Солнце в костюме человека бесплатное чтение

Она чуть щурится на солнце и пытается все-таки приклеить бант к пиджаку. Я смотрю в серые глаза и думаю, какая же она все-таки весенняя. Волосы медово-золотые – солнце, и глаза серо-голубые, близорукие, на свету с крапинками – капель в утренних лучах серебрится. Ангел. Аня, Аня, ангел. Имя катается по языку, но я его не выпускаю. Она снова смотрит не на меня, а на бант. Дергает за пиджак, чувствую, что злится.

– Джек! – а солнце такое ласковое сегодня, на улице птички поют. – Джек! Мне что, больше всех надо?!

Она смотрит на меня гневно и мнет в руках бант. Настолько похожа на разъяренного хомячка, что хочется улыбнуться. И солнце, солнце, солнце на растрепанных волосах.

– Конечно нет, Ричи. Я всей душой переживаю за судьбу этого банта, – сгребаю несчастное украшение вместе с ее маленькой рукой.

– Если тебе наплевать, можно было и не брать главную роль.

Я вздыхаю, отбираю у нее уже изрядно мятый бант и нагреваю зажигалкой клей-паутинку, пришлепываю к карману.

– Так нормально? – отдаю ей пиджак, и в ее глазах снова начинают плясать солнечные лучи. – Ричи, иди сюда.

Я прошу очень тихо, на удивление не похоже на мой обычный насмешливый, искусственно заниженный голос. Она подходит, я обнимаю ее за плечи и закрываю глаза. Солнце, солнце, солнце.

Тогда тоже было солнечно. Август все же, солнце палит, как сумасшедшее. Волосы уже начали отрастать и шее жарко, да всему телу жарко, если уж на то пошло. Надо будет купить воды, а лучше мороженное. Меня окликают и активно машут рукой. Две. Одна повыше, с крашенными сухими волосами, и с ней мы, кажется, где-то пересекались. Помню ее. А вторая маленькая, хрупкая, в платье в цветочек, и какая же она все-таки весенняя. На дворе август, а она весенняя.

– Привет, – знакомая мельтешит, – Мы ведь виделись? Не в ДК, нет? Мы просто сейчас хотим сценку поставить, а нам людей не хватает. Ты по росту подходишь, кстати. Не хочешь выступить?

Киваю.

– Меня Аня зовут, – весенняя улыбается. – Мы в пятницу соберемся насчет костюмов решить, приходи.

Она улыбается и диктует адрес.

Аня, Аня, ангел.

В пятницу людно. Мы у ангела дома. Она предлагает всем чай и печенье. Мою знакомую здесь все называют Юми, и эта постановка ее идея. Она здесь, похоже, за главу, по крайней мере все заявки на участие пишет она и выпытывает у всех паспортные данные. Вокруг одни девушки, хотя, судя по всему, почти все роли мужские. Я пью чай, и мне здесь хорошо. Слишком много людей, но они все как-то стали моими лучшими друзьями. Я ловлю себя на том, что рассказываю, как выбирать чай, и смеюсь над чьей-то шуткой, разговариваю на три стороны и смотрю, смотрю, смотрю. В комнате какой-то неуловимый запах. Не цветы, не сладости и не фрукты, но что-то приятное. Мне кажется, что я запомню этот запах навсегда.

Я тянусь за печеньем, попутно пытаясь узнать, какую музыку слушают ангелы. Она улыбается и перечисляет группы. Внезапно моя рука вместо печенья нашаривает лист бумаги. Распечатанный рисунок.

– Это я? – даже если сделать скидку на специфический японский стиль, сходства – ноль. Мне кивают. На рисунке улыбающийся молодой человек, блондин, судя по пропорциям высокий и накачанный. Сходства – ноль.

– Это Джек, один из главных героев, нам без него никуда.

Я сдавленно соглашаюсь и пью чай. С меня берут обещание, что я посмотрю про него сериал, хотя бы пару серий. Я снова пью чай, веселье продолжается. На самом деле, мне становится интересно. Это ведь почти вызов: смогу ли я сделать костюм, смогу ли сыграть, не испугаюсь ли зала. Я же все-таки не великий актер, да и со сценой на очень уважительное Вы: ни петь, ни танцевать не умею, выступать не доводилось.

На мониторе уже давно застыли три часа ночи, и только минуты неумолимо сменяли друг друга. Спать уже можно не ложиться, с утра разницы между бессонной ночью и трехчасовым сном все равно не заметить. Да и интересно ведь. За что люблю японцев, так это за сюжеты, до которых голливудским фильмам со штампованными сюжетами далеко. А нашему кино, с его вечными ментами, свадьбами и внезапными знакомствами, так вообще и не добраться, наверное, никогда.

