Война и ослы бесплатное чтение

Мои писания моя жизнь!

«На этапе вдохновения я почувствовал сердечную боль…»

Мантия любви

Свободные умы

Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом, как написано: «Уловляет мудрых в лукавстве их».

(Из послания Апостола Павла)

Важнейшая задача человечества – спасение Душ! Нужна цельность Души.

Без критики и сомнения невозможна истинная наука. Мыслитель, которого принуждают прийти к известным заключениям и результатам, не может мыслить свободно. Человек, для которого истина заранее определена другими, не может быть честным исследователем.

Александрийский астроном Аристарх Самосский выступил с утверждением, что Солнце образует центр Вселенной, а Земля вращается вокруг него, как и вокруг собственной оси, так что кажущиеся движения Солнца вокруг Земли есть лишь оптический обман.

Семнадцать веков спустя Коперник выдвинул такое же учение. Это одно из многих доказательств того, что наука Нового времени повсюду должна была начинать с того именно пункта, до которого дошла Античная наука.

Какая пропасть отделяет наше миросозерцание от мира созерцания древних!

В Древних системах Земля была центром Мира. Небесный свод состоял из девяти громадных кругов, входящих один в другой. На семи первых помещались семь планет: Луна, Меркурий, Венера, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн. Восьмое небо неподвижных звезд, на девятом нет совсем созвездий, оно состоит из прозрачного светлого вещества и называется «Кристальным небом». Это небо и есть обитель того Верховного Божества, которое само созерцает себя в своем совершенстве.

Как велик и «спиритуалистичен» весь замысел Данте! Что есть ум? Для чего нам дана память?

Как мы создаем хаос своих собственных мыслей.

Быть в состоянии раздумия – это правильно или нет? Несчастным человек делает себя сам, и всегда находятся помощники, Бог любит их присылать для прохождения важных и нужных нам уроков.

Для зачатия человека ум не нужен, он нужен для воспитания своих детей. Как понять, правильно ли ты воспитываешь своих детей?

Ты воспитываешь их своим умом или сердцем? Если сердцем, то правильно.

А если твой ум – твой враг и ты же им воспитываешь дитя свое?

Кто вырастет из него? Существо, попавшее под влияние ума, которое привыкло все контролировать.

А вот и задай себе вопрос: почему умом воспитываешь, а не сердцем?

Что мешает тебе дать энергию Творца новому человеку?

Может, однажды твое сердце тебя подвело и ты закрыл его от своих собственных эмоций?

Совершил ошибку и не хочешь простить себя? А что будет, если ты себя простишь?

Станет скучно.

Ты не сможешь быть жертвой своих эмоций и чувств? Что дают нам наши собственные эмоции?

Они питают наш ум беспокойный.

Ведь если человек не испытывает никаких эмоций, ум перестает контролировать все, что происходит вокруг него.

А память? Она нам в награду или в наказание? Хорошо иметь плохую память? Полезно?

А если твой ум привык вспоминать только плохое, тебе нужна такая память?

Когда-то ты испытывал негативные эмоции, они пропитали Душу твою энергией беспокойного ума. Что, сложно теперь забыть некие ситуации или, наоборот, нравится страдать?

Ведь если ты жертва по жизни, к тебе и будут относиться, как к неудачнику, который не справился со своей собственной жизнью.

А теперь пытаешься беспокойным умом своим воспитать дитя свое, нового человека?

Кем он станет после этого?

Твоей пародией? Или ты намеренно хочешь из дитя сделать себя того, который не получился?

Все платят за свои ошибки

Рано или поздно. У нас нет полномочий их осуждать.

Когда на небе появилась первая звезда, я любовался на нее и загадывал желания.

Когда их стало много, я растерялся.

Нет у меня столько желаний.

И впредь одно желание – это и есть твоя миссия – быть полезным обществу.

Когда надо мною насмехались мои ученики, я с гордо поднятой головой шел вперед, к своей миссии.

Считаю незаслуженным было меня отравить. Когда-то и ваша песнь будет спета.

Только не ждите своего срока. Всему свое время (меня отравила ртутью одна хитрая женщина).

С детства я думаю о смысле Бытия. Кому мы нужны? Ведь смысл Бытия для нас – быть нужным и полезным, не правда ли? Для кого ты рожден? Какой есть смысл в твоем рождении? Проходил ли ты через боль? Зачем мы проходим через боль? Ведь наша боль – это и есть великий путь – путь к истинному счастью.

Зачем продолжаем искать, дотошные искатели счастья, необузданные материальные миры? Урок ли это, дотошный искатель счастья? Ты есть в необузданном материальном мире.

Ты видишь путь или идешь, слепо доверяя сердцу? Что есть для тебя натуральный мир, то есть материальный мир? Если видишь пути, иди, не сворачивай. Терпение горько, но плод его сладок.

Готов ли ты это терпеть? Боль невежества. Я не вижу свой путь. Я его созерцаю через свои мысли, слова и поступки.

Издавна мы поклонялись Богам, сейчас вы поклоняетесь картинкам, созданным человеком. Сами создаете образ и ему поклоняетесь.

В Солнечной системе есть своя закономерность, такая же, что и ваша в мире иллюзий голого пространства. Тогда зачем вы обращались, общались с Богом?

Существует только мысль о сущем, а Бытия нет. Круг эмоций.

Развиваясь, изменяются наши эмоции. Из своих эмоций мы создаем свое счастье.

В мои годы были храбрые женщины. Они не преклонялись перед глупцами. Их храбрость закаляла силу воли в нашем царстве. Муж и женщина обменялись телами, и поэтому ими стал управлять искусственный ум.

«Энергия ума – это сущность жизни. Когда я читал свои лекции, я наслаждался возможностью преподавать свои знания. И эти же знания обернулись против меня. Закон цикличности, глупости и невежества. Ты получаешь хорошие эмоции от сердца.»

Графиня в лохмотьях

Это была поистине царская натура, любила уж больно себя, да так любила, что вечно ходила в лохмотьях. Её стан напомнил мне меня. Я чувствовал все её прелести под этими лохмотьями.

Они не мешали мне представлять её обнажённый стан.

(голос из ниоткуда):

– О чём грустишь, моя девочка?

– Ну как же, грустить – мой удел.

– Тогда раздели со мной свою грусть. Я с благодарностью готов её принять.

Мы будем нежно смаковать эту грусть, любить её, наслаждаться ею, как истинные боги.

– А я не хочу, как боги, хочу, как человек.

– Ты ставишь меня этим в тупик. Боги не умеют грустить вместе с человеком, они вообще не умеют грустить.

– Тогда я останусь наедине со своими лохмотьями и буду сама познавать всю суть бытия.

– О нет, моя дорогая графиня! Не удастся тебе быть наедине со своей грустью.

– Позвольте спросить, уважаемый Бог, как ты умудряешься не грустить?

– Нам тут грустить некогда, нам всё время приходится решать задачу земных.

Мы – ваши крылья за спиной.

– Тогда почему я не чувствую этих крыльев?

– Твой ум занят всякой чепухой. Ты всегда ищешь себе повод для страдания.

– М-м-м… – задумалась графиня, ей были совсем непонятны слова из ниоткуда. Могла ли она знать точно, с кем говорит – с Богом или самим дьяволом?

– А ты мог бы явиться ко мне человеком?

– О нет, невозможно. Но я наблюдаю за тобой. Особенно в те моменты, когда ты грустишь.

– Ага, значит ты всегда рядом?

– Да, именно. Но ты меня не чувствуешь.

– А что я должна сделать, чтобы почувствовать?

– Снять лохмотья свои и стать человеком неземной красоты.

– А зачем мне это? Мне и так хорошо.

– Затем, чтобы люди видели эту красоту и становились чистыми, как солнечный свет, и добрыми. Ведь красота рождает добро.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Раздается звонок в дверь, Лууна смотрит в глазок:

– О, я не одета. Вы зачем явились ко мне с утра пораньше?

– Лууна, нам немедленно надо говорить.

– Но что значит немедленно? Я и так уже говорю, позвольте спросить, с кем? Не с тем же самым ли Богом опять? Какое Ваше дело? Мне сейчас не до Вас.

– Но уделите хотя бы 30 минут вашего драгоценного времени для одинокого и несчастного холостяка.

– О, вы сами себя таковым сделали. Ступайте. Заходите завтра. Я буду в хорошем настроении. Или послезавтра, если будет дождь.

– А при чем тут дождь?

– Мой зонт сломался на днях, а мусор надо выносить.

– Так давайте же сейчас мне его, с радостью я это сделаю за Вас.

– Ха, хитрый лис! – Лууна собрала пакеты, открыла двери и оперативно выставила за порог.

Зевс поставил ногу между дверями и дверным косяком, чтобы она не смогла захлопнуть двери.

– Какой же вы наглый! – возмутилась Лууна.

– Какой есть, а с Вами по-другому и нельзя.

Зевс оглядел ее с головы до ног:

– Хм, милый халатик. Недавно приобрели? Я такого не видал.

– И не увидишь больше. Ступай. Завтра продолжим беседы, некогда мне!

Сценарий

Капли надежды

Человеческая глупость и немилость к самому себе порождают боль и страдания. В разлуке с любимым человеком мы познаем истинные чувства. Чувства страсти, любви и бескорыстия. Вечной, «бестелой» любви.

Той любви, которую у нас не отнять. Познавая себя в одиночестве, приходишь к истине, к правде, к той правде, которую искал всю свою жизнь. Ведь жизнь и есть любовь. Просто жить, не надеяться, не ожидать, не вспоминать. Просто жить, чувствовать и ощущать. Пусть даже ту невыносимую боль, чувствовать её и принимать.

Просыпаясь ночью от холода, хочется обнять самого себя и пожалеть. Жалость! Вот она, эта чудовищная жалость к себе. Она уничтожает все то светлое и доброе… Но ведь без боли и жалости-это страшная пустота. Душевная пустота отнимает всё то, что есть у тебя. Ты продолжаешь бороться за счастливую жизнь, а она от тебя, как ветер, – не догонишь. Печально. Печаль твоя оседает прямо в сердце. Ты несёшь её сквозь туманы бытия. Бытие без радости – ничто.

Созерцать свою жизнь с камнями из прошлого намного сложнее, чем признать свои ошибки. Ошибки молодости и глупости. Простой человеческой глупости. Невзирая на обстоятельства, надо идти вперёд. Ведь там есть то, к чему ты стремился всю свою жизнь. Не дошел, по пути были тяжелые остановки, жизненные паузы, которые давили на тебя морально. Подавленному человеку ведь уже ничего не нужно. Лечь, укрыться теплым одеялом и грустить, вперемешку с тоской. Без грусти никак, без неё пусто. А когда пусто, становится страшно.

Даже если человек не такой, каким ты его себе представлял, не нужно отчаиваться. Нужно продолжать жить. Встречать рассветы, осень, любимых. Верить, любить и чувствовать. Этот подлый ум уводит назад или вперед. Там есть то, чего уже не существует. Всего лишь иллюзия. Ох, как сладка эта безумная иллюзия. Как больно расставаться со своей иллюзией, которая давала легкий привкус счастья. Ты ловил моменты лишь в своих иллюзиях, пытаясь уцепиться за них, как за последний шанс. А шанс обременен разочарованием, от своих же собственных иллюзий.

Устаёшь от борьбы, хочется всё бросить, даже очень ценное. Но невозможно бросить то, что ты любишь. Любить без каких-либо условий-значимо, так значимо, что забываешь обо всём. И отдаёшь всего себя этой безусловности. Жить без условий – вот то, что нам нужно в трудные времена. Я дам время себе принять свою боль и страдания. Потом ведь когда-нибудь отпустит, я в это верю. И помнить буду себя неприглядного. Скучающего по своей невинной тоске, по той тоске, которая давала капли надежды на счастье.

Мы бродим по лабиринтам своего ума в надежде на счастье. Ум создает лабиринты без выхода. Меняется форма круга. Ходить по кругу убийственно и безответственно. Ты «отрекаешься любя», от самого себя. Меняешь радость свою на пустые лабиринты. Которые рано ил поздно, заведут тебя в капкан из твоих же мыслей и желаний. Освободиться из капкана своих иллюзий невыносимо сложно.

26.09.2024

Судьба

Колесо сансары

Пустое начало

Счастье здесь и сейчас

Поэма о ценностях

Сдвинь себя, и мир сдвинется тоже

Ты спишь, солдат

Поймай момент удачи

Дождь

Предисловие

Историческое прошлое всегда субъективно. Документальные факты субъективны вдвойне: они, с одной стороны, результат волеизъявления автора, с другой – вербальная интерпретация концептуальной точки зрения историка. Сопутствующая литература: мемуары, дневники, заметки и прочие записи – отражают индивидуальное восприятие событий, пронзающих человеческие будни:

И все равно это «большое» не что иное, как образ или представление, хранящееся в виде символической информации в нашей долговременной памяти. Обращение к историческому прошлому есть актуализация событий и фактов минувшего для познания настоящего.

Чтобы помнили?!

Чтобы знали?!

Чтобы что?!

У каждого, наверное, свой ответ…

Перед вами, уважаемые читатели, сохранившаяся часть записок штабного офицера Красной Армии. Рукопись попала ко мне случайно, волею судьбы. Оригинал требовал расшифровки из-за специфического почерка. Это малая часть многостраничной рукописи – то, что сохранилось.

Остальное утеряно, должно быть, навсегда.

Часть 1

Случилось так, что в конце июня начальник управления получил очередной отпуск и уехал в Сочи. Его обязанности стал лично исполнять заместитель начальника управления. Но внезапно тяжело заболел и лег в госпиталь на неопределенное время. По приказанию начальника Главного управления Иван временно принял на себя права и обязанности начальника управления.

В начале августа Ивану позвонили из управления кадров и потребовали в недельный срок представить рапорты всех желающих поступить в Высшую военную академию. Каждый, желающий поступить, должен был заручиться согласием начальника управления.

Управление кадров должно было все указанные рапорты собрать и представить начальнику Главного управления; отобранных начальником этого управления кандидатов передавали в Главное управление кадров для окончательного решения.

Получив указания из управления кадров, Иван встал в тупик. Он не мог подтвердить согласие начальника управления на свое поступление в академию. Можно было телеграфировать в Сочи, но Иван откровенно боялся лаконичного отказа, и всякие повторные просьбы исключались. Тогда он решил предпринять другой, более решительный, но менее скромный шаг. Потребовав ключи от сейфа начальника управления, он в присутствии начальника секретной части, вскрыл сейф и достал свой прошлогодний рапорт с резолюцией начальника управления.

Управление кадров этот рапорт не приняло, мотивируя тем, что рапорт, мол, прошлогодний. Резолюция явно устарела, и, не исключено, что начальник управления придерживается теперь противоположного мнения. Пользуясь временным исполнением обязанностей начальника управления, Иван при очередном докладе начальнику Главного управления других материалов представил и свой личный рапорт. После некоторых колебаний начальник Главного управления внял не просьбе, а скорее мольбе Ивана и дал согласие направить его кандидатуру в Главное управление кадров.

Когда вернулся из отпуска начальник управления, то уже состоялся приказ министра обороны о зачислении Ивана слушателем Высшей военной академии. Согласно приказу всех слушателей надлежало освободить от занимаемых должностей и направить в академию с 25 ноября. Кстати, следует сказать, что из Главного разведывательного управления в академию был зачислен только один Иван.

Все остальные кандидатуры были отклонены преимущественно в связи с отсутствием необходимого стажа работы в крупных штабах на руководящих должностях на фронте.

Оказывалось, что или штаб, в котором работал претендент, был не велик по своему масштабу, а если штаб соответствовал требованиям, то должность оказывалась неподходящей.

В первый же день приезда из отпуска начальника управления состоялся следующий разговор:

– Почему вы обратились к начальнику Главного управления без моего разрешения? – начал было сердито начальник управления.

– В это время я исполнял ваши обязанности и по долгу службы был на докладах начальника Главного управления много раз, – спокойно ответил Иван.

– Но для вашего поступления в академию требовалось мое согласие.

– Да. И вы, насколько я помню, дали свое согласие очень охотно. Я от души должен поблагодарить вас.

– Я своего согласия не давал, и меня об этом даже никто не спрашивал.

– Разве вы забыли содержание своей резолюции о моем рапорте в прошлом году?

– Так вы воспользовались своим прошлогодним рапортом? Ведь он лежал в моем личном сейфе, и вы не постеснялись туда забраться?

– Я очень прошу извинить за бестактность. Я это сделал в присутствии начальника секретной части. На его глазах я вскрыл и вновь опечатал ваш личный сейф. Он может подтвердить, что я не читал и не смотрел ни одной вашей бумаги. Я признаюсь, что было бы более порядочно не трогать вашего сейфа, а запросить ваше согласие телеграммой, но, признаюсь, я смертельно боялся вашего отказа. Скажите теперь, подтвердили бы вы свое согласие, получив подобную телеграмму?

– Откровенно сказать – нет, – произнес, несколько подумав, начальник управления. Но скажите, Иван, для чего нужна вам эта академия? Или вы надеетесь приобрести там какие-нибудь необыкновенные знания? Учтите, что эта академия имеет только громкое название и ничем не отличается от других академий. Откровенно говоря, я надеялся поработать вместе с вами до конца своих дней. Мне уже перевалило за шестьдесят, и от вас.

Еще накануне было объявлено о предстоящем выходном дне, поэтому утром 9 мая 1945 года Иван лежал в постели со странным чувством.

Почти четыре года выражение «выходной день» в обиходе отсутствовало и теперь звучало как термин вновь появившийся или выплывший наружу из глубокой старины. Казалось очень странным, что в этот день можно лежать сколько угодно, и пойти куда угодно, и делать все, что заблагорассудиться. По нахлынувшим воспоминаниям – в такой день не докладывают начальнику и не вызывают подчиненных. Каждый предоставлен сам себе и становится почти свободным.

Подобное слово почти является спутником каждого военного человека с момента его определения в армию и, пожалуй, до самой смерти. Даже в первый выходной день могут вызвать любого из подчиненных и заставить работать с утра и до поздней ночи. Следовательно, выражение «свободный» имеет относительный характер, потому что каждый военный человек в любой момент может лишиться такой «свободы». Как бы там ни было, однако чувство свободы 9 мая было довольно определенным, поскольку нарушение «свободы» в первый выходной день, объявленный к тому же Днем победы, было особенно маловероятным.

В этот день Иван встал с постели довольно поздно, и когда наконец вышел из дома, то был поражен какой-то необыкновенной тишиной. Стояло погожее весеннее утро, солнце, казалось, встречало каждого с каким-то особенным приветом. Несмотря на довольно поздний час, птичий гомон еще не умолк и приятно поразил слух Ивана. Он остановился на углу дома, из которого только что вышли, и долго стоял, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь. Даже сама природа в этот первый невоенный день казалась какой-то особенной. Все радовало и веселило. В голову проникало только приятное.

Каждый становился мечтателем. Иван в начале стоял у дома, а затем тихо пошел вдоль деревни, заложив руки в карманы. Деревня Зуказе, в которой за несколько дней до конца войны разместился штаб 48-й армии, представляла собой довольно необычный населенный пункт. Она раскинулась на самом берегу залива Фриш-гаф и служила местом отдыха для граждан ближайших городов.

В связи с такой особенностью и здания в деревне носили несколько иной характер, нежели в городе или в обычных деревнях. Каждый или почти каждый домик был приспособлен для проживания в нем семьи и в то же время имел особые помещения для сдачи их отдыхающим. Поэтому и все жилые здания были двух- трехэтажными, насчитывали по 10—12 изолированных комнат и имели несколько отдельных входов. Деревня отличалась особой чистотой, свежестью красок и обилием зеленых насаждений. Теперь Иван заметил прелести деревни Зуказе и, откровенно признаемся, мечтал о чем-то подобном для своих собственных и русских детей, хотя бы в самом отдаленном будущем. Он был далек от мысли вообразить, что сам может когда-нибудь оказаться в схожих условиях, потому что это было практически немыслимым. Пройденные немецкие города и села отличались от наших населенных пунктов, как небо от земли.

Можно ли сравнивать прогнившие соломенные крыши русских деревень с немецкой черепицей, почерневшие деревянные стены с кирпичными, земляные полы с паркетом, русские деревянные избушки с каменными зданиями? Можно ли сравнивать безукоризненную чистоту в немецких домах с отвратительной грязью в большинстве наших как городских, так и деревенских помещений?

Типичная картина в доме, например, белорусского крестьянина, когда на земляном полу ходят куры, бегает один, а то и несколько поросят, слоняется из угла в угол теленок, и среди этой скотины ползают по грязи дети. Если уж пытаться сравнивать, то надо признать, что скотные дворы немецких крестьян выглядят хорошими по сравнению даже с жилыми помещениями наших колхозников, а характер построек и внутреннее убранство немецких жилых домов в деревнях нашим колхозникам покажутся дворцами.

Иван и полагал, что немецкого уровня жизни теперешнему поколению наших людей не достичь даже при самых благоприятных условиях, если учесть, что эти условия до сих пор были явно неблагоприятными, то и судьба наших детей оставалась весьма проблематичной.

«Конечно, никто не просил немцев вторгаться на нашу землю, – думал Иван. – Пусть мы бедны, невежественны, некультурны, но мы и только мы хозяева нашей страны».

Пусть у нас все плохое, но все это плохое наше и абсолютно никого не касается – плохое оно или хорошее. Любые наши пороки – это наше внутренне дело, только наше и больше ничье. И поэтому кто бы ни попытался вновь силой установить у нас свои, может быть и действительно хорошие, но свои порядки, мы вновь возьмемся за оружие и будем воевать столько времени, столько потребуется, чтобы избавиться от надоедливых учителей. Много недостатков у Сталина. Еще больше преступлений. Но мы пошли за ним и пошли до конца. Пошли не потому, что в какой-то мере одобряем его пороки. Сталин к 1941 году стал необходимым.

Страны были демобилизованы, армия разложена, и военные неудачи становились очевидными.

Трудно было отыскать человека из числа русских, который согласился бы подвергнуть свой народ столь неслыханным испытаниям. Ведь Николай Второй мог бы расправиться с революционерами очень быстро, если бы не пожалел русской крови.

Его ошибка заключалась только в том, что основу революционных сил составляли совсем не русские люди. Восстанием руководили евреи в лице Троцкого, Зиновьева, Рыкова, поляка Дзержинского и других, им подобных, а ударные воинские части состояли из иностранцев (латышей, венгров, чехов и других) и лишь немногих анархистски настроенных русских. Если бы в это время царствовала не династия Романовых, а какой-нибудь хохол, грузин, армянин или кто-нибудь подобный, то и революции никакой бы не было. Разве легко найти русского человека, который мог бы допустить миллионные потери на фронте в течение всего нескольких месяцев, обречь страну на голод с первых дней войны, заставить русских женщин пахать на себе землю, посадить стариков в окопы, запретить детям даже на ночь покидать свои рабочие места на фабриках и заводах?

Ни одно русское сердце не согласилось бы подвергнуть свой народ подобным испытаниям и запросить бы мира в самом начале войны, как это было во Франции. Сталин же никого не щадил, ему было одинаково безразлично, на чем пашут землю: на тракторах или женщинах, погибло пять или десять миллионов на фронте, умерло от голода один или двадцать миллионов стариков и старух. Его беспокоила только мысль об оставшихся ресурсах войны, а не о страданиях народа.

Поэтому ни о какой капитуляции не могло быть и речи. Если бы, например, немцы взяли Москву, Ленинград и продвинулись до Урала, то в этом случае война продолжалась бы, то есть война до последнего солдата. Нечего скрывать, что когда подготовку сторон к войне стали считать завершенной и все ожидали ее начала, то подавляющее большинство особенно молодых командиров не мыслили, чтобы во главе государства оказался не Сталин, а другой человек.

Здравомыслящие офицеры понимали, что армия почти небоеспособна и неизбежны крупнейшие неудачи. Почти любой другой руководитель государства капитулирует в первые дни войны. Сталин не запросит мира ни при каких условиях. В то же время антигитлеровская коалиция была явно сильнее, и конечная победа этой коалиции сомнений не вызывала.

Важно было не повторить прошлых ошибок. Россия вышла из Первой мировой войны накануне своей победы. Если бы мы продержались еще хотя бы менее года, даже не предпринимая активных действий, в составе Российской империи оставались бы Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Бессарабия. Поэтому еще перед войной никто бы не согласился убрать Сталина, тем более это было нежелательным в ходе войны.

Долго ходил Иван в этот день, размышляя о разных доступных и недоступных делах. Он давно уже миновал деревню, вышел на открытую, обсаженную фруктовыми деревьями дорогу, а затем свернул в лес. Молодая трава еще только пробивалась, и идти было легко. Деревья ничем не отличались от большинства пород, произрастающих у нас, однако в целом лес имел много особенностей.

Во-первых, в лесу было невозможно обнаружить засохшее дерево или пень от срубленного. Даже война, и та, казалось, пощадила немецкий лес. Во-вторых, все лесные поляны были засажены фруктовыми деревьями: яблонями, грушами, сливами. Иван подумал, что подобный вариант у нас немыслим. Мы имеем, возможно, в миллион раз больше лесных полян, но засадить их фруктовыми деревьями бесполезно, так как все будет растащено и изломано в первые же годы плодоношения.

В-третьих, многие рощи были разделены искусственно созданными водоемами, в которые втекали и вытекали небольшие ручейки, и в некоторых случаях канавами. В этих водоемах искусственно разводились разные сорта редких рыб. Во всем была замешана разумная рука хозяина и большой вложенный труд людей. В общей сложности Иван прошел не менее пяти-шести километров и вернулся только к обеду – усталым, но бодрым.

Он обнаружил у себя на письменном столе отпечатанный на машине распорядок дня для штаба армии. Этим распорядком определялось время утреннего подъема, завтрака, обеда и ужина. Никаких других мероприятий распорядком не предусматривалось. Когда наступили сумерки этого первого выходного дня, позвонил адъютант начальника штаба и сообщил, что Ивана вызывает начальник штаба.