«Ему и больно и смешно» бесплатное чтение

Глава первая. Фантастическая реальность

На сома

Даже не знаю, с чего начать.

      Позвонил Духов и говорит, поедем, дескать, на Днепр, сома ловить. Эк, хватил! На Днепр!

      Во-первых, от Москвы до Днепра далеко, на поезде ехать. Во-вторых, выходные у меня заняты – надо детей навестить. Ждут папочку, надеются. В-третьих, я работаю и, между прочим, заслужил, чтобы в субботу придавить задом диван и бездумно уставится в телек. И, в-четвёртых, самое главное, моя юность, увы, миновала. Просыпаясь утром, я не чувствую лёгкости и встаю с кровати осторожно, чтобы, не дай бог, чего не отвалилось.

      Это всё, так сказать, на одной чаше весов, а на другой… На другой – Сеньков, который что-то там, на далёком Днепре, уже организует. Может, провизию заготавливает, может, крючки затачивает. Охота, конечно, повидаться с Сеньковым. Потом – Духов. Охота и с Духовым повидаться. Ещё – Днепр. А вдруг окажется живописный закат? Или рассвет? А вдруг, и правда, поймаем сома? (Во что, к слову, совершенно не верится). И вообще, может, я там увижу такое, такое, какое… Не знаю, какое, но очень ценное, о котором буду помнить до конца дней своих…

      Короче говоря, сначала я сдрейфил: нет, мол, Духов, не поеду – у меня дети, ёлка. А Духов – хитрый. Жаль, говорит, придётся сома ловить без тебя, но ты всё же подумай, прикинь, время ещё есть. (Нашёл-таки слабое место. Я на повторное приглашение отвечаю непременным согласием). Чувствую, в голове план закопошился, значит, дело пошло, – надо ехать.

***

      …Представил, как всё будет. Утром сажусь в поезд. Погода изумительная. Солнышко. Оно заглядывает в окна, показывая пассажирам вагонную пыль. Дети галдят, возбуждённые предстоящей поездкой. Взрослые деловито устраиваются, прячут под сиденья поклажу. Провожающие ходят по перрону и радостно покуривают, – поезд вот-вот отойдёт, и можно будет вернуться к своим делам, снять с себя ответственность за отъезжающих. Я уютно устраиваюсь у окна и достаю любимого Паустовского. Колёса стучат на стыках, за окнами летит зелёное лето, и ничто не мешает насладиться непревзойдённой русской прозой.

Потом – Сафоново. День в разгаре, из его горячих недр выезжает перрон. На перроне стоит Духов. Он сосредоточен. Глаза его скользят по вагонным окнам. Одно. Второе. Третье. Наконец, они встречаются с моими, и пухлые антохины губы разъезжаются. Мы трясём руками, хлопаем друг друга по спинам и идём к вокзалу. Он пытается взять у меня сумку, но я не отдаю, – не калека, поди. Сафоново – небольшой город. Конечно, большинство домов здесь частные, окружённые садами и палисадниками. Родители Духова живут в одном из них… Картина становится размытой. Я не могу представить этих людей. Какие они? Чем занимаются? Можно лишь предсказать, что они любят своего сына, который не очень часто их навещает.

Ага! Вот и Небожитель. На легендарном «Днепре» с коляской. В клубах сизого дыма, чёрных очках и майке с крупной надписью “SEX”. Его Звёздная Непревзойдённость – Сеньков. «У нас в деревне были тоже хипаны, но все, увы, уже давно поумирали», – пел когда-то Шевчук. А наш-то – Михалыч – жив-здоров, вон, патлы отпустил, как молодой.

– Юрий Михалыч! Сеньков! – дай я тебя обниму.

– Ура Сенькову, Магистру Супергалактики и его верному Санчо Панса, Проводнику Духову! Даёшь сомятину! Ну, трупоеды, держитесь! Слыхали про SUPERNATURE?..

Дальше – как во сне. Настойка Бабы Гали, тихий вечер над Днепром, комары, костёр. Мы бестолково мечемся в воде, пытаясь ухватить скользкое и сильное тело. Сом!!! Только бы не порвалась леска, а уж мы его…

***

Сафоново – сравнительно молодое поселение, известное под этим названием с 1859 года. Говорят, название пошло от православного имени Софоний. Этот Софоний, вероятно, проекция имени Софон, которое носил внук Геракла. Софон означает спрятанный Богом (древнееврейское). И действительно, в каком-то смысле Сафоново прячется в тени матёрого исторического соседа – Дорогобужа, которому перевалило за 850 лет.

В окрестностях города родился маршал Тухачевский, который ловко рубал белых во время гражданской войны, и которого позже расстреляли по приказу Сталина, как врага народа.

Из других достопримечательностей можно назвать реку Вопец, с названием которой ещё предстоит разобраться, и продукцию местного завода – тиристоры возбудительные – устройства, которые, чувствую, скоро мне понадобятся…

***

Прошло положенное количество дней, и теперь мне не надо напрягать воображение, чтобы увидеть будущее, ибо событие свершилось. Стоит ли упоминать, что жизнь действительная оказалась не такой, как я заранее пытался её увидеть, но, с другой стороны, многое удалось предугадать.

Во-первых, вокзал Сафоново, как я и думал, оказался справа по ходу поезда, во-вторых, смоляне встречали так радушно, как только в провинции ещё умеют встречать.

…Поезд прогрохотал по мосту через Вопец, в котором барахтались сафоновцы, и через десять минут остановился у вокзала. Я выкатился из вагона в полуденное тепло. Вот и Духов. Он надёжен, как бронепоезд. У него всё крепкое: взгляд, неторопливая поступь, ухватистые движения. Даже в том, как он отирает от пота лицо, проглядывает добротность и основательность. Он и не думает отбирать у меня сумку. Просто – здоровается и ведёт знакомить с «дядей Игорем». Дядя Игорь в каком-то смысле семейная знаменитость, потому что он работает на «Радио России» диктором. Дядя Игорь без усилий помог мне, когда я споткнулся на сочетании «до Дорогобужа» – как-то не сразу мне удалось это выговорить. «Что же ты, мальчик!», – прочитал я в его глазах, – «двух слов произнести не в силах?».

Мы идём к автостанции. Очевидно, начинает работать план, который мне пока неведом. Духов покупает билеты, и мы садимся в автобус. Автобус проворно покидает Сафоново. По обеим сторонам дороги начинают мелькать перелески, поля, крестьянские домики. Пейзаж умеренный, привычный русскому глазу. Нельзя только забывать, что миролюбие окрестных картин обманчиво: в стерне скошенного хлеба прячутся кусачие мухи, в лугах нет прохода от слепней, а над берегами рек и прудов звенят комары. (Это предупреждение для тех, кто вздумает устроить романтическую прогулку по нашей среднерусской сторонке, не защитив как следует тело от насекомых). Одна из деревень называется Василисино. «Вот деревня Василисино», – говорит Духов. И замолкает. Не объясняет, отчего это Василисино требует специального внимания. Я помню, конечно, Василису, и Духов её помнит. Молодая женщина, которая однажды посетила нашу компанию. Её стихи не всегда мне были понятны.

«Мысли клеткой сомкнулись.

Не прорвется сквозь частые прутья

ни разговоров, ни лиц, ни улиц

гомон. Между причиной и сутью

кружу. Терновым венцом вопросы

извечные. Можно ль найти ответы?

