светились невозмутимо ровно на фоне абсурдного, сюрреалистического пейзажа.

– Семь сорок восемь… – пробормотал он вслух, и его собственный голос прозвучал неожиданно чисто и отчетливо в этом странном мире. – Хм. Я опять здесь?

И тут же, словно вырастая из расплывчатых акварельных холмов на горизонте, появился дракон. Огромный, чешуйчатый, с чешуей цвета изумрудного стекла, переливающегося на ярком солнце.

Из его ноздрей, в которые легко провалилась бы его старая "Королла", валил густой, черный дым, пахнущий серой и страхом. Старый знакомый. Или, скорее, старый спарринг-партнер?

Теперь на лице Глеба играла уже не просто усталая усмешка, а почти веселая, хотя и немного циничная улыбка. Эту часть он, по крайней мере, освоил.

Меч в его руке вдруг потеплел, словно отзываясь на его мысли, на его внутреннюю готовность к действию. Глебу не нужно было им взмахивать.

Достаточно было просто пожелать. Клинок сам собой, словно повинуясь невидимой силе, сорвался с рукояти, огненной кометой прочертив пастельное небо.

Ни звона стали, ни оглушительного рева – лишь беззвучное, чистое разделение.

Огромная голова дракона кувыркнулась в воздухе, теряя изумрудный блеск чешуи, а тело чудовища стало осыпаться мерцающей пылью, не успев даже коснуться земли, оставляя после себя лишь легкий, едва уловимый запах озона.

«Получилось», – подумал Глеб с тихим, почти механическим удовлетворением. Одной тенью меньше.

Но сон не закончился. Там, где только что клубилась мерцающая пыль дракона, теперь пронзала пастельное небо невозможная, угольно-черная башня.

Ее вершина терялась в ослепительном сиянии солнца, казалась острием, пронзающим саму ткань мироздания. А на самой вершине, в столпе неземного света, стояла фигура. Принцесса. Всегда Принцесса.

Он почувствовал знакомый зов, неодолимую тягу, словно невидимая нить тянула его к этой темной башне, к этой светящейся фигуре.

Самокат под ногами исчез, растворился в пастельном воздухе, и Глеб просто полетел к башне, влекомый невидимым потоком. Ближе, ближе…

Пока не разглядел свет в ее глазах – слишком идеальный, слишком безмятежный, словно выточенный из холодного кристалла. Он остановился на полпути, повиснув в воздухе.

Резкое, острое напряжение сковало его, будто сигнал тревоги пронзил глубину его сознания. Не настоящая. Не цель.

Глава 3: Реальность

Воздух вокруг завибрировал, пастельный пейзаж пошел рябью, словно отражение в потревоженной воде, истекая цветом по краям.

Башня, принцесса, небо – все стало растворяться в ослепительной, всепоглощающей белизне…

…которая схлынула так же внезапно, как и появилась, оставив перед глазами знакомые акустические плитки потолка медицинской капсулы.

Глеб открыл глаза. Возвращение, как всегда, было резким, выдергивающим из небытия. Стерильный запах процедурной мгновенно вытеснил озоновый привкус сна.

Он чувствовал прохладную капельницу в вене, легкое, привычное давление диагностических датчиков на висках. Медленный, облегченный выдох. И широкая, почти мальчишеская улыбка сама собой расползлась по его усталому лицу.

– Получилось, – прошептал он охрипшим голосом. Что бы ни значил этот дракон – страх, сомнения, да хоть просто тяжесть понедельников – он справился. На сегодня.

Тихое шипение раздвижной двери вернуло его окончательно в реальность. В проеме стояла доктор Анастасия Коваленко, ее высокая, стройная фигура четко вырисовывалась на фоне более мягкого света коридора Института сомнологии и нейросна.

На ее лице, как обычно, была эта выверенная смесь профессиональной озабоченности и усталого понимания, которую Глеб научился безошибочно распознавать.

Даже сейчас, в… он скосил глаза на настенный хронометр… почти три часа ночи, она выглядела безупречно в своем белоснежном халате, хотя легкие тени под глазами выдавали ту цену, которую ей приходилось платить за управление этим сложным местом. Она протянула ему стакан воды.

Глава 4: Напутствие от Коваленко

– Тебе опять приснился дракон? – ее голос был тихим, ровным, без малейшего намека на удивление.

Глеб сел, принимая прохладный стакан. Вода была спасительно холодной, обжигая пересохшее горло.

– На этот раз я его уничтожил, – сказал он, все еще улыбаясь, чувствуя легкую эйфорию после удачного погружения. – С первой попытки.

Анастасия едва заметно вздохнула.

– Тебе нужно перестать делать из своей психотерапии голливудский блокбастер, Глеб.

– А ты попробуй быть в чьем-то подсознании шесть часов подряд и не сойти с ума, – возразил Глеб беззлобно, возвращая стакан. Они оба прекрасно понимали, о чем идет речь.

– Тут хоть дракон, хоть мюзикл – лишь бы не петля.

Петля. Ужасные, замкнутые круги сознания, в которых иногда находили пациентов – ловушки, из которых почти невозможно было выбраться, где время теряло всякий смысл, а разум медленно угасал в бесконечном повторении одного и того же кошмара или бессмысленного действия.

Глава 5: Лев, знакомство

Анастасия не ответила прямо. Она подошла к одной из гладких капсул из матового стекла, что стояли вдоль стены процедурной, излучая мягкое голубоватое свечение. Внутри, в этом успокаивающем свете, неподвижно лежала хрупкая фигура подростка, опутанная тонкими проводами.

