Проклятие книжного бога. Город Ирий бесплатное чтение

Глава 5. Добро пожаловать в ОБМ

Когда она очнулась, мир казался чужим и холодным. Пахло больницей, а тело было обездвижено. М не могла встать – слишком много ожогов, слишком слабые мышцы, и ужасная усталость.

Свет внезапно вонзился в глаза, словно острое лезвие, режущее кожу до самой души. Моргание казалось пыткой – один раз, второй… Веки слипались, словно налитые свинцом, а тело гудело болью, будто тысячи ржавых гвоздей вонзились под кожу, не давая ни вдохнуть, ни пошевелиться. Каждое движение было словно удар об стену, но даже попытка шевельнуться оказалась тщетной.

Металл холодный и жесткий впился в запястья – тяжелые наручники, ледяные на ощупь, безжалостно сковали руки, прикованные к железным перилам кровати. Холод полз по венам, наполняя пульсирующей тоской.

Голова раскалывалась на тысячи осколков, сознание плавилось, а губы жгло, будто по ним провели раскалённым железом – они были потресканы, сухие, будто выгоревшая земля под палящим солнцем. Язык казался запекшимся, жестким и пересохшим, а в нос ударял едкий запах антисептика, смешанный с горечью гари.

Палата вокруг казалась чужой и безжизненной. Белые стены, покрытые трещинами и пятнами от старой краски, казались будто бы отдалённым эхом прошлого, выхолощенным и холодным. Сквозь маленькое оконце за решёткой пробивался тусклый свет, но он не согревал, а только усиливал ощущение пустоты и заброшенности. В углу стоял металлический столик с ржавым подносом, на котором лежали стерильные инструменты, чьи формы казались чуждыми и угрожающими.

Воздух был тяжёлым, пропитанным смесью антисептика и чего-то жгучего, почти неуловимого – то ли гарью, то ли страхом, что нависал над этим местом. Непонятное тревожное ощущение, словно время здесь течёт иначе, а стены слушают и запоминают все звуки, в том числе и те, что исходят из глубин сознания.

В полумраке палаты перед глазами мелькали смутные образы – пылающие языки пламени, родные черты матери, колосья золотой нивы и детский смех. Они лились, словно вода через треснувшую плотину, натыкаясь на барьеры забвения и боли.

В углу комнаты стояли двое. Один – в строгой форме, с холодным, неподвижным взглядом, другой – в штатском, но с уверенностью и властностью, которая говорила больше, чем простая одежда. Это были полицейские. Следователь и оперативник. Тени, которые пришли сюда не для утешения, а для решения вопросов, от которых нет спасения.

Один из них сделал шаг вперёд, его тень удлинилась и застыла прямо перед ней. Сердце М забилось так громко, что казалось – оно рвётся вырваться из груди, удары отдавались эхом в висках. Холодный страх прокатился по телу волной.

– Доброе утро, Марианна, – произнёс один из них. Голос – не сочувственный, не враждебный. Просто холодный. – Нам нужно задать тебе несколько вопросов.

М не ответила. Только медленно повернула голову. Боль прошила позвоночник, но она ничего не сказала.

– Ты находилась в доме, который сгорел. Одно тело. Подозрение на поджог.

Он сделал паузу, чтобы посмотреть на неё внимательнее.

– Ты помнишь, как начался пожар?

М молчала. Кольцо на её пальце – кольцо отца – было странным образом холодным. Как будто оно знало, что произойдёт дальше. Но М молчала,не зная с чего начать… что она убила отца? Или с того ,что ей управляют тени? Или со странной надписи на столе?

– Если ты нам не поможешь, ты сама знаешь, как это закончится. Дело серьёзное. Против тебя – всё. Улики. Свидетели. И огонь. Ты одна осталась в живых.

М снова закрыла глаза. Сердце билось как у загнанного зверя.

В этот момент в палату вошла медсестра. Молодая, с гладко зачёсанными волосами, лицо почти кукольное. В руках – лоток с лекарствами.

– Простите, господа, – сказала она мягко, – но пациентке нужно ввести обезболивающее. Очень срочно. Её состояние критично.

Полицейские переглянулись. Один из них кивнул:

– Хорошо. Но мы вернёмся через пару часов.

Когда они вышли, медсестра закрыла дверь.

Повернулась к М и вдруг наклонилась к самому уху:

– Если хочешь выжить – не говори больше ни слова. Ты нам нужна.

М едва успела приподнять брови. Что?

В уколе, который медсестра молниеносно ввела в вену, было что-то другое. Что-то, что сразу же начало затуманивать сознание.

Глаза потемнели, шум крови стал глуше. Последнее, что она увидела – белый халат, с которого вдруг что-то капнуло. Красное. Кровь?

И тень – как будто за спиной медсестры вырос кто-то в чёрном.

Перед тем как провалиться в забытьё, она услышала:

– Всё будет хорошо. Мы рядом. Как и были. Всё, что тебе осталось – это принять свою роль.

М очнулась в тишине, которая звенела, как натянутая проволока.

Сначала пришли звуки: капля воды где-то в темноте, глухой скрежет, будто коготь чертил по камню. Затем – тяжесть тела. Оно было словно чужое. Горячее в одних местах, ледяное в других. Она медленно разлепила веки. Мир качнулся, как плохо пришитая занавеска в ветреный день. Потолок был каменным. Неровным, с белыми прожилками, похожими на вены. Он дышал.Или это просто она дышала. В нос ударил запах влажной земли, крови и старого металла. М попыталась пошевелить рукой. Кожа на предплечье тянулась странно – будто бы новая. Ожоги? Они зажили. Но не до конца. Боль осталась – приглушённая, как будто проходила сквозь вату.

Где я…?

Попыталась подняться. Не смогла. Тело не слушалось.

М сидела, облокотившись о стену пещеры, камень под спиной был холодным и неровным. Пальцы дрожали. На ней – бежевая форма, грубая, как мешковина, с нашивкой на груди: ни имени, ни номера. Только пустота. Чужая. Обезличенная. На ногах тяжёлые армейские берцы, будто в насмешку над её обожжёнными ступнями.

Перед ней – два мужчины.

В той же охотничьей бежевой форме. Тела крепкие, лица закрыты очками и масками. Они были – чистыми. Без запаха. Без лиц. В руках – оружие. Один держал пистолет, направленный прямо ей в грудь. Другой – стоял чуть дальше, но смотрел с тем же спокойным, холодным вниманием, каким смотрят на дикое животное, которое могут приручить… или застрелить.

М вздрогнула. Сердце заколотилось.

– Ты очнулась— сказал один, голос низкий, глухой. Как будто говорил не из горла, а из глубокой шахты.

М пыталась заговорить, но во рту пересохло. Казалось, язык стал деревянным.

– Что… что происходит…?

Первый из мужчин шагнул ближе. Он говорил без эмоций, ровным тоном, как будто зачитывал инструкцию из операционного протокола.

– Ты находишься в секторе 4-B организации ОБМ.

Ты была доставлена сюда из госпиталя №19 после пожара.

Состояние: критическое. Вмешательство требовалось немедленно.Теперь ты стабильна.

М попыталась оттолкнуться от холодного камня, но ноги предательски отказались слушаться. Она едва удержалась, скатившись на колени, и резкий вдох сорвался с губ, сбив дыхание на частые, неровные удары.

– Нет… Подождите… Я… Я просто… Я ничего не делала, – голос дрожал, срывался, словно предательски вырываясь наружу страх и отчаяние.

– Твой отец работал с нами, – произнёс второй, его голос был глухим, словно отдалённым эхом через толстое стекло. – Твой отец – Агент T-37. Знак подтверждения при тебе.

Они оба посмотрели на неё, затем один из них указал пальцем в сторону её руки. М взглянула туда, и сердце словно остановилось.

Кольцо.

Серебряный круг, слегка потемневший от времени, но всё ещё сиявший холодным блеском. Оно всегда было с ней – пережило и цепи, и огонь, и ледяной холод одиночества. Оно было последним связующим звеном с прошлым, с отцом, с тем, кем она когда-то была.

– Сними кольцо, – холодно и резко прозвучал приказ.

– Что? – голос срывался, руки непроизвольно затряслись, пальцы задрожали так сильно, что М пришлось прикусить губу, чтобы не выдать всю дрожь.

– Сними кольцо, – повторили они в унисон, без капли сомнения.

М медленно потянулась, дыхание словно застряло в груди. Её пальцы, дрожа и неуверенно, коснулись кольца. Под подушечкой пальца почувствовалась шероховатость – скрытый механизм. Щелчок – и сердце сжалось от ужаса.

Металл медленно раскрывался, словно устрица, обнажая внутри крошечную, едва заметную гравировку: "AG-NO147 / Уровень Δ".

В этот момент М почувствовала, как холодный мороз пробежал по всей спине, заставляя кожу покрыться мурашками. Руки дрожали всё сильнее – пальцы, которые только что неуверенно коснулись кольца, теперь будто отказывались подчиняться. В груди росло тревожное, болезненное ощущение, будто что-то невидимое, но неумолимое, сжимало её изнутри.

Гравировка словно открыла дверь в неизведанное, заставив М осознать, что это кольцо – не просто семейная реликвия, а знак принадлежности к чему-то гораздо более страшному и необратимому. В этот момент весь мир вокруг как будто сузился до этого одного, холодного металла и надписи, что так тяжело ложилась на душу.

– Номер агента, – сказал второй, голос его звучал холодно и отчётливо. – Твой отец был одним из нас. Одним из лучших. Но он… ушёл после инцидента, – продолжил первый, глаза его сузились. – Самовольно. Стер все следы. Мы почти перестали его искать.

Мерцание паники вспыхнуло в груди М, словно огонь, разгорающийся в сухой траве. Её дыхание сбилось, сердце забилось в бешеном ритме – каждый звук казался оглушающим ударом. В голове закрутились мысли, тяжёлые, как камни, – что же это за инцидент? Почему отец исчез, почему стер следы? Она чувствовала, как внутри что-то рвётся, как будто почва уходит из-под ног.

– А потом начались проявления, – первый наклонился ближе, и холод его голоса пробежал по спине. – Не у него. У тех, кто был рядом. Ближайших.

Слова повисли в воздухе, холодные и тяжёлые, словно приговор. М почувствовала, как всё внутри сжалось, и страх – глубокий, первобытный – заполнил её сознание. Сердце будто остановилось на миг, а потом забилось с удвоенной силой. Глаза расширились, губы дрогнули, и в голове застучал тревожный набат: «Что со мной? С кем я рядом?» Её руки непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в кожу – тело будто требовало найти опору, но опоры не было. Внутри разливалось холодное одиночество, и тень отца казалась теперь ещё более далёкой и таинственной.

– Проклятие, – сказал он почти буднично, – не уходит. Оно растёт. Расцветает внутри тех, кто был связан с носителем.

Слова упали на М, как ледяная вода – резкий холод пробежал по позвоночнику, вызывая дрожь, от которой трудно было сдержать мелкую дрожь в руках. В голове всё путалось, сердце сжималось от тяжести этой истины.

– Ты хочешь знать правду, девочка? – другой прошёлся вдоль пещеры, не глядя на неё. – Он знал. И всё равно остался с вами.

Голос прозвучал словно приговор, безжалостно и решительно. М чувствовала, как внутри что-то ломается, как будто фундамент её мира рассыпается в прах. В глазах наворачивались слёзы, но она не могла их выпустить – гордость и страх сковывали грудь.

– А теперь ты – следующая.

Это прозвучало словно обречение, холодный ветер, что пронизывает до костей. Мерцание отчаяния и ужаса сжало грудь, дыхание перехватило, ноги подкосились.

– Это ошибка, – пробормотала она, голос едва слышный и дрожащий, как тонкая нить на ветру.

– Если ты уйдёшь, – холодно произнёс один, – тебя найдём не мы. Оно. То, что отец запустил, когда нарушил порядок.

Страх стал почти физическим – словно невидимая рука сжимала горло, не давая дышать. В голове раздался звон – яркий, пронзительный, как звон разбитого стекла.

– Это не магия, не религия. Это вирус. Только другой природы. Мы не можем вырезать его. Но мы умеем… держать его на поводке.

М почувствовала, как по спине пробежали мурашки, тело охватил холод, а сердце стучало в бешеном темпе, будто предчувствуя надвигающуюся бурю.

– Я не хочу! Я не должна! – закричала М, голос сорвался, наполненный паникой и сопротивлением, слёзы наконец ринулись по щекам.

– Ты думаешь, можешь быть свободной? – прошипел один из них, глаза сверкали холодом бездушной силы.

– Выбор – формальность, – отрезал второй, голос его прозвучал холодно и безжалостно, словно приговор, от которого не уйти. – Ты засветилась. Полиция официально числит тебя выжившей в поджоге с убийством. Мы подчистили за тобой. Один раз. Второго не будет.

Он приблизился, шаги отдавались глухим эхом в пустой пещере. Наклонился, лицо оказалось совсем рядом, дыхание холодным ветром коснулось её щёк.

– Мы знаем, что ты не просила этого. Что не выбирала быть проклятой.

Её сердце бешено колотилось, дыхание сбилось. Казалось, в воздухе повисло напряжение, словно время замерло. Каждый мускул тела напрягся, и пальцы сжали кольцо так сильно, что оно врезалось в кожу.

– Но выбор был сделан за тебя в ту ночь…

Слова упали тяжёлым грузом, и М чуть вздрогнула, словно от удара. Кольцо на пальце словно ожило, стало невыносимо тяжёлым, давило и обжигало.

– Он тоже думал, что сможет уйти. Убежать.

Голос звучал неумолимо, холодно и беспощадно.

– Но проклятие не уходит. Оно уже в тебе.

Внутри будто разгорелся пожар, жгучая боль и страх слились в панике. Её губы дрожали, а в глазах плескалась горькая тревога.

– Если ты уйдёшь, ты не выживешь. Мы не позволим. И оно не позволит.

– А если останешься… Научим жить с этим.

Тон стал ещё жёстче, без права на возражения, как железные кандалы, сомкнувшиеся на её душе.

– Или умри сейчас. Здесь. В этом лесу.

Слова звенели последним предупреждением, от которого не скрыться. В этот миг в её душе разлилось отчаяние и безысходность.

– Выбора у тебя нет. Не теперь.

Медленно, почти невесомо, слова агентов эхом отдавались в пустоте её сознания. М села на холодный камень, опираясь на руки, и закрыла глаза. В голове начинался хаос – пульсирующий, неумолимый, словно море штормило в глубине её разума.

«Проклятие… Оно уже во мне», – подумала она, и холод пробежал по позвоночнику. Но, в отличие от страха, появилась странная искра любопытства.

Что, если это – не просто бремя, а ключ? К чему? К тайнам, которые отец боялся раскрыть? К теням, что шептали ей в темноте? Может, именно это объясняет, почему в последний раз она видела мать – не просто пожар и крики, а нечто куда более зловещее.

