Кисти магии бесплатное чтение

Глава 1. Конкурс

Маленькая белая лапа с зажатой в ней волшебной палочкой, иначе называемой магическим стилусом, из красивого резного дерева плавно передвигалась в воздухе, выводя узоры. Небольшой светло-рыжий с белыми пятнами пёс-корги с сосредоточенным видом рисовал магией. Каждый виток полотна выглядел чудесно со всех сторон.

Стилус остановился, магическая волна искусства замерла вслед за ним. Корги начала пробирать лёгкая дрожь. Что если он не справится?

Он огляделся вокруг. В большой комнате со светло-желтыми колоннами до самого потолка на полу было начерчено много кругов. В каждом круге стоял маг и творил. Справа от корги – его даже не приятель, но хороший знакомый бигль Рант, а впереди через несколько кругов что-то, не шевелясь и как будто не дыша, рисовала его одногруппница-кошка Винси.

«Соберись, Бруно, соберись!» – мысленно поругал он себя. Вздохнув, Бруно взял стилус поудобнее, чувствуя, как скользит по гладкому дереву вспотевшая лапа, и вновь продолжил своё дело.

Бруно изо всех сил сдерживал панику. Он участвовал в очень престижном конкурсе магического искусства или мэдж-арта. Современное искусство, заключающееся в создании произведений искусств с помощью магии. Всегда получается очень эффектно, но только лучшие могли создать нечто особенное и восхитительное.

Бруно всю ночь не мог сомкнуть глаз, думая об этом конкурсе. Он так долго учился этому, мэдж-арт был смыслом его жизни. Но он не мог больше жить, держа внутри все свои творческие порывы. Он думал, нет, он был уверен, что если он сможет показать все, что умеет, то его работы проберут зрителей до мозга костей, вызовут слезы, потому что он вкладывал в мэдж-арт всю душу и все свои эмоции. Он так общался.

Мэдж-арт Бруно любил по-настоящему. Пока одно его увлечение сменяло другое, магическое искусство нравилось ему ничуть не меньше, чем в те дни, когда Бруно только начал заниматься этим. Более того, всякий раз, как он узнавал что-то новое о своём хобби, он всё больше затягивался в мэдж-арт. И он не мог позволить себе предать самого себя и провалить своё выступление на конкурсе «Дары Итриландии». Этот конкурс был невероятно известным. Организаторы проводили соревнования по магическим наукам. На жёстком первом туре отбирались самые лучшие кандидаты, а уже потом они соревновались между собой. Призы были весьма и весьма хороши, но Бруно пришёл на конкурс не ради них. Скорее, ради того, чтобы попытаться, а если получится, сказать себе: «Я – молодец». Но если не выйдет… что ж, об этом лучше не думать. Бруно прекрасно знал, как может загнобить себя до изнеможения.

Не может быть, чтобы им не понравилось. Бруно считал, что это его лучшая работа. Должно ей стать.

Конкурс проходил примерно так: сначала их всех собрали в зале, рассказали о правилах, затем распределили по аудиториям в институте (конкурс проходил в том вузе, куда Бруно не смог поступить и потом целый месяц ходил еле живой). В аудитории для мэдж-артеров каждый получил по листочку с темой. Рисунки оценивались по креативности и идее (что было для Бруно очень важно и что он больше всего любил в искусстве), мастерству и технике (за это Бруно боялся больше всего, поэтому ломал глаза над каждой деталью) и оригинальности. Бруно получил тему «семейные ценности». Надо сказать, семейную атмосферу он знал ой как плохо по особым и личным причинам, так что ему пришлось долго ломать голову: он некоторое время просто пялился в пустое пространство, рисуя в голове изображение и напрягая мозг в поисках идеи. Бруно даже испугался, что прошло слишком много времени, а он так ничего и не придумал. Но остановиться на этой мысли он себе не позволил.

«Семья, семья, – думал Бруно, – семья… Если я просто нарисую что-то вроде мама-папа-я, дружная семья, то много баллов не светит. Нужно что-то необычное, интересное. Символизм, точно! Нужно сделать символичную картину, которая несет в себе скрытый смысл».

«Но с чем ассоциируется семья? Семья дает жизнь и счастье, она взращивает новое поколение. Взращивает! А может быть нарисовать композицию с цветами? Нарисовать большое и красивое дерево, на котором растут дети-цветы. А можно еще…»

В итоге Бруно решил нарисовать дерево возле реки, где сверкает его отражение. На дереве цветы, из которых растут еще такие деревья, но светлее, и они светятся. Большое дерево покрыто жесткой корой, оно познало жизнь, а его дети – счастливое и яркое начало новой жизни, которое им дал родитель. А в реке отражается скукоженное старое, почти сухое дерево, а вокруг него молодые. И они закрывают своего отца ветвями от дождя и грозы, благодарные за дарованную им жизнь.

