Здравствуй, Витя бесплатное чтение

Дом защитника отечества

Раньше я мало задумывался о том, кто такие защитники Отечества. Я почему-то был уверен, что не следует осуждать человека, решившего кардинально изменить свою жизнь и отправиться что-то или кого-то защищать. Раньше было трудно представить, что солдаты останутся забытыми частицами давно минувшего прошлого.

Были времена, когда я путешествовал и смотрел на родную и любимую страну. Мне доводилось встречать разных людей с разными историями. Но долгие годы я провёл в плену у повседневности. Я жил в бетонной коробке и выбирался из неё, чтобы добыть себе еды – ходил на работу. У меня не было времени и возможности задумываться о защитниках Отечества, о том, что они сделали и что с ними случилось.

Такое время настало, когда одна моя знакомая уехала и попросила присмотреть за её квартирой. Когда-то в этой квартире жил дядя Витя. Он был ветераном войны, довольно спокойным человеком, постоянно ходившим в военной форме. Я рано вставал на работу, и если видел его на спортивной площадке, значит, он был в отпуске. Я запомнил его как человека, не уходившего на войну, а возвращавшегося туда. Пару раз я видел, как он уходил из дома, пока остальные спали. Но родные смотрел ему вслед через окно.

– Ладно, бывай, – сказал он мне однажды. – Меня там ждут.

Дома его тоже ждали, у него была жена и маленькая дочка. Они его так и не дождались. Дядя Витя не вернулся. Сначала уехала его жена с ребёнком, а когда уезжала его сестра, она предложила мне пожить в их квартире. Я согласился.

Позже выяснилось, что я был не единственным, кто присматривал за жилплощадью. Управдом часто заходил без спроса, чтобы проверить что-то. Иногда я спал и чувствовал, как за моей спиной открывалась входная дверь, прямо на меня смотрел управдом и ехидно улыбался. Я будто был обезьяной, живущей в чужом логове и требующей внимания. Он открыто не говорил мне этого, но по его поведению было понятно, что он хочет прибрать к рукам квартиру ветерана.

Защитники Отечества получали льготы и могли обеспечить безопасность своей семьи. Их уважали. Сегодня о них позабыли, такие как управдом пытаются лишить их квартир, а вот восточные партнёры рекомендуют не вспоминать о прошлом. Это те самые партнёры, которые пришли в нашу страну, чтобы помочь. Только они не уточнили, что помогать будут себе.

Неприятно думать о том, что эти самые партнёры стали нами руководить. От этих мыслей хотелось напиться, чтобы заглушить возникающее чувство брезгливости. Но нельзя было давать повода управдому для выселения. Несмотря на то, что он частенько пытался угостить меня кукурузной водкой «Лей Пей». Я отказывался. Не хотел остаться на улице или жить в общежитии при фабрике.

Водка «Лей Пей» меня преследовала даже на работе. На любой работе её могли выдать в качестве премии. На этикетке было написано «Лей Пей Здоровье Смерть Стабильность». Слово «смерть» было подчёркнуто, наверное, это своего рода предупреждение о вреде употребления алкоголя. Люди пили её, думая лишь о стабильности. Я думал о том, как выжить.

Когда-то я считал себя путешественником и долгое время слонялся без дела. Познавал прелести жизни «просветлённой обезьяны», так сказать. Теперь я был обезьяной, столкнувшейся с бытом. Путешествовать я не мог, потому что не было времени и денег. По этой причине я так и не женился.

Многое изменилось с тех пор, когда передо мной простиралась дорога и открывались разные возможности. Уже много лет передо мной одна дорога: из дома на работу и обратно. Изменилось всё так, что сейчас путешествия кажутся мне невероятными. Я будто выдумал их от безысходности, чтобы приукрасить жизнь, которая меня поглотила. Хотя когда-то она казалась мне полётом, открытием. Жизнь наполняла меня, заставляла бросаться в её объятия.

Поражённые трансобезьяним вирусом

Обычно моё утро начиналось с прослушивания утренних новостей по радио. Новости разлетались в моей бетонной коробке неприятным эхом. Я ненавидел радио, но слушать его приходилось.