– Это Лев, – сказала она, понизив голос до шепота. – Кома третьей недели. Мы считали, что у него классическая нейропетля. Но мозг ведет себя… странно.

Он начинает день заново, даже когда его вытаскивают из петли медикаментозно. Сознание отказывается просыпаться.

Глеб напрягся, отставляя пустой стакан. – Повторение с вариациями?

– Да. Значит, он не просто застрял. Он… прячется.

– Хочет остаться во сне?

– Или не может выбраться, потому что его реальность страшнее сна.

Анастасия взяла со стола плоский черный браслет – интерфейс для подключения к подсознанию. Глеб на секунду замер, глядя на этот знакомый предмет, потом перевел взгляд на капсулу со Львом. Он знал, что это значит.

– Ты первый, кто вошел глубже второго уровня и вернулся с устойчивыми воспоминаниями, – тихо сказала Коваленко, ее голос был полон серьезности. – Только ты сможешь разобраться, что удерживает Льва.

Глеб медленно выдохнул. Ощущение триумфа после победы над драконом мгновенно улетучилось, сменившись знакомой тяжестью ответственности, которая всегда ложилась на его плечи перед сложным погружением.

Он протянул руку и взял прохладный браслет. Холодный металл привычно лег на запястье.

– Значит, пора в школу, – сказал он больше себе, чем ей, защелкивая замок браслета.

Часть II: Эхо прошлого

Глава 6 Вокзал

Глеб лег на прохладную, гладкую поверхность кушетки внутри капсулы. Крышка плавно закрылась, отсекая резкий свет и приглушенные звуки процедурной, погружая его в мягкую, обволакивающую темноту.

Лишь слабое синее свечение исходило от браслета на его запястье, едва проступая сквозь закрытые веки. Он сделал глубокий вдох, пытаясь отпустить напряжение прошедшего дня, готовясь к неизбежному переходу.

В ушах начал нарастать знакомый гул – ритмичный, как мерный стук колес поезда, уносящего его прочь из привычной реальности.

Стандартный протокол погружения, призванный облегчить диссоциацию, отделить сознание от тела. И где-то на грани слышимости, или, может, просто в глубине памяти, всплыли слова Коваленко, ее обычное напутствие перед особенно сложным погружением:

– Ты ищешь не монстра, Глеб. Ты ищешь смысл». Он мысленно кивнул в темноте. Смысл. Или хотя бы выход для этого потерянного мальчишки, Льва. Синий свет браслета стал ярче, гул перешел в ровный, успокаивающий шум, и ощущение собственного тела начало медленно растворяться…

…уступая место резкому, неприятному запаху давно немытого вокзала – едкой смеси дешевого кофе, машинного масла и чего-то пыльного, неопределенно-тревожного, витающего в спёртом воздухе.

Глеб стоял посреди шумной, но какой-то неестественной толпы на станции с безликим названием «Привокзальная».

Мир вокруг был написан блеклыми пастельными красками, словно выцветший от времени рисунок, контуры предметов слегка расплывались, словно смотришь на мир сквозь мокрое, запотевшее стекло.

Люди с поношенными чемоданами безучастно текли мимо, но их движения были слишком размеренными, почти механическими, а обрывки фраз, долетавшие до них, повторялись с унылой, пугающей точностью. «…билет до…», «…осторожно, двери закрываются…», «…вещи не оставляйте…» – калейдоскоп зацикленных действий, лишенных всякой живости.

Над платформой бесстрастно гремел хриплый громкоговоритель, снова и снова монотонно объявляя о задержке поезда четыреста пятьдесят три на девятую платформу, словно сломанная пластинка.

«Нейропетля», – констатировал Глеб про себя, ощущая знакомое чувство холодка. Классика жанра. Сознание, застрявшее в одном дне, в одном бесконечном ожидании, бессмысленно прокручивающее его до бесконечности, словно белка в колесе.

Он медленно пошел вдоль платформы, внимательно сканируя безликие лица в толпе, выискивая якорь – пациента, Льва.

И вот он. На потертой деревянной скамье, чуть в стороне от основного безжизненного потока, сидел подросток лет шестнадцати.

Лев. Худощавый, с взъерошенными темными волосами, он судорожно сжимал в руках небольшой старомодный чемоданчик и запечатанное пожелтевшее письмо.

Взгляд его был неподвижно устремлен на мертвое табло прибытия поездов, и на бледном, измученном лице застыло выражение такой хрупкой, почти болезненной, отчаянной надежды, что у Глеба на мгновение сжалось сердце.

Он ждал. Каждый цикл этого сна он обреченно садился на эту скамью и ждал поезда, который никогда не придет.

Глава 7. Отец Льва

Глеб подошел и осторожно присел рядом, стараясь не спугнуть хрупкое равновесие этого застывшего дня. Мальчик даже не повернул головы, словно не почувствовал его присутствия.

– Ты все еще ждешь? – мягко спросил Глеб, стараясь проникнуть сквозь стену его отчаяния.

Лев вздрогнул, словно его грубо выдернули из глубокого транса, но взгляд его остался пустым, невидящим, устремленным в никуда. Узнавания не было.

– Он обещал… – голос был тихим, почти механическим, лишенным всякой эмоциональной окраски. – Сегодня точно приедет. Я это знаю. Он не мог просто исчезнуть…

Стандартный ответ петли. Глеб чуть наклонился, стараясь поймать ускользающий взгляд мальчика. – А если ты уже встречал его? Просто не хочешь вспоминать?

