Необычайные приключения нигилиста бесплатное чтение

Глава 1 Ненавижу морскую романтику (город) Мечты и реальность – я вступаю во взрослую жизнь.

Ненавижу морскую романтику (город)

Мечты и реальность – я вступаю во взрослую жизнь.

Только недавно я перестал вздрагивать и с подозрением коситься на людей, вдохновенно восхваляющих романтику морских путешествий и мечтающих хотя бы раз побыть настоящим моряком. Дело совсем не в том, что я страдаю морской болезнью или боюсь воды. Просто несколько лет назад я попал в одну очень неприятную, если не сказать жуткую, историю, и с тех пор любое упоминание о бравых капитанах дальнего плавания или даже матросах будит во мне воспоминания, от которых я долго старался избавиться.

***

Это случилось довольно давно, в 188…-м году. Тогда это было громкое дело, о нем даже писали столичные газеты, но теперь, после стольких лет, никто уже и не вспомнит (кроме меня, конечно), о событиях в одном поволжском городе, в которые ненароком оказался замешан и я.

Я был еще совсем молодой и глупый, только-только закончил московский Константиновский межевой институт, и меня приняли на службу в Симбирскую межевую канцелярию землемером. После наших студенческих кружков голова у меня была набита мыслями о работе на благо народа, возможностях “сеять разумное, доброе, вечное” и тому подобными идеями. Я даже нарочно отпустил длинные волосы, что для будущего государственного служащего тогда считалось признаком вольнодумства и либеральности. Я представлял себе, как завожу на новом месте разделяющих мои чувства друзей, мы вечерами собираемся и увлеченно обсуждаем положение в стране, новые статьи в газетах, научные открытия, а потом, вдохновленные, работаем до седьмого пота на благо крестьян, помогая им справедливо устанавливать границы наделов.

В общем, как уже было сказано, я был классическим разночинцем своего времени. Из-за излишнего запала и категоричности в суждениях о недостатках мира, меня даже иронически прозвали “нигилистом”, хотя к настоящим нигилистам я никогда не был вхож – для этого я недостаточно презирал человечество.

Правда, когда я устроился в Симбирске, все мои мечты оказались весьма далекими от действительности. Впрочем, жаловаться мне было не на что. Начальник у меня оказался пожилым добродушным господином, весьма иронически относившимся к моим настроениям, и списывавшим их на молодость. “Э-хе-хе, были когда-то и мы рысаками”, – усмехался он обычно в ответ на мою очередную тираду и отмахивался. Он даже не обращал внимания на мою “неприличную” прическу и защищал меня от других наших сослуживцев, более консервативных и нетерпимых, которые, кстати, тоже почему-то вначале называли меня нигилистом.

“Пусть мальчик перебесится, его дело молодое, да к тому же и работник он, каких поискать”, – говорил он им умиротворяюще. Поскольку это было правдой, работал я старательно и добровольно вызывался ездить для межевания земли в самые глухие деревни, куда больше никому не хотелось тащиться, меня постепенно признали. В общем, обычная провинциальная служба, со всеми своими достоинствами и недостатками.

Постепенно я обзавелся и знакомыми, но поскольку в нашей конторе практически не было молодежи, основной круг моих друзей составляли те, с кем меня сводил мой начальник и покровитель Василий Иванович Морозов. В основном, это были такие же чиновники или местные интеллигенты – врачи, учителя, – как правило, очень милые и любезные люди, но уже обремененные семействами и оставившие свои юношеские мечты в удел таким беззаботным холостым юношам, каким был я. Ко мне они и их жены относились очень хорошо, проявляя поистине отеческую заботливость о моем времяпровождении и бытовых удобствах, но все время старались меня сосватать, поскольку по местным масштабам я считался очень приличной партией, тем более, что и в нигилизме меня с течением времени перестали подозревать.

Я часто и, надо признаться, с большим удовольствием, посещал вечеринки с танцами, хотя это и несколько противоречило моим убеждениям. Но молодость требовала свое, и я успокаивал свою совесть тем, что как только найду подходящее поле деятельности, то сразу брошу все эти развлечения. Образовался и свой мужской кружок, когда мы часто посиживали вечерами у кого-нибудь на квартире, попивая чай, да и более крепкие напитки, и горячо обсуждали политические события и местные сплетни. В основном, мы разговаривали о внешней политике – особенно был популярен немецкий Бисмарк и балканские события, обсуждали и последние меры помощи голодающим крестьянам нашего Поволжья, о том, уйдет ли наконец в отставку престарелый директор мужской гимназии и кого назначат на его место, кто кому изменяет или, наоборот, хранит верность и тому подобные разговоры.

Конечно, это было далеко от моих начальных мечтаний, но зато так уютно и безмятежно. Плавная рутина повседневной жизни незаметно затягивала меня, как зыбучие пески, а я абсолютно при этом не сопротивлялся и даже получал некоторое удовольствие. Правда, иногда, прочитав об очередном кругосветном плавании или каком-нибудь смелом англичанине – путешественнике по Африке, меня охватывала тоска. Я начинал с ужасом думать, на что трачу лучшие годы своей жизни, вместо того, чтобы добиваться известности, участвовать в каких-нибудь смелых экспедициях – ведь даже наша страна не до конца еще изучена, до сих пор на карте полно белых пятен, особенно это касается северных или туркестанских краев.

Со временем такие приступы тоски начали повторяться все чаще и чаще. Я стал угрюмым, задумчивым, начал относиться к работе спустя рукава, перестал ходить в гости, а дома в основном валялся на кровати и глушил неприятные мысли водкой. Мои коллеги, глядя на меня, только с сожалением вздыхали, а бедный Василий Иванович, чувствуя за меня ответственность, даже пару раз делал мне суровые выговоры и призывал взяться за ум. Я бездумно соглашался и… через некоторое время все повторялось. Неизвестно, чем бы все это закончилось, скорее всего я бы или спился, или действительно уехал в поисках лучшей жизни и тоже, скорее всего, где-нибудь сгинул, но тут произошла та история, о которой и хочу рассказать.

Во время одного из таких приступов меланхолии, когда я уже окончательно дошел до ручки, начальник решил, что пора меня встряхнуть. Он вызвал меня к себе в кабинет и, не глядя на меня, сказал, что необходимо поехать в одно из дальних сел для проверки правильности размежевания церковной и крестьянской земли. Ехать туда было довольно долго – сначала на пароходе до города N, а затем еще около суток на лошадях. “Оставайтесь там, сколько сочтете нужным. Может быть, хоть это немного вас встряхнет, ведь глазам больно смотреть! Зачем вы себя губите, это же чистая дурь, пора наконец опомниться!”– увещевал меня добродушный Василий Иванович. Я невозмутимо его выслушал, и спросил только, когда мне отправляться, -его искренние попытки помочь уже давно вызывали у меня только раздражение. Он с горечью махнул рукой, отпуская меня, и велел идти готовиться к отъезду, чтобы уехать как можно скорее.

“Что ж”, – решил я, с радостью покидая душную канцелярию, – ”может быть, все к лучшему. Или во время поездки я действительно приду в себя и окончательно решу, что мне делать, или допьюсь до чертиков и свалюсь за борт. Плакать обо мне некому, родители давно умерли, да и женой я еще не обзавелся, а спьяну даже не испугаюсь смерти. Да и к чему такая бессмысленная жизнь? Ведь я даже в революционеры не гожусь, слишком ленив!”

С такими оптимистичными мыслями я и отправился в эту поездку. На пароходе я добросовестно выполнял намеченную программу, усердно напиваясь до полного бесчувствия у себя в каюте. Бродить пьяным по палубе мне еще мешали остатки порядочности. Очевидно, только поэтому я и не свалился за борт, как собирался. Когда пароход прибыл в N, я валялся на койке в полубесчувственном состоянии. Стюард с помощью матросов кое-как меня разбудил и вывел на пристань, посадив на саквояж, заботливо прислоненный к стене. Сквозь пьяную муть я слышал сочувственные смешки матросов и веселые шуточки, отпускаемые по моему адресу. Впрочем, к пьяным у нас всегда относились с сочувствием, поэтому меня постарались устроить поудобнее, так, чтобы я не свалился, и чтобы мои вещи не смогли украсть. “Ничего, к вечеру прочухается”, – заметил, уходя, один из матросов. Остальные со знанием дела согласились. Это было последнее, что я услышал, перед тем, как снова заснуть, теперь уже на пристани.

Очевидно, я проспал несколько часов. Уже начало темнеть, когда холод заставил меня проснуться. Чувствовал я себя ужасно, – сами можете представить, каково может быть похмелье у человека, который пил без просыпа около полутора суток. В голове как будто поселилось целое африканское племя и без устали било в там-тамы, в горле пересохло, бил озноб, и в довершение всего, меня еще ужасно тошнило. По опыту я знал, что единственное спасение – это выпить горячего чаю или кофе, а еще лучше съесть тарелку горячего супа. Пошатываясь, я встал. Ожидавшие следующего парохода люди с опаской косились на меня, недоумевая, как это от приличного с виду господина может нести таким перегаром. Вид у меня, наверное, был не лучше моего внутреннего состояния. Кое-как я с саквояжем добрел до маленького захудалого буфета, который держал дюжий молодец. Если он был действительно так грязен, каким казался, то понять не могу, что за смелые люди могли покупать у него хоть какую-то еду. Впрочем, тогда мне было абсолютно все равно. Супа у него, конечно, не оказалось, зато бледно-желтый кипяток, который он именовал чаем, помог мне немного прийти в себя – тошнота немного утихла, и я рискнул съесть еще пару горячих каленых яиц, единственное, что можно было без риска для жизни здесь купить. Наконец, мне немного полегчало, и я смог оглядеться по сторонам.

