Марргаст бесплатное чтение

Глава первая

Выбрав путь сражений с Тьмой, забудь имя Рода.

Потому как нет у тебя больше ни семьи, ни тени.

Отныне ты смаг.

Начало Кодекса Братства Тишины

Их было двое в пустой сырой комнате – пожилой мужчина и заплаканная девица. Расставленные по углам свечи не давали достаточно света, но было видно, как на столе между этими двоими, словно отрубленное щупальце, вяло шевелился ветхий договор. Когда нет пути назад, многое перестает казаться страшным.

Или странным.

– На что ты готова, чтобы вернуть суженого?

– Н-на все.

– Не торопись. Выбор сложен. Каждый раз, открывая ту дверь, я впускаю не одну сущность, а две. Таков закон равновесия. Я спрошу еще раз, и подумай старательно: на что ты готова, чтобы вернуть своего возлюбленного?

В ее голосе звучала почти физическая боль:

– Смеешься, да? Я не отрекусь от своих слов! Делай что нужно. Я… я принимаю все условия. Эти земли не дали мне ничего, кроме страданий. Плевать, что будет с ними дальше! – Блеск ножа. Капли крови упали на пергамент и моментально впитались. – Пусть мой дорогой Зар вернется!

Горький вскрик должен был разнестись по всему дому, но отчего‐то этого не произошло. Он словно бы увяз и растворился в скрипучем, как треск старой половицы, смехе незнакомца.

– И впрямь дорогой. Но кто теперь позволит жалеть о цене, срединное дитя?

В поздний час солнце напоминало раскаленную головешку, что медленно тонула в изумрудном полумраке леса. Колючие кроны вдалеке сливались в одну бесконечную полосу. Скучнейшее зрелище, особенно спустя несколько недель путешествия.

– Допустим, ты прав. Но где тогда доказательства, хотя бы одно? – в который раз спрашивал я, поочередно выдергивая ноги из сугроба.

– Может, это скрыто от людских глаз? А?

– Настолько хорошо скрыто, что все о нем знают… Ты сам‐то хоть раз сталкивался с проявлениями бесовской силы? Встречал анчутку с рогами? Чертей? Ведьм? Я уже молчу про божью кару, под видом которой волхвы вытягивают у людей значительную часть их медяков. Уверяю тебя, это выдумки невежественных крестьян. Все, что мы видим, имеет плотскую природу и вполне объяснимо наукой.

– Какой же ты твердолобый, фу! – Се́лио тяжело дышал.

Мы брели, утопая в снегу по колено, а со стремительно темнеющего неба продолжали падать крупицы холода. Я был не ахти каким путешественником, и путешествие давалось тяжело.

«Так что вернуться, если передумаем, мы уже вряд ли сумеем. Селио точно сам своими ногами не пойдет», – мелькнула запоздалая мысль.

Утешало одно: бобровые дворы встретили нас весьма дружелюбно. Мой кошель пополнился целой горстью серебряных монет. И я надеялся, что в Фе́нзино выйдет не хуже. Везде, куда еще не добралась вера Един-бога, сохранился спрос на заговоренный янтарь, зубы Мыколы и прочие бесполезные обереги.

В ином случае идея покинуть защищенные стены родного города становилась дурнее, чем предполагалось изначально.

– Ну нельзя же отрицать существование таинственных явлений, – мой друг упрямо продолжал давний спор, то и дело облизывая нос горячим языком. – Не в наших краях, где люди живут бок о бок с русалками и домовыми… Тебе с такими мыслями надо в Епископархию идти, а не по дремучим поселкам шляться!

– Не сравнивай мою жажду наживы с алчностью служителей веры, – воскликнул я. – Волшебства не бывает! Богов нет! Истина в том, что, утопившись с горя, русалкой ты не станешь. Разве что кормом для нее. Иные расы – не более чем живые существа из плоти и крови, они не могут изменить чью‐либо природу!

– А мне и не нужно ничего подобного. Чего хорошего рыбиной стать?

Он устало вильнул хвостом.

Для обычного волка Селио был чересчур нескладным. Массивное туловище и осмысленный взгляд выдавали в звере перевертыша. Лапы его оканчивались подобиями ладоней, только более узкими и покрытыми длинной шерстью пепельного цвета.

Именно такими созданиями славились Кумельга́нские леса и изобиловали изощренные детские сказки.

Хорошо, что простой люд не привык разглядывать диких зверей, а предпочитал сразу спасаться бегством. Невнимательность селян частенько бывала нам на руку.

– Даже если нас не превратит в лягушек обманутая тобой старушка и не проклянет за кощунство Меру́н, стоит быть осторожнее, – сказал Селио, принюхавшись. – Чуешь? В воздухе так и веет тоской.

Я поежился, словно тулуп из овечьей шерсти совсем перестал согревать. Пойти в Фензино нам посоветовал староста Дворов, уверив, что в тамошней речке поселилось недоброе лихо.

Отчего‐то повадилось оно воровать домашнюю живность, особенно часто – кошек. Сперва люди подумали на лесной народец, но потом стало очевидно, что дело не в нем. Не могли нечистые животных съедать, а головы рядком вдоль улицы ставить. Жители деревни списали все на злого духа, поэтому им срочно потребовалась помощь колдуна, которым по определенным причинам часто считали меня.

В другое время я бы с радостью отказался от этого заманчивого предложения. Ярких ощущений мне и без того хватало по роду деятельности. Но после продажи жене старосты Дворов молодящего зелья, почти целиком состоявшего из грязи, нам срочно потребовалось отправиться куда подальше.

– Ты просто устал, – сказал я, ободряюще потрепав перевертыша по холке. – Вот доберемся до деревни, а там найдется теплый угол, мясо на углях, свежий квас – все как ты любишь.

Когда мы нашли нужную тропу, уже совсем стемнело.

Вдалеке мигали слабые огоньки: должно быть, светились окна деревянных срубов. Направившись в ту сторону, мы вышли на поляну и столкнулись с жутковатого вида идолом, выстроганным в теле засохшего дуба. Из самого его сердца на нас скалилась Мать Макошь: ее лицо спокойно совмещало в себе женские и паучьи черты.

«Староверы, значит. Н-да, таких вокруг пальца обвести непросто», – но я не стал высказывать опасения вслух.

В прежние времена считалось: чтобы мольбы были услышаны, богам нужно даровать особое подношение. Не мед, сдобу, ленты и цветы, а кое-что более ценное. Например, баранью кровь.

Поглядев на губы деревяшки, перемазанные чем‐то бурым, я невольно почувствовал подступающую волну тошноты. Что же увидели жители деревни? Они явно напуганы, раз прибегают к старым методам защиты.

Селио, похоже, подумал о том же и глухо заворчал. Из его пасти вырвался пар.

– Прости, друже. Этот крепкий орешек необходимо расколоть, даже если зубы болят.

Я решительно достал из наплечной сумки все необходимое и начал подготовку. Если повезет, кровожадным чудищем окажется обыкновенный мальчишка, излечить которого сможет хорошая порция отцовского ремня, а не «колдовские знаки» на отсыревшей бумаге.

Надев черный плащ, испещренный рунами, поверх одежды, я завязал шнурок у шеи и оправил загибающиеся полы. Натянул остроконечную шляпу. Все почему‐то считали, что у колдуна должен быть именно такой наряд, а я находил его не только нелепым, но еще и крайне неудобным. Напоследок я пририсовал золой из специальной баночки темные круги под глазами и заострил нос, чтобы казаться старше. Семнадцатилетнему пареньку деревенские точно доверять не станут.

– Ну, как?

– От твоей красы шерсть в глотке комом, – усмехнулся волк.

Верно. Существуй колдуны на самом деле, они бы сгорели от стыда. Со стороны казалось, будто огородное пугало обрело жизнь и отправилось ломиться сквозь сугробы. Но раз мазь для мужской силы чаще покупают у чудака в плаще – кто я такой, чтобы спорить?

Наконец мы пришли в деревню. Как обычно, первым делом все обратили внимание не на меня, а на старину Селио. «Это волк, волк!», «Несите оружие!» – приветствовал нас воплями мирный народ Фензино. Когда я приблизился, собравшись встать в отрепетированную позу, один из селян подбежал и схватил меня за рукав.

