Никогда не сдавайся бесплатное чтение

От автора

События, изложенные в рассказах, вымышлены, персонажи – плод авторской фантазии.

Никогда не сдавайся

Подарок от коллеги

Я люблю слово “провинция”. Возможно,  эта любовь родом из детства: из “Трех мушкетеров” Александра Дюма или “Спартака” Рафаэлло Джованьоли. Мои любимые книжные герои либо родились во французской провинции, как Д ‘Артаньян, либо сражались в римской – как Спартак.

В русской провинции, в нашей глубинке почему-то всегда тебе рады. И даже в суде (мировом или районном) относятся приветливо. Ты и сам радуешься, когда удается поменять ежедневность и обыденность большого города на что-то новое. Поменять на время, чтобы, соскучившись, вернуться в свое родное гнездо, как во что-то обновленное.

Сакович не захотел ехать в провинцию и отдал мне дело Гаранина. На первый взгляд, вполне заурядное дело. Да, оно было бы заурядным на какой угодно взгляд, хоть на первый, хоть на десятый, если бы не местные особенности. Но я поначалу не знал о них ровным счетом ничего. И хорошо, что не знал, иначе упирался бы всеми конечностями, чтобы не поехать

Гаранин разводился со своей женой и делил совместное имущество. Оба – индивидуальные предприниматели, живут в одном из райцентров Новгородской области. Ведут торговый бизнес, есть недвижимость: двухэтажное здание магазина, здание под автосервис с шиномонтажом. В понятие “шиномонтаж” Гаранин вкладывал и оборудование, и площадку, и складское помещение, в котором хранил необходимый ЗИП. Вот с шиномонтажом-то и обидели Гаранина. Суд присудил шиномонтажный комплекс жене, а ему – денежную компенсацию: малую и несоразмерную. А шиномонтаж был важен для Гаранина. И он почему-то решил, что помочь ему может только питерский адвокат. Так он появился в адвокатской конторе и попался на глаза Саковичу. Или в лапы. Саковичу в лапы лучше не попадаться. Поможет обязательно. Даже когда человек начинает изнемогать от финансового бремени юридической защиты, Сакович не обращает на это никакого внимания  и продолжает неутомимо помогать и содействовать – пока у клиента не иссякнут денежные соки. После этого он обретает свободу от Саковича.

 Но тут выработанные многолетней практикой рефлексы не сработали. Сакович узнал, что надо ехать в командировку, да и решение уже вынесено, мало шансов, что его изменят во второй инстанции. Поэтому лапы Саковича  разжались, и я бережно подхватил Гаранина в свои руки. В отличие от Саковича я тогда умел радоваться любой работе. Передавая клиента, старший коллега наставительно заметил:

– За консультацию не бери! – что означало: “Я уже взял”, после чего отечески потрепал меня по плечу: – Ну, давай, копай!

И я отправился копать. “Копать” включало в себя: выслушать клиента, записать фактуру по делу, посмотреть документы, проанализировать их и выдать предварительное заключение – каковы шансы на успех.

Гаранин предусмотрительно привез и бумаги, которые ему подготовил адвокат в первой инстанции, и решение суда. Вполне достаточно, чтобы составить апелляционную жалобу, что и было мною сделано. Мне бы тогда еще обратить внимание на то, что Гаранин несколько раз упомянул: суд купленный, поэтому и решение в пользу жены вынесли. Но я не стал на этом зацикливаться, потому что не раз уже слышал про “купленный суд”, когда дело проиграно. Слышал и от клиентов, и от адвокатов. Первые не могут себя представить неправыми в судебном споре, вторые не могут признаться, что взялись за заведомо проигрышное дело.

Первый выезд и шокирующие новости

Прошло некоторое время, жалоба была принята к производству, а затем назначено судебное заседание. Гаранин заботливо предложил отвезти “питерского адвоката” на своей машине. Что ж отказываться, ведь машины у адвоката  все равно нет.

Едем в ночи на Гаранинской тойоте. Кругом снег, лес и тишина. В руках термокружка с вкусно заваренным кофе. На душе настроение категории “какой русский не любит быстрой езды” и все такое. Романтика!

И тут Гаранин начинает:

– Михаил Васильич, есть некоторые особенности в моем деле.

Гаранин обращался ко мне исключительно по имени-отчеству, демонстрируя свое уважение. Скажу честно, что я не отвечал взаимностью и, с согласия клиента, запросто называл его по имени.

Я привычно отметил для себя, что Гаранин, как и большинство клиентов, говорит: “в моем деле”. Адвокат говорит: “в нашем деле”, демонстрируя свою причастность. Словом, всячески примазывается к будущей славе своего клиента в случае победы. Про поражения не будем. В них виноват только адвокат, как тренер в спорте. И правильно, чтобы служба медом не казалась.

Обычно я замечал и другое: когда тебя охватывает чувство расслабленности в работе, то клиент находит способ сделать так, чтобы ты напрягся.

Но в этот раз я не почувствовал подвоха. Душа была безмятежна, как ребенок, едущий в неизведанное, но прекрасное далеко.

– И что же? – спросил я, приготовляясь сделать глоток кофе из термокружки.

Гаранин равнодушно ответил:

– Моя жена пьет в одной компании с председателем суда.

Кофе обжигал губы и язык, но я этого уже не чувствовал. Прекрасное далеко померкло навсегда. Душу заполнили совсем другие звуки. Это был грохот танковой колонны вермахта из лета 1941 года. Грохот приближался и нарастал.

Гаранин, не встречая сопротивления с моей стороны, беспощадно добавил:

– А брат жены – зам районного прокурора.

Кровожадный лязг танковых гусениц раздавался рядом. Как армейский новобранец, я был распластан на дне окопа и не находил в себе сил взглянуть на надвигающегося железного монстра. Сознание подсказывало – надо бежать, и я сделал слабую попытку спастись под личиной юмора:

– Послушай, а нам дорогу домой КамАЗами не перекроют?

Но этот новгородский купец не знал ни юмора, ни сантиментов. Он помолчал, будто взвешивая, как потяжелее меня ударить, и выдал:

– Не должны, у меня гаишники знакомые.

Спастись не удалось. Пути назад были отрезаны. Мы мчались по заснеженному ночному шоссе навстречу неминуемой катастрофе. Суд – в 10 утра, сейчас – 2 ночи. Недолго осталось…

Из автомагнитолы звучал “Маяк”. Легко узнаваемый голос Стиллавина сообщил об очередной годовщине со дня смерти Уинстона Черчилля. Стиллавин рассказывал о самой короткой, но яркой речи английского премьер-министра. Эту речь он произнес перед студентами колледжа, в котором когда-то сам учился. Ко времени выступления Черчилль давно пребывал в отставке и занимался мемуарами. Пресса анонсировала, что Черчилль хочет сказать что-то очень значительное для юных умов, передать им квинтэссенцию того, что он вынес из своей многолетней политической карьеры, из своей жизни. Послушать речь маститого политика съехалось множество людей со всех концов Великобритании.

В битком набитом зале, где люди плотно стояли возле стен, Черчилль поднялся за трибуну. После короткого приветствия он трижды произнес одну фразу:

– Никогда не сдавайтесь! Никогда не сдавайтесь! Никогда, никогда, никогда не сдавайтесь!