Уже почти стемнело, и думать о продолжении пути сегодня было бессмысленно. Необходимо найти место для ночлега, что означало поиски извозчика до здешней гостиницы. Во всяком случае, я горячо надеялся, что она в этом городе имеется. Собравшись с духом, я встал, подхватил саквояж и пошел к выходу с пристани. Естественно, что в такое время никаких извозчиков уже и в помине не было, только в отдалении смутно маячил древний старичок с такой же древней на вид лошадью, запряженной в ветхую колымагу. Выбирать не приходилось, и я решительно направился к нему. После долгого ожесточенного торга (денег у меня оставалось не так уж много), старичок согласился подвезти меня к единственной в городе гостинице, находившейся на центральной площади.

Взгромоздившись в колымагу, я с облегчением вздохнул, правда, ненадолго, поскольку, когда мы тронулись, началась такая выматывающая душу тряска, что все мои похмельные недуги вернулись с новой силой. Кое-как, сжав зубы, я терпел это мучение и только молился, чтобы мы поскорее доехали, в надежде, что не успею умереть до того времени. Тащились мы очень медленно, поскольку недавно прошел дождь, на незамощенных улицах стояла непролазная грязь, и постепенно мне становилось все хуже и хуже. Я уже решил, что до гостиницы доедет только мой хладный труп, как колымага пару раз сильно дернулась и остановилась окончательно.

– Что случилось? – слабым голосом спросил я.

– Да в луже застряли, тудыть твою мать, – пробурчал соскочивший тем временем с козел старик. Он пару раз обошел вокруг, и со злобой пнул колесо.

– Слезай, барин, – решительно заявил он. – придется тебе помочь, иначе мы до утра не выберемся.

С душевным содроганием я слез прямо в середину огромного озера вонючей жидкой грязи, похожей на содержимое ассенизационной бочки. Скорее всего, так оно и было, ведь цивилизация в виде сточных труб и канав до этой улицы еще явно не дошла, и наверняка все отбросы выкидывались прямо у домов. Ботинки моментально промокли и как будто приклеились к земле. С огромным трудом переставляя ноги, я подошел к извозчику, который взял лошадь под уздцы и пытался помочь ей вылезти из этой ловушки.

– Подтолкни сзади-то, может и удастся вытащить, – распорядился он. Обреченно вздохнув, я прошлепал к задку экипажа и попытался подпихнуть его плечом вперед. Учитывая мое состояние, понятно, что особым успехом эти попытки не увенчались, только вдобавок к ботинкам, теперь еще и брюки почти до колен промокли и покрылись толстым слоем грязи. Промучавшись так полчаса, мы пришли в отчаяние. Старик проклинал тот час, когда согласился меня везти, я еще более злобно обвинял его в незнании дороги и ругательски ругал местные власти, не удосужившиеся привести дороги в нормальный вид. Стало совсем темно, когда мы поняли бесполезность наших усилий и в изнеможении опустили руки, даже ругаться сил не было. “Что же делать?” – уныло подумал я, – “Пешком до гостиницы по таким улицам я дойду разве что к утру, ночевать в этой развалюхе и мерзнуть – удовольствия тоже мало”. К тому же извозчик явно не собирался оставаться со мной. Он начал распрягать лошадь, собираясь вернуться утром, чтобы забрать свою колымагу, и даже имел наглость потребовать с меня денег за доставку до этой проклятой улицы. К этому моменту я настолько пришел в отчаяние, что без особого сопротивления ему заплатил, только чтобы он оставил меня в покое.

Глава 2

Луч света в темном царстве

Довольный, что получил хоть что-то, старикашка ушел, рассчитывая, судя по всему, получить еще и бесплатного сторожа для своей телеги – ведь деваться мне было некуда. Оставшись один, я залез обратно и, дрожа от холода и сырости, огляделся по сторонам. На улице не было ни души, только на довольно большом расстоянии друг от друга виднелись небольшие бревенчатые домики с садиками – свет на них падал из немногих освещенных окон.

Судя по всему, нас занесло в порядочную дыру – и то повезло, что не в настоящие трущобы, где могут ограбить и убить за здорово живешь. В Москве и Симбирске я таких мест повидал достаточно. Но и оставаться на улице было нельзя – так и чахотку подхватишь, а как бы я ни считал свою жизнь пропащей, но умирать таким способом не собирался – слишком долго и мучительно. Нужно было искать место для ночлега.

Оглядевшись еще раз, повнимательнее, совсем рядом я заметил еще один домик, выгодно отличавшийся от других более ухоженным видом, даже с претензиями на изящество, что подчеркивалось затейливым крыльцом и фонарем, похожим на корабельный, что висел над входом. Окна в доме горели, значит, спать еще не легли.

