Гитлер, Баксков и другие… Книга четвертая бесплатное чтение

ПЕРСОНАЖИ ВЫМЫШЛЕНЫ. ЛЮБЫЕ СОВПАДЕНИЯ С РЕАЛЬНЫМИ ЛЮДЬМИ – СЛУЧАЙНЫ.

Среди мрачных облаков, сгустившихся на фоне Большой войны, разразилась буря жадности. Державы Стимпанка, словно хищные птицы, метались в поисках добычи, стремясь разделить мир на куски, как будто он, мир, был сдобным пирогом, впопыхах оставленным Глав-стимпБогом на глобально-политической столешнице. Но Резидент, кто прислушиваясь к голосу разума Иосифа – который некогда получив колобок от Адольфа, – словно знал, что за этим кроется и не поддавался искушениям. Он не взял семечки из рук Легитимного во время парада, как никто, понимая, что истинная сила заключается не в мелочах, а в идеалах иных.

Баксков неоднократно погружался в раздумья о том, что ему до щемящей душевной болезненности нравится агент Скобеива, с которой они позапрошлой осенью, в ноябре взорвали секретный аэродром вместе с самолетами и, захватив множество важной документации, не без приключений выбирались из Чехословакии. Пересекая поездом европейские границы, Николай и Ольга тогда блестяще изобразили «семейную пару». Ольга, с «беременным» животом, под которым скрывалась плотная кипа документов, выглядела довольно мило и правдоподобно, словно действительно находилась на последнем месяце беременности. А Баксков – с удовольствием вжился в образ нежного и заботливого мужа, что добавляло «спектаклю» в их миссии – не лишнюю долю обворожительного шарма теплой «семейной атмосферы».

…Ольга – напарница. Соратница, которой посреди необходимых, присущих разведдеятельности, придумок в части конспиративных трюков, пришлось одарить его сладостью своего тела. …А, Марта! …Она тоже давно ему родная и к нему накрепко приросшая. …Или он к ней приросший… Ведь она – так неповторимо хороша, и обворожительна, до безумия… Любима им, он чувствовал, – беспощадно и необратимо. …Ведь с такими сожалением, раскаянием и осознанностью просила его ее простить за тот, неприятный для него, супруга, – случай, с Бруно Штирлецем…

Когда-то обмен на разрешение этно-германской экспедиции от Аненербе поработать в Ворошиловграде в поисках артефакта, Гитлер предложил Сталину помочь в борьбе с антироссийской истерией младо-европейских стран. Младо-президенты обиженных соседством с Россией стран особенно надрывались со всех парокластерных экранов коллективного запада, создавая Стимп-советской Росии в международном пространстве имидж нежелательного свойства.

Гитлер, до которого наконец дошло, что Сталину требуется больше, чем монгольские степи и прокорм тьмы голодных китайцев – возжелал манипулировать Сталиным через паро-Тьюб. Он отдал приказ солдатне своих паро-насосно-хакерских батальонов коверкать все ролики со Сталиным. Паронасосные хакеры, почти совсем вставшего с колен рейха, потрудились над роликами, и Сталин стал в них выглядеть супер-дураковато – как на иллюстрации, еще не напечатанных – в то достославное стимп-время – номерах «Юности» с приключениями солдата Чонкина. Но в суровой, неискаженной Геббельсовскими медиабрехнизмами стимп реальности Сталин был самим собой как внутренне, так и внешне. И так, всегдашне, с самим собой искренний и усиленный подсказками Гурджиева, он выстоял в противостоянии с валом, гуляющих в пароинет-Тьюбе, антисталинских роликов, пытавшихся ущемить его, Кормчего, имидж. Его, Сталина, хоть и тронутое паранойей, но крепкое ментальное устройство организма звучало краше и могущественнее, звучаний организмов других лидеров мировых держав, уже давно договорившихся медлить со вторым фронтом, в войне, в которой Польша во главе с Анжем, как и Япония, желала выступить на стороне Германии. И в этом политическом многопарообразии Младо-дряхло европейские политические взбалмошные паро-теле «писюхи-чухонки» истошно истерили о «преступлениях» Кормчего, ослаблявшего репрессиями сионистское крыло своего генералитета и бесконечно испытывавшего новоизобретенные вялострельные конвенциальные военные новинки.