В воспоминаниях всплывали отрывки: отец, который всё чаще уходил в запои, говорил о книге – древней, запретной, где будто хранилась сила и проклятие одновременно. Его глаза блестели безумным светом, он шептал о «виновных и искуплении». Почему он в ту ночь, когда пытался убить её, был не самим собой? Может, проклятие сжигало его изнутри, управляло им, словно злой хозяин?

М открыла глаза, и в них застыл страх, смешанный с решимостью.

– Если проклятие уже во мне, – прошептала она себе, – может, я смогу понять, что оно хочет. Может, я не просто жертва… Может, это мой путь.

Тени на стенах пещеры будто откликнулись – шепоты усилились, как если бы приветствовали новый уровень сознания.

Но вопросы остались – кто она теперь? Кем был её отец на самом деле? И кто мать, которую она видела в огне – была ли она тоже пленницей этого проклятия?

Размышляя, М поняла, что страх перед неизвестным не покинет её, пока она не узнает правду – и это знание может стать её силой или её гибелью.

М подняла глаза на лицах, окружавших её, на холодные, но одновременно не без капли сострадания взгляды.

– Я согласна, – произнесла она тихо, но решительно, голос дрожал, но в нём было непоколебимое твердое решение. – Если это единственный путь…

Наступила пауза. Взгляды мужчин встретились, словно подтвердив внутреннюю тяжесть момента.

– Тогда добро пожаловать в ОБМ. Ты – часть нас теперь. И вместе мы справимся с тем, что живёт в тебе.

Вокруг словно взметнулись невидимые тени, расправляя свои темные крылья. М ощутила, как мрак и свет переплелись в одно – холод и тепло, страх и надежда, конец и начало.

Это было начало нового пути, полного опасностей и тайн, но и надежды – надежды на контроль, на силу, на выживание.

Глава 6. Город Ирий

Они медленно спустились к берегу подземного озера, скрытого в самой глубине древней пещеры, словно забытый мир, спрятанный от солнечного света и времени. Вода в озере была непроглядной и темной, почти черной, как будто сама тьма собралась здесь, чтобы жить. Ее поверхность лежала неподвижно, словно зеркало, отражая лишь тусклый, дрожащий свет старых факелов, которые казались жалкими отблесками в этом царстве мрака. Каждый шаг по влажным камням отдавался эхом, словно разрывая тишину, но за этим эхом таилась куда более страшная тишина – безмолвие, наполненное чем-то древним и зловещим.

Перед ними стояла старая лодка, сколоченная из темного, почти гнилого дерева, с мхом, который словно пророс в нее сам по себе, обвивая борта тонкими зеленоватыми нитями. На поверхности лодки, по ее деревянным стенкам, были вырезаны рунические символы – древние обереги и заклинания, что, по словам агентов, должны были защищать путников от тех, кто обитает в глубинах. Но защита казалась хрупкой и жалкой перед тем, что скрывалось под водой.

Они все уселись в лодку. Холод пронизывал до костей – не только от воды и сырости, но от ощущений необъяснимого ужаса, что проникал в саму плоть и кровь. М чуть не задрожала, обхватив руками свои колени, чувствуя, как ладони становятся холодными, словно ледяные перчатки. Её сердце бешено колотилось в груди, словно предупреждая о чем-то страшном, что скоро должно было наступить.

Лодка медленно тронулась с места и покачнулась на волнах мутной воды. Вода вокруг них была непрозрачной и густой, словно густой чернилами растворенной тьмой. Лишь слабый свет факелов отражался в ней, мерцая и дрожа, подобно живым глазам чудовищ, затаившихся в глубинах. Под ногами ощущалась зыбкая поверхность воды, а вдоль стен туннеля, покрытых древними рунами, проплывали темные пятна и очертания. Каждое движение воды отзывалось в душе страхом.

Агент, сидевший напротив, тихо заговорил:

– Этот туннель – древняя тропа между мирами, – его голос был низким и спокойным. – Здесь живут духи и монстры из древних славянских легенд, сущности, которых забыть невозможно. Это не просто мифы – это реальные существа, что охраняют проход и питаются страхом тех, кто осмеливается пройти.

М смотрела на стены туннеля – руны светились тусклым зеленоватым светом, словно дышали собственной жизнью. В каждом символе угадывались древние слова, которые когда-то произносили жрецы, чтобы управлять силами природы. Но теперь они казались проклятием, ловушкой, которая сжимала её разум и душу.

Сначала шепоты были еле слышны – словно ветер сквозь листья, едва различимые и незаметные. Но с каждым километром, пройденным по туннелю, шепоты становились громче и яснее. Слова – непонятные и странные – вкрадывались в сознание, переплетаясь с воспоминаниями и страхами. Иногда они звучали как плач детей, то как смех безумца, а порой – как шепот предательства.

М чувствовала, что разум начинает сдавать позиции. Её голова кружилась, мысли расплывались, словно туманные силуэты в темноте. Она пыталась сосредоточиться, но тени вокруг были живыми. Иногда в мутной воде мелькали неясные очертания, фигуры с длинными черными волосами и безликими лицами, похожие на древних водяных русалок из легенд, которые манили и пугали одновременно.

– Ты слышишь их? – спросил один из агентов, заметив её дрожь. – Эти шепоты – духи, что живут здесь с незапамятных времен. Они питаются страхом и слабостью. Если ты не будешь сильной – они тебя поглотят.

Лодка скользила по воде, и холодный ветер проходил сквозь туннель, словно дыхание самого ада. Временами казалось, что в темноте что-то движется – глаза, сверкающие в глубине, застывшие на мгновение силуэты, что исчезали, когда пытался к ним приблизиться взгляд. Эти существа были частью древней мифологии – темными языческими духами, проклятыми защитниками прохода между мирами.

– Организация, – продолжил агент, – использует технологии, чтобы удерживать этих существ на границе. Они – не просто легенды, они реальные опасности. Мы боремся с ними, но они сильнее, чем кажется.

Шепоты становились все зловещей и настойчивее. М слышала, как в голове словно что-то шевелится, будто тонкая паутина, которая сжимается с каждым звуком. В эти моменты её сознание теряло грани реальности, и она могла лишь цепляться за обрывки собственных мыслей.

– Ты понимаешь, – сказал другой агент, – что если ты потеряешь контроль, эти силы уничтожат тебя изнутри. Эти существа не просто так будут преследуют тебя – они часть проклятия, что живет в твоей крови с отцовской стороны.

Её сердце сжалось. М впервые осознала всю глубину ужасов, которые обрушились на её жизнь. Она вспомнила последнюю встречу с матерью, те странные колосья, что проросли из глазниц, и пламя пожара, который поглотил дом. Всё это теперь обретало новый смысл.

Лодка покачивалась, и холодная вода била по борту, словно предупреждая: впереди нет спасения, только мрак и страх.

М закрыла глаза и попыталась найти опору внутри себя, но шепоты окружали её со всех сторон – они становились голосами из самых темных уголков разума, манили, пугая и обещая безумие.

С каждой минутой становилось всё яснее: она оказалась в ловушке древних сил и современной борьбы, где судьба – это борьба с тем, что живет в ней самой.

Лодка медленно покачивалась на темной воде, а за стенами туннеля не происходило ничего – казалось, они просто плывут, окружённые холодом и мраком. Но в сознании М началось нечто ужасное – тонкая грань реальности стала плавиться, и холодные, липкие тени проникли глубоко в её разум.

Сначала она услышала шёпоты – будто голоса, несущиеся с далёких берегов. Но голоса эти не принадлежали живым. Они были пустыми, бездушными, искажёнными эхо забвения. Словно тысячи губ шептали в унисон, пелена разума разрывалась на тысячи нитей.

– М… М… – звучал голос, мягкий и нежный, одновременно ласковый и жуткий. – Ты забыла нас… Ты одна… Ты с нами…

В темноте пещеры вдруг выросли холодные ветви деревьев – черные, как смерть, их колючие ветви цепляли М за кожу, как будто пытаясь впиться в плоть. Она чувствовала, как от этих ветвей исходил ледяной холод, пронизывающий до костей, и запах сырой земли с гнилью.

Перед глазами всплыли лица – искажённые, покрытые трещинами, с пустыми глазницами, из которых сочилась тьма. Это были лица её матери и отца, но искалеченные, как будто пожираемые чем-то нечеловеческим. Они шептали ей проклятия и угрозы, вырываясь из бездны прошлого.

– Ты не избежишь… – звучало одновременно из всех углов, как хор теней. – Проклятие живёт в тебе. Оно растёт. Оно – часть тебя.

М пыталась дышать, но грудь будто сдавливали невидимые руки. Сердце стучало, сбиваясь в бешеный ритм, а разум тонул в бездонной тьме. С каждым вдохом она всё глубже погружалась в этот кошмар.

Внезапно один из агентов схватил её за руку и тихо произнёс:

– М, это галлюцинации. Они пытаются тебя сломать, но мы рядом. Сосредоточься на моём голосе.

Но голоса и тени были неумолимы. Лодка оставалась на месте, но для М она мчалась в бездну, среди водоворотов и теней, которые рвались к ней с каждой волной.

– Ты должна бороться, – шептал второй агент, – мы включаем защитный генератор.

Он нажал на маленькое устройство на своём браслете, и вокруг М возникла лёгкая голубоватая аура – энергетический барьер, который должен был удержать её сознание на грани реальности. Но всё было слишком сильным.

– Она почти потеряна… – произнёс агент, наблюдая, как глаза М становятся пустыми, блестят безумным светом, а губы шевелятся в беззвучном диалоге с тенями.

– Мы не можем позволить её поглотить… – голос первого стал тверже. – Если она уйдёт сейчас – мы потеряем её навсегда.

М изо всех сил цеплялась за обрывки реальности, слыша, как зов теней всё громче, их голос становится плотным и давящим, как удушающая паутина.

Внезапно она почувствовала, как кто-то мягко коснулся её плеча – это был один из агентов.

– М, вспомни, кто ты. Ты не одна. Мы с тобой.

И в этот момент сознание начало дрожать, как тонкий лёд под ногами. Память всплывала, словно мутные обрывки света: лица, слова, тепло. Её страх и ужас перемешивались с каплей надежды.

Но вокруг всё ещё были тени – они не отступали, они ждали своего часа, прячась в глубинах сознания, готовые вырваться вновь, как только она ослабнет.

Её руки словно расплывались, тело стало чужим, а разум отказывался слушаться. М перестала видеть реальность – её мир превратился в кошмар, где холодная вода медленно обволакивала и душила, где щупальца невидимых созданий щекотали и жгли кожу, втягивая в холодные объятия бездны.

Агенты пытались удержать её, но их слова скользили мимо, как капли дождя на стекле. Она была уже почти потеряна.

– Усиливаем воздействие, – скомандовал старший агент, доставая из ремня устройство с пульсирующими электродами.

На М наложили ободок с встроенными генераторами – не для сдерживания тела, а для контроля сознания. Электрические импульсы били в её виски – резкие, пронизывающие, болезненные, словно иглы, впивающиеся в мозг. С каждой дозой боль казалась невозможной, но она словно пробуждала мозг, разгоняя тьму.

М закричала, её тело изогнулось в судорогах, глаза вытаращились и закатились, но голоса начали стихать, отступая на границу сознания.

Второй агент начал тихо шептать заклинания, выученные у языческих мудрецов, в древнем забытом языке, смешивая технологии и магию. Их голоса сливались с холодным эхом туннеля, создавая невыносимое напряжение, которое, казалось, ломало тьму на части.

– Держись, новобранец! – кричал агент, пытаясь связаться с её разумом. – Ты не одна! Мы здесь!

Её тело продолжало биться в агонии, но глаза медленно возвращали прежний блеск. Слёзы текли по щекам – смешанные с водой и солью, она попыталась схватить воздух, словно вынырнув из ледяного плена.

Наконец, на горизонте туннеля замаячил тусклый свет – выход. Лодка вышла из подводного лабиринта и причалила к скрытому причалу в глубине. Воздух был густым, пропитанным запахом хвои и гниющей земли.

– Мы добрались… – тихо сказал агент, поддерживая М.

Но в глазах девочки всё ещё плясали тени – холодные и голодные.

Лодка шумно причалила к белокаменному пирсу, который словно вырос из самой скалы – массивный, холодный, без единого признака жизни вокруг, кроме слабого мерцания фонаря, качающегося на ветру. Ветер пронёсся между каменными глыбами, издавая свист, похожий на зловещий шёпот. У пирса стоял высокий страж в чёрном мундире – лицо скрыто под капюшоном.

– Гой еси – его голос прозвучал низко и монотонно, словно эхо из бездны.

М почувствовала, как сознание начало расплываться. Голоса в её голове стихли, словно их кто-то приглушил, и вдруг – глубокий вдох, полный свежего воздуха, который будто вселил в неё новую жизнь. Её тело впервые за долгое время расслабилось, и она ощутила, как уставшие лёгкие наполняются силой.

Агенты, стоявшие рядом, обменялись короткими кивками и приветствиями. Один из них, высокий и худощавый с проницательным взглядом, тихо сказал:

– Она новобранец.

Без лишних слов группа направилась к массивным воротам, вырезанным из того же белого камня, что и пирс. Ворота были покрыты древними заклинаниями – руны переливались слабым голубоватым светом, словно живые, дышащие сущности, готовые ожить в любой момент.

Когда ворота медленно, с глубоким скрипом, раздвинулись в стороны, перед глазами М открылся нечто невероятное.

Перед ней раскинулся Ирий – город, вылепленный из самой земли и ночи. Длинные, словно осколки ископаемых, глинобитные постройки каскадом взбирались вверх, этаж за этажом, являя собой чудо древней архитектуры. Дома, как раны на древнем теле вулкана, покрыты сетью трещин, но все еще держатся под тяжестью времени, а вырезанные на них узоры шепчут истории, забытые богами. Лабиринт узких улиц и глиняных переулков, словно капилляры, опутывал Ирий, скрывая его истинную сущность от случайных глаз.

Над городом, подобно огромной ране, зиял кратер дремлющего вулкана – единственный источник света в этой каменной утробе. Луна, подобно серебряному осколку, застрявшему в зубчатой ране кратера, залила Ирий своим призрачным светом. Она, словно лезвие ножа, прорезала черное небо, омывая Ирий призрачным, серебристым светом. Свет и тьма сплелись в танце теней, превращая улицы в лабиринт, где каждый угол таил свои секреты.

В эту ночь Ирий дышал тихо, как зверь, погруженный в тяжелый сон. Но в каждой глиняной стене, в каждой трещине теплилась жизнь. Робкие огоньки в окнах, словно заблудшие светлячки, выдавали присутствие жителей. Закутанные в военные плащи из вулканической шерсти, словно тени, скользили они по улицам, лица скрыты капюшонами, а в глазах, словно в глубине шахты, – отражение пламени, что вечно горит в сердце вулкана. Каждый камень, каждая тень, каждый вздох в Ирие пропитаны историей, тревогой и памятью.

М задумалась. Ирий – идеальное укрытие. Её глаза, привыкшие к вечной тьме подвала, не готовы к яркому солнечному свету. Здесь она могла спрятаться от зловещего дневного сияния, от яркости, которая разрывала ее душу на части. В этом мрачном убежище, среди древних стен и холодного лунного сияния, ей предстояло понять, что значит жить с проклятием – и, возможно, найти способ его укротить.

Ветер вновь зашептал в ушах – не её шёпот, а древние голоса Ирия, предвестники тайн и испытаний, которые уже поджидали её за каждым глиняным углом, в каждом закоулке этого города из ночи и пепла.

Легкий ветерок коснулся кожи М, словно дыхание самого города, когда она переступила порог древних ворот. И в тот же момент её внутренний шёпот – эти навязчивые голоса и тревожные мысли, что всё это время преследовали её – начали затихать, как будто растворяясь в густом воздухе города. Казалось, что вместе с мутной водой туннеля и мраком, что её окружал, этот шум внутри неё испарился. Наступила непривычная тишина, и вместо страха пришло странное облегчение. Шёпот… тот самый, постоянный, беспокойный, пульсирующий изнутри… – исчез.

Они пересекли мост, где вода внизу казалась чёрной, как нефть, и миновали каменные арки, заросшие мхом и увитые корнями, в которых угадывались странные формы – словно древесные жилы тоже знали об этой организации. Густой воздух плотной пеленой окутывал кожу, одежду, даже мысли. Казалось, с каждым шагом исчезало всё, что было раньше: дом, детство, мама… огонь. Оставалась только она.

Два агента остановились у массивных дубовых дверей, вырезанных так тонко и плотно, что казалось – сами узоры дышат. Лунный свет выхватывал из них древние символы: переплетения глаз, когтей, спиралей и капель. Эти формы будто наблюдали.

– Здесь мы с тобой расстаёмся, – сказал один из них. Его голос звучал мягче, чем прежде, но в нём по-прежнему была сталь. – Дальше ты сама. В общежитии тебя ждут другие новобранцы. Там всё начнётся по-настоящему.

Второй посмотрел прямо в глаза. Его зрачки были почти чёрными, как сама ночь.

– Не бойся. Тебя не оставят одну. Но многое тебе придётся понять сама.

М едва заметно кивнула, чувствуя, как в груди нарастает странное ощущение – будто стоит на краю чего-то древнего, огромного. Непонятного. Смесь страха, тревоги… и пульсирующего любопытства. Что-то звало её внутрь.

Двери открылись почти беззвучно, и холод изнутри обдал кожу, как напоминание – здесь всё иначе.

Внутри было прохладно. Воздух стоял неподвижно, как будто здание держало дыхание. Длинный, узкий коридор уходил в темноту, его стены были облицованы гладким чёрным камнем, в который вплавлены светильники – не электрические, а будто живые, переливающиеся янтарным светом. Он отбрасывал по стенам мягкие, колышущиеся тени, будто огонь внутри ламп дышал.

По обе стороны коридора висели старые гобелены – выцветшие, потрёпанные временем. На них сцены, от которых бросало в дрожь: фигуры, заключённые в цепи, странные символы, расплывшиеся лица. Некоторые из них будто двигались краем глаза – но стоило приглядеться, как всё замирало.

Пол под ногами – гладкий, отполированный до зеркального блеска. Она шла, слыша собственные шаги как удары сердца. Пульс в висках. Мягкий гул в ушах.

В конце коридора – массивная стойка, сделанная из полированного дерева, чёрного как ночь. За ней – девушка. Очень бледная, с прямыми белыми волосами, убранными в безупречный пучок. Её взгляд был холодным, изучающим, внимательным. Глаза не отражали света – как лёд.

Она не улыбнулась. Только чуть склонила голову.

– Добро пожаловать, – сказала она. Голос был ровным, безэмоциональным, почти механическим. – Мы ждали тебя.

– Сдайте кольцо, – холодно произнесла девушка на ресепшене, даже не поднимая взгляда.

М медленно подняла руку. Металл кольца будто стал тяжелее, словно сопротивлялся – не хотел отпускать. Оно всегда было с ней. Память. Связь. Боль. Голос отца, уже забытый, шептал где-то на грани восприятия. Но М ничего не сказала. Лишь сняла его – движение далось с трудом, будто сдирала кожу, – и положила в открытую ладонь ресепшенистки.

Та приняла кольцо, как хирург принимает инструмент перед операцией: точно, безэмоционально, почти без звука. Поднесла к вмонтированному в стол считывателю – тонкая стеклянная пластина, гладкая и тёплая на вид. Раздался короткий звон – пронзительный, будто лезвие коснулось струны.

Из динамика, встроенного в стену, раздался механический, глуховатый голос:

– Идентификатор активирован. Класс доступа: Δ. Добро пожаловать в ряды.

Свет на ресепшене замерцал зелёным. Тени на стенах на мгновение пришли в движение – или это показалось?

Девушка на стойке подняла глаза. Теперь в её взгляде появилось что-то большее, чем равнодушие – лёгкое, едва уловимое уважение.

Она достала из выдвижного ящика ключ – матовый металл, на нём выгравирован номер: B-17.

– Вот ключ от твоей комнаты, – коротко сказала она. – Всё остальное – твоя ответственность. Завтра первый день.

Её голос вдруг стал строже:

– Но думать придётся самой. Здесь ошибки не прощают. Ты готова?

М кивнула. Не потому что была уверена – а потому что выбора и правда больше не существовало. Пальцы сжали ключ так сильно, что он впился в кожу. Её сердце билось часто, но в этом ритме уже не было только страха. Там было… ожидание. Смешанное с отчаянием и искрой того, что когда-то звали волей к жизни.

В этот момент двое агентов, стоявшие за её спиной, словно по сигналу развернулись. Один задержал на ней взгляд. Что-то похожее на сожаление мелькнуло в его глазах – но исчезло в ту же секунду.

Они кивнули друг другу. Один раз.

И ушли, не сказав ни слова.

М осталась одна. Стойка ресепшена, тёмный коридор, скользящий по стенам свет – всё будто придавило её к полу. Но она стояла. И не отступала.

Где-то вглубине здания послышался щелчок, словно поворачивался замок, открывая ещё одну дверь. Впереди была неизвестность. Но теперь… она была её.

Комната оказалась непривычно простой. Даже чересчур.

Грубые глиняные стены были неровными, кое-где просвечивались следы древней штукатурки, потрескавшейся, как старая кожа. В углах – тёмные пятна плесени, похожие на древние символы, будто оставленные чьим-то забытым страхом. Потолок поддерживали тяжёлые деревянные балки, потемневшие от времени и влаги, над которыми, казалось, могло прятаться нечто, что не любит свет.

В центре стояла узкая кровать с железным каркасом – чёрным, облупленным, с едва слышным поскрипыванием при каждом шаге. На ней – тонкий матрас, словно жёсткий лист, не обещающий покоя. Подушка была слишком плоской, будто вынуждая лежать настороже. Ни покрывала, ни излишеств. Всё – только необходимое. Только то, что не даст забыться.

На полу – тусклые доски, кое-где прогнувшиеся. В углу стоял маленький шкаф, дверца которого скрипела, будто шептала что-то на незнакомом языке, когда её открывали. У стены – стол с гравировками, потемневшими от времени, и чернильница без пера. Пустой. Как предупреждение.

М поблагодарила девушку, вяло кивнув в ответ на ее безэмоциональное «успехов», и проводила ее взглядом до закрывающейся двери. Замок щёлкнул.

Тишина.

Она заперла дверь. Медленно. Почувствовала, как стены сжались. Этот мрак не просто окружал – он вползал внутрь.

Подойдя к окну, она распахнула бумажные створки.

Они слегка зашуршали – сухо, как пергамент. Снаружи – ничего.

Только густая вулканическая дымка, вязкая и тёплая, как дыхание чудовища. Где-то сверху, через жерло, пробивался лунный свет – мутный, изогнутый, как будто сама луна смотрела на неё сквозь воду. Ни домов, ни улиц. Только мрак и пар, в котором пульсировала жизнь города, скрытого под землёй.

М легла на жесткую кровать, чувствуя, как холод железного каркаса медленно пробирается сквозь тонкий матрас. Она закрыла глаза, не надеясь уснуть, скорее – чтобы не видеть, чтобы не признавать, что пуста.

Когда я жила в подвале,

Тень была моим единственным другом. Единственным голосом.

Она приходила, даже если я не звала.

Она знала мои страхи, гнев, стыд. Она говорила за меня, когда я не могла.

И каждую ночь пыталась заглушить мою волю, вплести в мои мысли чужое, в ухо – ложь, в грудь – яд.

Но всё равно возвращалась.

Снова и снова.

Словно была… привязана к моей душе.

Может, и была.

Я не знала, зачем. Не знала, почему.

Но в том подвале, среди мокрых стен, среди плесени, шорохов и гнили…она была единственной, кто слушал.

Кто отвечал. Кто видел меня.

А теперь я одна. Я звала её.

Мысленно, сквозь боль. Сквозь страх. Шёпотом.

Звала, как когда-то в детстве звала мать,которая не приходила.

– Вернись, – шептала я.

– Скажи что-нибудь. Обозначься. Хоть как-то. Ударом в грудь, шепотом в черепе. Хоть чем-то.

Ничего. Ни голоса. Ни дрожи. Ни тени. Словно она ушла. Словно город её изгоняет. Что-то здесь не так.

Место, в котором стены дышат, но не слышат.

Где даже свет лунный кажется мёртвым, где тьма не живая – а стерильная.

Это место… без неё.

Я не знала, кто я – без Тени.

Без того, что шептало мне ночью.

Без той, что давала силу, и забирала человечность взамен.

Кто я теперь?

Просто тело? Просто оболочка, принятая в строй?

Чья? Зачем?

Я думала, что буду бояться, когда она появится.

Но оказалось, страшнее, когда она не приходит.

Я лежала,и тьма не пела. Не шептала.

Не царапалась с внутренней стороны черепа.

Не дышала рядом.

Просто тишина.

Холодная, правильная, глухая.

Я бы предпочла крик.

Но была только я.

Одна.

Впервые.

По-настоящему. Впервые.

И, странным образом, это пугало сильнее всего.

Я когда-то ненавидела её.

Тень.

Эту липкую, навязчивую сущность, что просачивалась в мысли, искажала голос, вызывала кошмары.

Она появлялась, когда мне было хуже всего.

Когда я не могла дышать от страха.

Когда я кричала в подвале, а в ответ – ни одного звука, кроме её.

– Ты слаба, – шептала она. – Но ты будешь сильной. Со мной.

Я боролась. Кричала в себе. Закрывалась.

Пыталась оттолкнуть. Выгнать. Уничтожить.

Я мечтала, чтобы она исчезла.

И вот. Она исчезла.

А я…

Не чувствую облегчения.

Сначала я думала – это свобода.

Мир без неё – будто снять с плеч мешок с камнями.

Мир, где мысли – мои.

Решения – мои.

Тишина – настоящая.

Но тишина быстро становится оглушающей.

Ты начинаешь вслушиваться.

Ты ждёшь, когда она напомнит о себе.

Когда просочится трещиной в реальности.

Когда на стене появится её силуэт.

Когда она хмыкнет, как обычно, прежде чем сказать:

– Слабая. Но ты моя.

Но…ничего.

Я закрываю глаза и зову.

Не вслух.

Шёпотом внутри, как раньше.

– Где ты? Вернись.

– Скажи, что я не одна.

– Что это всё – не иллюзия.

И тут приходит осознание: Я скучаю. По тому, кого считала врагом. По голосу, от которого хотела избавиться. По злобе, которая всё равно была рядом, когда все остальные уходили.

Она была со мной,когда никто не был.

Когда отец смотрел мимо.

Когда мать молчала.

Когда я кричала в пустоту.

Когда я горела —она шептала: – Вставай.

– Горение – это только начало.

– Мы станем пеплом, а потом поднимемся.

Тень не спасала меня.

Но и не предавала.

Я не понимаю, кто я – без неё.

Собственная тишина – чужая.

Свобода – как пустой зал без эха.

Мне казалось, я боролась за себя.

Но, может быть, всё это время я жила через неё?

Может, я – это мы?

Она не помнила, как встала. Просто пошла. М едва касалась пола босыми ступнями, будто боялась разбудить здание, в котором всё, казалось, спало. Кроме неё.

Ванная располагалась на самом конце этажа. Одна на всех. В эту ночь – только её.

Дверь скрипнула от слабого нажатия, медленно отворяясь внутрь. Пахло железом, затхлой водой и чем-то почти стерильным – как в старых лечебницах. Она вошла, не включая свет, нащупала выключатель – и щёлк. Лампа, висящая на длинном проводе, дрогнула и ожила. Тусклый, колеблющийся свет нарезал помещение ломанными тенями.

Она подняла глаза на зеркало.

Сначала – просто мутное стекло, покрытое старыми пятнами. Похоже на сон. Или на остаток воспоминания.

Затем – она сама.

Образ, почти чужой.

Большие глаза, слишком живые. Кудрявые тёмные волосы, влажные от пота. Бледное лицо, вытянутое, почти болезненное. Под глазами – глубокие тени. Настоящие. Не её Тень, а тени усталости, голода, страха.

Она выглядела… маленькой. Хрупкой.

Словно её лепили из стекла, а потом забыли закончить. Семнадцать. Но выглядела на пятнадцать. Может, даже меньше.

Слишком тонкая шея, угловатые плечи, кости – будто прижаты к коже изнутри. Никакой мягкости, ни одной линии детства.

Она всматривалась в себя, и чем дольше смотрела – тем сильнее дрожала внутри. Губы дрогнули. Грудная клетка судорожно вздымалась. Где-то в изгибе скулы мелькнула мать. А в линии бровей – отец.

Почти неуловимо.

Как эхо их лиц, застывшее в её собственном.

И тогда боль обрушилась.

Не в теле – в чём-то глубже.

– Я осталась одна… – сорвалось с губ. Сначала шёпотом. Потом – почти беззвучно.

– Даже она ушла…

М шагнула ближе, уткнулась лбом в холодное стекло. Зеркало звенело её дыханием.

– Тень… – прошептала.

– Где ты?..

– Я тебя звала. Столько раз…

– Почему ты не придешь?

Она не понимала, когда Тень стала нужной.

Сначала – страх, потом борьба, ненависть…

Никого, кто бы смотрел из зеркала в ответ.

М схватилась за край раковины, ногти впились в фаянс.

– Я не хочу быть собой… – Голос сорвался.

– Я не знаю, кто я.

– Я не знаю, как быть без неё. Свет мерцал. Лампа дрожала. А в отражении – только она.

Та, от которой больше нельзя спрятаться.

Отражение расплывалось в слезах. Свет бился в капли, стекал по щекам, по подбородку – и терялся в тишине комнаты.

М не сдерживала рыданий. Не громких, не истеричных. Они были тихими. Сдавленными. Почти детскими.

Как у тех, кто давно разучился плакать вслух. Кто плакал тогда, в подвале, шепотом – чтобы не слышала Тень. А теперь плакал потому, что она не слышит.

Слёзы были солёными, как вода из тех старых труб, из которых она пила, когда не было ничего, кроме сырости и одиночества. И всё же… там кто-то был.

Сейчас – никого.

Она соскользнула вниз, опустилась на холодный кафель, подогнув ноги, обхватив себя за плечи. Как будто могла удержать себя – от распада. От исчезновения.

Так сидят дети в темноте, надеясь, что кто-то откроет дверь.

Но дверь не открылась.

Она осталась так – одна – на холодном полу ванной комнаты.

Мир замер. Никто не пришёл.

Ни за утешением, ни за ней, ни изнутри.

Тень не появилась.

М просидела долго.

Время здесь не имело привычной формы – оно текло вязко, будто через вату. Может, прошёл час. Может, два. Она почти задремала, уставившись в пустоту напротив. Не решаясь встать. Не потому что было тяжело.

А потому что в этой тяжести она вдруг почувствовала что-то… своё.

Живое. Настоящее. Странно родное.

Одиночество.

Она снова одна. Совсем.

И только тогда, в этой полной, нечеловеческой тишине, зародилась мысль – злая и нежная:

«Я хочу её вернуть.»

Глава 7. Новобранцы

Она больше не плакала. Слёзы высохли, оставив на лице солёные дорожки, будто шрамы. Тишина в ванной стала слишком громкой, и тело ныло от холода и истощения. М еле поднялась с пола. Ни одной мысли. Ни одного шепота. Только пустота и тусклый свет.

Она вернулась в комнату медленно, как сквозь вязкий сон. Дверь за ней захлопнулась глухо, как крышка старого сундука. Никто её не ждал. И никто не остановил.

Она просто легла на узкую железную кровать. Не накрывшись, не переодевшись, даже не разуваясь. Её тело словно растворилось в жёстком матрасе, в глиняных стенах, в затхлом воздухе этой чужой комнаты. Закрыла глаза – и провалилась в темноту.

И впервые за семь лет – ничего не приснилось.

Только абсолютная тьма.

Холодная. Безликая. Пустая.

А ведь раньше… раньше кошмары были её единственным способом чувствовать.

Сначала всегда приходило светлое.

Сквозь мутный полумрак её снов пробивалось солнце – мягкое, почти нереальное. Она стояла босиком на деревянном полу. В комнате пахло пылью, травами и чем-то давно забытым, будто из чужого детства. Там были чьи-то шаги позади. А потом – прикосновение. Осторожное. Не пугающее. Руки, что ложились на её плечи, и касание лба к затылку. Кто-то гладил её волосы. Кто-то был рядом. По-настоящему.

Её обнимали. И не за силу. Не за тайну. Не за что. Просто так.

Как будто она была достаточной.

Как будто она заслуживала.

М не могла видеть его лица. Оно каждый раз расплывалось, словно туман или вода заслоняли черты. Она не знала, был ли он мужчиной или женщиной, был ли он человеком вообще. Но чувствовала – отчётливо, до боли в сердце – любовь.

Такую, о какой она не смела даже мечтать наяву.

Тёплое дыхание у виска. Ладонь, что убирала её волосы за ухо. Шёпот, которого не было, но она знала, что он был.

Она не помнила слов – только ощущение, что эти слова значили всё.

М не знала, что это за чувство. Потому что наяву она никогда его не испытывала.

Мать была далека, словно жила в другом измерении – её ласка приходила редкими вспышками, как мерцание далёкой звезды. Иногда, когда М было особенно холодно и одиноко, мать вдруг тихо подходила, обнимала за плечи – и в эти мгновения казалось, что весь мир становится чуть теплее. Но чаще она словно растворялась, уходила в тишину, и М оставалась с этой холодной пустотой, которую не могла ни понять, ни принять. Её прикосновения были лёгкими, нерешительными, как будто боялась причинить боль, но причиняла именно своей отстранённостью.

Отец – он был другим. Он любил её по-своему, но это была любовь, окрашенная страхом и требовательностью. Помнит, как в детстве он брал её за руку и водил по склонам рядом с домом – тогда казалось, что весь мир принадлежит им двоим. Он смеялся, и его глаза на мгновение смягчались. Но потом наступала тишина, и его взгляд становился холодным, строгим. Он говорил, что лучше бы её не было, и эти слова врезались в душу, как холодный нож. Но даже в этом было что-то – он был рядом, он не уходил. Он мог быть добрым, мог подойти и гладить по голове, когда М была грустна, но доброта быстро сменялась суровостью и отчуждением.

Для М эта семья была всем, что у неё было – идеальной в своей несовершенности. Она не могла просить больше, не могла представить иного мира, где любовь – это что-то иное, чем то, что она знала. Даже когда внутри всё рвалось на части от одиночества и боли, в глубине души она цеплялась за эти редкие моменты тепла и принимала их как драгоценность.

Она не знала, как это – быть по-настоящему любимой. Никогда не испытывала того, что сейчас называют любовью – безусловной, тёплой, полной безопасности. Но семья – это был её маленький, хрупкий островок, где можно было дышать, где можно было быть собой, пусть и с трещинами и шрамами. И она дорожила этим больше всего на свете.

Когда отец начал пить и бить, в доме воцарилась новая, зловещая тишина – ту, что предшествует буре. Именно тогда М и мама научились читать друг друга без слов, будто между ними возник невидимый сигнал тревоги.

Если отец возвращался домой в плохом настроении, мама едва заметно сжимала пальцы М на руке или тихо касалась её плеча. Иногда это был едва слышный шёпот, иногда – едва заметный взгляд. Эти маленькие знаки были как спасительный код, предупреждающий: «Сейчас нужно прятаться». Они знали – если промедлят, случится непоправимое.

М часто пряталась под столом на кухне, под кроватью в своей комнате или в тесном шкафу, где едва помещалась, затаив дыхание и стараясь не издавать ни звука. Это были её маленькие убежища – тихие островки безопасности в море хаоса. С этого момента мама и М словно обрели невидимую связь – мама была не просто родительницей, она стала её щитом. И М это давало хоть какую-то надежду, хоть какую-то силу в этом разбитом мире.

Так же помнила, как однажды в семь лет впервые влюбилась – если это можно было так назвать. Мальчик старше, добрее, чем остальные. Он дал ей яблоко, когда она упала. И она неделями хранила огрызок, как сокровище. Но когда она попыталась заговорить с ним снова – он только посмотрел на неё с брезгливым испугом.

Как будто она была не человеком.

А чем-то… странным. Сломанным.

Все её попытки быть рядом с кем-то оборачивались отказом. Молчаливым. Уничижительным. Холодным.

И постепенно она перестала пытаться.

Но потом в ее снах,после моментов ощущения любви и счастья,– всегда, всегда – что-то ломалось. Как и в жизни.

Кровь. Крики. Стены, залитые грязью и ужасом.

Она убивала. Или её убивали.

Мир рушился. И всё, что она чувствовала – исчезало.

И она просыпалась. Вся в поту. С дрожащими руками. С ощущением, будто на секунду жила.

Эти сны были как зеркало её жизни – обманчивые и жестокие. Тень показывала ей, что счастье – это лишь мгновение перед падением в бездну. И именно эта бездна, эта неизбежная тьма всегда ждала её, чтобы затянуть снова.

И вдруг – резкий стук в дверь. Он выдернул её из поверхностного сна, оставив на грани сознания и забвения.

– Подъём. Новобранцы. – Голос был мужским, коротким и без всякой интонации, словно скомандовал механизм, а не живой человек.

Она открыла глаза. Лицо казалось бледным, волосы спутанными, а взгляд – пустым, словно давно потерянным в тумане воспоминаний. Тело наконец отдохнуло, но душа – нет.

– Инструктаж. В шесть ровно. Через сорок минут. – голос повторил холодно и отчётливо.

Медленно, с трудом, М приподнялась на узкой железной кровати. В теле всё ломило, словно всю ночь её били, хотя память хранила мрак и молчание.

За окном уже начинал светать – ранний осенний рассвет медленно расползал по горизонту, окрашивая небо в бледно-серые и холодные розовые тона. Холодный ветерок пробирался сквозь щели оконных рам, напоминая, что даже новый день не принесёт тепла и покоя. Влажный воздух был пропитан запахом сырости и затхлости – будто сама осень шептала о приближающейся зиме и непрерывной борьбе за выживание.

Когда вчера ей вручили ключ от комнаты, девушка на ресепшене коротко обмолвилась на сумку у стены – ту, что шла в комплекте с комнатой. Но М проигнорировала её слова.

Слишком много было шума внутри – её собственные мысли, стершиеся воспоминания и боль, слишком усталая, чтобы распаковывать что-либо.

Она просто легла прямо в том, в чём пришла: в бежевом камуфляже, потёртом, выцветшем, будто он принадлежал не одному поколению до неё. И он ей подходил – изношенный, бесформенный, чужой.

Но теперь, стоя в утренней тишине перед рассветом, проникающем из жерла наверху, она вдруг почувствовала – запах чужого тела, пыли, сырости и крови, впитавшихся в ткань, которой касалась кожа всю ночь. Это была не одежда, это было орудие пыток.

М взглянула на сумку – та стояла у двери, как будто всё это время терпеливо ждала, когда на неё наконец посмотрят.

Она подошла. Села рядом. Открыла молнию.

Внутри лежала аккуратно сложенная новая форма, плотная и свежая, с чёткими складками, словно её никто никогда не носил. Красный берет. Несколько пар нижнего белья. Гигиенические принадлежности. Штучки. Мелочи для выживания. Бумажный буклет с чёрным заголовком: «Правила для новых. Прочитать немедленно.»

Она провела пальцами по буклету, но пока не открыла. Слишком прямолинейная инструкция. Слишком громкая.

Зато форма – она казалась правильной.

Стерильной. Чистой.

Как защита. Как новая кожа.

Она не хотела выделяться. Не хотела, чтобы от неё шарахались, как это было раньше – слишком острый взгляд, слишком тихий голос, слишком странная тишина, и люди отступали. Теперь она хотела раствориться. Стать невидимой. Не «девочкой с чем-то внутри», а просто частью системы. Песчинкой в безликой толпе.

И потому – она встанет.

И переоденется.

И будет такой, как надо.

Она надела тёмную, выданную ей униформу: ткань странно впитывала свет, как будто сама была соткана из сумерек. Выйдя в коридор, М направилась в ванную комнату. Стены были исписаны древними рунами – не такими, как в туннеле, но похожими. Эти светились еле-еле, будто дышали. М остановилась, коснулась одной из них. Она была тёплой, как кожа.

За углом – тяжёлая деревянная дверь с эмблемой орла и ока на ней. За ней – звук голосов, эхом отдающийся в голых плитах ванной.

Она толкнула дверь.

Пар из душевой ударил в лицо – тёплый, но какой-то удушающий. Запахи мыла, ржавчины и… чего-то болотного. Как будто вода в этом месте текла не из обычных источников, а из сердца подземной реки, что когда-то была проклята.

Вдоль стены – старые раковины, над которыми были натянуты треснувшие зеркала. У некоторых зеркал стояли фигуры.

Первой бросалась в глаза высокая светловолосая девушка. Короткая стрижка, словно обрубленные ножом локоны, подчёркивали скулы и ясный – слишком ясный – взгляд. Её голос разносился по комнате звонко, как смех в заброшенной церкви:

– …и что, ты серьёзно думаешь, что они будут ставить нас на задания сразу? Не смеши, они сначала вживят каждому по жучку.

Рядом с ней стояла другая девушка, ещё выше ростом – с чёрными короткими волосами и мощным, пышным телом. Она казалась настоящим гигантом, но в её глазах был какой-то странный свет: искренний, простой, как у школьной подруги, которая всегда первая вступится в драку. Она громко рассмеялась:

– Пусть вживляют, я вообще люблю технологии. Чем больше, тем лучше.

М скользнула взглядом дальше.

У одной из раковин стояла третья фигура – девушка невысокая, но с поразительно крупной грудью, что казалась неуместной в этом холодном месте. Её тёмно-каштановые волосы свисали на тонкие плечи, как паутина. Лицо было почти прозрачным от бледности. Брови – тонкие, выщипанные в ниточку. Она молчала, расчесывая волосы тонкими движениями, и её взгляд был будто провален внутрь черепа. От неё шёл слабый запах… цветов? Но мёртвых. Сухих.

И, наконец, парень. Один. Среднего роста, в очках с толстёнными линзами, которые делали его глаза похожими на насекомьи. Он то и дело озирался, пытался встать ближе к кому-то из девушек, но оставался на отдалении. Он как будто знал, что не вписывается, и не пытался.

М стояла у раковины, ледяная вода стекала по её шее, и с каждым вдохом ей казалось, что внутри замирает что-то древнее, что-то, что раньше дышало вместо неё. Она снова взглянула в треснувшее зеркало. В отражении – те же люди, та же тусклая лампа под потолком, капающая ржавая труба…

И всё же, среди этого странного ансамбля фигур, одна казалась… другой.

Девушка с винно-красными волосами.

Не алыми, не пылающими – а будто увядшими, ближе к цвету густого гранатового сока или крови, запекшейся на алтаре. Волосы ложились мягко, в лёгкие волны, касаясь плеча. На лице – лёгкая, почти непринуждённая улыбка. Та, которую рисуют на себе люди, уставшие, но не сломленные.

Когда её взгляд пересёкся со взглядом М – там не было настороженности. Не было холодного сканирования, как у остальных. Наоборот. Её глаза будто сказали: «Ты здесь не случайно. И тебе не нужно бояться».

Она на мгновение кивнула, как старый знакомый, и мягко тронула парня в очках за плечо. Тот, казалось, ожил. Его напряжённые пальцы разжались, губы дрогнули в полуулыбке. Он шагнул ближе к ней, и она не отстранилась.

– Раф – обратилась она к нему с мягкой интонацией, – Ты ведь знаешь, что они нас не сразу на полигон отправят.

– Не из-за этого, – пробормотал он. – Просто… это место. Оно как будто пульсирует.

– Я знаю. – Она коснулась его руки. Коротко, но явно не случайно.

Этот жест – тонкий, почти неуловимый – сразу изменил атмосферу. М уловила это с первого взгляда. Между ними что-то было. Тихое, сдержанное, но настоящее. Что-то, за что они оба держались, как за единственную опору в городе, где даже свет луны казался чужим.

Парень снова скользнул взглядом по М, уже чуть спокойнее. Девушка с винными волосами чуть наклонила голову:

– Ты новенькая, да? Я – Рада. А это Раф. Если что-то случится – ищи нас. Не всё здесь такое страшное, как кажется. Только не слушай воду. Вода всегда врёт.

Последнее прозвучало шёпотом. И когда она сказала это – взгляд её потемнел. М показалось, будто из угла её глаза скользнул отблеск тени, как дым, но исчез сразу, растворившись в свете лампы.

М кивнула молча, ощущая, как напряжение в ней стало чуть мягче, но не исчезло. Рада была дружелюбной. Почти слишком дружелюбной. А значит – всё это нужно было воспринимать с двойным дном.

Прежде чем М успела что-то ответить, в помещение вошёл высокий агент в чёрной форме. Его лицо было отчасти скрыто под гладкой маской, и только металлический значок на груди мигнул красным.

– Все новобранцы – на инструктаж. Немедленно.

Голос был нечеловечески ровным – будто его проговорил сам город.

Рада дернулась почти незаметно. Все в комнате замолкли. Даже капли воды из труб прекратили падать на кафель – на секунду стало жутко тихо, как в склепе.

– Пошли, – сказала Рада и тронула М за локоть. Её прикосновение было тёплым. Почти человеческим.

Но в этом городе – почти никогда не значило достаточно.

Они пошли по узкому коридору, освещённому холодными лампами. Пол под ногами поскрипывал, воздух пах старым мхом, железом и… чем-то похожим на озон – как после удара молнии. Из-за углов доносились тихие, словно приглушённые разговоры, в которых проскальзывали странные слова: “Зал Гласов”, “схема 3.14”, “Книжный бог”.

– Куда нас ведут? – прошептала М.

Рада ответила, не оборачиваясь:

– Вглубь. Всегда вглубь. – Они подошли к массивным дверям. Камень был древним, исписан рунами, словно выжженными изнутри. Надпись над аркой:

"Где начинается знание – умирает воля."

Раф слегка поморщился.

– Прекрасное место для завтрашнего кошмара.

И двери открылись.

Глава 8. Зал Инструктажа

Высокие гулкие стены, своды уходят в темноту, несмотря на множество ламп. Каменные плиты пола под ногами отполированы тысячами шагов. На передней стене – старинный герб, вырезанный в мраморе. Ни слова. Ни надписи.

Всё пространство перед глазами новобранцев дышало историей – и страхом.

Трое агентов в чёрных одеяниях стояли на возвышении. Один из них – высокий, с лицом как высеченным из гранита, вышел вперёд.

Говорил спокойно. Без эмоций.

– Добро пожаловать в Ирий. Город-призрак. Город-рана. Город, который никогда не существовал, если верить официальным картам.

Он шагнул в сторону, и за его спиной вспыхнул экран. Старинная карта, окутанная дымкой, ожила. На ней – очертания древнего Руси. Дата: 988 год.

– Вы знаете эту дату. Крещение Руси. Князь Владимир, принятие христианства, сожжённые капища, уничтоженные идолы.

Он замолчал, давая паузу. Затем:

– Так думают все. Но вы – здесь, потому что знаете: реальность была совсем другой.

На экране всплывают зарисовки: языческие храмы, люди с татуировками и масками животных, жертвенные костры, святилища, покрытые кровью.

– Язычество не было просто верой. Это была сила. Настоящая. Кровавая. Опасная.

Язычники были не просто отшельниками. Многие из них были магами – шаманами, чародеями, ворожбитыми. Они гадали на кишках, говорили с лесом, управляли урожаем и смертью. Им приносили жертвы – и они отвечали.

– Когда князь Владимир понял, что даже принятие христианства не способно защитить его, он создал то, о чём не пишут в летописях.

Экран гаснет. Свет – только на лекторе. Он понижает голос.

– Он создал Организацию по Борьбе с Магией. О. Б. М.

– Её настоящее название утеряно. Сожжено, вымарано, как и всё, что касалось магии. Но известно точно: она была рождена в огне и страхе. Именно агенты ОБМ захватили первое логово язычников – Ирий.

В зале стало заметно прохладнее. Словно камни вокруг вспомнили кровь на себе.

– Ирий был построен самими язычниками. Глубоко под землёй, чтобы избежать преследований. В жерле спящего вулкана, который считали священным, они создали подземный город. Центр силы. Центр боли. Здесь ходили их боги. Здесь они прятались. Здесь рождалась магия.

Он сделал шаг назад. Второй агент включил другой экран: чертежи подземных ходов, рунические карты, фото высеченных стен.

– Когда мы его нашли – мы уничтожили их. Всех. Женщин, детей, жрецов. Магию мы залили огнём и солью.

Мы основали здесь свой форпост. Улицы были вымыты, но никогда по-настоящему не очищены.

– Некоторые из вас уже почувствовали присутствие того, что осталось.

Глубокая пауза. Кто-то из новобранцев сглотнул.

– Сейчас ОБМ существует более тысячи лет. Мы меняли имена. Сжигали архивы. Но суть осталась.

Мы – последняя линия защиты между человечеством и древней магией. Между светом и Зовом.

Он подошёл ближе. Его голос стал почти шепотом:

– Среди вас уже могут быть заражённые. Проклятые. Это не болезнь. Это судьба.

Некоторые из вас станут агентами. Некоторые – источниками. Некоторые – инструментами.

Он как-будто посмотрел прямо на М. Его глаза были слишком светлыми, почти выжженными.

– Этот город вы примете. Или он поглотит вас.

Третья фигура включила последний экран. На нём медленно разгорался символ: орел,око … и круг, охватывающий всё.

– С этого момента вы – не вы. Вы – часть О. Б. М.

Когда мужчина на трибуне закончил речь, в зале воцарилась напряжённая тишина. Кто-то сдвинул плечи, кто-то попытался вздохнуть – но тишину прорезал резкий, отмеренный стук каблуков.

Он приближался, отсчитывая секунды до чего-то… другого.

Из тени вышла она.

Высокая. Вытянутая, как древний клинок. На ней была форма иного кроя: более строгая, более официальная, чем у всех присутствующих. Её мундир был насыщенно-чёрным, идеально выглаженным, подчёркивающим прямую, как стрела, спину. На плечах – серебряные знаки, не похожие на обычные знаки отличия. Красная фуражка сидела на её голове идеально ровно, как будто вписана в геометрию самого пространства.

Чёрные волосы, длинные, собраны в низкий хвост, из которого не выбилось ни одной пряди. Когда она остановилась на трибуне, воздух стал тяжелее. Пространство словно поджалось к её ногам.

Когда она ступила на трибуну, пространство будто подогнулось под её шагом. Время стало плотным. Кто-то шевельнулся – не дыша.

М смотрела.

И не могла не смотреть.

Не потому что было страшно.

А потому что в её присутствии страх становился бессмысленным. Он растворялся в чём-то более глубоком, неосознанном, древнем – как зов, как тяга, как память о чём-то несуществующем.

Она заговорила, и голос её звучал не громко, но каждое слово проникало в сознание, как капля расплавленного металла.

– Командующая А, – представилась она. – Руководитель текущего поколения агентов и протокольного архива ОБМ. Вы будете подчиняться мне. До самой своей смерти. Или исчезновения. Что, впрочем, одно и то же. – Хотелось запомнить тембр. Интонацию. Паузу между словами. М ловила себя на том, что хочет услышать ещё хоть одно слово.

Никто не смеялся. Даже не шевелился. Лица напряглись, спины выпрямились.

Она окинула зал взглядом, как будто уже знала прочитала из них – до самой души. Как будто уже знала – кто есть кто. И кто кем станет.

А затем продолжила, делая шаг вперёд:

– Вы уже слышали, как появился город. Вы знаете о язычниках. О крови. О магии.

Но вы не знаете главного.

Вы не знаете, зачем мы здесь до сих пор. Почему не сожжём всё и не уйдём. Почему храним этот ад под землёй.

Она подняла взгляд к мраморному своду, будто обращаясь не к живым, а к самому камню:

– Потому что они всё ещё живы.

На экране за её спиной появилось изображение: четыре древних символа, начертанных на камне, как будто царапаны когтями. Они мерцали не светом – а чем-то более древним.

Командующая продолжила:

– Четыре. Бога.

Четыре сущности. Бывшие когда-то частью пантеона языческой Руси, но не канувшие в небытие, как полагалось. Они не миф. Не метафора. Не сказка.

Она произнесла имена так, будто вызывала их.

– Мокошь.

Богиня судьбы. Женская сила. Владеет нитью жизни. Где она проходит – умирают дороги, рвутся связи, ломаются семьи. Она орошает поля – и топит деревни. Говорят, она может жить в теле ребёнка, в кукле, в зеркале.

– Стрибог.

Стихия, без формы. Шепчет с ветром, ревёт в ураганах. Видели, как он входил в собаку. В монаха. В грудную девочку, чей крик пробил гранитную стену. Он знает путь любого слова, любого дыхания. Он был в ваших снах. Вы не заметили.

– Даждьбог.

Солнце. Свет. Плодородие. Его боятся больше всех, потому что он самый добрый. Он приносит тепло, а потом сжигает дотла. Он кормит – и отравляет. Его лицо чаще всего – самое красивое. Его голос – как голос матери. Он улыбается… перед тем, как вынуть глаза.

– Сварог.

Кузнец. Огонь. Создатель. Он может быть в лопате. В дереве. В мужчине с молотом. Он создаёт миры – и разрушает. Он строил этот город вместе с ними. Его огонь всё ещё дышит в глубине туннелей.

Командующая замолчала. На мгновение её глаза вспыхнули странным, ртутным светом.

– Эти четверо… не умерли. Не исчезли.

Они среди нас.

– Мы их ищем. Мы их отлавливаем. Иногда нам удаётся. Иногда – нет.

Они меняют тела, пол, возраст, расу. Могут быть ребёнком, старухой, рекой, дверной ручкой, голосом в голове.

Они – нечеловеческие. Но используют человеческое, как оболочку.

Она приблизилась к краю платформы. Теперь её лицо было видно ближе.

Лицо было не просто красивым – оно было настолько совершенным, что хотелось отвернуться, чтобы не чувствовать, как внутри что-то подгибается. Высокие скулы – острые, но не грубые. Губы – тонкие, плотно сжатые, как будто хранили в себе клятву. Глаза – карие, тёмные, глубокие и совсем не живые, будто в них кто-то забыл свет. А брови… их почти не было видно, только тонкая тень над глазами, ещё сильнее подчеркивающая холодную серьёзность лица. Кожа – аномально бледная. Не мёртвая, не болезненная. Скорее… светящаяся. Под лампами казалось, что её лицо отражает свет, как фарфор. Ни одной родинки. Ни поры. Ни следа морщин или несовершенства. Как будто время обошло её стороной. Как будто она не старела. Или никогда не рождалась.

Было невозможно понять, сколько ей лет.

Или как долго она уже здесь.

Или вообще – человек ли она.

М почувствовала: если бы эта женщина смотрела на неё – по-настоящему – она бы не выдержала. И всё же… где-то глубоко внутри, тайно, как больное желание, хотелось, чтобы этот взгляд всё-таки упал на нее. Хоть на миг. Хоть краешком. Именно на нее.

В ее взгляде было что-то неподвижное, почти восковое, как будто эмоции – это чужая валюта.

– И когда вы впервые встретите одного из них – вы это поймёте. – Продолжила она.

– Потому что ваш мозг попытается выколоть себе глаза, чтобы не видеть. Ваши кости попытаются вырваться из тела, чтобы бежать. И если вы выживете – вы получите имя.

Если нет – вас сожгут. И вытрут из памяти. Даже из вашей собственной.

Затем она резко повернулась, отступила в тень и сказала, не оборачиваясь:

– Инструктаж завершён.

–Список заданий и протоколы будут выданы старшим по сектору.

Двери позади них заскрежетали, открывая темный проход. Все вышли в полном молчании.

После инструктажа всех новобранцев вывели в длинный коридор с холодными бетонными стенами, где выстроили в строгую очередь. В конце коридора стоял массивный металлический стол с вмонтированным оборудованием – сложной конструкции медицинский аппарат, который должен был вживить каждому имплант.

Имплант – это был не просто механизм, а ключ к новому уровню контроля над собой и своим телом. С помощью встроенного искусственного интеллекта он позволял видеть и распознавать теней, проклятых и аномалии, скрытые от обычного зрения. Этот внутренний знак принадлежности к организации был одновременно защитой и путами, навсегда связывая владельца с её правилами.

Когда медик безэмоционально приготовил инструменты, и холодный металл коснулся её кожи, М почувствовала, как внутри опустелось что-то неведомое. В груди у М сжалось что-то невидимое, невыносимо острое – словно ледяной зажим сдавил сердце. Имплант, который вводили в запястье , был не просто технологическим устройством. Он был кандалами, незримой цепью, которая приковывала её к этой организации. Это не просто защита – это полное подчинение. Имплант следил за каждым её движением, каждым шёпотом души, мог в любой момент отправить сигнал в штаб, если тьма внутри начнёт вырываться наружу.

Она больше не могла цепляться за Тень – ту часть себя, что давала силы и одновременно пугала. Теперь, когда Тени не было, все казалось бескрайне пустым и холодным.

Она не знала, что делать, не знала, как быть дальше. Мысли путались, словно бурные потоки, которые уносили её далеко от берегов. Может, Тень никогда не вернётся? Может, всё, что ей осталось – это просто плыть по течению, принимать всё, что ей дают?

Она не выбирала этот путь, но выбора у неё почти не было. Но теперь, в этом пустом месте без Тени, ей стало всё равно.

«Пусть забирают всё, – думала М, – пусть контролируют каждое моё движение, каждую мысль, лишь бы не оставлять меня одну».

Потерянная и истощённая, она была готова отдать свою жизнь – лишь бы почувствовать хоть малейшее прикосновение поддержки, хоть тень заботы, которой у неё никогда не было. Потому что одна – это слишком страшно. И когда холодный имплант начал своё дело, она закрыла глаза и позволила течению забрать её дальше, в неизвестность, без борьбы и без надежды на возвращение прежней себя.

Медленно открывая глаза, М ощутила странную тяжесть и одновременно лёгкость – словно что-то внутри неё сдвинулось, переплавилось. Всё вокруг изменилось, но как именно – понять было сложно.

В голове крутились мысли, навязчивые и туманные: а была ли Тень на самом деле? Или это было лишь её воображение – плод усталости и страха? Может, те ночные кошмары, та сила, которую она так боялась и одновременно жаждала, была иллюзией?

Теперь, когда имплант начал работать, перед глазами всплывали тонкие синие линии, словно интерфейс. Они плавно изгибались, переплетались, проецируя нечто напоминающее карту, сеть. Линии начали сканировать пространство вокруг, выделяя силуэты людей, отмечая что-то невидимое невооружённым взглядом.

Мощный поток информации, тихо текущий в её сознание, был так чужд и холоден, что заболела голова. Она чувствовала, что теперь смотрит на мир иначе – не как раньше, когда былы только мы – Тень и я .

Организация теперь была внутри неё, почти буквально – имплант пульсировал внутри, как холодное сердце, непрерывно посылая сигналы, следя, контролируя. Она чувствовала это всем телом – безжалостный взгляд, который проникал глубже кожи, доходил до самой души.