“Постучусь-ка туда”, – решил я.– “Попытка не пытка, а заупрямятся – предложу денег, как за номер в гостинице. Народ здесь, судя по всему, живет небогатый, вряд ли откажутся”.

Собравшись с духом, я опять спрыгнул в грязь, и дотащившись до крыльца, начал вытирать ноги о траву, чтобы не пачкать ступеньки. Внезапно из дома до меня донеслись громкие возбужденные голоса, – гремел чей-то бас, ему с истерическими нотками возражал женский голос. Затем кто-то умиротворяюще забормотал, явно разводя враждующие стороны, и перепалка прервалась. “Черт, вот попал, как назло”, – соваться к ним в разгар семейной ссоры мне совершенно не хотелось, но выхода не было. Путь обратно я уже не одолею, да и желание попасть в тепло превозмогло стеснение. Решившись, я поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Все голоса в то же мгновение затихли, как будто живущие здесь люди решили притаиться. Ждал я довольно долго, открывать никто, судя по всему, не собирался, но тут меня пробрала такая дрожь, так засосало под ложечкой, что я еще раз отчаянно забарабанил по двери, плюнув на все приличия.

Наконец, в сенях послышались шаги, и заскрипев, приоткрылась дверь. Из нее выглянул нахмуренный мужчина, на вид еще довольно молодой.

– Что вам нужно? – резко спросил он.

– Простите великодушно за беспокойство, – промямлил я, преодолевая внезапно нахлынувшее смущение, – но у меня совершенно безвыходная ситуация. Я землемер, только что приехал в ваш город, хотел остановиться в гостинице, а подлец извозчик бросил меня посреди дороги, потому что мы в луже завязли. Огромная просьба, нельзя ли у вас переночевать, я очень замерз и боюсь, что до утра на улице не выдержу Я мог бы вам заплатить за ужин и ночлег… – нерешительно добавил я.

– Извините, но у нас не постоялый двор, – и с этими словами хозяин начал было закрывать дверь, но тут ему помешали.

– Митенька, кто там? – послышался дребезжащий старческий голос. Митенька вздрогнул и нехотя проговорил – Да так, дорогу спрашивают.

Но тут я почуял возможность спасения. – Простите великодушно, – еще раз громко начал я, просунув ногу в проем двери и пытаясь незаметно просочиться мимо разговаривавшего со мной мужчины, – я только что приехал и заблудился. Нельзя ли у вас переночевать? Я буду помнить вашу любезность до конца моих дней. – Тогда я еще не подозревал, насколько был близок к истине. Невидимый старик соболезнующе заохал. Митенька тяжело вздохнул и медленно открыл дверь, сообразив, что другого выхода нет.

– Ладно, заходите, но помните, что вы сами напросились. – угрюмо сказал он.

– Митенька, как ты разговариваешь с гостем, – в прихожую вплыла дородная дама и с укором посмотрела на молодого человека. – Проходите, пожалуйста. Да вы совсем промокли! Так и простудиться недолго! Сейчас вас проводим в гостевую комнату, сможете отдохнуть, переодеться, а через час ждем к ужину. Верочка! Верочка! – обернувшись, крикнула она кому-то. Через минуту к нам присоединилась молоденькая девушка. Ни на кого не глядя, она жестом пригласила меня следовать за ней и, скинув ботинки, я пошел по лестнице. Девушка довела меня до небольшой комнаты на втором этаже, в который превратили мансарду.

– Проходите, пожалуйста, через час ужин, будем ждать внизу в гостиной. Слуга вас проводит, – голос у Верочки прерывался, как будто она недавно плакала, и в первый раз внимательно посмотрев на нее, я заметил покрасневшие и припухшие глаза на бледном личике. Очевидно, именно она была вторым участником той ссоры, которую мне довелось подслушать. Интересно, кто же являлся обладателем раскатистого баса? Митенька на него явно не походил.

Девушка тихо ушла, а я блаженно вздохнул. Тепло и уют жилого дома окутали мое тело, как одеяло, и я, пожалуй, в первый раз в жизни, пожалел, что у меня нет такого светлого и теплого угла, где бы ждала и радовалась моему возвращению хотя бы вот такая Верочка. Кстати, довольно симпатичная барышня… Впрочем, какое мне до нее дело? Скорее всего, она или сестра, или жена Митеньки, а может, и того скандалиста. Ладно, там увидим, а пока, действительно, надо переодеться к ужину. Судя по всему, я попал не к рядовым мещанам, живущим в этом забытом богом углу. Странно, что такие интеллигентные с виду люди здесь делают? Наверное, бедность прижала, и пришлось переезжать сюда, хотя вид у них вполне довольный, – кроме Веры, конечно. Еще бы, развитой и образованной девушке (почему я так сразу решил, до сих пор не знаю) оказаться в таком захолустье! Загрустишь… Впрочем, пути господни неисповедимы, может, и я когда-нибудь окажусь в еще худшей трущобе…

Тут я невольно передернулся и постарался отвлечься от выводов, к которым могли привести мои мысленные выкладки. К тому же и времени на переодевание оставалось не так уж много. Я быстро оделся и направился в комнату, которую хозяева именовали “гостиной”.

Очевидно, спустился я слишком рано, – в гостиной никого не было, – так что у меня наконец появилась возможность внимательно оглядеться. Чем дольше я смотрел по сторонам, тем больше возрастало мое изумление. Судя по всему, хозяин дома (возможно, тот сердобольный старик, который распорядился меня впустить), в свое время изрядно попутешествовал по разным морям и странам. Комната изобиловала экзотическими свидетельствами его странствий, причудливо дополнявших самую обычную домашнюю обстановку. По стенам висели деревянные и глиняные маски, уродливые фигурки неизвестных божков, явно попавших сюда из таинственных дебрей Африки или Южной Америки (совсем недавно я прочитал о приключениях доктора Ливингстона и журналиста Стэнли). В углу возвышался огромный медный гонг, скорее всего китайский, а рядом, крепко прибитый к стене, висел корабельный штурвал. Даже книжный шкаф был забит книгами в основном о кругосветных морских путешествиях. Были там и мемуары знаменитых капитанов, и описания далеких переходов от давних времен до последних географических открытий, в общем – целый клад для романтически настроенного читателя. Совершенно очарованный подобным собранием, я машинально открыл дверцы и начал перелистывать заинтересовавшие меня книги.

Глава 3

Морская романтика – и морская дисциплина

– Очень приятно встретить родственную душу, – раздался вдруг за спиной довольный старческий голос. – Вы тоже любите море?

Покраснев, я быстро захлопнул книгу и обернулся. Воображаемый образ маленького немощного старичка растаял как дым – на меня, благожелательно сощурясь, сверху вниз глядел крепкий пожилой джентльмен, даже дребезжания в голосе уже не слышалось. Да, да, именно джентльмен с великолепной морской выправкой – даже бачки у него были подстрижены, как у капитанов английских судов на иллюстрациях к романам. Не хватало только монокля. Что ж, хоть в одном я не ошибся – хозяин дома наверняка когда-то служил во флоте.

– Вы плавали когда-нибудь на парусниках? – новый вопрос вывел меня из затянувшегося молчания, которое уже граничило с грубостью.

– К сожалению, нет, но мечтаю об этом, – искренне ответил я с завистью в голосе.

– А-а-а, – старик явно потерял ко мне интерес, но вежливость не позволяла ему просто отойти. – Впрочем, эпоха благородных судов уже ушла в прошлое, их место заняли эти проклятые вонючие жестянки, которые опошлили саму идею плавания по морям!

Отставной моряк даже начал задыхаться от негодования, глаза его горели, на щеках выступили яркие красные пятна, так что я даже ощутил некоторую оторопь. Похоже, его злость имела давние корни, может быть даже как-то связана с нынешним положением.

Тут, очень вовремя, в комнату вошел слуга – коренастый, крепко сбитый мужик, одетый в подобие матросской рубахи. Хозяин, видно, сильно тосковал по прошлому.

– Кушать подано, – пробурчал он, и направился впереди нас в столовую. За опрятно накрытым, даже с некоторым налетом былой роскоши, столом уже сидели Митенька и дородная дама, которую я уже видел – его мать.

– Извините, что мы вас не дождались, но Петр Афанасьевич иногда просто способен замучить непривычного человека своими рассказами, так что я сразу решила за вами Сидора послать. Это его денщик, – объяснила она. У меня за спиной раздалось сдавленное хмыканье, – но когда старик быстро обернулся, у слуги, стоявшего сзади, было совершенно каменное лицо, как будто он вообще не знал, что такое улыбка. Я благоразумно сделал вид, что ничего не заметил и поспешил к своему месту за столом.

Сидор незаметно исчез, а через секунду мы услышали глубокое гудение гонга – очевидно, здесь таким образом созывали к столу опоздавших.

Не хватало только двоих – Верочки и загадочного баса, – единственного человека в доме, которого я еще не видел. Но, окинув взглядом стол, я увидел, что свободным оставалось только одно место, около Мити. Интересно, для кого оно? Может быть, девушка после скандала решила не выходить к столу…

– Да, но ведь мы так и не познакомились, – спохватилась дама, – Позвольте представить вам моего мужа Петра Афанасьевича Болотова, а это – Дмитрий Петрович, наш сын, – любящий взгляд, которым она окинула их обоих, не оставлял сомнений в ее чувствах к ним. – Меня зовут Мария Игнатьевна, ну а с Верочкой, думаю, вы уже познакомились, она моя воспитанница, милая девочка, но очень своенравная, – сокрушенно добавила Болотова.