– Беги, дурень!

– Куда? – опешил я, немного выйдя из образа.

– Туда, где спина заканчивается! Что ж ты?.. Шевелись! Или хочешь, чтобы тебя сожрали?

Чудак попытался оттащить меня в ближайшую избу. От неожиданности я позволил себе на миг утратить контроль над ситуацией. Селио неуверенно рычал. Его быстро окружала враждебно настроенная толпа: в руках у многих были тяжелые дубинки и вилы.

Вот это прыть! Обычно хватало пары резких фраз и самого наличия ручного волка как доказательства моей силы, чтобы жители спешно начинали предлагать ночлег и несли еду. А тут такое…

– Да пусти ты! – Вырвав наконец рукав из цепкой хватки доброхота, я поспешил обратно. Не хватало еще, чтобы моего друга покалечил какой‐нибудь сиволапый медведь!

Селио крутился на месте, стараясь избежать ударов: разок неслабо так куснул самого воинственного мужика за запястье, отчего тот начал выкрикивать грязные слова о матерях всех присутствующих и матери Селио в частности.

Мне потребовалось немалое усилие, чтобы попасть в центр круга. Край плаща зацепился за что‐то острое, так что пришлось повозиться, прежде чем получилось добраться до волка. Сунув ладонь в карман, я набрал в горсть и тут же бросил вниз, под ноги, щепотку горюч-порошка. Когда крупинки коснулись снега, пространство вокруг заполнилось дымом и треском. Нападавшие в испуге шарахнулись прочь.

Представление началось, хоть и с небольшой задержкой.

– Как смеете вы поднимать руку на священного фамилиара спасителя, что пришел вам на помощь? – загрохотал я. – Или сей край не постигла беда, или я здесь не желанный гость? Иль смерти не боитесь, ничтожные?!

От дыма першило в глотке и щипало глаза, но это того стоило. На меня обратили внимание. Вонь вокруг и следы гари на щеках придали моему образу еще большую внушительность. Особенно когда края злополучного плаща начали тлеть.

Толпа застыла, затем молча расступилась, пропустив вперед сутулую женщину. На ней был тулуп с оторочкой, а под ним – традиционное шерстяное платье. Седые волосы были собраны в длинные косы. Смуглый лоб обрамляли массивные височные кольца.

– Кто ты, странник? И почему пришел с диким зверем?

– Я не странник, а Селио не дикий зверь. Вы имеете честь видеть носителя семи Знаков, укротителя нечисти, того, кто окунулся в реку Смородинку и выжил, Константиноса Златного! – Я отчаянно пытался не раскашляться прямо посреди выученной речи. – Слышал, вам помощь нужна.

Она окинула меня тяжелым взглядом.

– Верно. Нужна. Ты можешь нас спасти?

Ко мне устремились взоры всех жителей деревни. Сотни горящих безумных глаз – пугающе много. Волк под рукой хрипло выдохнул, будто попытался предостеречь от необдуманных решений.

– Кто вас потревожил?

– Зло, сударь, – женщина горько усмехнулась, поглядев куда‐то в сторону, – чистейшее зло.

Для отдыха нам предложили дом волхва. Тот сбежал, как только начались странности. Как рассказала Го́да – старейшина, занявшая этот пост после смерти мужа, первыми эти края покинули птицы. Жители заметили, что вокруг больше не слышно карканья ворон, снегири и даже совы – все куда‐то исчезли.

Поначалу в деревне подумали, что чем‐то прогневили Мать Макошь. Но подношение в виде козленка не помогло. Затем на улицах стали появляться отрезанные головы. Когда Года описывала их, на ее лице читался ужас: глаза у несчастных кошек были выколоты, языки разорваны.

Вскоре в Фензино не осталось пушистых мышеловок, и лихо переключилось на собак. А потом пропала младшая дочка гончара Олега. Ее не было несколько дней, а когда девочка вернулась, вся в ссадинах и синяках, то стала другой: злой, угрюмой, сулящей всем мор и голод…

Люди стали бояться спать по ночам. Они попросили помощи в столице, но гонец так и не вернулся с подмогой.

Все это старуха рассказала по пути к нужному дому, а проводив нас до порога, отправилась к себе.

Я раскладывал на столе фальшивые реликвии и обереги, обдумывая услышанное. Продавать мусор под видом спасения не хотелось. Среди этих людей, вымотанных морально и физически, явно завелся безумец, который развлекался похищением детей и осквернением святынь. Все оказалось слишком серьезно, не то что раньше.

«Может, нам стоит уйти?»

Я осторожно нащупал разрез в подкладке тулупа, проверив тайник. Монеты лежали в кошеле, бережно обернутые в войлок, чтобы заглушить звон. С каждым годом добывать их становилось труднее. Люди переставали верить в старых богов и их защиту, из-за чего таким, как я, приходилось уходить все дальше и дальше на Север.

За этими размышлениями вечер пролетел незаметно. Когда я уже собирался лечь спать, в дверь тихо постучали.

Селио поднял голову со скрещенных лап и рыкнул. Внутрь комнаты осторожно вошел мужчина. Он был абсолютно седым, с выцветшими радужками глаз, похожими на ледяную корку. Гость покосился на волка, но не испугавшись, а будто бы отстраненно удивился присутствию в жилище лесного зверя.

Я молчал, ожидая, когда гость сам заговорит. Но незнакомец просто стоял, медленно моргая, пока Селио не решился рявкнуть. Тогда мужчина снял с шеи предмет, висевший на кожаном ремешке, и положил на стол передо мной.

Массивный золотой перстень. Судя по размеру ободка, украшение было женским. Такое просто не смогло бы налезть на широкий мужской палец. Оправу в виде лица, раскрывшего рот в немом крике, украшал крупный рубин, яркий, как капля крови. Блики от пламени свечи жадно скользили по изгибам перстня, но, попав в глубину драгоценного камня, сразу гасли.

Похоже, это сокровище долгие годы носили под одеждой, не снимая. Кожаный ремешок засалился и пропах потом.

– Мой дед нашел его, когда странствовал по землям Славии. Это было у порогов Ке́йбы. Возьмите.

– Зачем? – спросил я осторожно. Происходящее мне сильно не нравилось.

– Он дорогой, очень.

– Это я вижу. Чего хотите взамен? Чтобы я нашел убийцу ваших кошек?

– Верните мою дочь. Ее схватило лихо. Она ушла вниз по реке и вернулась вместе с кем‐то другим внутри… Эта сущность не дает ей жизни! Вы же укротили волка, значит, и это сможете!

«Ясно. Все еще хуже, чем казалось».

– Понимаю ваше горе. – Я старался не думать о цене подношения и даже не смотреть на него. – Но здесь я бессилен. Эфемерные сущности не способны поселиться в теле человека. Вы с вашим ребенком стали жертвами иного недуга. Идите спать, а утром я…

Внезапно ночь пронзил крик, полный нечеловеческой ярости. Я вздрогнул, Селио вжался в угол, а наш гость безжизненно улыбнулся.

– Если бы я мог, колдун. Если бы мы все могли.

Глава вторая

Порой злато просит больше, чем ты можешь ему дать.

Старая поговорка

Меня разбудило чавканье.

На кривой скамье у окна сидел голый человечек с очень волосатой спиной и карими глазами Селио. Он хрустел сухарями, отгрызал куски от сочного шмата мяса и запивал все это парным молоком прямо из кувшина. Заметив, что я проснулся, человечек попытался скорее закончить трапезу. Испачкав пальцы в мясном соке, затолкал в глотку последний кусок и сыто рыгнул.

– Перестань, – поморщился я. – Из-за таких вот способностей нечисти люди и начинают верить в чары, проклятия и прочую ерунду.

– Так гораздо удобнее. Ты хоть раз пробовал жевать еду с пола? – Волк неохотно проглотил последнюю луковку и стряхнул личину, как собаки стряхивают воду с шерсти. – Твоя затея едва не испортила мне аппетит.

– Ну-ну, я вижу.

– Не смешно. Ты хоть знаешь, как тонко чувствуем мы, перевертыши? Тот крик не живому существу принадлежал. Я глаз не сомкнул. Клянусь, здесь творится какая‐то бесовщина.

– Ты слишком впечатлительный, мой друг, но тут я с тобой согласен. Ничего хорошего не выйдет. Побудем здесь день-другой, затем вернемся в Белый город, подальше от необразованных деревенщин.

Я невольно покосился на перстень. Он остался лежать на прежнем месте, ослепительно дорогой в сравнении с потрепанным ремешком и скромным убранством комнаты. На деньги, вырученные от продажи украшения, мы могли бы безбедно жить несколько лет.

– Ванька! Ты не слушаешь!

Жесткая пасть вцепилась в воротник, сдернула с кушетки и вжала в холодный пол. Волк мотнул лобастой головой несколько раз, собрав мною пыль. Пожелай он моей смерти, она бы мгновенно пришла. Но Селио потрепал аккуратно и только обслюнявил кожу.

– Надо уходить. Я тебя очень прошу, – с нажимом сказал он, разжав челюсти и заглянув мне прямо в глаза. – Тут все неправильно. Мне… страшно.

«А вот это что‐то новенькое».

Однажды мы нарвались на последователей Холодной мамы, которые молятся о нескончаемой зиме. Но даже эти кровожадные безумцы, что пытались снять с нас кожу во имя вечной зимы, не смогли запугать гордого оборотня-перевертыша.

– Что случилось? Только не говори про чутье. Мы облазили половину деревень вокруг барьера берегинь. Нигде и намека на волшбу не было!

– Разве жители Фензино кажутся трусливыми? Их, по-твоему, легко напугать? – рассердился волк. – Они живут на границе с Кумельганскими лесами! Здесь не ходят дозоры богатырей или княжеские сотни!

– И? Чудовища их не пугают, а вот люди… Люди намного страшнее.

– Не способен человек сотворить такое в родном доме.

Я поморщился, внезапно вспомнив последние дни отца. На душе стало гадко.

«Не надо было тебе ничего рассказывать», – прозвучал в голове его пустой, хриплый от болезни голос.

«Вот уж неправда. Способен, еще как способен».

Подойдя к окну, я поднял перстень на уровень глаз. Свет отразился в роскошном рубине, вплавленном в медовое золото. Сотни золотых, тысячи… Обернулся к волку. Сердце сжало от дурного предчувствия, которое я не без труда подавил. Мы не тру́сы. Решение уже принято.

– Мы не станем им ничего обещать. Но раз плата получена, давай хотя бы глянем на эту злобную сущность?

Девочку звали Беля́ной. В следующем месяце ей должно было исполниться десять лет. Она ушла собирать зимнюю малину и не вернулась к обещанному времени. День родители бродили по округе, два. Пока на третий не нашли всю ее одежду, аккуратно сложенную в кустах у ручья, кроме нижней рубашки. Выходило, что Беляна ушла в лес почти нагая. И это в лютый мороз!

Вернулась она в три часа ночи. Коровье время, как говорили староверы, в него угодно творить злые дела.

Девочка была в ужасном состоянии: кожа казалась мертвенно-белой, десны опухли от того, что дитя пыталось грызть кору деревьев. Никто не обратил внимания на странную молчаливость и спокойствие беглянки. Не до того всем было. Отец с матерью готовились после кошачьих голов найти во дворе и ее белокурую головку, однако ж пронесло.

Не сразу они заметили, что Беляна утратила всякий интерес к пище. А когда с девочкой пытались заговорить, та отвечала невпопад. И все произносила грубо, резко, скрипучим, точно у старухи, голосом. А после того как она почти откусила соседке палец, девочку перевезли из родного дома в старый амбар.

– Тут даже лики предков оказались бессильны. Воет она, как будто пытают. Все стены внутри исцарапала, – сказала Года. – Мы думаем, мучает ее кто‐то. Не отпускает. На ниточку подвесил и дергает изредка.

– Животные пропадать перестали? – поинтересовался я. – В смысле, когда девочку заперли в амбаре.

– Это да. Ну так их и не осталось больше. Последний кот, и тот на капище живет. А тебе зачем, почтеннейший колдун?

Я промолчал, подумав о своем. Дикие нравы, сливаясь с суевериями, порой порождали страшных тварей.

Года с нами не пошла: отворила дверь и сделала приглашающий жест. Внутри царили полумрак и духота; вдоль правой стены стояли лики Рода – мрачные фигуры предков. В самом темном углу валялся грязный сенник, забитый травами, на котором лежала скованная по рукам-ногам Беляна. Тут же, рядышком, стояла одинокая плошка с водой.

Девочка молчала, только всхлипывала.

Ее одели в сарафан из холщовой синей ткани. В волосах торчали засохшие цветы, некоторые даже с корнями.

Мы приблизились. И я вдруг всей кожей ощутил ужас Селио. Когда долго работаешь с кем‐то в паре, невольно учишься улавливать его настроение.

Пленница резко затихла, уставилась на волка, и тот заскулил. Спустя миг у его ног образовалась лужа, Селио жалобно завизжал и молнией выскочил из амбара, оставив нас наедине.

– Ты кто? – спросила Беляна, переключившись со светящегося прямоугольника проема на мой вычурный ведьмачий наряд. Радужки ее голубых глаз украшала паутина лопнувших капилляров.

– Иван, – честно ответил я.

– Иван-царевич? Или Иван-дурак?

– Просто Иван.

– Так не бывает, – хихикнула она. Хотя еще секунду назад лицо было залито слезами. – Просто Иван, просто дурак…

Я опустился на колени. Прощупал слабое биение пульса на запястье, быстро отогнул веко, удивившись тому, насколько сухая у пленницы кожа.

– Лучше скажи мне, а ты кто?

– Разве эти дурни не сказали? – удивилась Беляна. Она приподнялась на локтях, отчего хрупкое тельце изогнулось еще неестественнее. – Я нелюдь, нелюдь я!

– Разве темная сила выберет себе тело маленькой девочки? Не логичнее бы было стать кем‐нибудь большим и сильным? – улыбнулся я.

– А ты много темной силы на своем пути встречал?

– До этого – ни разу.

– Так я первой буду!

Хохот, вырвавшийся из ее глотки, напомнил грохот падающих горшков, раскаты грома и тут же перешел в сдавленное бульканье. Подобное поведение лишь укрепляло мою веру в то, что в случившемся не было никакой магии.

– Беляна, ответь-ка мне… это не ты животных истязала?

– Кошек и собак, что ль?

– Их самых.

– Ненавижу, – задумчиво пробормотала она. По подбородку девочки потекла слюна. Светлая головка стала раскачиваться. – Ненавижу их, особенно кошек. Твари гадкие, знают, что мы идем. И твоя псина такая же.

– А какая ты нелюдь? Кикимора, а может, домовой или игошка?

Я решил сменить тему разговора. Она фыркнула.

– Все‐таки ты Иван-дурак. Молоденький и глупый.

– Пускай так, зато дураки никого не обижают. Ну а тебя обижали? С тобой что‐то произошло в лесу?

– Сними печать – все расскажу да покажу. – Беляна вновь расслабилась.

Нагнувшись, я разглядел на ее шее домотканую ленту с красными узорами из птиц. Такие матери и бабки обычно вышивали для защиты детей. Места, где она плотно обхватывала девичью кожу, покраснели. Просунув несколько пальцев под ткань, я ослабил давление. Из груди Беляны вырвался вздох.

– Вот так, хорошо. Давай же! Еще чуть-чуть, и скоро я смогу вылупиться!

«Нет, ну что за глупости…» Ощутив укол раздражения, я отдернул руку, встал и неспешно направился к выходу. Вслед мне летели ругательства, стоны и хихиканье. Года ждала снаружи. Она с облегчением поцеловала амулет, который достала из-под одежды, и сказала, что видела моего волка улепетывающим прочь из деревни.

«День только начался, а я уже хочу напиться!»

Узнай они – и Селио, и эти крестьяне – о существовании болезней, которые не трогают плоть, но заражают душу, вероятно, сильно удивились бы. Истинные кошмары таились не под пыльными половицами или в темных чуланах, а там, откуда их куда как сложнее было выгнать. В головах.