На экране Джек и Ричард снова поругались. Забавный у японцев взгляд на англичан: светловолосые, серьезные и вспыльчивые. И простая вроде бы история. Два брата борются за наследство. Вот только один собирает огромного робота на паровом ходу в надежде и брата поймать, и девушку поразить, и королеву изобретением впечатлить. Ту самую, британскую, ведь, конечно, каждый, даже самый захудалый английский аристократ, периодически видится с королевой. А второй брат нашел старые фолианты и в магию ударился. Шаманит потихоньку, но с каждой серией все сильнее. А фоном разворачивается техническая революция: электричество, автомобили, кинематограф, – и таланты обоих никому не будут нужны. Вот такая вот битва на окраине жизни. Стоп-стоп-стоп, так это все им снится?! И они даже и не люди?! Как же я люблю японцев…

Подскакиваю от какого-то шума, будто по имени позвали.

По коридору слышатся тихие шаги. Ну что не так-то? Свет выключен, я в наушниках.

– Иди спать, опять своих узкоглазых смотришь? – отдельные аниме можно обвинить в больших глазах, но в узких…

Вздыхаю и тащусь к кровати. Я не прогуливаю, встаю вовремя, так почему же меня нельзя в свободное время оставить в покое. Мама стоит надо мной немым монументом вселенскому укору.

– Неужели днем нельзя посмотреть? – ага, когда вы всей семьей ходите и комментируете. – Не высыпаешься же, – в обед посплю. – Ну почему все дети как дети, а ты мультики по ночам смотришь, – а еще учусь на отлично и на олимпиады мотаюсь. – Ты пойми, мы же о твоем здоровье заботимся, – а о моем психическом здоровье кто позаботится?

Молчу. Шаги удаляются. Пытаюсь спать. Изнутри, по закрытым векам, неугомонный мозг рисует весну.

Основная фишка косплея в том, что ты все делаешь сам. Нужен тебе костюм – ты шьешь костюм, нужен сценарий – пишешь сценарий, нужен реквизит – делаешь реквизит, нужна фонограмма – записываешь фонограмму. Ну не совсем сам, конечно, а с теми, с кем выступать планируешь. Еще можно все у профессионалов заказать, но если все за тебя сделано, то в чем же хобби? Именно поэтому я сижу и шью, основательно исколов пальцы и постоянно примеряя, потому что мои выкройки без подгонки могут стать чем угодно, но не летной курткой. Вокруг с крейсерской скоростью ходит мама. Вообще, у меня очень хорошие родители, но как и до всех родителей, до них сложно донести две мысли: мне не пять лет и если мне нравится чем-то заниматься, то это вовсе не значит, что это меня убьет или положит начало пути в тюрьму.

Я шью и пытаюсь что-то объяснять.

– Вот зачем тебе это?

– Это – косплей, – акцентирую. – Мне интересно сыграть персонажа, который мне понравился.

– Но я же вижу, что куртка мужская, – мама меня не слышит и по неизвестно какому кругу начинает. – В твоем возрасте девочки на каблуках ходят, красятся, мальчикам нравиться пытаются, а моя дочь сама мальчиком одевается. Это все из-за твоих мультиков!

Киваю и продолжаю шить. Говорю размеренно и занудно.

– Травести – это актерское амплуа. Нужно на сцене изобразить лицо другого пола, вот и все. Просто интересная роль, – хоть и жаль немного, но ведь правда, – а если мне маньяка нужно будет сыграть, ты меня в психушку сдашь?

–– Но зачем тебе вообще играть мальчика? Я костюмы видела, там есть такие красивые платья. Ты бы ходила, прямо как настоящая леди.

– Парней у нас в коллективе не хватает, – да я уже лет пять как платья не ношу.

– Но почему именно ты? Почему на тебя вечно все самое неприятное скидывают? Неужели отказать было нельзя?

– Потому что мне было интересно попробовать, – не смотрю, что шью, и загоняю под ноготь иголку.

– Да как такое вообще может быть интересно!?

И снова по кругу.

А у Ани в комнате вечная весна. Я чувствую себя дома, когда слушаю ее звонкий, милый голос, а потом о чем-то мечтаю вслух. Там хорошо, там место, где всегда выслушают и поймут. Считаю дни до очередного приглашения. Когда снова можно будет пить чай и любоваться ее медовыми волосами.

Я боюсь того, что со мной происходит.