Сталин давно разлюбил Адольфа, скомпрометировавшего себя «фабриками смерти» и умерщвлением заложников. Германские орды на всех стимп-фронтах, терпя фиаско откатывались назад к Берлину.

«Как бы там, в Берлине моя Марта не застрелилась от безысходности, что, вероятно охватит весь вермахт, в предчувствии им своего скорого конца» – Беспокоился Баксков, сортируя в Ворошиловграде шумерские таблички, и составляя их опись для подотчетной передачи бюрократам музейного ведомства. Поскольку все члены «Аненербе» обязаны были перед уходом в экспедицию сдавать на временное хранение свои паро-мобильники, то Баксков почти год был в разлуке с женой, ему за все это время ни разу не удавалось с ней пообщаться. И он не знал, что Марта уже – далеко не так, как прежде восторгалась идеями своего фюрера. Перед самым отъездом в экспедицию «Аненербе» Баксков, подсунул жене несколько брошюр с трудами классиков марксизма, переданные ему Резидентом. Но он совершенно не был уверен, что Марта, именно после того как узнает «Как реорганизовать рабкрин», – совсем перестанет преклонятся перед политическим гением своего канцлера.

Дуда уже был давно исключен из вождей «несгинелой», нелюбимой фюрером, этой самой Польши, которую уже полностью захватили сталинские полки. Несмотря на участившиеся налеты вражеской авиации на Берлин, Марта, тем или иным способом, все еще получала любовные записочки, а то и звонки – от приставучего Анжа Дуды. И ей все приходилось думать – как бы его отшить. Оттолкнуть от себя подальше, потому как слишком надоедал ей своими попытками -за ней, женщиной замужней – ухаживать. «Не лучше ли будет – попросить своего прямого начальника – убить его. Ведь только один короткий звонок массы Геринга – Мюллеру и надоедливому Анжу – более чем быстрый конец. Достанут где угодно. …У Мюллера такие как штандартенфюрер Бруно… и ему подобные – свое дело знают». – Подумывала иногда Марта. Но в глубине своей светлой души Марта не могла согласится на участие в убийстве в любой его форме. Испытывавшая глубокую любовь к мужу, она не хотела жизни без любви даже для Анжа, и от своего великодушия, втайне желала ему всяческого благополучия на его любовном фронте. …Только бы где-нибудь – подальше от себя. Марта подошла к комоду, на котором в латунной рамке стояла фотография мужа, запечатленного на сцене «Дойче Оперхауз», одетого Иваном Сусаниным. …Взяла фото супруга, подержала в руках. Поднесла к лицу и нежно поцеловав, поставила на место…

Тем временем Прост, в который раз перепивший амбры, забыл о своих обязанностях. Его мысли, затуманенные сладким опьянением, не позволили ему своевременно напомнить соответствующему МИДу о том, что Украмбия, как хрупкий цветок, нуждается в защите и заботе, чтобы оставаться в зоне энергетического комфорта любой ценой. В этом украмбийском хаосе, где переплелись жадность и безумие, лишь немногие оставались верными своим высоким стимпанкическим принципам. На «глобальной столешнице» складывалось так, что – лишь время покажет, кто выйдет победителем из этой тени, вдруг так плотно окутавшей всю Стимпанк-эпоху.

Оставшись в одиночестве наедине с осенней природой Баксков вдруг совсем перестал помнить, что он сопран-певщик, член группы аненербе, или завербованный резидентом Путеным красный разведчик стимп-страны Советов. Погружаясь, вдруг, все глубже в спонтанные философские размышления о смысле собственной жизни, он на некоторое время, уж в который раз, – словно забывал – как ему петь и как ему жить дальше. «Зачем человек живет, если он все равно умрет?» – Задавался непростым вопросом бывший певщик…

Но затем, словно очнувшись от размышлений, сопран, вытащил из рюкзака Курта компактный паро-электрический «Телефанкен» и передав морзянкой в наступившее время сеанса связи резиденту Путену стихотворный текст своего перевода с древне-шумерского, облегченно выдохнул. С сожалением вспомнил приставленных к нему помощников, которых во имя спасения себя – пришлось застрелить. Он достал флягу с коньяком, и после двух глотков негромко произнес наподобие печального тоста: