Опекуны бесплатное чтение

Вступление

Приветствую вас, друзья. Приглашаю тебя в далекие девяностые прогуляться по задворкам моего детства и юности. По воле судьбы жизнь меня закинула в самый криминальный район Одессы – Молдаванку. Темные дворы этого сказочного района и сложное время той эпохи породили множество одиозных личностей. Мои опекуны были не исключением. Впитавшие в себя весь негатив, повсеместно паривший на улицах этого злачного места, они превратились в самых настоящих ублюдков. Тьма, излучаемая этим районом, сожгла все самое светлое, что было в них.

События разворачиваются во времена жуткой опиумной эпидемии в Одессе. Эта чума не обошла стороной и моих опекунов. Зависимость плотно и основательно встроилась в их ДНК, навсегда изменив их мышление. Жуткие ломки и непреодолимая жажда к опиуму заставляли их выдумывать самые изощрённые способы добычи средств. Еврейские мозги закручивали сюжеты, максимально стараясь спрятать злые умыслы от благочестивых граждан. Все мои опекуны были чистокровными евреями, являясь неотъемлемой частью еврейской диаспоры, густо заселившей Одессу, начиная с 1700-го года. Вместе их свела синагога, куда они приходили с целью поживиться гуманитарной помощью из Америки.

На сегодняшний день всех героев этой книги нет в живых. Нанеся мне множество детских травм, они отправились прямиком в ад. Опий на клочки разорвал их души и уничтожил.

Я, как единственный выживший участник этой истории, хочу запечатлеть это всё на бумаге и максимально погрузить вас в ту атмосферу, на самое тёмное дно асоциального общества.

Для меня эта книга – своего рода психотерапия. В ней я прощаюсь со всеми своими детскими травмами, которые тянутся за мной длинным шлейфом всю мою сознательную жизнь. Перед тем как уйти с этого мира, опекуны нанесли мне их нескончаемое множество. Поработив мое сознание, они быстро осознали, какую неоценимую пользу несёт наркоманскому комьюнити тренированный ребёнок, они раз за разом отправляли меня в жуткие обстоятельства, разрывая на части мою детскую душу.

Часть 1. Детство

Знакомство

Молдаванка того времени – это сборище проходимцев всех мастей, шатающихся без дела по улицам в поисках какой-либо наживы. Зайдя в любой двор в этом районе, складывалось впечатление, что ты попал в прогулочный дворик какой-то тюрьмы. Все синие от татуировок его жители смотрели на тебя, словно на жертву, пожирая хищными взглядами в надежде чем-то поживиться. Случайно заблудившись в этом районе, обязательно встретишь неприятности. Вечно не утихавшие споры на чисто одесском говоре на фоне шансона, вывшего из каждой форточки. Нотки ароматов, летавших в воздухе, – от мочеиспусканий случайных прохожих и местных жителей, вперемешку с запахом ацетона, в котором почти в каждой квартире вываривали опий. Пьяницы с нарушенным вестибулярным аппаратом, по наитию искавшие свой путь, наркоманы, бегавшие по своим наркоманским делам. На фене не разговаривали, разве что кошки и собаки. Даже баба Зина из соседнего подъезда орала на этом жаргоне. В этой прекрасной атмосфере прошли моё детство и юность.

Мамуля работала проводником, там она и познакомилась с моим папой. У него была в этом районе комната в ужасной коммунальной квартире с такими же жуткими соседями. Осталась она ему по наследству от бабушки Тамары. В неё он и пригласил после свадьбы жить мою маму.

Мама до последнего дня не могла мне объяснить, почему она выбрала именно его. Красивая, очень харизматичная, умная, мудрая, с потрясающим чувством юмора и вкусом в одежде. Долгое время она ездила проводником в вагоне СВ на Москву. Её приглашали на свидание лётчики, режиссёры. В этом вагоне она могла познакомиться с кем угодно. Для тех, кто не знает, СВ – это вагон повышенной комфортности. В нём имели бронь многие высокопоставленные особы. Дома до сих пор лежит гора чёрно-белых фотографий с звёздами той эпохи: Высоцким, Пугачёвой, Леонтьевым и многими другими. В этом вагоне ездила исключительно элита Советского Союза.

«Почему ты не вышла удачно замуж?» – спрашивал я её.

– Я была молодая, очень скромная, всегда стеснялась, всего боялась. Наверное, из-за этого, – отвечала она мне.

– А почему ты выбрала папу? – продолжал я.

Один-единственный ответ до конца жизни был неизменен:

– Не знаю. Но зато у меня есть ты, – отвечала она мне, успокаивая себя. – Я люблю тебя больше жизни.

Связь с мамой у меня была очень сильной, жизнь после её смерти уже никогда не будет для меня прежней.

Папа на тот момент работал начальником поезда. За косяки в работе его разжаловали в проводники, а потом и вовсе посадили за кражу. В тюрьме он познакомился со своей следующей женой, бросив мою маму и маленького меня на произвол судьбы. Одно единственное, что я могу про него сказать хорошее: он красиво рисовал и вырезал скульптуры из гипса. Возможно, жизнь дала такой сбой, потому что он хотел поступать в художественное училище в Одессе, но бабушка ему не дала этого сделать. За свою жизнь я видел его несколько раз. Один-единственный совет, который я от него услышал за всё время:

– Запомни, сынок, деньги не оставляют отпечатков.

Он, когда украл деньги у пассажирки, – против него не было никаких доказательств. Менты обманом выбили из него признательные показания, рассказав, что нашли деньги, спрятанные им в вагоне, с его отпечатками пальцев, и для него будет лучше, если он во всём признается, что он и сделал. Во время следственных действий, указав место, где он их оставил, бумажные купюры посыпались прямо на него, и он понял, что ушлые менты его просто-напросто обманули.

Комната в коммуне была, как из передачи «Джентльмен Шоу». Отличалась она только жителями, наполнявшими её. В одной комнате жила старая бабка с явными признаками маразма, во второй – семья наркоманов. Во главе – с дядей Толиком. Временами общая кухня и коридор превращались в музей восковых фигур. Обколовшись опием, словно экспонаты , они часами застывали на одном месте – приходилось постоянно их обходить. Не дай бог дяде Толику было застать приход в туалете. На этот случай у всех были вёдра, в которые можно было справить нужду. В туалет невозможно было попасть часами. Забывать еду на кухне было равносильно тому, чтобы её просто выкинуть. Говядина из борща исчезала вмиг, оставляя после себя только запах. На вопросы, куда из кастрюли делось мясо, ответ был всегда один: тараканы съели. Причём это говорилось на полном серьёзе. Складывалось ощущение, что они следят, когда мама покинет кухню, чтобы растерзать кастрюлю. Если ей нужно было в туалет, а на плите в этот момент готовилось что-то мясное, будоража голодные желудки соседей, она звала меня, чтобы я дежурил в её отсутствие над казаном. Пальцев одной руки не хватит, чтобы пересчитать количество вскрытий нашей комнаты с целью наживы.

В третьей комнате жила семья пьяниц. Испражняясь под себя, из их жилища доносилась жуткая вонь. Весь этот спектакль уродов дополняли огромные тараканы и мыши. Их не брала ни одна отрава. Они её съедали быстрее, чем крошки хлеба. Складывалось впечатление, что они попали в зависимость от неё и зверели, прыгая по стенам, словно обезьяны, в её отсутствие. Одним словом, они были не убиваемые и их невозможно было вывести.

Это был ад при жизни. Всё нужно было закрывать на замки, скрашивая тем самым досуг соседей. Непреодолимое желание и азарт их вскрыть знатно коротали их бесполезные будни.

Мама всю жизнь пыталась собрать деньги на квартиру, но постоянно появлялись непредвиденные расходы. Тяжело ей было в одиночку это всё тянуть. Много денег тратилось на моё лечение. В детстве я постоянно болел. До конца жизни так и не удалось выбраться с этой коммуны. Одно единственное, что со временем эти соседи умерли, и заехали нормальные, с которыми было более-менее сносно жить. Но это произойдёт спустя 20 лет. До этого момента это был сущий ад.

В силу обстоятельств маминой работы она определила меня в специальный круглосуточный садик для работников железнодорожного транспорта. На время её отъезда она оставляла меня в нём на неделю. Таким образом, я семь дней был с ней, а семь – в садике. Я жутко ненавидел это время. Как только она уезжала, я тут же погружался в глубокую печаль и считал секунды до её возвращения из поездки. Я был очень спокойным и добрым ребёнком. Воспитатели не могли мною нарадоваться. Но вскоре жизнь изменит это навсегда, внеся свои коррективы в мой характер и образ мышления.

Приближался долгожданный выпускной из садика. Я ждал этот счастливый момент с тех пор, как моя нога переступила это ненавистное место. В предвкушении новой жизни, школьных будней, моё настроение постоянно находилось в приподнятом состоянии, чего нельзя было сказать о мамуле. Школа была обычная, и, в отличие от садика, в ней нельзя было оставаться. Нужно было срочно придумать, где меня неделю оставлять. Никто из друзей и знакомых не хотел брать на себя такую ответственность – даже за деньги. Согласилась на это старая приятельница, с которой мама познакомилась в психбольнице. Находясь в декрете, она подрабатывала там лаборанткой, а тётя Вера – санитаркой, и между ними завязались дружеские отношения. Встретив её случайно на улице, мама поделилась с ней своей проблемой, не ожидая, что та сама предложит свои услуги. Время было нелёгкое – развал Союза, безработица. Дополнительные деньги были очень даже кстати. Согласившись на её помощь, мама сделала вторую роковую ошибку в своей жизни. Первой было замужество с моим папой. Тётя Вера на вид была серьёзной женщиной.

Работая в психбольнице, она по уши влюбилась в пациента. На тот момент её будущий муж проходил там лечение от наркотической зависимости. Его бросила жена с ребёнком и уехала к богатому любовнику жить за границу. По крайней мере, так мне рассказывал Джон, но мне ближе моя собственная версия. По всей вероятности, изначально, купившись на внешность и красноречие, она слепо влюбилась и родила ему сына. Но позже, когда раскрылись все остальные его таланты, она исчезла в неизвестном направлении. Понимая, что от такого интересного персонажа ничего хорошего родиться не может, она бросила и своего ребёнка. Возможно, она не хотела никаких напоминаний об этом замечательном времени, проведённом совместно с этим прекрасным человеком. Но, глядя на Джона, скорее всего – первое. А может, всё вместе. Одним словом, в один момент она просто испарилась. До последнего дня его жизни о ней не было абсолютно никакой информации.

Тётя Вера позвала возлюбленного вместе с его сыном жить к себе. Его квартиру они сдали в аренду квартирантам. Трезвость нового муженька продолжалась недолго. Вскоре он проявит себя во всей красе. От последствий бурной деятельности на новом месте его посадят в тюрьму и вскоре там убьют. Квартиру заберёт государство.

Сжалившись над Джоном, тетя Вера разрешила ему продолжать жить с ней вплоть до своей смерти. Она скончается от СПИДа, которым наградил её покойный муж. Дела до него ей никакого не было. Джон делал, что хотел, и жил, как хотел. В поисках новых отношений она вечно отсутствовала дома, перекладывая всю ответственность за меня на него. Он противился этому как мог, но под угрозами остаться на улице у него не оставалось выбора.

– Должна же быть от тебя хоть какая-то польза! – орала она ему.

Джон превратился в мою нянечку. Он отводил меня в школу, забирал с неё. Вместе мы делали уроки и шли гулять. Вся его компания собиралась в парке недалеко от дома, где я и познакомился с его друзьями. Именно их до конца книги я буду называть своими опекунами.