За окном какой-то грохот. Упала большая сосулька или груда снега с крыши. Аня будто очнулась и отпрянула от меня. Сколько мы так простояли? Иногда со мной бывает: вот так выпасть из реальности, но обычно это случается, когда я лежу у нее на коленках и мечтаю о том, как мы повезем очередной проект на крупный фестиваль, или откроем кафе, или съездим в Париж. Но вот так вместе зависнуть – это что-то новое.

Я меряю пиджак и отворачиваюсь. Когда я снова смотрю, мой ангел в платье в тон банту у меня на кармане.

– Я достаточно изыскан для мисс Анабель? – отвешиваю зарепетированный поклон и приглашающе протягиваю руку.

– Да, Хикару-сама, – она принимает приглашение, и я притягиваю ее в вальсовую пару. Вот же странно, имя Джек я давно воспринимаю, как свое, а другие персонажи – это просто роли, каждая интересна по своему, но срастаюсь я с ними только на считанные минуты. Кстати, пора бы это уже сделать и начать репетировать. Мы делаем круг вальса по квартире – главное не оттоптать юбку и ничего не свалить. Хикару грациозен. Я шепчу всякие милые глупости. Хикару – романтичный бабник. Мы кружимся в вальсе, я вкладываю всю бережность в свои руки, обхватывающие фигурку в шуршащих шелках. Хикару любит Анабель. Мы делаем еще круг вальса и я все таки запинаюсь об угол кресла. Растягиваюсь на полу, с тихим рыком стараюсь с держать ругательства. Потому что меня зовут Джек.

С нее тоже слетает маска. Обе. И чопорная Анабель, и взбалмошный Ричи. Аня подбегает ко мне, и только после вымученной улыбки и уверений, что все точно-точно хорошо, уходит переодеваться.

Хикару любит Анабель.

Анабель любит Хикару.

Джек любит Ричи.

Ричи любит Джека.

Меня зовут Джек.

Странно, сейчас генеральная репетиция, через три часа мое первое выступление. Я меланхолично доклеиваю нашивки, проверяю реквизит в карманах и из-под челки слежу за гримеркой. Вокруг снуют люди в частично надетых костюмах, с мокрыми, только окрашенными волосами, с недорисованным гримом. До открытия фестиваля еще три часа, мне кажется, что не успеть сложно. После того, как двери зала откроют, я выйду к зрителям, буду фотографироваться и знакомиться. А пока… Безумно хочется спать. Наверное, забьюсь в уголок и подремлю пару часов. Как говорят косплееры, ночь перед фестивалем – самая длинная. Она начинается где-то в два часа дня, когда ты понимаешь, что уже завтра, завтра, завтра, а у тебя есть множество не прошитых деталей костюма, не прокрашенная обувь и волосы, толком не выученный сценарий. Ты трудишься не покладая рук несколько часов, пока не ловишь себя сидящим перед монитором с семнадцатой серией какой-нибудь "Ванильной войнушки в старшей школе демонов", активно жующим уже даже не чипсы, а просто батон. Поэтому приходится сгребать свое барахло, и зубами набирая по телефону номер товарищей по команде, мчаться к кому-нибудь с ночевкой в надежде на рабочую обстановку.

Надежда умирает последней.

Я жму кнопку звонка и слышу противный свист. Жму. Жму. Толкаю дверь. Она легко открывается. Запах чего-то легко-сладкого и весны. Из комнаты слышится музыка и голоса. Сумки с костюмом и реквизитом оттягивают руки, и я решаю все-таки пройти. Ее комната захламлена с верху до низу. Везде ткань, деревянные заготовки, между ними не сразу заметные скорчившиеся над какой-нибудь петлей люди. Мыльный пузырь моей мечты, где мы в четыре руки дошиваем летную куртку и пьем душистый чай, лопается от резкого возгласа: "Рич, посмотри, какие у меня пуговицы". Она бросается к компьютеру с открытым альбомом с детальными концепт-артами, задевает меня рукой. Пытаюсь поздороваться и хоть куда-нибудь положить эти долбаные сумки.

– Привет, что ли, – мой голос немного хрипит. Напряженные недели репетиций и попыток сотворить образ плавно скатываются в простуду.

Все вокруг будто просыпаются и бросаются меня обнимать, с улыбками расспрашивают о готовности, отбирают пакеты, усаживают на мятую коробку из-под инструментов, под обрезками поролона откапывают чистую чашку и пихают мне в руки апельсиновый сок. Юми пытается померить мою куртку и окончательно отрывает рукав. Я пытаюсь одновременно ответить на тысячу вопросов и отобрать у Айки мой плащ, который держится на булавках и древней магии.

– Пуговицы бордовые с золотой каймой, – немного устало и очень осуждающе. Видимо, она мне не рада.