Каждое утро радио напоминало о новом прекрасном дне, о том, что восточные партнёры принесли рассвет новой жизни в каждый дом. Радио никогда не говорило о былом, о том, что люди пережили, оно всегда рассказывало, что всё хорошее ждёт нас впереди, там, где восходит солнце.

Выключить надоедливую шарманку было нельзя, радиопередача транслировалась по громкоговорителю снаружи. Один мой сосед как-то кинул старым ботинком в динамик и сбил его. Соседи ликовали, но спустя пару часов соседа увезли, и больше его никто не видел. Я научился просыпаться раньше радио, чтобы не вздрагивать от его раздражающего внезапного включения.

Сегодня меня разбудил стук в дверь. Время было такое, что даже утро не успело начаться. Я немного напрягся, подумав, что за мной пришли, как за соседом, и пытался вспомнить, что успел натворить. Я на цыпочках подкрался к двери и начал прислушиваться. Затем аккуратно отодвинулся к стене, чтобы меня не сшибло дверью, если её вздумают выбить.

– Витя! – раздался хриплый голос.

– Похоже, никого нет дома. – Голос был детский.

Я всё-таки решил открыть. За дверью стояли пожилой мужчина и девочка лет тринадцати в ярко-зеленом парике.

– Витя? – спросил дед, увидев меня.

– Нет, – ответил я, ведь я не Витя. – Вам чего?

– У него в записной книжке был этот адрес, – сказала девочка. – Вот я его и привела сюда.

– Витя давно умер, – ответил я. – Он жил в этой квартире до меня. Его сестра разрешила мне пожить в квартире.

– Витя! – настаивал дед.

Этот дед перепутал меня со своим сыном – дядей Витей. Вернее, это для меня его сын был дядей Витей. Витя был героем войны. Оставлять его отца за порогом было нельзя. Я сразу же впустил незваных гостей и закрыл за ними дверь.

– Как дела, Витя? – спросил дед.

– Я не Витя, – ответил я деду, – Вити давно нет.

– Он тебя не поймёт, – сказала девочка. – У него деменция. Нас из одной больницы выгнали, у нас денег не лечение не было.

– А бесплатная больница?

– Из бесплатной выгнали, без денег. Какие-то люди посадили нас на скорую и отвезли на свалку. Сказали, что если вернёмся без денег, закопают нас в мусоре. Мне повезло, что у меня органы отказывают, иначе меня могли разобрать по частям.

– А что у тебя?

– Не знаю, – девочка пожала плечами. – Я вообще в детдоме росла. Меня хотели на органы разобрать, но оказалось, что у меня какая-то болезнь. Врачи сами не знают, что со мной. Начали меня лечить, но после их таблеток у меня выпали волосы и больше не растут. А на дедушку кричали медсёстры, ругали его за то, что он вспомнить ничего не может. Вот я и решила его спасти. Нашла у него книжку записную и добралась досюда.

Её рассказ меня совсем не удивил. У нас уже много лет дела обстояли именно так. Раньше хотя бы детей лечили, им на операции собирали деньги по телевизору, а теперь рассказывали, что некоторых детей и вовсе лечить не нужно, что они просто поражены неизлечимым трансобезьяним вирусом.

Сейчас собирают деньги на борьбу с подземными кротами-торпедами. С телеэкранов на полном серьёзе рассказывают о том, что иностранные службы обучают кротов, привязывают к ним взрывчатку и отправляют в нашу сторону. Совсем недавно был сюжет про иностранных свиней, которые переворачивают инкассаторские машины и съедают бюджетные деньги. С этими свиньями тоже решили бороться.

До Витиной сестры было трудно дозвониться, она жила в закрытом городе. Попасть туда можно было только по спецпропуску, оформить который было почти невозможно, его выдавали только жителям, работавшим на секретном предприятии, производившем что-то невероятно секретное. Я это понял во время последней встречи с ней. Мы виделись года два назад, она приезжала на пару дней и категорически отказывалась рассказывать о том, где она живёт и чем занимается. Я особо и не расспрашивал, уже давно понял, что попытки разгадать секретную секретность могут закончится либо обыском, либо исчезновением без вести.

– Меня зовут Рита, – представилась девочка. – Можно, я немного отдохну? Я просто устала.

– Ложись, – я указал ей на диван.