Где-то глубоко внутри проснулась крохотная искра отчаяния – отчаяния, что она останется одна, что больше никогда не почувствует того, что когда-то казалось жизнью.

И тогда пришло понимание – сражаться дальше нет смысла. Если Тень была – она ушла навсегда. Если нет – то она просто лишняя часть разбитой души.

Она уже не хотела бороться с этим безмолвным пустым пространством. Больше не хотела искать призраков, которых не вернуть.

Вместо этого она приняла страшное решение – раствориться в холодной системе, отдать всю свою волю, всю свободу. Пусть организация станет её новой реальностью, её опорой, хоть и безжалостной.

Сломленная и измученная, она позволила себе сдаться – не как поражение, а как единственный способ не утонуть в бездне одиночества.

После установки имплантов новобранцев разделили на две группы. У первой – кольцо уже было, а второй – кольца выдавали. В этот момент рядом появилась Рада – новая знакомая, которую она только недавно заметила среди новобранцев.

– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросила Рада, взглядом стараясь заглянуть глубже, чем просто в лицо.

М замялась, не сразу найдя слов. Она почувствовала, что в присутствии Рады может быть немного легче, чем одной.

– А у тебя есть кольцо? – неожиданно спросила Рада, смотря на запястье М.

М взглянула на руку – да, кольцо действительно было, тонкое, изящное, со знаком внутри, который она не до конца понимала, но который казался ей частью чего-то важного.

В этот момент к ним подошёл Раф – друг Рады, поправил очки и спокойно, с оттенком гордости в голосе, начал объяснять, словно рассказывал важную истину:

– Кольцо в организации – это не просто украшение. Это универсальный ключ и символ принадлежности, который открывает доступ к закрытым зонам, важной информации и определённому статусу. Его нельзя показывать посторонним – чужакам. Это один из главных способов сохранить тайны организации.

Он сделал небольшой паузу и продолжил:

– Существуют разные уровни доступа. Они зависят от того, как долго семья сотрудничает с организацией. Чем древнее род, тем выше уровень доступа. Говорят, что у тех, кто из старинных семей, ДНК со временем меняется – они лучше приспособлены переносить проклятье и выполнять сложные задачи.

Раф улыбнулся с лёгкой горечью:

– Те, у кого кольца передаются из поколения в поколение много веков, считаются своего рода элитой организации. Для них это не просто обязанность, а образ жизни.

Он посмотрел на М с уважением:

– Но есть и те, кого выбирает сама организация. Им тоже дают кольца, но это начало пути – испытание и шанс доказать, что они достойны стать частью этого мира.

Раф повернул голову в сторону длинного коридора, где стояла вторая очередь – новобранцы, ожидавшие выдачи колец.

– Смотри туда, – сказал он тихо, – тех, кого выбрала организация сама. Их немного, но если присмотреться, они отличаются от нас. И не только внешне.

Он сжал руку в кулак, словно пытаясь найти слова, которые объяснят это странное ощущение.

– Главное отличие новобранцев, которых выбирает сама организация, – это то, что они уже погружены в борьбу с язычниками. Они были замечены за своим увлечением этим делом, своим рвением и преданностью.

Он слегка понизил голос, словно боясь, что кто-то услышит:

– В мире обычных людей существование язычников – не более чем конспирология. Чтобы не дать им натворить бед, организация забирает таких, как они, под свой контроль.

Раф сжал кулаки:

– Далеко не все, кто попадает сюда, выживают. Но у них есть главное – преданность делу, которой нельзя научить. Это то, что отличает их от остальных.

М молча кивнула в ответ на объяснение Рафа. Внутри что-то сжалось – слова о наследии, о кодах, о проклятии и борьбе с язычниками звучали тяжело, словно цепи, которые вот-вот сомкнутся вокруг неё. Её взгляд оставался спокойным, но мысленно она ощущала, как будто тонет в бескрайнем море чужих ожиданий и правил, не понимая, где здесь её собственное "я".

В этот момент Рада подошла ближе и мягко коснулась её плеча, в теле мгновенно пронзила резкая волна – это было не просто прикосновение, а как будто обжигающий ток, который пробежал по всему телу, оставляя после себя холодный след. Она сжалась, отвыкшая от человеческой близости, оттого что кто-то может тронуть её без предупреждения.

– Хочешь, будешь в нашей команде для первого задания? – тихо предложила Рада. – Там будут и те, кого ты видела сегодня утром в ванной.

М мысленно боролась с собой, но ответить могла только кивком – слова казались ненужными.

Рада медленно подвела М к центру комнаты, где уже стояли остальные члены команды. Взгляды всех тут же устремились на новенькую – словно пытаясь прочесть в ней тайну, которую сама она ещё не понимала.

– Это М, – представила Рада, – наша шестая.

Светловолосая Кей сразу же шагнула вперёд, словно готовясь допросить.

– Кольцо есть, – с энтузиазмом отметила она, – Откуда у тебя оно? Не у всех новеньких кольца. Это значит, что у тебя уже есть какая-то история с ОМБ, да?

Кей резко схватила М за запястье, чтобы лучше рассмотреть кольцо.

– Покажи получше, – потребовала она, пальцами осторожно провела по холодному металлу. М не знала, что ответить, горло сжалось, и глаза расширились от неожиданности и неуверенности.

– От отца, – наконец выдавила она тихо, не поднимая взгляда и мягко убрала руку. Будто бы стесняясь всех вокруг, и отшагнула назад.

Кей усмехнулась, явно хотела выжать из неё больше.

– И что он тебе рассказывал? Как он попал сюда?

М стояла неподвижно, внутренне погружённая в какой-то туман, не в силах произнести ни слова.

Рада, заметив её ступор, мягко прикоснулась к руке светловолосой.

– Кей, успокойся, – сказала она ровным голосом, – Ты ее пугаешь.

Ди всё это время молча наблюдала за М, не моргая,она прищурила глаза и опустила тонкие брови,от чего ее взгляд становился более опасным. Она расчесывала волосы медленными, машинальными движениями, будто это был ритуал, а не уход. Но глаза – острые, как иглы, – вонзались в М с холодным, почти болезненным вниманием.

М почувствовала этот взгляд сразу. Он был липким, тянущимся, будто паутина – не просто взгляд, а вторжение. Она едва заметно вздрогнула, не в силах встретиться с ней глазами. Казалось, Ди читала её насквозь. Или что-то в ней – узнавала.

Рада, уловив это напряжение,мягко наклонилась и сказала:

– Не обращай внимания, – негромко сказала она, чуть склонив голову к М.

– Ди всегда такая. Особенно по утрам. До двух часов дня с ней вообще лучше не разговаривать.

Она сказала это почти с улыбкой, но не без уважения. Как о чём-то известном и древнем, что стоит принимать, как погоду – бывает холодно, бывает жара.

– Просто… диалоги с ней могут закончиться ритуальным убийством, – добавила Ками весело, но Ди на это даже не шелохнулась.

Рада выдохнула, развернулась к остальным:

– Бар инде, показ мод окончен. Пошли уже.

М машинально двинулась за ней, но ещё долго чувствовала, как взгляд Ди прожигает ей спину, оставляя следы – не раны, но трещины.

Глава 9. Инициация

Их повели вглубь, всё глубже, туда, где потолок сужался, а воздух становился влажным и насыщенным тяжёлым металлом. Пахло железом, солью, старыми механизмами и… чем-то древним.

Зал был единственным – круглым, словно глаз древнего, погребённого титана, навсегда уснувшего в тени. В самом центре возвышалась колоссальная конструкция – нечто невозможное, слияние холодного механизма и живой материи. Венец из тёмного металла, изрезанного загадочными символами, сверкал едва уловимым мраком, словно впитывая свет вокруг. Из него, словно корни древнего дерева, прорастали толстые пучки проводов и тонкие сосуды, пульсирующие живительной энергией, по которым медленно течёт неведомая субстанция.

В сердцевине машины – биомеханический «сердечник», который едва заметно пульсировал слабым, живым светом – словно дышал. Он излучал едва слышное биение, как пульс того, что когда-то было живым. Это был алтарь доступа – синтез технологии и магии, построенный на знаниях давно забытых богов и древних искусств.

Говорили, что для его создания использовали осколки «живых артефактов» – фрагменты, способные хранить не только память, но и сознание, слияние органики и материи, настолько древнее, что понимание его природы ускользало даже от самых сведущих магов и технократов. Каждый, кто прикасался к алтарю, ощущал зыбкую грань между жизнью и смертью, между реальностью и забвением.

Незаметно для всех алтарь начал дышать. Сначала – тонкая, почти незаметная вибрация, будто сердце огромного существа, что пробуждается после долгого сна. Она медленно, но неумолимо проникала в каждую клетку их тел, заставляя кожу покрываться холодными мурашками.

Звук раздался из глубин машины – тихий, но тревожный, как эхо скрежета разрывающейся плоти, тонкий и жуткий, будто шепот древней боли, спрятанной в каждом из них. Этот звук казался одновременно далёким и близким, он заполнял пространство, проникая в самое сознание, вызывая в сердцах тревогу и страх – предвестник того, что ритуал уже начался, и назад пути нет.

Шестеро – М, Кей, Ками, Рада, Ди и Раф – подошли к нему,для М это было нечто большее, чем просто машина или ритуал. На поверхности появились шесть выемок – под кольца. М почувствовала, как её сердце колотится. Рядом Раф сглотнул. Рада закусила губу. Кей – напротив – была пугающе спокойна. Слабый свет из центра машины отражался глазах М, наполняя их холодом и тревогой,она сделала шаг – будто вниз по склону без дна.

–Вставляйте кольца, – прозвучал голос. Искусственный, но с интонацией… нетерпения..

– Сюда, – шепнула Кей. Её голос не дрожал,будто делала это тысячи раз.

Она приложила ладонь первой. Остальные последовали. Каждое движение требовало усилий, неимоверных усилий. Рука медленно поднялась, дрожащая и холодная, словно ведомая не самой собой.

Когда ладонь коснулась выемки, холод прокатился по коже, проникая в кости. Внутри – одновременно и пустота, и ужасная близость чего-то чуждого, но невероятно притягательного.

Из центра каждого кольца,помешенного в выемку для руки, вдруг выстрелили иглы – острые и тонкие, словно живые шипы. Они словно змеевидные щупальца медленно выползали из колец и впивались в кожу, вызывая болезненный, но непрекращающийся поток информации и энергии, пронизывающий каждое нервное окончание. М резко пискнула,но смогла сдержать себя перед новоиспеченными знакомыми,которые даже и глазом не моргнули от боли. Кровь капнула на металл, и тот тут же её впитал. Пульсируя в такт их сердцам, алтарь начал сканировать и анализировать, вплетая в себя их сущность. Каждый миг прикосновения становился ритуалом инициации, переходом через порог, за которым уже не было возврата.

Алтарь вспыхнул. Свет погас. Только один экран загорелся перед ними – синий, с серебрениями линиями, как вены на белой коже.

Зазвучал металлический голос. Сначала как эхо под землёй, потом – чётче.

–Инициация шести единиц завершена. Анализ ДНК: начат.

[01] Кей

•

Номер агента: K-221

•

Родитель: Агент K-β221

•

Совпадение ДНК: 99%

•

Проклятие: Отсутствует

•

Мутации: Нет

•

Уровень доступа: Δ

•

Эмоциональный статус: стабильна

•

Совместимость с командой: 9.2 / 10

[02] Ками

•

Номер агента: K-312

•

Родитель: Агент K-β312

•

Совпадение ДНК: 75%

•

Проклятие: Нет

•

Мутации: Повышенная физическая активность, регенерация

I

уровня

•

Уровень доступа: Δ

•

Эмоциональный статус: пониженная устойчивость, склонность к реактивной агрессии

•

Совместимость с командой: 7.3 / 10

[03] Рада

•

Номер агента: R-148

•

Родитель: Агент B-Δ148 (погиб в 2017 г.)

•

Совпадение ДНК: 93%

•

Проклятие: Не обнаружено

•

Мутации: Расширенная эмпатия, сенсорная восприимчивость

•

Уровень доступа: Δ

•

Эмоциональный статус: сбалансирована

•

Совместимость с командой: 9.6 / 10

[04] Раф

•

Номер агента: R-203

•

Родитель: Агент R-β203 (пропал без вести в 2009 г.)

•

Совпадение ДНК: 68%

•

Проклятие: Следы нестабильного контакта (дезактивированы)

•

Мутации: Усиленная обработка данных, повышенная концентрация

•

Уровень доступа: Δ

•

Эмоциональный статус: скрытая тревожность

•

Совместимость с командой: 9.1 / 10

[05] Ди

•

Номер агента

: D-000

•

Родитель: Данные зашифрованы.

•

Совпадение ДНК: <неопределено>

•

Проклятие: Латентное. Под наблюдением.

•

Мутации: Психосенсорная нестабильность

•

Уровень доступа: Δ

•

Эмоциональный статус: нестабильна

•

Совместимость с командой: 5.6 / 10

[06] М

•

Номер агента: T-Δ037

•

Родитель: Агент T-Δ037 (самоисчезновение)

•

Совпадение ДНК: 74%

•

Проклятие: Активное. Контроль неустойчив.

•

Мутации: Симбиотический след, нерасшифрован

•

Уровень доступа: Δ

•

Эмоциональный статус: пограничная диссоциация

•

Совместимость с командой: 6.5 / 10

Алтарь вновь зашипел. Голос машины сменился. Теперь он звучал ниже, глуше, будто его говорили сквозь воду:

– Целостность командного ядра: подтверждена.

– Резонанс – выше порогового.

– Уровень отклонения: допустимый.

– Ожидаемая потеря единиц – не превышает допустимого порога.

На этих словах все вздрогнули.

"Ожидаемая потеря?" – прозвучало в головах, но никто не осмелился переспросить.

– Следующий этап: потеря идентичности.

– Стирание памяти. Подготовка к симуляции.

Голос машины стих, оставив за собой тяжёлое, звенящее молчание. Алтарь втянулся в пол, и оттуда, будто расступилась сама земля, открылся проход. Он не вёл куда-то – он вёл отовсюду. Не тоннель, не дверь. Это был поглощающий зев, рваная пустота, в которую падали лучи света и исчезали, не отражаясь – черная дыра.

На верху, на потолке, над головами – символ Δ. Внутри – шесть капель крови, одна из которых, словно живая, дрогнула при взгляде М.

Её сердце ухнуло.

Словно внутри что-то оборвалось.

Словно та часть её, которую она всё это время искала – больше не смотрела ей в спину. Не шептала. Не дышала рядом.

– Командная инициация, – прошептала Рада. – Это значит…

– Что они не уверены в нас, – хмыкнула Кей, хрустнув шеей.

– Или, – задумчиво поправил Раф, – что мы слишком нестабильны поодиночке.

Ди ничего не сказала, но её глаза – тяжёлые, холодные, будто пропитанные свинцом – снова уставились на М.

Кольцо на пальце М всё ещё тлело. Тонкий дымок поднимался из крошечной трещины – как ожог на коже, но изнутри.

– Готовы? – спросила Ками.

– А у нас есть выбор? – Кей сжала кулак.

Рада шагнула первой. Тьма коснулась её лица – и на мгновение оно стало чужим, вырезанным из камня. Остальные последовали.

М осталась последней. Перед ней зиял проход – глухой, чернильный, как раскрытая пасть зверя, чья утроба дышала чем-то тёплым и сухим, почти родным. Шаги остальных уже затихли за порогом. Воздух вокруг стал гуще, будто сама тьма остановилась, дожидаясь её решения.

Пальцы подрагивали. Ноги словно налились свинцом.

В голове – тишина. Давящая. Мёртвая. Безысходная.

Такая, которой она прежде не знала.

Раньше там кто-то был.

Он шептал. Он смеялся. Он смотрел через её глаза и говорил вместо неё, когда она не могла. Тень.

Но теперь – ничего. Ни шороха, ни эха, ни невидимой тяжести в висках.

Он ушёл.

Не попрощался.

И, может быть, его никогда и не было.

Она выдохнула, хрипло. В горле першило. На глаза наворачивались слёзы – не от боли, не от страха. От пустоты. От одиночества, которое теперь жило в ней, как в заброшенном доме.

«Нет дома. Нет матери. Нет отца. Нет тени. Даже себя – нет».

Она прикоснулась к кольцу. Его холод обжёг.

Это было единственное, что напоминало ей о прошлом.

О том, что она была кем-то. Когда-то. С кем-то.

Она смотрела в проход и понимала – за ней нет ни тепла, ни света. Только следующая клетка. Следующий уровень. Следующий приказ.

Но другого пути не было.

«Если я не шагну – я исчезну. Растворюсь. Как они. Как те, кто сгорел, кого я не спасла. Как отец. Как мать. Как я сама».

Организация – это всё, что у неё осталось. Эти стены. Эти люди. Эти алгоритмы и сканеры. Этот город под вулканом.

«Хоть кто-то. Хоть что-то. Пусть держит меня. Пусть использует. Но держит».

Она сжала кулаки.

– Я иду, – прошептала она. Никому. Только себе.

И шагнула.

Прошла через порог.

И за её спиной мгновенно опустилась тишина.

***

Когда они вошли в ту дверь, воспоминания исчезли.

Не яркой вспышкой.

Не обрывом.

Просто – не встали с ними вместе.

Они очнулись не сразу.

Да и слово «очнулись» было бы неправильным.

Просто… стали жить.

Шестеро только закончили школу. Во время летних каникул они всегда проводили время в деревне. Всё было естественно. Каждый день – будто под копирку.

Утро. Завтрак. Смех. Вечер. Звон колокола. Темнота.

И снова – солнце. Только тени не двигались. Они замирали, когда никто не смотрел.

М жила у бабушки. По улице Луговой.

Небольшой, перекошенный дом. Она проснулась не сразу. Сначала – тепло. Оно обволакивало всё тело, словно мягкое одеяло. Потом – аромат дерева. Не больничного пластика, не стерильного металла. Живого, настоящего дерева: смолистого, старого, сухого от солнца. Её пальцы коснулись покрывала – простого, хлопкового, с вышивкой по краю.

Комната была ей до боли знакома. Каждая трещинка на досках, каждое одеяло, каждый стул – будто она прожила здесь целую жизнь. И правда… она же и жила здесь всегда, разве нет?

Сквозь лёгкие занавески тянулся мягкий солнечный свет. Он рисовал на полу узоры, тёплые и колеблющиеся от дыхания ветра. За окном пели птицы. Без пауз, без напряжения. Не было ни тревоги, ни контроля, ни ощущения слежки. Только звук листьев и лёгкое позвякивание чего-то далёкого – будто память колокольчика.

Стук в дверь вернул её в тело. М вздрогнула. Сердце на миг ускорилось, не от страха, а от чего-то… неясного. Как будто где-то внутри неё что-то не срасталось, будто пазл, собранный не по тем линиям. Но эта мысль исчезла так же быстро, как и пришла.

– Подъём, ты обещала помочь с пирогами! – послышался голос Кей из-за двери.

– Сейчас!

Этот голос – близкий. Не приказ. Не код доступа. Просто голос…человека.

Она села, провела рукой по волосам. Кожа была влажной, но не от страха – от жары. Пахло хлебом. Дымом из трубы. Пылью, осевшей на деревянном полу.

На улице всё было спокойно – как всегда. Тот же двор, тот же склон, те же солнечные пятна на траве. Где-то дальше кричала корова.

М не помнила, когда в последний раз задавала себе вопрос: а что было до этого утра? Она просто просыпалась – каждый день – и жила. Не было ощущения потери. Было… как будто всегда так и было. Кей всегда была рядом. Рада, Раф, Ками, Ди – все они были. Всегда. Сколько себя помнит.

Она вышла на крыльцо. Закатное солнце медленно опускалось за горизонт, заливая деревню нежным золотым светом. Воздух был наполнен ароматом цветов и молока, а вдалеке слышалось ровное, размеренное пение птиц – те даже ночью, казалось, не прекращали. Собаки тянулись на цепях. Куры бегали по двору. Где-то хрипло кричал петух – слишком поздно, чтобы будить, но вполне вовремя, чтобы просто быть.

Колокольня ударила. Ровно. Один удар, за ним другой. Как будто сердце самой земли отмеряло время. В этом было что-то необъяснимо правильное. Успокаивающее.

М остановилась на крыльце, вглядываясь в горизонт. Всё казалось… идеальным. Слишком идеальным. На миг её охватило странное чувство – будто в этой картине что-то не сходится. Словно кто-то заклеил кусочек окна, и она смотрит не наружу, а в чью-то подделку.

Но мысль ускользнула, как вода сквозь пальцы.

– Ты что, задумалась? – Кей уже стояла рядом, вытирая руки о фартук. – Всё хорошо?

М повернулась к ней и кивнула. Она улыбнулась – медленно, по-доброму, искренне. В груди было тихо. Спокойно.

– Всё отлично, – ответила она. – Просто… странный сон приснился.

Кей хмыкнула.

– Тогда тебе точно пора на кухню. Реальность пахнет корицей. Они пересекли небольшую калитку и вошли в соседний дом . Деревня дышала за окнами – как будто бы всегда была, и всегда будет.

Дом пах печёными яблоками, тёплым тестом и чем-то пряным – будто детством, которого она не помнила, но знала на вкус.

На кухне было многолюдно, но спокойно. Ди, сидя на подоконнике, перебирала орехи и бросала их в миску, изредка съедая по одному. Рада месила тесто обеими руками, щёки у неё были розовыми, как у того, кто действительно счастлив. Раф натирал морковь с преувеличенным усердием и жаловался на терку, которая «сожрала ему палец». Ками чистила яблоки, быстро и точно, как будто резала воздух.

Все были… здесь. Все были её друзьями. Были всегда. Разве не так?

– А вот и сонная наша, – фыркнула Ди, поднимая голову. – Сейчас опять сделаешь вид, что помогаешь, а потом сбежишь к пруду.

– Неправда, – тихо возразила М, неуверенно улыбаясь. – Я… сегодня помогу.

Она почувствовала, как Кей мягко дотронулась до её спины,такое мягкое и приятное прикосновение,которое всегда давало уверенности и успокаивало в трудные минуты, оно было обыденностью для них,они всегда так делали и будут делать. Кей подтолкнула М внутрь. Комната была наполнена звуками жизни – стук ножей, шорох ткани, плеск воды, смех.

Вдруг скрипнула дверь – и в комнату вошла бабушка Кей. В деревне все называли её иначе, по-старому: Тётушка Лина. Пухла как яблоко, статная, с двойным подбородком и глазами цвета дождя. На ней был длинный, потёртый передник, вышитый символами, которые М не умела читать.

– Ну что, мои зайцы, всё готовим? Праздник-то уже на носу, – сказала она с улыбкой, но взгляд её скользнул по всем строго, как будто вымеряя, кто уже справился, а кто ещё ленится.

М замерла, в груди что-то дёрнулось. Она вдруг поняла, что… не знает, что за праздник. Не помнит, как он называется, что в нём делают, почему они к нему готовятся. Странно.

– А… какой именно праздник? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.

Тишина накатила, будто кто-то на мгновение убавил звук.

Раф хмыкнул.

– Ну как же… тот самый. Как всегда. – Он пожал плечами, будто ответ очевиден.

– Мы его каждый год отмечаем, – вставила Кей, не поднимая глаз.

– Ну… – Ди бросила ей яблоко. – Ты что, голову утром в муку уронила?

Смех прокатился по комнате, но М не смеялась. Всё выглядело, звучало и пахло правильно… и одновременно – нет. Слишком правильно. Словно репетиция того, что должно было казаться настоящим.

Она кивнула, сжав губы.

– Ага. Конечно… Праздник.

Где-то внутри неё, тихо, почти неощутимо, шевельнулась не память. А ощущение, будто что-то не так.

Кухня дышала летом. Окна распахнуты, шторы колыхаются, на столе – яблоки, сахар, мука. Воздух – густой, сладкий, с запахом корицы и горячего теста. Кей замешивала пироги с таким сосредоточением, будто от них зависел порядок во всей деревне. Рада ловко лепила края, щипая их пальцами. Ди сидела на столешнице, болтая ногой, и подбрасывала в воздух орехи, ловя их ртом.

М стояла у раковины, вытирая руки. Всё казалось… настоящим. В этом доме было так спокойно, будто никто и никогда не знал, что такое страх. Кей кивнула ей, не глядя:

– Подай ещё яблок. Только аккуратно, без фанатизма.

– Осталась одна проблема, – заговорила бабушка Лина, появившись в дверях. Она держала старую деревянную ложку, как скипетр. – Без родниковой воды пироги глухие выйдут. Надо бы из колодца набрать.

– Я схожу, – сразу сказала Ди. – Мне нужна передышка. Маш, пойдёшь со мной?

М удивлённо посмотрела на неё. Почему-то ей показалось, что Ди сказала это не в шутку. Как будто ей нужно было пойти с М, а не просто уйти от муки. Но она всё равно кивнула:

– Конечно.

– Только не задерживайтесь, – кинула Кей. – Если тесто перекиснет – вся магия уйдёт.

– Какая ещё магия? – усмехнулась М, хотя почему-то не рассмеялась.

– Кулинарная. Самая древняя, – ответила Кей, и на её лице на мгновение промелькнуло что-то… странное. Слишком серьёзное.

Они взяли вёдра и вышли из дома. Летний свет был мягким, почти мёд стекал по листьям. Воздух дрожал над тропинкой, залитой солнцем. М шла, опуская пальцы в высокие травы. Птицы щебетали непрерывно, и даже этот звук казался частью ритуала – одного и того же дня, повторяющегося снова и снова.

– Хорошо, что ты пошла, – вдруг сказала Ди, и её голос нарушил иллюзию тишины. – Ты… правда стала немного живее.

– Что?

– Просто… ты раньше была как вялая. Теперь у тебя глаза снова блестят. Это здорово.

М ничего не ответила. Ей хотелось верить, что она и правда меняется. Что всё это – настоящая жизнь. У неё есть друзья. Бабушка. Тепло, еда, безопасность. Она счастлива.

Они подошли к колодцу. Старый, каменный, обвитый мхом, он казался живым. Изнутри тянуло прохладой, и над ним звенела муха, кружа по кругу, будто привязанная к невидимой нити.

– Крутишь ты или я? – спросила Ди.

– Я.

М взялась за ручку, начала опускать ведро. Оно с плеском ушло вглубь, ударившись о воду.

Оборот. Второй. Натяжение. Она начала поднимать.

Летнее солнце разливалось по тропинке. М стояла у колодца и смотрела, как ведро медленно ползёт вверх. В нём – прозрачная вода. И…

…чья-то рука.

Бледная. Лишённая ногтей. Она медленно прижалась изнутри к стенке сосуда. Как будто цеплялась. Как будто смотрела.

Сердце рванулось в горло. М моргнула – и всё исчезло.

Просто вода. Прозрачная, холодная. Ничего. Ни крови. Ни руки.

– Маша? – Ди подошла ближе. – Всё хорошо?

– Да… – сказала она сдавленно. – Наверное… показалось. Тень от крыши, наверное.

Ди посмотрела в её лицо, потом в воду.

– У тебя бывает, да? Будто что-то не то, но ты сама решаешь не смотреть.

М сжала губы. Хотелось сказать, что она ничего не решала, что всё это просто случайность. Просто нервное. Но… что-то в этих словах было ужасающе точным.

Она выпрямилась, отводя взгляд.

– Я просто… счастлива, Диль. У меня есть вы. Бабушка. Мне хорошо здесь. Я не хочу забывать это. Но иногда… если где-то внутри что-то шепчет, что всё… не так, я стараюсь убедись себя в обратном.

Ди кивнула.

– Иногда, так действительно бывает и чтобы остаться собой, надо не смотреть глубоко. Правда.

Они пошли обратно, и ветер снова зашептал в кронах деревьев. М чувствовала, как будто солнце смотрит ей в спину. Присматривается.

А в небе птица полетела против ветра. Одна. И никто этого не заметил.

Вечер шёл на спад, но жара не спадала. Воздух был тяжёлым, как простуженное дыхание.

Они сидели на веранде – М, Рада, Кей, Ди. Бабушка Лина напевала, укрывшись в плетёном кресле, в её руках – нитки, спутанные в странный узор.

Кто-то лепил фигурки из теста, кто-то чинил ветхую корзину, кто-то просто смотрел вдаль, где деревья медленно шевелились на закате. Всё было будто бы мирным – но слишком одинаковым, как картинка, застывшая слишком надолго.

Рада тихо сказала:

– Кажется, нас выбрали.

М подняла глаза от чашки с компотом. В груди сжалось.

– Кто выбрал?.. – спросила она. – Зачем?

Рада не сразу ответила. Только улыбнулась, глядя на ускользающее солнце.

– Сельчане, конечно. Как всегда. Ты же помнишь. Мы участвуем.

– В чём участвуем? – тихо, будто не дыша, спросила М.

– В Великом Возвращении, – сказала Рада.

Слова звучали обыденно. Но от них пахнуло сыростью и чем-то чужим.

–… праздник? – М нервно сглотнула.

Рада посмотрела на неё – пристально, с лёгкой жалостью.

– Ты странная сегодня. Мы его всегда отмечаем. Всегда выбирают шестерых. Это… естественно.

Ди добавила с ленивой усмешкой:

– Пироги, танцы, праздник, как всегда. Чего ты так испугалась?

– Я… просто забыла, наверное.

Она не помнила. Не могла вспомнить. В ней всё сопротивлялось. Но никто даже не заметил этого. Никто, кроме неё самой.