С размаху падаю на валяющуюся на полу диванную подушку. Юми отдает мне куртку и я со всей злостью прокалываю кожзаменитель, прокладывая стежок. На седьмом стежке меня просят подвинуться. Ангел устраивается рядом и начинает аккуратно приметывать кружева к парадной рубашке. Я дошиваю рукав и чувствую тяжесть на моем плече. Вынимаю из маленьких рук шитье. Мне никто не говорил, что счастье – это исколоть все пальцы, пришивая чужое кружево, пока ангел спит на твоем плече.

– Джек! – ощутимый тычок в плечо. Ну я же только уснул, сижу в уголке, никому не мешаю, даже костюм не мну. Удивленно хлопаю глазами. Неужели честному человеку нельзя отключиться и забыть, что вокруг безумный август и безумный фестиваль. Как же хочется спать. Трясу головой. Пытаюсь сфокусировать взгляд. Рядом со мной стоит Айка и делает вид, что ее тут нет. А рядом распространяет ауру возмущения Ричи.

– Ты… спишь! – она не находит слов и почти задыхается.

– Ну да, хочу, знаешь ли, не вырубиться на сцене, – я нагло зеваю и чешу затылок. Точнее, это я уже потом узнаю, что очень нагло зеваю.

– Нам еще столько нужно доделать, а ты дрыхнешь, – тон школьной учительницы.

– У меня все готово.

– Мы косбенд, мы команда, а это значит, что мы должны помогать друг другу.

Я смущенно киваю и чувствую, что все же весна. Мне на колени с шелестом ложится ткань. Много и нитки торчат.

– Это накидка на Грегора. Нужно карманы сделать и нашивки прикрепить, Айка пока доделает капюшон.

– Есть, сэр, – ухмыляется та. Айка, кстати в платье, синее, до колена. И ей, кстати, идет. Спорим, с ней сфотографируется ползала, хоть персонаж у нее и не самый популярный?

– Стой, а что будет делать… Ээээ… – кто у нас Грегор-то? – Что будет делать Ира, ну Рейто?

– Помогать Юми сделать на юбке узоры.

– А ты?

– Укладывать Винсу парик.

Почему я не удивляюсь, когда Айка кидает мне еле скрепленный капюшон и убегает занимать места в зал? Не удивляюсь, когда через час у меня забирают готовый плащ и выдают юбку, на которой так и нет узоров? Когда через неделю я вижу фото в холле со всеми участниками косбенда?

Ангел, а ты меня ненавидишь.

Хикару любит Анабель.

Ане безумно идет это платье. Анне безумно идет это платье, так лучше звучит. Анабель безумно идет это платье. В моей голове мысли Хикару. Я их чувствую. Если бы меня попросили нарисовать, то получился бы водяной поток, где проплывают косяки мелких, разноцветных рыбок. Вот всякие синие-зеленые-красные – это мои. А золотисто-прозрачные, чуть похожие на пластмассовые подделки, – это Хикару. Если долго вживаешься в образ, то можешь играть постоянно, жить персонажем, думать, как он. Главное не забыть, какого цвета чужие рыбки. Если, конечно, не преследуешь цель изменить свой характер и, как ветку сливы на яблоню, прививаешь себе чужие мысли и стремления. Легкий путь, как из закомплексованного мизантропа превратиться в оптимистичного лидера. Вот только стать немного не собой. Нет, уж, увольте, мне мои мысли вполне нравятся.

Ане безумно идет это платье. Она в нем такая леди. Она ведь и в жизни принцесса. Голос повелительный, даже когда упрашивает, и не смешно от этого, а хочется исполнить все, что скажет. Голова всегда поднята, осанка аристократическая. Немного взбалмошная, резкая. Я не назову ее тепличной, но если бы можно было оберегать ее от всего этого мира, мне бы хотелось это делать. Припомните мне эти мысли, когда мне будет безумно плохо, когда я собью костяшки о стену, а сигареты буду скуривать пачками. Припомните мне, добейте меня.

В тот прекрасный день мне так и не довелось выйти ни в холл, ни в зал посмотреть чужие выступления. Вполне ожидаемо, что раздолбаями, у которых толком ничего не готово, была не только наша команда. Еще более ожидаемо, что девочке в разваливающемся платье или мальчику в размазанном гриме вовсе не захочется идти в толпу в холле или искать мирно наблюдающих за выступлениями товарищей в темном зале. А вот обратиться к только что докрасившему – ненавистную, огромную, задолбательную – юбку человеку очень даже захочется. Приклеить, пришить, уложить, подержать, забинтовать. Подклеить рассыпающиеся крылья, залачить вавилонскую башню из дешевого, жесткого парика, "присобачить", точнее и не сказать, цветы к кимоно, нарисовать плакаты, найти маленькие гвоздики и молоток, чтобы починить уже не понимаю чьи деревянные туфли и тем самым спасти номер. Из круговорота альтруизма меня вырывает оклик Юми:

– Мы через пять минут!