Я нашел перевертыша у злополучной реки Ветхи. Недалеко крутилось колесо водяной мельницы, разнося по округе противный скрип трущихся друг о дружку деревяшек. Ледяной поток кусал камни, врезался в потемневшие зубчики, заставляя деревянное сердце биться.

Здесь не смогли бы обосноваться русалки, любящие тишину, уединение и горячие ключи. Здесь также не стал жить водяной, иначе с приходом зимы Ветха заледенела бы целиком, создав лучший покров для его сна. Это была самая обыкновенная мирная река.

Я встал рядом. Селио не мигая смотрел на проплывающие мимо ветки и куски льдин. Позади, на приличном расстоянии от нас, взволнованно топтались жители деревни, и они всё прибывали. Видимо, ожидали каких‐то особых чудес.

– Неподалеку есть мелководье, где‐то с пару локтей шириной, – тихо, чтобы другие не услышали, сказал волк.

– Хочешь сходить поплавать?

– Нет. Я там порылся… В общем, не зря люди думают, что проблема именно в реке.

Мы отправились вниз по течению, раздвинув колючие кусты, и вскоре набрели на протоптанную полянку. Снег вокруг украшали вкрапления упавших синих ягодок можжевельника. На мелководье вода оказалась взбаламучена из-за того, что мой напарник успел и там порыться.

Подойдя ближе, я оторопел. В многочисленных ямках лежали чьи‐то останки.

– Остальные части пропавших животных! Все, кроме голов! – объяснил Селио, лапой убрав часть земли. – Вот кошачий хребет, старый. А вот подальше лежит лучевая кость. На ней даже мясо сохранилось. Судя по размеру, крупный был кобель. Я подсчитал: около семнадцати захоронений, все сделаны в разное время. Видишь разницу в степени гниения?

– Угх!

Я задрал голову, постаравшись унять дурноту. Селио‐то, конечно, все равно. Он хищник, ему эти несчастные зверюшки все равно что напоминание о трапезе. А я ненавидел мертвечину, хоть и учился когда‐то на знахаря.

– Как ты их нашел? – Хотя ответ был очевиден. И я не очень хотел его услышать.

– По запаху того… той… Это место пахнет девчонкой.

– Это еще ничего не значит.

– Ты ее видел, она ненормальная! Стоило мне посмотреть на нее, и… Там капкан, Ваня. Даже тьма бездны не сравнится с этим взглядом. Невидимые челюсти сомкнулись и отрезали меня от остального мира. Я никогда подобного не испытывал.

– Селио, ты же не думаешь, что вместо Беляны в деревню пришел бес? – Пришлось опуститься на колено, чтобы быть с напарником на одном уровне. – Местные жители, понятное дело, дремучие, но мы‐то с тобой из столицы. И знаем, что каждый монстр из Владимирского бестиария был кем‐то когда‐то выдуман. Пойми, девочка больна, причем серьезно! Но даже это не дает нам повода обвинять ее в живодерстве!

– А что скажешь о птицах? Они по-настоящему исчезли. Я не слышу ни единого животного звука, округа опустела на многие версты! – Шерсть на загривке волка вздыбилась. Он со злобой поглядел в сторону покосившихся домишек. – Ты говоришь, что тот ребенок болен. Но родители девочки до последнего времени не замечали за ней странностей. Разве можно заболеть так внезапно?

– Представь себе. Вот я однажды видел, как на ярмарке утка несла вместо яиц шелковые платки. Думаешь, там тоже была замешана волшба? – сам говорил-говорил, а память, будто назло, утекала в прошлое, вытаскивая из закромов давно забытую картину детства. Радуга на фоне белоснежной скатерти…

На руки матери падают лучи солнца. С помощью кристалла и движений ловких пальцев по стенам разлетаются дорожки многочисленных радуг.

– Смотри, Ванечка, это колдовство.

– Настоящее?

– Конечно, глупенький! Я все могу, если захочу. Только папе не говори, пусть это будет нашим с тобой секретом…

– Что будем делать? У нас нет навыков, чтобы помочь этим людям.

Я вздрогнул, вырвавшись из плена воспоминания. К чему оно сейчас было?

– Дай подумать, дружище…

Пока прикидывал, стоило ли рассказать Селио о своих планах, я заметил, как к нам робко приблизились несколько парней. Видно, устали ждать, когда мы вернемся к мельнице. Их напугали крики. Со стороны же неясно, с кем я могу тут спорить.

Вот они и ринулись проверять, все ли в порядке. Затем разглядели останки животных, как‐то резко побледнели и принялись читать наговоры. Эта находка окончательно убедила деревенских в моих способностях.

– Как нам быть, поведай, колдун?

Опять пристальное внимание. Старейшина собрала людей подле капища, чтобы я смог изложить свои мысли по поводу происходящего. Меня впихнули в самый центр, под тень сурового идола Меруна. В глазах божества я прочитал смертельную скуку. Будто перед ним в который раз разыгрывали один и тот же надоевший спектакль.

«Людишки, ничему вы не учитесь», – говорили деревянные глаза хозяина небесного купола. Что ж, он был прав. Хоть это случалось крайне редко, но сейчас мое мнение полностью совпадало с мнением всевышнего.

Небо потемнело, скрыв тучами огненное око Ярило. На мне не было привычного наряда. Я собирался быть предельно честен. Работенка наметилась нешуточная: предстояло перенаправить энтузиазм жителей Фензино в иное русло. Если получится, все мы обретем долгожданную свободу и даже больше.

– Мы с фамилиаром тщательно осмотрели место, откуда в ваши дома пришло зло, – начал я размеренно. – Я также говорил с девочкой, которую вы считаете его временным вместилищем…

– В чем же дело? Не томи, батюшка! – крикнула жуткая старуха с торчащим из-под верхней губы железным зубом. Ее поддержали ворчливым гулом. Селио возбужденно бегал вдоль поляны, прогоняя с моего пути замешкавшихся крестьян. То и дело клацали его желтые клыки.

– Не перебивайте, прошу. Выводы неутешительны.

Вслепую я нащупал в кармане перстень, подумав: «Отчаянная попытка любящего родителя выиграть заранее проигранную битву».

– Судя по глубине и тщательности захоронений, могу сказать: это делал опытный человек. Место выбрано с тем расчетом, что к нему никто не ходит. А чтобы так аккуратно разделать тушу животного, одного желания мало. Слабая девочка не могла этого сделать. С кошками она бы еще справилась, но ведь там были крупные дворовые псы!

– Хочешь сказать, лихо прячется среди нас? – очень удачно спросила Года.

– Верно. Взрослому человеку проще провернуть такое.

Разумнее было бы рассказать им всю правду. Но в таком случае выходило, что я не колдун, и плату следовало вернуть назад. А я не собирался расставаться с перстнем. Слишком уж он мне полюбился.

– Беда затаилась не там, где вы ищете, – пророкотал я.

– Что тебе сказали духи предков?

– Вы прогневали их. Оттого в душах ваших пробудилась Тьма. Я чувствую ее. Вам страшно, люди? Страшно?!

– Да, – отозвался хор нестройных голосов.

«Хорошо».

– Среди вас есть душегуб – человек, осквернивший свои руки кровью. Он скрывается от моего внутреннего ока, но я знаю, он слышит. Тебя настигнет кара. – По моему знаку Селио душераздирающе завыл, задрав острую морду к небу. – Плоть твоя начнет гнить с мизинцев, чресла отсохнут, а легкие наполнятся болотной водой! Ты познаешь страх, какой наслал на соседей и друзей. Я проклинаю тебя! Покайся, покайся в содеянном или же умри в муках страшных, от которых отправишься в чертоги золоченые, где нанижет тебя на колья сам Ны́я!

Местный люд дрожал и переглядывался, ожидая увидеть корчи мерзавца. Имя подземного судьи, которое даже неверующие старались произносить как можно реже, добавляло весу пламенной речи.