Рита сняла с головы ярко-зелёный парик. На голове у неё совсем не было волос, не было ресниц и бровей. Только два чёрных глаза, смотрящих на мир с определённой ясностью. С виду ей было тринадцать лет, но с первого взгляда она показалась мне гораздо умнее обычной тринадцатилетней девочки. Это потом я узнал, что ей почти шестнадцать. Я даже представить не мог, чем занимаются её сверстницы, но был уверен, что они не заботятся о чужих стариках и не оказываются на свалках. Во всяком случае, делать они этого не должны.

В своём небольшом рюкзачке Рита носила пару книг. Одну из них она достала перед тем как уснуть, прочитала совсем немного и уснула, держа её в руке. Я не мог выгнать ни её, ни деда. Рита спала, дед молча меня разглядывал. Я пытался придумать, чем помочь.

Мне нужно было на работу. Пришлось по-быстрому собраться и отправиться в метро. Нужно было успеть, ведь поезда ходили по новому расписанию. Когда-то давно они ходили каждые две минуты. Теперь примерно шесть раз в день. Поезда ломаются, а починить их почти невозможно, хуже всего, если поезд сломается в тоннеле метро.

Всю дорогу я думал о том, что делать с Ритой и дедом. Переживал, что в квартиру зайдёт управляющий домом и увидит у меня двух незарегистрированных жильцов. Я его не уведомил о гостях, поэтому могли быть проблемы. Ему без разницы, кто в квартире. Даже отец героя войны для него – посторонний человек, создающий лишний повод захватить квартиру. Мысли об этом отвлекли меня от поездки, я совсем не заметил, как быстро добрался до нужной станции.

Нашими фабриками и заводами давно управляют восточные партнёры из соседнего дружественного государства. Их называют по-разному, в основном в оскорбительной форме, касающейся расы, цвета кожи и разреза глаз. Я таких слов стараюсь не использовать, поэтому в любом случае буду использовать правильную формулировку – «восточные партнёры».

Иногда мне кажется, что они не просто партнёры, а отцы, решившие взять на себя всю ответственность за нашу страну. Их люди занимают руководящие должности, они присылают своих специалистов, а простым людям, таким, как я, остаётся лепить наклейки на коробки и сортировать посылки. Именно этим я и занимаюсь по двенадцать часов в день, шесть дней в неделю.

Когда-то мне досталась работа упаковщика в компании под названием «Сунь Вынь Клад Вези Доставляй». Название фирмы было сгенерировано какой-то программой, ведь восточных компаний было больше, чем граждан, поэтому названия иногда казались странными. До этого я работал на пищевом комбинате «Кормить Животных Вкусная Собака». Начальник попросил меня уволиться, потому что я не мог работать по восемнадцать часов в сутки и отказывался от премии «Лей Пей».

Мой новый начальник Ху Йляо Иванович просит работать двенадцать часов, он почти не разговаривает, просто не понимает нашего языка. Он руководит нами в прямом смысле этого слова. Водит руками, показывая жестами, что мы делаем не так. Если хлопает в ладоши, значит, нужно ускориться, если крутит пальцем у виска, значит, случилось недопонимание. Средний палец – увольнение или выговор.

Мысли о том, что Риту и деда могут принять за нелегалов, заставила меня уйти с работы пораньше. Сделать это вроде бы просто. Я, как обычно, подошёл к Ху Йляо Ивановичу и жестами показал, что мне срочно нужно уйти с работы.

– Лаботай! Лаботай! – услышал я в ответ.

Это грозное слово-заявление означало, что Ху Йляо Иванович против моего внезапного отгула. После этих понятных слов последовала древняя восточная ругань. Хорошо, что я не знаю восточных языков. Иначе бы узнал о себе много нового и не совсем хорошего. Язык Ху Йляо безобидный, даже забавно смотреть на неразборчивый набор звуков, посылаемых в мой адрес. Наверняка он пытался меня оскорбить, но невозможно оскорбить того, кто тебя не понимает.

Я сделал вид, будто понял наставления начальника, и всё равно сделал по-своему. Я ушёл на склад, а оттуда вышел на улицу и отправился в сторону метро. Нужно было успеть на обеденный поезд. Бежать не мог. На улице есть негласное правило: если кто-то бежит, значит, его нужно догнать, арестовать, допросить и так далее. Бегать можно было только в специальном спортивном костюме, у меня такого не было.