На этом речь была завершена, и Черчилль, под недоумевающие взгляды зрителей, покинул трибуну.

Стиллавин что-то еще продолжал говорить, но я не слышал его, поскольку самое важное уже прозвучало. Вначале я просто разозлился. “Старый английский бульдог, тебе легко говорить “не сдавайтесь”, когда на тебя работает весь аппарат правительства”, – вертелось в голове. Но потом пришло другое: “Он-то старый, а ты молодой. Неужели не можешь? Ведь у тебя еще все впереди. Нет, не так. У тебя все еще СПЕРЕДИ”. Этот мысленный каламбур, игра словами вызвали у меня усмешку, которую увидел Гаранин. Оказывается, он, хранивший гробовое молчание после признательных показаний о друзьях и родственниках своей жены, зорко следил за настроением своего адвоката. Наверное, я даже громко хмыкнул, потому что Гаранин немедленно повеселел и бодро заявил:

– И не думали сдаваться!

С этими словами он добавил газу.

Пробные шары

Столы, составленные в виде буквы “П” с местами для судьи, прокурора и адвоката, были расположены как обычно, как во многих залах судебных заседаний. Я  занял свое место защитника – рядом с “клеткой” для подсудимых.

Вошла судья, прошла на свое место, объявила заседание открытым. И только тогда я обнаружил, что сижу один за столом для адвокатов. Адвокат жены Гаранина уселся в “зрительном зале”, на тех местах, что предназначены для слушателей, для истцов и ответчиков, для прессы. Рядом с ним сидела жена Гаранина, в стороне от них – Гаранин. Это открытие почему-то развеселило меня, и я посмотрел на судью с улыбкой.

Я часто улыбаюсь в зале суда. Это не всегда находит понимание со стороны судей. Иногда приходится слышать:

– Налоги не платят (пьяными за руль садятся; наркотиками торгуют) да еще и улыбаются.

Действия подсудимых почему-то относят к персоне защитника.

На этот раз судья ничего не сказала.

Кратко повторив доводы жалобы, я забросил судье пробный шар: заявил ходатайство, чтобы жена Гаранина предоставила бумагу, какие виды бизнеса она может законно вести. В юриспруденции это называется “виды разрешенной экономической деятельности”, а юристы попросту говорят “разрешение” 1

 Вообще-то, в апелляции нельзя заявлять об истребовании новых доказательств. Обычно судьи резонно замечают:

– Что вам мешало сделать это в первой инстанции?

И спокойно отказывают. Но сегодня судья почему-то перевела стрелки на жену Гаранина и спросила ее об этих “видах деятельности”. И та не назвала разрешение на работы, связанные с шиномонтажом.

Я уточнил:

– У вас есть разрешение на техобслуживание и ремонт автомобилей?

– Нет, – ответила жена Гаранина.

“Не готовил, – радостно промелькнуло у меня. - Адвокат ее не готовил”.

– Ну и что, – бросился на выручку адвокат жены Гаранина – Ничто не мешает нам получить такое разрешение в ближайшее время.

– Да, это так. Но на момент судебного решения у вас этого разрешения не было, а у Гаранина – было. Значит, суд дважды наказал Гаранина неведомо за что. Первый раз, когда лишил половины здания автосервиса, то есть отобрал супружеское имущество, заменив его деньгами. Второй раз – как предпринимателя, которому…

– Представитель истца, – прервала меня судья. – Перестаньте нагнетать. Суд все видит и слышит. И всему даст оценку.

– Не сомневаюсь, уважаемый суд, что вы оцените и то, что Гаранину сейчас негде вести свой бизнес по шиномонтажу, хотя он имеет на это законное право.

“Неважно, что ты мне говоришь. Важно, что ты не сняла мои вопросы и ответы вошли в протокол”, – успокаивал я себя и спросил:

– Разрешите еще вопрос?

Судья кивнула, и я забросил второй шар:

– Можете предоставить договоры аренды на помещения в магазине и шиномонтажном комплексе?

– У меня их с собой нет.

– Но вы подтверждаете, что договоры существуют?

– Да.

– По договору вы сдаете в аренду? Вы арендодатель?

– Да.

– А кому сдаете?

– Гаранину.

Тут уже судья изумилась:

– Вы заключили договоры аренды с мужем на супружеское имущество?

– Да, – прозвучало снова.

“Такое счастье не может быть долгим”, – решил я и нахально задал перекрестный вопрос Гаранину. Нахально, потому что перекрестный допрос проводится с предварительного разрешения судьи. Но меня изнутри подгоняло: “Успеть спросить, пока не остановили”.

– Почему вы согласились арендовать магазин и шиномонтаж у своей  жены? Ведь и то, и другое в равной степени принадлежит вам обоим как супружеское имущество.

– Она не пускала на рабочие места продавцов в магазин и мастеров по ремонту в автосервис. Закрыла доступ. Воспользовалась тем, что собственность на то и другое была оформлена на ее имя. Вот и пришлось мне оформить аренду, чтобы люди могли работать: продавать товар, ремонтировать машины, проводить на них техобслуживание.

– Я имею право, раз на меня оформлено, – с вызовом бросила жена Гаранина.

– Представьте себе, – обратился я к ней, – что вы купили с мужем квартиру. По взаимному согласию оформили ее на ваше имя. Вместе жили в ней с мужем. А потом поссорились и запретили ему входить в квартиру. Бесплатно входить. Но разрешили проживать за деньги, как в гостинице. Это примерно то же самое.

– Может быть, вы делились с мужем доходами от аренды? – бросила ей судья спасательный круг.

– Вот еще, стану я с ним делиться. Это ведь он от меня ушел, а не я от него, – обиделась жена Гаранина.

В зале судебного заседания запахло неосновательным обогащением2 жены Гаранина за счет общего супружеского имущества.

И тут судья вмешалась, не дав утонуть неприятельскому кораблю.

– Перерыв, – бросила она на ходу, покидая зал суда. Даже не уточнила, надолго ли.

Сразу после перерыва адвокат жены Гаранина заявил ходатайство об отложении заседания.

– У меня голова болит, – добавила жена Гаранина.

И судья отложила на две недели. “Дает им возможность провести работу над ошибками”, – мелькнуло у меня.

 После заседания я попросил Гаранина показать мне и магазин, и шиномонтаж:

– Чтобы лучше понимать, о чем спор.

Особенности местного монолога

И магазин, и шиномонтаж оказались в центре поселка, рядом с рынком.

Рекламные баннеры на въезде-выезде в поселок и из поселка указывали, где можно пройти техобслуживание, шиномонтаж и проверить развал-схождение колес.

В магазине Гаранин поднялся на второй этаж и начал рассказывать продавщице, как прошло судебное заседание. В ней я узнал молодую женщину, кормившую нас завтраком в доме Гаранина перед судебным заседанием. Эта привлекательная блондинка с большим интересом слушала моего клиента. Я решил пройтись по магазину в поисках новгородских сувениров. Купив парочку магнитов, я неспешно возвращался к Гаранину. Еще на подходе я услышал женский голос, звучавший на повышенных тонах. “Продавца отчитывают по работе”, – подумал я и решил подождать, пока начальнический разнос закончится. Но когда женский голос назвал нехорошими словами Гаранина, я решил появиться на публике. Защитнику надо знать, кто является недругом его клиента.

