Глава 1. Переезд
Дождь хлестал по лобовому стеклу фургона, превращая дорогу в глиняное месиво. Джейкоб прижался лбом к холодному стеклу, наблюдая, как за окном проплывают сосны-великаны, их вершины теряющиеся в свинцовых тучах. Мать нервно перебирала документы на коленях – старый конверт с гербовой печатью, пахнущий плесенью и лавандой. «Родевуд», – прошелестела она, проводя пальцем по выцветшим чернилам. Отец, до этого всю дорогу рассказывавший о «рациональном подходе к реставрации исторических зданий», теперь молчал, сжимая руль так, что костяшки побелели.
Особняк возник внезапно, словно вырастающий из самой чащи леса. Башенки с облупившейся черепицей, стрельчатые окна, затянутые паутиной, и парадная дверь цвета запекшейся крови. Лила, прижав к груди потрёпанного мишку, прошептала: «Он смотрит на нас». Джейкоб фыркнул, но кожу под свитером вдруг защекотал холодок.
Разгружали вещи под аккомпанемент воя ветра в трубах. Отец, стуча молотком по заклинившему замку, бодро заметил: «Дом просто требует ухода! Видите эти витражи? Это же неоготика конца XIX века!». Мать зачем-то перекрестилась, занося чемодан через порог. Джейкоб поймал себя на мысли, что тени в прихожей двигаются не в такт пламени свечи, которую Лила упросила зажечь «для праздника».
Его комната оказалась под самой крышей, с окном, в которое упёрлась ветка мёртвого вяза. Пока родители спорили на первом этаже о проводке, Джейкоб спустился в подвал – тёмный, сырой, с земляным полом. Фонарик выхватил из мрака гору ящиков с винами 1920-х, паутину, колышущуюся как вуаль, и… сундук. Чугунный, покрытый рыжими подтёками, с замком в виде сплетённых змей. На крышке – царапины, словно кто-то пытался вырваться изнутри. Латинские буквы складывались в фразу: «NOLI DORMIENTES EXCITARE». Джейкоб, два года учивший латынь для биологии, перевёл шёпотом: «Не буди спящих».
Ужин прошёл в напряжённом молчании. Даже Лила не ковыряла вилкой картошку, прислушиваясь к скрипам за стенами. «Это всего лишь дом, дети», – сказал отец, но его вилка дрожала, оставляя на скатерти капли соуса. Ночью Джейкоб проснулся от звука – тук-тук-тук, будто костяные пальцы стучат по дереву. Он прижался спиной к стене, и тогда понял: стук идёт НЕ ИЗ КОМНАТЫ. Что-то ходило ВНУТРИ СТЕНЫ, медленно, с противным шорохом ногтей по штукатурке.
Луна выглянула из-за туч, и тень на противоположной стене задвигалась. Сначала он подумал, что это ветер качает деревья за окном, но… силуэт был слишком чётким. Человекоподобный, но с руками до колен, с шеей, вытягивающейся как у цапли. Тень наклонилась, будто вглядываясь в спящего, и Джейкоб зажмурился, вспомнив бабушкины сказки про злых духов, что крадут дыхание у детей.
Утром он нашёл на подоконнике отпечаток – мокрый, размером с ладонь взрослого мужчины, но… с шестью слишком длинными пальцами.
Глава 2. Легенды городка
Солнце едва пробивалось сквозь затянутое тучами небо, окрашивая Родевуд в серо-зелёные тона. Джейкоб сидел на крыльце, сжимая в руках кружку с остывшим какао. Его пальцы машинально водили по краю, повторяя зазубренный узор – те самые сплетённые змеи, как на замке сундука. Всю ночь он не сомкнул глаз, а к утру решил: если дом хочет его напугать, он ответит рациональностью. В кармане джинсов лежал листок с переводом «Noli dormientes excitare», который он проверил трижды. «Не буди спящих».
– Ты похож на привидение, – Лила присела рядом, её розовые кеды испачканы грязью. Она смотрела куда-то за спину Джейкоба, туда, где чернел вход в подвал. – Она говорит, ты тоже слышал.
– Кто? – Джейкоб нахмурился.
– Девочка. В платье с рюшами. – Лила улыбнулась, словно говорила о новой подруге. – Она зовёт меня поиграть в прятки.
Мать, выносившая мусор, резко обернулась:
– Лила, хватит выдумывать! – Её голос дрожал, как натянутая струна. – Иди помогать папе разбирать коробки.
Джейкоб подождал, пока сестра скроется за дверью, и сунул в рюкзак фонарик и блокнот. Если взрослые предпочитают делать вид, что всё нормально, он сам найдёт ответы.
Городок Блэкстоун встретил его колокольным звоном – то ли к обедне, то ли к похоронам. Над вывеской почты висел ржавый фонарь, скрипевший на ветру. В окне аптеки пылилась витрина с банками сушёных трав и чучелом ворона. Джейкоб уже собирался спросить дорогу у старухи, вяжущей на крыльце, но та вдруг плюнула через плечо и захлопнула дверь.
Библиотека оказалась в здании бывшей часовни. Витражи с ангелами были заклеены газетами 60-х, а вместо алтаря стоял стол с каталожными ящиками. За ним, в клубах табачного дыма, сидел человек, похожий на оживший экспонат музея: кожа, обтянувшая череп, пальцы, похожие на корни дерева, и глаза – мутные, будто засыпанные пеплом.
– Родевуд, – хрипло произнёс старик, прежде чем Джейкоб успел открыть рот. – Ты из тех новых.
– Я… я хотел узнать историю дома. Для школьного проекта, – солгал Джейкоб, пряча дрожь в голосе.
Библиотекарь засмеялся – звук, похожий на скрип несмазанных петель.
– Проект. – Он вытащил из-под стола бутылку с мутной жидкостью, отпил и сморщился. – Твой «проект» сожрёт тебя с костями, мальчишка.
Джейкоб сглотнул. Воздух в библиотеке пахнул плесенью и чем-то металлическим, как кровь.
– В 1893 году, – начал старик, уставившись в пространство, – в Родевуде пропали двенадцать человек. Шесть взрослых, шестеро детей. Искали месяц. Нашли только сапожника Томаса Грина – он висел на дубе у восточной ограды. Без кожи. – Он провёл языком по потрескавшимся губам. – Говорили, души забрала сама усадьба. Кормилась ими, как паук мухами.
– Но дома не могут…
– Могут, – перебил библиотекарь. – Если в них живёт то, что старше стен. – Он наклонился вперёд, и Джейкоб увидел, что его зубы почернели, будто обуглились. – Элинор Родевуд привезла его с собой. Из тех мест, где земля говорит на мёртвом языке.
– Привезла что?
Старик проигнорировал вопрос.
– После исчезновений усадьбу запечатали. Но иногда… – Он закашлялся, вытирая губы платком с коричневыми пятнами. – Иногда глупцы пытаются её обжить. Их потом находят в лесу. Со сломанными костями и пустыми глазницами.
Джейкоб встал, задев стул. Сердце колотилось где-то в горле.
– Архивные газеты у вас есть?
Библиотекарь махнул рукой в сторону подвала.
– Там. Ищи сам. Только не плачь, когда они начнут шептаться.
…
Подвал библиотеки оказался меньше, чем в Родевуде, но втрое страшнее. Полки с папками напоминали надгробия, а свет от лампы на стене отбрасывал тени, которые цеплялись за края зрения. Джейкоб листал подшивки, пока пальцы не стали чёрными от пыли.
«Blackstone Gazette», октябрь 1893.
«Трагедия в Родевуде: служанка Эмили Кларк обвинена в колдовстве. На прошлой неделе в усадьбе Родевуд произошло ужасное событие. Тело миссис Агаты Родевуд, супруги владельца усадьбы, было обнаружено в ритуальном круге, выложенном из костей животных. Горничная Эмили Кларк, замеченная ранее в окрестностях языческого кургана, арестована. Судья вынес приговор: сожжение заживо…»
Джейкоб перевернул страницу. Вклеенная фотография заставила его вскрикнуть. Эмили, привязанная к столбу, смотрела прямо в камеру. Её лицо было спокойным, почти улыбающимся, а на груди красовалась подвеска – точно такая же, как на портрете Элинор в секретной комнате.
– Нашла тебя, – прошептал кто-то за спиной.
Джейкоб выронил газету. В проходе стояла девочка лет десяти – бледная, в викторианском платье с кружевным воротником. Её волосы были цвета пепла.
– Ты не должен был приходить, – сказала она, и голос её звучал как скрип ветвей. – Она уже проснулась.
– Кто? – Джейкоб отступил, наткнувшись на полку.
Девочка указала на газету.
– Она злится. Ей нужно больше. Всегда больше.
Лампа погасла. Когда свет вернулся, в подвале никого не было.
…
По дороге домой Джейкоб заметил, что за ним следят. В витрине мясной лавки отражалась фигура в широкополой шляпе – слишком высокая, слишком худая. Он обернулся: улица была пуста. Но на земле, в луже, плавал лепесток розы. Кроваво-красный.
Дома царил хаос. Отец, с лицом, напоминающим раскалённый металл, кричал на мать:
– Это просто грызуны! Ты слышишь? Грызуны в стенах!
– А это тоже грызуны?! – Мать трясла перед ним куклой – ту самую, с выколотыми глазами. Её платье было выпачкано грязью, а на шее висела табличка с выцарапанным словом: «Беги».
Лила сидела на лестнице, рисовала мелком на ступеньках. Джейкоб замер: это были те же символы, что он видел в газете – ритуальный круг, переплетённый с рунами.
– Она сказала, что скоро начнётся игра, – улыбнулась сестра. – И мы все обязаны участвовать.
Позже, лёжа в постели, Джейкоб услышал скрип. Тень за окном медленно вытягивалась, принимая форму женщины в длинном платье. Её рука, тонкая как ветка, постучала в стекло. Один раз. Два.
А потом стекло треснуло.
Глава 3. Первый знак
Дождь начался ночью – не обычный, а густой, словно небо вывернуло мешок с гнилыми ягодами. Вода стекала по стенам Родевуда ржавыми потоками, оставляя на кирпичах подтёки, похожие на высохшие вены. Джейкоб проснулся от того, что по его щеке ползло что-то тёплое и липкое. Он вскрикнул, шарахнулся к стене, но это оказалась всего лишь луна – красноватая, как воспалённый глаз, светившая сквозь трещину в стекле. Той самой трещине, что оставила тень-женщина.
– Воображаешь, – прошипел он себе под нос, вытирая пот со лба. Но пальцы дрожали, когда зажигал свечу. Воск капал на пол, образуя причудливые узоры, похожие на паучьи лапы.
Утром Лила сидела на кухне, болтая ногами. Перед ней на столе стояла чашка с недопитым молоком, а рядом… Джейкоб присмотрелся. Рядом лежала кукла из тряпок, сшитая грубыми стежками. Её волосы были из пакли, а вместо глаз – две угольные дыры.
– Где ты это взяла? – схватил он куклу. Ткань пахла болотной тиной.
– Мэри дала, – Лила улыбнулась, обнажив промежуток между передними зубами. – Она говорит, у тебя страх вкуснее, чем мамин пирог с ежевикой.
Мать, резавшая хлеб у раковины, резко обернулась. Нож со звоном упал в медную миску.
– Хватит! – её голос сорвался на визг. – Никакой Мэри нет! Ты слышишь? Нет!
Лила надула губы, схватила куклу и выбежала, хлопнув дверью. Джейкоб хотел было последовать за ней, но заметил, как мать, дрожа, крестит окна, двери, даже ручку плиты. На её шее краснела царапина – три параллельные линии, будто от когтей.
– Мам… – начал он.
– Грызуны, – бросила она, слишком быстро. – В чердаке. Папа сегодня поставит ловушки.
Но когда отец вечером полез на чердак, он вернулся бледный, с опилками в волосах. В его руках была только пустая клеть-ловушка, погнутая, будто кто-то сжимал её кузнечными клещами.
Кровавые пятна появились в полдень. Джейкоб протирал пыль в гостиной (мать настояла – «чтобы прогнать затхлость»), когда заметил на обоях возле камина влажное пятно. Он потрогал его – пальцы стали липкими. Краска пузырилась, лопалась, и сквозь неё проступало нечто тёмно-бордовое. Джейкоб отпрянул, когда капля упала ему на кроссовок.
– Мама!
Глава 4. Тайна портрета
Джейкоб стоял перед портретом Элинор Родевуд, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Картина висела в дальнем углу гостиной, и казалось, что женщина на ней следит за каждым его движением. Её чёрные глаза, обрамлённые длинными ресницами, словно пульсировали в полумраке комнаты.
Отец, занятый ремонтом проводки, не замечал ничего необычного. Мать, погружённая в уборку, старалась не смотреть в сторону портрета. Только Лила, которая теперь постоянно общалась со своей «подружкой Мэри», казалось, знала больше остальных.
Однажды вечером, когда дом наполнился странными звуками – шорохами, скрипами и едва слышным плачем – Джейкоб заметил, что портрет слегка поблёскивает в тусклом свете свечи. Он подошёл ближе, провёл рукой по раме… и почувствовал, как под пальцами что-то подаётся.
Механизм щелкнул, и часть стены медленно отъехала в сторону, открывая тёмный проход. Джейкоб замер, прислушиваясь к биению собственного сердца. Из открывшегося пространства пахнуло плесенью и чем-то сладковато-гнилостным, как от старых книг.
Фонарик выхватил из темноты каменную лестницу, ведущую вниз. Джейкоб знал, что не должен туда идти – родители запретили исследовать дом без их ведома. Но любопытство и желание разгадать тайну портрета оказались сильнее.