Тогда мне несказанно повезло: меня не остановили для проверки документов, я успел на обеденный поезд метро, ещё и в магазине удалось купить хлеба, колбасы и кефира, всё за один раз. Ещё и назойливый управдом не заходил для внеплановой проверки. Этот старик иногда заходил ко мне, пока меня не было дома, после его визита у меня пропадала еда, а спустя какое-то время мне приходило уведомление о беспорядке в квартире. Хотя трудно создать беспорядок в квартире, где три комплекта одежды, холодильник стол, стул и кровать,

Ходячие мертвецы

– Витя пришёл! – прохрипел дед, увидев меня.

– Я не Витя, – ответил я.

– Как дела на работе? – вдруг заинтересовался он.

– Ху Йляо Иванович опять пытался объяснить мне очередную восточную мудрость. Хорошо, что я ничего не понял.

– Ху Йляо?

– Да. Начальник мой, не хотел меня отпускать в выходной день.

– Вот оккупанты поганые, вообще уже страх потеряли, делают из нас рабов.

– Тише, дед. Про них нельзя так говорить. Они наши партнёры.

– Ерунды монтёры они, а не партнёры. Это всё наши придурки, продали им страну, а сами сбежали за бугор…

Кто-то постучал за стенкой, видимо, соседям не понравилась речь деда.

– Тихо, дед! – прошипел я. – Не говори так.

Тот плюнул прямо на пол и сел на стул. К тому моменту Рита уже не спала, она смотрела на нас лёжа на кровати.

– И кто теперь это будет вытирать? – возмутилась она.

Дед протёр свой плевок ногой и стыдливо отвернулся.

– Витька не против, – пробубнил он.

– И что мне с вами делать? – задался я вопросом.

– У вас в доме тоже есть надзиратель? – спросила Рита.

– Да, – вздохнул я. – А в каком доме нет управляющего?

– В нормальном, где люди могут просто жить и отдыхать.

– Где ты такие дома найдешь?

– Точно не у нас. Я про них в книгах читала.

– В каких книгах?

– В запрещённых, которые не сожгли. Или про них в твоей квартире тоже нельзя говорить?

– Наш управляющий может прийти даже когда дома кто-то есть. Со мной такое пару раз случалось. Не думаю, что он обрадуется рассказам о книгах, в которых есть дома без управляющих.

– И что делает управляющий, когда приходит?

– Как-то раз заглянул в ванную и под кровать, а потом ушёл.

– Что будет, если увидит нас?

– Я думаю зарегистрировать вас. Деда могу вписать как своего, тебя впишем как сестрёнку. Поживёте пока здесь. Это всё равно не моя квартира.

– Нас не получится зарегистрировать, мы ходячие мертвецы.

– Что это значит?

Рита достала из кармана сложенную бумажку и протянула мне. Я развернул её и ознакомился с документом. В справке было сказано, что Рита в течение трёх месяцев будет удалена из реестра граждан. У деда была точно такая же справка.

– Злая тётка в больнице сказала, что нас пометили на удаление из реестра, – уточнила Рита.

– Что это значит? – решил окончательно уточнить я.

– У нас нет денег на лечение, мы скоро умрём, а это значит, что нам не положено получать льготы и бесплатное лечение. И зарегистрировать нас как жильцов тоже не получится. Мы с этой справкой почти неживые.

– Мда. Я рассчитывал вас зарегистрировать, а потом думать, что делать дальше… Теперь даже не знаю, что сделает управдом, если увидит вас.

– Вызовет похоронную службу, наверное.

– Или мусоровоз, – добавил дед и усмехнулся.

Они совсем не выглядели отчаявшимися. Рита широко улыбалась. Видимо, эти двое уже сильно сблизились, раз вместе шутили на тему своего состояния. Дед, наверное, даже не понимал, что умрёт, он продолжал называть меня Витей. Рита была безразлична к своему состоянию. Она спокойно заправила кровать, сложила книги в рюкзачок и надела свой зелёный парик.