Едва заметная дрожь пробежала по худому телу мальчика. Пастельный свет вокруг них словно поблек на мгновение, краски стали тусклее, а тени – гуще. Реакция. Подсознание услышало угрозу привычному, мучительному порядку.

Лев еще крепче вцепился побелевшими пальцами в пожелтевшее письмо.

Я не хочу знать, что там, – прошептал он, его голос дрожал. – Если я открою – все закончится.

– Что будет, если ты откроешь письмо? – Глеб задал вопрос тихо, но настойчиво, внимательно наблюдая за малейшим изменением в его состоянии.

Глава 8. Письмо

Лев замер, взгляд его остекленел, устремившись в какую-то внутреннюю бездну.

– Я пробовал… один раз, – прошептал он, и Глеб увидел, как мелко дрожат его пальцы, сжимающие заветный конверт. Мальчик опустил голову, словно стыдясь своих воспоминаний.

– Как только я снял печать… появилось что-то. Черный туман. Он… он не хотел, чтобы я знал. Он гнал меня… туда, в депо. Я едва успел добежать, спрятаться за старый вагон…

Он судорожно вздохнул, словно пытаясь унять подступившую истерику.

– А потом день снова начался. Снова вокзал, снова это мучительное ожидание.

Защита сна, – понял Глеб. Мощная, агрессивная. Подсознание отчаянно боялось правды, запертой в этом письме, и создало стража, чтобы не подпустить к ней сознание.

Глеб присмотрелся к печати на пожелтевшем конверте. Простой сургуч, но на нем был оттиснут странный, тревожный символ – разорванный круг и ноль внутри. Что бы это значило?

– А если мы откроем его вместе? – предложил Глеб, осторожно протягивая руку к письму.

В то же мгновение ровный, монотонный гул вокзала сменился низким, вибрирующим гудением, которое нарастало с каждой секундой, болезненно давя на уши.

Воздух вокруг них пошел рябью, словно поверхность кипящей воды. Из стен, из пола, из самих теней начал сочиться густой, маслянистый черный туман.

Он клубился, медленно полз, словно живое существо, пожирая блеклые пастельные краски сна, превращая знакомый вокзал в угольно-черный, пугающий кошмар.

Люди-конструкты, что безучастно брели по платформе, попадая в него, беззвучно рассыпались, словно их стирали гигантским ластиком.

И из глубины этого зловещего тумана раздался голос – искаженный, многократно усиленный жутким эхом, но с едва уловимыми, болезненно узнаваемыми отцовскими интонациями: – Не смотри. Не готов…

Туман стремительно ринулся к ним. – Быстро! – Глеб схватил похолодевшего от ужаса Льва за руку.

– Где ты обычно прячешься? Куда бежал?

– Платформа тринадцать! – выкрикнул Лев, запинаясь от страха.

– За старым вагоном! Она… она в тупике, там нет табличек!

Они сорвались с места, словно спасаясь от неминуемой гибели. Туман клубился за спиной, жадно тянулся к ним черными, липкими щупальцами.

Пол под ногами дрожал и проваливался, открывая бездонную черноту, стены вокзала изгибались, превращая знакомое пространство в живой, враждебный лабиринт, рожденный животным страхом самого Льва.

Они неслись по мерцающему перрону, похожему на палубу тонущего корабля.

Плиты под ногами то исчезали, открывая клубящуюся черноту внизу, то вспыхивали призрачным, холодным светом.

Стены вокзала плыли и изгибались, коридоры вели в никуда, а потом снова выплевывали их на ту же платформу, только теперь она казалась длиннее, уже, безнадежнее.

Черный туман не отставал, он полз за ними, как живая, разумная субстанция, пожирая пространство, стирая детали мира Льва. И из его клубящейся глубины начали вылетать кошмарные фигуры – скелеты.

Не просто кости, а нечто сотканное из мрака и отчаяния, с рваными, чернильными крыльями, беззвучно хлопающими в абсолютной тишине.

– ЗАБВЕНИЕ… – прошипел один, пикируя на Льва, его пустые глазницы горели холодным, неживым огнем.

– ЕГО ВЫБОР… – Вот этого я еще не видел… – пробормотал Глеб, но времени на удивление не было.

Он схватил обломок какого-то металлического шеста, валявшийся среди обломков перрона, и с силой отшвырнул приближающуюся тварь.

Скелет ударился о невидимую стену и рассыпался в горсть черной пыли, но туман вокруг них лишь сгустился, словно разозлившись от их сопротивления.

– Быстрее! – крикнул Лев, его голос срывался от паники.

– Платформа тринадцать… она в конце тупика, где нет табличек! Они рванули вниз по шатающейся лестнице, ступени которой крошились под ногами.

Внизу их встретил хаос дорожных знаков, противоречащих друг другу: «СТОЙ», «ВЫХОД ТУДА», «ОБРАТНО». Тупик.

– Это лабиринт из твоих решений… – быстро сказал Глеб, перекрикивая гул тумана.

– Ничего не говори. Не смотри на знаки. Просто думай о дороге. О той платформе. Представь ее.

Лев зажмурился, его бледное лицо исказилось от напряжения. Глеб тащил его за собой, выбирая путь почти наугад, но стараясь следовать за едва уловимым ощущением… правильного направления, которое исходило от сосредоточенного мальчика, словно невидимая нить.