По крайней мере, нормальная семья должна работать так. Наверное.

В любом случае, сейчас Бруно ужасно нравилась его идея и он прекрасно представлял себе ее в голове. Небо он сделал очень бледно-серым, почти белым, с пушистыми мягкими облаками, а дерево густым, ветвистым и с большими кучерявыми листьями. Про его детишек и говорить нечего, они были просто воплощением жизни, вились из-за нежных лепестков и раскидывали тоненькие веточки с юными светлыми листиками. Они излучали тёплый желтый свет. А в отражении они уже были такими же сильными деревьями, как и отец. Вода была темно-серой и красиво контрастировала с белым небом. Бруно также собирался добавить рамку из таких же нежно-розовых цветов с белой серединкой, что и на дереве, а сердцевины сделать светящимися таким же желтым теплом.

Он почувствовал взгляд на своей спине. Обернувшись, Бруно увидел обезьяну в бежевой мантии с эмблемой – золотое яблоко, окружённое разноцветными магическими волнами, – одну из экзаменаторов. Всего их было четверо, и они неспешно ходили по залу, смотря за соблюдением правил. Сжульничать на таком конкурсе особо бы не получилось – разве что срисовать с чужой работы, что, разумеется, было строго запрещено. Да и как? Плагиат заметят сразу, и аннулируют обе работы: не поймёшь, кто именно срисовал. Бруно сглотнул: не хотелось бы получить ноль баллов из-за кого-то, кто решил получить приз за чужой труд. К счастью, темы если и совпадали, то точно не у тех, кто стоял рядом.

Вот, например, мартышка чуть впереди него. Что же она рисует? Бруно вгляделся. Возможно, у неё тема радости, или восхищения, или счастья… То есть то, что вообще не похоже на тему Бруно. Да и, по его мнению, срисовывать и брать чужие идеи – крайне низко.

«Не отвлекаться. Только не отвлекаться…» – Бруно плотно сжал губы и вернулся к работе. Сколько там времени до конца осталось? Он наверняка успеет…

На самом деле, Бруно едва успел закончить до слов «до конца отведённого вам времени остаётся пять минут, завершайте свои работы». Он бы выдохнул с облегчением, но что-то в груди как будто мешало ему это сделать. Словно его переживания забили его горло, не давая сделать ни единого вдоха или выдоха. Бруно давно знал, что его волнение часто мешает ему закончить работу как следует, но ничего с этим поделать не мог.

– Может в столовую сходим? Ну, там, за углом, я видел, – Рант обратился к одногруппникам – Бруно и Винси – с надеждой виляя хвостом.

– Почему бы и нет, – Бруно сам удивился тому, как спокойно звучит его голос. Это казалось очень странным, учитывая его волнение и напряжение.

Винси едва качнула головой. Эта кошка была совершенно необщительной, но в творчество она окуналась с головой. Никто не мог ничего ей сказать, пока Винси сама не заканчивала работу. Бруно казалось, что если вдруг начнётся апокалипсис во время её погружения в искусство, то Винси и в таком случае даже усиком не поведёт. И её работы были какими-то другими, нежели работы Бруно и других его одногруппников. Они всегда были необычными и очень оригинальными, вот только не всегда можно было понять, что она хотела ими сказать. Образы, создаваемые этой кошкой, вызывали у Бруно только беспокойство, от них веяло атмосферой опасности, даже если на них не было изображено ничего страшного. Да и сама Винси такие ощущения вызывала, неясно почему.

Вообще вряд ли кто-то на сто процентов знал, что вкладывала Винси в своё искусство, можно было только догадываться. Она почти ни с кем не общалась, на занятиях обычно сидела одна. Бруно просто не понимал, как это у неё получается. Пару дней он мог просидеть один, но потом начиналась тоска. Ну как это: не переглянуться с соседом, не прошептать комментарий насчёт чего-то произошедшего? Пусть Бруно довольно часто было комфортно в одиночестве, совсем без общения он не мог. Ему очень нужна была возможность говорить с кем-то, чтобы его понимали и поддерживали, но и сам Бруно был готов помочь другому насколько он может. Жаль только, что такое единение душ встречалось редко.