Утро было тёплым, липким, будто растёкшимся воском.

Солнце висело в небе неправдоподобно ровно, без бликов и теней, как нарисованное. Воздух пах травой, дымом – и чем-то ещё. Чем-то липким и сладким, как засахаренное гниение.

М проснулась рано, слишком рано. Не от звуков – их почти не было. А будто бы кто-то толкнул её изнутри.

Села на кровати. Накинула халат.

Спустилась вниз. Всё – будто бы в полусне.

На столе стояла миска с ягодами. Тёмно-синие, почти чёрные. Мягкие, как будто начинали бродить. Она даже не вспомнила, как начала есть. Только позже заметила, что пальцы – в синих разводах, и губы саднят.

Ягоды были… странными.

Но вкус – как у чего-то знакомого из детства.

Или из сна.

Рядом лежала записка.

Старая бумага, исчерченная тонким каллиграфическим почерком:

"Милая, я ушла к дубу – готовить праздник.

Ты помнишь, что сегодня твоя очередь. Сиди дома, не шатайся.

Друзья скоро подойдут. Репетируйте, как мы учили. Я зайду за вами, когда будет время.

Будь умницей. Бабушка Оля."

М перечитала её дважды.

"Твоя очередь."

Где-то глубоко в груди зашевелилось тревожное – как насекомое, пойманное в ткань.

Но пальцы уже убрали записку. Всё казалось нормальным.

Обычным.

День начинался.

И вроде бы всё шло, как должно.

А вроде бы – что-то было не так.

Но пока она не могла понять, что именно.

М сидела у окна, и её пальцы бессознательно теребили подол платья – слишком чистого, слишком белого. Когда в дом один за другим начали входить её друзья – Кей, Ками, Рада, Ди и Раф – что-то внутри замерло. Их лица были серьёзны, и в их движениях не было ни капли случайности.

– Сегодня нам нужно готовиться, – сказала Кей, переступая через порог с корзиной веток, покрытых мелкими, глянцевыми, ядовито-красными ягодами.

Они начали расчищать пол. Быстро, слаженно. Движения – точные, будто отрепетированные. Из веток выложили пиктограмму с шестью углами – равностороннюю звезду, вписанную в круг. В каждый из углов встал один из них.

М – последней. Промедление не обсуждалось. Она просто почувствовала, как ноги сами понесли её на «её» место – между Ди и Кей.

На полу, в вокруг знака, лежали фигурки, сделанные из порванного полотна – сшитые нитками, но с изломанными чертами лиц. Их головы были набиты чем-то рыхлым, похожим на мох. У некоторых были пришиты глаза – бусины, смотрящие в разные стороны.

Самая странная из кукол – огромная, спутанная, вырезанная, словно в спешке, – лежала в самом центре пиктограммы. Она не была похожа на человека – одна, большая кукла. Сложенная из скрученных веток, перевитых волосами и чем-то, что напоминало старую кожу. Лицо куклы было вырезано ножом на древесной коре. Оно – не принадлежало ни одному человеку. Оно было… обобщённым. Чужим.

Ками достала мешочек – из него, как пепел, посыпался искрящийся порошок, который она щепотками бросала в каждый угол фигуры. Он ложился по линиям, словно знал, куда нужно лечь.

Рада начала петь. Голос – низкий, напевный, язык – чужой. Он вибрировал в стенах, и, казалось, от него дрожит пол.

Ди – молча – передала Ками палку, обмотанную кожей. Похожую на жезл, ритуальную дубинку или… древнюю кость. Ками приняла её с таким видом, будто знала: сейчас – её очередь. Потом – Раф. Потом – Рада. Потом – Кей. И, наконец, палка оказалась в руках М.

Она не знала, зачем это делает. Но рука не дрожала.

Фигурки на полу смотрели в потолок. Из одной – вылез жук. Он заполз в ухо куклы из веток и исчез.

– Это… обязательно? – прошептала она, почти не веря, что голос ещё принадлежит ей.

Раф кивнул. Его очки блеснули.

– Да. Это часть праздника.

М почувствовала, как сердце пропустило удар. Затем ещё один. Всё вокруг становилось… слишком правильным. Слишком привычным.

А ведь она – не знала этих ритуалов.

Не должна была знать.

Но тело помнило, как стоять. Как передавать палку. Как не спрашивать.

Что-то не сходилось.

Но никто больше не говорил.

Словно все они – были не просто друзьями.

А деталями одного, общего тела.

И ритуал – был дыханием этого тела.

А кукла в центре начинала медленно тлеть. Её лицо не имело симметрии: глаза – две сколупленные косточки, одна из которых с трещиной; рот – кусок старой ржавчины, прижатый к тряпичной маске. Из тела торчали сучья, из одного “плеча” – коса из человеческих волос.

Эта кукла… не смотрела. Она наблюдала. И всем нутром М чувствовала – именно она главная. Именно к ней стекалась энергия ритуала, именно её молча признавали остальные.

Палка обернулась по кругу, ритуал завершился. Последние крупицы порошка засыпали пентаграмму. Все шестеро стояли молча.

И тут…

– Ох, как славно вышло, – раздался хрипловатый голос от входа. – Прямо как по писаному.

М вздрогнула. На пороге стояла бабушка Оля. Маленькая, в выцветшем платке и с морщинами, глубокими, как борозды на деревенской земле. Она улыбалась. Но в её глазах что-то было… слишком. Слишком живое. Слишком тёмное.

– Репетицию провели – молодцы. Всё чистенько, аккуратно, прямо душа радуется. – Она прошлась вдоль пентаграммы, заглядывая в глаза каждому. – С веточками не переборщили, Ди?

Ди качнула головой.

Бабушка подошла ближе к кукле в центре. Осторожно коснулась сучка, торчащего из "груди", как нож.

– Ах ты, наша родимая… – пробормотала она и поцеловала куклу в лоб. Губы её оставили след на древесной коже.

М почувствовала, как холод прокатился вдоль позвоночника.

Кей прикусила губу, будто сдерживая волнение.

Раф отвёл взгляд.

– Ну вот, – сказала бабушка, взяла эту уродливую куклу и выпрямляясь. – Всё готово. Пора на поляну. Остальные уже собираются у дуба.

М не пошевелилась. Ни один мускул.

Но ноги сами знали: за бабушкой – нужно идти.

– Давайте-давайте, мои хорошие, – ободряюще сказала она, – вы у нас теперь главные. Вам честь большая выпала.

Честь.

Слово врезалось в череп, как гвоздь.

М обернулась на искажённую куклу.

И ей на мгновение показалось – она шевельнулась.

Немного. Чуть-чуть.

Но достаточно, чтобы внутри вспыхнул тихий, заглушенный ужас.

А потом всё снова стало нормальным.

И они пошли.

Вшестером.

К дубу.

На праздник.

Они вышли из дома – вшестером, как и всегда.

Все было неестественно светлым. Воздух густой – как медленно стекающая смола. Птицы не пели. Лишь гул – постоянный, дрожащий, будто земля внизу содержала сердце, которое вот-вот проснётся.

Трава казалась слишком зелёной. Небо – слишком чистым.

Будто всё вокруг – декорации, которые кто-то тщательно отмыл от грязи и крови.

Дорога вела к полю. Вдалеке уже выстроились люди – по двое, плечом к плечу. Они подняли руки вверх, как будто ждали жертв или молились восходящему солнцу, закрываясь от него, как от пламени.

Они не двигались.

Не дышали.

Только смотрели.

Впереди, в одиночестве, шла бабушка Оля. Пока что – ещё та, знакомая. Только на лице не было ни намёка на привычную ласковость.

Она несла куклу над головой.

Как реликвию.

Как святыню.

Как будто внутри неё – нечто большее, чем тряпки и проволока.

Кукла покачивалась в такт её шагам. Из разорванного бока уже тогда начинало сочиться что-то тёмное, оставляя капли на земле.

Никто не обращал внимания.

Все улыбались.

Когда шестеро прошли мимо первых пар, им накидывали венки – тяжёлые, мокрые, пахнущие травой, потом… и чем-то тухлым.

Кей смеялась – по-настоящему. Глаза сияли, как у ребёнка.

Рада с благоговением прижимала к груди вырезанную из дерева фигурку – оберег, как сказала женщина в толпе.

Ди поправила волосы, на которые ей повесили гриву из шерсти.

Раф поймал принял от толпы мертвую бабочку и засунул её в карман.

На запястья всем шестеро повязали браслеты из волос, пропитанных чем-то липким.

На ноги – белые повязки, в которые вплетены иглы.

Кто-то из селян прошептал:

– Это, чтоб не сбежали, мои хорошие. Это чтоб остались.

М – не сопротивлялась.

Но внутри…

Внутри всё сжималось.

Её глаза не успевали за телом.

Она не помнила, как оказалась среди них. Не понимала, почему они идут – именно туда.

Тело двигалось само.

Ноги ступали точно, размеренно.

Словно кто-то вложил в неё память движений, чужую и древнюю.

– Мы почти пришли, – прошептала Кей. – Смотри, они нас ждут.

Поле открывалось, как пасть.

По центру – огромная выжженная фигура на земле. Гигантских размеров.

Шестиконечная.

Пиктограмма, закопчённая, словно пережившая пожар.

От неё поднимался пар, как от свежей крови.

Вдоль линий пиктограммы стояли на палках чучела животных. Некоторые – уже истлели.

Некоторые – дышали. Некоторые – умирали.

Толпа за спиной остановилась.

Как будто не смели войти в круг.

Бабушка Оля дошла до центра.

Опустила куклу – аккуратно, будто живого младенца.

Она сделала шаг назад и впервые за всё время – улыбнулась.

Её губы были белыми.

Слишком белыми.

Словно меловая пыль.

М почувствовала, как все пятеро – встали по местам.

Каждый – в точку.

Как на репетиции.

Она… знала, где её место.

Она не должна знать.

Но знала.

И тело шло само.

Словно по команде, воздух сжался.

Песня – тихая, хриплая – поднялась с губ Рады.

Другие подхватили, и вскоре вокруг зазвучал старинный заговор, знакомый, но чужой.

Голос плыл по воздуху, наполняя пространство густой тьмой и тревогой.

Каждое слово отзывалось эхом в глубине души – словно древний зов, который невозможно игнорировать.

М закрыла глаза.

В её голове разрывались цепи воспоминаний – и одновременно всё стиралось, расплывалось.

Она пыталась понять, что – правда, а что – игра.

Она пыталась поверить в своё счастье, которое было здесь, с ними, с друзьями.

Но холод под кожей говорил обратное – что что-то гниёт, что что-то давно умерло.

Когда песня достигла кульминации, за дубом появился силуэт.

Это была не бабушка Оля, которую она знала.

Это была тень – облечённая в чёрное.

Её маска – череп человеческий, выкрашенный в угольно-чёрный цвет, с золотыми прорезями вместо глаз.

Крылья, сделанные из тонких костей людей?, собранных в причудливый узор, медленно расправились.

Она вошла в круг и остановилась возле куклы, которая вдруг вздохнула – медленно, как живое существо.

Из её рта, вплоть до швов на теле, сочилась вязкая чёрная жидкость, пахнущая гнилью и металлом.

Деревянные пальцы куклы шевелились, словно прося о помощи.

Оля подняла длинный нож с рунами, и звук металла о землю пронзил тишину, как крик.

Она повернулась к участникам, её голос звучал одновременно мягко и безжалостно:

– Теперь всё начнётся.

Нож начал переходить из рук в руки.

Каждый касался лезвия, пропуская его дальше.

Потихоньку, словно с ритуальным почтением.

Пока нож не дошёл до М.

Она посмотрела на Кей, стоящую рядом – такая же светлая, такая же родная.

М почувствовала, как кожа покрывается холодным мурашками, дыхание стало прерывистым.

Она смотрела на лица друзей – они выглядели сосредоточенными, почти безэмоциональными, словно соединёнными с чем-то невидимым.

Кей посмотрела на руку М и тихо сказала:

– Позволь ему войти. Позволь силе пройти через меня.

Клинок – тяжёлый. Он пульсирует в ладони М, будто живой. Как чужое сердце.

Круг замкнут. Все стоят на своих местах.

Свет солнца ещё держится за край леса, но воздух уже стал другим. Сгущённым.

Словно само небо задерживает дыхание.

Венок из цветов на голове Кей чуть сполз набок.

Она улыбается. Но взгляд… слишком прямой.

Слишком спокойный.

М на секунду отводит взгляд – и видит, как кукла в центре пентаграммы меняется.

Её тело дышит.

Она растёт, вытягивается.

Руки – уже не ветки, а что-то среднее между костями и мякотью.

Голова – мешок, внутри которого что-то ворочается, пытается выбраться.

Из швов – кровь.

Настоящая. Тёплая. С запахом сырого железа.

– Всё в порядке, – говорит Рада, словно успокаивая ребёнка. – Ты же знаешь, что делать.

М знает.

Она помнит.

Но этого не было на репетиции.

На репетиции они пели. Они смеялись. Удар был игрушечный.

А теперь – нож острый. И в её руках – решение.

– М, – говорит Кей. Мягко. Почти шёпотом. – Сделай это. Пожалуйста. Это для всех нас.

Все смотрят на неё.

Все ждут.

Она видит своих друзей – как будто снаружи.

Кей, с которой она делила ночи и хлеб.

Раф, который всегда шутил неуместно.

Ди, сдержанная, наблюдательная.

Рада, радостная, будто всё это – сказка.

Ками, сильная, суровая.

И себя – внутри круга, одна против ритуала.

Её рука дрожит.

"Это неправильно. Это не то. Я не могу. Я не должна."

Но каждый в круге говорит глазами:

«Ты должна. Это твоя роль.»

Кукла снова дёргается.

Из пасти – всхлип, похожий на детский крик.

Воздух наполняется звуком, как будто древняя печаль просыпается под землёй.

– Быстрее, – шепчет бабушка Оля. – Жертва должна быть принесена, пока солнце ещё дышит.

М делает шаг.

Кей – не отступает.

Она ждёт.

Она принимает.

М поднимает нож.

Смотрит в глаза Кей.

И шепчет, одними губами:

– Прости.

И вдруг, в последний миг – опускает нож не на Кей. А на себя.

Кровь – горячая, вязкая – заливает вышиванку.

Голос Оли обрывается.

Песня замирает.

Кукла – визжит. В небе – треск.

М падает на колени.

И перед тем как глаза затягивает тьма,

она слышит тихий голос системы:

– Задание пройдено. Верность: подтверждена. Индивидуальность: сохранена.

– Пробуждение активировано.

М открывает глаза в другом месте.

Но внутри неё – разбито что-то важное.

Потому что даже если всё было ложью – друзья были настоящими.

Свет голубого интерфейса в её глазах пульсировал, словно сердце, и в его глубинах мелькали образы – лица, места, моменты, забытые и скрытые.

М закрыла глаза и позволила мыслям плыть.