Вдруг – они вырвались из путаницы коридоров, словно вынырнули из кошмарного сна.

Глава 9. Убежище

Перед ними была короткая, тускло освещенная платформа, упирающаяся в глухую кирпичную стену. А на ней стоял он – старый, обшарпанный пассажирский вагон.

Окна заколочены грязными досками, ржавые бока испещрены яркими, детскими рисунками – наивные солнышки, неуклюжие человечки, кривоватые цветы, словно осколки давно ушедшего счастья. Островок цвета и жизни посреди разрушающегося кошмара.

Они подбежали к единственной двери, дернули за ржавую ручку. Открыто. Ввалились внутрь, и Глеб с силой захлопнул тяжелую, скрипучую дверь.

В тот же миг снаружи раздался глухой, сотрясающий удар – туман врезался в преграду. Еще удар, еще. Вагон содрогался, дребезжали стекла, но дверь держала.

Тьма снаружи выла и скрежетала, но проникнуть внутрь не могла. Они были в безопасности.

Глеб тяжело дышал, прислонившись спиной к холодной, металлической двери. Снаружи все еще слышались глухие удары тумана, но здесь, внутри, царила оглушительная, невозможная тишина и… странный, необъяснимый покой.

Он выпрямился и огляделся, моргая от резкой смены обстановки. Они были не просто в вагоне. Это была комната. Маленькая, невероятно уютная детская комната, словно каким-то чудом втиснутая в старый, ржавый вагон.

Мягкий, теплый свет лился из-под абажура старой лампы, заливая пространство успокаивающим сиянием. На стареньком диване лежал плед с выцветшими рисунками медвежат.

У стены стоял пузатый телевизор с видавшим виды видеомагнитофоном наверху – привет из давно ушедшего века.

Стены были оклеены потрепанными плакатами с динозаврами, а на полу громоздилась открытая коробка с рассыпанным конструктором.

И воздух… воздух пах чем-то давно забытым и родным – слабым ароматом какао и запахом старого дерева. Лев замер на пороге, широко раскрыв глаза.

Он медленно повернул голову, его взгляд скользил по знакомым, до боли знакомым вещам, и на бледном лице отражалась буря эмоций – шок, узнавание, неверие.

Взгляд его остановился на пыльной полке у окна. Там стояла фотография в простой деревянной рамке: маленький мальчик лет шести, сияющий от счастья, сидел на плечах у высокого, улыбающегося мужчины.

Улыбка отца на фото была такой живой, такой теплой, что, казалось, могла согреть эту тихую, наполненную воспоминаниями комнату.

– Ты прячешься там, где было по-настоящему тепло, – тихо сказал Глеб, наблюдая за мальчиком.

– Это было перед отъездом, – голос Льва был едва слышен, он словно говорил из самой глубины своих воспоминаний.

– Мы строили ракету из одеял… Он пообещал, что вернется. А потом – просто его не стало.

Тишина. Письмо… Он коснулся пожелтевшего конверта, который все еще судорожно сжимал в руке.

– Это не его голос звал тебя остаться, – мягко произнес Глеб.

– Тот, из тумана. Это твой страх. Страх, что если ты проснешься – его не будет больше нигде. Даже здесь.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь их тихим дыханием. Глухие удары снаружи прекратились. Туман отступил.

Лев поднял глаза от фотографии и снова посмотрел на письмо в своих дрожащих руках. Печать оставалась целой.

Он сделал один неуверенный шаг вперед, вглубь комнаты, вглубь своего прошлого. Шаг к правде.

Глава 10. Ключи к выходу.

Лев стоял посреди комнаты своего детства, пойманный в янтарную ловушку воспоминаний. Тишина была почти осязаемой. И в этой тишине старый, пыльный телевизор в углу внезапно ожил.

Экран замерцал, зашипел статикой, а потом на нем проступило дрожащее, выцветшее изображение, словно вытащенное из самой глубины памяти. Солнечный день, ярко-зеленая трава.

Камера тряслась в чьих-то неумелых руках. Маленький мальчик лет шести, сам Лев, в нелепом картонном шлеме космонавта сосредоточенно мастерил что-то грандиозное из больших картонных коробок.

Рядом, на мягкой траве, сидел его отец – высокий, добродушный, смеющийся.

«Так, командир, – донесся с пленки его голос, чуть приглушенный временем, – если захотим взлететь – без топлива не обойтись! А топливо – это вера».

Камера качнулась, и вот уже отец сидел перед сыном на корточках, его лицо стало серьезным, взгляд – глубоким и теплым.

«Если когда-нибудь станет совсем одиноко… – сказал он, и голос его стал тише, доверительнее, – возьми вот это. Оно подскажет, куда идти. Но только когда ты будешь готов».

Отец протянул что-то маленькому Льву, но в этот момент солнце бликнуло в объективе, и предмет на записи засветился яркой, слепящей вспышкой, скрывая свою форму.

Изображение задергалось и погасло, оставив лишь шипящий серый экран. Лев смотрел на пустой экран, его губы беззвучно шевелились.

– Я… я не помню, что это было, – прошептал он, голос дрожал.

– Я тогда так сжал его в кулаке… потом спрятал где-то здесь. А потом просто… забыл.

Он схватился за голову, словно пытаясь вытряхнуть ускользающее воспоминание. Комната вокруг едва заметно вздрогнула, отозвавшись на его смятение.