А где-то

грозы,

закаты ныряют в лето,

земля

тонет в цвете и свете,

тополем опушенный ветер

в травах свистит.

Где я?

Заперта в бесконечности».

«Жила здесь когда-то знаменитая Василиса», – говорю Духову. Он кивает в знак согласия.

Дорогой узнаю, что наша цель – посёлок Верхнеднепровский, в котором нас ждёт Сеньков. Это молодое поселение, возникшее в верховьях Днепра в качестве приложения к большому химическому заводу под названием «Азот». Этот самый «Азот» строился на закате советской власти. Он рос, мужал и старел вместе с посёлком. Трудно сказать, кто из них постарел больше. Наверное, посёлок. Крылечки у домов провалились, тротуары разъехались, и всё покрыл вездесущий бурьян. Завод всегда вёл посёлок за собой, как поводырь слепого. В прежние времена, помимо основного продукта – минеральных удобрений – «Азот» выпускал серную кислоту. Вредные вещества разлетались во все стороны, убивая растения и животных. Посёлок терпел. (А что сделаешь, другой работы нет). Потом кислоту закрыли, и посёлок вздохнул с облегчением.

… – Где же Михалыч? – Духов медленно оглядывается по сторонам.

Мы стоим на центральном перекрёстке Верхнеднепровского. Машины и пешеходы редки. Движутся они неспешно.

– Вон он, снимает нас, – говорит Духов. Я вижу, как Сеньков опускает аппарат и идёт к нам по диагонали перекрёстка. Весь в джинсе…

Пока устраиваются подготовительные дела, Сеньков потчует нас на кухне коньяком. По-видимому, это местный брэнд под названием «Кутузов». На этикетке действительно изображён фельдмаршал Кутузов, который ходил в этом районе с войском. Сначала – уходя от Наполеона, потом – догоняя его. Рыбалка, кстати, намечена на месте, где во время войны стоял лагерь (не помню, наш или французский). Сам Магистр не пьёт, но удивительно интересно рассказывает об уже забытых напитках. Он вспоминает «кармасин» (средство для волос), «ханьку» – жидкость для разжигания примусов, соус сигарный на кубинском роме, клей «БФ». Когда-то эти жидкости употребляли как альтернативу водке. Каждая жидкость требовала предварительной обработки. Только «кармасин» пили «без подготовки». И Магистр, и Духов крепкие спиртные напитки ласково называют «коньяшные».

Наконец, всё готово, и Елена Николаевна, женщина с весёлыми глазами, везёт нас к реке. Дороги вокруг посёлка грунтовые. Они петляют между деревушек, садовых участков и полей. Аист неторопливо ходит по стерне, тыкая в землю длинным красным клювом. Мы фотографируем аиста и останавливаемся неподалёку, чтобы купить берёзовых поленьев. Поленья нужны для углей, угли – для шашлыка. Коричневая от возраста и загара старуха пытается понять, чего мы хотим. Сперва её настораживает, что пришельцы просят купить её дрова. Не для того она дрова заготавливала, чтобы продавать. Однако, постепенно она понимает, что нужно отдать всего десять поленьев, и соглашается. Дрова из поленницы перекладываются в багажник «Жигулей», и я даю бабке десятку. Увидев в руке деньги, она вскакивает с завалинка и бежит за мной. Отдавать. Еле-еле удаётся уговорить её оставить деньги.

В другом доме покупаем зелень. На порог выходит пожилой мужчина и бодро завязывает разговор. Оказывается, на реке был случай, когда поймали сома весом 36 килограммов. Рыбак, который вываживал рыбу, чуть не помер от усталости. Когда сом оказался на берегу, он привязал его к мотоциклу, чтобы доволочь до деревни. И там уже, на месте его – сома – разрубили и по кускам взвесили. В разгар рассказа в дверях появляется новое лицо – Вика, девочка одиннадцати лет. У неё волосы светлее, чем спелая пшеница, и замечательное «славянское» лицо. Не из кривичей ли? Вслед за внучкой выходит и бабушка, единственный человек в компании, который реально может нам помочь. Бабушка отправляется на огород и через некоторое время возвращается с пучком укропа и петрушки. Пока её не было, внучка с удовольствием позировала перед нашими камерами.

***

Днепр начинается недалеко от деревни Гаврилово. Там его ширина всего два метра. Однако, к Верхнеднепровскому, через сто, а может, и больше километров от начала, он уже шириной до сорока метров. Здесь, где река зажата между обрывистыми берегами, мы останавливаемся. К воде, через тоннель в кустах, спускается тропинка. Она приводит к песчаной косе. В голове косы, дно стремительно опускается, поэтому можно прыгать с берега, как с бортика бассейна.

Рыбалка начинается около семи вечера с добывания наживки. Помимо заготовленных дождевых червей нужны веретёнки. Их Магистр достаёт из ила. Стоя по колено в воде, он нагибается, загребает со дна ил и отбрасывает его на берег. Время от времени в иле попадаются веретёнки – существа, похожие на толстых вертлявых дождевых червей. Я предполагаю, что это особый вид червей, но оказывается, что – нет, это личинки миноги. Слово минога ассоциируется с рыбами и тёплыми морями. Я не могу понять, как у рыб могут быть личинки. Но… всё в жизни возможно. Рыбообразные миноги относятся к группе низших рыбообразных. У них действительно есть личинками, которые по-научному называются пескоройками. На Смоленщине пескоройки стали веретёнками.

В позе копателя веретёнок, в семейных трусах и крестом на шее, Магистр больше походит на местного мужика, а не на Воплощение Космической Силы. Но… это впечатление непосвященных. Огромная революционная энергия заключена в скромной оболочке.

Не зря многие годы он с любовью записывает местную рок-группу «Сестра», песни которой, по мнению специалистов, являются зашифрованной программой переустройства мира. Не просто так его секретер забит «виниловыми гигантами» западного производства. Ещё при советской власти, умело микшируя буржуазную культуру с ростками национального рока, готовил он почву для Грандиозного Сдвига. Теперь, по прошествии лет, этот Сдвиг наступил. Мы видим, что на Смоленщине, в России, по всему миру, мозги у населения «поплыли», так сказать, интеллектуально оскудели и эмоционально готовы к разрушению оставшихся стереотипов. А что это, как не начало глобальной революции? Нет сомнений. Остаётся только наблюдать заключительный этап катастрофы. Или гуманистического Ренессанса?

Как бы отвечая на вопрос, откуда он, Магистр говорит:

«Неправда это,

Есть пророки,

И немало,

Целый сонм.

Но мало прока

От пророка

В Отечестве родном»

Просвещенный человек поймёт, что речь идёт о космических пришельцах, т.е. о… Вы догадались.

(прошу прощения за это пафосное отступление от темы. Причина в том, что Юрий Михайлович Сеньков, известный мне как Магистр, действительно незаурядная личность).

***

… Заготовив наживку, Юрий Михайлович (не путать с московским хозяйственником) распускает фидеры. Фидер – слово английского происхождения. В данном случае означает рыболовную снасть. Она состоит из телескопический удочки, безынерционной катушки, лески, груза и крючка. Снасть забрасывается с берега; удочка упирается в песок и поддерживается рогатиной. Тонкий конец снабжается колокольчиком и, на случай ночной рыбалки, химическим светильником. В темноте ночи, когда на нескольких удочках идут поклёвки, пляшущие разноцветные огоньки называют лазерным шоу.

«Show must go on!», как говорят за границей.

      …Когда стемнело, небо усеялось звёздами, и Млечный путь прочертил небо от края до края. Мы пили коньяк, ели невероятной вкусноты шашлык и в ответ на звон бегали проверять снасть. У горизонта, как фантастический город Лас-Вегас, сверкал огнями «Азот». Там производились удобрения.

Ближе к полуночи застрекотал мотоцикл, и со стороны завода к нам прибыл новенький. «Щучник», – так он отрекомендовался. Т.е. специалист по ловле щуки. Щучник оказался весёлым и словоохотливым.

– Изнеженный травами самогон, – отозвался он о напитке, который приготовил Духов.

Следующие три часа прошли в хлопотах. Поймали сомика, несколько голавлей и густёрок. В аккурат на уху. Может, поймали бы и больше, но по небу побежали сполохи, из-за противоположного берега выкатилась белая туча. По мере движения она темнела, синела, и, когда почернела совсем, пошёл дождь. Дождя никто не ожидал. Навеса не делали, плащей не брали. Комары, которых и так было немало, вышли из кустов и двинули на нас стеной. От дождя комариный аппетит только набрал силу. К четырём утра клёв полностью прекратился. Промокший до костей Магистр методично управлялся с удочками. Мы с Духовым бегали по поляне, спасаясь от дождя и комаров. Незащищённые лица начали опухать. Деваться было некуда… Решили уезжать.

Щучник по имени Виктор отправился на мотике за машиной.

***

…Брезжит сырой рассвет. Я, как заведённый, провожу руками по лицу, размазывая прилепившихся комаров. Собираем снасти и вещи. Приедет ли Виктор? Дорогу уже изрядно размыло, он мог застрять. Ходим, кряхтим. Вот не думал, что дождь и комары могут доставить такие неудобства! Лицо горит огнём, в ушах гудит монотонный комариный гул…

Кажется, я пропустил момент, когда белый «Жигуль» затормозил у нашего кострища.

Через полчаса мокрые вещи утрамбованы в багажник, а не менее мокрые люди – в кабину «Жигулей». Едем.

По дороге наехали на камень. Через днище он стукнул меня по ногам. Я решил, что «Жигулю» крышка. Но «Жигуль» справился и, позвякивая нутром, покатился вперёд по размытой дороге. Мы с Михалычем высунулись из окна, чтобы найти обронённые Виктором ключи от мотоцикла. Здесь надо объяснить, что в мотоцикле существует «бардачок». Наподобие автомобильного. В этом «бардачке» Виктор хранил бесценный набор ключей для самого мотоцикла. И вот, в тот трагический момент, когда хозяин и мотоцикл – под безжалостными струями холодного дождя – неслись к гаражу, чтобы, в конце концов, прийти на помощь погибающим от гнуса и безклёвья рыбакам, от «бардачка» отвалилась крышка и, падая, застряла в мотоцикловом теле. Не снижая ходя, Виктор вытащил крышку и сунул её под зад, а когда приехал в гараж, обнаружил, что ключи выпали. Эти ключи он очень любил…

Мне очень хотелось найти ключи. Так бы я оправдал своё существование и доказал, что кое на что годен. Но нет. По обочинам валялись пустые бутылки и банки, а сумки с ключами не было. Один лишь раз сердце моё ёкнуло, и то напрасно. Чёрный предмет оказался мусорным пакетом. Зато, господа, – и ведь всегда в жизни так бывает: на одном конце недостача, на другом – прибыток, – не зря мы глазели на дорогу, наше внимание спасло ежа. Ёж шёл через дорогу наискось. «Стой!» – закричали мы одновременно. Витя затормозил. Куда, зачем шёл ёж в пять тридцать утра? Сейчас уже не узнать, но в тот момент мы решили, что – от любовницы. Почему от любовницы? Не знаю. Видимо, такова мужская психология.

Показались гаражи. Кто не знает этот унылый ряд поселковых гаражей? Они стоят вдоль дороги. Слева – деревянный барак, справа – помойка. Вдали – трёхэтажные поселковые дома. Сыро и пасмурно, но дождь, кажется, заканчивается. Мы достаём вещи, выкладываем остатки еды на маленький гаражный столик. Дядя Игорь предлагает выпить, и мы выпиваем. Выпили. Что дальше?

Было мнение, что, добравшись до гаража, затеем уху. Но это сказать легко, а сделать трудно, потому что нет ни кострища, ни воды… Наверное, наше маленькое чудо началось с момента, когда я спросил Виктора: «А что, Вить, рыбу-то, видимо, почистить надо?». «Это как минимум», – отозвался он. И всё сложилось.

***

Виктор складывает очаг, разжигает костёр.

Духов уходит за водой.

Дядя Игорь – за водкой (благо в России водку продают везде и всегда).

Магистр чистит картошку; я – рыбу.

В результате очаг выложен из обломков асфальта. Стойками служат перевёрнутые вёдра. Перекладина вырублена из ближайшего куста. Котелок подвешен на перекладине. На дрова взяты оставшиеся после рыбалки поленья. Горят хорошо.

Духов возвращается пустой, но, к счастью, у нас есть пятилитровая бутыль из магазина. Полная на две трети. Этого хватает, чтобы аккуратно помыть овощи, рыбу и залить воду на уху.

Дядя Игорь приходит с водкой. Это «Флагман» – спонсор отечественных спортсменов.

Овощи и рыба почищены…

В семь утра я снимаю котелок, ставлю его на табуретку возле гаража. (Рыбу перекладываю в отдельную тарелку. Это – второе). Мы рассаживаемся вокруг и начинаем хлебать. Вкусно так, что дух захватывает. Водка под уху идёт отлично, лица краснеют, языки развязываются – нам хорошо оттого, что мы справились, хоть и было нелегко. Виктор на минуту заходит в гараж, чтобы поставить музыку. Чтобы было ещё веселей.

…Музыка вытекает из гаража чистым и ясным женским голосом. Господи Иисусе! Что это? Быть не может. Это же “The Road To Babylon”.

“Ла ла-ла-ла ла,

Ла ла-ла-ла ла,

Ла ла-ла-ла ла, Babylon!”

Мы начинаем подпевать и дирижировать. Удивительно. В гаражной российской глуши, в семь утра разливается в воздухе Manfred Mann, которого и в более цивилизованных местах давно позабыли. Оказывается, Магистр «показал» Виктору несколько альбомов Манфреда (или подарил?), и последний его полюбил. Поистине, люди ассоциируются каким-то чудесным образом. Они поначалу даже не догадываются, что у них много родственных представлений и вкусов, и лишь по истечении жизни открывается общее. Кто бы мог подумать, что Майк Любовиц (впоследствии Манфред Мэн), пацан из Иоганнесбурга, «замутивший» психоделический рок в шестидесятых и разродившийся светлым мелодичным альбомом “Roaring Silence” в 1976-м, станет любимым музыкантом жителей Верхнеднепровского и удостоится прослушивания в семь утра лета 2005-го от Рождества Христова?..

– Пацаны, знаете, пацаны, хотите верьте, хотите – нет, вы – классные пацаны…

А что? Мы и вправду ничего. Конечно, немного “down hill”, т.е. уже спускаемся с горы, а не поднимаемся на неё. Зато, зато… в нашей клавиатуре не две октавы, как у начинающих, а сколько положено, полный ряд.

