Женщина и тайны звезд бесплатное чтение

Литературный редактор, корректор Лидия Короткова

Литературный редактор, корректор Анна Кучер

Иллюстратор Елена Гунгер

Поэт, стихотерапевт, автор песен и метафорических карт для женщин Дмитрий Иванович Чернышов

© Светлана Алексеевна Штоль, 2025

© Елена Гунгер, иллюстрации, 2025

ISBN 978-5-0067-1480-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Уважаемый читатель!

Однажды ночью я неожиданно взялась за перо. Слова приходили словно из неоткуда. Стало понятно, что рождается книга и она обладает собственной музыкой. Если её звучание совпадёт с музыкой твоего сердца, значит она написана для тебя.

Эту книгу я посвящаю Женщине как сокровищу мироздания. Для меня счастье знать, что каждая из нас способна утвердить в себе то сакральное семя истины, которое никогда не покидало нашей души, а было союзником и наставником в любые времена.

Всплывает в памяти стихотворение Дмитрия Чернышова, которое удивительно перекликается со смыслом этой книги:

Я проводник и ученик, такой же, как и многие из вас. Я познаю себя и раскрываю свои возможности день за днём, вспоминая, кто я есть на самом деле в своей истинной природе и предназначении. Дольмены помогают мне на пути распаковки и осмысления полученных знаний.

Вам тоже предстоит разобраться в лабиринтах своей души и понять, кто Вы и зачем на этой планете, если для Вас это актуально.

Книга предназначена для широкого круга читателей, в том числе, для поколения Y, вступающего во взрослую жизнь.

Твои глаза знают одну реальность,

тогда как твоё сердце не столь опрометчиво

и не ограничивает себя

виденьем лишь одной определённости.

Глава I

Они расположились на пологой горе, утомлённые дорогой. В свете мерцающих звёзд и полноликой луны она вглядывалась в родные глаза, наполненные миллионом миров, танцующих в бескрайнем просторе его Вселенной. Она лежала полуобнажённая и влекомая, устроив голову на его бедро и видела их общую сердцевину, пронзённую жизнью. Он гладил её волосы, что-то пел, окутанный бархатом ночи и смотрел в даль, созерцая будущее…

Они двигались на лошадях тайными тропами, под звенящим куполом неба и их сердца бились в такт, а волосы развивались в серебряном свете луны под переливы кетцалей и пересмешников. Это был их мир, их особое пространство глубокой связи с землей, с её первозданной силой, вскормившей их душу и плоть.

Любовь была одним дыханием на двоих. И каждый дышал полной грудью, понимая принцип сообщающихся сосудов и каждый знал – завтра будет их новый день…

Анет спала, когда в её комнату вошёл отец. Он недовольно посмотрел на свернувшееся калачиком тельце и прогремел, глядя в окно:

– Анет, я говорил тебе, не спи так долго! Уже утро, а ты всё ещё тянешься и носом не ведёшь. Вставай, негодная! – Анет, сонно потирая глаза, пыталась понять резкую перемену между сном и явью, которые столь разительно отличались не в пользу последней, где резал слух властный голос отца: – Тебе мало было вчера опозорить меня и матушку? Да ещё в пасхальную неделю! Ты думаешь, можно взять и выбросить всё, что мы для тебя сделали? Нет, Анет! Думай, прежде чем что-либо сказать другим! Надо же, вздумала перечить отцу! Вот возьму прут, и всю твою спесивость как рукой снимет!

Анет еле сдерживалась, чтобы не расплакаться, уткнувшись в подушку.

– Нет, батюшка, вы не так меня поняли, – бормотала она, выбираясь из-под одеяла, – я и не думала как-то огорчать вас с матушкой, хотела просто сказать, что мне неприятно слышать, когда искажают правду о Христе и его учениках.

– Что?! – закричал отец, – да кто ты такая, чтобы судить об этом? Я сказал: «Проклятые убийцы Христа – его ученики». И я порочу Христа? Да кто ты есть, чтоб говорить мне такое?!

– Батюшка, почему, зная сердцем правду о Христе, люди сами в неё не верят? Поймите же, не было для Христа ничего неизвестного. Он выбрал их. Он знал об этом. Его воля! Он принёс жертву, но жертвой не был! – Анет так отчаянно произнесла последние слова, что отец буквально выскочил из её комнаты, громко хлопнув дверью.

Девочка сидела опустив голову, и солёные слёзы катились по её бледным щекам. Фигура отца напомнила ей сейчас старый оживший вулкан, взорвавшийся раскалённой лавой и утверждающий свою власть бескомпромиссно и грубо. Такую огнедышащую гору она видела на картинках в книге, с интересом читая про её необузданный характер и способности.

Анет долго не спускалась к завтраку, и мать, заметив это, послала горничную проверить, не случилось ли чего дурного. Та вернулась растерянная и удивлённая:

– Вашей дочери нет в комнате.

Мать окинула задумчивым взглядом гостиную и произнесла:

– Наверно, она на сеновале, около своих кроликов. Беги туда, накажи, чтобы немедленно пришла ко мне.

Горничная мигом вернулась и объявила:

– Её и там нет, матушка. Ума не приложу, где искать.

Мать быстро встала, отложив шитьё в сторону.

– Где же эта бездельница? Всё утро думаю, как усмирить её норов. Управы на неё нет!

Мать быстро надела накидку и вышла во двор. День был тёплый, хоть и пасмурный. Она прошлась вдоль забора, размышляя, видимо, о предстоящем разговоре с дочерью, и вдруг увидела невероятно счастливую Анет, входящую в калитку с букетом луговых цветов.

– Мама, посмотрите, кого я нашла! – воскликнула дочь, доставая из кармана маленького птенчика. – Он выпал из гнезда. Я покормлю его и согрею. Малыш непременно вырастет и станет летать. Я смогу, мамочка! – и аккуратно положила птенчика обратно, опустив в карман и цветочек из букета.

Мать недовольно посмотрела в сторону Анет, словно эта девчушка действовала на неё удручающе. В глазах дочери она чувствовала какую-то необузданную силу и власть над собой и, вспоминая своё благочестивое поведение в детстве, словно ждала подвоха от своей непредсказуемой и непоседливой наследницы.

– Я наказывала утром быть дома и завтракать со всеми, как это положено в приличной семье! А у тебя одни глупости на уме: то цветы, то барашки, то кролики. Теперь вот это, – с брезгливым видом мать указала пальцем на карман платьица дочери. – А знаешь ли ты, что он и дня не проживёт без мошек и комаров всяких. Он не ест то, что ты станешь ему давать, – с гневной уверенностью добавила она.

– Знаю! – подхватила счастливая Анет, – он ест жучков, червячков и всякое такое. Я их дам ему.

Мать резко взмахнула руками и стремительно направилась в дом. «Утром опять довела отца, ищи её бог знает где. Я знала, что с этой девчонкой сладу не будет. Хорошо, что отец на службе, на всю округу грохотали бы эти вечные скандалы да крики», – недовольно ворчала она себе под нос, быстрым шагом удаляясь в сторону дома. Стройное, сухое тело женщины напоминало ещё не старую, но весьма утомлённую жизнью борзую. Её повседневные старания проявлялись в отчаянных попытках выстроить всё пристойно и не упасть в грязь лицом перед соседями и знакомыми. Она всеми силами утверждала своё значимое положение в уважаемом обществе и боялась даже ненадолго утратить контроль в доме. Анет замечала это каким-то детским чутьём и никак не соглашалась быть частью этой игры. Она знала, что всё в этом мире принадлежит ей также, как и другим, и каждый раз выходила из воды сухой, уводя с собой всех домочадцев, с которыми играла и бегала по всей округе, пока не получала очередную взбучку от родителей. Домочадцами считались и дети двух женщин, которые помогали матери по хозяйству и жили рядом, в небольшом доме, разделённом на две половины. Старший из них следил за домом по мужской части: заготавливал сено и корм для всей живности, что держали хозяева, а две девчушки, восьми и двенадцати лет, ухаживали за животными и помогали на кухне. Надо сказать, что их родители удивительно нежно относились к Анет и её проказам, которые таковыми и назвать было сложно. И никто не знал, где её новое «логово» и какой план приготовила она на этот день.

Дети играли, мечтали, строили планы, пока не приходил отец. Он разгонял дружную компанию и обещал всех выгнать. По счастливому стечению обстоятельств его часто не было дома, а потому мать хоть и ставила запреты, но уследить за всем всё же не успевала. Она регулярно ходила в церковь, и церковные дела отнимали много времени: вела какие-то счета, занималась благотворительностью, которая занимала далеко не последнее место в её жизни, как и у большинства прихожан. Забот хватало: строили дома в округе, засевали много земли, помогая нуждающимся и одиноким излишками урожая. Дети часто были предоставлены сами себе.

Анет не знала покоя в творческих поисках, расцвечивая свою жизнь новыми красками придуманных игр. Дети играли в королей и придворных, в зверей и охотников, в мореплавателей и кладоискателей, создавая интригу чувств и событий, которую желали испытать в жизни. Но больше всего девочка любила возиться с животными, которые притягивались к ней отовсюду, стоило ей только выйти во двор. В них она всегда чувствовала безмолвную поддержку, естественную силу и гармонию. Играя на сеновале с кроликами, дети часто теряли счёт времени, получая очередную порцию нотаций от старших, но исправиться в этом вопросе было выше их сил. Они устраивали из сена замки и заборы, делали дороги и мосты, наряжали кроликов в яркие одеяния и сами служили у них на посылках. Анет нередко засыпала за увлекательным занятием с пушистым комочком. Особым удовольствием для неё было кормить животных и чистить их шёрстку. Мать не приветствовала подобные увлечения, наблюдая её растрёпанный вид и улавливая специфический запах, который источали её наряды. Она считала пустой тратой времени просиживать с животными и болтаться со сверстниками вместо того, чтобы заниматься своим образованием и быть полезной родителям, и потому Анет нередко оставляли взаперти, наказывая прочесть очередную нравоучительную книжку.

Так шли годы. Дети росли, менялись игры, но любовь к животным проходила красной нитью через событийный поток жизни, наполняя простой человеческой радостью дни Анет. К восемнадцати годам она превратилась в девушку достойную восхищения. Её гибкое изящное тело уже имело вполне выразительные формы. Оттенки серо-зелёных живых глаз подчёркивали бойкий характер, а роскошные тёмно-русые волосы, спускающиеся почти до талии или собранные в тугую косу, останавливали на себе взгляды прохожих. Анет не гордилась своей красотой, напротив, считала, что данное природой – это благо проходящее, а главное то, что не подвержено коррозии времени, и это главное нужно в себе воспитать, вознести и укрепить «во весь рост», и всячески давала понять это появляющимся ухажёрам, проявляя скромность и некоторое безразличие.

Со временем родительский дом становился всё большей обузой для Анет и её неуёмной натуры, требующей жить и поглощать каждый миг жадно и смело. Всё чаще она задумывалась о том времени, когда появится возможность в полной мере вдохнуть воздух свободы и не нужно будет выполнять чьи-то бессмысленные указания, и уж тем более не тратить свою жизнь на поиски признания и лести, что рассыпали её родители другим, вероятно, ожидая подобного обращения.

Время ускоряло свой бег. Учителя, которые занимались с Анет разными науками, чаще наводили на неё тоску, чем внушали интерес и глубокую тягу к своему предмету. Гораздо охотней она собирала «бриллианты образов» и практические знания в которые погружала её жизнь. Наблюдательность и тонкий ум девушки всегда находили возможность по достоинству оценить истинное великолепие этого мира, который тянул её к себе гораздо больше, чем сухое заучивание фраз и бессмысленные расчёты. К слову сказать, она превосходно играла на фортепиано и проявляла успехи в изучении языков. Она верила, что настанет день, когда жизнь проверит её таланты или даже востребует их в полной мере. И такой день настал.

Однажды в дверь их дома постучали, и в прихожей послышался мужской голос:

– Здесь живёт некая Изольда Браун?

– Да, конечно, – ответила горничная, поправляя фартук.

– Тогда передайте ей это письмо.

Горничная поблагодарила, дав на чай посыльному, и тут же принесла письмо в гостиную, где хозяйка сидела в кресле и читала книгу. Последняя открыла конверт, достала письмо и погрузилась в чтение, не замечая ничего вокруг. Тяжёлые капли её слёз медленно падали из глаз, растекаясь по листам, которые она держала в руке.

Анет была крайне удивлена: чтобы мать плакала, да ещё здесь, в гостиной, где и уединение-то было вряд ли возможно. Это было загадкой.

– Мама, я могу спросить, что случилось? – поинтересовалась она.

Мать бросила письмо на стол и закрыла лицо руками. Анет подошла и ласково погладила её по волосам.

– Я знала, что жизнь будет несправедлива и жестока к моим мольбам, я знала, – запричитала мать.

– Мама, что-то произошло? Вы можете мне сказать? – осторожно спросила Анет.

– Дитя моё, мой отчим, твой не по крови, но всё же дед, покончил жизнь самоубийством. Это из ряда вон выходящее. Да, я порой желала его смерти, будучи ребёнком, но теперь и представить не могла, что так всё обернётся… тяжело и стыдно. – По щекам матери струйками стекали слёзы, и казалось, что боль души сделала её на мгновение любящей и близкой.

– Мама, это ужасно – знать, что твой близкий человек так отчаянно покинул этот мир, безвременно и одиноко. Именно это вызвало бурю ваших эмоций?

Мать отвернулась, взяла со стола платок и обтёрла им заплаканное лицо.

– Я не знала лучшего, пока росла с ним. И многое приходилось прятать от глаз родственников, ведь все уважали этого человека и даже боялись. Но мне хотелось намного чаще ощущать сладостные минуты счастья, когда он возвращался домой и привозил нам с сестрой немного гостинцев: сладких ягод, фруктов или орехов. Даже кружево однажды купил для платья. Все были в восторге, ведь так редко видели его щедрость и доброе расположение. Мать часто сердилась на него, хотя виду не показывала. Ей было страшно проявлять свои чувства, так как прекрасно видела и понимала, что и она, и её дети вряд ли являются подарками для её хмурого мужа, который только и делал, что терпел их вопли да капризы.

Мать замолкла и стала шмыгать носом, как будто, взяв паузу в разговоре, готовилась сказать что-то важное и, может быть, поворотное, и тут Анет произнесла:

– Я знаю, мама, вы сами не раз говорили, что надо жить с честью, вынося все горести, уготованные судьбой. Вы жили так, и слава богу. Я благодарна вам и скажу одно: простите его душу, он выбрал свой крест, хотя нести его будет весь род его.

– Знаешь, дочь, я скажу тебе ещё кое-что. Мрак моей жизни не закончился на отчиме. Мой муж и твой отец стал поднимать на меня руку ещё в молодости. Он бил меня плетью, считая, что именно так воспитывают своих жён – наказывая за любой проступок.

Ошеломлённая новостью Анет даже села:

– Ма-а-ма… разве это возможно? Он любил вас?

– Нет, он любил ту, что водила с ним танцы да пела, как соловей перед заутреней. А я.… он женился, не видя перспективы с другой. Ведь она выбрала какого-то мичмана, кажется.

Молчание казалось вечным. В голове Анет не укладывался позор и страх, который пришлось испытать её матери. Она знала, что быть с человеком, который способен на такое, – унижение как своего достоинства, так и всех прекрасных чувств к нему, которые, возможно, когда-то и были в её душе. Мать молчала. Анет провела рукой по лбу и задала ещё один интересующий её вопрос:

– Скажите, а вы когда-нибудь думали уйти, прервать это унижение и боль?

Мать опустила голову, а потом, гордо взметнув её, воскликнула:

– Нет! Ни разу! Я должна была чтить все каноны и быть примерной женой и матерью.

– Должна? – удивилась Анет, – кому?

Изольда Браун прикрыла глаза, но это тихое мгновение захлестнуло новой волной отчаянного крика:

– Я должна Творцу и своему мужу! Быть покорной и благочестивой – вот ноша женщины!

Анет не нашла слов, чтобы возразить убеждениям матери. Да и стремление последней к оправданию своей ноши было столь велико, что ещё мгновение, и она могла бы окончательно осложнить их отношения, что вовсе не входило в её планы, да ещё в такую минуту.

– Хорошо, – сказала дочь, – я поняла. Тогда почему вдруг вы открылись мне сейчас? Вы понесли утрату, и тут я слышу такое… Есть ли связь между этими событиями?

– Есть. Я рассказала тебе об этом потому, что завтра твоя мать закажет молебен по усопшему, а после сорока дней выберет время и час, когда сможет отправиться покупать тебе обручальное кольцо и свадебное платье. Тебе остаётся нести свою ношу, быть верной и любить того, кого мы выбрали тебе в мужья.

Анет, наверно, грохнулась бы со стула, если бы мать не ухватила её за плечо, проворно усадив обратно.

– Я скажу тебе, дочь: если ты не выполнишь нашу волю, то и нам из-за тебя не будет благ и почитания. Выйти замуж за почтенного и уважаемого человека – счастье и удача вне всяких сомнений! И имей в виду: твоё глупое упрямство и спесивость не должны стать препятствием в таком важном деле.

Ночь была беспокойной: Анет то вздрагивала, нервно дыша, то бормотала в полусне что-то невнятное. Её сон был поверхностным и рваным. Совершенно обессиленная ночными кошмарами, она поняла, что утро не принесло облегчения, а, наоборот, увеличило её непомерное бремя. Месяц пролетел как в кошмарном сне и ничем не изменил удручающее положение девушки, не желающей стать женой человека, который был назначен ей в суженые. Она зажгла свечу и помолилась. Наверно, Анет была бы не Анет, если бы не начала вытеснять отчаянье, настигшее её, как цунами, твёрдой верой в мудрое покровительство всех тех сил, которые с самого раннего детства она привыкла считать своими защитниками и маяками.