Радостно подпрыгивая, Рант поспешил к выходу из здания, как и многие другие участники конкурса, пользовавшиеся тем, что имена прошедших во второй тур должны были объявить не раньше, чем через полтора часа. Бруно и Винси молча двигались за одногруппником, не пытаясь заговорить друг с другом.

В столовой было шумно, заняты были почти все столики. Бруно взял себе суп с морепродуктами (в их городе, очень много еды включало в себя рыбу, съедобные водоросли и тому подобное, приморский же город), но съесть ничего не мог от волнения. Как оценят его работу? Вдруг он где-то ошибся и всё испортил? Силой Бруно заставлял себя проглатывать небольшие кусочки. Он и так почти ничего не ел до того, как пришёл на конкурс, а падать в голодный обморок не очень-то хотелось.

– Я говорю, наш шанс пройти очень высок, наши работы гораздо круче этих, – Рант, чавкая, разговаривал с Винси. Он набрал себе полную тарелку жареной картошки и был этим очень доволен.

– Там есть сильные соперники, – сухо ответила кошка, разрезая жареную рыбу ножом.

– Да знаю я, но всё равно, смотрите… – Рант, размахивая лапами, начал что-то бурно объяснять. Бруно мало что понимал из его речи, но ему показалось, что Винси тоже не особо слушает.

В очередной раз взмахнув лапой, Рант задел тарелку Бруно, та покачнулась. Суп немного пролился на стол и на одежду Бруно – жёлтый костюм. Совсем новенький. Бруно поморщился и взглянул на коричневое пятно.

– Ой, Бруно, извини, я нечаянно!

– Ничего, – Бруно поднялся, – я схожу за салфетками. – Их салфетница почему-то пустовала, так что взять с другого столика было единственным выходом.

Буквально через минуту Бруно вытер лужу салфетками и выкинул их. Больше есть не хотелось, а болтовня Ранта лишь больше смущала его и заставляла сомневаться в себе. Он оперся локтями о стол и положил голову на лапы, стараясь ни о чем не думать, потому что мысли все равно приведут его к чему-то плохому.

Эти полтора часа тянулись, как липкая карамель. И буквально за пятнадцать минут до сбора вся компания вернулась в здание, чтобы услышать результаты. Такие же молодые животные, как они, толпились около дверей, ожидая организаторов. Но никто не выходил, и лишь ровно в назначенный срок двери приоткрылись.

– Сейчас будет озвучен список прошедших в заключительный тур, – пума в бежевой мантии запустила участников внутрь.

Комната оказалась чем-то вроде зала для конференций. Всё пространство до сцены было заполнено ровными рядами чёрных стульев. Рант, ловко лавируя в суетящейся толпе, проскользнул к трём свободным местам поближе к сцене.

– Садитесь, дамы и господа, – шутливо поклонился он. Винси никак не отреагировала на его слова, а Бруно слишком волновался, чтобы отвечать на юмор Ранта. Он только слегка приподнял уголок рта из вежливости.

Когда все кое-как заняли свои места, на сцену вышла большая обезьяна в такой же мантии, что и другие организаторы. Её чересчур радостная улыбка на пол-лица сильно смутила Бруно. Это выглядело даже… неестественно в какой-то мере. Не может же она так радоваться тому, что её назначили озвучивать лучших участников?

– Добрый день всем! Спасибо, что пришли на отборочный тур конкурса «Дары Итриландии» по мэдж-арту! Все, кто сейчас находится в зале, постарались на славу. Но мы отобрали пятнадцать лучших. Те, кто не попал в список, не расстраивайтесь – вы попытались и сделали совершенно правильно.

Дежурные слова. Бруно знал, что обезьяне нет никакого дела до тех, кто не победит, а на тех, кто прошёл, ей лишь чуть-чуть не всё равно (в лучшем случае).

Обезьяна стала громко читать имена и фамилии из списка. Он был рассортирован по алфавиту, поэтому Бруно все сильнее и сильнее нервничал с каждым новым именем. На каждом имени в зале слышались крики радости, хлопки и громкие поздравления. Одним из первых собака зачитала имя Винси, и Рант хлопнул её по плечу.

– Молодец, так держать! – одобрительно заявил он. Винси промолчала, лишь стряхнула его лапу своим хвостом.