Разбираем кострище, уносим в гараж посуду и уходим в город. Сначала провожаем Духова и дядю Игоря до автостанции – они возвращаются в Сафоново. Потом идём к Михалычу. Виктор провожает нас до подъезда. Начинается новый день.

***

«…Волею Божией на поле брани Руси с Литвой возник приют мира и молитвы; где слышались враждебные крики сражавшихся, раздались священныя песнопения; где поднимался оружейный дым, пошло к небу курение кадила. И не один русский, идя на врагов, получал молитвенную помощь от подвижников (Болдинской) обители, не одно сердце, возбуждалось этой помощью к защите веры и Отечества».

Благодаря Елене Николаевне, женщине с весёлыми глазами, к одиннадцати часам мы добрались до Свято-Троицкого Болдинского монастыря. Два цвета вокруг – белый и зелёный. Белый монастырь и зелёная трава в окружении зелёного леса. За стеной – пруд, подёрнутый ряской. От берега к воде идут мостки, но начало их провалилось, а остаток смотрится как инсталляция. В монастыре тихо. Только-только начали восстанавливать главный храм, взорванный немцами при отступлении. Сегодня воскресенье – работы не ведутся. В другом, восстановленном храме, крестят маленьких девочек. Пока молодой поп читает, что положено, одна девочка кричит. Наверное, проголодалась.

Мимо нас по дорожке широким шагом проходит настоятель. За ним семенит монах. Он лыс и длинноволос.

– Батюшка, не прогневайтесь, не позволите ли… – голос заискивает. Сцена почти хрестоматийная: важный, уверенный руководитель и униженный просящий подчинённый.

По двору разбросаны могилы. Михалыч говорит, что это лишь те, которые видно, а так, – весь двор – кладбище. На некоторых чугунных плитах выбито изображение черепа с костями. Видимо, раньше так обозначали смерть.

Уходя, кланяемся. Спасибо преподобному Герасиму, Болдинскому чудотворцу, который 475 лет назад устроил это место.

Мы рядом со Старосмоленской дорогой. Когда-то это был сквозной тракт в центр, теперь же лишь кусочки грунтовки с редкими метрами асфальта. По ней мы едем дальше, в Дорогобуж.

Слава Богу, что Дорогобуж не стал центром российской наркомании, что было бы не удивительно для города, на гербе которого красуются вязанки (бунты) конопли. К счастью, жители понимают, что конопля, которая обеспечивала в прошлом благосостояние края, использовалась лишь как сырьё для изготовления пеньки. Дорогобуж – город маленький, гораздо меньше, чем Сафоново. В центре находится крепостной вал и Детинец – крепость, от которой ничего не осталось. Т.е. осталось название. Это – Верхний город. Есть ещё Средний и Нижний. Ниже Нижнего течёт Днепр. Почти двести лет назад одноглазый Кутузов гнал здесь из России Наполеона. В честь победного сражения на Детинце установлена колонна. Ещё на Детинце есть могила, где похоронены солдаты последней войны. Во всех трёх городках (Дорогобуже, Сафоново и Верхнеднепровском) жители не забывают погибших в Великой Отечественной войне – у могил стоят живые цветы, и горит газовый огонь.

В Сафоново я прощаюсь с любезной Еленой Николаевной, Магистром и поступаю в распоряжение Духова. Не в силах остановить движение, я приглашаю его пройтись по городу. Отдохнувший Духов соглашается. По дороге мы осматриваем достопримечательности: улицы Ленина, Советскую и Коммунистическую, центральный парк, рынок. Духов рассказывает о своём творческом пути, о том, как судьба свела его с Магистром, Гением Космического Пространства. Называются привычные слуху пункты: Верхнеднепровский, Сафоново. Но звучат и странные: Надпространство, Чёрные Дыры. Очевидно, где-то там (и где-то здесь) их линии пересеклись и полетели на одной волне. Где-то здесь (и где-то там) они заболели общей болью за семьи, за друзей, за замечательное место, где мы все живём… И там, и здесь они играют в игру, которая увлекла и меня. Кто знает, справится ли мир без Магистра и его подручных. А вдруг не справится?

…В родовом гнезде Духова жизнью управляет его мама. Это она, в конце концов, настояла, чтобы я немного поспал.

После сна со мной приключился комический случай, из разряда тех, которые бывают с гостями, не знающими семейных традиций. Дойдя до туалета, я увидел, что на унитазе, покуривая, сидит человек. Я извинился.

– Заходи, заходи, – сказал человек, поднимаясь, – это они, понимаешь, загоняют меня сюда. Не дают курить в квартире.

Слава богу, не то, что я сперва подумал.

После обеда, ужина и чая, которые следовали один за другим, гостеприимные хозяева отпустили меня на московский поезд.

Мы идём с Духовым по ночному городу. Тепло. Август. На небе опять звёзды…

Ещё одно место на Земле, которое стало ближе.

P.S. Вот так. Поймали сомика – и съели. В октябре пойдём на налима.

Весна – штат Вермонт

– Здравствуй, Том, – сказала снизу дочь, когда Джейн отворила дверь. – Ты не опоздал, заходи. Хочешь чашку чая?

– Нет, милый, я позавтракал. – Том с удовольствием посмотрел на светлые, с пепельным оттенком кудри Сью. Он не спешил входить и не спешил прикоснуться к дочери. Чем неторопливее движения, тем сильнее желание, и тем больше чувств выскользнет из его пальцев и растечётся по её маленькому телу. Может, сейчас вообще не дотрагиваться до неё. Впереди длинный день, и ещё будет уйма возможностей лёгким ветром пролететь над её волосами, и потом увидеть, как наполняются светом её глаза, – смесь удивления и радости, – как руки вздрогнут в ответном движении.

– Знаете, – бодро сказал Том, – я не стану входить, а возьму вещи и уложу их в багажник. Давайте рюкзак и еду.

***

Город только просыпался. Мягкий весенний ветерок поднимался с озера, пошевеливая деревья, усыпанные розовыми цветами. Проехал мальчик-газетчик. Не останавливая велосипеда, он бросал на газон газеты, упакованные в плёнку. Том сел за руль и распахнул двери. За пять лет он привык к небольшому городу. Нью-Йорк отпустил его. "Всё равно, что с завода попасть на ферму", – думал тогда Том, – "другой ритм, другой объём, другие звуки и запахи". Здесь, в провинциальном Берлингтоне, не заснёшь ночью в метро, не потеряешь контроль, как в людском водовороте Пятой Авеню. Здесь нет транспорта под названием Ноев ковчег, который без конца курсирует по станциям Новых Ощущений. Что делать: Нью-Йорк – один. Зато мир у подножья Зелёных гор прозрачнее. Жители медлительнее и внимательнее друг к другу: многие переплелись корнями и ветками за долгую жизнь нескольких поколений…

– Куда поедем? – спросил Том, когда Джейн и Сью уселись на заднем сиденье "Плимута".

– Может быть, на Шамплейн, к нашему месту? – осторожно предложила Джейн.

– О"кей, – отозвался Том и повёл машину из города.

– Папа, только езжай не быстро, а то мне страшно, – попросила Сью.

– Не волнуйся, – Том вспомнил, что у дочери настал этап выдумок и подражания. Он никогда не устраивал гонок с пассажирами, не любил их пугать. Скорее всего, Сью ездила с кем-то, кто просил Джейн ехать тише.

