Конфетка бесплатное чтение

Глава 1

Окей, это моя первая запись в этом дневнике.

Вчера я купила себе такой нелепый толстый блокнот с фиолетовой мягкой обложкой – словно плюшевый монстр из детского мультика (забыла как его там). К нему в нагрузку шла прозрачная зелёная ручка с пушистым помпоном на конце. Смех, это точно. Смотрится как будто я собралась не писать дневники студентки, а вести хроники с единорогами и златовласками. Но, если уж такая откровенно нелепая вещица не заставит меня наконец писать регулярно, то, наверное, уже ничто не сможет. За это время я сожгла штук пять красивых блокнотов в дорогих кожаных переплётах. Даже покупала перьевую ручку, усаживалась вечерами за свой рабочий стол, торжественно открывала блокнот, собиралась с мыслями и…после двух вечеров записей сжигала его дотла во дворе.

Доктор Иванна очень настойчиво советовала завести дневник. (Что за имя – Иванна. Хотя, какая разница.) Но она мне правда советует вести дневник, прямо-таки до подозрительной степени настойчиво – не собирается ли она заставлять меня зачитывать что-то отсюда или проводить анализ? Ненавижу копаться в себе – это забирает столько энергии! По её словам, этот журнал поможет мне разобраться в себе: собрать все эти плавающие смутные ощущения в одну внятную кучу, как старые фотографии в коробке, а потом разложить по полочкам, взглянуть со стороны, дать смысл. Звучит как очень много работы над собой, тут быстро не справиться. А терпение у меня не резиновое.

Иванна предупредила, что просветление не случится в ближайшие недели, что нужно терпение. А я вот по-прежнему сомневаюсь – стоит ли начинать такой масштабный проект?

Да, я – та самая классическая пациентка, что со скепсисом отмахивается от протянутой руки помощи. Не потому что вся такая гордая, а потому что не уверена, что рука эта доведёт дело до конца и правда меня вытащит.

Честно говоря, вместо того чтобы сидеть каждый вечер и выцарапывать из себя чувства прожитые за день, анализировать и раскладывать их по полочкам и ящичкам, я могла бы… ну, не знаю… сходить в бассейн или спортзал. Хотя, кого я обманываю – я туда не ходила уже месяцев восемь и, судя по всему, пока не собираюсь. Но, чёрт возьми, как приятно думать, что могла бы! Вообще, оказывается, я столько всего могу делать вместо писания дневника. И раньше я всё это делала, так что же случилось?

Ладно, возвращаемся к нашим баранам – дневник. Это ведь далеко не первый. До него было, кажется, штук пять. Все со временем улетели в костёр на заднем дворе. Каждый начинался с пафосной первой страницы и на этом, в общем, заканчивался. Так, это я писала выше. Старею?

Сколько бумаги пошло прахом – ужас. Никакой ответственности перед экологией. Прости, Земля!

Сколько раз я пыталась начать записывать? Столько же раз и бросала. И ведь блокноты были очень дорогие, даже с золотым тиснением. А этот – нарочно уродливый, выбивающийся из моего образа просто кардинально. Может, это и спасёт?

В любом случае… посмотрим, насколько меня хватит в этот раз.

День первый.

Начну с того, что меня уже давненько не покидает одно странное чувство: я будто попала не туда. Как будто всё вокруг – не настоящее. Даже не знаю как это объяснить… Хотя, зачем объяснять, я-то понимаю.

Короче, меня преследует такое чувство, словно я случайно попала на странную аматорскую пьесу, а на сцене – дешёвые декорации под названием «жизнь». В то время как настоящая жизнь скрыта где-то а глубине тёмной сцены и я не могу до нее добраться, хотя слышу настойчивый зов.

Я так устала, что ничего не хочу. Не хочу делать, не хочу двигаться, не хочу даже пытаться. Я растеряна, даже не знаю с чего начать и куда двигаться.

Частая бессонница, учёба, это постоянное фоновое напряжение, которое как пульс – всегда где-то рядом, внутри. Но не так глубоко, как хотелось бы – тогда подсознание помогло бы мне, законсервировав его в себе. Вместо этого, напряжение всегда на поверхности, готовое сразу же вырваться наружу бессонницей, пищевым расстройством или нервным срывом. Кажется, мой мозг не выключается ни на секунду – он работает даже тогда, когда я сплю. А может, особенно тогда. Страшно думать о том, что где-то в глубине моей головы зарождается какая-то отдельная личность, которая рано или поздно захватит контроль над телом. А что, если она уже есть – поэтому я не помню ни снов, ни ночных бодрствований.

Иногда ко мне приходят разные мысли. Страшные. Они как фотографии, что медленно проступают в проявителе: сначала мутные, почти абстрактные, а потом вдруг – резкие, с пугающей чёткостью. И мне кажется, что мысли эти совсем не мои.

Например, мысль: «А что, если выпить двадцать пять снотворных и просто… закончить это?» или “Если воткнуть эту ручку в глаз, то что будет?”, или звезда шоу “Интересно, нож разрежет живот так же мягко как это масло?”.

Но нет, я не планирую ничего такого, одергиваю себя сразу же как она проскользнет в голове. Но мысль приходит внезапно. И также неожиданно уходит будто кто-то с усилием стирает её из моей головы жёстким ластиком. Но ластик слишком жёсткий и оставляет после себя глубокие рваные следы – слепые зоны, которые я ничем не могу восполнить. А они приводят к переживаниям, бессонницам и так далее – замкнутый порочный круг.

А ещё иногда мне снятся странные сны – вот их я запоминаю. Хотя, с радостью бы забросила их в те самые слепые зоны. Сны эти слишком странные, чтобы рассказывать даже доктору Иванне. Вдруг она решит, что я совсем поехала. Хотя, по правде, я и сама уже так думаю.

В каждом сне я оказываюсь в одной и той же комнате – с мягкими белыми стенами.

Типичная палата в «дурдоме» с приглушенным светом и отдаленными голосами. Символизм, ха.

Но и это ещё не всё. В реальной жизни я замечаю такие вещи, которые вроде бы не должны существовать.

Например, странное, почти незаметное свечение на горизонте, как будто небо там немного неправильно отрисовано. Именно отрисовано, будто дизайнерами. Или птица за окном, поющая одну и ту же ноту снова и снова, как сломанная пластинка. Или как кузнечики вечером вдруг, по какой-то внутренней команде, начинают стрекотать одновременно, идеально в унисон. Разве так бывает?

Это мелочи, конечно, но от них становится не по себе. Мама, если ты вдруг это читаешь – вот такая у тебя свихнувшаяся дочь! И нам придется серьезно поговорить, когда я об этом узнаю!

Доктор Иванна говорит, что всё это – от переутомления. Что я выгорела, запуталась, и что мой мозг так реагирует на стресс. На наше поколение сейчас накладывают слишком много всего: повышенные требования, ответственность, переизбыток информации, постоянный стресс из-за войн и политики.

И что в такие моменты особенно важно – писать. Чтобы как-то распутывать этот клубок внутри. Или хотя бы приблизиться к его распутыванию.

Но, честно? Я пока не понимаю, каким образом это поможет. Как нытьё на бумаге может вернуть меня в норму? И вообще, существует ли это норма?

Ладно, хватит ныть. Приступим к самому интересному: сегодня в колледже я встретила ЕГО.

Если бы я была писательницей ванильных романов (к чему кстати, отлично подошел бы мой новый блокнот), то написала бы как-то так:

“Сегодня меня настигла судьба! Всё случилось легко и просто, словно так и должно было быть. Он шёл мне навстречу по коридору с огромной стопкой книг в руках. Вокруг уже было пусто – звонок прозвенел три минуты назад. Он спешил, такой статный и взрослый, я плыла ему навстречу… Наши взгляды внезапно встретились. И где-то внутри меня будто что-то щёлкнуло и тихонько начало тикать. Сначала я не поняла, что это такое кольнуло в животе, но потом меня будто ударило током: это же ОН.”

Но я не писательница. Поэтому скажу, как было.

Он шёл по коридору. Тощий в этой своей вязанной безрукавке поверх небесно-голубой рубашки с закатанными рукавами, немного сутулый, с ворохом книг в руках и темными мешками под глазами. Выглядел скорее уставшим и растрёпанным, чем статным и внушительным. Я на таких не смотрела никогда в жизни, но, чёрт побери, в этот раз я просто не смогла оторвать взгляд!

Я в этот момент шла (точнее бежала со всех ног) по коридору, опаздывая на первую пару. Ну, как всегда. Естественно, опять же не по моей вине: с утра у нас с Натали случился мини-взрыв на тему её идиотского романа с Никитой. Вернее, она завелась с пол оборота, я изо всех сил пыталась не закатить глаза до самого затылка и она заметила. Ну сколько можно терпеть его выходки? Она все никак не бросит этого идиота, а он использует ее как тряпку. Но она упорно продолжает защищать его.

Подруга у меня классная, добрая, верная, но… какая же дура, господи! И это бесит.

Мама опять задержалась на ночной смене в больнице, так что денег на обед не оставила. Пришлось лезть в заначку. Ник, конечно, даже не почесался.

Да, Никита – мой брат, и я его люблю (где-то в глубине души), но временами мне кажется, что он до сих пор уверен, что женщины обязаны только варить суп, рожать детей и молча страдать. Его мозг, по всей видимости, окончательно отключился на уроке истории, когда мы проходили крепостничество и эмансипацию.

В холодильнике тоже оказалось пусто – никакого вам завтрака, мои любимые дети! Пока я лепила бутерброды на завтрак из остатков хлеба и арахисового масла (пора начинать питаться более здорово, нам же уже не по десять лет!), варила кофе и пыталась одновременно накраситься, мой братюня сидел, жевал жвачку и разглядывал потолок. Даже пальцем не пошевелил, сучок мохнатый.

Да, я знаю, можно было вообще не париться с едой, но после того, что теперь творит новая повариха в столовке… Это не еда, это пытка, закатанная в алюминиевый лоток. Уверена, после казни серийным убийцам подают что-то подобное в аду!

Я даже встала раньше, зная, что мамы утром не будет (вот она – ответственность!). Но всё равно опоздала.

Почему? Потому что у меня брат-дебил, конечно. А Нат вечно его выгораживает – вот и поссорились. Да, из неё выйдет отличная жена-подстилка. До сих пор не понимаю, КАК и КОГДА между ними вообще что-то началось? Я, к счастью, пропустила момент их сближения, но сама мысль, что они вместе, вызывает у меня когнитивный диссонанс.

Но вопрос ПОЧЕМУ меня донимает. Как она могла запасть на него? На все мои вопросы Нат поднимает влажный взгляд и говорит мечтательным голосом: “Ну он – тот самый!”.

Тошнота.

Сегодня я даже не успела навести красоту.

Только провела по глазам чёрной подводкой и напялила первое, что попалось под руку: чёрную юбку-карандаш и белую блузку с глубоким декольте. Из обуви успела схватить красные босоножки на шпильке. В них жутко неудобно водить, особенно когда опаздываешь, но ноги в них выглядят просто отпадно. Маленькие жертвы во имя эстетики.

Ненавижу опаздывать, вот прямо ненавижу! Но, как назло, делаю это постоянно – и никогда по своей вине (ну почти).

Когда мы втроём – я, Ник и Нат – влетели на парковку, свободным оказалось только одно место. Конечно же, рядом с раздолбанной машиной Шуликова.

Физрук по кличке Хряк. Извращенец, каких свет не видывал: обожает устраивать прыжки со скакалкой и явно ловит кайф, наблюдая, как у девчонок трясутся буфера. Фу-фу-фу.

Пока вылезала из машины, каблук зацепился за коврик, я едва не вылетела носом в асфальт, расплескала кофе (хорошо хоть не на блузку), выругалась на всю парковку. Меня бесило буквально всё: мои проклятые каблуки, арахисовое масло, просачивающееся из пакета, Ник, Нат, Хряк, сам факт существования утра… Для ПМС еще рано, так что злость у меня настоящая.

Это был идеальный момент для нервного срыва в стиле кино 2000-х.

Я влетела в колледж хромая, растрёпанная и злая, стремясь успеть к англичанке миссис Скаут – я и так у неё уже не на хорошем счету из-за таких постоянных опозданий.

И вот тогда – я увидела его. Точнее, мы чуть не столкнулись лбами. Даже не так: я едва не влетела лбом в его тощую грудь.

Он шёл навстречу. Высокий, тонкий как жердь. Похож на жука-палочника, точно! Брюки болтаются, даже намёка на задницу нет. Рубашка и рыжий вязаный жилет сидят на нём, как на деревянной вешалке. Огромные очки занимают половину лица. Настоящий ботаник из подросткового сериала.

Но…

Скулы. Резкие, будто вырезанные ножом. Глаза с длинными, густыми ресницами. Губы – пухлые и такие сочные, что ужасно захотелось их укусить. И волосы – светлые, мягкие, как спелая пшеница, собранная в небрежную шапку на голове.

Мы замерли сантиметрах в двадцати друг от друга. Моё лицо оказалось аккурат (ура, удалось ввернуть словцо!) на уровне его груди. С его телосложением – костлявым, угловатым – я вполне могла бы сломать себе нос, если бы не применила экстренное торможение.

Он тоже тормозил изо всех сил, едва успел поймать соскочившую с верхушки стопки книгу. Он перехватил мой оценивающий взволнованный (что греха таить!) взгляд – и моментально смутился. Опустил глаза, улыбнулся, покраснел до кончиков ушей и поспешил дальше. Даже не оглянулся. Такой смешной. Такой неловкий. Словно оленёнок, вспугнутый ярким светом автомобильных фар.

Мы с Наташкой и раньше иногда ссорились из-за парней. Не потому, что нам нравились одни и те же – у нас вкусы, как у кошки и собаки.

А скорее из-за самой идеи: в нашей паре появился третий. Это как если бы в твою любимую песню кто-то подмешал автотюн – вроде и мелодия та же, но ощущение уже не то.

Но с тех пор как она начала встречаться с моим братом, всё стало просто отвратительно. Никита – имбецил. И малолетний наркоман.

Ну не совсем прям наркоман, не тяжёлый случай. Просто… косячок у него всегда где-то припрятан.

Сколько раз я вычищала его карманы, пока он спал, смывала всё это дерьмо в унитаз, прятала, угрожала. Но он, как хомяк с бесконечным тайником, восстанавливает запасы будто из воздуха.

Где ты их берёшь, мать твою, в девятом часу утра?! И твои красные глаза не удается скрыть за солнечными очками!

Моей милой, глупенькой Нат нужен настоящий мужчина. Как и мне.

Вот ОН – он прямо мой типаж. Интеллектуальный, на вид немножко с приветом (и за это ему уже +100 очков в карму), тонкий и звонкий. Такой, которым хочется восхищаться тихо – чтобы не вспугнуть и чтобы не дай бог, чтобы ни одна другая девка не заметила его красоты!

А Никита…

Я не знаю, что нас с ним объединяет, кроме общих родителей. Иногда думаю, может, его вообще усыновили? Хотя все твердят, что мы похожи. Чем, блин? Оба ходим на двух ногах?

Доктор Иванна говорит:

"Записывай ВСЁ. Даже страшное, даже грязное, особенно нескромное, непонятное и спорное. В общем, всё. Вытаскивай из головы на бумагу. Перегрузи тяжесть из мозга в блокнот."

Окей, тяжесть так тяжесть. Есть, мэм!

В общем так: думала я о ботане весь день. Пыталась на переменах с ним снова пересечься в коридоре. Ходила, высматривала, вела себя как малолетняя дура. В какой-то момент даже перестала себя уважать. Всего за пару часов он стал для меня тем же, что косячок для брата – жалкое зрелище!

На парах я сидела, как зомби. Устала, не выспалась, стресс с утра. Ни хрена не понимала ни на одной паре, в тетрадке – каляки-маляки, в голове – его лицо. По моей любимой тригонометрии – неуд. Первый в жизни. Препод был в таком же шоке, что и я.

А всё потому, что у него губы, как у сладкой булочки. И ресницы, длиннее моих ног в этих шикарных красных шпильках…

Короче, думала я о моём ботане целый день. Вспоминала эту его копну пшеничных волос, аккуратную до невозможности. Легкий запах стирального порошка, идущий от его жилетки. Не резкий, не мужской, не мускусный, а почти… уютный, как от маминой кофты, когда она готовится к двойной смене. Уютный…

А его ресницы – длинные, нелепые, светлые. И рост – небесный, как будто специально вырос, чтобы доставать книги с самых верхних полок библиотеки, и больше ни для чего… Что-то я размякла совсем.

Несколько раз за сегодня собиралась рассказать про него Натали, но вовремя глотала язык.

Она же не поймёт. Мы с ней дружим уже около четырёх лет – ещё со школы, встретились на каком-то кружке типа «Основы лидерства» или «Развитие креативности», и с тех пор неразлучны. Были неразлучны, пока мой брателло не вписался между нами. Я ревную? Господи-боже, и правда ревную. Вот и первый самоанализ… И что дальше с этим делать, Иванна?

Мы с Нат поступили в один колледж, вместе дурачились, сплетничали, переживали подростковую катастрофу под названием «первые отношения».

Я видела всех её парней (их было только двое за эти годы, поэтому я была уверена, что у Нат в голове больше мозгов), а она видела всех моих: капитан школьной команды по борьбе, чемпион района по тайскому боксу, студент-мажор на Порше, который пах Diorи каждый день ходил в дорогие рестораны. Но они как-то исчезли из моей жизни, почти не оставив следа. Я даже лиц не помню, кроме последнего ушлёпка.

И тут вот бац – этот дрыщ. Нет уж. Натали засмеёт. Скажет: «Ты чего, после Пашки совсем кукухой поехала? На первого встречного кидаешься? Еще и на такого?»

Она точно будет смеяться, подкалывать, придумывать мне прозвища. А я ведь могу и не выдержать, она и так уже давно испытывает моё терпение постоянным нытьём про Никиту и не слушает ни одного моего совета! И я ведь точно сорвусь и выскажу даже то, что собиралась прятать в глубине души до самой смерти. И всё – дружбе конец.

Значит, пока тишина. Решено. Вдруг завтра с утра проснусь, а вся эта ботанская дрожь в коленках уже выветрилась, как случайный сон. Ну где он, а где я? Это мезальянс (оп, еще одно красивое словцо).

Кстати, Его зовут… Евгений.

Ну конечно: Женя, Женечка. Как иначе могут его звать? Даже имя какое-то ботанское, без шансов. Евгений Васильевич Пирогов. Новый преподаватель литературы, кандидат наук.

Следующей парой была физкультура. Ненавижу её, но это был единственный вариант хоть немного сосредоточиться и отодвинуть мысли о Женечке на задний план.

Честно, как же меня достал этот колледж со своей школьной программой! Я сюда пришла, чтобы стать преподавателем математики, а не бегать по залу и унижаться на перекладине. Ну правда, кому это вообще надо во взрослом возрасте?

Пока мы переодевались в раздевалке, я всё пыталась решить: рассказывать Натали про мистера Пи или нет? Ну, про Женечку. (Мистер Пи – это я придумала для него такое прозвище, чтобы никто не понял, вдруг я где проговорюсь).

Нат и я всегда надеваем на физру спортивные лифчики и длинные шорты – иначе тут нельзя. Не из-за правил колледжа, а потому что Хряк… этот старый жирный ублюдок не сводит с нас глаз. Все девчонки стараются стать максимально плоскими и невидимыми на эти девяносто пять минут. Он так и сверлит взглядом, мониторит каждое наше движение – скользкий, мерзкий тип.

И почему он вообще работает в образовательных учреждениях? Как вообще с таким пузом и ростом ниже моего подбородка он стал учителем физкультуры? Я не уверена, что он вообще способен залезть на канат, а про упражнения на брусьях вообще молчу. Еще я не понимаю – неужели другие преподаватели не видят его сальных взглядов? Неужели до сих пор ни одна девушка не подала на него заявление? Уверена, что он хоть разок, но пытался к кому-то подкатить.

Я как представлю, как он сопит по ночам на своей жене, лежа у неё на груди своей тушей, мне хочется не просто выцарапать себе глаза, а еще и вычистить изнутри черепную коробку! Такие мысли нужно отгонять святой водой.

Пока мы ждали этого бегемота на скамейке у спортзала, девчонка с потока вдруг обронила, что знает кое-что про нашего милашку Женечку. Укол зависти в сердце, холодная волна по ногам и рукам, но я взяла себя в руки.

Итак, ему почти тридцать. Живёт один где-то недалеко от колледжа. Преподаёт литературу уже несколько лет. Раньше работал в университете где-то на севере, но переехал к нам месяц назад. И вот он снова встал перед моими глазами, будто живой: тащит с собой стопки книг и всегда молчит – ни с кем не общается, ведёт себя тихо и будто бы специально держит дистанцию. Загадочный фрукт, не иначе. Одевается как ботан, да, не поспоришь… Но какой же он горячий, боже мой!

Завтра у нас литература. И я, признаться, жду эту пару с нетерпением. Никогда особо не любила художественный вымысел, но при новых обстоятельствах… Посмотрим, что он за человек – этот Евгений Васильевич Пирогов.

После уроков Нат и Ник затащили меня в торговый центр – есть мороженое. Машина Натали пылилась на стоянке колледжа еще с прошлых выходных, поэтому мы взяли её. Нат решила срезать путь к ТЦ, увернуться от пробок, и свернула в какой-то переулок, как вдруг… я услышала соловья.

Соловья!

Это было абсолютно не к месту – белым днем, посреди городского гама, в пыльной серой реальности, где, казалось бы, кроме ворон и сорок не живёт ни одна живая птица. Я даже не сразу поняла, что это за звук. Странное, звонкое чудо. На секунду я почувствовала будто по душе моей растекается бальзам. Странно, странно. Я даже восторженно улыбнулась и сказала о своем открытии ребятам, но они посмотрели на меня как на чудачку и сказали, что мне послышалось. Но я точно знаю, что именно слышала – самый настоящий живой соловей в начале осени!

Ах, как же давно мы просто так не ели мороженое! Кажется, в последний раз собирались так еще в средней школе. А сегодня Никита выглядел почти нормально, ковырялся ложкой в своем стаканчике как в детстве – он всегда был избирательным в еде. Вечное ковыряние в тарелке выводило маму из себя. Сегодня он был веселым и даже как-то помолодел, что ли. Самое главное, что он был с нами, присутствовал не только физически, но и ментально.

Иногда мне кажется, что он не только травку курит. Но я так боюсь знать правду, что даже не спрашиваю! Хотя, спрашивать бессмысленно – он же всё равно ничего не скажет. Просто посмотрит на меня своим стеклянным взглядом, хмыкнет, и я, как всегда, устану ждать откажусь от идеи выпытать правду. Однажды я проверила его руки и ноги, пока он спал своим мертвецким сном – никаких следов от уколов! Так сильно я уже давно не радовалась. Я очень надеюсь, что он не употребляет ничего серьёзнее косячка. Очень. Отмахиваюсь от страшных мыслей. Брат-наркоман. Наркоман. Каждый бежит от своей реальности как может. Никита выбрал наркотики.

А вот Натали с ним счастлива. Она не видит его зависимости, или закрывает глаза. А может, считает это приемлемым. Она улыбается, когда Ник шепчет ей что-то на ухо, когда осторожно держит её за руку, когда просто смотрит на неё влюбленным взглядом. Я давно не видела её такой счастливой и расслабленной – даже кожа как будто светлее стала. Видимо, это и есть влюблённость. Любовь. Настоящая.

А мне…

Мне тоже хочется того же самого сладкого и жгучего ощущения в груди, в животе, в голове. Чтобы холод внизу живота и жар в висках, чтобы сердце колотилось как безумное, а ладошки – влажные от волнения. Хочу быть чьей-то. Хочу, чтобы кто-то смотрел на меня так. Хочу, чтобы меня носили на руках, любили, обнимали, дарили цветы. Хочу и сама любить кого-то до замирания сердца, до дрожи.

P.S.Сегодня была первая после каникул репетиция группы поддержки. Последний год в колледже – надо выложиться по полной.

Не знаю, смогу ли стоять на вершине пирамиды.

Не понимаю, как я вообще туда попала, если учесть, как я ненавижу физру!

P.P.S.Я всё ещё не понимаю, зачем я это пишу, но сделала сегодня, как учила доктор Иванна – когда подступает паника, закрываю глаза, считаю до десяти и щупаю себя за швы брюк/юбки.

Меня немного накрыло, когда я увидела Пашку на физре.

Он пришёл с новой подружкой. Ей лет восемнадцать, но выглядит на двадцать – длинные ноги, ростом выше меня. Хотя, такая же блондинка, как и я. Только вот она – крашеная! Ха! Он специально ловил мой взгляд. Специально, ублюдок!

Мне хотелось врезатьему. И ей тоже.

А потом у меня вдруг возникло чувство дежавю. Очень сильное, прямо до головокружения. И вместе с ним – паника. Так резко накрыло волной, что я чуть не упала. Оперлась о стену, закрыла глаза, досчитала до десяти. Изо всех сил трогала швы на своих шортах – со стороны наверное казалось, что я с ума сошла. Но это сработало, кажется.

P.P.P.S.После уроков я шла к машине и проходила мимо его, Пашкиной. Я даже не поняла, что случилось…

Когда очнулась, то уже держала в руке ключ и царапала его чёртову тачку от капота до багажника. Огромная, кривая, острая царапина. Вдоль всего борта!

Сначала стало так приятно! Даже эйфория какая-то. А потом – стыд.

Как я могла? Как же я докатилась до такого?

Когда уже почти ушла, мне показалось, что кто-то прошептал моё имя. Совсем рядом, почти на ухо. Даже волосы на затылке зашевелились.

Я резко обернулась – никого. Надеюсь, никто не видел моё грехопадение у этой чёртовой машины.

Не хочу, чтобы мама снова смотрела на меня с этим своим… разочарованным взглядом.

Глава 2

Ну что ж, решено – начинаю жизнь с чистого листа! А чтобы хоть как-то следить за прогрессом, завожу дневник. Мне нельзя скатываться назад, надо держать себя в руках и надеюсь, писанина поможет мне быть консистентным и не отступать от намеченного плана. Мало того, я твердо решил записаться в зал, в бассейн и куда-нибудь еще! Пора серьезно взять себя в руки!

Приметка: бегать?(надо подумать, проштудировать карты на предмет подходящих парков).

Сколько лет я советовал студентам вести литературные записи – особенно тем, кто тонет в своих эмоциях и мыслях после прочтения произведения! Всем всегда советовал вести заметки, это же было почти моей мантрой: «Пишите! Записывайте не только сюжет и портреты главных героев, но и то, что чувствовали, думали, замечали между строк во время прочтения и после. Не забывайте про “после” – это послевкусие, эта переработанная информация приносит обычно много нового и помогает расставить все по полочкам». А сам? Сам тем временем ни разу по-настоящему не попробовал вести эти дневники с самого университета. Лицемер. Теперь вот пришло время вспомнить и экстраполировать на личную жизнь: а что, если это и правда сработает? Хотя, почему я сомневаюсь? Ведь благодаря этим самым дневникам многие мои студенты не просто успешно сдавали тесты, но и открывали в себе голос, обретали уникальный взгляд.

Но я хочу вести записи не только литературные. Эта тетрадь – она будет обо всём. Личное, случайное, то, что вертится на кончике языка. Может быть даже буду писать какую-то книгу и стану сюда заметки набрасывать. Но начну, естественно, с самого себя.

После переезда из Питера мне стало заметно легче – и это правда. Когда я перестал жить со Стеллой в одном городе, будто с души камень упал. Дышать стало свободнее, что ли. Не сразу – разумеется, далеко не сразу. Было несколько дней, когда воздух казался холодным и стеклянным: я боялся вдохнуть всей грудью и порезаться острыми осколками. Но теперь – с каждым утром – всё вокруг оттаивает. Туман, в котором я плутал последние месяцы, постепенно рассеивается. Солнце светит всё ярче, даже если оно и прячется за этими пушистыми облаками.

А может, это всё город? Этот странный, тихий, незаметный с первого взгляда город. Выборг оказался совсем не таким невзрачным, как я ожидал. Да-да, архитектура и история, но… Я ведь когда думал о переезде сюда, то почти презрительно на него смотрел – как на нечто временное, случайное. А он вдруг приютил и приголубил меня, как будто ждал возвращения блудного сына. Хоть и живу я не в самом городе, здесь на окраине еще более умиротворенно и неспешно.

Здесь удивительно уютно. Мощёные улочки, прячущиеся в тени домов с облупившимися, но горделивыми фасадами. Башни – словно иллюстрации из старинной книги. Камни мостовой под ногами помнят шаги других эпох, и мне почему-то приятно быть частью этой памяти. Иногда я ловлю себя на мысли, что именно в таких местах и должна начинаться новая жизнь – без пафоса, без драматизма, а просто и спокойно как тихий поворот ключа в двери нового дома.

После гиперактивного, вечно мельтешащего помпезного Питера Выборг кажется почти старинной сказкой. Провинциальной, скромной – но настоящей. Там, в северной столице, дни сливались в гул: метро, толпы, пробки, шум из соседней квартиры, вспышки новостей, ожидания, амбиции, сравнения. Вечно вокруг ведутся какие-то съемки. Всё время кто-то рядом дышал в затылок. А здесь – тишина. Или почти тишина. Здесь я впервые за долгое время услышал, как шумит трава под подошвами. Как ветер качает вывеску старой булочной и она отдается ему с тихим скрипом. Как кто-то на другом конце улицы смеётся – не напоказ, не для искусственных фото, а по-настоящему, для себя.

Я заметил, что люди здесь здороваются, даже если видят тебя впервые. И они улыбаются тебе, будто вы знакомы. Водители тормозят заранее, махают рукой: проходи. Даже там, где нет зебр. Я пару раз испугался, но затем быстро привык. Здесь никто не оценивает, не просвечивает тебя взглядом, не выносит мгновенных суждений. В Питере было слишком много знакомых, которые знали меня и Стеллу. Часто кто-то выныривал из толпы на улице и приходилось улыбаться, вступать в разговор и думать о незаданных вопросах вроде “Почему Стелла тебя выгнала?” или “Ты теперь опускаешься на дно?”.

А это место не пытается проглотить тебя, не требует быть лучше всех и скрывать от знакомых за искусственной улыбкой свое разбитое сердце. Оно будто говорит: будь кем хочешь, Женька! Живи. Просто живи и смотри вперед!

А может, это я сам изменился за эти месяцы? Повзрослел, остепенился, пересмотрел приоритеты? Или просто устал от постоянной борьбы – я уже отвык от поддержки извне и не представляю себе жизни без постоянных подколов и унижений. Как же это грустно (я и сам уже давно перестал себя уважать).

Здесь нет ничего, что напоминало бы о прошлой жизни. Ни фотографий, ни леденящего душу взгляда, ни хватающего за горло шлейфа аромата её духов в тесном лифте. Память тоже отдыхает – словно боится потревожить заживающую рану. Кажется, мне здесь будет хорошо. Или хотя бы – спокойно. А сейчас, наверное, это даже важнее.

Когда я забирал у Стеллы свой чайник (кстати, единственное, что она позволила мне вынести из нашей общей квартиры), мне больше ничего не хотелось, кроме как увести с собой Дружка. Только его. Но она закатила истерику и с каким-то ядовитым наслаждением подчеркнула, что это её собака. «Я его принесла в дом! Он мой и тебе я его никогда не отдам!» – кричала она, будто это был не пёс, а остаток власти надо мной, верный символ её победы, то, чем она в последний раз может меня побольнее уколоть.

Это был, пожалуй, единственный раз в жизни, когда мне захотелось залепить женщине пощёчину. Я, конечно, не сделал этого – и не сделаю никогда, – но мысль вспыхнула, как короткое замыкание от бессилия и от чувства полной несправедливости. Сердце обливалось кровью, когда я выходил из парадной без Дружка.

Мой Дружок – маленький рыжий двортерьер с умными глазами и вечным выражением вины на морде. Он всегда чутко улавливал настроение, подходил, когда было плохо, и ложился рядом, касаясь плеча, сопел в ухо. Он не был просто собакой – он был единственным, кто в последние годы по-настоящему чувствовал меня и был рядом. Когда Стелла начинала говорить язвительно и холодно, закидывать меня упреками и обвинениями, как умеет только она, Дружок вставал между нами, будто хотел закрыть меня собой. Он переводил взгляд с нее на меня, вилял хвостом и ластился. Умный пёс. Конечно, Стелла его никогда не обижала – она добра с животными (жаль, что я не родился рыбкой – она бы меня облюбила!). Но Дружок мой, мой!

И вот моё последнее воспоминание о Стелле – я стою на пороге нашего бывшего дома с этим дурацким чайником в руках, а она, с пульсирующей веной на лбу, орёт так, как будто собирается убить меня словом. Я даже не знал, что можно кричать так громко и с такой ненавистью! Казалось, за последние годы я слышал все варианты оскорблений, но она удивила меня и тут. Сказать, что я был в шоке – не сказать ничего. Это было как плевок в душу.

Дружок скулил, рвался ко мне, натягивая поводок, тонко повизгивал, а она – она придерживала его ногой, не давая выскочить за двери. От отчаяния я едва не разрыдался, но сдержался. Потому что в тот момент понял: всё, что осталось – только выйти из парадной и больше никогда не возвращаться. Но я планировал отобрать у Стеллы моего пса как только она остынет, а это означало еще хотя бы одну встречу. К ней я точно должен подготовиться!

В тот раз она снова сказала, что потратила на меня лучшие годы своей жизни, что их уже не вернуть и что желает мне сгореть в аду. Вот так. Не понимаю: с чего вдруг такая ненависть? В какой момент любовь и доверие превратились в такую горькую жёлчь? Как я мог проглядеть эту метаморфозу? И, главное – это ведь не я изменил с её лучшим другом! Это она. Это они оба – Стелла и мой (теперь уже бывший) лучший друг.

Что ж.

К маме возвращаться – не вариант. Хорошо, что мне сразу дали комнату в общежитии университета. Правда, пришлось унижаться перед деканом, рассказывая некоторые детали моей личной жизни. Но если бы пришлось искать жильё самому, я бы, наверное, просто остался на вокзале – сел бы на лавку и больше никуда не пошёл (я был настолько выжат, что силы покинули меня окончательно). Но даже с этой крышей над головой вначале было по-настоящему плохо. Нестерпимо. За дверями постоянно шумели студенты, вечная беготня, суета, крики, смех, игра на гитаре. Одна душевая комната на этаж, один работающий туалет. А с этой стороны двери – депрессия, тишина и вечная темнота из-за задернутых штор. Несколько раз в голове мелькала мысль – а не порезать ли себе вены? Просто, чтобы прекратить этот металлический скрежет в сердце, этот бесконечный, глухой вой в черепной коробке, в котором утопали даже собственные мысли. К тому же, Стелла категорически не хотела отдавать мне Дружка, сколько раз я бы ей не звонил.

Десять лет! Десять лет жизни, будто корни пустил в человека – десятилетие рядом, рука об руку, через неурядицы, болезни, переезды, споры, вечеринки, тихие семейные обеды. А мы ведь уже говорили о свадьбе, о планах, собирали деньги на собственный дом! А затем этот самый человек вдруг с лёгкостью, с какой выбрасывают рекламные брошюры из почтового ящика, вырывает твоё сердце своими длинными изящными пальцами с красным маникюром и с какой-то нарочитой грацией топчет его своими миниатюрными красивыми ножками. Без тени сожаления, без сомнений, без объяснений. Интересно, как долго водила бы она меня за нос, если бы я не застал их в нашей постели? И главный вопрос – зачем?

После переезда в общежитие я взял отпуск. Почти неделю провалялся на диване. Не ел, почти не пил, не спал. Иногда казалось, что даже не дышал. Просто существовал в каком-то затхлом, вязком облаке боли и предательства. Даже не боли – онемения. Всё казалось плоским, приглушённым. Вещи потеряли очертания. Мир стёрся. Как же я мог прощёлкать этот момент, когда всё повернуло не туда? Я так глупо был уверен в том, что у нас всё хорошо, а потом бац! Будто обухом по голове – мы расстаемся и я во всем виноват!

Затем пришлось выйти на работу – ходил на лекции как робот, со всеми общался на автомате. Голова постоянно была забита одними и теми же мыслями: как же так? После пар возвращался назад в свою комнату в общежитии, ел что придется и падал без сил на кровать. Ко мне часто заглядывали ребята – девчонки приносили домашние котлеты, парни пытались вызвать на разговор, приносили алкоголь. В их глазах читалось не только любопытство, но и искреннее переживание. Наверное, я им правда нравился. Приятно.

Мама тоже не отставала – приносила то свой домашний сливовый пирог (тот самый, тёплый, с хрустящей корочкой и мягкой серединкой), то запеканку, то ароматный куриный суп с клецками. Говорила, что всё ещё наладится, что нужно просто подождать. А что она ещё может сказать своему единственному сыну, который лежит, как выброшенная на берег рыба? Конечно, у неё болит сердце за меня. Конечно, ей хочется вытащить меня, как в детстве – взять на руки и унести в светлое место, где всё будет хорошо. Её голос звучал будто издалека, но в нём было что-то настолько настоящее, что только он и удерживал меня на краю пропасти. Не вытащил – просто удерживал. Это уже было немало.

А однажды она сообщила, что договорилась со своей школьной подругой, которая работает директором в колледже где-то севернее. Мол, есть вакансия преподавателя литературы, можно попробовать вернуться в строй и начать жизнь заново. И в какой-то момент меня словно кольнуло в самое сердце: мне ведь всего тридцать! Да, с двадцати лет я был с одной единственной женщиной, заключил в нее весь свой мир, отстроил вокруг нее все свое жалкое существование! Книжный червь! Но жизнь ещё не закончилась, хотя иногда кажется, будто она и прошла. Но нет, она ведь только начинается. И снова – вот он, мой глупый, наивный оптимизм. Он ещё жив, оказывается. И я жив благодаря ему и маме.

И почему я так зациклился на этой стервозной Стелле? Если смотреть честно, трезво, хладнокровно – мы ведь были хорошей парой только в самом начале отношений. На третьем курсе университета начали встречаться и с тех пор на других девушек я не смотрел. Но как только Стелла привыкла ко мне и поняла, что я никуда не денусь – все покатилось под откос. На это ей потребовалось года три. А после этого она подавляла, унижала, шутила за мой счёт на людях, и я, дурак, улыбался – думал: «Ну, такая у неё манера, что поделать! Зато какая шикарная женщина и она выбрала меня!». А ведь это было настоящее пренебрежение и презрение. Теперь-то я понимаю, что позволял себя любить наполовину. Позволял собой пользоваться. Дурак.

После расставания я с трудом вытащил себя за уши из этого болота. Начинал собирать вещи и не мог поверить в то, что делаю. Руки не поднимались, каждое движение приносило боль, но и одновременно небольшое облегчение. И вскоре меня уже было не остановить – удовольствие действий захлестнуло меня! Я собрал остатки вещей и книг с такой неожиданной лёгкостью, словно ждал этой возможности всю свою жизнь! Разорвал рабочий контракт с университетом, отдал ключи от комнаты, попрощался со своими чудесными студентами, удалил старый аккаунт из соцсетей, сменил номер телефона, сжёг все мосты. Хотел бы сказать – поехал, куда глаза глядят, но за меня тут тоже уже всё решили. Я отправился в «небольшой городок» под названием Выборг. Хотя, как оказалось, он вовсе не такой уж и маленький.

Чем дальше я отдалялся от Питера, тем сильнее чувствовал – что-то ко мне возвращается. Неожиданный прилив сил, грудная клетка расширялась, как будто с каждым километром из неё уходил весь мусор, накопленный за последнее десятилетие. В воздухе пахло свободой – пусть немного горькой, с привкусом неизвестности, но настоящей. Передо мной вдруг открылось множество дорог. Возможно, они были только в моей голове, но самое главное – они были! Парадокс: я ехал в одно конкретное место, но ощущение было, будто могу свернуть куда угодно. Вперёд – и только вперёд!

Мне всегда нравились переезды. Ощущение нового старта. Пустая комната, ещё не тронутая вещами, – как белый лист. Но в жизни я ещё ни разу не совершал таких резких изменений. Да, я сменил три квартиры, но все были в Питере. И в целом, все всегда было постепенно. А тут – бац, всё и сразу!

Я только одного все еще не мог понять: как же я раньше не видел того, что происходило между нами? Неужели я настолько был сосредоточен на образовании, затем на работе? Неужели это я разрушил наши отношения собственной отстраненностью? Что держало меня рядом со Стеллой? А что держало ее рядом со мной? Наверное, любовь – если она вообще была – давно растворилась, оставив только привычку и страх. Страх остаться одному, страх признаться, что выбрал не ту. У нас ведь давно все шло просто по удобному графику – быстрый совместный завтрак каждое утро, секс раз в неделю(!), раз в месяц встреча с друзьями, каждый вечер у телевизора (она у телевизора, а я рядом за очередной книгой). Какой же дурак! Какой дурак!

Но теперь я уже был настроен решительно. В голове прокручивался сценарий новой жизни, как трейлер к ещё не снятому фильму: вот он я, стою успешную жизнь в новом городе, а Стелла кусает локти и, сраженная, преподносит Дружка к моим ногам. Правда, дорога в новую жизнь заняла всего лишь чуть больше двух часов (и это со всеми остановками!), а не сутки, за которые я бы успел морально «отлепиться» от прошлого, продезинфицировать душу и подготовить её к новому месту.

Да, мой конек точно литература, а не география…

Поэтому, оказавшись на вокзале Выборга всего через три часа после посадки в северной столице, я стоял растерянный и смущенный, с рюкзаком за спиной и новой странной мыслью в голове: «А может, ничего и не получится?»

Но шаг уже был сделан. И обратной дороги не было – слишком усердно я сжигал мосты в Питере.

Стоит признать, здесь уже хорошо подготовились к моему приезду – помогли снять маленький симпатичный домик на тихой, зелёной улочке. От колледжа далековато, зато место чудесное! Дом с ветхим крыльцом, облупившейся скамейкой у входа и старыми шторами в мелкий цветочек. Вполне себе начало новой жизни. Я привёз в него свой старенький электрический чайник, который всё ещё работает с характерным потрескиванием, и пару сумок со шмотками. Маловато, конечно, но мне и не надо много. Я уже писал, что люблю переезды – может, это и звучит странно, но в каждом есть ощущение обновления, словно прошлое сброшено как старая кожа. Всё вокруг чужое, но в этом и есть прелесть – никто тебя еще не знает, не оценивает, не сравнивает с прошлым. Можно создать нового себя.

Правда, в дом кое-что всё же придётся докупить: не мешала бы сменная одежда, да и кровать трещит при каждом движении (того гляди, рухнет подо мной среди ночи). Новый матрас точно нужен. Телевизор – это вообще антиквариат: огромный, пузатый, с выпуклым кинескопом, будто из музея 90-х. Вместо него нужно что-то попроще, но свежее. Впрочем, директор оказалась человеком разумным – выдала мне “подъемные”, подготовила для меня экскурсию по городу и дала мне два дня на «устаканивание» и адаптацию. Стыдно признаться, но я провёл их почти не выходя из дома: нашёл на чердаке пыльную коробку с кассетами и видеоплеером, видимо, от прежнего жильца, и весь вечер пересматривал старые советские фильмы. Было в этом что-то уютное, почти терапевтическое – будто попал в безопасное прошлое, где всё еще хорошо и проблемы решаются быстро и красиво. И не хотелось мне одному бродить по новому городу и ужинать в ресторанах.

А сегодня был мой первый рабочий день. Колледж оказался огромным – лабиринт с десятками аудиторий, переходов, дверей, половина из которых не подписана (Вот уж! Если останусь тут работать, то этим надо будет заняться.). Директор куда-то уехала и некому было меня сориентировать, поэтому я носился по коридорам как угорелый, всё время опаздывая, с охапкой книг, пытаясь не забыть, в какой кабинет направляюсь. К концу дня не чувствовал ни рук, ни ног. Спину ломит до сих пор – будто кирпичи таскал.

Тем не менее в целом день прошёл неплохо. Ученики мне достались нормальные. Не скажу, что восторг, но бывало значительно хуже – взять хотя бы моих студентов двухлетней давности, которые однажды закрыли аудиторию на ключ, чтобы я не мог туда войти и провести контрольную! Им, конечно, потом досталось, но в тот момент я чувствовал себя идиотом.

Со старшими школьниками, конечно, придётся попотеть – они уже в той стадии, когда литература кажется им ненужными знаниями, а молодой учитель – чуть ли не мальчиком с улицы. Но…какой же я молодой? Мне уже тридцать! Тридцать лет, восемь из которых я успел провести в роли преподавателя. Ужас…

Но школьники (даже если это не школа, а колледж) – это не студенты. Их мозги пропитаны только что пробудившимися гормонами, они еще не определились в жизни и всегда лепят себе кумиров. Придётся завоёвывать их авторитет – не через нравоучения, конечно, а через интерес. К нравоучениям мы приступим позже, а пока – интерес и новизна. Надеюсь, у меня получится.

Кстати, сегодня случилась странная, даже немного тревожная вещь. В первый же день на новой работе! Я бегал по коридорам в поисках аудитории «22-б» – с огромной стопкой книг в одной руке и картой колледжа в другой, которая совершенно не помогала. Её мне намалевала секретарь, но художница из этой женщины так себе, конечно. Внезапно из-за угла вынырнула девчонка, и мы едва не врезались друг в друга. Я резко притормозил, а она (летела на огромной скорости и, естественно, не ожидала столкновения вовсе), почти влетела мне в грудь, но вовремя остановилась, сделала шаг назад и чуть не потеряла равновесие на своих высоченных каблуках.

На секунду повисло молчание. Я автоматически пробормотал: «Осторожнее», – и уже собирался мчаться дальше, но что-то меня остановило. В первую очередь – её внешний вид.

Она не просто шла, она плыла. Как королева по своему дворцу, как модель по подиуму. Уверенная, будто весь коридор принадлежит только ей. Черная обтягивающая юбка и белая блузка (с двумя верхними пуговицами, кажется, намеренно расстёгнутыми) подчёркивали всё, что в таком возрасте ещё даже не до конца должно быть сформировано. Красные каблуки щёлкали по плитке вызывающе громко. Белые, почти серебряные волосы струились по плечам (вряд ли не её натуральный цвет). Лицо – с боевым макияжем, контуринг, стрелки, блеск, всё, как по учебнику тиктокеров. Я сразу понял, что это, конечно же, студентка. Точнее, «школьница» – для меня они все пока именно такие.

Тут, в колледже, ребята вроде как постарше, но по глазам – ещё дети. Особенно видно по девчонкам: слишком стараются казаться взрослыми, одеваются броско, рисуют на себе женственность, но внутренне – ещё абсолютно не выросли. Из преподавателей так никто бы никогда не оделся. Да от учителей и веет иначе – годами опыта, реальной строгостью, смирением, усталостью и взрослостью. Настоящим взрослым человеком. А в ней всё было слишком демонстративно. Проблема в том, что при всей вызывающей внешности, у неё был не просто образ – у неё был настрой.

Но главное, что меня зацепило – это её глаза. В них была… пустота. Абсолютное ничего. Не дерзость, не глупость, не испуг, даже не интерес, а именно пустота, как у куклы. Но внезапно она оживилась и в зрачках зажегся огонь. В мгновение ока она превратилась в охотницу, приосанилась и измерила меня своим цепким взглядом с ног до головы.

Когда я уже практически побежал дальше, она резко остановилась, как будто только в этот момент увидела меня по-настоящему. Обернулась и уставилась мне в спину. Я краем глаза уловил её взгляд – глубокий, изучающий и настойчивый. Она будто искала во мне что-то… Или кого-то.

И вот тут меня реально передёрнуло. Я почувствовал себя неловко, даже неуютно. Словно голый стоял под прожектором. Этот взгляд был не просто оценивающим – он был слишком внимательным, слишком личным, как будто мы и правда уже где-то встречались. Но я точно знал – я её видел впервые. Я никого в этом городе не знаю, ни единой души!

Не хватало мне ещё скандала, разбирательств, родителей в ярости и местных сплетен. Да и вообще – первый день, а я уже ловлю себя на том, что интуиция орёт: “Осторожно! Слишком яркая, слишком странная, слишком опасная, слишком молодая. С ней будут проблемы!”

Со студентами было проще. Там всё по правилам: лекции, зачёты, нейтральная вежливость. А тут… Внутри всё сжалось, и я понял: мой новый город точно не будет скучным.

Если поразмыслить хорошо, то первый день прошёл все-таки не очень – я постоянно терялся в лабиринте коридоров колледжа, забывал важные детали из-за волнения, не мог сосредоточиться на предмете и чувствовал себя совершенно растерянным. Со мной всегда так бывает в новых местах – сначала нужно привыкнуть к обстановке, к людям, к ритму жизни. Пока все эти элементы не сложатся в единую картину, я словно плыву в густом тумане, теряюсь и забываю важные вещи, хотя очень тщательно готовлюсь к каждому уроку.

Вечером, вернувшись домой, я почувствовал облегчение – хотя бы пространство маленького домика дарило ощущение уюта и безопасности. Но тут меня ждало неприятное известие. На автоответчике (да, тут есть городской телефон и автоответчик!) мигало сообщение – звонок от Стеллы. Я не знаю, где и как она раздобыла мой номер, но сам факт этого вызвал во мне раздражение и лёгкую тревогу. Я долго раздумывал над тем, хочется ли мне слышать новую серию обидных высказываний, но любопытство победило.

Она сообщила, что сегодня Дружка сбила машина. И извинилась. Я был в шоке… Бедный мой друг… Я с трудом сдерживал слёзы, а когда всё-таки они прорвались, рыдал на полу как ребёнок. Этот маленький пёс был моим верным спутником последние три года, вторым живым существом, которое действительно меня любило, без упрёков и обмана. Он скрашивал мою жизнь, давал ощущение тепла и поддержки – и теперь его не стало…

Стелла не дала мне забрать Дружка. Она прекрасно знала, насколько я его люблю, но сознательно отстранила меня от него, словно пытаясь причинить боль. Да что там “словно” – она точно знала чем меня можно посильнее уколоть! Я горько жалел, что не настоял на своём, не отстоял его. Пока я был в Питере, в мыслях мелькали глупые идеи – выкупить пса, украсть его, отобрать силой. Но я всегда был слишком мягок, и даже слишком слаб, чтобы бороться за то, что для меня дорого. Всегда боялся обидеть другого человека. И вот что из этого вышло. Нюня, урод, предатель!

А она… Стелла. Злобная, жестокая, бессердечная сука. Такие люди, как она, – настоящие энергетические вампиры. Она высасывает из тебя все силы, лишает надежды и оставляет наедине с пустотой и болью, бросает словно пустую обертку на обочине (что тоже мне всегда в ней не нравилось!) Наверное, именно поэтому она и выглядит так свежо и уверенно – потому что питается чужой жизненной энергией, оставляя других истощёнными и разбитыми.

Сейчас, в этой тишине, я пытаюсь понять – что же нас связывало целых десять лет? Как я мог не замечать её настоящего лица? Быть может, я был ослеплён и глух настолько, что не видел очевидного? Или не хотел видеть?

Прости меня, Дружок. Я был плохим другом. И, возможно, именно это ощущение вины – самое тяжёлое, что осталось внутри.

Глава 3

Вчера я вернулась домой из ко