Первым, кого я представлю из этой адской пятерки, будет Джус. Невысокий, ширококостный пит Буль, лысая голова и лоб были усеяны шрамами от многочисленных аварий. Несколько раз он вылетал через лобовое стекло угнанных им машин. Неудержимая страсть к автомобилям заставила его научиться открывать их и заводить за считанные секунды. Лучшего развлечения, чем угнать какие-нибудь «Жигули» и рассекать на них по ночному городу, а затем разбить – для него не существовало.

С детства он посещал бесплатную секцию по борьбе, которая находилась через дорогу, что сделало его похожим на столетний дуб. Импульсивная и неустойчивая психика взрывалась, словно бочка пороха, от незначительной искры. При любой конфликтной ситуации он мгновенно лез в драку. Ничего святого в этом человеке не было от слова «вообще». Если нервный срыв заставал его врасплох в людном месте, он хватал первого попавшегося под руку бедолагу и начинал его зверски избивать, сгоняя злость. Только после этого его психика успокаивалась и приходила в норму. Однажды бабушка имела неосторожность в трамвае сделать ему замечание. От этого он так возбудился, что вцепился ей в горло со словами:

– Бабка, ещё слово, и я тебя задушу!

От испуга несчастная произвела мочеиспускание прямо под себя. Заступившийся за неё взрослый мужик был забит ногами остальных опекунов.

От угроз в его сторону он сходил с ума и вгрызался в горло обидчику, даже если был сам, а оппонентов – целая стая. Пока тот не начинал хрипеть, хватка не ослабевала. Несмотря на то, что в этот момент он подвергался избиению десяти человек – его это ни капельки не смущало. Джус продолжал душить бедолагу, позволившего себе угрожающие фразы, до последнего.

Возможно, таким злым его делала обстановка, царившая у него дома. Неоднократно сидевшие родители, сгоравшие от наркотической зависимости, систематически учиняли беспорядки, покрывая друг друга самыми низкими оскорблениями, существующими в этом мире. Отец заставлял свою жену заниматься проституцией, зверски её избивая за то, что та прячет от него деньги или приносит мало. За эти средства они продолжали зарывать себя в могилу.

Посещая его дом, я ни разу не слышал, чтобы там было тихо. Джус ненавидел их двоих. Когда его терпение заканчивалось, он залетал в их комнату со словами:

– Торчумбы, быстро закрыли свои пасти! Ещё слово – и я каждого уложу спать!

Напитавшись этим негативом дома, он выплёскивал его на окружающий мир.

Отсутствие какого-либо страха в сочетании с его характером делали его полным отморозком. Он с лёгкостью вступал в драку с заставшими его врасплох ментами во время преступления. Понимая, что это последний шанс избежать наказания, он из-под тяжка наносил сильный удар и начинал убегать что есть силы. Не один раз это спасало его от тюрьмы. К своим 17 годам он побывал во всех всевозможных спецприемниках, отсидел на малолетке и вскоре снова отправится в «командировку». Это был один из самых жёстких опекунов. Хотя они все друг друга стоили.

Сухой, как и все остальные, обладал тяжёлой судьбой. Родители употребляли наркотики. Заразившись вирусом иммунодефицита, они ушли на тот свет от СПИДа. Обколовшись опиумом, он часто вспоминал самую глубокую обиду своего детства на них. По выражению его лица было видно, что она не отпустила его до конца дней. С его слов, родители в опиумном угаре накупали себе полные кульки всевозможных сладостей. В этом состоянии у наркоманов появляется непреодолимая тяга к глюкозе. Прячась от него, они жадно пожирали всё это, а голодному ребёнку не доставалось даже сахаринки с этого сладкого стола. Часто, заставая их врасплох, он видел, как скулы замирают, переставая двигаться, а щеки распирало от конфет и шоколадок. Неуклюжа пряча обёртки за спиной, они наносили ему этим детские травмы.

Они скончались один за другим в короткий промежуток времени, оставив своего ребёнка на воспитание бабушке, которую не интересовало ничего, кроме алкоголя.

Сухой был предоставлен сам себе с раннего детства. Благодаря соседям он не умер с голода. Наблюдая за тяжёлой жизнью несчастного ребёнка, они из жалости подкармливали его.

Спецприемники и малолетка внесли огромный вклад в формат его мыслей, изменив их вплоть до смерти. В хитрости и сообразительности он уступал только Джону, оставляя драку на самый последний момент – он больше предпочитал решать всё разговором. Но если дело доходило до битвы – он не уступал остальным.

Обладая высоким ростом, он был худой и жилистый; в одежде казалось, что его можно сдуть, слегка поддув на него. Это всех вводило в заблуждение. На самом деле жилы обивали его кости, словно лианы, делая его тело невероятно крепким. Враги очень сильно удивлялись, когда он ложил на асфальт одно тело за другим.

Исчадием ада в этой омерзительной пятёрке был Костыль. В жестокости и беспринципности ему мог позавидовать даже Джус. Двухметровое, огромное чудовище. За глаза его называли Лапа. Моя голова помещалась у него в руке, как яблоко. Он тащил в дом любое железо, попадавшееся ему на пути – не для того чтобы сдать его на металлолом, а чтобы утяжелять свои спортивные снаряды. Вместо гантелей он использовал рельсы.

В свои 17 лет он выглядел на 30. Взгляд, которым он тебя оценивал, нёс ужас, посылая твоему мозгу жуткие сигналы, заставляя его вспоминать все молитвы, существующие в твоей памяти. Сложно было определить, что в данный момент крутится у него в мыслях: расчленить тебя и закопать или сварить в кипятке живьём. Он был с явными замашками маньяка.

Больше всего он волновался, чтобы окружающие люди были накормлены. Выкинутая на свалку еда наносила ему душевные раны. Он не мог пройти мимо недоеденной шаурмы или недопитого кефира. В этот момент его глаза загорались, и он жадно начинал искать, по его мнению, голодающего человека. Замечая, что Костыль в очередной раз поднял что-то с мусорки, я в панике сразу бежал к Джону и умолял, чтобы он убедил Костыля этого не делать.

– Костыль, не гони! – начинал Джон. – Малый пугается твоих развлечений.

– Ничего страшного, пусть закаляется характер, – отвечал он.

У всех остальных появлялись дьявольские улыбки в предвкушении представления с поеданием испорченной еды. Больше всего мне было жаль парней, гулявших в этот момент со своими девушками. Окружив скамейку со всех сторон, Костыль протягивал несчастному объедки со словами:

– Ешь.

Девушки начинали вступаться за своих возлюбленных, но опекуны делали вид, что их не существует, сконцентрировавшись исключительно на жертве. Бедолаги сперва всегда отказывались, и сразу следовал сильнейший удар в грудь. От нехватки воздуха те начинали задыхаться. Девушки в панике орали на весь парк. Никакой реакции и в этом случае не следовало. Все ждали, когда жертва начнёт трапезу. Зрелище продолжалось до последней съеденной крошки. Все с нетерпением наблюдали, как еда исчезает в желудке несчастного, наслаждаясь процессом.

«Ты знаешь, что бывает со стукачами?» – систематически повторял он один и тот же вопрос, глядя своим отмороженным взглядом мне прямо в глаза, заставляя держать всё увиденное мной в сокровенной тайне. Одна мысль о том, чтобы всё рассказать маме, приносила мне жуткие страдания. Иногда я просыпался в ужасе от чудовищного сна, где Костыль душит меня и кричит прямо в лицо: «Зачем ты всё рассказал маме?»

«Джон, почему ему это доставляет такое удовольствие?» – интересовался я.

«Без понятия», – отвечал он. – «Видимо, это связано с тем, что в детстве он постоянно голодал». Когда он был маленький, его мама долго жила у цыганей за дозу, помогая им по дому, выполняя всю грязную работу. Костыль рассказывал, что цыгане кидали ему со стола какие-то объедки. Вечно недоедая, он радовался хоть чему-то, что могло утолить его голод.

От его чувства юмора у меня к горлу подбирался ком и начинало подташнивать. Он брал в руки огромный тесак и кричал:

– Давайте обрежем Малого!

За меня сразу вступался Джон:

– Костыль, не пугай его!

– А что, он как не наш, все обрезаны, а он нет, надо его тоже чикнуть! – продолжал он свои дебильные шуточки. – Знаешь, как это происходит? Натягивается шкурка, клац – и всё!

Видя моё испуганное лицо, он начинал дико ржать. Гнилые зубы придавали особый шарм этому процессу.

– Да шучу я! – успокаивал он меня в секундах до сердечного приступа.

Отбывая наказание на малолетке, он поработил разум слабохарактерного паренька, присвоив его лично себе. Он учинял над ним всяческий сексуальный разврат в стенах заточения, завладев им целиком и полностью. Власть над обиженным была настолько сильная, что тот приполз к своему хозяину после освобождения и поселился у него на коврике в коридоре возле входной двери. Он выполнял по дому всю чёрную работу и ублажал пребывающего в амфетаминовом экстазе своего владельца. Однажды, застав врасплох их утехи, я ещё долго не мог прийти в себя. Мало того что Костыль постоянно создавал стрессовые ситуации для моей психики, думая, что закаляет её, в добавок к этому он интенсивно взялся воспитывать мой дух, заставляя с разгона наносить удары в голову лежащих на полу людей. Если ему казалось, что на него неправильно смотрят, он заламывал бедолаг, поднимая над асфальтом за волосы их головы, показывая, куда нужно бить. Воспитатель из него был ещё тот. Именно он даст мне первую сигарету и пустит первый паровоз травы.

Из родственников у Костыля был только отец. Он натворил что-то ужасное, за это ему дали огромный срок. Отправился он в эту командировку, когда Костыль был ещё ребёнком. На воле им встретиться так и не довелось. Костыль отправился на тот свет, так и не дождавшись его из тюрьмы.

Ален Делон и Человек-Амфибия по сравнению с данными, которыми Бог наградил Джона, нервно курили в сторонке. От харизмы, которую несла его личность, все застывали, погружаясь в гипноз. Чары, посылаемые неосведомлённым гражданам, заставляли их верить во всё, что несла его речь. Да и речью это назвать было сложно. Звуки, издаваемые его ртом, были больше похожи на мелодичное пение. Каждое предыдущее слово сливалось со следующим в сладком экстазе, складывалось впечатление, что они были созданы друг для друга и никак иначе их применять нельзя. Он жонглировал словами, словно жонглёр – своими шариками.

Ловко меняя смыслы, он легко мог сделать тебя из победителя проигравшим, поставить в любое положение, выгодное ему. Одно неправильное слово – и он вгрызался в него, словно акула, раскручивая смыслы в том направлении, где видел конечную цель.

Высокий, правильно сложенный брюнет с синими, как океан, глазами сводил особей женского пола с ума. Если бы не его дурные пристрастия и непреодолимая тяга к уличной жизни, он с лёгкостью устроил бы свою личную жизнь феерично. Глядя на него, тебя атаковали только положительные мысли, складывалось впечатление, что перед тобой глубоко образованный человек. Правильно поставленная речь подтверждала эту иллюзию. В жизни нельзя было подумать, что перед тобой отъявленный проходимец и мошенник. Завладевши твоим сознанием, он выжидал момент, чтобы сделать тебя беднее.

Портили его внешность, выдавая истинное нутро, только наркотики, заставляя перейти от лёгких афёр к более жёстким преступлениям.

Как я уже упоминал, в один прекрасный момент его мама испарилась, оставив его на воспитание весёлому отцу. Больше о ней никто никогда не слышал. В отличие от всех остальных, Джон мог похвастаться только учётом в детской комнате милиции. Его тюремный путь начнётся немного позже.

Неистовая страсть к фирменным вещам выработала в нём непревзойдённый механизм их добычи. Щелчком пальца он усыплял бдительность наивных продавцов, унося из их магазинов свои новые вечерние наряды, оставляя после себя незабываемое послевкусие. Пожалуй, это была единственная плата.

Всё-таки в нём было что-то человеческое. С первых дней моего знакомства с низшим асоциальным обществом он внушал мне все ужасы последствий употребления тяжёлых наркотиков, тем самым всячески стараясь уберечь меня от этого проклятия, приводя сотни реальных примеров покалеченных судеб.