Мы с Селио ждали, когда людей проймет окончательно. Кто‐то поминал родителей, многие утирали слезы. Не то чтобы я надеялся выявить преступника. Просто стоило опробовать лучшую из моих уловок. Половина селян на капище уже мысленно простилась с родней и жизнью.

Однако сколько бы я ни жег яростным взглядом толпу, сколько бы ни грозил карами, никто не признавался в содеянном. Возникла неловкая пауза. Откашлявшись, я скрестил руки на груди и произнес таким тоном, словно иного исхода и не ожидал:

– Что ж, он сам выбрал свою участь. Заставить изверга говорить я не могу, это идет против божественной воли. Пусть так и будет.

– А как же мы, чародей-батюшка? – робко спросила девушка в лисьем полушубке, выглянув из-за спины могучего мужа.

– Для вас завет таков: чтобы птицы вернулись, а зло ушло, следите за своими домами. Берегите близких, обращайтесь к богам. Принесите им в дар все, что смущает вашу плоть, и тогда с деревни сойдет порча. А Беляну лучше увезти в город. Вдали от источника скверны ей станет лучше.

Я ощутил, как изнутри, точно болезнь, зародился первый шепот сомнения. Он рос и охватывал жителей Фензино, распыляя споры во все стороны. Я достаточно долго плутовал, чтобы научиться мгновенно улавливать моменты, когда толпа оказывалась недовольна моим представлением.

«Черт!»

Они ждали ответов. Надеялись, что я решу их проблемы и прогоню страх. Как жаль, что это было невозможно. Не каждому дано найти убийцу, и не каждый способен прочесть правду без слов.

– Но кто‐то же лишил мою дочь разума, – воскликнул Олег в порыве схватить меня за грудки. – Неужели ты не спасешь ее? Ты ведь обещал, чародей!

– Верно, – вмешалась Года. – Обещал изгнать зло, а не пугать его пустыми угрозами.

– Я обещал. Но зелья и заклятия тут бессильны. На девочке нет проклятия, – предпринял я последнюю попытку. – Это болезнь разума. Дети весьма восприимчивы. Возможно, тот человек, что убивал животных, сотворил с ней недопустимое. Беляна постаралась сбежать от страхов. Решила стать чудовищем, ведь чудовищам неведом страх – они его создают, а не испытывают. Ей нужна помощь, а не колдовство и путы.

«Видели б эти невежи то, что видел я!»

В домах Благодати, при храмах Един-бога жили юродивые, считавшие себя мышами, царями Горохами, малыми детьми и еще черт знает кем. Раньше их не лечили, а сжигали на кострах. В местах же, далеких от столичной жизни, это случалось до сих пор.

– Возможно, ты прав. – Года зачерпнула золы из ритуальной чаши. Медленно потерла ее между пальцев, размазав по руке. – Но мы видели истинную личину оскверненного дитя. Когда оно напало на Наринку, то стало радостно слизывать кровь из ее раны, словно вкуснее ничего не пробовало. Отловить зверей, отрезать им головы… Это был способен сделать любой, кого они знали и подпускали к себе. Каждый скажет тебе, чародей, что излюбленным местом для игр у Беляны был тот заросший берег: там она пряталась от домашних обязанностей. Ты болтаешь о болезни, так излечи нашу дочь! И лучше тебе поторапливаться. Мы устали ждать чуда.

Неожиданно сверху раздался раздраженный вой.

Огненно-рыжий кот размером с небольшой сундук возник на шлеме идола Трояна. Он взирал на нас сверху, раздутый, злой. Наверное, хотел прогнать людей из своих владений. Кривые когти царапали старательно обтесанное дерево.

Года посмотрела на него с печалью и покачала головой. Это явно было дурным знаком. Все стали расходиться.

Мне, возможно, следовало прислушаться к словам Селио и просто уйти, однако я не захотел лишиться драгоценной награды.

И мы остались еще на день.

Снаружи раздавались песнопения. Мрачная тягучая мелодия душевной тоски. Некоторые жители все же решили последовать моим советам и спешно понесли свои пожитки к капищу, чтобы сжечь их.

Иногда хор то возвышающихся, то утихающих голосов прерывался воплями из амбара. Мать Беляны рыдала рядом, не смея войти внутрь. Замученная голодом и темнотой девочка выла на разные лады. Она молила о пощаде и тут же грозилась выесть кишки тех, кто не подчинялся ее воле.

В который раз Селио пытался уговорить меня оставить это дело. Я слушал друга вполуха. Надо было срочно придумать способ изменить сложившуюся ситуацию.

Око Ярило ушло за край земли, когда в нашу избушку ввалился Олег. Он подбежал ко мне, схватил за ворот рубахи. Лицо было перекошено.

– Остолбень, паскуда… не прощу! Что мы сделали не так?! Нет, ничегошеньки теперь не изменишь! – прокричал невнятно. Судя по запаху, он был мертвецки пьян.

Пение приближалось. Селио бросился к распахнутым дверям, застыл и, рискнув тайной, крикнул через плечо:

– Они что‐то задумали. Посмотри, Иван!

К амбару направлялась разгневанная толпа. У многих с собой были рогатины, с которыми обычно ходили на медведей. Старейшина стояла в первых рядах, держа в руках чашу с огнем. Несколько крепких мужчин выволокли Беляну наружу под вопли белой как смерть матери.

Девочку тащили крюками. Она сделала несколько шагов и упала в лужу растаявшего снега. К светлым волосам тут же налипла всякая грязь, но Беляна, казалось, этого не заметила. Стоило ей оказаться снаружи, как на истощенном лице проступила улыбка. Точно червь выбрался из слегка подгнившего яблока.

Вот что пугало по-настоящему. Не смертельная худоба ее тела, не пергаментная кожа, обтянувшая череп так, что проступили его контуры, а эта безмятежная улыбка. Беляна знала, что все закончится хорошо.

Я вышел толпе навстречу.

– Что вы задумали?

Года приосанилась. В последних отсветах небес жители Фензино выглядели мрачными истуканами, расставленными вдоль дороги.

– На охотника Лота снизошло озарение. Во сне он увидел, как избавиться от горя, пришедшего в наши края. Раз юный колдун не в силах помочь, мы сами изгоним лихо. Своими умениями.

Они потянули девочку дальше. Путь их лежал прочь из деревни: по знакомой мне тропинке к реке Ветхе. В старой мельнице все было готово для ритуала. Внутрь набился народ, зачем‐то принесли истерично визжащего кота, который лишь добавил шума. Я едва протолкнулся сквозь толпу потных и возбужденных людей.

«Что они такое задумали, Мерун их задери?!» – тревога все усиливалась.

А задумали они в лютый мороз привязать десятилетнего ребенка к водяному колесу.

– Бедняжка, – всхлипнул кто‐то из пришедших на казнь. – За что ей такие мучения?

На Беляне оставался явно не по погоде надетый сарафан. Распухшую шею обхватывала лента-оберег.

Внесли чарку с настоем зверобоя. Года торжественно влила его в тлеющие угли.

– Твое слово, гость. – Старейшина больше не звала меня колдуном-чародеем. – Попробуешь свои силы, прежде чем мы свершим ритуал? Вода в это время года – хуже поцелуя Макоши-матери: она либо убьет девчонку, либо очистит от скверны.

– Вы совершаете ошибку.

Меня трясло, словно это я стоял в морозный вечер, завернутый лишь в тонкую ткань. Язык лип к нёбу.

«Не могу, не хочу вмешиваться… Если рискну и потерплю неудачу, они и нас с Селио за компанию утопят».

И тогда Беляна решила все за меня. Она наморщила высохшее личико с проглядывающей сеточкой вен и завизжала.

– Не надо в воду! Не хочу, нет! Мама, он меня заставил… Говорил, что будет весело… Я не знала, что они умрут, мама-а-а!

Ее потащили к колесу.

– Остановитесь, – вмешалась Года. – Ты говоришь о душегубе? Ты его знаешь? Скажи имя того человека, маленькая! Кто он?

– Нельзя-а…

– Говори сейчас же!

Беляна сжалась, икнула.

Стало до жути тихо.

И вот она проронила сквозь сухие, изъеденные болячками губы:

– Тятя уходил ночью с ножом. Так надо было.

