Позывной «Айтишник» бесплатное чтение

Глава 1.

Утро входило в комнату Алексея неспешно – серым светом московского ноября. Не промозглым, с мокрым снегом, а мягким, обволакивающим, будто город еще не до конца проснулся и не решил, какой оттенок выбрать сегодня: стальной, свинцовый или просто тускло-белый.

Свет пробивался сквозь плотные занавески с блеклым цветочным узором – те самые, что, казалось, помнили еще его школьные годы. Комната за это время почти не изменилась: книжный шкаф, старый, но удобный диван-кровать, стол с компьютером, пара постеров на стене (один – абстрактный, другой – обложка любимого альбома), стопка журналов на полу. Ему только что исполнилось двадцать два, и каждое утро было мучительно похоже на предыдущее.

Будильник на телефоне, одиноко лежавшем на тумбочке, зазвонил ровно в 6:45. Та же мелодия, которую он не менял уже пару лет. Алексей протянул руку, нащупал прохладный корпус и привычным полусонным жестом отложил сигнал. Еще пять минут. Эти минуты были священны – короткая передышка между сном и реальностью, которую он ценил больше всего. Можно было просто лежать, не думая ни о чем, чувствовать тепло одеяла, ловить знакомый запах комнаты – смесь пыли, старых страниц и чего-то неуловимого, но родного.

За окном светало – это скорее угадывалось, чем было видно. Вдалеке гудели редкие машины, проезжающие по проспекту. Где-то совсем близко прокаркал запоздалый ворон, нарушив тишину спящего двора. В воздухе еще витал едва уловимый аромат вчерашнего чая с лимоном, смешанный с запахом бумаги от книг на полке.

Он поднялся, зевнул, потянулся так, что хрустнул позвоночник. Первым делом – на кухню. Путь был знаком до мелочей: коридор, поворот, скрипучие половицы в определенных местах.

Кухня – сердце квартиры. Мама, наверное, уже встала. Ее утро начиналось раньше всех с ритуала приготовления кофе: она засыпала зерна в старую кофемолку, и ее гулкий треск будил тех, кто еще спал. Отец, скорее всего, сидел за столом, уткнувшись в ноутбук, где мелькали графики и цифры его работы, и молча, доедал завтрак.

Так и есть. Мама, Ольга Николаевна – аккуратная, с собранными в пучок русыми волосами – стояла у плиты. Воздух был наполнен сладковатым ароматом свежей выпечки. На столе под прозрачной крышкой лежала стопка румяных сырников – фирменное блюдо выходного дня, которое иногда, по особым случаям или просто в хорошем настроении, она готовила и в будни. Сегодня явно был такой день.

Отец, Игорь Петрович, сидел за столом в очках для чтения, полностью погруженный в электронные таблицы на экране ноутбука. Утренние часы он проводил в характерной для него сосредоточенной тишине.

– Доброе утро, – пробормотал Алексей, направляясь к кофейнику у плиты.

– Доброе утро, Лёш, – отозвалась мама, не оборачиваясь, но по голосу было ясно – она улыбается. – Сырники на столе. Кофе только сварила, горячий.

– Угу.

Отец едва заметно кивнул, не отрывая глаз от экрана. Алексей налил себе полную кружку терпкого ароматного кофе – этот первый обжигающий глоток лучше всего прогонял остатки сна. Выбрав два самых румяных сырника, он щедро полил их сметаной и занял свое привычное место у окна. За стеклом открывался типичный московский пейзаж: детская площадка, несколько припорошенных ноябрьской пылью машин, почти голые деревья.

– Что нового? – спросил Игорь Петрович скорее по привычке, чем из искреннего интереса, взгляд его по-прежнему блуждал по столбцам цифр.

– Да ничего особенного, – Алексей откусил кусочек теплого сырника. Кисловатая сметана идеально сочеталась со сладковатым творогом. – Опять этот отчет по клиентам доделывать. Уже тошнит.

Отец хмыкнул – стандартная реакция, означавшая что-то между «понимаю» и «это жизнь». Алексей никогда толком не интересовался, чем именно занимается отец в той крупной компании. «Аналитика» – звучало солидно, но расплывчато. Главное, что это обеспечивало стабильность: просторную квартиру, отдельную комнату для каждого и вот эти самые сырники по будням – маленькие маяки домашнего уюта в московской ноябрьской серости.

Алексей работал в небольшой IT-компании, занимавшейся поддержкой сайтов малого и среднего бизнеса. Работа была, мягко говоря, не самой увлекательной. Иногда попадались интересные задачи, требовавшие нестандартных решений, но чаще всего приходилось заниматься рутиной: исправлять баги, обновлять контент, составлять однотипные отчёты.

Зарплаты хватало на повседневные расходы: пятничные посиделки с друзьями в баре, новые игры для приставки, подписки на стриминговые сервисы. Можно было даже откладывать на более серьёзные покупки – новый телефон или долгожданный отпуск на море. Последние полгода Алексей регулярно просматривал в интернете фотографии курортов. Египет? Турция? А может, что-то более экзотическое, если постараться?

Доев сырники и собрав крошки ложкой, он допил остывающий кофе, наслаждаясь последними глотками. Подойдя к маме, которая как раз выключила плиту, поцеловал её в щёку, уловив знакомый аромат её духов.

– Спасибо, мам. Как всегда, вкусно, – искренне сказал он.

– Иди уже, – улыбнулась она. – Не забудь куртку, на улице холодно. Можешь, шарф взять?

– Шарф не надо, – поморщился Алексей. Шарф казался ему пережитком прошлого. – Куртки хватит.

Вернувшись в комнату, он быстро собрался: удобные джинсы, мягкий свитер цвета хаки, тёплая парка. Рюкзак с ноутбуком, наушники-вкладыши (в метро без музыки – никак), ключи. Мельком взглянул в зеркало: обычное лицо двадцатидвухлетнего парня – слегка растрёпанные русые волосы, сонный взгляд, назойливый прыщ на подбородке (нужно будет выдавить вечером).

Два оборота ключа в замке, щелчок – квартира закрыта. Лифт, подъезд, прохладный воздух лестничной клетки с едва уловимым запахом табака.

На улице ноябрьский холод резко ударил в лицо, заставив непроизвольно вздрогнуть. Город просыпался: дворники сметали последние листья, сонные прохожие спешили по своим делам, машины ровным потоком двигались в сторону центра. До станции метро «Проспект Мира» – десять минут неспешной ходьбы мимо магазинов, пары кафе и небольшого сквера.

Доставая телефон, Алексей автоматически проверил уведомления:

– чат с друзьями: «Парни, сегодня вечером в 'Тоннель'? Есть тема»;

– рабочий чат: «@alexey Отчёт по клиентам Амора нужно сдать до обеда! И проверь баг на сайте «Холодильник.ру»;

– несколько реакций в соцсетях на старые посты.

Новости занимали большую часть ленты – информационные агентства, телеграм-каналы, паблики. Заголовки пестрели тревожными формулировками: «Ситуация обостряется…», «Новые санкции…», «Ответные меры…». Алексей привычно пролистывал мимо, не вникая в детали. Всё это казалось ему далёким и абстрактным – как гроза за горизонтом. Большая политика происходила где-то в кабинетах власти, на международных саммитах, но никак не в его уютной квартире с утренними сырниками, не в переполненном вагоне метро. Его мир ограничивался работой, встречами с друзьями и мечтами об отпуске.