Траву он не считал наркотиком. Несмотря на то что она вызывает сильную психологическую зависимость, для него конопля была божьим растением, излечивающим многие заболевания и душевные травмы.

Остальные опекуны поддерживали Джона в этом, всячески стараясь сохранить мою трезвость. Свою зависимость они объясняли тем, что дьявол мёртвой хваткой вцепился в их души, и пока что все усилия вырваться из неё напрасны. Возможно, это спасло мне жизнь, и сейчас вы читаете эти строки именно благодаря им. Все мои одногодки со двора ушли на тот свет от этого страшного недуга.

Корыто рос в полноценной семье. С самого рождения он ни в чём не нуждался. Окружённый любовью большой семьи, он был счастливым ребёнком.

Но в какой-то момент всё резко меняется. Словно заражённые неизвестным вирусом, члены его семьи начинают стремительно убивать себя, пичкая свои организмы алкоголем и наркотиками. И когда-то счастливая семья погружается во мрак и разруху. В здравом уме остаётся только его бабушка. С трезвым рассудком и добрым сердцем она смиренно терпит все удары судьбы. Похоронив одного за другим и выполнив все задания, возложенные на неё самим дьяволом, она уходит вслед за остальными ровно через три дня.

Корыто был максимально неприятным человеком. В отличие от остальных, от него веяло чем-то тухлым. Максимально гнусное и мерзкое лицо делало общество с ним отвратительным. При всём при этом он вовсе не был уродом. Мерзость заключалась в другом. Всё его нутро излучало гниль. Чёрные глаза, в которых с трудом можно было разглядеть зрачок, создавали впечатление, что тьма целиком и полностью поглотила его. За пределами нашей компании его ненавидели. Своими злыми шутками он превратил себя в изгоя, которого всячески избегали. Вечно измажет кого-то в какой-то грязи, даст в руки бутылку с зажжённой петардой, испортит вещи, кинет с высоты на голову кусок какого-то металла. Чтобы посчитать количество разбитых им голов, не хватит всех пальцев рук и ног. Понимал он исключительно язык силы, но, к сожалению, дать ему отпор могли далеко не все.

Сущность его питалась исключительно страхом окружающих. При каждой возможности он размахивал своим макетом пистолета Макарова, доводя несчастных до состояния паники, высасывая из них эту энергию страха. В конце сеанса, насытив свою сущность этими эмоциями, он, успокаивая жертв тем, что шутит, не забывая одолжить «до завтра» немного денег. Испуганные до смерти люди отдавали всё до копейки в надежде побыстрее избавиться от этой жуткой твари. Естественно, он никогда никому ничего не отдавал.

Я не понаслышке знал, какая атмосфера парила в его доме и что именно очерняло его душу. У Корыта была старшая сестра Марина. До момента, когда я стану полноценным членом их общества, отлучаясь по своим тёмным делишкам, меня часто будут оставлять ей и её подруге Альбине на воспитание.

Лучшая подруга Марины, Альбина, была очень неординарной особой, я бы даже сказал – странной. Являясь счастливой обладательницей самой древней профессии, она кричала об этом всему миру, ни капельки не стесняясь, даже наоборот – она этим безумно гордилась. Что может быть лучше, чем заниматься любимым делом и за это получать очень хорошие деньги – так она это объясняла каждому встречному. Все вокруг знали, что Альбина – проститутка. Любой диалог заканчивался тем, что она посвящала первого встречного в тайны своей профессии. – Да уж, жарко у вас здесь. Хорошо, что у меня на работе есть кондиционер. – Простите, а кем вы работаете? – Проститутка я, – гордо заявляла Альбина. – Боже, какая ужасная у вас работа, – говорила она каким-то работягам. – Это же так тяжело – заниматься нелюбимым делом. – Хорошо, что у меня работа, которую я безумно люблю. – Повезло вам, а кем вы работаете? – интересовались они. – Проститутка я. Людям было крайне неловко слушать эти ответы.

Каждый раз она посвящала меня в детали прошедшей смены. Делала она это всегда очень громко и во всеуслышание: – Представляешь, приезжаю к клиенту, а он мне нож под горло и требует показать ему член! Я еле вырвалась, а он продолжал за мной бегать и кричать: «Ты мужик! Ты мужик!» На столе лежал пистолет и гора кокаина, представь, как я испугалась! Пришлось быстро снимать трусы и показывать, что у меня там ничего не висит. У Альбины был действительно грубый голос. Слушавший эту историю бармен из-за стойки, за которой мы сидели, не сдержал любопытства и поинтересовался: – Девушка, а где вы работаете? Прости, что не выдержал и спрашиваю, вы так интересно рассказываете. – Ничего страшного, – любезно ответила Альбина. – Проститутка я. В присутствии Альбины испанский стыд всегда составлял нам компанию, не оставляя ни на секунду.

Можно было бы всё это списать на умственную отсталость, но Альбина свободно говорила на английском и французском языках, с золотой медалью закончила школу, институт – с красным дипломом.

Альбина была очень красивая девочка. Единственный недостаток – это был грубый голос, его часто путали с мужским. Она была всегда красиво одета. Всегда вкусно пахла. Она с лёгкостью смогла бы найти хорошего мальчика и благополучно устроить свою личную жизнь. Но ей это было неинтересно.

Больше всего, что поражает в этой истории – Альбина была с очень богатой семьи: машины, дома, золото, бриллианты – всё это было в излишке. Но шатание по притонам и уличную жизнь она предпочитала больше. Объясняла она это тем, что мама в молодости подгуляла с каким-то гангстером, и теперь в ней течёт кровь этого замечательного человека, вызывая непреодолимую тягу к такому образу жизни, а её теперешний отец, якобы, не настоящий. Одним словом, это была какая-то странная болезнь, очень сильно обострившаяся после того, как ей на какой-то дискотеке дали попробовать наркотики.

Как-то ехал я утром в трамвае с мамой по каким-то делам. Мамуля сидела и задумчиво смотрело в окно, а я стоял рядом. Вдруг, на мою беду, на одной из остановок зашла Альбина. Увидав меня, она без раздумий подбежала и начала делиться впечатлениями за прошедшую ночь. Как я ни пытался донести ей глазами, что рядом сидит мама, у меня ничего не получалось. – Малый, привет, – на весь трамвай начала вещать Альбина, – у меня так болит писька, целую ночь меня мучал какой-то больной, а под утро ещё и потребовал анал, до сих пор в туалет по-большому не могу сходить. Мама в какой-то момент не выдержала, повернулась к ней и с возмущённым видом к неё поинтересовалась: – Девушка, а вы, собственно, кто и почему вы это всё рассказываете моему малолетнему ребёнку? Слава богам, Альбина пришла в себя и, извинившись, сказала, что перепутала меня с другим . Я откровенно никогда не понимал, зачем мне вся эта информация, что она хочет услышать – совет, какая мазь может помочь, или я должен был её пожалеть?

Я любил, когда меня оставляли на их воспитание. Красивые, вкусно пахнущие малышки были гораздо приятнее отбитых отморозков, в присутствии которых я постоянно чувствовал опасность. В опиумном облаке мои воспитательницы становились добрые и нежные. Тиская меня, они зажимали мою голову между своих грудей. Одно единственное – я ловко уворачивался от поцелуев Альбины, чем её сильно обижал. – Вообще-то я это всё делаю в презервативе, – расстроенно говорила она. Меня эта информация особо не успокаивала. Наслушавшись этих историй, меня, мягко сказать, воротило от прикосновения её губ.

Меня постоянно кормили конфетами и разными вкусняшками. С открытым ртом я слушал рассказы Альбины про её ночные приключения, которые периодически останавливала Марина словами: – Альбина, ничего, что с нами ребёнок? Зайка, закрой ушки, взрослые девочки разговаривают, – поворачиваясь ко мне, говорила она. Через минуту из её рта начинало нестись всё то же самое. Именно проститутка Альбина и Марина растормошили меня и внесли неоспоримый вклад в комфортную интеграцию в низшее общество.

Комфортная интеграция в низшее общество и провальный день рождения

Интеграция в это общество происходила у меня постепенно, но достаточно быстро. Вначале Джон брал меня с собой на несколько часов. Я сидел на отдельной скамейке и, как всегда, грустил по маме. Вся тусовка шла у меня фоном и шумела где-то в стороне. Джон периодически подходил ко мне, чтобы поинтересоваться, как у меня дела. В какой-то момент меня заметили девочки, гулявшие в этой компании. – Что это за мальчик? – поинтересовались они. – Соседка оставляет его Вере на неделю, чтобы она за ним присматривала, а Вера скидывает его на меня. Её же вечно нет дома, – объяснил Джон. – Так этот мальчик с тобой?! – запищали малышки и в тот же миг облепили меня со всех сторон. – А где твоя мама? Как тебя зовут? В какую школу ты ходишь? С неподдельным интересом засыпали они меня вопросами. Я был смышлёным ребёнком – на один их вопрос у меня было три моих. Это очень забавляло местных девуль. Очень быстро я превратился в их самую любимую игрушку. Когда Джон приходил без меня, они первым делом спрашивали: – Где малый? Куда ты его дел? – Мама приехала, он неделю будет с ней, – отвечал он. А когда мама уезжала и я снова приходил в парк, крошки с визгами бежали ко мне. Мне это тоже очень нравилось, и гулять с Джоном было уже не так грустно.

Я очень быстро выучил язык, на котором они разговаривали, и весь сленг, чем приводил всех остальных в восторг. Мне очень нравилась обратная реакция, и вскоре я довёл свой речитатив до совершенства. Часами задалбывал Джона, расспрашивая о значении того или иного слова, которое выучил на очередной прогулке, и всячески старался вставлять их по смыслу.

Джон быстро привязался ко мне, и я уже не напрягал его, а наоборот – ему тоже было весело со мной. Остальные пока что ещё шипели на меня: – Снова Джон с прицепом. – Никуда не пойти, ничего не сделать. – Марина будет только через час— злились они

В таком ритме проходил месяц за месяцем. С каждым днём я интегрировался всё больше и больше. Днём ходил в школу, быстро делал уроки и бежал к Джону.

– Я смотрю, ты весело проводишь время с малышками, – спросил меня как-то Костыль. До этого момента он, кроме недовольного вида, никак не реагировал на меня. За всё время, что я гулял с Джоном, это был его первый вопрос. – Да, прикольные чики, – или что-то в этом духе ответил я ему. Они начали смеяться. – Интересный малый, – добавил Корыто. – Малый может… – с улыбкой подтвердил Джон. День за днём они стали теплее ко мне относиться, а со временем и вовсе начали забирать меня у малышек, так как я нормально «весил программу». – Малый, как дела в школе? – начинали они тянуть с меня прикол. – Да галимый порожняк, одни бакланы вокруг. Нема даже с кем чефир заварить, училка напостой фуфло какое-то тулит. Я про себя думаю, шо ты мне зря баки формазонишь своей математикой. Быстрее бы лантухи подмотать и сняться с этого КПЗ к своим крошкам. У них начиналась дикая истерика от наших диалогов. Я особо не стремился попасть в их компанию. Мне больше нравилось тереться об сочные груди моих красоток и утопать в ароматах их духов. Там я мог расслабиться, а здесь меня сковывало напряжение и постоянная тревога. – Ну всё, я пошёл, – говорил я им, когда меня звали мои новые подружки. – Да не гони, зачем тебе эти козы? Потусуйся с нами, нормальными пацанами, – обкурившись травы, говорили они мне. – Отдайте нам нашего пупсика! – орали подруги. – Кто сказал, что он ваш? Малый с нами! – отвечали они. – Прикинь, если его накурить, что он будет исполнять! – смеясь, говорил Сухой. – Да не гоните, пацаны, какие накурить! – возражал Джон. – Он ещё маленький. – С козами зажигает, как взрослый, – продолжал прикалываться Костыль. В скором времени они всё-таки научат меня курить сигареты, траву, пить пиво и многое другое.