Вскоре и Рант получил радостные вести. Бруно в отчаянии покосился на него, чувствуя, как все сжалось внутри от волнения. Если Бруно не назовут, то он будет третьим лишним, хуже Ранта и Винси…

И вот дошли до конца списка. Его фамилию, Энтрип, так и не произнесли. Получается, что из их троицы он оказался худшим? И только тогда Бруно понял, что крепко схватился когтями за спинку впереди стоящего стула, а сам он дрожит. Он не прошёл. Не справился.

– Бруно… ой, точно, тебя же не назвали, – послышался сбоку приглушенный голос Ранта

Бруно сглотнул, в горле сводило и горело. Ненавистная боль, которая всегда приходит вместе с отчаянием. Ему хотелось провалиться сквозь землю и деться куда-то, настолько стыдно было находиться рядом с Рантом и Винси. Какой позор!

– Наверняка это какая-то ошибка! – воскликнул Рант, вскакивая со стула. – Пошли к этим, разберёмся! Пусть покажут, где ты что сделал не так!

Бруно покачал головой, боясь взглянуть на Ранта и тем более на Винси.

– Ты чего же? – недоуменно спросил Рант.

– Не хочу смотреть на свои ошибки, – Бруно отвернулся. Это было невыносимо. Если он допустил серьёзную ошибку, это значит, что он неуч, который ничего толком не знает… А если просто по невнимательности не заметил какую-то мелочь – это еще хуже.

– Ну-у, как скажешь… Ладно, пошли скорее, нам же на занятия надо успеть.

Ну почему руководство университета не могло отпустить их на весь день?! В школе обычно в таких случаях точно бы дали освобождение от уроков, а здесь же придётся идти на последнюю пару, как им и сказали. Бруно не мог представить себе, как пойдёт туда, тем более что последней парой было занятие у его любимого преподавателя…

Ребята возле Бруно начали вставать. Рант и Винси отошли, даже не обратив внимания на Бруно. Должно быть, они не уделили его провалу столько внимания, сколько он думал. Просто на самом деле им плевать, как и всем остальным.

Бруно пошел по коридору, устремив вперед невидящие глаза. Вокруг шли молодые животные, но Бруно не обращал на них внимания. Он едва стоял на лапах.

Вначале он был просто не способен думать, он просто чувствовал себя отвратительно. Но понемногу он начал успокаиваться. Когда Бруно вышел из здания на улицу, на него повеял легкий теплый ветерок, как будто жалея и гладя по голове. Бруно вздохнул и зажмурился, опуская голову.

Он сел на скамейку рядом, угрюмо глядя на проходящих мимо него юных художников. Почти все они болтали и улыбались, были довольные. Кажется, они не мучились так, как Бруно, хотя очевидно, что многие тоже оказались отсеянными. Или нет?

Наверное, он опять слишком серьезно подошел к этому. Он слишком усердно подходит к рисованию, потому что для него это не просто любимое занятие, а жизнь. И он должен в ней преуспеть, но не может. Наверное, не повезло от рождения. Просто бездарь.

Бруно пытался понять, что же он сделал не так. Ему казалось, что его рисунок был хорошим и с мудрой идеей, что же им не понравилось? Может, они просто решили, что он строит из себя мудреца, а на деле его идея была просто дурацкой? Чем работы Ранта и Винси понравились им больше? Рант явно был слишком поверхностным и не способным глубоко думать.

Рант просто любил рисовать, и его рисунки были яркими и динамичными. Но они просто изображали то, что изображали, в них не было атмосферы. Они не несли в себе чувств. Может быть, дело было просто в том, что Ранту все нипочем, и он, кажется, всегда был высокого мнения о себе и поэтому никогда не испытывал душевной боли. Неужели таким, как Бруно, просто нет места в мире искусства? Все любят уверенных и сильных, а тех, кто чувствителен ко всему на свете, презирают и считают слабаками. Хотя всякие там Ранты просто живут и не видят большую часть мира. Неужели это справедливо?

Бруно глубоко вздохнул, выныривая из своих страданий. Он любил истязаться из-за любого проигрыша, и сам не понимал, почему. Кажется, ему просто хотелось наказать себя за то, что был недостаточно хорош. Но сейчас было не время страдать, ему нужно на занятие. В универе даже не могли дать выходной в честь конкурса… Нужно же загонять бедных студентов под аргументом «вы уже взрослые»…

На остановке Бруно запрыгнул в первый же автобус, пусть он и был целиком заполнен так, что пассажиры ощущали себя как рыбки, набитые в бочку. Обычно Бруно предпочитал дожидаться другого транспорта, но сегодня он просто хотел скрыться с места, где его настиг позор. Он поспешно оплатил проезд и стал частью разношерстной толпы.