Так или иначе, но в столовой пока никто не появился. Прождав три минуты, старик раздраженно фыркнул и обратился к сыну – Что это за выкрутасы!? Она прекрасно знает наши правила, и я не позволю никому нарушать дисциплину! Сходи за ней, и приволоки к столу, даже если будет брыкаться!

Подобная речь настолько не вязалась с джентльменским видом Петра Афанасьевича, что я быстро опустил глаза, стараясь скрыть свое удивление. Митя молча встал и вышел из комнаты, а его мать, явно встревожившись, пристально смотрела на побагровевшего Петра Афанасьевича. Атмосфера в комнате накалялась все больше, и я уже начал жалеть, что так настойчиво напрашивался сюда переночевать. Хотя ночь на улице еще хуже, тут, по крайней мере, не замерзнешь насмерть.

За спиной Болотова неслышно появился чем-то встревоженный Сидор, и, наклонившись, прошептал ему что-то на ухо. Покосившись на меня, тот быстро встал и, невнятно пробормотав извинения, ушел из столовой. Мария Игнатьевна, нервно скомкав салфетку, бросила ее на стол и смущенно улыбнулась.

– Наверное, у бедной девочки опять нервный припадок, – сказала она. – Вы знаете, у нее такая ранимая натура, она очень тяжело переносит любые семейные размолвки. Даже несколько раз грозилась покончить с собой. У нынешней молодежи это в моде – начитались романов и думают, что смерть – самый романтический выход из любой ситуации. Хорошо, что Митенька не такой, он у меня очень хороший мальчик – всегда в первую очередь думает о нас. Что бы мы без него делали, он такой заботливый. Без него в доме было бы гораздо тяжелее, но он поклялся, что никогда нас не оставит! – с плохо скрываемой гордостью закончила она. Я чувствовал себя все более неуютно. Этот, казалось бы, такой приветливый и теплый дом, начал внушать мне глухую тоску. Как будто мало мне было своих проблем, – так я, похоже, умудрился попасть в разгар чужой семейной драмы! Тем временем хозяйка, все чаще поглядывавшая на вход в комнату, решилась вмешаться в события и, с шумом отодвинув стул, тоже встала.

– Надеюсь, вы меня извините, но мне необходимо вас покинуть. Не смущайтесь, ужинайте. Я сейчас пришлю сюда слугу, – с этими словами Мария Игнатьевна быстро удалилась. Митенька поспешил вслед за ней.

Глава 4

Опустевшая столовая окончательно испортила мне настроение, даже вошедший с блюдами на подносе Сидор не смог его улучшить. К тому же и есть уже абсолютно не хотелось. Приличия ради, я позволил положить себе на тарелку жаркое, но кусок в горло не лез, – наоборот, под пристальным взглядом слуги, вставшего у прохода, как будто, чтобы не выпускать меня отсюда, я успешно подавился при первой же попытке что-то проглотить. Закашлявшись, я попросил стакан воды. Нехотя покинув свой пост, Сидор наполнил мне бокал и внимательно наблюдал, как я его пью. Всем своим видом он откровенно показывал, что я сейчас всем мешаю, и вообще непонятно, что здесь делаю. Внезапно он напрягся, и будто услышав что-то, быстро исчез, плотно прикрыв за собой дверь, а меня еще сильнее охватила непонятная тревога.

“Здесь происходит что-то странное, и я должен выяснить, что именно. Не могу больше сидеть в бездействии и ждать, как безмозглый баран!” – с этой мыслью я вскочил с места и решительно отправился на поиски хозяев.

Пройдя столь понравившуюся мне гостиную, и выйдя в коридор, я услышал неясный говор за одной из дверей и направился туда – к счастью, она оказалась неплотно прикрыта. “Будь что будет”, – решил я, и собравшись с духом, тихо вошел в комнату – и в ту же минуту пожалел об этом. До тех пор я ничего подобного не видел. Большая лужа крови вокруг одного из кресел и ее тошнотворный металлический запах вызвали у меня внезапный приступ тошноты. Я даже не заметил, кто истекал кровью. Симбирская бойня, которую я как-то посетил с одним из своих друзей, служивших в городской управе, и та не произвела на меня такого впечатления. Хозяева, суетившиеся около кресла, сначала не заметили мою согнувшуюся фигуру, но тут Петр Афанасьевич, не принимавший участия в хлопотах, и с виду безучастно взиравший на лежавшего в кресле человека, обернулся и гневно нахмурился.

– Что вы здесь делаете? – резко спросил он. Митенька и его мать, вздрогнув, отскочили прямо в центр уже начавшего подсыхать по краям тошнотворного озерка. Только сейчас я смог разглядеть, чья же кровь столь щедро пролилась на пол. Оцепенев от ужаса, я увидел смертельно бледную Верочку, которая с запрокинувшейся головой бессильно съезжала вниз с сидения, – очевидно, она была без сознания. Вся ее юбка была пропитана кровью, до сих пор лившейся из распоротой до кости правой руки,– похоже, им так и не удалось остановить ее. Неужели они так растерялись, что даже не подумали наложить жгут? Надо скорее перетянуть руку и забинтовать ее – даже я об этом знал. Рядом с креслом валялись окровавленные ножницы, очевидно именно они и послужили причиной несчастья. Но тут на меня снова обрушился гневный окрик: – Что вы тут делаете? Вам здесь не место! Где же Сидор?

И Болотов решительно направился ко мне. Митя и его мать, забыв про девушку, тоже кинулись к нам, но тут появившийся из-за моей спины Сидор крепко схватил меня за руку и быстро отдернул назад, заслонив собой.

– Спокойно, барин, сейчас все будет в порядке, – негромко сказал он Петру Афанасьевичу. – Ведь тут дело какое, нехорошее, немудрено, что они растерялись. А вы, – обратился слуга ко мне, – будьте такие добренькие, уходите отсюда. Вам здесь делать нечего, а барышне мы и так стараемся помочь. Только, видно, напрасно… – мрачно заключил он.

– Но, позвольте, разрешите вам помочь. Дайте я хотя бы жгут наложу, да и врача нужно срочно позвать, – ведь она в любую минуту умереть может! – возмутился я, выходя из ступора, вызванного неожиданным зрелищем.

Петр Афанасьевич еще больше нахмурился, его глаза сузились, губы сжались в тонкую ниточку, – странно, что он, так, казалось бы, спокойно наблюдавший за агонией молодой девушки, теперь столь бурно реагирует на мои слова. Возможно, что еще немного, и у него начался бы припадок ярости, но тут вмешалась Мария Игнатьевна:

– Сидор совершенно прав, вы оба должны вернуться к столу, а мы с Митенькой постараемся сделать все возможное. Не волнуйтесь, идите спокойно, ведь мы же не будем нарушать порядок, а мы скоро придем к вам, – успокаивающе сказала она мужу. Тот немного успокоился и нехотя кивнул.

– Проводи их, Сидор, и спасибо тебе. После сочтемся…– многозначительно кивнула Мария Игнатьевна слуге. Тот воспринял эти слова как призыв к действию и решительно повернул меня к двери. Я попытался вырваться, но при внешней почтительности, обладавший как оказалось недюжинной силой, слуга держал мою руку как в тисках. Все еще не придя в себя от увиденного, я позволил увести себя в столовую и усадить за стол. Вслед за мной важно шествовал Петр Афанасьевич. Похоже, его-то нисколько не потрясла трагедия, участниками которой мы невольно стали. Но что же могло заставить такую молоденькую девушку решиться на самоубийство? Неужели и в этой такой дружной с виду семье есть свои скелеты в шкафу, – впрочем, Верочка только воспитанница, может быть, ее здесь унижали и оскорбляли? Скорее бы пришла Мария Игнатьевна с сыном и рассказала о самочувствии Веры, – надеюсь, ее удастся спасти.

Глава 5

Бунт на корабле!

Оставив меня за столом в одиночестве, Сидор отозвал Петра Афанасьевича в угол и начал что-то ему шептать. Разговор, очевидно, был неприятен старику, который, все больше мрачнея, молча слушал слугу. Наконец, он резко отвернулся от Сидора и сел на свое место – теперь и Болотов выглядел не лучше меня, настроение ему явно испортили. Никто из нас не сделал даже попытки поесть, – я думал о бедной девушке, хозяин тоже погрузился в собственные мысли и нервно барабанил пальцами по столу.

“Зачем я только постучал сюда! Мерзнул бы сейчас в колымаге, но зато не терзался бы тревогой за судьбу совершенно незнакомой девушки, не пришлось бы сидеть в комнате с бесчувственным жестоким стариком, которого не волнуют даже собственные домочадцы”, – в тоске думал я.

Похоже, я опять оказался неправ. Петр Афанасьевич все заметнее нервничал – постукивание по столу перешло в громкую дробь, затем к этому прибавилось еще и злобное бормотание. Хотя слов разобрать было невозможно, но, судя по взглядам, которые он исподлобья кидал на слугу, виновником его раздражения являлся именно он. Господи, скорее бы убраться отсюда! Пожалуй, мне пора встать и откланяться… Но как раз в тот момент, когда я собрался подняться из-за стола и тихо удалиться, в комнату спокойно вошла Мария Игнатьевна.

– Неужели вы все-таки ждали нас!? – воскликнула она, увидев наши нетронутые тарелки. – Господи, из-за этой девчонки у нас полностью распорядок нарушился. Я ведь просила не волноваться, сказала же, что все будет хорошо! Сейчас придет Митенька, и мы все должны поужинать. Особенно стыдно вам, Петр Афанасьевич, вы же здесь главный и отвечаете за наше благополучие, а так несдержанны, – с укором обратилась она к мужу. Под ее красноречивым взглядом я трусливо рухнул обратно на стул, решив, что не стоит еще больше раздражать старика, но твердо решив про себя убраться отсюда сразу после ужина.

Вошел Митенька и, коротко кивнув нам, уселся на свое место. Судя по его довольному лицу, кровотечение удалось все-таки остановить. У меня немного отлегло от сердца, и я уже пожалел, что так поспешно обвинил всю семью в равнодушии к ближним. Хотя не похоже, чтобы Петр Афанасьевич успокоился; правда, злобное бормотание прекратилось, но глаз он так и не поднял. Сидор отделился от стены и принялся обходить нас с блюдами. Отказываться было уже неудобно, и я позволил положить себе немного на тарелку. Когда дошла очередь до хозяина, тот брюзгливо потребовал подать себе графин с водкой, которую должен был непременно пригубить до еды. Слуга потянулся за графином, но когда он уже держал его, Петр Афанасьевич неожиданно развернулся, толкнув Сидора так, что тот невольно опрокинул содержимое графина на себя. Я невольно вздрогнул, а Мария Игнатьевна, настороженно посмотрев на мужа, жестом отослала слугу от стола. Но отойти он не успел – Болотов, как будто стремясь разглядеть, что он натворил, схватил со стола подсвечник с зажженными свечами и поднес так близко к несчастному, что тот вспыхнул как факел. Водка попала ему и на лицо, и на волосы, так что голову его, казалось, окружил огненный нимб. Дико воя, Сидор опрометью выскочил из столовой и начал кататься по коридору, пытаясь погасить одежду и волосы, но, видно, боль от ожогов была так сильна, что он снова вскочил и выбежал во двор.

Шок от случившегося был так силен, что все просто оцепенели – вернее, все, кроме Петра Афанасьевича, который только сейчас стал с аппетитом поглощать содержимое своей тарелки, как будто все произошедшее было в порядке вещей.

Увидев это, я наконец взорвался. Для спивающегося неврастеника, которым я был, вообще-то нужно немного, чтобы впасть в истерику, а уж события нынешнего вечера ординарными никак не назовешь. Короче, нервы мои не выдержали. Я вскочил и, не пытаясь сдерживаться, закричал: – Боже мой, что вы за люди! Ему же надо помочь, он может умереть от ожогов, сгореть заживо, а вы спокойны, как статуи! Вы настоящие убийцы! Если никто не хочет, я сам пойду его спасать!

Едва я открыл рот, как Митенька вздрогнул и вышел из оцепенения. Предостерегающе глядя на меня, он отчаянно замотал головой, как будто просил замолчать, но меня уже понесло, мне хотелось побольнее уязвить хозяина, чтобы он наконец почувствовал хотя бы часть той боли, что пришлась на долю его домочадцев:

– Я думал, что вы настоящий джентльмен, заслуженный морской офицер, а вы – жестокий бессердечный старик, которому безразличны все остальные! Вы – не настоящий моряк! – Лучше бы я этого не говорил…

Не успел я закончить последнюю фразу, как оказался на полу, будто брошенный порывом урагана и почувствовал, что кто-то, больно вцепившись в мои волосы, тащит меня за собой. От неожиданности я сначала даже не сделал попытки сопротивляться, а только покорно позволял тащить себя по полу, слушая, как над головой гремит тот самый звучный бас:

– На корабле бунт! Кругом мятежники и заговорщики! Измену выжечь каленым железом, а зачинщиков заковать в кандалы, кинуть в трюм и завтра повесить на рее! Я никому не позволю нарушать дисциплину и порядок!

Глава 6

Скорее в полицию!

Меня на миг охватило знакомое многим по ночным кошмарам отвратительное чувство вязкой беспомощности, когда ты четко знаешь, что как ни пытайся, а спастись не удастся. “Этого не может быть наяву, я наверно просто допился до белой горячки и брежу”, – на удивление спокойно подумал я. И тут резкая боль от удара о порог комнаты привела меня в чувство. И с осознанием реальности происходящего меня охватил дикий ужас. Я начал отчаянно извиваться, пытаясь развернуться, чтобы взглянуть на безумного силача, что с такой скоростью волок меня уже по коридору, но это никак не удавалось, поскольку мои волосы были надежно намотаны на руку неизвестного. Он уже почти добрался до спуска в погреб, когда я понял, что держу в судорожно сжатой руке вилку, с которой вскочил из-за стола. Не помня себя от страха, я с размаху ткнул вилкой назад, стараясь попасть в своего мучителя, чтобы освободить волосы. К моему великому счастью, я сразу попал в цель, – над головой раздался громкий вопль, и меня с силой отшвырнули к стене.