На тот момент я ещё не знал, что они колются. Для меня было сильнейшим ударом впервые застать Джона спящим со шприцом в вене и лужей крови под ним. Я начал орать и плакать, бежать, звать на помощь. От моих криков он пришёл в себя, догнал меня и долго успокаивал. Так я узнал, что Джон употребляет наркотики внутривенно. И на самом деле ему было не плохо, а очень даже хорошо. После того как их сокровенная тайна открылась для меня, я стал ещё ближе к ним. И меня уже начали иногда брать на кое-какие мероприятия, не стесняясь употреблять при мне всё, что употребляется. Так я попал на этот злополучный день рождения Вики.

Забирая меня после школы в приподнятом настроении, Джон сообщил мне радостную новость: – Мы идём сегодня на день рождения к Вике. И берём тебя с собой. Сейчас встретимся с пацанами и поедем на Привоз покупать ей подарок. – Круто! – обрадовался я, не подозревая, чем это всё закончится.

Джон встречался с Викой уже полгода. Попав под влияние его харизмы и внешности, она безумно в него влюбилась. Их несовместимость была очевидна: уличный беспризорник и домашний цветочек явно не были созданы друг для друга. Весёлая, нежная, красивая и умная, она бы вмиг завяла в условиях, в которых Джон чувствовал себя превосходно. И наоборот – он не был создан для дома, его уличная суть и наркотики вечно тянули его в какие-то авантюры и приключения.

Вика росла в благополучной семье: папа был капитаном, мама – директором школы. Зная не понаслышке, а конкретно от неё о новом и весьма серьёзном увлечении молодым «принцем», вся семья с нетерпением ждала знакомства с избранником. День рождения был для этого идеальным поводом. Рассказы Вики о Джоне интриговали всех родственников – и со стороны отца, и со стороны матери. Поэтому на этот раз они отложили все свои дела и отправились поздравить свою любимую родственницу.

Не знаю, кто надоумил Вику пригласить всех остальных опекунов и почему Джон в итоге не переиграл это всё – история об этом умалчивает. На коллективном собрании было принято решение, что для девочки сумка – самый подходящий подарок. Приехав на Привоз, мы отыскали нужный контейнер и в тот же миг учинили в нём балаган: каждый хватал первую попавшуюся ему сумку и пытался выяснить у продавца все её характеристики. Делали они это одновременно и со всех сторон. Бедная продавщица в какой-то момент потеряла связь с реальностью: непрерывно отвечая каждому по кругу на десятки вопросов, она начала не понимать, где она, что от неё хотят и как её зовут. В какой-то момент балаган так же быстро затих, как и начался, и, со словами: «Когда обновление коллекции?», мы покинули это место, так и не дождавшись ответа. – Всё, подарок мы уже купили, – доложил Джон всем остальным. Я, в полном недоумении, сразу начал отматывать в памяти все события последних десяти минут, так и не смог остановиться на моменте, когда произошла сама покупка. Ко всему этому, руки всех опекунов были пустые. Подарок появился из-за пояса Джона спустя десять минут после того, как мы отошли от места продажи сумок. – Остались цветы и таблетки, и можно отправляться на праздник. После слова «таблетки» мой детский мозг насторожился, и в душе появилось дурное предчувствие. – Колоться не будем, – ответственно заявил Джон. – После трёхдневного пребывания в метамфетаминовом парке аттракционов это может усугубить ситуацию, а вот немного таблеток стабилизируют тело и слегка замедлят его до естественного состояния. – Вика говорила, что будет много гостей и родственников – нужно произвести хорошее впечатление. – Согласен с тобой полностью, – очень серьёзным голосом поддержал его Костыль. – Сегодня нельзя упасть лицом в грязь. – А вот немного успокоиться нужно обязательно. Ответственный подход опекунов немного меня успокоил.

Цветы мы купили точно по такой же схеме. Дождавшись Сухого с полным пакетом белых пилюль двух размеров, все загрузили в свои желудки по огромной жмене чудесных лекарств и, в прекрасном настроении, при полном параде, с цветами и подарком отправились на день рождения к Вике. Приготовив поздравительную речь, мы позвонили в звонок и застыли в ожидании именинницы. Но дверь открыла мама. Джон не растерялся и сразу представился: – Здравствуйте, я парень Вики, а это мои друзья. Нас сегодня пригласили на этот праздник. А где, собственно, именинница? Мама, увидев «опекунов», стоявших за спиной Джона, потеряла дар речи. До конца этого фееричного дня она уйдёт в себя и не проронит больше ни единого слова. Услышу, как звучит её голос, я только в конце. Глядя на меня испуганными глазами, она спросит: – Дитё, что ты здесь делаешь? Ситуацию спасла Викуля. Подбежав к двери следом за мамой, она радостно поприветствовала нас и вежливо пригласила за стол к остальным гостям. Джон выпалил сногсшибательное поздравление, вручил подарок и цветы, и мы направились в зал, где за торжественным столом нас уже ждали заранее подготовленные места. Сразу после того как мы поприветствовали всех присутствующих гостей, в комнате повисла гробовая тишина, родственники начали переглядываться между собой, корча возмутительные гримасы, вокруг гостей, как пчёлка, кружилась Викуля, тем самым разряжая обстановку, и атмосфера потихоньку начала нормализоваться. Возобновились диалоги между гостями, хоть и складывалось впечатление, что обсуждают они именно нас. Викин папа ходил с неистово злым лицом. Мы, в свою очередь, сидели на отведённом нам месте праздничного стола и обсуждали обстановку, царившую вокруг, пока шли последние приготовления.

В какой-то момент я заметил, что мои опекуны начали жевать слова, а моргания стали более продолжительными – с каждым разом им требовалось всё больше усилий, чтобы открыть глаза. Во рту появилась сильная сухость, а язык начал прилипать к нёбу. Наконец, стол был полностью накрыт, и все заняли свои места. Первым поздравлять виновницу торжества взялся глава семейства – её отец. Закончив свою красочную речь с наилучшими пожеланиями, все принялись чокаться рюмками и бокалами. Опекуны, собрав все силы в кулак, также поддержали речь отца ударами стаканов. Выпив содержимое, все принялись закусывать это дело всевозможными закусками, но застольная суета продлилась недолго. В какой-то момент все замолкли и устремили взгляды в нашу сторону. В кромешной тишине, сосредоточив всё внимание на моих дружочках, те, в свою очередь, все как один сидели с закрытыми глазами и не подавали никаких признаков присутствия в этом мире. Пауза продлилась достаточно долго, гости долгое время не могли понять, что происходит. Возможно, набожные ребята решили помолиться перед началом трапезы, и нужно поддержать тишиной это общение с Богом. Понимал, что происходит за этим столом, только я. К этому времени мне уже приходилось наблюдать сеансы погружения в потусторонний мир опекунов. Когда общение с Богом затянулось неприлично долго, первой отреагировала мама. Вопросительными жестами она начала показывать Вике, что, собственно, здесь происходит. Та, в свою очередь, робко позвала Джона, но опекуны никак не реагировали – они слишком были увлечены своими прогулками в прострациях небытия. Почтение на лицах присутствующих сменилось возмущением, и тут я встретил взгляд отца. В ту же секунду он посеял ужас в моих детских мозгах. Было видно, как уровень злости в его глазах достиг всех допустимых значений, и с секунды на секунду он взорвётся. – Пошли вон отсюда! – что есть силы заорал глава семейства. В какой-то момент, поняв, что происходит, его психика вспыхнула, как зажжённая спичка. – Я вас сейчас здесь всех поубиваю! Опекуны не спеша вернулись в реальность, до конца не понимая, что здесь происходит. Отец Вики, в свою очередь, продолжал покрывать их последними словами, какие только существуют в этом мире. Каждый раз, упоминая мужские гениталии, он посылал на них, ложил их на них, словесно вставлял их в них. Зная реакцию опекунов на мужские половые органы, я сразу начал молиться. – Дядя, ты чего здесь разорался? – возмущённо спросил Джус разъярённого от злости отца. – Следи за своей метлой, или я тебе сейчас её вырву! Речь Джуса повергла в шок присутствующих и заставила вступить в разговор дядю Вики – не маленького фермера, с пелёнок перекидавшего тонны навоза, что сделало его тело крепким, как камень. Джон сидел с кислым лицом и что-то шипел себе под нос. Всё, что я смог разобрать, – это два слова: – Ребята, успокойтесь… Всё остальное он говорил себе прямо в желудок. Глаза ему было сложно держать открытыми, и поэтому он щурился, будто ему прямо в лицо светили прожектором. Я от этой картины побледнел, у меня отняло дар речи. Дядя успел сказать только два слова: – Сосунки вы… И Костыль сокрушительным ударом в лицо уложил его спать. В этот же миг, словно пантера, Джус выпрыгивает из-за стола и впивается отцу прямо в горло. Завязывается жуткая бойня, день рождения превращается в реслинг. Вика со слезами на глазах пытается привести в чувства Джона и умоляет его остановить эту мясорубку, но у неё ничего не получается. Он продолжает шипеть под нос, но уже более понятную фразу: – Зайка, сейчас всё закончится… Ребята, не бейте папу… Глаза ему всё-таки так и не удаётся открыть полностью. Видимо, на это повлияла дополнительная горсть таблеток, которые он съел со словами: – Волнительный день у меня сегодня, нужно набраться смелости и быть в форме. Скажу я вам, форма у него была великолепная – как раз подходящая для знакомства с родителями и всеми родственниками.

В какой-то момент он встал и начал бегать по квартире. На этот раз ему удалось открыть один глаз, но лицо оставалось без изменений. Слова жены дяди «Я сейчас вызову милицию!» помогли закончить всё это безумие и вырвать папу из рук нашего пит Буля. Лицо папы покрылось гулями, а все особи женского пола пищали, как маленькие поросята. Волшебная фраза «Я вызову сейчас милицию» сработала, как всегда, на все сто, и мы поспешили удалиться с этого праздника. На выходе меня поймала мама, задав прощальный вопрос, на который у меня не было ответа.

Выйдя на улицу, возбуждение быстро прошло, и опекуны снова погрузились в прострацию небытия. За всей этой картиной наблюдали гости. Оборачиваясь на окно с десятками злых лиц, я с ужасом бегал за каждым и подбадривал их словом «милиция» – это хоть как-то заставляло их передвигаться.

Наутро, придя в себя, они начали между собой ругаться и искать виноватого. Дело в том, что до этого прекрасного знакомства с родственниками опекуны провели три дня в метамфетаминовом парке развлечений. Не спав ни секунды, они наелись кодеина с глютамином, что, собственно, и дало такой эффект. Вику после этого случая никто никогда не видел, она испарилась вместе со своей семьёй. Продав всё движимое и недвижимое имущество, они уехали в неизвестном направлении. Викуля, если вдруг ты когда-нибудь прочитаешь эту книгу, напиши мне в Инстаграм – ты сможешь меня там найти по моему псевдониму. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Я тот маленький ребёнок на твоём дне рождения. Вспомним этот день ещё раз.

Первое же мероприятие, на которое меня взял Джон, превратилось в жёсткий театр абсурда. В дальнейшем любое событие, в котором будут участвовать мои опекуны, будет похоже на театральную постановку, где главным зрителем будет сатана. Наркотики плотно и навсегда войдут в их жизнь, и без них они не смогут прожить и дня. Каждое утро будет начинаться с диких ломок и утреннего собрания, где выстраивалась стратегия добычи средств. С детства их не научили зарабатывать, и все схемы были незаконными. Они давно перестали стесняться колоться прямо при мне. Со временем я начал воспринимать это как обычную, ничем не примечательную процедуру.