Среди жителей деревни тут же завязался горячий спор, а я вслепую нашел опору и повис на ней.

«Клянусь, никогда больше не стану строить из себя мудреца-чародея. Никакие богатства того не стоят».

Старейшина приказала разыскать Олега, и спустя несколько минут его, пьяного и напуганного, за шиворот притащили на мельницу. Началась суета, ругань. Некоторые отказывались верить Беляне, кое-кто требовал продолжить начатое. Олега ударили в живот, а когда он согнулся на полу, принялись добивать ногами.

«Что ж, пусть теперь сами разбираются с убийцей. – Я утер пот со лба. Оставалось ощущение недосказанности, некой фальшивой ноты. – Но сейчас опасно высказывать сомнения. Под горячую руку можно попасть. Хотя… Все же рискну».

Решив для себя, что добрая слава, ну а заодно и спасение маленькой жизни, того стоит, я выступил вперед. Теперь от качества выступления зависело, отпустят нас с миром или нет.

– Скажите спасибо. Нелегко заставить человека говорить против его воли. Я нарушил клятвы, данные богам!

– Твоя работа? – нахмурилась Года, отвлекшись от попыток унять обезумевших соседей. – И как прикажешь понимать?

С трудом вернув лицу уверенное выражение, я обошел Олега, лежавшего в беспамятстве, и приблизился к заплаканной девочке.

– Вы хотели знать правду – вы ее получили. Как ей распоряжаться, решайте сами. Убийца найден. Я сейчас же зачарую этого ребенка, чтобы впредь она не попала под чье‐либо влияние.

Не дожидаясь согласия, я начал делать загадочные пассы над ее головой: прокусил палец, кровью нарисовал на сухом лбу извилистую завитушку. Пусть деревенские думают, что все было частью сложного плана.

Пока они перешептывались, Беляна с недетским вниманием наблюдала за мной.

– Больно, дяденька. Сними ее. Жжет. – Она задрала личико, открыв опухшую, дурно пахнущую шею. – Я все расскажу…

Машинально я внял ее просьбе, продолжив говорить:

– И вы должны отвезти девочку к столичным знахарям, чтобы залечить духовные раны. Знайте, это очень важно. Мы ведь не знаем, что лиходей делал с…

Лента практически рассыпалась в руках, стоило только ее взять. Внутренняя сторона выглядела так, словно побывала в пожаре: истлела по краям и оплавилась в центре. На иссохших губах ребенка заиграла улыбка. С запозданием в моей дырявой голове что‐то щелкнуло. Зачем убивцу было платить такую цену за спасение дочери-свидетельницы?

Где‐то позади нас захрипел последний в деревне кот.

Я увидел, как внезапно появившаяся на лице Беляны улыбка стала шире, заполнив собой все пространство. Губы натянулись и лопнули, из уголков потекла кровь вперемешку со слюной. Это уже нельзя было назвать человеческой гримасой.

Затем пришло время для других трансформаций. Что‐ то ударило Беляну изнутри по ребрам, с влажным хрустом порвав кожу. Жители деревни отвлеклись от споров и с криками вжались в стены.

Чвак!

Ее череп лопнул у затылка.

Девочку стремительно выворачивало наизнанку. В ней прорастало нечто жуткое, то, что не в силах было принять примитивное людское сознание. Бугры наростов вырывались наружу, формируя новую плоть.

В слизи и зловонии, от которого резало ноздри, рождалась новая жизнь.

Шкурка, еще сохранившая облик Беляны, не успела до конца порваться, когда длинные конечности существа опустились на пол мельницы. Явь – царство жизни – в тот момент содрогнулась от отвращения.

Останки девочки болтались на твари, как рванье, натянутое на столб. Она стащила с себя старую кожу, подцепив ее когтистой лапой. Осмотрела с некой долей интереса. Затем, брезгливо отбросив в сторону, перешагнула через меня и направилась к вопящим в исступлении крестьянам.

Это казалось сном больного горячкой.

Людей разрывали пополам, кромсали двумя острыми хвостами, отрывали им головы и сосали внутренности. Некоторые попытались выбраться наружу, но лишь закупорили проем своими телами. Противоестественность происходящего, его беззаветный и ничем не ограниченный ужас наполнили воздух. Время замерло.

Я сидел в луже из чужой крови и внутренностей, судорожно стараясь придумать хоть что‐нибудь.

«Мел. Мел защищает от нечистых!»

Забившись в дальний угол, торопливо вытащил кусок мела из мешочка на шее ближайшего мертвеца. Все староверы носили такой. Вместе с мелом выпала крохотная дощечка, на которой выжигалось Истинное имя.

Руки тряслись, пока я чертил линию. Тем временем тварь закончила терзать людей и вновь вспомнила о своем освободителе. Ее или, точнее, его лоснящаяся кожа напоминала сырое мясо. У существа было три рога, словно царственный венец, и широкая, почти смыкающаяся на затылке пасть. Каждая по́ра его тела источала миазмы ужаса.

Подойдя ко мне вплотную, он сел на корточки, сжав в когтях останки выпотрошенного кота. Склонил вздутую башку набок. Я готов был поклясться: он благодушно улыбался мне!

«Это только начало, – сказал трехрогий. – Потом придут другие. Мы будем есть».

– Я не п-п-понима…

«Мы будем есть. И вас не спасут примитивные барьеры. Ей не помогла даже защита Рода, хоть глупая тряпка едва не сожгла мое зерно. Если бы не она, все бы пошло быстрее. Девчонке не стоило меня глотать. – Он ради забавы щелкнул по невидимой преграде, отчего в моей голове раздался звон. – Не бойся, тебя я не трону. Даже одарю соразмерно заслуге».

И тут я увидел, что он держал в другой лапе. Перстень с рубином, вероятно выпавший из моего кармана.

«Это то, чего ты достоин».

Чудовище с легкостью преодолело меловой барьер, взяло мою руку. Украшение поползло по пальцу вверх, содрав кожу и мясо. Я кричал от жгучей боли, пока золото растекалось по моим жилам…

А трехрогий улыбался.

«Я вернусь за тобой. А пока жди. Жди и старайся выжить во Тьме…» – последнее, что я услышал, прежде чем сознание покинуло меня. Вязкая грязь с хлюпаньем сомкнулась вокруг, забрав страхи и боль.

Чернота – ярко-черная, с вкраплениями алого…

Самым страшным впоследствии было очнуться в абсолютной, звенящей тишине. Не лихорадочный жар или ломота в теле, а именно тишина стала моим наказанием.

Вокруг собрались те, кого я так и не успел узнать. Они укоризненно взирали с пола – мертвые головы, расставленные полукругом вдоль меловой линии. Года, Олег, маленький мальчик без нижней челюсти, несколько молодых женщин…

Они корили меня за то, что остался жив.

На негнущихся ногах я вышел наружу. В небе висел, словно надкушенный, огрызок луны, свет которой делил мир на две равные половины. Искристая белизна снега сходилась с непроглядным мраком леса. Умиротворяющая картина.

Трехрогий ушел, знатно порезвившись напоследок. Повсюду – на улице и в домах – лежали растерзанные тела. Пройдя мимо амбара, я заметил знакомый силуэт… И несколько минут тупо разглядывал Селио, прибитого за горло к покосившимся воротам обломком вил. Его лапы неестественно сгибались, почти все зубы были выбиты.

Пересилив боль, я приблизился и стиснул в ладонях потускневший мех. Под шкурой находился замерзший студень, но никак не внутренности живого существа – моего единственного друга. Это просто не могло быть правдой…

Я начал смеяться. И смеялся до тех пор, пока не исчезли различия между воем, смехом и рыданиями.

Глава третья

Тренируй свое тело, закаляй душу.

Но главное – укрепляй и точи разум.

Именно его первым попробует смутить враг.

Данко Бледный, первый среди смагов

Не помню, как покинул Фензино. Я бежал прочь, как можно дальше от проклятого места. Туда, где не преследовали взгляды мертвецов. Я засыпал в снегу, а просыпался от слепящей боли в раздувшейся руке. Безымянный палец напоминал обструганную и обожженную на огне деревяшку, на которую ради злой забавы нацепили великолепное украшение. Плоти там почти не осталось.