– Он оставил тебе не предмет, Лев, а путь, – мягко сказал Глеб, не нарушая хрупкой тишины. – Где ты его спрятал? Подумай. Где ты был… когда все еще верил, что он вернется? Где было твое самое надежное место?

Лев медленно опустил руки. Его взгляд обвел комнату и замер на большой картонной коробке с остатками конструктора в углу. Той самой, из которой его маленький двойник на видео строил ракету.

Узнавание блеснуло в его глазах. Он рванулся к коробке, опустился на колени и дрожащими руками стал перебирать пластиковые детали, забытые сокровища детства.

Вот он вытащил ее – неуклюжую картонную модель ракеты, склеенную когда-то им самим. На боку корявым детским почерком было выведено фломастером: «СТАРТ 1. ДЛЯ ПОЛЕТА ВПЕРЕД».

Пальцы его нащупали шов на верхней секции ракеты. Секундное колебание – и он потянул.

Картон поддался, открывая маленькое потайное отделение. Внутри, на подстилке из пожелтевшей ваты, лежал он – маленький механический компас.

Почти игрушечный, с ярким пластиковым корпусом, но со стеклом и настоящей, подвижной стрелкой.

Лев осторожно взял его в руки. Стрелка компаса беспокойно задергалась, словно оживая от его прикосновения, потом сделала несколько оборотов и медленно, но уверенно замерла, указывая… прямо на письмо, которое Лев все еще держал в другой руке.

В тот же миг конверт в его руке словно ожил – он слабо за пульсировал, излучая едва заметное теплое сияние. Весь мир вокруг замер.

Даже пылинки, танцевавшие в луче света из окна вагона, повисли неподвижно. Время сна остановилось, ожидая его решения.

– Готов? – тихо спросил Глеб. Лев поднял на него глаза. Страх все еще был там, в глубине, но теперь в его взгляде горела и решимость. Он кивнул – коротко, отрывисто. Перевел дыхание.

Очень медленно, словно совершая священнодействие, поднес палец к сургучной печати с разорванным кругом и нолем.

В комнате раздался тихий, глубокий вздох, словно сам сон затаил дыхание перед неизбежным. Палец надавил. Печать треснула.

Глава 11. Тот самый кулон.

С треском ломающегося сургуча тишина в комнате стала еще глубже, почти осязаемой. Пальцы Льва дрожали, когда он осторожно разворачивал сложенный вчетверо, пожелтевший от времени лист бумаги.

Он был пуст. Ни единого слова. Лишь в самом центре лежало что-то маленькое, металлическое. Оно выскользнуло из складки бумаги и упало на дрожащую ладонь Льва с тихим звяканьем.

Звездочка. Маленький значок в форме пятиконечной звезды, отлитый из тусклого металла, но с тщательно выгравированной надписью по краю.

Лев поднес его ближе к глазам, разбирая знакомые, выцветшие буквы: ТЫ ЛУЧШИЙ. ГОРЖУСЬ ТОБОЙ. НИКОГДА НЕ СДАВАЙСЯ.

Он замер, глядя на значок, словно не веря своим глазам. Вот оно. То самое. Воспоминание, такое яркое и болезненное, что он спрятал его глубоко-глубоко, накрыв годами ожидания и страха.

Губы его задрожали. Он медленно поднес значок к груди, прижимая холодный металл к тонкой ткани футболки, туда, где бешено колотилось сердце. Отец. Его слова. Его вера.

И словно в ответ на это безмолвное узнавание, мир вокруг начал меняться. Черный, удушливый туман, что все еще клубился за заколоченными окнами вагона, вдруг стал светлеть, истончаться.

Он превращался в легкое, теплое, молочно-белое сияние, которое мягко окутало вагон снаружи.

Мрак рассеивался, и сквозь проясняющуюся дымку проступили очертания спокойного, залитого мягким солнцем пейзажа – зеленая трава, раскидистые деревья, мирный летний день.

Удары и скрежет прекратились. Размытые фигуры, заменившие кошмарных скелетов, теперь отчетливо напоминали врачей в белых халатах, их лица были неясными, но на них читались ободрение и… улыбки?

Даже внутри комнаты стало светлее. Краски на плакатах с динозаврами сделались ярче, пыльные игрушки словно посвежели, ожили.

Комната-убежище переставала быть просто убежищем, она наполнялась светом принятия.

Глава 12. Признание.

Глеб молча наблюдал за этой удивительной метаморфозой, за мальчиком, стоящим посреди своей оживающей памяти. – Это не конец, Лев, – тихо сказал он. – Это новое начало.

Лев медленно поднял глаза. Испуг исчез из них без следа. Осталась лишь тихая, глубокая печаль, но теперь она была светлой, смешанной с пониманием и любовью.

– Он хотел, чтобы я помнил… – прошептал Лев, слезы блестели на ресницах, но не падали.

– Не чтобы грустил. Чтобы… жил. Он снова посмотрел на звездочку в своей руке, сжимая ее так крепко, что металл врезался в ладонь.

– Я готов, – сказал он уже тверже, глядя не на Глеба, а куда-то вдаль, сквозь стены сна, навстречу реальности.

В тот момент, когда он произнес это слово, значок в его руке вспыхнул. Не воображаемым светом, а настоящим, ощутимым теплом и сиянием.

Он стал якорем, точкой связи между сном и явью, между памятью и будущим.

Лев ощутил, как эта точка тянет его, зовет обратно. Комната, пейзаж за окном, фигура Глеба – все стало стремительно блекнуть, растворяясь в ослепительной, всеобъемлющей вспышке чистого белого света. Возвращение началось.