Вены, не выдержав систематических инъекций, исчезли с их тел, и колоться они начнут прямо в пах. Становясь в круг, они вонзали себе в паховые вены огромные иглы. Если наркотик оказывался сильнее предыдущего, опекуны могли стоять часами с закрытыми глазами и со спущенными штанами, раз за разом то вставая, то приседая, словно участники детского конкурса. Торчащие из них шприцы с кровью создавали дополнительный антураж этой картине.

Я ненавидел эти неожиданные соревнования по приседаниям, так как зачастую они проходили в довольно жутких местах, усеянных открытыми шприцами с кровью. Являясь единственным зрителем и судьёй в этой олимпиаде, я мог прождать их часами. Победителем был тот, кто быстрее приходил в себя.

Почти всё время мы пропадали у Костыля. Мне даже выделили там отдельную кровать. Джон рассказывал тёте Вере, что в это время он с Викой, которая давно исчезла и вообще не выходила на связь. За год общения с моими опекунами я стал неотъемлемой частью их компании. Они таскали меня за собой по всем злачным местам. Я знал все притоны Молдаванки. Костыль научил меня курить сигареты. Вечерами они обкуривались марихуаной и пускали паровоз мне. От травы я начинал нести какую-то чепуху, что несказанно веселило моих дружочков, выставляли меня на показ, словно в цирке уродов. – Боже, такой маленький, а уже курит траву, сигареты, запивает это всё пивом и разговаривает на жаргоне улицы! – Да, это наш малый! – восторгались опекуны. – Я сделаю из тебя человека, – повторял раз за разом Костыль. Даже отбитых уголовников такой ребёнок приводил в замешательство.

Комментарии окружающих по поводу моего поведения придавали мне мнимую важность. Под влиянием улицы и псевдоучений моих опекунов об этой ужасной жизни я жаждал всё новых и новых достижений в надежде искупаться в очередных овациях уличных беспризорников всех мастей.

Габариты имеют значение и самое жуткое место на земле

Неудачный день заставил собрать всех участников наркоманского комитета на кухне. Велись дебаты полным ходом. Все, потные от недомогания, вызванного отсутствием живительного эликсира, они выдвигали одну версию за другой. С самого утра все попытки раздобыть средства, чтобы улучшить своё здоровье, проваливались одна за другой. Намерения в срочном порядке изменить своё физическое состояние были очень серьёзными. Моим опекунам давно не давали покоя мои миниатюрные габариты, но Джон всячески противился активно их применять в злых умыслах. Однако в данной ситуации уже и он начал посматривать на меня явно с корыстным интересом. Переглянувшись между собой, они начали свои грязные манипуляции.

– Ты готов к новым вызовам? Покажешь, на что способен? Докажешь верность нашему братству?

Целыми днями я только этого и ждал. Опекуны настолько сильно промыли мне мозги всей этой идеологией, что я был готов сутками доказывать верность и преодолевать вызовы.

– Конечно, готов! – радостно воскликнул я. – А что, собственно, нужно делать?

– Ничего сложного, – продолжил Костыль. – Мы покажем тебе место, куда нужно пробраться, и кое-что сделать.

– Вообще не проблема, – бодрым голосом согласился я.

– Отлично, тогда погнали. Там пустяковое, но очень ответственное дело. Мы бы сделали это без тебя, но наши габариты не позволяют нам это осуществить.

В скором времени мы очутились в тёмном дворе многоквартирного дома. Джон показал мне место, куда нужно было залезть. Это была маленькая форточка в окне первого этажа.

– Смотри, мы тебя сейчас подсадим, – начал он объяснять. – Ты аккуратно залезешь, тихонько спустишься на подоконник, затем на пол, проследуешь в прихожую и откроешь нам входную дверь. Всё, больше ничего делать не нужно. Понял?

– Да, понял. Постараюсь, – ответил я.

В тот же миг, словно баскетбольный мяч в корзину, меня закинул Костыль в нужную им форточку. Я без какого-либо особого труда туда залез и с такой же лёгкостью спрыгнул на пол, после чего открыл им дверь.

– Красавчик, – похвалил меня Костыль. – Жди нас вон там, – указав на тёмный угол двора, они скрылись в квартире.

Ожидание по ощущениям продлилось целую вечность, уже начало светлеть небо, и дело двигалось к утру, а их всё не было и не было. Наконец-то вдалеке появились силуэты с огромными торбами. Приблизившись ко мне, Джон прошептал:

– Уходим отсюда.

И мы дворами и переулками покинули место преступления. Похищенное добро заметно подняло энтузиазм опекунов, все разговоры были только о скорейшем выздоровлении. Мне навесили столько орденов, что я еле передвигался под их тяжестью, я ощущал себя героем. Обволакивая мой мозг всевозможной похвалой, они явно готовили меня к следующим подвигам.

Оставив часть предметов бытовой роскоши того времени дома с целью дальнейшей реализации, они взяли с собой только золото и столовое серебро в надежде выгодно выменять это всё у цыган на опиумный эликсир. Меня, как всегда, не хотели брать в это мрачное место, ссылаясь на то, что моя детская психика для этого ещё не готова. Но в этот раз я имел некие преимущества: значительно подняв свой рейтинг недавними событиями, я начал требовать взять меня с собой.

– Пусть малый едет с нами, – заявил Костыль.

Все начали сопротивляться, но, учитывая мои заслуги перед наркотическим комитетом, Костылю всё-таки удалось переубедить остальных.

– Не знаю, стоит ли это видеть малому… – начал возмущаться Сухой, его слова ещё больше будоражили моё любопытство. Я слышал много историй, связанных с этим жутким местом, после каждого посещения его моими опекунами из их уст появлялись новые, весьма интересные истории.

– Да всё будет нормально, малый должен закалять психику, – успокоил всех остальных мой личный педагог по воспитательной работе.

Мы прыгнули в машину, которую поймали с первого раза, и Джон скомандовал извозчику ехать на Палермо. Палермо в девяностые годы славилось очень дурной репутацией, это был цыганский посёлок на окраине Одессы, где в каждом доме продавали наркотики, ежеминутно там скупались сотни наркоманов, приобрести в этом месте можно было всё, что угодно. Милиция долго закрывала на это глаза, знатно набивая карманы за счёт несчастных наркоманов, попавших в зависимость от этого страшного наркотика. Систематически цыганские барыги отгружали им огромные суммы денежных средств. Только в начале двухтысячных с этим начали кое-как бороться.

Спустя минут сорок мы добрались в это злачное место, я был весь в предвкушении наконец-то посетить источник невероятных и в то же время жутких историй, которые я неоднократно слышал от опекунов. Выйдя из машины, я сразу ощутил на себе всю жуткую энергетику, парившую в воздухе, это место излучало боль заблудших в опиумном лабиринте душ и страдания их родных.

– Ребята, рассчитайтесь, пожалуйста, за такси, – начал требовать денежное вознаграждение за свои услуги таксист.

– Дядя, какие деньги? Давай тяни хребет отсюда, пока жив, – дал ему несколько рекомендаций угрожающим голосом Джус.

Водила недовольно начал бурчать себе что-то под нос.

– Что ты там сказал? – подойдя к водительскому окну и взяв мужика за затылок, поинтересовался ещё более жёстким голосом он.

– Ну, ребята, ну зачем вы так? – начал скулить водила.

– Та всё, не трогай его, – заступился за испуганного бедолагу Корыто, – мужик, реально нет денег. Давай завтра в 12 возле главного входа в Привоз, я лично отдам тебе в два раза больше, отвечаю.

Корыто всем и всегда назначал встречу возле главного входа в Привоз. Если всех собрать, кому он был должен, то с лёгкостью можно было бы заселить целый микрорайон. Мужик понял, что лучше не накалять, и никаких денег ему завтра не видать, поспешил удалиться от греха подальше.

В большинстве случаев мы передвигались на такси, ни у кого никогда не возникало даже мысли рассчитаться за него. Схема была примитивная, но рабочая, как швейцарские часы. Водилу не получалось обмануть, если он, заподозрив неплатежеспособность ребят, требовал деньги наперёд. В ту же секунду следовал следующий приём, надёжность которого была пятьдесят на пятьдесят. Опекуны с очень серьёзным видом начинали объяснять, что нас уже ждут в назначенном месте, и там обязательно рассчитаются за машину. Если и это не срабатывало, начиналось моральное давление. Оно работало достаточно редко, но случаи были.

– Ты что, чёрт, я тебе говорю, нас встретят, почему ты такой петух, – этот пример приведён в мягкой форме с целью не нарушать литературный образ книги. Во всех случаях морального давления слова никто не подбирал, и на неугодного обрушивался шквал из самых последних оскорблений, имевшихся в словарном запасе моих дружочков, а он был весьма насыщенный и разнообразный.

– Ты что, не понимаешь, у нас важная встреча, и нас ждёт очень серьёзный человек, – продолжали они психологическое давление. – Может сорваться очень прибыльная сделка, и тебе придётся возмещать ущерб.

Кто мог быть более серьёзным человеком, чем барыга? Естественно, значимость самой сделки также занижать нельзя – ничего не могло быть важнее, чем приобретение чудотворных уколов.

Однажды садимся мы в наше такси, а водитель с ходу заявляет, что денег не нужно, для нас проводится специальная акция, и фирма дарит бесплатную поездку. Я сразу вспомнил это лицо – буквально недавно мы ездили с этим водилой, и он не смог выдержать психологического давления и сломался под натиском наглых клиентов. Слабохарактерный таксист не был способен терпеть моральные унижения, и, увидев наши физиономии, он сразу предложил бесплатные услуги, решив не испытывать судьбу.

– О, снова ты, Вася! Ну, поехали, раз такое дело, – отреагировал Костыль на супервыгодное предложение мужика.

По окончании поездки Корыто проявил человечность и записал таксиста в свои родственники.

– Братик, завтра в 12 возле главного входа в Привоз я принесу расчёт за две поездки, сейчас времени нет, очень важная встреча. Спасибо, родной, за понимание.

Корыто был глубоко убеждён, что таким образом он сглаживает острые углы. Делая отсрочку платежа, даёт время остыть, простить и забыть. Этим психологическим приёмом он пользовался постоянно. Скажу, психолог из него был ещё тот.

По мере приближения к пункту продажи целительного зелья обстановка становилась, мягко сказать, жуткой. От увиденного к горлу подбирался ком, а ужас сковывал моё детское сердечко, заставляя его биться всё быстрее и сильнее. Адреналин начал выбрасываться в кровь с такой скоростью, что в какой-то момент я перестал чувствовать ноги. Складывалось впечатление, что я попал на бал сатаны.

Костыль, увидев моё состояние, начал меня подбадривать:

– Малый, не бойся, ты же знаешь, что мы разорвём каждого, кто к тебе приблизится.

– Я говорил, малого не брать с собой! – возмутился Сухой.

– Всё хорошо? – поинтересовался Джон. – Не бойся, они ничего тебе не сделают, ты с нами.

Круглосуточный трафик в этом месте был как на Первое апреля в Одессе. Разница, пожалуй, была единственная – в отличие от добрых и смешных нарядов Юморины, здесь все без исключения были одеты в костюмы полудохлых зомби. В одну сторону наркоманы бежали как безумные в предвкушении исцеляющих тело уколов, а в обратную ползли, словно черепахи, с закрытыми глазами, подолгу застывая на одном месте. Такое скопление инвалидов я не видел больше никогда в своей жизни. В неравном бою с опием они потеряли свои конечности, их тела гнили, а многие передвигались на колясках и костылях. Но даже эти несчастные калеки бежали навстречу с опием так быстро, что могли дать фору в выносливости любому здоровому человеку.

Облепив обочины просёлочной дороги, ведущей прямиком в ад, наркоманы наносили себе сотни неудачных инъекций в надежде найти заветную вену. После многочисленных неудачных попыток они умоляли более опытных наркоманов помочь найти им паховую вену. Кто-то бегал с пустым шприцем, клянча пару капель лекарства в надежде поправить здоровье, предаваясь самым низким унижениям.