«Да это и неважно».

Кроме страха за жизнь, я почти ничего не чувствовал.

Жди, мы встретимся… Это только начало… во Тьме… мы придем и будем есть… добро пожаловать во Тьму… Это то, чего ты достоин…

Стоило лишь закрыть глаза, мертвецы начинали говорить. Я слушал их, не имея сил противиться хору полных ненависти голосов, и знал: они были правы. Меня не стоило прощать.

С тех пор как я покинул Фензино, прошло около пяти дней. Где довелось бродить все это время, знают только боги. Но выйти к людям я все же сумел.

Легкий обоз подобрал меня подле Добронского тракта. Пока ехали к Солнечной долине, старый извозчик то и дело обеспокоенно поглядывал в мою сторону. Из-за скорой езды сани тряслись: путники торопились попасть под защиту берегинь до заката. Меня мотало из стороны в сторону так сильно, что, попадись на пути кочка или крупный камень, я бы точно вывалился.

Наверное, старика беспокоила столь вялая реакция на спасение. С того момента, как он остановился и раскопал меня в сугробе, я не промолвил ни слова. Накатило притупленное чувство безысходности. Когда в рот ткнулась фляга с горячительным напитком, я машинально мотнул подбородком.

«Ненавижу хмельное!»

Мой спаситель, поручив управление сыну, не оставил попыток меня отогреть. Сверху была накинута еще пара шкур, из укромного местечка выужена котомка с едой.

Отчего‐то запах хлеба вызвал в потухшем сознании сильнейшее отторжение.

Спазм – первый за несколько суток – сжал желудок, вывернув нутро наизнанку. Я резко откинул теплые накидки и перегнулся через край саней. Вырвало чем‐то черным и едким.

– Что ж с тобой случилось‐то, сынок? – опасливо спросил старик, похлопав меня по спине. От мысли, что надо возвратиться воспоминаниями в Фензино, чуть не стошнило опять.

«Не хочу, не стану об этом думать, не заставляйте!»

– Зачем? – прохрипел я, попытавшись сфокусировать взгляд. Старик подставил другое ухо, предусмотрительно отогнув его узловатым пальцем.

– Ась?

– Зачем вы спасли меня? Для чего?

– Да кто ж такие вопросы задает, милок? Что ж мне, надо было оставить тебя подыхать? Ты поешь, поешь, а то больно на мертвяка похож. Прям лица нет, одно полотно белое! Долго бродил‐то?

– Лучше бы и впрямь сдох.

Продолжало укачивать. Впадать в сон было не лучшей идеей, поэтому стоило крепиться.

«По крайней мере, пока не приблизимся к каменным истуканам», – подумал я.

Старый возница жестом подсказал сыну направление и вновь принялся за старое. От медвежьей шкуры пахло пылью и пряностями. Я откинулся назад, натянув ее до подбородка здоровой рукой, раздутую же сунул под одежду, чтоб не искушать спутников.

– Заблудился, да? – повторил вопрос старик. – Неудивительно! Вон какая чертовщина нынче творится, подумать страшно! Люди пропадают, лесной народец бунтует, пытается побольше земель отхватить. А князьям‐то, похоже, все до одного места. Того самого, которым они трон подпирают. Тьфу!

Он неловко выудил из-под нижней рубашки веревочку, на которой болтался знак Един-бога. Такой металлический треугольник с поперечной черточкой. Их выдавали всем, кто соглашался принять новую веру, как символ измененного человека. Мужик быстро поцеловал треугольник и вернул обратно под одежду. В тот момент, несмотря на плачевное состояние, захотелось рассмеяться.

– Скажи-ка, отец, а ты бесов видел?

Не знаю, что я ожидал услышать. Насмешку? Обезличенную проповедь религиозного слуги? Или, может, правду, которая по какой‐то причине открылась мне позже остальных?

Но все оказалось куда проще. На меня посмотрели как на глубоко больного человека и ласково ответили:

– Глупости. Не существует их.

«Вот так вот».

Кем же тогда была та тварь, что вылупилась из человеческого тела, точно насекомое из наскучившего кокона? Моим личным кошмаром? Я медленно падал в пропасть усталости, где ожидало повторение выученного урока.

Ты спасешь нас? Ты обещал… Спаси… Я приду… Мы будем есть… Придем и будем есть… Нас много, здесь, во Тьме…

Жди. Я вернусь за тобой.

Эти слова отчетливее всего отпечатались на внутренней стороне век багрово-красными рунами.

Наконец мы прибыли к берегиням. Черные изваяния из неизвестной каменной породы можно было встретить вокруг стольного града и окрестных деревень. Девять матушек – так прозвали их в народе.

Берегини были воздвигнуты в стародавние времена с целью оградить властителей Славии от происков врагов, в том числе и от козней представителей злых рас.

Разумеется, статуи никого не останавливали. Но трепет внушить могли, особенно не искушенному зрелищами путнику. Берегини возвышались над лесами, холмами и селами и легко высматривались с любой стороны. Хотя знающие люди утверждали, что даже такие гиганты не могли сравниться по величию с основой мира – древом Карколистом, рядом с которым и горы казались неказистыми уродцами.

Мы остановились на точке пограничной службы, когда я заметил странное: от одной берегини до другой тянулась едва заметная полоса света – эдакое невесомое сияние, напоминавшее купол. Мы стояли у основания ближайшей статуи: ее скорбный лик был устремлен вверх, руки сложены на груди. А над нашими головами о купол света билось темное пятно.

Оно хлопало мощными крыльями, отлетало подальше и с силой врезалось в преграду, пытаясь пробиться внутрь. Снова и снова. Я ощутил очередной прилив тошноты и оглянулся на извозчика, который как ни в чем не бывало заболтался с воином из княжеской дружины.

Они обсуждали ситуацию на востоке, степняков и их вождя Рокана Волгача, совершавшего набеги на поселки у горной гряды Тутнь, и совершенно точно не видели, что творилось всего в сотне саженей над нами.

Я облизал пересохшие губы.

– Тебя нет, ты наважденье. Сгинь, уйди!

Гигантская птица или нечто, похожее на нее, внезапно остановилось. Я вжался в сани, кожей почувствовав ее ядовитый, злой взгляд.

Мгновение «птица» внимательно изучала землю. Затем с грацией раненого хищника она развернулась в воздухе и полетела на запад, трепеща обрывками муаровых крыл. В бреду показалось, что она поспешила доложить красной твари о том, что я выжил и собрался переходить под защиту берегинь. Но потом одержимость сменила направление, и стало ясно, что меня могли и вовсе не пропустить на ту сторону.

Когда наш обоз из трех саней пересекал границу сияния, сердце рвалось из груди. Лошади нетерпеливо всхрапывали. Возможно, они видели то же, что и я.

«Не хочу оставаться снаружи. Быстрее, ну же!»

Свет пронизал нас насквозь, словно облепил кожу мокрой тканью… и все.

Ничего не случилось. Как и раньше, когда мы с Селио свободно странствовали вокруг Белого города с целью наживы. Поняв это, я сполз на дно временного укрытия и впервые задумался, что делать дальше.

Я хотел жить. Очень.

Но для этого требовалось нечто большее, чем простое желание.

Меня высадили у окраины, сунув напоследок краюху ржаного. Вопреки названию, Солнечная долина мало чем отличалась от соседних земель. Но царская династия заложила основы своего правления именно здесь. И хотя времена ее славы канули в лету, на воротах по-прежнему красовались стручки гороха в честь основателя – Первого из первых, Царя Гороха.

Нынче долина превратилась в излюбленный край торговцев. Караваны и заморские купцы застроили ее своими шатрами так, что продохнуть было нельзя. Повсюду звучали голоса зазывал. Раздолье для транжиры.

«Кстати, о деньгах…» – вспомнилось очень вовремя.

Их не было. Все пожитки остались там, куда я по своей воле никогда бы не вернулся. А учитывая бедственное положение, придется выкручиваться и вспоминать старые трюки. Вынуть кошель у случайного прохожего – дело нехитрое, гордиться нечем. Но теперь я выбирал по принципу: на ком потеря скажется меньше.