Первым вернулся звук – настойчивый, ритмичный писк кардиомонитора.

Затем – ощущение прохладной ткани под спиной, легкое давление диагностических датчиков на висках. Лев медленно открыл глаза.

Потолок процедурной. Настоящий. Он моргнул раз, другой, привыкая к резкому свету ламп после мягкого сияния сна.

Глубокий, ровный вдох наполнил легкие настоящим воздухом. Пульс на мониторе бился ровно и уверенно.

Он вернулся. Он был здесь. Дверь капсулы со щелчком открылась. В проеме стояла доктор Коваленко, ее взгляд был прикован к показаниям приборов, затем метнулся к лицу Льва.

Тревога на ее лице сменилась изумлением, потом – облегчением.

– Лев? – ее голос был напряженным от сдерживаемых эмоций.

– Ты… ты вернулся. Она перевела взгляд на соседнюю капсулу, где все еще неподвижно лежал Глеб.

Буквально через несколько секунд его ресницы дрогнули, и он тоже открыл глаза. На его губах играла слабая, усталая улыбка.

– Получилось, – тихо произнес он. Лев повернул голову. Их взгляды встретились – долгий, безмолвный взгляд между мальчиком, вырвавшимся из плена собственного горя, и человеком, который показал ему путь.

В глазах Льва была благодарность, которую не нужно было облекать в слова. Он разжал кулак. На его ладони лежала маленькая металлическая звезда. Настоящая.

Глава 13. Обещание.

Солнце золотило верхушки деревьев в сквере, рассыпая яркие блики на дорожках, усыпанных опавшей листвой.

Воздух был прохладным и чистым, пах прелой землей и чем-то неуловимо горьковатым – осенью.

Глеб сидел на скамейке, прихлебывая остывающий кофе из помятого бумажного стаканчика. Перед ним на столике лежал тонкий ноутбук и стопка распечаток – данные следующего пациента, следующей заблудшей души.

Но он пока не смотрел на них, позволяя себе несколько минут покоя, наблюдая, как легкий ветер кружит красные и желтые листья, словно напоминая о быстротечности времени.

Усталость никуда не делась, она сидела глубоко внутри, но сейчас, после успешного возвращения Льва, она была окрашена тихим, глубоким удовлетворением.

– Здравствуйте, Глеб. Он поднял голову. Перед ним стоял Лев. Тот самый мальчик с вокзала, но в то же время – совсем другой. Выше ростом, увереннее в движениях, взгляд ясный и прямой.

Одет в обычные джинсы и теплую толстовку, волосы аккуратно подстрижены. В руках он держал небольшой бумажный пакет.

– С возвращением, командир, – тепло улыбнулся Глеб. Легкая, искренняя улыбка тронула и губы Льва.

– Я принес вам кое-что. Это… домашние маффины. – Он смущенно кашлянул.

– Не сам пек, конечно, но выбирал с душой. Знак благодарности. Он поставил пакет на столик рядом с ноутбуком Глеба.

Неловкое молчание повисло на мгновение, а потом Лев заговорил снова, уже серьезнее:

– Я не знаю, что вы делаете с другими людьми. Но то, что вы сделали со мной… – Он замялся, подбирая слова, глядя куда-то поверх плеча Глеба.

– Вы не просто разбудили меня. Вы… вернули мне отца. Хотя бы в памяти.

– Иногда это самое важное, что мы можем вернуть, – тихо ответил Глеб, отпивая холодный кофе.

– Да, – кивнул Лев, и его взгляд снова стал твердым. – Поэтому я буду вам должен. И когда придет время – я помогу. Обязательно.

Он полез во внутренний карман куртки и достал маленький металлический значок-звезду. Тот самый. Он повертел его в пальцах, и значок тускло блеснул в мягком осеннем солнце.

– Я ношу его. Каждый день. Чтобы не забывать, кем был… и кем стал, но пора мне самому выбирать дальше, я дарю его вам, на удачу.

Он коротко кивнул Глебу, словно скрепляя свое обещание невидимой печатью, затем развернулся и пошел прочь по усыпанной шуршащими листьями дорожке, не оглядываясь.

Глеб смотрел ему вслед, пока его фигура не скрылась за поворотом аллеи. «Потенциал – высокий», – мелькнула мимолетная мысль.

Возможно, однажды ему действительно понадобится помощь этого мальчика, прошедшего через тьму своего подсознания. Он отпил еще глоток остывшего кофе и, наконец, открыл ноутбук, возвращаясь к своей непростой работе.

Глава 14. Эмма.

Контраст был оглушительным. После золотого света осеннего парка – тусклые, бездушные люминесцентные лампы больничного коридора, бросающие холодные, стерильные блики на кафельный пол.

Тишина здесь была не умиротворяющей, а давящей, зловещей, прерываемой лишь далеким писком медицинской аппаратуры и тихим шарканьем чьих-то мягких тапочек.

По этому безрадостному коридору медленно брела изможденная женщина лет тридцати. Темные круги под глазами выдавали ее бессонные ночи, а в руках она крепко прижимала к себе старую, потрепанную плюшевую игрушку – облезлого кролика с одним оторванным ухом.

Она остановилась у двери одной из палат интенсивной терапии и заглянула внутрь через небольшое стеклянное окошко.