Возле ворот своих проклятых домов сидели цыгане с полными кульками наркотиков на любой вкус, рядом ошивались их шныри, за дозу продавшие себя им в рабство, поднося то, что от них требует хозяин, купивший их души за бесценок. Опекуны достали недавно украденное добро и начали показывать его цыганке.

– Сколько вы хотите за всё это? – спросила она, и между ними возник торг.

Сторговавшись на определённом количестве кубов, которое устраивало обе стороны, цыганка велела своему рабу унести всё в дом и принести нужное количество коричневого вещества, содержащего опий. Долгожданные уколы опия не заставили себя долго ждать. Буквально в пяти метрах от пункта продажи мои мушкетёры оголили свои шпаги и, сняв штаны, вонзили их себе прямиком в паховые вены, словно в ножны.

– Только не нужно сильно много, – начал я паниковать, бегая вокруг них, понимая, что с пятью спящими д’Артаньянами этот аттракцион под названием «Комната страха» может очень плохо для меня закончиться. – Поменьше димедрола, – умолял я их.

– Малый, всё будет под контролем, – успокаивал меня Костыль.

– Самое главное, чтобы не под тем контролем, что у вас в шприцах. А то я знаю ваши контроли, – продолжал я волноваться.

Контролем они называли появление в шприце крови. Это означало, что игла находится в вене.

– Мы понимаем, что ты с нами, и чувствуем за тебя ответственность, – закончил Джон, и начался синхронный ввод лекарства в кровь.

Если бы существовал такой вид спорта – синхронное вкалывание – то, без сомнения, мои опекуны всегда занимали бы лидирующие позиции. Как только заветная жидкость попадала им в руки, начинался процесс, где от начала до конца всё было отрепетировано до малейших деталей. Скорее всего, волновались они не за меня, а боялись в прострациях небытия потерять кубатуру, которую недавно приобрели у цыган. Кружившая вокруг нас огромная стая падальщиков была бы не против поживиться в то время, когда жертвы путешествовали в других мирах, никак не соприкасаясь в данный момент с реальностью. Это была лёгкая добыча. Я больше поверю, что нужно было держать под контролем именно это.

Вдруг началась непонятная суета. Наркоманы передавали друг другу какую-то информацию. В какой-то момент она дошла и к нам.

– На выходе менты, – осведомил всех Джон. – Вынести раствор не получится.

Менты не заходили в гущу событий, а стояли всегда на выходе, забирая у наркоманов последние деньги или набивая ими полный автобус в надежде выловить того, кто в розыске. Они прекрасно знали, что за опием наркоман в любом случае придёт. Никакой страх быть пойманным его не остановит.

– Вот это облом, – расстроился Корыто. – Придётся тусоваться здесь до того момента, пока менты не свалят. Употребить такое количество мы всё равно не сможем. А вылить – это кощунство.

Эти новости меня не сильно обрадовали. Мне хотелось побыстрее покинуть эту кунсткамеру. Осознание того, что придётся здесь провести ещё какое-то время, привело меня в ужас.

– Слушайте, давайте отдадим весь груз малому, – с энтузиазмом предложил Корыто. – Пусть вынесет. Его шмонать никто не будет, если что – скажет, живёт здесь и вышел погулять.

В уже одурманенных опием глазах появилась надежда побыстрее добраться домой. Перспектива залипнуть в мягких креслах привлекала больше, чем торчать здесь непонятно сколько.

– Сделаешь серьёзным голосом? – спросил Костыль.

Мне тоже хотелось побыстрее покинуть это место, поэтому я без каких-либо колебаний согласился всё вынести.

– Не бойся, иди спокойно, ты всегда будешь в поле нашего зрения, – продолжал он. – Если что, скажешь, что живёшь здесь и покажешь куда-то в сторону.

Спрятав содержимое пакета, я отправился на выход. Пробираясь через толпы зомби, стимул побыстрее уйти отсюда придавал мне больше храбрости. На пути образовалась какая-то толпа. Проходя мимо, я обратил внимание на лежащего без сознания молодого парня синего цвета. Вокруг него суетились наркоманы, по очереди проверяя ему пульс и делая свои заключения по поводу его состояния.

– Он готов.

Именно эту фразу они передавали друг другу. Смерть от передозировки в этом районе была не редким явлением. Эта картина ускорила меня ещё больше. На выходе действительно стояли менты и шмонали всех подряд. Я без каких-либо трудностей прошёл мимо – они не придали мне никакого значения и продолжали трясти наркоманов.

Опекунов остановили и тщательно обыскали. Не обнаружив у них ничего запрещённого, отправили их на все четыре стороны. Дождавшись своих д’Артаньянов, мне вручили очередной орден за заслуги, и мы в спешке покинули это злачное место. В дальнейшем я буду частым гостем на этом зомби-маскараде, так как моим дружочкам очень понравилось безопасно покидать этот праздник сатаны. Временами меня охватывало любопытство, что же там интересного менты нашли у наркоманов. И я на какое-то время задерживался в гуще происходящего шмона, чтобы как следует рассмотреть содержимое их карманов и в дальнейшем обсудить это с опекунами. При этом всём я был заряжен наркотой от носков до трусов, я всегда с интересом всё детально рассматривал до тех пор, пока меня не прогоняли ушлые менты.

– Малый, что там у них было? – подбегая ко мне, спрашивали опекуны, и мы весело это обсуждали.

Зомби уже не казались такими страшными и злыми, как в первые разы, а скорее смешными и немощными. Особенно весёлыми были просьбы помочь найти паховую вену. Видя, как опекуны умело справляются с этим заданием на себе, они жаждали перенять их опыт и навсегда избавиться от проблемы поиска подходящего места для уколов. Этот процесс требовал определённых знаний и навыков.

– Тяни хребет отсюда, Вася, а то я тебе сейчас найду вену, вырву её прямо с твоего паха и намотаю тебе на шею, чтобы ты её больше никогда не терял! – угрожал им Костыль.

Или дружочки, которые бегали с пустыми шприцами, унижаясь, умоляли слить пару точек.

– Малый, а ну объясни ему.

– Слышишь, ты, терпила, ты воровать не пробовал? Или на крайняк работать? Не стыдно тебе здесь попрошайничать? – прикалывался я с них.

Если нарик начинал возмущаться, Костыль, заканчивая процесс употребления, тихо говорил:

– Малый, сейчас будем отрабатывать удары.

Со словами:

– Чем ты недоволен и что тебе неправильного сказали? – хватал наркомана и говорил мне, какую именно серию сегодня тренируем.

Опекуны были в восторге от моих габаритов, при каждом удобном случае они засовывали меня во все подходящие по размеру отверстия: ларьки, магазины, гаражи, СТО – везде, где можно было чем-то поживиться. В очередной раз, вычислив квартиру, в которой никто не появлялся несколько дней, они отправили меня на очередное задание. Ничего не предвещало беды. Костыль, стоя на козырьке и держа меня одной рукой, не прилагая особых усилий, закинул моё лёгкое тело в очередную форточку второго этажа. Я, словно рысь, пробрался на кухню и начал искать проход к входной двери. Квартира была шикарна, невооружённым взглядом было видно, что здесь живут зажиточные люди. По всей видимости, они соединили вместе несколько квартир, потому что она была очень большая. К этому времени я уже достаточно хорошо ориентировался, в какой стороне нужная мне дверь, но в этот раз я пришёл в тупик. Я начал открывать одну дверь за другой, но всё время попадал не туда. Пройдя в очередную дверь в надежде найти выход, я услышал глухой лай псины. С чёткой уверенностью, что это у соседей, я продолжил свой путь. По мере приближения лай усиливался. Неизвестное количество соединённых квартир превратило всё это в настоящий лабиринт. В какой-то момент я понял, что псина находится именно в этой квартире. Приблизившись к двери, за которой она была, я решил, что собака передвигается именно в том пространстве, которое нужно мне. Я понял, что эту задачу мне не осуществить, и решил покинуть это злополучное место тем же путём, которым сюда попал, но в ту же секунду мне пришло осознание, что я не представляю, в какую сторону и в какую дверь мне нужно идти – я просто-напросто заблудился в кромешной темноте. У меня началась жуткая паника. Я начал открывать одну дверь за другой, но всё время оказывался не там. Одно единственное, что меня радовало, – лай собаки снова отдалялся от меня и становился более глухим. Я решил немного отдохнуть и постараться сконцентрироваться. Придя немного в себя, я продолжил поиски, делая всё максимально тихо, чтобы не будоражить мерзкую тварь, которая уже полностью затихла. Открыв очередную дверь, которая вначале чуть не убьёт меня, а впоследствии спасёт, я понял, что нахожусь в коридоре. Это меня обрадовало, так как до этого были сплошные комнаты, переходящие друг в друга. По всей видимости, я вышел с другой стороны, – подумал я, – и кухня находится в конце. Как пантера на охоте, я начал двигаться к цели, но в какой-то момент я слышу, как сзади бежит эта огромная тварь. Сбивая меня с ног, она скользит на паркете, пытаясь вернуться в мою сторону, чтобы однозначно прикончить. Паркет спас мне жизнь: пока эта огромная псина скользила, у меня появилась секунда, чтобы прыгнуть в первую попавшуюся дверь и быстро закрыть её за собой. На ощупь я понял, что оказался в ванной. По всей видимости, выключатель света был снаружи, так как внутри я его не нашёл. Чужая квартира, я в ванной, без света, и снаружи – огромная псина. Первая мысль, которая меня посетила: что я буду рассказывать маме, когда меня отсюда достанут хозяева? И когда вообще они придут? Может, я уже к этому времени умру от голода? Слава богу, есть вода и, самое главное, сигареты. В какой-то момент моя детская психика даёт сбой, и у меня начинается дикая истерика, которая продолжается достаточно долго, изрядно меня измотав. Выкурив одну сигарету, я немного успокоился. Псина затихла. Решив, что она ушла, я попытался очень тихо покинуть ванну. Как только я потянул ручку, чтобы открыть дверь, зверь активизировался и начал лаять. Я понял, что тварь не спит и сторожит меня возле двери. Меня вновь накрыла истерика. Она длилась до тех пор, пока окончательно не измотала меня до состояния, в котором я просто выключился. Разбудил меня звонок в дверь и дикий лай собаки. У меня появилась надежда на освобождение. Но ненадолго – вскоре она снова угасла. Окончательно осознав, в какую ситуацию я попал, я снова начал горько рыдать. В какой-то момент в звонок снова позвонили, но в этот раз псина молчала. Я не рискнул открывать дверь и затаился. Через какое-то время звонок повторился, но уже более продолжительно и настойчиво, и в этот раз тварь даже не пискнула. Приоткрыв дверь на маленькую щель, чтобы в случае опасности её быстро захлопнуть, я прислушался к тишине. Но в ней ничего не происходило. Очередной звонок в дверь указал мне направление пути и заставил меня всё-таки решиться и направиться к выходу. По пути я споткнулся о что-то мягкое. Осознав, что это собака, я чуть не умер от страха, пулей подлетел к двери и открыл её. На пороге стоял Джон с пальцем у рта, показывая, что нужно тихо себя вести. Моя психика снова даёт сбой, и я начинаю рыдать с новой силой. Он берёт меня на руки и выносит на улицу, в то время как остальные проникают в квартиру. Покрывая матами Джуса, Костыля и Джона, в то время как Корыто и Сухой выносили всё самое ценное, я никак не мог успокоиться.

– Как вы могли меня отправить в такую опасную квартиру?! – рыдая, наезжал я на опекунов.

Костыль в свою очередь всю вину переложил на Джона:

– Это твой косяк! Как можно было не позвонить в квартиру, ссылаясь только на маяки, расставленные вокруг двери?! Чем ты вообще думал?! А если бы эта тварь разорвала малого?!