На глаза попался пухлый мужичок, торгующий стекляшками под видом заморских украшений. Одежда на торговце прямо‐таки трещала от благополучия. Подходящая жертва. Пройдя мимо, я как бы случайно задел его прилавок, обрушив браслеты и бусы в снежную кашу.

– Ах ты, щенок пучеглазый!

Ему приходилось собирать товар, одновременно отгоняя ребятню, которая околачивалась рядом. Под вопли, будто коту слепая бабка одно место дверью прищемила, я легко вытащил из потайного сундучка пару золотых монет. Возьми я больше, торговец заметил бы. Меньше – пришлось бы воровать вновь. А этого должно было хватить на месяц сытой жизни.

Делу не помешала даже больная рука.

На постоялом дворе не оказалось свободных мест. Кое‐как хозяин выделил каморку на первом этаже, через стену от хлева. Спать там было тяжко: внутри ни одного окна, а через стену на разные лады вечно визжали свиньи. Но нынче было не до роскоши и удобств.

Выцыганив у незнакомой девочки кусок мела, которым она пачкала пол в зале, я вернулся в свое убежище и плотно закрыл дверь. Поставив свечу на выкорчеванный пень, изображавший в этой скудной обстановке одновременно и стол, и стул, я заглянул сначала под кровать, затем поочередно во все углы и приступил к делу.

Я рисовал каждый защитный символ, который всплывал в памяти: Коловрат, Громовой знак, Абьенн, Око Един-бога, его щит, руны, которым учила мать. Я исписал стены и дверь, но и это не помогло. Никак не удавалось почувствовать себя в безопасности. Трехрогая тварь будто пряталась в тени, глядела из каждого закутка. Она хотела крови.

Несколько дней прошли как в бреду. Паранойя давила на грудь, от нее нельзя было спастись, нырнув под одеяло. В такие моменты я жалел, что внутри нет веры. Той самой, в которой многие находили покой и спасение. Чем больше я думал о случившемся, тем сильнее осознавал, что схожу с ума.

Как верить в потусторонний мир, когда ученые головы давно развенчали мифы о нем? Бред! Но каждый раз, замечая на своем пальце ненавистный перстень, я понимал, что чудовище, устроившее резню, реально. Оно использовало меня, чтобы убедить остальных в своей невиновности, манипулировало, лгало.

Оно убило Селио и собиралось убить меня.

Этого нельзя было забывать.

«И если трехрогий думает, что я буду отсиживаться под защитой, пока он набирается сил, то глубоко заблуждается. Я отомщу. Найду его первым и уничтожу, даже если это будет стоить мне жизни!»

Потянулись серые безрадостные дни. Зима не торопилась уходить, ее хрустальные когти кровожадно вонзались в земли Славии, в города и поселки, реки и горы, пытаясь вытянуть, высосать остатки тепла.

Я облазил тайные базары вдоль и поперек. О существах Нави, подземного царства, куда после смерти уходили души грешников, говорили мало. Даже за большие деньги я смог узнать лишь парочку мутных слухов и баек, купить свиток по некрологии и листовку знакомой не понаслышке Сокольской Школы Знахарства. В тексте подробно описывались симптомы ложной одержимости и других душевных болезней. Мало ли, могло пригодиться…

Подозрительного вида купец-берениец умолял приобрести у него порошок из чешуи тритона, якобы выяв-ляющий невидимок. Раньше в ответ торгаш узнал бы дорогу до ближайшей выгребной ямы, не успев рассказать и половины заготовленной сказки, но сейчас дела обстояли иначе. Я не мог рисковать. Порошок был куплен и рассыпан у порога.

Помимо поисков истины, большую часть времени занимало лечение загноившейся раны на руке. Целебные мази помогали слабо. Снять кольцо так и не вышло, начались обширное воспаление и телесный жар. Безымянный палец почти не сгибался, чем доставлял кучу хлопот.

Но самым тяжким испытанием по-прежнему оставался прием пищи.

Еда вызывала отвращение. Каждый приступ голода превращался в изощренную пытку, борьбу за выживание. Постепенно я привык откусывать понемногу, тщательно жевать, контролируя рвотные позывы, и пить лишь обычную воду. Так получалось насытиться, не переводя пищу впустую.

Днем я спал, набираясь сил. Во снах я носил кровавую корону и алый плащ из плоти, возвышаясь над мраком на собственном троне из смеющихся оторванных голов. Я правил мертвецами, и они славили мое имя.

Просыпаясь в поту и нервной судороге, я садился читать. Тьма снаружи, раньше безобидная и понятная, теперь пугала. Она обрела значение, стала временем охоты. У нее появилось лицо.

Из рассказов знатоков следовало, что невидимые сущности окружали нас повсюду. Ведьмы использовали таких как тайных помощников, а храбрые герои-богатыри даже умудрялись подчинять сущностей своей воле.

Чтобы уничтожить зло, стоило использовать смекалку и хитрость. Создания боялись солнечного света, а от жертвоприношений, наоборот, становились сильнее. А уж если получилось заставить такое существо посмотреть в серебряное зеркало, считай, удалось одержать победу.

Иногда я выходил из убежища, надев все обереги разом, точно дородная купчиха – лучшие украшения. Гуляя по улицам, я видел подтверждение своих страхов. Людей окружал смог. Иногда он выглядел как висевшее у темени темное облако или ободок дыма, охватывающий лоб. Даже гадать не пришлось: стало ясно, что, увидев тварь из мира Нави, я изменился навсегда. Получил Дар.

Вот что она имела в виду, сказав: «Постарайся выжить во Тьме». Попробуй сделать это, если ты единственный, кому открылась изнанка мира. Я был вынужден в одиночестве готовиться к возвращению первозданного зла. Периодически проскальзывала отчаянная мысль: а не рассказать ли окружающим правду? Хотя бы волхвам или случайному ратнику…

Но слепой вряд ли поймет зрячего. Меня скорее отправят в темницу или, того хуже, – в приют Един-бога.

О Фензино заговорили быстрее, чем хотелось. Слухи распространились от путников, забредших туда по ошибке. Началось разбирательство, замелькало и мое имя. Плевать, конечно. После учиненной резни я не собирался жить долго и счастливо. Но и позволить поймать себя сейчас тоже не мог.

Боги услышали мои молитвы ровно через месяц после возвращения в Солнечную долину. В обеденном зале, где я по привычке проводил каждое утро, было спокойно. Полногрудая Марья таскала тяжелые подносы с похлебкой, скрипели скамьи, стукались кружки с брагой. Тогда‐то я и приметил их – путников в сером.

Они выделялись среди остальных постояльцев: вставали на заре, передвигались почти бесшумно. На постоялый двор эти посетители пришли налегке. Среди путников было трое мужчин и парочка юнцов, которые без разрешения и рта не открывали. Тихие. Очень тихие люди. Это и было странно.

Сегодня снова никто, кроме меня, не обратил на них внимания. Заняв стол в дальнем углу, путники принялись негромко, но горячо о чем‐то спорить. Я напряг слух.

– Ясен клен, это чистая правда, – русобородый великан обращался к человеку, спрятавшему лицо за капюшоном зимнего плаща. – Люди не обгладывают с трупов мясо.

– Выдумки суеверных дураков, – спокойно ответил тот. – Им лишь бы лишний раз испугаться. Проклятые земли, скажешь тоже.

– У тебя есть другие идеи, отчего там люди пропадают? Под Каменновысью завелся хищник. Звери пачками гибнут. Мой дядька своими глазами видел, как что‐то утащило собаку в подвал. А дядька врать не станет. И это не одичавший домовой, а кое-что пострашнее…

Я замер, не поверив ушам: «Шутка ли? Трехрогий проник в священный круг, охраняемый берегинями? И теперь тварь развлекается, привычно истязая животных? Или тут завелось нечто иное?»

Разговор странников перешел на едва различимое бормотание, а рядом, как назло, захохотала распутная девка. Взяв в здоровую руку тарелку с похлебкой, я подсел ближе. Будто бы из брезгливости.