Туманы Анауака бесплатное чтение

Туманы Анауака

Пролог

Вид с Великой пирамиды открывался ужасающий и прекрасный одновременно. Тоноак за свою жизнь не видел ничего подобного. Впереди до самого горизонта, сколько хватало глаз, раскинулся огромный город; каналы его блестели под огненным шаром солнца, которому Тоноак готовился отдать свое сердце, как и его сородичи. Большая их часть уже окропила своей кровью огромные ступени пирамиды, с которой безжалостные жрецы скидывали тела. И теперь кругом смердело смертью. Тоноак видел, как его брата Коатля положили на алтарь и вскрыли грудь, откуда тлатоани1 собственноручно достал пышущее жаром и трепетавшее сердце. «Был ли доволен Уицилопочтли2? Напитался ли он кровью брата моего?» – думал Тоноак. Его руку, выкрашенную в синий, схватили и резко потянули. Тламакацке3 ухмыльнулся и приказал положить юношу на солнечный камень, где до этого друзья Тоноака и брат его отдали свои жизни. Двое жрецов взяли его за руки, двое за ноги и растянули, оголяя для ритуального ножа податливую плоть чрева. «Прощай, сестра моя Иолцин. Не увидимся больше с тобою. Все мы сотремся, словно рисунок. Как и цветы в смертный час иссыхают…» Безжалостные лучи солнца слепили Тоноака и отражались от занесенного над ним ножа. Мгновение будто замерло. А затем раздался резкий крик и разнесся над долиной Анауак.

Часть 1.

Маноия с детства видела этих существ во снах. Они приходили то страшными тенями, то яркими пятнами в блеске солнечного диска. Сначала они пугали ее; ей казалось, что они хотят поглотить ее, как Миктлансиуатль, госпожа подземного мира, поедает на рассвете ночные светила. Существа приходили и что-то просили, что-то требовали, а иногда просто смотрели на нее своими звездными глазами. Маноия была уверена, что это цицимиме4, которые пытаются овладеть ее телом. Шестая дочь тлатоани Теночтитлана рожденная его рабыней, она могла бы удачно выйти замуж, но все сложилось иначе, и богиня судьбы на своих обсидиановых крыльях5 принесла ей другой удел.

Маноия родилась в тот год, когда ее отец Мотекусома Илуикамина6 был выбран следующим тлатоани великого города на озере Тескоко. И ей было всего семь, когда существо в виде пернатого змея стало приходить в ее сны и говорить, что грядет на священную землю проклятие. Мать Маноии отвела ее тогда к дяде, мудрецу Тлакаелелю.

– Говоришь, что тебе являлся пернатый змей? – Тлакаелель почесал подбородок, глядя на нее своими суровыми глазами. – А не лжешь ли ты, девочка?

Маноия решительно покачала головой. Может Тлакаелель и был чихуакоатлем7, а имя его навевало ужас даже на самых опытных воинов, она его не боялась. Он как две капли воды походил на отца: тот же нос, острая линия подбородка, густые брови, сдвинутые на переносице. Только, хоть они и были братьями-близнецами, отец пугал Маноию куда больше.

– Господин, – вмешалась ее мать. – Может, Маноия и ошиблась. Может, она видела и не пернатого змея…

– Нет, это был он, – насупилась девочка. – Его тело покрывала чешуя, а волосы его были словно перья. Он сказал мне, что на Теночтитлан опустится проклятие.

– И что же он велел делать? – поинтересовался Тлакаелель. – Как нам противостоять этому проклятию?

– Я не знаю, – потупилась Маноия. – Пернатый змей не сказал мне.

– Я услышал тебя, девочка. – Дядя махнул рукой, давая ей и ее матери понять, что аудиенция окончена. И хотя мешики8 придавали большое значение снам, Маноия видела, что дядя ей не поверил. Но что она могла поделать, он был чихуакоатлем, а она всего лишь женщиной и дочерью рабыни.

Немного времени утекло, как сны Маноии сбылись. Страна мешиков подверглась бедствию, когда полчища саранчи обрушились на долину Анауак. Тогда-то дядя снова призвал ее к себе. Маноия вошла в его покои с гордо поднятой головой. Значит теперь поверил великий чихуакуатль ее снам? Она не ожидала, однако, здесь увидеть отца своего и верховного тламакацке, чье лицо перекосилось от взгляда на нее.

– Расскажи все, что видела во снах своих, девочка, – ласково попросил Маноию дядя, и она рассказала. И о пернатом змее, о его предостережении.

– Она лжет, – гневно бросил тламакацке. – И за это ей нужно вырвать ее лживый язык.

– Я не лгунья, – гордо задрав подбородок, маленькая Маноия посмотрела прямо в злобные глаза жреца, что так яростно горели на лице, покрытом черной краской. Такой взгляд мог напугать кого угодно, но не ее. После звездных глаз цицимиме люди были ей не страшны.

– Чтобы могущественный Кетцалькоатль явился во снах женщине?! Не верю!