– Та я не хотел привлекать внимание лишними звуками, – оправдывался Джон. – Я был точно уверен, что в квартире никого нет. Я три дня за ней следил! Мы сами жутко испугались…

Оказалось, что я провёл в квартире под бдительной охраной огроменной псины целый день, пока на опекунском совете решалась моя судьба. Истерика знатно сократила моё пребывание в заточении – в какой-то момент я окончательно измотался и просто вырубился. Сухой и Корыто услышали лай огромной твари, сразу смекнули, что я попал в западню. Никаких других звуков, подобных тем, когда собака разрывает человека, они не слышали и с большой вероятностью были уверены, что со мной всё хорошо. Та злополучная дверь, которая привела меня прямо в лапы огромного зверя, могла стать последней, которую я открыл в своей жизни, но по счастливой случайности она же стала и спасительной. Открыв её, я дал псу полный доступ ко всей квартире, и этим воспользовались опекуны. Они накидали в форточку отравленной колбасы, чтобы усыпить животное, что впоследствии поспособствовало моему спасению. Звонками они проверяли, жива ли ещё тварь и, надеясь на мою смекалку, давали знак, что можно беспрепятственно покинуть чужое жилище. Что только ни делали опекуны, какие только хороводы вокруг меня ни водили – им никак не удавалось вытащить меня из лап психологического стресса.

– А поехали покатаемся! – вдруг предложил Джус.

Сволочи знали мою страсть к ночным покатушкам на угнанных «Жигулях». Этой фразой они сразу отвлекли меня от травм, нанесённых огромным зверем, и на моём лице появилась улыбка. Опекуны были готовы на всё, чтобы меня развеселить. Ещё год назад мы систематически катались по ночам. Прежде чем вытащить магнитолу, грех было не прокатиться, а апогеем развлечения было зажать педаль газа и утопить машину в озере неподалёку от дома. Я чувствовал себя очень комфортно в этих развлечениях. Моего детского мозга было достаточно, чтобы понять: в шесть лет мне ничего за это не будет. Ну и опекуны доходчиво объясняли мне это каждый раз:

– Максимум, тебя к мамке отведут, – говорили они.

В какой-то момент очередная машина не ушла под воду – препятствием послужили предыдущие утопленные в озере транспортные средства. В тот день к озеру съехались всевозможные подразделения милиции с целью провести расследование. Осушив озеро, перед ними открылась впечатляющая картина: всё дно в несколько рядов было усеяно всевозможными автомобилями. Большая часть из них была не нашей заслугой, мы тоже любили эту парковку со спецэффектами, но не до такой степени. Чего там только не нашли: машины с трупами в багажниках, за рулём, с отверстиями от пуль, целый арсенал оружия. Мы с любопытством ходили и расспрашивали у зевак, что здесь случилось. Многообразие версий впечатляло. Это были девяностые – самый разгар бандитских разборок. Парк Дюковский часто становился эпицентром этих баталий. Местные жители прекрасно это помнят.

Джус легко открыл удачно стоявшую «шестёрку», и мы поехали развеивать мой стресс. Опекуны тоже любили толпой покататься. Это развлечение пришлось остановить, так как многочисленные заявления о кражах магнитол и последнее происшествие с озером вызвали постоянные засады. Менты специально расставляли по всему району заманчивые машины и устраивали за ними слежку, а в момент кражи выбегали со всех сторон в надежде поймать преступников. Опекуны чудом несколько раз избежали арестов, успев раствориться в тёмных дворах. Пик опасности был именно в момент вскрытия – в заведённом авто риски падали многократно. Зная каждый тёмный угол своего района, не составляло особого труда оторваться и, подъехав к нужному участку, которых было невероятно много, исчезнуть во мраке ночи. Я на погоню не попадал ни разу, но опекуны рассказывали, что это даже весело и придаёт дополнительный азарт. Выкатав весь бензин, предварительно вытащив магнитолу, мы бросили машину на обочине дороги и отправились к Костылю отдыхать от последних приключений.

Палаточный пионерлагерь «СЕЗОН»

В суете наркоманских будней незаметно наступило лето, а вслед за ним – самый долгожданный период наркоманов: сезон. Сезон известен и любим всеми наркоманами. У меня иногда складывалось впечатление, что мои опекуны жили от сезона до сезона. Они всегда с нетерпением ждали этот сладкий период – лета. С приближением этого счастливого момента они с каждым днём становились всё радостнее и радостнее.

– Скоро, – потирая руки с жадной улыбкой, говорили они.

Почему с жадной? Да потому что в этот период опий был бесплатным и в больших количествах. А для наркомана всё бесплатное – это самое родное и любимое, а тут ещё и опий. Заготавливались бинты, провизия, палатка, побольше шприцов и всё необходимое для недельного проживания за городом. Для меня это был летний лагерь на природе. Нормальные дети ездили в пионерлагерь, а я предпочитал маковый. Костры, вечерние посиделки с обдолбанными пионервожатыми. Их невероятные истории про тюрьму, погони, облавы, передозы. У нормальных детей истории возле костра начинались со слов:

– В тёмном-тёмном лесу…

А у меня:

– В чёрном-чёрном лагере…

Нормальные дети собирали под руководством пионервожатых мусор на пляже, заботясь об окружающей среде. А я собирал мак, заботясь о прекрасном самочувствии своих опекунов.

– Малый красавчик, собирает больше всех. Не то что Сухой и Корыто.

Начинали они включать свои грязные манипуляции, чтобы взбодрить мой энтузиазм, увеличив показатели по сбору чудо-средства. Я любил это время не меньше, чем покатушки на угнанных автомобилях. Это было воссоединение с природой и увлекательное приключение.

Процедура была несложная: нужно было подрезать созревшие уже к тому времени головки мака, и выступивший сок собирать на бинты. Ничего не предвещало беды. Всё начиналось как самый обычный сезон. Пионервожатые паковали вещи, я в предвкушении очередного приключения радостно путался у них под ногами, выполняя разные поручения: набрать воды, проверить наличие ложек, пластиковой посуды.

В какой-то момент в квартиру зашёл Сухой с каким-то непонятным телом, которого я первый раз видел, нарушив суету приготовлений.

– Пацаны, это Зеля, – начал он вещать. – Он тоже собирается на сезон и говорит, что знает место, где, по его словам, засеяны десятки гектаров отборного мака. Сам он не осилит эту поездку и просит его взять с собой. За это он покажет нам это прекрасное место.

У опекунов от услышанного загорелись глаза.

– Гектары мака? – взбудоражился Костыль. – Интересно, интересно…

– Да, огромные поля мака, – начал наш новый проводник в бесплатный мир опия.

У опекунов от этих слов начался внутривенный оргазм.

– Куда ехать? – продолжил Костыль.

– Поля надёжно спрятаны. Вначале нужно преодолеть путь до Николаева, затем на рейсовом автобусе до села Кирово и после пешком несколько часов. Нужно запастись как следует водой – поблизости нет никаких источников. Недели будет более чем достаточно, чтобы как следует запастись. В прошлом году мы неплохо поживились там с моими дружочками, но в этом они отправились в командировку – сейчас находятся под следствием, а самому ехать вообще не вариант, – продолжал Зеля.

Сухой познакомился с нашим новым другом на наркотической точке в момент приобретения утренней дозы лекарства. В атмосфере летала лишь только одна тема – сезон. Одни наркоманы рассказывали, как у них прошёл прошлый, другие усиленно пытались раздобыть хоть какую-то информацию о новых и неизведанных посевах мака. Энергетика созревшего на полях и огородах чудесного растения летала в атмосфере и будоражила слабые умы наркоманов, не давая сосредоточиться на насущных проблемах.

В этой обстановке Сухой познакомился с Зелей. У них завязался разговор, в котором выяснилось, что они необходимы друг другу как воздух. Собравшись, мы выдвинулись в путь. Со стороны мы выглядели как опытные любители кемпинга, которые собрались покорять необъятные просторы нашей страны.

Корыто и Сухой тащили китайскую палатку, ранее украденную вместе со всеми вещами у небдительных туристов на Хаджибеевском лимане в момент их весёлого плавания в состоянии алкогольного опьянения. У каждого был рюкзак. Нашему гиду нагрузили баклажки с водой и полный рюкзак двухлитровых бутылок, под весом которых он еле передвигал ноги.

– Этот Вася сам говорил, что нет источников поблизости. Пусть тащит, – злорадно усмехаясь, сказал Костыль.

Добравшись до места назначения, перед нами открылись необъятные посевы самого любимого растения моих пионервожатых. От экстаза повылазили даже те вены, которые давно спрятались вглубь тела, передав весь груз ответственности за моральное и физическое состояние опекунов – паховой. Побросав все вещи, в тот же миг мои пионервожатые принялись полосовать сочные головки мака, словно ниндзя в момент отражения вражеской атаки. Собрав нужное количество молочка, сразу началась варка и долгожданные уколы.

Поправив, как следует, здоровье и успокоив свои нервные окончания, Костыль пришёл к выводу, что этот мак чей-то, и следует собирать молочко в сумерках, чтобы не быть замеченными владельцами этого сокровища. Тут наш новый дружочек как завопит:

– Нечего терять драгоценное время! Нужно собирать с самого утра и до начала ночи. В прошлый сезон всё было ровно, про поле никто не знает. Мол, оно само здесь появилось в силу стечения природных обстоятельств. Мы нашли его чисто случайно, когда открывали новые месторождения. Место – верняк, безопасное. Хоть бери, открывай здесь опиумный фестиваль среди бела дня, с колонками и музыкой – никто не услышит! До ближайшей деревни, где живёт одна полумёртвая бабка, два часа ходу! – уверял он нас.

Долго уговаривать никого не пришлось, так и поступили – собирали с утра и до глубоких сумерек. Дружочек постоянно возмущался отсутствием фонариков. Мол, если бы они были, то процесс был бы налажен круглосуточно.

В какой-то момент Костыль не выдержал и говорит Джону, чтобы это слышал ненасытный гид:

– Давай хлопнем этого дурака и прикопаем где-то здесь. Зачем делиться с ним? Запас воды ограниченный, свою миссию он выполнил.

И начинает быстро к нему идти. Я сам на какой-то момент поверил Костылю. Беднягу перетрусило, и он как заорёт:

– Пожалуйста, не нужно!

Все начали смеяться, а Костыль предупредил, чтобы больше ни слова.

Днём все разбрелись по огромной территории. Я пошёл с Корытом – у него рот никогда не закрывался. Он объяснял мне понятия, какие слова что значат, рассказывал разные истории с периода пребывания его на малолетке и многое другое.

Спустя какое-то время издалека послышался глухой звук приближающегося автомобиля.

– Давай на всякий случай присядем в траву, – спокойным голосом сказал Корыто. – Мало ли кто здесь ездит.

Автомобиль по звуку был далеко. С полной уверенностью, что всё хорошо, мы сели и продолжали общение без каких-либо опасений. Двигатель заглох где-то вдалеке от нас. Подумав, что опасность миновала, если она вообще была, я встал и решил продолжить то, зачем мы сюда приехали, но Корыто остановил меня:

– Не спеши, давай ещё посидим.

Спустя минут десять нашего пребывания в траве я спросил:

– Ну что, так и будем продолжать сидеть?

Корыто чуток привстал, оценил обстановку вокруг – вроде всё тихо. И тут кто-то свистнул. Свист был не похож на свист кого-то из нас.

– Может, наш новый дружочек так свистит? – предположил он.

Не вставая в полный рост, он продолжал оценивать обстановку. Непонятный свист насторожил Корыто.

– Я вижу каких-то непонятных людей, похоже, они идут в нашу сторону. Сидим и не шевелимся. Возможно, они нас не заметили…

Но звуки приближающихся шагов говорили об обратном – они становились всё ближе и ближе. В какой-то момент над нашими головами нависли два цыгана. Один из них приставил двустволку к голове Корыто.