Там, на белой больничной кровати, опутанная множеством проводов и трубок, лежала она сама. Бледная, неподвижная, потерянная в глубоких лабиринтах комы.

Живая женщина смотрела на свое спящее тело, и в ее глазах стояла бездонная, мучительная тоска.

«Я не могу уйти, – прошелестела мысль в ее измученном сознании, или, может, сорвалась едва слышным шепотом с дрожащих губ. – Я обещала ему, что буду рядом…»

На половину скрытый зловещей тенью, стоял Глеб. Он молча наблюдал за женщиной у окна, за ее спящим двойником на больничной койке.

Усталость на его лице смешивалась с уже привычной, но всегда тяжелой решимостью. Следующий вызов. Следующая заблудшая душа, отчаянно нуждающаяся в проводнике.

– Время просыпаться, Эмма, – тихо произнес он в гулкую тишину коридора. В ответ ему лишь монотонно пискнул кардиомонитор у кровати спящей Эммы, отмеряя удары ее сердца, запертого между мирами.

Часть III: Пробуждение памяти

Глава 15. Тишина

Переход был мягким, почти незаметным, словно погружение в теплую ванну.

Только что он стоял в тусклом, безрадостном свете больничного коридора, глядя на неподвижно лежащую Эмму, а в следующее мгновение – оказался посреди мощеной скользким булыжником улицы незнакомого, угрюмого города.

Сумерки сгущались, обволакивая основания темных домов плотным, влажным туманом, который стелился по земле, словно живая дымка.

В спертом воздухе пахло сырым камнем, прелой листвой и чем-то еще – неуловимо тревожным. Но самым странным, самым оглушительным было не это гнетущее окружение. Была тишина. Абсолютная.

Не просто отсутствие звуков – а словно само понятие звука было безжалостно вычеркнуто из этого мира.

Глеб инстинктивно хлопнул в ладоши перед собой, ожидая услышать хотя бы слабый хлопок. Ни хлопка, ни эха.

Он открыл рот, пытаясь позвать, спросить – но не почувствовал даже малейшей вибрации голосовых связок.

Звук умер. Исчез даже его собственный внутренний голос, оставив в голове звенящую, давящую пустоту, более мучительную, чем любой шум.

Он медленно огляделся. Улица была совершенно пустынна. Дома – высокие, темные, с плотно зашторенными окнами – выглядели заброшенными, молчаливыми стражами этой беззвучной тоски.

Лишь редкие, тусклые уличные фонари, один за другим, вспыхивали неверным, дрожащим светом, отбрасывая на мокрый булыжник длинные, призрачные тени, которые колыхались, словно живые.

В руке Глеба сама собой возникла знакомая тяжесть – старый, потертый кожаный блокнот и остро заточенный карандаш.

Стандартный набор для миров, безжалостно лишенных голоса. Он открыл первую страницу, и грифель противно заскрипел по шероховатой бумаге – единственный звук, который, казалось, был здесь разрешен, но и тот был глухим, словно тонул в толстом слое ваты.

«Где я?» – торопливо вывел он корявые буквы. Легкий порыв холодного, влажного ветра коснулся его лица, но не принес ни шелеста листьев, ни вздоха, лишь ощущение могильного холода.

Глеб поежился и пошел вперед, его собственные шаги были абсолютно бесшумны на мокром, скользком камне. Над одним из темных, безжизненных окон он заметил потускневшую, почти стертую вывеску: «Детская библиотека».

Глава 16. Мальчик в желтом.

А потом он увидел его. На перекрестке двух таких же пустынных, молчаливых улиц стоял ребенок. Мальчик лет шести, маленький и одинокий, стоял спиной к Глебу.

На нем был надет ярко-желтый, непромокаемый дождевик – единственное яркое цветное пятно в этом сером, безмолвном мире.

В руках он крепко сжимал потрепанного плюшевого кролика с одним оборванным ухом, словно это была его единственная связь с чем-то живым.

Глеб медленно подошел ближе, стараясь ступать как можно тише, чтобы не напугать хрупкую фигурку. Он остановился в паре шагов и протянул мальчику открытый блокнот со своим вопросом.

Мальчик медленно обернулся. У него были большие, очень темные глаза, и в них стояла такая недетская, глубокая печаль, такая вселенская тоска, что Глебу стало не по себе.

Он не улыбнулся, но внимательно прочитал написанный вопрос и медленно кивнул, словно подтверждая – да, ты здесь.

Затем он приложил маленький, бледный пальчик к своим губам в безмолвном жесте «тихо» и указал вдаль, туда, где в сгущающемся тумане едва угадывался зловещий силуэт высокой, темной башни.

Только в одном ее окне, где-то под самой крышей, горел одинокий, слабый огонек.

Не говоря ни слова – да и как бы он сказал? – мальчик достал из глубокого кармана своего желтого плаща небольшой стеклянный шар.

Внутри шара клубилась подвижная, беспокойная тень, похожая на сгусток дыма.

Мальчик легонько встряхнул шар, и в тот же миг Глеб услышал – или скорее почувствовал, как далекое воспоминание о звуке – чистый, звонкий детский смех.

Он вспыхнул на одно краткое, мучительное мгновение и тут же утонул, безжалостно поглощенный всеобщей, давящей тишиной.

Глеб вздрогнул от неожиданности этого призрачного звука. Что это было? Чей смех? Мальчик посмотрел на Глеба своими печальными, пронзительными глазами, потом снова на темную башню, а затем повернулся и молча скользнул в узкий, темный переулок, растворяясь в тенях.