Кетцалькоатль? Так вот как выглядел добрый бог, подумала Маноия. Ее мать недавно получила свободу и вышла замуж, оставив дочь во дворце, препоручив ее заботам других женщин. Рабыни рассказывали истории о том, что Пернатый Змей не походил на народ долины Анауак – его кожа светилась белизной, а волосы горели огнем. Кетцалькоатль был богом, что научил мешиков обрабатывать землю, а еще он научил их слагать песни и танцевать. Песни Маноия любила, как и стихи.

– И все же, девочка оказалась права. Возможно, она «видящая», – заметил Тлакаелель жрецу. – Даже в священной книге Темикаматль9 говорится: «Тот, кто видит во сне божество, обратившееся к нему, вступает в союз с ним».

– Только великие мудрецы могут толковать сны, – не унимался жрец. – Девчонка лжет, говорю я вам. Иначе, почему же Кетцалькоатль не явился ко мне, верному тламакацке, что общается с богами?

– Мы не знаем, почему боги говорят с одними, но не отвечают другим, – сказал тлатоани Мотекусома, а затем величественным жестом подозвал дочь к себе. – И часто тебе снятся такие сны?

– Часто, отец, – кивнула она, потупившись.

– В следующий раз, приходи ко мне, как только увидишь подобный сон, – велел он.

Маноия послушалась и пришла, но уже три лета спустя. Когда ей шел десятый год, в ее сны вторглась вода. Бурные течения несли и несли Маноию, а она радовалась водной стихии, потому что во сне была рыбой. Но каждый сон заканчивался тем, что она чувствовала, как тело ее покидает жизнь. Сны становились все реальнее и реальнее, и тогда Маноия пришла к отцу.

– Значит вода? – Почесал подбородок тлатоани. – Как думаешь, брат, что бы значил этот сон?

Тлакаелель не знал. Даже мудрецы бились над его смыслом, но так и не смогли разгадать. Одни предполагали, что прорвет дамбы, другие, что озеро выйдет из берегов, третьи же считали, что вода – хороший знак. Но никто из них и предположить не мог, что среди рыбы распространится неизвестная болезнь. Воды озера Тескоко переполнились гниющими трупиками, а за этим начался и падеж скота. Больше никто не относился к словам Маноии беззаботно.

Беды сыпались одна за другой. Через год наступили сильные заморозки, а под тяжестью выпавшего снега не устояли ни деревья, ни даже дома. Холода уничтожили посевы и продолжали уничтожать еще три года. А после земля задрожала – сильное землетрясение разрушило чинампы10, а воды перестали орошать оставшиеся посевы. Так грянула «великая засуха». Маноя все это видела в своих снах и знала, что наступивший голод продлится четыре года, она предупреждала тлатоани и его советников, но те не верили. Боги милостивы, говорили они, не могут несчастья следовать друг за другом. Несмотря на то, что Мотекусома приказал раздавать пищу голодающим и временно освободил подданных от дани, продовольствия из государственных запасов хватило лишь на год.

Мешики стали покидать долину Анауак. Кто-то обменивал свое тело за маис, другие же продавали детей в рабство тотонакам, обитавшим на соленом побережье, куда голод не добрался. Только и тотонаки опасались, что их земли подвергнутся страшной напасти, поэтому приносили выкупленных рабов в жертву своим богам.

– Боги за что-то прогневались на нас, – говорил верховный тламакацке. – Иначе, почему они послали нам столько несчастий? Возможно, они голодны. Они требуют больше крови. Уицилопочтли нужно больше сердец.

И тлатоани согласился с ним. С тех пор не было ни дня, чтобы лестница пирамиды не обагрялась жертвенной кровью. Маноия не могла с этим смириться. Кетцалькоатль призывал отказаться от человеческих жертв, и она приносила доброму богу в дар цветы и бабочек. Ей было пятнадцать, когда голод, наконец, отступил, и на землю пролились спасительные дожди. Но к тому моменту верховный жрец требовал увеличить количество жертв из Теночтитлана, и тлатоани Мотекусома не мог позволить этому случиться. Он решил, что вражеские сердца будут вкуснее для бога солнца и начал свои военные компании на соседние территории. Одержав несколько побед, он обратил свой могущественный взор и на тотонаков, которые, не скупясь, выкупали детей мешиков для своих кровавых ритуалов. Но и на них тлатоани не остановился, он объявил «врагами дома» и бывших союзников. Отец Маноии будто сошел с ума. Он начал строительство отдельного храма для бога солнца, уверенный, что после всех бед, что постигли его земли, после всех жертв, Уицилопочтли стал, наконец, благосклонен к нему.

Тлакаелель видел, как его брат пьянеет от крови. Он наблюдал, как тот собственноручно приносит врагов в жертву на вершине пирамиды и стал опасаться за его разум.

– Брат мой, – обратился как-то Тлакаелель к тлатоани. – Не думаешь ли ты, что оскорбишь бога, если будешь приносить жертвы в недостроенном храме? Уж лучше проливать кровь на поле боя, ведь Уицилопочтли – бог войны. Он с радостью примет такие жертвы.