Он не обращал внимания на то, где едет. Он все же не мог избавиться от мрачных мыслей и продолжал обрабатывать в голове сегодняшний день, и потому удивлением для него стала фраза водителя: «Остановка Университет магии». Бруно быстро выскочил из автобуса и поплелся к зданию университета, которое возвышалось чуть впереди. Впереди он видел Ранта и Винси, но подходить к ним не стал. Он знал, что они не виноваты в его «тараканах», как любила говорить мама, но ему было неприятно от мысли о том, что будет, если на него посмотрят эти двое Победителей.

Обычно Бруно полдня мог жить в грезах, представляя, как он заслужит призвание, как все будут нахваливать его и его работы и равняться на него. Когда они поймут, что делается внутри его души. Бруно всю жизнь хотел сотворить что-то важное, долговечное. Что-то, что другие будут помнить и вспоминать ещё долго. И когда он начал заниматься мэдж-артом, он подумал: «Вот, это моё призвание». Но, похоже, нет, если он даже какой-то отборочный тур какого-то глупого конкурса пройти не смог… Не хотелось даже вспоминать о его привычном состоянии, когда он мечтал о славе, это просто несбыточные мечты.

Когда Бруно дошёл до университета, в его коридорах было тихо. Уже начались занятия, поэтому никто никуда не выходил. Несомненно, Винси и Рант сейчас сидят на паре, к слову, именно по мэдж-арту…

Бруно пошёл к аудитории, где должен был заниматься, но идти ему совершенно не хотелось. Опозорился, совсем опозорился, а сейчас ещё привлечёт к себе внимание своим опозданием…

Да, одногруппники пока не могли знать о его провале, но Бруно чувствовал, что просто не мог смотреть им в глаза. Он хотел слиться со стенами, исчезнуть, чтобы больше никто о нем и не вспомнил. Лучше, чтобы забыли, чем помнили о твоем позоре.

Просто Бруно не мог так. У него все болело, не было сил, а сейчас надо будет напрячься. Он не может, кажется, сейчас он потеряет сознание…

Бруно скинул свои вещи на подоконник в конце коридора и сел прямо на пол – всё равно костюм испачкан. Потом постирает. Наверное.

Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза, пытаясь дышать ровно. Хотя в горле все еще болело и терзало. Наконец Бруно не выдержал и расслабился, пуская все на самотек. Из глаз потекли слезы, и он всхлипнул, провел лапой по глазам. Ну и ладно, все равно никто не видит. Какая теперь разница, его самооценку уже не спасти.

«Может, все-таки нужно было пойти на занятие?» – подумал Бруно спустя какое-то время. Подняв лапу, он взглянул на свои часы. Обычный круглый циферблат в «рамочке» в форме окружности бронзового цвета. Внизу, чуть выше цифры «6» витиеватая надпись – «Фабрика Времени». Так пафосно называлась компания, производящая часы. Там работал главным мастером отец Бруно… Воспоминание о том, почему Бруно носит эти часы, не могло улучшить его состояние. Он постарался скорее его отогнать. Из-за пришедших мыслей он чуть было не забыл, зачем вообще поднял лапу.

Но взглянув на время, Бруно понял, что прошла уже большая часть занятия, сейчас появляться там не было никакого смысла. Он знал, что надо отвлечься, поэтому он решил сделать это хотя бы с помощью музыки. Бруно достал из рюкзака красивый телефон, блестящий, с серебристым корпусом. Мама купила его на день рождения, он был весьма дорогой. Хотела хоть раз порадовать.

Бруно открыл список своих плейлистов. Был общий, который он обычно слушал с конца, был список любимых треков, был отдельный плейлист для классики. Бруно слушал его в поисках мотивации, и он знал наизусть биографии всех своих любимых классиков. Великие личности, которые пробились из низов в вечную славу. Не то что Бруно, нашел, с кем себя сравнивать.

Бруно было стыдно даже смотреть на плейлист с классикой, будто великие композиторы будут осуждать его за прослушивание их музыки. Бруно быстро ткнул на самый верхний плейлист, с музыкой из одной пьесы-трагедии, на которую он ходил в начале года вместе со своей группой. Сама пьеса ему совсем не понравилась, слишком грустная и депрессивная, отбивает всякое желание жить. Автор сюжета, видимо, просто хотел выместить свои обиды в сюжет, что и делали многие творческие личности. Но музыка там была прекрасная, только очень грустная. Обычно Бруно не слушал грустную музыку, чтобы не впасть в тоску. Но сейчас это было в самый раз. Он как раз хотел дать волю эмоциям, пока никто не видит.

Бруно включил плейлист и закрыл глаза, не пытаясь сдерживать слезы.

Казалось, что он сидел так целую вечность, прежде чем услышал звон, что смог пробиться через музыку. Это было оповещение о конце учебного дня.

Глава 2. Поддержка

Бруно быстро вытащил наушники и поднялся.

Двери аудитории распахнулись, и одногруппники Бруно, переговариваясь меж собой, высыпали из комнаты и поспешили в сторону лестницы, двигаясь, будто единый организм. Ни один взгляд, ни одно слово не было брошено в сторону Бруно. Он словно стал невидимкой для них.

Бруно уже собирался пойти в ту же сторону, чуть позади группы, как из аудитории вышел их преподаватель – немолодой викунья Альфред, но учащиеся, конечно, называли его иначе – профессор Хиклин.

– Бруно? – удивлённо спросил он, заметив Бруно. – Почему же ты не пришёл на занятия?

Его немного обрадовало, что профессор Хиклин обратил внимание на его отсутствие. Бруно грустно вильнул хвостом, пытаясь собраться с мыслями. Как ему объяснить любимому преподавателю, почему он прогулял? Сейчас ему даже в глаза профессору было стыдно смотреть.

Альфред задумчиво взглянул на Бруно и, похоже, всё (или хотя бы кое-что) понял. Возможно, Рант рассказал ему, но в любом случае, профессор никогда не ругался и относился к студентам с пониманием.

– Из-за конкурса, верно? – негромко спросил он. Получив робкий кивок, Альфред продолжил:

– Давай улучшим твой результат, – предложил он, – можешь задержаться?

– Не выйдет, – буркнул Бруно, начиная сердиться, сам не зная отчего.

– Почему же? – так же мягко спросил профессор.

– Потому что я бездарь, и делать мне тут нечего. Мне дворы мести надо. Вот почему!

Хиклин некоторое время помолчал, Бруно почувствовал себя неловко и не решался поднять глаза.

– Ну Бруно, ты же поступил сюда. Бездари, как ты выражаешься, вообще не могут пробиться на твой факультет. Конкурс очень высокий. Я же видел твое портфолио. Я считаю, что ты очень талантлив, Бруно, но талант нельзя забрасывать.

– А эти моего таланта не увидели, – язвительно сказал Бруно, наконец, подняв глаза. Взгляд профессора был сочувствующий и немного болезненный.

– Бруно, давай ты попробуешь немного позаниматься дополнительно? Я тебе расскажу некоторые методики, которые обычно не показываю тут, потому что время не позволяет. – Альфред кивнул на дверь. – Да и они… Не всем понадобятся. Но тебе определённо могут пригодиться.

Бруно пожал плечами и вслед за Альфредом зашёл в аудиторию. Профессор дошёл до своего стола, находившегося на возвышении, и положил сумку прямо на него.

– Расскажи, – негромко и вежливо попросил он, – какая тема была у тебя на конкурсе?

Вздохнув в попытке сдержать новый поток слез, Бруно всё же нашёл в себе силы раскрыть рот и ответил:

– Семейные ценности.

– Да, интересно… – кивнул Альфред. – Тема довольно часто встречается, и каждый видит это совершенно по-разному, так что я хотел бы услышать и твоё видение. Если хочешь, конечно, можешь рассказать, как ты отобразил это в своей работе.

Бруно всегда находил трудным передать словами те мысли, которые составляли идею, появившуюся у него в голове. Но здесь почему-то было легче. Может, потому что он чувствовал, что профессору действительно интересна его идея и его работа? Ему стало спокойнее, как ни странно, хотя почти всем вокруг он не очень-то доверял, боялся, что его раскритикуют или сделают замечание.

Бруно постарался описать свою идею как можно яснее.

– Это действительно оригинально и отображает саму суть темы. В предыдущих работах по теме я не встречал такого подхода, – кивнул Альфред. – Зная тебя, я думаю, что ты отобразил это на высшем уровне.

– Но я же где-то ошибся! – воскликнул Бруно. – Мою работу не посчитали достойной, значит, она далеко не на высшем уровне…

Альфред в задумчивости покачал головой.

– Ты знаешь, это может быть и не так. Творчество – это очень субъективно. Стоит попасться проверяющему, который мыслит совсем не так, как ты, и ты уже получаешь низкий балл. А другой поставил бы совсем иную оценку. Может, тот, кто проверял твою работу, видит эту тему совсем иначе. Он мог ожидать увидеть счастливую семью на пикнике. Или что-нибудь ещё. Поэтому бывает очень сложно проходить творческие испытания. Нельзя предугадать, как могут мыслить проверяющие. Все мы разные.

Бруно понимал, что это действительно так. У него был когда-то учитель по мэдж-арту, который критиковал многие его идеи и рисунки. Он делал это не со зла, он искренне верил в то, что делает благое дело и направляет Бруно на правильный путь, но по итогу у Бруно только сильно упала самооценка, и он едва ли не бросил заниматься. К счастью, ему удалось уговорить родителей перевести его к другому учителю (точнее, учительнице), и она уже относилась лучше к мыслям Бруно, да и вообще она почти всегда всех просто хвалила. Пусть кто-то и считает, что так делать нельзя, мол, это не мотивирует детей стать лучше, Бруно считал, что именно эта учительница многому научила его. Она до сих пор спрашивала его, как у него дела. Потому что ей не было всё равно на учеников.

– А мне кажется, что я всё же где-то ошибся… Стоит мне потерять концентрацию, и я тут же где-нибудь ошибаюсь, делаю что-то не так! Забываю тень или что-то еще… Я могу хорошо рисовать только дома, когда не смотрят.

– Наверняка мы бы узнали, если бы видели твою работу и оценку. Вариантов есть множество. Вплоть до того, что кто-то нечаянно или специально попал заклинанием по твоей работе, испортив её, – сказал Альфред.

– Да я понимаю, что надо было подойти и посмотреть, но я не могу, это было бы слишком мучительно… – с досадой ответил Бруно, ругая себя. Почему он такой хлюпик, что даже собственным ошибкам в лицо взглянуть не в состоянии?!

– Бруно, это нормально. Ты просто сильно расстроился, неудивительно, что ты не решился подойти. Знаешь, если бы я в твоём возрасте оказался бы в такой ситуации, я бы, наверное, реагировал примерно так же.

– Серьёзно?! – от неожиданности выпалил Бруно, ошеломлённый словами Альфреда. – То есть… Извините, но вы же мастер в своём деле, и… – у него не хватило слов, чтобы выразить своё впечатление от этой фразы.

Альфред по-доброму усмехнулся.

– Когда я только начинал заниматься мэдж-артом, у меня были сплошные неудовлетворительные оценки, а преподавательница меня терпеть не когда и постоянно намекала, что я должен выметаться из художественной школы. Мол, я бездарность и непонятно, что я вообще здесь делаю. Она любила швырять мои картины на пол лицевой стороной вниз, а потом смотреть, как я ковыряюсь и поднимаю их.

Глаза Бруно, кажется, округлились и увеличились в размерах. Теперь он был в шоке ещё больше. Альфред всегда был для него вроде авторитета, его мозг, казалось, был наполнен мудростью доверху, и Бруно мог только слушать его с открытым ртом и чувством, что находиться перед бесконечной вселенной знаний. Наверное, его училка была… дурой, мягко говоря. Психанутой.

А Альфред, похоже, снова увидел Бруно насквозь и улыбнулся краем рта.

– Да-да, именно так и было. Я, честно говоря, в детстве ненавидел рисовать. Точнее, я любил рисовать просто фломастерами в раскрасках, а художку ненавидел. Родители просто решили, что у меня есть потенциал и отдали меня туда еще до школы. Но однажды я решил разобраться в этом, и когда у меня стало получаться, я стал заглядывать глубже, находя такую информацию, которую нам никто не рассказывал. И чем больше я узнавал, тем больше увлекался этим, становился частью. И это стало делом моей жизни, но я и сейчас продолжаю изучать искусство, узнаю что-то новое. Надеюсь, Бруно, что ты полюбишь мэдж-арт так же сильно, как я. У тебя есть все способности, главное – не мешай им раскрываться.

Бруно грустно вильнул хвостом.

– А я, видимо, только и делаю, что мешаю своими придирками к себе…

– Бруно, – мягко начал Альфред, – не нужно пытаться делать всё идеально. Ты хочешь от себя максимум, хочешь прыгнуть выше головы, но это не так просто. Более того, никто не идеален. Да, кто-то может делать всё идеально с первой попытки, но и он однажды может оступиться, я бы даже сказал, это непременно произойдет. Ты очень критичен к себе, Бруно. И кроме того, ошибки случаются в том числе из-за того, что кто-то отчаянно не желает их допустить.

– Эээ, это как? – непонимающе уточнил Бруно.

– Ты стараешься изо всех сил, пытаясь не допустить ни одной ошибочки. Но в результате ты тратишь максимум своих сил на это, организм истощается, ты начинаешь терять концентрацию и в самом деле ошибаешься, хотя видишь это худшим результатом.

Бруно понравилось, что учитель так просто объяснил ему это. У них были преподаватели, которые в ответ на такой вопрос, стали бы оперировать сложными терминами и говорить что-то вроде «вы недостаточно мотивированы, вот и не выходит» или «вы должны бороться со своей неуверенностью» – дурацкие фразы, которые Бруно слышит на протяжении всего своего обучения и которые выдают, что собеседнику абсолютно плевать на его чувства. А профессор Хиклин объяснил это так, что Бруно не потребовалось максимально напрягаться, чтобы хотя бы понять значения употребленных им слов, и он сказал это с явным небезразличием. Он правда хотел помочь.

– Если хочешь, я могу показать тебе твои обычные ошибки и объяснить, что можно сделать, чтобы их не допускать. И тогда в следующем году ты сможешь попытаться вновь и уже получить лучший результат.

– Но вы же показываете мне мои ошибки, разве нет?

– Хах… – тихо усмехнулся профессор. – Знаешь… Я показываю их только тогда, когда вижу, что ты в состоянии их увидеть.

– Что?

– Когда ты не в слишком плохом настроении.

Бруно похлопал глазами. Его плохое настроение так явно видно окружающим?

– Когда я долго работаю с учениками, – сказал профессор, снова, судя по всему, прочитав его мысли, – я настраиваюсь на их волну и начинаю понимать по их мимике, жестам и даже голосу, каково их эмоциональное состояние.

– Ничего себе, – выдохнул Бруно, снова испытав прилив благоговения перед этим животным. Вот дает! А он и не знал, что профессор так хорошо его знает!

– Но сейчас, хоть тебе и плохо, я думаю, после моих слов ты сможешь их перенести. Или я ошибаюсь?

Бруно задумался. Опять глядеть в лицо своим глупым ошибкам, опять мысленно хлопать себя по лицу и мысленно же ругать за глупость… Но почему-то теперь он чувствовал себя решительнее насчёт этого. И он кивнул.

– Нет, я в порядке. Уже. Давайте посмотрим на мои ошибки.

Ещё какое-то время они занимались. Профессор Хиклин вовсе не ругал Бруно, а просто объяснял, что ему можно сделать, чтобы избавиться от этих косяков, преследующих его. И Бруно чувствовал себя только лучше. А еще Хиклин продолжал рассказывать немного о себе и говорить, что, несмотря на ошибки, работы Бруно передают его чувства и душу, как и должно быть у хороших творцов.

Кроме того, после разбора ошибок, они сделали ещё несколько совсем новых заданий. В конце концов, Альфред приподнял рукав и взглянул на часы.

– Ох, нам, наверное, уже пора расходиться. Давай я тебе дам небольшое домашнее задание, а потом, как только закончишь, мы посмотрим, хорошо? На этой неделе у вас больше нет занятий по моему предмету, так что времени достаточно, я думаю. Но, если не успеешь, ничего страшного.

Бруно кивнул.

Профессор открыл свою сумку и стал там что-то искать. Наконец, он достал лист бумаги, посмотрел и протянул его Бруно.

– Спасибо вам! – от души поблагодарил Бруно, бережно перекладывая лист уже в свою сумку. Он хотел сказать ещё много чего ещё, но эти мысли не нашли выражения в словах, поэтому Бруно ограничился этой короткой фразой. Впрочем, у него ещё будет возможность высказать всё это и поблагодарить профессора как следует.

– Не стоит, – улыбнулся Альфред.

Оба они вышли из аудитории и разошлись.

Бруно просто толкнул дверь на улицу, попрощавшись с охранником, и вышел в вечернюю прохладу.

Бруно шёл по дороге домой, а внутри него что-то грело его душу, как будто учитель зажёг давно потухшую свечу. И тепло этой душевной свечи двигало его вперёд, мотивировало на новые действия – Бруно чувствовал, что попроси его кто-нибудь сейчас сдвинуть гору, он бы и это смог. И несмотря на то, что он не очень любил приходить домой – когда в последний раз его ждало там что-то хорошее? – Бруно почти не ощущал этого нежелания, и оно его совершенно не беспокоило.

Отперев дверь дома своим ключом, Бруно вошёл в коридор.