Внизу замелькали мачты яхт. Они чуть покачивались в голубой воде озера. Том включил радио. Слушая свою музыку, Том становился добрей. Он как бы говорил с людьми своего круга, мысли которых понятны, благодаря языку, который он усвоил.

– Мне нравится эта песенка, – сказала Сью вслед за бархатистым мужским голосом, который выпевал "Any time she goes away".

– Мне тоже, – подтвердил Том. Он верил, что сумел передать дочери ген "музыкальности". "Надо только подождать, когда она созреет для симфонической музыки", – думал Том, – "если во время концерта у неё по спине поползут мурашки, значит, ген – на месте".

  "Any time she goes away" – снова пропел голос. Том посмотрел на жену с дочкой в зеркало. Всё, как всегда. Как будто не было полутора лет кошмара, из которого, казалось, не выбраться.

Дорога начала петлять вдоль изрезанного берега, то поднимаясь на залитые солнцем холмы, то спускаясь в тенистые распадки. На развилке он свернул направо, чтобы южнее попасть на семнадцатую дорогу, которая вела к небольшой бухте, окружённой лесом. Посреди клёнов и елей Джейн как-то нашла уединённую поляну, выходившую к воде. Они не раз приезжали сюда, когда им хотелось побыть одним. В этом месте они могли слышать друг друга. Здесь Том чувствовал себя уверенно, будто становился капитаном команды. И команда из одного, а потом из двух человек с удовольствием подчинялась, принимая его руководство.

Собственно, с поляны, похожей на эту, началась их жизнь. В компании, поехавшей на озеро, Том был холостяком из Нью-Йорка, а Джейн – преподавателем Берлингтонского университета. В Вермонт пришла осень. Лес на склонах гор был похож на палитру, на которой перемешали все возможные краски. В воздухе летала паутина, зажигаясь в косых лучах уставшего солнца. Дни пролетали незаметно, теряясь между дымом костра и плеском вёсел. Том благодарил бога, пославшего ему людей, которые были довольны друг другом. Он был внимателен к Джейн, вежливо слушал её короткие истории из университетской жизни. Они несколько раз уходили от остальных, чтобы поискать бруснику и грибы. Том покуривал трубку, жевал горьковатые ягоды и спокойно грустил. Он сам не знал, отчего. Может потому, что близилась пора возвращения в шумный Манхэттен, где огонь – в каминах, грибы – в банках, а брусники нет вообще. В день перед отъездом они с Джейн ушли на лодке за мыс. Вечерело, и над озером поплыла розовая вуаль. "Знаешь", – вдруг сказал Том, – "я купаюсь везде, где бываю. В любой сезон". Джейн повернулась к нему и неожиданно засмеялась. "Не смеши, замёрзнешь. Никто уже не купается". Том заглянул в её глаза, и увидел в них расположение. Ободрённый, он быстро разделся и, не стесняясь своей наготы, пошёл в воду. Джейн сидела под большим клёном. Она обняла себя руками и молча следила, как Том уменьшается в росте. Зайдя, по пояс, он выбросил вперёд руки и нырнул. Его не было полминуты. Джейн уже волновалась, когда он с шумом выпрыгнул из воды метрах в тридцати от берега. "Здорово", – закричал Том, – "приходи". Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Вот это удовольствие, – сказал он, выходя, бодрый, посвежевший, с напрягшейся мускулатурой. – Волшебно, такой шанс нельзя было упустить.

После купания ему захотелось, чтобы она непременно пошла с ним в воду. Захотелось посмотреть, как она поведёт себя, не струсит ли. И ещё захотелось там, в озере, прижаться к её тёплому телу, подхватить под бёдра и раскрутить, чтобы полетели брызги. От желания Том начал скакать по берегу, изображая, как ему хорошо. Совсем не холодно. Джейн наблюдала за его танцами, зябко кутаясь в рукава пуховки. Постепенно Том израсходовал все аргументы и начал действительно замерзать. "По-моему, я – идиот", – в какой-то момент подумал он, отчаявшись сдвинуть Джейн с места.

– Ладно – в конце концов, смирился он, – прости меня за настойчивость. Я пойду окунусь, и мы вернёмся в лагерь. Он повернулся к ней спиной и снова пошёл к воде. Купаться не хотелось. Осталось только не потерять себя в её глазах.

– Постой, – Том не поверил ушам, – я иду с тобой.

Она решительно поднялась, поёжилась, сказала "ой" и сбросила куртку. Через пару минут Джейн коснулась ногой воды и вскрикнула: "я никогда сюда не войду". "Это только сначала", – уговаривал Том, – "когда окунёшься, почувствуешь тепло. Смотри, я полностью в воде, и мне хорошо". "Только не брызгай", – ответила она, прижимая руки к маленьким грудям". "Отличная фигура", – отметил про себя Том, – "под одеждой, как всегда, ничего не разберёшь". Он с удовольствием смотрел на её треугольник, исчезающий под водой… Всплеск, и Джейн поплыла.

– Ну, как? – спросил Том.

– Отлично.

– Давай сделаем небольшой круг.

– Да.

Они плавали недолго, пять-семь минут. Когда ноги встали на песок, Том благодарно взял её за руку. Из-за мыса показалась лодка.

– Я тебя спрячу, – прошептал он и обнял Джейн за талию. Она не сопротивлялась, положила руки ему на плечи. Они стали выбираться к берегу, постепенно пригибаясь. Лодка прошла мимо. Незнакомцы помахали им руками.

– Пошли, мне холодно, – попросила Джейн.

        На берегу она взяла рубашку, чтобы вытереться.

– Я тебе помогу, – сказал Том, забрав рубашку.

Он положил ладонь ей на спину, немного привлёк, и начал вытирать. Её губы были совсем рядом. Том хотел прильнуть к ним, но ещё больше хотел двигаться вниз. Вытерев живот, он опустился на колени и, чуть прислонившись виском к её треугольнику, прошелся рубашкой по ногам. Когда он поднялся, он уже знал, что произойдёт. Руки Джейн были сомкнуты на его затылке, голова слегка откинута. Том поцеловал её в приоткрытые губы, взял за талию и медленно опустил на ковёр из остро пахнущего мха…

Первое соитие было коротким. Том смутился. На обратной дороге они молчали. В лагере готовились к ужину, и на них не обратили внимания.

Солнце замелькало сквозь деревья, обступившие узкую дорогу. Показалась стоянка. Том припарковал "Плимут", достал вещи.

– Папа, мы сделаем сосиски на гриле, как раньше? – спросила Сью.

– Нет, малыш, сегодня мы ненадолго. У нас есть сэндвичи и сок. Сосиски будут в другой раз. Давай сложим костёр из шишек и будем нюхать дым. Хочешь?

– Да, Том, а потом мы вернёмся, и ты поиграешь со мной.

Потом наступило сумасшествие. Они находили друг друга повсюду: в Берлингтоне, в Нью-Йорке, в своих квартирах, в мотелях, в машине, в лесу. "Знаешь", – призналась как-то Джейн, – "я не любила столько за всю жизнь". "Я тоже", – вторил ей Том, хотя не был до конца уверен. Джейн придумывала всевозможные уловки, чтобы вырваться в Нью-Йорк, а Том, к удивлению сослуживцев, всё чаще предлагал клиентам дома в Вермонте.

Она была счастлива, что встретила, наконец, мужчину, который появляется по первому её зову. Он был счастлив, что доставляет ей столько удовольствия.

Наступила зима. Они уговорились провести зимние каникулы в Стоуве. На заснеженных склонах трассы Том чувствовал себя не так уверенно, как в воде, но Джейн помогла ему, и к концу отпуска он лихо носился с самой верхней точки. Они целовались перед подъёмником, на подъёмнике и после спуска. Иногда Джейн останавливалась посредине и ждала Тома. Он подъезжал разгорячённый, сбрасывал куртку, свитер, майку и обнимал Джейн. Все дни она выглядела, как женщина, в руках которой вдруг оказалось то, о чём она давно мечтала. Она вся светилась от чувств, однако перед отъездом легкая тень тревоги пробежала по её лицу. "Что с тобой, дорогая?", – спросил Том. "Нет-нет, всё хорошо", – рассеянно ответила она, – "жаль, что отпуск так быстро кончился". Джейн провела рукой по его волосам, и вдруг на её глазах показались слёзы. Она закрыла лицо и неуклюже осела на пол. Том был обескуражен. Он растерялся и застыл со стаканом тоника в руке. "Господи, что с тобой?" – закричал он. Это было похоже на истерику. Плечи Джейн вздрагивали от спазмов, из груди вырывался стон. Странное чувство охватило Тома – смесь жалости и испуга. Ничего подобного раньше не случалось, и трудно было себе представить Джейн, всегда уравновешенную, сдержанную в припадке отчаяния. И отчего? Не они ли говорили друг другу, что эти дни были лучшими в их жизни? Не они ли заглядывали друг другу в рот, пытаясь угадать самые отдалённые желания? "Что с тобой, Джейн?" – прошептал Том. "Я… я…", – услышал он сквозь всхлипы, – "я не хочу тебя терять. Я всё время теряю. Я устала. Я не хочу!"

Они старались не говорить о прошлом, чтобы никак не нарушить настоящего, но оно – прошлое – никуда не пропало, и сейчас, в заваленном снегом Стоуве, неприятно кольнуло Тома. "Чёрт побери", – подумал он, – "я её совсем не знаю".

– Милая, я не собираюсь никуда деваться, – сказал он вслух, – Я хочу жить с тобой. Хочу, чтобы у нас была семья, дети.

– Правда?

– Ну, да! Нам нельзя жить врозь после того, что было. Я попрошу начальника, чтобы он рекомендовал меня в Берлингтонское отделение фирмы, и я уверен, что смогу устроится. Мы будем жить у тебя или снимем квартиру в другом месте, где ты захочешь. Ну, успокойся, что это на тебя нашло?..

На поляне ничего не изменилось. Знакомые деревья, знакомый мох. Джейн расстелила подстилку и выложила на неё продукты. Внизу, под невысоким обрывом шевелилось озеро. С цветов летела пыльца, оседая на молодых листьях. Сколько раз они ездили сюда? Пять? Шесть? Первый раз был волшебным. Они проснулись посреди ночи, и Джейн прошептала: "Мне кажется, я забеременела". "Ура! Выпьем шампанского. Хотя постой. А вдруг ты ошиблась?". "Я не знаю, мне кажется. Надо пописать на полоску". "Отлично. Поедем за полосками", – согласился Том. Они кружили по городу, радуясь неожиданному приключению и необычной причине, вытащившей их на улицу. "Мы, наверное, одни такие во всём городе", – ласково сказала Джейн, гладя Тома по колену. "Если не в стране", – засмеялся он, заруливая на стоянку ночного супермаркета…

Полоска порозовела в нужном месте. Они взяли гриль, уголь, колбаски и поехали искать место, где отметить свой праздник.

        "Ты же не будешь против?", – спросил Том, когда колбаски были съедены. "Ему будет приятно, если ты придёшь", – ответила Джейн.

За три месяца до родов Том уехал в долгую, на две недели, командировку. Джейн осталась в их квартире одна. Она могла вернуться в свою или отправиться к маме, но ей захотелось побыть "дома". В университете были каникулы, поэтому Джейн, не спеша, гуляла в парке и читала Маркеса. Наконец-то к будущему открылась ясная и ровная дорога, по которой она пойдёт не одна, а с Томом, и потом, когда они устанут, их путь продолжит ребёнок. У Джейн не было никаких сомнений, что она будет превосходной матерью. С её опытом преподавания и ровным характером воспитание ребёнка должно быть приятной нагрузкой. Том, кажется, тоже обещает быть хорошим отцом. По крайней мере, он без ума от неё, и нет оснований полагать, что он будет прохладнее относится к ребёнку. Конечно, у Тома более выраженный темперамент: иногда он даже слишком переживает за неё, и тогда нет отбоя от его звонков. А чего стоят его "подвиги", чтобы хоть на день вернуться пораньше из своих разъездов. Судя по его рассказам, в такие моменты ему удаётся вращать мир вокруг себя. Впрочем, и это – плюс. Ребёнок, – а это будет девочка, нет сомнений, – унаследует рассудительность матери и подвижность отца. Кстати, и на этот раз он что-то придумал и возвращается из Лондона на два дня раньше.

"Какой бы ему приготовить сюрприз", – подумала Джейн. Он всегда так ждёт встречи, что было бы справедливо приготовить ему что-то особенное. Джейн стала перебирать пристрастия мужа: джазовые записи, фототехнику, трубки. Все эти вещи она принимала, как часть Тома, но не пыталась в них разобраться. Конечно, можно было бы приготовить обед. Обед всегда радует мужчину, но сегодня её подташнивало, и о еде не хотелось даже думать.

Том летел первым классом и позволил себе две порции виски до обеда и ещё столько же – после. Он чувствовал себя так, будто сорвал с неба звезду и спрятал её в карман. Да что говорить – благодаря его хитростям агенты бегали вдвое быстрее, чем обычно, и клиенты, приятно удивлённые активностью фирмы, охотнее соглашались на сделки. И теперь, с пачкой контрактов в портфеле Том летел домой, чтобы положить ладони на щёки Джейн и утонуть в её родных глазах. "Не понимаю", – сладко размышлял Том, – "за что мне такое счастье. Я обычный человек, не сделал ничего выдающегося, всю жизнь занимался собой и – нате! Конечно, Джейн говорит, что я классный любовник, но, во-первых, откуда ей знать про класс, а во-вторых… Ну, ладно, допустим. Что ещё? Да, ничего. Нет, решительно ничего нет такого, чтобы давало ему преимущества перед остальными".

… В аэропорту Том получил чемодан и покатил его к стоянке такси. Увидев Джейн, он замер. Она стояла, облокотившись на перила, в свободном сером платье и мокасинах.

       Округлый живот делал её неотразимой. В горле у Тома сдавило; от радости захотелось плакать. "Ты – чудо!", – только и мог он сказать. "Я хочу второго, а лучше – ещё двух", – прошептала она в ответ.

Она держалась, как и раньше: такая же волевая и спокойная.

– Мы пошли купаться, – сказала она, держа Сью за руку, – ты – с нами?

– Разумеется.

После родов её тело стало больше, на ногах появились синие жилки. В первые блаженные дни, когда Сью спала почти 24 часа в сутки, Том любил устроиться рядом с Джейн и водить пальцем по этим жилкам – меткам материнского труда. Приходя с работы домой, он не мог оторваться от жены. Благодарность выливалась в поцелуи, которыми он осыпал Джейн с головы до ног.

Сью была восхитительна. Природа дала ребёнку изящные черты. Они брали её в постель, чтобы накормить и убаюкать. Для Тома и Джейн наступила вереница золотых дней. Она ждала его по вечерам, стоя у окна; он бежал к ней, сломя голову, с продуктами и цветами. Им не нужно было телевизора, новостей, трескотни комментаторов. Мир оказался наполнен нежностью и не требовал утомления души суррогатами. Когда Сью засыпала, Том читал Джейн новеллы Шоу…

Между тем, отпуск Джейн подходил к концу. Однажды вечером Том пришёл домой пораньше и застал дома гостя. Точнее, Джейн не встретила Тома, как обычно, в прихожей, а вышла из своей комнаты, когда он уже разделся. Она выглядела приятно взволнованной, по лицу разлилась розовая краска. "Ко мне пришёл студент, мы работаем над дипломным проектом. Сью спит. Присмотришь за ней?". "Конечно, присмотрю, не беспокойся", – ответил Том, которому не хотелось никакого студента и который был несколько смущён приподнятым настроением Джейн. Он прошёл к дочери, погладил её по головке и присел на диван. Делать было нечего. Посидев, он отправился в кухню, достал из холодильника бутылку пива и выпил её из горлышка. Потом перебрался в гостиную и включил телевизор, пытаясь отвлечься от непонятной тревоги. Он смотрел в экран и ничего не понимал. "Чёрт побери", – пришло ему в голову, – "почему меня смутил приход какого-то парня?". Подумать, – и станет очевидным, что нет ничего необычного в том, что Джейн надо включаться в работу. Ещё немного, и ей придётся работать полный день. За Сью будет ухаживать няня, пока родителей не будет дома. Конечно, девочке было бы лучше быть с матерью подольше. Разве может няня дать столько тепла, сколько Джейн? С другой стороны, няню, молодую, но уже опытную работницу, выбрали из нескольких кандидаток, и к её рекомендациям нет никаких претензий. Отчего же на душе неспокойно? Как будто по ровной поверхности счастья пробежала еле заметная трещина.

Хлопнула дверь – Джейн проводила молодого человека.

– Послушай, – начал Том, когда Джейн вошла в гостиную, – у меня грандиозный план. Только не перебивай. Смотри, как будет здорово, если ты будешь работать не шесть, а, допустим, три дня в неделю. Сью будет видеть тебя чаще. Мы сэкономим на няне, а деньги пустим на что-нибудь ещё. Ты не будешь уставать, и в твои свободные дни мы будем заглядывать к кому-нибудь на огонёк. А? Ты же любишь ходить в гости, правда?

– Ты забываешь, что в этом случае я заработаю вдвое меньше, – возразила Джейн, – и…

– Ерунда, – перебил её Том, – если хочешь знать, я могу крутиться в два раза быстрее, и у нас будет достаточно денег. Вообще, что-то мы с тобой засиделись. Не махнуть ли нам на Карибы?

– Подожди, я не договорила. Ты не знаешь, что для меня – моя работа. Я лучше выброшусь из окна, чем оставлю её. За эти месяцы я просто деградировала. Я отупела от дома, от кухни. Мне нужно общение. Ты какой-то странный. Ты что, – не знаешь, как расцветают женщины, которые возвращаются на работу после родов?

Том не знал. Он ошеломлённо уставился на Джейн, как будто впервые видел её.

– Посмотри, сколько раз за это время мы ходили в гости. Хватит пальцев одной руки, чтобы пересчитать, – продолжала она. – Рейнолдсы заходили к нам месяц назад и с тех пор о них ни слуху, ни духу. Скоро люди станут думать, что мы из секты и вообще перестанут с нами общаться. Об этом ты подумал?

– Джейн, но мы же любим…

– Ты невыносим. Мне иногда кажется, что я была дурой, когда пошла за тобой!..

– Папа, а откуда я взялась? – Сью сидит верхом на упавшем дереве.

– Из маминого живота.

– Как я туда попала?

– Это я тебя нашёл в цветке. Ты была с небольшую муху. Я тебя спрятал в кулаке и отнёс маме, а мама посадила в живот, чтобы ты подросла. Вот ты росла-росла, а потом выпрыгнула наружу. "Здрасс-те, это я, Сью".

– Ха! Ты всё обманываешь. Всё не так было. Я была звёздочкой и ночью свалилась на крышу дома, когда вы с мамой спали. Вот грохоту было! Вы проснулись, вышли на крыльцо и увидели корзинку, а в корзинке я и открытка "Это ваша дочь Сью".

Дни изменили цвет. Том уходил, когда Джейн спала, и возвращался задолго до её прихода. Он ел, отпускал няню и выходил с коляской на улицу. Потом монотонно наматывал километры соседних улиц, пока Сью спала. Его по-прежнему тянуло к Джейн, но Джейн была на занятиях. Она появлялась поздно, устало-удовлетворённая, с отблесками деловой активности прошедшего дня. В один из вечеров она особенно тепло улыбнулась Тому и сообщила: "Представляешь, на факультете начинается новый проект, и меня назначили координатором. Мы будем приглашать студентов из Европы. Так что я уезжаю на пару недель. Ты же справишься, правда?". "Не знаю", – вяло отозвался Том, – "меня самого могут куда-нибудь послать". "Ничего страшного", – сохраняя ровный тон, ответила она, – "ты же не уедешь надолго, и за пару дней ничего не случится, няня отлично справится".

Том подошёл к бару налил полстакана виски и выпил залпом. Алкоголь подействовал: стало теплее, однако раздражение не проходило. "Так дальше нельзя", – подумал он, – надо что-то делать".

– Джейн, так дальше нельзя, надо что-то делать, – с порога заявил Том, входя в спальню.

– Извини, я устала, давай отложим до утра.

– Мы не сможем поговорить утром – я ухожу, когда ты спишь.

– Ну, ладно, только, пожалуйста, будь краток. Чего ты от меня хочешь?

– Да ничего! – неожиданно для себя сорвался Том. – Разве у нас что-то осталось? Вспомни, как мы гуляли вместе, читали друг другу книги, спали, наконец. Где это всё? Ты приходишь ко мне раз в неделю не то из милости, не то, чтобы не забыть, как это делается.

– Знаешь, в чём твоя проблема? – с неожиданным напором возразила Джейн, – Тебе нечем заняться. Я кручусь с утра до вечера, разрываюсь между университетом и домом, успеваю ещё думать о том, чтобы – не дай бог – не прогневать тебя. А ты, кажется, забыл, как улыбнуться мне, ходишь с кислым лицом и брюзжишь. Всё не так: я – плохая мать, я – плохая хозяйка, я не думаю о том, я не думаю о сём. Да, мне интересно работать, мне интересно с людьми. Разве это плохо? Разве плохо, что человек занят интересным ему делом? Если бы не студенты, не коллеги, не нормальные человеческие отношения, я бы уже давно свихнулась от твоего вечного недовольства. Твоя воля, – ты давно посадил бы меня на цепь. Тебе нужно одно – мучить, мучить меня. Скажи, кто тебе мешает пойти к друзьям? Кто мешает послушать музыку? Нет, тебе это не нужно. Ты, как маньяк, хочешь, чтобы я плакала и ползала перед тобой на коленях. Знаешь, Том, ты болен. Жаль, не увидела этого сразу. Ты помешан на моделях, которые умерли вместе с историей. Я бы очень рекомендовала тебе обратиться к врачу. Если не веришь мне, послушай специалиста. Хочешь, я порекомендую тебе хорошего психотерапевта. Поговорите, обсудите; увидишь – жизнь изменится, – она в изнеможении опустилась в кресло.

Том боялся пошевелиться. Как-то странно похолодело в животе. Так бывало раньше, когда приходило понимание, что беда неизбежна.

– Значит, ты думаешь, что я – псих, – как бы размышляя, произнёс он.

– Том, пойми, я хочу помочь тебе. Ты потерян. Не отказывайся от помощи.

– Джейн, я не буду сегодня спать с тобой. Мне нужно побыть одному.

– Как хочешь, – она разделась и легла в постель.

Том отправился к психотерапевту через год, когда уже жил один. Они разъехались осенью. Джейн ушла жить к маме. "Надеюсь, ты помнишь, что у тебя есть дочь, и что на её нужды требуются деньги", – напомнила она по телефону. "О"кей", – согласился он, – "я буду привозить деньги в начале месяца…".

– Просто расскажите, что случилось, – попросил доктор и располагающе улыбнулся.

– Видите ли, – начал Том, – жена считает, что у меня не все дома.

– Почему?

– Наверное, я был слишком требователен к ней. Ну, я хотел, чтобы она поменьше работала и подольше оставалась дома, чтобы мы могли быть вместе, ходить в кино, вы понимаете. Но она говорит, что я живу представлениями прошлого века, что я не в силах самостоятельно справится с искушением управлять её жизнью. Она права, я очень привязан к ней. Кусок не лезет в горло, когда её нет рядом. По вечерам она быстро засыпала, а я уходил в город и бродил по улицам, пока не выматывался окончательно… Что ещё? Ну, да. Однажды ей позвонили, и она по полчаса говорила в трубку "да". Такого количества "да" я не слышал от неё за всю жизнь. Я едва сдержался, чтобы не вырвать телефонный провод, чтобы прекратить это бесконечное "да". Порой мне кажется, что я никогда больше не засмеюсь…

Доктор задумчиво смотрел в окно на последние листья, которые чудом цеплялись за голые ветви. В комнате наступила тишина.

– Позвольте дать Вам совет, – нарушил молчание доктор. – Вы вполне здоровы. Вам не нужна моя помощь. Конечно, опытный психоаналитик помог бы Вам обрести уверенность, однако, лучше послушайтесь жены и займитесь чем-нибудь. Или… найдите другую женщину, – улыбнулся он. – Впрочем, извините.

"Я, наверное, испорченный какой-то", – сетовал Том, направляясь в центр. – "надо было давно завязать интрижку или на худой конец переспать с проституткой". Кстати, у Анны Рейнолдс частенько влажнели глаза, когда она его разглядывала. Чего он ждал? Сейчас бы имел любовницу и горя не знал. Между прочим, Анна интересная. У неё круче бёдра и крупнее груди. Похоже, чувственности ей не занимать. Нет никаких сомнений, что Джек, её муж, рыхлый и неуклюжий, оставляет большую часть поля невспаханной.

  "Ладно", – остудил он себя, – "сейчас надо выпить, а там – видно будет".

…В баре Том пил стакан за стаканом. Через час, когда стойка бара стала покачиваться в сигаретном дыму, к нему подсела дама и предложила провести вместе вечер. Том ждал чего-то подобного, поэтому, не ломаясь, ответил "да". "А она – ничего", – отметил он про себя, когда они оказались в её квартирке, – "отнюдь не развязная".

– Как тебя зовут? – спросил Том.

– Зови меня Рокси, – ответила она мягким, грудным голосом, – я беру стольник в час, а если хочешь остаться на ночь, приготовь три сотни. Расслабься, выпей пива и подожди, пока я приму душ.

"Дороговато", – усмехнулся Том, – "однако, без денег в этот город не войдёшь". Хмель понемногу вылетал из головы, уступая место желанию. Никаких мыслей, никаких переживаний. К чёрту – эмоции. К чёрту – сладкие слова. Только мягкое, податливое тело с розовыми лепестками внизу, которые ждут, чтобы принять его плоть. Сейчас она выйдет, и он подхватит её подмышки, так чтобы ладони чувствовали бархатную кожу грудей. Они не станут ни о чём говорить. Нечего терять время. Он положит её в постель, сбросит с себя одежду и навалится сверху между предусмотрительно раздвинутыми ногами…

"Теперь мне никто не нужен", – сказал себе Том, вернувшись утром домой. – "Я, как следует, высплюсь, пообедаю и начну другую жизнь, жизнь в своё удовольствие".

Он действительно крепко спал и проснулся отдохнувшим. Встал, вышел на кухню, выпил стакан сока. День клонился к вечеру, лучи осеннего солнца медленно ползли по стене. Сидя на стуле, Том смотрел, как они миновали стеллаж с посудой, потом задержались на круглых часах и, наконец, растеклись по картине, на которой он, Джейн и Сью сидели за столом этой самой кухни. От их счастливых улыбок Том вздрогнул. Невероятно, что их нет рядом с ним. Из-за чего он потерял семью? Из-за какой-то ерунды. Что было проще согласиться с планом, который предлагала Джейн. Сейчас бы устроили с дочерью весёлую возню в гостиной или пошли бы кататься на велике.

Том снял трубку и набрал номер Джейн.

– Привет, это – я. Как у вас дела.

– Нормально, а у тебя.

– Всё в порядке.

– Когда приедешь? Сью спрашивает о тебе каждый день.

– Хотите – завтра. Можно поехать в горы и посмотреть на осень.

– Приезжай.

– Ладно… Джейн? Ещё одна вещь. Я не могу без вас.

– Ты был у врача?

– Да. Он сказал, что я здоров, но суть не в этом. Я понял, что вёл себя, как идиот. Мне стыдно за себя, Джейн. Прошу тебя, дай мне последний шанс. Увидишь, всё сложится. Не услышишь от меня ни упрёка, ни замечания. Поверь, я изменился за этот год.

– Не верю.

– Джейн, во имя всего хорошего, что у нас было, поверь. В конце концов, не понравится – снова вернёшься к маме, и тогда я уже никогда тебя не побеспокою. Оформлю все бумаги, и мы официально разойдёмся. Не отказывай мне, Джейн. Неужели ты всё забыла?

– Я не забыла, поэтому мне надо подумать.

– Хорошо.

Сью была рада. Том был рад. Джейн вела себя, как всегда, ровно. В доме воцарился мир, и два месяца прошли относительно благополучно. Перед Рождеством Джейн объявила, что субботний вечер она проведёт с коллегами в ресторане. "Нет проблем", – уверенно ответил Том, – "тебе заказать такси?". "Не нужно", – отказалась Джейн, – "Стив заедет за мной и привезёт назад. Скорее – после полуночи, так что Сью на твоей совести". Том хотел кивнуть, но неожиданно для себя выпалил: "кто это – Стив". "Новый профессор на моей кафедре. Большой умница и приятный человек. Любит помогать людям, причём, заметь, ничего не требует взамен". "Да, это – редкость", – вяло согласился Том. Ему захотелось, чтобы суббота никогда не наступила.