В комнате я был единственным человеком, переживавшим за них. Я попытался покормить деда, он не соглашался.

– Не надо, Витя, – говорил он. – Сейчас я посижу и сам поем.

Сам он поесть не мог, у него тряслись руки. А вот Рита смогла его покормить. Он, как маленький ребёнок, покорно ел из её рук. Рита явно должна была заниматься чем-то другим, а не присматривать за чужим дедом. Поэтому она казалась мне взрослее своих сверстников. Она не замечала проблемы со своим здоровьем и не паниковала, она просто жила.

– Поедемте на могилу Витьки, – спокойно предложила Рита.

– Поедемте, – согласился дед, будто не поняв её предложения до конца. – Витька, заводи машину, мы в горы поедем.

– Нет больше машины, – сказал я.

– А чего с ней? Была ведь у тебя машина. Тебе в награду дали, я помню.

– Угнали. Пока Витька на войне был, её украли, так и не нашли. Заявление об угоне даже не приняли. Сказали, что писать должен только собственник. Когда Витька погиб, уже было не до машины. Так и не нашли её.

– Это всё оккупанты эти. Угнали её и переделали. Ты, главное, Витька не расстраивайся. Купим тебе другую машину.

– Да я не Витька.

Дед будто не слышал, что я не его сын. Продолжал называть меня Витей. Я понимал, что он нездоров, и поэтому решил делать вид, будто не замечаю этого.

– Где похоронен Витя? – спросила Рита.

– Витя? – переспросил дед.

– За городом, – это я знал.

– Почему не в городе?

– На городском кладбище не было места, когда он погиб. Кладбище и так несколько раз расширяли.

– Из-за войны?

– Об этом не принято говорить.

– Может, съездим на кладбище, покажем деду могилу Вити. Может, ему легче станет.

– Витя, – произнес дед.

– Можно попробовать, – согласился я.

Я не хотел объясняться с управдомом по поводу своих гостей, поэтому решил, что ехать на кладбище нужно сразу, пока он внезапно не нагрянул. Мы так и поступили. Успели на последний вечерний поезд метро. В этот раз нам нужно было ехать на конечную. Оттуда мы несколько километров шли пешком. Рита устала, я предложил ей взять меня под руку, чтобы не напрягать деда. Она согласилась, и почти нес ее.

– Витя, осторожней, – предупредил меня дед.

Рита была лёгкой, я почти не ощущал её веса. Я старался смотреть под ноги, чтобы не упасть и не уронить хрупкую пассажирку.

– Романтика, – почти прошептала Рита. – Парень несёт на кладбище умирающую девочку.

– Брось ты! – остановил я её. – Ты живая. Ещё выздоровеешь.

– Даже если и так, справку об удалении из реестра нельзя аннулировать. В больнице сказали, что один раз мёртвый – навсегда мёртвый.

– Оккупанты… – бубнил дед. – Всё им денег подавай. Собаки! Вот за что ты воевал, Витя, разве за это? Чтобы какие-то партнёры, мать их, восточные, всю нашу страну разделили?

Я даже не знал, нужно ли ему отвечать. Мне казалось, что дед сам с собой разговаривает.

– Говорил я, не нужна тебе эта война! – продолжал он бормотать. – Что ты туда попёрся? Заработал денег? Разбогател? Дурак ты, Витя, дурак.

У входа на кладбище сидел здоровенный мужик. На лице у него не было никаких эмоций. Он смотрел в одну точку. Я хотел обойти его, но Рита подошла к нему и стала его разглядывать. На лице у него было несколько глубоких шрамов и не было куска левого уха.

– Я Оплот, – произнёс мужик. – Помогаю братьям.

– Каким братьям? – спросила Рита.

– Братьям по оружию.

– Я Рита. Я скоро умру.

– Все мы скоро умрём. На этом кладбище нет мест. Можете не искать здесь. Здесь лежат мои братья. Не беспокойте их. Соблюдайте порядок.

– Вы сторож?

– Я Оплот. Помогаю братьям.

– Хорошо, Оплот. Я Рита. Мы пришли навестить сына этого дедушки. Мы пойдём. Пока.