Возле прилавка, спиной ко мне стояла жена Гаранина. Напротив нее застыли Гаранин и молодая продавщица. Кульминационная фраза прозвучала в тот момент, когда я входил в зону конфликта. Наш противник образно изложила французские сексуальные ласки, которыми блондинка одаривала Гаранина.

Он бешенно двинулся на свою жену, но, увидев меня, остановился. Почувствовав движение за своей спиной, жена Гаранина повернулась ко мне. В ее лице мелькнула растерянность. Затем она гордо вскинула голову и зашагала к выходу.

– Высокие отношения, – непроизвольно вырвалось у меня.

– Да она больная на всю голову, – махнула рукой блондинка.

Она стояла вся пунцовая и старалась не смотреть на меня.

– И судье сегодня сказала, что голова болит, – добавил Гаранин.

– Подтвердила диагноз, – подытожил я, и мы засмеялись.

– Михаил Васильич, давайте пообедаем перед отъездом, – предложил Гаранин.

И мы поехали обедать в дом Гаранина.

Хлопотала и накрывала стол за обедом блондинка-продавщица. Уверенные и быстрые движения ее показывали, что на кухне Гаранина она ориентируется, как на своей собственной. Обед состоял из вкусно приготовленного рассольника и жареной картошки с грибами. После выпили по стакану вкусного морса и выехали в Петербург.

По дороге мы обменивались впечатлениями.

– Вы рядом с судьей сели, а она вам даже слова не сказала, – радовался Гаранин.

– Близость к судейскому телу не помешает, – отшутился я, после чего пояснил Гаранину, что сидел за столом, который отведен в зале суда для адвокатов.

– А у нас адвокаты всегда сидят в глубинке, где этот сидел, – Гаранин называл адвоката своей жены “этот”, как бы подчеркивая между нами разницу.

И тут до меня дошло. В этом районном суде разграничены гражданские и уголовные дела таким образом, что в уголовном процессе защитник занимает место рядом с “клеткой” для подсудимого, а в гражданском – рядом со своим доверителем, в “зрительном зале”.

Усаживаясь на место защитника по уголовному процессу по незнанию “местного этикета”, я рисковал. Судья могла бы отправить меня на место рядом с Гараниным на глазах моих противников. Судья проявила деликатность к адвокату из Петербурга. “Повезло мне”, – подумал я и сказал Гаранину:

– Послушай, надо бы протокол заседания сфотографировать.

– Как это? – не понял Гаранин.

– Через три дня – прийти в канцелярию и попросить протокол для ознакомления. Секретарь выдаст все дело, в нем надо найти и сфотографировать протокол судебного заседания и отправить мне на почту.

 Сегодня противник дал хорошие ответы, но надо проверить, как они записаны. Если что-то в ответах не так, подадим замечания на протокол. Сделать все это надо до следующего заседания, – закончил я.

 Брызги из-под колес

Замечания на протокол не потребовались. Секретарь судебного заседания добросовестно внесла в него и вопросы, и ответы.

На следующем заседании мы предоставили суду экспресс-экспертизу, подтверждающую, что недвижимость, присужденная судом первой инстанции жене Гаранина, возросла в цене за прошедший год на 30%, а денежная компенсация, присужденная Гаранину, девальвировала на те же 30%. Заключение эксперта подтверждало, что решение суда причинило ущерб моему клиенту, а его противнику позволило дополнительно озолотиться.

Судья еще раз отложила заседание, чтобы стороны по делу – истец и ответчик, а точнее их адвокаты, – подготовились к завершающей стадии – судебным прениям…

Мы возвращались в Петербург. И я вновь был расслаблен. Позади были три выездных – для меня – судебных заседания. Сегодня суд огласил новое решение. Это было именно то решение, которое так жаждали услышать уши Гаранина. Он получил свою долю шиномонтажного комплекса, причем, в той части помещений, что были наиболее удобны по логистике. Честно говоря, еще до оглашения решения у меня  сложилось стойкое ощущение того, что исход дела изменится в лучшую для нас сторону. Это ощущение складывалось из того, что судья за время судебного процесса ни разу не свирепствовала со мной, ни разу не позволила себе действий из серии “сними пиджак – я вытру ноги”. Я был уверен… нет, ну почти уверен.

Перед нами ехал процессуальный противник – адвокат жены Гаранина. Время от времени он аккуратно объезжал огромные лужи, образовавшиеся на шоссе из-за таяния снега.

– Обгоним, Михаил Васильич? – предложил Гаранин.

Я автоматически кивнул, и Гаранин обогнал. В этот обгон он вложил всю душу новгородского рыбака и охотника, хорошо ориентирующегося на местности: терпеливо дождался самой большой лужи на шоссе и с гиканьем выскочил перед машиной противника, окатив тому стекла и капот грязной водой из-под своих колес. Гаранин был знаком с местными лужами и умел радоваться жизни, как ребенок. Даже в том, как он спросил у меня разрешения обогнать, было что-то детское.

Мы посмотрели друг на друга и почти одновременно расхохотались. Этим обгоном, этими брызгами, этим смехом мы оба выплескивали из себя напряжение, которое накопилось за последний месяц.

Вознаграждение

И я уже весело напомнил Гаранину: “Вот видишь, ты говорил, что суд купленный. А суд-то все по закону решил, значит, он честный!”

Конечно, я слегка напрашивался на комплимент. Душа просила похвалы, мол, вы молодец, спасибо вам и все такое.

– Да нет, суд так решил не потому, что он честный, – не согласился  Гаранин.

– Почему же? – удивился я.

– Потому что у меня адвокат был из Питера.

Не знаю, в какой школе Гаранина учили искусству раздавать комплименты. Скорее всего – ни в какой. Но от этих простых слов я в одно мгновение взлетел вверх на пару этажей. Это была ПОХВАЛА среди похвал, НАГРАДА среди наград.

Сейчас, много лет спустя, я бы, возможно, нашел, что ответить Гаранину. Пожалуй, произнес бы что-нибудь дурашливое: “Уваж-жаемый суд! К вам приехал адвока-ат, адвокат из Петербу-у-рга!”

Но тогда я промолчал, впервые в жизни ошеломленный искренним восприятием значения и статуса моего ГОРОДА в глазах подзащитного. Как же я благодарен Гаранину, что он дал мне прочувствовать это!

На ровном месте

Была пятница. Адвокат Михайлов зашел в помещение театральной кассы и обратился в окошко:

– Здравствуйте! Мне жену надо выгулять в выходные. Посоветуйте что-нибудь нетеатралу.

Кассир улыбнулась и посоветовала “нетеатралу” билеты в Мюзик-холл. Пока Михайлов размышлял, на субботу или воскресенье взять билеты, позвонил Герасимыч. Звонки Герасимыча всегда были из папки “Есть работа”. Для адвоката, ежемесячно выплачивающего автокредит и кредит за квартиру, эта папка относится к категории особо ценных.

Герасимыч деловито спросил коллегу, не хочет ли он съездить в отдел полиции. Человека задержали за кражу из “Ленты”.

“Конечно, нет, – подумал Михайлов. – Алкоголик украл бутылку водки или палку колбасы”.

– Какой отдел, адрес? – спросил он.

Полицейский участок оказался расположен недалеко от его дома.