Утро ещё только набирало силу, когда в комнату вошла мать и, упрекая дочь в медлительности, «утешила»:

– Денёк обещает быть жарким – предсвадебные хлопоты ждёт каждая молодая девушка. Ты будешь великолепна в любом наряде, будь то холщовая одежда или царское платье.

Анет молчала. Мать превратилась для неё в странную героиню какой-то пьесы, из тех, что увидишь на сцене в замшелом театре, словно в другой реальности, играющей свою важную роль для себя и только. Девушка понимала, что её жизнь изменилась, словно по мановению волшебной палочки, и это данность, которую нужно принять.

Отдав некоторые распоряжения, мать спустилась вниз в предвкушении поездки за нарядами и украшениями. Остановившись перед зеркалом, чтобы поправить волосы, она довольно произнесла:

– Скоро нас всех ждёт событие, которое многое изменит в нашей жизни, став предвестником больших перемен.

Изольда Браун была в приподнятом настроении и с нетерпением ждала, когда же дочь соизволит выйти из своей комнаты, но та не спускалась, тогда она позвала мужа, выражая своё волнение по поводу отсутствия Анет. Всё это уже начинало выводить её из себя, как вдруг девушка вышла к родителям и уверенно, с высоко поднятой головой объявила:

– Дорогие родители, я не обвиняю вас в усердии отдать меня замуж за человека доброго и порядочного, не хочу обидеть вас или отдалить от себя, но я не могу стать женой человека, которого не люблю. Моя жизнь – таинство. Я выйду замуж за того, кого выберет моё сердце. Он, в свою очередь, позовёт меня в жёны не из-за молодости и красоты, которыми наделили меня природа, а по велению своей души. Во взаимной любви я буду жить с любимым до тризны. Никто не сделает мою жизнь радостней и счастливей, чем зов сердца и воля Всевышнего.

Мать, не ожидавшая такого уверенного и спокойного отпора от дочери, услышав слова, которые резали ей слух, испугалась не на шутку и не сдержалась, срываясь на крик:

– Да что ты знаешь о любви, глупая?! Не смей плевать на наши традиции и договорённости! Я и твой отец выбрали тебе мужа!

– Будешь женой мистера Смола, и точка! – грозно отчеканил отец.

Анет выскочила из дома и скрылась из вида, сорвав намеченную родителями поездку за нарядами.

День приближался к закату, но Анет не возвращалась. Кто-то видел её в саду, говорили, что она, кажется, собиралась сходить к соседке за какой-то утварью, которой не нашлось в их доме. Солнце спускалось за горизонт, домочадцы и родные с ног сбились в поисках девушки, но она словно испарилась. Не вернулась она и ночью. Утром все разошлись по округе, поспрашивать людей, не знают ли чего, но всё безрезультатно. Поиски зашли в тупик. Прошли ещё сутки. Отец курил свой табак да нервно причмокивал, думая о чём-то одному ему известном, а мать только вздыхала да ненароком щурила глаз, как это бывало в преддверии очередного обострения подагры.

Всё становилось обыденным и хмурым в опустевшем доме, где Анет всегда играла какую-то незаменимую ангельскую роль – проникновенную и солнечную. Это место так и осталось пустым, как зияющая дыра в небе, утратившая свою яркую звёздочку.

Глава II

Анна, томно потягиваясь в постели, нежилась под одеялом, испытывая явное блаженство от простой возможности не решать множество задач, которые вырисовывала ей жизнь, не думать сегодня о проблемах, навалившихся на неё в конце недели, и чувствовать себя гусеничкой, которая явно не готова взлететь, превратившись во что-нибудь крылатое. Выходной! Каким долгожданным, каким желанным был этот день. «Да, сегодня я побуду просто гусеницей», – решила она, погружаясь в приятную дремоту.

Анна невольно вспомнила случай из своего детства с одной из таких красавиц. Тогда ей не было и десяти. Она лежала в больнице, а родители навещали её по вечерам. Однажды на дневной прогулке ей и встретилось это мохнатое чудо весьма внушительного размера. Гусеница, выползшая на тротуар, вероятно нежилась, подставляя бока первым солнечным лучам. Надо сказать, что бока у неё были знатные: ярко-красные, пушистые, с чёрными пятнышками сверху. Такой сочный экземпляр она видела впервые. Анна погрузилась в наблюдение, отслеживая каждое движение этого восхитительного создания, и не заметила, что со стороны приближался какой-то прохожий. Внезапно его нога в грубом ботинке резко раздавила гусеницу. Произошло это так стремительно, что Анна не сразу осознала, что её новой подруги больше нет. Беспощадный вояка в мужском обличии молча проследовал дальше, держа за спиной руки со сжатыми кулаками, а она так и стояла не в силах отвести взгляд от маленького мокрого пятнышка на асфальте. Потом она села на траву и так долго и отчаянно плакала, словно кончилось сегодня её детство вместе с той короткой и яркой жизнью гусеницы.

Её воспоминания прервал неожиданный звонок в прихожей.

– Ну, нет. Кого принесло? Только не сегодня… – раздражённо пробурчала Анна и, укутавшись в одеяло с головой, вновь закрыла глаза. Звонки повторились, потом в замке заскрежетал ключ. «Мама, – догадалась Анна, – это она может запросто вваливаться в мой дом, если мой телефон отключён. А если я не одна?»

– Знаю, знаю, что ты одна, – словно услышав мысли Анны, говорила мать, заходя в прихожую.

– Интересно, откуда ты это можешь знать?! – резко сбросив одеяло и подскочив на кровати, прокричала Анна.

– Потому что знаю твой характер. Вряд ли найдётся смельчак, который захочет быть рядом, – спокойно сказала мать, убирая принесённые продукты в холодильник.

– Ма-ма! – закатывая глаза, крикнула дочь, явно несогласная с такой постановкой вопроса, – когда захочу выйти замуж, я буду там без чьих-либо советов или предположений! Но поскольку мне это сейчас не нужно, то лежу здесь и хочу выспаться в свой выходной, и чтобы мне никто не мешал, и уж тем более не забивал мой холодильник всякой ерундой, которую я всё равно есть не буду.

– Посмотрим, – сказала мать, возвращаясь в прихожую. – Я не хотела нарушить твой покой в одиннадцать часов утра. Прости, меня уже нет. – Зинаида Викторовна направилась к двери.

– Да где они, эти мужики?! Разве что в музее остались на картинах! – прокричала Анна, бросив подушку вслед уходящей матери. «Бесят эти странные люди, которые иногда ещё являются и твоими родителями», – пробурчала она.

Сон как рукой сняло. Анна вновь забралась под одело, напрасно пытаясь вернуть себя в прежнее состояние.

«Какая же я дура, – подумала она, недовольно сползая с кровати и нащупывая ногами тапочки, – умею же я взорваться там, где можно просто промолчать и проявить терпение. Нет, видимо, гусеница я неубиваемая. Куда мне до бабочки? Эта работа вымотала меня окончательно». Анна испытала знакомое чувство вины перед матерью, плюхнувшись в кресло и автоматически включив телевизор, но тяжёлые мысли не давали покоя, щемя сердце. Через пару минут она выключила «кричащий ящик», нервно швырнув пульт на столик и разрыдалась, закрыв лицо руками.

В свои двадцать восемь лет Анна руководила консалтинговым агентством, которому, по большому счёту, отдавала всё своё время, ресурсы, чаянья и надежды. Она упорно и стремительно выстраивала карьеру, не скупясь на образование. Каждодневный труд, часто без нормального сна и полноценного отдыха, стал основой и смыслом её жизни. Двигаясь к своей цели, она надеялась в конечном итоге обрести все желаемые блага и место в обществе, что, вероятно, можно будет назвать простым словом счастье. «Когда же я была счастлива?» – вдруг подумала Анна, на мгновение перестав всхлипывать. Но вскоре поток слёз обрушился с новой силой. Она жалела себя, но вряд ли позволила бы кому-либо сделать то же самое. Когда рыдания стали затихать, выдавая очевидное положение вещей, Анна, обладавшая прекрасными аналитическим способностями, подвела короткий итог: «Я хороша собой, образована. У меня чудесный дом, приличная машина, друзья, работа… У меня всё в порядке, кроме одного – я перестала улыбаться…»

Конечно, улыбка была в арсенале безупречного специалиста. Анна улыбалась важным гостям, заказчикам, персоналу, владельцу компании и ещё многим нужным людям. Эта улыбка была, словно розочка на торте, созданная из масла с сахаром, окрашенных в нужный цвет, и не имела ничего общего с яркой и цветущей улыбкой, вызванной искренним и естественным чувством радости и способной осветить весь мир вокруг.

– Боже мой, что ждёт меня дальше в этом чудовищном водовороте встреч, обязательств, решений, отчётов, «заколачивания гвоздей» в головы тех, кто не соответствует, кто…

Анна осеклась и, словно осознав главное, затихла, а затем почти взвыла: «Со-от-вет-ство-вать!» – вот причина моей усталости, стервозности, гнева, одиночества и страха. Соответствовать заданным формам, стандартам, нормам и правилам, а значит и чьим-то ожиданиям, убеждениям и прочим надуманным условностям, в которые ты попадаешь, словно в паутину к огромному пауку, который так искусно дёргает за липкие и тягучие нити. Вот и становишься ты таким же пауком, лишь меньшего размера, создавая себе новых пауков-жертв, которые в результате пожирают друг друга, впрочем, как и себя самих, даже не замечая этого».

Анна вновь принялась было всхлипывать, как неожиданно вспомнила: «Мой сегодняшний сон… Я видела, – она пыталась вспомнить, но содержание сна расплывалось в сознании, словно дождевая вода на стекле. – Нет-нет, я хочу вернуться… Я чувствовала такую нереальную окрылённость и восторг, свободу и лёгкость… Бабочка! Я была словно бабочка… Но я не помню событий…».

Пытаясь вспомнить, что же всё-таки снилось, – Анна очнулась от своих недавних терзаний, которые в это мгновение показались ей чем-то вроде пыли на шкатулке с бриллиантами. Она неожиданно обрела глоток свежего воздуха, едва вспомнив о своём сне. «Ну уж нет, так просто я не сдамся, – задумчиво сказала она сама себе, – будет и на нашей улице… бабочка».

Через некоторое время Анна уже сидела в своей новенькой машине, направляясь прочь от многолюдных городских улиц. Выехав на трассу за пределы города, она сразу почувствовала облегчение и громко запела, радуясь такой возможности: «Я сегодня повелительница звёзд, королева всех полей и всех берёз», – Анна рассмеялась, неожиданно уловив манящую рифму, отметив, что накрыло её, по-видимому, основательно и метко: таких спонтанных шагов она не делала с юности.

Путь Анны лежал на малую родину – в небольшой посёлок примерно в ста восьмидесяти километрах от города. Осматривая уже знакомые пейзажи окрестностей, она подумала: «Я ведь не была здесь сто лет, хотя душа так давно рвётся в родные места, к знакомым улицам, на могилу отца. Помогала ли я ей осуществить желанное?» Анна всем своим существом чувствовала волнующую радость, которая тёплым потоком спускалась к самым кончикам её тонких пальцев, крепко сжимающих руль автомобиля. «В следующий раз обязательно возьму с собой маму, – проговорила она вслух, – а пока пусть это будет разведывательный десант в моём лице». – Эти слова были последними из того, что помнила Анна, очнувшись в реанимации районной больницы через сутки.

Шокированная своим новым состоянием, в окружении проводков, трубок и разных приборов, она пыталась понять, как здесь очутилась и почему. Медсестра, заметив, что пациентка открыла глаза, позвала врача и ловко ввела иглу капельницы ей в вену.

– Что со мной? – растерянно прошептала Анна.

– Авария. Не тревожьтесь. Не пытайтесь двигаться. Доктор уже идёт, – быстро произнесла медсестра, нажимая на кнопки каких-то приборов.

Врач действительно появился через минуту, одобрительно кивнув медсестре.

– Здравствуйте, Анна Витальевна. Вы в районной больнице города Б. Вас доставили сюда с тяжёлыми травмами. К счастью, они не опасны для жизни, однако потребуется длительное лечение и восстановление. Сделаем ещё некоторые анализы, дабы получить ясную картину и назначить дальнейшее лечение, – пояснил врач и добавил: – Организм у вас молодой, справится, я надеюсь, достойно.

Анна, с трудом вникая в его слова, попыталась приподнять голову, чтобы оглядеть своё тело, но тут же опустилась обратно.

– Ой-ой, не так резво, делать это сейчас опрометчиво. Вам показан постельный режим и здоровый сон. А под капельницей тем более рекомендую лежать смирно. Вам поставили обезболивающее, которое я назначил на эту неделю.

– Что со мной? Я не помню… Что случилось? – спросила испуганная Анна.

– Вы ехали на машине, когда встречный грузовик потерял управление, произошло столкновение. Возможно, водитель заснул за рулём. Мне это неизвестно. Ваша машина оказалась в кювете, спасла подушка безопасности. Вы получили сотрясение мозга. Сломаны два ребра, ключица и кисти обеих рук. Был вывих плеча, ноги, к счастью, целы, здесь обошлось ушибами и ссадинами. К нам вас доставили без сознания. Хорошо, что пришли в себя. Нам удалось остановить внутреннее кровотечение, что было наиболее опасным для вас. При такой аварии исход мог быть самым нежелательным. Медработники, забиравшие вас с места аварии, говорили, что машина влипла по уши. Через какое-то время вас навестят из органов, чтобы выяснить обстоятельства дела, они могут рассказать подробнее. Но пока доступ посетителей запрещён. Нам доставили ваши вещи. Телефон постоянно звонил, поэтому мы отключили его. Если надо кому-либо сообщить о случившемся, дайте знать, мы сделаем соответствующие звонки.

– Да-да, – прошептала Анна, – скажите маме… и на работу… Альберт Геннадьевич. – Она закрыла глаза, ощутив нехватку сил.

– Хорошо. Отдыхайте, я зайду вечером, – сказал врач и покинул палату.

Его величество случай преподносит нам неожиданные повороты, которые никоим образом не входили в наши планы. Но они лишь на первый взгляд удивляют своими непредсказуемыми сценариями и развязками. А на самом деле это верные подсказки судьбы, которая отчаянно кричит нам о том, что мы упорно не хотим видеть и принимать.

Анна проснулась с первыми лучами солнца и с интересом посмотрела в окно. «Весна. Скоро станет совсем тепло. Уже больше месяца я в больнице – целая вечность. Гипс, таблетки, уколы, анализы, процедуры. Я почти здорова, это уже очевидно, пора домой, дома, как известно, и стены лечат». – Она вздохнула и опять закрыла глаза.

Палата была на четверых, с большим окном и широким подоконником, на котором стояли две герани. Ещё в досоветское время здесь располагалась женская гимназия, а в Великую Отечественную был военный госпиталь, о чём напоминала табличка у входной двери. Свежий ремонт, новые шторы оливкового цвета, светлые кровати и тумбочки придавали старому помещению довольно уютный вид.

Анна внезапно услышала незнакомый женский голос и повернула голову. Грузная, средних лет женщина с коротко остриженными волосами, в белом халате, наброшенном на плечи, настойчиво убеждала девушку, накануне поступившую в их палату, в нелепости принимать всё как есть и плыть по течению. Некоторые слова доносились неразборчиво, но тон их выдавал явное желание внести некие поправки или изменения в жизнь молодой особы. Та почти безразлично смотрела в потолок, изредка покачивая головой, выражая своё несогласие, затем произнесла:

– Я ничего не знаю и ничего не могу изменить.

– Знаешь! – уже с раздражением крикнула посетительница. – А если не знаешь, тогда лежи в этой долбаной больнице и умирай от тоски и скуки. – Женщина резко встала со стула и вышла из палаты. «Интересно, – подумала Анна, – а ведь в точку. Я много думала здесь о случившемся и столько раз перебирала всю свою жизнь, что должна была уже понять простую истину: всё, что ты создал или не создал, непременно откликнется в твоём движении по жизни событиями и ситуациями, которые мы иногда рассматриваем как негативные или разрушительные. Но именно они порой уберегают нас от ещё больших проблем, которые мы выбрали, сами того не осознавая. Наша пассивная стабильность – наш бич и враг, которого мы так бережно лелеем и холим, стараясь избежать столкновений и конфликтов, перемен и открытий, из-за чего сами становимся заложниками своих предубеждений. Как же так вышло, что я, успешная бизнес-леди, сумевшая сделать карьеру, создать ту жизнь о которой мечтала, оказалась с мешком иллюзорного счастья? Да ещё в придачу отхватить столько травм и ограничений, которые вряд ли сделали мою жизнь счастливей. Самое интересное, что именно тогда, когда я решилась на поступок, призванный сердцем, и была так счастлива, случилась эта чёртова авария».

И тут Анна услышала глухие рыдания той самой соседки, которая недавно выказывала безразличие ко всему происходящему, а теперь, в отчаянии уткнувшись в подушку, давала волю своим чувствам. «Да, – подумала Анна, – наверное, медведица издаёт такой же рык, если её внезапно разбудить среди зимы. Женщина вообще способна на многое, если чаша её терпения и боли переполнилась до краёв. Сейчас она выпустит первую порцию этой мощной лавины, и я подойду к ней, возможно рискуя быть посланной к дальним берегам. Но всё же рискну».

Неожиданно в палату зашла медсестра, чтобы занести лежачей пациентке необходимое лекарство перед ужином.

– Батюшки! Что у нас тут за потоп? – всплеснув руками, произнесла она.

Анна уверенным жестом дала понять, что всё в порядке, не произнося ни слова.

– Я сейчас, – выпалила медсестра и быстро удалилась.

Через пару минут она принесла стакан воды и две жёлтые таблетки. Положив их на тумбочку беспокойной соседки, потребовала: «Немедленно пей, иначе доложу врачу, и он сделает такие уколы, что станешь спокойней удава». Медсестра так же быстро исчезла, как и вошла, а Анна грустно покачала головой.

Рыдания постепенно стали утихать. Дав ещё время своей соседке проявлять себя так, как ей хочется, Анна села на своей кровати и закрыла лицо руками: «Боже мой, как многострадален мир, в который нас приводят необдуманные шаги наших родителей. Как много в нём боли и отчаянья. Как мало в нём ответов и решений. Или… или они так просты и явны, что мы не замечаем их?» Эта мысль словно обожгла её. Какое-то время она сидела, окрылённая новым чувством, рождённым простым вопросом, затем открыла лицо, встала и уверенным шагом направилась к постели своей взволнованной соседки.

– Здравствуй, – прошептала Анна, не ожидая ответа.

Она присела на кровать и, едва прикасаясь, осторожно погладила девушку по руке. Та настороженно притихла, вероятно, удивлённая странным поведением незнакомой соседки. Через некоторое время она медленно повернулась к Анне лицом, оглядела её через щёлочки опухших глаз и сдавленным, тихим голосом, всё ещё всхлипывая, произнесла своё имя:

– Май-я…

– Красиво, а я Анна, прости, что потревожила. Я знаю, как важно в такие минуты открыть шлюзы… и выпустить. Но мне сейчас пришла одна мысль, возможно, ты поможешь мне в этом разобраться.

Майя скептически уставилась на собеседницу.

– Вряд ли сейчас я могу кому-нибудь в чём-нибудь быть полезна, – буркнула она, шмыгнув носом.

– Понимаю, – ответила Анна. – А ты не думай о пользе или о том, что кто-то решил тебя пожалеть. Нет, я просто хочу спросить тебя, не без сочувствия, конечно, я сама в нём отчаянно нуждаюсь, потому и спрашиваю тебя: а если представить как данность, что решение проблемы всегда самое-самое простое и всегда рядом, и потому мы не видим его? Но это лишь на первый взгляд. А если ответ здесь и сейчас, и в том, что мы чувствуем?

Майя напряжённо свела брови к переносице, вероятно, пытаясь понять, чего хочет от неё нежданная гостья.

– Ну-у, – протянула она, пожимая плечами.

Анна терпеливо ждала ответа – любого: необдуманного, поспешного, даже нелепого. В наступившей тишине девушки смотрели друг другу в глаза не отводя взгляда. И вдруг Майя, озарённая новой мыслью, стремительно обняла Анну – так естественно, так легко, как умеют разве что дети. От неожиданности та чуть не упала с края кровати. Они сидели обнявшись, как дети, которых неожиданно разделила судьба в путешествии жизней, чтобы позволить им вновь обрести друг друга именно тогда, когда они этого вовсе не ждали. Казалось, даже время замерло в эти мгновения простого человеческого участия, столь труднодоступного для многих.

Третья женщина, их общая соседка по больничной палате, молча наблюдала за происходящим широко распахнутыми глазами, по её щекам сбегали слезинки, поблёскивая под щедрым солнцем этого весеннего дня.

– Предполагаю, что скоро, Самойлова, – заверил на обходе врач в ответ на просьбу Анны выписать её поскорее, поскольку чувствует она себя вполне удовлетворительно. – Сделаем ещё некоторые анализы и, если всё в порядке, дольше держать вас здесь не будем, долечитесь дома. Поверьте, желающих занять вашу кровать больше, чем вы думаете, – ответил он и направился к следующей пациентке.

– Я готова, – выдохнула Анна.

После ухода врача ей захотелось прогуляться со своей новой знакомой по небольшому парку на территории больницы: насладиться весенней свежестью, полюбоваться милейшими листочками, которые относительно недавно проявили своё усердие показать себя миру. Всё в природе так стремительно оживало, будоражило и влекло, что пациентам не сиделось на месте. Всем хотелось быть причастными к возрождающейся жизни. Эта жизнь бурлила и в Анне, манящая и земная, так остро влекущая её к новым событиям. «Если судьба или высшие силы проверяют меня на готовность двигаться выбранным путём, могу заверить, что непременно доберусь туда, куда ехала, когда меня так резко „притормозили“, чтобы убедиться в силе моих намерений, – думала она, – я получила серьёзные травмы и перенесла много тяжёлых болезненных дней в ожидании, когда моё тело исцелится, но разве это сравнимо с травмами души, которые я нанесла себе, вероятно, из лучших побуждений, и даже не заметила, как превратила свою жизнь в привычный конвейер, несущийся по кругу в никуда. Знаю, многие мечтают о моём положении, не понимая, в какую ловушку они могут попасть, в стремлении открыть коробку (увы, пустую), так красиво и ярко перевязанную шикарным бантом».

– Пойдём, Майя, немного прогуляемся, пора и нам внести свою лепту в красоту здешнего сада, – предложила Анна, подкрашивая губы.

Майя кивнула в знак согласия и достала изящную трость из-под кровати, хотя в больнице ходила без неё, слегка прихрамывая. Взглянув на Анну, улыбнулась, заметив её растерянность:

– Не волнуйся, обязательно отдохну на лавочке, как только почувствую усталость.

– Мои запястья тоже ещё отчаянно ноют даже после небольшой нагрузи, но я так устала торчать в этой больнице, что ушла бы отсюда пешком без раздумий. Кажется, я просто пропиталась запахом всевозможных лекарств и спирта.

Вскоре две, возрождающиеся к новой жизни собеседницы, неспешно прогуливались по солнечным аллеям, деликатно делясь своими историями жизни. Едва встретившись, они легко понимали друг друга, как бывает у очень близких, сроднившихся душой людей. Обнаруживалось сходство и в мироощущениях, и в чувствах, но при этом опыт жизни, темпераменты и характеры двух спутниц разительно отличались. Вероятно, судьба устроила всё для их встречи, возможно, выбрав необычный способ, но способ действенный.

– Мне так много нужно понять о себе. О себе настоящей, – сказала Анна, двигаясь размеренным шагом по аллее. – К двадцати восьми годам я стала отлаженным винтиком в чужих умелых руках и отчасти превратила многих других в жалкое подобие себя. Словом, нередкая история. И я ни разу за это время не задала себе вопрос: чего же я хочу по-настоящему? – она вздохнула. – Наш мир абсурден, а мы в нём ходячие абсурды. Согласись, нелепо, например, видеть на экране предупреждение о вреде курения перед фильмом, пестрящем насилием и жестокостью. Это всё равно что волноваться из-за лишнего куска бекона, съеденного на завтрак, зная, что за следующим поворотом тебя собьёт грузовик. Моя же абсурдность заключалась в том, что изо дня в день я упорно жевала лишь восковые соты, так и не попробовав при этом настоящий мёд. Как, скажи как, я не слышала призыв своей души, давно кричащей о помощи? Знаешь, в больнице у меня было много времени подумать об этом. Я словно видела всё со стороны и, как ты думаешь, что было самым ценным в этой картине?

Майя чуть искоса взглянула на Анну и одарила её очаровательной улыбкой:

– Весна?

– Если бы! Я думала, что свихнусь, если выброшу весь хлам из головы и перестану мыслить понятиями «надо», «должно», «правильно» и соответствовать всему тому, что принято в правилах игры. Понимаешь, природа не терпит пустоты. Выбрасывая что-либо, я искала замену, искала себя в ней. Ведь так просто подменить одну ложь другой. Что мы видим вокруг: теперь все умные, опытные и начитанные, все чему-то учат друг друга… Все хотят внимания, денег и признания, взамен на услуги, знания, товары и свою «исключительность». Ну пусть не все, но многие. Большинство лишь играет в свою «уникальность», копируя, по сути, чужой опыт. Всё это отвлекает, захламляет ум и отнимает время. Но мы ведь сами садимся на этот крючок, сожрав яркую приманку, пусть и полезную в чём-то… Где те, кто действительно полномерно заняты своей жизнью и счастливы по-настоящему, не на показ? Может поищем их в себе?

Анна замолчала, присев на край одной из скамеек, стоящих вдоль аллеи. Майя, внимательно посмотрев на собеседницу, села рядом. Жадно вдыхая весенний воздух и глядя в небо, она произнесла: «Каждое твоё слово откликается в моей душе».

Её чёрная, как смоль, коса лежала на груди, заплетённая примерно наполовину. Из-под белого берета выглядывали волнистые пряди волос, напоминая нежный образ новой Наташи Ростовой или иной, схожей с ней дивы давно прошедших лет, с тонкими изящными пальцами и бархатным голосом. Майя была высокого роста и держала себя с достоинством королевы, которая вынуждена испытывать некоторые ограничения, но тем не менее выдавала свою женственную натуру и стать. Её глаза, цвета тёмного шоколада, чуть прикрытые длинными ресницами, хранили какую-то сокровенную тайну, которая делала её взгляд томным и чувственным.

В отличие от Майи, Анна была среднего роста, с тёплым низким голосом и проникновенным взглядом серо-зелёных глаз, которые порой начинали излучать особенный свет, как глаза ребёнка, и выделялась роскошной копной рыжих, вьющихся от природы волос, придававших особый шарм её огненной натуре и хватке, которые оттачивались ею многие годы. Даже зимой она редко носила головные уборы, шутила, что с такой шапкой волос готова ехать зимовать на Северный полюс. В этот раз энергичный и смелый характер Анны подчёркивал шарф ярко салатового цвета.

Девушки какое-то время сидели молча, вдыхая ароматы весны и свежесть воздуха. Молчание нарушила огненно-рыжая, глядя куда-то вдаль:

– А главное, всё же, было до смешного простым ― та радость, которую я испытывала в детстве, в своём посёлке, куда я, собственно, и мчалась, попав в аварию. Радость заполняла меня всю без остатка, я дышала ей, и она была простой: лес, речка, коньки, санки, горки, сверстники… Наверно, как у всех. Ярко помню, как принесла в дом щенка, щедро подаренного мне подругой. Счастье было возиться с ним и получать его собачью преданность и любовь. Даже не знаю, кто любил меня так же, лишь за то, что я есть? Любила ли я так?

Анна размышляла какое-то время, погрузившись в прошлое, а затем тихо продолжила, глядя на спутницу:

– Знаешь, последнее время, началось это перед аварией, мне снятся сны, где я вижу себя в совершенно ином качестве. В этих снах я знаю свою силу, свою природу… верю, и вера эта – просто знание, что так, а не иначе. Вот и всё. Там я счастлива и любима. Я знаю, кто я. А сегодня во сне я услышала неизвестное мне имя и этим именем называли меня, – странно, правда? Когда я просыпаюсь, эти чувства остаются со мной ещё некоторое время. Какой-то частью души я знаю, что так и должно быть, но, чтобы сохранить и проявить это, необходимы условия.

Анна замолчала, а Майя, не дождавшись продолжения, произнесла:

– Я понимаю тебя. Ты познала разницу и стремишься к эталону. Природа – несокрушимый источник энергии. Истина тянется к истине, природа – к природе. Все мы знаем об этом. Но жизнь выворачивает нам руки, и сдаёмся мы под бременем боли, привыкая жить в кандалах, которые уж точно не издают божественного звучания, как «музыка» птиц или водопадов. Я искала счастье немного иным путём. Мы строили храм с той лёгкостью и самоотдачей, которые появляются, когда ты горишь идеей, и эта энергия даёт тебе силы и мужество.

– Для чего храм?

– Для че-го? – протянула Майя, усмехнувшись, – вероятно, для любви и творчества, которые и есть для меня молитва. А ещё, для того чтобы объединить людей и обрести мир в душе. – Она закрыла лицо руками, словно стесняясь своих слов. – Теперь я знаю, что это иллюзия. Но пять лет, день за днём, я отдавала себя смирению, созиданию, благотворительности и образованию. Вряд ли я стану сожалеть об этом времени. Сегодня я держу в руках свою «бусину счастья», но на ней глубокие царапины-шрамы. Нет посредников между мной и Богом. К сожалению, это я познала это не так давно, и это моя «бусина», выстраданная и дорогая. Я поняла, что пресловутое состояние единства, о котором все говорят и к которому многие стремятся, рождается лишь среди равных и зрелых. Очень важно знать своё место в этом мире и быть рядом со своими людьми. – Помолчав немного, она посмотрела на Анну: – Мама всегда была против моего служения. У неё горячий нрав и сильный характер. Мои родители расстались пять лет назад, и вскоре после этого отец погиб. Он был лётчиком-испытателем и тоже обладал подобными качествами. Я же, напротив, всегда хотела тишины и уединения в поисках лада с собой, с Богом. А после смерти отца, тем более. «Смирение – это смерть», – твердила мне мать. Но смысл этого я поняла лишь сейчас. Смирять свои слабости и пороки, свои претензии к миру и свою власть над ним – благо. А смирение в угоду чужой игре под соусом благолепия – огромная глупость. Кто не знает эти прописные истины? Но я споткнулась… Мои ошибки привели меня сюда. Понимая это, я начну писать новую главу своей жизни.

Майя встала со скамьи, словно подтверждая своё намеренье двигаться вперёд. Анна последовала за ней как заворожённая, задумчиво глядя себе под ноги:

– А я подумала, что причина твоих слёз – любовь.

– Именно так, – кивнула Майя, – любовь к себе, а точнее, нелюбовь.

– Но ведь ты делала всё из лучших побуждений. Если по какой-то причине ты поняла, что обманута людьми, разве это твоя вина?

– Ошибка – думать, что есть я и есть мир, который перечит нам в чём-то. Не случается вокруг того, что нет в тебе. Всё же мой ум брал верх над сердцем, заглушая его негромкий голос и не замечая очевидное. Я получила лишь то, чему позволила быть, что выбрала, пусть и неосознанно. Часто форма отвлекает нас от содержания, как известно. Всё, что мне нужно сейчас, – уже здесь, в этом моменте.

Майя сказала последние слова так убедительно и легко, что Анна невольно засмотрелась на собеседницу, вглядываясь в её черты. Тут ей показалось, что невидимая дверца отварилась в необъятный мир будущего, где им с Майей уготована своя дорога, своя история и свои задачи. Тончайшая вуаль отделяет одну реальность от другой, а ты в это мгновение ловишь что-то глубинно-незримое в своём безмолвии и многоголосии чувств, заимствованных оттуда, из будущего, которое уже есть.

– Майя, твоё имя говорит мне о том, что ты всегда будешь рождаться с весной вновь, какие бы испытания ты ни выбрала. И мы обязательно отметим начало наших новых изумительных историй где-нибудь в вишнёво-яблоневом саду, как только сможем выбраться отсюда, – заверила Анна, глядя на часы. ― А часы намекают на время обеда.

– Согласна это сделать прямо сейчас. Есть всё же хочется, – рассмеялась Майя.

Они поднялись по высоким ступеням парадного входа больницы и исчезли за увесистой дверью.

– Мамуль, я с нетерпением жду возвращения домой. Мы станем видеться гораздо чаще. Давай устроим праздник и пригласим гостей, как раньше, да? – Анна рисовала картины ближайшего будущего, пришедшей вечером в больницу матери. – Ты уже устала ездить ко мне в такую даль.

– Анечка, если нужно, то я приеду к тебе и на край света, ты же знаешь, – поправляя шёлковый платок на шее, ответила мать.

Эти дни давались ей особенно трудно. Донимала боль в ногах, так бывает при варикозе, когда вены рвёт, словно натянутую тетиву в стремлении запустить эту безумную стрелу в дальние просторы Вселенной. Весеннее обострение выбивало её из привычной колеи забот. Но тем не менее она никогда не говорила дочери, которая и без того, на её взгляд, пребывала в отчаянном положении, о своём недомогании. Разве её болячки могут сравниться с тем, что пришлось испытать её Анне. Одна только мысль о возможной потере своей кровиночки вводила в ступор всё её сознание. Зинаида Викторовна брала себя в руки и, надев специальные тугие чулки, отправлялась в путь. Сейчас она обняла дочь и похлопала по плечу, подтверждая сказанное.

– Знаю. Я очень люблю тебя, мам, правда от твоих ватрушек и пирожков скоро превращусь в толстушку Ани из того фильма, помнишь? – дочь рассмеялась, обнимая и целуя мать в щёку.

Та улыбнулась и смущённо опустила глаза:

– Подожди. Начнётся твоя бешеная жизнь, будешь опять, как загнанная лошадка, вот и сбросишь всё лишнее.

Анна серьёзно посмотрела на мать:

– Не начнётся. Моя жизнь – делаю что хочу: хочу – в больнице лежу, хочу – пирожки ем, хочу – работаю, хочу – увольняюсь.

Зинаида Викторовна внимательно посмотрела на дочь:

– Что тебе здесь колют? Уже есть такое лекарство, что трудоголиков лечит?

Анна усмехнулась:

– Знаешь, мама, моя жизнь разделилась на «до» и «после». И это «после» – тайна за семью печатями. Но то, что прежняя жизнь – одежда, которая потеряла для меня свою актуальность и размер, – это факт.

– Ну и ну, – покачала головой мать, – тогда я и в самом деле начну приготовления к празднику, приуроченному к твоему освобождению. Есть пожелания по меню?