Главная проблема анимешника в том, что пользы от его хобби вроде как нет. Все, что мы делаем – непрофессионально. Не все, конечно, просто любители, но большинство. Из множества выступающих на сцене один или двое поступят в актерский вуз, еще сотня не пройдут, а остальные даже и не думают превращать это в профессию. У многих есть любимая работа или мечта о ней. Просто хобби у них такое: быть иногда понравившимся персонажем. Не играть, а жить, дышать.

Бессмысленное хобби, поверьте.

Айка уехала в Москву, сдавать экзамен по японскому. Сначала сама учила, потом родителей на репетитора уговорила. Она забавно поет. Самоучка, но это неважно. Просто в японском языке нет ударений. Я иногда сижу рядом и слушаю причудливые, почти птичьи звуки. Айка смущается, накручивает черную прядь на палец и поет все тише. Я говорю, что ей надо петь со сцены, а еще завить волосы. Она смеется. Ей очень идет. И платье ей тоже очень шло. А я петь не умею, но с удовольствием подвываю, как она любит говорить, дуэтом.

С ней тепло, по-осеннему. Бывают такие люди, замкнутые, неуверенные, в глазах все время пасмурно, а улыбнутся и понимаешь, за что Пушкин так любил золотую осень. Она улыбается все чаще и чаще, говорит все больше и быстрее. Я думаю, что она просто устала быть серой мышью и выбрала себе яркого персонажа, а теперь с упоением играет его. Наслаждается свободой от самой себя. Я верю в целительную силу косплея.

Ричи убеждает меня, что это моя заслуга. С Айкой можно просто валяться рядом на матрасе, обсуждать, как же мы лажанулись в прошлое выступление и делиться какими-то абсолютно несвязанными с общим хобби достижениями. Айка талантлива. Можно просто слушать, как она поет. Закрыть глаза и ничего не замечать. И под веками снова весна расплывается, вытесняет буйную осень. А осень плачет очередной звонкой птичьей песней.

А сейчас она уехала бороться за сертификат. Первое воскресенье декабря. Нихонго нореку сикэн.

Я сижу у Винса дома. В последнее время я вообще почти всегда у кого-то в гостях. Наверное, скоро у меня будет аллергия на чай. И на печенье. Ну, еще одну печенюшку, думаю, выдержу. Винс просит повернуть голову и перестать жевать. Судорожно глотаю крошки, стараюсь не поперхнуться. Над альбомным листом мелькает карандаш. Я кошу глаза и пытаюсь увидеть, что же получается.

Винс попутно рассказывает, что ей нужно рисовать чуть ли не ежесекундно, чтобы успеть сделать портфолио к поступлению. Наверное, это не так уж плохо, я редко вижу ее без блокнота с белыми листами и хотя бы ручки. Она выбрала неплохой вуз. Она будет создавать то, что ей самой нравится. Мне бы хотелось увидеть мультфильм, который она однажды нарисует. Я кошу глаза, Винс полностью уходит в работу и только изредка окрикивает меня, если я, забывшись, поворачиваю голову.

Я смотрю на свой глаз, он черно-белый, штриховый и косит. Тем не менее он вполне похож на реальность. Первый реалистичный портрет от Винса, который мне довелось увидеть. Она хорошо рисует, вот только стиль у нее обычно довольно специфичен. Не азиатский с тонкими фигурами и большими глазами, не американско-мультяшный с какой-то абсолютной деформацией всего тела и вырвиглазными цветами. Ее персонажи всегда похожи на умилительных хомячков: округлые, со смешными чертами, взъерошенными волосами и в пастельных тонах. Карандаш размеренно шуршит по бумаге. Главное не закрыть глаза и не опустить голову.

Первое выступление почему-то запомнилось мне меньше всего. Дикий трепет. Нужно вынести декорации и разложить реквизит. Не вовремя включившийся свет. Крадешься по сцене в темноте, как вор, только ничего не уносишь, наоборот, и тут – тебя ослепляют софиты. Еще сирены не хватает для полной остановки сердца. Не было ничего глупее, чем отсалютовать стулом залу. Иногда кажется, что у свето- и звукооператоров существует заговор всеми силами помешать нам выступить, но на самом деле им просто все равно, как там у этих ребятишек – нас – что получится, они же не профи, ничего у них нормального и так не выйдет.