“Съезжу, услышу от алкаша, что денег на адвоката нет – и домой” – решил Михайлов.

– Тебе позвонит жена задержанного, – сообщил Герасимыч и отключился…

Жена задержанного, с которой Михайлов договорился встретиться возле отдела полиции, оказалась приземистой женщиной с широким лицом и именем Надя. Она тревожно посмотрела на добротный костюм адвоката.

– Сколько будет стоить работа? У меня только 5 тысяч.

– В долларах? – широко улыбнулся Михайлов.

– Нет, в рублях, – улыбнулась женщина в ответ. Затем вздохнула: – Мы сегодня собирались домой уезжать.

– А где дом?

– В Ивановской области.

– В гости приезжали?

– Приезжали Питер посмотреть. У знакомых останавливались. Но они не родственники.

– Ладно. Расскажите, что произошло.

А произошло вот что…

Исмаил поставил машину на парковку перед “Лентой”. С женой Надей они решили закупить продукты в дорогу и подарки родным перед возвращением домой. Свободных мест не было, но Исмаилу повезло – только что отъехала машина и освободила место недалеко от входа в супермаркет. Он поспешил занять это место…

В отделе одежды ему понравилась футболка канареечного цвета, такого же как цвет его Kalinы. Чтобы получить свою Ладушку, Исмаилу пришлось записаться в очередь и ждать три месяца. После поездки Путина по трассе Хабаровск – Чита на Ладе Kalina на машины с желтым цветом образовалась очередь.

Исмаил надел футболку и покрутился перед женой, ожидая одобрения. Наде нравилась поджарая фигура мужа, а футболка сидела на нем в облипочку. Вот только магнит, наполовину оторванный, некрасиво оттопыривался. Надя поморщилась. Исмаил перехватил недовольный взгляд жены, сразу все понял, быстро оторвал магнит и бросил его в одну из корзин с кухонными полотенцами. Жена улыбнулась. Теперь футболка сидела как влитая…

Надя заполнила продуктовую корзинку припасами и они подошли к кассе. Футболку Исмаил решил не снимать, представляя себе, как удивит продавщицу предложением считать штрих-код с одновременным наклоном головы над кассой.

Окна супермаркета были огромными и в них было хорошо видно парковку перед магазином. На парковке эвакуатор грузил на себя машину желтого цвета.

“Как моя, – подумал Исмаил. – Да это же моя!” – вспыхнуло в его сознании в следующее мгновение.

Стартовал он настолько резво, что два охранника, топавшие за ним от самого отдела одежды и решившие взять вора с поличным сразу после кассы, безнадежно отстали.

Через несколько секунд Исмаил стоял возле гаишника, убеждая того вернуть машину.

– Хорошо, протокол оформим и получите, – кивнул офицер.

– За что протокол?

– Проблемы со зрением? – насмешливо спросил гаишник, показывая рукой на знак. Дорожный знак, обозначающий место для парковки инвалидов, то место, которое занимала машина Исмаила, упрямо свидетельствовал – штраф будет.

– Машину не увозите, – попросил нарушитель правил парковки. – Со штрафом согласен.

– Ладно, давайте документы, – миролюбиво заметил гаишник.

Водитель вспомнил, что сумку с правами и полисом оставил в бардачке машины.

– Они в машине, – начал он…

– Попался ворюга, – раздалось над его ухом и Исмаил получил чувствительный удар по почке. В ту же минуту неизвестная сила подсекла ему ноги и заломила руки назад…

Когда до Исмаила дошло, что обвиняют его в краже футболки стоимостью в 300 руб., ему стало смешно:

– Да оплачу я вашу сраную футболку! Хотите – по двойной цене!

Охранники, два молодых здоровых лба, в нерешительности переглянулись. В эту минуту подоспел третий, запыхавшийся, морщинистый и злобный, оказавшийся старшим по смене, и сразу обиделся за “сраную футболку”:

– В служебку его и вызываем полицию.

И молодые поволокли незадачливого покупателя в служебное помещение.

– Дайте машину забрать, – вырывался Исмаил.

– Будешь дергаться, получишь за сопротивление органам3, – пообещал злобный. – А это тюрьма.

Исмаил присмирел.

Приехавший по вызову наряд буднично спросил про паспорт. Услышав, что паспорт остался дома, в Ивановской области, а права уехали с машиной на штрафстоянку, полицейские поскучнели и увезли воришку в отделение…

Дежурный, сидящий за окошком, с удивлением разглядывал заполненный ордер адвоката, но ничего не сказал. Спустя 10 минут Михайлова запустили в класс дознания. Туда же привели задержанного. Исмаил оказался невысоким поджарым мужчиной, быстрым в движениях. Узнав, что у него есть адвокат, он приосанился.

“Жена-то пошире его раза в два будет”, – подумал Михайлов. Он во второй раз выслушал историю с футболкой.

“Рассказывают с женой одинаково, значит, не врут, – размышлял адвокат. – Сочинять у них времени не было”.

– Деньги были, чтоб заплатить за футболку? Оплатить предлагал?

– В два раза больше предлагал. Но охрана обиделась, что я футболку сраной назвал.

– Когда перед женой красовался, она сраной не казалась, – заметил адвокат. – Продавцу на кассе обещал вернуться для оплаты?

– Да, сказал ей, что вернусь.

– Дознавателю так и скажешь, – учил его адвокат. – Номер кассы и продавца запомнил?

– Четвертая касса слева. Продавец – толстая блондинка, – уверенно ответил Исмаил.

– Нам нужен независимый свидетель. Продавщица – лучшая кандидатура. Надо, чтобы она подтвердила, что ты, как Карлсон, обещал вернуться, до того как улететь… За кражу футболки могут дать до 15 суток ареста. Решает это суд. Заседание могут провести уже завтра. Времени немного, но мы попробуем успеть…

Наде Михайлов сказал, что поедет в “Ленту” искать продавщицу.

– А вы съездите на штрафстоянку. Может быть дадут вам водительские права мужа. По ним менты установят личность и у них не будет оснований держать его в камере…Хотя в суд он все равно отсюда поедет.

– У меня есть копия его паспорта.

– Что же ты молчала, золотце? Давай сюда, –  перешел Михайлов от радости на “ты”.

Копию паспорта Исмаила он сфотографировал (на всякий случай) и немедленно передал дежурному с просьбой внести в материалы.

– Сделайте запрос на предмет подлинности паспорта.

Полицейский осмотрел бумаги и скупо отпустил:

– В Грузии родился.

– Не все воры да террористы, кто в Грузии родился.

– Заметьте, не я про террористов и воров сказал

– Вы еще не сказали, что у него имя исламистское. Двойное клеймо: не там родился, не так назвали.

– Ну, во-обще-е, – протянул дежурный и отвернулся с обидой…

В “Ленте” на четвертой кассе слева работала худенькая девушка с азиатской внешностью. Блондинкой она отродясь не была. Продавщица вспомнила, что смену принимала от Светланы и, да, она – пухленькая блондинка.

– Телефон Светланы у старшей смены спросите, – показала рукой девушка…

– Нам запрещено личные данные передавать кому-либо, – отказалась старшая. – Только с согласия службы безопасности.

Служба безопасности состояла из старого и молодого. Молодой оказался начальником, а старый – тем “злобным и морщинистым”, который обещал срок Исмаилу “за сопротивление органам”.

– Любые данные – только по запросу следствия или суда, – отказался помогать Михайлову молодой.

– Не того защищаете, – вмешался старый. – Магнит с футболки он сорвал? Сорвал. А, значит, платить не собирался. Он – вор, а вор должен сидеть в тюрьме.

“Старый пердун, – думал Михайлов, слушая охранника. - Тебе уже о Боге думать пора, а ты все людей сажаешь. За что, за футболку в 300 рублей?”

– А вы молодец, – заметил адвокат. – За поимку преступника премиальные выплатят. А если бы дали воришке возможность заплатить за футболку, не было бы премии.

– Ничего подобного. Премии нам только в конце года…

– Это к делу не относится, – прервал старого бдительный начальник…

“Это фиаско, брат, – размышлял защитник, шагая в сторону своего автомобиля. В его воображении нарисовался дознаватель. Он молодой и напористый.

“Вы говорите, не было умысла? Ха! Зачем он тогда сорвал магнит? Камера наблюдения показала, что он сорвал его и выкинул в торговом зале. Значит, был умысел”.

Мобильный прозвенел тенором “old phone”.

– Смольный слушает, – буркнул Михайлов.

– Это вы, Михаил Васильевич? – неуверенно спросила Надя.

– Извините, Надя. Настроение паршивое. Продавщица ушла со смены, а телефон ее не дают.

– У меня есть ее телефон. Я записала, когда мужа увезли в полицию. Зовут Светой.

– И опять идут прохожие, все на ангелов похожие, – пропел Михайлов в трубку. – Диктуйте.

Через минуту он набирал телефон “толстой блондинки”.

– Здравствуйте, Света. Я адвокат…Меня зовут…В вашу смену человека в “Ленте” задержали… Кража футболки…Он не собирался воровать…У него были деньги на покупку…

– А я тут причем?

– Вспомните, что он вам сказал до того, как бежать к машине.

– Да я уже не помню.

– Вспомните, что он обещал вам вернуться и заплатить.

– Он сказал только – “я вернусь”. “Заплачу” – не говорил.

– Света, вы просто красавица. Повторите эти слова дознавателю, этого будет достаточно. Человеку поможете. А с меня бесплатная консультация на любую тему, – покупал очевидца защитник.

– На любую тему? … Надо подумать. Сегодня я отдыхаю. Завтра с 8 утра работаю в “О’КЕЕ” на Космонавтов. Туда приезжайте…

Без четверти восемь Михайлов припарковал машину возле магазина и набрал номер Светланы. Исмаил не ошибся. Толстая блондинка оказалась толстой блондинкой с лицом не первой молодости. Пока она курила, Михайлов повторил мантру “Исмаил обещал вернуться и заплатить за футболку”. Светлана согласно кивнула. Адвокат предложил поехать в отдел полиции:

– Минутное дело…буду вашим таксистом…туда и обратно…повторите дознавателю…

– Да кто же меня со смены отпустит. Уж лучше вы ко мне. Минут десять я найду, но не больше.

“Давить нельзя, – остановил себя Михайлов. – Свидетель может передумать и тогда…”. Воображение нарисовало ему строгий голос судьи: “Десять суток ареста”.

– Ладно, привезу дознавателя, – пообещал он Светлане…

Дознаватель оказалась молоденькой девушкой в форменной одежде.

– Я вас жду, чтобы допросить вашего, – приветливо улыбнулась она.

“Для нее мужики – вовсе не козлы”, – подумал Михайлов и пересказал всю историю злоключений Исмаила.

– Подтвердить может его жена, – добавил адвокат.

– Вы же понимаете, что нужен независимый свидетель.

– У меня такой есть. Продавец из “Ленты”. Только она сегодня смену работает в “О’КЕЕ”.

– Ничего страшного. Мы к ней на работу съездим. Только машину дежурную надо дождаться. Она на выезде.

– Я отвезу и привезу своей.

– Хорошо. Сейчас допрошу вашего и его жену. Потом поедем к продавцу.

Исмаил и Надя дали показания в унисон.

Футболка жене понравилась…решил ее не снимать…у мужа спортивная фигура…магнит портил весь вид......сказала ему…он взял и оторвал… я выкинул его в какую-то корзину с товарами…

Было заметно, что дознавателю понравилось, что муж хотел быть красивым в глазах жены.

…на кассе услышали про эвакуатор…муж увидел…сказал продавщице “сейчас вернусь” …

“Показания хороши, когда они хорошо подготовлены”, – в который раз подумал адвокат....

В машине дознаватель сидела рядом с Михайловым и всю дорогу дразнила его круглыми коленками из-под форменной юбки.

– Не возражаете, – спросил защитник, – если я буду помогать вам. Я задам вопросы, вы запишете ответы. Времени у нас будет немного. У свидетеля рабочая смена.

– Хорошо, – легко согласилась дознаватель.

Действительность оказалась куда суровее, нежели представил себе Михайлов. На кассе Светланы шел поток покупателей и она не могла оставить свой конвейер.

– Ну, что, работаем в цеху? – спросил Михайлов и не дожидаясь ответа, приступил к допросу. Картина маслом: защитник задает вопросы, продавец отвечает и пробивает товар на кассе, поток покупателей удивленно слушает обрывки странного диалога, дознаватель строчит, меняя листы бумаги.

Эту идиллическую картину нарушил охранник магазина, приближавшийся с нарисованным на лице классическим вопросом из известного советского фильма:

“А что это вы тут делаете?”

Охранник остановился на почтительном расстоянии, робея подойти ближе к форменной одежде дознавателя. Михайлов понял, что надо брать инициативу в свои руки:

– У нас нет претензий ни к магазину, ни к продавцу. Проводим допрос свидетеля. Скоро закончим.

– Пожалуйста, недолго, – поспешно согласился охранник и удалился докладывать начальству.

И они закончили. Светлана подтвердила, что Исмаил обещал вернуться и заплатить за футболку…

В машине дознаватель, улыбаясь, сказала:

– Сейчас доложу начальнику и позвоню вам, когда постановление будет утверждено.

– Так в суд не поедем?

– Думаю, не потребуется…

Через два часа адвокат снова был в отделе полиции. Он уже получил сообщение от дознавателя, что административное расследование прекращено за отсутствием состава кражи.

– А где же пресса, где журналисты, жаждущие интервью про торжество справедливости? Где публика и крики “ура”? – шутил Михайлов, встречая Исмаила, выходящего из камеры.

– Да, запомню я Питер надолго, – смеялся Исмаил.

– Ничего-ничего. Жизнь состоит из полос. Вчера черная – и ты в камере. Сегодня белая – и ты на воле.

– У вас все выходные на нас ушли. Извините нас и спасибо вам, – благодарила Надя.

– Да, выходные прошли весело и быстро. Куда там театру с цирком!

“Театр! Мюзик-Холл! Билеты! – вспышками пронеслось у Михайлова. – Сколько на часах?  На такси успеваю!”

На экране его мобильника уже минуту разливался звонок от абонента “Жена”.

Go home

День рождения

У Виталика был день рождения. Отмечать его он начал в зените трудового дня, сразу после заседания в Дзержинском райсуде Петербурга. В судебном процессе он защищал виновника в затоплении квартиры снизу по парадной. Не согласившись с предъявленным иском, Виталик потребовал назначения экспертизы по сумме ущерба. Судья объявила десятиминутный перерыв, чтобы адвокат составил вопросы для эксперта и ушла в совещательную комнату 4.