Женщины ещё долго смеялись и шутили, обсуждая какие-то детали и предстоящие события. Вдруг Анна поймала себя на мысли о ценности моментов, проведённых с матерью. Ведь она так мало уделяла времени своим родителям в вечной гонке за иллюзорными радостями. И теперь, когда отца уже нет в живых, мать, которую она чаще всего гнала от себя, дабы не позволить себе расслабиться и выйти из строя, осталась для неё единственным безусловным островком счастья и преданности. Вернувшись в палату, Анна села на край кровати своей новой подруги:

– Ты знаешь, взрослея я понимаю и чувствую, что есть человек, который беззаветно предан мне. Мама, конечно. Моя терпеливая мама… Только сейчас понимаю, как сильно я её люблю. Я закрыла своё сердце, когда боль и испытания пришли в мою жизнь. Застегнулась на все пуговицы, чтобы оградить себя от страданий. Впервые я испытала их с потерей друга, а затем и отца, а ведь с ними у меня тоже была взаимная любовь… Отца сразили болезнь и скоропостижная смерть, поставив нас с матерью на колени, и мы учились жить без него. Я решила выбрать путь отстранения и мнимой свободы, как бы защищая себя в надёжном убежище. Глупо? Конечно. Мы сами омертвляем свои души ― death of the soul1.

Анна не ждала ответа или поддержки, скорее, хотела выговориться и лучше понять саму себя. Молчаливая собеседница лишь утвердительно прикрывала веки и иногда лёгким кивком головы или улыбкой выражала своё согласие.

– Всё же здорово, что я могу поделиться с тобой всем этим. По-моему, история каждой из нас имеет общие параллели. Какая-то сентиментальная я стала в этой больнице. Иногда провидение укладывает нас горизонтально, чтобы мы, наконец, провели инвентаризацию всей своей жизни, так как другие способы не имеют должного влияния на тот безумный разгон, который давно является для нас нормой. Я не утомила тебя?

Майя, улыбаясь, отрицательно покачала головой и участливо сжала ладонь взволнованной собеседницы.

Этой ночью Анна видела яркий сон: она неслась вдаль верхом на прекрасном горячем коне, уверенно и смело, и, казалось, не существует преград и сомнений в стремительном движении к счастью, которое было проявлено в каждом мгновении, в каждом вдохе и выдохе полной грудью.

Глава III

Возвращение Анны домой окрылялось планами и перспективами, которые раньше не были проявлены и актуальны столь остро. Но жизнь, как известно, умеет создавать яркий контраст и всегда имеет в запасе миллион творческих решений для тех задач, которые давно уже написаны тобой в книге судьбы с пометкой: важно.

Через пару недель, дождавшись выписки Майи из больницы, Анна собрала в своём доме близких людей. Друзья её юности, ставшие семейной парой, к удивлению хозяйки, сделали ей неожиданный подарок: привезли щенка той же породы, как был у неё в детстве. Тогда пёс был важной частью её семьи, её чаяний и забот.

– Боже мой, Дик вернулся! – воскликнула Анна. Не в силах сдерживать слёзы, она уткнулась лицом в угол прихожей переживая новую гамму чувств, так неожиданно нахлынувших на неё, словно девчушка, которая внезапно обрела желаемое.

– Как трогательно, – сложив руки на груди, произнесла умилённая Майя, помню твои рассказы о вашей дружбе. – Но назови этого кокер-спаниеля как-нибудь иначе, всё же это два разных пса, и каждый со своим характером.

– Да, конечно, – Анна кружилась в обнимку с напуганным подарком и целовала его морду, едва удерживая равновесие.

– Да-а, незабываемая встреча, – произнесла растроганная мать, покачивая головой.

– Я назову его Рад! – торжественно объявила Анна, поднимая растерянного щенка над головой.

– Ладно, только не пугай его. Имя, наверно, от слова радость? – спросила сестра матери, рассматривая щенка, который насмелился лизнуть хозяйку в щёку.

– Да! Это то, что теперь я приглашаю в каждый свой день. И этот чудный щен, подтверждает мой выбор. Иначе он не оказался бы здесь, со мной. Сегодня я объявляю вам об этом, чтобы вы могли смело отвесить мне шлепок, напоминая о сказанном сейчас, если я вдруг собьюсь с пути. Запомните этот весенний день. Пусть это будет наш с вами праздник – День радости, простой и понятный каждому. Я предлагаю отмечать его ежегодно за этим столом или за любым другим. Пусть каждый принесёт в этот день цветы, фрукты, приятные мелочи, а главное, свою радость, чтобы поделиться ей, как частью себя, своей жизни, – Анна, словно восторженная девчонка, выдохнула и, поцеловав пса, отпустила его на пол.

– Кто согласен с моим предложением, прошу поднять руки, – подчёркнуто громко произнесла она, первой поднимая руку. – Единогласно!

Вскоре все гости собрались за столом и ещё раз утвердили идею хозяйки, поднимая бокалы с вишнёвым компотом.

Водружая флаг над своей жизнью, определяя вектор её движения и качества, имейте в виду, что Вселенная тут же подхватывает ваше искреннее намеренье, прежде чем вы вдохнёте воздух полной грудью. Она готовит вам проверки и испытания, события и обстоятельства, которые нацелены привести вас в ту реальность, которую вы выбираете. Готовы ли вы пройти этот путь, удерживая свой флаг? Что вы ставите на карту, чтобы достигнуть желаемого? В какие новые неизведанные двери вы готовы войти и как глубоко прожить каждый момент жизни, чтобы прийти к новой проявленности себя?

На следующий день Анна сидела на террасе своего дома, размышляя о предстоящем разговоре с владельцем агентства. Её больничный подходил к концу, и их встреча неминуемо должна была определить для Анны дальнейший вектор. Конечно, все наши решения происходят внутри, прежде чем мы выносим их наружу. Она мысленно рассматривала пройденный путь, определяя свои обретения и потери под новым углом видения происходящего. «Неужели нужно влететь в столб, чтобы проснуться, словно царевна в хрустальном гробу, чтобы наконец осознать, что ты и есть эта самая царевна», – размышляла Анна за утренним кофе. Она решила утвердить для себя формулу: «Радость мой проводник, а я – магнит лучшего в этом мире». Раньше Анна всегда отбрасывала подобные банальности, не позволяя надуманным сказкам отвлекать её от реальных дел. Но сейчас это было именно то, что ей нужно. Сегодня ценность пройденных уроков и испытаний тёплой волной омывала её сердце: «Как много моих талантов было проявлено именно там, в агентстве, с этими людьми, – листала страницы своей истории Анна. – В моём случае, я раскрывала и познавала их, действуя упорно и даже дерзко, в темпе, который и лошадь загнал бы до полусмерти. Сколько ошибок вменялось мне руководством, сколько уроков вынесла я на этой стезе… Очевидно, что, не пройди я эту школу жизни, вряд ли бы сегодня выбрала иной путь, а главное, осознала бы его неподдельную ценность. Но неправильно думать, что я отличаюсь от них и знаю, в чём оно, это пресловутое предназначение. Я лишь сделала небольшой шаг к себе, выстрадала его и заплатила хорошую цену. Завтра я осознанно пойду туда, где буду в том качестве и состоянии, которое нужно мне. Мой выбор – не предавать в себе радость». Наблюдая за своими мыслями, она отметила, что напоминает себе весьма юное создание, которое ещё учится ходить, приняв в себя новые смыслы и реалии. Невольно следя за своим новым другом, который упрямо кружил вокруг своей оси, догоняя собственный хвост, Анна рассмеялась:

– Ну, ты даёшь парень. Похоже у тебя задача посложнее. А если так? – она бросила под ноги псу жёлтый теннисный мяч, который предусмотрительно положила в карман своей куртки. Восторженный щенок подпрыгнул и помчался за ним по террасе, размахивая ушами.

«Мой новый мир я создам так же убедительно, как и создавала его ранее, зная при этом все правила поступательного движения. Чёрт возьми! А что мне ещё остаётся? Я не стану рубить с плеча или ускорять ход событий, так как не намерена разделять себя с миром, каким бы он ни был. Знаю, многое оставалось за кадром моего избирательного восприятия. Многому мне предстоит научиться, возможно, встретившись с серьёзными препятствиями».

Размышления Анны прервал Рад, утративший контакт с круглым другом и жалобно поскуливающий у ног хозяйки.

– Ну, хорошо, помогу тебе его найти, но имей в виду, это будет твой должок, – предупредила она, отправляясь на поиски мяча.

Встреча с владельцем компании была назначена на утреннее время. Выгуливая утром щенка, Анна бегала с ним по своему небольшому саду то убегая, то догоняя маленького друга. Настроение её было приподнятым и игривым, хотя пасмурное небо и тяжёлые тучи предвещали дождливый день.

– Рад, ко мне! – то и дело звала Анна, прячась за кусты и деревья, как девчонка.

Наигравшись вдоволь, оба пришли домой с вдохновляющим чувством единения.

– Ну, если бы ты был чуть порасторопней, я бы точно сбросила пару килограммов, набранных от маминых вкусностей, – выговаривала псу хозяйка, снимая обувь. – А сейчас я в душ. Жди!

Едва Анна закрыла за собой дверь, Рад жалобно заскулил, видимо, ожидая новых игр и наставлений.

Альберт Геннадьевич с нарочитым удивлением и неподдельной радостью раскинул руки в стороны, увидев перед собой Анну:

– Какие люди и без охраны! С выздоровлением, Анна Витальевна.

Анна с улыбкой кивнула головой и, осмотревшись по сторонам, села на стул в своём кабинете, произнеся коротко и спокойно:

– Благодарю, Альберт Геннадьевич.

– Та-а-ак, я вижу есть какие-то перемены после длительного перерыва? Они как-то коснутся нашего агентства? – лощённый хозяин, обескураженный прохладной встречей, вопросительно смотрел на Анну.

– Вы всегда были хорошим психологом, – улыбнулась Анна, вновь обозначив паузу.

– Ну и ладно, – отмахнулся босс, блеснув золотой запонкой на манжете белоснежной рубашки. – Давай поговорим о тебе. Как твоё самочувствие? Что с машиной? Как ты вообще после этой жуткой аварии? Надо сказать, ты порядком напугала нас всех. И на звонки не отвечала.

Анна, задумчиво посмотрела в окно, проявляя больший интерес к тому, что происходило на улице, а затем произнесла, не отрывая взгляда от пёстрой птички на карнизе:

– Я рада, что попала в эту аварию.

Собеседник удивлённо посмотрел на Анну, приподняв брови, и недвусмысленно поинтересовался:

– Ты встретила своего будущего мужа?

В его театральном тоне были игра, лёгкое удивление и очевидная шаблонность вариантов, которые он мог предложить в ответ на странное поведение Анны.

– Нет, но кажется я встретила себя, – ответила та, внимательно посмотрев в глаза своему начальнику.

– Ну, начинается, – рассмеялся тот, – слышал я эти рефлексивные истории уставших от жизни женщин. Это модная теперь иллюзия, с которой нужно дружить и общаться, чтобы не сойти с ума в нашем сложном безумном мире. Но, как известно, иллюзию на хлеб не намажешь.

Анна, словно не слыша слов собеседника, ответила:

– Разбитая машина продана страховой компанией. Полученные деньги я внесла в счёт погашения долга за дом. Так что всё хорошо. И здоровье, к счастью, тоже приходит в норму, хотя для окончательного восстановления требуется время. Сожалею, что доставила неприятности компании своим внезапным исчезновением.

Анна, стоявшая у приоткрытого окна и умиротворённо разглядывающая вид с шестнадцатого этажа, прошептала:

– Давно я здесь не была.

– Соскучились? – игриво спросил Альберт Геннадьевич.

Помолчав какое-то время, Анна повернулась к последнему и, с удовольствием вдыхая весенний воздух, произнесла:

– Уважаемый Альберт Геннадьевич, я прошла в вашем агентстве длинный путь: выстраивала работу, подбирала достойный персонал, создавала слаженный коллектив, добиваясь эффективности, многому научилась и открыла в себе новые качества, выполняя поставленные задачи на пути к поставленным целям. Профессионально организованная работа принесла серьёзные обороты. Создано два новых филиала. И это далеко не всё. Агентство приобрело известность и пользуется уважением на рынке консалтинговых услуг. Общая база наших заказчиков выросла за это время в несколько раз. Мы имеем ряд наград по результатам профессиональной деятельности, включая работу с иностранными партнёрами. Я получала здесь достойный доход и очевидное удовлетворение…

– Анна Витальевна, у меня не было потери памяти. К чему вы ведёте разговор? – скрестив руки на груди, перебил Альберт Геннадьевич, явно встревоженный неожиданным подведением итогов.

– К тому, что важно для меня сейчас. Говоря по правде, мой скоростной забег на длинную дистанцию завершился. Я пересмотрела своё участие в данной деятельности, в частности, в должности руководителя, и смело предположила, что, посвятив компании семь лет своей жизни, свою энергию и труд, у меня есть возможность выбирать. Я бы хотела оставить за собой право занять место специалиста по работе с иностранными партнёрами. Со своей стороны обещаю дальнейшее совершенствование в знании языков. Кроме того, меня устроит график с тремя рабочими днями в неделю, что соответствует загруженности на данном направлении. Если моё предложение не совпадает с вашими планами и не найдёт отклика, то я с чувством выполненного долга и благодарностью покину агентство. Надеюсь на ваше понимание и соучастие.

– Вы не оставляете мне выбора, Анна Витальевна, – Альберт Геннадьевич развёл руками. – Когда вы ставите руководителя в безвыходное положение, то рискуете получить удар под дых, когда меньше всего этого ждёте. Ведь он всегда будет помнить о том, что вы заняли лидерскую позицию по отношению к нему.

– Благодарю за совместный опыт и вашу прямоту. Но в данном случае, лидерство я отдаю сердцу, вам, разумеется, оставляю законный выбор владельца компании и профессионала. Я приму его уважительно и безоговорочно.

– Вы узнаете о моём решении в ближайшее время, – сухо завершил Альберт Геннадьевич и галантно покинул кабинет.

Через пару дней Анне предложили увольнение по собственному желанию, сообщив, что оплату больничного листа и расчёт за две отработанные недели в прошлом месяце традиционно переведут на карту.

– Вот так просто и быстро завершился мой путь в компании, – с усмешкой проговорила Анна, закончив телефонный разговор с секретарём. – Наверно, это и есть удар под дых, ну типа за всё нужно платить? Я согласна. Благодарю! – крикнула она в пустоту, будто сообщая о своём выборе пространству.

Пёс тут же подскочил к хозяйке и начал радостно прыгать, намекая на прогулку.

– Правильно, Рад! Мы идём гулять. Давай сегодня навестим нашу подругу. Согласен? – Анна искоса взглянула на щенка, рассматривая одежду в распахнутом шкафу. – Сегодня я хочу изумрудный, если ты не против. А ты и так хорош, дружище, – рассмеялась она и достала из шкафа ярко-зелёную фетровую шляпу с широкими полями и короткое пальто песочного цвета.

Дом Майи находился в двух кварталах, и это радовало Анну, поскольку теперь она была без машины, а прогулка с собакой явно доставляла удовольствие им обоим. Правда, Рад, идя по тротуару, то шарахался от прохожих, путаясь под ногами, то останавливался, обнюхивая очередную преграду.

– Да, мой друг, так мы и через сутки не дойдём до цели, – сокрушалась хозяйка, подтягивая юного исследователя за поводок.

Анна рассматривала дома, подсвеченные лучами солнца, кое-где пробивающимися из-за туч. «Подсветка – великое дело. Ты чётче видишь детали и рельеф того, что раньше казалось мутным и тёмным, что навеивало страхи и сомнения или рождало иллюзию того, чего и нет вовсе. Каким я видела владельца компании? Знала ли я его? Конечно, нет. Холёный бизнесмен средних лет, унаследовавший агентство от отца. Развёден. Двое детей. С виллой на Майорке, с парком машин и крупными вложениями, кажется, в какую-то нефтяную компанию. А что ещё? Пунктуален и образован, педантичен и требователен. Обаятелен и скользок. Портрет владельца в общем-то типичен, но это лишь набор некоторых фактов. А что он поёт в душе, например, кем дорожит, кого любит? Что считает ценностью? Что ненавидит? Чего боится? За какую команду болеет? Хорошо ли он спит, в конце концов? Всё это мне не известно. И вряд ли когда-то было интересно. Но сегодня я невольно поймала себя на том, что рисовала свой образ Альберта, а он предстал совсем иным, так запросто снял передо мной маску, когда понял, что она больше не актуальна», – размышляла Анна, присматривая за псом.

С этими мыслями она подошла к дому подруги, настоятельно рекомендуя Раду вести себя прилично.

– Проходите, – с испугом и растерянностью на лице быстро проговорила Майя и исчезла из прихожей.

– Что-то здесь не так, – обеспокоенно сказала Анна, снимая пальто и шляпу, а затем и поводок с ошейника Рада, – идём мыть лапы, а там разберёмся.

Она подхватила щенка под мышку и понесла в ванную. Рад не сопротивлялся, лишь крутил головой, осматривая новую территорию. Подругу Анна обнаружила на кухне. Та сидела на стуле обхватив колени руками и положив на них голову, слегка покачиваясь из стороны в сторону.

– Майя, что за крушение? – спросила Анна, оглядывая кухню, – у тебя рухнул шкаф со всей посудой?!

– Бабушкин фарфор, – прошептала Майя и уткнулась глубже лицом в колени.

– Моя дорога-а-я, – изумилась Анна, рассматривая осколки посуды по всей кухне и разбитый настенный шкаф на полу, – как же так вышло?

Майя лишь пожала плечами, не отрывая лица от колен. Рад, обнюхивая всё вокруг, начал слегка поскуливать, глядя на свою хозяйку.

