«Колыбельный шепот ветра». бесплатное чтение

Глава I.

Уайтчепел, Лондон.

Сентябрь, 1895.

Старые настенные часы отбили семь. Джеймс отвел взгляд от газеты и налил себе еще полстакана виски, щедро разбавив его водой. За небольшим зарешеченным окном сгущались сумерки, по стеклу били тяжелые капли дождя, а газовый фонарь с противоположной стороны улочки давал лишь узкую полоску света, падающую на старый письменный стол из темного дерева.

Джеймс поежился от холода и встал с потертого, но мягкого кожаного кресла – одной из немногих фамильных ценностей, что удалось вывезти из поместья, прежде чем его забрали кредиторы. Мужчина направился к небольшому угловому камину, раздул угасающие угли, подбросил полено и поворошил пепел острым концом кочерги, убедившись, что стопки ненужной бумаги и газетных вырезок действительно сгорели без остатка. То были старые, давно закрытые дела, когда частная сыскная контора Маккензи еще приносила пользу обществу, а ее хозяину обеспечивала стабильный, хоть и скромный доход. Преступность с тех пор только выросла, зато востребованность, как и компетентность Маккензи, постепенно сошли на нет. И этому было много разных причин.

Слишком много, чтобы он сейчас в них копался.

Он вернулся в кресло, зажег керосиновую лампу и обвел помещение внимательным взглядом. Свет лампы, сосредоточенный на столе, рассеивал тьму, но по краям комнаты, где на полках пылились книжные переплеты, а на облупившихся стенах темные обои разбухали от сырости, полумрак создавал некую загадочность, от которой по шее и спине детектива побежали мурашки.

Маккензи отпил из бокала и откинулся на мягкую спинку, прикрыв глаза. В голове приятно гудело. Он подумал, что будет скучать по этой тесной затхлой каморке на первом этаже старого здания, подходившего разве что под снос. Срок его аренды истекал ровно через две недели, средств на продление не было, а нового дела, кое могло бы спасти его увядшую карьеру, так и не предвиделось. Возможно, стоило тратить меньше бюджета на выпивку и выкраивать больше на объявления в местных газетах, хотя и это не отменяло того факта, что контора Маккензи располагалась слишком далеко от состоятельных людей, а сам он давно приобрел репутацию Робина Гуда среди частных сыщиков. Порой он помогал отчаявшимся почти за бесценок.

– Что ж, Маккензи, старина, двери лондонской полиции по-прежнему открыты для тебя, – пробубнил он, отпил еще виски и взялся за толстую книгу на краю стола. – Патрульных в Уайтчепеле критически не хватает, а у тебя есть необходимый опыт. Не пропадем…

По грязной мостовой снаружи дребезжала тележка. Звук стука колес о побитый булыжник отражался от стен зданий. Он все приближался, и когда Маккензи уже понадеялся, что вскоре этот грохот удалится прочь, экипаж остановился прямо у его окна. Спустя время дверь конторы скрипнула, впустив внутрь немного холодного осеннего воздуха, а на пороге предстала стройная фигура женщины в пальто и шляпке.

– Мистер Маккензи? Добрый вечер, сэр!

Кэб снаружи пришел в движение и вскоре грохот перекрыл возможность Маккензи думать и говорить.

Он указал женщине на стул напротив.

– Вообще-то, мы уже закрыты, мисс…

– Элизабет Стоун, – с достоинством представилась молодая леди и опустилась на стул, не выпуская из рук сумочки.

На вид ей было около двадцати пяти лет. Под строгим черным пальто виднелось пышное платье с кружевами. Широкие поля изящной шляпки оттеняли глаза, но Джеймс видел приятное лицо с выделяющимися скулами, острым подбородком и полными губами, чуть влажными от капель дождя.

– Я постараюсь не занять много времени, мистер Маккензи. Я не могла прибыть раньше из-за работы, но мне говорили, что вы нередко задерживаетесь допоздна, а то и вовсе остаетесь до утра.

– Говорили? – он прищурился. – Кто же это говорил?

Сняв шляпку, она откинула назад густые каштановые волосы, заколотые в изящную в своей простоте прическу. Несколько прядей выбивались из нее, обрамляя лицо. Карие глаза смотрели с решительностью и упрямством. Маккензи вдруг стало не по себе.

– Выпьете? – спросил Джеймс. – Вы наверняка замерзли, погода едва ли подходит для поздних поездок!

Элизабет кивнула.

Детективу пришлось встать и подойти к шкафу за еще одним стаканом, покрытым пылью. С тех пор как он перестал платить горничной, и так не особо блещущая чистотой контора пришла в окончательное захламление. В какой-то степени он был даже рад, что большая часть помещения скрыта полумраком.

Он ополоснул стакан в ведре с питьевой водой, протер его чистым носовым платком и только после этого смешал для гостьи напиток. Женщина сняла перчатки и протянула руку, украдкой поглядывая на высокую фигуру хозяина конторы.

Джеймс Майкл Маккензи был человеком внушительной внешности. Чуть помятый твидовый костюм темно-коричневого цвета не мог скрыть его широких плеч и мускулистых рук. На изрезанном неглубокими морщинами лице светился участливый взгляд серых глаз, темная щетина с легкой проседью покрывала тяжелую квадратную челюсть. Если бы над его дверью не было вывески, Элизабет вполне могла бы принять детектива за главаря одной из местных банд.

Да, он производил впечатление человека, который способен помочь.

– Итак, что привело вас в этот неблагополучный район Лондона в столь поздний час?

Элизабет положила на стол небольшую фотокарточку, которую все это время сжимала в руке. Джеймс взял ее и приблизил к свету.

– Недавно мне удалось сделать эту фотографию моей Анны, – голос женщины дрогнул и чуть охрип. – Тогда я не ведала, что скоро мне предстоит видеть дочь только на ней, а из ее вещей у меня останется лишь милый шарф, который сохранит ее частичку рядом. Чтобы хотя бы иногда я могла чувствовать ее запах…

С размытого, зернистого изображения на детектива смотрело дитя лет пяти или шести – девочка с заплетенными косами, большими, как у матери, глазами, одетая в простоватое коричневое платье с высоким воротничком и фартуком.

Маккензи поднял взгляд и увидел, что в глазах женщины стоят слезы. Она сделала несколько жадных глотков из бокала, забыв о приличиях, а возможно, намеренно отбросив их. Ее бледные щеки раскраснелись.

– Мне думается, я видел эту фотографию в газете пару недель назад, – проговорил Джеймс. – Объявление о пропаже маленькой девочки.

– Именно так, мистер Маккензи. Я наняла няню, чтобы иметь возможность больше работать и зарабатывать на будущее своей дочери. Мы с Анной должны были покинуть этот грязный город и уплыть в Америку. Мы хотели начать там новую жизнь.

Мисс Стоун извлекла из сумочки небольшой кусочек идеально ровной бумаги – газетную вырезку с объявлением о поиске образованной няни для присмотра за маленькой девочкой, послушной и прилежной, как утверждалось в тексте. В конце был указан адрес пансионата в Сохо, в котором, очевидно, проживала Элизабет.

– Правильно я понимаю, что отец девочки не участвовал в ее воспитании? – мрачно спросил Джеймс.

Женщина кивнула и вновь сделала глоток.

– Вы знаете, мистер Маккензи, как относятся к женщинам, подобным мне? Да, я родила от мужчины, который покинул меня, как только узнал о беременности. Полиция не захотела иметь дела с такой как я. Я убеждена, что они не приложили должных усилий в поисках моей дочери именно из-за ее унизительного происхождения. Но поймите, какой бы ни была я, Анна все равно остается невинным ребенком и живым человеком. Она не должна платить за ошибки матери!

Джеймс с искренним сочувствием посмотрел в глаза гостьи.

– Расскажите о себе, мисс Стоун. Откуда вы? Вы родились в Лондоне?

– Нет, я из пригорода. Моя семья, узнав, что я забеременела вне брака, позволила мне самостоятельно сделать выбор, оставить ребенка или сделать аборт. За это я им благодарна.

– И у вас не было и тени сомнения? – спросил детектив, плеснув в бокалы еще по небольшой порции.

Элизабет мотнула головой.

– Я любила отца Анны, хотя не знала, чем эта любовь обернется. Я полагала, мы вступим в брак. Но оказалось, что он уже был помолвлен. Когда он объявил мне о решении расстаться, я пришла к своим родителям и твердо настояла на том, что хочу оставить ребенка. Они предупредили меня о сложной судьбе, но позволили пожить дома до тех пор, пока Анне не исполнилось три года. После этого мы покинули дом и остались сами по себе. Еще до отъезда мне удалось найти работу горничной в Ламбете. Добрая хозяйка приняла нас и выделила комнату. Я работала ночами, когда Анна спала, а дни всецело посвящала ее воспитанию.

Джеймс одобрительно кивнул.

– С тех пор наши дела заметно улучшились, – продолжала мисс Стоун, устремив взгляд куда-то за плечо детектива. – Я нашла работу с жалованием более щедрым, нежели у горничной. Работать приходилось много. Мы съехали и арендовали комнату в другом месте, поближе к моей работе. Я пыталась дать Анне наилучшие условия, поэтому задумалась о поиске няни, которая занималась бы с моей девочкой и организовывала ее досуг.

Элизабет посмотрела детективу в глаза, оторвавшись от светлых воспоминаний о той жизни до того, как потеряла дочь.

– На объявление откликнулась молодая особа, – в ее глазах появилась отрешенность, – мисс Эдит Тейлор. Она производили впечатление утонченной и образованной женщины, судя по манерам и речи. Мне она сразу понравилась, у нее было красивое лицо, добрая улыбка, искренний взгляд… Мы встретились в кафе недалеко от пансионата, где мы с Анной на тот момент жили уже с неделю. Эдит должна была приступить к работе тем же вечером, когда я ушла на работу. Она предупредила, что задержится, и моей девочке придется какое-то время побыть одной, но это не было трудностью, ибо Анна уже привыкла находиться в комнате без меня. По возвращении с работы утром следующего дня, я не обнаружила ни Эдит, ни Анны. Хозяйка пансионата не видела, как они ушли. Как и не заметила ее прихода. То же касается и персонала пансионата. Возможно, Эдит пришла и ушла с Анной как раз в тот час, когда хозяйка и ее горничные особенно заняты – обычно это бывает во время ужина.

На время в кабинете Маккензи повисла тишина, прерываемая гулом поднявшегося за окном ветра и уютного потрескивания в жерле камина. Джеймс достал из ящика стола серебряный портсигар с гравировкой – подарок отца перед поступлением на службу в королевскую армию.

– Закурите? – спросил детектив.

Элизабет робко кивнула. Он протянул ей сигарету, чиркнул спичкой и поднес пламя к концу ее сигареты, а потом закурил сам. Густой дым окутал пространство между ними, на миг скрыв их направленные друг на друга взгляды серой пеленой. Аромат парфюма женщины с нотками розы и корицы смешался с древесным запахом табака.

– Какие меры предприняла полиция?

– Меня не посвящали в подробности. Поначалу заверяли, что Анну разыскивают. Это они дали объявление с ее снимком. По истечении недели мне перестали уделять внимание. Спустя еще неделю они вернули снимок и эту газетную вырезку. Инспектор Уильям Хизертон перестал встречаться со мной. Всякий раз, когда я пыталась увидеть его или его помощников, они отсутствовали.

Женщина затянулась сигаретой и тут же выпустила дым, почти не впуская его в легкие. Джеймс позволил себе откинуться на спинку и занять расслабленную позу, но его нахмуренный лоб говорил, что внутренне он находился посреди активных мыслительных процессов.

– С тех пор вы так и не встретились с инспектором?

– Однажды мне удалось поймать его в дверях полицейского участка. Для этого мне пришлось буквально следить за входом и ждать, будто это я занимаюсь расследовательской работой, а не он.

– И? Что вам сказал инспектор?

Мисс Стоун опустила глаза.

– Он отвел меня в сторону и сказал, что прошло слишком много времени, а о моей малышке и той няне под именем Эдит Тейлор нет ни слуху ни духу. Он утверждал, что вероятность отыскать Анну ничтожно мала, и они не могут продолжить поиски.

Она всхлипнула, и Маккензи пожалел, что задал этот вопрос. Впрочем, Элизабет быстро взяла себя в руки, допив содержимое бокала и судорожно затянувшись сигаретой. Ее руки дрожали. Видимо, табак и спиртное наконец возымели действие.

– До того, как прийти к вам, я нанимала другого частного детектива, – губы женщины с презрением скривились, – мистера Джона Уинслоу.

Джеймс кивнул. Он слышал о молодом Уинслоу, его контора находилась в Сохо, и он работал с довольно состоятельными клиентами. Не всем были по карману его услуги.

– Я думала, что мистер Уинслоу – искусный сыщик. У него была хорошая репутация. Его мне порекомендовал инспектор Хизертон.

– Ему удалось продвинуться? – спросил Джеймс, стряхивая пепел в овальную металлическую пепельницу на ножках, кою он подвинул на середину стола.

– Разве что в посещениях игорных домов. Не знаю, сколь правдивы эти слухи, но мне сказали, будто Уинслоу промотал уплаченный мной гонорар в тот же вечер, играя в карты в одном частном клубе. Разумеется, он не занимался моим делом. Думаю, мое положение в обществе заставило его счесть меня недостойной. Он просто взял деньги.

Джеймс подался вперед, раздавил окурок в пепельнице и оперся локтями на стол.

– Почему вы решили прийти ко мне, мисс Стоун? По правде говоря, мои дела, простите за откровенность, довольно плачевны. Через две недели истекает срок моей аренды. Я закрою контору и, вероятнее всего, вспомню молодые годы и вернусь к работе в полиции.

– Что если я оплачу вашу аренду на два месяца вперед и выплачу вам солидный аванс на первоначальные издержки?

Дым рассеялся, и теперь Маккензи видел блеск в твердом взгляде отчаявшейся молодой матери.

– Я не могу гарантировать, что сумею добиться большего, чем полиция или мистер Уинслоу. Ваши средства опять могут пропасть зазря.

– Зазря?! – оскорбленно воскликнула Элизабет. – Неужто вы считаете мои старания найти дочь тщетными? У вас есть дети, мистер Маккензи? Если нет, то вы вряд ли меня поймете!

– У меня нет детей, но я ясно вижу боль в ваших глазах, – возразил детектив. – Я вижу ваше тихое отчаяние, которое скрывается за личиной твердости и решительности. И признаюсь, это меня восхищает!

Элизабет не нашлась с ответом. Она скромно потупила взор, затем одарила мужчину легкой улыбкой благодарности, которая вновь сменилась на застывшее выражение сдерживаемой внутри боли.

– Почему ваш выбор пал на меня, мисс Стоун? Кто вам меня рекомендовал? Кто-то, с кем я уже работал?

– Да, – кивнула Элизабет. – Меня поддержали многие добрые люди. Кто-то добрым словом, кто-то советом, а кто-то даже средствами. Но вас мне посоветовала рыжеволосая Дженни.

Она подняла глаза, чтобы увидеть его реакцию. У детектива ушло несколько секунд, чтобы понять, кто такая рыжеволосая Дженни.

– Дженни? Проститутка?

Элизабет встретила его недоуменный взгляд улыбкой.

– Она говорила, что вы не из тех мужчин, кто осуждает женщину за ремесло или положение в обществе.

– Это правда. Я детектив, а не священник. В работе меня не интересует, чем клиент зарабатывает на жизнь. Главное, чтобы он или она были в состоянии заплатить.

Маккензи, дабы скрыть смущение, потянулся за портсигаром и достал еще одну сигарету. На этот раз Элизабет учтиво отказалась, и он закурил в одиночку. То достоинство, с которым держалась эта женщина, как приятно выглядела, аккуратно и недешево одевалась и как вела беседу, никогда не позволило бы Джеймсу заподозрить в ней куртизанку. Хотя, конечно, это бы хорошо объясняло и ее наряд, и ее финансовые возможности.

Когда он вновь нашел в себе силы посмотреть на нее, Элизабет продолжала вызывающе улыбаться.

– В чем дело, мистер Маккензи? Вы решили, что раз я общаюсь с Дженни, я тоже проститутка?

– Мне неважно, кто вы, мисс Стоун! – искренне сказал Джеймс. – Прежде всего, вы – мать девочки, попавшей в беду.

– Так вы возьметесь за мое дело?

Детектив тяжело вздохнул и потер лоб пальцами, сжимающими тлеющую сигарету. Он достал из кармана жилетки серебряные часы на цепочке. Их беседа длилась уже более получаса, на улице почти стемнело, а дождь все не прекращался.

Маккензи пожал плечами.

– Ныне у меня нет никаких дел, кроме как перевезти отсюда вещи, но если вы и правда в состоянии оплатить мне аренду хотя бы за месяц, то, думаю, нам хватит этого времени, чтобы понять, стоит ли продолжать расследование. Я не могу гарантировать вам результат. Но могу дать слово, что займусь делом со всей ответственностью и умением, на кои только способен.

Элизабет с удовлетворением кивнула и улыбнулась.

Она заплатила ему двумя пятифунтовыми банкнотами, что должно было с избытком покрыть арендную плату и позволить Джеймсу не испытывать особых нужд во время расследования. Детектив достал перо с чернильницей и выписал на имя мисс Стоун две одинаковые расписки, в коих указал сумму и назначение платежа. Оба заверили наскоро составленные документы личными подписями.

– Не думаю, что в случае, если вы, так же как мистер Уинслоу, обманете меня, эта расписка поможет мне отстоять свои права, – сказала Элизабет, убирая свой экземпляр в сумочку.

– Хоть у меня и не столь блестящая репутация, в отличие от мистера Уинслоу, обманывать клиентов не в моем обыкновении, мисс Стоун. К тому же я буду докладывать вам о проделанной работе.

– Можете называть меня Элизабет.

Она поднялась со стула, поправила пальто и надела шляпку. Маккензи также встал с места и поспешил накинуть плащ.

– Позвольте проводить вас до тех пор, пока вы не найдете кэб, Элизабет. Прогуливаться по этому району в поздний час может быть небезопасным.

Они вышли на воздух и подняли воротники. Джеймс запер дверь конторы на ключ, раскрыл зонт над головой дамы, услужливо прикрывая ее от накрапывающих капель вечерней мороси. Тусклый свет фонарей с трудом пробивался сквозь туман, очерчивая узкую улочку. Мокрая мостовая мерцала маслянистым блеском, пока они, постукивая подошвами туфель, шли к более оживленной улице.

– Вы проживаете по тому же адресу, что указан в том объявлении? – спросил Джеймс, украдкой нащупывая в кармане рукоять револьвера.

– Да. Если я вам понадоблюсь, вы найдете меня в пансионате на Брювер-стрит. Спросите обо мне хозяйку или прислугу, но имейте в виду, что вероятнее всего вы застанете меня днем, нежели вечером. По вечерам я выступаю в театре и могу задерживаться до утра.

– Стало быть, вы актриса?

– Актриса, певица, а порой и танцовщица, – улыбнулась Элизабет. – Иногда обстоятельства вынуждают освоить несколько ремесел одновременно. Я стремилась заработать больше, чтобы увезти Анну отсюда. Без нее все, ради чего я трудилась, более не имеет смысла!

Она резко остановилась и посмотрела детективу в глаза.

– Мистер Маккензи, умоляю вас, сделайте все возможное, чтобы найти ее! Я больше не могу приходить в нашу маленькую уютную комнату, когда меня встречает лишь пустота и тишина. Я просыпаюсь среди ночи в холодном поту, потому что сквозь сон я слышу ее смех, но ее сторона кровати остается неизменно холодной. Даже занятость на работе более не спасает меня. Я чувствую, что еще немного, и я потеряю рассудок!

Джеймс взял ее руку в перчатке в свою большую теплую ладонь и легонько сжал.

– Обещать вам, что я обязательно разыщу вашу дочь, было бы наглой ложью, Элизабет. Но пока не теряйте надежды. Если вы верите в бога, обратитесь к молитве. Для начала я постараюсь выяснить, какую работу проделала полиция и чего она добилась. Инспектор наверняка должен был найти свидетелей, поговорить с жильцами домов, что живут вблизи пансионата, опросить посетителей заведений в округе. Вы помните точное время, когда вы покинули пансионат?

– Да. Это было около семи часов вечера десятого августа.

Джеймс взял на заметку ее слова. Они продолжили шагать по дороге, встречая сгорбленные силуэты редких прохожих. На пересечении улиц Джеймс первым заметил проезжающий мимо кэб и махнул рукой, но извозчик пожал плечами и проехал мимо.

– Ничего, – промолвила Элизабет. – Давайте пройдемся туда, где более оживленно.

Они шли мимо мрачных, тесно ютящихся друг к другу зданий, из-за запотевших окон которых доносились неясные звуки чьих-то споров, детского крика и тихого рыдания скрипки. Элизабет без спроса взяла мужчину под локоть, Маккензи этому ничуть не смутился. Парочка ускорила шаг.

Старый обшарпанный кэб, запряженный гнедой лошадью, остановился перед ними, когда Джеймс свистнул извозчику.

– Приятного вечера, сэр! Леди! – паренек приподнял потрепанный цилиндр с головы в знак приветствия. – Куда изволите?

– Дом десять по Брювер-стрит в Сохо, – ответил Джеймс, припомнив адрес из газетной вырезки.

Юнец приоткрыл дверцы кэба и помог Элизабет забраться внутрь. Устроившись на жестком сиденье, женщина благодарно воззрилась на Маккензи. Ее глаза светились в полоске света газового фонаря.

– Благодарю вас за то, что взялись за мое дело, мистер Маккензи!

– Пока не время для благодарностей, Элизабет.

– Вы не отказали, – печально улыбнулась она. – Для меня уже это дорогого стоит.

– Спокойной вам ночи!

Извозчик закрыл дверцы кэба и щелкнул кнутом. Лошадь сдвинулась с места. Заскрипели колеса, кэб закачался из стороны в сторону.

Маккензи стоял на обочине дороги и, ежась от холода, провожал взглядом удаляющийся экипаж. Глупое чувство очарования молодой особой, ее обаянием и миловидностью, сошло на нет, и по пути к своему пансионату он наконец смог оценить положение, в кое сам себя вовлек. Стало быть, он получил работу. Это позволит ему оставаться на плаву еще некоторое время. Но, самое главное, возможно, ему удастся помочь Элизабет Стоун найти дочь или хотя бы обрести покой.

Глава II.

Маккензи, будучи частным детективом, имел возможность не заботиться слишком ранними подъемами. Он глубже закутался в толстое шерстяное одеяло и, стараясь не обращать внимания на привычную дробь шагов по коридорам второго этажа, где располагалась его комната, вновь погрузился в крепкий сон.

Он проснулся от холода часом позже, когда в трехэтажном здании пансионата все стихло, рабочие разошлись по фабрикам, студенты удалились на занятия, а молодые мамаши с чадами либо завтракали в столовой на первом этаже, либо ушли на прогулку.

Миссис Бриджит Томас, хозяйка пансионата, по обыкновению оставила у двери Джеймса мешок угля и немного сухих дров, что было весьма любезно с ее стороны, но стоило детективу дополнительного шиллинга к стоимости аренды. Поднявшись с кровати на скрипучие половицы, детектив раздвинул тяжелые шторы, не вылезая из одеяла, коим обмотался, словно карикатурный индеец в звериную шкуру. Затем он взялся за растопку камина. Когда пламя наконец занялось, Маккензи прикурил от щепки и распрямил затекшую спину. Теперь, когда у него была работа и средства, он решил не скупиться на уголь и подготавливать к новому дню хотя бы в некотором подобии уюта.

Через большое окно в комнату проникал серый тусклый рассвет. Медленно и с наслаждением затягиваясь расслабляющим дымом, Маккензи подошел к окну. Его ежеутренний ритуал заключался в созерцании грязной улицы, которая скрывалась внизу под плотным покрывалом из тумана и смога, принесенного ветром с той стороны, где день и ночь стоял грохот металла, шум и гудение паровых машин и переругивания рабочих. Кирпичные здания напротив неприветливо глядели немытыми окнами, прильнув друг к другу будто озябшие голуби.

Джеймс думал о мисс Стоун и их вчерашней встрече. Было ли правильным браться за это кажущееся безнадежным дело и вселять в и так разбитое материнское сердце ложную надежду? Дела, кои привык распутывать Маккензи, чаще имели менее драматичную основу. Украденная фамильная ценность, неверность жены какого-нибудь обрюзгшего аристократа и, что попадалось куда реже, убийство на почве ревности, корысти или вспышки гнева. Все это когда-то было для Джеймса обыденностью, но вот похищение ребенка… Подобным он не занимался даже на пике своей семилетней карьеры частного сыщика.

Ему становилось не по себе от одной мысли, что маленькая Анна в эту самую минуту, пока он курит, стоя перед окном в домашних тапочках и согревая себя одеялом, может быть там, в этом жестоком и грязном мире, совсем одна, без тепла рук своей матери. А может статься, что девочки уже и вовсе нет среди живых. Маккензи даже не ведал, что хуже.

Утренний туалет детектива происходил в единственной ванной комнате на этаже, у двери которой он простоял около четверти часа, дожидаясь своей очереди, невзирая на то, что намеренно вставал поздно, когда большая часть постояльцев уже покинула свои комнаты.

Помещение было мрачным и тесным. Единственного источника света – маленького окна под потолком, выходившего в узкий переулок, – едва хватало, чтобы побриться. Тонкая струя грязной воды медленно вытекала из ржавого крана, пока Джеймс горбился над треснувшей фарфоровой раковиной и пытался разглядеть свое отражение в зеркале.

Когда мужчина завершил процедуру бритья и умывания, на его щеках и подбородке осталось четыре мелких пореза, а тонкие тапки из войлока вымокли насквозь. Для такого убогого пансионата арендная плата за неделю была явно чрезмерной по отношению к уровню комфорта. Маккензи привычно выругался этому обстоятельству и покинул ванную, освободив ее для следующих посетителей.

Вернувшись в свою комнату, дабы переодеться в костюм, Джеймс спустился в столовую и поспел ко второму завтраку. Миссис Томас рассчитывала этот прием пищи как раз для таких лежебок, отчего хлеб, подаваемый на подносе вместе с яичницей и беконом, был чуть менее сгоревшим, ибо готовился без спешки, а недавно сваренный кофе не успевал остыть.

Наслаждаясь запахом еды и кофе, Джеймс уселся за небольшой столик, накрытый заляпанной скатертью со следами чьих-то пальцев, вымазавших ее клубничным джемом. Народу в этот час было немного. Миссис Томас – дородная розовощекая дама в фартуке с седыми волосами, собранными под чепчиком, – поприветствовала Маккензи и скоро принесла его завтрак. Наблюдая задумчивым взглядом за происходящим за окном, Джеймс медленно жевал, время от времени прикладываясь губами к кружке с кофе.

Он размышлял о первом предстоящем шаге в расследовании. Сначала стоило наведаться в Сохо и разыскать того самого инспектора Хизертона, что работал над делом пропавшей девочки. Если полицейский окажется несговорчивым, пожалуй, придется направиться прямиком к детективу Джону Уинслоу. Маккензи хотел выяснить, по какой причине оба расследователя решили оставить попытки поиска дочери мисс Стоун, а также удалось ли им узнать хоть что-то. Он не был уверен, что инспектор полиции захочет вести с ним беседу. Но почему бы коллеге, пусть даже тот провалил дело, не поделиться с Маккензи соображениями и, быть может, хоть какой-то информацией?

Быстро покончив с яичницей и беконом, доев хлеб с кусочком сливочного масла и выпив без остатка кофе, Джеймс накинул пальто, водрузил на голову потертый фетровый цилиндр и прихватил стоящую у стола трость с бронзовой рукоятью и набалдашником. На улице он сразу наткнулся на припаркованный двухколесный хэнсом. Знакомый извозчик сидел на козлах, кутался в плащ и жевал пирожок. Джеймс приподнял цилиндр в знак приветствия.

– Доброго утра, мистер Маккензи! Куда сегодня? В таком наряде только в Сити!

Детектив взялся за поручень, поставил ногу на ступеньку и влез в открытую кабину экипажа.

– Нет, мой друг, вези меня в Сохо. Плачу два шиллинга, коли объедешь заторы.

– Вот это разговор! Вижу, вы сегодня в настроении для приключений?

– Что-то вроде того.

Извозчик захлопнул дверцы с металлическим лязгом, отсекая Маккензи от уличного запаха нечистот и смога. Щелкнул кнут, кэб пришел в движение.

Кэб остановился у трехэтажного здания из красного кирпича с решетками на окнах и большой железной дверью, выкрашенной черной краской. У входа дежурили двое констеблей в темно-синих мундирах, застегнутых на поблекшие латунные пуговицы. Их высокие шлемы с кокардами чуть съехали набок, на поясах болтались дубинки.

Джеймс расплатился и направился к полицейским, на ходу прикасаясь к полям цилиндра.

– Доброе утро, джентльмены! Меня зовут Джеймс Маккензи, я частный детектив. Могу я поговорить с инспектором Хизертоном?

Насупленное лицо одного из констеблей растянулось в ухмылке. Второй придирчиво оглядывал наряд Маккензи из-под надвинутого на глаза козырька шлема.

– По какому делу? – не поддерживая вежливого тона, поинтересовался старший из них.

– Дело касается пропавшей девочки. Возможно, вы слышали об этом. Ее мать, мисс Элизабет Стоун, обратилась за помощью в мою контору.

– Неужели? – протянул старший. – Что вы желаете узнать у мистера Хизертона?

– Я хотел бы узнать, удалось ли ему выяснить что-либо, способное помочь в моем расследовании. В конце концов, мы с ним заняты одним делом, джентльмены.

Джеймс достал из нагрудного кармана визитную карточку – небольшой лист плотной бумаги с отпечатанным текстом, указывающим, помимо имени и рода деятельности владельца, адрес его конторы.

Старший констебль бросил взгляд на карточку, явно не утруждая себя чтением, и хмыкнул.

– Ожидайте здесь, мистер… Я проверю, на месте ли инспектор Хизертон.

Дверь скрипнула несмазанными петлями, констебль исчез в темном проеме.

Джеймс извлек портсигар, вынул сигарету и закурил. Дежуривший констебль украдкой огляделся по сторонам, убедился, что в переулке почти нет прохожих и с надеждой воззрился на детектива.

– Угостить вас сигаретой?

Тот слабо кивнул. Детектив передал портсигар и спички. Не церемонясь, полицейский высыпал оставшиеся сигареты в ладонь и вернул Джеймсу пустой портсигар. Закурив, он с вызовом ухмыльнулся. Джеймс пожал плечами.

– Право, вы оказали мне услугу, – невозмутимо и даже дружелюбно сказал Маккензи. – Я уже некоторое время пытаюсь бросить курить. Есть мнение, что эта привычка носит вредный характер.

– Все возможно, – буркнул собеседник. – Но табак хороший, мистер воролов. Считайте, что сегодня вы принесли пользу обществу.

Когда одна из створок двери вновь отворилась, полицейский уже докурил и выбросил окурок на мостовую. Старший констебль жестом пригласил Маккензи пройти внутрь.

– Я провожу вас в кабинет инспектора, но сперва сдайте оружие.

– Я знал, что собираюсь в полицейский участок и не взял револьвер. При себе у меня лишь мой армейский кортик, и я готов сдать его, при условии, что его мне возвратят.

Констебль кивнул. Джеймс медленным и плавным движением извлек клинок из кожаных ножен, закрепленных на ремне, и вручил его полицейскому. Констебль принял холодное оружие, слегка присвистнув.

– Превосходный экземпляр, мистер! Сражались в Индии? – спросил он, похлопав Маккензи по карманам и штанинам тяжелой ладонью.

– В Африке.

– Следуйте за мной.

Они зашагали по скрипучим половицам темного коридора, пропитанного запахами нечистот. За железными дверьми с небольшими окошками слышались тихие разговоры, кашель и бормотание заключенных. Пара дежуривших в коридоре констеблей сверкнули на Маккензи глазами в неверном свете ламп. Детектив приметил на поясе одного из них очертания холстера с револьвером.

– Нам на второй этаж, мистер, – на сей раз констебль разговаривал более учтиво, и Джеймс решил, что это хороший знак.

В кабинете Хизертона было тепло и довольно уютно. Инспектор как раз подбросил в камин поленьев, и в помещении стоял запах дерева, табака и свежезаваренного чая. Над камином Маккензи приметил портрет королевы в позолоченной рамке и большую карту Лондона, потертую по краям, с красными чернильными отметками, обозначающими, вероятно, места преступлений или патрулей. Стены, отделанные деревянными панелями, были украшены картинами, а над письменным столом висело старинное, вероятнее всего, носящее исключительно декоративное назначение, ружье.

Хизертон стоял у окна и дымил трубкой. Когда Джеймс вошел, он обернулся и шагнул к гостю с протянутой ладонью.

– Спасибо, что сопроводили моего гостя, констебль Хобли. Вы свободны, возвращайтесь к своим обязанностям.

Они пожали руки. Уильям Хизертон – худощавый бледнокожий мужчина чуть старше средних лет с зачесанными назад темными волосами, бакенбардами и напомаженными усами – прошел на свое место за большим письменным столом, заваленным бумагами, кипами журналов и газет. Он не был одет в форму, предпочитая ей обычный, но весьма аккуратного вида твидовый костюм, выглаженный чьими-то заботливыми руками. У края его рабочего стола располагалась тумба, на которой была расставлена потрепанная оловянная посуда. Этот солдатский набор состоял из чайника с погнутыми боками и двух побитых чашек. Сахарница и молочник оказались выполнены из фаянса и были щедро расписаны узорами и орнаментом.

Полицейский опустился в большое кожаное кресло и указал Джеймсу на стул напротив.

– Раздевайтесь и присаживайтесь, мистер Маккензи. Изволите выпить со мной чаю? Этот чай привезен моим племянником из Индии. Он недавно вернулся оттуда со службы Короне. Когда-то и я послужил ей именно в тех далеких местах.

– С превеликим удовольствием, мистер Хизертон.

Джеймс повесил плащ и цилиндр на вешалку, уселся на жесткий стул и прислонил трость к подлокотнику.

– Вы предпочитаете чай с молоком или без?

– Без молока.

– Отличный выбор! – порадовался инспектор. – Я и сам считаю, что молоко оттеняет истинный вкус чая. К тому же от молока у меня временами случаются колики.

Хизертон разлил чай по оловянным кружкам и придвинул ближе к Джеймсу сахарницу с щипцами.

– Угощайтесь, мистер Маккензи. И поведайте, с чем пожаловали.

Маккензи едва сумел скрыть смущение таким теплым приемом, на который и надеяться не мог, в особенности учитывая то, как не по-джентльменски обошелся молодой констебль с его сигаретами.

– Как вам, верно, уже передали, – Маккензи дождался, пока хозяин первым отопьет из кружки и лишь затем пригубил ароматный напиток, – я работаю над делом похищения ребенка мисс Элизабет Стоун.

Хизертон кивнул, а детектив продолжил.

– Отчаявшаяся мать, потерявшая дитя, обратилась ко мне давеча вечером и рассказала свою трагическую историю о том, как молодая няня увела ее дочь Анну из пансионата на Брювер-стрит.

– Так значит, вы ныне будете заниматься этим делом? – нахмурившись, спросил Хизертон.

– Да. Мисс Стоун утверждает, что она обращалась к частному детективу мистеру Джону Уинслоу, но тот не смог ей помочь.

– Так почему же вы решили, что вам удастся найти девочку, мистер Маккензи? – уголки губ инспектора едва заметно приподнялись, пока он задумчиво вглядывался в содержимое своей кружки.

– Я отнюдь не уверен, что мне это удастся, но…

– Но что? – резко подняв взгляд, спросил Хизертон, и на этот раз его голос не прозвучал дружелюбно.

– У нее еще есть надежда. Отсутствие каких-либо вестей о дочери не позволяет ей обрести покой, поэтому, как мне показалось, она не откажется от поисков. По крайней мере до тех пор, пока не узнает хоть что-то об участи своей девочки.

Инспектор кивнул, выражая согласие, а затем залпом допил чай и грохнул кружкой о столешницу. Маккензи был не робкого десятка, но даже он слегка вздрогнул от неожиданности.

– Я понимаю ваше желание помочь мисс Стоун, – сказал Хизертон, взявшись за потухшую трубку. – Эта молодая женщина обладает невероятным обаянием. Она красива, я бы даже сказал, прекрасна, да простит мне это моя уже немолодая супруга!

– Если бы мисс Стоун была дряхлой старухой, ищущей внучку, я взялся бы за это дело с той же степенью заинтересованности, – холодно возразил Маккензи, сощурив глаза.

Полицейский захихикал в усы.

– Не скажите, мистер Маккензи! Не скажите!

Не обращая внимания на детектива, полицейский взялся по снова забивать трубку. Он выбил золу в пепельницу, взял щипцами, предназначенными для сахара, табак из открытой табакерки и принялся сосредоточенно укладывать его в чашу трубки.

– Я ценю, когда вороловы, вроде вас, Маккензи, берутся помогать полиции с расследованиями за определенную плату. Редко, но это приносит некоторые плоды. Если вам взаправду удастся узнать о судьбе девочки, я буду этому чрезвычайно обрадован.

Уложив нужное количество табака, Хизертон утрамбовал его большим пальцем и взял спички.

– Но вы должны понимать, что во-первых, прошло слишком много времени с пропажи ребенка. Если даже девочка жива, она может быть на другом конце света. А во-вторых, вы сами знаете, какую репутацию носят незамужние роженицы. У мисс Стоун хорошо удается играть воспитанную, образованную и умную женщину, но поверьте, это не более чем одна из воссозданных ею сценических ролей.

– Почему вы так считаете?

– Знаю из опыта.

С третьего раза раскурив трубку, инспектор Хизертон откинулся на спинку и выпустил густой едкий дым.

– Если бы вы пообщались с моими подчиненными, к примеру, со старым констеблем Джонатаном Хобли, он бы поведал вам, как много детей он находил во время патрулирования улиц. Мои люди находят совсем крошечных младенцев, завернутых в тряпье и брошенных умирать в грязных подворотнях! Некоторых из них мы не успеваем спасти, особенно в холодное время года, как сейчас, когда ночами льют дожди, и дети погибают еще до того, как их обнаружат. И знаете, кто творит все эти преступления? Такие же безответственные особы, как мисс Стоун! Легкомысленные женщины, что позволили себе особо пылкие проявления любви вне брака. Хотя какая эта любовь? Так, обычная похоть!

Инспектор поморщился с явным отвращением, написанным на криво сжатых губах. Джеймс смотрел на него в упор, не перебивая, позволяя выговориться старому вояке, которого он безошибочно определил в Хизертоне, переступив порог его кабинета.

– Что вы хотите знать о расследовании? – наконец спросил инспектор.

Хизертон, сменивший свое обманчивое дружелюбие на откровенное презрение, все же поведал, что, когда мисс Стоун заявила о похищении дочери, констебли прочесали весь район вокруг пансионата и опросили людей. Как ни странно, им не удалось получить каких-либо ценных сведений. Кто-то упомянул, что видел привлекательную молодую девушку, гуляющую по улице с ребенком, но не помнил, куда она направлялась и как в точности выглядела. Объявление в газете со снимком Анны и обещанием вознаграждения тоже не особо помогло. Хотя поток людей, приходящих в участок с якобы ценными сведениями о девочке, поначалу был большим, совершенно невозможным оказалось отделить зерна от плевел и понять, кто говорит правду, а кто лжет ради получения выгоды. В итоге бюджет, заложенный на вознаграждение, был отдан художнику, который со слов Элизабет нарисовал приблизительный портрет Эдит Тейлор, изданный позже в газетах. Три десятка портретов Тейлор и еще столько же портретов самой Анны констебли развесили в нескольких самых людных кварталах вблизи пансионата, но даже это не дало никаких внятных зацепок. Если и находились люди, которые видели молодую няню, из их показаний не было ясно, куда же она в итоге отправилась. Когда полиция уже более не могла выделять время и людей на это расследование, Хизертон, как он выразился, принял нелегкое решение отказаться от дальнейших попыток поисков пропавшей девочки.

– Я знаю, что эта молодая леди считает, будто полиция не провела расследование должным образом, но уж ей-то, право, не судить о работе Скотланд-Ярда! В конце концов, это мы выделили деньги из собственной казны для подачи объявлений в нескольких ведущих лондонских газетах, как и оплатили услуги художника и литографию. Мои люди трудятся не покладая рук, они почти не видят своих семей, чтобы поддерживать порядок на этих улицах.

– Я понимаю, инспектор Хизертон. Я предполагаю, что мисс Стоун едва ли могут быть известны тонкости работы полиции, но я, как бывший патрульный, имею кое-какое представление о трудностях на вашем пути. У вас остался один из тех портретов Эдит Тейлор? Могу я взглянуть на него?

Хизертон ответил сдержанным кивком, порылся в ящике стола и извлек оттуда желтый лист смятой бумаги, с которого смотрело нарисованное чьей-то талантливой рукой лицо молодой особы. Джеймс сразу понял, что эта зацепка даст ему не больше пользы, чем полиции. На него смотрело лицо, каких в Лондоне сотни: овальное, с аккуратной прической, спрятанной под шляпкой с узкой лентой. Глаза смотрели прямо и холодно, тонкие губы были сжаты. Единственным, что бросалось в глаза, была родинка на правой щеке.

– Можете забрать портрет себе, – безразлично сказал Хизертон, уставившись в бумаги и давая понять, что беседа окончена.

Маккензи сложил лист и убрал его в карман, но не спешил вставать. Он откинулся на спинку стула, задумчиво глядя на инспектора.

– И последний вопрос, если позволите, инспектор. Мисс Стоун упомянула, что вы посоветовали ей обратиться к частному детективу, некоему Джону Уинслоу. Почему именно к нему? Что побудило вас порекомендовать его?

Инспектор исподлобья посмотрел на Маккензи.

– У этого молодого джентльмена хорошая репутация расследователя, – он пожал плечами. – Он, если позволите так выразиться, местный Шерлок Холмс. Почитайте газеты, в них часто пишут об его успехах. Я решил, что он может оказаться полезен.

Джеймс кивнул. Решив, что узнал достаточно, он поблагодарил за вкусный чай и поднялся с места. Попрощавшись с инспектором, настроение которого явно ухудшилось после их разговора, он вышел в коридор, где его встретил уже другой констебль, а не мистер Хобли. Он сопроводил Джеймса вниз.

Спускаясь по скрипучей лестнице и держась за перила, Маккензи думал о молодом детективе. Несмотря на лестные отзывы инспектора Хизертона и славу в газетах, расследование Джона Уинслоу не принесло пользы. Правда ли это было так? Стоило познакомиться с ним и выяснить все самому.

Глава III.

Джон Уинслоу арендовал помещение под контору частного сыщика подобно Маккензи. Джеймс слышал, что этот джентльмен принимает клиентов в собственном доме в тихом квартале особняков к востоку от Грейт-Уиндмилл-стрит.

Уинслоу был известен Маккензи в основном из газет. Небольшие статейки о его заслугах выходили в местных изданиях с периодичностью одна или две в месяц. Краткие заметки скупо и без подробностей описывали то или иное дело, раскрытое молодым детективом. В конце статьи обычно указывался адрес, по которому стоило обращаться за помощью к мистеру Уинслоу, и Джеймс еще смутно помнил этот адрес.

В поисках квартала особняков Джеймс прошелся по шумной и людной Шафтсбери-авеню, где в этот час, близящийся к обеденному времени, грохотали снующие туда-сюда экипажи, сверкающие лакированными поверхностями на солнце. Для сентября денек выдался довольно теплым и солнечным, туман почти рассеялся, со стороны Темзы дул прохладный ветер. По тротуарам неспешно прогуливались дамы в пышных разноцветных платьях и шляпках, украшенных перьями и цветами. Некоторых сопровождали строгие джентльмены в костюмах и цилиндрах. Никто из них не обращал внимания на высокого широкоплечего мужчину в помятом костюме с тростью под мышкой, бредущего мимо групп шумно переговаривающихся людей, кои обсуждали последние новости из газет либо разглядывали пестрые афиши местных театров и витрины лавок с модной и дорогой одеждой.

По пути детектив краем глаза подмечал роскошные фасады высоченных зданий с пилястрами и колоннами, украшенными резьбой каменными фронтонами, нависающими над дверьми, и большими французскими окнами. Мрачная атмосфера Ист-Энда, в котором привык обитать Джеймс, в этой части Лондона будто отступала в тень, пленяя изысканностью и витиеватостью архитектуры. Жители и туристы в богатых нарядах разительно отличались от того неумытого, потрепанного люда, привыкшего не жить, а выживать в грязных трущобах Уайтчепела. Но детектив знал не понаслышке, что весь этот причесанный фасад Вест-Энда скрывал немало грязи, разврата и криминала.

Маккензи ощутил потребность отвлечься более приятными мыслями, и на ум ему тотчас пришла мисс Стоун. Неужели инспектор Хизертон прав, и она была одной из тех одиноких матерей, которые сами избавляются от своих чад, потому что не могут или не хотят нести ответственность за их воспитание? Но, будь это так, стала бы она предпринимать столь отчаянные попытки отыскать дочь? Его сомнения, вызванные Хизертоном, сошли на нет, как только он вспомнил их с Элизабет разговор в его кабинете. Нет, она очень любила свою дочь и заботилась о ней. Каким бы ни было ее прошлое, Джеймс разглядел в ней достойную женщину.

Он приобрел у мальчишки на углу свежую газету и зашел по пути в лавку за сигаретами. В желудке заурчало от запахов свежего хлеба и жареного мяса из ресторанчика напротив. Стоя в узком переулке, Маккензи закурил и развернул газету. Первая полоса кричала об армянских погромах в Османской империи. Гравюра под заголовком изображала толпу изможденных беженцев – женщин и детей, бредущих под надзором конвоиров. Статья рассказывала о новых погромах в Константинополе и Сасуне, ссылаясь на письма британских миссионеров о тысячах невинных душ, гибнувших под саблями турецких солдат.

Маккензи нахмурился, затянулся глубже, свернул газету и убрал ее во внутренний карман пальто. Мир рушился где-то там, за горизонтом, а в Сохо жизнь текла своим чередом – с театрами, экипажами и красивыми дамами в платьях.

Через несколько минут он наконец добрался до краснокирпичного здания бывшего театра и мюзик-холла «Трокадеро», закрытого на реконструкцию. Он подошел к пожилому джентльмену в сером костюме, разглядывающему строительные леса на фасаде. Тот поглаживал пышные седые усы и чему-то вздыхал. После кратких расспросов, он любезно объяснил, как найти нужный дом.

Небольшой двухэтажный особняк с мансардным чердаком и тремя дымоходами прятался в тени пожелтевшей листвы деревьев. Детектив остановился у больших кованых ворот, оглядывая сад перед домом в надежде увидеть в нем кого-то из обитателей. Простояв так пару минут и выкурив еще одну сигарету, Джеймс все же отворил калитку и вошел. Узкая дорожка вела к лестнице, упирающейся в массивную дверь с бронзовым кольцом.

Он несколько раз постучал и прислушался, не раздадутся ли шаги дворецкого из-за двери. Казалось, дом был пуст. Сам хозяин мог отлучиться по делам, но его слуги наверняка были в доме. Маккензи опять взялся за кольцо, но за дверью раздалось шуршание, и она отворилась с легким скрипом. Сгорбленный человечек со сморщенным лицом, седыми усами и густыми седыми бровями взирал на гостя из-за стекол пенсне в позолоченной оправе. Он был облачен в черный сюртук, из-под которого виднелась белая рубашка с высоким воротником и галстуком-бабочкой.

– Доброго дня, сэр, чем могу быть полезен? – спросил дворецкий.

– Здравствуйте! Если я не ошибся адресом, то это, верно, дом мистера Уинслоу, частного сыщика?

– Вы правы, сэр, здесь обитает интересующий вас человек, – дворецкий продолжал таиться в полумраке прихожей.

– Могу я поговорить с ним об одном важном деле?

Глаза Джеймса привыкли к полумраку, и теперь он мог видеть неровно нанесенный на лицо дворецкого театральный грим и наспех налепленные усы. Манера слуги держаться подальше от солнечного света также не осталась без внимания детектива.

– Конечно, входите, сэр! Прошу вас, передайте мне пальто и шляпу, а сами проходите на второй этаж. Первая же дверь, которую вы увидите, как только поднимитесь по лестнице, приведет в кабинет детектива Уинслоу. Чувствуйте себя свободно, присаживайтесь в кресло или ознакомьтесь с библиотекой, пока мистер Уинслоу не спустится к вам. Я его всенепременно приглашу.

Маккензи передал дворецкому пальто и цилиндр и поблагодарил его. Он стоял посреди просторного холла с окнами, наглухо задернутыми темными портьерами, почти не пропускавшими свет снаружи. Когда дворецкий повесил его одежду и спешно удалился куда-то вглубь гостиной, детектив ступил на широкую лестницу из дорогого красного дерева с резными перилами и балясинами. Дневной свет лился на лестницу с большого окна второго этажа преломляющимися струями, в которых особенно хорошо были заметны мельчайшие частицы пыли, поднимающейся с каждым новым шагом гостя. На руке Джеймса, касавшейся перил, также оставалась грязь. Судя по всему, в доме давно не проводилась влажная уборка.

На втором этаже Джеймс приметил отсутствие картин на стенах там, где они раньше висели. Это угадывалось по более насыщенному цвету обоев в этих местах. В просторном кабинете за скрипнувшей дверью также недоставало обстановки: книжные полки в шкафу частично пустовали, а предметов мебели могло быть куда больше, учитывая размер помещения. Из-за дверного проема, вероятно, ведущего на балкон, проникал теплый ветерок, разгоняющий по комнате запах затхлости. В глаза детектива бросился портрет Уинслоу над письменным столом, такой же запыленный, как и все остальное в доме. На столе стояла печатная машинка и был разбросан ворох бумаг, а на самом краю, неожиданно, лежала расчехленная скрипка со смычком. Вероятно, прибывший гость невольно отвлек мистера Уинслоу от музицирования.

Дверь вновь протяжно заскрипела, когда Джеймс, прислонив трость к подлокотнику, устроился в мягком кресле с книгой в руках: томиком Конана Дойла о Шерлоке Холмсе. Он рассчитывал на длительное ожидание, но хозяин прибыл довольно быстро.

– Прошу меня извинить за промедление, – молвил Уинслоу, проходя за свой стол, – я как раз намеревался покинуть дом!

Это был невысокий молодой человек с чрезвычайно бледной кожей, синими кругами под глазами и длинными вьющимися волосами, черными как смоль. Он был одет в длинное клетчатое пальто нараспашку, под коим угадывался все тот же помятый сюртук с рубашкой и галстуком, что были на дворецком. Хозяин действительно встретил гостя в обличии слуги. Пытался ли Уинслоу таким образом соблюсти приличия и скрыть свое бедственное положение, или же он просто практиковался в искусстве перевоплощения?

Джеймс Майкл Маккензи родился в семье аристократа в Сассексе. Детство его прошло в беззаботных и праздных днях в родовом поместье отца, где Джеймс сбегал с уроков пожилой гувернантки и проводил время в играх, будь то прятки и догонялки с детьми прислуги или стычки с избалованной ребятней из соседних владений. За это, разумеется, его неминуемо ждала порка, но маленькому сорванцу сложно было удержать себя от забав и сосредоточиться на латыни, истории и географии, хотя вот верховую езду и занятия по фехтованию с его учителем, русским офицером по фамилии Соколов, он ценил и уважал.

Когда дела старшего Маккензи резко пошли под откос, Джеймс уже поступил в колледж. Приезжая в родовое поместье из раза в раз, он замечал точно такую же картину, которую видел сейчас в особняке Уинслоу. Родители распродавали имущество и увольняли прислугу, понимая, что это им не по карману. Его мать, до того, как согнуться пополам от болезни, поддерживала порядок своими руками, но и это вскоре стало непосильной задачей. Несмазанные дверные петли, грязные окна, пыль на полу и той мебели, что еще не была распродана, – все это напомнило Джеймсу его последние годы в поместье, до того, как он бросил колледж и поступил на военную службу.

Джеймс привстал с кресла, намереваясь пожать руку Уинслоу, но тот просто упал на свое место словно подкошенный и откинулся на спинку. Хозяин казался встревоженным и слегка запыхавшимся. В кабинете было достаточно светло, чтобы Маккензи разглядел его небрежность: остатки несмытого грима на щеках, трехдневная щетина, грязные манжеты рубашки, выглядывающие из-под рукавов пальто.

– Полагаю, у вас ко мне дело, – Уинслоу глядел на гостя из-под полуопущенных век. – Кстати, у вас хороший вкус. Вы читали Конана Дойла ранее? Могу одолжить вам эту книгу, если, конечно, вы станете моим клиентом.

Джеймс неопределенно повел плечами, протянул руку и положил книгу на стол.

– Признаюсь, не читал, – ответил он. – Хотя попытки были. Но я нахожу истории о Шерлоке Холмсе наивными и далекими от подлинной работы сыщика. Видимо, поэтому мне так и не хватило терпения осилить хотя бы одну из них.

Уинслоу напрягся всем телом и сжал губы. Джеймс понял, что задел хозяина дома за живое.

– Что же, вам дозволено иметь собственное мнение на сей счет, – произнес Уинслоу, сдержав раздражение, – но я, как практикующий сыщик, могу со всей ответственностью заявить вам о достоверности излагаемых в книгах о Холмсе историй. Благодаря собственному дедуктивному методу, подобному методу Холмса, я распутал немало безнадежных дел.

Маккензи едва сдержал себя от язвительного замечания по поводу дела о пропавшей девочке, поэтому ответил лишь слабой улыбкой.

– Так с кем я имею удовольствие вести беседу? – спросил хозяин, нервно достав из ящика стола курительный набор в лакированной коробке.

– Вам необязательно знать мое имя, мистер Уинслоу. Оно вам ничего не скажет. Достаточно того, что я, как и вы, занимаюсь расследованиями. И сейчас я как раз занят поисками девочки по имени Анна Стоун. Это имя вам что-нибудь говорит? Помните ли вы свою клиентку мисс Элизабет Стоун, незамужнюю молодую женщину, потерявшую свое единственное дитя?

Маккензи пристально взирал на собеседника и потому заметил, как забегал взгляд Уинслоу, а его доселе бледные щеки вдруг порозовели. Тем не менее Джон просто пожал плечами и открыл крышку табакерки.

– Если даже у меня была клиентка с таким именем, я не припоминаю этого, ведь клиенты представляют для меня интерес ровно до того момента, как я закрою дело. После этого я начисто стираю их из памяти, дабы не обременять разум излишними, уже ненужными подробностями. Попробуйте этот метод, он помогает вести дела более эффективно.

Маккензи сжал кулаки, чувствуя, как в груди закипает раздражение. На кону стояла жизнь ребенка, а этот подражатель играл в Шерлока. Неудивительно, что он не преуспел в расследовании.

– Но ведь это дело вы не закрыли, мистер Уинслоу!

Еще одно пожатие плечами и натянутая улыбка. Джеймс быстро и гибко, подобно кошке, вскочил с места и оказался у стола Уинслоу. Ударом ладони он выбил трубку из руки хозяина, схватил его за воротник пальто и рывком выдернул тщедушное тело из-за стола, бросив его спиной на пыльный паркетный пол.

Уинслоу закашлялся. Джеймс выхватил из-за пояса кортик, навис над молодым коллегой и приставил к его горлу острие клинка. При столь близком контакте он почуял горьковатый запах лауданума, исходивший от него. Очевидно, Джон выпил опиумную настойку непосредственно перед тем, как войти в кабинет.

– Признаюсь, мне надоели ваши игры, Уинслоу! Переодевание в дворецкого, грим, накладные усы. Позвольте мне воспользоваться вашим с Холмсом дедуктивным методом и предположить, что вы на мели и, чтобы оставаться на плаву, занимаетесь мошенничеством, забирая деньги клиентов, но не проводя никакого расследования. А вся ваша репутация сыщика строится на дешевых миниатюрных статейках в газетах, которые по достоверности уходят не далее сочинений Конана Дойла. Я прав?

Маккензи с силой тряхнул юнца и позволил острию клинка немного впиться в мягкую бледную плоть. Однако Джон оказался не так плох. Он улыбался. В лицо Джеймса глядело черное дуло миниатюрного однозарядного пистолета, который, подобно тузу в рукаве шулера, откуда ни возьмись оказался в ладони Уинслоу.

– Если даже эта штука выстрелит, – сказал Маккензи, – в чем я крайне сомневаюсь, я успею вскрыть вам артерию, и вы истечете кровью, прежде чем ваш несуществующий дворецкий приведет помощь. Ведь вы в этом доме совсем один, верно?

Уинслоу сглотнул и на миг отвел взгляд в сторону.

– Да. Стало быть, мы погибнем здесь вместе.

Джеймс уже видел такой взгляд. Взгляд зависимого. Азартные игры и опиум сделали свое дело. Джон Уинслоу не шел, а кубарем катился по кривой дорожке, и в отчаянном положении он вполне мог позволить себе убить гостя в собственном доме. Маккензи чуть ослабил хватку.

– Я не хочу заканчивать наш разговор кровопролитием. Мне нужна информация. Вы правда взяли деньги и не пошевелили пальцем или же проделали хоть какую-то работу по поиску Анны?

– Я поспрашивал у источников… Ничего дельного мне не рассказали. Вы сами понимаете, на улицах Лондона сотни детей без родителей. Многие погибают. Другие побираются и воруют на рынках. Никому нет дела до очередного пропавшего ребенка. Если даже девочка жива, она навсегда потеряна. Это я и сказал ее матери.

Джеймс выпрямился и убрал оружие в ножны на поясе. Он не помог молодому коллеге подняться, Уинслоу самостоятельно встал на ноги и отряхнул пальто от пыли.

– Боже правый, – пробормотал он, – я уж подумал, вы убьете меня, мистер! Еще чуть-чуть, и я бы выстрелил. Могу я узнать, с кем имею честь?

– Джеймс Маккензи, частный детектив.

Уинслоу смерил высокую фигуру гостя внимательным взглядом, а затем протянул руку.

– Очень приятно! – сказал он с улыбкой.

Джеймс протянул руку в ответ. Их рукопожатие наконец состоялось.

– Я понимаю ваше стремление помочь мисс Элизабет, – сказал Уинслоу и, подобрав с пола трубку, тихо выругался, заметив трещину.

– Так почему вы сами не приложили больше усилий в поисках Анны?

– Я сделал все, что в моих силах, мистер Маккензи. Просто поверьте мне.

– Клиентка утверждает, что вы растратили гонорар на азартные игры в частном клубе. Это правда?

– Частично, – Уинслоу покопался в ящике стола, достал другую трубку и принялся забивать ее. – Дело в том, что люди, с которыми я играл в том клубе, так скажем, в курсе событий, происходящих на лондонских улицах. Порой такие люди способны дать вам информацию, которую не достанет даже опытный полицейский.

Джеймс прекрасно понимал, о чем толкует молодой коллега. Похоже, Уинслоу, несмотря на свое положение, имел дела с криминальными элементами.

– Те люди знали мисс Стоун, они много раз видели ее имя на афишах театров, кто-то даже лицезрел ее выступления и остался крайне впечатлен ее дарованиями.

Уинслоу опустился в кресло и принялся раскуривать трубку. Джеймс тоже присел на прежнее место.

– Она не так проста, эта мисс Стоун. В определенных кругах Сохо ее почитают местной знаменитостью. Прежде чем лишиться дочери, сия дама начала обретать известность, но ныне, полагаю, ее карьера угаснет, так и не начавшись, ибо она едва ли сможет трудиться с прежним рвением.

Маккензи тяжело вздохнул. Он пожалел, что оставил сигареты в кармане пальто. Необходимость закурить отдавалась дрожью в кончиках пальцев.

– Я пришел не для того, чтобы сплетничать о своей клиентке. Меня лишь интересует информация, которая касается пропавшей девочки. Что вам сказали ваши контакты?

– Беда в том, что мисс Стоун, как и многие незамужние женщины с ребенком, скрывала от публики свою дочь. Опасалась за доброе имя. К тому же слава актрисы загоняла ее в определенные рамки даже больше, чем других подобных женщин. Вероятно, именно по этой причине, когда девочка пропала, никто из моих информаторов ничего не слышал. Мало кто вообще знал о ее существовании. В ином случае, если бы эта няня по имени Эдит Тейлор работала на одну из банд, то можно было бы найти хоть какие-то зацепки.

– Вы полагаете, что девочку похитила банда?

Уинслоу пожал плечами.

– Необязательно. Однако, некоторые шайки на улицах Лондона промышляют похищением детей. Обычно для этого выбирают именно детей из неблагополучных семей. Тех, которые все равно умрут от голода и болезней. Бандиты дают этим детям шанс на выживание, за который приходится дорого платить. Вы наверняка не раз встречались с маленькими воришками или шпионами на улицах, мистер Маккензи. Детский труд используют не только фабрики, но и банды.

– Но, как я понимаю, Анна не была нуждающимся ребенком. Мисс Элизабет растила ее в хороших условиях, к тому же перед похищением они жили в пансионате в Сохо, а не где-нибудь в Уайтчепеле.

– Верно, – кивнул молодой детектив и сделал очередную затяжку. – Поэтому похитительница могла действовать сама, в каких-то собственных неведомых целях. Есть иные предположения, кои вы могли бы проверить в своем расследовании, но я, увы, не в силах вам помочь. Как вы верно заметили, я на мели. Я занял круглую сумму денег у людей, у которых не следовало занимать. У меня нет ни времени, ни возможностей, ни ресурсов, мистер Маккензи.

– Тогда хотя бы поведайте, что это за варианты? – спросил Маккензи.

– Во-первых, дома терпимости.

Брови Джеймса непроизвольно взметнулись на лоб.

– На момент исчезновения девочке было пять!

– Бордели используют маленьких девочек в качестве зазывал. Неужто вы об этом не слышали? Не читали статьи Стида?

Джеймс потер лоб ладонью, чувствуя, как голова идет кругом от самой мысли, что девочка могла попасть в одно из таких мест.

– Что-то еще?

– Слыхали ли вы о детских фермах?

– Краем уха. У меня нет ни жены, ни детей, поэтому я не вникал в суть вопроса.

– Закон не обязывает мужчин заботиться о внебрачных детях, а женщина, родившая вне брака, в глазах света уподобляется падшей.

Джеймс кивнул. Об этом он был вполне осведомлен.

– Не скажу, что я согласен с обществом по этому вопросу.

– Как и я, – поднял ладони Уинслоу. – Мы люди, и зачастую совершаем ошибки. Я сам – яркий тому пример. Но проблема тех женщин в том, что они зачастую остаются с ребенком на руках без средств к существованию. Некоторые и правда становятся шлюхами, чтобы прокормить себя и дитя. Иногда у них просто не остается выбора, кроме как пристроить ребенка на детскую ферму, где чужая женщина будет растить его за плату.

– Вы хотите сказать, что детские фермы – это что-то вроде частных приютов?

– Можно выразиться и так.

– Но если даже нянька по имени Эдит Тейлор работала на детской ферме, то зачем ей похищать ребенка, когда она и так получила оплату за свою работу?

Джон Уинслоу пожал плечами. Он отложил трубку в сторону, чтобы дать ей остыть, подался вперед и, чуть прищурившись, поглядел Джеймсу в глаза.

– А вы не думали, мистер Маккензи, что мисс Стоун сама могла разыграть этот спектакль?

Джеймс с недоумением поднял бровь.

– Многие дамы в ее положении отрекаются от своих чад…

– Это ровно то, что сказал мне инспектор Хизертон, – закатил глаза Джеймс.

– Нет, погодите, сэр, – запротестовал Уинслоу, привстав с кресла, – я не говорю о том, что мисс Стоун плохая мать! Но, возможно, она хотела для своей малышки лучшей жизни, которую не могла дать сама, поэтому доверила ее на попечение некой Тейлор, вероятно, содержательнице детской фермы.

– И зачем ей это делать? Даже если это было действительно так, зачем ей лгать людям, ищущим ее дочь, и говорить, якобы она наняла няню, а не продала ребенка на ферму?

– Ради доброго имени, – развел руками Джон. – Как я говорил, мисс Стоун – начинающая актриса местных театров. Она прекрасно поет, танцует, играет на сцене. У нее могло быть большое будущее, не будь она матерью внебрачной дочери. Возможно, наличие ребенка тяготило ее карьеру, по крайней мере с момента, когда скрывать дочь и далее у нее уже не выходило. К тому же, вы знали, что имя Элизабет Стоун – это псевдоним?

Джеймс уперся взглядом в улыбающуюся физиономию собеседника.

– Вот и я не знал, – вновь пожал плечами аристократ, – но мне сказали об этом. Так что проверьте и саму клиентку тоже. Быть может, вся эта шумиха с поиском дочери не более чем часть ее задумки. А могло статься, что ее первоначальный замысел вышел из-под контроля, и ей вовсе пришлось менять планы.

На время в кабинете повисло молчание. Хозяин вновь взялся за трубку и как-то нервно и торопливо закурил, посматривая в окно, будто опаздывал на встречу. Однако вежливость или какое-то иное обстоятельство не позволяли ему торопить гостя.

– Все, что вы мне сейчас сказали, чертовски странно, мистер Уинслоу, – наконец сказал Маккензи, глядя на сгущающиеся за окном тучи. – Похоже, будет дождь.

– Да, – согласился Джон, – но вам стоит перебрать все варианты. Признаюсь, я бы и сам охотно занялся этим делом, но, увы, мисс Элизабет обратилась ко мне в самый неподходящий момент. Кстати говоря, я не столь бездарен, сколь вы полагаете вы. Те статьи в газетах взаправду были размещены в рекламных целях, но вы уж поверьте, мистер Маккензи, несколько весьма запутанных дел я все же раскрыл!

– Видимо, поэтому инспектор Хизертон порекомендовал мисс Стоун обратиться к вам.

– Он правда это сделал? – удивился Уинслоу. – Я польщен.

Джеймс кивнул, взял трость и поднялся. Он узнал достаточно, и, хотя новая информация скорее сбила его с толку, чем пролила свет на дело, вряд ли Уинслоу мог рассказать еще что-либо существенное.

– Всего доброго, мистер Уинслоу, я благодарен вам за сведения и желаю вам удачно выпутаться из того положения, в которое вы себя поставили. Можете не принимать обличие дворецкого, я самостоятельно оденусь и покину ваш дом.

Уинслоу протянул Джеймсу руку на прощание, и тот не преминул ее пожать.

– Надеюсь, ваше расследование принесет плоды, мистер Маккензи!

Покидая квартал магазинов и жилых особняков, Маккензи на мгновение остановился раскурить сигарету, а затем неспешным шагом вернулся на Шафтсбери-авеню. Закапал дождь, дуновения ветра с каждым разом становились все настойчивее и резче. Джеймсу пришлось застегнуть пуговицы плаща и надвинуть цилиндр на глаза, чтобы очередной порыв не сбил его с головы. Погруженный в невеселые мысли, он и не заметил, как юркий мальчуган догнал его на пустеющей улице и робко потрогал за локоть.

– Сэр, – пропищал мальчишка, протягивая листовку, – не желаете посетить театр «Лирик»? Премьера через неделю! Великолепная игра, мистер! – его голос был полон энтузиазма, несмотря на промозглую погоду.

– Спасибо, – пробормотал Джеймс, взял листовку и, покопавшись в кармане, извлек оттуда монетку и вручил мальчику.

Листовка, искусно исполненная неким художником, представляла собой подписанную иллюстрацию. Женщина в корсете и пышных юбках скромно потупила взгляд и прикрыла лицо ладонью, а двое мужчин стояли перед ней на коленях, хватаясь за подол. Рукописная надпись размашистым почерком размещалась прямо под иллюстрированной сценкой:

«Сердце не обманешь».

Невероятная история любви и предательства!

Мисс Элизабет Стоун в роли страстной и несчастной Эмили.

Погрузитесь в мир чувств и переживаний вместе с нами!

Спектакль полон страсти, интриг и неожиданных поворотов.

Начало спектакля в 8 часов вечера.

Билеты в продаже в кассе театра и у всех агентов.

Спешите, количество мест ограничено!

Театр «Лирик», Шафтсбери-авеню, Лондон.

Ждем вас с нетерпеньем!

Джеймс сложил листовку и опустил в карман плаща. Дождь усилился. Нужно было найти кэб и ехать в контору.

Глава IV.

Кроули, Западный Сассекс.

Шесть лет назад.

Роса еще не высохла на лепестках роз, когда Эмили, кутаясь в изящный шелковый халат, вышла на белую веранду. Уже год, с тех пор, как они с Эдвардом поженились, каждое ее утро начиналось беззаботно и размеренно. За стеклянными дверьми веранды сверкал утренним солнцем пруд, а вдали проглядывались контуры зеленеющего парка, засаженного молодыми деревцами и кустарниками. Щебет птиц доносился до слуха молодой женщины через большие открытые окна этого уютного гнездышка, где можно было наслаждаться спокойствием и тишиной.

Убедившись в отсутствии слуг, Эмили зевнула и потянулась, раскинув руки навстречу новому дню, любимая и самая приятная часть которого только начиналась. Она открыла дверь и вышла на крытую террасу с украшенным лепниной потолком и белыми колоннами, поддерживающими крышу. Присев в плетеное из ивы кресло с мягкой бархатной подушкой, женщина раскрыла «Мидлмарч» примерно на середине и принялась читать, стараясь не обращать внимания на урчание в животе. Легкие дуновения ветра нежно касались прелестного лица миссис Уитмор. Зрачки ее больших голубых глаз перебегали со строки на строку, а количество прочитанных страниц, зажатых под большим пальцем, быстро приумножалось.

Ее отвлекли тихие шаги юной служанки. Девушка, одетая в черное платье с белым передником, извинилась за беспокойство, пожелала доброго утра и накрыла круглый столик из кованого железа белоснежной скатертью. Эмили отложила книгу и с улыбкой кивнула Марте, своей личной прислуге, которую она привезла с собой, когда покинула родительский дом.

– Чем наша славная кухарка миссис О'Коннор побалует меня сегодня?

Завтрак Эмили неизменно состоял из яичницы, кою она проглатывала без всякого удовольствия, но вот десерт, следовавший после, обычно вызывал в ней абсолютный восторг.

– Скоро вы все сами увидите и распробуете, миссис Уитмор. Миссис О'Коннор сегодня в хорошем настроении. Так что, думаю, десерт будет превосходным!

Марта поставила на столик вазу со свежим букетом нежно-розовых флоксов, источающих сладкий аромат.

– Называй меня Эмили, Марта, – женщина посмотрела на служанку взором, полным мечтательности и меланхолии. – Ты – единственное, что до сих пор связывает меня с домом. Хотя бы с тобой наедине я хочу чувствовать себя все той же беспечной Эмили, а не женой неудавшегося писателя, а стало быть, и неудавшейся музой.

– Не стоит корить себя за неудачи вашего супруга. Он, как и вы, еще совсем молод. Я думаю, у него все впереди.

Эмили не стала возражать, так как не решалась посвящать служанку и единственную подругу в семейные невзгоды. Такие вопросы должны оставаться между супругами или, хотя бы, между членами семьи. Но если бы Эмили внимательнее прислушивалась к болтовне челяди в доме лорда Артура Уитмора, отца ее мужа, она бы ведала, что неудачи Эдварда стали достоянием не только обитателей поместья, но и ближайших соседей.

Особняк Уитморов, расположенный в самом сердце владений лорда Уитмора, представлял собой просторную двухэтажную виллу с оштукатуренными белыми стенами, островерхой крышей, покрытой валлийским шифером, и большими жалюзийными окнами с внутренними ставнями и крашенными в лавандовый цвет оконными рамами. Со стороны дороги на Брайтон к дому вела отсыпанная щебнем дорожка, прерывающаяся у каменного моста через ручей, миновав который редкие на вилле гости, если не брать в расчет посыльных и торговцев, попадали прямиком к нарядному фасаду особняка.

Впервые переступив порог сего дома, Эмили была очарована царившим здесь уютом: мраморный пол в гостиной, легкие занавеси на окнах – внутренние ставни избавляли от необходимости в тяжелых портьерах, – и белоснежные лестницы, ведущие на второй этаж. Все в этом чудесном особняке было просторным, светлым и чистым. Такое разительное отличие от ее собственного дома – каменного трехэтажного полузамка, в коем, помимо насекомых и слоев пыли, можно было обнаружить крыс в подстенках, – мгновенно вскружило юной девушке голову. Она влюбилась в это место еще до того, как увидела своего суженного.

Эдвард оказался человеком хрупкого сложения с бледной кожей и тонкими чертами лица. Его светлые волосы, слегка вьющиеся на концах, были обычно взъерошены, что придавало ему вид вечного мечтателя. Большие голубые глаза, почти того же цвета, как у Эмили, выглядели потухшими, но, ступив за порог Уитморов, молодая леди вознамерилась разжечь в них пламя.

И это ей удалось. Правда, лишь ненадолго.

На момент начала их брака, Эдвард Уитмор, двадцатичетырехлетний бакалавр Кембриджа, уже имел несколько опубликованных в различных журналах статей и рассказов. Но скоро он потерял интерес к малой прозе и решил испробовать свое перо в чем-то более масштабном и грандиозном. С тех пор он начинал и бросал уже с десяток рукописей. Обычно его хватало на первые две или три главы, после чего он начисто терял интерес к произведению и увлекался новой идеей. Каждый раз Эмили поддерживала его и не настаивала, чтобы он продолжал писать предыдущее творение, ведь все они, на ее притязательный взгляд давней любительницы романов, получались слабыми и скомканными. Эдвард как-то бахвалился своей первой рукописью, которая, по его словам, хранилась в сейфе лорда Уитмора, в его кабинете. Он говорил, что это единственная его работа, одобренная отцом, но время публиковать ее, по какой-то неведомой для Эмили причине, еще не наступило.

Миссис Уитмор приобрела на аукционе американскую пишущую машинку, надеясь, что этим не только вдохновит творческий дух мужа, но облегчит и ускорит сам процесс написания. Однако вскоре Эдвард, по-видимому, не унаследовавший от отца настойчивости и терпеливости, вновь скопил на столе стопки бумаги с бессвязными и безобразными печатными текстами, сочиненными будто в пьяном бреду.

Эмили и не заметила, как съела яичницу, погруженная в невеселые мысли, но принесенный Мартой чайный набор и десерт вновь вернули на ее лицо лучезарную улыбку. Перед ней стояла чашка бодрящего травяного чая из такого же белого, как и все в этом доме, фарфора. Чашечки с джемом и молоком звякнули, коснувшись друг друга, когда служанка поставила серебряный поднос на стол. Маленькая серебряная ложечка лежала на салфетке. Корзинка с пышными ароматными булками с изюмом дополнила эту радующую глаз и желудок миссис Уитмор картину. Она захлопала в ладоши.

– Передай миссис О'Коннор, что она чудо!

– Непременно! – пообещала Марта. – Продолжайте наслаждаться вашим завтраком, а я пойду подготовлю ваш костюм. Мы ведь едем сегодня кататься на велосипедах?

Эмили нахмурилась. Она совсем позабыла о вчерашнем обещании взять Марту с собой на прогулку.

– Боюсь, что наша поездка откладывается, – быстро глянув за плечо, она перешла на шепот. – Утром я обнаружила под своей дверью записку от лорда Уитмора. Не знаю, какое у него ко мне дело, но он хочет говорить со мной наедине после завтрака. Прежде он меня к себе не вызывал. Мне немного боязно!

Марта понимающе закивала.

– Вы хотите, чтобы я была где-то неподалеку?

Эмили мягко улыбнулась служанке и мотнула головой.

– Думаю, все будет в порядке.

– Хорошо, Эмили, – едва заметно поклонившись, служанка удалилась.

Эмили разделалась с булочками, съела джем и долила себе чаю. Вернуться к чтению не удалось. Теперь ее мысли занимал предстоящий разговор с лордом. Она догадывалась, о чем именно он хочет поговорить, а вернее, о ком. Но никакие ее догадки даже близко не имели отношения к тому, что в действительности собирался озвучить ей Артур Уитмор.

Эмили поднялась в свою комнату, чтобы сменить легкое платье и халат на что-то более нарядное и официальное. Не каждый день лорд Уитмор приглашает тебя на беседу с глазу на глаз в своем кабинете. Пока она поднималась по лестнице, держась за перила, сердце ее забилось чаще. Быть может, он хочет отчитать ее за то, что она плохо справляется со своими обязанностями? Да, скорее всего это так. Эмили мгновенно опечалилась и даже чуть не зарыдала. Целый год, как они с мужем пытались завести ребенка, не дал никакого результата. Более того, Эдвард будто уже и вовсе не хотел продолжать бесплодные попытки и переселился из их общей спальни в свой кабинет, где спал на жесткой тахте вместо их большой кровати с балдахином.

Комната Эмили на втором этаже была светлой и просторной. Два высоких окна выходили на задний двор, так что она всегда могла полюбоваться парком и прудом, даже не спускаясь на веранду. Большая кровать была уже заправлена нежными руками Марты, на туалетном столике с зеркалом был порядок, хотя Эмили уходя оставила на нем полный бедлам после утреннего ритуала умывания и причесывания. Служанка даже успела вытереть пыль с комода и расставить ее книги. Порой Марта поражала хозяйку тем, с какой быстротой и добросовестностью справлялась с обязанностями.

Молодая миссис Уитмор переоделась в блузку с длинными рукавами и высоким воротничком и длинную изумрудную юбку, сменила домашние тапочки на туфли, собрала каштановые волосы в пучок на затылке и украсила эту наскоро сделанную прическу изумрудной лентой под цвет юбки. Взглянув в большое напольное зеркало и покружившись перед ним, Эмили уверенно улыбнулась своему отражению. Что бы ни сказал ее свекор, она будет готова с достоинством встретить этот удар.

Кабинет лорда Уитмора находился в противоположном конце дома на том же этаже. Слуги дежурили у его двери почти беспрерывно, отзываясь на первый же звон настольного колокольчика. Постукивая каблуками, Эмили прошла по длинному светлому коридору, увешанному картинами, изображающими природу, сцены охоты и членов семейства Уитмор, большинства которых, как и матери Эдварда, уже не было в живых.

У центральной лестницы, ведущей на первый этаж, коридор расширялся, образуя светлую площадку малой гостиной, уставленной маленькими чайными столиками и стульями. Лорд Уитмор имел обыкновение устраивать здесь деловые встречи с партнерами за сигарами и крепкими напитками. Сейчас служанка в простом платье и фартуке наводила лоск с помощью щеток и тряпок. Эмили проследовала далее, устремившись к массивной белой двери, у коей дежурил немолодой, но пытающийся выглядеть статным дворецкий в ливрее. Он выпучил грудь колесом и вздернул выбритый подбородок, как только женщина приблизилась.

– Доброго вам утра, миссис Уитмор! Лорд ожидает.

Эмили кивнула дворецкому, дождалась, пока он откроет перед ней дверь, и вошла.

Старшему Уитмору было за пятьдесят пять. Эмили не знала, как и чем именно он заработал состояние, но ее родители сказывали, что Артур сам пробил путь наверх, а не только удачно унаследовал богатство предков. От своего мужа она также знала, что Уитмор состоял в Палате лордов, но это назначение носило формальный характер и скорее подчеркивало его статус, нежели правда обязывало заниматься политикой. Он владел тремя собственными торговыми кораблями, которые сейчас простаивали на ремонте и уже какое-то время не приносили дохода. К тому же, поскольку это были парусники, во многом уступавшие современным паровым судам, Эдвард сомневался, что скромный флот его отца когда-либо вновь поднимет флаг и отправится к берегам далекой Африки.

Эмили вошла, поклонилась Уитмору и пожелала ему доброго утра. Впервые вступив в эту строгую обитель, она с любопытством окинула взором элегантную и дорогую обстановку кабинета. В отличие от светлых комнат и залов виллы, рабочее помещение Уитмора было обставлено мебелью из красного дерева в темной обивке, а стены украшали темные деревянные панели. Длинный стол занимал центр кабинета. К столу были придвинуты с десяток стульев с резными спинками и ножками, на стульях лежали мягкие подушки.

Над камином, ныне зиявшим пустотой, висел величественный портрет молодого мужчины в парадном красном мундире королевской армии, украшенном золотыми эполетами и лентами. На голове Джозефа, обожаемого Артуром старшего сына, красовался высокий черный шлем с белым плюмажем, а у пояса висела церемониальная сабля – образ благородного и статного офицера. Как слышала Эмили, он погиб в Трансваале восемь лет назад, в кровавой битве против буров при Маджуба Хилл. Художники воссоздавали его облик по редким сохранившимся снимкам и рассказам самого Артура. И если на картине он представал в виде благородного и привлекательного мужчины, то его младший брат описывал Джозефа как грубияна, забияку и пьяницу.

– Подойди, Эмили. Присаживайся.

Артур Уитмор был худ и лыс. Он был облачен в свежий, идеально выглаженный черный костюм, подобранный точно по его узкоплечей фигуре, на носу красовалось пенсне в золотой оправе. По левую руку Уитмора стоял напольный географический глобус с позолоченным каркасом, а на столе перед ним лежали кипы бумаг, раскрытых газет, книг и кучи корреспонденции.

Лорд Уитмор тяжело пережил гибель сына, а кончина супруги от недуга спустя несколько лет подорвала его здоровье, хотя он сохранил ясность ума и самостоятельно вел дела. Глубокие складки морщин обвисли на его узком, худом лице, под глазами темнели синие круги, а руки слегка дрожали, пока он выводил пером записи на листе бумаги. При этом голос его звучал твердо и властно, что заставило Эмили внутренне сжаться, пока она шагала к стулу по правую руку от большого и высокого кресла, на коем он восседал во главе стола, словно король на троне.

Эмили скромно присела на краешек стула, сложив ладони на коленях, и чуть склонила голову, готовясь выслушать все, что на уме у этого джентльмена с холодным голосом и невыразительным взором голубых глаз. Она старалась избегать встреч с ним, если была возможность, но, разумеется, когда лорд Уитмор присутствовал на обедах или ужинах, встреча Эмили с главой семейства была неизбежной. Впрочем, чаще всего он едва удостаивал ее вниманием и даже с Эдвардом вел отстраненный, ничего не значащий разговор.

Закончив выводить надписи на бумаге, Артур отложил письменный набор в сторону, сложил бумагу пополам и поместил ее в конверт, после чего запечатал его и отодвинул в сторону. Молодая леди подняла глаза и встретила его взгляд, чувствуя, как по шее бежит холодок, хотя окна были наглухо затворены.

– Я рассудил, что настала пора нам с тобой узнать друг друга ближе, Эмили. За этот год я не вмешивался в вашу с Эдвардом жизнь и держался на вежливой дистанции от ваших семейных проблем. Однако, думаю, что раз уж мы одна семья, хоть и не такая большая, как хотелось бы, пора посвятить тебя в дела.

На миг Эмили даже затаила дыхание. Намек на отсутствие у нее ребенка был достаточно прямолинейным, хотя она ожидала чего-то более обидного и грубого.

– Мистер Уитмор…

– Отец, – прервал Артур. – Ты можешь называть меня отцом, Эмили, ведь с тех пор, как чета Уоллесов отдала тебя замуж за моего сына, и вы обвенчались в церкви пред лицом Господа, ты стала моей дочерью.

– Отец, – поправилась она, – коли вы почитаете нужным посвятить меня в дела семьи, я сочту это за честь, но не должно ли будет сначала обсудить это с моим мужем?

Старик громко фыркнул. Эмили чуть вздрогнула от неожиданности.

– С твоим мужем…

Взгляд Артура поверх пенсне устремился к портрету старшего сына над камином. На какое-то время он будто оказался вдали не только от этого места, но даже вдали от самой Англии. Эмили была уверена, что он вспоминает свои плавания, которые делил с Джозефом.

– Любишь ли ты своего супруга, милая? – спросил он наконец.

– Конечно! Я люблю Эдварда всем сердцем!

Лорд кивнул.

– Но хорошо ли ты знаешь его? Видишь ли ты, как Эдвард слабоволен и мягок? Понимаешь ли ты, что когда я сгину, а это обязательно произойдет раньше или позже, некому будет позаботиться о том, что я нажил за свою насыщенную событиями жизнь? Я позаботился о будущем своих детей, но сами они не в состоянии будут позаботиться о моем наследии. Если бы только мой Джозеф был жив…

Лорд Уитмор тяжело вздохнул, его лицо осунулось еще больше.

– Он был храбр, – продолжал он. – Был похож на меня. Эдвард же пошел в мать. Я не виню его за это. Моя Элис была хорошей женщиной, видит Бог! Но те качества, что она привила своему любимому сыну, к сожалению, не позволят ему управлять тем, что я построил. Более того, он растеряет все в первые же несколько лет после того, как я умру. Тебе и твоему мужу придется отказаться от этой беззаботной жизни на вилле, если я уйду вот так, не передав дела кому-то, кто способен хотя бы держать их на плаву. Слишком много людей зарится на добро нашего семейства. Плохих людей. Они готовы, они выжидают, словно хищники перед броском на добычу.

Эмили не знала, что ответить, и молча внимала свекру, пока он, выкатив глаза, продолжал вещать.

– У меня не осталось больше детей, кроме вас с Эдвардом, а потому рано или поздно, именно вам придется встать против них и защитить мое наследие.

Он умолк, погрузившись в свои думы. Неловкая тишина, повисшая в воздухе, заставила Эмили слегка пропотеть. Она чувствовала, что должна молвить хоть что-то, но не знала, какие слова избрать, дабы не огорчить и не разгневать отца своего супруга. Вместо этого она созерцала деревянные, покрытые лаком фигурки слонов и львов, расставленные в середине стола в качестве пресс-папье.

Внезапно лицо старшего Уитмора расплылось в широкой улыбке.

– Господи, какой же я невежливый! – он поднялся со стола с энергией, несвойственной человеку его возраста. – Я даже не предложил тебе выпить.

Он подошел к бару из темного орехового дерева, заставленного бутылками с разноцветной жидкостью и посудой для ее употребления.

Эмили смутилась. Она не любила крепкие напитки, к тому же для любой, даже легкой выпивки, час был еще слишком ранний.

– Я не думаю, что Эдвард одобрит…

– Эдвард ничего не узнает, – твердым голосом прервал Артур и поставил перед ней хрустальный узорчатый бокал с толстыми стенками. – Мой любимый шотландский виски. Попробуй.

Эмили взяла бокал, чем вызвала удовлетворенную улыбку на лице свекра.

– За будущее рода Уитмор!

– За будущее рода Уитмор, – повторила Эмили, и они чокнулись.

Стараясь не дышать, она сделала маленький глоток жгучего напитка и усилием воли заставила себя улыбнуться, вместо того чтобы состроить гримасу. Ранее ей уже приходилось пить виски разбавленным, но Артур Уитмор, похоже, решил испытать ее стойкость, и она не собиралась ударить перед ним в грязь лицом. Сам он сделал несколько жадных глотков, словно утолял жажду обычной водой.

Постояв в задумчивости у окна и пожевав губами, Артур медленно заговорил.

– Лауданум, несомненно, хорошая вещь. Я и сам прибегаю к нему, когда обостряются боли в коленях, но в больших количествах он совершенно лишает голову ясности.

Эмили подняла вопросительный взгляд, но Артур продолжал стоять к ней спиной и смотреть в окно.

– Твой супруг, Эмили, был очень слабым и болезненным ребенком. Моя дорогая Элис даже настояла на том, чтобы в доме постоянно находился врач. Мне пришлось платить тому уйму денег, чтобы он чутко следил за здоровьем младшего сына. И теперь, когда ему уже двадцать шесть, и пришло самое время продолжить род, он закрывается в своем кабинете наедине с пишущей машинкой, книгами и пузырьками лауданума, который доставляет ему посыльный, приходящий в дом с заднего двора.

Она нахмурилась. Ей было неприятно выслушивать такое о собственном муже, но она не посмела говорить что-то в его защиту поперек слова главы семейства. К тому же он был прав. Эмили знала о злоупотреблении мужа настойками, но не думала, что они наносят ему какой-то значительный вред. Эдвард говорил, что лауданум помогает сосредоточиться и развить воображение. Сама она еще ни разу в жизни не пробовала опиум и имела смутное представление о его действии.

Артур наконец обернулся и посмотрел на Эмили.

– Выпей еще, милая.

Она безропотно подчинилась.

– Когда Уоллесы пришли к моему порогу, чтобы поговорить о вашей с Эдвардом женитьбе, мы четко обговорили все условия. И следуя им, ты должна была родить в первый год после свадьбы. Я настаивал на полугоде, но твои мать с отцом сказали, что для такого может потребоваться больше времени, так как вы с Эдвардом не были знакомы до нашего разговора и, возможно, вам потребовалось бы сначала сблизиться и привыкнуть друг к другу. Лично я не видел смысла в таком промедлении. Помню, мы с Элис зачали Джозефа в первую же брачную ночь… Однако я согласился.

На этот раз Эмили сама подняла бокал и сделала глоток. Вкус уже не казался ей таким неприятным, а в голове появилось ощущение тепла. Беседовать на подобные темы со свекром было бы куда тягостнее без виски.

– Я осведомлена об этом условии. И, честно признаюсь, я старалась выполнить его с самого первого дня здесь. Я прекрасно понимаю ваше желание продолжить род. Мы с Эдвардом не оставим попыток дать вам то, что вы желаете.

– Мне нужен внук. Именно мальчик, продолжатель рода. Я должен сам принимать участие в его взрослении. Я не знаю, как долго Господь продержит меня на этом свете, поэтому внук был нужен мне уже год назад! Если я не передам ему свои знания и навыки, кто сохранит и приумножит нажитое мною и моими предками? Ты должна воспроизвести мне потомство, Эмили! Это было единственное мое требование, я даже отказался от жалкого участка земли, который твои родители предлагали в качестве приданного!

Теперь голос Артура звучал не просто твердо, он звучал грубо. Эмили смотрела на старика исподлобья, ни капли не пугаясь встречаться со взглядом его влажных глаз. Выпив еще виски, она встала со стула.

– Тогда вам следует поговорить со своим сыном, Артур! Быть может, если вы настоите, тогда он будет уделять больше времени мне, а не литературе.

Старший Уитмор неожиданно улыбнулся и кивнул. Казалось, он одобряет дерзость своей невестки, а не оскорбляется ее словам.

– Тут ты права, милая. Присядь и расслабься. Я не виню тебя.

Он прошелся, стуча каблуками по паркету, допил свой виски и налил следующую порцию.

– Я не виню тебя. Видишь ли, милая, тот врач из Лондона, что приезжает сюда раз в две недели, чтобы осмотреть вас, считает, что проблема не в твоем здоровье, а в здоровье твоего супруга.

Эмили отдышалась. Волна негодования, что захлестнула ее, прошла, и она вновь опустилась на стул, но на этот раз позволила себе откинуться на спинку и скрестить. Не давая себе отчета о том, что виски уже приходится ей по вкусу, она вновь сделала глоток.

– Детские недуги вполне могли ослабить его мужскую силу, а то и вовсе лишить моего сына возможности иметь детей. Врач допускает, что Эдвард бесплоден.

Артур вернулся к своему месту за столом, но не сел. Он смотрел прямо на Эмили.

– Я осознаю, что мои следующие слова могут потрясти или даже оскорбить тебя, дорогая, но постарайся воспринимать все со спокойной душой. Единственным выходом из этого положения я вижу то, что мне придется самостоятельно взять на себя обязанность твоего супруга, которую он не может выполнить.

Эмили догадалась, к чему клонит свекор еще до того, как он закончил фразу, и ее сердце на миг будто перестало биться. Она не знала, как себя повести. Возможно, если бы большая часть содержимого бокала уже не была в ней, она бы оскорбилась и бросилась прочь из кабинета, чтобы поскорее рассказать все мужу. Но сейчас выпитое пригвоздило ее к месту, а разум ее будто раздвоился. Одна из сторон предлагала встать и влепить свекру пощечину, а вот вторая…

Вторая часть ее разума усматривала в словах лорда некое зерно здравого смысла. Будто его предложение было не богомерзким грехом, а просто деловой возможностью для нее выполнить условие брачного договора, а для него заиметь долгожданного наследника, из которого он сумел бы воспитать себе достойного подопечного.

– При всем моем почтении и любви к вам, отец, сие было бы грехом и изменой мужу! Даже при всем желании дать то, что вам нужно, я не могу пойти на такой шаг. В конце концов, за такое я буду гореть в аду, как и вы!

– Зарабатывая свое состояние я наделал таких грехов, за которые должен был сгореть еще при жизни, милая. В деловом мире без этого просто не обойтись. А вот что касается твоей души… Иногда сотворить грех ради благого дела может быть не столь плохим решением. Если ты беспокоишься только об этом, то знай, что при твоем согласии, я позабочусь, чтобы все местные священники замаливали твой грех до конца твоей жизни, а размеры наших пожертвований в церковь и так настолько угодны Господу, что, думаю, на некоторые вещи он мог бы закрыть глаза.

От такого цинизма густые брови женщины полезли на лоб, но она сдержала возмущение, продолжая внутренне размышлять о сделанном Артуром предложении.

– При условии, что ты согласишься, Эмили, – продолжал он, – мы сделаем это быстро. Никто об этом не узнает, а мой будущий сын будет безоговорочно признан моим внуком. Эдварду даже не нужно ничего знать. Пусть он считает себя отцом ребенка. Мне вполне достаточно статуса его деда.

– Что, если родится дочь? – тихо спросила Эмили, не поднимая глаз.

– Нет, родится сын. Ранее у меня рождались только сыновья, и это, я уверен, останется неизменным. Но, если все же родится девочка, вероятно, нам придется повторить процедуру. Также это касается случая, если дитя не появится в твоей утробе с первой попытки. Вполне возможно, что придется повторять несколько раз, хотя ни тебе, ни мне этого не хочется.

Эмили поставила пустой бокал на столешницу. Голова шла кругом, и это было не только из-за спиртного. Ей вдруг стало невыносимо жарко, в кабинете было нечем дышать. Она чувствовала, как по спине холодными струями бежит пот.

– Прошу прощения, мистер Уитмор, сэр! Но я чувствую себя нехорошо. Я думаю, мне лучше уйти.

Лорд поджал тонкие губы и огорченно кивнул. Сейчас он был особенно похож на Эдварда. Его более зрелую и сильную версию. К сожалению Эмили, сын унаследовал от Артура лишь внешние черты, но не внутренние качества, которые восхищали ее в этом высоком, чуть сгорбленном мужчине, что держался с достоинством и энергией, несвойственной ни одному юнцу.

– Прежде чем ты уйдешь, Эмили… Я не хотел доводить до этого, но ты должна знать. Я выкупил долги твоего отца у кредиторов мистера Уоллеса, когда ты вышла замуж за моего сына. Этим я спас твоих родителей от банкротства, но теперь я их единственный кредитор, который может вышвырнуть все семейство на улицу в любой момент, когда мне вздумается.

У нее вновь перехватило дыхание. Когда она думала, что потрясений для одного утра достаточно, Уитмор нанес очередной удар.

– Если содержание нашего разговора когда-либо покинет эти стены, я воспользуюсь своим правом свершить это, дорогая. А теперь ступай в свою комнату и подумай над моим предложением. Имей в виду, мое терпение лопнуло. Мне нужен внук и нужен прямо сейчас, пока я в состоянии подготовить для него почву. Ты обязана выполнить то, на чем я условился с твоими родителями.

Эмили, всеми силами стараясь сохранить достоинство и не разрыдаться, поспешно направилась к двери. Когда она вышла из кабинета, солнце светило не так ярко, как ей казалось ранее, а красота и уют дома больше не приносили радости. Эмили поняла, что с этого дня уютное гнездышко превратилось в золотую клетку.

Когда миссис Уитмор пробудилась с распухшими от слез веками, за окнами ее спальни смеркалось. Служанка, стараясь издавать как можно меньше шума, разжигала камин. Эмили подняла тяжелую голову с подушки. Первый час после ухода из кабинета Уитмора она провела, обнимая медный таз и извергая все, что выпила против воли, поддавшись страху перед свекром. Чувствуя боль в висках и слабость, молодая леди поняла, что случившееся, к сожалению, не просто дурной сон, и ей захотелось вновь упасть на подушку и забыться.

– Зажги свечи, Марта, – произнесла она слабым после пробуждения голосом.

– Непременно, госпожа!

Эмили снова ощутила тошноту.

– Прекрати меня так называть, ради Бога! – ее голос почти сорвался на крик. Марта уставилась на хозяйку с недоумением.

– Простите, Эмили!

Женщина через силу улыбнулась и кивнула служанке.

– Нет, это ты прости. Ступай, выполняй свою работу, Марта. Я сама зажгу свечи. Мне нужно побыть одной.

– Хорошо. Лорд Уитмор справлялся о вас на обеде. Я сказала, что вам нездоровится. Ваш муж также отсутствовал, но слуга приносил ему еду на подносе в кабинет.

– Спасибо, Марта.

Девушка поклонилась и почти выбежала из комнаты. Эмили встала с кровати, разгладила на себе платье, что надела еще утром, и подошла к зеркалу. В отражении она увидела женщину с отекшим лицом и усталым взглядом. Неужели она правда могла допустить в своей голове даже мысль, что способна принять предложение Уитмора?! Это было вызвано выпивкой, не иначе! Она бы никогда не согласилась на это. Если уж Эмили хотела делить ложе со стариком, то вышла бы замуж за того богатого вдовца, что просил ее руки у родителей несколько лет назад, еще до знакомства с Эдвардом.

Дернув головой, она потерла виски подушечками пальцев. Боль сходила на нет. Эмили не стала разжигать свечи. Какое-то время она стояла, будто ее пригвоздили к полу, и смотрела в пылающее в камине пламя, слушая, как потрескивает свежая древесина, наполняющая своим ароматом комнату. Миссис Уитмор вновь посмотрела в зеркало и увидела, что это пламя так же сильно горит и в ее глазах.

Упрямо поджав губы, она широким шагом направилась прочь из комнаты, намереваясь пересечь коридор второго этажа и без стука ворваться в кабинет мужа. Но оказавшись перед его дверью, Эмили замедлилась, поправила волосы и, вспомнив о приличиях, постучала. Ответа не последовало. Вероятно, Эдвард мог отправиться на вечернюю прогулку или вовсе отъехать куда-нибудь по делам. Порой он уезжал в Лондон, чтобы провести время в кругу других писателей и, как он говорил, насытиться вдохновением. Правда, обычно он предупреждал супругу о запланированных поездках за несколько дней. На всякий случай Эмили толкнула дверь, и она все же отворилась.

В кабинете было темно из-за закрытых ставень, что почти не пропускали уличный свет. Эдвард, одетый и обутый, лежал на тахте перед камином, в очаге которого догорал огонь, и мерно сопел. Когда глаза Эмили привыкли к полумраку, она увидела рядом с тахтой опустошенную бутылку из-под вина. Еще одна, початая, бутылка стояла на журнальном столике напротив камина. Похоже, вечер ее супруга оказался отнюдь не плодотворным.

Эмили тихо прикрыла за собой дверь и, стараясь не сильно стучать каблуками по паркету, прошла в кабинет. Сопение Эдварда сорвалось на храп, и она с облегчением вздохнула, поняв, что муж вряд ли проснется в ближайшие минуты, а у нее будет хорошая возможность ознакомиться с тем, как идут его дела. Печатная машинка, что она подарила супругу на годовщину их брака, стояла на стопке газет у стола. Эмили провела по ней пальцем и убедилась, что она покрыта пылью. Эдвард редко допускал прислугу в свое рабочее пространство, а когда и допускал, не позволял проводить уборку без его бдительного надзора. Судя по всему, он так и не использовал машинку по назначению.

Ей пришлось подбросить дров в очаг и зажечь свечу, чтобы осмотреть стол Эдварда. Вообще-то она противилась такому вторжению в его личные дела, однако в последнее время супруг вел себя странно. Он больше не обсуждал с ней свои рукописи, как делал раньше, и даже не давал ей прочесть первые наработки. Когда-то они читали их вместе на террасе по утрам, до того, как он уходил в кабинет и начинал писать. Но последние несколько месяцев Эмили завтракала в полном одиночестве или наедине с книгой. Было ли это связано с тем, что она не особо лестно высказалась об одной из его последних работ, или же ее муж окончательно ушел в себя?

Крепко держа свечу в подсвечнике, Эмили заглянула под стол. Мусорное ведерко полнилось смятыми бумагами вперемешку с пузырьками из-под лауданума. Не став ворошить мусор, женщина вскользь осмотрела несколько листов бумаги с каракулями мужа, написанными его рукой. По-видимому, это были главы его нового романа, однако не они привлекли внимание Эмили. Иной, слегка помятый и вымаранный чернилами лист, на коем Эдвард небрежно оставил стальное перо, возбудил ее особый интерес. Она убрала перо в подставку из слоновой кости и, когда уже хотела отвернуться от стола, ее рука будто сама потянулась к этому невзрачному листу.

Это было недописанное письмо. Убедившись, что муж продолжает храпеть на излюбленной тахте, на которую он променял ложе в их спальне, Эмили опустилась в мягкое кресло и, поставив свечу на столешницу, вознамерилась разобрать его непонятный почерк. Эдвард был слишком ленив, а может, нетерпелив, чтобы освоить каллиграфию, поэтому разбор написанного им мог занять время. Одновременно Эмили боролась с угрызениями совести. Она оправдывала свое вторжение тем, что имеет полное право на малое изыскание обстоятельств, отдаливших возлюбленного супруга, еще и в такой ответственный момент. Ведь если не вернуть Эдварда в свою постель, вероятно, скоро в ней окажется его отец, захочет она того или нет.

Уняв дрожь в руках, она подняла шершавый лист ближе к огню свечи:

Кроули, 12 июня.

Моя дорогая Д.,

Ваше письмо пронзило меня, точно острый клинок. Ваши слова о невозможности наших встреч отзываются в моей душе глубокой раной. Я не могу и не хочу смириться с этой мыслью. Как вы могли так поступить со мной? Все эти годы нашей тайной дружбы, все те чувства, что мы делили друг с другом, оказывается, ничего не значили для вас? Ваше решение разбило мое сердце на мелкие осколки. Я чувствую себя совершенно опустошенным. Мое вдохновение, которое всегда черпало силы в нашей связи, иссякло. Я не могу продолжать писать, мои рукописи кажутся мне теперь пустыми и лишенными смысла. Весь мир вокруг померк, с тех пор как я узнал о вашем решении. Ведь я охладел даже к своей супруге, к своей прекрасной Эмили, потому как все мои чувства были отданы вам! Как вы могли так поступить с человеком, который так сильно вас любил? С человеком, который так дорожил дружбой с вами? И больше не пишите мне о том, что вас тяготит ваша семья. Мы с вами в равном положении! Как у вас есть супруг, у меня есть жена. Как и вы, я дал клятву пред лицом Господа. Но наш с вами союз возник до того, как мы оба вступили в брак, и этот союз, начавшийся обычной дружбой, воистину священен!

Я уповаю на то, что мы сможем найти способ быть вместе хотя бы изредка. Я готов на все, лишь бы сохранить нашу связь. Я надеюсь увидеть вас в этом месяце… Понимаю, что теперь вы обременены нелегким бременем, но после того, как вы освободитесь от него, мы сможем видеться еще реже. Я жду от вас…

Капля пота сорвалась со лба Эмили и тяжело упала на лист, оставив пятно на начертанных ее мужем словах. Письмо обрывалось, оно не было дописано и отправлено, иначе Эмили, вероятно, никогда бы не узнала этой мерзкой правды. Она не сразу поняла, что эти слова были предназначены другой женщине, ее разум просто не хотел этого осознавать. Но когда смысл слов дошел до нее, желание вновь разрыдаться горькими слезами сменилось на немой ужас.

Изменщик. Эдвард изменщик, и он любил другую женщину еще до их женитьбы. Знал ли об этом Артур? Если да, то почему он не прекратил этот порочный союз после того, как в их доме появилась Эмили? К тому же, из письма было ясно, что эта женщина была замужем. Если бы это вскрылось, тень легла бы не только на самого Эдварда, но и на весь его род. Доброе имя Уитморов могло пострадать от этой позорной правды.

Эмили содрогнулась от озноба, что невидимой дланью прошелся по ее спине и шее. Она бросила взгляд на смутные очертания Эдварда, лежачего на тахте безобразной пьяной грудой, продолжающей издавать громкий храп, что сотрясал комнату. Молодая женщина не могла определиться со своими чувствами. По какой-то неведомой для нее причине, она не испытала большого огорчения оттого, что муж изменял ей. Возможно, эта боль придет позже, но сейчас она ощущала лишь глубокое разочарование и… отвращение.

Смутная догадка заставила ее быстро нагнуться под стол к мусорному ведру. Она вывалила на столешницу ворох смятых бумаг и принялась быстро разворачивать их, попутно ознакамливаясь с содержанием. Большая часть этих исписанных страниц, несомненно, были сочинениями Эдварда, повествующими о каких-то вымышленных приключениях у берегов Африки. Несомненно, Эдвард представлял себя их главным действующим лицом, но сейчас не они были объектом интереса его жены. Она нашла еще несколько версий того самого письма, что прочла ранее, и в них мистер Эдвард Уитмор был куда более красноречив и несдержан, описывая такие подробности их с миссис Д. отношений, от коих запылали щеки даже у самой Эмили.

Она запихала письма обратно в ведро и решительно направилась к камину.

– Что, если бы эти письма прочла не я, а кто-то другой, Эдвард, глупец?! – бормотала она, спешно бросая бумаги в огонь. – Что, если бы кто-то из слуг узнал обо всем и доложил лорду Уитмору или вовсе использовал это для шантажа? Господи, какой позор!

Когда последнее письмо отправилось в очаг и съежилось под языками пламени, Эмили осознала, что больше не слышит храп мужа. Она обернулась и увидела, что Эдвард сидит на тахте, протирая глаза.

– Дорогая… это ты? Что ты делаешь здесь?

– Спасаю доброе имя Уитморов, – прошипела женщина. – А заодно и мое тоже!

Он молчал, глядя на нее мутным от вина взглядом, в коем читался искренний мальчишеский испуг. Несмотря на то, что Эдвард Уитмор был старше своей жены на четыре года, сейчас он выглядел нашкодившим ребенком, который не знает, как оправдаться перед родителем и готов расплакаться от чувства вины.

– Ты читала мои письма? – спросил он тонким голосом. – Эмили, как ты могла?

– Нет, Эдвард, как ты мог?!

Эмили выпрямилась.

– Как ты мог быть настолько беспечным в своих сердечных делах? Ты можешь навести беду на всю нашу семью! На обе наши семьи! Представь, каким позором будет для моих родителей то, что они выдали свою младшую дочь за мужчину, который изменял ей с первых дней их брака!

– Говори потише, Эмили, – Эдвард поднялся с тахты и, пошатываясь, сделал шаг по направлению к ней. – Ты все не совсем правильно понимаешь.

Она взяла себя в руки, отдышалась и кивнула.

– Я буду говорить тише, если ты сейчас же найдешь все улики и сожжешь их в огне на моих глазах. У тебя есть письма от этой Д.?

– Нет, дорогая, я сжигал их. Я боялся, что кто-то их обнаружит. Ты ведь знаешь, чем это грозит нам обоим. Если ты расскажешь кому-то, Эмили, ты обречешь меня на погибель! Обещай мне, что ты никому не расскажешь!

Эмили сделала шаг навстречу мужу и взяла его холодные руки в свои. Эдвард трясся и готов был расплакаться. Женщина усадила мужа обратно на тахту и присела рядом, не отпуская его рук.

– Успокойся, Эдвард. Приди в себя. Опасность миновала. Тебе следовало раньше рассказать мне об этой связи и о своих чувствах. Вместе мы бы нашли выход из этой ситуации.

Эдвард обнял жену за плечи и уткнулся в ее блузку. Она сидела и слушала его тихие рыдания, размышляя о собственном положении. Их брак, в который она веровала и которым дорожила, с самого начала был безнадежным. Если бы только она узнала об этом ранее, то, возможно, бросила бы попытки построить с Эдвардом семью и завести ребенка. Но как же быть и что делать, если ее собственная семья была в руках отца Эдварда, лорда Уитмора? Теперь, зная, что Уитмор способен оставить ее семейство без крова, она не сможет даже попытаться заговорить о разводе. Если бы даже Эдвард сам согласился на это, ее репутации придет конец, а ее семья останется обесчещенной и обреченной.

– Значит, ты не любил меня, Эдвард, – мрачно произнесла женщина. – Почему же ты согласился взять меня в жены?

– Конечно же я любил и продолжаю любить тебя, дорогая! – он поднял на нее раскрасневшиеся глаза. – То, что между мной и Доротеей не имеет ничего общего с тем, что происходит между нами с тобой. Я не знаю, как объяснить это! Это совершенно другие чувства. Это как любить свою мать, но не как любить свою жену.

– Правда? Но ведь разлука с ней причиняет тебе боль.

– Так и есть. Но ведь и разлука с матерью так же причиняет мне ужасную боль!

Эмили покачала головой и мягко оттолкнула Эдварда.

– Я не думаю, что ты сам веришь в то, что говоришь. Я прочла твои письма. Ты испытываешь к этой женщине гораздо больше тепла и нежности, нежели ко мне, Эдди. Но, я сама не знаю почему, это не ранит меня. Куда больше меня ранит то, в каком я сейчас положении. Наш брак не должен был состояться.

– Не говори так, дорогая!

Он вновь попытался обнять ее, но Эмили убрала его руки от себя и встала.

– Сегодня лорд Уитмор предложил стать отцом моего ребенка и, когда он родится, выдать его за наше с тобой дитя. Таким образом он хочет помочь мне выполнить условие брачной договоренности, а сам хочет заиметь наконец достойного наследника. Врач из Лондона считает, что в наших неудачных попытках завести ребенка нет моей вины. И теперь я особенно склонна в это поверить, даже не знаю почему.

– И что же ты ответила ему?

– Он дал мне время на размышления и сказал, что наш разговор не должен покинуть стены его кабинета, иначе он вышвырнет мою семью из дома, ведь теперь он владеет долгами отца. Я поделилась этим с тобой, потому что ты мой супруг.

Эдвард смотрел на нее, явно ожидая, что она сама примет решение. Эмили же, напротив, хотела узнать его мнение.

– Тебе надлежит согласиться, Эмили…

Она закрыла глаза, не веря собственным ушам. Хотя, чего еще она, глупая, могла ожидать от этого слабого и порочного мужчины?

– Таким образом у нас появится ребенок. Если это будет сын, он унаследует состояние моего отца.

– Ты унаследуешь его состояние, Эдди! Ты его законный наследник. Я не понимала, почему твой отец хочет переложить эту ответственность на еще даже незачатое дитя. Но теперь я вижу твое абсолютное безволие. Ты не казался мне таким, когда нас впервые познакомили. Ты был мил и мягок, но я считала, что за всем этим стоит хоть какой-то характер.

Мужчина уронил голову на грудь и не смел поднять взгляда.

– Прекрати все свои греховные связи, Эдди, – сказала Эмили после краткого молчания. – Сейчас не время для такого. Лучше возьми себя в руки и сделай мне наконец ребенка, а сам возьмись за свои романы. Напиши уже хоть что-нибудь, не бросив на половине!

Эмили вышла, хлопнув дверью, а Эдвард тяжело вздохнул и потянулся к бутылке. Сделав несколько глотков, он прилег обратно на тахту и стал вновь медленно погружаться в сон. Он думал о Доротее.

Глава V.

Лондон, Сохо. Сентябрь, 1895.

Джеймс вернулся в Сохо вечером, после того как плотно пообедал в пансионате миссис Томас, сменил рубашку и прихватил револьвер. Он не хотел пересекаться с клиенткой, пока не узнает хоть что-то, стоящее отчета, поэтому прибыл к пансионату на Брювер-стрит поздно: его карманные часы на цепочке показывали шесть пятнадцать пополудни. В это время Элизабет наверняка уже покинула свою комнату и отправилась на выступление в какой-нибудь мюзик-холл или театр. Джеймс был бы рад увидеть ее за работой, но пока, как он считал, не имел права отвлекаться от основного дела, коим был с ней связан.

Покинув кэб, он оглядел фасад кирпичного здания пансионата, подметив, что уют этого заведения был заметен даже снаружи. Окна были чистыми, за занавесками лился мягкий свет, а дымоходы над крышей густо курились, указывая на то, что владельцы не жалели угля на обогрев.

Оглядев улицу, Джеймс увидел паб напротив, и решил сначала наведаться туда. В этот час в него уже постепенно набивалась разношерстная толпа; у двери курили несколько мужчин, по виду работяг, недавно сдавших смену и заскочивших в паб выпить пинту эля перед тем, как вернуться к семье. Вывеска изображала вырезанный по дереву велосипед с большим передним колесом, а название паба, ожидаемо, «Пенни-Фартинг», располагалось прямо под ним.

Ступив за порог, детектив оказался в просторном зале, оформленном темным деревом. За столиками тут и там сидели посетители, в основном мужчины. Некоторые ели, другие курили трубки или сигары. Запах жареного мяса, картофеля и хлеба смешивался с ароматами табака и пива, отчего у Маккензи даже потекли слюнки. Он направился прямиком к стойке, где из-за длинных латунных кранов для розлива пива выглядывала широкоплечая фигура бармена в рубашке с закатанными рукавами и фартуке. Подойдя к стойке, за которой уже выстроился ряд из молодых джентльменов, скорее всего, студентов, Джеймс заказал пинту биттера и закурил в ожидании своей очереди.

– Никогда не видел вас раньше, мистер, – улыбнулся молодой усатый бармен, ставя перед Маккензи стеклянную кружку с золотистым напитком. – Зашли к нам по случайности?

Джеймс кивнул и ответил бармену вежливой улыбкой.

– По правде, я еще на работе, – признался он и протянул бармену визитку. – В пансионате напротив проживает моя клиентка. Я сразу перейду к делу, дабы не занимать ваше время. Вы слышали что-нибудь о похищенной девочке? Она пропала более трех недель назад, оставшись с наемной няней, когда ее мать ушла на работу.

Бармен внимательно изучил визитку Маккензи и кивнул.

– Дочь той актрисы, мисс Стоун? Да, сэр, я слышал об этом инциденте. Я уже рассказывал полицейским, к сожалению, ни я, ни кто-то из моих коллег не видел той няни, покидающей пансионат, хотя у нас здесь большие окна, и мы стараемся подмечать, что происходит на той стороне улицы. Но, как вы понимаете, увидеть все невозможно. Вечером сюда обычно набивается много народу, мы едва успеваем обслуживать посетителей…

– Я понимаю, – кивнул Джеймс, стряхивая пепел с сигареты в пепельницу. – Что вы скажете о работе полиции? Они прочесали округу, разговаривали с людьми?

– Конечно, мистер Маккензи. Бобби шастали здесь целую неделю, опрашивали даже случайных прохожих. Меня допрашивали четыре раза! Хотел бы я поделиться чем-то полезным… Мне жаль ту женщину, никто не заслуживает столкнуться с подобным.

– Верно, – согласился детектив и погасил окурок, – это пиво для вас. В качестве благодарности.

Бармен улыбнулся и кивнул. Когда Маккензи расплатился и уже был готов отойти от стойки, взгляд его собеседника забегал из стороны в сторону.

– Послушайте, мистер Маккензи, есть кое-что…

Джеймс замер и вновь обратил взгляд на молодого человека.

Бармен взял кружку и сделал небольшой вежливый глоток, после чего поставил напиток под стойку, вероятно, намереваясь насладиться им после закрытия.

– Помимо вас и бобби сюда заходили еще люди. Они тоже интересовались этой мисс Стоун и ее девочкой.

– Правда?

– Да, сэр, – он понизил голос, – я не разговаривал с ними, они говорили с владельцем паба, мистером Дженкинсом, а он уже задавал вопросы мне. Но я видел их. И я вам вот что скажу, эти ребята были не полицейскими и даже не детективами, как вы.

– Кем же они были?

Бармен пожал плечами.

– Не хочу судить людей по одежке, но эти двое выглядели и вели себя как бандиты, ну знаете, потертые неглаженые костюмы, развязные манеры, громкие голоса…

Он опять огляделся и, увидев, что кто-то подзывает его с другого конца стойки, махнул посетителю рукой.

– Что ж, мистер Маккензи, это все, чем я могу помочь. Удачи в поисках! Надеюсь, бедная девочка найдется. Будьте осторожны с этими парнями. И прошу вас, не говорите об этом с мистером Дженкинсом! Если он узнает, что я проболтался, скорее всего меня уволят. Он велел мне держать язык за зубами.

– Будьте покойны на этот счет.

Джеймс оставил бармену несколько пенни на чай и вышел на воздух. Рука вновь потянулась к карману пальто за портсигаром и спичками. Новая информация заинтриговала его настолько, что ему страшно захотелось закурить. Он глубоко вдохнул едкий дым, запрокинул голову и выпустил его через ноздри.

На улице начинало смеркаться, а воздух стал холодным. Джеймс задумчиво оглядывал двустворчатую дверь пансионата напротив, представляя, как Эдит Тейлор выходит, держа маленькую Анну за руку и спешно покидает улицу. Куда она могла направиться? На ближайшую железнодорожную станцию? И почему, черт возьми, Анной интересовались бандиты? Быть может, отчаявшаяся в край Элизабет наняла еще кого-то, помимо него и Уинслоу? Или это приятели Уинслоу наводили справки после того, как он играл с ними в карты? Джеймс бросил окурок и придавил его каблуком ботинка.

Дождавшись, пока дорогу переедет повозка, груженная большими ящиками и запряженная двумя тощими лошадьми, Джеймс перешел на другую сторону и толкнул дверь пансионата. Он оказался в просторном холле с вешалкой и тахтой у стены. За стойкой никого не было. Протерев подошвы ботинок о коврик, детектив подошел к стойке и позвонил в колокольчик. Из-за приоткрытой двери, очевидно, ведущей в столовую при пансионате, слышались голоса и звон посуды. Наверняка в это время постояльцам подавали ужин. Маккензи дольше и настойчивее позвонил в колокол и, через время, из-за двери высунулась голова молодой горничной в чепце.

– О, простите, сэр, сейчас я позову управляющую, миссис Брайант. Она немного занята с ужином.

– Нет нужды, милая, я не собираюсь вселяться. Мне нужно поговорить именно с тобой.

Горничная показалась из-за двери в полный рост. Это была худенькая девушка в темно-коричневом платье и опрятном белом фартуке, отделанном кружевами по краям. Сцепив перед собой ладони и чуть наклонив голову, она предстала перед Маккензи, скромно потупив взгляд, будто боясь смотреть на него.

– Меня зовут Джеймс Маккензи, я частный детектив и занимаюсь делом пропавшей девочки, которую выкрали из этого пансионата около месяца назад. Мою клиентку зовут мисс Элизабет Стоун. Ты знаешь ее?

Горничная изменилась в лице и сделала шаг назад.

– Простите, сэр, я лучше позову миссис Брайант…

Маккензи успел насколько возможно мягко взять девушку за запястье и удержать в холле.

– Не нужно ее звать, я не займу много твоего времени, но ты можешь заработать небольшую прибавку к жалованию, если расскажешь, что тут, черт возьми, происходит!

От его прикосновения девушка вздрогнула, и Маккензи, прежде чем отпустить ее руку, достал из кармана полпенни и вложил монетку в ее ладонь.

– Не бойся, милая, я не один из тех бандитов, что приходили ранее, и я не полицейский. Я работаю на мисс Стоун, она живет здесь. Верно?

Горничная обернулась за спину, затем взглянула на монету в руке и быстро положила ее в карман фартука.

– Если вы говорите о той актрисе, что выступает в театре, ее здесь больше нет. Она съехала сегодня утром.

Маккензи подался вперед, стараясь не показывать своего крайнего удивления.

– Ты уверена? Мисс Элизабет Стоун, та самая женщина, чью дочь похитила няня, съехала из этого пансионата?

Девушка кивнула, продолжая стоять перед детективом по струнке и смотреть в пол. Похоже, здесь с ней не очень хорошо обращались.

– Я уверена, сэр, потому что я убирала ее комнату, после того как тот джентльмен перенес ее чемоданы в экипаж. Вы можете уточнить это у миссис Брайант, хотя она редко делится чем-то, что касается гостей, сэр. Мне не поздоровится, если она узнает, что я рассказала что-то вам. Она считает, это портит репутацию заведения.

– Понимаю, милая, но расскажи мне, что это был за джентльмен? Как он выглядел?

– Молодой джентльмен, сэр, – горничная повела плечами. – Кажется, он был агентом мисс Стоун, но я не знаю, как его зовут. Он появлялся редко, хорошо одевался, прилично себя вел.

Она вновь обернулась.

– Мне уже пора идти, сэр! Извините, это все, что я знаю.

– Да, конечно, ступай. И спасибо тебе за информацию. Я найду мисс Стоун по-другом адресу. Спасибо.

Когда она удалилась, Маккензи еще с минуту стоял в холле, слушая, как за дверью гремят тарелками, и потирая щетину на подбородке. Тихо и не по-джентельменски выругавшись, он вышел на холодный воздух, достал портсигар и спички, зажег очередную сигарету и затянулся. У входа в паб напротив собралось еще больше людей, становилось шумно.

Почему Элизабет съехала в такой спешке и намеревалась ли она известить его о смене адреса? Пришлет ли она телеграмму или сама объявится в его конторе, как вчера вечером? Опустив руку в карман пальто, чтобы нащупать рукоять револьвера, Джеймс наткнулся на помятый лист бумаги и вытащил его наружу. В свете газового фонаря он вновь прочел афишу театра «Лирик». Значит, Элизабет будет выступать там через неделю. Что же, если она не объявится, то ему придется наведаться в этот театр.

Вдыхая сигаретный дым и размышляя, детектив обошел здания. Узкий проулок вывел его к черному ходу – железной двери, запертой изнутри. Выбросив окурок, Маккензи тем же путем вернулся обратно к парадной пансионата. Ему предстоял разговор с миссис Брайант.

– Я не обсуждаю личные дела постояльцев с кем бы то ни было, сэр, – миссис Брайант с нескрываемым раздражением стучала пальцами по стойке, глядя на Джеймса поверх очков, словно строгая гувернантка, отчитывающая капризного ученика. – Если мисс Стоун решила съехать, это ее полное право, и я не обязана докладывать вам о причинах, о которых я и сама могу только догадываться. Эта молодая леди переживает утрату дочери, возможно, ей просто захотелось сменить обстановку.

Миссис Агата Брайант оказалась высокой женщиной в строгом черном платье со стоячим воротничком. Ее тронутые сединой каштановые волосы были собраны в пучок, открывая высокий лоб с сеткой морщин. Единственное украшение – серебряная брошь с жемчужиной – скромно мерцала в свете ламп на фоне темной ткани у ворота.

– Я веду расследование, миссис Брайант, – Маккензи с невозмутимым видом достал из внутреннего кармана бумажник, извлек из него расписку и положил на стойку. – Этот документ подписан самой мисс Стоун вчера вечером. Как видите, здесь ее подпись, вы можете сравнить ее с подписью в вашей книге регистрации. Это моя расписка о предоставлении частных детективных услуг взамен на первоначальный гонорар в размере десяти фунтов.

Женщина взяла документ, поднесла его к глазам и чуть приподняла очки за оправу.

– Она наняла меня для поиска ее дочери, так как полиции не удалось найти никакой информации о девочке или няне, похитившей ее. Мисс Стоун также нанимала другого моего коллегу, имя которого я не хочу называть, исходя из этических соображений, но скажу, что он также не добился особых результатов.

Управляющая достала из-под стойки тяжелую регистрационную книгу и принялась листать ее, пока не нашла нужную запись. Затем она внимательно сравнила каждый завиточек в подписи Элизабет, что стояла в расписке с ее же подписью в книге.

– Действительно, это подпись мисс Стоун, – она отодвинула расписку и убрала книгу обратно под стойку. – Так почему вы считаете, что вам удастся добиться большего, чем полиции или вашему коллеге?

Джеймс пожал широкими плечами.

– Я не могу быть уверен в этом, но, по крайней мере, я приложу больше усилий для поиска девочки, чем это сделали полицейские. Полиции зачастую не хватает времени, а я сейчас веду только дело мисс Стоун, поэтому смогу отдать все свое время и силы.

Миссис Брайант хмыкнула, оценивающе оглядев мужчину. Потом все же вздохнула и сдалась.

– Хорошо, спрашивайте, мистер детектив. Что вас интересует?

Джеймс с улыбкой кивнул в знак благодарности.

– Вы помните вечер похищения? Если не ошибаюсь, это случилось десятого августа?

Женщина кивнула с задумчивым взглядом.

– Да, сэр, это было десятого августа, в субботу. Ничем не примечательный день, – она пожала плечами, – было много гостей, люди сновали туда-сюда, я едва поспевала следить за кухней и приглядывать за работой горничных в комнатах. Поэтому, если даже эта нянечка Эдит Тейлор действительно заходила сюда, ни я, ни кто-то из работников пансионата ее не заметил. Так я и поведала полиции.

– Но ведь у вас есть книга для регистрации, – напомнил Маккензи. – Разве кто-то мог проникнуть внутрь, не зарегистрировавшись?

Миссис Брайант поморщилась от недовольства.

– Эта система введена не так давно и пока еще не работает идеально. Ибо некоторые из новеньких не справляются с работой, случаются часы, когда за стойкой никого нет, поскольку мне приходится отлучаться, дабы все проконтролировать. Тогда желающие вселиться собираются в холле толпой и ждут очереди. Большинство горничных не умеют читать и писать, поэтому меня здесь заменить некому, а наш сторож мистер Бигль порой выполняет обязанности дворника и растопщика, так что и он, скорее всего, отсутствовал. Эта проклятая фальшивая нянька могла проникнуть сюда и выйти с девочкой незамеченной.

– Вы уверены, миссис Брайант, что никто из постояльцев не обратил внимания на молодую женщину с ребенком? Да и как эта Эдит Тейлор могла приступить к работе, не зарегистрировавшись? Ведь, насколько я понял из разговора с мисс Стоун, они с этой молодой няней обедали в кафе недалеко от пансионата, а после, когда мисс Стоун ушла на работу, мисс Тейлор пришла в пансионат спустя некоторое время.

– Как я уже сказала, у нас здесь много работы. Многие снимают жилье на короткий срок, поэтому лица постоянно меняются, мистер детектив. Мисс Элизабет конечно же предупреждала, что придет няня, и она заранее попросила эту девушку дождаться меня в холле и записаться, но, видимо, та намеренно прошмыгнула мимо регистрации, дабы не оставлять следов.

Джеймс понимающе кивнул. Такое поведение злоумышленницы, замышлявшей похищение дитя, было вполне объяснимым.

– Хорошо, миссис Брайант, – он подождал, пока группа постояльцев, проходящая мимо, покинет холл. – Что вы думаете о работе полиции? Как вам показалось, они действовали профессионально и были заинтересованы в раскрытии дела или работали спустя рукава?

Женщина тяжело вздохнула и, сняв очки, потерла усталые глаза.

– Мисс Элизабет показалось, что полиция не приложила достаточно усилий и относилась к ее делу предвзято, но мне думается, что на такое мнение ее толкнуло отчаяние. Инспектор и констебли перешерстили всю округу, беседовали с кучей народу, кто мог хотя бы мельком узреть эту женщину с ребенком. Но тут много женщин с маленькими детьми, сэр. Даже портрет Эдит Тейлор не помог найти ее. Я думаю, она уже далеко от Лондона, как и бедная Анна.

Водрузив очки обратно на кончик носа, управляющая подняла брови и воззрилась на Маккензи в ожидании следующего вопроса.

– Хорошо, – Маккензи понизил голос, – а теперь расскажите мне про тех бандитов, что приходили в ваше заведение и задавали вопросы о мисс Стоун. Они приходили до или после того, как Элизабет съехала?

Зрачки женщины забегали из стороны в сторону, а затем она гневно нахмурилась и с негодованием воззрилась на детектива.

– Откуда вам известно…

– Не от кого-то из ваших работниц, миссис Брайант, – заверил Джеймс. – Мне рассказали об этом внимательные завсегдатаи из заведения напротив. Эти ребята приходили в паб, но я уверен, что первым делом они захаживали именно сюда.

– Да, двое мужчин в мятых костюмах действительно приходили сегодня в полдень, – миссис Брайант оперлась на стойку и чуть склонила голову, делая вид, что проверяет какие-то записи в журнале.

– Чего же они хотели?

– Они спрашивали, куда отправилась мисс Элизабет. Я ответила, что мои постояльцы не отчитываются передо мной, когда меняют место пребывания. Мисс Стоун съехала очень рано, еще до рассвета. За ней приехал экипаж с молодым джентльменом. Насколько я поняла, он из театра, но я не знаю его имени, он не представлялся и не проходил дальше холла. Мистер Бигль и этот джентльмен помогли перенести мисс Элизабет ее чемоданы, и она очень быстро покинула это место. Думаю, она спешила.

– Как выглядел мужчина, с которым уехала Элизабет?

– Хорошо одетый, статный, с коротко остриженными светлыми волосами. Но вид у него был немного усталый, знаете, бледность, круги под глазами и щетина на лице… почти как у вас.

Маккензи кивнул и задумчиво пожевал губами, а миссис Брайант продолжала:

– Он был вежлив и, как мне показалось, образован. Он заплатил за неудобства, вызванные неожиданным отъездом Элизабет и сказал, что позаботится о своей работнице. Потому я решила, что, должно быть, это был ее агент из театра. Я слышала, что Элизабет называла сего молодого человека Томасом.

– Вы сообщили то же самое тем головорезам, что приходили справляться об Элизабет?

Управляющая покачала головой.

– Нет. Хотя они и пытались рядиться джентльменами и представились сыщиками Скотланд-Ярда, их облик и манеры не оставляли сомнений, что они отнюдь не джентльмены. Я заметила на руках одного наколки, горло второго было покрыто шрамом, как у висельника. Он пытался скрывать его под воротником рубахи, но это удавалось ему с переменным успехом.

– О чем еще они спрашивали?

– Они спрашивали об Эдит Тейлор. Как она выглядела, не возвращалась ли сюда, видел ли ее кто-то из прислуги. Спрашивали про Анну, про то, как долго Элизабет с дочерью проживали здесь и в какой комнате они селились. Потом они поднялись и осмотрели комнату Элизабет. Тогда еще в ней не было новых постояльцев, и одна из горничных как раз прибиралась, посему я позволила им войти.

– Могу ли я осмотреть комнату?

– Исключено! В нее уже заселились новые жильцы, и я не хочу, чтобы их беспокоили! – управляющая с раздражением ударила ладонью по стойке. – Послушайте, мистер детектив, я понимаю, что пропажа девочки – дело серьезное. Но мой пансионат и так потерпел достаточные убытки из-за всего этого! Многие жильцы съехали, потому что устали от постоянного присутствия полиции, всевозможных обысков, опросов и наблюдений.

– Я все понимаю, миссис Брайант. Прошу у вас прощения за беспокойство.

Женщина кивнула, черты ее лица заметно смягчились.

– Желаю вам удачи, сэр, – сказала она. – Я не очень близко знала мисс Стоун, но поверьте, я знаю, что такое потерять ребенка! Ей пришлось нелегко. Я надеюсь, вам удастся хотя бы пролить немного света на это трагическое происшествие. Никто не заслуживает такого… Никто.

Маккензи кивнул, попрощался с управляющей и вышел на оживленную улицу. Он сразу поймал проезжающий мимо кэб и поехал в контору. Пока повозка тряслась по проплывающим мимо улицам, в этот час забитым всевозможным транспортом, от маленьких кэбов до роскошных карет и груженных товарами телег, устраивающих заторы на мостах, ему удалось немного вздремнуть. Добравшись в Уайтчепел и поблагодарив извозчика, он расплатился, посмотрел на часы, показывающие четверть девятого, и медленно побрел по скудно освещенным улицам к своей конторе, обдумывая возникшие обстоятельства дела и куря сигарету.

В целом, он посчитал первый день расследования достаточно плодотворным. Не то, чтобы он раскрыл какие-то новые факты, но ему удалось создать для себя общую картину и узнать некоторые подробности, которые ему не сообщила бы Элизабет. Единственное, что отдавалась в его груди неким постукивающим чувством тревоги, это ее неожиданный отъезд из пансионата. Он понимал, что спешка наверняка была вынужденной. Быть может, она заметила, что за ней следят. Но кому нужно было следить за женщиной, потерявшей ребенка? Возможно, Джон Уинслоу недооценил степень участия банд в этом деле. Возможно, именно они похитили Анну, а теперь пытались запугать ее мать, чтобы она не продолжала поиски.

Но что было в этой девочке такого особенного, что заставило бандитов похитить именно ее?

Маккензи достал ключ и хотел было открыть дверь конторы, но заметил, что она уже была приоткрыта. Пробубнив ругательство, он прислонил трость к стене и достал коробок спичек. Чиркнув концом спички, Джеймс прикрыл огонек ладонью и осмотрел грубо взломанный замок. Это была не тонкая работа искусного взломщика, использующего инструменты – дверь протаранили чем-то тяжелым, едва не выбив замок из гнезда и откромсав часть деревянной панели.

Джеймс прислонился спиной к стене и сунул руку в глубокий карман пальто, оборудованный специально вшитой кожаной вставкой, имитирующей холстер для его «Ремингтона 1890». Рифленая рукоятка из темного ореха легла в ладонь. Плавным движением он вынул длинноствольный револьвер из кармана. Черная вороненная сталь блеснула в свете газового фонаря.

Это был исключительно редкий образец, купленный за баснословные деньги у пьяного американца, проигравшегося в карты в пабе на Стрэнде. Американец по имени Сэм ввез револьвер в обход таможни, подкупив нужного человека по прибытию. Налакавшись виски, он поведал детективу, что собирается убить жену, сбежавшую с неким молодым местным аристократом. Сэм обивал пороги его особняка несколько дней, держа «Ремингтон» за пазухой и собираясь показать этому наглому англичанишке, что такое настоящий ковбой, прострелив ему колени из своего грозного оружия. В итоге, вместо того чтобы сделать дело, он напился, снял проститутку и проиграл все деньги ирландским шулерам, в связи с чем был готов использовать револьвер уже против них.

Маккензи удалось отговорить Сэма от этих рискованных замыслов. Он снял американцу комнату в ночлежке, а наутро убедил его отдать револьвер взамен на сумму, за которую тот смог бы добраться до Ливерпуля, отплыть в Нью-Йорк, а затем железной дорогой вернуться в родной Техас. Тогда, три года назад, дела у Маккензи шли хорошо, к тому же у него была возможность продать некоторые оставшиеся фамильные ценности, что держало его на плаву, когда клиентов было не так много. Он не пожалел о своем приобретении ни на минуту. За это время револьвер еще ни разу не выстрелил в кого-либо, хотя детектив время от времени упражнялся на стрельбище и регулярно чистил и смазывал оружие. Закупка американских патронов «Уинчестер» крупного калибра для револьвера оказалась нелегкой задачей, но со временем ему удалось сыскать поставщика, ввозившего товары из-за океана, и детектив купил три коробки патронов про запас.

Теперь, стоя в полумраке на безлюдной улице у взломанной двери в собственную контору, он взвел курок большим пальцем и напряг слух. Из-за двери не доносилось ни звука, но если даже кто-то пришел, чтобы убить его, взломщик мог затаиться за столом или в углу возле камина.

Джеймс вышел из укрытия и со всей силы пнул дверь так, что она отлетела к стене. Прежде чем дверной проем открылся, он возвратился на прежнее место. Ни выстрела, ни какого-либо шороха не последовало, тогда детектив, держа массивный револьвер перед собой и вынув из ножен кортик, ступил в темноту, низко пригнувшись и стараясь не шуметь.

Он сразу понял, что именно не так: из угла, где располагался камин, шел сильный жар, несмотря на то, что дверь была приоткрыта. Внутри стоял тяжелый землистый запах с примесью серы. Это объяснялось тем, что в очаге пылал почти весь его недельный запас угля вперемешку со стопками бумаги и даже книгами в твердых переплетах. Остатки угля, что не вместились в очаг, были рассыпаны по ковру.

Убедившись, что в конторе никого, Джеймс убрал кортик в ножны, быстро подскочил к камину и прикрыл заслонку, чтобы уменьшить приток воздуха, распалявшего топливо ещё сильнее, и, подняв с пола кочергу, потрогал её конец. Он был ещё теплым. Ублюдки, что вторглись в его контору, покинули её не так давно.

С помощью кочерги Маккензи равномерно распределил уголь по решетке, распрямился и вытер пот со лба. Его руки чуть дрожали. Неверными движениями он достал из кармана портсигар и прошёл к столу, стараясь не натыкаться на опрокинутые стулья со сломанными ножками.

– Вот же дьявольщина, – почти бесстрастно промолвил Маккензи и обхватил губами сигарету.

Он зажег спичку, сначала прикурил, а затем поджег фитиль висящей над столом масляной лампы. Первым, что бросилось в глаза, когда он посмотрел на стол, была неровная надпись, вырезанная на столешнице острием ножа:

«ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ».

Огорченный хозяин положил револьвер на стол и со вздохом поднял с пола любимое кресло. Как он и ожидал, кожаная обивка была истерзана ножом, рваные полосы шли от самого верха спинки до сиденья. Уже присев, он заметил, что ящики в столе отсутствуют. Скорее всего они тоже лежали где-то на полу разбитыми грудами.

Маккензи снял с головы цилиндр, достал из кармана пиджака платок и протер взмокшие виски. Табак постепенно свел дрожь в руках на нет, успокоил разум и привел его в равновесие. Он взял тяжелый револьвер в ладонь и, направив ствол в потолок, аккуратно спустил курок большим пальцем в прежнее положение. Затем он приоткрыл зарядное окно и прокрутил барабан до тех пор, пока пустая камора, оставленная незаряженной для безопасности, не встала напротив бойка. После этого простого действия Джеймс вернул оружие на покореженную столешницу. Он был даже рад, что не пришлось использовать его против кого бы то ни было. Пусть даже взломщики разгромили ему контору, стрелять в человека было крайней мерой.

Ему захотелось выпить, но поход к бару оставил Маккензи еще более разочарованным. Весь небольшой запас выпивки, а именно, пара бутылок виски и початая бутылка бренди, отсутствовали, а под подошвой его ботинок хрустели осколки разбитых бокалов. Теперь сомнений в том, что это дело рук отъявленных бандитов, не оставалось. Только им бы пришло в голову не разбить, а унести алкоголь с собой. Джеймс был почти уверен, что те двое типчиков, что посещали пансионат миссис Брайант, посетили и его контору, оставив после себя жесточайшие разрушения. Что же, по крайней мере управляющая и бармен составили для него достаточный список примет, по которым он мог хотя бы постараться разыскать этих ублюдков: мятые костюмы, шрам висельника и наколки на руках.

Джеймс сходил на улицу за тростью, прикрыл за собой дверь и повесил пальто и цилиндр на вешалку. Он собирался приставить к сломанной двери кресло и провести ночь в конторе, устроившись на узкой потертой тахте у стены, а уже наутро найти мастера, который бы починил замок и пригласить горничную для уборки. Благодаря гонорару, выплаченному Элизабет, он был в состоянии покрыть эти расходы.

Маккензи сделал быструю уборку, вернув разбросанные книги на полки и собрав рассыпанный уголь обратно в ведро. Груду обломков, что раньше была парой приличных стульев, детектив сложил рядом с камином, намереваясь использовать их как топливо.

Наведя возможный порядок, он разложил на столе то немногое, что у него было касаемо нынешнего дела. Газетная вырезка с объявлением Элизабет, фотография маленькой Анны и литографический портрет няньки Эдит Тейлор. К этому добавилась листовка из театра «Лирик» и описание пары бандитов, что Маккензи держал в голове. Не так много для одного дня расследования, но, если события продолжат развиваться так же стремительно, возможно, ему удастся пролить хоть какой-то свет на суть происходящего. Теперь, после того, как Элизабет в спешке покинула пансионат, Джеймс уверился в правоте слов Уинслоу. Вероятнее всего, клиентка что-то скрыла от него. Но почему?

Закурив, Джеймс не разуваясь прилег на тахту. Он смотрел во мрак, за пеленой которого скрывался потолок его конторы, и напряженно размышлял, понимая, что этой ночью ему не уснуть.

Глава VI.

17 августа 1889 года.

Перо дрожит в моей руке, чернила расплываются на бумаге вместе с моими слезами. Я пытаюсь вести записи, изливая душу единственному собеседнику, коему могу довериться – своему дневнику, но слова кажутся столь пустыми и тщетными перед лицом случившегося.

Мы сделали это. Выполнили ритуал. Мерзость, от коей меня тошнит не только телесно, но и душевно, преследует меня каждую минуту. Я чувствую себя грязной, оскверненной. Прежде чем мы совершили это с Артуром, был Эдвард и его неуклюжие, полные отчаяния попытки. Теперь я не ведаю… чье дитя растет во мне? Эта мысль терзает меня, не дает покоя ни днем, ни ночью. Я словно разрываюсь на части между отвращением и надеждой, между страхом и… чем? Неужели я все еще способна на любовь? Или мои чувства к Эдварду – это притворство, иллюзия, а причиной этому остается моя наивная надежда на приличный брак? Хотя, как этот брак может быть приличным? Особенно после всего, что случилось.

Эдвард до сих пор терзается своими безответными чувствами к миссис Д. Вчера я слышала, как он плачет во сне, одурманенный вином и лауданумом. Порой он пытается что-то писать, но, мне кажется, что чаще чем романы, он сочиняет стихи или очередные письма, которые потом сжигает. Так как он стал реже отлучаться из дома, я понимаю, что его встречи с ней на этом завершились. Хотя бы это во благо!

Мы с Эдвардом делаем вид, что у нас наконец получилось. Иногда он приходит ко мне по утрам и целует меня в живот. Мой живот еще не подрос, но мне кажется, что я уже чувствую, как внутри меня зарождается жизнь. Все это сопровождается множеством иных изменений, кои я подмечаю в себе. Сперва я полагала, что это состояние вызвано пережитым и тем, о чем я узнала почти три месяца назад, но доктор подтвердил, что я жду дитя. Эта весть одновременно обрадовала и напугала меня. В первое время я перестала есть, но Марта, моя дорогая Марта, очень старалась радовать и отвлекать меня. Только с ее помощью мне удалось восстановить аппетит, и теперь, сидя в своей комнате, глядя в окно, за которым я вижу, как природа постепенно меняет свой лик с летнего на осенний, я предвкушаю завтрак почти с тем же наслаждением, с коим я предвкушала его в то злосчастное утро, когда мои наивные мечты рассыпались в прах.

Артур ведет себя как заботливый родитель, готовящийся стать дедушкой. Он не прикасался ко мне с тех пор, как узнал, что я наконец беременна, но созвал соседей и партнеров на праздничный ужин, чтобы обнародовать эту весть. На ужине присутствовали мои ничего не подозревающие родители. Они выглядели счастливыми, а мой отец, как мне показалось, будто вздохнул с облегчением.

Моя сестра Элизабет не присутствовала. Ее ссора с отцом из-за отказа выйти замуж и побега из дома заставила отца вычеркнуть ее имя из нашего рода. Поначалу я осуждала и не понимала легкомысленный поступок сестры, хотя, конечно, не переставала любить и скучать по ней, но сейчас, когда мое собственное положение настолько ужасно, я жалею, что не последовала за ней, когда она звала, и даже восхищаюсь ее смелостью. Мать шепнула, что они с Элизабет поддерживают тайную переписку, и что Элизабет живет в Лондоне под чужим именем и работает официанткой в пабе. Я молюсь за нее каждую ночь.

С того ужина прошло уже две недели, Артур больше не посещал меня, но приставил ко мне нового слугу, который прибыл в поместье недавно. Это молодой чернокожий мужчина по имени Гектор. Я ничего не знаю о нем, но Марта говорит, что он прибыл из доков Ливерпуля, где стоят корабли Артура. Из рассказов других слуг, она узнала, что этот Гектор плавал на корабле Уитмора. Должно быть, Артур подобрал его в Африке еще мальчиком, но теперь этот молодой молчаливый мужчина стоит за моей дверью, почти не отходя от нее. Из всех слуг он единственный, кому разрешено не носить униформу, поэтому я постоянно вижу его в обычном повседневном костюме, как у Эдварда или самого Артура. Похоже, остальные слуги его боятся.

Большую часть времени я провожу дни в уединении с моими думами, лишь порою пытаясь отвлечься книгами, краткими прогулками или уроками на фортепиано, но все это уже внушает мне отвращение. Я чувствую, что сойду с ума, если не найду своему времени некое полезное применение. Сегодня я собираюсь сама пойти к Артуру и обсудить с ним мое будущее. Еще я хочу убедиться в том, что моей семье больше ничего не угрожает. Артур Уитмор должен пообещать мне, что он простит отцу его долги, когда я рожу ему сына! Или, вернее, рожу внука, ведь о нашей тайной связи никто и никогда не должен узнать…

Эмили захлопнула кожаный переплет дневника и уставилась долгим взглядом на надвигающиеся издали тяжеловесные глыбы туч, за коими пряталось полуденное солнце. Теперь ее утро начиналось поздно, потому что большую его часть она проводила в постели, стараясь забыться, не думать, не существовать.

Сегодняшнее хмурое утро не стало исключением. Пробудившись рано, она попила воды из графина на туалетном столике, спешно справила нужду в ночной горшок и опять зарылась в перину.

Когда она проснулась окончательно, Марта сызнова разожгла очаг, добавила к углю немного поленьев из свежей хвои, как просила Эмили, дабы придать своей одинокой обители хоть какой-то уют за счет аромата и потрескивания древесины в камине. Умывшись в раковине у стены, миссис Уитмор ожидала позднего завтрака и писала изящным почерком строку за строкой в дневнике, чему мог бы позавидовать даже ее супруг Эдвард. Вдохновение нахлынуло на нее с особой силой, когда за окном засверкали молнии и раздались первые далекие грохотания небесной колесницы.

Подле письменных принадлежностей на гладкой поверхности стола стояла изящная шкатулка из слоновой кости – подарок супруга на минувшее Рождество. Шкатулка закрывалась на маленький замок, ключик от которого Эмили всегда носила при себе. Она прятала шкатулку под подушкой, надеясь, что столь важный предмет, хранящий ее тайны и мысли, никогда не обнаружится кому-то постороннему. Учитывая то, что именно было в нем изложено за последние месяцы, она не смогла бы доверить написанное даже самым близким людям, таким как мать или сестра.

– Гектор все еще у двери? – нарочито громко вопросила Эмили, когда Марта отворила дверь, неся тяжелый поднос. – Он до сих пор считает себя сторожевым псом? Не пора ли ему заняться другими делами?

Служанка закрыла за собой дверь и поставила поднос на стол перед Эмили. Аромат травяного чая наполнил комнату. На подносе стоял чайный набор из фарфора, молочник и легкий завтрак из вареного яйца в изящной подставке и свежих нарезанных фруктов и овощей.

– Он и не отходил от нее, Эмили, – Марта наконец научилась называть хозяйку по имени, на это ушло время и несколько вспышек гнева. – Думаю, и не отойдет. Он даже завтракает у вашей двери. А когда ему все же требуется отойти, его заменяет помощник.

Эмили покачала головой и ударила чайной ложкой по яйцу, а затем принялась медленно и осторожно счищать с него скорлупу. От горячего яйца шел пар.

– Я намереваюсь обсудить это с Ар… с лордом Уитмором. Меня смущает присутствие чужих мужчин за моей дверью. Эдвард говорит, это ради моей же безопасности, но я очень сомневаюсь, что дело в этом. Да и какая опасность может мне грозить?

Марта, проверив очаг и поворошив в нем кочергой, распрямилась и пожала худыми плечами.

– Это знает только лорд Уитмор, – Марта улыбнулась. – Наверняка он просто проявляет заботу о своем будущем внуке.

– Излишнюю заботу, – мрачно промолвила Эмили. – Ты свободна, Марта. Я желаю побыть одна. Закончишь здесь, когда я покину комнату.

Служанка поклонилась и удалилась, тихо прикрыв за собой дверь.

Эмили отложила недоеденное яйцо и вновь уставилась в окно. Она старалась выглядеть беззаботной и непринужденной, но это выходило у нее не всегда. В это утро она чувствовала себя особенно взволнованной, ведь впервые за долгое время она вновь намеревалась остаться с Артуром наедине.

Ее взор невольно упал на вьющуюся к горизонту дорогу, ведущую к дальнему уголку поместья – охотничьему домику Уитмора, его иной обители, где он любил уединяться, когда не пребывал в своем кабинете или покоях. Именно туда он повез ее в то проклятое утро.

Это случилось рано, еще до рассвета, небо только начинало светлеть. Экипаж ожидал снаружи, вся прислуга была собрана в главном зале под зорким присмотром камердинера. Его задачей было удерживать там обитателей, пока Артур не разрешит их выпустить. Причины не объяснялись. Эдвард спал в своем кабинете, Эмили слышала его храп, когда покидала комнату, одетая в длинную темную накидку, стыдливо спрятав лицо под вуалью, хотя по пути ей никто так и не попался.

Артур ждал во дворе. Он сам управлял лошадью, пока Эмили, трясясь, сидела внутри за закрытой дверью, которую он предусмотрительно запер на замок на случай, если молодая леди вдруг решится на глупость. По пути она старалась не мыслить, куда и с какой целью лорд везет ее, но чувство, что она едет на собственную казнь, не покидало до того самого момента, когда подвеска экипажа скрипнула, остановившись на щебневой насыпи перед двухэтажным каменным строением.

– Мой отец оставил мне кучу долгов, ветхий дом и этот охотничий домик с угодьями, полнившимися куропатками, фазанами и зайцами, – он подал ей руку в перчатке и помог слезть с подножки. – Как ты понимаешь, Эмили, мне пришлось отстраивать все заново, чтобы моя семья жила лучше, чем жил я, когда был членом семьи Уитмор под управлением моего отца.

Эмили глубоко вдохнула свежий воздух и обозрела раскинувшуюся перед ней местность с холмами и полянами, отделенными густыми, но редкими перелесками. Домик располагался на холме, под которым стелился густой туман, скрывающий дорогу назад. Женщина обернулась и посмотрела на домик из камня, больше напоминающий башню старинного замка с небольшими окнами, защищенными решетками, и массивной арочной дверью из темного дуба. Из дымохода валил дым, кто-то подготовил дом заранее.

– В юности я любил это место более, чем собственный дом, – продолжал Артур, держа ее за руку и ведя к двери. – Этот дом давал мне уединение, покой и вдохновение. Здесь я планировал свои будущие операции, что обеспечили мой род солидным капиталом. Ты ведь слышала, что когда-то я занимался торговлей в Африке?

Эмили кивнула, всеми силами стараясь заставить свою ладонь не дрожать в его костлявых пальцах, прикосновение которых ощущалось даже сквозь ткань перчаток. В горле у нее пересохло и, казалось, было нечем дышать. Она пожалела, что не выпила несколько порций виски, перед тем как выйти во двор. Это бы помогло ей пережить показавшуюся долгой поездку куда легче.

Артур отпустил ее и засунул руку в карман пальто.

– Не страшись интерьера, Эмили, – связка ключей звякнула у него в ладони, – он может показаться тебе несколько диким. Я привозил с собой бесценные дары и трофеи африканских племен, с коими имел те или иные дела. Они выглядят пугающе, но совершенно безобидны.

Он открыл тяжелый замок, откинул засов и отворил дверь с негромким скрипом. Она вошла первой, слыша только стук собственного сердца в груди. Хотела бы и она быть такой же спокойной и невозмутимой, как старший Уитмор, но испуг почти наверняка читался на ее лице невооруженным глазом, и Артур видел его и без очков. Нет, он даже не видел, он чувствовал, как хищник чувствует страх настигнутой жертвы.

Половицы заскрипели под ее стопами. Запах внутри был тяжелым и густым, с примесью пыли, дыма и чего-то, как и предупреждал Артур, дикого и звериного. Эмили видела пылающий огонь в камине, перед которым лежала шкура экзотического животного, судя по всему, льва, ибо она заметила что-то схожее с гривой. Над камином, прямо под закопченным дымоходом, висели три деревянных маски, грубо вырезанные и раскрашенные поблекшими от времени желтыми и синими красками. Черты масок были искажены злобными гримасами, пустые глазницы, толсто обведенные красным, будто пристально следили за вошедшей.

– Господи… – одними губами промолвила Эмили и ухватилась за воротник, дабы облегчить дыхание.

Однако легче ей не стало.

В углу, вмонтированные в доски пола и закрепленные цепями к стенам, стояли два гигантских слоновьих бивня, пожелтевших от времени. Их острые искривленные концы, направленные друг на друга, образовали что-то вроде арки. Над бивнями на железных кованых держателях красовались длинные копья с острыми каменными наконечниками.

– Ну как? – с самодовольной улыбкой спросил старший Уитмор. – Впечатляет, не правда ли?

Эмили кивнула и продолжила осмотр, пройдя вглубь комнаты, добрую часть которой занимал гигантский кожаный честерфилд. Подле стоял обшитый шкурой барабан, служащий вместо столика. На его плоской поверхности гостья заметила бутылку вина и пару бокалов.

Артур Уитмор, как истинный джентльмен, принял у Эмили накидку и повесил ее на вешалку из рогов антилопы.

– Присаживайся, дорогая, я налью тебе вина, а сам схожу наверх и переоблачусь. Чувствуй себя как дома.

Вино было очень кстати. Оставшись одна, Эмили без промедлений осушила бокал. Голова пошла кругом, и ей стало душно. Ведая, куда и с какой целью направляется, леди избрала весьма скромный наряд: блузку оливкового цвета с длинным рукавом и высоким воротом и велосипедную юбку, под складками коей скрывались разделенные штанины, подобные панталонам. Она надеялась, что такой костюм, обычно используемый для поездок на велосипеде, отобьет у лорда всякое желание осуществить задуманное. Правда, теперь она убедилась, что Артур куда более жаждет получить наследника, чем ее саму, а потому, вероятнее всего, ее внешний вид не имел никакого значения.

Налив себе еще бокал, она присела на диван, продолжая осматривать увешанные охотничьими атрибутами стены. Длинные ружья блестели в первых солнечных лучах, проникнувших в окна. Набитые головы косуль и волков висели у потолка, местами стены покрывали ткани с необычными африканскими узорами, а вдоль стояли деревянные сундуки, обитые железом, и большие плетенные корзины. Кое-где по полу помещения были расставлены красочные чучела птиц. Эмили видела иллюстрации подобных птиц в журналах, но не могла вспомнить их названий.

Взор молодой леди метался из стороны в сторону, пока она представляла, что попала в музей диковинок из далеких стран. Лорд Уитмор стоял на ступеньках лестницы и наблюдал за ней с едва заметной на тонких губах улыбкой. Его глаза блестели от удовольствия. Он наслаждался не только тем, что Эмили трепетала перед ним, как загнанный в ловушку зверек, но и ее явно заинтригованным взором, окидывающим то один, то другой предмет интерьера, который он лично создавал в этом уголке спокойствия и уединения.

– Здесь нас никто не потревожит, – сказал он, спустившись. – Ты можешь быть покойна. Ни одна живая душа в доме не узнает, что мы с тобой были здесь наедине. Я обо всем позаботился.

Он был одет в белую безукоризненно выглаженную рубашку, коричневый шерстяной жилет и брюки. Его лысая голова лоснилась от пота. Похоже, старик тоже нервничал, и это заставило Эмили на миг улыбнуться. Правда, вскоре она узнала причину его волнения. И она крылась вовсе не в ее присутствии.

– Я понимаю, что тебе, как и мне, хотелось бы поскорее покончить с этим и удалиться отсюда. Но вначале нам нужно выполнить некий ритуал.

– Какой ритуал? – встревожилась Эмили.

Старик вздохнул, налил себе вина и присел на диван на расстоянии вытянутой руки от нее.

– Когда плавал в Африку в молодости, я провел месяцы в поисках золотой жилы или месторождения алмазов. Я верил, что это могло сделать меня богатым в один миг, но и было сопряжено с риском и потерями. Лишения и болезни зачастую уносили куда больше жизней, чем столкновения с местными племенами или дикими зверями, с которыми моя охрана не была обучена сражаться. Ремонт судов после плавания, наем новых членов команды взамен выбывших, закуп провианта, оружия и медикаментов… – Артур покачал головой, мысленно уносясь не несколько десятилетий назад. – В свою первую экспедицию я отправился на одном единственном бриге, нас было около тридцати человек. Чтобы купить это судно мне пришлось продать кое-что из ценностей рода и залезть еще глубже в долги, но в конечном итоге, невзирая на то, что я потерял половину людей, мы все же возвратились и даже кое-что заработали. Во вторую экспедицию, как казалось мне и моим компаньонам, мы были куда лучше подготовлены и вооружены… что оказалось неправдой.

Артур усмехнулся и немного помолчал, отпив из бокала и посмаковав терпкий напиток.

– Если и первая экспедиция научила нас кое-как противостоять болезням и диким животным, то вот к встрече с воинственным племенем Мунгу’ба мы оказались совершенно не готовы. Мунгу’ба на их наречии, как мы позже узнали, означало, люди бога. Они были рослыми, – куда выше, нежели те дикари, коих мы встречали ранее, – дюжими и черными, как сама тьма! Они передвигались только ночью, а днем прятались по своим пещерам и хижинам, вкопанным в землю в глубине лесов. Другие племена шли навстречу и зачастую готовы были обменивать ценные для нас товары на дешевое пойло, от которого воротило даже самых непритязательных матросов, либо на сигары или какую-то другую блестящую чепуху вроде дамских зеркал, медных браслетов или бус из стекла, что мы им предлагали в огромных количествах, выдавая все это за сокровища. Но Мунгу’ба не интересовали наши дешевые фальшивки. Они убивали нас и отнимали оружие и провизию. Их воины нападали на наши лагеря и торговые посты среди ночи, оставляя после себя раненых и убитых, и даже отряд морских пехотинцев королевского флота, что направился по следам дикарей вглубь материка, пропал без вести.