Виталик помаялся отпущенное время, но вопросы в голову не приходили. Сказывалось, что праздновать день рождения он начал за неделю до самого события и за последние дни не успевал толком просохнуть.

Когда минуты истекли, Виталик сунул голову в дверь совещательной и беззаботно спросил:

– Можно мне вопросник по экспертизе?5

– У меня нет, – растерянно пролепетала судья.

– Тогда прошу отложить заседание, – потребовал адвокат. – К тому же мне необходима консультация с техническим специалистом.

– Как можно заявлять экспертизу, а вопросы по ней – не подготовить? – изумилась судья.

– У меня день рождения сегодня, – с надеждой сообщил Виталик.

Против столь убийственного аргумента судья возражений не нашла и отложила заседание.

– Видите, как мы грамотно отложились, – убеждал адвокат клиента, пересчитывая деньги за отработанное судебное заседание.

– Сколько всего будет заседаний? – виновато поинтересовался клиент.

– Это только начало, – благодушно заверил его Виталик. – Деньги на эксперта идут отдельной строкой.

Оставив клиента в меланхолических раздумьях, Виталик направился в бар на Кирочной улице, где его ждал Вялый.

Как всякий нормальный человек, Вялый, конечно же, имел имя и фамилию, но в компании его, для ясности, называли по прозвищу.

Звездный флаг

Выбранный бар был первым, но далеко не последним для Виталика с Вялым в этот славный день. Молодые адвокаты устроили чес по множеству питейных заведений Кирочной и ближайших улочек.

Наступивший вечер они встретили изрядно “уставшими”, а кошельки их отощали настолько, что в последней по счету забегаловке наличности не хватило на треть выпитого. Именинник пообещал бармену принести расчет “прямо щас” и вышел из бара в ночь. Вялый молча последовал за ним. Соблюдение заповеди “молчание – золото” было на одном из первых мест для Вялого, и наш читатель убедится в этом.

Виталик твердо решил снять деньги в ближайшем отделении банка и вернуть долг сегодня. Кредитные учреждения не работают по ночам, но наклюкавшегося юриста это почему-то совсем не смутило.

Отделение банка друзья не нашли, зато обнаружили звездно-полосатый флаг, нагло реявший в ночи над героической землей Ленинграда. Флагшток был закреплен не выше второго этажа, и большое полотнище колыхалось на ветру, только что не задевая лица редких прохожих.

Сфокусировав неверный взгляд, адвокаты обнаружили себя рядом с американским консульством.

Следует заметить, что в эти последние дни марта уходящего двадцатого столетия НАТО нещадно бомбило Югославию, в основном – сербские территории.

Днем возле консульства оживленно толпились наши сограждане: одни на чем свет стоит поносили американских империалистов, другие выказывали поддержку сербам, не желавшим жить по стандартам американской демократии. Вечером митингующие расходились, оставляя свой рабочий инструмент: транспаранты и плакаты с лозунгами о дружбе и добрососедстве с сербами и диаметрально противоположными пожеланиями в адрес НАТО, –  прямо возле консульства. Там они терпеливо сиротели до следующего дня.

Консульство охраняли силами милиции, днем даже многочисленной. На ночь выставляли скромный пост из двух-трех милиционеров.

То ли свежий воздух ударил в голову адвокатам, то ли заграничная текила, которую они употребляли в последней точке своего питейного чеса по Кирочной, но два плаката с ручкой оказались в их свободолюбивых руках.

Вскоре друзья шли на штурм американской цитадели, держа плакаты наперевес, – видимо, для лучшей устойчивости.

– Янки, гоу хоум, – недружно потребовали борцы за свободу сербов.

Мерзнувший в ночи милицейский наряд встрепенулся и начал недемократично отгонять адвокатов подальше от здания. Те законопослушно отступили назад, усыпляя бдительность милиционеров. Отбросив плакаты в сторону, адвокаты повторили штурм крепости в абсолютной тишине, решив задушить противника голыми руками. На этот раз они благополучно достигли вражеских стен.

Широко расставив ноги аккурат под звездно-полосатым символом американской мечты, адвокаты пометили двери консульства тем простым способом, каким любой дворовый Шарик метит свою территорию. Виталик пытался пустить фонтанчик повыше, избрав своей мишенью флаг.

 Столь недружественный акт в адрес американских дипломатов вызвал негодование у наряда милиции, и Виталика с Вялым сгребли в отделение. К тому времени текила одержала окончательную победу над сознанием и речью обоих, и глубокого философского диспута с представителями власти не получилось…

За други своя

Среди ночи Виталик очнулся, томимый одновременно жаждой и желанием опорожнить мочевой пузырь, и обнаружил себя в “обезьяннике” – затхло-вонючем помещении с железной дверью и мутным окошком в ней. В помещении демократично соседствовали бомжи, не желавшие замерзнуть на улице, и добропорядочные пьяницы с постоянной пропиской и жилплощадью. За окошком мирно подремывал дежурный наряд милиции.

Нет, не суждено было выспаться в эту ночь ни представителям власти, ни обитателям обезьянника.

Виталик поднял свой кулак и изверг из металлической двери адский грохот. Всполошенные милиционеры подбежали и застали адвоката разминающим руку для очередной серии ударов. Обозлившись, они вытащили Виталика из камеры и, для порядка, поколотили.

– Подождите, это же тот, что америкосов обос…л, – остановил их старший по дежурному наряду.

Виталика пустили в туалет и дали кружку воды. Узнав про день рождения, старший неожиданно расчувствовался и решил его отпустить.

– Тогда и кореша моего – тоже, – попросил Виталик.

– Хватит и одного, – посуровел старший. – У нас план. И его никто не отменял. Тебя прощаю, – великодушно добавил он. – Протокол все равно еще не оформляли.

Знал бы он, неразумный, что говорит. Уже скоро он убедится в вероломном коварстве адвоката, так же, как и в том, что защитник не бросает раненого текилой друга в беде…

Через полчаса в дверь отдела раздался энергичный звонок. Открыв дверь, милиционеры увидели Виталика, трезвого и бодрого.

– Ты чего, – изумились они. – Мы же тебя только что…

– Требую допустить к подзащитному, – прервал их Виталик, назвав фамилию Вялого. – Вот адвокатский ордер, вот удостоверение.

Менты растерянно переглянулись. Адвокат с заполненным на конкретную фамилию ордером – это совсем не то же самое, что пьяница в камере часом ранее. Это человек при исполнении служебного долга.

– Я точно знаю, что мой подзащитный у вас! Где протокол о его задержании? Не составлен!? Это безобразие и произвол! – напирал Виталик на старшего. У того в лице появился испуг.

– Сейчас корреспондентам “Фонтанки”6 сообщу, что вы человека незаконно удерживаете более трех часов, – беспощадно пообещал Виталик.

– Мой подзащитный – инсулинозависимый больной. Если он умрет в камере, у вас лично будут крупные неприятности, – продолжал напирать адвокат на старшего. Тот пригнулся на стуле так, словно над его головой просвистели пули.

Вялый был извлечен из обезьянника. В его кармане действительно обнаружили больничный лист, который днем он демонстрировал Виталику как хитроумный способ отложить судебное заседание по уважительным причинам. К диабету бюллетень не имел никакого отношения, но названия болезней в больничных листках не пишут, зашифровывая их хитрой смесью букв и цифр.

Между тем, лицо Вялого подтверждало, что его обладателю действительно нехорошо. Сам же он продолжал соблюдать заповедь “молчание – золото”.

Старший рассудил, что дешевле будет отпустить и второго, нежели связываться с крючкотворным адвокатом, умеющим трезветь как по заказу, да писать объяснительные по несвоевременно составленному протоколу или, того хуже, отбиваться от вездесущих журналистов…

Утро своего освобождения Виталик и Вялый встретили в баре, работающем круглосуточно.

После второй кружки пива Вялый полюбопытствовал:

– А если бы менты стали пробивать меня на диабет через поликлинику и узнали, что я не состою?

– А что такого, – пожал плечами Виталик. – Я добросовестно заблуждался7. За это статьи нет.

P.S. Много позже автор этих строк проходил по Фурштатской улице Петербурга. Американское консульство находилось на прежнем месте. И флаг так же колыхался на ветру. Только флагшток был закреплен на высоте третьего этажа.

На всякий случай.

 На те же грабли

Адвокат Дмитриев вышел из Фрунзенского суда в смешанных чувствах радости и, в то же время, некоторого беспокойства. Только что он выиграл очередное дело из области семейно-жилищных споров. Его клиент, стремясь сохранить единственную квартиру от взыскания банка, подарил ее своему взрослому сыну. Сын обещал отцу вернуть квартиру после того, как противоречия с банком будут улажены.

Дмитриев помог клиенту отбиться от требований банка по взысканию неустойки, размер которой превышал размер долга в три раза. Основной долг был полностью погашен в ходе судебного процесса и суд отказал банку во взыскании кабальной неустойки.

 Коварство родного дитяти проявилось после того, как отец напомнил сыну про обещание вернуть квартиру. Тот сначала изобразил непонимание, а затем перестал отвечать на телефонные звонки отца. Дмитриев и на этот раз помог – нашел лазейку в законодательстве – и суд признал договор дарения квартиры незаконным. Сегодня было оглашено судебное решение и адвокат поспешил позвонить клиенту, чтобы сообщить по мобильному о победе. “Клиент – отец” отказался лично участвовать в судебном споре против сына и доверил ведение дела целиком защитнику. “Противник-сын”, напротив, принимал участие во всех судебных заседаниях наравне со своим адвокатом и в течение всего процесса хранил лицо человека солидного и, вместе с тем, невинно оскорбленного требованиями своего отца насчет квартиры.

 В тот момент, когда Дмитриев набирал номер телефона, ему и прилетел внушительный толчок ладонью в затылок. Удивленный защитник обернулся и увидел полный ненависти взгляд своего противника, который только что потерял собственность на квартиру. Дмитриев не был напуган, его скорее поразила столь быстрая метаморфоза, произошедшая с недавно респектабельным молодым человеком и  проявление несдерживаемых эмоций прямо в зале суда.

Несколько мгновений Дмитриев размышлял, не обратиться ли к судебному приставу. Противник, перехватив его взгляд на пристава, видимо, понял направление мыслей адвоката и бежал с поля боя. Беспечность и великодушие молодости одержали верх и защитник решил махнуть рукой на поверженного врага. Уже шагая по Курской улице, он представлял себе, как расскажет со смехом эту историю своему приятелю и коллеге Михайлову и даже начал набирать номер его телефона.

Когда Дмитриев проходил мимо одной из арок, от нее отделилась фигура человека и стремительно двинулась наперерез адвокату. Фигура была внушительной комплекции.

“Уже злодея нанял!8 Быстро!” – невольно похолодел Дмитриев.

 Злодей широко улыбался:

– Здравствуйте! Вы меня узнаете?

“Слава Богу, не злодей!” – облегченно вздохнул адвокат и искренне признался, что не узнает.

– Ну, как же?! Вы меня по суду из дома выселили. Пять лет тому назад, – настаивала фигура.

Вечерело. Зимние сумерки в Петербурге наступают быстро. Курская улица никогда не бывает многолюдной на отрезке от Фрунзенского суда до Лиговского проспекта. Арка темнела рядом. А человек напоминал собою двухметровый шкаф. Только этот шкаф умел передвигаться и делал это легко, будто был на шарнирах. Пока Дмитриев судорожно искал слова, верзила протянул адвокату ладонь размером с небольшую лопату. Ладонь защитника утонула среди пальцев, каждый из которых был толщиной с сардельку.

– Вы, наверное, ошиблись? – с надеждой произнес адвокат.

– Нет, не ошибся, – похоронил его надежды обладатель сарделек. – Вы меня выселили. В Красногвардейском суде. А дом – по Хасанской улице. Дело Грибакиных. Неужели забыли?

Дмитриев помнил это дело…

Уварова была предпринимательницей, торговавшей на Хасанском рынке турецкими шмотками и бижутерией. Начинала она свой бизнес в качестве челнока: ездила в Турцию, закупала товар, тащила на себе, сколько могла, в Петербург, продавала оптом; снова ехала – покупала – продавала. Волчья работа; в том смысле, что челнока, как и волка, ноги кормят, спокойно на месте не посидишь.

Зато сумела выжить в лихие девяностые. И не просто выжила, но купила несколько квартир, в том числе, – для дочки с зятем. Квартиру, конечно, предусмотрительно на себя оформила, ведь неизвестно как у молодых сложится. И как в воду глядела. Зять оказался лодырем, каких поискать надо. Ничего делать не хотел, только учился на разных курсах: то по одной специальности, то по другой. Известно теще было, что его влекло на курсы, учатся то на них в основном девки молодые, вот зять с ними время и проводил.  И ни разу не попытался работать по полученному профилю образования. Только рассуждал красиво, как здорово бы он ресторанный бизнес организовал, вот только денег нет. Профессор – теоретик.

 А уж когда этот лентяй заговорил, чтобы Уварова ему денег дала на открытие ресторана, то у тещи терпение кончилось, высказала она зятю все, и что он трутень, от которого никакой практической пользы: ни в Турцию за товаром съездить, ни на рынке торговые точки держать да присматривать, и что облапошат его с рестораном как миленького, и что не для того она горбатилась столько лет, чтобы деньги на ветер пускать.

Вскоре и между молодыми разлад пошел, кончилось все разводом. Уварова тогда и обратилась к адвокату, чтобы он помог бывшего зятя из квартиры выселить. Она сама выбрала Дмитриева на сайте юридической конторы: очень он ей лицом понравился.

– Лицо у вас честное, а глаза веселые, – говорила Уварова, заключая договор с молодым адвокатом. –  Вы справитесь.

– Меня не обманешь, – добавляла она зачем-то.

Для Дмитриева это дело о выселении зятя Уваровой было одним из первых в практике. Он эту задачу решил и особо не возражал, когда суд предоставил ответчику – зятю отсрочку в выселении сроком на полгода. Как-то Уварова позвонила адвокату и рассказала, что «дурачок, слава Богу, сам ушел из квартиры, не пришлось судебных приставов вызывать».

Дмитриев внезапно понял, почему он не узнал выселенного по суду «дурачка». Разительная перемена произошла с зятем Уваровой.