– Ну, хватит, еще ты будешь нагонять тоску, – строго сказала Анна, подтолкнув щенка ногой. – Отлично! Мы знали когда прийти. Итак, где у тебя вёдра? Осколки уже не склеишь, остаётся их собрать и со всей благодарностью к бабушке и её фарфоровой истории отправить по назначению. Представляешь, сколько счастья тебе привалит? Готова ты к нему? – и, закатывая рукава кофты, добавила: – А меня с работы уволили! Чувствуешь, сколько у нас перемен?

Майя с сожалением посмотрела на подругу. Та, подбоченившись, покачала головой:

– Не делай такие глаза. Я чувствую себя заново рождённой и счастливой. И ничто не помешает мне чувствовать это, даже твой злосчастный шкаф. – Анна с азартом принялась собирать осколки. – Четыре ведра битого фарфора, – такого я ещё не видела! – рассмеялась она. Майя, всё ещё шмыгая носом, взялась за веник.

Примерно через час, наведя порядок в кухне, они сидели за столом и пили чай с пирожными, предусмотрительно купленными Анной по дороге.

– Давай будем учиться отпускать прошлое, если время расставания пробило. Цепляться за него – это тащиться в гору с огромным рюкзаком на спине, когда есть возможность идти налегке и найти, наконец, тот оазис, который тебе по душе. Я непременно выберу и куплю тебе новый фарфор. Пусть он ознаменует новый этап твоей жизни. На четыре ведра, конечно, не рассчитывай, но достойный чайный сервиз будет на твоём столе, – пообещала Анна.

– По-моему, ты забыла, что тебя уволили, – с грустной улыбкой пробубнила Майя.

– Именно потому, что помню об этом, я куплю его ещё с большим восторгом души, она-то знает, чем я буду заниматься, – ответила Анна, подмигнув.

– Ты нашла что-то другое? – спросила Майя, подливая в чашку чай.

– Уверена, судьба уже готовит мне новую страницу в том качестве и формате, который нужен именно мне.

– Загадочно. Пожалуй, я вовремя загремела в больницу, иначе не встретила бы тебя. Ты для меня, словно глоток свежего воздуха в коридоре жизненного лабиринта, – слезинка сверкнула на щеке растроганной Майи.

– Ну, не будем о больницах и коридорах. Выпьем за любовь и те сильные мужские руки, которые вовремя приходят на помощь в трудные минуты и обнимают крепко и трепетно во все дни, – Анна подняла пластиковую кружку с чаем и чокнулась с уцелевшей фарфоровой чашкой подруги. – Заметь, одна уцелела! А это значит, что и ты выживешь непременно. Майя грустно рассмеялась в ответ.

Подруги ещё долго разговаривали и делились событиями прошедших дней, перебравшись на уютный диван в гостиную.

– Какой чудный денёк сегодня, – отметила Анна, уже вставая с дивана. – Мой юный друг зовёт меня к новым приключениям, и его организму необходима прогулка. Рад завилял хвостом, глядя на хозяйку. – Знаешь, Майя, а мне очень даже нравится гулять с малышом, который мечется из угла в угол и обнюхивает все урны и столбы в радостной надежде познать этот мир раньше, чем жизненные испытания встретят его с распростёртыми объятиями.

Майя рассмеялась и, присев на корточки возле Рада, назидательно прошептала в его чуткое ухо:

– Исследуй, исследуй, но запомни, дружище: мир всегда будет для тебя открытием, непредсказуемым и прекрасным.

Глава IV

Долгий путь предстоял Анет – из старой уездной станицы в Харьков, к тётушке Серафиме – свояченице отца и сестре её матери.

Изольда, мать Анет, была родом с Украины. Её отец, покойный Андрей Фёдорович Видов, известный промышленник и меценат, встретил свою будущую жену Любляну в Одессе. К сожалению, он рано и скоропостижно скончался, оставив после себя доброе имя, хорошее наследство, двух дочерей, Изольду и Серафиму, и сына Аркадия, который был младшим в семье. После смерти мужа Любляна с тремя детьми вышла замуж за полковника в отставке Сергея Алексеевича Дружинина и погрузилась в мрак и тоску их семейной жизни.

Изольда получила фамилию Браун в девичестве, когда будущий контр-адмирал Серж Браун сделал ей предложение, заручившись поддержкой сослуживцев, представивших его человеком храбрым и с неудержимой тягой к вершинам мужества и делам благочестия.

Поезд приближался к станции, и девушка с трепетом ждала остановки. Моросило, а её тканевые кружевные туфельки были совсем не готовы к дождливой погоде, да и одежда оставляла желать лучшего. У перрона толпился люд, и ей отчаянно захотелось увидеть кого-нибудь, кто ждёт её на этом вокзале, предвкушая приятную встречу. Но Анет никто не ждал. Она понимала, что время даёт ей аванс, а платить по счетам будет она сама.

С того момента, как она вышла на перрон, прошло уже около четверти часа. Одинокая и задумчивая беглянка всё ещё стояла на станции, укрывшись под навесом, размышляя о том, кем предстанет она в глазах свояченицы (ей нравилось так называть тётушку – человека доброго и родного – своего), когда та узнает, как ей пришлось покинуть отчий дом. Конечно, Анет всю дорогу размышляла об этом. Но всё же, как только ноги коснулись перрона, её сердце забилось чаще, а глаза наполнились тоской по родным местам и домочадцам, которых она нежно любила.

Поезд, ускоряя ход, уже растворился где-то вдали. Анет выдохнула и быстрым шагом направилась в сторону тётушкиного дома. Дождь, к счастью, стал утихать. Город был словно в дымке. Люди, повозки – всё смешалось и кружилось перед глазами. Каменная мостовая, фонари, афиши, лавки и салоны, будоражили воображение юной особы, весьма скромно одетой и неискушённой разнообразием городской жизни. Анет немного растерялась, во все глаза разглядывая богатые дома, украшенные причудливой формы вензелями, и даже невольно раскрыла рот от удивления, заметив роскошных красавиц в шикарных нарядах. Помедлив от яркой встречи с городом, где давно не была, она двинулась дальше, к предстоящим событиям.

Дома, ещё не решив, куда ехать, она перебрала варианты, но их было так мало, что выбор оказался очевидным и понятным. Анет с детства любила свою тётю, видела в ней друга, сестру, мудрую наставницу, которая пользовалась авторитетом у разных светских дам в жизненных вопросах и человеческих отношениях. Анет знала, что доброе сердце Серафимы Андреевны Трубецкой будет непременно расстроено недавними событиями и «нерадивым ответом», который ей пришлось дать родителям, но не теряла надежды, что последняя, непременно сможет понять, что она не могла поступить иначе при всём желании.

У Серафимы Андреевны она бывала не единожды: сначала приезжала с матерью, когда решались какие-то вопросы по земле и наследству, затем отец привозил её «на постой», так как сам уходил в плаванье, а мать долго не могла забрать её домой из-за непредвиденной болезни лёгких. Анет помнила это место и могла безошибочно найти дорогу. Тётушкин дом находился неподалёку от станции, да ещё и выделялся своим необычным шпилем и барельефом-амфорой.

Дверь открыла горничная.

– А Серафимы Андреевны нет дома, – бойко доложила она.

– Я её племянница и подожду тётю, с вашего позволения, в гостиной.

Ждать пришлось около часа. Анет, возбуждённая недавними событиям и уставшая в дороге от томящих её сердце размышлений, невольно заснула в кресле возле камина. Проснулась от радостного оклика Серафимы Андреевны и тут же была погружена в крепкие объятия удивительно юной в душе нежеманной дамы.

Тётя жила одна, не считая горничную Настасью, которая была у неё и в роли поварихи. Её муж, гвардии сержант Пётр Семёнович Трубецкой, был арестован в молодые годы за сговор с доносчиками, которых, по его словам, он и в глаза не видел. Долгих восемь лет он отбывал на каторге, а затем умер от какой-то болезни или тоски по дому. Серафима Андреевна преданно ждала мужа, пока не получила страшное известие, тотчас перевернувшее всю её жизнь. Тяжесть утраты пришлось восполнять поисками смысла нового своего существования, что так необходимо каждому, особенно в минуты скорбные и отчаянные.

Анет нежно держала тётушку за руки.

– Серафима Андреевна, дорогая, простите, что нарушаю ваш покой! Умоляю выслушать и понять меня. Мне трудно найти слова, чтобы выразить свою боль, которая постигла мою и без того вряд ли завидную жизнь. Я знаю, что доставляю хлопоты и, конечно, расстраиваю ваше доброе сердце. Но у меня нет другого пути, – сказала Анет, опустив голову.

Выслушав рассказ племянницы, тётушка встала и молча распахнула окно.

– А знаешь, милая девочка, – задумчиво произнесла она, – я чувствовала, что скоро увижу тебя.

Анет даже привстала от удивления.

– Я видела сон накануне: тебя и твою судьбу. Ты была вся в белом, а твоя судьба – в золотистом, солнечном. Вы шли рука об руку и смеялись. Ну, не чудно ли? – с прищуром спросила тётя.

– Как в сказке, – не скрывая удивления, ответила Анет.

– Я поняла, что произойдёт что-то такое, что твоя жизнь изменится. Знаешь, я тоскую по тому времени, когда мир был у моих ног, когда можно было с лёгкостью выбирать себе дорогу, так смело и решительно, как умеет только юное сердце.

– Тётушка, я верила, что ваш разум и сердце поймут меня. Мой дом стал острогом для моего счастья. Я готова к ответственности за свою жизнь и непременно должна выстоять в ней, взяв для себя нужные уроки.

– Ну, непременно. Вы, Анет Браун, – тётя сделала акцент на почтительном обращении, – станете самой мудрой и утончённой дамой нашего королевства. – Она оглядела себя в зеркало и поправила кокетливо волосы.

И потекли размеренные дни. Анет с помощницами шила платья в доме Серафимы Андреевны, которая отвела под мастерскую просторное помещение с большими окнами. Готовые платья относили в лавку, чтобы порадовать местных покупательниц изысканным рукоделием. Конечно, Анет была ученицей в этом деле и выполняла самую простую работу, но обретала навыки вполне быстро и усердно. Юная барышня не хотела оставаться без дела, когда и так, свалившись как снег на голову, обрела в новом доме душевный покой и радость простого человеческого общения и творчества. Тётушка хлопотала за Анет, подыскивая ей хорошую работу. Её знание языков и великолепный стиль общения подсказывали Серафиме Андреевне не оставлять надолго юное дитя за обыденным пошивом платьев, когда та могла бы быть отличной помощницей и наставницей в делах более важных, требующих образованности и манер. Анет же, напротив, и думать не хотела о всякого рода службах и должностях. Она предпочитала быть полезной здесь, в этом доме, где так много тепла и солнца, которые медленно, но верно расправляли её душу, заглаживая напряжение и вытесняя память о скандалах, которые были неотъемлемой частью её жизни в родительском доме.

Вскоре дочь выслала деньги родителям, которые ей пришлось «одолжить» из их канцелярии на дорогу. Она написала в двух словах, что жива-здорова, находится в безопасности, что искать её не надо, и просила простить за все огорчения, которые она вынуждена была причинить. И, не смея просить о большем, завершила письмо тем, что кланяется им, молит о снисхождении к её выбору, просит не беспокоиться и верить в лучшее для своей дочери. Письмо было отправлено с посыльным.

Душа Анет плакала и пела одновременно. Сколько подчас приходится вынести многим юным сердцам, приходящим в мир страстей и пороков, наизнанку выворачивающих всё лучшее и светлое в их основе. Анет знала, что из-за её поступка боль и обида вряд ли позволят родителям быстро простить «заблудшую овечку», приняв её непокорный характер и своеволие. По крайней мере, в ближайшее время об этом не могло быть и речи. Радость же юной особы заключалось в том, что жизнь её теперь пошла по другому руслу. Она могла выбирать свой путь и нести ответственность за него. Ей было страшно подумать, какой могла стать жизнь без свободного выбора, и всё же тосковала по тем, кто был ей дорог и любим.

Ночь близилась к рассвету, когда в их дверь постучали. Открыв дверь, горничная ахнула. На пороге стоял высокий импозантный мужчина с охапкой белых роз.

– Извините за столь ранний визит, мадам, но у меня совершенно нет времени, здесь я проездом и вынужден немедленно ехать дальше, потому прошу вас принять этот скромный дар для Анет Браун. Я должен был увидеть её лично, но мой отъезд не позволяет это сделать. Я непременно выражу ей свою признательность, как только смогу вернуться в ваш город полный сочных красот и открытий, – неожиданный посетитель галантно откланялся, подарив широкую улыбку горничной, и спешно вышел.

Горничная, в недоумении приняв огромный букет, начала подниматься по лестнице к спальне Анет. «Приносит же некоторых в такую рань», – думала она, тяжело шагая по ступеням. Дверь была закрыта, но шорох за ней придал горничной смелости, и она постучала.

– Кто здесь? – отозвалась Анет.

– Это я, Настасья. Если вы проснулись… вам розы.

Дверь отворилась. Едва проснувшись, Анет удивлённо рассматривала белое облако в знакомых руках.

– От кого? – спросила она, потирая глаза.

– Ой, мисс Анет, я и не спросила, – горничная закусила губу, – и он не представился, должно быть, забыл, спешил очень, – пробормотала она.

Девушка озадаченно оглядела букет и заметила карточку: «Для Анет Браун с нежной признательностью и благоговением перед чистотой её духа и верой в мужчин. Андрей Николаевич Дольный».

– Конечно же, это Андрей Николаевич, – поняла она, улыбаясь. – Он мой новый знакомый и давний друг моего отца. Недавно был у нас, и я рассказывала ему о своём плане победить старость, на что он так смеялся, что и представить трудно. Да, Андрей Николаевич весьма открытый человек, душевный и наделённый тонким чувством юмора, – вспоминая, улыбалась Анет. – А что же он ушёл так скоро? – подняв глаза на горничную, спросила она.

– Не знаю. Сказал, дела у него, и был таков. Ах да, он кланялся и говорил, что в следующий раз непременно заглянет, когда будет в нашем городе, сказочно красивом, кажется…

Слово мисс, конечно, не было в обращении в здешних местах, но именно к Анет оно подходило как нельзя лучше. Во-первых, её отец Серж Браун принадлежал к немецко-австрийской династии по отцу, а его двоюродный брат Бернардо был итальянцем по матери, да в придачу имел русские корни по бабушке, которая, как передавалось в семье из поколения в поколение, была праправнучкой известного князя, служившего у царя Александра I. Анет знала свою родословную и чтила своих предков, но всегда хотела иметь свою голову и не преподносить чужие заслуги как свои, и тем более не стала бы кичиться ими. Словом, обращение «мисс Анет» как-то само собой прижилось в доме Серафимы Андреевны с её лёгкой руки.

Анет не могла не думать о родителях и невольно переживала, не имея никаких вестей из дома. Однажды, когда она вышивала камелию на новом убранстве, в дверь комнаты постучали.

– Вам письмо, мисс Браун, – бойко доложила горничная.

– Письмо? – переспросила Анет, оторвавшись от вышивки, – от кого?

– Вам, вероятно, пишет какая-то мадам Долли Браун. Наверно, вы знаете её, судя по одной с ней фамилии.

– Моя тётя, – беря письмо, ответила Анет.

– Не стану вам мешать, – горничная быстро удалилась, плотно закрыв двери.

Анет долго смотрела на конверт, не решаясь открыть его: она знала тётю по отцу не с лучшей стороны, та всегда была занозой в их доме. Приезжая погостить на время, она тут же уверенно принималась править хозяйством, раздавая указания направо и налево так, что со стороны могло показаться, что не Долли Браун, а сама царица посетила их скромное жилище, в котором явно всё идёт не так, как ей бы того хотелось.

Анет открыла конверт, ожидая увидеть череду нелицеприятных слов в своей адрес. Она и подумать не могла, что тётя станет достаточно уважительно вести тон письма, обращаясь к юной беглянке. Письмо было кратким.

Дорогая Анет! Рада тебе сообщить о своём намерении переехать в вашу станицу и быть подле своего брата и его жены Изольды, твоей матери. В силу известных обстоятельств оба не блистают крепким здоровьем и требуют ухода, более того, нуждаются в добром слове и участии близких, которых нет сейчас рядом. Посему ставлю тебя в известность, что, подумав, я приняла окончательное решение: стану я для твоих родных стеной и нерушимой крепостью их счастью и благополучию. Тебе же написала, так как знаю твои устремления к свободе и добрым помыслам, как и твою боль за родителей и питомцев. Не переживай, со временем всё образуется. Узнала адрес твой, точнее, твоей тёти, от твоей матери. Она так и сказала, что тебе больше некуда бежать, что не знаешь ты большей радости, чем умножать свои беды вдалеке от дома. Верю, ты справишься и, конечно, вернёшься в родительский дом. На том заканчиваю и обнимаю тебя. Тётя Долли.

Анет опустила голову. Подтекст письма был очевиден. Слова матери больно били в самое сердце, тем не менее вызвали у неё естественное желание быть полезной родителям, не обременяя их своими исканиями и сложностями. Анет вспомнила о том времени, когда жизнь её была предсказуема и вполне понятна. Но в ней было так мало искренних отношений с теми, кого по праву она считала своими кормильцами и наставниками. Однако жизнь преподносит нам то, что мы сами в глубине души жаждем получить. Анет понимала, что её уход из родительского дома стал поворотным моментом не только в её жизни, но и повлиял и на каждого из её близких. Для неё лично побег из дома стал шагом значимым и правдивым. Возможно, самым смелым и решительным за долгие годы.

День клонился к закату. Горничная готовила постель Анет ко сну. Серафима Андреевна была расстроена внезапной кончиной внучатой племянницы Ольги, которая безвольно прожигала жизнь, пока в конце концов не встретила и саму смерть. Уход в таком молодом возрасте был не только преступным для неё самой, но и обнажал серьёзный недогляд близких, пустивших на самотёк беспорядочную жизнь девушки.