Глеб шагнул было за ним, но остановился. На кирпичной, облупившейся стене переулка, там, где только что скрылся мальчик, проступили кривые буквы, словно нацарапанные мелом чьей-то дрожащей рукой: Чтобы услышать, нужно сначала вспомнить, что ты забыл.

Глеб медленно перечитал фразу, пытаясь осмыслить ее смысл. Ключ? Предупреждение? Он снова поднял взгляд на темную башню вдалеке.

Теперь ему показалось, что она едва заметно пульсирует слабым внутренним светом, а вокруг нее, словно невидимый дым, поднимаются и тут же бесследно тают какие-то призрачные тени… тени звуков?

Хранилище Эха, понял он с внезапной ясностью. Вот куда ему нужно. Но сначала – за мальчиком.

Он решительно шагнул в темный переулок. Мальчика там уже не было.

Лишь на глухой стене напротив кто-то – или что-то – нарисовал мелом простой, схематичный контур двери. Глеб колебался лишь секунду, потом протянул руку и осторожно коснулся белого рисунка.

Меловые линии под его пальцами дрогнули, словно живые, и стена бесшумно вдавилась внутрь, открывая темный, манящий проход.

Он оказался в просторной, гулкой (хотя гулкость здесь была лишь визуальной иллюзией) галерее.

Высокие потолки терялись в полумраке, под ногами скрипел пыльный паркет. Стены были сплошь увешаны картинами в тяжелых, потемневших от времени рамах.

Десятки картин, и все на один и тот же мучительный сюжет: женщина и мальчик.

Мальчик был поразительно похож на того, в ярко-желтом плаще. А вот лицо женщины… на каждой картине оно было безжалостно стерто, замазано грубыми, яростными мазками темной, почти черной краски.

Словно кто-то отчаянно пытался вымарать ее из памяти, уничтожить сам ее образ, словно боялся даже воспоминания о нем.

Глеб медленно шел вдоль стен, чувствуя, как по спине пробегает неприятный холодок. Чья это память? И чья такая всепоглощающая боль?

На полу, у одной из картин, что-то слабо блеснуло в тусклом свете. Он наклонился. Осколки тонкого стекла – остатки небольшой банки, похожей на ту, что тряс Собиратель Эха во сне другого пациента…

Нет, стоп. Это другое дело. Он осторожно собрал несколько крупных, острых осколков.

Когда его пальцы коснулись холодного стекла, он снова услышал – или ощутил – тихий, прерывистый шепот, словно слабое эхо на самой грани сознания: «Я обещала быть рядом… даже если…»

Голос женщины. Той, чье лицо так яростно стерли с картин? Глеб бережно опустил острые осколки в карман своего плаща.

Это определенно была какая-то нить. Он выпрямился и нашел выход из галереи – обычную деревянную дверь в дальнем конце зала.

Она вела обратно на улицу – широкую, пустую, залитую все тем же безмолвным, гнетущим сумраком. Впереди, словно маяк в этой безрадостной тишине, маячила большая площадь. И там кто-то был.

Глава 17. Собиратель Эха

Площадь была огромной, вымощенной тем же скользким, влажным булыжником, и абсолютно пустой. Пустой и мертвенно тихой.

Тишина здесь казалась еще плотнее, чем на узких улицах, она давила на барабанные перепонки, ввинчивалась в мозг, словно пытаясь сломить его сопротивление.

В самом центре площади, между пустых каменных постаментов, двигалась высокая, темная фигура. Длинное черное пальто до пят развевалось вокруг нее, словно траурный саван, на голове – старомодный, высокий цилиндр.

Фигура двигалась медленно, с какой-то странной, ритуальной сосредоточенностью, переходя от одного постамента к другому и осторожно ставя на каждый из них небольшую стеклянную банку.

Такие же банки, осколки одной из которых лежали у Глеба в кармане. Но эти были целы, и внутри каждой словно клубился невидимый дым, запертый звук, эхо давно ушедшей эмоции.

На некоторых банках Глеб смог разобрать едва заметные, словно выцарапанные на мутном стекле слова: «Прощай», «Мама», «Не уходи».

Лицо фигуры было скрыто идеально гладкой, белой маской без единой черты. Пустое овальное ничто. Собиратель Эха. Хранитель этой мертвой тишины.

Глеб почувствовал, как ледяной холодок пробежал по спине. Он инстинктивно знал, что это – не союзник. Это страж.

Он сделал несколько неуверенных шагов к центру площади, к этой безликой фигуре. Собиратель замер и резко повернул свою пустую маску в его сторону.

Безликое ничто уставилось прямо на Глеба. В блокноте, который Глеб все еще машинально держал в руке, сами собой, словно проступая сквозь тонкую бумагу, появились кривые, зловещие слова: Тебе здесь не место. Ты не слышал достаточно. Голос Собирателя? Или голос самого сна, говорящий через него?

Отвержение было явным, почти физическим. Глеб хотел быстро написать ответ, спросить, но не успел.

Собиратель медленно поднял руку в черной перчатке и указал на одну из банок на ближайшем постаменте.

В следующий миг тишина взорвалась. Оглушительный, режущий уши визг тормозов и жуткий грохот сминаемого металла ударили по Глебу с такой физической силой, словно он действительно оказался посреди автомобильной катастрофы.

Звук был настолько неожиданным, настолько пугающе реальным после абсолютной тишины, что он инстинктивно зажал уши руками, отшатываясь назад.