Вы не авторизовались

Под надзором разлуки бесплатное чтение

Скачать книгу

* * *

«…Я приеду в Синявино с болью в груди…»

…Алёнушка, запомни братца!
Д. Самойлов

Я приеду в Синявино с болью в груди,
проигравший свой век в домино.
Усади меня рядом с собой, усади
на крыльцо, в лопухи, на бревно.
Я, сестрица, покуда козлёночком был
из таких нахлебался копыт,
что тебя я одну на земле не забыл,
и тобою одной не забыт.
Тополиной порою, как время придёт,
помолчи же со мной, помолчи, —
помоги мне расслышать семь сказочных нот,
за собою зовущих в ночи.
Отведи за овраг, через призрачный мост
на некошеный луг за рекой,
и студёных, дрожащих, мерцающих звёзд
зачерпни мне своею рукой.
Пусть взовьётся навстречу вожатый шмелей,
быстрокрылый царевич Гвидон,
и для той, кто румянее всех и белей,
терпкой ночи раскроет бутон,
и в четыре руки будут сыграны сны
и с поклоном тебе поднесут
ворожейка-судьба и дубы-колдуны
от могильного зелья сосуд,
и родится в крови молодая Луна
и не станет земли под тобой,
и вершины покажутся дном и со дна
дивный жемчуг всплывёт голубой.
Мне осталось дойти-доползти до ворот,
тихий свет заприметить в окне,
а рассказывать сказки всю жизнь напролёт
заповедано накрепко мне.
Я ни разу чужих не нарушил границ,
у меня небогатый улов —
лишь дыхание чистое белых страниц,
только чёрное золото слов.
Я оставлю их здесь – под бревном у крыльца,
во дворе, где растут лопухи, —
и пока ты выходишь во двор с утреца
на земле не погибнут стихи.

«А было то в Великих Луках…»

А было то в Великих Луках,
Когда вокзальный спал буфет, —
На лавке я в похмельных муках
Томился и сходил на нет.
Под головой был толстый свитер —
Наследство деда и отца.
А поезда летели в Питер
Всю ночь до самого конца.
Но в дверь вошёл Степанов Саша,
Имевший дело до меня:
«Не спи, Серёга, радость наша,
Всё отсырело – дай огня!»
Он был запойным и поэтом,
В любви несчастливым давно,
Но мне билет купил с рассветом
Из денег, бывших на вино,
Чтоб снова я прирос дорогой,
Садами белыми в цвету,
И ветром в тамбуре, и строгой
Звездой, набравшей высоту,
Чтобы навстречу из туманов
Летели чёрные поля…
Спи, как убитый, брат Степанов,
Прощай – вокруг твоя земля.

«Ты непрерывно ищешь выход…»

К. А.

Ты непрерывно ищешь выход,
А вот откуда, и куда…
Уже пора бы сделать вывод,
Пойти туда, где господа
Сидят уланы и гусары,
Тоску оставив на потом…
Ещё с тобою мы не стары,
Но в это верится с трудом.

«Было вместо пепельницы блюдце…»

Было вместо пепельницы блюдце,
Но огонь рождался от огня,
И нигде так больше не смеются,
Как тогда, на кухне у меня.
Может, и смеются, да не слышу,
И от дорогих моих гостей
Реже всё слетаются под крышу
Ласточки хороших новостей.
Что ж, – пускай и крыша прохудится,
Обнажится чистый небосвод,
И в чернила память, точно птица,
Не перо, а крылья обмакнёт.

«Ходасевич прострочит письмо…»

Ходасевич прострочит письмо,
А Иванов отпишет в обратку.
Так и слышится горе само,
И пора бы призвать их к порядку.
Наш пропитан подводный состав
Чёрным светом бесчинства и оргий.
Вы зачем тут вообще, Владислав?
Вы о чём говорите, Георгий?

«У нас в полку похожий случай был…»

У нас в полку похожий случай был:
Стрелялся на дуэли подпоручик,
И жаль, его фамилию забыл, —
Изрядный собутыльник и попутчик.
Но нужно знать Кавказ – в горах обвал,
От выстрела сошедшая лавина
Противников накрыла наповал,
И секундантов пала половина, —
И добрая, друзья мои, притом,
Достойная, быть может, смерти лучшей…
И я там был, и выбрался с трудом,
И наша вся судьба, как этот случай.

«Мысли надвигаются, как тучи…»

Мысли надвигаются, как тучи,
А хочу, чтоб были облака:
Как твои приветствия, летучи,
Как твои беспечные «Пока!»,
Чтоб опять глаза твои сказали,
То, во что поверить не смогу,
Как тогда, на Ладожском вокзале,
Как потом – на Невском берегу,
Как тогда, в маршрутах, снятых с линий,
В их огнях, в метели голубой,
Как потом, – в ночной метели синей,
Вечно заметавшей нас с тобой.

«Наливай, говорил, да и время засёк…»

Наливай, говорил, да и время засёк, —
Пить не поздно ещё, и не рано.
Мимо катер ходил под названьем «Васёк»,
Так и названный, в честь капитана.

За террасу отдельно, и яхтенный клуб,
И за паузы все в разговоре, —
Для твоих Гватемал и моих Гваделуп
За углом разливается море.

Мы до ручки дошли, мы у цели почти,
Оттого и слова замолчали,
Нам от солнца защитой служили очки,
А вино разбавляло печали,

От весов избавляло и принятых мер,
Разлучало со стрелкой минутной,
Точно врач судовой, Люмиель Гулливер,
Вечно ищущий шхуны попутной.

«Кругом бардак, стремленье к чуду…»

Кругом бардак, стремленье к чуду,
Сплошное горе от ума.
Пришлось восстать, помыть посуду —
Она не моется сама.
Видны края, видна каёмка,
Тарелок жёлтые круги…
Скажи мне, Боже, прямо, громко,
И, если можешь, помоги.
Вода не с неба, а из крана
Мне вместо счастия дана, —
И проступает эта рана,
И наступают времена.

«Не коснулся Онеги твоей и Оби…»

Не коснулся Онеги твоей и Оби,
Неприкамлен тобой, неприволжен, —
Как не любишь меня, так и впредь не люби,
Только я тебе, Родина, должен:
Лишь под небом твоим не сносил головы,
Пил в парадной, курил у помойки,
И бродил надо льдом коченевшей Невы,
И с друзьями прощался на Мойке.

«Ничего, что ольха облетела…»

Ничего, что ольха облетела
На пороге густеющих дней
И что было не каждому дело
До листвы, прошумевшей на ней.
Дал мне Бог непросохшее поле
И ладоней твоих забытьё.
И душе пропадающей, Оля,
Дал я горькое имя твоё.

«Как в последнем ряду кинотеатра…»

Как в последнем ряду кинотеатра,
Как на заднем сиденье такси —
Я теперь ради этого кадра
Всё отдам, даже больше проси.

В панорамном – сплошные новинки,
Ретрофильмы одни в «Спартаке»,
К волосам приставали снежинки,
И рука отдавалась руке.

И проходу беда не давала,
И тоска разливала вино
В нашей школе по классу провала,
В неоконченном, в общем, кино.

Как на Кирочной мы целовались
Посреди чёрно-белой зимы,

Скачать книгу