У меня была точная информация о месте захоронения Вити. Всё было документально оформлено. По просьбе его сестры я заходил иногда на кладбище, но последний раз я был там примерно год назад. Ху Йляо Иванович постоянно загружал работой. Я точно знал, где могила Вити, с флагами, памятникам, орденами и красивой оградой. Но в этот раз я подумал, что заблудился. На месте Витиной была чужая могила, какого-то семнадцатилетнего парня. За оградой была установлена высокая гранитная статуя парня, стоявшего в боксёрской стойке.

– Витя здесь лежал, – сказал я. – Точно вам говорю. Я даже соседние могилы помню.

– Может, ты сошёл с ума? – спросила Рита – Сам подумай, к тебе пришли слабоумный дед и умирающая девчонка. А стоишь ты теперь на кладбище.

Я тяжело сглотнул. На всякий случай протёр глаза. Рита по-прежнему стояла передо мной. Я не успел сойти с ума. Позади меня раздался хриплый голос:

– Чего вы трётесь тут?

Я обернулся и увидел пожилую женщину. Это была смотрительница кладбища.

– Могила под охраной, – недовольно сказала она.

– Простите, здесь был похоронен его сын, – я показал ей на деда.

– Был похоронен, – перебила меня старуха. – Теперь его здесь нет.

– А что случилось?

– Он разве не звонил вам? Вылез из-под земли и домой ушёл.

Я был в недоумении.

– Шучу! – успокоила меня женщина.

– Вообще-то он герой войны, – возразил я.

– Плевать мне. Я его туда не посылала. Теперь здесь лежит сын градоначальника.

– Это который десять человек на остановке сбил? – спросила Рита.

– Да. Родственника вашего перевезли. Мне теперь доплачивают за охрану этой могилы.

– Можете показать, куда его перевезли?

– Могу. У тебя карта есть?

– Карта? Подождите, его на этом кладбище перезахоронили?

– Нет, конечно. Здесь нет места. Пойдёмте, дам вам адрес вашего родственника. Только вы ему не пишите письма, вряд ли он ответит.

– Витька, в отличие от нас, настоящий ходячий мертвец, – прокомментировала ситуацию Рита.

– Витька! – заявил дед.

Дед серьёзно разозлился. Деменция словно отступила на мгновение, и он понял, что случилось с Витькой. Рита взяла его за руку, от этого ему стало немного легче

– Я о таком впервые слышу, – возмутился я, – чтобы тело человека без разрешения перезахоронили.

– А чего вы хотели? – недовольно переспросила смотрительница кладбища.

– Даже тут дети чиновников выдавливают простых людей, – без выражения сказала Рита.

– Кто он, ваш Витька?

– Герой войны, – объяснил я.

– Давай, рассказывай. Тут таких героев-предпринимателей половина кладбища. У меня здесь два сына лежат, оба «герои». Полжизни пропили, а потом поехали на войну за деньгами. Вон лежат, красавцы.

– Что же вы их места не отдали градоначальнику? – спросила Рита.

– Не твоё дело, сопля, – огрызнулась старуха в ответ.

– Вообще странно, что градоначальник похоронил сына здесь, – рассуждал я. – Почему не на городском кладбище?

– У него тут замок неподалёку. Всё, хватит болтать. Ещё одно слово – и не скажу, куда вашего Витьку дели.

Нам было важно узнать, где теперь могила Витьки, поэтому спорить со старухой мы не стали. Мне, конечно, хотелось возмущаться по поводу сложившейся ситуации, но я понимал, что нам никто не поможет. Нам некуда жаловаться на градоначальника. Он всемогущий. Как управляющий домом, только управляет целым городом.

– Вот, – брякнула старуха. – Увезли его на кремацию.

– Кремацию?! – в недоумении спросил я. – Его похоронили в запаянном металлическом контейнере. Какая кремация?!

– Ты не ори! Обыкновенная. Так со всеми откопанными поступают. А ты чего думал, их опять хоронят, с медалями и почестями? Металл переплавят и на танки. Вот адрес. Берите и валите отсюда, чтобы я нас больше не видела. Ещё раз увижу, скажу градоначальнику, что вы пытаетесь могилу его сына захватить.

– Ты злая и глупая старуха, – спокойно сказала Рита.

– Ты! Сопля! А ну пошла вон отсюда!