Серафима Андреевна всеми силами поддерживала Ольгу в малейшем стремлении найти дело по душе, помогала всем, чем только могла, но та быстро теряла всякий интерес к её советам. Она видела, что Ольга одержима одним лишь желанием – отомстить близким за все свои невзгоды и несчастья. Никакие примеры и доводы тёти не меняли намерений девушки, соответственно и ход вытекающих из них событий. Надо сказать, что и родной брат Серафимы Андреевны, он же дед Ольги, сам вёл жизнь разгульную и беспорядочную.

Теперь всё вышло наружу, и те, кто ненавидел Ольгу за её характер и распутный образ жизни, лили слёзы и молили Господа не наказывать их за злобу и попустительство.

Серафима Андреевна, прочитав молитву перед свечой за упокой души племянницы, тяжело вздохнула. Было очевидно, что это трагическое событие стало для неё испытанием, сердце щемило в её груди, тем не менее она не была настроена на долгие уныние и тоску, а старалась думать лишь о том, как свободна теперь душа несчастной и какой крест будут нести самые близкие, облачённые в горе и отчаяние безвременной кончины их дочери. Она молила Господа дать им покой и простить за всё, ибо нет ничего невозможного для любви и милости Его.

Анет видела печаль тётушки, ей хотелось утешить родного человека, чем-то поддержать, проявить участие. И она крепко обняла её, а после, нарвала фиалок в палисаднике и поставила в вазу на видное место. Та, чувствуя поддержку Анет, грустно откликнулась:

– Вот, милое дитя, ноша бывает разной: и трудной, хоть и своей, и чужой, хоть и лёгкой. Мой крест – быть там, где ищет душа свет, да выхода не видит, где мрак забирает разум, болящий да затуманенный всякого рода предрассудками. Не всегда удаётся вырвать её из лап погибели. Знаешь, мне сейчас вспомнились слова Оскара Уайльда: «В жизни бывают только две настоящие трагедии: одна – когда ты не получаешь, того чего хочешь и вторая – когда получаешь».

Серафима Андреевна смахнула слезу со щеки и тихо спросила:

– Видишь ли ты ясно путь свой, дорогая? Будет ли он выбран осознанно?

– Да, тётя, вижу. Я выбрала путь и знаю его. Хотя ваш дом и стал мне прибежищем, где я почувствовала успокоение и благодать, но я больше не могу здесь оставаться, как бы душа моя ни была привязана ко всем вам и вашему гостеприимству. Я прожила у вас целый месяц и теперь должна начать свою жизнь с нового листа. У меня было время всё обдумать. Вероятно, я буду какое-то время жить в лишениях, зарабатывая скромные деньги, но я знаю: манящая меня жизнь стоит того, участь моя – нести крест свой неустанно и пламенно, следуя своему пути. А свобода – ценность для меня неоценимая, и выбор мой сделан, – Анет замолчала, чтобы немного перевести дыхание, а затем продолжила: – Выбрала я станицу Ивановскую для обретения там пристанища, пусть и временного. Буду там ладить утварь разную, я уже и аванс получила на дорогу и обустройство жилища, что при храме построено.

Озадаченная такой новостью тётя только руками взмахнула и тут же села в кресло. Некоторое время Серафима Андреевна молчала, вероятно, обдумывая сказанное Анет, а затем взволнованно произнесла:

– Девочка моя, выслушай меня, пожалуйста. Я думаю, ты вправе делать так, как велит сердце. Но позволь дать тебе мой совет: я давно уже живу на свете и знаю, какие «подарки» преподносит порой жизнь. В отрочестве мы с твоей мамой получили от отца наследство. Со временем мы его частично потратили на свои нужды, но осталось и нашим будущим детям. У меня, как ты знаешь, детей нет, я не смогла родить ребёнка, точнее, не успела, так как мой муж рано умер. Так вот, мой тебе добрый совет: бери то, что дают и не ропщи, а радуйся. И прими мою помощь. Я знаю, что начинать новый путь одной весьма сложно и затратно. Если по сердцу тебе моя любовь и забота, представь, что ты стала моей наречённой дочерью и всё, что осталось от наследства, я хранила для тебя.

Анет замерла, а после бросилась на шею тёти, едва не задушив её в объятиях.

– Две мамы! – воскликнула она, – я принимаю и благодарю!

Обе расплакались в объятиях друг друга.

Иногда кажется, что спонтанные решения принимает сама жизнь, подводя к ним шаг за шагом разные события. И всё ложится одно к одному, подобно тому, как карты в игре выдают нужную масть будто бы случайно, а на самом деле, всё выстроено по принципу: причина происходящего с тобой – твоё поле и намерение.

Эти минуты Анет будет помнить всю жизнь, каждый раз благодаря судьбу и свой род, в котором ей посчастливилось появиться на свет. Вечер завершился сладким, умиротворённым сном без сновидений.

На следующее утро Анет уже была поглощена подготовкой к отъезду, однако её внимание привлекла странная выходка почтового, которой она была возмущена до глубины души. Мало того, что он не выполнил её просьбу об отправке письма с пометкой «срочно», адресованного новой хозяйке, так ещё выдумал браниться в присутствии всех дам дома, высказываясь, какой беспросветно-мучительной стала его жизнь при новых порядках и законах, и теперь, чтобы прокормить семью, ему нужно день и ночь быть оторванным от дома, зарабатывая гроши, которых едва хватает на оплату счетов да дорожные. Анет вышла к нему, оглядела его неприметную фигуру и строго спросила:

– Вы зашли в наш дом сообщить эту новость? Я надеялась услышать от вас о своём письме, которое уже должно быть получено в месте назначения, а слышу только ваши проклятия и жалобы. Вряд ли в моей власти давать вам советы, но сегодня я, пожалуй, должна это сделать, – сказала Анет. – Не думаете ли вы, что ваша жизнь изменится, если вы станете стенать о ней, заходя в каждый дом, где ждут от вас, между прочим, иных сообщений по долгу вашей службы. Вы строите жизнь так, как должно вам и как велит вам ваша совесть и выбор вашей души. Разве не в этом суть нашего пребывания здесь? – взяв паузу, по-прежнему строго выговаривала девушка. – Я надеюсь, мой тон не смутит, а настроит вас на новые решения выпавших на вашу долю задач. Я надеюсь также, что моё письмо всё же будет отправлено незамедлительно. Я дам вам щедрые чаевые, но только авансом за вашу дальнейшую добрую службу в этом доме, если вы пожелаете и далее оставаться на этом поприще.

Почтовой смущённо кивнул головой, принёс свои извинения всем дамам и быстро вышел, не дождавшись чаевых. Анет продолжила свои приготовления, напевая: «Нет ничего дороже слов, тех, что дева напевает про любовь».

И настал день разлуки. Небольшой саквояж уже стоял у порога, а Анет с нежностью смотрела на свою так неожиданно обретённую вторую маму и вновь благодарила, с грустью вглядываясь в её глаза.

– Анет, девочка, я так рада, что судьба подарила мне счастье наслаждаться общением с тобой, быть полезной для тебя в дни трудные и стремительные. Я знаю, что моя скромная роль и участие – это всего лишь крошечная глава в твоей судьбе. Я знаю, чувствую, какие сложные переплетения готовит тебе жизнь, до каких глубин уведёт тебя твоя дорога. Будь честна с этим миром, как честна ты со своим сердцем. Пусть судьба не будет строга к твоим ошибкам и взлётам. Пусть каждый твой день будет наполнен радостью присутствия в этом мире, чтобы ни случалось на твоём пути, а ночи наполнятся блаженством с тем, кого выберет твоя душа и провидение.

Анет смущённо опустила глаза, сдерживая слёзы. Они крепко обнялись, даря друг другу надежду на скорую встречу, ласково расцеловали друг друга в щёки. В тот же день поезд унёс Анет в новые дали с неизведанными ею дорогами.

Глава V

– Верь в свою звезду. Верь! Так в фильме говорили. Всегда верь! – топая ногой, беленькая девчушка лет семи строго смотрела на своего сверстника.

– Сама верь, – упрямился мальчик.

– Ну и глупый, – сердилась она, – вот я верю, а ты будешь стоять тут и плакать до старости.

Мальчик прижался к забору, отвернувшись от настойчивой девчушки, вероятно, чувствуя перед ней свою беспомощность и всем видом выказывая, что он намерен прекратить любые разговоры, оставшись при своём мнении.

– Вот вредина! – раздосадованная подруга легонько постучала его кулачком по лбу, незамедлительно получив отпор.

– О чём спор? – заинтересованно спросила Анна, случайно наблюдая эту картину, подходя к своему дому.

– Ни о чём, – буркнул мальчик и, насупившись, отвернулся от обеих, скрестив руки на груди.

– Я понимаю, что невежливо вмешиваться в чужой разговор, тем более, когда он касается двоих, но всё же я рискну вам предложить свой опыт в жизненных вопросах, возможно, смогу быть чем-то полезна, – Анна дружелюбно улыбалась, присев на корточки возле детей, – меня зовут Анна, а как зовут вас?

– Вероника, – сразу ответила девочка, оглядывая нежданную собеседницу с ног до головы, – а это Егор.

Мальчик, насупившись, не произнёс ни слова.

– Отлично. Теперь мы с вами знакомы. Почти знакомы, – рассмеялась Анна, глядя на мальчика. – А что у вас случилось, если не секрет?

– Секрет! – выкрикнул мальчишка и пнул ногой камешек.

– Так бывает, проходили, – вставая во весь рост, понимающе вздохнула Анна. – Могу познакомить вас со своим другом, пёсиком, которого зовут Рад. Уверена, он знает многие ответы на важные вопросы и непременно поможет вам с ними разобраться, если проникнется доверием к вашей дружбе. Дело в том, что он не любит сердитых людей, но с радостью принимает весёлых и предприимчивых. Его имя происходит от слова радость. Вот такой волшебный пёс, – развела руками Анна, улыбаясь.

– У меня тоже есть пёс, – буркнул Егор, неожиданно для себя вступая в разговор.

– А как его зовут? – спросила Анна.

– Герда. Я сам её кормлю и гуляю с ней, – заявил Егор, сохраняя недовольный тон.

– А у меня кот Барсик, – подхватила девочка, – ему восемь лет, он у нас немножко ленивый. А знаете, как называет его мой дедушка? – Барсук! – Вероника заливисто рассмеялась, уже забыв о недавнем споре.

– Видимо, по заслугам, – улыбнулась Анна.

Егор тоже невольно улыбнулся.

– Так что, идём знакомиться с Радом? Или у вас есть дела поважнее? – уточнила Анна.

– Дела есть, но мы всё-таки сходим, – ответил Егор, гордо вскинув подбородок.

– Ну и отлично, – подытожила Анна, надевая сумку на плечо, – тогда вперёд. Надеюсь, что долго вас не задержу.

– Идём, идём! – торопила Вероника, подпрыгивая от радостного нетерпения увидеть волшебного пса.

– Только в дом мы заходить не будем, нам не разрешают родители, – предупредил Егор.

– Понимаю, – кивнула в ответ Анна. – И все трое направились в сторону её дома.

– Ну, знаешь, – с досадой глядя на пса, сказала Анна, едва войдя в дом, – это были мои любимые тапочки, а ты сделал из них дуршлаг для вермишели. Эх, Рад, надо купить тебе завтра новых игрушек. Тебя, между прочим, дожидаются во дворе дети, которые желают с тобой познакомиться, а ты вот как меня встречаешь, ушастый хулиган.

Анна надела на своего любимца поводок и вывела его из дома.

– Вот и Рад собственной персоной, – торжественно произнесла она. – Правда, этот сорванец, разгрыз мои тапочки до безнадёжного состояния.

Анна снисходительно рассмеялась и вежливо представила гостей:

– Знакомься, мой друг, это Егор и Вероника.

– Мы двоюродные брат и сестра, – уточнила девочка, глядя на пса.

– Он же ещё совсем маленький, – удивился её брат.

– Маленький да удаленький, – рассмеялась Анна, отстёгивая поводок от ошейника.

Рад, виляя хвостом, принялся обнюхивать новых друзей.

Около часа они резвилась в саду, играя с мохнатым другом. Смех детей не замолкал ни на минуту. Да и вовлечённая в детские забавы Анна насмеялась от души, и вдруг она поймала себя на том, что счастлива, легка и свободна, как в детстве, когда только ветер гулял в её волосах. «Куда испаряется это чувство, когда мы взрослеем и нагружаем наш мозг, делая из него гирю, которая уже не способна беззаботно и легко оторваться от земли и лететь, лететь в небеса…», – думала Анна. Теперь в бойкой и жадной до радости детской компании она прыгала и пряталась, словно и не было многих лет взрослой жизни, столь серьёзно надуманной.

– Уф-ф-ф! Устала, – вскинув руки, выдохнула Вероника.

– Я сейчас принесу компот, – кивнула Анна, поднимаясь по ступенькам в дом.

– Мне воды, – крикнул Егор вслед.

Рад, разгорячённый и тоже уставший, плюхнулся к подножию пушистой ели, тем не менее поглядывая за детьми и хозяйкой, забавно раскинув уши на земле.

Когда все уселись за небольшим столиком в саду, Вероника, выпив стакан компота почти без остановки и отдышавшись немного, вдруг выпалила:

– А хочешь, я расскажу тебе, почему мы ссорились с братом тогда?

– Ну, я думаю, нужно спросить разрешения у брата на столь интимные подробности, – с лёгкой улыбкой сказала Анна, заметив, что в общении с ней доверительно перешли на «ты».

– Можно, – смущённо кинул Егор, положив вспотевшую голову на руки.

И Вероника тут же принялась рассказывать, эмоционально размахивая руками:

– Понимаешь, Егору дали важную роль в нашем детском спектакле, а он никак не может справиться с ней. Как только выходит на сцену, боится слово сказать, а ведь даже и зрителей в зале нет! И мы с ним заспорили.

Анна с пониманием покачала головой и поинтересовалась:

– И в чём же заключается спор?

– Я знаю, уверена, что Егор может выступить и сыграть свою роль. Нужно только верить в себя. А он утверждает, что никогда не сможет, потому что ему медведь на ухо наступил.

– Ну, во-первых, так говорят про тех, у кого нет слуха, а точнее, нет музыкального слуха – разъяснила Анна, – а во-вторых, интересно узнать, что говорит ваш режиссёр по этому поводу?

– Антонина Петровна говорит, что с ним бьётся как рыба об лёд, и если до понедельника Егор не сможет сказать свои слова со сцены, то назначит другого мальчика на эту роль.

Егор смущённо уткнулся поглубже в сложенные на столе руки.

– Тут, простите, возникает главный вопрос: а ты сам, Егор, если отбросить все трудности и споры, хотел бы выступать на сцене при зрителях, среди которых будут и твои родители?

Егор помолчал немного, потом, вздохнув, поднял голову:

– Мама кричит на меня, когда я делаю что-то не так. Если бы я мог улететь на такую планету…

– То там смог бы выступить перед доброжелательной публикой, – продолжила Анна.

– Ну, если бы рассказывал про галактические корабли и космолёты.

– Что ж, не будем откладывать такую возможность в долгий ящик, – радостно объявила Анна, – представь, что ты высадился на некую неизвестную планету. Здесь, к счастью, оказались три благодарных и доброжелательных слушателя, включая собаку. – Егор с недоверием посмотрел на Анну, а та продолжала: – Мы, земляне, мало знаем о галактических кораблях, луноходах и прочем, точнее сказать, вообще ничего не знаем.

Вероника тут же поддержала Анну, такая идея ей понравилась:

– Я бы очень хотела узнать, ну хоть что-нибудь, – жалобно попросила она, соединив ладони у груди.

Егор воодушевлённо посмотрел на них и мечтательно произнёс:

– Пусть тогда… там у нас будет космическое взлётное поле, – мальчик деловито показал рукой на большую поляну, окружённую кустами и деревьями, – а здесь, за домом, штаб инопланетной базы, где я работаю. Я пригласил вас с другой планеты на экскурсию, – последнее слово он выговорил с трудом, – так как у вас нет ещё галактических кораблей, световых лучей и лазеров, способных менять время и пространство.

– Да, серьёзные познания, – глядя в небо, произнесла Анна. – А как же мы добрались к вам, если у нас нет ещё таких кораблей? – она вопросительно смотрела на Егора в надежде получить внятный ответ.

– Это просто: я привёз вас сюда на своём корабле.

– Так-так, – потирая ладони, заинтересованно говорила Вероника, – давай рассказывай, не терпится узнать, как вы тут живёте.

– Хорошо живём, – буркнул Егор, – только нужно вежливо попросить и немного потерпеть, так как я должен передать данные в штаб.

Егор удалился за угол дома, и Анна, посмотрев выразительно на Веронику, шепнула:

– Мужчины не любят, когда ими командуют, и лучше помнить об этом, тем более мы с тобой на правах гостей.

– Ладно, – согласилась девочка, едва сдерживая смех.

Вскоре Егор вернулся совершенно серьёзный и принёс с собой какие-то камни, палки и даже водопроводный шланг, так удачно обнаруженный у колодца.

– Сейчас я расскажу вам об устройстве летательного аппарата, ну и как тут у нас всё устроено. – Он принялся раскладывать принесённые предметы, увлечённо разъясняя предназначение каждого. Вряд ли его «инопланетные гости» могли понять смысл всех галактических терминов и определений, но слушали внимательно и стойко, чтобы ничем не сбить речь гостеприимного хозяина, который столь щедро делился секретной информацией.