В судебном процессе участвовал крупный, но рыхлый и блеклый молодой человек, который равнодушно выслушивал судебные обвинения жены и тещи, и даже угрозу своего выселения воспринимал апатично, словно ему предстояло всего-навсего отнести мусорный пакет до мусоропровода и вернуться обратно. В суд этот увалень приходил в мешковатых штанах, бесформенной футболке, из-под которой выглядывал пивной живот, был всегда не причесан и небрит. Зять словно был пропитан диванной ленью и скукой, и лень и скука смотрели из его одежды, выглядывали из его слов, которые он неохотно цедил в судебном процессе. У судьи этот лодырь не сумел вызвать никакого сочувствия, хотя судья была женщиной. Единственный раз маска равнодушия и лени сползла с его лица при оглашении судебного решения. Тогда молодой человек выглядел удивленным, взволнованным и даже растерянным. Растерянность столь явственно проступила в нем, что, должно быть, поэтому судья предоставила ему полугодичную отсрочку в выселении, хотя он даже не просил об этом. Не просил, потому что не знал о такой возможности и ничего не пытался узнать для своей защиты…

Сейчас напротив Дмитриева стоял другой человек, пышущий силой, здоровьем и… достоинством. На нем было темно-синее зимнее пальто со стоячим воротником, теплые кожаные ботинки с тупыми носами и шапка с егерским козырьком, отороченная мехом норки. Брюки – классического черного цвета и даже из-под пальто было видно, что стрелки на брюках тщательно отутюжены. Пивного живота не было и в помине, а движения рук были наполнены уверенностью и энергией. И этот сильный человек сейчас весело глядел на виновника потери жилплощади, предлагая вспомнить дело о выселении.

– Вас просто не узнать, – пробормотал Дмитриев. – Вы так хорошо выглядите, что…

– Важно, что я хорошо себя чувствую, – прервал его Грибакин. Продолжая держать руку адвоката в своей ладони, он вдруг притянул защитника к себе ближе, причем сделал это так легко, словно кухонный стул передвинул с места на место, и, с той же широкой улыбкой, спросил:

– Не ожидали меня таким увидеть?

Обмеревший Дмитриев несколько секунд пытался что-то ответить, но у него так перехватило дыхание, что он не мог произнести ни одного слова. Адвокат беспомощно поводил свободной рукой почему-то в направлении Лиговки, пытаясь выдавить из себя ответ, но только беззвучно разевал рот. В эти мгновения он напоминал «Семен Семеныча» из фильма “Бриллиантовая рука” в исполнении Юрия Никулина, встретившегося на спуске в подземный переход с бородатым громилой в противосолнечных очках.

– Не ожидали? – переспросил Грибакин, продолжая скалить зубы.

– Нет! – выдохнул Дмитриев.

– Да, круто вы мою жизнь повернули. Все хотел найти да спасибо сказать. А тут вы сами навстречу идете, прямо в руки, можно сказать.

Внезапно адвокат испытал чувство злости, злости на самого себя. Эта злость неоднократно выручала его в юридических схватках – в момент, когда он безнадежно проигрывал дело, когда понимал, что уже нечего было терять. Это была та спортивная злость, которая вселяла в него уверенность в правоте своих доказательств; он обретал чувство собственного достоинства, при этом, не превращаясь в чванливого индюка, но становился находчивым и молниеносным в аргументах. В эти минуты в нем словно жил некий голос, задававший один вопрос: “Ты можешь, Дима?” И нередко защитник находил ответ за короткое время, а доводы его обретали ту железобетонность, которая помогала вытянуть безнадежный судебный спор или свести потери клиента к минимальным.

Вот и сейчас в нем словно проснулся этот голос, спрашивающий – “Ты можешь?”

Он вырвал свою ладонь и резко ответил Грибакину:

– Так ведь вам же на пользу пошло! Вы другим человеком стали и это видно. Может, стоит действительно поблагодарить меня за это?

Грибакин слегка сконфузился, но затем снова заулыбался:

– Да я и хочу поблагодарить вас. Честное слово. А вы о чем подумали?

– Уже неважно, – сказал спокойнее Дмитриев. – Важно, что вы изменились в лучшую сторону. Значит, и жизнь ваша стала лучше во всех отношениях.

– Разрешите вас в кафе пригласить? – спросил Грибакин. – Тут недалеко отличная пиццерия. “Песто фунги поло” – пальчики оближешь.

– Да вы гурман, – улыбнулся Дмитриев. – Стали знатоком итальянской кухни?

– Лучше всего я разбираюсь в русской кухне, – ответил Грибакин. – У меня ведь, знаете, ресторанный бизнес. В том числе, банкетный зал на Октябрьской набережной. Но итальянскую кухню уважаю… Поваром в этой пиццерии, правда, русский работает. Но руки у него растут откуда надо. Хочу его к себе переманить.

– Чтож, от хорошей пиццы не откажусь.

– Надеюсь, от бокала красного вина – тоже?

– Кстати, как вас зовут? – спросил адвокат. Он уже совершенно успокоился и предвкушал и ароматную пиццу, и вкусное вино.

– Николай, – просто ответил Грибакин.

– Дмитрий, – представился и адвокат.

– Я помню, Дмитрий Николаевич.

– Ну и память у вас! – восхитился Дмитриев. – Ведь сколько лет прошло?! Да вы сами сказали, пять.

– С памятью у меня все в порядке. Но дело не в этом. На прошлой неделе я перебирал свои бумаги и ваша визитка выпала из них. Вы мне ее сами дали в начале процесса по выселению.

– Точно! – вспомнил Дмитриев. – Я же думал, что у вас будет адвокат в таком важном деле. Вот и отдал визитку, чтобы были мои контакты на тот случай, если вы захотите вопрос миром решить. Уварова ведь вначале готова была заплатить вам отступное, чтобы вы добровольно жилплощадь освободили…

После бокала аперитива в уютном зале ресторанчика Дмитриев совсем расслабился. Он чувствовал, что его гложет неимоверное любопытство, но попытался скрыть это за легкой иронией:

– Расскажите, как вы докатились до такой жизни?

 Грибакин улыбнулся, будто услышал ожидаемый комплимент, и начал рассказывать:

– Я ведь всегда мечтал о ресторанном бизнесе. Обучался на разных курсах, чтобы лучше в нем разбираться: ресторанный менеджмент, курсы на повара закончил, дизайн интерьера изучал, чтобы лучше представлять отделку ресторанного зала. Только денег стартовых не было, а в кредит влезать было страшно, банки кабальные условия предлагали. Сколько я с тещей разговаривал, уговаривал ее совместно этот бизнес открыть, она – ни в какую. Все дурачком меня считала, говорила “тебя обмануть – как два пальца…” А у меня к ее купипродайству турецкими шмотками – душевная аллергия. Ну, не хотел я разбираться в поделках под дубленку, в дешевой парфюмерии и бижутерии. Нашла коса на камень. Она меня не понимает, а я под нее прогибаться не хочу. Жена тоже хороша, все маме в рот заглядывала, своей головой думать не хотела. А уж когда они вдвоем на меня ополчились, то мне вообще все равно стало – и на тещу, и на жену, и на жизнь совместную. Депрессию к жизни чувствовал. Вот и кончилось  разводом…