Маноии было семнадцать, когда ее отец отправился воевать с миштеками, правитель которых безжалостно расправился с торговцами Анауака. Она уже давно носила звание «видящая», а к ее словам прислушивались. Не раз сны Маноии сбывались, не раз спасали от беды. Ей нельзя было выходить замуж, так как жрецы уверяли, что с потерей девственной крови, Маноия потеряет и свой дар. Были и те, кто открыто презирал дочь тлатоани, и среди них верховный тламакацке, который никак не мог принять, что мудрый бог «говорит» с женщиной.

В тот год она впервые увидела его: высокий мужчина с ясными глазами, он предстал перед ней, словно наяву. Его черты пленили сердце Маноии, не испытывавшей доселе сердечных привязанностей. Он являлся к ней почти каждую ночь, а она уже будто знала, о чем поет его душа. По утрам, собирая цветы кокошочитль11, она мечтала о незнакомце, об объятиях в его крепких руках.

– Вы будто влюблены, принцесса, – говорили ей рабыни, но она лишь отмахивалась. Не могла же она признаться им, что возлюбленный – это всего лишь плод ее снов.

В то утро Маноия красовалась у зеркала, примеряя то одни, то другие серьги, когда одна из рабынь вбежала в ее покои.

– Ваш отец возвращается, – возвестила она. – С пленными. Скорее наряжайтесь.

Маноия знала, что вся семья отправится навстречу отцу, вернувшемуся с победой над миштеками. Она не очень хотела видеть своих старших братьев и надменную сестру Атотоцтли, но не могла удержаться. Она накинула расшитое узорами белое платье и отправилась к камню битв, где, вероятнее всего, остановится войско отца. И Маноия не ошиблась. Пробегая мимо цомпантли12, она ужаснулась, как делала это всегда. Здесь висели черепа тех, кто был принесен в жертву. Огромное количество жителей вышло посмотреть на прибывшую армию великого тлатоани, а еще поглазеть на тех самых ужасных миштеков. Маноия с интересом разглядывала их лица, перескакивая взором с одного на другое. Они не были такими страшными, как все представляли. Обычные люди, побежденные, но несломленные, вышагивающие с гордо поднятой головой. Один из пленных поймал ее взгляд, и Маноие почудилось, что сердце пропустило удар, а дыхание сперло. Его ясные глаза она узнала бы из тысяч других. Незнакомец из ее снов, мужчина из ее фантазий, желание ее сердца – связанный миштек, поверженный противник.

– Взгляните на врагов Теночтитлана, – возвестил Мотекусома Илуикамина. – Они храбро сражались и за это их сердца будут отданы солнцу. Мы устроим великий праздник, для которого наши мастера вытесали великолепный темалакатль13. Этот Камень Солнца примет кровь врагов наших и отправит к Уицилопочтли. Завтра мы принесем этих доблестных воинов в жертву.

Народ возликовал, а Маноия не могла дышать. Казалось, что со словами отца из ее тела вышла вся жизнь. Возлюбленный ее сердца не только поверженный враг, он станет пищей для бога.

Она не спала всю ночь перед страшным днем, что бы Маноия ни думала, она не могла позволить убить незнакомца из ее снов, а череп его повесить на цомпантли. Как только первые лучи забрезжили над горизонтом, она оделась и бросилась к Великой пирамиде. Отец стоял на ее вершине и собственноручно вырывал сердца завоеванного им народа. Толпа у подножия бесновалась, выкрикивая мольбы солнцу каждый раз, когда сердце очередной жертвы вздымалось к огненному шару. Только бы не опоздать, думала Маноия. Она бросилась по окровавленным ступеням вверх, пачкая подол своих белых одежд. Как только Маноия добралась до вершины, раздался резкий крик и разнесся над долиной Анауак.

– Стойте, отец! – Тлатоани с занесенным ножом удивленно обернулся к ней.

– В чем дело? – взвыл верховный тламакацке. – Как смеешь ты, женщина, прерывать священное действо?! Неслыханное святотатсво! Как посмела ты подняться в храм?! Убирайся отсюда!

– Нельзя его убивать! – Так же вскричала взволнованная Маноия. Пленник был жив и глядел на нее во все глаза. – Если вы убьете его, то случится непоправимое. Мне явился великий бог. Этот мужчина принадлежит Кетцалькоатлю. И если вы отдадите его сердце солнцу, то прогневаете бога.

– Ты лжешь, женщина, – жрец ткнул в нее пальцем. Маноия была уверена, что он бы с удовольствием скинул ее с вершины по грубым ступеням, так гневно сверкали его глаза.

– Пусть говорит, – тлатоани опустил нож.

– Сколько раз я оказывалась права, отец? Почему уважаемый тламакацке продолжает звать меня лгуньей? Разве подвела я тебя хоть раз? Разве придумала все те горести, что случились с нашим народом?