– Вам нужно время, чтобы всё понять, тогда вы сможете построить свой галактический корабль и лететь на другие планеты, – серьёзно сообщил инопланетный представитель.

– Спасибо, Егор, это было незабываемо и очень интересно. А на этой площадке есть и другие виды космолётов? – с интересом спросила Анна.

– Конечно! Я сейчас вам их покажу, – он аж подпрыгнул от радости.

Вся компания отправилась на известную поляну, слушая новый познавательный рассказ.

– Егор, нам влетит, если мы вовремя не вернёмся домой, – неожиданно вспомнила Вероника. – Сколько время? – обращаясь к Анне, тревожно спросила она.

– Почти семь.

– Вот видишь, нам пора, – крикнула беловолосая землянка.

– Да, время летит незаметно, – развела руками Анна, глядя на Егора.

Парнишка с грустью вздохнул и недовольно пробурчал:

– Ну вот, только разыгрались…

– Если вам разрешат родители, приходите ко мне в другие дни. Завтра я уеду из города, но скоро непременно вернусь и буду рада вам, мои новые друзья. А как Рад будет рад, – и она рассмеялась над своим каламбуром.

Дети принялись благодарить гостеприимную хозяйку, явно не горя желанием от неё уходить, но пора было домой, и от этого никуда не деться. Они знали, что родители могут и не отпустить их одних в следующий раз.

– Благодарю за подаренное удовольствие и доверие, – Анна с улыбкой помахала им рукой.

Дети помахали в ответ и скрылись за углом резного забора. Наполненная яркими чувствами хозяйка, невольно вспомнила давно забытый стих:

Наруш свои планы: взлети в облака,

Откройся другим измереньям.

Станцуй «чунга-чангу» или бобра,

И сделай прививку от лени.

Попрыгай в резинку, слепи пароход,

Отбрось свои знанья и книги.

Ты этот день положи на счёт

Грядущего изобилья.

На следующий день, рано утром, Анна с матерью уже мчались по шоссе на стареньком такси. Путь их лежал в родной посёлок, где Анна родилась и провела годы своего детства.

– Ну вот, обещала приехать – и приехала, – объявила Анна, едва выйдя из машины.

– Да, давно я здесь не была, – вздохнула мать, оглядываясь по сторонам.

Таксист достал из багажника их сумку, получил от них деньги и был таков. Рад, оказавшись на свободе, прыгал от радости, дёргая поводок в разные стороны.

– Вот сорванец, – усмехнулась Анна, поправляя короткий плащ и наблюдая за суетливым другом. – Мам, а помнишь, я также нетерпеливо прыгала и даже ныла, когда хотела обещанное мороженое или пойти в кино?

– Конечно, помню. Отец баловал тебя, а ты баловала свою собаку, позволяя ей слишком много, – ответила мать.

– Да, мне не хватает отца… очень. Я счастлива, что могу обнять тебя и, – Анна умолкла и внимательно посмотрела в глаза матери, – прости меня, родная. Я боялась многого: своих чувств, боли, прошлого… я боялась жить. Я люблю тебя, мам.

Она обняла мать и нежно поцеловала в щёку. Рад заскулил, вероятно, тоже претендуя на свою долю внимания.

– Идём, страдалец, идём, – позвала Анна и весело шлёпнула пса по заднему месту.

Женщины купили цветы на небольшом рыночке у местного магазина и отправились на кладбище, где были уже давно. Дорога предстояла долгая и обещала душевную беседу вдали от шумного города и людей. Рад, освобождённый от поводка, носился вперёд-назад, весело размахивая ушами и благодарно поглядывая на своих спутниц.

– Мама, скажи мне, кто я? В чём мой талант, способности? Чем я отличалась от других детей? – неожиданно спросила Анна.

– Странный вопрос. Ты сделала карьеру и прошла столько испытаний, многого достигла и вдруг… не знаешь, кто ты, – мать даже приостановилась.

– Не знаю.

– Хм, это что-то новое. С самого детства ты была в центре внимания и всегда собирала вокруг себя кучу ребят. Они бросали все свои дела и бежали к тебе по первому зову. Когда вы собирались во дворе, это ещё куда ни шло, но когда ты всю ораву приводила в дом, мне это жутко не нравилось: шум, крики, сор… и даже перестановка мебели. Ты помнишь это?

Анна рассмеялась:

– Ещё бы, мы придумывали разные спецзадания, а затем самоотверженно бросались их исполнять.

– И ты всегда была лидером, генератор идей, да и только. Ума не приложу, откуда только брались у тебя бесконечные сценарии забав. Помнишь, как вы притащили от бабушки старый холодильник и отправились на нём в космическое путешествие, прихватив с собой кота? Я долго не могла понять, откуда раздаются истошные вопли бедного животного. Как вам вообще пришло в голову его туда затащить? – Они вместе рассмеялись, погружаясь в давние события. Через некоторое время Анна спросила вновь:

– Скажи, а ты знала, кто твоя дочь? Ну, по сути, понимаешь?

Зинаида Викторовна задумчиво посмотрела в небо и невольно вздохнула:

– Чтобы знать, кто твоя дочь, нужно знать, кто есть ты. Согласна? Вряд ли я тебе отвечу на этот вопрос. Но то, что у тебя есть талант педагога и наставника, думаю, ты знаешь. Твоё желание лечить каждую букашку и спасать «утопающих», наводили меня на разные мысли.

– Папа сказал однажды: «Моя дочь – первопроход». Тогда я вряд ли правильно поняла смысл этого слова, но оно, произнесённое с такой гордостью и любовью, крепко засело в моём сознании. Как ты думаешь, почему папа так назвал меня?

Мать неожиданно остановилась, оглядываясь по сторонам, очевидно, в поисках подходящего брёвнышка или пня, чтобы присесть. Она сразу как-то переменилась лицом в один миг.

– Мама, что с тобой? Тебе плохо? – с испугом спросила Анна, подхватывая её под локоть.

– Я присяду, доченька, погоди.

Заприметив в стороне поваленный ствол, женщина медленно направилась туда, опираясь на руку дочери.

Анна осторожно усадила мать и с тревогой обняла за плечи:

– Вода, у нас есть вода, бутерброды, яблоки. Ты что-нибудь хочешь? Что-то болит?

Мать отрицательно покачала головой и через некоторое время тихим голосом произнесла:

– Подожди… Я сейчас расскажу тебе… я вспомнила. Вспомнила… Ты уже знаешь, что за отца и за мать у меня была бабушка Таисия. Она взрастила во мне веру, которая вела меня по жизни в любые годы. В молитве протекали наши дни, ничего мы не делали без молитвы. И ладилось всё у нас, и в доме порядок был, и в саду. Помню, однажды заболела бабушка и слегла, а мне годков семь или восемь было. Позвала она меня к себе и шепчет, ладони мои поглаживая: «Разожги огонь в печи да в лампадке, помолись на иконы сердечно и отдай Богу заботы мирские. И не печалься боле». Сделала я всё так, как велела мне бабушка, да и задремала за столом. Сон вижу, словно явь. Идёт парень молодой да высокий навстречу мне. Я опешила, засмущалась вся, а он руку свою разжимает, а на ладони – кольцо золотое. Показывает мне и говорит: «Как станется тебе двадцать лет, мы поженимся. Буду звать я тебя Лебёдушкой, ты зови меня Соколом и роди мне первопрохода».

– Перво-про-хо-да? – удивлённо повторила Анна.

Мать пожала плечами:

– Я и слова-то такого не слышала, и забыла о нём давно. Правда, сон тот в руку был. До сих пор его помню. Отца твоего, действительно, в двадцать лет встретила, замуж за него вышла, дочь родила, не сына. А тут ты спросила, сердце так и оборвалось, и я вспомнила об этом.

– Странно, – задумчиво прошептала Анна, – значит, я – первопроход-первопроходец? – Анна усмехнулась странному сочетанию, а затем подытожила: – Ну и в чём же я первая?

Мать снова пожала плечами:

– Вопрос. Только сейчас чувства во мне странные всколыхнулись: волнение, радость… Жизнь остро ощутила сейчас, словно в детство вернулась. А ты что чувствуешь, доченька?

Анна печально опустила глаза:

– Я и не встретила своего суженого, и во сне не видела, и ничего нового не открыла, мама.

Та ласково обняла дочь за плечи:

– Так откроешь, какие твои годы. Лишь бы свет души не иссяк, и любовь придёт.

Могила отца имела вполне ухоженный вид. Многолетние цветы уже набирали силу и подчёркивали атмосферу пробужденной весны, которая не знала ни границ, ни преград в своей природной чистоте и искренности. Зрелая ель укрывала ветвями почти всю территорию оградки, словно оберегая могилу охранным куполом.

– Ну, здравствуй, дорогой наш. Долго мы у тебя не были, ты уж прости нас, непутёвых. Уберём старые листья, упавшие ветки, и будет совсем хорошо, – деловито говорила мать, а дочь, не отрывая глаз, смотрела на фотографию отца. Слёзы горячими струями текли по её лицу. «Папочка», – горько прошептала она и закрыла лицо руками.

День клонился к закату, когда, утомлённые дорогой, они вернулись домой. Каждая из них, наполненная собственными чувствами и событиями, окрашивала прожитый день в свои цвета и смыслы. Каждая была счастлива по-своему, благодарна судьбе и прожитому дню.

Этой ночью Анна видела яркий сон: она шла в небесно-голубом платье по озарённой солнцем улице, и тут её окликнула девочка, обращаясь к ней самым трепетным, самым нежным на свете словом: «Мама!».

Глава VI

Иногда страдания и боль, пережитые однажды, становятся неотъемлемой частью твоего существования в дальнейшем. Они порой, словно та брешь, которая уже заброшена в отчаянных попытках латания и живёт своей собственной жизнью мук и одиночества, имея власть над человеком, сдавшимся её притворной силе. Так случилось и с Изольдой Браун, её отчимом, братом, и даже с отцом Анет.

В то утро Анет, размышляя об этом, написала в своём дневнике:

«Боль, ставшая частью жизни и тебя самого, однажды вытеснит всё остальное. Быть болью и разделять боль с другими, испытывая сострадание к ним, не одно и то же. Я испытала боль души и знаю теперь, что её скрытый бриллиант – радость, так как суть её в том, чтобы привести нас к самым высоким вершинам духа».

Жизнь не манила Анет сладким пряником. Ей предстояло долгое освоение этой новой, ещё непознанной самостоятельной дороги к счастью, которое каждый для себя видит по-своему, по-своему его и создаёт. Чутьё и твёрдая вера не давали сделать больших ошибок и защищали в трудные минуты, когда и просвета, казалось, нет в однообразных буднях каждодневной работы, чтобы глубоко вдохнуть, выпрямить спину и броситься в омут девичьих снов да развлечений. Она не спешила тратить деньги, подаренные Серафимой Андреевной, которые, безусловно, грели ей сердце, ведь это было наследство, доставшееся ей по роду так неожиданно и приятно, с лёгкой руки любимой свояченицы.

Её юное девичье сердце мечтало о любви и готово было выдержать все испытания, если таковые пошлёт жизнь. Но душа знала: нет ещё того, с кем она хотела бы разделить свою судьбу. Поклонники всегда оказывали знаки внимания юной особе, привлекающей их взгляды и мечты. Так было и в доме Серафимы Андреевны, и на новом месте, в мастерской при храме, где трудилось немало молодых людей. Некоторые делали вид, что она лишь часть их игры, и при желании они легко овладеют её сердцем и разумом, сами же были легкомысленны и надменны, как и те, кто давал понять, как они влюблены и несчастны. Кто-то никак не проявлял своего расположения, а иногда и мог подчеркнуть своё пренебрежение. Все это не то чтобы забавляло Анет, но странным образом приводило её мысли и планы в больший порядок, а также расцвечивало дни за кропотливой работой в мастерской у её новых благодетелей.

Шли дни, Анет взращивала себя на своём женском поприще и всем своим существом выдавала присущее ей чувство справедливости и такта, излучая при этом невероятно тонкое очарование и красоту, отражая, в первую очередь, светлую душу, которую издревле люди называли живой. Анет трудилась со всей самоотдачей и творчеством. Она изучила гончарное дело и получала истинное удовольствие от процесса изготовления горшков и их росписи. Но в те дни, когда количество заказов превосходило все мыслимые возможности, чтобы уложиться в срок, ей приходилось работать без выходных и допоздна задерживаться в мастерской. Когда же она плюхалась, до предела уставшая, на кровать, спина и руки невыносимо ныли от многочасовой нагрузки, перед глазами мелькали и плыли чередой чашки, горшки, тарелки и разная утварь. Хозяева не спешили брать дополнительных мастеров на эту работу, ссылаясь на то, что большие заказы бывают не так уж и часто, а они и без того платят высокую арендную плату, при этом нередко занимаясь благотворительностью.

И пришёл день, когда и эта стезя для Анет нашла своё завершение. Однажды она получила письмо, в котором аккуратным почерком сообщалось:

«Дорогая Анет, пишет известный Вам Андрей Николаевич Дольный. Не удивляйтесь моему письму, обстоятельства вынуждают меня потревожить Вас. Дело в том, что нынешнее положение обязывает меня оставаться со своими близкими, дабы уладить многие срочные вопросы, касаемые нашего имения и, кроме того, завершить начатые дела иного порядка, которые также не терпят отлагательств. На этом и строится моя к Вам просьба и пожелание. Я знаю, со слов Серафимы Андреевны, как непросто даётся Вам хлеб и жизнь в чужом доме, а посему смею предположить, что мы могли бы быть полезны друг другу, если, конечно, Вы примете моё предложение. Я расположен к Вам только добром и верным признанием всех ваших добродетелей.

Скажу кратко: моя драгоценная сестра, Вероника Павловна Шницель, серьёзно больна. Живёт она одна в небольшом городе П. Я в отдалении и разъездах не могу принимать полноценного участия в её жизни. Ей же необходима сейчас добрая помощница и друг. А посему хочу предложить Вам это благое дело и, конечно, хорошее жалование за уход и посильную помощь. А сколько нам на роду написано – одному Богу известно. Да, в придачу оставлю Вам небольшой домик в её городке. Он послужит Вам и добрым пристанищем в трудный час разлуки с близкими, и хорошим местом уединения и покоя для вашей удивительно нежной и тонкой организации. Он давно скучает по хорошей хозяйке, которой, уверен, Вы могли бы стать. Надеюсь, Вы радостно примете от меня сей дар, ибо любому дому тоже требуется любовь и забота, а он не получал их уже несколько лет.

На том заканчиваю своё письмо и прошу лишь согласиться на моё дерзкое, но, поверьте, небезучастное к Вашей судьбе предложение и отписать тотчас же, как примите решение. А я непременно буду ждать ответ с наилучшими для меня известиями. Адрес моей сестры, на всякий случай, сообщаю ниже.

Ваш друг Андрей Николаевич Дольный»

Так и решилась дальнейшая судьба Анет, которая в глубине души уже ждала перемен и новых событий в своей жизни, тем более что просьба доброго друга её семьи являла собой акт милосердной заботы, которая нужна конкретному человеку. Не раздумывая, Анет тут же приняла решение, отписала ответ и через несколько дней получив расчёт, отправилась в путь.

Путь оказался неблизким. Анет мало что знала о сестре Андрея Николаевича и ожидала увидеть женщину преклонных лет, оказавшуюся в непростой жизненной ситуации, вероятно, измученную своим недугом и одинокую.

Двухэтажный дом по указанному адресу, стоящий в окружении небольшого ухоженного сада, снаружи выглядел добротно. Стены, оштукатуренные и окрашенные в лазурно-белый цвет, вызвали у Анет приятные воспоминания, напомнив отчий дом, где прошло её детство, где в мечтах она жила в волшебном замке и, кажется, совсем недавно играла со своими друзьями, кроликами и пряталась на сеновале. «Прошла целая вечность с тех пор», – вздохнув, с грустью подумала она. На её стук дверь открыла зрелая женщина приятной внешности, с аккуратно уложенной причёской и красивой шпилькой в волосах в виде розы.

– Здравствуйте! Вероятно, вы… Вероника Павловна Шницель? – немного сбиваясь, спросила Анет.

– Она самая, – подтвердила дама.

– Я Анет Браун. Ваш брат…

– Знаю, знаю. Проходите, я ждала вас, – не дав договорить, ответила хозяйка.

Вскоре гостья, осмотревшись по сторонам, уже сидела в уютном кресле, отдыхая с дороги.

Вероника Павловна хлопотала рядом, накрывая на стол. Анет робко произнесла:

– Я ожидала увидеть даму…

– Немощную и печальную? – мягко улыбнулась она в ответ. – Понимаю. Наверно, дни мои сочтены. Я пребываю в тяжёлом для себя положении. Рак, знаете ли, моя дорогая, совсем не шутка, а мучительная форма придуманной старости, – с иронией развела руками хозяйка. Ещё раз оглядывая стол на наличие приборов и угощений, она добавила: – Может быть, моя участь решена грустно и безвременно, но тем не менее мы сейчас будем обедать, знакомиться и наслаждаться обществом друг друга, чего бы нам это ни стоило, ведь я вижу перед собой очаровательную леди, одно имя которой уже вызывает интерес. Мой дорогой брат так увлечённо описывал мне вас в письме, что я могла бы заподозрить его в мужской привязанности, если бы не знала, как трепетно и нежно он любит свою жену.

Анет покраснела и опустила глаза перед проникновенным взглядом собеседницы. Вероника Павловна с первых минут расположила её к себе, хоть и смутила некоторой откровенностью.

Усевшись за стол, гостья невольно рассматривала столь радушную и весьма бодрую даму зрелых лет, наблюдая за её умелыми действиями и лёгкостью в общении с совершенно новым для неё человеком.