– Пристрелить вас прямо здесь? – поинтересовался он. – Вставайте и пошли. Сейчас придумаем, что с вами делать.

Мы отправились в направлении нашей палатки, где уже полным ходом рылись ещё два взрослых цыгана. У каждого без исключения был ствол.

– Где остальные? – спросил, по всей видимости, самый главный.

– Откуда я знаю? – ответил Корыто и тут же получил сильный удар в живот.

– Как вы меня достали, конченные наркоманы! – злостно прошипел цыган и продолжил бить Корыто.

Как всегда в критических ситуациях, моя психика сдалась, и я начал горько рыдать. Это значительно помогло Корыто – снизить интенсивность избиений.

– Дяденька, не бейте! – начал я причитать. – Мы больше не будем, отпустите нас домой!

– Домой? – переспросил самый мерзкий из цыган и рассмеялся. – Домой вы теперь не скоро попадёте. Придётся отработать весь украденный вами мак. И за ваших дружочков тоже. Грузите их в машину.

После этих слов внутри всё оборвалось. Куда грузите? Зачем грузите? Я думал, нас отпустят, как мелких воришек, залезших в чужой сад украсть немного черешни…

Подъехал УАЗик, и нас загрузили внутрь, замотав наши головы какой-то тканью с целью, чтобы мы не могли запомнить дорогу. Мы отправились в неизвестном направлении.

Всё это время меня убивала изнутри предательская обида на остальных опекунов. Каждую секунду я верил и ждал, что они выпрыгнут из кустов и отомстят противным цыганам за Корыто, а я буду с разгона наносить им в лица сокрушительные удары, в то время как остальные будут их держать. Но этого не произошло.

Ехали мы достаточно долго, в какой-то момент автомобиль остановился, и послышался грохот открывающихся железных ворот. Мы въехали во двор, и нам сняли повязки. – Выходите, – скомандовал самый старший цыган. Какое-то время мы стояли в ожидании непонятно чего. Картина, которая открылась моему взору, была, мягко сказать, неприятной. Это был большой дом, облицовки на нём никакой не было, свежий красный кирпич говорил о том, что его недавно построили. Два дружочка, подобных тем, кого я видел на Палермо и других точках сбыта опия, заливали двор цементом. Судя по их состоянию, им было очень хорошо. Периодически засыпая на месте, они делали свою работу крайне медленно. По двору бегала стая маленьких, замурзанных и грязных цыганчат. Цыганки в своих национальных нарядах занимались работой по дому: кто-то развешивал стирку, кто-то чистил картошку к предстоящему ужину. Всё это было окружено высоким забором, а в качестве дополнительной защиты сверху торчали разбитые стёкла. В больших вольерах бегали огромные доберманы. Из-за угла появился ещё один, очень печального вида наркоман, с полузакрытыми глазами и миской еды для собак. Назвав каждую по кличке, он принялся их кормить. Спустя минут сорок из дверей, ведущих в дом, вышел взрослый, весь седой цыган в сопровождении зверя, который жестоко избил Корыто. Подойдя к нам, он начал интересоваться, кто надоумил нас воровать его мак. В отличие от молодых, дерзких и жестоких цыган, он был спокоен и рассудителен. Длинная и седая борода делала его похожим на мудреца. Корыто, почти не искажая правды, всё ему рассказал. – Это мой мак, его нельзя воровать. Если я каждому, кто покушается на него, буду прощать, то от моего бизнеса ничего не останется. Согласен со мной? – спросил он. Корыто, еле стоявший от недавних избиений, не стал перечить и со всем согласился. – Я полностью поддерживаю вашу точку зрения и всё готов отработать. Одно единственное, что прошу, – отпустите малого. Он чисто случайно сюда попал, его мама уезжает и оставляет моей бабушке на время поездки. У него сейчас каникулы, и я его взял с собой. Он вообще не при делах. На днях приедет его мама и начнёт его искать. – Хорошо, его мы отпустим. Мои дети освободятся и отвезут его на трассу. После этого диалога он поинтересовался самочувствием Корыто, которое к этому времени уже было не очень – начали проявляться первые признаки ломки. Велел принести ему уколоться и обработать раны, оставленные, как позже выяснилось, его сыном. Корыто истекал кровью: бровь была рассечена, а всё лицо было в гулях. Я удивился такому обращению со стороны, как я всегда считал, дикарей, и моя психика немного пришла в норму. Энергетика старого цыгана меня успокоила, тем более он сказал, что меня отпустят, и это не могло не радовать. – Если вздумаешь убежать, то предупреждаю тебя сразу: ночью я выпускаю собак. Как только ты переступишь порог дома, они тебя в тот же миг разорвут, а потом тебе повторно объяснят мои дети, как плохо воровать чужой мак и что за всё нужно платить. Денег, как я понимаю, у тебя нет, поэтому отработаешь всё, что украл, и уйдёшь с миром. Понял? – объяснил спокойным голосом глава семейства. Корыто и в этот раз не стал возражать. В своё оправдание он не смог найти слов. В тот же момент цыган позвал полумёртвого местного раба и попросил показать ему, что нужно делать. Корыто поправил своё здоровье превосходного качества раствором. Ему стало гораздо легче, и моральный дух заметно поднялся. – Привет, пацаны, – начал диалог наш новый дружочек. – Хозяин на самом деле добрый. Вечером вас накормят, в доме ещё много свободных мест. Работа не тяжёлая. В прошлом году меня так же поймали на поле, но сейчас я не хочу отсюда уходить. Раньше я постоянно думал, где раздобыть деньги, что украсть, чтобы купить зелье и вылечить тело. Эти постоянные поиски изрядно изматывали меня и превращали мою жизнь в ад. А сейчас этой проблемы нет, за меня думает хозяин. От меня только требуется выполнять его поручения. Мне сразу врезалось в ухо, как он его называет – хозяин. На самом деле цель у цыган была совершенно другая, под отработкой долга они скрывали совершенно другие смыслы. Накинув на шеи несчастных опиумную петлю, им нужно было время, чтобы её как следует затянуть, давая им жизненно необходимый опий, тем самым порабощая их разумы и сковывая их волю. Они превращали несчастных в самых настоящих рабов. Опий был у них в таких количествах, что можно было иметь в своём подчинении сотни рабов, себестоимость для них была копеечная. Таким образом, практически за бесценок, они скупали дешёвую рабочую силу. Словно на невидимой цепи несчастные наркоманы сидели у них в подчинении, выполняя всевозможную работу, получая за неё лишь несколько кубов коричневой жидкости и скромную пайку. В девяностые цыгане от оборотов наркотиков получали безумные деньги, скупив за них всю власть вокруг, они творили что хотели. Именно в таком добровольном рабстве в середине восьмидесятых была Мама Костыля, когда он был ещё маленький, и про которое он так не любил рассказывать.

Вначале, избив Корыто, они дали ему понять, что лучше не пытаться показывать свой характер. Покусившись на цыганский мак, он тем самым попал в их капкан. Потом отношение резко изменилось, и с ним начали нормально обращаться, на контрасте показывая, что может быть по-другому, если он подчинится. В этот же момент они начали давать ему опий в надежде поработить его и присвоить себе его душу. Так они действовали: подчиняешься – получаешь опий, нет – избиения и унижения. Цыгане отличные психологи и очень проницательные люди ,по внешнему виду Корыта они прекрасно понимали ,что никто его искать не будет ,а родственники выдохнут если он где-то задержится. Дружочек восхвалял своего хозяина как мог, возвышая его до уровня бога. Мы спустились в подвал, и он завёл нас в огромную комнату, которую цыгане использовали как склад. Она была полностью забита сухим маком. Работа заключалась в том, чтобы целыми днями молоть его на мясорубке, превращая в маковую соломку, заниматься фасовкой ,разливать по банкам уже готовый наркотик и многое другое. Это была обычная нарколаборатория. Они торговали как уже готовым раствором, так и сухим маком. Готовое зелье они развозили по точкам сбыта. Такого количества готового наркотика я не видел никогда. Бутли чёрного концентрированного маляса, который разводился один к пяти, стояли повсюду. Оборот денег от этого был колоссальный. Дело близилось к вечеру. Нас накормили, но меня никто не спешил везти на обещанную трассу. Показав нам наши спальные места, я понял, что сегодня домой не попаду. Утром, когда мы проснулись, Корыте принесли утреннюю дозу лекарства и забрали на работу, а меня отправили гулять на улицу с грязными цыганскими детьми. Более мерзкого общества у меня давно не было. Про то, что меня должен кто-то куда-то отвезти, никакой речи не шло. Успокаивая себя тем, что с минуты на минуту меня позовут и я покину это мрачное место, я продолжал делать вид, что мне интересно в обществе этих детей. Спустя какое-то время меня всё-таки позвали. Внутри появилась невероятная радость, я бодро подбежал к взрослой цыганке в надежде, что она мне сейчас скажет: «Жди здесь, сейчас тебя заберут». Но слова были не те, которые я ожидал услышать. – Идём, поможешь, – грубым голосом приказала она мне. Это была жена главного цыгана, очень грубая, всегда с серьёзным и недовольным лицом. Из всех цыган только она не скрывала, что искренне презирает наркоманов, и брезгливо к ним относилась. Остальные этого не показывали, стараясь максимально создать дружелюбную обстановку. Меняли они свой облик только в том случае, если наркоман провинился, – в тот же миг вылезала наружу их мерзкая сущность. – Держи ножницы и марлю, и идём за мной, сейчас я скажу, что делать, – сказала она. В комнате, в которую мы зашли, стоял жуткий запах тухлого мяса . Пройдя вглубь, я увидел лежащую на кровати мумию. Все бинты были пропитаны красно-жёлтым гноем. Это был их самый старший сын. Размачивая повязки, она медленно их снимала, за ними тянулся тягучая жидкость . От этой картины к моему горлу подобралась вся недавно съеденная пища, я чудом сдержался, чтобы не выпустить её наружу. – Это никогда не заживёт, если ты будешь продолжать колоться, – снимая бинты, говорила она ему. – Мама, я всё прекрасно знаю, не нужно мне это рассказывать каждый раз. Всё его тело было покрыто глубокими язвами. В районе паховых вен с двух сторон были две огромные дырки. В какой-то момент у меня потемнело в глазах, и я чуть не потерял сознание. Цыганка позвала нашего нового дружочка со словами: – Уколи его, – показав на шприц, лежащий на подносе. Наркоман снял колпачок с иглы и вонзил её прямо в кровавую рану в районе паха. В глазах у меня снова потемнело. Цыганка, заметив моё состояние, начала орать: – Не смотри сюда! Нарезай бинты! В комнату зашёл старый цыган и начал проклинать своего отпрыска: – Когда ты уже сдохнешь? Каким нужно быть идиотом, чтобы колоть в себя эту дрянь? – Это твой сын, – вступилась старуха. – Как ты можешь так говорить? – Это уже не мой сын, – выходя из комнаты, ответил цыган. – Он умер для меня в тот момент, когда сделал первый укол. Это была их плата за бесчисленное количество погибших душ. В процессе перевязки я начал интересоваться, когда меня увезут, не раз напомнив, что на днях приезжает мама и сразу начнет меня искать . – Скоро, – жёстко ответила она, продолжая накладывать свежие бинты. В этот день меня не увезли. На следующий мне снова «посчастливилось» наблюдать ужасные перевязки. Только на четвёртый день мне сказали: – Собирайся, поехали. Все эти дни Корыто с закрытыми от кайфа глазами молол мак. – Я скоро буду, не переживай, – сказал он на прощание. И мы расстались. Снова замотав голову какой-то тряпкой, меня закинули в УАЗик и примерно через час оставили на трассе Николаев – Одесса. Я остановил фуру и благополучно добрался к Костылю.