Шум приближающегося поезда заглушил городские звуки. Толпа подхватила Алексея и понесла к эскалатору. Вниз – в знакомую подземку с её вечным гулом и вибрациями. Люди вокруг уткнулись в телефоны или смотрели в никуда, каждый в своём коконе.

Прислонившись к стенке вагона, Алексей вставил наушники и включил энергичную музыку, отсекая внешний мир. За окном мелькали освещённые лампочками бетонные стены тоннеля. Станция за станцией – отработанный годами маршрут: до «Тверской», пересадка, ещё несколько остановок.

Обычное утро. Обычный день. Впереди – восемь часов работы и возможная встреча с друзьями вечером. Ничто не предвещало, что вскоре эта привычная реальность рухнет. Что тревожные заголовки вырвутся из экранов смартфонов, ворвавшись в его жизнь оглушительным грохотом. Пока же он оставался просто Алексеем – двадцатидвухлетним парнем, едущим на работу ни в чем не примечательный ноябрьский день.

Глава 2.

Утро в офисе IT-компании началось, как сотни предыдущих. Лёгкий гул системных блоков, мерное постукивание клавиш, аромат свежесваренного кофе из корпоративной кофемашины – привычный саундтрек рабочих будней. Алексей сидел за своим столом у окна, за которым расстилался серый городской пейзаж в ноябрьской дымке. Он запустил необходимые программы, проверил почту – десятки писем, большей частью спам и автоматические уведомления. В рабочем чате коллеги лениво перебрасывались утренними приветствиями и свежими мемами, пытаясь прогнать остатки сна. Олег с соседнего стола уже успел рассказать избитый анекдот про понедельник, вызвав вежливые смешки.

Первый рабочий час прошёл в привычной рутине. Алексей погрузился в исправление досадного бага на клиентском сайте. Задача требовала полной концентрации – нужно было проанализировать сотни строк кода, найти логическую ошибку в ворохе логов. Он практически отключился от внешнего мира, существуя в пространстве между монитором, редактором кода и консолью отладки.

А потом всё изменилось.

Не было громких объявлений, экстренных выпусков новостей – в их офисе даже не было радио. Изменилась сама атмосфера. Постепенно стихал стук клавиш, затихали разговоры, даже гул компьютеров будто стал тише. Сотрудники замирали на местах, уставившись в экраны смартфонов или новостные ленты на мониторах. По офису прокатилась невидимая ледяная волна, остановившая привычный ход времени.

Алексей оторвался от кода, почувствовав, как по спине пробежали мурашки. Со всех сторон доносились сдавленные возгласы, сливавшиеся в тревожный хор:

– Что… что случилось? – прошептал кто-то у кулера.

– Боже правый… – вырвалось у девушки за соседним столом.

– Этого не может быть! – резко вскакивая, вскрикнул менеджер по продажам.

– Здесь пишут, что… – голос сотрудника оборвался.

– Это правда? Скажите, что это фейк! – Голос коллеги звучал почти молитвенно.

Алексей открыл новостную ленту. Те самые заголовки, которые он привык пролистывать мимо, теперь горели на экране кроваво-красными буквами:

"ПРЕЗИДЕНТ ОБЪЯВИЛ О НАЧАЛЕ СПЕЦИАЛЬНОЙ ОПЕРАЦИИ"

"РОССИЙСКИЕ ВОЙСКА ПЕРЕШЛИ ГРАНИЦУ"

"ВЗРЫВЫ В КИЕВЕ, ХАРЬКОВЕ, ОДЕССЕ"

"ВОЙНА?"

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Пальцы, только что летавшие по клавиатуре, начали дрожать. Это было не абстрактное сообщение из новостной ленты – это происходило здесь и сейчас. В нескольких сотнях километров от того самого метро, где он вчера думал о встрече с друзьями.

Олег поднял голову. Его всегда румяное лицо стало мелово-белым, глаза неестественно расширились.

– Леш… Ты видел?! – Он тыкал трясущимся пальцем в экран. – Это же… Это война, да? Настоящая война?

Слово повисло в воздухе, тяжёлое и влажное, как предгрозовая туча. Ещё час назад оно казалось невозможным в их размеренной реальности. Теперь оно звучало повсюду – в обрывочных фразах коллег, из динамиков телефонов, в навязчивом гуле собственных мыслей.

В следующие минуты офис замер. Люди метались между экранами, срывающимися голосами читали вслух телеграм-каналы, пересылали друг другу кадры взрывов. Кто-то всхлипывал в туалете, кто-то орал в трубку, кто-то просто сидел, сжав кулаки до побеления костяшек – сознание отказывалось принимать новую реальность.

Руководитель отдела – обычно невозмутимый сорокалетний мужчина с аккуратной лысиной и округлившимся животиком – вышел из кабинета с каменным выражением лица. Он пытался призвать к спокойствию, твердил о необходимости «сохранять хладнокровие» и «продолжать работу», но его слова повисали в воздухе, бессильные.

– Прошу всех успокоиться! – его обычно ровный голос прозвучал неестественно резко. – Ситуация серьёзная, но мы должны… должны продолжать работать. Пожалуйста, вернитесь к задачам!

Никто не слушал. Его слова тонули в хаосе обсуждений, нервных звонков и сдавленных рыданий. Реальность ворвалась в их упорядоченный офисный мир, сметая всё на своём пути.

До обеда Алексей механически выполнял работу, отвечал на сообщения, но мысли его были далеко. Он лихорадочно читал сводки, изучал карты с обозначениями ударов, впитывал информацию из официальных и неофициальных источников. Прежде абстрактные термины – «наступление», «оборона», «обстрел» – теперь обретали страшную конкретность.

В столовой царила непривычная атмосфера. Обычные разговоры о сериалах и планах на выходные сменились жаркими спорами. У раздачи, за столиками, у кофемашины – везде обсуждали только одно.

– Наконец-то! – горячился системный администратор Сергей, бородатый мужчина крепкого телосложения, размахиваясь ложкой так, что суп расплёскивался по столу. – Давно пора было дать отпор! Сколько можно терпеть этих нацистов!

– Сергей, опомнись! – перебила его Марина из бухгалтерии, хрупкая женщина с нервно подёргивающимся веком. Голос её дрожал – возможно, она думала о родственниках в Харькове. – Ты понимаешь, что говоришь? Это же война! Настоящая! Люди гибнут! Разве этого ты хотел?

– Какой конец?! – Сергей стукнул ложкой по столу, его голос сорвался на крик. – Это защита национальных интересов! Денацификация! Их там ждут!

– Ждут?! – раздался возмущённый голос из-за соседнего стола. – Какие «ждут», когда города под обстрелами?! А мирные жители? Дети? Они-то здесь причём?!

Алексей слушал этот спор, чувствуя нарастающую растерянность. Он никогда не интересовался политикой, не разбирался в геополитических тонкостях. Его мир состоял из работы, встреч с друзьями, планов на отпуск. Теперь этот привычный мир рассыпался на глазах.

Вечером в их обычном баре царила непривычная атмосфера. Вместо привычных шуток и разговоров о кино – встревоженные лица и шёпот. Четвёрка друзей собралась в полном составе: Алексей, программист Игорь, студентка-художница Света и амбициозный менеджер Дима. Посетители бара то и дело проверяли телефоны, лица были напряжены.

– Вы вообще понимаете, что происходит? – Дима нервно крутил пивной стакан, его пальцы дрожали. – Посмотрите на акции! Они все рухнули! Я уже в минусе на триста тысяч! И это только начало! Санкции, магазины, карты…

– Какое начало?! – Света резко перебила его. Её красные глаза и сжатые кулаки контрастировали с обычно ярким образом. – Моя тётка в Харькове третий день в подвале! А что дальше будет с ними?!

Игорь мрачно смотрел сквозь стены бара, медленно прихлёбывая пиво:

– Это… – он сделал паузу, – не игра на приставке. Это война. Настоящая. И если подключится НАТО, то надолго. И коснётся каждого.

Разговор продолжался долго. Они перебивали друг друга, задавали вопросы без ответов, делились слухами и страхами. Что теперь будет? Как это отразится на их жизни? Закроют ли границы? Отменят ли авиарейсы? Будет ли мобилизация? Последнее слово прозвучало шёпотом, но повисло в воздухе тяжелым молчанием. Мобилизация. Это уже не о далёких странах и не о чужой политике. Это о них. О двадцатилетних парнях и девушках, сидящих в прокуренном баре и чувствующих, как привычная жизнь ускользает сквозь пальцы, словно песок.

Алексей молчал. Его охватывало то леденящее ощущение, то приступ жара. Все планы – отпуск на море, даже ненавистный отчёт по клиентам – вдруг стали мелкими и незначительными перед лицом надвигающейся катастрофы.

Поздним вечером дома он застал родителей на кухне. Они сидели при тусклом свете, перед ними стояли недопитые чашки и недоеденные с утра сырники – верный признак тревожного дня. Их лица выглядели усталыми и постаревшими.

– Леша… – голос матери звучал непривычно глухо, – ты в курсе… того, что происходит?

Он кивнул, чувствуя, как сжимается горло.

– Угу. Война!

– Страшно, – прошептала она, опустив глаза. – Так страшно… У Любки-то соседки сын был на границе. Учения – учения! А сам третий день не выходит на связь!

Отец сидел, скрестив руки. Внешне собранный, но по напряжённому взгляду было видно – тревога глубже, чем он показывает.

– Да… – после долгой паузы он заговорил низким голосом, – ситуация… серьёзная. Очень. – Покачал головой. – Никто не знает, чем это обернётся. И как долго продлится. Но думаю ничего хорошего не произойдет.

Они поговорили ещё немного, обсуждая новости, пытаясь осмыслить происходящее, переварить поток информации и эмоций. Родители вспоминали смутные девяностые, перестройку, другие конфликты, которые казались локальными и далёкими по сравнению с нынешней ситуацией. Но это было другое. Это ощущалось как переломный момент – не только для страны, но и для их личной жизни. Как точка невозврата, после которой мир уже никогда не будет прежним.

Алексей ушёл к себе в комнату. Закрыл дверь, но это не помогло отгородиться от тревоги, витавшей в воздухе всей квартиры, всего города, всей страны. Мир за окном был тёмным и тихим, но внутри него бушевала настоящая буря. Он включил компьютер, снова открыл новости. Читал до глубокой ночи – переходил по ссылкам, просматривал видео, изучал комментарии, пытаясь найти хоть какую-то ясность в этом хаосе. Но чем больше он читал, тем сильнее росло смятение, тем острее ощущалась пропасть между тем, что было «до», и тем, что наступило «после». Информация была противоречивой, эмоции зашкаливали, а будущее казалось туманным и пугающим.

Он лёг в постель, но уснуть не мог. Обычный день закончился. А вместе с ним, казалось, закончилась и та привычная жизнь, которую он знал, и которая прежде казалась незыблемой. Новостные заголовки перестали быть просто строчками на экране – они обрели вес, смысл и угрожающую реальность. За ленточкой, о которой он читал сегодня, была уже не абстрактная карта из новостей. Там теперь шла… война. И где-то глубоко внутри Алексей почувствовал, что эта война, хочет он того или нет, начинает подбираться всё ближе к его порогу, грозя смести всё на своём пути.

Глава 3.

Прошло несколько недель, и страна постепенно вернулась к привычному ритму жизни. Новости о войне переместились из первых полос в бесконечные ленты соцсетей, между рекламой и мемами. Лишь редкие репортажи с передовой да тревожные сообщения знакомых напоминали, что где-то совсем рядом продолжаются обстрелы. Алексей снова ходил на работу, ездил в метро, ужинал с родителями, но теперь в этой обыденности появилась какая-то натянутость, словно он играл роль в плохо написанной пьесе. Цифры и строки кода по-прежнему расплывались перед глазами, а в голове звучали обрывки тех первых, шоковых новостей.

С каждым днём тревога становилась всё осязаемее. Он ловил себя на том, что десятки раз за день проверяет телефон, листает ленты, вчитывается в комментарии. Мир вокруг раскололся на «за» и «против», и эта трещина прошла через офис, соцсети, даже через круг друзей.

Но главная битва происходила внутри. Алексей всё чаще задавался вопросом: как можно просто сидеть и ковыряться в багах, когда в сотне километров гибнут люди? Он не был военным, не держал в руках оружие – всего лишь айтишник, любящий мамины сырники и мечтающий об отпуске.

Первые мысли о мобилизации вызывали животный страх. Перспектива оказаться там, где свистят пули и рвутся снаряды, где нет тёплой постели и привычного комфорта, заставляла холодеть. Но чем больше он читал новостей, смотрел репортажи, вникал в происходящее – тем яснее понимал: он должен помочь. Должен пойти добровольцем.

Это решение вызревало постепенно. Сначала – тихий внутренний голос, шепчущий о долге. Потом – видео с передовой, истории о тех, кто уже встал на защиту. Наконец – мучительное чувство неправильности своего безопасного существования, когда другие жертвуют всем.

Он не спал по ночам. Лежал в темноте, уставившись в потолок, и прокручивал в голове все эти мысли. Спорил сам с собой.

«Это не моя война!» – говорил один Алексей.

«А чья тогда?» – отвечал другой.

«Я там ничего не умею!»

«Научат».

«Я боюсь!»

«Все боятся».

Конкретного переломного момента, наверное, не было. Это был процесс – медленное созревание решения под давлением обстоятельств и внутренних переживаний. Возможно, последней каплей стало какое-то видео, которое он увидел в интернете: разрушенный дом, плачущая женщина, ребёнок, прижимающий к себе игрушку. Или, может быть, просто усталость от неопределённости, от этого подвешенного состояния. Желание сделать хоть что-то, пусть даже страшное, лишь бы прекратить это грызущее изнутри «ничегонеделание».

Однажды утром, вместо того чтобы собираться на работу, он просто сидел на краю кровати. Долго. Смотрел в стену. А потом, сам не понимая почему, встал, подошёл к шкафу, достал паспорт, военный билет (полученный ещё после военной кафедры в институте, который он так и не окончил), нашёл в интернете адрес военкомата по месту жительства.

Решение созрело. Оно было трудным, пугающим, возможно, безумным. Но оно было принято.

Сложнее всего было сообщить родителям. Он ждал до вечера. После ужина, когда отец читал газету, а мама вязала на диване. Атмосфера была спокойной, уютной – той самой обыденностью, от которой он вдруг решил отказаться.

– Мам. Пап. – Он чувствовал, как дрожит его голос. – Мне нужно вам кое-что сказать.

Они подняли головы. Увидели выражение его лица. Улыбки на их лицах исчезли.

– Что случилось, Лёша? – Мама отложила вязание, в её голосе прозвучала тревога.

– Я… Я решил. – Ему было трудно подбирать слова. – Я пойду. Добровольно.

Наступила тишина. Тяжёлая, оглушающая. Только тиканье часов на стене.

Первой отреагировала мама. Её лицо побелело, глаза расширились.

– Куда ты пойдёшь?! – почти крикнула она, вскакивая с дивана. – Что ты такое говоришь?!

– На операцию, мам. Туда. – Алексей смотрел в пол, не решаясь поднять взгляд.

– Ты с ума сошёл! – Это уже был крик. – Какая операция?! Ты видел, что там происходит?! Там убивают! Сын! Ты слышишь меня?! Убивают!

Она подошла к нему и схватила за руки. Её пальцы были холодными и дрожали. В глазах стояли слёзы.

– Я… Я не могу просто сидеть, мам. – Он поднял на неё взгляд. В его глазах, наверное, тоже была боль, но и какая-то странная решимость, которой она раньше не видела.

Отец встал. Подошёл ближе. Его лицо было суровым, но без того первого шока, который был у матери. Он смотрел на сына изучающим взглядом, словно пытаясь прочитать его мысли.

– Лёша, – голос отца был низким, спокойным, но твёрдым. – Ты понимаешь, что это не игра? Это не компьютерные стрелялки. Там всё по-настоящему. Смертельно опасно.

– Понимаю, пап. – Кивнул Алексей.

– Зачем тебе это? – спросил отец, и его голос стал мягче, в нём прозвучало непонимание и скрытая мольба. – У тебя здесь жизнь. Работа, друзья… Мы. Зачем рисковать всем этим?

– Я… Не могу объяснить. До конца. – Алексей попытался подобрать слова. – Но я чувствую, что должен. Что это правильно. Что нельзя оставаться в стороне, когда такое происходит. Там… Там наши люди. И… И эта несправедливость. Я не знаю, как это сформулировать. Но я не смогу спокойно жить здесь, зная… Зная всё это.

Мама плакала, закрыв лицо руками. Отец подошёл к окну, отвернулся. Долгая пауза.

– Мы… – начал отец, его голос был напряжённым. – Мы вырастили тебя. Для жизни. Не для войны.

– Я понимаю… – Алексей чувствовал, как сжимается горло при виде их страданий. – Но…

– Никаких «но»! – Мама вновь приблизилась, её пальцы впились в его плечи. – Ты никуда не пойдёшь! Слышишь? Я не позволю! Ни за что!

Она обвила его руками с такой силой, будто пыталась физически удержать от рокового шага. Алексей ответил на объятие, ощущая, как дрожит её тело, слыша прерывистое дыхание у своего плеча. Хуже всего было осознавать – его решение причиняет боль самым дорогим людям.

Спор длился часами. Родители приводили доводы: «Это опасно», «Ты нужен здесь», «Это не твоя война». Алексей не умел красиво формулировать, его аргументы звучали неубедительно, но за ними стояла непоколебимая внутренняя уверенность. К полуночи сопротивление родителей сменилось молчаливой покорностью.

– Когда… ты уезжаешь? – Отец говорил, не отрывая взгляда от столешницы.

– Завтра. В военкомат. Оформлять контракт.

– Контракт? – переспросил отец, и в его голосе мелькнула слабая надежда.

– Да. Хочу идти по своей воле. Не как мобилизованный.

С друзьями разговор оказался иным. Собрав их в кафе на следующий день, Алексей выпалил:

– Ребята… Я ухожу.

Ложка, которую вертел Дима, со звоном упала на пол. Игорь медленно отставил кофе, его взгляд стал пристальным. Света замерла с полуоткрытым ртом, её глаза наполнились слезами.

– Куда? – наконец нарушил тишину Дима с нотками нервного смеха в голосе. – В отпуск? Ты вроде собирался на море?

– Нет. Не в отпуск. – Алексей сглотнул, собираясь с духом. – На… на спецоперацию. Я решил пойти. Подписать контракт.

Слова Алексея повисли в воздухе, тяжёлые и невообразимые. Шок быстро сменился бурной реакцией.

– Ты что, совсем спятил?! – первым взорвался Дима, его лицо исказилось от возмущения. – Ты понимаешь, что это чистое самоубийство?! Там же настоящая мясорубка! Зачем тебе это?!

– Тише, Дим, не ори. – спокойно, но с заметным напряжением в голосе осадил его Игорь. – Лёш, это правда? Серьезно? Объясни.

Алексей, с трудом подбирая слова, повторил им примерно то же, что говорил родителям. О том, что он «не может просто сидеть сложа руки», пока другие… О каком-то невысказанном «долге», о «наших»…

– Долг?! – голос Светы дрогнул, и на глаза снова навернулись слезы. – Какой еще долг?! Перед кем?! Ты нужен нам здесь! Живой! А не там, где ты погибнешь непонятно за что!

– Успокойся, Света. – Игорь мягко положил ей руку на плечо. – Лёш, мы… Мы стараемся тебя понять. Наверное. Но послушай… Ты же всю жизнь сторонился подобного! Ты совсем другой человек! Зачем ты пытаешься сломать себя?

– Я не ломаюсь! – в голосе Алексея послышались нотки раздражения и горечи. Его задевало, что они не понимали сути. – Я просто… Просто не могу иначе! Понимаете?! Не могу больше жить так, будто меня это не касается!

Разговор продолжался, превращаясь в мучительное перетягивание каната. Дима не сдавался, горячо убеждая его одуматься, рисовал страшные картины последствий, пугал будущим. Света, всё ещё всхлипывая, умоляла его остаться, цепляясь за прежнюю, безопасную жизнь. Игорь, отбросив попытки найти эмоциональные аргументы, пытался подойти рационально: задавал вопросы о процедуре, медкомиссии, условиях контракта, словно надеясь обнаружить лазейку или абсурдность, которая заставит Алексея передумать. Но где-то в глубине души он уже понимал, что логики здесь мало, а решение принято.

– Подумай о себе! – настаивал Дима, почти крича. – О родителях! О нас, чёрт возьми! Мы нуждаемся в тебе здесь, живым и здоровым! А если калекой придешь?

– Я подумал обо всех. – Голос Алексея был тихим, почти шёпотом, но в нём звенела сталь. – И принял решение. Я иду.

Разговор действительно закончился тяжело. Друзья, несмотря на все усилия, так и не смогли по-настоящему принять его выбор. Они расстались с грузом тревоги и невысказанного осуждения, смешанного со страхом за него. Конечно, обещали поддерживать его. Но в их глазах, когда они смотрели на Алексея, читалось лишь огромное, невообразимое ими самими непонимание.

Вернувшись домой после тяжёлого разговора, Алексей снова почувствовал, как его окутывает тяжёлая, давящая атмосфера. Родители сидели на кухне, погружённые в скорбное молчание. Мама лишь изредка тихо всхлипывала, нарушая эту гнетущую тишину. Он чувствовал их боль как свою собственную, она сдавливала ему грудь, но отступать было уже поздно. Решение, принятое сегодня, перевернуло его жизнь, и пути назад не было.

Вечером, когда дом погрузился в полумрак, Алексей занялся последними приготовлениями. Он собрал немногочисленные, но теперь такие важные документы: паспорт, военный билет, какие-то справки. Они казались неестественно тяжёлыми в его руке. Он аккуратно сложил их на кухонном столе, там, где он точно увидит их утром.

Завтра. Всего одно слово. Завтра начнется его новый путь, первый шаг в пугающую и совершенно незнакомую реальность. Привычная, обыденная жизнь со всеми ее радостями и печалями, шумом и тишиной осталась где-то там, в уходящем дне. Теперь его ждала только дорога. Дорога ТУДА. Дорога, с которой, как он понимал, возможно, уже не будет возврата. И все же, несмотря на страх и боль, он знал, что не мог поступить иначе. Это было не просто решение, это была внутренняя необходимость. И оно было принято. Окончательно.

Глава 4.

Ночь после изматывающего разговора с родителями была долгой и мучительной. Алексей почти не спал, ворочаясь в постели. Слова мамы, ее беззвучные слезы, тяжелое, глухое молчание отца – все это стояло перед глазами, давило на грудь невидимым грузом. Он понимал, какой невыносимой болью отозвалось его решение в их сердцах, возможно, самой сильной болью, которую они когда-либо испытывали. Но та странная, почти холодная решимость, которая охватила его накануне, никуда не делась. Она сидела где-то глубоко внутри, как натянутая до предела стальная струна.

Утро выдалось серым и неприветливым, полностью соответствуя позднему ноябрю за окном. В доме стояла непривычная, звенящая тишина. Не было ни привычного аромата маминого кофе, ни обычного утреннего шума на кухне. Родители, очевидно, уже встали, но, казалось, намеренно прятались где-то в других комнатах, избегая встречи. Алексей оделся, чувствуя себя чужим в собственной комнате. Каждый предмет – письменный стол, старая кровать, книжные полки – казался безмолвным укором, напоминанием о прошлой, такой понятной и безопасной жизни, от которой он теперь сознательно отказывался.

Он вышел на кухню. Мама сидела за столом спиной к нему и отрешённо смотрела в запотевшее окно. Отец стоял у плиты и медленно наливал себе кофе – крайне редкое зрелище, обычно этим занималась мама.

– Доброе утро, – тихо сказал Алексей, нарушая гнетущую тишину.

Мама вздрогнула, как от резкого звука, но не обернулась сразу. Отец лишь тяжело кивнул, не поднимая глаз. Атмосфера была напряжённой, наэлектризованной невысказанными словами и затаённой болью.

– Мам… Пап… – начал Алексей, чувствуя, как неловкость сдавливает ему горло. – Я… Я пойду.

Мама медленно, с видимым усилием повернулась к нему. Ее лицо опухло от слез, глаза были красными и полными бесконечного горя.

– Ты… Ты всё равно идёшь? – Её голос был слабым, едва слышным, как шёпот ветра.

– Да, мам. – Алексей подошёл к ней и осторожно взял её за холодную руку. – Мне нужно.

– Куда же ты, сынок… – простонала она, и новые слёзы хлынули по её щекам. – Останься! Ну, пожалуйста! Умоляю!

– Ольга, – строго, но с глубокой усталостью в голосе сказал отец, подходя к столу с двумя кружками дымящегося кофе. Одну он поставил перед матерью, другую – перед Алексеем. – Он решил. Это его… выбор.

– Это не его дело! – резко перебила мама, вырывая руку из его. – Его дело – ЖИТЬ! Здесь! С нами! Делать свою работу! Строить свою жизнь, а не…

– Мам, пожалуйста… – Алексей почувствовал, как от ее слов и боли, которую он видел в ее глазах, внутри всё болезненно сжалось.

– Леша… – Отец сел напротив, его взгляд был тяжелым и прямым. – Ты все обдумал? Взвесил? Это не просто порыв?

Алексей сделал глоток кофе. Горький, как и этот разговор.

– Я не спал всю ночь, пап. Это не эмоции. Я точно знаю – так надо.

Отец долго смотрел на него, потом опустил глаза и тяжело вздохнул.

– Ладно… Иди. Но… – Голос дрогнул. – Будь осторожен. Очень. И звони. Как только сможешь.

– Хорошо, пап.

Облегчение, смешанное с виной, сдавило грудь.

Мать молча стояла у окна, будто не решаясь обернуться. Он подошел, обнял ее. Она замерла на секунду, а потом вцепилась в него, тихо всхлипывая.

– Береги себя, сынок… – прошептала она в его плечо. – Пожалуйста…

– Обещаю, мам.

Сборы заняли минуты. Паспорт, военный билет, ручка – все уже лежало в рюкзаке. На пороге он обернулся. Родители сидели за столом, тесно прижавшись друг к другу, пальцы переплетены. Он не видел их такими… потерянными – никогда.

Ноябрь встретил его колючим ветром. Дорога до военкомата была знакомой, но сегодня все казалось чужим. Те же улицы, те же магазины, та же толпа, спешащая по своим делам. Но теперь он шел мимо них, будто уже отделенный незримой чертой. Их обыденность – работа, покупки, смех – резала, как упрек.

Военкомат оказался обычной серой коробкой: облупившаяся штукатурка, деревянные рамы, потрескавшиеся ступени. На крыльце курили несколько мужчин – кто-то молодой, кто-то постарше. Над входом красовался свежий баннер с буквой Zи лозунгом: «Служи Отечеству!» Слишком пафосно. Не так, как в его ночных мыслях.

Внутри пахло сыростью, пылью и хлоркой. Холл был забит людьми: мужчины в камуфляже, женщины с покрасневшими глазами, чиновники в гражданском. Где-то спорили, где-то плакали, где-то равнодушно заполняли бумаги. Очереди тянулись к окошкам и кабинетам, двигаясь с привычной бюрократической медлительностью.

Алексей замер в дверях, ослепленный резким светом люминесцентных ламп. Куда идти? Вокруг – какофония голосов, скрип стульев, шарканье ног. Он сделал шаг, потом другой, словно продираясь сквозь невидимую паутину бюрократии.

"Приёмная" табличка висела криво, будто вот-вот отвалится. За стеклом, в облаке сигаретного дыма и пыли, сидела женщина лет шестидесяти. Лицо – как топографическая карта жизненных невзгод.

– Здравствуйте… – голос Алексея прозвучал неестественно громко. – Я… насчёт контракта.

Женщина подняла глаза. Взгляд – тусклый, как экран старого телевизора.

– Контрактник? – протянула она, будто это было диагнозом. – Билет военный есть?

Пальцы слегка дрожали, когда он доставал документы. Папка оказалась влажной от ладонного пота.

– Лейтенант запаса… – она бубнила себе под нос, листая страницы. – Связист. Кафедра военная?

– Да.

– 105 кабинет. Второй этаж. – Женщина ткнула пальцем куда-то вверх, даже не взглянув на него. – Там разберутся.

Лестница скрипела под ногами, словно предостерегая. Второй этаж встретил его коридором-ловушкой: низкие потолки, стены цвета больничной каши, двери с облезлыми номерами. Воздух – спёртый, с привкусом плесени и чужого страха.

У кабинета 105 – живая очередь. Четыре человека, четыре судьбы: паренёк, почти мальчик, грызёт ноготь до крови; мужик под сорок – лицо как будто вырезано из дуба топором; двое постарше – сидят, словно на похоронах, только без гроба.

Алексей пристроился на краешке скамьи. Тишина висела плотная. Только часы где-то тикали, отсчитывая секунды до неизвестности.

Дверь распахнулась с таким скрипом, будто её не открывали со времён Чечни.

– Алексеев! – рявкнул мужчина в штатском, но с выправкой кадрового офицера. Голос – как удар прикладом по льду.

– Я! – Алексей резко поднялся, стул скрипнул по линолеуму.

Кабинет встретил его удушающей теснотой. Горы папок на подоконнике. Пыльный системный блок под столом. Женщина с уставшим лицом стучала по клавиатуре, будто отбивала морзянку.

– Присаживайтесь, лейтенант. – Майор Петров жестом указал на стул. Бритвенная полоска на виске, мундир с идеальными стрелками. – По контракту?

– Да.

– Документы.

Алексей протянул папку. Ладони влажные.

– Алексеев Алексей Игоревич… 1999 года. – Майор щёлкнул языком. – Кафедра. Специальность?

– Связист.

– Так. – Карандаш постукивал по столу. – Возраст не призывной, категория «запас». Почему?

Тон был ровным, как ЭКГ у мертвеца. Алексей выдавил заученную речь: про долг, про то, что не может стоять в стороне. Майор кивал, но в глазах – та же пустота, что в мониторе у секретарши.

– Гражданская специальность?

– IT. Поддержка сайтов.

– Здесь вам не серверы перезагружать. – Уголок рта дёрнулся. – Но связисты нужны.

Бланк лёг перед ним как обвинительный акт.

Пункт 17: Члены семьи военнослужащего.

Ручка дрожала на букве «О» в слове «отец». Где-то за стеной хлопнула дверь. Кто-то закричал: «Следующий!»

Медкомиссия оказалась странным спектаклем, где каждый играл свою роль. Алексей переходил из кабинета в кабинет, как товар на конвейере.

– Жалобы есть? – хирург задавал вопрос, уткнувшись в бумаги. Его руки пахли спиртом и усталостью.

– Нет.

– Годен. Следующий!

Штамп опустился на бланк с глухим стуком. Терапевт, женщина с синяками под глазами, даже не попросила снять свитер.

– Дышите. Не дышите. – Ее стетоскоп был ледяным. – Годен.

За пятнадцать минут его жизнь перевернулась. Пятнадцать минут между «было» и «будет». В коридоре сидели такие же, как он, – одни курили, другие молча смотрели в стену. Кто-то нервно теребил края бланка.

Кабинет № 105 встретил его тем же запахом пыли и кофе. Майор Петров принял бумаги, не глядя.

– Ждите звонка. – Он протянул визитку. Бумажка была теплой и мятой. – Если передумаете…

– Я не передумаю. – Алексей сжал кулаки. Ладони вспотели.

Майор усмехнулся. В его глазах мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Восемнадцать лет говорили «думай своей головой», а теперь удивляются, когда голова думает. – Он закрыл папку. – Свободен.

Дверь захлопнулась с окончательным щелчком. В коридоре было тихо. Слишком тихо. Алексей вдруг понял, что теперь он просто номер в списке. Человек, который сделал выбор. Человек, который ждет.

Алексей поднялся со стула. Документы в рюкзаке внезапно стали тяжелее – будто в папку с бумагами положили кирпич. Он вышел в коридор, где часы над дверью показывали 14:37. Всего полтора часа. Полтора часа между прошлым и будущим.

На улице ноябрьский воздух ударил в лицо лезвием. Гудки машин, смех прохожих, визг тормозов – всё звучало неестественно громко, как будто кто-то выкрутил громкость мира на максимум. Баннер с трескучим лозунгом теперь висел не на стене – он висел прямо у него в голове, мигая неоновыми буквами: Твой выбор. Твой путь. Будь со СВОими.

Он достал телефон. Три новых сообщения: мама спрашивала: «Сынок, как ты?», Дима с работы уточнял: «Чё, на митинг завтра идёшь?», а безликий спам предлагал кредит под 8%.

Не отвечая, Алексей сунул телефон в карман. Горло сжало. Он был больше не тем парнем из IT-компании, который вчера пил капучино и спорил про СВО. Теперь он – строка в военной базе данных. Человек, который добровольно подписался под своей судьбой.

Страх? Да. Но странным образом к нему примешивалось облегчение – как будто он годами нёс на спине невидимый груз и наконец, поставил его на землю. Теперь оставалось только ждать звонка, который превратит «потенциально» в «официально».

Он закурил. Первая затяжка обожгла лёгкие. Где-то там, в военкомате, его дело уже легло в папку с грифом «Контрактники». Дверь захлопнулась. Путь назад исчез – осталась только дорога вперёд, в туман.

Глава 5.

Дорога из военкомата напоминала выход из душного театра – только спектакль, в котором он только что участвовал, был страшноватой импровизацией с непредсказуемым финалом. Рюкзак с документами давил на плечо, хотя внутри лежали всего несколько листов бумаги. Эти листы теперь определяли его жизнь. Алексей шагал по знакомым улицам, но всё вокруг казалось чужим – асфальт под ногами, дома, лица прохожих. Будто он уже начал отдаляться от этого мира, ещё даже не уехав.

В квартире висело то же тяжёлое молчание, что и утром. Мать сидела в гостиной, уставившись в одну точку. Отец – на кухне, но не за компьютером, а просто так, глядя в стену. Алексей прошёл в свою комнату, аккуратно положил рюкзак. Документы. Его пропуск в другую реальность.

За ужином говорили мало. Мать машинально подкладывала ему еду, но сама лишь ковыряла вилкой в тарелке. Отец изредка бросал короткие фразы, больше похожие на допрос.

– Ну что? – спросил он, наконец, когда Алексей отодвинул тарелку.

– Что «что»?

– Что сказали? Когда? Куда?

– Ждать звонка. – Алексей почувствовал себя виноватым, будто совершил что-то непоправимое. – Может, вызовут на допкомиссию, но вроде годен.

– «Вроде»?!! – мать резко подняла голову, голос сорвался. – Они что, даже толком не проверили?!

– Мать, успокойся, – отец сжал её запястье. – Ты же знаешь, как там бывает.

Алексей промолчал о том, что медкомиссия заняла пятнадцать минут, а хирург даже не посмотрел на него, ставя штамп.

– Сказали, позвонят, – повторил он. – Через несколько дней. Или неделю. Точно не знаю.

После ужина напряжение стало невыносимым. Мать вдруг вскочила, обняла его так крепко, что стало больно.

– Сыночек… – её шёпот дрожал. – Ну, пожалуйста… Ещё не поздно! Откажись! Скажи, что передумал! Придумай что-нибудь!

Он молчал. Потому что не мог придумать ничего.

– Мам… – Алексей стоял, сжимая кулаки. Голос матери резал, как осколки стекла.

– Что ты уже?! – она отшатнулась, будто он ударил её. – Ты что, кровью там расписался?! Что ты не можешь?! Можешь! Ты просто не хочешь нас слушать! Не хочешь думать о себе!

Её пальцы впились в его плечи. Глаза – мокрые, безумные.

– Я не смогу потом жить, – прошептал он. – Я думаю, что… что я не смогу потом смотреть вам в глаза, если останусь здесь, когда…

– Когда другие будут умирать? – её смех прозвучал истерично. – Ты один всё изменишь? Нет! Просто я буду… – голос сломался, – …просто ещё одна мать будет плакать!

Отец резко встал, стул грохнулся на пол.

– Ольга! Довольно! – его рука сжала её плечо. – Хватит! Он взрослый! Он принял решение! Не мучай ни его, ни себя!

Мама повернулась к отцу, и между ними тоже повисло невидимое напряжение. Они смотрели друг на друга с болью и непониманием. Алексей чувствовал себя виноватым в их ссоре, хотя и понимал, что дело не в нём, а в ситуации.

Остаток вечера прошел в тягостном молчании. Алексей ушел в свою комнату, закрыл дверь. Открыл ноутбук, но работать не мог. Открыл соцсети – лента по-прежнему пестрела тревожными новостями и спорами. Открыл игры – они казались бессмысленными и нелепыми. Все, что составляло его прежнюю жизнь, потеряло яркость, стало каким-то бледным, неважным.

Работа больше не спасала. В офисе пахло кофе и напряжением. Коллеги обсуждали квартальные отчёты, но в паузах их взгляды ползали по экранам с новостями. Алексей ни с кем не делился своим решением. Он чувствовал, что это что-то очень личное, что не хочется выставлять напоказ, тем более зная разные мнения в коллективе.

– Как дела? – Олег пятый раз за неделю задавал один и тот же вопрос.

– Нормально, – Алексей щёлкал мышкой, глядя в монитор, где строки кода расплывались перед глазами.

Друзья звонили реже. Их разговоры теперь напоминали прогулку по минному полю – каждое слово требовало осторожности.

– Ну что, вояка? – Игорь пытался шутить, но в трубке слышалось частое дыхание. Тишина. – Позвонили?

– Нет.

– Послушай… Ты уверен, что… ну, что это то, что тебе нужно? Ты же можешь отказаться? – спросил Игорь, и в его голосе слышалась неуверенность.

– Уверен, – ответил Алексей, хотя сам не до конца понимал, насколько это правда. Он просто повторял это как мантру.

– Ну… Если что… мы рядом, да? – сказал Игорь после паузы.

Света писала короткие, но эмоциональные сообщения: «Думаю о тебе», «Страшно», «Пожалуйста, будь осторожен». Дима пропал на пару дней после их встречи, а потом прислал длинное сообщение со ссылками на статьи и видео – что-то про «правду о ситуации», «заговоры» и почему «всё это неправильно». Он пытался логически, с помощью фактов и «альтернативных точек зрения», убедить Алексея в абсурдности его решения. Алексей прочитал, но не ответил. Это был их мир, их попытка осмыслить происходящее, но это уже не было его реальностью.

Дома обстановка не улучшалась. Мама то ходила с заплаканными глазами, то пыталась вести себя как обычно, но получалось только хуже. Отец стал более замкнутым. Они словно ждали приговора. И он, Алексей, был этим приговором. Он чувствовал их боль каждую минуту. Это было тяжелее, чем страх перед неизвестностью.

Он продолжал ходить на работу. Дописывал тот самый отчёт по клиентам. Сидел за своим столом у окна. Пил кофе из корпоративной кофемашины. Обедал в столовой, слушая обрывки разговоров о курсе доллара, новых сериалах и пробках. И каждый раз ловил себя на мысли: «Вот это их жизнь. Обычная. А моя… моя где-то там. За горизонтом».

Теперь он начал замечать вещи, на которые раньше не обращал внимания. Детали городской жизни: улыбку продавщицы в магазине, стайку воробьёв на ветке, смех ребёнка на улице. Всё это казалось невероятно ценным и хрупким. В метро он смотрел на людей – у каждого своя история, свои планы. «Сколько из них знают, что их мир может рухнуть в один момент? Сколько живут так, будто завтра не наступит война?»

Страх накатывал волнами. Особенно по ночам. В темноте воображение рисовало взрывы, крики, холод и грязь. Он читал сводки, и слова «артиллерийский обстрел», «штурм», «потери» перестали быть абстрактными. За ними теперь чудилась реальная боль, реальная смерть.

Прошла неделя, потом ещё несколько дней. Тишина из военкомата начинала действовать на нервы. Может, его не взяли? Может, документы затерялись? Будет ли это спасением или разочарованием? Он и сам не знал. Подсознательно ждал звонка, чтобы прекратилось это мучительное состояние между двух жизней.

Звонок раздался во вторник, самый обычный рабочий день. Алексей механически дописывал отчёт, когда телефон на столе завибрировал. Незнакомый номер, московский. Рука сама потянулась к трубке, сердце бешено заколотилось.

– Алексей Игоревич Алексеев? – сухой голос не оставлял сомнений.

– Да.

– Военный комиссариат Центрального округа. Вам назначено прибытие на сборный пункт. Запишите.

Он схватил ручку, зажав телефон между плечом и ухом.

– Москва, улица Большая Серпуховская, дом 17. Послезавтра, 18 ноября. Восемь ноль-ноль. При себе иметь: паспорт, военный билет, личные вещи, сухпаёк на сутки. Всё понятно?

– Понятно.

– Подтвердите.

– Подтверждаю.

– До свидания.

Короткие гудки. Телефон выскользнул из дрожащих пальцев. Всё. Решение принято. На экране мигал курсор в незаконченном документе, а перед глазами стояли цифры: 18 ноября. Всего двое суток – и его жизнь разделится на «до» и «после».

Он закрыл глаза, глубоко вдохнул. Теперь только сборный пункт. Только дорога вперёд. Только та жизнь, которую он сам для себя выбрал.

Глава 6.

Утро 18 ноября встретило его серой пеленой дождя, который не столько лился, сколько висел в воздухе, пропитывая всё сыростью до костей. Алексей открыл глаза ещё до звонка будильника. В голове сразу всплыли вчерашние слова: «Москва, улица Большая Серпуховская, дом 17. Восемь ноль-ноль».

Кухня встретила его гробовой тишиной. На столе не было привычной тарелки с завтраком. Мать сидела, сцепив пальцы в замок, глаза опухшие, будто не спала всю ночь. Через распахнутую балконную дверь виднелась отцовская спина – он курил, хотя бросил десять лет назад после инфаркта.

– Я… поехал, – голос Алексея прозвучал хрипло.

Отец резко обернулся, швырнув окурок в мокрую темноту. Запах табака въелся в его свитер.

– Позвони, – только и смог выдавить он. – Как доберёшься.

Мать вдруг вскочила, сжала его в объятиях так, что хрустнули рёбра. Её слёзы текли за воротник, обжигая кожу.

– Сыночек… – шёпот разрывался на каждом слоге. – Как я тебя… Как же мы…

Отец осторожно оторвал её, прижал к себе. Алексей видел, как дрожат его руки на материной спине.

– Всё будет хорошо, – соврал Алексей, целуя мать в мокрую щёку. Её кожа пахла солью и валерьянкой.

Рюкзак у двери казался непозволительно лёгким для такого пути. Последнее, что он увидел, выходя, – отцовскую руку, сжимающую материно плечо, и её пальцы, впившиеся в его рукав. Дверь захлопнулась с глухим стуком, похожим на выстрел.

– Я пошёл. Не волнуйтесь.

Он выскочил из квартиры, едва сдерживая рыдания. Дверь лифта захлопнулась, отрезав последнюю нить к прежней жизни.

Дождь хлестал по лицу, но он бежал, не чувствуя холода. Алексей спустился в метро, протискиваясь сквозь утреннюю толпу. В голове крутился адрес: «Москва, улица Большая Серпуховская, дом 17». Он перепроверил его в телефоне, хотя помнил наизусть – как будто боялся, что цифры могут измениться.

Вагон метро был битком. Он стоял, вцепившись в поручень, чувствуя, как чужие локти впиваются в бока. Напротив сидела девушка с фиолетовыми волосами, уткнувшаяся в телефон. Рядом – бизнесмен в дорогом пальто, нервно постукивающий пальцами по кейсу. Обычная московская утренняя толпа. Только сегодня он ехал не на работу.

На Серпуховской вышло много народу. Алексей поднялся по эскалатору, протиснулся через турникеты. Улица встретила его серым небом и привычным городским шумом. Он достал телефон, сверился с картой – ещё десять минут пешком.

По пути попадались другие мужчины с рюкзаками. Они шли поодиночке или небольшими группами, все в одном направлении. Взгляды встречались, но никто не заговаривал. У всех было одинаковое выражение лица – сосредоточенное, немного отстранённое.

Дом 17 по Большой Серпуховской оказался ничем не примечательным административным зданием. У входа стояли несколько человек в форме, проверяли документы.

Здание сборного пункта оказалось ещё более монументальным и серым, чем военкомат. Высокий забор с колючей проволокой, массивные ворота с контрольно-пропускным пунктом. У ворот выстроилась очередь из мужчин, стоящих под моросящим ноябрьским дождём. Они передавали документы дежурному в будке, их лица были напряжёнными, плечи поднятыми от холода.

Алексей встал в конец очереди. Дождь постепенно усиливался, превращаясь в холодную пелену. Он чувствовал, как капли стекают за воротник, как коченеют пальцы в промокших перчатках. Люди в очереди почти не разговаривали, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Несколько мужчин курили, прикрывая сигареты ладонями от ветра и дождя, их лица освещались на мгновение оранжевыми бликами.

Наконец подошла его очередь. Дежурный – молодой парень в форме с потухшим взглядом – даже не поднял головы.

– Здравия желаю, – сказал Алексей, чувствуя, как голос звучит неестественно громко.

– Документы, – монотонно ответил дежурный.

Алексей протянул паспорт и военный билет. Бумаги уже успели отсыреть. Дежурный сверил данные со списком в потрёпанном журнале, оставив мокрые пятна на страницах.

– Алексеев Алексей Игоревич. Есть такой, – пробормотал он. – Проходите на территорию. Дальше вам скажут. Сумку на досмотр, вот сюда.

Алексей переступил порог. Перед ним открылся огромный пустынный плац, залитый дождём. Асфальт блестел, отражая серое небо. По периметру стояли одинаковые серые административные здания с облупившейся краской. Под непрекращающимся дождём уже собралась большая группа мужчин, ожидавших дальнейших распоряжений. Их тёмные силуэты казались размытыми в дождевой пелене.

– Куда идти? – спросил Алексей у ближайшего мужчины, заметив, как его собственный голос дрожит от холода.

– Вон туда, кажется, – тот неопределённо махнул рукой в сторону одного из корпусов. – Сказали сначала в тот.

У входа в указанное здание толпилась ещё одна очередь. Когда Алексей вошёл внутрь, его встретил огромный зал с голыми бетонными стенами. Пол был холодным и липким от грязи, принесённой сотнями ног. В воздухе стоял густой запах – смесь пота, сырости, металла и чего-то ещё, что он не мог определить. Гул голосов, топот ног, металлический лязг где-то в глубине здания – всё сливалось в один непрерывный шум.

– Куда вставать?! – крикнул кто-то справа.

– Что делать?! – раздался вопрос слева.

– Кто последний?! – прозвучало совсем рядом.

Алексей прислонился к стене, чувствуя, как холод бетона проникает даже через куртку. Его руки дрожали, но было непонятно – от холода или от напряжения. В кармане он сжал мобильный телефон, последнюю ниточку связи с прежней жизнью, но доставать его не стал.

Хаос. Абсолютный, всепоглощающий хаос. Алексей судорожно сжимал лямки рюкзака, чувствуя, как нарастает паника. Он замер на месте, совершенно не понимая, куда ему следует двигаться. Вокруг сновали десятки людей, сталкиваясь плечами, создавая беспорядочное движение, словно муравьи, чей муравейник кто-то разворошил палкой.

Внезапно сквозь общий гул пробился хриплый голос из рупора:

– …Именем старшего лейтенанта Иванова! Подходите к столам пофамильно! Строимся по три человека! Вещи – вдоль стены!

Алексей заметил несколько столов с людьми в форме, к которым уже потянулись вереницы призывников. Он поставил рюкзак у стены, оставив на сером бетоне мокрый след от подошв, и огляделся. Вокруг – лица, лица, лица… Испуганные, злые, растерянные, безразличные. Кто-то пытался шутить, но шутки звучали фальшиво, кто-то сидел, закрыв лицо руками, пальцы которых дрожали.

Он ждал. Минуты тянулись мучительно долго, каждая секунда отмечалась громким тиканьем часов где-то под потолком. Наконец:

– Алексеев!

У стола молодой сержант с тёмными кругами под глазами бегло проверил документы, оставив на них жирный отпечаток пальца.

– Контрактник. Хорошо. Сейчас пройдёте медкомиссию. Кабинет 14, вон там. Потом вернётесь.

– Ещё раз медкомиссию? – удивился Алексей, чувствуя, как в горле пересыхает.

– Так положено. Быстро пройдёте.

«Быстро» оказалось относительным понятием. Очередь растянулась на двадцать минут в душном коридоре с облупившейся краской. Когда он вошел в кабинет, врач, не поднимая глаз от бумаг, пробормотал:

– Жалобы есть?

– Нет.

– Годен. Следующий.

Абсурдность ситуации была поразительной. Как будто проверяли пригодность к космическому полёту, но делали это в туалете на вокзале – грязном и пропахшем хлоркой.

Вернувшись в зал, Алексей нашёл свой рюкзак по потёртому брелку с иконкой и подошёл к следующему столу, где сидел старшина с потухшей сигаретой в углу рта.

– Размер? – буркнул тот, не поднимая глаз от бумаг.

– Сорок третий, наверное…

– Держи. – На стол швырнули смятый комплект формы, от которого пахло нафталином и казармой. – Переодевайся там. Вещи – в мешок и сдаёшь.

Форма оказалась тяжёлой, грубой, словно сотканной из наждачной бумаги. Камуфляжный пиксельный рисунок резал глаза неестественной яркостью. Раздевалка представляла собой грязное холодное помещение с разбитой лампой и лужами на полу. Несколько мужчин уже переодевались, стеснённо отворачиваясь друг от друга, их спины покрывались мурашками от холода и смущения.

Алексей снял свою гражданскую одежду – джинсы с потертыми коленями, мягкий свитер, который мама купила ему на прошлый день рождения, футболку с едва заметным пятном от кофе. Последние частички обычной жизни. Он аккуратно сложил их в выданный полиэтиленовый мешок, словно хоронил самого себя.

Форма сидела нелепо – брюки болтались, как на пугале, а куртка сдавливала грудную клетку. Сапоги, жесткие и негнущиеся, скрипели при каждом шаге, оставляя на бетонном полу черные следы.

В мутном зеркале с трещиной отражался незнакомец. Лицо того же парня, но теперь – в пиксельном камуфляже, с неестественно прямыми плечами. «Алексей-айтишник» исчез. Остался только номер в списке.

Вернувшись в зал, он увидел, как индивидуальность растворяется в серо-зеленой массе. Десятки одинаково одетых фигур, одинаково опущенных плеч, одинаково растерянных взглядов.