– Я и забыла, что мне нужно лежать да пить нескончаемые лекарства, которые, разве что при вздутии и мигрени могут быть чем-то полезны, – Вероника Павловна искренне рассмеялась, сделав забавную гримасу, как будто и не было в её багаже внушительных лет и выматывающей болезни, которой она не собиралась уделять ни должного внимания, ни почтения.

Анет была ошеломлена. Как же удивительна жизнь в её подсказках и уроках, только диву даёшься. Для того, чтобы жить нормальной жизнью и наслаждаться ею, когда с тобой происходят события, мягко сказать, нежелательные, требуется особый талант и мудрость, которые не просто тихое убежище в трудные минуты, но и столпы мужества и веры, что встают на пути сильного, ибо он сам выбрал свой путь и испытания.

Вероника Павловна была женщиной умной, деликатной и сердечной. Она всегда хорошо говорила о своих мужьях. Первый её супруг был человеком одарённым и деятельным. Он рано покинул отчий дом, отдавшись жизни взрослой и самостоятельной. Свою суженую он встретил уже поздно, по здешним меркам, в Донском уезде, где и свершилась их свадьба и венчание. Родом он был из Смоленска, туда и привёз свою ненаглядную для жизни ладной и размеренной. Но вскоре был отправлен на службу, где сначала потерял ногу, а затем и вообще слёг с какой-то дрянной болезнью, да так и не оправился. Вероника Павловна по прошествии семи лет обрела счастье с другим мужем, Семёном Владиленовичем Шницелем. Но и он закончил свою жизнь скоропостижно, прожив в новом браке неполные девять лет и оставив супруге свою фамилию и немало долгов, по которым она рассчитывалась три года. Замуж она больше не вышла, оставшись жить в этих краях, в городе Поречье Смоленской области.

Анет видела в хозяйке дома женщину открытую и простую, хотя такой, как у неё, статью и чувством собственного достоинства наделялись разве что княжны или графини – героини прочитанных ею в детстве книг, которые представлялись обычно как образцы чести и добродетели. Сама же Вероника Павловна души не чаяла в новой помощнице, восхищалась её блестящим умом и образованностью и видела в ней девушку возвышенной красоты во всём, от её доброго сердца до природного изящества, которыми наделили её Господь и родители.

Дни они проводили слаженно и легко: то вышивали за дружной беседой платки, которые шли нарасхват на местном рынке у знакомой Вероники Павловны, то смеялись, рассматривая какие-нибудь старые юмористические журналы, где была изложена в иллюстрациях вся суть глупостей и пороков человеческих. Много читали и размышляли над прочитанным, часто делая это вслух. Домашние дела и закупки продуктов Анет чаще всего делала одна, хоть хозяйка дома и настаивала на своём активном участии. Девушка видела, как Вероника Павловна тяжело и болезненно переносит подчас свои приступы, хотя и старается ничем не выдавать мучительные судороги, превозмогая их мужественно и стойко, однако проявления болезни иногда были столь сильными и явными, что не заметить их разрушительного влияния было просто невозможно. Их жизнь протекала в участливом единении двух сердец, обе тонко чувствовали желанное родство душ. Несмотря на столь значимую разницу в возрасте и жизненном опыте, они полюбили друг друга почти с первой встречи, а все остальные шаги выстроились сами собой, естественно и гармонично.

Однажды, когда утренние дела и заботы подошли к завершению, Вероника Павловна, задумчиво оглядела гостиную и произнесла:

– Знаешь, моя дорогая, я давно плохо сплю и не вижу снов, но сегодня… Сегодня я видела странный сон, очень яркий и отчётливый: будто сам царь Николай II молился за меня и просил отыскать в шкафу его письмо, о котором я и ведать не ведаю. Интересно, чтобы это могло значить?

– Ого. Возможно, стоит поискать это письмо, – предложила Анет, пожав плечами.

– Я тоже подумала об этом. А что остаётся?

Вероника Павловна приступила к поискам, а Анет подставляла ей пуфы и табуреты там, где её роста не хватало для просмотра полок. И через некоторое время, в кипе других писем действительно было найдено то, что искали: конверт с надписью «От Его Величества, с почтением, Андрею Николаевичу Дольному». Вероника Павловна замерла.

– Надо же, а он ни словом, ни намёком не обмолвился о своей связи с самим императором. Мой брат, если вы заметили, Анетушка, человек невероятной скромности, к тому же из графского рода по отцу, – улыбаясь, сообщила Вероника Павловна, открывая письмо, – при переезде в другой город, он оставил мне на сохранение большую часть своих книг и писем, да так и не собрался их забрать. Сейчас узнаем, что тут изложено, – и начала читать вслух:

«Уважаемый Андрей Николаевич, смею Вас заверить в своей глубокой признательности. Ваш поступок – это подвиг во славу народа и Отечества. Преклоняю свою голову перед Вашей верой и мужеством, которые послужили добрым примером для многих, в том числе и моему отроку, который только вступает на путь верного служения своей Родине. Такие примеры должны быть сохранены в нашей славной истории, дабы стать уверенным назиданием будущему поколению, прославляющему своих героев.

Вблизи Киева, в селении С., есть небольшой сельский храм, возведённый в честь Андрея Первозванного. Служить там будут службу за здравие Вас и Вашей семьи весь год. А мы, надеюсь, ещё послужим с Вами на благо Отечества.

С наилучшими пожеланиями, Государь Николай II. 18 февраля1911г.

Анет ахнула:

– Сам император! Матерь Божья, – и прикрыла ладонями рот.

– Вот вам и загадка. Я ничего не знаю о подвиге моего брата, – недоумевала Вероника Павловна, машинально присев на край кресла.

Анет даже открыла рот от изумления:

– Боже мой, кажется, я догадываюсь, какой знак вам дали.

Вероника Павловна тоже, кажется, догадывалась, смущенно потирая переносицу.

– Видимо, надо ехать, – через некоторое время задумчиво произнесла она, очевидно понимая, о каком селении идёт речь.

– Едемте! – вскрикнула Анет, но тут же осеклась и уточнила: – А ваше самочувствие позволит нам отбыть в такой дальний путь, дорогая Вероника Павловна?

Смеркалось, когда Вероника Павловна и Анет, покинув вагон, оказались на перроне древней станицы, предвкушая новое путешествие и некую тайну. Загадочные события неожиданно наполнили новыми красками их размеренную жизнь.

Утомлённые дорогой, они остановились на ночь в гостинице, чтобы утром двинуться дальше, сами не зная, что их ждёт и зачем. Доверяя своей интуиции, обе были полны решимости и вдохновения.

Ночь выдалась прохладной. Утренний рассвет застал женщин в полной готовности: нежиться в постелях не было ни времени, ни желания. Анет семенила, укутываясь в плащ, Вероника Павловна, зная, что время ей отпущено немного, страстно вкушала каждый день жизни.

Добравшись на перекладных до ближайшей церкви, женщины зашли внутрь, чтобы разузнать, как добраться до храма, упомянутого в письме императора. Их встретила приветливая сухонькая старушка, радушно приглашая пройти. Выслушав странниц, она задумчиво покачала головой. Оказалось, что женщина недавно в этих краях и ничего не слышала ни о селении С, ни о храме в честь Андрея Первозванного.

– Может, в мужском монастыре что подскажут? Это там, – она показала рукой в сторону, – километра три отсюда.

Женщины не стали больше утомлять её расспросами, помолились, поставили свечи и настроились идти дальше. Анет вышла на улицу в необычайной благости. Она посмотрела на утреннее небо и… расплакалась.

– Я счастлива, Вероника Павловна. Как же любит нас всех Господь, раз посылает нам столько величия в красоте небес, столько великолепия, что мы можем чувствовать Его бесконечную любовь и покровительство.

Солнце близилось к закату, когда путешественницы добрались до монастыря. Первым, кого они увидели на территории, оказался отец Серафим. Он проводил странниц в трапезную, усадил за стол и, радушно угощая травяным чаем, вёл беседу ладную да размеренную. Когда выяснилось, что ищут они тот самый храм в селении С, где до принятия монашества, много лет назад, ладил он службу добрые пять лет, с тоской произнёс: «Селение то давно уж оспа выкосила, упокой, Господи, их души. Выжившие прихожане в другие места перебрались. А храм, слава Богу, стоит, как и раньше! И дверь открыта, да молиться некому. За эти годы и дорога заросла почти, да ничего, сам вас выведу». Расспросил, кто они и откуда и чем именно этот храм так их заинтересовал, что решились на столь долгий путь. Женщины рассказали о письме, поведали, как сложились их судьбы. Отец Серафим молчал, слушал, иногда хитро улыбаясь и кивая головой, и через некоторое время сказал: «Будет у вас, девоньки, много открытий радостных, только не думайте убиваться, когда поворот настанет, должно так. А ещё знайте, что судьбы ваши переплетены, многие жизни вели вы друг друга разными тропами, и каждый раз свет и любовь освящали тот путь, а потому и ладно вам вместе, и благостно. Знаю, расстанетесь вы однажды, но не корите судьбу за это. Дар, что получите, будет вам отрадой для сердца и утешением в минуты тягостные, – старец задумался, вдаль глядя, и добавил: – Будет ответ по делам вашим да по совести, а нести свой крест каждая будет смиренно и радостно».

Когда произносил слова старец, мурашки бегали по телу. Обе ясно чувствовали: эта встреча неслучайна. Значит, поездка по зову сердца – верное решение, которое непременно откроет двери таинственной подсказки свыше.

Знакомство с отцом Серафимом на долгие годы станет маяком света в жизни не только Вероники Павловны, но и Анет, о чём тогда она ещё не знала.

Храм Андрея Первозванного оказался довольно далеко, у речки. Место живописное, на возвышенности, среди сосен и дубов. Небольшое строение из брёвен, окрашенное в светло-коричневый цвет, утопало в зелени, выдавая себя лишь золотым крестом. Это было настоящее произведение искусства: и резные наличники на окнах и дверях, и резные перила, и дверь под аркой, через которую они вошли на территорию, создавали особую притягательность и теплоту.

Вероника Павловна с удивлением отметила, что всё здесь благоухало любовью, чистотой и красотой: и уютный дворик, и скамейки, и стол в небольшом ухоженном саду.

Торжественности добавлял и безупречно белый платок на голове Вероники Павловны, весьма уставшей, но воодушевлённой встречей со старцем. Последний, едва они вошли во двор, поклонился, перекрестился и был таков. Анет села на скамью возле храма и грустно посмотрела ему вслед. Кажется, в глубине души, она уже мечтала о новой встрече с отцом Серафимом.

– Невероятный человек, – вымолвила она, – грустно расставаться, но приходится.

Вероника Павловна вздохнула:

– По-моему, он остался с нами, в наших сердцах, укрепив в них надежду и веру. Знаешь, милое дитя, я встречала в своей жизни разных людей. Но сейчас, невольно подводя итоги прожитой жизни, ярко в памяти всплывают лишь некоторые из них. И эти некоторые, несли свет поистине прекрасный. Они делали это легко и естественно, а во мне порой бушевали безумные бури и протесты, но позже, сад моей души зеленел и благоухал новыми цветами. Очевидно, что и батюшка Серафим теперь стал для меня таким человеком.

Вскоре путницы поднялись по высоким ступеням с резными перилами, и оказались там, где, возможно, ждала разгадка тайны, которая привела их сюда.

Они шли рука об руку в надежде прикоснуться к мудрости провидения высших сил, что посылают нам разного рода знаки и встречи. Ступая уверенно и смело, они двигались туда, куда вели их судьба и принятое решение.

ГлаваVII

– Если ты будешь относиться к себе так же, как относится к тебе Бог, то какой станет твоя жизнь? – спросила весьма древняя бабулька у одной из ярких девиц модельной внешности, от жары едва удерживающих себя на высоких каблуках.

Анна невольно услышала эти слова перед входом в ворота на территорию храма Успенской Божьей Матери, в который она однажды забрела со своей новоявленной подругой Майей, хотя делала это крайне редко.

– Ты слышала? – с удивлением обратилась она к подруге и, не дожидавшись ответа, задумчиво произнесла: – Я знала, что они обязательно дадут мне знак или послание. Ты иди, я хочу остаться одна и посидеть здесь. – Анна направилась к скамейке, замеченной в отдалении от вымощенных плиткой дорожек, укрытой раскидистыми ветвями цветущей акации, совершенно утратив интерес к храму и церковной службе. «Иногда мы находим свои бриллианты там, где меньше всего ожидаем найти», – растерянно прошептала она сама себе.

Майя понимающе кивнула и, поправив платок на голове, направилась к высокому крыльцу храма.

– Какой станет моя жизнь? – задумчиво повторила Анна, оставшись в одиночестве.

Этот вопрос, словно тёплой волной, накрыл её с головой, будоража душу и мысли. Анна сидела в глубокой тишине, слушая дыхание нахлынувших чувств как предвестник чего-то абсолютно нового и свежего на её витиеватой дороге жизни.

Майя вернулась спустя полчаса.

– Тебе нужно ещё время? – деликатно спросила она.

– Майка, как я тебя люблю, – бросилась на шею подруге Анна, явно пребывая в плену возвышенных чувств.

– Похоже, всё хорошо, – усмехнулась Майя, обнимая её в ответ.

– Майечка, как же хорошо жить! – воскликнула Анна, поцеловав подругу в щёку.

– Тогда идём ко мне пить чай с тортом из чудных фарфоровых чашек, подаренных одной щедрой красоткой мне на день рождения, – рассмеялась Майя, снимая платок.

По дороге Анна попросила:

– Не спрашивай пока ни о чём, дай мне время самой разобраться в происходящем, и ты первая узнаешь о моих открытиях, – предупреждая возможные вопросы, сказала она.

– Знаешь, я тоже думала над словами той бабули, когда была в храме, и, пожалуй, всё, что мне очевидно, – это то, что я сама вольно или невольно выбираю свою жизнь, события и людей на своём пути и позволяю случаться тому, что выбрала. Я тебе говорила, что жила с чувством, что не способна кардинально менять правила игры и декорации – дано то, что дано. Но теперь я ясно вижу, что мой путь лишь отражение моих мыслей, слов и намерений. Я выбрала всё, что было и всё, что будет. Нужна лишь смелость признать это. Хотя я согласна с тем, что есть базовые настройки, включая предназначение, как неотъемлемая часть нынешнего воплощения.

Анна с интересом посматривала на Майю, держа её под руку, а та взволнованно продолжала:

– Конечно, я знаю, что все твердят об этом… Но то, что я почувствовала сердцем сегодня, явило мне силу принять свою реальность как картину, которую я пишу каждый день.

– И что же ты выбираешь сейчас?

– Всё. Понимаешь, я хочу начать с того, чтобы принять этот мир таким, какой он есть – со всеми помоями и свалками, со всей грязью и величием, со всеми красотами и тайнами, с моим совершенством и уродливостью. Я почувствовала, что это принятие – подарок, дар самой себе, Богу и всему, что есть на Земле. Я поняла, что выбираю эту силу для своей души, силу, которая не способна судить или ненавидеть, и потому имеет великую способность и право сотворять, трансформировать, претворять в жизнь желаемое. Всегда нужен баланс сил, согласна? Ты никогда в полной мере не насладишься пищей, если не испытаешь истинный голод. Важно полюбить в себе то и другое и дать этому место. Во всём нужно равновесие. Тьму и свет я вернула для себя в изначальное единство. Я утолила свой голод в эти минуты и чувствую радость и удовлетворение.

Анна остановилась на мгновение, внимательно посмотрев на Майю. Сейчас ей пришла мысль, что той нужно выступать на сцене или отдаваться детям в каком-нибудь закостенелом учреждении, где редко встретишь столь вдохновлённых учителей. Майя продолжала:

– Я приняла важное и очевидное – я есть то, что ощущаю, чувствую, созидаю, разрушаю, люблю и ненавижу. А если я – есть всё, то я и принимаю всё, а значит владею миром… без стремления им владеть. Разве не так?

– Ого! Ты думаешь так легко принять всё несовершенство нашего мира?

– Я сделала это в один миг. Какое облегчение и свободу я испытала! Даже на мгновение, сделав это в полной мере, ты откроешь себе врата в рай.

– Интересная мысль. И как ты это сделала? – допытывалась Анна, разглядывая картины облаков над своей головой.

– Я приняла мысль, что именно сейчас, в этот момент – кульминация всей моей жизни. Всё ложное отсевается мгновенно, а правда сверкает всеми гранями… Возможно, я покажусь тебе слишком наивной и восторженной, но мои чувства лишь подтверждают истинность этих слов. Я создам будущее, в котором хочу жить, используя лишь единственный инструмент для этого – себя саму и сотворчество с Ним. Разве не так относится ко мне Творец и не этого ждёт?

Анна демонстративно почесала затылок.

– Майка, я всегда знала, что ты ангел во плоти, но что такой, по-детски чистый и прекрасный, поняла только сейчас.

Они спонтанно обнялись, охваченные порывом чувств, невольно привлекая внимание случайных прохожих.

Следующая встреча подруг случилась через пару недель в доме Анны. Во дворе бегали дети, играя в мяч с Радом. Все заразительно смеялись, когда им удавалось его обмануть и оставить растерянного игрока ни с чем.

– О, у тебя тут новые приятели! Счастливые… и всё им кажется достижимым и возможным. Вот где наши учителя, – улыбалась Майя, любуясь детворой.

– Да, тоже смотрю на них и радуюсь. Но и у них бывают заминки с достижениями, ― рассмеялась Анна, угощая подругу под раскидистым дубом в саду. Разливая чай в белые чашки с позолотой, она спокойно произнесла: